Гольдбах сидел на кровати, судорожно глотая воздух, и пытался понять, что его разбудило. Не шум. Что-то другое. Что-то неправильное. И тогда он это осознал. Тишина. Та самая гулкая, давящая тишина, что пришла на смену ночному грохоту. Последние несколько ночей город засыпал под аккомпанемент рокота дизелей и лязга гусениц - звуков, пугающих, но привычных. Теперь их не было. Была только звенящая, неестественная пустота, будто у города вырвали сердце и на его место положили вату. И из этой ваты прорвался оглушительный, истеричный звонок телефона спецсвязи, от которого губернатор подскочил на кровати и, едва не смахнув аппарат с прикроватной тумбочки, схватил трубку.
- Говори! - его голос был хриплым от сна и нарастающей паники.
Голос в трубке принадлежал дежурному офицеру из ситуационного центра и был тонким, почти истеричным, пронзая предрассветный мрак.
- Что значит "исчезли"?! Кто исчез? - Гольдбах рывком сорвался с кровати, холодный ужас сковал конечности. - Доложить по форме! Немедленно!
- Посты брошены! Вся техника... БТРы, "Уралы"... Всё уехало! Все федералы! В городе ни одного солдата! Только... только зеленые теперь стоят на всех КПП...
Легендарная стойкость Гольдбаха, выдержавшая десятки политических кризисов, дала трещину. Он почувствовал, как почва уходит из-под ног в самом прямом смысле.
- Собирайте всех! Весь оперативный штаб! Через пятнадцать минут! - просипел он, уже натягивая брюки на дрожащие ноги.
Гольдбах, шатаясь, подошёл к окну, отдернул тяжёлую портьеру. Первые лучи солнца подсвечивали пустынные улицы. Ни одного БТРа на привычной позиции у здания законодательного собрания. Ни одного патруля. Но город не был пустым. На перекрёстке, под сенью лип, стояла, не шелохнувшись, знакомая тёмно-зелёная фигура. Зоополицейский. Он не патрулировал, не проверял документы. Он просто стоял. Сторож на руинах чужой власти. И в этой его неподвижности было больше угрозы, чем во вчерашних грозных колоннах.
---
Через двадцать минут его кабинет, превращенный в штаб, напоминал растревоженный улей, залитый ядовитым дымом отчаяния. Воздух был спертым, густым от пота, стресса, табачного дыма и немой паники. Гольдбах, бледный, с трясущимися руками, стоял у карты города, с которой им были сорваны все красные флажки федеральных подразделений. Теперь она была утыкана зелеными метками, обозначавшими посты зоополиции. Количество зеленого на карте было пугающим.
Он сжал в кулаке горсть разноцветных флажков, впивающихся острыми концами в ладонь. Боль была реальной, единственным якорем в рушащемся мире. Всё, что он выстраивал годами - связи, договорённости, система сдержек и противовесов, вся эта сложная машина власти - оказалась мыльным пузырём. Его враг действовал не в политическом поле. Он действовал так, будто политики не существовало вовсе. Это было похоже на то, как если бы шахматист, отчаянно продумывающий многоходовку, вдруг увидел, как оппонент смахивает все фигуры с доски и начинает ломать саму доску. Гольдбах почувствовал себя не просто проигравшим. Он почувствовал себя архаизмом. Динозавром, не понимающим, почему с неба падает огонь...
- Объясните мне это! - его голос сорвался на фальцет, бивший по нервам громче любого крика. - Пятитысячная группировка с тяжелой техникой не может испариться в воздухе! Их что, инопланетяне утащили?!
Орлов, стоявший у окна и вглядывающийся в пустые улицы, молча развел руками. Его обычная уставная готовность ко всему была растоптана - в глазах читалось то же животное, примитивное недоумение.
- Ни одного выстрела, Рудольф Францевич, - тихо, но четко произнес он. - Ни сигналов "SOS", ни попыток сопротивления. Камеры наблюдения на последних точках дислокации фиксируют, как они организованно грузятся в технику и уезжают. С выключенными фарами.
- Повтори... подробнее... не мямли! - тихо произнес Гольдбах. Он сел, вцепившись в подлокотники кресла, так словно хотел вырвать их.
Орлов встал по стойке "смирно", сглотнул. Его лицо позеленело.
- В 03:40 патруль на проспекте Строителей наблюдал, как колонна военной техники - БТРы, "Уралы", "Хаммеры" - покидала город через Западные ворота. Колонна двигалась с выключенными фарами, строем, на высокой скорости. Капитан Шилов принял решение не преследовать и не вступать в контакт. Риск был признан неоправданным.
- Не вступать в контакт? - Гольдбах медленно поднялся, его голос нарастал, превращаясь в истерический вопль. - Где этот Шилов? Почему он не здесь? Моя армия! Армия, которую я, черт возьми, призвал, берет и ночью, как вор, сбегает?! Куда?! Вы доложили в Москву? Что там говорят?
