Катасонов Валентин. 20 Глава 18. "Восточная война" как геополитический "провал"

Тринадцатый провал (в списке Кокорева) можно назвать геополитическим (равно как и военным, а также внешнеполитическим). Речь идет о тех громадных экономических потерях, которые Россия понесла в результате войны с Турцией в 1877-1878 гг. Как известно, до этого Россия участвовала в другой большой войне — Крымской (1853-1856). Та, предыдущая, война была крайне тяжелой для России, Кокорев кратко описал ее последствия.

В 60-70-е годы XIX века Россия постепенно преодолевала последствия Крымской войны. Кокорев особо отмечает в этом заслуги министра финансов М.Х. Рейтерна, которому с большим трудом удалось восстановить равновесие государственного бюджета, а в 1870-е годы несколько лет жить, не прибегая к новым займам. И вот это хрупкое экономическое благополучие России было неожиданно разрушено русско-турецкой войной (Кокорев называет ее Восточной):

«После открытия железных дорог, соединивших хлебородную площадь России с морями Балтийским, Черным и Азовским, а Москву с Кавказом, Одессой, Киевом, Харьковом и Волгой и т.д., несмотря на то, что дороги стоили слишком дорого, и втянув нас в злополучные заграничные займы, наложили на Россию страшную тяжесть погашения этих займов, — государственная роспись, трудами и заботливостью М. X. Рейтерна и с помощью развития промышленности от устройства дорог, стала приходить в равновесие, так что выход из угнетенного состояния, в котором находились наши финансы, потрясенные Крымской войной, представлялся возможным. В таком положении прошло три или четыре года (74-77), так что мы мо-гли через 20 лет после разрушения Севастополя сводить концы с концами и, погашая сделанные займы, могли, наконец, жить, не делая нового накопления долгов. Вдруг это благоприятное положение рухнулось. Наступившая в 1877 г. Восточная война потребовала чрезвычайных расходов, породив неизбежную необходимость в новых займах, уничтоживших надолго равновесие государственной росписи, достигнутое 16-летними усилиями М. X. Рейтерна, который, видя здание свое, как он сам выражался, разрушенным силою внезапных военных бурь, оставил министерство финансов».

Итак, Восточная война не достигла тех целей, на которые рассчитывали наши политики. А они, между прочим, мечтали дойти до Константинополя и водрузить на Софийском храме крест и русский флаг. Эти мечты имели под собой основание — так называемый «греческий проект». Это был геополитический проект императрицы Екатерины II. Он предполагал покорение Османской империи и раздел ее территории между Россией, Священной Римской империей[1] и Венецианской республикой[2]; Стамбул должен был вновь стать Константинополем. Через Константинополь предполагалось начать возрождение Византийской державы под контролем России на базе восстановления независимого греческого государства.

Императрица была уверена в успехе этого предприятия. Она даже своему внуку дала имя Константин. Некоторые историки утверждают: Екатерина II рассчитывала, что ее внук будет править в столице возрожденного второго Рима. После обретения Грецией независимости в начале XIX века «греческий проект» принял форму т.н. «великой идеи»[3].

Справедливости ради следует признать, что далеко не все в России XIX века были захвачены идеей «греческого проекта». Часть русских патриотов полагали, что проект реанимации Второго Рима является утопией, что еще в XV веке на смену Второму Риму пришла Россия — Третий Рим. Это было крыло патриотов, которые ориентировались на пророческие слова старца Филофея (начало XVI в.): «Москва — Третий Рим... Два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти». Однако большинство патриотов, даже принимавших идею «Москва — Третий Рим», поддерживали одновременно и «греческий проект» (рассчитывая, вероятно, что Российская империя расширит свои границы за счет включения в свой состав тех территорий, которые некогда входили в Византийскую империю).

Кроме того, в России были сильны настроения панславистов — сторонников духовного, культурного и политического единения славянских народов. Они рассчитывали после освобождения славян на Балканах создать что-то вроде всеславянской федерации под эгидой Российской империи. К слову сказать, близкий друг Кокорева славянофил Михаил Погодин еще в конце 1830-х годов выдвинул тезисы об утверждении особенности славянского мира и присущих славянским народам высших духовных ценностей и истинной веры в лоне православной церкви. Накануне Восточной войны панславянские идеи занимали важное место в теоретических изысканиях Ивана Аксакова, Николая Данилевского, научных разработках ученого-слависта Владимира Ламанского. Сторонниками панславизма были такие военные деятели того времени, как генералы Михаил Черняев, Михаил Скобелев, Ростислав Фадеев, князь Владимир Черкасский. Поражение в Крымской войне 1853-1856 гг., Польское освободительное восстание 1863-1864 гг. вызвали активизацию российских панславистов, которая вылилась в проведении Славянского съезда 1867 года в Москве и деятельности славянских комитетов.

