Глава 4. «Туман» европейской финансовой науки и русский «глазомер»

     Важнейшей глубинной причиной всех экономических провалов, по мнению Кокорева, стало то, что Россия перестала жить своим умом, пошла на поводу разных западных теорий и учений. В первую очередь эти теории и учения захватили умы российской аристократии и петербургской бюро-кратии. А часть столичной бюрократии, которую Кокорев называл фирмой «они», активно проводила эти теории и учения в жизнь под видом различных реформ. Справедливости ради следует признать, что проникать в Россию эти теории и учения начали еще в XVIII в. Петр 1 «прорубил окно в Европу», через это окно они и «потекли» в Россию.

     Особенно заметно влияние чуждых теорий и учений на сознание российской аристократии стало ощущаться в эпоху Екатерины II, которая не на шутку была увлечена французским Просвещением, вела активную переписку с рядом «просветителей» (Вольтер, д'Аламбер, Дидро и Гримм) и штудировала западную экономическую литературу (сочинения Н. Бодо, А.Р.Ж. Тюрго, Ж. Казо, Ж. Неккера, Ф. Галиани)[1]. Правда, в последние годы одумалась, но, как говорится, «процесс был запущен». То были идеи преимущественно философские, они подготавливали русского аристократа в духе материализма, рационализма, агностицизма, атеизма и прочих «измов» к тому, чтобы позднее он мог воспринять «передовые» финансовые и экономические теории.

     В период царствования Александра I в России стали появляться европейские экономические и финансовые теории в виде переводов книг и лекций наиболее «продвинутых» профессоров — как заезжих, так и доморощенных. И тут Россия, выигравшая войну с Наполеоном физически, начала проигрывать Европе на невидимом поле боя под названием «сознание человека».

     На этот раз ополчившаяся против России Европа, уже полностью вставшая на путь капитализма, где всем правили короли биржи и банкиры-ростовщики, главным орудием борьбы которых были не пушки и снаряды, а кредиты и деньги, и применила это совершенно новое, неизвестное простому русскому человеку и даже государственным мужам, оружие. При Николае I против России началась, по словам Кокорева, финансовая война (именно он впервые применил этот термин). Итоги ее, как отмечает Кокорев в предисловии к «Экономическим провалам», были неутешительными для России. Повторим его высказывание:

     «Финансовая война против России настойчиво ведется Европою с начала 30-х годов; мы потерпели от европейских злоу-хищрений и собственного недомыслия полное поражение нашей финансовой силы».

     Говоря о «собственном недомыслии», Кокорев имеет в виду прежде всего легкомысленное восприятие государственными деятелями России западных финансовых теорий, предназначенных не для укрепления, а для ослабления государственной мощи нашей страны. В предисловии к «Экономическим провалам» он продолжает анализ причин наших полувековых поражений в финансовой войне:

     «Мы вырастали в военном деле на почве незыблемого сознания своего будущего великого назначения и на силе духа, верующего в народную мощь; но в деле финансов после каждого поражения мы, наоборот, падали духом и, наконец, до того приубожились, что во всех действиях наших выражалось постоянно одно лишь рабоподражательное снятие копий с европейских финансовых систем и порядков (выделено мной — В.К.). Продолжая идти этим путем, мы утратили уважение к самим себе и веру в самих себя».

     Там же, в предисловии, Кокорев обращает внимание на то, что финансовая наука напичкана разными иностранными словами («девальвации, консолидации, конверсии»), которые призваны произвести гипнотическое и парализующее влияние на русского человека. Кокорев называет это «туманом, напускаемым на нас в виде финансовой науки».

     ***

     Сделаю небольшое отступление. Мы живем сегодня уже в XXI веке. И все повторяется. Нам навязывается все та же финансовая наука, которая почти не претерпела никаких изменений с века ХІХ-го. Лишь слов иностранных прибавилось: «реструктуризация», «дефолт», «инфляция», «дефляция», «дефлятор», «денежный мультипликатор», «волатильность», «регрессия», «корреляция»... По опыту преподавания экономики могу сказать: молодой человек цепенеет от всей этой финансовой «эзотерики», у него возникает «комплекс неполноценности», он готов довериться любому, кто уверенно манипулирует этими непонятными словами. А «туману», напускаемого этой гак называемой «финансовой наукой», прибавилось настолько, что уже ничего не видно на расстоянии метра (в смысле: не знаешь, что будет с рублем через месяц).