- Спутниковая связь с оперативным штабом в Москве прервалась в 04:17. Стационарные и мобильные телефоны молчат. Эфир мертв! Спутниковые каналы явно глушат! Мы в полном вакууме! Мы отрезаны, Рудольф Францевич. Они нас бросили. Или... - Орлов сделал паузу, - или им отдали приказ нас бросить.
- Это Крафт! - ударил кулаком по столу губернатор. Он вскочил и заметался по кабинету, как тигр в клетке. - Это его рук дело! Он их купил, запугал или... или... я даже не знаю, но это явно он! Они ушли, чтобы отдать ему город на растерзание!
- Может, это приказ из центра? Самоуправство какого-то генерала? - со слабой, почти детской надеждой в голосе предположил молодой штабист, глядя на всех умоляющими глазами.
Гольдбах с презрением, граничащим с жалостью, посмотрел на него.
- Хватит нести чушь! Какой приказ, какой генерал?! Это не приказ! Это... капитуляция без единого выстрела! Но это безумие!
В углу комнаты, отгороженный от всеобщей истерики массивным книжным шкафом, Виктор Шатанин стоял, прислонившись лбом к прохладному стеклу. В его висках, помимо гула от недосыпа и адреналина, начинала нарастать мигрень - тупая, давящая, исходящая из ниоткуда. Одна радость: мигрень была самая обычная, а не та, что появлялась у него в "Хундоскрёбе".
- Шура, - тихо, сквозь зубы, позвал он. - Ты хоть что-нибудь чувствуешь?
Саша, неподвижный и бледный, как изваяние, медленно покачал головой. Его взгляд был устремлен в пустоту, но был не пустым - он был сосредоточенным, сканирующим.
- Ничего, Виктор. Абсолютная тишина. А это... неестественно. Когда уходит такая масса людей, должны оставаться следы - паника, смятение, отголоски приказов или страха. Здесь же... вакуум. Как будто их стерли ластиком из реальности. Это не мистика. Это что-то... другое... системное. Технология, для которой у меня нет органов чувств.
Виктор сглотнул. От этих слов стало ещё хуже, чем от собственной боли.
- Значит, он где-то здесь... Тот, из лимузина.
- Или нечто, действующее с того же уровня, - мрачно заключил вампир.
Виктор тихо выругался и выскочил из-за шкафа:
- Здесь вообще многое выглядит как безумие, Рудольф Францевич, - заговорил он с губернатором. - Но факт в том, что наши "защитники" исчезли. И сейчас этот ублюдок Крафт может делать в городе всё что угодно!
Прошло несколько мучительных часов бессмысленных и бесполезных обсуждений. Стрелки на часах медленно, но верно подползали к часу дня. Напряжение в кабинете достигло точки кипения, благополучно закипело и вылилось на плиту... Все уже молчали, избегая смотреть друг на друга. Каждый был заложником собственных, самых чудовищных догадок. Гольдбах, осунувшийся и постаревший за одно утро, бесцельно водил пальцем по пыльной поверхности карты. Орлов все так же неподвижно стоял у окна, став мрачным памятником собственному бессилию.
Внезапно дверь с треком распахнулась, и в кабинет ворвался молодой лейтенант, лицо которого было белее бумаги.
- Их техника! - выдохнул лейтенант. - Те же БТРы, те же грузовики! Они въезжают в город и... и занимают старые блокпосты! Казармы!
Гольдбах откинулся в кресле, проводя рукой по лицу.
- Слава богу... Слава богу... Значит, это была какая-то чертова ошибка, проверка боеготовности...
- Господин губернатор, - голос лейтенанта дрожал. - Они... они все в другой форме.
В кабинете повисла мертвая тишина.
- В какой другой? - тихо спросил Орлов.
- В... в зеленой. С оранжевым кантом. И с этими... попугаями на плече.
Слово "попугаями" прозвучало настолько нелепо и жутко в этом контексте, что у Гольдбаха на мгновение перехватило дыхание. Он с силой ухватился за спинку кресла, чтобы не упасть. В глазах потемнело. "Зеленая форма..." Это словно обрушило на него последнюю, сокрушительную тяжесть. Он представил этих мальчишек, вчерашних защитников, теперь одетых в мундиры тех, кого они должны были сдерживать. Это было не просто предательство. Это было надругательство. Глубокая, личная обида, смешанная с леденящим душу пониманием полного поражения, подкатила комом к горлу...
И тут с улицы раздалось знакомое взрыкивание БТРа.
Словно по команде, все, от губернатора до последнего клерка, бросились к огромному панорамному окну, выходящему на площадь перед администрацией. Гольдбах, Виктор, Орлов - они застыли, вглядываясь в утреннюю дымку. Лишь Саша остался сидеть там, где сидел.
Ошарашенным штабистам предстала картина, от которой кровь стыла в жилах.