Формально Россия была победительницей в Восточной войне, что было зафиксировано в договоре между Россией и Турцией, который был заключен в Сан-Стефано (пригород Стамбула). Договор предусматривал, что Россия получает отторгнутую ранее южную часть Бессарабии (на тот момент находилась на территории Румынии) и часть территорий Турции. Болгария, Сербия и Черногория приобретают полную независимость, а также расширяют свои территории, при этом Болгария становится самым крупным государством на Балканах. Помимо всего, Сан-Стефанский договор обязывал Турцию заплатить России контрибуцию в размере 1 млрд. 410 млн. рублей.

Однако упомянутый договор вызвал бурную реакцию в главных столицах Европы, особенно в Лондоне. Великобритания и Австро-Венгрия (между прочим, вторая во время Восточной войны числилась «союзником» России) открыто высказывали свою «озабоченность» усилением влияния России на Балканах и тем, что Россия сможет установить контроль над проливами Босфор и Дарданеллы. Британский премьер Дизраэли (лорд Биконсфильд)[4] стал прямо угрожать началом военных действий против России.

Опуская многие детали, отметим, что Европа заставила Россию отказаться от договора Сан-Стефано. Был собран Берлинский конгресс[5], на котором появился новый документ — Берлинский трактат 1878 года. Этот договор, продиктованный западными державами, полностью обесценил результаты войны для России. Как тогда писали российские газеты, русско-турецкая война оказалась для России хотя и выигранной, но неудачной. Россия так и не сумела выйти к проливам. Влияние ее на Балканах не стало сильнее, поскольку Берлинский конгресс Болгарию разделил, Черногорию обкорнал, Боснию и Герцеговину передал Австро-Венгрии, да еще Сербию с Болгарией перессорил. Можно было констатировать ослабление авторитета России на международной арене.

[384] Александр Михайлович Горчаков (1798-1883) — глава русского внешнеполитического ведомства при Александре II, последний канцлер Российской империи (с 1867). Светлейший князь (с 1871). Получил воспитание в Царскосельском лицее, где был товарищем Пушкина. Кроме светских талантов и салонного остроумия, он обладал также значительным литературным образованием. Тогдашний властелин австрийской политики, знаменитый князь Меттерних не любил князя Горчакова за его русскую душу, за его русские чувства, за его неуступчивость, всегда прикрытую отменным знанием приличий, вежливостью самою изящною, но тем не менее весьма неприятною для Меттерниха.

«В конце концов, все свелось к тому, что Восточная война, удесятерив наше финансовое расстройство, оказалась гораздо труднее, следовательно и дороже, в смысле денежных затрат, чем предполагали; последствия же войны не только ни в чем не проявили добра и пользы ни нам, ни тем, за кого мы воевали, но даже завершились самым оскорбительным для России проявлением неблагодарности и предательства со стороны тех, за кого проливалась драгоценная русская кровь. Будь все это (хотя бы даже на 1∕10 долю против совершившегося) ведомо вперед, то, конечно, не явилось бы желания начинать войну, терять сотни тысяч доблестных воинов и входить в колоссальные долги для того, чтобы придти к обеднению и политическому уничижению».

Точных данных о приросте внешнего долга в результате Восточной войны нет. К сожалению, Министерство финансов Российской империи не вело (или не публиковало) регулярно на годовой основе данные о внешней государственной задолженности. Имеются лишь надежные данные по состоянию на 1861 и 1881 гг. Соответственно, суммы внешних непогашенных займов государства и займов, гарантированных государством в эти годы, составили 537 млн. и 2 млрд. 564 млн. руб. Прирост долга за двадцать лет составил более 2 млрд, рублей. Вместе с тем, Кокорев отмечает в «Экономических провалах», что Россия для ликвидации своих потерь от войны вынуждена была взять внешних займов на сумму не менее 800 млн. руб. В другом месте он говорит о «миллиарде новых долгов». Это гигантская сумма на фоне всего прироста внешнего долга Российской империи за двадцатилетний период 1861-1881 гг.

Немного ниже в «Экономических провалах» Кокорев более подробно раскрывает экономические последствия Восточной войны. В частности, он обращает внимание на то, что Германия, воспользовавшись вовлечением России в Восточную войну, обложила русский экспорт хлеба высокой импортной пошлиной:

«Восточная война образовала массу новых долгов, которые составляют самый тяжкий экономический провал, поразивший финансовое положение России до такой немощи, в какой еще никогда не бывала русская земля. Достигнутое пред войной 1877 г. равновесие в государственной росписи удалилось от нас на многие годы, и мы, повергнутые в бездну расстройства, видим пред собой следующую современную картину. Все достояние государства со всеми его будущими доходами в залоге по сделанным внешним займам; частные недвижимые имущества (земли помещиков) также в залоге по находящимся частию дома, а главнейше заграницею, закладным листам; производительность земли (хлеб) обложена пошлиною за право ввоза в Германию».

«Затем сожжение беспроцентных кредитных билетов, производимое на дворе Государственного банка, одновременно с объявлениями того же банка о подписке на новые процентные займы, ясно доказывало, что мы еще не освободились от идолопоклонства Ваалу, т. е. западным финансовым теориям, и что от язвы этой нас не могли исцелить ни бедствия войны, ни очевидная и осязательная трудность жить с массою сделанных нами займов»[386].

