Питерский Ярослав Михайлович
Отче Ваш

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    К сващеннику на исповедь приходит человек и заявляет что... сегодня убьет... Что делать священнику? Ведь это тайна исповеди?
  ОТЧЕ ВАШ!
  (роман)
  
  
  Авадху́та (санскр. अवधूत, avadhūta IAST)
   - термин в индуизме,
  которым называют человека,
  полностью преодолевшего
   двойственность материального мира.
  Авадхуты, освободившись от
   всех мирских страданий,
   живут и действуют,
   не имея чувства ложного
   престижа и ложного эго.
  Это чистые и простые,
  как дети, личности.
  
  
  
  
  ПРОЛОГ
  
  
  
  Черная жирная ворона, зловеще блеснув, лиловой маслиной глаза, лениво и в тоже время, деловито уселась на большой позолоченный купольный крест церкви. Страшная птица, словно головешка, запачкала небесную голубизну и сияние витиеватого православного символа. Ее когти крепко впились в закругленные полуокружности желтого металла. Ворона, с любопытством и какой-то брезгливостью, смотрела на темные фигурки, шевелящиеся у входа в церковь. Люди ее не интересовали, она их презирала и даже ненавидела, но сейчас, она, почему-то захотела, чтобы эти странные двуногие существа обязательно ее увидели. Она, раскрыла свой продолговатый клюв и, яростно замахав крыльями, диковато и басовито каркнула. Звук разнесся над церковью и прилегающим к ней кладбищем. И тут же, где-то в его глубине, вороне ответили сородичи. Хор страшной какофонии черных птиц отдался эхом - жутковато. Сидевшая у дверей церкви нищенка вздрогнула и грязной морщинистой рукой быстро перекрестилась. Ей вдруг показалось, что на землю опустилась тень крыла падшего ангела... Старухи стало страшно, и она еле слышно забормотала:
  - Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение,
  но избави нас от лукаваго. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.
  Один из прихожан в это время вышел из церкви, сощурившись, порылся в карманах и бросил в оловянную кружку большую желтую монету. Она, звонко лязгнув, тут же, словно прилипла ко дну. Старуха испуганно улыбнулась и раскудахталась в след:
  - Храни вас Бог! Храни вас Бог! Дай здоровья и благости!
  
  
  ЧАСТЬ I.
  "Четыре Благородные Истины"
  
  Глава первая.
  "Благородная истина о страдании"
  
  
  Первая Благородная Истина повествует о том, что где бы ни находились живые существа и в каком бы обличии не пребывали, везде - в грубой или в утончённой форме - присутствует неудовлетворённость и страдание. Всюду есть старость и смерть. Всюду есть соприкосновение с неприятными ощущениями и ситуациями.
  
  
  Высокий стройный мужчина в темно синей меховой куртке и черной длинной рясе, поспешно шагал по дорожке к храму. На голове у него, одета черная полукруглая шапочка, напоминавшая шлем древнерусского воина. Мужчина статен и красив лицом. Гладкая кожа, большие серые глаза. Все портила редкая бородка и усы, они, словно недоразвитые, торчали над губой, щетина на щеках вообще: была похожа на бурелом, на болоте. У мужчины были длинные черные волосы аккуратно связанные в хвостик над спиной.
  Длинна ряса, словно метла, то и дело загребала за его ногами почерневший мартовский снег.
  Иеромонах Василий торопился на службу. Он понимал, что опаздывает и немного волновался, и хотя он четко знал, что его вины в опоздании нет (в центре города вновь образовались огромные пробки, и доехать до храма даже на такси, было большой проблемой), какой-то червь точил его разум.
  "Господи! Дела мои стали так суматошны в последние дни! Господи, видишь ты, что это время всегда для меня очень трудно! Господи! Почему ты посылаешь испытание мне в эти дни?! Почему в эти дни мне всегда так трудно?! Почему Господи?! Что за знак ты мне даешь?!"
  Отец Василий так думал неспроста. Он замечал, что уже несколько лет подряд, именно во время великого сорокадневного поста, его нервы, словно натянутые струны, не выдерживали и нередко заставляли его совершать не совсем благовидные поступки. Он, то написался до беспамятства - хотя это было большим грехом! То, неожиданно и как-то грубо ругался со слушками и послушниками в церковном крестильном доме или в храме. Пару раз, ему, даже делал замечания настоятель и преподобный. А один раз про его нервные срывы слухи дошли до самого владыки - архиепископа. Вот и сегодня отец Василий чувствовал, что внутри у него что-то не так и он так усердно молил Бога, что бы он дарило ему спокойствие и смирение:
  "Господи! Дьявольские игрища. Они, то и дело тревожат меня! Господи! Я не в силах сам совладать с ними! Как мне быть? Помоги!!"
  На колокольне уже уныло и одиноко прозвенел удар среднего колокола. Это означало, что служба должна была вот-вот начаться и что отцу Василию нужно будет очень спешно приготовиться.
  Он, как смерч, заскочил в сени крестильного дома и, сорвав с себя шапку, быстро перекрестившись, нырнул в прихожую. Но тут он, замер как вкопанный. Перед ним, за большим блинным столом, сидели две молоденькие девушки послушницы. Скинув на плечи черные платки, они деловито и как-то самоотверженно пели. Из динамиков CD-плейера, по всей крестильне, неслась песня:
  Сотри его из мемори... сотри...
  Послушницы грустно качая головой, подпевали неведомой певице:
  - Только зачем? Просто молчи! Сердце, о ком ты плачешь и кричишь! Ведь, он тебя не приручил! Совсем не приручил! Просто сотри! Пароли, ключи! И никому о нем не говори! Сотри его из мемори! Сотри его из мемори! Сотри!
  Одна из послушниц, совсем молоденькая девушка по имени Людмила, стройная и похожая больше на фото - модель, а не на будущую монашку, особенно усердно покрикивала:
  - Совсем не приручил! Просто сотри! Пароли, ключи! И никому о нем не говори! Сотри его из мемори!
  Отец Василий стоял, как завороженный. Он, открыв рот, не мог поверить: ни глазам своим, ни ушам своим. Но, через пару секунд, к нему вернулось самообладание и он, набрав воздух в легкие, что есть силы, заорал:
  - Вы, что ж делаете?! А? Вы, что ж безбожные души, делаете?!!! А?!!!
  Послушницы скукожились и, поджав плечи, как по команде замолчали. Людмила потянулась к плейеру и выключила музыку. Вторая девушка по имени Олеся, покраснев, натянула себе на голову черный платок. Отец Василий, возмущенно сведя брови в домик, тяжело слышал. Он смотрел на послушниц и ждал. Людмила тоже накинула на голову платок и тихо молвила:
  - Батюшка, извините, вот просто... попеть захотелось! Вот душа... просила песни!
  - Песни?! - скривил губы отец Василий. - Вам... псалмы петь надо! А вы, что поете?! Бесовскую?!!! А?!!! Что за песня, где половина слов... на английском? Что это?! А?!
  - Простите... батюшка!
  - Бог простит! Вы, что ж сестры, не знаете?! Что во время великого поста, веселиться богоугодным людям вообще нельзя! А вы? Что ж вы, антихристу-то, музыку свою... на уши льете? А?!!!
  - Так уж и антихристу... - хмыкнула Людмила.
  Отец Василий еще раз надул щеки и в возмущении своем покраснел:
  - Да... ты знаешь... знаешь, что вообще творишь? И это грех, грех! Страшно это! Ой, не к добру Людмила! Ой, не к добру! Нельзя так! Ой, чувствую, будет беда! Пост на дворе, а ты...
  - Так мы ж постимся... - заробела совсем Олеся.
  - Да... батюшка, да... хоть он, как мяска-то охота... а ни-ни! Вот только кашки едим и все! - поддержала подругу Людмила.
  Отец Василий засопел, как самовар, перед тем как закипеть и, метнув гневный взгляд на фотомоделистую послушницу, закачал головой:
  - Ой, девоньки! Ой, ересь несете! Вы же знаете, что поститься надо не брюхом, а душой! Это кишки ваши мяса требуют, а душа противиться должна! Вы ведь не животные, вы ведь одухотворенные рабы Божьи! Вы душой должны пост прочувствовать, вы, если, вы сидите и тут на пальцах вон, дни до разговенья считаете, так грех это! Лучше вообще не поститься! Что толку живот-то мучить, если душа ваша только о том и думает - как утробу набить?!
  Людмила потупила взгляд и ничего не ответила. А Олеся, покраснев, грустно и виновато улыбнулась.
  Девушки отцу Василию нравились. Пришли они в храм сами, сами решили прислуживать убирать, сами решили и в больницу, что рядом ходить и безвозмездно за тяжелыми пациентами из ожогового центра ухаживать. За теми, у кого ни родных не близких нет. Отец Василий даже не поверил сначала в такой вот порыв сострадания и милосердия таких красивых молодых девиц. Ведь большинство их сверстниц кутили и развлекались по вечерам в ночных клубах, старались подцепить жениха побогаче, да получить от жизни, как они сами думали "побольше да послаще". Но эти девчонки, как не странно, были не такими. Обе старательные, учились на заочном в одном из городских вузов. Работали в отделении соцзащиты, простыми соцработниками с мизерной зарплатой. И смотря на их молодые красивые лица, отец Василий не мог понять: как так вот, антихрист или сатана мог оставить их в покое и дозволить прийти в церковь. Как он не смог их совратить? Но ответа не находил. Правда у девушек нет-нет, да проявлялись вот такие всполохи мирской жизни в виде танцулек и запеваний молодежной музыки, но им это прощали. Молодо оно еще и зелено! Что взять-то!
  Отец Василий немного остыл и, понимая, что переборщил с гневом, тяжело вздохнув, сказал:
  - Девушки, вы поймите, что путь к Богу это ведь не ремесло и не работа такая вот ненавистная. Это труд, тяжелый, но приятный душе, труд. И пройти эту дорогу нужно достойно! Если уж вы все для себя решили? - сказал он как можно мягче.
  Но, не смотря на примирительный тон священника, на глазах Людмилы выступили слезы, девушка, всхлипнув, робко спросила:
  - Так, что меня теперь вот Господь накажет за это?
  - Нет, Люда, нет! - немного испугался отец Василий. - Что сразу... накажет?! Ты ведь осознала, но вот, в дальнейшем, смотри за своим поведением и все! Господь милостив, он... простит!
  - Нет, я знаю, что он накажет... - всхлипнула Людмила.
  Но успокаивать девушку, просто не было времени у отца Василия. Он облачился в подобающее великому посту одеяние - черную длинную рясу и сиреневую епитрахиль и поспешил на службу в храм.
  Запах воска и благовоний. Полумрак и громкое эхо. Отец Василий с каким-то трепетом втянул ноздрями церковный воздух. Он был возбужден. И чувствовал, что службы будет по-особенному торжественная. Не зная почему, он вдруг взглянул под самый купол и там, там пытался отыскать серого голубка.
  Уже как пару месяцев приют под крышей церкви себе нашел небольшой невзрачный серый голубь с подбитым крылом, который ютился под самым куполом, рядом с расписным потолком и лишь по вечерам спускался с высоты, чтобы проклевать крупы, которую, ему заботливо сыпала в железную миску, одна из служек. Старая бабка: с лицом колдуньи, черными внимательными глазами и морщинистой, и желтой кожей, что-то бормотала птице, когда та, с удовольствием клевала угощение. Сначала голубя хотели изгнать, потому как, неразумный сизарь, мог нагадить на головы прихожан во время службы. Но, отец Василий (хотя он и не был настоятелем этого храма, и за ним не было последнего слова) воспротивился и заступился за раненного непрошенного, постояльца и сказал:
  - Голубь может пожить тут до теплых дней, а там может крыло и подживет, и сам улетит на волю.
  Отец Василий для решил - эта птица вовсе и не птица, а какой-то посланник ОТТУДА!
  Это вестник от Господа и трогать и тем более вгонять его грех!
  Кстати когда иеромонах смотрел на птицу, он чувствовал, что ему на душе становится легче. Напряжение спадало, и тревоги покидали его разум.
  Но сегодня... сегодня он птицы не увидел, голубь исчез!
  Отец Василий, нервно поправив наперсный крест, огляделся по сторонам и вновь задрал голову. Но тщетно, птицы не было.
  - Ее мертвой нашли сегодня, возле алтаря... сдох, может от болезни... - прошептала одна из певчих, из клироса.
  Отец Василий вздрогнул, он с ужасом посмотрел в глаза немолодой женщины и перекрестился. Священник закрыл на секунду глаза и буркнул под нос:
  - Ой, не к добру...
  Всю службу он нервничал и невольно смотрел на подножие алтаря, где, по его мнению, и должен был лежать погибший голубь. В какую-то секунду ему даже показалось, что он видит этот маленький черный комочек голубиного тельца. Затем ему прислышалось, что где-то там, под куполом хлопают крылья. Но, в очередной раз, читая молитву, он понимал, что все это пока лишь плоды его воспаленного воображения.
  "Господи, я слишком возбужден! Почему! Я чувствую! Что я чувствую!"
  Священник, то и дело закрывал глаза и перед ним вставал образ Людмилы - красивой послушницы из крестильного дома.
  "Почему эта девочка мне грезится? Что такое может быть? Я не могу, я не могу чувствовать к ней плотское влечение! Нет! Это не может... не должно быть!" - крутилось в воспаленном мозгу.
  Отец Василий усердно крестился, но где-то, на подсознательном уровне, понимал, что Людмила начинает ему нравиться не как человек, а как женщина, как самка. Эта всепоглощающая похоть стремилась охватить разум священника. Он чувствовал, что ничего не может с этим поделать. Он догадывался, что ему срочно нужно, что-то предпринять и отвлечься мыслями!
  Но, образ Людмилы - эти ноги, упругая грудь и улыбка... такая обворожительная и загадочная улыбка молоденькой красивой девушки... эти картинки такие заманчивые и коварные... стояли, стояли перед глазами...
  "Господи отведи от меня эти иссушения! Господи, ты же видишь раба своего, как он мучается и как сопротивляется! Не дай мне пасть в искушение!" - просил он у Всевышнего.
  
  
  
  
  Отец Василий по чину и иерархии был иеромонахом. А это значит, что он сам добровольно дал обед Господу, что никогда не попробует женского тела и никогда не женится. Так называемые "черные монахи" были обречены до конца своих земных дней быть в плотском одиночестве.
  Причем выбрал себе такую судьбу отец Василий сам, как-то непроизвольно. Андрей Весников - так, до вступления в церковный сан, звали отца Василия, сразу после армии вдруг и оказался при этом самом Благовещенском храме в историческом центре Красноярска. Тогда, двадцатилетнего парнишку, словно кто-то неведомый неизбежно привел в церковь и словно специально познакомил с настоятелем отцом Валерием.
  На дворе стоял конец смутных восьмидесятых. В стране завершалась перестройка, рушилась "красная империя" и возрождался интерес народа к вере. Повсюду открывались церкви, восстанавливались храмы, и "быть верующим" - стало просто модно! Даже закостенелые коммунисты и те, нередко жгли свои партийные билеты, и пока горит красная маленькая книжица, с черными отметками по уплате парт взносов, с трепетом и ликованием натягивали на себя шнурки и цепочки с православными крестиками.
  Пасха превращалась в подобие "весеннего нового года". А крещение в дополнительную забаву для большинства пьяных мужиков - искупаться в иордани стремились почти все, кто стоял еще на ногах и мог доехать до речки. Мода на веру была всенародной!
  Народ изголодался по церкви, по мечетям и костелам!
  Народу нужен был "опиум"!
  Народу нужно было, "во что-то иль в кого-то" верить, "хоть во что, или кого!", но не: "в светлое будущее и победу коммунизма!" За семьдесят лет безбожия, искусственное формирования с громким названием "советский народ", как оказалось: не совсем оскотинился при правлении воинствующих атеистов и желал "свободы веры и вероисповедания!"
  И ее дали...
  Только вот, не все правильно понимали, что такое это все!
  Но Андрюша Весников, в далеком 1983, дембель и студент заочник исторического факультета педагогического института, пришел в церковь как-то осознанно за долго до перестроечных ветров.
  И подтолкнула к столь неординарному поступку тогдашнего комсомольца именно служба в рядах Советской армии.
  Но эту тайну Весников никому не говорил. И старался про нее не вспоминать - почему он молодой советский парень решил вот так предаться "опиуму" религии и постричь себя в сан, который никаких перспектив для человека в Советском союзе не сулил.
  Но решение было осознанным и главное окончательным - Весников пришел в церковь решительно и даже как-то слишком напористо.
  Его встретил тогдашний настоятель отец Валерий и сразу очаровал своим всеподавляющим обаянием и завораживающей мудростью. Преклонных лет мужчина с седой длинной бородой и добрыми и внимательными глазами, почему-то с порога заявил Весникову, что судьба его быть священником:
  - Ты сын мой... теперь нее уйдешь никуда отсюда... а если уйдешь мучиться и жалеть будешь! - словно пророк, сказал старый настоятель Богоявленского храма.
  И вправду: Андрей не смог больше расстаться с этой добродушной и такой возвышенной и праздничной атмосферой ежедневной церковной жизни, которая вдруг его как-то поглотила после сурового армейского быта в сухих степях и пустынях Таджикистана, где он служил срочную. И он невольно, начал сначала просто помогать в храме по хозяйству, а затем и вовсе решил посетить свою жизнь Богу. Настоятель отец Валерий отправил его в Псково - Печерский монастырь, что бы там он полностью окунулся в жизнь и быт монахов - тех, кто отрекся от суматохи мирской и познает правильность бытия и смирения в каждодневном служении Богу и воспитанию своей души.
  В монастыре Андрей пробыл почти месяц и вернулся уже в сане монаха, а в Красноярске, Владыка Елизарий рукоположил его в сан иеромонаха с именем Василий. Так и исчез обычный мирянин с красивой русской фамилией - Весников и появился ... православный священник отец Василий.
  С того дня прошло уже не много немало... а уже больше двадцати лет!
  Но, как оказалось отец Василий церковной карьеры сделать не смог. Его сверстники и даже те священники, которые были на много моложе его, все уже давно получили саны настоятелей храмов и разъехались по всему краю, чтобы руководить приходами и служить службы и нести слово Божье в народ.
  А вот у отца Василия, что-то не удавалось с повышением.
  Да он и не стремился к этому. Быть вторым священникам при Богоявленском храме ему нравилось. Тем более, что статус у Богоявленского храма в Красноярске - особый. Народа здесь всегда много. Храм, конечно, не считался кафедральным собором, но по иерархии имел: "номер два" и был особо уважаем, как у священников, так и у прихожан. А все дело в том, что именно Богоявленский храм, во времена коммунизма, советские власти не решились, ни закрыть, ни перепрофилировать его: ни в склад, ни в кочегарку, ни в фабрику. Красивая белокаменная церковь, с позолоченными куполами и крышами возвышалась на одном из городских холмов, рядом с историческим местом - Богоявленским кладбищем. Это кладбище долгое время было центральным в Красноярске. На нем было похоронено много исторических личностей - от декабристов, до именитых купцов меценатов и даже великих путешественников, и политических деятелей царской России. Во времена светской власти на кладбище уже почти не хранили - коммунисты считали: "лежать рядом с попами и буржуями не прилично", правда, в годы Великой Отечественной Войны, тут все же находили свой последний приют солдаты - скончавшиеся от ран в красноярских эвак. госпиталях.
  А рядом и стоял храм...
  Может быть поэтому, Богоявленскую церковь, коммунисты не решились трогать, вот и слыла в народе эта церковь, как: "чистая" и "не оскверненная", что не скажешь о других храмах Красноярска, которые в свое время переделали: в выставочные залы художественной галереи, то вообще в меховой цех по пошиву шапок.
  В Богоявленском храме служил отец Василий много лет с большим удовольствием. И все бы ничего, но в последнее время у него накалились отношения с настоятелем. Для простых мирян это конечно не совсем понятно - как у двух служителей Бога могут вообще отношения накалиться? Но, суровая правда она гораздо противнее той, "выставочной", которую любой прихожанин видит, зайдя в храм. Священники, они ведь обычные люди - грешники, и у них тоже могут возникать обычные житейские конфликты. Настоятелю Богоявленского храма отцу Евлампию, показалось, что отец Василий "метит" на его место. Старый и ревностный служитель - вдруг стал бояться конкуренции со стороны молодого и внешне более солидного отца Василия. Отец Евлампий, которому недавно стукнуло шестьдесят, был низенького роста, да и на вид очень походил на пропитого старика. Волновался и опасался, отец Евлампий, что его могут сослать служить в один из отдаленных храмов в северном поселке края. А на это у Владыки причина была. Сделать он это мог уже давно, несколько лет назад, когда отец Евлампий безудержно накачавшись коньяком на одной из презентаций очередного нового магазина (куда его пригласили, что бы освятить помещение), сел за руль своего внедорожника и поехал домой. По дороге он врезался во встречную машину. Как назло, это оказался автомобиль съемочной группы одной из красноярских телекомпаний. И все бы ничего, и скандал можно было, как говорили в народе: "замять", но пьяный отец Евлампий начал бросаться с кулаками на журналистов и сквернословить. Все это и запечатлел оператор съемочной группы, а уже вечером в новостях показывали весь скандал, почти "в прямом эфире". Позор был всероссийский! Кто-то даже выложил в интернет это скандальное видео. "Выступление отца Евлампия" узнала и обсуждала почти "вся страна" и даже ближнее зарубежье. Но Владыка жестких мер не принял, а напротив даже заступился за отца Евлампия, пояснив, что: "у него было просто помутнение разума от большой нагрузки".
  После этого скандала отец Евлампий и стал раздражителен и относился ко всем с большим подозрением. В этот круг неблагонадежных и попал отец Василий. Обстановка накалялась, священники почти не общались друг-с другом.
  
  
  