По центральному проспекту, грохоча гусеницами, медленно, как похоронная процессия, двигалась колонна. Те же БТРы. Те же "Уралы". Те же лица в люках и кузовах...
Но люди в них...
Они сидели недвижимо, их позы были неестественно прямыми, застывшими, а лица... Лица были сонными, почти мертвыми... Глаза смотрели в пустоту, взгляд был остекленевшим, отсутствующим, без единой искорки осознания. И форма... Теперь на них была не камуфляжная, а темно-зеленая, идеально отглаженная униформа с оранжевым кантом. И на плече у каждого - начищенная до блеска, словно насмехаясь, эмблема: двуглавый какаду.
- Господи... - кто-то прошептал за спиной Гольдбаха, и в этом шёпоте был ужас, превосходящий любой крик. - А они... они свои? Разве это наши ребята?...
- Они уже ничьи, - ледяным, безжизненным тоном проговорил Саша, не отрывая взгляда от карты на стене. Его пальцы судорожно сжали подоконник. - Их забрали, стерли то, что они собой представляли, и... перезаписали. Пустые оболочки. Идеальные солдаты...
Гольдбах медленно, как лунатик, отошел от окна. Его взгляд был пустым и обращенным внутрь себя. Он не видел больше ни карты, ни своих сотрудников. Он видел лишь бездну, в которую провалился его город, его власть и его жизнь. Рука сама потянулась к ящику стола, где лежала заветная пачка чистых бланков - его последняя иллюзия силы. Теперь они были просто бумагой. Никакой "lettre de cachet" не мог остановить то, что происходило за окном. Это была не война, которую можно выиграть приказом или арестом. Это был конец той реальности, в которой он привык существовать. Он поднял на Сашу мутный, ничего не видящий взгляд.
- Как прикажете вас понимать? - его голос был тихим и разбитым.
Именно в этот момент, словно появившись из самой тени этого кошмара, материализовавшись из чувства безысходности, в кабинете возник Арнольд Крафт...
Его безупречная форма казалась насмешкой над помятым костюмом и лицом губернатора.
- Рудольф Францевич, - его голос был ровным, глубоким и разнес тишину, как удар гонга. - Я вижу, вы наблюдаете за... оптимизацией наших силовых структур.
Гольдбах медленно, будто против воли, повернулся к нему. Взгляд губернатора был мутным, в нем плескалась немыслимая смесь ненависти, страха и отчаяния.
- Что вы с ними сделали, Крафт? - прошипел он, и в его голосе не было ни капли силы, только усталость.
Крафт слегка склонил голову, будто принимая комплимент.
- Мы обеспечили стабильность региона. В связи с неэффективностью временного федерального контингента, было принято решение о его интеграции в единую, дисциплинированную структуру. Для их же блага. И для безопасности города.
- Интеграции?! - Гольдбах схватил со стола хрустальную пепельницу и с силой запустил её в голову Крафта. - Я ещё раз спрашиваю: что вы с ними сделали???!!
- Мы навели порядок, - полковник перехватил пепельницу в полете и аккуратно поставил её на столик возле себя, - И продолжим его обеспечивать. С этого момента функция поддержания правопорядка на всей территории Экономической Зоны переходит к Службе зоополиции. Ваша администрация может сосредоточиться на хозяйственных вопросах. Мы предоставим вам необходимых... помощников.
---
Солнечный свет, казалось, намеренно делал всё вокруг идиллически-прекрасным. Он заливал потемневшие от времени брёвна сруба, играл бликами на идеально заплетённых (магическим образом) косичках Фрейи и золотил пенку на её молоке. Алик Снег, уже совершенно освоившийся со своим новым телом, наблюдал за этой картиной с чувством глубокой, неловкой отстранённости. Он - Война, привыкший к хаосу и скрежету металла, - теперь был капитаном корабля под названием "Завтрак". И он почти справлялся... С подозрительной, пугающей даже его самого, эффективностью.
- Пап, а мы пойдем сегодня на пляж? - спросила Фрейя, аккуратно доедая свой идеальный омлет, границы которого были вычерчены с инженерной точностью.
- Обязательно, цыпа, - автоматически ответил Алик, не отрываясь от экрана немолодого MacBook Pro, который он обнаружил при уборке спальни, в которой поселился.
Он действовал как стратег, изучающий карту театра военных действий. Первым делом - официальные сводки противника. Местный новостной портал. Улыбающаяся, словно пластиковая ведущая с неестественно-белыми зубами вещала о "рекордном наплыве туристов, привлечённых обновлённой набережной" и "благоприятном прогнозе погоды на все выходные". Кадры - счастливые семьи с мороженым, чистые улицы, ни намёка на блокпосты или военную форму. Воздушные шарики. Концерт на набережной. Ни слова про теракт, чрезвычайное положение и комендантский час.
