Сознание возвращалось медленно. Сначала он почувствовал, как качается поверхность, на которой он лежал - словно его укачивали в люльке. В такт с укачиванием слышался звук: "тук-тук-чук, тук-тук-чук". "Где я? Что со мной?" Он с трудом открыл глаза и увидел прямо над собой полку, выше потолок. "Это поезд. Я куда-то еду. Но куда?" За окнами было темно, лишь иногда мелькали огоньки фонарей. Леонид попытался вспомнить, что же произошло, но сознание не подчинялось, и он уснул.
Когда он проснулся, было уже светло, кто-то ходил по проходу, где-то громко разговаривали, вкусно пахло перловой кашей. "Так как же я здесь очутился?" Он закрыл глаза, пытаясь вспомнить.
Жаркий августовский полдень. Их артиллерийский полк переводят на запад. Битва под Ленинградом закончена, и они шагают по только что освобожденной аккуратной, нарядной, чистенькой Эстонии. Впереди - усадьба, за ней - лесок.
- Смотри, командир, как ладно домик построен. Одно слово - немцы - прищёлкнул языком его боец Василий Иванов.
- Они - не немцы, Вася, эстонцы.
- Один чёрт - враги, нас не любят. Слушай, командир, у тебя сигарет из офицерского пайка не осталось?
- Ты же знаешь, я не курю, сразу всё раздаю вам. Если всё выкурил, делай самокрутку.
- Так и не научили тебя курить. Ну ничего, война не кончилась. Может, ещё научим.
Они уже поравнялись с усадьбой, и вдруг оттуда, из-за забора началась стрельба. "Снайперы! Бандиты! Ложись!" И тут что-то больно врезалось Леониду в ногу, и он упал. Из бедра хлестала кровь. Васька, разрывая пакет первой помощи, кричал: "Командира ранили. Санитаров сюда, быстро". Это было последнее, что он слышал.
"Значит меня ранило в ногу, и теперь я в санитарном поезде. Видимо, везут в госпиталь." Нога действительно болела, но как-то очень странно. Боль сосредоточилась в бедре, а дальше нога совершенно не чувствовалась, как будто её не было. Леонид попытался откинуть простыню, ему это удалось не сразу. Увиденное ошеломило его - ноги не было выше колена, остаток её был обмотан окровавленными бинтами. "Ампутировали ногу - я теперь инвалид". Он положил руку на грудь, и понял: гимнастёрки на нём не было, а значит, не было партбилета и офицерского удостоверения. "Неужели потерял? Это ужасно - из партии исключат." Он бросил взгляд на руку: часов тоже нет. "Жалко часы" - подумал он. Часы были отличные, шли точно; а главное, это была память о Маше. Они покупали их вместе в апреле 41, перед самым рождением их младшей дочери Розочки. Как обычно, воспоминания о жене отозвались болью в груди. Последний раз он видел её в январе 42, когда ему удалось получить день отпуска, и он добрался до Васильевского. В вещмешке были собранные с трудом продукты. Маша лежала в постели, закутанная и абсолютно бледная. Посмотрела на его вещмешок и сказала: "Отдай моим. Мне уже ничего не надо. Спасибо, что ты пришел. Запомни меня." Через некоторое время ему написали, что Машу, её родителей и маленькую Розочку похоронили на Смоленском кладбище.
Воспоминания прервала санитарка, подошедшая к его полке. "Ну, наконец, очнулся. А мы уж не чаяли. Трое суток признаков жизни не подавал. Ну, молодец!" Она поправила съехавшее одеяло.
- Что с моей ногой? - спросил Леонид.
- Пришлось ампутировать.
- А где мой партбилет, часы?
- Ну, это надо политрука спрашивать. Я ему скажу, чтоб к тебе подошёл.
Политрук пришёл часа через два. Это был очень усталый худой человек в очках, небритый, с красными от недосыпания глазами.
- У тебя есть вопросы ко мне, лейтенант? Давай, спрашивай.
- Во-первых почему ампутировали ногу? Есть же всякие способы. Воспользовались, что я без сознания. И ещё. У меня в кармане документы были: партбилет, офицерское удостоверение. Часы были на руке. Хорошие.
- За документы не волнуйся, они у меня. Так полагается, получишь при выписке. Про часы ничего не скажу. Когда тебя к нам привезли, часов не было. Ты же сам понимаешь, часы хорошие - всем нужны. А с ногой, прости - ничего нельзя было сделать. Гангрена у тебя была очень страшная. Тебя же к нам везли на подводах два дня по жаре. Так что выхода не было. Надо было спасать или ногу, или тебя.
- Ну и как же я теперь жить-то буду, калекой?
- Ничего страшного, лейтенант. Не ты один такой - полстраны. Зато для тебя война уже закончилась, домой поедешь Ты откуда сам?
- Из Ленинграда.
- Ленинград уже освободили, поедешь к жене, детям.
- Нету жены, умерла от голода в 42.
- Печально - вздохнул политрук - Ну, ничего, ты ещё молодой красивый, устроишь свою жизнь. Как-то всё образуется, вот увидишь. Нос выше, лейтенант, тебе повезло. Ты - живой.