  Но сегодня об этом отец Василий даже и не думал. Его волновало совсем другое. По своей натуре Александр Весников - был очень мнительным человеком. Каждая неудача и каждая неприятность могла сломить его и заставить впасть в депрессию. Это качество, в себе больше всего и презирал отец Василий.
  Сначала, "думы" о погибшем голубе. Затем "мысли" о послушнице Людмиле, и вообще эта ранняя весна вымотала отца Василия, с ее мерзкой слякотной погодой и интригами настоятеля.
  Отец Василий закончил службу и вернулся из храма в крестильню, где в углу была маленькая комната, приспособленная под раздевалку. Там, они снял с себя обрядовую одежду и, причесавшись у зеркала, вышел в общую комнату, где стоял длинный стол для чаепития. В углу примостился сервант с чашками, в другом - тумбочка с электрочайниками и термосом.
  В трапезной (как называли между собой это помещение и священники, и слушки, и послушницы) никого не было. Тусклый свет настенного бра и мурлыкающая тихая абстрактная музыка кипящего чайника. Отец Василий сел на длинную лавку возле стола и поставив локти на стол - уперся в руки головой.
  Он закрыл глаза и вновь задумался:
  "Голубь символ любви и жизни... если он умирает, что это может быть за знак? Людмила - чистая непорочная и такая желанная... они... они меня не оставят! Нужно, наверное, сходить к психиатру... что-то нужно делать! Нужно попросить какое-то успокоительное! Господи! Как это страшно! А может уехать? Попроситься куда ни будь подальше... это может спасти! Этот мирской шалман! Он меня губит! Я не могу среди них так жить!"
  Он сидел долго, один в полумраке и думал, думал.
  Он хотел покоя.
  Неожиданно как-то зловеще, где-то в глубине сеней, скрипнула дверь. Слабое поскрипывание половых досок и вновь тишина. Отец Василий насторожился. Он был не из пугливых, но сейчас его сердце учащенно забилось.
  Страх, как холод, вдруг окутал его тело. Руки стали ватными, он почувствовал щеками, что пальцы, как ледяные стержни, давят на кожу. Священник затаил дыхание и медленно встал из-за стола. Дверь в сени медленно и бесшумно приоткрылась, и на пороге он увидел силуэт человека.
  Отец Василий замер. Темная тень, лица не видно, батюшка лишь по чертам понял, что перед ним стоит мужчина. Он был низкий ростом и худой. Одет толи в фуфайку, толи в длинную куртку. Священник осторожно шагнул вперед к незнакомцу. Тот стоял, не двигаясь и, похоже, рассматривал отца Василия.
  Где-то в углу закипел чайник. Он, слабо засвистел и тут же щелкнул автоматически отключившимся от температуры, тумблером.
  - Кто вы сын мой? - прошептал отец Василий.
  Он вдруг застеснялся своего голоса - какой-то трясущийся и неуверенный! Сразу слышно, человек боится.
  - Вы поп?
  - Кто? - сглотнул слюну отец Василий.
  - Я говорю вы... священник? - повторил вопрос незнакомец.
  Батюшка растерялся, он продолжал рассматривать незваного гостя и не знал, что сказать. Вернее словно кто-то запрещал, что либо, говорить. Лишил его речи, лишил возможности вообще издавать звуки.
  - Вы можете мне помочь или нет?! - наставал человек.
  Наконец отец Василий потряс головой и, махнув рукой в знак приветствия, и как бы указывая гостю пройти к столу, ответил:
  - Да, конечно, конечно, я священник, иеромонах Василий, чем я могу вам помочь?!
  Мужчина неуверенно шагнул в помещение. За ним скрипнула и закрылась дверь. Незнакомец слегка попятился и резко соврал с головы спортивную шапку. Он нашел глазами в углу комнаты образа и иконы, и быстро перекрестившись, склонил голову. Священник с удивлением смотрел на гостя. Он все еще не мог разглядеть черты его лица. Наконец, незнакомец поднял взгляд и посмотрел в глаза отцу Василию. Это был мужчина лет сорока - сорока пяти, с крючковатым, длинным носом, острыми скулами и впавшими уставшими большими глазами. Он очень напоминал коршуна в зоопарке. Хищный, немного злой взгляд и в тоже время обреченный, и несчастный вид узника поневоле, вызывавший некую симпатию и жалость.
  Отец Василий немного успокоился и, перекрестив незнакомца, добродушно спросил:
  - Вам нужна моя помощь?
  - Да... батюшка... если вы поп... очень нужна...
  - Я не поп... поп, словно не совсем уместное... я священник... - тактично ответил батюшка. - Что привело вас к нам?
  - Мне нужна ваша помощь... и я знаю... вы не можете мне отказать... пробормотал мужчина.
  - Как я могу вам помочь? - удивился отец Василий.
  - Вы немедленно должны меня исповедовать! Я хочу исповедоваться! Прямо сейчас!
  Отец Василий опешил. Такого в его церковной практике еще не было. Он никогда вот так не встречался с прихожанами в такой вот экстренной обстановке. Батюшка пожал плечами и растерянно ответил:
  - Ну, раз надо... так надо...
  - Только вот не надо... вот так со скепсисом! Вы не вправе мне отказать! Я знаю! Я книги разные читал, читал! Я знаю, священник не может отказать, грешнику покаяться!
  Отец Василий покосился на иконы в углу. Затем священник посмотрел на незнакомца и тихо сказал:
  - Вы пока, вот помолитесь, вот тут перед образами. Помолитесь. Прочитайте молитву, какую ни будь. Вы знаете, какую ни будь молитву?
  - Отче наш...
  - Ну, вот и хорошо... помолитесь пока, а быстро, пойду, приготовлюсь...
  Мужчина взглянул на отца Василия, затем просмотрел в угол, где висели иконы, и миролюбиво покачав головой, послушно двинулся к образам. Он встал перед иконами на колени и что-то яростно зашептал. Отец Василий с неким удивлением посмотрел на незнакомца и размашисто перекрестился. Он поцеловал свой наперсный крест и, вздохнув, пошел в раздевалку. Там облачился в епитрахиль и вернулся назад. Священник чувствовал, что сильно волнуется. Так он волновался, когда первый раз принимал исповедь. Когда первый раз выслушал искренний рассказ совсем незнакомого человека, который говорил о своих грехах...
  Это было трудно, но потом, потом... отец Василий вспомнил: настолько потом он был на подъеме! У него словно выросли крылья за спиной! Он, стал словно совсем другим! Еще бы кто-то вот, так как Богу ему рассказал о своем самом сокровенном и в тоже время постыдном! Это большая честь! Эта страшная ноша! Ведь ты, по сути, для этого человека, становишься последним посредником между ним и Всевышним!
  Но сейчас тревога была какой-то тяжелой, не в предвкушении облегчения, а напротив, в предчувствии какого-то груза, который обязательно ляжет на душу после этой странной исповеди!
  Когда отец Василий вернулся в трапезную мужчина так и стоял на коленях, он не обратил на священника никакого внимания, а лишь что-то шептал себе под нос и крестился. Батюшка медленно подошел и, встав за спиной у незнакомца, перекрестился, склонив голову, негромко зашептал:
  - Благословенен Бог наш всегда... ныне и присно и вовеки веков! Слава тебе Боже наш, слава Тебе!
  Мужчина вздрогнул, но не обернулся, он, словно подпевая батюшке, шептал за ним. Его голос был немного с хрипотцой.
  Отец Василий вздохнул, и трижды прочитав: Отче наш, принялся за пятидесятый псалом. Мужчина, вслушиваясь в слова священника, пытался повторять за ним:
  - Помилуй мя Боже... по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих...
  Отец Василий читал псалом, словно на автомате. А сам непроизвольно, краем глаза следил за мужчиной:
  - ...ублажи Господи благоволением Твоим Сиона и да созиждутся стены Иерусалимския. Тогда благоволиши жертву правды.....
  Было какое-то странное чувство. Отец Василий вдруг поймал себя на мысли, что боится того, что этот незнакомец поймет, что он священник страшится этого человека. Он напуган его приходом! И вообще, отец Василий вдруг испугался, что этот человек сейчас прочитает его мысли!
  Батюшка сжал наперсный крест так, что побелели пальцы... и вот-вот могла брызнуть кровь из-под порезанной кожи. Отец Василий нервно и быстро забормотал молитву:
  - Боже! Спаситель наш! Иже пророком твоим Нафаном покаявшемуся Давиду о своих согрешениях оставление даровавый и Манассиину в покояние в молитву приемый. Сам и раба твоего... - священник прервался и, покосившись на незнакомца, громко спросил. - Как ваше имя?
  Человек обернулся, взглянув на батюшку, растерянно молвил:
  - Святослав...
  - В покояние и молитву приемный! - продолжил батюшка. - Сам и раба твоего Святослава...кающегося нихже содела согрешениих приими обычным Твоим человеколюбием презираяй ему вся содеянная оставляяй неправды и превосходяй беззакония. Ты бо рекл еси, Господи: хотением не хощу смерти грешника, но яко еже обратитися и живу быти ему; и яко семьдесят крат седмерицею оставляти грехи. Понеже яко величество Твое безприкладное и милость твоя безмерная. Аще бо беззакония назриши кто постоит ты; яко Ты еси Бог кающихся и Тебе славу возсылаем Отцу и Сыну и святому Духу ныне ми присно и вовеки веков аминь!
  После этого отец Василий неуверенно и робко подошел к стоящему на коленях человеку. Священник не узнавал сам себя! Он словно завороженный накинул на человека епитрахиль.
  - Господи помоги мне... - зачем-то прошептал он.
  Мужчина склонил голову и не шевелился пот тканью. Но отец Василий чувствовал, как дышит этот загадочный прихожанин. Он ощущал его возбужденность и напряжение. Под епитрахилью словно бурлил вулкан сдерживаемых человеческих эмоций.
  - Господи прости... вас привело ко мне ваше сердце или вам кто-то приказал... посоветовал сюда прийти?
  Тишина.
  Лишь дыхание незнакомца.
  Отец Василий затаил дыхание, он смотрел на святой образ Иисуса на иконе и ждал, прикусив губу. Лампада еле-еле освещала глаза сына Божьего! Этот сияние, как последняя надежда, еле теплилось во взоре Христа. Отец Василий терпел, он не хотел, чтобы ему ответили. Но, через секунду, мужчина гулко и отрывисто заговорил:
  - Я пришел сюда... потому, что я должен прийти. Если я сюда не приду... то сделаю много... много плохого.
  - Что вы можете сделать плохого? - священник спросил это словно на автомате. Хотя, по этикету исповеди не должен был сейчас этот спрашивать.
  - Я.. несу людям зло. Я несу людям насилие! И мне надо об этом рассказать? Но, кому я могу об этом рассказать?! Милиционерам?! Прокурорам?! Вы же прекрасно понимаете, что я не могу пойти к ним и рассказать это... я не могу пойти в службу психологической поддержки... поэтому я и пришел к вам... батюшка! Вы, вы должны снять мое напряжение... и тогда... тогда может всем будет легче... Я не хочу, чтобы кому-то было плохо, но от меня это не зависит!
  Отец Василий перекрестился, он закрыл глаза и спросил - куда-то в темноту и пустоту:
  - А от кого это зависит?!
  И вновь этот гулкий и такой зловещий голос снизу, из-под ткани:
  - Как от кого?!!! От вас! Вы же взвалили на себя это бремя?! Вы захотели быть священником?!
  - Да... это так... - опешил священник.
  - Вот и будьте! Ведь это ваша работа теперь! Батюшка, кто вас назначал священником? Вы сами?! Бог?!!!
  - Да... да... - растерялся отец Василий. - Я.. я... и Бог... я сам...
  - Вот, вот и я об этом! Раз человек сам хочет, чтобы он пропускал через себя все страсти человеческие! Мирские! Все страсти! Всю грязь! Так пропускайте! Я каюсь батюшка! Каюсь! А вы?! Вы принимайте грехи мои! На себя и в себя! И никуда больше! Ведь вы не можете их никому рассказать! У вас ведь ... как там - тайна исповеди?!
  - Да... да конечно... тайна исповеди священна...
  - Ну, так продолжайте, дальше-то, что? Рассказ мой нужен?
  - Нет, я должен прочитать молитву помолиться за вас и за себя...
  Отец Василий набрал в легкие воздуха и, надавив на голову незнакомца через епитрахиль начал читать, быстро и сосредоточенно, словно пытался опоздать. Священник вдруг понял, что опасается - пока будет произносить молитву этот страшный человек, просто вскочит и уйдет!
  Убежит!
  И тогда отец Василий не узнает, его страшную тайну:
  "Господи! Такого никогда со мной не было, я не когда не хотел знать лишнее про людские грехи! Но сейчас?! Сейчас мне хочется узнать, что, что он скрывает?! Зачем?! Почему?! Господи прости меня отведи! Зачем мне его тайна? Она мне не нужна!" - в страхе подумал он.
  Отец Василий вновь перекрестился и, зажмурившись, еще быстрее забормотал:
  - Господи Иисусе Христе Сыне Бога Живаго Пастырю и Агнче вземляй грех мира иже заимования даровавый двема должникома и грешнице давый оставление грехов ей. сам владыко ослаби остави прости грехи беззакония ....согрешения вольная и невольная яже в ведении и не ведении яже впреступлениии и преслушании бывшая от раба Твоего сего.
  Отец Василий почувствовал, что под митрой, человек пытается как-то сдвинуться с места, священник надавил ему на голову, что есть силы. Батюшке даже показалось, что незнакомец ойкнул.
  - ...и аще что яко человек плоть носяй и в мире живяй от диавола прельстися: аще же в слове или в деле или в ведении или в неведении или слово священническое попра, или клятвою священническую быть или под свою анафему паде, или под клятвою ведеся! - читал молитву священник, а сам с надеждой смотрел на святой образ в углу комнаты. - Сам яко благ и незлобивый Владыко сего раба тывоего словом разрешитися благоволи прошая ему и свою его анафему и клятву повелицей Твоей милости. Ей ВладыкоЧеловеколюбче Господи услыши нас молящихся твоей благости о рабе Твоем сем и презри яко вся измени его вечныя муки. Ты бо реклеси , владыко: елика аще свяжете земли будут связана на небеси и елика аще разрешите на земли будут разрешена на небеси. Яко Ты еси един безгрешен и Тебе славу возсылаем Отцу и сыну и Святагу Духу ныне и присно и вовеки веков! Аминь!
  И тут голос подал незнакомец. Он словно протестуя против такого вот обращения с собой, дернулся и недовольно буркнул:
   - Что-то уж больно долга молитва ваша батюшка... уж больно много вы у Господа просите? Когда я могу начать рассказывать свои откровения?
  - Еще немного! Я не могу исповедовать вас... как попало! - воскликнул отец Василий и тут же продолжил. - Господи Боже спасение рабов твоих милостивее и щедре долготерпеливе и каяйся о наших злобах не хотяй смерти грешника но еже обратитися и живу бытии ему: Сам и ныне умилосердися о рабе Твоем... Святославе! И подаждь ему образ покояния прощение грехов и отпущение вольное же и невольное примири и соедини его Святей Твоей Церкви о Христе иисусе Господе нашем: с Нимже Тебе подобает держава и великолепие ныне и присно и во веки веков Аминь!
  Незнакомец откинул епитрахиль и зло посмотрел на батюшку снизу вверх. Отец Василий перекрестил его, мужчина, кивнув головой, устало сказал:
  - Батюшка! Как ваша церковь любит затягивать! Очень уж долго!
  - Сын мой, грехи отпускать это не банки с помидорами закатывать... терпение и смирение... И вообще-то это не моя церковь, а Бога!
  - Я могу хоть рассказать вам, в чем каюсь?! А-то, все вы... вы уже у Бога попросили за меня! Я чувствую это! Попросили!
  - Да просил и все же... Исповедуем мы, многогрешные... Святослав... Господу Богу...
  Но прочитать, как и положено, исповедание, незнакомец не дал, он, стоя на коленях, крепко схватился в руку священника и потянул его к себе, в низ. Отец Василий невольно склонился над мужчиной, и его лицо, оказалось на уровне лица кающегося.
  - Это страшно батюшка! И теперь вы будете знать это! И теперь вы будете мучиться! Я, как зверь, хочу плоти и крови! И не могу без нее! И вот опять, опять я пойду на охоту, потому, как не я волен в себе! - страшным голосом шептал незнакомец.
  Его глаза от напряжения, казалось вот-вот, могли выскочить из орбит. Щеки налились кровью, рот, как у летчика при перегрузках - страшно кривился:
  - Я знаю, какая это мука! И вы, теперь вы будете знать! Но... я хочу снять с себя те грехи, что совершил... и я... хочу часть этих своих грехов отдать вам! Вам батюшка! Бог может мне сейчас простить мои грехи?
  - Бог может все... его нужно просить он все может... - ответил отец Василий.
  - Так пусть простит!!! Пусть! И вы, возьмите на себя мои грехи! Возьмите! Я не могу их нести! Это слишком тяжелая ноша!
  Отец Василий отдернул руку от человека, словно тот был горячим чайником. Священник непроизвольно отстранился, но незнакомец поймал его за кисть и потянул к себе:
  - Что батюшка? Страшно? А когда вы рясу надевали, вам не страшно было? Вы ведь подписались, сами подписались вот так страдать и за других! Вы сами себя на это обрекли! Так отмаливайте мне мои грехи! Возьмите их себе!
  Отец Василий напрягся, сжав губы, перекрестился и, собрав силы, ответил:
  - Нет не страшно... я сам выбрал! Господи! Боже наш! Со слезами молим Тебя Спаса нашего, помоги нам утвердиться в святом намерении жить по-христиански, а исповеданные нами грехи, прости яко благ и человеколюбец! - отец Василий наклонился к незнакомцу и просил твердо и требовательно:
  - В чем грех твой... сын Божий?! Говори не утаивай! Говори нашему Господу Богу и он простит!
  Мужчина затаился, он даже перестал дышать. Он в ужасе смотрел на священника и молчал. Отец Василий испугался, что сейчас этот человек ничего не скажет и просто уйдет!
  Но незнакомец дернулся и склонив голову забормотал быстро и тихо:
  - Господи грешен я! Убивец я! Убил я батюшка! И убивать хочу!
  - Кого ты убил? Может ты на войне был? Может убийство твое... праведное?
  - Нет! Нет! Убил я невинного человека, женщину... девушку... совсем юную! Убил из-за похоти поглощающей меня! Надругался! И убил!
  - Господи Боже наш! - зашептал, вторя незнакомцу, отец Василий.
  - Но, не это страшно батюшка! Не это!
  - Что ж страшнее может того быть если ты невинного человека жизни лишил!
  - А страшно-то батюшка, что грех мне этот Господь простил, и вот вы отмолите, я знаю...
  - Что ж тогда еще страшнее, быть может?! В душе твоей тревога за грех этот тяжкий?!
  - Нет! Не это батюшка, а страшно то... что я вновь это совершить хочу! Вновь и это страшно! Мне надо опять это сделать! Опять! Меня тянет опять пойти и грех такой же сотворить! И я пойду! Сегодня ночью... или утром. И сделаю это недалеко от вашего храма!
  - Господи Боже! - отец Василий перекрестился и зажмурился.
  Он непроизвольно тяжело дышал от напряжения. На лбу выступили капельки пота.
  - Что батюшка? Как вам моя ноша? Страшно? И мне! Мне страшно! - почти издеваясь, спросило незнакомец. - Я уже так жить просто не могу! Страшно мне и вам! Вижу и вам страшно батюшка?!!!
  Но, отец Василий принял вызов, он выпрямился и как-то решительно, набрав воздух в легкие, ответил одним залпом:
  - Нет! Я на то и нахожусь здесь, чтобы, не бояться дьявольских искушений! Что бы пресекать их на корню! И тебя сын мой тоже считаю братом своим, хоть и совершил ты страшное! И я... хочу, что бы ты, покаялся не только... не только вот передо мной, но и...
  - Нет!!! - взревел мужчина.
  Он вскочил с колен, выпрямившись, сжав кулаки, почти бросился на священника. И хотя ростом он был гораздо меньшего, все равно его рывок напугал. Отец Василий непроизвольно отступил, но мужчина тут же сник и, опустив голову, пробормотал хрипловато:
  - Простите батюшка...
  - Я говорю не за себя... Бог простит... я призывал тебя сын мой именно перед ним вот так раскаяться! Может тебе, помощь нужна?! Может, я могу...
  - Нет... - печально ответил незнакомец. - Мне вот легче станет... отпустите мне грехи... - незнакомец смиренно опустился на колени.
  Отец Василий перекрестился, вздохнув, забормотал молитву:
  - Господи и Бог наш Иисус Христос благодатию и щедротами Своего человеколюбия да простит ти чадо Святослава! Вся согрешения твоя и аз недостойный иерей властию Его мне данною прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих во имя отца и Сына и Святаго Духа! Аминь! Достойно есть Слава и ныне и вовеки веков! Аминь!
  Отец Василий перекрестился и отступил назад. Мужчина поднялся с колен и тоже перекрестился. Он смотрел на иконы какое-то время и потом, повернувшись, взглянул на священника:
  - Надеюсь, они нас услышали батюшка?
  Отец Василий вздохнул и кивнул головой:
  - Они обязательно нас услышали! Может вам... кров нужен... так я могу...
  - Нет, батюшка... спасибо вам... что все вот так...
  Мужчина направился к выходу. Отец Василий стоял и не знал, как себя вести, он хотел остановить этого человека, но на то у него не было причины. Какая-то страшная нелепая ситуация. У порога незнакомец обернулся и сказал:
  - А я еще к вам приду... батюшка... вы правда помогаете... мне легче стало... приду... И помните... я недалеко. Вы почувствуете это.
  - Конечно, конечно двери всегда открыты...
  - Как вас зовут?
  - Отец Василий...
  - Я приду, отец Василий... очень скоро приду... - это звучало не то: как клятва, не то: как угроза.
  Священнику вновь стало не по себе. Он, вот так, просто и нелепо - отпускает этого человека! Этого страшного человека! Что у него на уме? Что? Что он может сделать?
  "А если он вновь пойдет и убьет? А если он вновь совершит зло? Грех, грех это на мне будет? Господи! За что ты меня..." - с ужасом подумал отец Василий.
  В этот момент дверь в сенях хлопнула и человек, который только что рассказавший ему о самой страшной своей тайне, вышел из крестильни. Батюшка сжал кулаки и прикусил губу. Он непроизвольно обернулся лицом к иконам.
  Огонек в лампаде еле-еле теплился.
  Лики святых уныло взирали на него в полумраке.
  Отец Василий перекрестился. Он, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на лед, хотел, что тот сказать! Сам себе сказать в эту секунду, но не смог!
  Священник замер, как восковая фигура и несколько секунд не двигался. Не двигался ни один его мускул! Но затем он вздрогнул и словно очнувшись, бросился к двери. Отец Василий выскочил, как снаряд из пушки - из проема узкого выхода крестильни.
  Но на улице, его встретила лишь темнота и пустота мартовского вечера. Там, где-то вдалеке, виднелись силуэты памятников и крестов кладбища. Широкая очищенная, от снега дорожа, петляла среди них. Незнакомец растворился в пространстве этого старинного погоста.
  Батюшка невольно перекрестился и пробормотал:
  - Прости меня Господи! Грех это мой! Прости меня! Он не должен! Он не должен!
  - С кем это ты разговариваешь в ночи? Отец Василий? - сурово прозвучал голос.
  Отец Василий обернулся и вздрогнул, рядом с ним стоял настоятель храма - отец Евлампий и сурово смотрел на священника из-под лобья. Маленький старичок подбочась внимательно вглядывался в каждую морщинку на лице своего молодого собрата.
  - Да так... исповедовал тут... - непроизвольно отмахнулся отец Василий.
  - А... исповедовал... что-то исповедь у тебя какая-то странная... мог бы и вот в храме, по-божески! А то, что это тут в крестильне? Да и время уже... - проворчал настоятель.
  - Да какая разница, где человеку грехи отпускать? Главное что бы ему легче стало, и то что бы он вновь не пришел с тяжким грузом... - грустно вымолвил отец Василий, вглядываясь в темноту погоста.
  - Ты бы лучше порядок с собой навел. А то вот опаздываешь постоянно. Ой, не нравиться все это мне. Какие-то вечерние странные обряды.
  - Мне тоже много что не нравиться... - буркнул отец Василий и зло покосился на настоятеля.
  - И что ж такое тебе не нравится?! - угрожающе проурчал отец Евлампий.
  - Своя неуверенность...
  - В чем же ты так неуверен? - отец Евлампий окончательно насторожился.
  Он буравил отца Василия тяжелым злым взглядом, он почувствовал этот взгляд даже в сумраке мартовского вечера. Отец Василий понял, что настоятель может спровоцировать его на очередной конфликт.
  Нет, он это не допустит!
  Это вообще перебор!
  - Прости меня отче, прости... - примирительным тоном сказал отец Василий.
  Настоятель несколько секунд молчал. Затем тяжело вздохнул, отцу Василию даже показалось, что он услышал, как у Евлампия скрипнули зубы от злости.
  - Бог простит... ладно поздно уже... - настоятель повернулся и медленно зашагал к храму.
  Отец Василий в полумраке разглядывал его скрюченную и невзрачную фигурку.
  "Господи! Неужели все так вот сложно? Этот человек... я не могу его осуждать... он брат мне по вере... он моя кровь... я не могу его осуждать... Но почему?! Почему?!".
  Где-то вдалеке, каркнула ворона. Она неведомая во тьме, словно давала знать, что никуда не улетела.
  
  
  
  
  Глава вторая.
  
  "Благородная истина о происхождении причин страдания"
  
  Вторая Благородная Истина обозначает причины, которые приводят к возникновению страданий. Причиной возникновения страданий могут стать неутолимые желания и страсти живых существ. Везде, где есть жажда удовольствий и приятностей, всегда присутствует разочарование и неудовлетворённость от неполучения желаемого, от потери желаемого или от пресыщения желаемым.
  
  Послушница Богоявленского храма Красноярска Людмила Бойко сильно мерзла в это утро. И хотя она вроде и оделась по погоде, но какой-то постоянный озноб заставлял дрожать тело.
  Нет, она не болела, нет, эта была не простуда.
  Странное волнение заставляла девушку нервничать.
  Откуда это взялось?
  Людмиле ночью приснился отец Василий. Он стоял подле ее кровати и молчал. Взгляд его был печален. Людмиле даже показалось, что отец Василий плачет. Девушка в стразе проснулась и включив свет долго не могла уснуть - кутаясь в одеяло.
  Она думала... думала...
  Зачем все ей это надо? Она не такая как все? Это хорошо или...
  Зачем она стала вот такой.
  Ее все называют "белой вороной".
  Бог наградил ее внешностью. Красивая статная фигура, высокий рост, упругие груди, и милое, какое-то даже слишком идеальное лицо. С такими данными многие ее сверстницы уже давно обеспечили себе счастливую и богатую жизнь.
  А она? Почему? Она разве не может полюбить? Просто вот взять и полюбить человека! Просто красивого парня! Взять и полюбить...
  Три года назад у нее один за другим умерли родители. В наследство своей единственной дочери они оставили большую ухоженную трехкомнатную квартиру в хорошем районе Красноярска, небедную обстановку, капитальный гараж и не новенькие но вполне сносные "Жигули".
  Казалось бы девка с приданным... но в один прекрасный день Людмила поняла, что все это материальное не ее. Странная и нелепая мысль, а затем и чувство овладели ей неожиданно и бесповоротно.
  Она на удивление своих подруг продала гараж с автомобилем и все деньги пожертвовала на нужды Русской Православной Церкви. А для себя решила, что обязательно должна посвятить свою жизнь Богу...
  Затем трудоустройство в отделе соцзащиты с мизерной зарплатой и безвозмездные дежурства в ожоговом отделении краевой больницы.
  Уход за бездомными и немощными людьми...
  Люди скажут: такое не бывает... но Людмила теперь знала, что бывает и еще как...
  
  
  