Алик нахмурился. Это было... странно. Он прекрасно помнил, как два дня назад из телевизора губернатор, бледный и взволнованный, объявлял о введении чрезвычайного положения после чудовищного теракта. Куда всё это делось? Словно гигантская губка стерла память города. Разве такое возможно? Масштаб цензуры поражал.
Алик почувствовал не раздражение, а холодное, профессиональное уважение. Масштаб операции по дезинформации был впечатляющим. Это была не просто ложь. Это была тотальная подмена реальности.
- Пап, а почему у тёти по телевизору так бегают глаза? - Фрейя склонила голову набок, заглядывая в экран.
- Потому что она читает с экрана, цыпа, - тихо ответил Алик, переключаясь на вкладку YouTube в надежде найти хоть какие-то следы правды.
Здесь картина была иной. Кадры, снятые на дрожащие в руках смартфоны, на искажающие изображение GoPro. Ночная тьма, прорезаемая лишь габаритными огнями. Глухой, зловещий рокот уезжающей колонны БТРов и "Уралов" с выключенными фарами. Взволнованные, приглушённые, почти шёпотом голоса:
"...всех, блять, всех солдат ночью куда-то отправили... Город остался абсолютно пустой..."
"Слышите? ТИШИНА. Их техника всегда гремела..."
Потом - дневные кадры. Те же БТРы. Но камуфляжа больше нет - отглаженная тёмно-зелёная форма. И лица... Алик увеличил изображение, вглядываясь в глаза молодого солдата, сидящего в люке. Пустота. Остекленение. Отсутствие любой эмоции. Ни страха, ни злобы, ни радости, ничего.
"...их как будто подменили, это пиздец, я их вчера видел - нормальные пацаны, а это... это манекены какие-то..."
Контраст был оглушительным. С одной стороны - сладкая, бутафорская идиллия официальных СМИ, отрицающая вчерашний кошмар. С другой - панические, но куда более правдоподобные сообщения о ночном исчезновении федеральной армии и её странном возвращении в другой "упаковке". Что, чёрт возьми, там происходило?
Он закрыл ноутбук. Звук был резким, финальным.
- Цыпа, бери своих кукол. Поедем в город, - сказал он, и в его голосе впервые зазвучали металлические нотки, знакомые ему самому, но чуждые этому уютному детскому миру. Алик хотел ответов. Почему все делают вид, что ничего не случилось? Куда делись ночью солдаты и кто это вернулся днём? Ответы были там, в эпицентре этого молчаливого, странного безумия, поглощавшего город.
Фрейя, почувствовав смену интонации, не стала канючить и требовать пляж, а послушно кивнула и побежала в свою комнату. Алик же подошёл к окну, глядя на мирно пасущегося на лужайке Раздора. Конь поднял голову, встретив его взгляд. Между ними проскочила немая искра полного понимания. Идиллия заканчивалась. Пора было садиться в седло.
Решение было принято. Город ждал. Алик повернулся к Фрейе, которая уже застёгивала сандали.
- Цыпа, скажи честно. Здесь, в доме или рядом, есть машина? Надо ехать по-взрослому, без лошадки. Чтобы не пугать людей.
Фрея задумалась. Затем лицо девочки озарилось.
- А твой гараж? - она указала пальцем куда-то в конец улицы, заросшей диким шиповником. - Там, где дядя Коля раньше жил. Мама говорила, там твой "боевой конь" стоит. Но мы с мамой туда никогда не ходили... Там паутина и злые гномы.
"Боевой конь". Слово зацепилось в сознании Алика. Он молча кивнул. Ключи, по логике вещей, должны были висеть где-то здесь. Алик замер на мгновение, его взгляд скользнул по стенам прихожей - по фотографиям, по вешалке с забытым дождевиком. По старой иконе в углу.
Он искал не ключи. Он искал намерение прежнего хозяина. Где бы он положил их, зная, что может не вернуться? Не в ящике стола, не в кармане старой куртки. Это должно было быть место ритуальное, простое, на виду. Место солдата, а не бюрократа. Его пальцы сами потянулись к старому, кованому гвоздю у двери, вбитому, казалось, на века. И там, одиноко, висела связка. Два ключа, явно гаражных, и брелок в виде серебристого слова JEEP с маленьким ключом зажигания. Алик снял их. Металл был холодным. Он почувствовал в груди приятное тепло и одновременно странную тяжесть - будто принял от другого человека эстафету, даже не зная дистанции.
Через пятнадцать минут, разогнав несколько паутинных царств и отодрав с мясом заевший от сырости замок, Алик распахнул скрипящие створки гаража. Пахло пылью, маслом и бензином. А в самом центре, укрытый брезентом, стоял тот самый "боевой конь".
Алик стянул брезент. Перед ним предстал Jeep Grand Cherokee 2024 года выпуска, тёмно-зелёного, почти хаки цвета. Покрытый тонким слоем пыли, но ухоженный, с колёсами, на которых ещё виднелся нестёртый протектор. Капитан Снег явно заботился о своём транспортном средстве. Алик обошел его кругом - ни вмятины, ни ржавчины. Горючее в баке, судя по прибору, было. Идеально.