[386] Во время Восточной войны министерству финансов Российской империи пришлось прибегнуть к «печатному станку», увеличив количество беспроцентных кредитных билетов. Реформаторы, продемонстрировав свою верность западным финансовым теориям, сразу же по окончании войны устроили изъятие из обращения «излишней» денежной массы, организовав публичное сожжение бумажных денежных знаков. Часть уничтоженных знаков была заменена процентными займами, которые (облигации) распространялись по подписке.

Василий Александрович оценивает итоги Восточной войны как «экономический провал», при этом подчеркивает, что из бежать его было очень просто. Умные люди еще задолго (за десять лет) до войны предупреждали, что Россию будут затягивать в эту ловушку и что России никак нельзя в нее соваться:

«Но настоящий описываемый провал имеет целью доказать, что все неудачи были предсказаны заранее, за 10 лет до Восточной войны, точно так же ясно, как за 12 лет до Крымской войны было предсказано, что война под Севастополем будет неизбежна, если мы не соорудим железной дороги из Москвы к Черному морю, прежде устройства ее между столицами».

Кто же были те прозорливцы, которые предсказывали «турецкий капкан» и призывали к бдительности? — Одним из них был князь Александр Иванович Барятинский, о котором Кокорев высказывается с большим уважением и с которым он имел счастье беседовать на тему Восточной войны еще в 1866 году:

«Да, горестные события 1877 г. были пророчески предречены. Был один человек, который все это предвидел и, зная, что война России с Турцией должна неизбежно возникнуть, предлагал еще в 1866 г. приступить к таким действиям, которые расчистили бы наш путь к Востоку и сделали бы войну легкою и плодотворною для всех славянских племен. Этот знаменательный исторический человек, выражавший в себе гражданина, вельможу, полководца, поэта (по широте государственных воззрений), был фельдмаршал князь Александр Иванович Барятинский».

«Когда я остался в кабинете вдвоем с князем, он начал со мною следующий разговор: "Я приехал сюда по приглашению Государя на семейные праздники, по случаю серебряной свадьбы Его Величества, как бывший шафер при венчании и, не вмешиваясь ни в какие текущие дела, счел моим долгом доложить Государю, что вскоре начнется война пруссаков с австрийцами, и что войны этой нам не следует допускать без участия России, имея в виду то, что война, по отличному составу прусской армии, должна окончиться торжеством Пруссии, и тогда Берлин получит преобладающее политическое значение к явному ущербу России; но когда поражение Австрии состоится посредством соединенных военных сил России и Пруссии, тогда, оставляя Венгрию самобытным государством и поправляя тем ошибку 1849 г., мы можем остальную часть австрийских владений разделить надвое: немецкое — к Пруссии, славянское — под покровительство России. При таком исходе войны развязка восточного вопроса будет впоследствии достигнута без всякого труда и осложнения, так как ключи Цареград а находятся в Вене'"».

[387] Упоминаемый Кокоревым Иван Федорович Паскевич (1782-1856) — русский полководец и государственный деятель. Один из четырех полных кавалеров ордена Св. Георгия, фельдмаршал (с 1829). Главнокомандующий на Кавказе (1827-1829), наместник Царства Польского (1832-1856), председатель департамента Дел Царства Польского Государственного совета, член Комитета министров.

Русский полководец и государственный деятель. Один из четырех полных кавалеров ордена Св. Георгия, фельдмаршал (с 1829). Главнокомандующий на Кавказе (1827-1829), наместник Царства Польского (1832-1856), председатель департамента Дел Царства Польского Государственного совета, член Комитета министров.

«После довольно продолжительного молчания князь возобновил свой разговор: "Мне пришлось несколько раз настойчиво умолять Государя обратить внимание на необходимость участвовать в войне, которая будет очень непродолжительна и не составит больших расходов, а результаты для дальнейших видов на Востоке даст самые блестящие; тогда как, оставаясь хладнокровными зрителями событий, имеющих совершаться возле наших границ, нам придется впоследствии, быть может через 5 или 10 лет, дорого заплатить за то, что мы не умели воспользоваться настоящею минутою и не извлекли из нее очевидной пользы для могущества России. Настояния мои привели к тому, что Государь назначил в своем кабинете секретный комитет под своим председательством, из военного министра Д.А. Милютина, министра иностранных дел князя Горчакова и меня"».

Увы, усилия князя Барятинского оказались тщетными, даже несмотря на то, что вроде бы он заручился поддержкой Государя. Войну с Австрией Пруссия провела без нашего участия. Мы потеряли блестящий шанс малой ценой получить влияние в тех регионах Европы (прежде всего, Балканы), где спустя несколько лет начала завариваться «каша», которая и привела нас впоследствии к Восточной войне. Кокорев высказывает горькое сожаление по поводу того, что проект князя Барятинского не был реализован, что привело к резкому геополитическому усилению позиций Германии в Европе. Баланс сил в Европе из-за этого политического просчета изменился не в пользу России:

«Переходя от 1866 г. к настоящему времени, мы видим, что вместо Пруссии существует уже Германская империя, победительница не только Австрии, но и Франции, с полным решающим влиянием, без всякого исключения, на ход всех европейских событий. Вот это-то влияние князь Барятинский предвидел и стремился к тому, чтобы оно в известной мере принадлежало России, в силу участия нашего в войне с Австрией в 1866 г. и чтобы затем Восточный вопрос был освобожден от всех австрийских кознодействий. Мы уклонились от спасительного совета князя Барятинского, и поставили себя, начиная с 1871 года, в зависимость от воззрений князя Бисмарка. Зависимость эта оказалась столь сильною, что мы, ошибочно начав в 1877 г. Восточную войну, могли только издали видеть башни Цареграда, и за это видение заплатили потерею сотен тысяч войск и миллиардом новых долгов».