     ***

     Описывая 7-й провал, Кокорев напоминает, что ложные или неправильно понятые теории могут разрушать самые крепкие государства:

     «На это остается сказать одно: Наполеон III, сидя в Гамской тюрьме, написал в своих записках, что вводимые в народную жизнь ложные экономические воззрения действуют сильнее баррикад на разрушение самых гранитных монархий в мире».

     Говоря о 9-м провале, Кокорев подчеркивает, что российские реформаторы имеют крайне туманное представление о жизни простого народа в России, что российские либералы лучше знают Европу, чем Россию. Если бы они действительно понимали устройство русской жизни, то, наверное, не совершили бы столько ошибок:

     «Поклонники предвзятых теорий в вопросах экономических не раз засвидетельствовали свою благонамеренность: они искренно желают добра человечеству, но их взгляд основан, к сожалению, на изучении одних лишь иностранных сочинений. Они исследовали Европу; им, как говорится, и книги в руки; но они не видали скудной кладовой русского крестьянина, не бывали в его пустом хлебном амбаре, не подмечали, как в конце зимы раскрывается соломенная крыша для того, чтобы этою гнилою соломою поддержать существование изнемогающего от голода скота; они не осматривали скотных хлевов в апреле, когда коров, истощенных недостатком корма, поднимают кольями, чтобы поставить на ноги и вытолкать в поле. Если бы кто-нибудь из теоретиков потрудился осмотреть все это, то, нет сомнения, при их добросовестности, они сказали бы: "мы изучили прилежно многое, кроме того только, что нам нужно было изучить"... Если при всей благонамеренности и даже при порывах добрых желаний у нас выходит во многом что-то нескладное и неприложимое к жизни, то причина этому лишь та, что корень нашего мышления по вопросам общего благоустройства происходит не из своей родной почвы».

     Практическое применение экономической науки в Европе часто оказывается полезным и действенным потому, считает Кокорев, что там ее рекомендации зиждутся не на кабинетных размышлениях, а на скрупулезном изучении жизни, наука имеет прикладной характер:

     «Европейские экономические знахари, прежде чем признать за собою право участия в решении вопросов, касающихся общих интересов жизни, исходили пешком: немцы свою Германию, англичане — Великобританию, и перед их мышлением всегда во всей своей величине стояла самая суть дела, т. е. нужды и потребности местного населения».

     В 10-м провале Кокорев описывает забавный и одновременно печальный случай, доказывающий, что российская экономическая мысль является лишь бледной тенью европейской экономической науки и в Европе никому не интересна:

     «Здесь кстати будет рассказать следующее событие. Чижов и Бабст начали издавать в 60-х годах "Вестник промышленности"; имена их были настолько звучны, что редакция журнала "Экономист", издающегося в Брюсселе, обратилась к ним с просьбою о присылке в Брюссель молодого человека, знающего русский и французский языки, для перевода статей из "Вестника промышленности" в бельгийский экономический журнал, каковая просьба и была удовлетворена. Через год после этого Чижову пришлось быть в Брюсселе и посетить редакцию "Экономиста", где обратились к нему, как он мне рассказывал, с просьбою взять от них обратно русского юношу. На вопрос Чижова, почему этот юноша им не нравится, отвечали, что юноша очень хорош, но что экономические статьи "Вестника промышленности"не заслуживают перевода на французский язык, потому что в них нет ничего своего, доказывающего силу русского самовозрождения, и все вертится около давно известных европейских взглядов, во многом уже отживших свой век. Вот какой взгляд выразила западно-экономическая литература на те иностранные воззрения, пред которыми мы раболепно преклонялись».

