|
|
||
После обеда, когда рабочий день шёл на убыль, на приём к управляющему попросился бухгалтер-ревизор Зяблов. -- Пошлите меня в срочную командировку, - попросил он. -- Куда и зачем? -- Хоть куда. Честно сказать, хочу отдохнуть от семьи, от детей. -- Понятно. Достали тебя. Рыбачить любишь? -- Уже и забыл когда. -- Ну, вот и порыбачишь заодно. Езжай к нашим в Ичиган. Через час Зяблов ехал в кабине Камаза, гружёного шифером. На своей старенькой Ладе не рискнул. До Ичигана было больше ста вёрст. Мобильник выключил, чтобы не донимали. Машина мягко бежала по шоссе. Водитель молчал, и Зяблов тоже углубился в свои думы, отнюдь не радостные. И всё дети! Выкидывают коленца. Нет, что ни говори, он любил своих детей. Оба красивые, стройные, черты на удивление правильные, никаких изъянов. Видимо, комфортная жизнь приносит плоды. Он и в других семьях наблюдал. Отец - сморчок, мать - клуша из курятника, а дети - писаные красавцы. Должно быть, по своей природе все люди красивы. Устранить несчастья, беды, голод, каторжную работу и расцветут, как цветы на ухоженной почве. М-да, цветы... цветики. Радуйся, папаша, гордись! И ведь гордился, хвастался их успехами. Но иногда они такое отчебучивали, что прямо злость душила. Требуют, требуют - до ужаса много потребностей! Ну, Наташка всё же помягче подъезжает, да и заслужила девчонка, учится в универе не за страх, а за совесть. А вот Юрке рано голос подавать. Однако и он стал донимать. Затребовал мотоцикл. Зяблов, чтобы отделаться, пообещал: -- Школу закончишь без троек, тогда и поговорим. -- Вэри вэл, фазер! Это иностранные словечки тоже возмущали. Но и тут сынок выкрутился: "Я готовлюсь к поступлению на факультет международных сношений". Ладно, придется терпеть. И вот на неделе, сдав последний экзамен, подошёл и объявил, что троек в аттестате не будет. -- Что ж, молодец. Двигай дальше, в университет. -- Я двину, - пообещал. - Но дело-то за тобой стало! -- Какое дело? -- Не прикидывайся не понимающим, фазер. Слово держать надо. Я уже и выбор сделал. Кавасаки - классная машина! -- Да ты... да ты! - вспылил и, пользуясь отцовской властью, оборвал разговор. Но Юрка не отступил. Со свойственной ему находчивостью продолжал операцию под кодовым названием "Даёшь Кавасаки!". Подкатывал к матери. Что-то постарела жена, и теперь дети для неё - всё. Сам-то, бывало, ещё встряхнётся, гульнёт в компании, а она отсидит на своей работе и скорее к детям. А уж те разжалобят, убедят. А она: "Коля, надо. Не будем скупиться". Он, правда, спорит с ней, повышает голос - она начинает жаловаться на головную боль и сердце, и он в очередной раз сдаётся. И теперь похожее: "Коля, ты же обещал Юрочке! Сын так старался!" А он: "О чём ты хлопочешь - мать! Они же на этих мотоциклетках носятся, как угорелые". Встревожилась. Тем не менее, после очередной беседы с сыном, сообщила, что Юра пообещал быть осторожным. Зяблов, любопытства ради, интересовался, что за зверь Кававасаки и сколько стоит. Юрка узнал об этом. -- Мать сказала, что ты уже по магазинам ходишь, байк мне присматриваешь. Но ты не ищи, я облегчу тебе задачу. Знакомый парень продаёт. Да ты его знаешь, Валера Спирин. -- Э, погоди, - Зяблов сердито вскинулся, хотел возразить, что ничего не ищет, но сказал другое: - Что с рук-то брать? Должно, угробил и тебе подсовывает. -- Нет, байк в норме. А продаёт Витёк из-за того, что надумал податься в Шмоньку. -- Куда?! -- В высшую мореходную школу. Во Владивостоке, на краю света. -- Сколько он просит? -- Пол ляма. -- Ты это брось! Я твоего жаргона не понимаю. -- Ой, да не притворяйся, фазер. Ещё и запчасти впридачу. Ей-богу, не прогадаем! -- Э, послушай! - показалось, что раскусил сына. - А не хочешь ли ты меня надуть? Где он, твой аттестат? Я ещё не видел. -- На днях вручат. Так что готовь деньги. Витя наличными предпочитает. - В глазах Юрки загорелись огоньки. - Да и мне тоже невтерпёж. Мы с одноклассниками решили рвануть в Сочи, где тёмные ночи... Да ты не дрейфь. Всё будет норм. -- Неужели у всех твоих друзей мотоциклы есть? -- Имеются, будь спок. А у кого нет, тот на багажник. -- Вот и ты бы - на багажник. -- Да что я, хуже других? - взъерошился Юрка. - И. потом, у меня уже есть... кто это самое. -- Никак в юбке? - по его заминке понял Зяблов. -- Нет, она в джинсе ходит. -- Значит, путешествовать собрался, - недобро нахмурился. - А дальше учиться думаешь? -- Вот отдохну в Сочах, сил наберусь и тогда уже точно на