Выясняя причины возникновения 13-го провала, Кокорев подозревает, что Россию в войну втянула пресловутая фирма «они», работавшая на ослабление нашего государства. Влияние фирмы на принятие решений в сфере внешней политики было столь же велико, как и в сфере торговли и финансов. В результате здравые внешнеполитические предложения князя Барятинского оказались «гласом в пустыне»:

«Заключим тем, что если бы заседание в зале Берлинского конгресса, бывшее в 1878 г., было предварено (после кабинетного совещания с князем Барятинским в Царском Селе) заседанием в 1866 г. в Зимнем дворце составленным из всех сановников, и решило бы мысль князя Барятинского привести в исполнение, тогда бы Берлинского заседания вовсе не существовало, потому что для образования его не могло явиться ни мысли, ни права, ни повода, ни смелости. И тогда бы не только Россия, но и весь мир давно бы наслаждался действительным миром, а не вооруженным, изнуряющим во всех государствах силу правительств и народов, с неизбежным при том колебанием экономической почвы. При таком положении экономическая жизнь представляется вовсе не обеспеченною от неожиданных провалов. И все это на нас надвинулось только потому, что слова князя А.И. Барятинского были гласом вопиющего в пустыне».

Кокорев вообще полагает, что многие спорные, конфликтные вопросы с Турцией можно решать экономическими средствами. Даже идти на то, чтобы предоставлять Турцию безвозмездную помощь, чтобы таким образом «покупать» ее благорасположение. Как предприниматель, умеющий считать деньги, Кокорев говорит, что это было бы намного меньше той цены, которую России пришлось заплатить, участвуя в войне с Турцией:

«А быть может, всего этого можно было избежать посредством самого простого мероприятия. Вообразим себе, что турецкий султан за одну четвертую часть той суммы, в какую обошлась нам война, освободил бы, без всякого кровопролития, Болгарию и Румелию от своего владычества. И тогда мы, при таком мирном освобождении болгар от Турецкого ига, дали бы им другую 1∕4 часть стоимости войны в кредит на облегчительных условиях и тем самым создали бы наше влияние на них, как влияние добрых кредиторов, в самом сильном и прочном виде, с истинно благотворными последствиями. Это влияние было бы в тысячу раз крепче и полезнее скороспелой конституции, сочиненной для Болгарии».

«Историк России будет удивлен тем, что мы растеряли свою финансовую силу на самое, так сказать, ничтожное дело, отправляясь в течение XIX столетия по два раза в каждое царствование воевать с какими-то турками, как будто эти турки могли когда-нибудь придти к нам в виде наполеоновского нашествия. Покойное и правильное развитие русской силы в смысле экономическом и финансовом, без всяких походов под турку (говоря солдатским языком), порождавших на театре войны человекоубийство, а дома — обеднение в денежных средствах, произвело бы гораздо большее давление на Порту, чем напряженные военные действия».

«Читатели "Архива князя Воронцова"припомнят, что эту же самую мысль относительно безвредности турок и необходимости беречь нашу силу для врагов с Запада неоднократно выражал граф Семен Романович Воронцов еще в прошлом столетии. ("Русский Архив" 87 г.)»[7].

Читая размышления Кокорева о причинах Восточной войны, я невольно вспомнил его современника — выдающегося русского мыслителя Константина Николаевича Леонтьева (1831-1891). Леонтьев был не только писателем, социологом, мыслителем. Часть своей жизни он провел на дипломатической работе, которая протекала преимущественно на Балканах и в Греции. Поэтому глубинные причины русско-турецкой войны он очень хорошо понимал и также, как Кокорев, считал эту войну большой внешнеполитической ошибкой России. Одной из причин войны Константин Николаевич называл нездоровую идеологию «панславизма», которая культивировалась в России и была общепринятой в высших кругах. Леонтьев показал, что никакого панславизма нет и быть не может. Панславизм нужен как идейное основание для славян Восточной Европы (прежде всего Болгарии) просить и даже требовать поддержки в их противостоянии с турками — Османской империи. Однако, как тонко помечал К. Леонтьев, этот славянский национализм нужен был тем же болгарам для того, чтобы вырваться из-под влияния Турции и тут же «интегрироваться» в «цивилизованную» Европу. По-настоящему национальное возрождение (культуры, православия) болгарским националистам не нужно было, а их «панславизм» был лишь прикрытием устремлений в сторону Европы.