Он вставил ключ в замок зажигания. Джип отозвался с первого раза - мурлыкающим, уверенным рокотом мотора. Алик почувствовал странное удовлетворение. Это был хороший, надежный инструмент.
Прежде чем двинуться с места, Герр провел беглый, но исчерпывающий тактический осмотр. Полный бак. Давление в шинах в норме. Стеклоомыватель заполнен. В бардачке - карты местности, датированные позапрошлым годом, и старая, но качественная аптечка. В самой глубине лежал табельный Макаров. Капитан Снег был предусмотрителен и педантичен. Алик кивнул про себя, испытывая нечто вроде профессионального уважения. Этот "боевой конь" не подведет. Он был создан для работы в сложных условиях, и сейчас условия становились именно такими. Алик провел ладонью по шершавой обшивке руля, привыкая к новому ощущению. Это был уже не просто автомобиль. Это был его новый доспех...
Он подогнал джип к крыльцу дома. Фрейя выскочила на улицу, разглядывая машину широко раскрытыми глазами.
- Ух ты! Это твой? Краасивыыый... мы на нём поедем?
- Именно на нём. - Алик открыл ей дверь, усадил на пассажирское сиденье и пристегнул ремень. Раздор, услышав непривычный рёв, вышел из-за угла сарая и с недоумением посмотрел на железного собрата.
Алик вышел, положил руку на его могучее, тёплое плечо.
- Дом охраняй, - коротко бросил он, глядя коню в его бездонные, угольные глаза. - Никого не подпускай. Мы быстро вернёмся.
Раздор фыркнул, будто его что-то рассмешило, и ткнулся могучей головой Алику в грудь, требуя ласки. Алик провел рукой по его шелковистой гриве, чувствуя под пальцами привычную, живую мощь. Они понимали друг друга без слов. Тысячелетия скачек сквозь время и миры научили их этому. Железная коробка с колёсами была временной мерой, тактической уловкой. Истинная сила, его настоящая стать, оставалась здесь, в этом могучем теле, готовом в любой миг смять любое препятствие. "Скучать долго не будешь, - мысленно передал он Коню. - Это всего лишь разведка". Раздор отступил на шаг, нетерпеливо брякнул подковой о камень и, развернувшись, гордой походкой направился к дому, чтобы занять позицию в тени старого платана - невидимый, но всевидящий страж.
Алик сел за руль, перевёл взгляд на Фрейю.
- Готов к приключениям, солдат?
- Так точно! - звонко ответила она, отдавая честь.
Jeep тронулся с места, мягко покачиваясь на ухабах грунтовой дороги, и вскоре скрылся за поворотом, оставив Графское в его обманчиво-мирной тишине...
---
Саше безумно захотелось покурить на воздухе. А заодно поближе разглядеть переодетых солдат на КПП. Вертя в руках пачку "Торейтона", он спускался по мраморной лестнице, погружённый в тяжёлые раздумья. В ушах стоял гул от только что пережитого кошмара - пустые глаза солдат на улице, металлический голос Крафта, мертвенная, пепельная маска, в которую превратилось лицо Гольдбаха. Он не видел ничего вокруг, пока почти не столкнулся с кем-то на лестничном пролёте.
- Простите, - раздался над ним низкий, уверенный голос.
Саша машинально поднял взгляд, готовый пробормотать извинение и пройти мимо. И в этот миг мир для Александра Понятовского остановился, треснул и рассыпался на осколки.
Перед ним стоял старший инспектор полиции Сергей Снег.
Не призрак. Не мираж. Не воспоминание. Это была плоть и кровь. Тот же твёрдый, волевой подбородок. Те же белоснежные волосы, по-военному коротко стриженные, но с непослушной прядью, спадавшей на лоб. Та же осанка хищника, готового к броску. Но... моложе. Лет на десять. И глаза... Боги, глаза! Глаза, которые Саша помнил алыми, как свежая кровь, полными древней силы и немыслимой злобы, сейчас были пронзительно-синими, ясными и - что было самым невероятным - добрыми. В них читалась отстранённая решимость, доброжелательность и не было ни капли узнавания. Снег смотрел на Сашу как на незнакомца.
Удар внезапной встречи был ощутим почти физически. Саша отшатнулся, вжавшись спиной в холодный мрамор перил. Воздух покинул его лёгкие, которых не существовало. Его вампирская бледность стала мертвенной, маской из белого фарфора, а глаза расширились, вбирая в себя этот невозможный образ.
На секунду роскошная лестница пропала, и он снова увидел его - не человека, а Чудовище. Зверя с пастью, разорванной в беззвучном рыке, с когтями, вспарывающими камень, с алыми глазами, в которых горел огонь древней, ненасытной ярости. Он снова почувствовал вкус крови, серебра и пепла на языке, услышал собственный крик, слившийся с предсмертным хрипом оборотня. Память ударила с такой силой, что ему физически стало плохо. Он видел два образа одновременно: живого, дышащего человека и разлагающуюся тварь среди руин замка. Мозг отказывался совмещать несовместимое.