  Но, сегодня Людмила вдруг почувствовала, что вера, которая так грела ее душу - помочь не может. Она почувствовала себя беззащитной...
  Но, перед кем?!
  Словно из мрачного мартовского серого неба на нее опустилось неведомое темное крыло страха и неуверенности.
  "Так бывает... так бывает со всеми... это просто усталость и депрессия... может выпить антидепрессантов? Может выпить? Но батюшка говорил, что этого не надо делать. Что от страха и неуверенности нужно избавляться молитвой! Но он сам, сам стал неуверенным и даже злым! я вижу это, его что-то мучает!" - с горечью подумала Людмила, выходя из маршрутного автобуса.
  Ее путь к церкви пролегал по главной аллее кладбища. Что бы пройти к храму, по сути, нужно было преодолеть весь погост. Летом это делать было не страшно - уже светло. А вот зимой и ранней весной... когда еще на улице темно, не всегда приятно идти в одиночестве среди крестов и надгробий.
  Как то осенью когда день короткий Людмила даже решила сменить маршрут и выходить на следующей остановке, но черед пару дней отказалась от этого, приходилось подниматься в гору и преодолевать путь в два раза длинней, чем обычный - по погосту.
  Вот и сегодня Людмила остановилась, прежде чем войти в ворота кладбища...
  Она со страхом всматривалась в сумрак...
  Ей все вокруг твердят: "ее охраняет Бог!"
  Ей все говорили, что: "такую, как она ни один злодей не тронет!"
  Но, откуда люди могут знать - кого вообще трогает зло?!
  Вот ее подруга детства и соседка по подъезду... Верочка она, она совсем другая. Она немного жадная, немного завистливая. И главное во всем у нее сквозит корысть! Деньги! Деньги - ее кумир! А кто тогда ее охраняет?
  Ее никто не охраняет? Она не нужна Богу?!
  Нет, так не может быть....
  Богу нужны все! Все! Но кто тогда охраняет ее подругу? Кто? Бог... а еще кто?
  Получается так, что ее подруга не совсем честный человек... но она тоже защищена от зла... Должна... Иначе быть не может!
  Верочка! А рядом у нее были два красивых маленьких братика. Ангелы во плоти. Такие розовощекие белокурые малыши с задорными голубыми глазами. Они так светились добром и жизнью... и что?!!! Однажды утром они ехали с отцом на машине... и на них наскочил КАМАЗ.
  "Ангелочки" погибли... кто не уберег их от зла?! От темноты?! Бог?!!!
  Но, Бог не может быть в этом виноват! Не может!
  "Значит и меня никто не защитит от зла... от темноты? Это неизбежность или моя неуверенность в моей вере?! Я слаба в своей вере?!!! Тогда, что я стою?!" - с грустью подумала Людмила, вглядываясь в темноту кладбищенской дорожки и ... медленно ступила на утоптанный почти отполированный снег.
  Ноги не уверенно идут по скользкой дорожке.
  Вот они рядом знакомые силуэты. Вот памятник купцу Мамонову. Он жил в Красноярске в середине ХIX века. Он был меценатом. Он давал деньги художникам и на театр. Он любил искусство. Серая глыба с арфой и полу разбитым ангелом. Вандалы отбили фигурке нос...
  "Кто эти люди, что глумятся над памятью?! Кто эти люди, что глумятся над тем, не материальным, что осталось у живых? Зачем это им надо? Их толкает простое невежество или это целенаправленное зло? Зло, которое хочет показать, что даже после смерти праведникам нет покоя?! Эта вечная борьба зла с добром, и зло побеждает здесь, где должен быть покой и умиротворение?!" - с горечью подумала Людмила.
  Эти могилы...
  Они ей стали, как родные. Она их знает все, но не знает, кто были эти люди? Тогда давно? Вот огромный памятник какому-то железнодорожнику. Скорее всего, он погиб в заповеднике Столбы, упав со скалы. И его родные, и друзья вот так захотели увековечить его память. Скал, а на ней блестящий паровозик. Но паровоз со временем проржавел. Надпись поблекла и почти не читается. Это было давно, в пятидесятых годах.
  "Интересно, а он, этот человек видит ли сейчас, что твориться с его памятником? Видит... зачем его видеть?" - спросила сама у себя Людмила.
  Ответа не нашла.
  Вот впереди склеп. Это старый памятник из позапрошлого века. Почти беседка. Маленький домик. Он всегда смотрится немного жутковато. Как карликовый замок колдуна. Там захоронена почти вся семья какого-то дворянина, почетного жителя Красноярска. Семейная могила...
  Людмила почему-то боялась именно ее. Эту общую семейную могилу! Какое-то предчувствие того, что именно склеп тут, на центрально кладбище и станет центром зла!
  Скрип снега...
  Ей показалось, что рядом мелькнула тень...
  Человек здесь?! Сейчас?! Ранним утром?
  "У страха глаза велики! Человек в темноте хочет видеть то, что боится! Разум порождает чудовищ?! Я боюсь! Я боюсь тьмы! А может это бомж? Тут просто частенько они ходят! Бомж... Но сейчас холодно, да и что тут сейчас делать бомжу?" - сумбурно рассуждала Людмила.
  Она непроизвольно обернулась и нашла в темноте силуэт склепа... и вновь где-то сбоку тень... Людмила ускорила шаг и, оглядываясь назад, почти побежала по дорожке...
  Но тут же, она наткнулась на что-то твердое, но теплое...
  Он столкновения она поскользнулась и упала на снег. Людмила зажмурила глаза. Сердце билось страшной обреченной дробью...
  - Аккуратней надо... - услышала она мужской голос.
  Людмила с опаской посмотрела снизу вверх. Над ней стоял человек. Его силуэт был немного смешен. Низкого роста, худой. Какой-то нелепо комичный. Такие люди обычно очень несчастны в жизни. Людмила продумала об этом как-то мгновенно. Она попыталась улыбнуться, но лишь гру3стно растянула губы. Мужчина буравил ее взглядом. Она смогла рассмотреть черты его лица. Бледный, немного болезненный вид. Кожа натянута на скулах. Крючковатый, длинный нос, впавшие уставшие большие глаза. Несмотря на сумрак, Людмила уловила даже какую-то странную искорку в них. Там, в глубине, где-то совсем далеко внутри...
  - Что ж ты совсем одна тут ходишь... опасно... - незнакомец протянул Людмиле руку.
  Она хмыкнула и потянувшись к нему схватилась за его кисть. Холодная и какая-то неживая кожа. Мужчина помог девушке подняться. Та немного успокоилась.
  - Так кого тут бояться? Покойников? Так они вряд ли вред принесут...
  - Покойников бояться не надо, а вот живых... - как-то завывая, пробубнил мужчина.
  - Так тут нет никого. Что тут живым в такую рань делать? Я тут каждое утро хожу, пожала плечами девушка. - Спасибо вам. Что вот помогли, - она уже развернулась и собиралась идти дальше.
  Но незнакомец одернул ее за руку и настойчиво сказал:
  - Подожди... я помог тебе... и ты помоги мне...
  Людмила удивленно посмотрела на незнакомца:
  - Вам помочь?! А что я могу для вас сделать?
  - Ты должна пойти со мной вот туда... - заворожено сказал мужчина и протянул руку в сторону.
  Там в темноте виднелся силуэт склепа.
  Людмила неожиданно поежилась, но не от холода, а от страха. Липкая слюна наполнила рот. Ужас, он вовсе не темный, нет! Яркий всполох мелькнул в глазах. Какие-то цветные пятна...
  Людмила почувствовала, что в ее горло уперлось лезвие ножа. Острое и почему-то горячее. Может от напряжения этого человека накалился даже металл, хотя это только так ей кажется. Как долга тянуться мгновения.
  "Этот человек, он ничего не говорит... этот человек, он молчит... но, что ему тогда надо?!" - думала она как-то зло и неожиданно.
  - ...что не слышишь меня?!!! - донеслось до ее ушей.
  Незнакомец почти кричал, корча лицо.
  Людмила поняла, что просто от напряжения оглохла и почти ослепла. Страх он парализует не только сознание, но и душу!
  - А ну пошли... - зашипел мужик.
  Людмила словно под гипнозом двинулась вперед. Он грубо столкнул ее с дорожки в сугроб. Она чуть не упала, но он крепко схватил ее за руку, затем заведя локоть к подбородку, обхватил за шею. Лезвие ножа впилась в кожу и, проткнув ее, слегка вошло внутрь. Людмила боли не почувствовала. Но, она ощутила, что ее плоть не может противостоять металлу, который был, кстати, все-таки холодным. Холодным, как смерть.
  Старинный склеп становился все ближе и ближе с каждым шагом. Она шла послушно и как-то обреченно. Неужели она не сможет ничего вот так сделать. Ничего? Она, она же выше его ростом? Может она сильнее.
  - Дяденька... отпусти... - пропищала Людмила.
  - Сука... иди... - лишь услышала в ответ.
  Она ведь сильнее его!
  Она может вот так резко развернуться и ударить его!
  А потом... потом схватить нож и воткнуть в него! Она может сама стать агрессором! Она может сама победить зло!
  "Я должна, должна напасть на него! Я должна ударить его! Он не смеет вот так, со мной поступать!" - подумала она обреченно.
  И тут, там внутри, словно кто-то другой противный и мерзкий ответил ей в ответ:
  "Ты ничего не можешь! Ты добрая и послушная! Ты всю жизнь была доброй и послушной! Вот теперь тебе эта доброта станет злом! Она превратится в зло, которое тебя и уничтожит! Ты хотела быть доброй и стала ей! И вот теперь ты погибнешь от своей же проклятой доброты! Люди глупы, доброта, она может лишь стать злом, потому как, она, противоположность зла!"
  Еще один шаг к бездне...
  Она слабо попыталась шевельнуться, но тут же, услышала возле уха его разъяренное шипенье.
  Брызги слюны обожгли ее кожу:
  - Сука! Иди спокойно и ровно!
  Склеп... он, как оказалось, был еще выше чем она себе его представляла. Серые камни, не то гранита, не то еще чего-то... просто камни... колонны по бокам и несколько ступеней вверх. Снег на них притоптан. Она поняла, что этот человек тут устроил себе логово. Он устроил логово в могиле!
  Все как в самом страшном кошмаре... а разве это и не есть кошмар...
  Людмиле вдруг на мгновение показалось, что все это происходит не с ней... а с кем-то другим... или это просто сон... какой-то страшный сон!
  Но, вновь толчок в спину и она упала на колени. Она заплакала, ее руки обжег противный и зернистый мартовский снег. Кристаллики, похожие на крупную соль жгли ладони.
  "Снег в марте злой. Он, понимает, что ему скоро умирать. Он злой старик, поэтому он грязный и крупный. Он не хочет уходить... но он все равно станет водой. Грязной талой водой... гутаперчивой и непослушной ... которая, через полгода вновь родит снег. Ноябрьский... мягкий и пушистый... чистый и такой послушный... Но тот снег, вновь в марте станет таким же, как этот сейчас. Круговорот. Так и человек? Он рождается и умирает. И вновь рождается. Этот круговорот. Он вечен. Он идеален и он необратим!"
  Людмила вдруг поняла, что в эти секунду самые страшны секунды своей жизни она думает совсем не о том, о чем надо.
  Но, вдруг, эти думы как-то слабо успокоили ее.
  "Интересно, о чем думал Христос, когда его укладывали на крест?! О чем?! Он думал об отце своем небесном или... может вот так, он думал о снеге?! Думы во время мучений? Они разве должны быть разумны? Как можно быть разумным в момент боли и страха? Может, это и есть то, что посылает мне Бог? Смирение и доброта может он так и посылает ее мне... вот так... что бы, мои мучения, не были столь страшны!"
  Он втолкнул внутрь склепа. Она упала на колени и закрыла глаза. Он склонился над ней как палач над жертвой на эшафоте и страстно, с наслаждением, упиваясь каждым своим словом, прошептал:
  - Ты будешь послушна! Ты ничего не сможешь мне противопоставить! ты не сможешь!
  Она заплакала. Она поняла, что этот страшный человек говорит правду. Горькую страшную правду. Она зарыдала. Он схватил ее за горло и, приподняв подбородок, поцеловал. Она даже не ожидала, что поцелуй может быть таким противным. Ее стошнило. Но, ее мучитель, улыбнувшись, потянул ее за руку, помогая ей встать. Она не хотела вставать с колен. Она не хотела.
  "Пусть смерть уж лучше будет такой вот, я не хочу ее видеть! Я не хочу видеть его лица! Я смогу, смогу лучше умереть так молясь... Господи помоги мне!"
  - Он не поможет! Не поможет! - прошептал мужчина. - Твой Бог будет смотреть за твоими мучениями и все! Как он смотрел за муче7ниями своего сына! И ждал! Ждал, когда тот начнет его простить! Молить его! Он видел все и ждал! Он не хочет тебе помогать! Он будет лишь смотреть! - бормотал мучитель.
  Людмила поняла, что мужчина явно не в себе. Они словно в трансе, его глаза безумны! Она непроизвольно глянула в них! Безумная пропасть ненависти! Он дернул ее за руку и она встала!
  Он был ниже ее ростом и, пытаясь достать ее губ, ему пришлось подниматься на цыпочки. Она отшатнулась и попыталась его оттолкнуть. Она отвернула голову и брезгливо скорчила губы.
  Он разозлился окончательно:
  - Что сука?! Я не красив для тебя?! Я не красив?! Вы все такие красивые! А я?!!! Как же я должен вот так, среди вас жить?!!! Что бы вы, вот так, кривили от меня рожи?! Нет! Бог создал меня зачем-то! Зачем он создал меня?! А?!!! Отвечай! - заорал он ей в лицо.
  Она разрыдалась:
  - Я-я-я не зна-а-а-ю-ю!!!
  - А вот сейчас увидишь! Он создал меня, что бы ты мучилась! Чтобы был баланс так сказать! Баланс добра и зла! Бо-о-оли и неги! Муче-е-ения и блаже-е-енства!
  Он завывал, как шаман во время камлания.
  Он танцевал вокруг нее пляску смерти и ужаса.
  Мужчина толкнул ее в грудь и она повалилась на надгробную плиту больше похожую на страшное ложе, на страшную каменную кушетку. Людмила ощутила спиной холод могильных плит. Девушка закрыла глаза. Он принялся нагло и цинично ее раздевать, правда, движения его были судорожны и нервны, он рвал одежду на ней и причмокивал.
  Людмила захныкала и завыла. Она, прикусив губу, безвольно раскинула руки, словно понимая, что ничего не сделать.
  "Откуда эта беспомощность перед злом, откуда?! Она может, может..." - Людмила поняла, что думает о себе в третьем лице и ей окончательно стало страшно.
  Он овладел ею и тяжело дышал.
  Девушка, почему-то открыла глаза и смотрела, как черным пятном монотонно двигается его макушка. Ей была не больно, она почти ничего не чувствовала, лишь какая-то брезгливость и отвращение.
  Людмила вспомнила, что у нее была близость с мужчиной всего три раза. Два раза сразу после школы с парнем из соседнего подъезда, и один раз она отдалась своему одногруппнику после одного из студенческих вечеров. От секса она наслаждения ни разу не получила и почему-то посчитала себя фригидной. Но, иногда... иногда ей так хотелось близости... ей так хотелось мужской ласки... Но она, почему-то стеснялась ее даже сама перед собой. Стеснялась ее даже в своих желаниях. И когда волны эротических фантазий иногда накатывали на нее в одинокой постели, Людмила краснела... Она чувствовала это даже в темноте. Может быть поэтому, она не любила секс... за его стыд... стыд перед собой!
  И вот сейчас!
  Все подтвердилось!
  Секс для нее стал болью и отвращением! Этот мерзкий человек он владел ее телом и, ей стало так противно, что захотелось блювать!
  На него!
  Но, она не смогла, она лишь хватала воздух ртом, как рыба из разбитого аквариума и стонала от мерзости...
  Он насиловал ее, как ей показалось бесконечно долго. Какая-то затянувшаяся пытка. Это сопение больше похожее на рычание оборотня. Мужчина трясся и кряхтел. Наконец, он содрогнулся и, резко вскочив, как ошпаренный, упал на спину.
  Девушка зарыдала и, закрыв лицо ладонями, дико закричала:
  - Господи за что?! За что эти муки? Почему, правда, все нужно делать через боль?!!! За что?!!
  - Не ори сука! - подал голос насильник.
  Он медленно поднялся и, натянув штаны, застегнул ремень. Мужчина тяжело дышал и рассматривал свою жертву в темноте. Девушка мотала головой и выла. Она дергалась и тряслась, толи от боли, толи от холода.
  - Не ори сука! - мучитель достал из кармана шнурок, черный толстый шнурок.
  Он подошел и ладонью закрыл Людмиле рот. Та завыла еще больше. Сквозь его пальцы, булькая, неслись слова:
  - М-м-м... за... что?!!! Я ничего вам не сделала-а-а!
  - Ты слишком красива! А это уже преступление! Нельзя быть слишком красивой! Мир несовершенен! Мир страшен и уроден! Он неказист и отвратителен! А ты?!!! Бог создал тебя - слишком совершенной! Ты лишняя! Ты ошибка Бога! - мучитель вновь затрясся.
  - Ты урод! Урод и мразь! Ты ненавидишь сам себя и жизнь! За что ты ненавидишь людей?! - это было каким-то откровением для самой Людмилы.
  Она даже не рассчитывала даже не могла думать, что такое может крикнуть. И вот прорвало!
  - Я достиг! Я достиг! - вдруг заорал мужчина. - Вот, вот ты и сдалась! Это и есть то, о чем я думаю! Бог сдал тебя мне!
  - Ты урод! - вновь взвизгнула Людмила.
  Она вдруг ощутила внутри какую-то силу. Дернувшись, она хотела вскочить и наброситься на этого тщедушного и мерзкого мужичка, на этого ублюдка, который ничего, в принципе, из себя, не представляет. Она оперлась локтями и...
  Но, в этот момент, удар страшной силы обрушился на ее переносицу. Он ударил ее кулаком резко и мощно. Затем еще... затем еще...
  Равномерные и сильные удары крушили лицо.
  Кожа, вздрагивая, выплевывала наружу капли крови. Синяки наливались мгновенно. Треск костей и еще чего-то. Яркие всполохи боли... они быстры, как вспышки молнии в летнюю ночную грозу.
  Дикая боль и неизмеримое унижение.
  Людмила не дышала.
  Она, словно притворяясь, ждала, когда это изверг окончательно устанет.
  Он, ударив еще три-четыре раза, безвольно опустил руки и тяжело задышал.
  Девушка лежала недвижимо.
  Он попутался прислушаться и определить - в сознание ли она, или нет?!
  Но, так и не смог это сделать.
  Словно страхуя себя - что есть силы, ударил ее еще раз в нос. Какая-то бесформенная мякоть, вместо прекрасного и нежного женского лица. Вместо глаз - узкие бойницы в обводе синяков. Густая кровь каплями, словно вишневым вареньем, вкраплена, в грязный мартовский снег. Но, пока в сумерках она не видна...
  Мужчина давит капли своими ботинками. Они превращаются на сером покрытии в абстрактную замысловатую картину.
  Он, деловито и медленно обмотал ее шею длинным шнурком. Он, наблюдал за тем, как черная полоса, словно змея, наползла на кожу.
  Он ухмыльнулся и, зажав концы шнурка пальцами, потянул. Девушка дернулась, шнурок больно впился в кожу.
  Еще рывок.
  Еще...
  Он натянул, что есть силы, еще сильнее!
  Пока не станет больно пальцам!
  Как определить, умерла она или нет?!
  Мужчина напрягся, он задержал дыхание и закрыл ее нос и губы ладонью, определяя - есть ли дыхание?! Потом потрогал шею, потом попытался рассмотреть глаза, заплывшие от синяков.
  Ничего не видно в утреннем полумраке!
  Он тяжело вздохнул и вновь натянул шнурок. Щелчок заставил даже его вздрогнуть.
  - Сдохла! Ты просто сдохла! Вот и все! Никто не вправе решать ничего кроме меня! Кто там решил, что ты должна жить? - мужчина расхохотался.
  Хотя это был такой совсем, приглушенный и в тоже время, истерический хохот.
  Он сбросил тело с надгробной плиты и наступил на него ногой. Стоял долго и думал, всматриваясь куда-то вдаль. Потом вздохнул и, подняв бездыханную девушку под мышки, поволок из склепа. Протащив несколько метров, он бросил тело за большим памятником, в сугроб. Попытался присыпать его ногами, но ботинки откалывали от спрессованного снега, слишком большие куски, больше похожие на камни. Чертыхнувшись, он плюнул и, развернувшись, переваливаясь, зашагал к главной аллее. Возле нее, он остановился и оглянулся, подкурив сигарету, сделал несколько затяжек. Кивнул головой и, выбравшись на аллею, зашагал по ней прочь из кладбища.
  
  
  
  Отец Василий всю ночь не мог уснуть. Он уже не правый раз мучился от бессонницы, особенно она его достала в последнюю неделю, но эта ночь!
  "Бессонница это может быть и есть наказание Божье за грехи? Ведь такая вот скрытая мука, наверное, и дается нам за то, что мы бы еще при земной жизни осознали, как будет мучиться душа там, в аду. Там не будет покоя. Нет покоя - это значит, наверное, и нет сна! Как это?! Нет сна! Ты не можешь отдохнуть! Это мука! Страшная мука! И вот тут. в земной жизни, бессонница возможно, она как репетиция тех мук, которые мы получим если нас Господь наш отправит в ад. Туда где нет сна! Бессонница, почему она на меня находит именно вот в великий пост? Почему?" - отец Василий ответа не мог найти.
  Сна нет.
  Тяжелая голова, вроде, как и глаза слипаются, а сна как такого нет. Какое-то тревожное состояние полуобморока. Страшно - противное состояние и не покоя и не бодрости.
  Священник зажег ночник и долго лежал с открытыми глазами. Он тяжело дышал и что-то бормотал себе под нос. Затем поняв, что ему не уснуть, включил телевизор и уставился на экран. По ночному канала показывали какой-то голливудский не то триллер, не то ужастик с элементами мистики. Отец Василий особо не хотел всматриваться в кадры и вникать в сюжет, но иногда мелькавшие страшные рожи представителей какой-то загробной нечисти его заставляли морщиться и плеваться.
  "Люди сами, непроизвольно вводя сатану в ранг героизированных личностей. Почему мы осознанно стремимся усилить позиции зла? Почему мы, осознанно тянясь к светлому и доброму, хотим знать о черном и злом? Нам интересно, какие они?! Силы тьмы и зла?! Нам, почему-то интересно! Но, почему нам это интересно?! Кто раздувает в нас этот интерес? Кто заставляет нас интересоваться ими? И я... я сам не безгрешен, мне самому тоже иногда вот так интересно узнать... а какие они? Я сам непроизвольно начинаю подыгрывать им?" - отец Василий тихонько застонал и перекрестился.
  "Вчера я обидел эту девочку Людмилу. Это прекрасное создание, которое непроизвольно, вот так, согрешило со своей музыкой? А ведь в принципе?! В чем ее грех?! Он, так мал, что я вообще был не вправе его подчеркивать! Он был так мал и незаметен, но я сам раздул и сделал его значимым! Что это за грех слушать музыку? Вокруг тысячи грешников, которые ежедневно совершают такие грехи, которые по сравнение с тем, крошечным грешком Людмилы, выглядят гигантскими айсбергами! А я? Я ли лучше?!!! Я?! Я ли достоин, вот так, ей был указывать?!!!" - отец Василий вновь застонал.
  Он раздраженно щелкнул дистанционным пультом и переключил с одного канала на другой.
  "Но! Главное, тот человек! Этот страшный человек! Почему, он так повел себя со мной?! Почему он так заявил?! Он сказал, что я теперь тоже его соучастник?! А я?!!! Я могу стать его соучастником?!!! Он ведь... я-то я должен был сделать?! Он ведь заявил, что он специально перекладывает с себя свой тяжкий грех на нас двоих!!! Но, зачем это ему?! А может..." - отец Василий задержал дыхание и, судорожно сглотнув слюну, перекрестился.
  "А, может, он вообще не человек? А может он... может он был послан! Господи! Господи! Огороди меня от этого! Огороди!" - и вновь перекрестившись, отец Василий закрыл глаза и тяжело задышал.
  Он лежал на спине и вздыхал, вздыхал, вздыхал...
  Утро заползло в комнату противными сигналами и звуками моторов машин на дороге. Город постепенно оживал. Он просыпался неохотно медленно, но просыпался. Шум мартовского миллионника, он сам по себе, не даст тебе спокойно лежать утром. Если твой дом стоит у одной из центральных улиц района, так вообще.
  Отец Василий неохотно встал. Он чувствовал себя окончательно разбитым. Бессонная ночь и тяжелые думы. Сначала, он хотел плюнуть на все и вновь завалиться на кровать. Выпить три таблетки снотворного и попытаться уснуть, но затем решил не делать этого.
  "Таблетки - это искусственный стимулятор сна. Их нельзя сейчас в пост..."
  Отец Василий вдруг захотел поскорее приехать в церковь и помолиться. Он вдруг почувствовал, что обязательно должен оказаться в храме... может быть увидеть Людмилу... может быть попросить у нее прощение за вчерашнее.
  Он обязательно должен ее увидеть!
  
  
  
  ***
  
  
  
  Пальцы хватали ледяную снежную крупу.
  Темнота вокруг таяла.
  Слабые потуги мартовского утра все-таки брали свое. Свет кое-как разгонял мрак. Но, тот был упорен, и уходить не хотел, прячась по закоулкам кладбища.
  Было темно в глазах.
  Лишь изредка вспышки от боли ослепляли покалеченное сознание.
  Она пыталась двигаться, как могла, но каждое движение причиняло ей немыслимую боль. Она стонала, но ее стон был больше похож на скрип старой половицы векового дома. Холод от снега не чувствовался. Ее тело словно онемело.
  Все, до последней клеточки!
  Лишь боль невыносимая и беспощадная. Она, как не странно, становиться последним подстегивающим фактором к жизни.
  Последним стимулом заставляющим двигаться!
  "Неужели мучения, которые буду нести я за грехи свои страшнее, чем я сейчас чувствую?! Страшно! Как это страшно! Боже, за что? За что такая мука навечно? Если мука неизбежна и человек это поймет, он будет непроизвольно грешить и совершать зло при земной жизни? Ведь если эта неизбежность, вот так, мучиться?! Зачем себя сдерживать в земной жизни?" - ее мысли были словно каким-то аккомпанементом движения.
  Еще один маленький толчок и она почти скатилась со ступеней склепа. Впереди лишь черные ямы следов в противном мартовском снеге, глубоком и спрессованном оттепелью. Сверху корка, а внизу эта ледяная крупа. Противная и колючая.
  Людмила завыла, как раненная волчица, ее руки потянулись вперед и словно клешни у краба хватали пустоту. Двигаться нужно было на животе. И это, при ее теперешнем состоянии, было почти невозможно.
  Но, она так захотела жить!
  Она, так захотела жить и хоть немного еще побыть тут, тут на земле!
  "Расставаться вот так, вот так уйти! И не увидеть больше ничего! А там, что там? Может быть там если и не эта вот страшная боль то молоко, туман, пустота или еще того хуже - темнота?! Может быть, я не смогу попасть на небеса? А я не хочу сейчас на небеса! Я не хочу! Почему я должна расстаться с этим миром, вот так?! Почему?!!! Меня никто не спросит?! Меня никто не спросит и не поможет? Нет, я не хочу, вот так, расстаться с этим миром!"
  Она дернулась.
  Она дернулась и поползла по снегу, туда вперед, к главной дорожке кладбища. Она ползла медленно. Она извивалась как змея, каждое движение было мукой, но она ее стоически переносила!
  Она была сильнее боли!
  "Боль это и есть наказание?! А так ли это?! Ведь сейчас боль заставляет меня жить?! Жить... нет, она не может меня заставить жить! Жить меня может заставить или разрешить лишь Бог!.. А если он отвернулся?!.. Бог может отвернуться?! Он может вот так бросить своего раба?! Человеческого раба?!.. Может... он не раз бросал иначе, почему эти сотни тысяч мучеников, которые приняли страшную смерть, за него, вот так, как я мучились?!!!.. Нет... я не могу сравнивать себя с ними!.. А с другой стороны, почему я не могу сравнивать себя с ними?!!!.. Они приняли смерть за веру... а я?!.. Да, какая разница за что?! Ведь я мучаюсь тоже безвинно!"
  Страшный диалог в голове.
  В мыслях, словно кто-то вот так методично и цинично рассуждал, споря сам с собой.
  Людмила вновь застонала.
  Она вдруг поняла, что ее мысли совершенно расходятся с ее сознанием. Она должна думать в эту минуту, в эту секунду совсем об другом.
  А она?!!!
  Она философствует на божьи темы?!
  Она сумасшедшая!
  "Я сошла с ума! я сошла с ума от этой боли и мерзости!" - с ужасом резануло в голове.
  И вновь, она застонала. Но, двигаться не перестала.
  Она ползла... ползла ...
  - Господи! Господи дай мне шанс! - прошептали ее губы.
  Где-то в глубине кладбища каркнула ворона. Ее басовитый звук был похож, на какой-то мистический ответ.
  