Сторонники ввязывания России в войну с Турцией апеллировали к нравственному чувству, говорили о «моральном долге» России в отношении «братьев-славян» на Балканах. А вот Леонтьев озвучивает очень смелую мысль: государство и его политику нельзя оценивать с помощью этических норм, эти нормы призваны регулировать лишь межличностные отношения.

Леонтьев на разные лады повторяет: попытки использовать эти нормы для того, для чего они изначально не предусмотрены, могут нанести большой ущерб государству и обществу. Леонтьев как дипломат хорошо чувствовал этот момент, поскольку, по его мнению, Российская империя в своей внешней политике часто руководствовалась именно ложными понятиями морали и нравственности. Леонтьев считал это большой ошибкой. Он это наглядно показывает на примере политики России в отношении южных и центрально-европейских славян, которые формально находились под «игом» Турции и Австро-Венгерской империи. Он не поддерживал эмоциональные лозунги патриотической общественности России по освобождению «любой ценой» наших славянских «братьев». Леонтьев по опыту своей дипломатической работы хорошо чувствовал, что они были «братьями» по крови, но не по духу. Что в случае их освобождения эти «братья» немедленно будут рваться в Западную Европу, поскольку скороспелая «элита» европейских славян успела пропитаться духом либерализма.

По мнению Леонтьева, политики должны руководствоваться не этическими нормами, а идеями, воплощенными в общественный строй страны: «Есть люди очень гуманные, но гуманных государств не бывает. Гуманно может быть сердце того или другого правителя; но нация и государство — не человеческий организм. Правда, и они организмы, но другого порядка; они суть идеи, воплощенные в известный общественный строй. У идей нет гуманного сердца. Идеи неумолимы и жестоки, ибо они суть не что иное, как ясно или смутно сознанные законы природы и истории».

Леонтьев намеренно подчеркивает, что идеи должны вырастать из правильно понятых законов природы и истории. Политики должны понимать возможную траекторию движения общества, видеть те препятствия, которые встают на его пути, формулировать цель и по возможности управлять движением общества. Политика должна быть не нравственной, а целесообразной, т.е. работающей на достижение поставленных целей. Исходя из этого, нельзя утверждать, что любые реформы хороши или, наоборот, все революции и перевороты плохи (такие представления бытовали уже во времена Леонтьева). «Самые мирные, закономерные и даже несомненно ко временному благу ведущие реформы могут служить космополитизму и всеу-равнительной революции; и самый насильственный, кровавый и беззаконный с виду переворот может иметь значение государственное, национально культурное, обособляющее, антиреволю-ционное (в моем и прудоновском смысле)», — писал Леонтьев в работе «Культурный идеал и племенная политика»[8].

Приведем еще пример такой странной политики — так называемую «семилетнюю войну» (1756-1763), итоги которой в России два с половиной столетия назад у многих наших соотечественников вызвали удивление и возмущение. Об этой войне в школьных учебниках по отечественной и зарубежной истории упоминается лишь вскользь. Не все даже помнят, почему она началась и чем закончилась. А между тем, эта война — хрестоматийный пример, как Россию в своих целях использовали европейские союзники.

Война эта знаменательна во многих отношениях. По сути, это была первая по-настоящему мировая война[9]. Между прочим, «мировой войной» ее назвал английский государственный и политический деятель XX века Уинстон Черчилль. И началась она не в Европе, а в Северной Америке в виде стычек между английскими и французскими колонистами за передел территорий Нового Света. Как говорят дотошные историки, война эта велась также на территории Индии и Филиппин.

Стычки в Северной Америке между англичанами и французами постепенно переместились в Европу. Лондон для укрепления своих позиций привлек в союзники Пруссию. Франция через некоторое время нашла также союзника в лице Австрии. Первоначальный франко-британский конфликт неожиданно трансформировался в военный конфликт между Пруссией и Австрией. Пруссия отторгла у Австрии в очередной раз Силезию (поэтому иногда семилетнюю войну называют третьей силезской войной).

Опуская многие детали, отметим, что через некоторое время Австрия сумела втянуть в военное противостояние с Пруссией Россию в качестве союзника. Получилось так, что численность русских войск, выставленных против прусского короля Фридриха // (Великого) оказалась больше численности австрийских войск как минимум в 1,5-2 раза. Австро-российский альянс стал наступать и давить Фридриха Великого. Многие полагали, что Фридрих не просто проиграет войну, но будет полностью захвачена Пруссия. Она могла вообще исчезнуть с карты Европы. Но тут неожиданно в России происходит смена власти: на смену умершей в 1761 году императрице Елизавете Петровне приходит Петр III. Последний был большим поклонником Фридриха Великого и сочувствовал Пруссии. Военное командование русских войск получило команду оставить захваченную территорию Пруссии.

14 апреля 1762 года между Россией и Пруссией был подписан мирный договор. Россия безвозмездно отдала все захваченные земли. Для Фридриха и Пруссии пришло спасение. А наши потери в этой, ставшей бессмысленной, семилетней войне были оценены в 138 тыс. человек убитых и умерших от ран. Это цена только людских потерь России в первой неофициальной мировой войне, мы не говорим об экономических потерях.