бюджетный фак поступлю, - пообещал Юрка. - А не отдохну, так тебе же в накладку. Придётся за учёбу платить. "Да ещё и грозит, наглец!" - возмущённо вскинулся Зяблов. Однако смолчал. Аргументы иссякли. Вообще-то в любых спорах он привык оставлять за собой последнее слово и мог прикончить оппонента жёсткой шуткой. Но в дискуссиях с сыном словно деревенел от серьёзности. В Ичиган приехали в шестом часу. Зяблов решил своё явление в контору отложить на завтра и попросил водителя тормознуть в центре. В шляпе, в плотном плаще, несмотря на тёплую погоду, с портфелем в руке - типичный командировочный. Здесь он уже бывал и сразу направился в гостиницу. В фойе чисто, уютно, стены отделаны зеленоватым пластиком, потолок матово подсвечивается лампами дневного света. "Наши подряжались, - вспомнил, оценивающе поглядел. - Нормально поработали". У стойки не спеша вытащил бумажник и спросил, есть ли свободный номер. Дежурная - полная, яркая женщина - мило улыбнулась. -- Для вас - всегда найдётся. Слегка удивился. Помнят, что ли, его прежний визит?.. Может, и помнят. Кто в эту дыру ездит. Поигрывая ключом, пошагал к отведённому номеру. Две кровати аккуратно заправлены одинаковыми одеялами. Повёл носом: воздух застоявшийся, - и открыл форточку. Потом облюбовал одну из двух коек, снял верхнюю одежду и прилёг, утомившись от поездки. Всё-таки ловко придумал с командировкой. Небось, этот жук Спирин не будет ждать и продаст свою лайбу. Да и сын поостынет. А если в турпоход собрался - ничего, на багажник сядет. Баловство, мальчишество! "Разве мы такие были?" - с этим метафорическим вопросом, подложив руки под голову, пустился в воспоминания. Уж на родителей надеяться не приходилось; отец рано умер; мать, чтобы прокормить трёх нахлебников, работала в двух местах. Спасибо, до пятнадцати лет кормила. Уже в зрелом возрасте, отслужив в Морфлоте, получил высшее образование - заочное или, как шутили, "заушное". Теперь приходилось оперировать миллионами, и ничего - справлялся. А вот когда доходило до собственных сбережений, мизерных в сравнении с миллионами, тут-то жим-жим и начинался. Они же с трудом доставались, эти деньги. Бывало, расходы превышали доходы, сидели в долгах. И только сейчас на сберкнижке появилась приличная сумма. Хорошо, что вклад оформлен на его имя, а то ничегошеньки не осталось бы. Жёнушка потворствует детям - неужели не понимает, что тем самым портит их? Спрашивается: зачем Юрке мотоцикл? Побалуется и при первой поломке забросит. Как забросил аккордеон. Не вышел из него музыкант. Чтобы вещь не стала бесполезной, самому приходилось на вечеринках наяривать. Правда, благодаря этому удостоился похвалы шефа. И вот теперь Кавасаки. Поди, Юрке не так мотоцикл нужен, как очередная победа над "фазером". Дескать, плевать на всё, что вы, предки, считаете ценностями. Вечером, уже поздно, вышел из номера и спросил у дежурной, где можно поужинать. Она, мило улыбнувшись, отправила на второй этаж в буфет. Он придержал на ней взгляд. В розовой кофточке, туго облегавшей её достоинства. Может, попытаться пойти на абордаж? Почему бы и не расслабиться? Полезно для нервной системы. А то как бы ни приключился этот... стресс. В буфете взял яичницу с ветчиной и кофе. Имелось здесь и спиртное - французский коньяк, надо же! Можно и на разлив. Не взять ли грамм сто, для повышения тонуса? Так и сделал. Ну и дрянь! Как наша самогонка. И чего цену до небес заламывают? Возвращаясь в номер, хотел продолжить общение с дежурной, однако обнаружил помеху. С ней уже беседовал усатый джигит. "Вот ведь эти помехи" - не без иронии задумался над этим фактом. Всегда находились, не давая ему сойти с пути праведного. Он не был монахом и, доведись изменить жене, пожалуй, не слишком бы терзался. Подумаешь, физиология. На семейный быт не сказалось бы. Надо же отличать баловство от основ жизни...