Аннотация: 09 Глава 7. Российский рубль под пятой "хозяев биржи"
Глава 7. Российский рубль под пятой 'хозяев биржи'
Мы уже писали о
1-м экономическом провале (по списку Василия Кокорева) - серебряном рубле, который был введен в России в результате денежной реформы 1839-1843 гг.
Провал этот оказался двойным. Во-первых, переход на серебряную валюту привел к росту цен, вздорожанию жизни, массовым банкротствам. Во-вторых, несмотря на все усилия властей, серебряный рубль фактически прекратил свое существование в связи с Крымской войной. В 1854 г. был полностью прекращен размен кредитных билетов на металл, то есть серебряный стандарт просуществовал всего 14 лет. Реформа 1839-1843 гг. потерпела фиаско.
С 1854 до 1897 года, когда стараниями министра финансов (ЛЮ. Витте в Российской империи был введен золотой рубль, страна фактически жила с бумажными деньгами. Получается, 43 года. Де-юре серебряный рубль после 1854 года продолжал существовать. Но это, если так можно выразиться, были 'идеальные деньги', по которым сверяли покупательную способность бумажных денег, то есть определяли валютный курс бумажного рубля.
Россия имела и до этого опыт жизни с бумажными деньгами. )то период с 1769 г., когда императрица Екатерина II начала выпускать ассигнации, до начала реформы 1839-1843 гг. Получается, как мы уже считали, около 60 лет.
Если учесть, что размен ассигнаций на золото и серебро был прекращен еще в конце XVIII века, то в чистом виде Россия имела бумажно-денежную систему на протяжении примерно четырех десятилетий.
Итак, было два периода жизни при бумажных деньгах в России: примерно четыре десятилетия до реформы 1839-1843 гг. и примерно те же четыре десятилетия до реформы 1897 г.
В статье 'Нужды и потребности' (1883) Василий Александрович называет три главных устоя российского государства: наряду с сельским хозяйством и доступным простому народу (прежде всего крестьянину) кредитом, - твердый курс рубля. И все они в эпоху реформ пошатнулись:
'В экономической жизни России пошатнулись три главных устоя: народный кредит, сельское хозяйство и денежный курс'.
Проблема валютного курса российского бумажного рубля всегда была непростой. Иногда он начинал 'танцевать' (колебания курса), а в отдельные периоды - устойчиво падать. Проблема валютного курса во второй 'бумажный' период стояла острее, чем в первый период. Это неудивительно, поскольку второй 'бумажный' период приходится на время становления и бурного развития капитализма в России, усиливающейся ее интеграции в мировое хозяйство (международная торговля, трансграничное движение капитала, вывоз рублей заграницу и ввоз иностранной валюты русскими путешественниками и иностранцами, иностранные займы и т. п.). Выражаясь современным языком, никаких ограничений на трансграничное движение рублей и иностранной валюты российские реформаторы не устанавливали.
Отметим, что в период 1843-1861 гг. ввоз и вывоз российских кредитных билетов был запрещен, а с 1862 г. запреты были полностью отменены. Плюс к этому, в Европе резко активизировались валютные спекулянты, которые играли с российским рублем на биржах (прежде всего на Берлинской, также на Парижской). Вот как кратко описывает способы игры кредитным рублем на биржах во второй половине XIX века современный историк П.В. Лизунов: 'Приемы биржевой игры на курсе кредитного рубля были те же, что практиковались с другими биржевыми ценностями: при заключении сделок на срок не требовалось иметь наличные рубли для покрытия сделок, достаточно было в день ликвидации уплатить соответствующую сумму с учетом разницы в курсе. Цена русского кредитного рубля на международном рынке постоянно измепилась, и не только в зависимости от серьезных экономических причин или важных политических событий, но и от малозначительных обстоятельств, а нередко и просто ложных слухов. Все это превращало кредитные билеты в удобный объект для спекулятивной игры на иностранных и русских биржах'[1].