  
  
  
  ***
  
  
  
  Он так торопился.
  Ужасное состояние опоздания и неизбежности охватило его разум.
  Это было какое-то сумасшествие тревоги!
  Он так волновался, что его руки тряслись, а пальцы окончательно онемели от холода. Кровь словно не приливала к ним. Отец Василий тяжело дышал. Он, какими-то гигантскими циклопическими шагами, буквально летел в гору. Таксист его до ворот кладбища не довез, и пришлось подниматься на холм, где и стоял храм. В Красноярске с утра возникли гигантские пробки - традиционные для утреннего час пика. Узкие дороги старого трехсотлетнего города не справлялись с потоком транспорта, заставляя автомобили, словно тромбы в венах, накапливаться и дымить вонючими выхлопными газами на улицах и проспектах, отравляя атмосферу и без того загрязненному, от промышленных выбросов миллионного города.
  "Проклятые коммунисты! Они, они только говорили, что думают о будущем на много веков вперед!" - ругался про себя отец Василий.
  "Они планировали коммунизм, всеобщий псевдо рай на земле, а сами не могли рассчитать всего лишь транспортные потоки будущего роста для города. Они думали, что их холопы- рядовые граждане, живущие в этом мрачном государстве, под названием Советский Союз, так и будут в ближайшие сто-двести лет ездить на работы в общественном транспорте! Будут ездить на трамваях и автобусах! Они эти властолюбивые уроды, думали, что каждый советский человек, строитель этого самого призрачного коммунизма, не может и не должен как западный собственник буржуа - иметь свой автомобиль. Это уж слишком! Каждому по автомобилю! Хватит одной машины - на один подъезд стандартного дома! Все из-за них! Эти сумасшедшие пробки и заставленные на ночь как солеными огурцами в банке машинами во дворах. Ни стоянок ничего они не хотели планировать, они думали, что люди так и буду жить нищими, и забитыми не имея своих домов машин и прочей необходимой человеку атрибутики! Проклятые коммунисты! Это они разрушили великую Российскую Империю! Тритий Рим! Вторую Византию! Это они утопили в крови миллионы человеческих душ и даже сейчас, когда они канули влету, они нам мстят, вот этим, безобразным количеством автомобильных пробок которые мы имеем от их узких и плохих городских дорог!"
  Мысли на ходу они всегда абсурдны, тем более, сейчас, когда тревога охватила весь его разум!
  Он буквально влетел за ворота кладбища и тут чуть не споткнулся о странную темную и как он понял - живую кучу.
  Батюшка резко остановился и несколько мгновений, даже не мог понять, что происходит. Он лишь смог разглядеть, что из этой живой темной кучи, то и дело высовывались головы, руки и ноги. От шевелящейся темной биомассы неслись страшные крики и возгласы:
  - Падла! Я тебе сука дам как побираться вне очереди!
  - А ту сука, что тут за пахана!
  - Урод! Я тут все контролирую!
  - Ты мою подать забрал сучара!
  - А-а-а!!! Пасть порву козел!
  - Мразь ты мне нос разбил!
  - Сука...
  - Падла!..
  Отец Василий, кинулся как коршун на цыплят, на дерущихся мужиков. Их было трое. Они усердно колотили друг друга, осыпая небритые всклоченные головы ударами. Кровь летела брызгами из разбитых носов и губ. Сопли и пузыри на лицах, больше похожих - на маски из фильма ужасов. Безумные глаза и вонючие от грязи и пота тела.
  Отец Василий, как щенков схватил двух драчунов за шкирки и разбросал по сторонам! Чего-чего, а силы высокому и статному священнику было не занимать. Третьего он сгреб в охапку и, сжав его горло, своей могучей рукой, закричал:
  - Вы, что ж, аспиды тут делаете?!!! Безбожные ваши души!!! Вы, что ж тут устроили?!!!
  - Батюшка! Отец Василий! Я, я вот тут порядок наводил, гнал отсюда чужаков наглых! - взмолился пьяный мужичок, у которого из носа текла кровь.
  Он, все время шмыгал своей разбитой сливой и, смахивая кровь, грязным рукавом, смотрел на священника полупьяными и белесыми от спирта глазами. Взлохмаченные скатавшиеся волосы, грязная куртка и растоптанные ботинки. Оборванец, ретиво подтянул штаны и зло махал рукой на тоже вставших со снега и стоявших подле своих противников.
  В этом противном типе отец Василий узнал дебошира и хулигана из местной слободы Весны - Генку Шпатыля. Как на самом деле у этого опустившегося человека, была фамилия, отец Василий так и не узнал. Генка отличался тем, что постоянно крутился возле церкви и на кладбище, притворяясь: то больным, то убогим и просил милостыню. Но, он не просто просил, а еще и умудрился обложить налогом других нищенок, запугав тех своим родственником, якобы работающим в милиции. Старушки и дедки попрошайки, скрепя сердцем, отдавали наглому Генке часть своей подати и не роптали. И лишь одна непокорная нищенка баба Дуся, старуха с морщинистым лицом земляного цвета, тяжелым взглядом и огромным горбом на спине, набралась смелости и пожаловалась отцу Василию на Генку. Тот позвал наглеца и отругал, запретив свои прихожанам вообще давать ему деньги. Он, попытался перевести часть подати в продукты или одежду. Но, на эту просьбу священника, откликались лишь постоянные прихожане, а вот случайные люди (которых, к сожалению, ежедневно в церкви было большинство), приходя, все также совали Генке деньги, которые он ловко менял на технический спирт. Пил Генка безбожно. Летом он как говорится, не отходил от "своего производства" и спал прямо на кладбище, возле могил, постелив на травку старую телогрейку. А вот зимой Генки приходилось ходить к себе домой, а жил он тоже неподалеку в частном доме.
  И вот опять Шпатыль устроил скандал и драку...
  Отец Василий, тяжело дыша, смотрел на дебошира и качал головой, не зная, даже что сказать этому противному человеку?! Затем он встряхнул обнаглевшего попрошайку и покосился на его соперников, таких же бродяг алкоголиков.
  Те грозили кулаками своему врагу и огрызались:
  - Сам ты сука! Какой порядок?! Ты, что выкупил эту территорию?!
  - Подумаешь, пару рублей подняли! Тебе-то что?
  - Ты, вон все харчи из церкви себе на закусь тащишь! Пироги продаешь!
  - На могилах венки тыришь!
  - Ты сам-то, кто такой?! Падла! - вопил долговязый мужик.
  Второй подскочил к отцу Василию и запричитал:
  - Батюшка! Он тут всех своим братом омоновцем застращал! Говорит: что если что, приедет этот мент и всем кадыки покрывает! Он тут себя за пахана считает! Сука!
  - А ну! Замочите аспиды! Вы, что ж тут устроили?!!! Вы, что ж оскотинились-то совсем! Вон, я скажу настоятелю, так он вмиг тут охрану наймет и вас разгонят!
  Отец Василий не лгал.
  Он недавно, к своему удивлению, сам стал защитником этих алкашей и просил настоятеля не разгонять их от церкви. Отец Евлампий решился на то, что заключил договор с одной из охранных фирм Красноярска, что бы ее сотрудники разгоняли нищих-попрошаек, в основном местных алкашей, от церкви и от ворот кладбища.
  Буквально, через пару дней, здоровяки в черных куртках, с красными нашивками, навели у храма и ворот кладбища по-настоящему военный порядок. Ни одна попрошайка, ни один бродяга, не допускался к прихожанам.
  С виду все стало благопристойно и красиво.
  Но...
  Отец Василий не смог смириться с этим, как не странно. К нему пришла целая делегация попрошаек и стали умолять: что бы охранники их не выгоняли. Ведь, как бы странно это не звучало - но для всех, для них, подать у храма, была действительно единственным доходом и средством к существованию.
  Да они пили спирт. Да они пьянствовали, но в тоже время они и питались на эти деньги. Но, отец Василий считал, что в первую очередь виновато само общество, что эти люди себя вот так ведут. И потом священник для себя все-таки решил, что внешний порядок никак не сочетается с этим вот решением - просто выгнать нищих от ворот храма. Отец Василий считал, что нужно сделать так: словом божьим и проповедью помочь, что бы нищенки перестали пить и нашли себе работу, либо тратили деньги от податей на одежду и еду, а не на водку. А просто разогнать, пусть противных на вид, но несчастных людей - это не по-божески.
  Отец Василий записался на прием к владыке и архиепископу Енисейскому и Красноярскому. Тот принял его. При встрече, отец Василий рассказал ему о своем виденье этой проблемы. И, как не странно, но владыка встал на сторону отца Василия, а не настоятеля Евлампия. Хотя по церковной иерархии и внутренней дисциплине вроде как бы этого он делать не должен был... но
  Этим своим поступком, отец Василий окончательно настроил против себя настоятеля. Но, при этом добился того чего хотел - охранники ушли, а нищие попрошайки вновь вернулись к воротам церкви и стали жить, как прежде.
  И вот, в эти минуты, отец Василий неожиданно для себя, пожалел, что помог этим оборванцам!
  Этим алкоголикам!
  У которых, как оказывается, вообще нет ничего святого!
  Отец Василий подошел к Геннадию и, схватив его за грудки, прошипел:
  - Я сегодня же скажу настоятелю, что бы он вновь сюда охрану выставил! Мало того, что вы пьете тут у храма, так еще и драку устраиваете! А тебя Шпатыль я вообще вон, в милицию сдам! Ты на бандита вообще стал похож! Господи прости!
  Шпатыль вновь шмыгнул своей разбитой сливой и, хмыкнув, огрызнулся:
  - Да... конечно... только мы тут грешим! А вы... все такие чистенькие! Вон, надел рясу... и все мол... греха не ведаешь батюшка! Что ж вы... так к людям-то! С разными стандартами?!
  - Как это... с разными?! Что твоя душа бесовская такое глаголет?!
  - Да ничего! Как вы так... вон! Все честные, чистые! А мы вон, грязь... да мразь! А сами-то, тоже, иногда грешите! А других вон, упрекаете! И вообще...
  - Что вообще?! Кто грешит?!!!
  - Да вон! Ваша же слушка Людка... вон... так сегодня ночью нажралась, я ее вон, на аллеи нашел... вся грязная, избитая и простите, скорее всего... трахнутая! Девка, вон до чего дошла! А вы?!
  - Ты, что такое несешь? - ужаснулся отец Василий и сдавил Генке горло.
  Тот захрипел от удушья:
  - Д-а-а-а, что я несу... вон спросите у своих... я им сказал... они даже скорую вызывали... Говорю ж вам... утром я иду... смотрю - валяется: ни тяти не мамы... пьяная в дупель... еле ползет... трахалась с кем-то...
  - Ты... что это?!!! Ты, что это?!!! - отец Василий потерял дар речи.
  Он, что есть силы, оттолкнул Генку. Тот полетел кубарем метра за три и дико заорал. Его соперники-алкаши, согнувшись, бросились врассыпную.
  Отец Василий, меж тем, уже бежал по дорожке к храму.
  "Господи сделай что-то! Это не может быть! Это не может быть! Это не так! Господи сделай, что бы слова этого человека были неправдой! Господи ты же такой добрый, я не хочу, что бы эта девочка пострадала! Я не хочу стать предвестником горя и беды! Я не хочу! Господи сделай так, что бы все слова мои и муки мои и все мои недоверья и страданья мои оказались тщетными и не были воплощены! Господи!" - отец Василий бежал и крестился на ходу. Он, непроизвольно смотрел на купала церкви и вдруг в ужасе понял, что его сейчас, наверное, точно никто не слышит.
  Ему стало окончательно страшно!
  Возле крестильни, он увидел силуэт девушки. Эта была послушница Олеся - подруга Людмилы. Она была похожа на какую-то странную статую, мрачную и худую. В длинном одеянии и черном платке, Олеся, прижав ко рту платочек, держала его ладонями, подпирая лицо.
  Отец Василий бросился к девушке и схватив ее за локти затряс:
  - Что с Людмилой? Что случилось? Где она?!
  Олеся затряслась как в лихорадке и разрыдалась. Она упала на грудь отцу Василию и завыла, уткнувшись в его рясу:
  - Ой, горе батюшка! Ой, горе! Людочка-то наша! Ой, горе! Ой, изверги! Ой горе!
  Отец Василий погладил девушку по затылку и затаил дыхание. Он понял, что боится спрашивать, что либо, о состоянии Людмилы. Он стоял и молчал. Ждал, когда Олеся проплачется. Та выла и вздрагивала. Он чувствовал каждое ее движение. Он чувствовал, как страдает этот человек.
  Олеся немного успокоилась и, отстранившись от священника, посмотрела ему в глаза.
  - Ее нашли батюшка на центральной дороге кладбища. Она вся изуродована. Вся избита... и изнасилована. Она потеряла много крови. Она была без сознания. Она на грани. Ее нашел этот местный попрошайка. Он, говорит, что она была пьяна, но это не правда. Ее кто-то избил и изнасиловал. Она умирает батюшка.
  Отец Василий перекрестился и, посмотрев новь на купала церкви, зашептал:
  - Господи, помоги ей! Господи не дай! - священник вновь перекрестился и сурово спросил. - Где она?!
  - Ее отвезли в краевую больницу в реанимацию.
  В этот момент отец услышал за своей спиной шаги. Ботинки шаркали по укатанному снегу. Отец Василий повернулся. Перед ним стоял настоятель - отец Евлампий. Он смотрел на своего второго священника с какой-то усмешкой.
  В глазах блеснул огонек издёвки.
  - Ну, что скажешь?! Ты просил охрану с кладбища и храма убрать, и как сейчас?! Что добился?! Что добился?! Что мне теперь владыке говорить?!!!
  -Скажите: что силы зла иногда проявляют свою сущность. Скажите, что пострадала наша с вами сестра во Христе. Скажите: что девочке нужна помощь, и не просто помощь, а может быть потребуется включить административный ресурс и попросить, что бы к ней отнеслись не как к простому пациенту, - вызывающе ответил отец Василий и сжал кулаки.
  Настоятель пожал плечами и тяжело вздохнул:
  - Ну, то, что девку жалко, это ты мне тут не пой! Это я и без тебя знаю, а вот, что за нее кого-то просить надо, так это я уже делаю. А вот ты, ты развел тут балаган и это его последствия.
  - Об этом сейчас говорить не стоит благочинный. Я думаю, мы с вами должны все это выяснить наедине и не сейчас. И не в эту минуту.
  Отец Евлампий перекрестился и кивнул головой:
  - Ну, ну, пусть будет так. Пусть Бог нам во всем поможет!
  Отец Василий ничего не ответил, он повернулся и зашагал решительно к воротам кладбища. У выхода сидели несколько нищенок-попрошаек. Все они склонили головы и словно стыдясь, прятали свои глаза. Отец Василий прошел мимо них, не обращая внимания.
  
  
  
  ***
  
  
  
  В приемном покое краевой больницы было как всегда много народа. Это лечебное учреждение, как правило, обслуживало жителей всего огромного сибирского региона, поэтому и главное здание краевой больницы было огромным. Девятиэтажный корпус растянулся на двести метров, а к нему перпендикулярно были пристроены еще три девятиэтажных блока с палатами и операционными. Весь это комплекс стоял на крутом берегу Енисея и издали смотрелся, как гигантский замок с башнями и бойницами. Приемное отделение и регистратура находились в фойе этого самого главного корпуса. Просторное помещение напоминало зал ожидания крупного аэропорта, тут даже, как на вокзале, по громкой связи зачитывали различную информацию и давали объявления.
  Отец Василий ворвался в этот кишащий людьми маленький Вавилон. Высокий человек в черной рясе, которая была видна из-под короткой черной куртки, сразу насторожила многих. По мере продвижения священника к главному окну регистратуры, народ непроизвольно умолкал, провожая взглядом священника. Отец Василий шел решительно со скорбным выражением лица. Очередь перед регистратурой медленно расступалась, создавая коридор из людей. Священник благодарно кивал головой. Он собирался пригнуться и, заглянув в окно регистратуры спросить - где находится Людмила, как из боковой двери выскочил небольшого роста коренастый человек в белом халате и высоком колпаке. Это был главный врач краевой больницы Иосиф Зильберман. Он суетливо семенил прямо к отцу Василию. В огромном зале окончательно стало тихо. Все замерли в ожидании этой странной встречи.
  - Батюшка, батюшка, здравствуйте я рад приветствовать вас. - Зильберман протянул отцу Василию руку.
  Тот вскинул брови и качнул головой:
  - Здравствуйте Иосиф Моисеевич. Доброе утро не говорю, потому, как оно вовсе не доброе.
  - Да, да я в курсе этой беды, пройдемте со мной, не надо тут нам беседовать, - главврач потянул священника за локоть.
  Тот кивнул головой и последовал за Зильберманом. Толпа посетителей и больных проводила их молчаливыми взглядами. Когда они скрылись за дверью, в холе вновь загудел муравейник. Люди не то обсуждали происходящее, не то занялись собственными проблемами.
  Главврач проводил священника в свой кабинет. Он усадил отца Василия в большое мягкое кресло, а сам сел напротив него на стул. Отец Василий внимательно смотрел на медика и молчал. Зильберман грустно улыбнулся и, покачав головой, отвел глаза:
  - Да, батюшка да, знаю все. И всей информацией владею. И готов с вами ее поделиться. Крепитесь. Так уж печально все, она сейчас в реанимацию. Состояние крайне тяжелое, но стабильное. Но, подчеркиваю - крайне тяжелое.
  - Что это значит - крайне тяжелое?! Вы врачи как никто умеет срыть истину, - буркнул священник.
  - Ну, зачем вы так?! Отец Василий, мы же с вами не один год знакомы. Я как лучше хочу. Крайне тяжелое, но стабильное - это значит, что она без сознания. У нее множественные травмы, нее открытая черепно-мозговая травма, у нее огромная кровопотеря. Но, есть шанс, пока она конечно в критической точке. Но и ухудшения, как такого нет.
  - Хм, как я понимаю, ухудшение, как таковое - это смерть?
  Зильберман тяжело вздохнул и развел руками:
  - Я говорю то, что говорю. Ни больше, ни меньше. На все, как говорится - воля Божья. Мне ли вам об этом говорить?
  - Да так. Но и вы врачи тут, как ангелы и от вас кое-что зависит.
  - Да батюшка и все-таки решающее слово... скажет ее организм... и господь Бог. Вот, что вам я скажу.
  Отец Василий задумался и вздохнул.
  Он нахмурил брови и мрачно спросил:
  - А, что, правда, что она изнасилована?!
  - Да. И это есть. Над ней... надругались, а потом зверски убивали. Я подчеркиваю, убивали!!! И скорее всего, этот изверг, решил, что она мертва... и бросил ее. Но, она, как я понял, смогла проползти несколько десятков метров. А так бы...
  - А так бы погибла... - загадочно добавил батюшка.
  - Да... так и есть.
  - А милиция? Она-то что?!!!
  - Ну, а что?! Она, что может сейчас? Кого искать?! Людмила без сознания, - доктор развел руками. - Пока ее не допрашивали. Да и не возможно это. Они просят, но я не дал согласия. Так что...
  - Я могу ее увидеть?
  Зильберман внимательно посмотрел на священника и грустно улыбнулся:
  - Конечно, это не желательно... но так и быть, ради вас...
  - Знаете, что доктор. Я вам напомню, как вы тут вот в этом кабинете эту самую Людмилу не хотели допускать к больным в ожоговый центр. Думали, что она шарлатанка какая. Что сестры милосердия не могут просто так вот, прийти и бесплатно работать!
  Зильберман махнул рукой:
  - Да уж был грех. Ничего не скажу. Но, вот сейчас-то я убедился, что девушки твои чисты и честны.
  - Не мои они, их Господь наш надоумил, вот и все! Хотя вам это не понять...
  - Кому вам? - насторожился главврач.
  - Да ладно, проведите меня к ней!
  Зильберман нажал кнопку на пульте и в кабинете через несколько секунд, появилась его секретарь. Главврач сказал ей приказным тоном:
  - Вызовите, кого ни будь из дежурных медсестер из реанимации, пусть проводят отца Василия к Людмиле... Бойко.
  Они, сидели молча несколько минут. Зильберман что-то писал в своих документах, что лежали у него на столе. Отец Василий смотрел: то в окно, то на главврача. Он не хотел, почему-то ничего ему говорить.
  Еще через пару минут в дверь постучали. И в кабинет вошла стройная высокая блондинка в белом халате, с бэйджом на груди.
  - Разрешите, здравствуйте, вы вызывали из реанимации?
  - Да, да, проведите вот нашего батюшку к Людмиле Бойко. Она там сегодня поступила. И пусть он с кем ни будь из врачей, поговорит, - скомандовал Зильберман.
  Отец Василий поднялся и вышел в след, за девушкой.
  Они долго шли длинным коридором, затем ехали в лифте. Реанимация находилась на шестом этаже. В кабине лифта, девушка робко взглянула на отца Василия и тихо сказала:
  - Вы меня не узнаете? Я Елена Соколова. Вы меня крестили. Я еще тогда в ожоговом работала...
  - Ах, да, да, может быть... - встрепенулся батюшка и внимательно посмотрел на девушку.
  Он узнал ее.
  Это была довольно строптивая и бойкая медсестра из ожогового центра, которая долгое время не допускала ни Людмилу, ни Олесю к больным. Медсестра искренне считала, что девушек заслали, что бы обрабатывать беззащитных стариков и старух, у которых нет родственников, на предмет продажи их квартир по дешевке. В ожоговый центр в основном поступают не совсем благополучные люди. Как правило, это спившиеся старики и старухи, которые брошены обществом и за которыми никто не смотрит и не ухаживает. Эти несчастные пенсионеры, да и просто одинокие люди, обычно начинают пить. И при одной из попоек, то заснут с сигаретой на диване, то забудут выключить газовую плиту, то устраивают короткое замыкание обогревателем, повалив его во сне на газеты или одежду. Таких вот пациентов большинство в ожоговом центре. А некоторые из них побывали тут же не раз. Вот, в такое место и напросились работать сестрами милосердия Олеся и Людмила. Причем работать совершенно бесплатно, и работать обычными санитарками и сиделками. Выносить утки, перестилать постель и просто даже иногда кормить беспомощных пациентов. Все это конечно настораживало обычных медсестер, которые не могли поверить, что такие с виду современные и красивые девушки, вот так, могут пожертвовать собой...
  А Елена тогда, возмущалась больше всех. И дольше всех ее не могли убедить, что Людмила и Олеся вовсе не "черные риелторы" и не мошенницы. Но, однажды Елена сама убедилась, как работают девчонки. Она провела с ними всю смену и видела, как они стараются, а когда пошла утром с ними в храм, то окончательно поверила Людмиле и Олесе. Более того, она стала с ними дружить, а те в свою очередь убедили Елену креститься. И крестил ее никто иной, а отец Василий.
  Священник сейчас вспомнил эту девушку.
  - Вы меня узнали батюшка? - вновь робко спросила Елена.
  - Да, узнал. Господь с вами! - отец Василий перекрестил медсестру.
  - Спасибо, но я вам вот, что сказать хочу... - на глазах у девушки выступили слезы. - Я когда ее сегодня увидела, я ведь теперь в реанимацию перевелась, то не узнала. Я не узнала ее батюшка! Ужас! Она настолько безображена. Она настолько вся в синяках... Она немного в сознание была. Шептала что-то...
  - Что, что она шептала?! Молилась, может быть?!!! - насторожился отец Василий.
  В этот момент кабина лифта остановилась на шестом этаже. Двери задрожали и медленно разъехались они, словно магрибский колдун, не хотели выпускать путников из пещеры. Священник и медсестра медленно вышли. Елена остановилась, она достала из кармана платок и, смахнув слезу, тихо прошептала:
  - Нет, батюшка, она не молились, она вас звала.
  - Что?!!! - вскрикнул священник.
  - Да... она сначала просто вроде, как бредила... вас все звала. А потом, потом вроде, как в себя пришла и меня увидела... хотя, как там увидела... глаза все заплывшие... но вот, вроде, как увидела. Она мне шепчет, скажи, мол, батюшке: он прав был. Грешна я. Не надо мне было тогда петь песню под магнитофон!
  Отец Василий закрыл глаза и застонал. Затем опустив голову, перекрестился и, посмотрев на Елену, тихо сказал:
  - Это все?! Больше ничего?!
  Елена затрясла головой, испуганно и как-то обреченно:
  - Нет... хотя... она еще как-то странно добавила... нет там ничего. Скажи ему! Вот так прямо и сказала.
  - Как, как вы говорите? - вздрогнул священник.
  Елена, с неуверенностью за свои слова, виновато посмотрела на батюшку и повторила:
  - Вот... так и сказала... нет там ничего... скажи ему... и все.
  - А потом?
  - А потом она в кому впала. Ее кое-как вот сейчас поддерживают. Вы сами лучше с врачом поговорите. Я вам точно-то сказать не могу. Пойдемте, я проведу вас в палату к ней. Но сначала вам нужно накинуть халат. Я возьму его в сестринской.
  Девушка быстрым шагом прошла в одну из дверей. Батюшка остался стоять один в длинном полуосвещенном коридоре. Где-то вдалеке виднелось окно, через него уныло и как-то обреченно падали солнечные лучи, которые издалека выглядели как пучок белых полупрозрачных веревок, застывших под острым углом на полу. Сбоку неживым полумертвым светом в палатах горели кварцевые лампы. Там в стеклянных окошках под потолком был виден потолок этих помещений.
  "Как они похожи на чистилища... Сейчас кто-то там за этой дверь лежит и ждет своей участи. Кто-то готовится попасть на небеса... а кто-то... вниз... в ад. Кого-то вернут к жизни. И все это тут рядом. Может быть все очень рядом? Рядом, но мы это не замечаем? Господи!" - отец Василий перекрестился.
  Вернулась Лена. Она принесла халат. Батюшка накинул его на плечи, стал похож на санитара из морга. Мрачная черная ряса и сверху белый халат.
  Белое на черном, смерть и жизнь, все символично... все рядом!
  Лена подвела его к стеклянной большой двери одной из палат. Там за прозрачной перегородкой священник увидел большую кровать на колесиках с блестящими спинками и ручками и приподнятым изголовьем. На тонкой подушке лежал человек. Его лица не было видно. К нему тянулись различные трубочки и провода. Рядом с кроватью стояли какие-то медицинские приборы, которые святились и пищали. Отец Василий понял, что боится заходить вовнутрь, он боится переступить через порог... словно он переступит границы этого и того свата... там, за этой чертой другая жизнь... или смерть!
  - Проходите батюшка... - Елена слегка подтолкнула священника.
  Тот все-таки решился и сделал шаг. Он подошел ближе, стараясь не дышать. Он вдруг подумал, что" Воздух ей сейчас так нужен воздух, а я буду его поглощать! Он ей нужней... может быть. Дышать нельзя!"
  Она лежала вся окутанная проводами и датчиками. Во рту гофрированная полупрозрачная трубка. По ней в легкие подают кислород. Где то сбоку шипит аппарат искусственного дыхания. Его поршень ходит вниз и вверх, качая живительный газ.
  Она сама не может дышать!
  Значит, она сама не может жить!
  "Мы, мешаем ей умереть?! Она хочет умереть и не может. Все зависит от нас?! Нет! Господи, от человека не может это зависеть! Господи все зависит от тебя! Или не от тебя... а от кого еще?!" - подумал отец Василий.
  Он не смог смотреть ей в лицо. Оно было ужасным. все черное и лилово-синее. Сплошной синяк и гематома. Глаза заплыли, на шее глубокая борозда от веревки. Черный рубец как граница жизни и смерти! Страшный знак. А ниже какая-то желто-серая, неживая шея. Шея умершего человека, покойника.
  Отец Василий опустил глаза и перекрестился. Ему вдруг стало страшно и больно.
  Комок подкатил к горлу. Священник развернулся и медленно вышел в коридор. Лишь здесь он раскрыл рот, втянул в легкие воздух. Он, хватал его ртом, как будто ныряльщик после погружения.
  Елена дотронулась до его плеча:
  - Вам плохо батюшка?!!!
  Отец Василий покачал головой:
  - Нет, все в порядке. Скажите, может, нужна какая помощь?! Может, я, чем помочь могу?! Как ее спасти?!
  - К сожалению, батюшка все сейчас зависит от нее самой. Вы пойдемте. Я к доктору вас провожу.
  Они медленно двинулась по коридору. Отец Василий вдруг понял, что боится ступать на пол в этом страшном месте в полную силу. Он шел буквально на цыпочках.
  "Тут настоящее чистилище! Этот тут и есть граница жизни и смерти... земной жизни... такой хилой и слабой и вселенской смерти, такой сильной и могучей!" - подумал он.
  В ординаторской их ждал высокий смуглый мужчина в халате и светло-синих медицинских штанах. Его лысая голова была похожа на перезревший абрикос. Карие глаза и крючковатый нос, пышные брови делали его вид немного комичным.
  - Это зав отделением реанимации - Иосиф Андреевич Перцович. Он с вами поговорит.
  Врач тяжело вздохнул и указал на диван, что стоял в углу ординаторской:
  - Прошу вас батюшка.
  Отец Василий грустно улыбнулся и махнул рукой:
  - Да не сидеть, я к вам пришел. Вы мне про Людмилу расскажите?!
  Перцович всплеснул руками и втянул воздух в легкие. Он задержал дыхание, словно не зная с чего начать рассказ. Священник, увидев такую реакцию медика, сурово спросил:
  - Вы прямо скажите, она выживет?!!!
  - Мы не боги, мы просто люди. Все зависит сейчас не от нас. А от нее. Но, прогноз очень пессимистичный. У неё серьезная травма головного мозга и очень существенная кровопотеря. Кроме этого, многочисленные травмы внутренних органов. В общем, все пойдет, так как решит она сама... или Бог.
  - Перестаньте! Я второй раз сегодня это слышу! Перестаньте богохульничать! Это не ответ профессионала! Вы должны мне четко и ясно сказать, какие шансы и что нужно предпринять, что бы она выжила?!!! - напористо пробасил отец Василий.
  - А я и не богохульствую батюшка! Врачи не всесильны! Мы делаем все возможное, а уж вы молитесь за нее!
  - Вы не ответили на мой вопрос! Вы понимаете, что я спрашиваю, что нужно сделать!
  Перцович разозлился, это было видно по его лицу, оно стало как литое, мускулы напряглись, кожа на скулах натянулась.
  Он сжал губы и сурово ответил:
  - А вот тут уж батюшка не ваша ипостась! И вы уж точно, не сможете ей помочь физически! Только морально! И мы, к сожалению, сделали все, что могли! И мы тоже не сможем помочь! Все висит на тонком волоске, о котором вам батюшка... судя по вашим же заявлениям... больше известно, чем мне! Вы уж простите!
  - Да... я знал, что врачи иногда бывают вот такие, как вы! Но, я не хочу сейчас с вами ругаться. Вы вижу, очерствели тут, в этом страшном месте. Хотя и спасаете ежедневно, не одну жизнь, как я понимаю! Но, это и губит вашу душу, когда вы свою работу превратили в конвейерное спасение человека... Жизнь спасенная обесценилась! Вы свою работу обесценили!
  - Что ж кто-то должен делать и ее... - хмыкнул Перцович. - Вы, я вижу батюшка, не совсем еще сами разобрались в перипетиях жизни человеческой. Все гораздо проще, чем вы сами, себе в голову внушили. Все гораздо проще батюшка и человеческая жизнь вовсе не такая, как вы себе представляете...
  - Ну, об этом вам не нужно судить вот так...
  - Да не судимы будете... кажется... так у вас? - вздохнул Перцович.
  - Да... у нас так, а у вас?! - буркнул отец Василий и зло посмотрел на врача. - Скажите, а у вас есть тут врачи... ну не евреи? Или...
  - А я вижу, батюшка вы еще и антисемит?! - ухмыльнулся медик.
  - Нет... но могу им стать, - отец Василий неожиданно схватил Перцовича за руку и потянул к себе. - Прошу вас доктор... сделайте выше ваших сил и возможностей что бы эта девочка была жива...
  Врач погладил второй рукой священника по плечу и грустно сказал:
  - Рад бы... рад бы... но, я еще раз говорю, я лишь человек. А вы вот... - Перцович кивнул на крест, висевший на груди священника.
  - А, что я?!!! - вскрикнул отец Василий.
  - А вы, вот... все-таки помолитесь батюшка... прошу теперь я вас... мне надо работать! - врач повернулся и направился к выходу.
  Отец Василий проводил его взглядом. Елена, которая все это время стояла рядом тихо прошептала:
  - Пойдемте батюшка я вас провожу...
  - Да... конечно. Но, может мне нужно остаться, посидеть рядом с ней. Может... - воскликнул с надеждой в голосе отец Василий.
  - Нет, батюшка туда нельзя не положено, да и помочь вы не сможете... вы уж правда... лучше помолитесь... может ей лучше будет! - виновато кротким голосом ответила девушка.
  - Хорошо... хорошо...
  Отец Василий вышел в этот, как ему показалось, страшный коридор реанимации. Он брел по его полу, немного шаркая ботинками. Он с любопытством и в тоже время страхом заглядывал в стеклянные двери палат, где лежали люди, находящиеся между жизнью и смертью. Отец Василий чувствовал, как усиленно бьется его сердце. Он вдруг ощутил какое-то жжение в районе легких. Ему показалось, что он не может дышать.
  "Господь говорит, что он управляет всем... нет, абсурд! Господь не может так говорить, это говорю я! Я выдумал это! Он не управляет всем! Управляет... вот сейчас любой из врачей этого отделения, он ведь стоит наравне с ангелом! Какой абсурд человек стоит на уровне архангела... и от него зависит, будет ли жить любой из пациентов! Но это не должно быть! Это не может так быть! Ведь каждый из этих людей лежащих сейчас на кроватях реанимации принадлежит Богу! Почему человек вмешивается в его дела?! Это не справедливо! Людмила... она в руках Бога, а не этого врача-еврея!" - но додумать он не успел.
  Ссади, раздался какой-то шум. Отец Василий обернулся и увидел, что возле двери палаты, где лежала Людмила, происходит какое-то оживление. Там суетились люди в белых халатах. Елена, провожавшая священника, ойкнула и, крикнув что-то на ходу, побежала к палате.
  Отец Василий стоял в растерянности. Он не мог, как ему казалось, сделать и шаг. Он чувствовал, что происходит что-то страшное.
  Что-то катастрофическое!
  Что уже не исправишь! И самое ужасное, что он никак не мог повлиять ни на что! Он, видел, как бегают врачи и медсестры. Священник, пересилив себя, двинулся в сторону этой палаты.
  Не доходя до стеклянной перегородки, он остановился. Напротив него было огромное окно, которое и разделяло коридор и саму палату.
  "Там сейчас идет борьба между жизнью и смертью. Там сейчас идет борьба... те, кто борется за жизнь, за нее, всех их видно, вот они!" - отец Василий наблюдал за медсестрами и врачами которые, то обступали, то отходили от кровати, где лежала Людмила. - "А, где те, кто борется за... смерть?! Где они?! Они же тоже должны находиться тут?! Они здесь, я знаю? но почему я не могу их увидеть? Распознать? Почему мне не дано такое право? Почему мне не дан такой дар?"
  Отец Василий неожиданно опустился на колени и перекрестился. Он закрыл глаза и забормотал:
  ....Молитва (за спасение за здравие)
  .............................
  