Для А.В. Суворова[10], П.А. Румянцева[11] и других наших военачальников, участвовавших в семилетней войне, было горько сознавать, что русскую армию в очередной раз использовали в своих корыстных и лукавых целях иностранные политики, которые всегда находили «слабые места» в аристократическом окружении российского трона.

Если бы императрица Елизавета не умерла в 1761 году (и на смену ей не пришел бы Петр III), трудно представить, как Великобритания могла бы стать гигантской колониальной империей. По крайней мере, процесс бы сильно затянулся. Лондон должен был бы поставить Петру III памятник. А вот как должен был русский народ «отблагодарить» императора Петра III за его «благородство» в отношении Пруссии, — большой вопрос.

Жизнь Европы в конце XVIII века проходила под знаком французской революции 1789 года. Императрица Екатерина II заняла нейтралитет по отношению к событиям во Франции. Однако вскоре этому нейтралитету пришел конец. Во Франции на волне революции к власти пришел Наполеон Бонапарт. А в России скончалась Екатерина II, и на царский трон вступил император Павел I.

Еще до Наполеона Бонапарта молодая французская республика начала проявлять невиданную активность за пределами своих границ, захватывая территории Бельгии, Голландии, Сардинии. Молодой Наполеон оказался талантливым полководцем, ему не только удавалось разбивать объединенные войска европейцев, но продолжить территориальные захваты, в частности, захватить значительную часть Италии. При этом он собрал с итальянцев большие суммы контрибуций. Европа была в полной панике. И ей удалось призвать на помощь Россию, тем более, что у Павла I, как отмечают его биографы, было сильное желание повоевать. Опуская многие интересные детали истории конца XVIII века, отметим, что в итоге русские войска под командованием нашего гениального Александра Васильевича Суворова оказались в Европе, дошли до Италии и Швейцарии и там успешно воевали против французов. Многие, наверное, помнят картину Сурикова «Переход Суворова через Альпы». На ней как раз запечатлен фрагмент тех европейских походов наших доблестных воинов.

Со стороны Средиземного моря поддержку нашим сухопутным войскам оказывает флот под командованием легендарного адмирала Федора Ушакова. Увы, наши доблестные воины отдавали свои жизни отнюдь не за интересы России, а решали, в конечном счете, «шкурные» вопросы наших «партнеров».

«Русский генералиссимус намеревался после короткого отдыха двинуть русские войска во Францию, пройти ее с боями и захватить революционный Париж. Однако Англии и Австрии не нравится возросшее влияние России, 'союзники” начинают опасаться, что в случае успеха Италия останется за нами. Пока русские войска крушили Казанское царство — это не очень тревожило Европу. Но когда Петр сокрушил Швецию и захватил побережье северных морей, а свое царство объявил империей, Европа начала беспокоиться. Когда же Екатерина в ряде турецких войн отхватила огромные территории, обеспечила выход и к южным морям, где спешно начали строиться верфи для военных кораблей, то в европейских дворах начали нас бояться. А тут еще блистательные войска Суворова, которым противопоставить было нечего, в самом сердце Европы — в Италии! Безусловно, так далеко русские войска еще никогда не заходили. По словам В. О. Ключевского, Итальянский поход Суворова — "самый блестящий выход России на европейской сцене”. Но русские оказались на этой "сцене”явно лишними. С помощью суворовских чудо-богатырей Австрия отбила у Франции Северную Италию, а затем, перестав нуждаться в русских, решила от них отделаться.

Слова о союзническом долге, о простой порядочности никогда для наших "союзников” не играли никакой роли. К концу Итальянского похода австрийское командование уже дошло до того, что стало не только оспаривать, но и отменять приказы Суворова, которому были подчинены все союзнические силы. Теперь командующему вменялось в обязанность докладывать в Вену о каждом своем решении, и только после утверждения их австрийским Военным советом он получал возможность действовать.

Русские полки стояли у южных границ Французской республики, это была уникальная возможность закончить наполеоновские войны не в 1814 году, а на пятнадцать лет раньше! И кто знает, сколько крови и страданий удалось бы избежать Европе, прими союзники суворовский вариант кампании. Но в тот момент главным врагом наших "союзников”уже стала не Франция, а русская армия фельдмаршала Суворова.

Вопреки стратегическому плану дальнейшего наступления на Гренобль-Лион-Париж, австрийское правительство добилось от Павла 1 переброски войск для освобождения Швейцарии. "Меня прогнали в Швейцарию, чтобы там уничтожить", — писал Суворов, прекрасно понимавший, что стоит за таким неожиданным поворотом. И — правда. Изучение альпийских приключений Суворова наглядно убеждает, что "союзники" сделали все, что было в их силах, для гибели русской армии. И только гений Суворова сумел преодолеть все козни наших "друзей"»[13].

Казалось бы, Россия после семилетней войны, европейских походов Суворова и других военных операций за пределами государственных границ извлекла хороший урок — не надо для европейских «друзей» таскать каштаны из огня. Ан, нет... Через столетие с небольшим она вновь наступила на эти «грабли», ввязавшись в войну с Турцией. А ведь и князь Барятинский, и Кокорев, и многие другие русские патриоты прекрасно понимали, что за Турцией стоит Англия, главным оружием которой были не пушки, а золото.

