Аннотация: Измена на выпускном вечере приводит к трагедии.
Владимир Пузырёв
Цена страсти
Рассказ
Школа гудела, как растревоженный улей. Из распахнутых окон лилась музыка, во дворе - смех, крики, мельтешение выпускных нарядов. Я переступил порог, и сразу бросился в глаза яркий островок: Аня в кольце бывших учеников. Они наперебой говорили ей что-то, обнимали, подшучивали - и она смеялась, светилась, будто вернулась в свою молодость.
В груди что-то сжалось. Один из парней - высокий, развязный - не отходил от неё ни на шаг. То подливает шампанского в бокал, то тянет танцевать, то наклоняется к её уху с каким-то шёпотом, то норовит коснуться плеча, руки, талии. Аня улыбалась, но в глазах её я уловил растерянность, будто она не знала, как вырваться из этого назойливого внимания.
Я не стал вмешиваться. 'Пусть празднует, - подумал. - Это её вечер, её успех. Не стану портить его своей ревностью'. Отошёл в сторону, встал у колонны, наблюдал издалека.
Потом вышел во двор - вдохнуть прохлады. Вечер был тихий, тёплый, а из школы всё доносилось веселье, гул голосов, обрывки песен. Вдруг рядом оказался физрук. Узнал меня, кивнул.
Потоптался, помялся и бросил:
- Твою то пацаны куда-то повели.
Я вздрогнул:
- Куда?
Он усмехнулся, не глядя на меня:
- А ты не знаешь, куда на выпускных парни старшеклассниц уводят? Бывает, и учительниц.
Сердце ухнуло. Я рванулся обратно в здание.
Физрук крикнул вслед:
- Только не устраивай скандала. Ане же хуже будет: пила с ними - пила, ушла с ними - ушла. Вот и выйдет, что сама виновата.
Его слова обожгли. Я замер на миг. Да, он прав. Нельзя рубить сплеча. Надо действовать осторожно, чтобы не разрушить всё окончательно.
Сердце колотилось, как загнанная птица. Я метался по трём этажам, вспугивая парочки в полумраке коридоров. Выпускники и выпускницы, выпускники и учительницы. Чьи-то родители - отцы и матери. И не всегда, кажется, законные супруги. Обнимались, целовались, не скрывая страсти. Хорошо, что до крайности дело не доходило - но многие были на грани.
И вот - за одной из дверей приглушённые голоса. Мужской, насмешливый:
- Вот как хорошо! А ты, дурочка, сопротивлялась, не хотела.
А потом - стоны Ани. Я бы их ни с чьими не спутал. И её голос, прерывистый, словно сквозь слёзы:
- Что же вы, мальчики, так со мною? Я же не хотела...
А в ответ - грубовато весёлое:
- Да перестань, не девочка ведь!
Скандала я не устроил. Что толку? Случилось - и случилось. Сам виноват: надо было не спускать с неё глаз. В следующем году так и сделаю.
Вышел во двор. Физрук стоял у ворот. Взглянул на меня - и всё понял.
- Не вини жену, - сказал тихо. - И скандала не устраивай. Ты не уследил, она не удержалась.
- Она же их на восемь лет старше, - вырвалось у меня с горечью.
- Сейчас они в таком состоянии, что и на двадцать лет разницы не посмотрят, - отозвался он. - На каждом выпускном кого-то из училок ученики обязательно поимеют. И не всегда молодую.
Я дождался, когда Аня выйдет - усталая, будто выжатая до дна. Мы пошли домой. Я молчал, как он и советовал. И она молчала, вела себя так, словно ничего не было.
Не могу сказать, что меня это не задевало. Но я надеялся на время - может, оно всё сгладит.
Дома поужинали в тишине. Трудно было понять, то ли это поздний ужин, то ли ранний завтрак.
Аня ушла в свою комнату. Я остался на кухне, глядя на пустые тарелки. В голове крутились мысли - обида, боль, страх, сомнение. Я понимал: физрук прав. Выпускной - это праздник, где эмоции захлёстывают, а разум отступает.
Но чувство предательства не отпускало. Хотелось заговорить, высказать всё, что накипело, но я боялся разрушить, то хрупкое равновесие, что мы строили годами.
Решил подождать. Дать ей время. Дать себе время разобраться. Может, завтра будет легче.