     Хотя в предисловии к «Экономическим провалам» Кокорев и признает скромно, что он не является профессиональным финансистом[2], однако в 10-м провале он уверенно утверждает, что так называемая финансовая наука — совсем не высшая математика, ее может постичь любой человек, обладающий здравым умом. Но вот чиновники, отравленные ядом іападной финансовой науки, здравые мысли народа уже воспринимать не могут:

     «Напущенный на нас туман под вымыслом науки со всею его запутанностью заставляет многих предполагать, что финансисты уподобляются алхимикам, знающим секрет философского камня, и что поэтому надобно во всем подчиниться их воззрениям, а камень этот, в то время, пока мы еще не погрязли в заграничных долгах, был самый простой: приход, расход, с устранением всего излишнею и ненужного, а затем остаток или недостаток, с покрытием последнего пропорциональною на всех раскладкою, сообразно средствам каждого. Хотя эта раскладка далеко не составила бы и половины той суммы, которую теперь надобно платить народонаселению по заграничным займам, но разве можно было такую простую мысль вдолбить в головы финансистов, зараженных каким-то высшим европейским прогрессом! Между этим простым, так сказать, мужицким взглядом и якобы научным воззрением финансистов существует непроходимая пропасть, такая бездна, что с одного берега на другой никогда нельзя докричаться».

     В 14 -м провале Кокорев еще раз обращает внимание на то, что знания столичных чиновников, которых он иронично называет «попечителями народа», ограничены узкими рамками «иностранных сочинений» и личных соображений. Разрабатывая же законопроекты, они руководствуются лишь соображениями собственной служебной карьеры:

     «Кроме городов, есть множество селений, в которых около церквей сделаны каменные ограды с лавками на наружную сторону. Вот эти лавки десятки лет стоят пустыми и безжизненными, подобно памятникам на кладбище, выражая собою горькое воспоминание о минувшей жизни, низвергнутой в могилы ложными теориями тех народопопечителей, которые устраивают Россию по иностранным сочинениям и по своим личным соображениям, не простирающимся далее знания Невского проспекта. Кто не знает, что большинство законопроектов исходит не из потребности жизни, а из желания пишущих лиц создать для себя служебную карьеру?»

     В заключительной части «Экономических провалов» Кокорев сравнивает экономику с медициной. Лишь тогда наука политэкономии будет полезной для общества, когда ее рекомендации будут представлять не механические шаблоны, а учитывать «пульс» экономического организма:

     «Мир медицинский также чужд всяких канцелярий и имеет дело прямо с пульсом человека; но ведь и у экономической жизни есть свой пульс, только, к несчастью, наука о политической экономии не приготовила, подобно медицине, экономических Эйхволъдов, Боткиных, Захарьиных и т. п., для ощупания экономического пульса, дабы по его ударам и отбоям» можно было определять состояние общего экономического организма...».

     Вопросы влияния экономической и финансовой «науки» на жизнь России Кокорев затрагивает не только в «Экономических провалах», но в ряде и других своих работ. В одной из ранних своих статей «Взгляд русского на европейскую торговлю» (1858) Василий Александрович пишет:

     «Торговля руководится в наше время, в своих главных определениях, системами и теориями, взятыми из политической экономии; но дело запуталось и отдалилось от своих начал, корыстолюбие все исковеркало и обезобразило. Не лучше ли принять основанием весьма простое и немногосложное определение, а именно: торговля должна быть посредником между производителем и потребителем, — посредником самым благонамеренным, дающим самому себе совестный отчет в своих действиях, следовательно, и не вводящим ненужной роскоши и не возвышающим из спекуляции цены на предметы необходимо нужные? Одним словом, и говоря еще короче, назначение торговли — кормить и одевать людей как можно дешевле, давая ход всем произведениям человека и земли без задержки, происходящей от умысла, или лени, или недогадки».

     Фактически, в этой статье Кокорев бросает камень в огород западной экономической науки (политэкономии), которая обслуживает интересы капитала, удовлетворяет его «корыстолюбие». Настоящая же экономическая наука должна удовлетворять жизненно необходимые потребности народа («кормить и одевать людей как можно дешевле»). На тот момент, когда писалась эта статья, такой экономической науки не было. Правда, на базе английской политической экономии уже вызревал «Капитал» Маркса. Однако марксизм преследовал другую, политическую цель — уничтожить власть капитала, заменив ее властью пролетариата. Но марксистская политэкономия не давала никаких конкретных ответов на вопрос, как «кормить и одевать людей как можно дешевле».

     Можно вспомнить также уже упоминавшуюся выше статью «Путь севастопольцев» — воспоминания Кокорева об услышанных в поезде Москва-Петербург разговорах (после торжеств по случаю встречи героев Севастополя в Москве в 1856 году), ряд которых прямо или косвенно касался экономической и финансовой науки. Вот один из фрагментов:

     «— Да как же это прежде все кричали: Россия — государство земледельческое, ей нужна отправка хлеба и других сырых произведений за море!