Между прочим, в 1862-1863 гг. российским правительством была сделана попытка начать новую денежную реформу, на этот раз сделать рубль золотым. Был начат размен кредитных билетов на 'желтый металл', однако его запас быстро исчерпался, реформа потерпела фиаско на самом старте. Кокорев в 'Экономических провалах' (10-й провал) кратко упоминает это событие, которое для многих экономистов и историков малоизвестно:
'Идя таким разумным путем согласования государственных потребностей с доверием народа, государство росло бы силою взаимного действия вместе с народом, и мы получили бы за все наши железные дороги наличные деньги, приток которых поддержал бы наш курс гораздо вернее, чем злополучный размен золота, в количестве ста миллионов, бывший, кажется, в 1863 г., на наши кредитные билеты. Все это золото ушло заграницу, а на русской жизни образовалась одна лишь насильственно наложенная на нее тягость по уплате сделанного для этой операции займа. Означенный размен существовал более шести месяцев, и никто из русских капиталистов не заявил желания воспользоваться променом кредитных билетов на золото, которое приобреталось одними лишь биржевиками и опять уходило заграницу. Странно то, что этот очевидный пример не убедил наших финансистов в полном доверии русского народа к денежным знакам правительства'.
Кажется, в этом фрагменте четко обозначено негативное отношение Кокорева к металлическим деньгам, показано, что переход как к серебряному, так и к золотому рублю не гарантирует твердость курса. Но вот неудача реформы 1862-1863 гг., показавшая слабость российской экономики, вдохновила спекулянтов на то, чтобы играть на понижение рубля.
С 1863 по 1876 год курс кредитных билетов держался около 80-85 коп. В 1877-1878 гг. Восточной (русско-турецкой) войны средний курс на золото упал с 87,7 коп. в 1876 году до 63,3 коп. в 1879 году.[2] Понижение курса было связано не только с вынужденными новыми выпусками кредитных рублей для покрытия военных расходов, но и с биржевой спекуляцией на Берлинской бирже. Дома Ротшильдов и другие западные банкиры сначала скупили, а потом выбросили на рынок в Берлине большое количество русских ценных бумаг, вызвав резкое падение их курса. В европейской прессе стали распространяться слухи о приближающемся финансовом крахе России.
'Именно со значительным понижением курса русского кредитного рубля в годы Русско-турецкой войны связано высказывание, приписываемое М.Е. Салтыкову-Щедрину, что "это еще ничего, что в Европе за наш рубль дают один полтинник, будет хуже, если за рубль станут давать в морду" (известно несколько разных вариантов). Такого афоризма нет ни в одном известном произведении писателя. Это утверждение основывалось на воспоминаниях современников, согласно которым однажды Салтыков-Щедрин в ответ на сообщение, что в Германии за рубль дают только полтинник, сказал: "Погодите, скоро за него будут только по морде давать"'[3].
Россия с большим трудом восстановилась от потерь, вызванных Восточной войной, но кредитный рубль продолжало лихорадить. В первой половине 1880-х годов курс кредитного рубля на золото колебался около средней цены 63 коп., с 1885 года он стал быстро падать и 16 февраля 1888-го опустился до 50 коп. Весной 1888 года начинается столь же быстрый подъем курса рубля: в апреле стоимость его составляла 69 коп., а к осени 1890-го достигла 81,83 коп. Однако через год, к 7 ноября 1891 года, курс кредитного рубля вновь опустился до 57,80 коп.[4]
Не менее впечатляюще выглядели колебания кредитного рубля при выражении его курса в немецких марках: в марте 1888 года курс был равен 162 мар., а в сентябре 1890 года - 267 мар., разница составляла более 100 марок.[5]
Василий Кокорев не раз вспоминает в 'Экономических провалах' Ротшильдов, Мендельсонов, Блейхредеров и других королей биржи', которые начали управлять экономикой России через манипуляции с рублем. Министерство финансов неоднократно повторяло, что русские кредитные билеты стали излюбленным объектом биржевой спекуляции, превратившись в настоящий товар, обращавшийся в значительных размерах на заграничных биржах[6]. Играли рублем не только в Европе, но и на российских биржах - Петербургской, Рижской и Одесской[7].