Однако же помехи находились всегда, как будто кто-то всесильный защищал его от блуда. . Встал рано, выспавшимся и бодрым. С делами решил не откладывать, хотя и суббота. Кто-то должен быть на участке, пусть даже и никого - долго ли поднять всех на ноги. Да и как услышат о его прибытии, сами примчатся, грешки замаливать. А что грешки есть, не сомневался. Без этого и работы не бывает. Возле местного рынка обнаружил неприглядную на внешний вид столовку и решил зайти. Не до ресторанов. Наличных в обрез, хватило бы на скромное питание. Возможно, придётся занимать. И как бы ни у Ромашкина, начальника здешнего участка. День начинался тёплый, ясный, а время ещё раннее: нет девяти. Но, к удивлению, застал служащих в сборе. Значит, пронюхали, что приехал. "То ли шофёр трепанулся, то ли связь с гостиницей имеют. Ушлый народ!" Выбежал из своего кабинета Ромашкин. Высокие, чуть ли не до затылка залысины, улыбка до ушей. -- Николай Фёдорыч, рад вас видеть! Что принесло в наши краи? По тому, что начальник участка был особенно приветлив, понял: есть грешки! Но их ведь и выявить ещё надо. Вполуха слушая его воркотню, солидно кашлянул и, обретая нужный тон, пожурил: -- Что у тебя все сбежались? В выходной-то день. Не цирк ведь приехал. До обеда сидел в отдельном кабинете, занимался бумагами. Ромашкин изредка заходил, спрашивал, не надо ли чего, и каждый раз внимательно вглядывался: что, мол, нарыл, ревизор? Но лицо у Зяблова оставалось непроницаемым. Близко к полудню встал из-за стола, помахал руками, разминая затёкшие мышцы. -- Оставим эту бумажную возню. Давай-ка лучше прогуляемся, голубчик. -- Прекрасно! - подхватил Ромашкин. - Пройдёмся по нашим тихим улочкам, аппетит нагоним. Не может того быть, чтобы моя благоверная не приготовила вкусненького. Посидим, потолкуем... поплануем, как провести воскресенье. Ты как насчёт рыбалки, Николай Фёдорыч? -- Ладно, там поглядим, - обрывая, кивнул Зяблов. - А сейчас, значит, на прогулку. Пройдёмся по твоим объектам. На строящейся овощебазе молча слушал своего "гида". В громадной холодильной камере задержался, ткнул пальцем в бетон и спросил с откровенной усмешкой: -- Эт что такое? -- В каком смысле? - живо откликнулся Ромашкин. -- В самом обыкновенном. -- Ну, стена. -- И притом голая. А по твоим нарядам все стены здесь уже обшиты теплоизоляцией. Это как понимать? Ромашкин заюлил. -- Тактическая гибкость, Николай Фёдорыч. Стены мы так или иначе сделаем. Но в этом месяце были лишь подготовительные работы. Вот и закрыли наперёд! Людям же надо платить. Да и кто виноват, если разобраться? -- Ну-ну! Виноваты не вы! -- Конечно, не мы! Я хоть сейчас могу поставить сюда бригаду. Но эти жерди гвоздями к бетону не приколотишь! - Ромашкин пнул по штабелю деревянных брусков. - Надо пристреливать. Ещё неделю назад просил у вас стрелка. И где он? Что вы там чешетесь? Разумеется, нападение лучшее средство защиты. Зяблов, сохраняя хладнокровие, оценивающе приглядывался к начальнику участка. Платить, "людям", видишь ли, нечем. А не о себе ли печёшься. Премия, то сё. Детишкам на молочишко и себе на коньячишко". -- У тебя дети есть? - спросил вдруг. Ромашкин вздрогнул, как будто услышал предостережение: "Смотри, а то без отца останутся". -- А как же. Мальчик и девочка. -- Значит, так, - сказал твёрдо. - Я твои махинации прикрывать не намерен. Так что, пока здесь, засучивайте рукава. Ты понял? -- А до какого числа пробудете? - от испуга, что ли, начальник участка перешёл на "вы". -- Думаю, к среде полностью вывести вас на чистую воду. -- Николай Фёдорыч! - Ромашкин всплеснул руками. - Разве до среды успеем? Стрелка опять же нету. -- Не знаю, не знаю. Сумел кашу заварить, сумей и расхлебать. - Зяблов поджал губы и вышел из холодильной камеры. Ромашкин плёлся сзади. Осмелился спросить: -- Николай Фёдорыч, а как насчёт прогулки? -- Так прогулялись уже. -- А насчёт рыбалки? -- Разве у тебя рыбалка на уме? Задал ему задачку. И сам на бобах остался. В сложившейся ситуации лучше отказаться от приглашений, обедов и прочих знаков внимания. Эх, сколько таким-то образом не состоялось шикарных обедов! Народ у нас гостеприимный, хлебосольный, ничего не скажешь. Рады всё на стол выложить. Эх, слюнки потекли! Однако хватит дразнить себя, теперь рассчитывать на хлебосольство не приходится. Тут принципы в ход пошли. Пообедать заглянул в знакомую столовку. За свой счёт, дёшево и сердито. Дежурная, уже другая, сухопарая и неулыбчивая, предупредила, что в его номер подселили человека. Новый жилец стоял посреди комнаты - видно, перед этим ходил взад-вперёд, а возможно бегал, потому что вид у него был загнанный. Худощавый, сутуловатый и малость рябой. Зяблову показалось, что в номере стало намного душнее, хотя форточка оставалась распахнутой. -- Фу, как жарко, - выдохнул он. - Может, нам окно открыть? Незнакомец бросился к окну, защёлкал шпингалетами. Его усердие понравилось. Из двух сосуществующих один должен быть лидером. -- Ну, давай знакомиться, что ли. Новый жилец назвался Колей. -- Вот как? Я тоже