  Сколько он молился он не знал. Его сознание словно отключилось. Никаких звуков, он слышал только себя. Ему как, что его голос звучит громко, неистерпимо громко. Его голос расходился раскатистым эхом. Словно он находился не тут в коридоре а где то в пустынном безлюдном далеком каньоне. Огромные скалы и безжизненные желтые камни. От них отражается звук. Он отражается и усиливается переходя в лавину, в поток колебаний невидимых частиц несущихся по воздуху. Где то там над головой черно-синее небо. Оно почти безжизненно, оно почти бездонно. Но он чувствует там сверху, кто-то пристально смотрит за ним. И вновь эхо, эхо молитвы и тяжелое дыхание которое мешает произносить нужные слова.
  Но вдруг все кончилось.
  Наступила тишина.
  Он открыл глаза и с трудом рассмотрел белое пятно, которое еле шевелилось где-то впереди. Напрягая глазные мышцы, он заставил мозг принять информацию со зрительного нерва.
  Эта был человек.
  Эта была женщина.
  Ее лицо! Спокойное и ровное. Оно словно безжизненное, совершенно безэмоциональное красивое и немного зловеще. Открытые немигающие черные глаза. Ровные тонкие брови и бледны, но по-своему привлекательные губы. Прямой нос. Эта женщина, ее волос не видно. Их скрывает белая не то шапка, не то колпак с красным крестиком посредине. Она идет медленно, но уверенно. Почти летит над полом коридора. Звуков нет.
  Отец Василий невольно открыл рот и перекрестился. Девушка в белом халате прошла мимо него не обратив на священника никакого внимания. Он стоял на коленях и не шевелился. Ему вдруг захотелось, смертельно захотелось повернуться и посмотреть ей вслед.
  Этой странной девушке... скорее всего медсестре... которая так зловеще красива...
  Он хотел обернуться и посмотреть. Но какая-то невидимая сила не давала ему это сделать. Он так и стоял закрыв глаза. Неожиданно слезы накатились и непроизвольно побежали по щекам горячими ручейками.
  - Господи! Господи отведи! Это не то, что я хочу увидеть!
  Он вновь склонил голову.
  Несколько секунд он стоял недвижим. Затем медленно поднялся и, тяжело вздохнув, вдруг почувствовал некое облегчение.
  Кровь отлила от головы. Дыхание стало ровным. На лбу выступили капельки холодного пота. Они освежили поры и стало еще легче.
  Отец Василий невольно грустно улыбнулся.
   Но, тут его спокойствие закончилось...
  Тихий приглушенный голос заставил его вновь вздрогнуть и напрячься.
  - Батюшка... простите... батюшка...
  Священник дернулся и резко обернулся.
  Эта была Елена.
  Медсестра стояла, сжав руки у живота. Ее глаза были красными от слез. Она не плакала, нет, но было видно, что еще секунду назад она рыдала. Сейчас она сдерживала себя и лишь нижняя губа у девушки непроизвольно то и дело дергалась, словно выдавая ее состояние.
  - Батюшка...
  - Нет! Господи! Нет! Это не может быть! - отец Василий крикнул на Елену, словно хотел ее прогнать.
  Девушка не двигалась. Она как-то нелепо пожала плечами и закрыв глаза закивала головой.
  - Простите, я не хотела... правда... но они послали меня... меня...
  Отец Василий напрягся и удивленно спросил:
  - Кто послал?! Куда?!!!
  Елена шмыгнула носом и вновь пожала плечами:
  - К вам батюшка... сказали, что я вас лучше знаю...
  - Да кто послал?!!! - разозлился священник.
  - Врачи... они сказали, что бы я пошла к вам и сказала...
  - Что сказала?!!!
  - Что все кончено... все закончилось!
  Отец Василий смотрел на девушку и не мог понять - в себе ли она? В своем ли уме? Но Елена, словно уловив его мысли, вздохнула и грустно добавила:
  - Она не смогла батюшка... она пыталась, но сил не хватило.
  Отец Василий замер. Он не дышал и пытался уловить каждое движение мышц на лице медсестры. Та вновь сказала тихо и обреченно:
  - Она не справилась... она не смогла... Простите.
  Священник закрыл медленно глаза. Он покачал головой и спросил:
  - Она приходила в себя... перед этим...
  - Да...
  - Она, что ни будь, сказала?
  - Да...
  - Что?..
  - Она вновь сказала ту же фразу... она сказала... там ничего нет...
  Священник замотал головой. Он открыл глаза и, тяжело вздохнув, зло посмотрел на медсестру, словно та была во всем виновата. Затем он махнул рукой и, сжав кулаки, пристально взглянул Елене в глаза, тихо прошипел:
  - Это неправда... все это не правда! И вообще... я видел ее!
  Медсестра недоуменно посмотрела на отца Василия. Она немного испугалась его состояния:
  - Кого?!!!.. Кого вы видели?!!!
  - Ее!!! - зло прикрикнул он на Елену и зло улыбнулся. - Я видел ее! Ее саму! Сейчас за секунду до того... как! Вот тут... в этом коридоре! Ее! Видел! Она прошла мимо меня туда! К ней! А вы говорите ничего нет?!!! Ерунда! Есть! Все есть! Она прошла мимо меня и забрала ее!
  Он вновь ехидно и зло улыбнулся и покачал головой. Затем перекрестился и, развернувшись, пошел прочь по коридору. Елена стояла и смотрела на его удаляющийся силуэт. В это время к ней подошла ее коллега медсестра Ольга. Девушка дотронулась до подруги и, поправив на голове красивый высокий колпак, с красным крестиком посредине передника, тихо спросила:
  - Ему тяжело... я видела, как он переживает... иду по коридору... а он на коленях стоит... я не стала его трогать... мимо просто прошла, сделала вид, что не заметила... да и некогда было. Это ж надо, что б так страстно люди верили! Он счастливый человек я так не могу. Я слабая. А он...
  - Он очень потрясен... он сильно ее любил... видно сразу... он был привязан к ней. Да и она... была такой хорошей девчонкой. А он, он так за нее переживал... меня у самой до сих пор... вон мурашки по телу... хотя тут такое каждый день видишь... но, что б такие вот эмоции... он сильно поражен... как бы крыша у батюшки не съехала... говорил мне брег какой-то: мол, видел кого-то кто забрал кого-то...
  Ольга тяжело вздохнула и тихо молвила:
  -Да... жалко конечно девку... вот так пойдешь вечером... а потом тут тебя так же отправят в полет на тот свет...
  - Ты думаешь, он есть?
  - Кто?
  - Ну, тот... свет-то?
  - Да кто его знает... тут поверишь!
  
  
  
  
  Глава третья.
  
  "Благородная истина о возможности
  прекращении
  страдания и его причин"
  
  Третья Благородная Истина указывает на состояние, свободное от любых видов страдания
  
  
  
  Литровая, наполовину пустая бутылка водки, смотрелась на большой толстой библии с резными золочеными буквами нелепо...
  Какая-то громкая музыка владела всей комнатой. Безудержный тяжелый рок звучал цинично и нахально. Он заполнял все пространство, страстно владея территорией. Было немного страшно в такой вот какофонии звуков. Было страшно... но это было давно...
  А сейчас... сейчас он другой! Он пробует! Он пробует быть другим!
  Как он мог? Как он мог так поступить?
  С собой, со своей совестью... и главное со всем, что у него есть - с верой?!
  Он смог...
  Ему было стыдно лишь вначале...
  Но сейчас...
  "Она слушала музыку?! Она слушала музыку! А я?! Что я сделал?! Как я мог ее укорить?! Как я мог ее укорить в этом?!!! Слушала музыку во время поста! Да... это плохо... но есть ли это грех?! А?! Вот сейчас?! Кто может сказать, был ли в этом грех?! Я?!!! Я могу... нет! Я ничего не могу сказать! Я не имею теперь права сказать! Как я сам мог?! А?! Тогда... Она такая чистая и простая слушала музыку и все! А теперь она покинула... покинула нас... А я?! Я вот тоже слушаю музыку! И не просто музыку, а страшную музыку и это грех!"
  Отец Василий сидел на своей кровати в трико и майке. Он был похож на пьяного рокера. Длинные волосы спадали на его плечи. Священник качал головой в такт музыки и как-то опустошенно и обреченно улыбался. В этой улыбке было все - боль, страдание, покаяние и злость. Отец Василий взял бутылку с библии и, ухмыльнувшись, налил себе почти полный стакан.
  Он в своей жизни практически не пил спиртного. Лишь изредка мог позволить коньяк с лимоном, который очень любил. Но, это было в чрезвычайных обстоятельствах, при каких-то либо торжественных, либо грустных поводах. Отец Василий не любил пить с кем-то.
  Он пил сам с собой.
  Конечно, на праздниках и торжествах он поддерживал застолья и был довольно интересным собеседником.
  И все же он любил пить спиртное один. Закрывшись в комнате и оставшись со своими мыслями и чаяниями наедине.
  Он знал, что таких людей называют тихие алкоголики. Он знал что к таким люди относятся с настороженностью. и все равно, он не хотел что бы люди вообще видели как он употребляет спиртное. Не хотел потому, как считал, что это его сугубо личное и даже может быть в чем-то интимное дело. Его закрытая от посторонних жизнь.
  Вот и сейчас этот стресс от потери Людмилы...
  Он осознанно и добровольно сам решил напиться до беспамятства. Купил специально большую бутылку водки, из закуски взял, почему-то кильку в томате. Черный хлеб и плавленый сырок составили его скудную трапезу закуску. Когда он покупал водку, то вдруг неосознанно для себя подумал, что одной бутылки будет мало...
  Он взял три... понимая, что это превратиться в запой...
  Но, он шел на это.
  Он сам хотел стать плохим!
  Как ему казалось, хотел стать...
  "Я уже им стал! Я уже давно им стал! Я только думаю, что я хороший... нужен людям... а на самом деле?! Я... соучастник убийства! Я стал соучастником! Я знал про это убийство и ничего не сделал! А мог?! Мог?! Мог!!!"
  И тут же ему вдруг кто-то внутри ответил:
  "А, что ты мог?! Что?!!! Ты не мог ничего! Ты не можешь ничего! Ты дал обед! Ты дал клятву быть таким! Ты не мог это предотвратить! Если ты не хочешь таким быть, тебе нельзя быть служителем Божьим! Тебе нельзя быть священником! Это слишком тяжело для тебя! Если ты вот так все это осознаешь! Ты не мог ничего сделать и сейчас ты мучаешься! Если ты хочешь, просто по мирскому, пойти в милицию, что бы поймать этого страшного человека! Что поймать и судить его... по мирским законам! Ты не можешь это сделать! Потому что не сможешь!"
  Отец Василий вновь налил водки...
  "Вот так, так и есть путь сатаны... это он! Он! Он заставил меня быть таким! Я стал соучастником и никто не сможет меня оправдать! И главное я сам не смогу себя больше оправдать!"
  Священник встал и, задрав как-то картинно голову к потолку завыл, словно волк.
  Он выл протяжно, и казалось бесконечно. Тупой низкий звук, леденящий кровь прорезал помещение комнаты. Он выл и, слезы катились по его щекам. Зажмурив глаза, отец Василий, словно пытался отстраниться от этой страшной действительности, перенестись из комнаты в другое измерение, в другую жизнь.
  Его вой прервал сильный стук во входную дверь. По ней кто-то барабанил кулаками. Отец Василий нехотя сделал звук на проигрыватели потише и поплелся открывать.
  Щелкнув замком, он не глядя, распахнул дверь и, развернувшись, зашаркал обратно в комнату. В проеме двери стояли двое, это были мужчина и женщина. Она высокая стройная брюнетка лет тридцати, он низкий толстенький лысик с округлым лицом. Оба в недоумении смотрели на священника в тренировочной форме.
  - Батюшка! - воскликнула брюнетка. - Ну, сколько можно? Уже два часа ночи! У нас дети спать не могут от вашей музыки и какого-то воя! Кто тут у вас воет?! Хватит, наверное!
  - Да... отец Василий... в конце то концов... спать охота... мне вставать завтра... рано... - вторил супруге лысый.
  Но, отец Василий на это воззвание не среагировал, он прошел в комнату и, плюхнувшись в кресло, взял бутылку водки и сделал большой глоток из горла.
  Соседская чета медленно и нехотя прошли за хозяином. Он оценивающе окинули взглядом комнату и, покачав головами, уставились на священника в ожидании. Тот сидел спокойно и отрешенно смотрел в окно. Он делал вид, что рядом с ним нет никого.
  - Батюшка... ну что вы так себя ведете? Вы же... вы же должны быть образцом... примером, а вы... вон пьете, как запойный, опустившийся мужик! Неужели вы Бога не боитесь? - брюнетка сказала это робко и неуверенно.
  Было видно, что она чего-то опасается, и как оказалось в дальнейшем, она была права. Лысый дернул ее под локоть и заискивающим голосом молвил:
  - Отец Василий можно я выключу музыку...
  Священник посмотрел на соседей, мутным от водки взглядом и сурово сведя домиком брови, буркнул:
  - Не смей!
  - Батюшка... это уже не смешно! Побойтесь Бога! Два ночи... - воскликнула брюнетка.
  Священник поднялся медленно, словно раненный на арене гладиатор. Он встал, широко расставив ноги. Соседи ждали обреченно и с ужасом в глазах.
  - Ты лучше Бога-то не трогай! Ты какое имеешь право, вот так говорить?! Про Бога?!!! Про совесть?! А она у тебя у самой есть?!
  - Батюшка это уже слишком... - залепетал лысый.
  - А ты подкаблучник, вообще замолчи! Ты свою жену не научил жить по совести... что с тебя взять!
  - Знаете, что! - брюнетка встала в картинную позу подбоченившись. - Я не собираюсь терпеть ваши оскорбления и хулиганские выходки, вот теперь точно пойду к вашему руководству! К архиепископу! Пожалуюсь и расскажу, как вы себя тут ведете!
  - Что?!!! - взвыл отец Василий. - Жаловаться?! Вы только и можете, что жаловаться! Просить! Требовать! А сами-то, что? Сами-то, что вы можете?! Что вы сделали для людей, для Бога! Вы все только и делаете что, что-то хотите от Бога и остальных! А сами? Сами, что вы можете дать?! Почему вы ничего не говорите про то, что вы можете дать! Вы мелкие людишки, которые считают, что они живут по правилам, по чести, по совести! А если вас рассмотреть так это вы и есть первые грешники! Вы послушное и безликое большинство! Вы кто и несете в мир равнодушие и смирение пред подлостью и невежеством! - священник угрожающе двинулся на соседскую чету.
  Брюнетка и лысый были вынуждены ретироваться, они, поспешно отступая к входной двери. Батюшка шел на них как разъяренный носорог. Он, низко опустив голову и сжав кулаки, прогонял их со своей территории.
  - Идите отсюда ничтожные и жалкие людишки! Из-за таких, как вы и происходят в жизни нашей грешной многие страшные деяния! И я непроизвольно сам стал такими, как вы! Я вас покрываю пред Богом! И это мой грех великий! прости меня Господи! Грех мой потому как эти вот оскотиневшиеся люди меня сделали своим пособником! Своим холуем! - резкий батюшкин бас звучал, как на службе в храме.
  Соседи выскочили на лестничную площадку и засуетились, брюнетка истошно закричала:
  - Вызывай Петр милицию! Вызывай! Пусть этого попа усмирят!
  Отец Василий со всего маха захлопнул входную дверь. На площадке еще какое-то время слышалась возня и обрывки фраз. Священник громко икнул, он поплелся в комнату. Там опять приложился к бутылке. Отхлебнул из горлышка и, покосившись на иконы и образа в углу, рухнул, как подкошенный. Он встал на колени и несколько раз, ткнувшись в пол лбом, забормотал молитву. Потом он еще раз приложился к бутылке и окончательно развалился на ковре. Свернувшись калачиком, он нежно обнял стеклянную тару с водкой и уснул с неподдельной невинной улыбкой на устах.
  Проснулся он от того, что кто легонько пнул его в бок. Когда священник раскрыл глаза, то увидел, что над ним стоят двое в милицейской в форме. На патрульных были надеты бронежилеты. В руках автоматы с коротким, словно откушенным стволом. Отец Василий с любопытством уставился на незваных гостей.
  - Это ты, что ли тут буянишь?! А?! - спросил один из милиционеров.
  - Что?! - возмущенно пробасил отец Василий.
  - Вставай, давай! Чудик! - грубо крикнул второй милиционер.
  - А ну, пошли отсюда бесы! - заорал протяжно священник.
  Милиционеры переглянулись. Затем молча, как-то синхронно и неожиданно навалились на отца Василия и, заведя ему руки за спину, защелкнули на них наручники. Один из патрульных приговаривал:
  - Вот так рокер полуночный! Сейчас мы тебя научим тишину любить! Ты, почто соседям спать-то не даешь?! Волосатик?!
  Отец Василий, прежде чем понял, что с ним произошло, был уже скован ловкими милиционерами. А когда осознание несвободы пришло священник завыл дико и страшно, наводя ужас на всех кто был в его квартире, а были в комнате, кроме милиционеров, соседская чета - брюнетка и лысый, а также бабка из квартиры напротив, которая словно колдунья в халате и платочке на голове, ехидно смотрела на корчившегося на полу священника.
  - А ну! Аспиды! Что ж вы делаете?! Что ж вы делаете души ваши поганые?!!! Что ж вы творите супостаты?! А ну, раскуйте меня поганцы! - ревел, как раненный буйвол, священник.
  От первых криков оцепенение прошло и теперь на скованного священника все смотрели с каким-то чувством любопытства и брезгливости.
  - Вот Хворостовский! Мать его! - хохотнул один из милиционеров. - Он, что тут у вас, вот такие арии, часто заводит?!
  - Да нет... совсем редко... - ехидно буркнула брюнетка.
  Бабка из квартиры напротив, размашисто перекрестилась и плюнула куда-то в сторону несчастного отца Василия:
  - Вот ирод... так напился! А батюшка еще...
  Отца Василия подняли под мышки и поставили на ноги. Он немного пришел в себя и обвел всех присутствующих мутным взглядом. Затем грустно рассмеялся и, покачав головой, спокойно и обреченно буркнул:
  - Вот вижу, все довольны... как все у нас просто... для счастья нужно, что бы человека, что рядом унизили при тебе... тогда счастье тебе придет. Эх вы... люди... божьи...
  - Ну, что писать заявление будете? - спросил один из стражей порядка брюнетку.
  - Конечно, буду! - вызывающе прикрикнула в ответ соседка.
  - Так пошли в машину. Там напишите. А мы пока его выведем.
  - Вы не имеете права меня забирать из моей квартиры! - пробубнил отец Василий.
  - Имеем... это ты там, в дежурной части будешь свои права качать... а нам дана команда тебя, как злостного буяна доставить в отдел милиции... и там пусть с тобой разбираются! - отмахнулся второй милиционер.
  - Я жаловаться буду! - угрожающе, но спокойно сказал отец Василий.
  - Жалуйся... - пожал плечами первый патрульный.
  - Я одеться хочу... расстегните мне руки... не поеду же я раздетый... дайте мне одеться... - потребовал священник.
  Милиционеры переглянулись, один из них кивнул головой. Патрульный достал из кармана ключи от наручников. Отец Василий повернулся к нему спиной. Через мгновение руки его были свободны. Священник прошел в свою спальню и, открыв шкаф, принялся натягивать рясу. Патрульные ждали, с любопытством рассматривая внутреннее убранство жилища священника. Один из них кивнул на большой шкаф с огромным количеством книг в основном православной и религиозной литературы на полках. Тома стояли в золотых переплетах, с красивыми вензелями на корешках. Милиционер покачал головой.
  - Библиофил!
  Второй покосился на иконостас, что был устроен в правом углу комнаты и с любопытством рассматривал старинные иконы.
  - Слушай... он, что поп что ли?
  - Да хрен его знает... - но милиционер не договорил от неожиданности.
  Перед ними стоял высокий статный священник в черной длиной рясе и большим позолоченным крестом на груди. Он степенно перекрестил патрульных и мрачно сказал:
  - Ну, что братья поехали в тюрьму?
  Опешившие милиционеры в испуге попятились и закивали головами:
  - Да... поехали
  Они вышли на площадку, где собрались соседи-ротозеи. Люди смотрели на человека в рясе и ухмылялись. Кто-то откровенно зло улыбался. Старуха из квартиры напротив, скорчила гневную гримасу и зашипела:
  - Напялил рясу! Как совесть-то позволяет!
  Но, в ответ батюшка лишь перекрестил сварливую женщину. Отец Василий остановился у брюнетки и пьяных голосом спросил:
  - Ты считаешь, что все на свете решается вот так! Просто... вот так, чужими руками?! Ты стала завистливым и мелочным человеком! Стала алчной и жадной! Тебя нужно наказать.
  - Ах, да! Уж не вы ли батюшка будете меня наказывать! Уж не вы ли будете решать, какую кару мне понести?! - зло бросила брюнетка в ответ.
  Отец Василий тяжело вздохнул и, повернувшись, двинулся вниз по лестнице. На ходу он еле слышно буркнул:
  - Может и я... если не я, то кто?!
  Патрульные робко шли сзади него. Человек в рясе смущал их. Такого нарушителя они еще не задерживали. Милиционеры чувствовали себя неловко.
  На улице их ждал милицейский УАЗик. Белый автомобиль с синими полосами по бокам. Наверху две мигалки. В машине сидел водитель. Он удивленно смотрел на священника. Семенившие сзади милиционеры услужливо обогнали отца Василия.
  Один из патрульных распахнул заднюю дверку УАЗика:
  - Садитесь батюшка...
  - А разве, задержанных перевозят не в заднем отсеке с решетками?! - ухмыльнулся священник.
  - Да конечно... но мы не повезем же вас там... - смущаясь, ответил второй милиционер.
  - Ну и на этом спасибо... хотя для меня делать исключение в принципе лишнее... я бы и в клетке проехал... - он уже собрался сесть в УАЗик, но задержался.
  Взгляд его упал на рядом стоящий автомобиль. Это была почти новая иномарка. Красивые формы заграничного авто, ласкали глаз. Элегантные разводы и блестящая полироль на крыльях. Машина смотрелась дорого.
  Священник повернулся и, вздохнув, спросил:
  - Погодите... у меня есть к вам вопрос...
  - Что?
  - У вас есть ручка кривого стартера? - загадочно спросил священник у водителя.
  - Хм, есть... конечно... а что?
  - А вы не могли бы ее мне показать?
  Патрульные переглянулись с загадочными лицами. Водитель пожал плечами и, хмыкнув, вытащил из-под своего сиденья кривую, черную стальную ручку. Он протянул ее батюшке:
  - Вот... что его смотреть.
  Священник взял в руки стальной изогнутый стержень и покачал головой. Патрульные насторожились и попытались подойти поближе. Но, в этот момент, батюшка поднял кривой стартер над собой словно икону и дико, как-то по-звериному зарычав, кинулся в сторону иномарки. Он подскочил к дорогой машине и завопил:
  - Эта железяка испортила человека! Мою соседку хорошую женщину Валентину! Она превратилась в алчную и злобную особь! И поэтому этот кусок металла нужно изничтожить! - священник, что есть силы, врезал стальным прутом по боковому стеклу, оно разлетелось в мелкие осколки.
  Затем он разбил стекло у второй дверки и вынес заднее. Патрульные с диким ужасом смотрели, как священник методично лупит по машине кривым стартером. Скрежет металла и хруст стекла.
  - Что вы стоите?!!! Валите его!!! - взвизгнул водитель УАЗика.
  Патрульные бросились к отцу Василию и попытались пресечь его вакханалию.
  Но, не тут-то было!
  Священник раскидал милиционеров, как котят и продолжал осыпать машину ударами. Автомобиль уже лишился фар. Весь капот его был во вмятинах.
  Вдруг где-то в стороне раздался дикий женский голос. Это брюнетка неслась с воем пожарной машины к обезумевшему погромщику в рясе.
  - А-а-а!!!.. Помогите!!!..
  Патрульные вновь предприняли попытку свалить обезумевшего попа на землю. Но, вновь попытка не увенчалась успехом. Водитель УАЗика видя, что его напарники не могут совладать с разъяренным священником, бросился к ним на подмогу. В руках у него была длинная резиновая дубинка. Он, что есть силы, ударил ей по спине отца Василия. Тот взвыл от боли и рухнул на колени. В этот момент, патрульные оседлали его, как верблюда бедуины и заламывали ему руки. Но, отец Василий вновь сумел освободиться от их хватки. И хотя из его рук вырвали железный прут, он кинулся на машину вновь и, схватившись за антенну, которая торчала из капота, рядом с лобовым стеклом, сумел завязать ее в узел. После этого его вновь оглушили ударом дубинки. На этот раз резиновый прут опустился на голову. Батюшка упал. Вокруг визжали и кричали люди. Несмотря на поздний час, во дворе дома, собралась значительная толпа. Такого представления из них явно никто никогда не видел. Милиционеры все-таки сумели заломить руки отцу Василию и застегнули на них наручники. Где-то рядом безутешно рыдала брюнетка. Она хваталась за бока своей покореженной машины и причитала:
  - Ласточка моя! Надо же... вот сука! Вот сука!
  - Спокойно граждане... расходитесь... ничего тут интересного нет! - вопил патрульный.
  Он был явно в шоке. У милиционера тряслись руки, и дергалась мышца на щеке. Он взволновано поглаживал по своему автомату Калашникова и тяжело дыша, приговаривал:
  - Вы гражданочка... тоже с нами, тоже с нами... как потерпевшая... это ж надо... поп какой буйный!
  Второй патрульный стоял одной ногой на притихшем батюшке и злобно смотрел по сторонам. Водитель УАЗика поднял с земли кривой стартер и, замахнувшись им на лежавшего священника, прошипел:
  - Сука... если б не люди... я б тебе этот стартер в жопу засунул!
  Водитель прошел к своей дверки и, открыв ее, закинул железяку под сиденье. Затем подошел к заднему отсеку для задержанных, растворил зарешеченную перегородку. Сплюнув, он гаркнул своему напарнику:
  - А ну грузите этого ублюдка! Надо ж поп мать твою! Сука! Надо ж поп! Вот тебе и поп! Начитался молитв, что крыша съехала! Вот тебе и поп!
  Патрульные засуетились и подняли под локти батюшку с земли. Ряса его была разорвана в нескольких местах, вся в грязи и пятнах. Лицо испачкано, щеки в ссадинах и царапинах. Отец Василий безвольно подчинился командам и движениям милиционеров. Они втолкнули его в задний отсеет УАЗика и захлопнули дверку. Один из них, Повесив на щеколду маленький замочек, деловито пробубнил:
  - Вот так. Хотели, как человека довезти... сейчас пусть в бичевнике посидит!
  