Он ушёл, а Леонид лежал на спине и думал. "Как жить дальше? Маши нет. Никого нет - я совершенно один, инвалид. Сумею ли вернуться в школу? Преподавать?" А колёса всё стучали и стучали: "всё образуется, всё образуется" Поезд шёл на восток.
Часть 2. Фира.
У неё была красивое библейское имя - Есфирь, но все друзья звали её Чайкой. Во-первых, потому что у неё на берете была брошка с чайкой, а во-вторых, потому что она очень любила петь "Ну-ка Чайка, отвечай-ка...". Голос у неё был красивый, слух абсолютный, и песня разливалась над всем цехом. Так вот и прилипло к ней это имя. Но сегодня ей было не до песен - она приплелась домой абсолютно без сил. Своя смена была очень тяжелой, да еще пришлось отработать половину второй смены, потому что сменшица попала в больницу. Хорошо ещё - зав цеха сжалился и отпустил её домой. Было уже почти 11, а завтра к семи снова на завод. В комнате было темно. Хозяйка Фарида и её дети уже спали. Она потихоньку подошла к занавеске, которая отделяла их угол от основной комнаты. Рая развалилась на всей кровати и тихо посапывала. "Вот разлеглась, мне места не оставила. Ничего, подвину". Рая была родственницей Фиры и очень близкой подругой. Уже 3 года жили они в Казани, за этой занавеской, спали на одной кровати, работали в одном цеху - собирали снаряды. Фире хотелось есть и спать. Она достала кусочек хлеба, отложенный на ужин, и дотронулась до чайника - он ещё был тёплый. Наверное, Рая недавно ела. На полке рядом с чайником лежало письмо. "Это мне, от Леонида" Леонид был мужем умершей в Ленинграде сестры. Они переписывались с самого начала войны. И эта переписка постепенно стала ей очень дорога. После смерти её родителей, оставшиеся в живых сёстры и дети были вывезены из Ленинграда. Они попали в Краснодарский край. Сначала всё было хорошо, приходили письма, но потом в 43ем, когда немец пошел на Кавказ, переписка прервалась. И только Леонид продолжал писать. Вместе с Фириными сёстрами в Краснодар уехала и его старшая дочь, поэтому они оба волновались за их судьбы.
Фира налила себе кипятка, откусила кусочек хлеба и раскрыла письмо. То, что она прочитала. так взволновало её, что она громко поставила кружку на стол. Стук разбудил Раю.
- А, это ты, Чайка. Поздно же ты.
- Рая, здесь письмо от Леонида.
- Я знаю, видела.
- Он ранен, в госпитале, ему ампутировали ногу, он - теперь инвалид.
- Бедный Лёня. За что ему такое?
- Ты послушай, что он пишет: "Через пару месяцев меня выпишут. Мне нужен будет сопровождающий, чтобы доехать до Ленинграда. Если сопровождающего не будет, меня отправят в Дом инвалидов, потому что что я ещё буду очень слаб, чтобы жить самостоятельно. Я попросил главврача отправить запрос на тебя, как на мою невесту. У меня никого не осталось, кроме тебя. Очень прошу: приезжай. Поедем вместе в Ленинград, вернемся домой, а там посмотрим, как сложится жизнь. Помоги мне - я всегда буду тебе благодарен. Если ты не приедешь, и мне придётся поехать в дом инвалидов, я просто умру. Приезжай, очень тебя прошу." Ну, что скажешь, Рая?
- Ты должна поехать, ему нужна твоя помощь.
- А как же ты? Как девчонки без меня?
- За меня не волнуйся. Возьму к себе жить Нинку. Она будет рада, что ей не надо топать каждый день 4 км. А бригадира нам дадут другого.
- Не знаю, не знаю. Он Машу очень любил, а меня зовёт от безысходности. Просто больше никого нет.
- Подумай, Чайка. В Ленинград вернёшься, забудешь эту дурацкую Казань, завод. Начнёшь нормальную жизнь. Леонид: он - очень хороший.
Фира сама знала, что Леонид хороший. Она немного завидовала сестре, что у неё такой чудный муж: безотказный, добрый, умный, интеллигентный. Её мать называла его: "мой любимый зять". Его любили все: родные, друзья. И надо же было, чтобы именно с ним такое случилось. Ну был же ещё Миша, с которым они собирались пожениться осенью 41го, но не успели. Началась война, перевернувшая всю жизнь. Миша тоже писал ей. Он был танкистом, и в каждом письме расписывал свои героические подвиги. Но ведь она ничем не будет обязана Леониду. Она поможет ему добраться до Ленинграда, приедет туда сама и сможет жить в своём любимом городе. Это было так заманчиво - вернуться в Ленинград. Ей вспомнился садик около их дома - Леонид бегает наперегонки со своей старшей дочерью, и оба смеются. "А ведь он уже никогда не сможет бегать" - подумала она. Острая жалость пронзила её. "Как он будет жить совсем один на белом свете, без ноги? Я должна помочь ему. Хотя бы в память о сестре" Чайка повернулась к Рае: "Ты знаешь, Рая, я соглашусь".