И тем не менее: Он видел человека, которого уничтожил. Человека, чья смерть стала кровавым финалом его прошлой жизни и началом бессмертного проклятия. Того, кто издох как бешеная собака в руинах графского замка, но перед этим отнял у него всё: всё, что он любил, чем дорожил, о чем мечтал..
И сейчас этот человек стоял здесь, в лучах дневного света, и держал за руку маленькую белокурую девочку с такими же синими глазами - явно свою дочь.
- Ты... - выдохнул Саша, и его голос сорвался в беззвучный хрип. Это было не просто потрясение. Это было крушение основ мироздания. - Ты не можешь... Я тебя... я тебя убил...
Его шёпот был полон такого немого, животного ужаса, что девочка инстинктивно прижалась к ноге отца.
Алик Снег с лёгким, искренним недоумением посмотрел на бледного, трясущегося юношу. Но это недоумение длилось лишь долю секунды. Что-то щёлкнуло в его восприятии. Он не узнавал лицо, но он чувствовал сущность. Перед ним стояло нечто... холодное, бессмертное, нечеловеческое. Вечность, облечённая в человеческую форму. И в глубине этой вечности плескалась такая знакомая, хоть и чужая, боль. От этого существа веяло могильным холодом и запахом старой крови - запахом, который он, Алик Герр, знал лучше любого другого. Этот запах был ему родным. Запах страха, боли, ярости и крови - основа его существования, воздух, которым он дышал веками. Но здесь, в этом юноше, он был не активным, не свежим, а... словно законсервированным. Замурованным в бессмертной плоти, как вино в бутылке, которое никогда не откроют. Это была не угроза. Это был памятник. Памятник чужой боли, в которой он, Алик, не участвовал, но которую понимал как никто иной. И это вызывало не желание напасть, а странное, почти профессиональное любопытство. Сам того не желая, Алик глубоко вдохнул... и внезапно уловил едва заметный аромат, который был неуловимо знаком Алику и очень важен. Вот только он никак не мог понять, чем или кем это пахнет.
Он на мгновение замер, его синие глаза сузились, становясь твёрже и острее. Он не помнил этого юношу и никогда его не видел, но его древняя сущность Всадника Войны регистрировала угрозу. Или... не угрозу. А нечто иное. Что-то очень важное.
Стараясь, чтоб это выглядело как можно незаметнее, Алик вдохнул еще раз: под страхом, под болью, под бессмертной сутью - сквозило другое. Еле уловимое, приглушённое, но... бесконечно важное. Тот самый след, который они все искали и не могли найти. Не сам источник - нет, это было бы слишком просто. А его отражение. Как будто этот юноша долго находился рядом с ТЕМ, кого нельзя было найти, и частичка ЕГО силы пристала к нему, как пыльца. Она была чужая, не от мира сего, и оттого такая желанная. Мозг Всадника Войны лихорадочно работал. Этот бледный юноша был не целью. Он был указателем. Стрелкой, повёрнутой в ту самую сторону, куда все они так слепо тыкались вслепую.
- Капитан Снег, - чётко, почти машинально, представился он, отсекая странное чувство взятого следа. - Мы знакомы? У меня, к сожалению, лёгкая контузия и провалы в памяти. - Это была его легенда, и он придерживался её, но в его голосе появились стальные нотки. Он шагнул вперёд, слегка оттесняя Сашу, защищая девочку. - У меня важная информация для губернатора. Второй этаж, мне сказали?
Саша, всё ещё не в силах вымолвить слово, лишь кивнул, его взгляд был прикован к лицу Снега с гипнотическим ужасом. Он видел каждую черту, каждую морщинку, которую помнил с той роковой ночи. Это был он. Тот самый Зверь. Но... очищенный. Лишённый своей адской сути.
Алик кивком поблагодарил, крепче сжал маленькую руку Фрейи и уверенно зашагал вверх по лестнице. Он не оглядывался, но его спина была напряжена. Он чувствовал на себе взгляд. Взгляд, полный не ужаса, а чего-то гораздо более страшного - абсолютного, всепоглощающего узнавания из другого времени, другой жизни.
Он не оборачивался, но каждым нервом чувствовал этот взгляд, впивающийся ему в спину. Это было не просто узнавание. Это был суд. Суд человека, который когда-то хоронил тебя и теперь видел воскресшим в иной, непостижимой, но узнаваемой форме. И в этом взгляде не было ненависти. Там была бездонная, леденящая жалость. Та жалость, которую испытывают к чудовищу, не ведающему, что оно чудовище. И этот взгляд был страшнее любого оружия. Он заставлял его, Алика Герра, впервые за тысячелетия почувствовать себя не Всадником, а призраком, неуместным гостем в мире живых.