  
  В дежурной части местного РОВД вечером как всегда была горячая пора. "Стоял" гул и табачный дым. От запахов у нормального человека мутило рассудок. Моча и дорогой одеколон, табак и чеснок все перемешалось на этом "адском пятаке" помещения. Некоторые Задержанные завывали в клетках временами взывая к милиционерам и их совести. Когда в дежурку завели высокого попа черной рясе, все как по команде затихли. Картина напоминала локальный "кусок Преисподней", где "черти и их подопечные" грешники столкнулись с посланцам из другой "структуры сверху".
  Патрульные подвели отца Василия к одной из клеток и хотели было его туда втолкнуть. Но сидящий в углу лейтенант - видимо старший запаниковал:
  - Эй! Вы чё?! Мне этого еще тут не хватало! Видите его к начальнику смены! Туда за стекло!
  Лейтенант махнул рукой нам мутную прозрачную перегородку, за которой у пульта оперативной связи и телефонами сидели два офицера в звании майоров.
  Один из патрульных возразил:
  - Да ты чё! Он несколько минут назад монтировкой расколотил автомобиль! Это минимум на злостное хулиганство тянет!
  - Мне все равно, что он там расколотил! Может и правильно расколотил! Я сказал - веди его к начальнику смены!
  Патрульный дернулся, но выполнил указание лейтенанта. Он подтолкнул попа в спину к дверке, разделяющей это помещение, перегородке.
  Лейтенант испуганно проводил его взглядом и тяжело вздохнув, перекрестился:
  - Господи!!! На все воля твоя!
  - Начальник! Мне волю давай! На нее не у Бога нужно спрашивать разрешение, а у тебя! А это грех! - вякнул один из уголовников из дальней клетки для "задержанных".
  - А ну мать вашу! Вам волю давать вот это грех! - огрызнулся лейтенант и продолжил написание какого-то протокола.
  Тучный краснорожый майор за пультом внимательно смотрел на отца Василия. Второй майор читал протокол. Где-то в углу сиротливо и обреченно пищал факс, выплевывая очередную ориентировку на злодеев.
  - Но как же так батюшка? - спросил краснорожый майор.
  Отец Василий потупил взгляд.
  - Это уголовка. Теперь придется дело возбудить. Ущерб-то не малый!
  - Он как с цепи сорвался... - поддакнул патрульный, что привез попа.
  - А ты вообще помолчи! - осадил его краснорожый. - Не доглядели! Не должны были допустить! Пишите рапорта, еще разберемся, как все произошло?! Кто ему дал кривой? А?! - допытывался милицейский начальник.
  Патрульный виновато отвернулся.
  Отец Василий протер тыльной стороны ладони сухие губы и негромко сказал:
  - Не надо никого наказывать! Я сам за свои грехи отвечу! А что той железяки, так она и есть грех! Она человека испортила! И я ее исправил!
  - Исправил... этот грех несколько сотен рублей стоит! А для грешницы он еще и средство передвижения по городу! Тут батюшка грехи все переплетаются с праведными делами...
  Отец Василий с удивлением посмотрел на краснорожего и ответил:
  - А вы я вижу сын мой... философ? Интересно....
  - Два уж философ! Вы моих студентов видели? Тут такая философия... не дай Бог, как говорится, вы сядьте батюшка вон в углу на скамью и посидите пока... Но я вам вот что скажу. Дело то громкое! Это хорошо если журналисты ничего не пронюхали. А если пронюхали? И еще, вот вы в рясе сидите, снимите ее не привлекайте внимания. А я пока позвоню к вам в епархию и сообщу так сказать о случившимся. Дело-то заминать надо!
  Отец Василий вздрогнул. При слове "епархия" у него защемило в сердце и потемнело в глазах.
  Он окончательно испугался и осознал, что натворил вечером.
  Нет, конечно некое напряжение от содеянного оставило червоточину в его совести, но где, то там в глубине подсознания он все-таки как мог, оправдывался.
  Он уверял сам себя что прав!
  "Я конечно грех совершил! Но был ли грех?! Это ж надо так было со мной, вернее с верой! Эта соседка... она сама спровоцировала! Но, я ведь делал все, что бы достучаться до Всевышнего! Всевышний он должен заметить, что твориться вокруг меня! Всевышний должен остановить это! Люда, Людочка! Нет, твоя смерть не должна была произойти! Нет! Ты невиновна! невинна! Ты умерла из-за меня, но ведь и я! Я не морг остановить того изверга, ведь исповедь перед всевышним святая! Святая и я поступил правильно! И всевышний должен был его остановить!"
  Мысли путались, но отец Василий все равно как-то безразлично относился к последствия. Мирская жизнь это грех. Он и окунулся в грех. Что тут такого?
  Но вот при слове "епархия! отец Василий испугался. Испугался даже мало сказано!
  Он понял, что сейчас владыка узнает о его погроме и тогда. тогда его могут просто лишить сана! Лишить сана!
  "Господи, это смерть для меня! Смерть! Ты видишь - я живу только тобой! Ты видишь! Нет! Ты не видишь, а почему? Я боюсь владыку-епископа, твоего раба и помощника, но он человек! Он все равно грешен! И он может принять грешное решение!"
  Отец Василий зажмурился. Ему захотелось пить. Сильно захотелось воды.
  Он сглотнул, но промолчал. Он не хотел вообще издавать звуков.
  "Почему я боюсь епископа? Почему я его так боюсь? Что это за страх? Страх основанный на подчинении, страх основанный на подавлении своего достоинства! Но это неправильно!"
  Отец Василий вспомнил, что епископ, владыко Афанасий, был человеком резким и суровым. Очень любил можно даже сказать: рабское подчинение и очень ненавидел любое противодействие и непослушание. Он был человеком упрямым и где-то даже злым. Отец Василий понимал, что боялся епископа.
  Да в прочем боялись его практически все в епархии!
  "Но почему так? Почему так все устроено? Почему?! Господи ты видишь, что все, что я сделал так это то, что я согрешил мирской склокой! Господи! Ты должен все видеть!
  Сколько так он просидел на лавке - отец Василий не понимал.
  Очень долго.
  Он сидел с закрытыми глазами и думал, думал, думал...
  Он очнулся, когда кто-то дотронулся до его руки.
  Это был он!
  Это человек, которого больше всего не хотел он видеть в эту минуту!
  Это был отец Андрей, пресс-секретарь епархии и личный помощник владыки. Отец Андрей стоял и пристально смотрел на своего брата по вере. Одет был пресс-секретарь епархии в "гражданку" поэтому больше походил на сотрудника КГБ времен Андропова.
  - Ну, что отец Василий, докатились?! Допрыгались так сказать?! - со злым ехидством спросил отец Андрей.
  В его нотках голоса слышалась радость о поверженном враге.
  Враг?!
  Назвать этого человека врагом? Нет, конечно на это отец Василий не решался. По крайней мере себе не признавался, считая что так он бы: "предал Господа". Но внутреннее отец Василий понимал, что этот человек, что-то вроде самого главного недоброжелателя его жизни.
  А началось все в середине восьмидесятых. Когда двое молодых священников одновременно пришли в епархию служить. Их карьеры вроде развивались параллельно и одинаково. Ненадолго обоих отправили в Свято-Никольский Монастырь под Красноярском, затем в главный храм Канска. И сначала никакой антипатии между Василием и Андреем не было.
  Но в Канске! В Канске как понял Василий - Андрей дал понять своему брату по вере, что терпеть соперника рядом не намерен.
  Он сделал все, что бы отца Василия отправили на полгода в маленькую церквушку одного из районных центров третьим священником.
  Сам же Андрей стал первым священником Канска.
  Василий тогда стерпеть не мог эту незаслуженную обиду и открыто сказал это в личной беседе отцу Андрею. Отец Андрей тогда признался, что сделает все, что бы выгнать молодого священника и лишить его сана.
  С чем было связана эта ненависть, отец Василий не понимал.
  После этого пути их разошлись. Карьера отца Андрея пошла в гору и очень скоро он был в приближении епископа и совсем недавно стал личным пресс-секретарем владыки Афанасия.
  И вот, такая встреча!
  Отец Василий засопел и отвернулся.
  А отец Андрей решил добить врага:
   - Надеюсь теперь владыка примет правильное решение и лишит вас сана. Не могу сказать уважаемый! А что бы это произошло, собираюсь вот прямо сейчас обзвонить все региональные телекомпании. Пусть страна узнает своего героя!
  Но финальные слова разительной гневной речи были смазаны. Отец Андрей попятился, рядом появилась большая тень, и когда пресс-секретарь покосился вбок, то буквально вздрогнул.
  Рядом стоял высокий крепкий старик с длинной пышной седой бородой. Из-под плаща торчала черная ряса. Старец гневно смотрел на отца Андрея и сверлил его своими темными бусинками глаз.
  Повисло молчание, которое прервал старец:
  - Что уже каркаешь ворон? слетелся на падаль? Кусок откусить? Греховодник! А ну пошел отсюда пока я тебя за шкирку не оттащил! И еще! Не вздумай тут скандал раздувать, а то я сам лично перед владыкой вопрос поставлю тебя в дальний приход снарядить вторым, а то и третьим священником! Вздумал тут раскол чинить среди братьев! Как такое тебе в голову вообще пришло?! Как вообще можно сор из избы выносить? Молчал что бы! Молчал как немой! Иди отсюда! Иди вон лучше помоги с потерпевшей и попробуй уговорить ее! Не надо нам всем тут, что бы мы могли от стыда гореть! Ничего хорошего нам всем это не даст! Иди отсель!
  Это был духовник отца Василия - отец Валерий, тот самый который и встретил его первым у ворот храма в далеком восемьдесят четвертом. Уже тогда отцу Валерию было немало лет. Ну, а сейчас он стал настоящим долгожителем, правда, глядя на его фигур нельзя было сказать, что старику уже давно под девяносто. Отец Валерий был настоящим духовным лидером всей епархии и даже сам владыко Афанасий в спорных моментах побаивался его и соглашался с его доводами. И всегда старался принять решение, которое бы не стало раздражением для отца Валерия. Поговаривали, что у отца Валерия есть прямые покровители в Свято-Даниловском монастыре в Москве, в ставке самого Патриарха!
  Отец Андрей хотел было, что-то возразить, но промолчал и ретировался, словно раненный шакал в сказке про Маугли.
  Отец Василий тоже боязливо покосился на своего духовника. Тот вздохнул и покачал головой:
  - Что слов нет?
  - Прости меня отче... - выдавил из себя отец Василий.
  - Бог простит! Ты мне скажи, что за бес в тебя вселился? - сурово насупил брови старец.
  - Не знаю я батюшка... не знаю. Тут в последнее время такое происходит... со мной и миром...
  - С тобой и миром, - грустно ухмыльнулся отец Валерий.
  Он тяжело опустился на скамейку рядом с Василием и помолчав сурово добавил:
  - Ладно, Бог для тебя главное в твоей душе и судьбе. И это хорошо. Нельзя тебе без церкви. Нельзя. Поэтому пойдешь завтра каяться к владыке! Упадешь на колени и раскаешься!!! Он простит. Сана не лишит, и знай, твой грех, это мой грех!
  - Прости меня отче... - вновь пробормотал отец Василий.
  - Я же сказал, Бог простит. И еще, на исповедь завтра вечером ко мне. Исповедоваться тебе надо. Вижу по тебе, что-то ты в себе носишь, что вот так бесами выходит наружу! Бесы сковали твой разум! Бесы... - как то обреченно закончил старец.
  Отец Василий покосился на своего наставника. Ему стало жаль старика. Он сидел хоть и суровой и большой, но казался таким беспомощным.
  Словно какая-то обреченность накрыла его фигуру.
  "Боже! Нет, только не забирай отче моего! Духовника моего единственного! Прошу тебя! - взмолился про себя отец Василий.
  Он вдруг с обреченностью понял. что старец отец Валерий совсем скоро умрет. Уйдет от него и оставит его одного среди этого царства темноты и злобы. Отец Василий вдруг захотел разрыдаться и уткнуться в колени своему духовнику. Почувствовать его теплоту и силу защиты. Но молодой священник сдержался. По щеке горячей оленьей упряжкой по тундре кожи - пробежала слеза.
  Отец Василий вдруг очень захотел спать!
  Уснуть и все! Спать прямо сейчас.
  Их покой прервал красномордый майор.
  Он тихо, но настойчиво заявил:
  - Уважаемые священнослужители. Прошу вас идите в кабинет номер двадцать пять на втором этаже. Там вас ждет следователь и потерпевшая. Нужно решать вашу проблему. Но я ее решать не буду. Сами. И Бог пусть вам поможет, вы ведь так часто к нему обращаетесь. Может он к вам отнесется с особым вниманием! Так что, идите, а мне работать надо.
  Старец встал кряхтя. Зло посмотрел на красномордого и бросил:
  - Богохульствуешь?! Ну... это дело не хитрое. А вот как грехи потом замолить. Дело другое и очень сложно. Но ты с ним не справишься...
  - Так, папаша, прошу, я полемизировать на ваши религиозные темы не хочу. Ступайте с Богом, - отмахнулся красномордый майор.
  Старец махнул рукой и медленно вышел. Отец Василий последовал его примеру. Только сейчас он, встав с лавки, только теперь понял, как у него кружиться голова от похмелья.
  В висках работали маленькие кузнецы. Пить захотелось еще больше.
  "Господи! Скажи мне! В аду так же? Так же плохо как тут на этой грешной земле? Если так же в чем смысл туда отправлять людей?"
  Ответа, конечно, он не ждал. Хотя бы немедленного и быстрого.
  
  
  
  Глава четвертая.
  
  "Благородная истина о пути, ведущем к прекращению страдания"
  
  Четвёртая Благородная Истина раскрывает метод, который ведёт к счастью, благополучию, уменьшению жизненных проблем, а в конечном счёте - к обретению ниббаны - полному избавлению от страданий. Так как этот метод содержит в себе восемь составляющих, он называется Благородным Восьмеричным Путём.
  
  
  Эта была не просто царская комната.
  Это была царская палата!
  Что тут только не было?!
  И огромные фарфоровые вазы. И массивные золотые подсвечники, и могучие пышущие дороговизной и помпезностью ореховые шкафы с полками, закрытыми стеклянными дверками. На этих полках стояли темные тома книг в золотом переплете. На окнах тяжелые темно-бордовые шторы. На стенах картины в массивных позолоченных рамках, сюжет полотен естественно библейский. На полу лежал огромных размеров ковер, бледно бежевый переходящий в светло-серый, с коричневыми вкраплениями. Ковер был толстым и скорее всего персидским. Сбоку длинный полированный стол, покрытый красивейшим лаком, рядом стулья с кривыми ножками и мягкими сиденьями и спинками молочного цвета.
  Во всем этом великолепии какой-то кляксой, черной размазанной, казался маленький коренастый человек в черной рясе с большим золотым крестом на груди. Его голова по форме была похожа на неправильную картошку, лицо круглое немного опухшее, глазки маленькие деловито сновали в щелочках-бойницах. Скудная бородка была седой, но смотрелась как "шутка неопытного парикмахера", который не смог нормально побрить клиента. Зачесанные назад волосы не выбивались из-под круглой черной митры с крестиком посредине.
  Епископ Енисейский владыко Афанасий был таким по образу, но совсем не таким по внутреннему миру.
  И все окружавшие его знали об этом.
  Отец Василий с опаской глядел на владыку и молчал. Сердце его учащенно билось. Надо ж такому случиться, что именно в этот момент в голову отца Василия пришла совсем неуместная мысль:
  "Он, наверное, несчастлив тут! Как тут, в этом кабинете можно быть счастливым?! Нет, он не счастлив. А если, если я ошибаюсь, что он именно тут и счастлив. Ведь если бы он захотел он давно бы переустроил этот кабинет. Но он этого не хочет. Ему нужна эта роскошь! Стоп! А как же Бог?! Как ТО дело, ради которого он вообще нужен на этой земле? Нет, я наверное ошибаюсь. Он человек просто подвластный традициям. "Такой кабинет" просто традиция для епископов. Может быть, он видел подобные "кабинеты" у других епископов, когда был у них в гостях? Конечно, это именно так, ведь епископ, тот человек, который в принципе не может быть человеком, зависимым от денег или роскоши! Это неизбежные условия! Неизбежные! Иначе - зачем он нужен тут на земле Богу, в таком качестве?!!!"
  Отец Василий испугался своих мыслей.
  Он стал рассуждать как обычный мирянин! А это плохо! Не надо поддаваться эмоциям простого мира - не церковного. Но он в последнее время думает как обычный смертный, а это нельзя! Человек, служащий Богу должен оградиться от всего самого нелепого и простого!
  Он священник Святой Русской Православной Церкви!
  Владыко Афанасий молчал.
  Старик сопел и смотрел в окно. Отец Василий вдруг понял, что владыко похож в эти секунды на Сталина. На того страшного тирана, который решал судьбы миллионов и целой страны пыхтя трубкой в окно Кремля.
  Отец Василий вновь испугался. Он опять думал о какой-то ерунде!
  "Господи, а вдруг он хочет быть похожим на Сталина?!!! Нет, не может быть! Грех это!"
  Наконец старик ожил и, повернув голову, посмотрел на отца Василия. Покачал своей митрой и проскрипел:
  - Вот ты думаешь, что Бог от всего тебя убережет?!
  - Я иначе не могу думать... - оправдываясь, пробубнил отец Василий.
  - Так, так, значит, напакостил, пошел в церковь. Встал на колени и помолился?! Все?! И Бог тебя простил?!!
  Отец Василий вдруг понял, что ему не надо вступать в разговор с владыкой Афанасием.
  Это был монолог.
  Да, да МОНОЛОГ.
  Просто такая форма монолога похожая на диалог, но при этом ответы собеседника тут не важны и не существенны! Все равно "главный" будет говорить то, что считает нужным, а не то, что необходимо при диалоге и отец Василий решил молчать.
  А владыко Афанасий продолжал:
  - Встал на колени! Бог милостив! Бог простит! А еще можно скрываясь под личиной служителя Бога просто так вот вести свою игру! Нет, дружок! Нет, огрызок! Так не бывает!
  Странно прозвучало: "дружок и огрызок".
  - Так не бывает козлик наш ретивый! Думаешь, я сам пуританин?! Сам вон пост держу? Да пытаюсь! Но не всем Бог дает делать это! Но показывать этим мирянам нужно лишь самое богоугодное! А иначе все! Рухнет Вера наша! Как рухнула в двадцать первом году, прости Господи! - и владыко размашисто перекрестился. - Рухнула и еще не известно - восстановилась ли?! Церкви-то и отстроить можно, а вот веру?!!! Кто придет в них в новые церкви?! Отстроить трудно! И ты, ты огрызок пытаешься ломать это Святое дело? Не позволю!
   Владыко кричал как бегемот во время гона, широко раскрыв рот.
  Отец Василий вздрогнул, у епископа был такой мощный и низкий голос.
  - Не по-з-во-лю-ю-ю! - ревел владыко Афанасий.
  Отец Василий зажмурился от страха.
  И тут повисла тишина. Епископ медленно подошел к молодому священнику и, посмотрев на него снизу вверх властно рявкнул:
  - На колени!
  Отец Василий непроизвольно согнулся в коленях и словно убитый на поле боя, рухнул на дорогой персидский ковер.
  Он стоял на коленях, не отрывая глаз. А владыко все продолжал читать свой бесконечный и страшный монолог:
  - Ты, что не помнишь? Как в Святом писании сказано?! Ибо одного будет ненавидеть, а другого любить! Или одному станет усердствовать, а другому радеть! Не можете служить Богу и мамоне!! Ты считаешь, что служишь господу, а на самом деле мамоне! Это я не о тебе, а о всех нас! Ты служишь самому себе! И это страшно! Нельзя это допустить! Я долго думал, как поступить с тобой? Хотел даже сана тебя лишить! Но ты столько лет в церкви нашей и ты где-то в душе правильный человек! А церковь наша добра и не мстительна! Да и умные люди подсказали мне, что у нас не все в епископате тут правильно. Не все!
  Отец Василий стоял на коленях и уже начал склоняться ниже, что бы поцеловать ноги владыки, он вдруг захотел схватить его за икры и разрыдаться от: "радости прощения".
  - Так вот у нас самая большая проблема-то, как оказывается - не восстановление церквей и не деньги, на которые храмы построить можно, а знаешь какая проблема, вот и не знаешь, а проблема в неправильно распределении наших лучших людей! Все опытные и более-менее инициативные уже давно тут в Красноярске, Канске да Ачинске, уже давно тут все переполнено! А на окраинах, на окраинах пусто! Как в пустыне! В той пустыне, где, страждущим общение нужно, с Богом! И это общение для многих как глоток свежего воздуха сейчас! Так вот я принял решение, принял, его с трудом но принял, я решил направить тебя в пустыню эту самую, правда не синайскую а пустыню ледяную, злую и далекую. В пустыню таймырскую! На север поедешь огрызок! На север! На Таймыр путь твой! Бог так решил и я с ним! Путь твой не легок, но испытание это ты пройти должен!
  Отец Василий вздрогнул и приподнял голову, он с удивлением смотрел на владыку.
  Снизу вверх, как раб с древнем Риме, смотрит на гражданина, или сенатора, как раб смотрит на господина своего!
  Он смотрел на этого коренастого толстенького человека в рясе и удивлялся.
  - Я принял решение, что ты поедешь настоятелем церкви в городок Кустук! Слышал про такой? А если и не слышал, то услышишь и узнаешь! Так вот в этом самом Кустуке на Таймыре окромя пяти тысячи душ есть самая большая и великая вещь - храм Святого Андрей Первозванного! Храм там стоит! Слышишь огрызок?! Да не просто храм! А Большой настоящий каменно-деревянный! С золотыми куполами! И вся красота этого храма в том, нет, не правильно я тебе глаголю... говорю то есть... а знаешь какая самая большая красота этого храма?!
  - Н-е-е... - это был: толи крик души, толи ответ на вопрошание владыки.
  Тот ухмыльнулся и, крякнув, брезгливо покосился на стоящего на коленах у его ног человека.
  - А вся прелесть и сила этого храма в том, что он единственный, постоянно действующий в мире на такой северной широте! Понимаешь! Есть храмы и севернее, но они так... стоят, пустуют до того времени... пока туда батюшка долетит или на оленях не доедет. А этот, Святого Андрея Первозванного, в Кустуке, тем и хорош, что там постоянно ежедневно службы идут, потому как там есть настоятель, там есть клир, там есть старшина, там есть своя маленькая община, своя маленькая жизнь! Там на семьдесят третьей широте за Полярным кругом есть постоянно действующий храм! Вот какая честь тебе досталась. А почему отца Федора, который до тебя там настоятелем был, назад отправляю, так пять лет он там, пять лет, сил говорит больше нет! Взмолился! А если честно, то спиваться стал огрызок! Как и ты - огрызок! Но тот-то хоть на Севере в таких условиях, а ты вон тут, пакости разводишь! Короче! Поедешь в Кустук настоятелем! Если нет - снимай рясу! И все, точка! Слово моё сам знаешь - железное! Я если простил или что решил - назад ни-ни! Так что давай помолись тут и вставай, иди, собирайся! А то там, в Кустуке заждались тебя! Благодарить не надо! Руку вот поцелуй и всё! - последние слова звучали как издевательство.
  Отец Василий непроизвольно заплакал, он с трудом заставил себя облобызать руку владыки.
  Тот брезгливо вытер ее носовым платком и, повернувшись, махнул рукой и двинулся в угол своей огромной комнаты. Там в углу висел настоящий иконостас. Несколько больших и красивых икон. Владыка замер, затем размашисто перекрестился и забормотал себе под ос молитву.
  Отец Василий вдруг подумал, что жизнь его в принципе закончена.
  "Ну, что тут еще осталось? Говорили все, пройти испытание! Пройти! Поехать туда на этот Таймыр! Но это все для меня как для священника! Все! Мои прихожане! Мои проповеди! Это ссылка причем ссылка до конца дней! Я окончен как церковник! Бог мне не помог! О чем это я?!!!.. Господи! Прости мне слабости мои секундные! Это ты даешь испытание! Ты и я готов к нему! И все же... Господи за что так?!"
  Отец Василий несколько раз прочитал молитву с закрытыми глазами. Он крестился и бормотал себе под нос, что-то яростное!
  Это заметил владыко. Он с любопытством следил за огромным священником, стоящим на коленях в центре его кабинета. Епископ тяжело вздохнул и, перекрестил отца Василия, а затем обреченно махнул рукой.
  Отец Василий медленно поднялся с колен. Перекрестился и посмотрел затуманенным взором на владыку Афанасия. Тот кивнул и показал на дверь, давая понять, что аудиенция закончена. Отец Василий повернулся и обреченно поплелся прочь...
  В приемной его ждал еще один неприятный сюрприз. Его там встретил отец Андрей - пресс-секретарь епархии. Завидев своего недруга, отец Андрей грустно улыбнулся и сказал негромко:
  - Следуй за мной батюшка Василий, следуй за мной... - это был почти приказ.
  Отец Василий, был словно под гипнозом поплелся на этот раз на зов своего недоброжелателя. Отец Андрей был в рясе и смотрелся очень пафасно и стильно, хотя ряса вроде ничем не отличалась от похожих снующих по коридорам в здании епархии рас.
  Пресс-секретарь завел отца Василия в свой кабинет. Закрыл за собой дверь, причем на ключ. Он внимательно посмотрел на своего визави и сказал:
  - Сядь отец Василий, мне есть, что сказать тебе.
  Отец Василий опустился в кресло в углу. Он не хотел смотреть в глаза этого человека и поэтому опустил голову. Отец Андрей вздохнул и молвил:
  - Ты прости меня отец Василий. Меня, правда, словно бес попутал. Прости за обиды. Я не прав был.
  - Да теперь уж можно просить прощения. Когда я раздавлен и уничтожен практически... - ответил грустно отец Василий.
  - Ну, грех говорить так! Почему же уничтожен? Нет, не уничтожен! Ты просто пройдешь еще одно испытание перед Господом нашим! И все! Сана ты не лишен, а то, что в ссылку тебя отправили, так по-другому нельзя. Понимай, нам сейчас дело уголовное заминать надо, ущерб возмещать! С тебя-то вон, что взять?! Квартиру же ты продавать не будешь?! Так вот, владыко распорядился на это средства выделить. И я сам займусь этим. Так что об этом беспокоиться тебе не надо!
  - Спасибо хоть за это...
  - Да ты не печалься. Поговаривают... это я тебе по секрету в знак примирения сообщаю... - шепотом сказал отец Андрей. - Владыку нашего переводят куда-то поближе к Москве, а значит, что приедет новый епископ и тогда есть шанс вернуться из ссылки...
  Отец Василий вздрогнул, и внимательно посмотрел на отца Андрея. Но через секунду взор его затух и он, опустив глаза, сказал со скепсисом:
  - Да уж вернешься. Кто мне поможет-то в этом? Уж не ты ли... как я понял, ты туда меня загнал...
  Отец Андрей стал хмурым. Он насупился, тяжело вздохнул и ответил:
  - Дурак ты батюшка, дурак. Никуда я тебя не отправлял. Тут напротив, все были уверены, что тебя на месте оставят. Владыко твердость проявить хотел к этим всяким журналистам и их брехне в эфире. Показать хотел, что своих не сдает! Ни при каких обстоятельствах! Но, потом передумал...
  - Кто ж тогда его надоумил на такую ротацию? - с подозрением спросил отец Василий.
  Отец Андрей насупился и скривил лицо. Он напрягся, как-то затаился, но потом махнул рукой и сказал:
  - Эх, хотел умолчать. Да ладно скажу. Скажу. Хочешь, верь, а хочешь, нет. Посоветовал отправить тебя на Таймыр твой духовник отец Валерий. Вот так-то!
  Отец Василий вспыхнул и сжал кулаки:
  - Что?!!! Врешь!!! Врешь!!! Не мог отец Валерий так поступить! Он мне как отец!
  Пресс секретарь обиженно отмахнулся от него:
  - Ну, вот я же говорил, хочешь, верь, хочешь нет. А, что бы убедительней было - вот тебе крест! - отец Андрей перекрестился три раза. - А ты его сам спроси! Сходи и спроси!
  Отец Василий скис, он кивал головой и загадочно посмотрел в окно. Затем он как в забытье подошел к двери и дернул ручку. Но открыть не смог. Трясущимися руками кое-как покрутил ключи. Рванул на себя и все-таки вышел коридор.
  Отец Андрей печально смотрел ему в след и качал головой.
  