Коля... Николай Фёдорович, чтобы уж не путаться. Коля оказался не очень общительным, сам ни о чём не спрашивал, на вопросы отвечал кратко. Пока разговаривали, смирно стоял, но когда вопросы закончились, опять быстрыми шагами стал мерить комнату. "И чего бегает? - спрашивал себя Зяблов, улёгшись на кровать и вприщур наблюдая за ним. - С таким со скуки можно сдохнуть". Сейчас сидеть бы дорогим гостем у Ромашкина. Но это мимо, и мечтать нечего. И рыбалка отпала. Подремав с часик, поднялся. Коля по-прежнему на ногах. -- Ты всё ещё здесь? - воззрился на него. - Удивляюсь я, глядя на тебя, парень. Сходил бы куда-нибудь, прогулялся. Вот я постарше и то сейчас думаю: не прошвырнуться ли в поисках приключений. Поддержишь? -- Нет, - в замешательстве ответил Коля. - Мне нельзя. Я тут должен быть... А вы давно тут остановились? -- Сутки почти. -- Меня никто не искал? -- Откуда я могу знать. Я тебя-то впервые увидел. А в чём дело? -- Я сказал, что буду в гостинице. А он меня должен найти. -- Да кто "он"? -- Валентин, мой знакомый. Коля опять замкнулся в себе. Вытягивай из него клещами! Ну не хочет, и не надо. Зяблов, как и надумал, вышел прогуляться. Сейчас, к вечеру, ему здесь определённо нравилось. Тихо, спокойно. Изредка пробухтит автомобиль или трактор, и опять тишина. А вот и речка, где они рыбачат. Не очень широкая, с заросшими ивами берегами. Прогулка удалась, вот только облюбованная им столовка уже закрывалась. Возвратившись к себе, зашёл в буфет и взял то же, что и вчера: яичницу с колбасой и кофе. Только без коньяка. А Коля по-прежнему в номере. -- Не дождался ещё Валентина? -- Нет, не появлялся. Легли спать. Зяблов проснулся среди ночи. Коля у открытого окна, в трусах и майке, облокотился на подоконник, и курит. Окликнул: -- Не спится, что ли? -- Не спится. -- Похоже, и мне больше не уснуть. - Зевая и почёсываясь, поднялся и подошёл к Коле. - Дай-ка и мне посмолить, что ли. Я давно бросил, но иногда тянет. Коля молча подал сигарету из пачки, чиркнул спичкой. Теперь стояли рядом, дымили, оба в трусах и майках, только - разные. У Зяблова тело широкое, раздобревшее, занимало больше половины оконного проёма, а худой Коля - будто тростинка рядом с дубом. -- Я вот смотрю на тебя и удивляюсь, - заговорил лидер. - Тебя словно пыльным мешком оглушили. Что стряслось-то? -- Погорельцы мы, - глухо обронил Коля. - Дом сгорел. -- Сами-то целы остались? -- Да сами-то целы, - кивнул Коля. -Успели выбежать. -- Злоумышленников нашли? -- Какие там злоумышленники! Мои детишки и подожгли. Баловались в сарае. Оттуда пожар и начался. -- Эх! Всегда эти дети, - с досадой крякнул Зяблов. Он вдруг ощутил горечь во рту и отвращение к дыму. - Тьфу, перекурился! - поморщился, загасил окурок и пошёл к кровати. Коля вскоре тоже закончил бдение, лёг и спрятался до носа под одеяло. Зяблов повернулся в его сторону. -- Детей-то сколько у тебя? -- Четверо. Дочь и три пацана. -- Эк, наклепал! - услышав ответ, Зяблов в певую очередь подумал, что и у него могло бы столько быть, если б жена. По состоянию здоровья двух не доносила, а следом помянул рогатого: "Чёрт подери, кажется, отдыха в отдалёнке от семьи не получится. Расспрашивать счастливого человека куда приятней. Теперь выказывай сочувствие". -- Да, скверно получилось. А сюда зачем приехал? -- Валентин соблазнил, подрядчик шабашников. Ещё когда они у нас работали, я им в помощь набивался. Валентин, узнав про мои несчастья, пообещал взять в бригаду. Они больше деньги заколачивают. Подзаработаю, да начну заново дом отстраивать. Тут и закончить бы разговор, поддакнуть этому неудачнику: "Да, мол, это выход из положения", - однако Зяблов, по своей привычке оценивать и взвешивать досконально, высказал сомнение: -- А что за человек этот Валентин? Почему до сих пор не объявился, рваз обещал? -- Должен подъехать, - возразил Коля. Но уже дрогнул голос в сомнении. -- Знаком я с эдакими дельцами, - продолжал напирать Зяблов. - Сами работать не хотят. Всё - за чей-то счёт. Паспорт у тебя с собой? -- Да. -- Вот он его заберёт вроде для оформления, и будешь на него вкалывать. Современное рабство. Коля окончательно сник. И теперь уже Зяблов засомневался: доброе ли он сделал дело, предупредив парня, или окончательно разрушил его надежды. Бессонная ночь сказалась, встал поздно. А Коля, заснувший, видимо, только под утро, ещё крепко спал. Неторопливо слез с кровати, потянулся и в кои-то веки решил сделать зарядку. С улицы