Саша остался стоять на ступенях, опёршись о холодный мрамор, пытаясь перевести дыхание, которого у него не было. Сердце, не бьющееся уже 8 лет, сжалось в ледяной ком. Он видел это. Он не сомневался. Это был Снег. Но это был другой Снег. Это была какая-то иная, невозможная версия. И девочка, живая, невредимая, лишь укрепляла это ощущение сдвинувшейся реальности.
"Ян... - срывающимся шёпотом прошипел он, срываясь с места и почти падая вниз по лестнице к выходу, проскочив который, он немедленно уселся на ступеньки и закурил. - Ян, ты не поверишь... Он здесь. Снег... Он жив... Или это не он... Чёрт, я не знаю, кто это!"
---
Дверь в кабинет с силой распахнулась, отшвырнув в сторону пытавшегося её удержать молодого и растерянного адъютанта. В проёме, очерченный светом из коридора, стоял высокий, широкоплечий мужчина в простой, но чистой гражданской одежде. Его поза была не вызывающей, а собранной, как у человека, привыкшего проходить через препятствия. Одной рукой он крепко, по-отцовски, держал за плечо маленькую девочку, которая с любопытством оглядывала роскошный, но наполненный страхом кабинет.
В комнате на мгновение воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием Гольдбаха. Все обернулись на внезапное вторжение.
- Мне нужно видеть губернатора. Сейчас, - голос мужчины был негромким, но низким и плотным, как свинец. Он не кричал, но каждое слово било точно в цель, прорезая гулкое напряжение в кабинете.
Гольдбах медленно, будто сквозь вату, поднял на него взгляд. В его потухших глазах не было даже гнева - лишь апатия и раздражение.
- Кто вы? И как вы сюда... - он бессильно махнул рукой, не в силах даже закончить вопрос.
Мужчина сделал два чётких шага вперёд, его синие, неестественно ясные глаза холодно скользнули по лицу Гольдбаха, затем оценивающе обвели Орлова, Шатанина, задержавшись на адъютанте, и снова вернулись к губернатору.
- Меня зовут Алик Снег. Это моя дочь, Фрейя, - он слегка подтолкнул девочку вперёд, представляя её с той же формальностью, что и себя. - Я не буду тратить ваше время на вопросы "как". Я скажу "зачем". Вы не знаете, куда пропадали ваши солдаты. А я знаю, где они были. И предлагаю это проверить, пока не поздно.
Девочка выглядела абсолютно спокойной в этом хаосе, будто вторжения в кабинеты губернаторов были для неё обычным делом. Вежливо и громко поздоровавшись, она подошла к ближайшему пустому креслу возле центрального стола и залезла в него. Пока её отец говорил, она внимательно рассматривала все вокруг. Её внимание привлекла массивная хрустальная пепельница на столе. Она потянулась к ней пухлой ручкой, осторожно тронула гладкую грань, а затем, улыбнувшись своему отражению, принялась тихонько водить по засыпанной сигаретным пеплом поверхности стола пальчиком, рисуя никому не видимые узоры. Её присутствие было одновременно трогательным и сюрреалистичным - живое, беззаботное пятно в эпицентре катастрофы.
Снег, не спеша, вытащил из внутреннего кармана куртки потрёпанный кожаный блокнот, видавший лучшие времена, и положил его на стол перед Гольдбахом с таким видом, будто клал на кон все свои козыри.
- Это не мои голословные фантазии. Это мои личные наблюдения во время полётов, я - капитан ВВС. - он сделал смысловую паузу, давая титулу закрепиться в сознании слушателей. - Два года подряд я фиксировал странную подозрительную активность на законсервированных объектах. Вёл собственный учёт. Заброшенный аэродром "Северный" - регулярные ночные рейсы тяжёлых бортов с эмблемой "Хундланда". Не в городской аэропорт, а на закрытую, убитую полосу. Объект "Зеркало", старая станция ПВО - тепловые следы, несовместимые с брошенным объектом, и работа систем РЭБ, глушащих связь в округе. Склады в третьей портовой зоне - туда под видом металлолома свозили герметичные контейнеры с маркировкой биологической опасности и сложное лабораторное оборудование. - Он откинул блокнот, открыв испещрённые заметками страницы. - Все координаты и даты там. Можете прочитать. Если надо - я дам пояснения по каждой точке.
Виктор дёрнулся, словно его ударило током! "Точки"!! В его памяти чётко всплыла карта на мониторе охранника в "Хундоскрёбе" - десятки мигающих красных меток. Одним из самых ярких и стабильных кластеров было как раз что-то на старой, никому не нужной окраине, в районе заброшенных объектов ПВО. "Так вот ты где, сука, сидишь... - с холодной яростью подумал Шатанин.
Снег на секунду замолчал и обвёл всех тяжёлым, требовательным взглядом, в котором читалась не просьба, а готовность взять на себя ответственность.