  
  
  Сначала отец Василий идти исповедоваться своему духовнику не хотел. Он вообще не хотел его видеть. Если это правда о чем говорит пресс-секретарь епархии, то отец Валерий просто издевается над ним!
  Обида сковала разум отца Василия.
  Но, через несколько минут он все же передумал. Причем сделал это он в маленьком храме, внутри управления епархии. Это скорее была часовенька. Храмом назвать маленькую комнатушку было нельзя.
  Не осознавая, сюда забрел отец Василий. Он простоял на коленях минут десять в молитвах и вдруг почувствовал, как ему полегчало. Или, по крайней мере, так показалось.
  "Спасибо тебе Господи, что даешь мне силу! Спасибо тебе! Прости меня раба твоего, что я такой слабый. Всему виной именно мирская похоть, она меня развращает! Я не могу ей противостоять!"
  Он захотел увидеть отца Валерия. С какой-то яростной силой! Нет не с ненавистью, а с обиженной надеждой! Услышать и узнать, почему все так? Почему духовник так суров с ним?
  Длинные пафосные коридоры епархии. Дорогие ореховые двери с позолоченными петлями и табличками на них. Красивые урны по углам в виде ваз. Паркет на полу отполированный до нездорового блеска.
  И тени...
  Призраки каких-то людей в рясах снующих мимо. Отец Василий друг понял, что не знает многих из них. Жизнь епархии кипит. Обычная будничная жизнь.
  Проходя по коридорам епархии, отец Василий словно наткнулся на тупую и противную мысль:
  "А ведь как все тут похоже на чиновничьи кабинеты? Как все тут похоже?! Неужели и в аду, и в раю, есть такие же "проклятые коридоры" с дверями и табличками на них! Человек копирует ад и рай?! Это допускает Всевышний?!!! Или он, по какому-то ироничному и может быть жесткому искушению позволяет создавать все это! Словно надсмехаясь - "то ли еще будет! У вас все еще впереди!" Пройдите "первую пробу" там, на грешной земле! Нет, Господь всемилостив и не может так поступать с рабами своими!"
  Кабинет отца Валерия находился в самом углу. Эта была стандартная комната с большим окном. По сравнению с кабинетом епископа у отца Валерия конечно обстановка была куда скромнее, если даже не сказать совсем простая, может даже спартанская. Минимум мебели. Диванчик в углу. Иконы под лампадкой много шкафов с книгами и стол у окна.
  Отец Валерий встретил его сурово. Недоверчиво вглядываясь в лицо отца Василия, старик поглаживал свою густую бороду. Духовник кивнул на диван и перекрестился.
  - Что, похож я на чинушу в этом кабинете?!
  Отец Василий вздохнул и грустно улыбнулся:
  - Как вы батюшка все тонко чувствуете?! Знаете, шел я к вам и думал именно об этом.
  - А, что тут чувствовать?! Да, эти коридоры развращают. Заставляют нас быть похожими на мирян! Но это не от хорошего! Иначе нельзя! Больше их! Просто больше! Тех кто живет думая о Боге лишь когда приспичит! Когда нужно вспомнить! Для них Бог удобный вариант решения проблем! И таких людей к сожалению на грешной земле большинство! Вот и вынуждены мы, жить как они. А это грех! Ведь надо-то по-другому. Обратно надо! Надо что б они жили как мы! Но, пока это недостижимо! Вот и беру грех на душу, живу тут, полдня! Благо потом в храм. И служба и проповедь! Но коридоры эти немного удручают! - отец Валерий перекрестился и, вздохнув, махнул рукой. - Эх! Да что там развращают, жить трудно среди всего этого скотства!
  - Так вы бросьте все! И только храм! Оно ведь и душе приятнее! - робко заметил отце Василий.
  - Душе говоришь... душе может и приятнее, а вера как? Вера? Наша с тобой вера? Она как? Ее под нож?
  - Почему под нож...
  - Да потому, потому что сюда вместо меня придет другой, другой человек типа твоего дружка отца Андрея! Он знает, как себя в этом кабинете-то вести! И все! Все перевернется!
  - Что ж у нас настолько вера слаба, что может от одного человека перевернуться?!
  - Хм, слаба... от одного.... Тот и дело, что не одного! То-то и дело! Нет веры в новых людях! Той, искреннее и даже можно сказать фанатичной! Обмельчал народ-то наш!
  - Вы что ж такое говорите батюшка?! - испугался отец Василий и перекрестился.
  - А, что я такое говорю?! Что?!!! Я говорю правду! И, правда, куда больше нужна Богу, чем лесть сладостная!
  Отец Василий напрягся:
  - Просто ... от слов ваших страшно становится... а, что делать-то?!
  Старик ухмыльнулся:
  - Делать?! Да, что делать! Веру нужно нести и сохранять! Вот что! А тут...
  Отец Василий посмотрел на духовника. Старик совсем сдал. Отдышка и морщины. Какая-то печать обреченности на лице.
  Духовник закрыл глаза и перекрестился. Он задрал голову куда-то в потолок и словно искал там кого-то взором сквозь веки.
  - А что делать-то? - повторил вопрос отец Василий.
  - Делать... делать... как будто у меня есть ответ. Нет ответа прямого. Но, я знаю точно... что тут душа оскотинивается. И я все больше и больше грешен. Делать... противно и душно мне тут отец Василий!
  - Да, я так и понял... мне отец Андрей сказал, что это вы меня порекомендовали перевести на Таймыр... это правда?
  Духовник ответил не сразу. Он повернулся и, пройдя к иконам, прочитал молитву. Отец Василий ждал. Он с тревогой следил за старцем, ему хотелось, чтобы тот сказал ему что-то хорошее. Что-то обнадежившее!
  Отец Валерий крестился пред иконой медленно. Словно раздумывая о том, как правильно опускать руку и поднимать ее.
  Наконец он не поворачиваясь, грустно, сказал:
  - Господи, да это же просто! Я... отец Василий... тебе лишь добра желаю! Я хочу тебя именно от этой мирской скверны оградить. Там на Севере... все по-другому! Там жизнь трудней физически, но проще духовно! Вот почему! Вот почему ты поедешь на Север.
  - Значит это... правда... - тяжело вздохнул отец Василий. - Вот так поедешь... на Север. Как страшно. Страшно батюшка. Вы так решили и все.
  - А ты хотел по-другому? Хотел?! Признайся?!!! Ты хочешь остаться, тут, в тепле, красоте, в простоте?! Хочешь?!!! Это искушение отец Василий! И очень сильно искушение! Вот от него я тебя-то и отгородить пытаюсь! Ты чист душой, но падок до всего близкого! И это близкое тебя погубит! Я вижу!
  - Погубит?! Да я там, на Севере могу погибнуть! - сокрушался отец Василий.
  - Значит, так будет угодно Богу...
  - А может, ему было бы угодно, что бы я больше пользы тут принес? Проповедуя?
  - Ты так считаешь? Ты, правда, так считаешь?!
  Отец Василий засомневался. Сомнения немного напугали. Он, правда, не знал, как ответить духовнику. Сказать то что думаешь, или то, что тот от него ждет. И старик уловил это смятение. Он грустно улыбнулся и перекрестившись тихо сказал:
  - Ты уже начал гнить! Начал! Ты раздумываешь, сказать ли мне правду или сказать красиво! А это уже страшно! Езжай на Север! Проповедуй! Неси божье слово! Неси веру! Тебе самому легче будет! Ты уже боишься говорить правду!
  - Нет... нет... все не так... просто все как-то навалилось...
  - Я вижу! Вижу! Ты стал другим! У тебя что-то произошло в душе! Произошло! Излом какой-то! Тебе надо мне открыться! Сказать, что накопилось! Вставай на колени! И говори! Говори исповедуйся!
  Отец Василий тяжело дышал. Он, закрыл глаза и несколько раз перекрестился. затем поднялся с дивана и посмотрел каким-то мутным взглядом на иконы в углу. Маленькая лампадка горела еле заметным маячком в полумраке комнаты. Отец Василий медленно опустился на колени. Старик подошел. Отец Василий почувствовал его тепло и дыхание. Духовники медленно перекрестился и положил руку на плечо своего ученика. Он всегда принимал у него исповедь вот так, без епитрахили. Он принимал у него истину вот так. Просто и как-то по-отечески.
  - Боже! Спаситель наш! Иже пророком твоим Нафаном покаявшемуся Давиду о своих согрешениях оставление даровавый и Манассиину в покояние в молитву приемый. Сам и раба твоего... Василия...
  Отец Василий вздохнул.
  - Скажи мне сын мой... что гнетет тебя больше всего! Что гнетет тебя и ты не можешь жить по законам божьим...
  - Я... я... не знаю... эта девушка... послушница... она... погибла...
  - У тебя были мысли о ней не такие как о сестре твоей? Ты возжелал ее? - осторожно спросил отец Валерий.
  - Да... я... видел ее в другом обличие... я видел... ее как женщину... я видел ее... совсем по-другому!
  - Это грех сын мой... большой грех... ты не должен так смотреть на нее...
  - Она погибла... прости меня Господи... она погибла...
  - Даже в воспоминаниях ты не должен видеть ее так... ты должен гнать эту мысль...
  - Но сейчас ... сейчас она мне не дает покоя... потому как я причастен к смерти...
  - Как ты можешь быть причастен к смерти?!
  - Я мог ее предотвратить! Мог! Но не стал!
  Повисла тишина. Отец Василий чувствовал, как старик тяжело дышит. Он думает. Он стоит и думает над его словами. Зачем?!
  - Ты знал о будущей смерти?
  - Да...
  - Как ты мог знать, ведь ты не Бог?
  - Господи! Ко мне пришел человек! Страшный человек! Он сказал мне о смерти. Вернее он сказал мне о том, что хочет убить! Он сказал мне, что хочет убить и убьёт! Обязательно убьёт! Я не поверил... я взял грех на свою душу! Вернее я поверил, но я испугался... я думал, что нельзя ничего делать... вернее я испугался и испугался так, что не стал ничего делать! Я все пустил на самотек! Вернее... прости меня Господи, но я доверился тебе!
  Опять тишина. Старик тяжело дышит, он ждет, что скажет дальше его ученик. А может он обдумывает то, что услышал?
  Отец Василий путаясь, продолжил исповедоваться:
  - Я ждал, что ты поможешь. Я не хотел. Прости меня Господи, но я должен был поступить по-другому. А может быть... я не знаю, как сейчас я должен был поступить! Прости меня Господи, я тоже виноват в той смерти... я тоже виноват...
  Опять тишина. Только слышно как бьется сердце. Старик медленно отошел в сторону. Такого еще не было. Он так себя не вел. Обычно хоть и не по правилам, но доводил причастие до логического конца. До молитвы и отпущения грехов. Но тут отец Валерий медленно сделал два шага и с трудом опустился на диван. Он посмотрел на стоящего на коленях ученика и сурово спросил:
  - Что там за история?! Что за история случилась? О чем ты говоришь?!!! О чем рассказываешь?! Там что-то серьезное?!
  Отец Василий перекрестился и, посмотрев старику в глаза, кивнул головой:
  - Там все очень серьезно. Ко мне на исповедь пришел человек. Страшный человек. Я принял исповедь. А на утро, на утро ее нашли убитой...
  - Эту девушку... как ты считаешь... убил он?!!!
  - Да... он говорил мне об этом... он говорил что убьет...
  - Он говорил, что убьет именно ее?!
  - Нет... он сказал, что просто убьет просто, кого-то убьет... и он убил...
  Старик задумался. Он посмотрел в окно и вновь погладил свою пышную бороду, затем сказал:
  - Ты говоришь, что он тебе во всем признался?!
  - Он... не признавался... он исповедовался... и я все это слышал... он говорил все не мне... но что бы я мог все слышать... я не смог... я не смог батюшка нарушить тайну... исповеди тайну...
  Старик окончательно помрачнел. Он посмотрел на отца Василия и махнул рукой:
  - Встань с колен! Садись рядом. Нам надо поговорить.
  Отец Василий медленно поднялся, но садиться рядом со стариком не стал. Он так и стоял рядом с диваном, и ждал.
  - Я думаю, нам нужно найти этого человека. Вернее не нам, а милиции, - сурово сказал старик.
  - Как это? - недоумённо воскликнул отец Василий.
  - Да... да... нужно что бы милиция нашла его. Это плохо. Это очень плохо! Он ходит по городу и делает зло. Его нужно найти.
  - О чем вы говорите батюшка? Как найти? Как милиция? Что я должен сказать милиции? - возмутился отец Василий.
  Он был настолько поражен словами отца Валерия, что возбуждение переполняло его сознание, и он говорил грубо своему духовнику. Но старик лишь отмахнулся и продолжил, как ни в чем не бывало:
  - Ты должен будешь рассказать все, что он тебе говорил. У меня есть человек очень уважаемый и высокопоставленный в милиции. Он пришлет своего человека, и ты расскажешь ему все что знаешь.
  - Как это? Нет... я не смогу рассказать ему все... это грех! Это тайна исповеди! Так нельзя! Так бы я сам мог найти этого человека! Но, это грех... это тайна исповеди!
  - Да успокойся ты! Я вижу... вижу, что тебя все это очень трогает! Все через сердце пропускаешь! Вот поэтому и хочу тебя на Север отправить! Остудись, посмотри на всё со стороны! А то... сгоришь ты тут в этой гиене мирской! Сгоришь... я же тебе говорил, что мы должны, мы просто вынуждены жить, так как живет большинство! И иногда это не грех, а необходимость... и если хочешь некая забота... о вере... нашей вере... потому как если мы сами начнем грехи покрывать... вера эта вообще исчезнет....
  - Батюшка... - попытался возразить отец Василий.
  - Молчи!!! Я знаю все, что ты хочешь мне сказать! Молчи мне все больно и трудно это слышать! - отрезал старик.
  Он махнул рукой и виновато посмотрел на своего ученика, который стоял перед ним, как нашкодивший школяр перед завучем. Духовник поглаживал бороду. Отец Василий знал, что это вовсе не признак его уверенности, напротив - это признак тревоги и раздражения! Так обычно отец Валерий делал, когда ему было трудно, и он волновался.
  - Сядь... прошу тебя, сядь рядом... мне так легче будет... говорить тебе... вернее рассказывать... мне кое-что надо тебе рассказать, и это не простое решение для меня... - виноватым голосом попросил старик.
  Отец Василий вздохнул и послушался учителя. Он присел на край дивана рядом с ним.
  Духовник еще некоторое время помолчал, а затем сказал:
  - Ты же видишь... несправедливость мирского мира... видишь... они хотят жить по своим законам... но когда им трудно они идут в церковь и просят у нас с тобой духовной помощи... и мы не можем им в этом отказать... не имеем права... но и так просто наблюдать за их грехами тоже нельзя... Господь ведь говорит нам... что с грехом бороться можно любым способом... главное, что бы ты заповеди не нарушал... а то, что ты временами вынужден поступать, как мирянин, это конечно грех... но это грех... пойми... мне трудно говорить... оправданный... ты таким образом... пытаешься хоть как-то пресечь еще больший грех...
  - Батюшка вы говорите страшные вещи... вы сами путаетесь... - отрешенным голосом сказал отец Василий.
  - Нет... я не путаюсь... просто вот такие слова, я нашел... немного не понятные тебе пока... но я все поясню... и вообще... я хочу сам перед тобой покаяться... рассказать кое-что тебе... что бы ты знал и о моем грехе... что бы ты понял...
  - О чем вы?! - вспыхнул отец Василий. - Какой грех... вы просто... просто как мой учитель говорите мне... но я не со всем согласен....
  - Помолчи... слушай... когда-то давно... я был молодой священник... это было очень давно... ты тогда совсем мальчишкой был... в семидесятых годах... в начале... так вот... тогда церковь очень зажимали... на весь Красноярск один храм был... власть церковь не понимала... поэтому боялась... мы вынуждены были служить так... как устанавливают они правила...
  - Вы о чем?!
  - Молчи и слушай... у каждого у нас был свой куратор... из организации, название которой сейчас звучит, как оскорбление... это страшная контора... страшная... так вот у нас был куратор... и у меня... этот самый куратор приходил всегда после исповеди... понимаешь... обычно по пятницам... или субботам... приходил и мы беседовали... долго иногда...
  - О чем?!!! Ну беседовали и что?!
  - Ты не понял... я же говорю, исповедоваться хочу перед тобой... он после исповеди приходил... он интересовался было ли, что интересное... на исповеди....
  - Что?!!! - у отца Василия перехватило дыхание от напряжения. - Он выспрашивал тайну?!!! Каждой исповеди?!!! Нее... - отец Василий не верил своим ушам.
  Он был потрясен. Щеки горели. В глазах стоял туман. Старик, увидев, как он волнуется, погладил его по плечу и тихо добавил:
  - Ну, почему тайну каждой... он спрашивал было ли, что интересное... ему все исповеди не нужны были... это хлам информационный... ему суть нужна была, какой ни будь, одной исповеди... ну например профессор переспит с лаборанткой... и признается мне... вот это его интересовало иногда...
  - Какой профессор?! - отрешено спросил отец Василий.
  - Да был у нас тут один... молодух очень любил... хотя сам женатый был... вот у него была слабость, сначала грешил... потом исповедовался....
  - Так... а зачем... зачем вы рассказывали... ну этому человеку?! Это же грех...
  - Вот и я о том... грех это... но человек этот говорил... мол... это безопасность государства! И профессор тот мол... почти шпион... он с западными журналистами связан... советскую власть не любит... профессор правда не любил советскую власть... и вот... нужно его на коротком поводке держать... что б чего не натворил... против государства...
  - Не понимаю... как вы могли?!!! - окончательно опешил отец Василий.
  Старик вновь закрыл глаза и тяжело вздохнул.
  Он помолчал несколько секунд и молвил:
  - Мог... сын мой... мог... там условие жесткое было... если не будем мы говорить этому человек о таких вот тайнах... храм вообще прикроют... представляешь... в городе бы вообще не было места куда люди могли прийти и помолиться... представь... вот такой выбор был.... поэтому я тебе и говорю... нам иногда приходится.... жить по их правилам....
  - Но это же не правильно! У нас есть свой закон и он один - закон Божий! И Новый завет! Нашего Бога Иисуса Христа! И все! А как так?
  - Так-то оно так... но ты все равно подумай... представь, что человек, который исповедовался у тебя... еще несколько жизней невинных загубит... что лучше? Нужна ли Богу такая жертва?!
  Отец Василий сидел без движения пораженный от услышанного. Он даже не мог переварить всю информацию, которая буквально выплеснулась ему на сознание. Насколько сильно было впечатление от признания его духовника. Старик молчал. Он понимал в эти секунды ему прост о нечего добавить. И что в это мгновение его ученик должен сам принять решение. Трудное решение...
  