Часть 3. Москва.
До Москвы добирались долго. Поезд был переполнен, шёл медленно, стоял на каждом полустанке. В конце концов доехали. Леонид ходил с трудом, опираясь на костыли - и дорога от вокзала до Кузнецкого моста, где жила его тётя, тоже заняла много времени. В квартиру тёти приехали уже поздно. Приняли их довольно холодно, но на полу постелили и чаем напоили - уже хорошо.
Хотя Ленинград уже был освобождён, чтобы въехать туда, нужен был пропуск. Утром направились в НКВД, чтобы его получить. Леониду дали сразу - он ушёл на фронт из Ленинграда, полностью комиссован, так что проблем не было. А вот с Фирой всё оказалось не так просто - в пропуске ей отказали. Сказали, что она должна вернуться в Казань на завод; война ещё не кончилась, и снаряды нужны.
- Но она же меня сопровождает. Я не смогу без неё доехать.
- Найдём другого сопровождающего, а она должна вернуться на завод.
Они вышли из кабинета. Фира плакала: "Так я и знала, что ничего не получится, так и знала. Куда же мне теперь, в Казань? Я домой хочу, в Ленинград". Леонид обнял её: "Не плачь, я добьюсь. Я до самого Калинина дойду, я сделаю тебе пропуск, слышишь. Поверь - сделаю".
Очередь в приёмной Калинина шла медленно. Секретарша вызывала по одному тех, кто был записан на приём. Леониду пришлось подождать около часа, пока его вызвали. Кабинет, в который он вошел, был очень большим. За огромным письменным столом под портретом Сталина сидел откормленный референт: напротив него стоял стул для посетителей, сзади кожаный диванчик, "Садитесь" - пригласил он. Неуклюже стуча костылями, Леонид доковылял до стула и сел.
- Но что у вас?
- Да вот, моей сопровождающей не дают пропуск в Ленинград.
- А вам дают?
- Со мной вопросов нет. Я оттуда ушёл воевать, а теперь, как видите, войну закончил.
- Дайте документы.
Леонид протянул папку. Референт посмотрел бумаги и сказал:
- Всё правильно. Война не кончилась, она - бригадир на военном заводе, ценный специалист. Она должна вернуться в Казань.
- Ну, а я как же? Я же один не доберусь.
- Что-нибудь придумаем, найдём кого-нибудь, кто бы тебя сопровождал. Ничего не могу сделать. Всё, давай, у меня там очередь- он кивнул на дверь.
Леонид понял, что всё кончено. Дальше идти некуда. Если он не добьётся пропуска здесь, то он останется один, а Фире придётся уехать в Казань. Он взглянул на лоснящееся, чисто выбритое лицо референта. Ярость охватила его, кровь ударила ему в лицо. Он поднялся на своих костылях и со всей силой грохнул одним из них по столу. Он даже не подозревал, что знает столько матерных слов и так хорошо умеет их связывать. Он даже на фронте почти ими не пользовался. Если убрать мат, то смысл того, что он прокричал был следующим "Ты, крыса тыловая, морду наел. А я 3 года в окопах, ногу потерял. И ты теперь мою бабу в Ленинград пускать не хочешь!" Он допрыгал до кожаного дивана и сел на него. "Я отсюда не уйду. Я тут жить буду, пока ты мне все бумаги не подпишешь." Референт поднялся со стула, нажал какую-то кнопку под столом. "Ну всё, охрану позвал, сейчас выведут силой, арестуют" - подумал Леонид. Вошла секретарша из приёмной. "Принесите воды, видите, товарищу плохо" - приказал хозяин кабинета, потом подошёл к Леониду и сказал:
- Ну, успокойся, лейтенант. я что же не человек, не понимаю. Скажи мне честно как мужик мужику спишь с ней? жена твоя?
- Сплю - сказал Леонид - жена.
- Так бы сразу и сказал, а то разводишь тут. Так вот, если она - жена, пойдите в ЗАГС сегодня же и распишитесь. Завтра, как только принесёте документы, получите пропуск. Твоей жене я могу выдать пропуск, а сопровождающей, извини, не могу. Я тоже под трибунал идти не хочу"
Эпилог
Поезд шёл в Ленинград. Стучали колёса, за окнами стояла осенняя тьма. Леонид спал на нижней полке, повернувшись лицом к стене. Фира посмотрела на него сверху, увидела, что он спит и легла поудобней. "Теперь я - замужняя женщина. Это мой муж" - сказала она себе - "Как-то всё получилось очень неожиданно. Что ждёт дальше? А если вернётся Михаил, с кем я должна остаться? Я пока ничего не знаю. Главное, я еду в Ленинград, и начинается новая жизнь - без войны". Она еще раз взглянула вниз на своего мужа, повернулась на бок и заснула.
Она ещё не знала, что проживет с Леонидом до самой его смерти: больше 30-ти лет, родит ему 2-х дочерей. Будет в их жизни и хорошее и плохое. и радость и горе; и всё это то они переживут вместе - одной семьёй.