Но вот назавтра к нам заглянула старая приятельница Ани - с сыном. Попросила жену помочь парню подготовиться к институтским экзаменам.
Аня вдруг смешалась, даже румянец выступил на щеках - так неожиданно это прозвучало.
А я... я похолодел. В этом юноше узнал того самого. Того, кто на выпускном вечере сперва подпоил мою жену, целовал, увлёк в пустой класс - и там, с дружками, воспользовался её доверчивостью.
Аня не сумела отказать подруге. Согласилась. Юношу звали Виктором. Сердце сжалось - чуяло недоброе, - но я смолчал, не выдал подозрений.
На следующий день Аня долго перебирала одежду. Волновалась - это было видно. В конце концов, выбрала лёгкое короткое платье и отправилась на занятие.
Не верилось мне, что это просто математика. И Аня, кажется, тоже знала - руки дрожали, взгляд беспокойный. Но и в мысль не хотелось вместить: неужели жена сознательно захочет возобновить связь с тем парнем? Неужели ей... понравилось?
Пока Ани не было, я места себе не находил. Догадки, которые я упорно гнал прочь, обернулись страшной правдой.
Она вернулась - и даже не взглянула на меня. Быстро разделась, пошла в ванную, дверь не закрыла.
Я стоял, словно пригвождённый.
Она не просто смывала летнюю жару. Нет. Она отмывалась - тщательно, отчаянно, будто пыталась стереть с тела и души что-то липкое, въевшееся навсегда. Мой взгляд упал на её трусы на полу. В пятнах спермы.
Мир рухнул. В глазах потемнело от боли и обиды.
Но это было лишь начало.
День за днём Аня встречалась с Виктором. А потом - как я узнал позже - не только с ним. Волнение ушло, она научилась держаться естественно, словно вошла во вкус этих тайных свиданий. Парни, видно, оценили её прелести. Она возвращалась усталая, но... довольная. Приносила деньги - за репетиторство. А я видел зацелованные груди, синяки на коже - следы чужих пальцев. И делал вид, что ничего не замечаю. Не решался заговорить - ведь разговор мог означать конец.
Любовь к Ане, надежда, что всё это временно, подсказали мне решение. Дать ей насытиться этой молодостью, этими парнями, всегда готовыми к близости. Потом - забыть. Пусть это будет её тайной. Я терпел. Или думал, что терплю.
Но всё вышло иначе.
Позже я узнал: её 'передали по наследству'. Странная традиция, перешедшая от старших классов. Перед новым учебным годом на их встречу пригласили троих - тех, кому учиться ещё год. Аню не принуждали, как на выпускном. Просто предложили лечь с ними по очереди. И она не отказалась.
Я этого тогда не знал. Но помню: в тот день она пришла невероятно усталая.
В её глазах я прочёл странное смешение: разочарование и... удовлетворение. Как будто с ней сделали что-то дурное - и всё же она испытала от этого какое-то извращённое наслаждение.
Я пробовал заговорить с ней - без толку. Аня отворачивалась, отходила на шаг, цедила сквозь зубы: 'Ты нарушаешь моё пространство'. И я ощущал себя призраком в собственном доме: мы делили крышу, садились за один стол, но между нами уже лежала пропасть - бездонная, холодная, непреодолимая.
Сначала я уговаривал себя: временное помрачение, пройдёт. Дни сливались в недели, недели - в месяцы, а пропасть лишь ширилась. Аня ускользала на свои тайные свидания, а я застыл в вязкой тине страха и неуверенности.
Однажды ночью, когда её дыхание стало ровным, сонным, я не выдержал. Вопросы, годами копившиеся в груди, рванулись наружу. Рука сама потянулась к её телефону. Внутренний голос кричал: 'Не смей!', но я преодолел этот барьер - дрожащими пальцами разблокировал экран.
Сердце оборвалось, когда я увидел переписку с каким то Александром. Слова, будто раскалённые иглы: признания, пропитанные похотью, непристойные намёки, фотографии... Каждая строчка - удар молота по остаткам моей веры. Я задыхался от ярости, от горечи, от осознания, что всё, во что я верил, рассыпается в прах.
Я разбудил её. Голос срывался, руки тряслись, словно в лихорадке:
- Объяснись!
Она лепетала что-то о ошибке, о раскаянии, но глаза её говорили иное. В них не было ни вины, ни даже равнодушия - лишь холодное презрение. Презрение к тому, что я, зная всё, не требую развода, продолжаю делить с ней кров.