донеслось стрекотанье. Продолжая размахивать руками, подошёл к открытому окну и разинул рот от удивления. На тротуаре увидел ярко-красное идолище о двух колёсах и сына Юрку со своим приятелем. Оба были в шлемах, глазели на гостиницу, и почти сразу Юрка заметил отца. Через полминуты он уже был в номере. Уже войдя, снял шлем. -- Прежде всего, вот тебе подарок, - протянул отцу плотные синие корки. - На, полюбуйся. Аттестат зрелости. Ни одной тройки! Зяблов-старший оторопело взял аттестат и раскрыл его. -- Убедился? То-то же. А теперь, по нашему договору, жду ответного жеста. И желательно без промедления. Валерка уезжает, ему деньги нужны. -- Погоди, не тарахти, - Зяблов медленно приходил в себя. - Ну и наглец же ты. Договора не было. -- Как не было?! - Юрка выказал негодование. - Был! И отказываться... нечестно! Спирин стоял в дверях. -- Кажись, зря прикатил, - сказал с ухмылкой. - Ваш сынок мне лапшу навесил, будто у вас всё обговорено. А мне прохлаждаться некогда. Я другим байк загоню. Уже спрашивали. -- Загоняй, - Зяблов этим утешился. - Раньше среды я отсюда не выберусь. -- Но мне вообще-то не срочно надо, - добавил Спирин. - Скажите только, что согласны. И я пересаживаюсь на багажник. А рассчитаетесь, ладно, когда вернётесь. Зяблов напружинил шею и стал похож на вола, которого тащат за верёвку на бойню. Ох, как не хотелось давать согласие! В принципе не хотелось, а тут ещё возникло подозрение, что товар не так уж и хорош, раз парень согласен повременить с расчётом. Поди, врёт, плут: никому-то не нужен его мотоцикл и можно поторговаться. Не за пол-лимона же брать, в самом-то деле! Юрка глянул на примолкшего отца, решил, что сломал его упорство, и весело сказал: -- Ты не печалься. Позволь подсказать тебе старую, как мир, заповедь. -- Какую ещё заповедь? - пробурчал Зяблов, соображая, отказаться напрочь или начинать торговаться. -- Возлюби ближнего своего! На всех папертях начертано. -- Это тебя, что ли? - вскипел мгновенно. -- Хотя бы и меня. Я же вижу, какая для тебя тяжёлая ноша - свободный капитал. И если тебе самому ничего не надо, то исполняй желания ближних, радуйся нашим радостям. Такой твой родительский крест, фазер. Кровь бросилась в голову. И главное, бесил этот вызывающий нравоучительный тон. -- А ху-ху не хо-хо?! Юрка посмотрел со снисходительным сожалением. -- Ну, какой же ты дремучий... Не дождавшись очередного "фазера", хлёстко ударил сына по щеке - ладонью, но не скрадывая силы. Юрка сжался и обмяк. -- Вижу: ебаты в семействе, - прокомментировал Спирин, надел шлем и вышел из номера. Юрка поспешил следом, бросив на отца полный ненависти взгляд. Стало больно и скверно. До сих пор был здоровый мужик, ничем серьёзно не болел, но сейчас почувствовал: вот так и хватают инфаркты. За окном взревел "Кавасаки". Протрещал, затихая. Минуты через две Зяблов, восстановив способность осознавать себя, обнаружил, что бегает туда-сюда по номеру. Как прежде погорелец Коля. Тот лежал недвижимо, лицом к стене. -- Что притаился? Не спишь ведь! -- Да, не сплю, - признался Коля, поднимаясь. -- Слышал? -- Слышал. Зяблов - весь нараспашку, как вскрытый скальпелем. -- Вот ведь дети пошли, а? - бросил резко, с искажённым от боли лицом. - Коля, у меня внутри всё трепещет, и я не знаю, как успокоиться. Сбегай, а? На лице у Коли - полное понимание. -- Да я не против, Николай Фёдорыч. У самого погано на душе. -- Ну, давай. На втором этаже буфет, там есть коньяк. - Открыл бумажник и с досадой убедился, что остались мелкие купюры. - Ты возьми, я потом с тобой рассчитаюсь. Погорелец быстренько сбегал в буфет и вернулся с бутылкой коньяка. Зяблов сидел за столом, обхватив голову руками. Коля нашёл стаканы, вытащил из своего рюкзака несколько варёных яиц, копченое сало, полбуханки хлеба. Зяблов быстро захмелел. Должно, много потратил нервной энергии. Да и не закусывал. Коля тоже мало ел, курил одну сигарету за другой. Обоим хотелось жаловаться на свои беды, вывёртывать души наизнанку. Зяблов, захватив инициативу, бранил сына, повторял: "Разве мы такими были?" -- Я всегда рассчитывал только на себя, на свои силы, - исповедовался он. - С малолетства на стройку подался. Когда старшая сестра замуж вышла, добровольно перешёл в общежитие. В Морфлоте три года отслужил. Это сейчас я Николай Фёдорыч, а тогда, как и ты, Колькой был. Про меня говорили: "Коля Зяблов - свой в доску парень". Мне общую кассу доверяли! Долго рассказывал, требовал