Министерство финансов и Государственный банк Российской империи периодически вынуждены были искусственно поддерживать курс рубля. Так, в 1876 году пришлось 'продать' заграницу 60 млн. рублей золотом, чтобы дворяне, жившие в Европе, имели более твердую валюту. Однако из-за повышения курса рубля цена на российское сырье (зерно, сало, сырые кожи) также поднялась, что привело к резкому снижению экспортных поставок и поступления золота из-за рубежа. Помогая привилегированному сословию, государство страдало само[8]. Тем не менее, подобные бессмысленные операции периодически повторялись, что давало повод некоторым европейским экономистам (среди которых были и К. Маркс с Ф. Энгельсом) говорить о некомпетентной политике финансового ведомства России. Последующие десять лет Россия безуспешно пыталась стабилизировать международный вес своей валюты. Наконец, в июне 1887 года Комитет финансов вынужден был согласиться на то, чтобы поддерживать курс на более низком уровне: 'Следует стремиться не к восстановлению полной стоимости кредитного рубля, а к упрочению его размена на звонкую валюту в отношении, близком к 1,5 рубля кредитного за 1 рубль металлический'[9].
Кокорев уделяет большое внимание проблеме колебаний и падения курса российского рубля. Он не выделяет эту проблему как отдельный провал, но по сути это таковым является.
Василий Александрович обращает внимание на то обстоятельство, что еще до Крымской войны курс российской валюты начал падать. Кредитный рубль не был на 100% покрыт металлом, что дало основание западным 'игрокам' на финансовом рынке рассматривать рубль как не вполне надежную валюту:
'... для окончания железнодорожных расчетов [пришлось] сделать экстренный выпуск кредитных билетов (после пуска Николаевской железной дороги в 1851 году. - В.К.). Хотя эти билеты, при обеспечении их всем достоянием государства, было обязательно для правительства разменивать на монету всем тем лицам, которые этого размена потребуют, но для еще более твердой ценности этих билетов был издан Высочайший указ о том, что выпуск кредитных билетов не иначе может быть производим, как с обеспечением их на 1∕6 часть золотом или серебром. Среди таких шатких финансовых обстоятельств в Европе стал возникать вопрос о том, можно ли ценить русский бумажный рубль в его полной нарицательной стоимости'.
Возникших на Западе сомнений по поводу российского рубля было уже достаточно для того, чтобы Россия начала нести потери:
'...одно возникновение этого вопроса произвело то, что все займы, предшествовавшие Крымской войне, пришлось делать по уменьшенному курсу'.
После Крымской войны Россия остро нуждалась в деньгах. Можно было бы увеличить эмиссию кредитных рублей. Но под влиянием реформаторов министерство финансов отказалось от такого шага. Реформаторы внушали, что этого делать нельзя, потому что это приведет к падению курса рубля. Если есть потребность в деньгах, то, по их мнению, остается одно средство - идти на поклон к Западу и брать там кредиты и займы:
'После Крымской войны мы никак не решались строить железные дороги на беспроцентные бумажные деньги, несмотря на то, что народная жизнь принимала их в полном рубле и с полным доверием, и мы бы могли платить этими деньгами за все земляные, каменные, плотничные и т. п. работы. Мы бы могли на эти деньги построить дома у себя, все нужные для железнодорожного дела заводы; но мы, неизвестно зачем и почему, не решались отступить от исполнения чужеземного догмата, вовсе не подходящего к образу всероссийского правления, и всецело подчинились указаниям заграничных экономических сочинений. Мы имели ложную боязнь, что при значительном выпуске бумажек наш рубль сильно упадет, и потому пустили в ход на иностранные биржи наши векселя с 5% интересов, т. е. облигации железных дорог и других займов'.
Как отмечает Кокорев, реальная жизнь показала лживость западной теории насчет иностранных заимствований как средства, безопасного для курса рубля:
'Что же вышло? Наш рубль все-таки упал на 40%'.