Будто нож вонзился в спину. Предательство - не громкое, не театральное, а тихое, ледяное, разъедающее душу по капле. Как она, та, кого я любил, могла так поступить?
Она сидела напротив - глаза красные, лицо искажено болью. И вдруг во мне что-то щёлкнуло.
'Я виноват не меньше', - подумал я и сам удивился ясности этой мысли.
- Да, я виноват! - произнёс вслух.
Она вскинула взгляд - в нём недоумение, почти испуг.
И я рассказал. Про выпускной. Про Виктора - подонка, устроившего то насилие. Про то, что знал, чем они занимались на своих 'занятиях'.
- Мы оба виноваты, - сказал я, глядя ей в глаза. - Но я хочу дать нам шанс. Я не буду тебя упрекать. Только одно условие: с этой минуты - никакой связи с ними.
Тишина опустилась, густая, как ночной туман. Она всматривалась в моё лицо, пытаясь разгадать, что скрывается за словами. В её глазах метались тени: боль, гнев, страх... и - едва уловимо - надежда.
- Я не знаю, смогу ли... - прошептала она, и голос её дрогнул. - Тогда, на выпускном, когда они... я против воли почувствовала... это несколько раз подряд. И потом хотела повторить. Когда Виктор пришёл к нам с матерью, я смотрела на него и... желала.
Кровь застучала в висках. Я сжал волю в кулак, чтобы не сорваться.
- Я не уверена, что смогу, - повторила она. - Но... я хочу попробовать.
После того разговора Аня разом обрубила все концы - с той компанией старшеклассников, что пользовала её без затей, без стыда. Предложение перейти в другую школу отвергла наотрез: 'Там тоже найдётся язык, раззвонит про моё прошлое'.
Про историю знали многие. Но начальство школьное предпочитало не раздувать скандал: выходило, что Аня - жертва шантажа. А шантажисты - вон они, за партами сидят, ученики той же школы. Парадокс, да и только.
Лишившись лёгкой добычи, компания поначалу пыталась вернуть Аню: караулили после уроков, звонили беспрестанно. Но она стояла твёрдо - ухватилась за последний шанс, что я ей дал. Отшивала назойливых, а я смотрел на неё и радовался. И всё же внутри шевелилось нехорошее предчувствие - словно тень за спиной.
Однажды поздно вечером, возвращаясь с работы, я заметил у нашего подъезда мать Виктора. Той самой знакомой Ани. Виктора, который на выпускном: сперва целовал и подпоил; увёл в пустой класс - и с дружками над ней надругался; потом, под видом 'занятий', стал спать с ней ежедневно; подсовывал её своим приятелям; а когда пресытился - 'передал по наследству' той самой компании.
- Что ей надо? - спросил я у Ани. - Не говори, что не к тебе приходила.
- Её сына арестовали, - ответила Аня. - Он под следствием. История мутная: компания, наркотики, убийство.
- И чего хочет?
- Адвоката хорошего ищет.
- У тебя есть знакомый адвокат? - удивился я.
- Конечно, нет, - отрезала Аня.
Месяц прошел, словно в полусне. Тихо, ровно - будто сняли с плеч непомерный груз. Компания, что ещё недавно преследовала Аню, словно испарилась: ни звонков, ни сообщений, ни попыток встретиться.
Суд над Виктором свершился быстро. Срок внушительный - и на 'зону' отправился. Мы с Аней вздохнули свободнее: может, теперь начнётся новая жизнь?
Тишина наступила - но какая-то зыбкая, ненадёжная. И вдруг - вызов Ане к следователю.
Вернулась она бледная, с глазами, полными ужаса:
- Убит Александр. Тот, чью переписку я... чью переписку ты нашёл в моём телефоне.
Следователь вызвал и меня. Молодой, а взгляд - будто скальпель: режет насквозь.
- Знаете ли вы о связи вашей жены с убитым? - спросил.
Я кивнул:
- Знаю.
Он усмехнулся:
- И как же вы живёте с изменившей вам женой?
Я посмотрел ему в глаза:
- Так и живу. А что, я один такой муж на свете, что с изменницей живёт?
Он замолчал - не ожидал, видно, такого ответа. В глазах мелькнуло что-то вроде уважения. Но дела это не меняло: по его мнению, мотив у меня был.