- Я не знаю, что они там делали тогда. И, честно говоря, не знаю и сейчас. Но сегодня ночью куда-то исчезла, а затем так же странно вернулась колонна бронетехники с пятью тысячами человек. Почему бы не проверить эти, уже известные пункты? Зачем искать на дорогах то, чего там нет? Ищите там, где годами создавалась теневая инфраструктура. Дайте мне человека с полномочиями, дайте группу - и я проведу вас по этим координатам. Пока с карты не стёрли и эти точки.
Внимательно слушавший капитана Виктор перевёл взгляд с летчика на Гольдбаха. В зелёных глазах Шатанина заплясали знакомые огоньки азарта. Всё, что они делали до этого, было слепым тыканьем пальцем в небо. Этот человек вкладывал в их руки прицел.
В этот самый момент взгляд говорящего, скользя по присутствующим, на секунду зацепился за Виктора. И словно замер. На лице капитана Снега не дрогнул ни один мускул, но его синие глаза, будто прицел, на мгновение сошлись на рыжем оперативнике. Он не видел человека - он видел аномалию, резкий выброс энергии на монохромном фоне отчаяния. Это был не страх и не враждебность, а мгновенная фиксация нового, непредсказуемого параметра в уравнении. В его синих глазах промелькнула не оценка угрозы, а нечто иное - мгновенное, безошибочное узнавание. Не личности, а некоего фундаментального качества, родственного ему самому.
Виктор, почувствовав на себе этот взгляд, хмыкнул, потирая виски:
- Блин, ну ты даёшь... С дитём наперевес, а врываешься как штурмовик. И смотрю, не только у меня от этой всей истории голова раскалывается.
Алик ответил не улыбкой, а коротким, деловым кивком, будто получил ожидаемый доклад.
- Есть вещи поважнее правил, - его голос прозвучал ровно. - А есть состояния, которые бывают хуже головной боли. - И снова, повернувшись к Гольдбаху, он закончил, как будто ставя точку в отчете: - Решайте, Рудольф Францевич. Ваши солдаты не испарялись в воздухе и не из воздуха вернулись. Их просто увезли по старой, проверенной логистике. Я дал вам адреса. Теперь дело за вами. Либо вы их проверяете, либо "Хундланд" сделает так, что этих адресов никогда и не было.
Орлов, до этого момента бывший мрачным памятником собственному бессилию, выпрямился. Его взгляд, привыкший к оперативным сводкам, с новой остротой сфокусировался на незнакомце. В этом человеке не было истерики очевидца или пафоса спасителя. Была холодная уверенность разведчика, докладывающего о разведанных целях. И это заставляло слушать.
Гольдбах не стал сразу открывать блокнот. Он смотрел то на него, то на Алика, будто пытаясь оценить вес этих слов без бумаги. Пыльный переплёт и уверенность капитана были более убедительными аргументами, чем все доклады, прозвучавшие за последние часы. В его потухших глазах мелькнула искра - не надежды, но азарта от того, что на безнадёжной карте наконец-то появилась конкретная точка для удара.
В кабинете повисла тяжёлая, звенящая тишина, нарушаемая лишь скрипом кресла Гольдбаха. Все переваривали сказанное, мысленно примеряя карту старых заброшенных объектов к сегодняшнему кошмару. Орлов первым нарушил молчание, протянув руку к блокноту, как к священной реликвии.
И в этот момент Алик, словно вынырнув из роли капитана, повернулся к дочери. Его лицо смягчилось, сталь в глазах растаяла, сменившись тёплой усталостью.
- Цыпа, - тихо, но чётко произнёс он. - Ты зачем руки пачкаешь?
Все невольно перевели взгляд на девочку. Фрейя, успевшая за время монолога отца обойти полстола, с интересом разглядывала свои ладошки, испачканные в серой, едкой пыли табачного пепла.
Не дожидаясь ответа, Алик спокойно подошёл к ней, достал из кармана чистый, отглаженный носовой платок, смочил его водой из графина на столе Гольдбаха и, присев на корточки, взял её маленькую ручку в свою большую, сильную ладонь.
- Вот так, - его движения были медленными и точными, будто он разбирал автомат, а не проводил простейшую для любого родителя операцию. Капитан тщательно, слой за слоем, стирал с её пальцев и ладоней грязно-серый налёт. - Видишь? Всё смывается. Всё проходит.
Он говорил это ей, но слова, висевшие в мёртвом воздухе кабинета, звучали как приговор, утешение и обещание для всех в кабинете. Снег вытирал не просто детские руки. Он стирал следы катастрофы, демонстрируя абсолютную, почти пугающую власть над хаосом - не магией, а простым, человеческим действием.
Встав и убрав грязный платок в карман, он снова посмотрел на Гольдбаха. В его взгляде не было ни вызова, ни нетерпения. Была лишь констатация факта.