внимания. Очень хотелось, чтобы Коля признал: "Да, Николай Фёдорыч, ты - отличный мужик". И добился: -- Да, Фёдорыч, с тобой хоть в разведку. -- А вот сын у меня подонок! -- Да, сын у тебя ... не подарок, - опять согласился Коля. -- Вот подскажи. Что мне с этим подлецом делать? -- Фёдорыч, друг... -- И ведь как ни крути, а преференции на его стороне, - вдруг с грустью признал. - Всё, конечно, им достанется. В гроб с собой не возьмёшь, ясное дело. На себя тратить, на всякую чепухенцию, тоже руки не подымаются. Ну ладно, пусть им. Вот только в голове торчит вопрос: почему им всё так легко достаётся? -- Именно, - поддакнул Коля. - В точку, Фёдорыч. Правда, я своих не очень балую. Не с чего баловать. Так, понимаешь, высказываются! Дочь говорит: "Папа, а почему ты не можешь, как другие папы, коттедж нам купить?" Представляешь, Фёдорыч? Коттедж! Ещё бы дворец затребовала. -- Вот-вот, много хотят, - поддал Зяблов. - Жизни не знают. Поэтому беспечные и растут. И бестолковые к тому же. Он наморщил лоб. Даже побагровел от напряжения. И, наконец, родил мысль. -- Ближних, говорит, люби, - с горечью продолжил, припомнил, как насмехался над ним - да что там - издевался Юрка, и стукнул кулаком по столу. - Ну, уж нет! Любить надо дальних. Да если ты не оглох и не ослеп, оглянись вокруг: сколько их, которым помощь нужна. А ближние что? Ближние зажрались! Ближние Кавасаки требуют. Не будет того! Дальних надо любить! - Остановил мутный взгляд на Коле и ткнул его пальцем в грудь. - Тебя вот! -- Да-да, Фёдорыч! Мудрый ты человек, - лепетал опьяневший Коля. - Всё правильно говоришь. -- Не отступлюсь от своих слов. Скажи, Коля, тебя пол-лимона устроит? Коля вздрогнул, на секунду онемел. -- Так, конечно! Закуплю материалов, восстанавливать дом начну. Фундамент же не пострадал, и печная труба торчит, - ему что-то мешало говорить. - Глядишь, к осени и отстроюсь. -- Вот-вот! Я так и подумал, что тебе не очень-то хочется где-то на стороне, вдали от семьи, вкалывать с перспективой, что обманут. -- Оно, конечно, так... Но Фёдорыч, - трезво, осторожно напомнил Коля, - у тебя жена, взрослые дети. Как посмотрят? -- Плевать! - рубанул Зяблов. - Как решил, так и будет. Отдам свои сбережения тебе. Уж лучше, чем Юрке на мотоцикл. -- Фёдорыч... - Коля приложил руку к груди. - Я верну. Не скоро, но обязательно. С процентами. -- Ладно, молчи. Какие там проценты! И не отдашь, так ничего страшного. - Зяблов поднял бутылку, хотел ещё налить в стаканы, но увидел, что она пуста. - Да нам ли, мужикам, не договориться! Вот ещё бы грамм по сто, чтобы скрепить это дело. -- Скрепим, Фёдорыч! Обязательно скрепим! - радостно откликнулся Коля и полез в "пистончик" брюк. - У меня есть. Отложил на крайний случай, на обратную дорогу. Он второй раз сбегал в буфет. Повеселел погорелец, с оптимизмом заглянул в будущее: -- Думаю, лет через десять, когда всё уладится, будет над чем вместе с сынками посмеяться. Они ж в партизан играли. Внутри сарая втихаря землянку вырыли. Костёр разожгли. Надо ж чего удумали! -- Конечно, посмеётесь, - подбодрил Зяблов. - Меня на веселье не забудьте пригласить. Продрав глаза, увидел, что уже светло. Надо идти на участок. Хорош ревизор! Эх, как вчера разошёлся-то! Давно такого с ним не случалось. С трудом сел, окинул взглядом комнату. Слегка удивился. Ожидал увидеть беспорядок - окурки, пепел, пустые бутылки, хлебные корки, как обычно бывает. Но всюду был порядок, на столе - графин с водой и чистые стаканы. Поднялся, налил и жадно выпил. Вода была свежая, прохладная. Коля прибрал? Смотри-ка, ледащий какой, а крепче оказался! Взглянул на погорельца. Тот безмятежно дрыхнул. И ничуть он не крепче. Просто Коля пил меньше, а подливал больше. Не то, чтобы специально спаивал, а просто воздерживался. Как и всякий человек, получивший надежду и цель на будущее. "М-да, хорош я был". Коля весело присвистнул во сне. Зяблов вдруг почувствовал сильное раздражение. И с этим раздражением - то ли на себя, то ли на Колю, то ли на весь мир в целом - собрался и пошёл на участок. И пока шёл, думал: "Как же это я? Будто сдурел. Это меня Юрка спровоцировал. Что же теперь, постороннему человеку сбережения отдать? За какие заслуги? У нас у всех равные возможности. Почему же он к сорока годам гол, как сокол?" Опять припомнил, с каким трудом копились деньги. И сейчас отдать их чужому человеку, будто псу швырнуть под хвост. Сколько сил, сколько энергии ухлопал! Да если на то