Алиби оказалось 'железным': в час убийства я был на работе, среди коллег. Щит от обвинений. Но не от сомнений - они шептались внутри, не затихая.
Аня молчала. А в её глазах я видел отражение собственной тревоги - будто зеркало, в котором читалась одна и та же мысль: 'Что дальше?'
После работы, когда я уже думал лишь о покое, меня окликнули. Обернулся - мать Виктора. Взгляд её был тяжел, в нём читалась непреклонность, а голос, едва слышный сквозь городской гул, звучал настойчиво:
- Мне нужно с вами поговорить.
Внутри всё сжалось - не хотелось этого разговора. Но по тому, как она стояла, как сжимала пальцами край сумки, было ясно: отступать она не намерена. Я кивнул, оговорив условие:
- Только на улице. Домой с вами не пойду.
Мы опустились на скамейку в сквере. Липы шелестели над головой, будто пытались заглушить то, что предстояло услышать. Она начала, и голос её дрожал, словно натянутая струна:
- Я не могу рассказать вам всех подробностей дела моего сына...
Я перебил:
- Мне и не нужно их знать.
Но она словно не услышала:
- Однако кое-что вы должны узнать. Моего Виктора могли подвести под условный срок. Всё зависело от показаний Александра. Тот, кого недавно убили... Он рисковал, если бы дал нужные показания. Я предложила ему деньги - отказался. Сказал, что согласится, только если Аня вернётся к нему.
Кулаки сами сжались, зубы стиснулись так, что заныли челюсти. Она продолжала, будто не замечая моей ярости:
- Я говорила с вашей женой. Предлагала ей деньги за то, чтобы она переспала с Александром. Думаете, для неё это было сложно? Она ведь уже была с ним. Но она отказалась.
Я выдохнул - словно камень с плеч свалился.
- Вы думали, она возьмёт?
- А почему бы и нет? - усмехнулась она. - Она брала деньги за так называемые занятия. Я-то понимала, за что платила. Но тут я умоляла её спасти сына. Она пообещала поговорить с Александром. Спать с ним не обещала. А он в итоге дал не те показания. Виктор получил реальный срок. Большой.
Я посмотрел ей прямо в глаза:
- И вы убили Александра?
Она вздрогнула:
- Бог с вами! Я слабая женщина.
- Но могли нанять киллера, - не отступал я. - Если вы нанимали ему проститутку, готовы были нанять лжесвидетеля - почему бы и киллера не найти?
- Вы слишком много смотрите телевизор, - холодно отозвалась она. - У нас все-таки не Сицилия.
- У нас покруче будет, - бросил я. - Зачем вы мне это рассказали?
- Чтобы вы знали, с кем живёте, - ответила она, поднялась и ушла, оставив меня одного под шелест листвы.
Вечером я сказал Ане:
- Мы договаривались, что между нами не будет тайн. А теперь я узнаю вот это.
И пересказал ей всё, что услышал.
Она выслушала спокойно:
- Да, такой разговор был. Я не стала рассказывать в подробностях, потому что всё равно отказалась. Остальное не имеет значения.
- Но ты ведь обещала встретиться с этим Сашкой! - вскинулся я. - Встречалась?
- Да, говорила с ним.
- О чём?
- Он спросил, готова ли я вернуться к нему, если он даст нужные показания. Я ответила: ни спать с ним, ни спасать Виктора я не собираюсь.
- Ты, правда, не хотела его спасать?
- А почему я должна? - в её голосе вспыхнула злость. - Он меня сначала изнасиловал, а потом пустил по рукам!
- Тогда зачем ты с ним встречалась?
- Он тоже спросил.
- И что ты ответила?
- Что он должен рассказать в суде, как всё было. Что это в его интересах.
- И он ничего не попросил взамен?
Она помолчала:
- Попросил. Догадываешься?
Я замер:
- Ты согласилась?
Она посмотрела прямо:
- Нет.
Александр дал правдивые показания. Его убили. Кто и за что - осталось тайной. Может, если бы он солгал, его ждала бы та же участь: слишком серьёзные люди следили за процессом.
Убийство не раскрыли. Мы с Аней продолжали жить вместе. Но где-то в глубине души я всё ещё гадал: была ли она с Александром? Или это так и останется одной из тех недоговоренностей, что точат душу, как ржавчина ест железо?