Кстати, из всех наших императоров, пожалуй, Александр III лучше всех понял простую истину: России в Европе лучше обходиться без союзников. Именно Александру III принадлежит эта чеканная фраза: «У России нет других союзников, кроме армии и флота». Укрепление армии и флота произошло в царствование именно этого императора[14]. При нем России удавалось избегать войн, за что Александр III получил заслуженное определение «царь-миротворец».

К сожалению, после смерти Александра III России не удалось избежать военных «капканов», которые Запад продолжал выставлять нам. Прежде всего я имею в виду русско-японскую войну 1904-1905 гг. К военному столкновению с Россией Японию откровенно подталкивали Англия и США. В частности между Японией и Англией в 1902 году было подписано согла шение о взаимной помощи, которое позднее стало основой прямой финансово-материальной поддержки Лондоном Токио в русско-японской войне.

На стороне России формально были Франция и Германия, которые еще в конце XIX века не раз выражали совместную обеспокоенность усилением экспансионизма Японии на Дальнем Востоке[15]. Франция на словах продолжала поддерживать Россию в ее противостоянии с Японией и перед началом войны. Однако никакой реальной помощи Париж нам не оказал, занимая позицию лишь наблюдателя.

Когда Япония оказалась на грани военного поражения в 1905 году, на помощь Токио поспешил Вашингтон, который уговорил Петербург начать мирные переговоры. Глава российской делегации на переговорах С. Ю. Витте очень вяло отстаивал интересы России. Более того, он пошел на то, чтобы отдать японцам часть нашего острова Сахалин, за что получил прозвище «граф полусахалинский». Уже не приходится говорить о том, что война с Японией стала для России «про веркой на прочность» российской экономики, которую она не прошла. Можно смело утверждать, что русско-японская война была для нас не меньшим «экономическим провалом», чем Восточная война 1877-1878 гг.[16]

Теперь вернемся к Кокореву. Его подробный анализ 13-го «провала» показывает, что Василий Александрович не был просто купцом или фабрикантом, погруженным лишь в подсчеты издержек и прибылей. Круг его интересов и способностей был значительно шире. Он обладал очень ясным политическим мышлением, весьма неплохо ориентировался в международной жизни и постоянно выдвигал различные идеи и проекты по укреплению геополитического влияния России[17].

Кокорев прекрасно понимал, как стратегические просчеты в экономической политике подрывают безопасность России и, в конечном счете, провоцируют Запад на применение против нас военной силы. Он прямо писал, что Крымская война является прямым следствием отказа от строительства железной дороги к Черному морю. Точно также Василий Александрович очень переживал, что Россия не строит железную дорогу к берегам Тихого океана. Он предчувствовал, что это повышает вероятность развязывания войны Японией против России на Дальнем Востоке[18].

Наконец, Василий Александрович постоянно обращал внимание на то, что в политической элите России имеется сильное лобби наших европейских «союзников». Фактически, это те самые люди, которых Кокорев называет фирмой «они». Эти самые «они» не позволили реализовать идеи Барятинского по предотвращению военного столкновения России с Турцией в 1877 году.

[1] Священная Римская империя — межгосударственное образование, существовавшее с 962 по 1806 гг. и объединявшее многие территории Европы. В период наивысшего расцвета в состав империи входили Германия, северная и центральная Италия, Нидерланды, Чехия, а также некоторые регионы Франции. Империя была основана в 962 г. восточно-франкским королем Оттоном I Великим; она рассматривалась как прямое продолжение античной Римской империи и франкской империи Карла Великого. Прекратила свое существование в годы наполеоновских войн. Ядром империи всегда являлась Германия, ее сакральным центром был Рим: в Риме до XVI в. проводились коронации императоров и именно из Рима, по средневековым представлениям, проистекала их божественная власть. Титул «Римский император» использовался уже Оттоном II. В то же время использование данного титула вызвало резкое неприятие в Византии, где считалось, что только византийский император имеет право называться римским императором.

[2] Светлейшая Республика Венеция — с конца VII века по 1797 год — республика в Европе со столицей в г. Венеция (просуществовала И веков). Располагалась в северо-восточной части территории современной Италии, имела колонии на территории государств, лежащих в Адриатике, бассейнах Эгейского, Мраморного и Черного морей. Прекратила свое существование в ходе наполеоновских войн.

[3] «Великая идея» была похоронена после окончания первой мировой войны, когда главные победители (Англия и Франция) отвергли притязания Греции на воз вращение в ее состав Константинополя и передачу ей контроля над проливами. В конце прошлого века в Греции была создана ультраправая греческая партия «Золотой рассвет», которая в настоящее время выступает за возрождение Великой идеи.

[4] Бенджамин Дизраэли (1804-1881) — английский государственный деятель (член консервативной партии Великобритании). В большую политику вошел в 1840-х гг. как непримиримый противник отмены хлебных законов (импортных пошлин на хлеб). Канцлер казначейства (1852, 1858-1859, 1866-1868). Премьер-министр Великобритании (1868, 1874-1880), член палаты лордов с 1876 года, писатель (в жанре социального романа). С 1876 года — граф Биконсфилд.