пошло, можно сказать, что менял единственную ценную валюту - жизнь, на другую - на эти проклятые дензнаки. И отдать?.. С Юркой решено - хрен ему, а не Кавасаки! Худшее, что может быть, сын заупрямится и не станет, как грозил, учиться дальше. Ну, и пусть. Сам себе навредит. Поймёт!.. Ну, а с Колей-то как быть? Ведь обнадёжил человека. Нечестно отказываться! А может, в самделе, выручить парня? Тем более что Коля сказал, что деньги вернёт. Но это, конечно, бабушка надвое... У него и в другой раз всё пойдёт кувырком. Многажды всё перевёртывал и перетолковывал. А времени было уже много. Служащие толкались в конторе и с любопытством поглядывали на него: "А не загулял ли ты, Николай Фёдорыч?" Голову пришлось опустить ниже, чтобы не видели красных, с похмелья, глаз. Ромашкин бросился навстречу. -- Николай Фёдорыч! Привет! Весёлый какой. Вообще весь мир, кажется, встал сегодня с нужной ноги и с улыбкой на устах. -- Догладываю! Две бригады на овощебазе работают. Думаю, к четвергу, как вы и пожелали, управиться. -- Разговор был о среде, - поправил Зяблов, показывая, что помнит и спуска давать не намерен. - А где ты стрелка нашёл? -- Из-под земли достал, - Ромашкин подмигнул. - Сел в машину и махнул в город. Разузнал адрес, вытащил прямо из постели. Договорились на расчёт в конверте. -- На уголовщину тянет? -- Так я же из своего кармана. Не оставлять же участок без зарплаты. Зяблов посмотрел удивленно. Экий номер управ выкинул! Весь день трудился, как пчёлка. Шумело в голове и скрипело внутри, но, пересиливая недуги, в злом упорстве, кропотливо изучал документы. Был зол на всех и в том числе на Ромашкина - за то, что тот весел, легко отделался и ничего не боится. Но больше всего был зол на себя. Около двенадцати начальник участка зашёл к нему в комнатку и пригласил обедать. Вновь отказался. Хотя на сей раз ясно понял, что Ромашкин приглашает не из расчёта, а проявляет обыкновенное радушие. И в долг просить не стал, хотя деньги кончились. "Сиди голодный!" - повторял в злом упрямстве. Но позже поутих в своём рвении истязать себя и на последние гроши сходил в дешёвую столовку. Работу закончил в шесть вечера, когда в конторе никого не осталось. Чувствовал себя сильно уставшим, разбитым. И само собой в голове завертелось: "Вот они как, денежки-то трудовые, достаются". Погорелец сидел в номере. И сразу подался навстречу. Но Зяблов, не встречаясь с ним взглядом, прошёл к кровати, плюхнулся на неё. И вздохнул: "Уфф!" - устал, мол. Лишь потом нарочито небрежно спросил: -- Валентин не приезжал? -- Не появлялся, - тихо ответил Коля. Вот и порядок. Одного вопроса было достаточно, чтобы дать человеку понять: "На меня можешь не рассчитывать". И Коля понял. Не лезет, не теребит - молодчага парень. Никаких соплей! Разочарован - да, но не обижен вовсе. Да и с чего обижаться? Ну, посидели, выпили, потрепались, как водится. Коля достаточно умён и, отрезвев, наверняка понял, что всё было ля-ля. Успокаиваясь, прикрыл глаза. Хотя... если честно признаться, не так уж и пьяный был, когда обещал помочь. Сорвался на другой почве: во-первых, Юрка допёк, а во-вторых, самостоятельно родил мысль. Как там? "Дальних надо любить". А это большой искус - отстаивать рождённую тобой мысль. Настолько большой, что даже против собственных интересов можно зайти. Что и случилось... что могло случиться. Да, Коля понял, но по-прежнему неловко. -- Знаешь, Коля, - нашел оправдание и высказал. - Чтоб уж между нами никаких недомолвок не было... Я прекрасно помню вчерашний разговор. Но сам посуди: у меня своих забот полон рот. Кроме наглеца Юрки, дочь на иждивении. А ты ещё молодой, здоровый. Деньжат подзаработаешь и никому обязан не будешь. -- Да, конечно, - отозвался Коля. - Выкручусь как-нибудь. Вы не беспокойтесь, Николай Фёдорыч. "Да он и в самом деле молодчага! Меня же и успокаивает. Эх, навыдумывал и мучаюсь!" - Надо покончить с этой мурой весело, чтоб осадка не оставалось, подтрунивая над собой, пьяным да неразумным. -- А насчёт вчерашней моей мысли... помнишь? Что ж, и сейчас не отказываюсь: дальних надо любить!.. Но ты за эти дни перешел в другую категорию. Ты уже не дальний, а ближний. Я всё про тебя знаю. -- И я тоже о вас теперь всё знаю. Даже вашу любимую песню. -- Какую это? - "Неужели я и пел вчера, идиотина!" -- "Я вышел на палубу, а палубы нет, а палуба в трюм провалилась", - продекламировал Коля. -- Ух, ты! Верно! Наутро решил ехать домой. Хотя, правда, с