Неоднократно Кокорев обращает внимание на то, что российская бюрократия находится в плену западных финансовых теорий, пугающих тем, что увеличение выпуска денег внутри страны приведет к падению курса национальной денежной единицы:
'Затем следовало бы принять в соображение наши расстояния, например: Кавказ - Архангельск, Иркутск - С.-Петербург, Москва - Ташкент, Варшава - Амур и т.д. У нас никакого исчисления по этому основному вопросу еще никем не сделано, и мы сами не знаем, много или мало у нас денежных знаков, и скорее надобно думать, что их мало, по тем затруднениям, какие повсюду встречаются в денежных расчетах. Безусловные поклонники чужеземных правил, не входя ни в какие подробности и не исчислив размера нужного для крайних надобностей количества денег, громогласно вопиют на всякие лады о невозможности выпуска бумажных знаков, для какого бы общеполезного и выгодного государственного дела они ни понадобились. Голоса эти слышатся с 1856 г., после которого к России присоединились умиротворенный Кавказ и затем Амур, Ташкент, Каре и Батум, породившие новую потребность в оборотных денежных средствах. Но финансисты ничему этому не внемлют, ничего знать не хотят и продолжают петь свою песню и единично, и хором, в домах, в комитетах и на распутьях'.
Соответственно, у денежных властей России остается небогатый выбор: либо идти на поклон к Ротшильдам и иным европейским кредиторам, либо продолжать душить безденежьем отечественную экономику. Русскому человеку так заморочили голову западными финансовыми теориями, что даже многие честные и трезвомыслящие люди поверили этим теориям:
'В период времени от 1860 до 1875 г., все стояли за невозможность выпуска, и даже самые патриотические люди, Ф.В. Чижов и И. К. Бабст, принадлежали к этому же воззрению...'.
Во всей России против ложной финансовой теории восстало всего три человека:
'...в целой России, в обществе и печати, раздавались только три голоса, желавшие для постройки железных дорог появления беспроцентных железнодорожных бумаг вместо разорительных процентных займов заграницею. Это были М.П. Погодин, А.П. Шипов и А.А. Пороховщиков; но их за этот взгляд называли не только отсталыми, но и юродивыми'.
Петербургская бюрократия, тесно связанная с европейскими банкирами и от них зависящая, вспоминала к месту и не к месту о валютному курсе рубля, когда надо было обосновать какое-то выгодное ей (бюрократии) и их европейским партнерам решение. Например, планировалось, что Николаевская железная дорога будет отдана в концессию русским предпринимателям (так называемая 'Русская компания'). Однако в последний момент бюрократия переиграла решение, и дорога была отдана в концессию Главному обществу российских железных дорог (ГОРЖД), которое полностью находилось в собственности французов. Мол, это поддержит курс акций Главного общества и благоприятно скажется на курсе российского рубля. 'Но что же выиграли финансы в общем итоге от подъема акций Главного общества и к чему все это привело?' - вопрошает Кокорев. И отвечает:
'Наш рубль упал впоследствии наполовину, а заграничные наши друзья-банкиры, еще более завладевши нами посредством уступки Николаевской дороги Главному обществу, успели окончательно одурманить нас мнимою дружбою и вовлекли в неоплатные долги'.
Кокорев показывает, что падающий рубль несет неисчислимые беды России. Он один из немногих, кто обратил внимание, что дороговизна хлеба в России в значительной степени объясняется падающей ценностью кредитного рубля. В работе 'Мысли по поводу дороговизны на хлеб и мясо' (1880) он пишет:
'Дороговизну на хлеб и мясо многие относят к понижению ценности нашего кредитного рубля, выражающемуся упадком курса. В отношении хлеба это наполовину справедливо, потому что иностранцы находили расчет платить за хлеб дорого, рассчитываясь с нами уцененным кредитным рублем'[10].
Падающий валютный курс рубля порождает растущие цены на все те товары, которые вывозятся на внешний рынок:
'Обращаясь к влиянию курса на дороговизну хлеба, следует остановиться на том, что хлеб есть главный предмет нашей вывозной торговли; но все те предметы, которые не вывозятся заграницу, следовательно, и не проходят через реторту курса, остались в своей цене, как-то: соль, сахар, дрова и т. п. Предположим, что иностранцы вовсе не имели бы надобности в нашем хлебе, тогда у нас не образовались бы ныне существующие высокие цены; но иностранные рынки производили сильное требование на хлеб, а государство находило полезным для перевеса в торговом балансе не задерживать выпуск, и это образовало дороговизну, выразившуюся в отношении к каждому рабочему в следующей цифре: 2 года назад печеный хлеб продавался 1,5 коп. фунт, а теперь 3 коп., дороже на 100%. Для питания рабочего нужно хлеба в день, по крайней мере, 3 фунта; следовательно, рабочий ежедневно переплачивает 4,5 коп., что составляет в год 16 руб.'