     — Пойми, дело простое: посылали не от избытка, ошибка была; верили сочинениям, переведенным с чужих языков, и оттого дома терпели нужду во всем; так начитались этих сочинений, что сами, бывало, дома недоедали, голодали, а кричали: избытки, избытки, избытки у нас во всем, вывозить их надо! Все происходило оттого, что сочинения-то затверживали долбежкой, без рассуждений; а теперь, как стали рассуждать-то, и открылось, что прежде всего надо себя удовлетворять, а за море потребно посылать лишь то, что дома не нужно».

     Как видим, вопросы влияния экономической науки на жизнь России волновали даже тех русских людей, которые были далеки от этой самой науки. В данном фрагменте речь, видимо, идет о разрушительном влиянии на русскую жизнь «теории сравнительных издержек» Давида Рикардо. Должно быть, эта теория стала теоретическим обоснованием известного лозунга министра финансов Вышнеградского: «Недоедим, но вывезем».

     Некритическое восприятие западных экономических и финансовых теорий, подражательство, догматизм, непонимание особенностей России и русского народа, отсутствие веры в свой народ и даже презрение к нему, слепое и рабское преклонение перед Европой — вот глубинные причины того, что западная финансовая и экономическая наука сумела свить себе гнездо в столичных университетах, а также в головах столичных чиновников, и начала править русской жизнью.

     Если копать еще глубже, то причина нашего порабощения западными теориями и учениями порождена отступлением русского человека (особенно представителей элиты) от Бога. Долгое время русский человек отставал в этом от европейца. Европейцы еще со времен Реформации и Просвещения стали создавать свою безбожную «науку». К моменту, когда русский человек только вступал на путь превращения в материалиста и атеиста, Запад уже успел далеко шагнуть на этом поприще и создать громадное количество разных теорий и «наук». Во всем бездумно подражая Западу и боясь от него отстать, русские «образованные» люди с жадностью набросились на всю кучу накопленного им с ХѴІ-ХѴІІ веках хлама, который они по своей духовной слепоте приняли за истину. Роясь в этой куче, они выхватывали оттуда разные непонятные теории, касающиеся устройства общественной жизни, экономики, финансов, при этом не понимая, по крайней мере, двух простых истин:

     Во-первых, те теории, которые создавались на Западе, могли оказаться совершенно не пригодными для России. Различия были более чем очевидны: разная вера, разная культура и ценности, разный климат, природные условия, и т. д. Недаром мудрые люди в России говорили: «Что русскому человеку хорошо — то немцу смерть». И наоборот.

     Во-вторых, те теории, которые приходили к нам с Запада, вообще не имели никакого отношения к науке. Потому что они призваны были не объяснять мир, а обосновывать и оправдывать политику тех, кто эти теории заказывал. Да-да! Эти теории не были результатом свободного творческого поиска истины. Они представляли собой инструмент идеологии определенных групп, которые рвались к власти или уже находились у руля власти. Особенно это касалось общественных «паук». Та же самая английская классическая политическая жономия находилась под сильным влиянием Ост-Индской компании. Давид Риккардо, один из представителей английской политэкономии, сам был биржевым спекулянтом и был близок к Натану Ротшильду (тому самому, с которого началось возвышение всего Ротшильдовского клана). Да и Карла Маркса трудно назвать «независимым ученым»: слишком очевидно лукавство его «Капитала», который был на руку банкирам-ростовщикам.

     Постепенно «профессиональная наука» стала появляться и в России — в основном на базе университетов. Но, к сожалению, это в подавляющем числе случаев было слепое и беспомощное подражание западной «науке». Были, конечно, в России свои самобытные мыслители (прежде всего, славянофилы), но они не были в почете; их голоса были слабо слышны на фоне голосов официальных «ученых», которые материализовались в «научной» литературе, расходившейся по России миллионными тиражами и пропагандировашей близкие им западные идеи материализма и либерализма. Наибольшим эпигонством, конечно, отличались науки общественные и гуманитарные. Они базировались на материализме и представлении о человеке как эгоистическом существе, homo economicus («человек экономический»), абстрагировались от наличия в человеке души и совести.

     В 1802-1806 гг. был сделан перевод на русский язык книги шотландского экономиста, одного из основоположников современной экономической теории Адама Смита «Исследование природы и причин богатства народов». После этого в «С.-Петербургском журнале» — официальном органе Министерства внутренних дел появилось несколько статей, пропагандировавших это произведение.