[5] Берлинский конгресс проходил с 1 (13) июня по 1 (13) июля 1878 г. Председательствовал на конгрессе германский канцлер Бисмарк. Важнейшие вопросы обычно предварительно решались на частных совещаниях представителей Германии, Англии. Австро-Венгрии и России, делегации которых возглавляли соответственно Бисмарк, премьер-министр Б. Биконсфилд, министр иностранных дел Д. Андраши и канцлер А.М. Горчаков. Бисмарк объявил себя нейтральным посредником, но на деле поддерживал требования Австро-Венгрии и Англии, вынудив Россию принять большую их часть.

[7] [388] Упоминаемый Кокоревым граф Семен Романович Воронцов (1744-1832) — русский дипломат из рода Воронцовых, в 1784-1806 гг. посол в Великобритании. Брат княгини Екатерины Дашковой и канцлера Александра Воронцова. Автор обширной переписки с видными деятелями своего времени. Приведенное Кокоревым мнение графа Воронцова тем более примечательно, что он числился среди наиболее последовательных русских англоманов, на протяжении полувека живший в Лондоне.

[8] [389] Некоторые критики Леонтьева эти его еще при жизни Константина Николаевича взгляды называли «политическим аморализмом», сравнивали с формулой «цель оправдывает средства» (ее приписывают Макиавелли). — См.: Катасонов В. Православное понимание общества. Социология Константина Леонтьева. Историософия Льва Тихомирова. — М.: Институт русской цивилизации, 2015 // «Константин Леонтьев об этике и морали в социально-политической сфере» (с. 264-285)

[10] Александр Васильевич Суворов (1730-1800) — великий русский полководец, военный теоретик, национальный герой России. Князь Италийский (1799), граф Рымникский (1789), граф Священной Римской империи, принц Сардинского королевского дома. Генералиссимус российских сухопутных и морских сил, генерал-фельдмаршал австрийских войск, великий маршал войск пьемонтских, кавалер всех российских орденов своего времени, вручавшихся мужчинам, а также многих иностранных военных орденов. С 1789 г. носил почетное прозвание «Рымникский», а с 1799 г. — «Италийский». Начало боевой деятельности Суворова относится к Семилетней войне 1756-1763 гг.

[11] Граф Петр Александрович Румянцев-Задунайский (1725-1796) — русский военный и государственный деятель, на протяжении правления Екатерины II (1761 — 1796) управлявший Малороссией. Во время Семилетней войны командовал взятием Кольберга. За победы над турками при Ларге, Кагуле и др., которые привели к заключению Кючук-Кайнарджийского мира, удостоен титула «Задунайский». В 1770 году получил чин генерал-фельдмаршала. Оставил ценные труды по военной науке.

[14] В частности, в годы правления Александра III (1881-1894) было спущено на воду 114 новых военных кораблей, в том числе 17 броненосцев и 10 бронированных крейсеров; суммарное водоизмещение флота России достигло 300 тысяч тонн. Русский флот занял 3-е место в мире после Англии и Франции.

[15] 23 апреля 1895 года Россия, Франция и Германия, обеспокоенные усилением Японии, предприняли Тройственную интервенцию — в ультимативной форме потребова ли отказа Японии от аннексии Ляодунского полуострова. Япония, не имея возможности противостоять объединенному давлению трех европейских держав, уступила.

[16] Вот оценка русско-японской войны, данная историком В. О. Ключевским (1841-1911) в его «Кратком курсе по истории России»: "Война обнаружила полную непригодность флота, его материальной части и личного состава, а в сухопутной армии целый ряд глубоких изъянов: отсутствие знаний, произвол и бюрократический формализм высших чинов, а вместе с тем подавленность рядового офицерст ва, лишенного подготовки, инициативы».

[18] Хотя строительство Транссибирской железнодорожной магистрали было начато в 1891 году, однако на момент начала войны с Японией этот проект не был полностью завершен. Историки и военные эксперты в качестве одной из причин наших неудач в этой войне называют низкую пропускную способность магистрали (см., например: Левицкий Н. А. Русско-японская война 1904-1905 гг. — М„ 1936; Сидоров А. Л. Русско-японская война. — М., 1951; Бабиков И.И. Русско-японская война 1904-1905 гг. — М., 1958).

Катасонов Валентин
20 Глава 18. "Восточная война" как геополитический "провал"

Катасонов Валентин. Пора возвратиться домой!// Глава 18. «Восточная война» как геополитический «провал»

Оставить комментарий © Copyright Катасонов Валентин Размещен: 13/07/2025, изменен: 13/07/2025. 53k. Статистика. Глава: История Валентин Катасонов. Пора возвратиться домой! Иллюстрации/приложения: 3 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:

Катасонов Валентин 20 Глава 18. "Восточная война" как геополитический "провал"

Катасонов Валентин. Пора возвратиться домой!// Глава 18. «Восточная война» как геополитический «провал»

Катасонов Валентин
20 Глава 18. "Восточная война" как геополитический "провал"