Падающий рубль, как отмечает Кокорев, представляет собой налог на все население России, особенно неимущую ее часть:
'Это новая подать, новый налог, упавший не только на работника, но и на стариков, старух и детей, включительно с голодающими и нищими, налог, платимый такими людьми, которые в упадке курса ничем неповинны'.
В падении курса виновны имущие слои общества, которые сорят деньгами заграницей, а также полюбили покупать дорогие импортные предметы роскоши. Также в этом виновата фирма 'они'[11], которая делает новые заграничные займы и не защищает внутренний рынок России от конкуренции иностранных товаров.
В статье 'Мысли русского, порожденные речью князя Бисмарка' Кокорев высказывает мысль о том, что России в первую очередь нужно решать не какие-то внешнеполитические проблемы, а сконцентрироваться на внутренних. Среди них - падение курса кредитного рубля:
'Войдем еще в обозрение нашего положения с других сторон: независимо от составленных против нас союзов, мы находимся под угнетающим давлением упадка ценности русского кредитного рубля. Возникающий вопрос - что нам делать - разрешается сам собою: ничего более, как дружить с Германией и устраиваться внутри себя'.
В той же статье Василий Александрович говорит, что падающий рубль утяжеляет наш внешний долг. Во-первых, следуя лукавым финансовым теориям, правительство борется с падением курса путем заключения новых займов. Во-вторых, потому, что сумма обязательств в рублях по погашению увеличивается по сравнению с той суммой, которая исчислялась на момент получения займа. Кокорев пишет:
'Вспомним, как мы отнеслись в 1866 г. к дальнозоркому духопредвидению князя Барятинского и каким презрением ответили на заявление русских людей, умолявших не занимать денег заграницей. Отвергнув сердобольные советы, мы последовали внушениям петербургской канцелярии и вырастили над собою угнетающую политическую силу Германии, с накоплением неоплатных долгов, причем выказали совершенное неумение даже в составлении самих условий для займов, обязавшись платить в течение полстолетия не по тому курсу, по которому сделан заем, а по курсу того дня, в который будет производима уплата, следовательно, на спину русского народа взвалили всю выражающуюся теперь и впредь могущую выразиться злобу дня. Эта преступная ошибка произвела то, что корабль русской жизни, лишенный самостоятельного хода, двигается на буксире европейских бирж'.
Несмотря на то, что Кокорев не занимался специально экономическими науками, он, обладая здравым смыслом, жизненным опытом и интуицией, лучше понимал истинные причины неустойчивости российского рубля, чем многие 'профессиональные' экономисты. Интуитивно он увязывал состояние национальной денежной единицы не с таким количественным показателем, как объем выпущенных и обращающихся рублей, а с состоянием платежного баланса России. Но в его время еще не было четкого представления о платежном (расчетном) балансе[241] страны, тем более не могло быть еще и, соответственно, статистики такого баланса.
Впервые на прямую зависимость курса рубля от расчетного баланса обратил внимание русский мыслитель Н.Я. Данилевский. Он известен как биолог и как основатель теории цивилизации (работа 'Россия и Европа'). Но Николай Яковлевич был также и экономистом. Свое учение о расчетном балансе он изложил в статьях 'Несколько мыслей по поводу упадка ценности кредитного рубля, торгового баланса и покровительства правительства' (1867) и 'О низком курсе наших денег и новых источниках государственных доходов' (1886).
Уже после смерти Кокорева в России стали делать попытки составления расчетного баланса. Первая такая попытка принадлежит русским экономистам Сергею Шарапову и Павлу Олю.[12] В 1896 году они опубликовали работу 'Цифровой анализ расчетного баланса России за пятнадцатилетие 1881-1895 гг.'
Первоначально платежный баланс (современное название) имел название 'расчетный баланс'. Платежный баланс - стоимостное выражение всего комплекса внешнеэкономических связей страны за определенный период в виде соотношения платежей заграницу и поступлений из заграницы. Сегодня также составляется расчетный баланс, но в нынешнем понимании он отличается от платежного баланса. Современный расчетный баланс - соотношение финансовых требований и обязательств данной страны по отношению к другим странам, возникших в результате ее внешнеэкономических связей, независимо от сроков наступления платежа (т. е. расчетный баланс отражает картину на момент времени, а не за период).