  
  К вечеру погода окончательно испортилась. Подул северный ветер, который принес большую свинцовую тучу. Она как рваная подушка сыпала на город серый крупный пух. Мокрый снег слетал сверху и ложился на все, что попадалось ему под крыло. Таять он и не думал. Толстая "бело-серая шерсть" постепенно обрастала на домах дорогах деревьях и машинах. Снег противно прилипал к лицу и заставлял кожу ежиться от надоевшего и набившего оскомину холода за долгую почти бесконечную зиму.
  Он шел медленно и неуверенно. Походка была больше похожа на нелепый танец одурманенного неведомой травой папуаса. Переставляя ноги, отец Василий просто старался не завалиться в бок. ОН хотел дойти! Хотя бы дойти...
  Впервые послед долгого почти бесконечного времени он окончательно почувствовал опустошение в душе. Такое чувство с ним было лишь раз, тогда в те страшные дня в Афганистане, в те страшные месяцы его срочной службы... тогда...
  Он уже забыл про это чувство. Сейчас оно ему казалось каким-то нелепым и через-чур тяжелым. Он понял, что к нему вернулась безнадега и обреченность. Причем она как-то незаметно захватила все уголки его сознания и самое страшное, что он даже не пытался бороться с этими агрессорами!
  Он считал, что холм, на котором стоит Богоявленский храм в центре Красноярска, был немного похож на Голгофу. Он так решил давно. Он заметил это давно. И почему-то всегда пытался пройти по этому склону ведущему к храму с раскинувшейся возле него кладбищу, медленно, вдумываясь в каждый шаг. Он, почему-то представлял себя тем, кто нес крест и тем, кто шел наверх и знал, что сейчас он будет распят и вскоре умрет! Он примет муки и умрет на кресте... Бред и пафос вперемешку! Богохульство наравне с воспаленной фантазией!
  Но, он ничего не мог с собой поделать. Регулярно он представлял себя в роле ТОГО кто принял смерть на кресте... и представлял и не мог иначе... он стеснялся своих мыслей потому как считал что не имеет права себя - грешника сравнивать с НИМ!
  Но представлял, представлял, представлял...
  Страшное сравнение. Рядом с тротуаром проходила широкая трасса. Она вела сотни автомобилей в гору, мимо церкви. Их стоп огни в полумраке мартовского вечера смотрелись кроваво-красными светлячками беды. И это было так символично.
  "Они все едут, едут вроде к Богу... а проезжают мимо! Сколько людей ежедневно проходит мимо Бога! Дорога к храму ведет за него! Какая страшная истина..." - думал отец Василий.
  Силуэт Богоявленском храма смотрелся немного зловеще. Солнце уже село за горизонт, но сумрак еще не окончательно захватил город, поэтому некоторые цвета еще не умерли в этой темноте холодного раннего весеннего вечера.
  Когда-то давно в девятнадцатом веке храм построили на холме. Строптивый Енисей и своенравная речка Кача нет-нет, да и разливались весной заливая кладбище на Стрелке. Там стоял Воскресенский собор, старинный и основательный. С высокой массивной колокольней и крепкой церковью. На кладбище рядом уже давно никого хранили потому, как там не было места. Город в девятнадцатом веке рос как никогда. Его прямые улицы, словно вены, вытянулись вдоль Енисея. Построить церковь в городе, который строился по новым стандартам сеточного планирования, было нелегко. Поэтому и решили новый Богоявленский храм возвести на холме, немного в стороне, а вернее, над городом. Это было немного символично. Сам храм получился скромным без лишнего пафоса. С колоннами перед входом и невысокой колокольней. Но именно этот храм как показала дальнейшая история города, на долгие годы стал главным в Красноярске. На кладбище возле Богоявленского хранили знаменитых людей. При царе тут упокоились именитые купцы, декабристы отбывавшие ссылку в Сибири, меценаты и артисты, знатные дворяне и чиновники. Богоявленсий храм стал центром духовной жизни Красноярска.
  Отец Василий очень любил храм и относился к нему как к живому существу. Он знал, был уверен, что у храма есть душа. Что храм живет с ним одной жизнью. иногда немного разной но совсем похожей. Он любовался формами этого здания и понимал, что именно тут ему как священнику и суждено говорить с Богом! Так откровенно и яростно, говорить напрямую!
  Но теперь... теперь... он вынужден расстаться. С этим замечательным храмом, да и вообще с частью своей жизни... расстаться вот так глупо и беспощадно!
  Ажурная арка над входом на кладбище и дорожкой ведущей к храму смотрелась, какими-то "библейскими воротами". Надпись на ней "Христос Воскресе!" в полумраке была не видна. Возле ворот прикрытых наполовину суетились местные поберушки и городские бродяги.
  "Они толи привратники толи бесы на входе в ад... они всегда суетятся и им ничего в этом мире не надо... А может быть надо? Может быть, у каждого из них в душе смятение ничуть не меньшее чем у меня? Может у каждого из них сейчас трагедия, драма и стихия разрушающая все внутреннее и теплое. А я, и сотни людей регулярно и ежедневно проходим мимо них! И так безразлично и порой даже брезгливо относимся к ним? Нам это воздастся... потом когда сами мы вот так после нашей земной жизни предстанем перед вратами небесными... Господи может они будут именно такими?" - с ужасом подумал отец Василий подходя ко вдоху.
  Долговязый полупьяный нищий, которого отец Василий знал, как "кривой Костя", увидев священнослужителя, попытался скрыться в подворотне. Отец Василий не раз отчитывал этого мужчину за нецензурную брань и ругань возле храма.
  - Постой... Костя... - окликнул его отец Василий.
  Поберушка скрывшись за углом, вернулся. Он смотрел на отца Василия в полумраке с любопытством. Священник не видел его глаз, но чувствовал его взгляд. Там где-то рядом... эти зрачки они ловили надежду... надежду на доброту, на теплоту и ласку...
  - Костя... послушай... я тебя спросить хотел... - неожиданно для себя сказал отец Василий.
  - Да батюшка отозвался скрипучим голосом попрошайка.
  - У тебя, что вообще семьи нет?
  - Нет... ушла жена... дети взрослые...
  - Тебе что, все равно как они и как ты им тоже? - грустно спросил отец Василий.
  - Вы, что батюшка... сегодня не в себе? - ухмыльнулся Костя. - Если хотите меня прогнать так и скажите, а читать мне мораль, да и на гнилую педаль давить не надо... я и так уйти могу... все только и делают, что учат.
  - Да нет, я... - отец Василий понял, что он вообще не об этом думает.
  Он разговаривает так "между прочим". С человеком, разговаривает, между прочим. Что бы хоть как-то залить свой пожар души пытается частичку этого самого пламени кинуть на чужую поленницу жизни.
  - Прости меня Костя, я не хотел... Бог тебе поможет... - пробормотал отец Василий и двинулся к храму.
  Он шел и смотрел на купол колокольни. Там темным силуэтом, почти пятном еле- виднелся крест.
  Навстречу отцу Василию шаркала тяжелой походкой совсем дряхлая старуха. Он давно знал ее, она постоянно сидела на паперти возле входа в храм. Старуха была малоразговорчива, и главное очень трудно было определить - в себе ли она вообще! Иногда бабка несла полный бред, и поговорить с ней нормально просто не представлялось возможным, хотя отец Василий не раз делал попытку.
  В этот раз отец Василий даже не обращал внимания на нищенку. Он шел отрешенным и занятым лишь своими мыслями:
  "Господи! Почему же так! Я дал обет служить только тебе! А ты испытал меня искушением к этой девочке. к этой невинной душе к Людочке и она погибла! Господи за что?!!! Господи ты дал мне силы в вере, ты дал мне учителя, а он, он признался, что просто и мерзко рассказывал тайну исповеди гкбшнику! Господи, почему все так сложно?! Я же просто пред тобой, а ты слишком сложные пути строишь по дороге к тебе! господи дай мне простоты! дай мне мудрости простоты!!!"
  Отец Василий перекрестился. На глаза выступили слезы. Он на мгновение остановился, словно прислушиваясь к своему внутреннему голосу.
   В этот момент остановилась и старуха. Она звякнула алюминиевой кружкой, в которой лежали несколько монет. Бабка хмыкнула и, наклонившись, перекрестилась, после этого заговорила неожиданно четко и внятно:
  - Чего страшится нечестивый - то и постигнет его, а желание праведников исполнится! Как проносится вихрь, так нет более нечестивого, а праведник на вечном основании! Что уксус для зубов и дым для глаз, то ленивый для посылающий его. Страх Господень прибавляет дней, лета же нечестивых сократятся. Ожидание праведников - радость, а надежда нечестивых погибнет. Путь Господень - твердыня для непорочного и страх для делающих беззаконие. Праведник вовеки не поколеблется, нечестивые же не поживут на земле! Нечестивые не поживут на земле! Нечестивые не поживут на земле!
  Бабка твердила ветхозаветную притчу, как заклинание.
  Отец Василий даже испугался. Старуха была явно не в себе. Она схватила го за руку и повалилась на колени. Он попытался отдернуть кисть, но не смог. Старая нищенка цепко взялась за запястье и притянула к себе кисть священника.
  Она прикоснулась к коже губами и вновь забормотала:
  - Нечестивые не поживут на земле! Нечестивые не поживут на земле!
  На талую покрытую льдом дорожку упала кружка . Мелочь рассыпалась по холодной тверди. Отец Василий зажмурился и, перекрестившись, отдернул руку и бросился к церкви.
  Где-то за спиной он услышал, как старуха прикрикнула ему в след:
  - Праведник вовеки не поколеблется, нечестивые же не поживут на земле!
  Он подбежал к храму, но главный вход был закрыт. Тогда он бросился с крыльца направо, где был вход служебный и техническая комната. Но и там никого не было. Все было закрыто на замок. Где-то в глубине он рассмотрел слабое мерцание лампад. Там в темноте, за зарешеченными окнами, он пытался рассмотреть иконостас. Он стал стучать в окно храма. Как-то неистово и нервно.
  Через минуту к нему прибежала одна из служек. Она испуганно спросила:
  - Батюшка что случилось? Я отошла лишь на несколько минут. Там сейчас будут убирать. Никого уже нет. Что ты хочешь батюшка? - пожилая женщина была явно взволнована таким поведением священника.
  - Ольга Петровна откройте мне храм, мне надо помолиться!
  - Господи, батюшка так завтра же могли или заутреннюю...
  - Я вас прошу... мне очень надо...
  Слушка что-то пробормотала себе под нос и повернувшись двинулась ко входу. Отец Василий шел за не. Он видел лишь ее силуэт. Он шел на звук шепота и скрипа талого снега. Слушка долго возилась с ключом и замком.
  "Господи! Неужели вот и на входе в чертоги твои святой Петр будет ковыряться с замком? Он будет так же ворчать? Он не захочет пускать? А впрочем... что ему хотеть пускать всех подряд? За что вот меня пускать к Господу? Что я сделал такого, за что меня можно к нему пустить? Я священник и что? Неужели я не грешник... грешник... еще какой! Господи! Прости меня! - отец Василий перекрестился.
  Наконец слушка открыла дверь. Та противно скрипнула. Петли были кованные и сделаны еще в девятнадцатом веке. Они служили исправно... только уж сильно громко. Словно ругаясь, на припозднившихся посетителей...
  В храме почти темнота. Эхо и темнота. Там где-то впереди слабо мерцают лампадки у икон. Они как светлячки... от лампадок падает совсем мало света на лики... они в темноте совсем не приветливы...
  - Я приду через пятнадцать минут батюшка...
  - Хорошо... - отозвался почти эхом отец Василий.
  Он оглянулся и увидел, как слушка прикрыла дверь. Стало окончательно темно. Слабый тусклый свет с улицы от фонарей у крестильни давал блики на пол. Каменный холодный он был похож на огромную гранитную глыбу! ровную...
  Отцу Василию показалось, что эта глыба вот-вот и отъедет в строну, и тогда, под ногами - разверзнется бездна преисподней... огонь... мрачный и тусклый, но жаркий и разящий!
  "Господи помоги мне преодолеть это страх... я хочу преодолеть этот страх..." отец Василий встал на колени.
  Он решил помолиться именно так. В одиночестве и темноте. Он перекрестился и вдруг понял, что не знает, что просить сейчас у Господа... какая-то каша в голове. Каша из страха и неуверенности.
  - Господи, Господи не лишай меня хотя бы этого, здраво мыслить, - священник зашаркал на коленях к алтарю. Он решил прикоснуться губами к иконам... просто почувствовать их вкус и запах...
  "Господи, почему ты вдруг решил, что я так должен себя вести? Почему ты так решил? Или ты не решал... скажи мне Господи! Дай знак..."
  Коленкам было холодно. Отец Василий двигался медленно, он пытался рассмотреть в темноте лики святых...
  В этот момент скрипнула дверь.
  "Она обещала через пятнадцать минут! Ну зачем она?! Она не должна видеть этого! Это очень личное! Это только моё и Бога! Нет, она не нужна!!!" - поморщился отец Василий и недовольно прикрикнул:
  - Ольга Петровна! Оставьте меня еще минут на десять! Я же просил! Прошу вас еще десять минут мне надо! Прошу вас уйдите! - его голос разнесся эхом.
  Где-то наверху, под самым куполом, как ему показалось, даже захлопали крылья.
  "Это голубь, да это тот голубь!" - с надеждой подумал отец Василий и тут же почти застонал. Он вспомнил, что голубя нашли мертвым.
  - Ольга Петровна. Выйдите, прошу вас! - прикрикнул он еще раз.
  Но ответа не последовало. Тишина. Отец Василий подумал, что женщина просто стоит и смотрит за его молитвой. Он не хотел оборачиваться. Не хотел, но в то же время он так желал, что бы она ушла. Он несколько раз перекрестился и с трудом обернулся.
  Но его глаза не заметили привычного силуэта.
  Напротив, у двери никого не было. По крайней мере, он никого не рассмотрел.
  - Ольга Петровна вы тут?! - робко переспросил отец Василий.
  И вдруг ему стало страшно! Нет не страшно, а жутко! Кровь прилила к лицу, а руки напротив, похолодели. Он чувствовал, что в храме кто-то есть!
  Но он не видел этого человека!
  - Ольга Петровна это вы... - совсем тихо подал голос священник.
  Вновь тишина...
  Отец Василий испуганно перекрестился и медленно поднялся. Он шарил глазами по темным углам. И вдруг!!! Там, в глубине у оконца, где продавились свечки и иконки, он рассмотрел темное пятно. Это был какой-то человек!
  - Господи... - непроизвольно прошептал отец Василий. - Эй, кто тут? Что надо?! Вы, что тут делаете?! - стараясь придать голосу твердость, спросил он более громко.
  Но опять тишина. Отец Василий двинулся к этому страшному силуэту в углу.
  - Вы что тут вздумали, шутки шутить... - прошипел священник.
  Каждый его шаг отдавался эхом. Отцу Василию вдруг захотелось, чтобы побыстрее сюда вернулась Ольга Петровна!
  Слушка, слушка может его спасти...
  "Она все сделает! Она не даст, она... Господи, чего я боюсь?! Чего или кого?! Кого?!!!" - как в бреду подумал священник.
  До человека осталось метра три или четыре и лишь теперь он рассмотрел этого непрошенного гостя!
  Это был ОН!
  Тот самый страшный человек из крестильни...
  Низенький худой мужчина с крючковатым, длинным носом, острыми скулами и впавшими уставшими большими глазами. Они презрительно наблюдали за каждым движением отца Василия.
  - Это вы?!!! Что вам надо?! Что вы делаете тут?! Что вам надо?! - как-то несуразно забормотал священник.
  - Я вас ждал батюшка... я знал, что вы все равно придете... и если бы вы сегодня не пришли... я бы вас ждал все ночь... и завтра весь день... - тихо ответил человек.
  - Зачем?!!! А впрочем... вы пришли... вы... пришли... я знаю зачем!
  - Вы знаете?! Да... вы не могли не знать... так все и должно быть... - спокойно продолжил мужчина.
  - Так, так и должно быть?!
  - Ну, так как вы захотели... как вы сами захотели!
  - Я?! Я ничего не хотел... вы... вы зря сюда пришли...
  Мужчина ухмыльнулся. Он посмотрел сначала на отца Василия, а затем на темный иконостас.
  Перекрестился и ответил:
  - Я знаю, что вы хотите знать... вот такая петрушка... вы не верите себе... вы просите Господа, что бы он вам помог?!!!
  Отец Василий не ответил. Он сглотнул слюну и тяжело вздохнул.
  - Вы хотите, что бы вам Господь помог?! Вы мучаетесь... но вы зря мучаетесь... вам поможет не Господь...
  - А кто?! - со страхом переспросил отец Василий.
  - Как кто... я... я вам помогу. Вы сейчас получите помощь от меня... хотя не хотите этого...
  - Какую помощь?!
  - В неведении... вы же все еще не верите в то, что произошло... вы думаете...
  - Замолчите! - прикрикнул отец Василий.
  Он закрыл глаза и застонал.
  - Нет, батюшка... я вам помогу... я вам скажу... правда... вернее не вам, а Богу... но вы ее услышите...
  - Замолчите... - вновь простонал отец Василий и попутался закрыть уши.
  Он сделал как-то это нелепо. Как ребенок притворщик, который не хочет идти завтра в школу:
  - Нет... не хочу молчать... хочу сказать... я скажу... все, правда! Все было! Вы знаете, что было! Она умерла! Да, ей был больно! Эта девушка. Она умерла, утром! Я убил ее, тут недалеко на кладбище. Правда она ускользнула, и не сразу умерла. Но потом... потом она умерла! Я убил ее, как и говорил, я обещал, что убью... и убил! - с издевкой в голосе сказал мужчина.
  Отец Василий тяжело дышал. Он вглядывался в черты лица этого человека пытаясь определить - насколько тот сумасшедший. Но ничего такого в его образе не находил.
  - Зачем, зачем вы это сделали?! - выдавил из себя отец Василий.
  - Я?!!! Зачем?! Я хотел понять... есть ли Бог!
  - Как....
  - Так, просто вот хотел понять, есть ли Бог? И я понял...
  - Что вы поняли?
  - Это не ваше дело... а впрочем, я к вам пришел по делу... вот как у нас получается. Я пришел к Богу и к вам по делу. Хочу искупить свой грех! Свой тяжкий грех!
  - Как искупить?! - опешил отец Василий.
  - Просто. Искупить. Хочу исповедоваться и снять... грех, что совершил тогда утром!
  - Господи... - пробормотал отец Василий.
  - Вот и я говорю: Господи! Прости меня! - прикрикнул мужчина. - И вы батюшка мне поможете. Примите исповедь!
  - Нет... нет... - отшатнулся от мужчины священник.
  - Как нет?! Вы не имеете права! А Бог?! Он все видит! - мужчина как-то противно пригрозил ему пальцем.
  - Господи нет... нет, не буду... не хочу... - бормотал ошалевший от страха отец Василий.
  - Нет, будете! - уверенно сказал незнакомец.
  - Нет... я милицию пойду...
  - Тю?! в милицию? А вера? Как же ваша вера?! Она, она ничего не стоит?! Она бессильна?! И Бог?! Он, что слабей милиции?! - издевался мужчина.
  - Замолчите! Я в милицию пойду! Обязательно! И вас... вас сейчас задержу!
  - А я никуда и не бегу! Хотите, примите у меня исповедь и пойдемте вместе, и вы сдадите меня в милицию! А потом....
  - А, что потом?! - как на автомате переспросил отец Василий.
  - А потом... вы сами себя проклянете. Потому как - нет у вас никакой веры! И вы просто болтун! И все ваши эти обряды, молитвы и все такое... просто ерунда! Вы пустышка если так поступите...
  Отец Василий нахмурился. Он тяжело дышал и ждал... сам не зная чего. Развязки, конца этого страшного разговора. Только бы дождаться!
  - Ну, так как, я могу вам рассказать?! Вы будете мене исповедовать?!
  Сердце стучит в висках! Кто сказал, что оно в груди? Нет, оно разделилось и находится в голове! В висках! удары как кувалда!
  Тук! Тук!
  "Он пришел, чтобы меня окончательно сделать грешником... грешником или?! Или нет?! Или напротив... Господи, ты даешь мне силы?!!!" - болезненно подумал отец Василий.
  "Праведник вовеки не поколеблется, нечестивые же не поживут на земле! Нечестивые не поживут на земле! Нечестивые не поживут на земле!" - эхом прозвучали в голове слова той старухи у церкви.
  Отец Василий схватился за крест на груди и сильно сжал его. Священник облизнул совсем пересохшие губы и выдавил из себя:
  - На колени...
  - Что?! Что вы сказали батюшка?! - не расслышал его мужчина.
  - Я говорю на колени! На колени если хочешь исповедоваться! - уже более твердым голосом ответил отец Василий.
  - А-а-а... обрадовался незнакомец. - Вот так, я так и думал. Все будет, как я думал! - он опустился на колени возле отца Василий.
  Тот замер. Еще раз посмотрел на этого страшного человека и сказал:
  - Ты готов сын мой?!
  - Да...
  - Боже! Спаситель наш! Иже пророком твоим Нафаном покаявшемуся Давиду о своих согрешениях оставление даровавый и Манассиину в покояние в молитву приемый. Сам и раба твоего... - отец Василий неожиданно грубо толкнул незнакомца в плечо. - Как твое имя?!
  Незнакомец дернулся и, скривив рот, ответил:
  - Полегче, батюшка... что-то вы не ласковый... я же вам говорил... Святослав...
  - Я не помню... - бросил небрежно отец Василий продолжил. - Раба твоего Святослава...кающегося нихже содела согрешениих приими обычным Твоим человеколюбием презираяй ему вся содеянная оставляй неправды и превосходяй беззакония. Ты бо рекл еси, Господи: хотением не хощу смерти грешника, но яко еже обратитися и живу быти ему; и яко семьдесят крат седмерицею оставляти грехи. Понеже яко величество Твое безприкладное и милость твоя безмерная. Аще бо беззакония назриши кто постоит ты; яко Ты еси Бог кающихся и Тебе славу возсылаем Отцу и Сыну и святому Духу ныне ми присно и вовеки веков аминь! Аминь! Аминь!
  - А что вы не спросите: в чем я раскаиваюсь?
  - Я знаю, в чем вы раскаиваетесь...
  - Нет... не знаете? Думаете, мне жалко что, я убил ту девку? Нет... этого хотел Бог и я сделал это!
  Отец Василий еще сильнее сжал крест. Он тяжело дышал.
  - А я вот вами скажу, в чем я раскаиваюсь! Я раскаиваюсь в том... что опять убью человека! Возможно девку! И ничего с этим поделать не могу! Понимаете?!!! Батюшка! Просите за меня у Бога прощения! Пусть мне этот грех, как говорится, простит заранее. И вам... - мужчина стоял на коленях и как будто разговаривал сам с собой.
  Но отец Василий внимательно его слушал. Он следил за каждым движением этого негодяя!
  Этого безумца!
  - Вот вы батюшка, теперь опять мой подельник! Но, вы можете меня остановить! Хотите прямо сейчас пойдемте в милицию, и я все расскажу! И тогда я никого не трону!
  Отец Василий закрыл глаза и что-то забормотал. Он непроизвольно несколько раз перекрестился.
  - Но только тогда вы признаетесь сами себе! Никакого Бога нет! Есть просто люди, которые все творят! Которые, потом за это других людей наказывают! И которые сами решают остановить все это или нет! Или не так?! А батюшка?! Спросите у Господа?! Пусть он вам подскажет, как быть... только помните... вы сами ничего не решаете! А решаю тут либо я, либо Бог... выбирайте...
  "Ожидание праведников - радость, а надежда нечестивых погибнет. Путь Господень - твердыня для непорочного и страх для делающих беззаконие. Праведник вовеки не поколеблется, нечестивые же не поживут на земле! Нечестивые не поживут на земле! Нечестивые не поживут на земле!" - набатным колоколом бухали в висках слова старухи.
  - Господи Иисусе Христе Сыне Бога Живаго Пастырю и Агнче вземляй грех мира иже заимования даровавый двема должникома и грешнице давый оставление грехов ей. сам владыко ослаби остави прости грехи беззакония... согрешения вольная и невольная яже в ведении и не ведении яже впреступлениии и преслушании бывшая от раба Твоего сего... - громко и уверенно прочитал молитву отце Василий.
  - Батюшка... вы решили... вы решили... я понял... вы решили... для себя... - пытался что-то выспросить незнакомец.
  Он шевелился, где-то там у ног.
  Где-то там внизу.
  Где-то там....
  "Господи разверзлись ... каменные створы..." - отец Василий смотрел на этого страшного человека, как в тумане.
  Вот его спина... вот его голова...
  "Нечестивые не поживут на земле! Нечестивые не поживут на земле!"
  - Как вы думаете, батюшка.... а Бог зачем сделал так, что я убиваю людей... значит... ему это так нужно?!
  "Нечестивые не поживут на земле!!!"
  Отец Василий словно не понимал, что с ним происходит. Он резким движением снял с себя наперсный крест. Эта цепь, ее специально ему плели на одном их оборонных предприятий города. Человек, который сделал эту цепочку для его креста, обещал, что на ней можно вытягивать КАМАЗы из-под откоса. И она выдержит!
  "Вот и пригодилась!" - как-то страшно и обреченно подумал отец Василий.
  Он держал цепь и крест в руках и медленно раскачивал ею над головой незнакомца.
  - А я знаете, батюшка сразу понял... вы мне поможете... и мы будем вместе... понимаете вместе... это как первый эксперимент... на земле и в мире... сразу грех и прощение! И мы покажем всем - насколько силен Бог... если он есть, конечно! Грех и прощение... - бормотал мужчина...
  "Нечестивые не поживут на земле! Нечестивые не поживут на земле!"
  - Господи Иисусе Христе Сыне Бога Живаго Пастырю и Агнче вземляй грех мира иже заимования даровавый двема должникома и грешнице давый оставление грехов ей. сам владыко ослаби остави прости грехи беззакония...
  Он сделал это!
  Он накинул цепочку на шею незнакомцу.
  Как-то резко и хладнокровно. Тот в первое мгновение не понял. что происходит. Лишь через секунду он схватился руками за сдавливающее горло металлическую удавку.
  - Ах... вот... вы ... каким... батюшка.... - захрипел мужчина. - Зачем же вы...
  Отец Василий, что есть силы, стянул металлическую петлю. Он повалил незнакомца на землю и придавил его коленом, что есть силы, натянул цепь на себя!
  - Согрешения вольная и невольная я же в ведении и не ведении я же в преступлении и преслушании бывшая от раба Твоего сего... - прохрипел отец Василий от напряжения.
  - О-о-о... вы... такой... же... - донеслось до него, где-то снизу.
  Он почувствовал, как тело дернулось несколько раз под его коленкой. Оно шевелилось, но больше резких толчков не было.
  Отец Василий еще раз, что есть силы, натянул цепь и заревел как медведь после спячки:
  - А-а-а... ум-м...
  И тут все кончилось.
  Наступила тишина.
  Отец Василий рухнул рядом с незнакомцем.
  Он боялся дышать и лежал, молча вслушиваясь в эту бездонную глухую тишину.
  Даже сердца, он не слышал биения собственного сердца. Оно как будто тоже притаилось.
  "Он умер?! Умер или нет?! А если он умер... то душа... она все еще в теле, она еще там, или она сейчас вот тут летает? Как она выходит из тела?" - в забытье подумал отец Василий.
  Он напрягал зрение и пытался рассмотреть, что творится вокруг него в темноте.
  Тишина... она только она окружала его.
  Рядом словно мешок с картошкой, лежало бездыханное тело человека. Еще несколько секунда назад он был жив... еще несколько секунд назад он хотел совершить зло... а теперь?
  "А теперь он там... но где?! Он там, он грешник... но он исповедовался... Господь он неужели простит его?!!" - зло подумал отец Василий.
  И тут его словно порвало. Он начал дышать полной грудью. Словно вынырнул из глубины, из моря. Тяжелое дыхание и сердце... оно взорвалось!
  Бешеные удары. Голова... она разорвется от напряжения.
  "Сейчас придёт Ольга Петровна и тогда... и тогда... нет... нет нельзя... я совершил страшный грех... нельзя... нельзя..."
  Отец Василий, словно после долгого сна поднялся с пола и дернул за руку незнакомца. Кожа была еще теплая, но отец Василий почувствовал, что жизнь уже ушла из этого тела. Священник нагнулся и с трудом перевалил труп в сторону. Он оттащил его как ненужный хлам в угол.
  Подальше в темноту!
  "Куда, его деть?!!! Главное, чтобы, она не заметила!!!"
  В это мгновение послышались шаги на крыльце. Скрипнула дверь. И осторожный скрип уже в храме...
  - Отец Василий вы все? Мне можно зайти? - подала голос слушка.
  - Да... да... Ольга Петровна... я все... но даже мне еще минут пятнадцать...
   Он появился перед ней словно призрак из темноты. Она вздрогнула и, внимательно посмотрев его лицо, почему-то перекрестилась, словно почувствовала что-то неладное.
  Мгновение, еще мгновение и она отвела взгляд.
  - Ладно... я буду там, в крестильне... вы, когда закончите... то занесите ключ... замок вот тут, у входа будет лежать... - женщина осторожно, словно кошка развернулась и направилась к выходу...
  Он смотрел ей вслед и не мог поверить, что это все происходит именно с НИМ!
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"