теплоизоляцией ещё не закончили, да ладно, пусть! Теперь-то уже точно сделают. А остальное у них, как говорится, "на мази". Чего же сидеть? Да и денег ни копейки. Как раз попутная машина подвернулась, опять грузовик за стройматериалами. Попрощался с Ромашкиным, малость постращал: "Смотри! В следующий раз тебе такой номер не пролезет!" - и сел в кабину. Теперь заехать в гостиницу, забрать вещи, да и с Колей попрощаться. Хотя бы удачи пожелать. Всё-таки неплохой парень, услужливый, уважительный. Он по-прежнему в номере. Видно, до сих пор не приехал Валентин. Грустный, тихий. Распрощались, пожали друг другу руки. Уже пошёл к двери, и тут Коля окликнул: -- Николай Фёдорыч! -- Что? -- А у вас местечко в машине найдётся? -- Одно есть. А куда хочешь? -- Тоже поеду домой. -- Валентина разве не будешь ждать? -- Сколько можно. Забыл, наверно, он про меня. Да и сами вы предупреждали, что не стоит с ним связываться -- Ладно, конечно, довезу. Вообще-то был рад оказать Коле хоть такую услугу. Ведь и Коля ему всячески услуживал! Выехали из Ичигана. Водитель, знай, крутил баранку. Зяблов сидел вплотную к Коле, поглядывал на него сбоку. Нет, всё-таки их разговор не окончен, нельзя так обрывать-то. Сам же близким человеком назвался. -- Слышь, Коля, а что ты теперь намерен делать? -- Пока не знаю. Зяблов почесал затылок. Как беднягу подбодрить? Проще всего, конечно, дать совет. -- Кредит возьми! -- Ага. Под залог пепелища, - Коля горько усмехнулся. Он закурил, спросив разрешения у водителя. И был ещё здесь, рядом, но фактически уже отдалился от попутчиков. Зяблов тоже углубился в себя, задумался, критически оценивая результаты поездки. Ревизию провёл. Но что обманываться? Ведь по другой причине дернулся в тмутаракань. А чтобы дать сыну оплеуху, не обязательно было ездить так далеко. Когда въехали в черту города, Коля заговорил. -- Вы меня у автовокзала выбросьте. -- Погоди, Коля! - Опять вспомнил, что у парня не осталось ни копейки, и хотя бы за одну бутылку коньяка обязан с ним рассчитаться. - Давай ко мне сначала заскочим, пообедаем. И ведь должок за мной. -- Пустяки, какой там должок. -- Ну, за коньяк-то. -- Сам же бегал: шлея под хвост попала. "Нет, какой молодчага!" - Зяблов умилился и с ещё большей настойчивостью бросил: - Не ломайся! Тебе же на проезд до дома деньги потребуются. -- Может, кого из нашей деревни встречу. Или на попутках доберусь. Ну, если так спешит... Зяблов высадил погорельца. В памяти запало, как Коля, тощий и сутулый, с опустевшим рюкзаком на плече, переходит улицу. Через десять минут вошёл в свою квартиру. В управление завтра, а пока пообедать, принять душ, очистившись от дорожной грязи и - отдыхать. Обратил внимание, что дверцы в шкафе прикрыты не полностью - как будто что-то мешало изнутри. И - нехорошая догадка мелькнула. Распахнул: там стоял большой деревянный ящик, из которого высовывались резиновые трубки, какие-то железяки, тросики. Будто ножом полоснули! Пошатнулся и бросился к телефону. -- Алло, Надежду Ивановну попросите. Алло, Надя? Да, я. Вернулся. Где Юрка? -- Поехал на турбазу с Лили. -- С какой Лили? На чём поехал? - вскричал в ярости. -- Ну, с подружкой своей. Обкатывают мотоцикл. Да, купили. Юра сказал, что тебя ждать долго, но ведь в принципе ты был согласен. Деньги отдали. Я на своё имя ссуду взяла. В залог под квартиру. Он бросил трубку. Сжал челюсти, так что скрипнули зубы. Споро вышел из квартиры. Банк был неподалёку. Девушка-оператор отказалась выдать вклад: "Крупная сумма. Вы не заказывали". Разбушевавшись, потребовал заведующего. И "в виде исключения" добился своего. Поймал такси, поехал на автовокзал. Сидел на заднем сиденье. Напрягался в мыслях. С Юркой хватит цацкаться. Пусть идёт работать - грузчиком, дворником - кем угодно. И никаких поблажек! Ещё за питание начну высчитывать. А эти деньги - Коле. Как и обещал. Без всяких условий. Последние гроши у человека выманил! До нитки обобрал, а потом всякую чушь советовал. Таким подонком ещё никогда не был. Проклятые пробки! Не так быстро, как хотелось, добрался до автовокзала и забегал, разыскивая тёзку. Даже к диспетчеру, вежливой бабе, обратился, чтобы та по громкой связи вызвала Колю. -- Какого Колю? - уточнила она. - Фамилия? -- Да просто Колю... Погорельца, - добавил он. -- Николай Погорелец, пройдите к диспетчерской, - разнеслось на весь вокзал. Но никто не подошёл. Николая и след простыл. Чёрт побери, где же теперь его искать?
|