В работах Кокорева достаточно мест, показывающих, что он прекрасно понимал простую денежно-валютную 'механику': если расчетный баланс имеет положительное сальдо, то курс национальной денежной единицы растет. Если отрицательное - падает. И никакие ухищрения действия этих простых механизмов отменить не в состоянии. Приведу фрагмент из 'Экономических провалов', имеющий отношение к рассматриваемой проблеме:
'Водиннадцатом и двенадцатом провалах доказываешь, что все наше сибирское золото ушло заграницу вследствие предательских тарифов и широкого проживания денег заграницей. Тут уже чувствительно задеваешь самую интеллигентную часть общества, потому что проживатели денег заграницей считаются, так сказать, сливками общества, и если они портят наш баланс и обесценивают наш денежный курс (не считая прожитка больных и учащихся) на 10-20 миллионов в год, то это, из вежливости к Европе, следует переносить безропотно'.
Здесь Кокорев использует слово 'баланс', но очевидно, что речь идет о расчетном балансе. Даже если национальная денежная единица станет серебряным или золотым рублем, это не будет гарантией того, что рубль будет иметь высокий курс. Об этом, между прочим, хорошо сказал еще Н.Я. Данилевский: 'Пытаться поднять кредитную денежную единицу разменом на металлические деньги... - все равно, что наполнить жидкостью сосуд с открытым краном. Будь у нас даже золотые деньги, при невыгодном балансе их курс будет низким'[13].
Заметим, что Кокорев нигде не говорит о том, что России надо восстанавливать серебряный рубль или готовить введение золотого рубля (он уже застал время, когда министерство финансов объявило курс на накопление золотого запаса с целью введения золотого рубля). Весь дух предложений Кокорева - укрепление экономического потенциала России и обеспечение положительного расчетного баланса. Только это будет надежной базой крепкого рубля и гарантией того, что национальная денежная единица не станет игрушкой в руках европейских 'хозяев биржи'.
--------------------
При теперешнем положении народного хозяйства, сколько бы мы ни добыли золота, оно все уйдет заграницу и будет горшая беда, то есть при неимении золота в кармане не будет его и в земле. В. Кокорев
-------------------------
[1] Лизунов П.В. Биржевая спекуляция на курсе кредитного рубля и меры противодействия ей Министерства финансов (1887-1894 гг.) / П.В. Лизунов // Труды исторического факультета С.-Петербургского университета. - 2011. ? 5. С. 149.
[2] Министерство финансов 1802-1902. Ч. 1. СПб., 1902. С. 473.
[3] Лизунов П.В. Указ. соч. С. 150.
[4] Вестник финансов, промышленности и торговли. 1895. ? 51. С. 997.
[5] 'Итоги финансового управления г. Вышнеградского по официальным документам И.Ф. Циона'. Париж, 1892. С. 17-19.
[6] Вессель Н.Х. Наша новая государственная финансовая деятельность (1892-1894 гг.). СПб., 1894. С. 246.
[7] Гурьев А.Н. К реформе Государственного банка. СПб., 1893. С. 126.
[10] Кокорев тут же пишет о второй причине удорожания: 'Другое влияние на дороговизну хлебов произошло от неурожая в черноземной полосе...'
[11] Под фирмой 'они' Кокорев в 'Экономических провалах' имеет в виду столичную бюрократию, которая ориентирована на Запад и принимает решения в его пользу.
[12] Оль Павел Васильевич (1860-е - после 1925?), экономист, публицист, общественный деятель, один из крупнейших в России рубежа XIX - XX вв. специалистов по вопросам промышленности (особенно топливно-энергетического комплекса), статистики и финансов. Был в числе немногих экономистов, которые предсказывали губительные последствия навязывания России прозападным лобби перехода на золотую валюту. Но переход все же состоялся, и Россия вступила в полосу хронического финансового кризиса. Оль проанализировал проявления кризиса, показал несостоятельность их объяснений правительственными чиновниками и невозможность его преодоления без устранения первопричины.
[13] 'Сборник экономических и политических статей Н.Я. Данилевского'. - СПб, 1890, с. 53.