     С 1815 г. либеральные идеи английской политической экономии стал активно пропагандировать еженедельный журнал «Дух журналов»[179]. На основе труда Адама Смита стали писаться учебники работавших в России профессоров. В основном это были профессора иностранного происхождения, которым идеи англичанина были ближе, чем русскому человеку. В то время на слуху были имена Христиана Шлёцера[180], Генриха Шторха[181], Августа Гакстгаузена[182].

      

     

      

     [179] Полное название — «Дух Журналов, или Собрание всего, что есть лучшего и любопытнейшего во всех других журналах по части истории, политики, государственного хозяйства, литературы, разных искусств, сельского домоводства и проч.». Периодическое издание, выходившее в С.-Петербурге в 1815-1820 гг. Издатель — Г.М. Яценков. Идейное направление журнала считалось достаточно либеральным. Он перепечатывал отечественные и зарубежные издания, печатал оригинальные сочинения, в т.ч. речи высших сановников России и официальные документы, которые, по мнению издателя, должны были оказывать принципиальное влияние на жизнь Российской империи, полные тексты международных договоров; старался отвечать на жгучие вопросы современности, обращал внимание на экономические и политические потребности России и пр.

     [180] Профессор Московского университета; в 1805 г. выпустил книгу «Начальные основания государственного хозяйства» в духе основных идей А. Смита.

     [181] Генрих Фридрих (Андрей Карлович) фон Шторх — российский экономист, после Христиана Шлёцера первый в России популяризатор идей Адама Смита, историк и библиограф, академик (1804), вице-президент Петербургской АН (1830). Читал лекции по полит, экономии будущему императору Николаю I и его младшему брату Михаилу.

     [182] Справедливости ради следует отметить, что А. Гакстгаузен в своих работах достаточно далеко отошел от Адама Смита. Этот немец отдавал предпочтение русскому хозяйственному строю перед западноевропейским и ратовал не за свободную торговлю, а за активное использование протекционизма. Он оказал заметное влияние на Е.Ф. Канкрина, который был при Николае I министром финансов, и последовательно проводил политику протекционизма.

      

     

      

     Николай Иванович Тургенев (1789 — 1871)

     Русский экономист, публицист, активный участник движения декабристов и деятельный участник тайных обществ (сын известного масона И. П. Тургенева). Один из крупнейших деятелей русского либерализма. Изучал политэкономию в Гёттингенском университете. Набрался реформаторских идей у западных либералов. Как пр. либералы, напакостив, остался эмигрантом в Англии, затем жил в Париже.

      

     Под влиянием заграничных экономических идей оказались и люди с чисто русскими фамилиями. К примеру, Николай Тургенев, написавший в 1818 году «Опыт теории налогов», где пропагандировались идеи введения в России либерального таможенного тарифа (для либральной публики он стал «интеллектуальным бестселлером»). Не без влияния Н. Тургенева такой тариф был введен в 1819 году (правда, просуществовал он недолго, т.к. не только не принес экономической выгоды

      

     России, но, напротив, имел пагубные последствия для ее экономики

     убытки и упадок в торговле, сельском хозяйстве и промышленности).

     Современники считали введение либерального таможенного тарифа вторым разорением для России после нашествия Наполеона. Зато, нужно сказать, иностранными купцами известие о нем было встречено с удовлетворением: «Торжествовали по поводу введения нового русского тарифа во Франции, Англии, Австрии и особенно — в Пруссии, получившей льготы для своих товаров (сукно, полотно и кожа), а также возможность транзита сукна в Китай», пышные празднества устроили английские фабриканты, а «The Times» писала о «надеждах англичан по случаю нового русского тарифа, т.к.

     пошлины приложатся к цене товаров, и Русские заплатят их...». Заграницей расценивали введение нового русского тарифа как удачу своей дипломатии, но... «сами примеру России не последовали»: не спешили вводить подобные сомнительные новшества у себя и даже «применили запретительный принцип для защиты собственной промышленности...»[183].

     [183] Н.П. Страхова. Российский таможенный тариф 1822 года // Вестник Волго-градского государственного университета. Сер. 4, История. Регионоведение. Международные отношения. 2006, N 11. С. 15-22.

      

     В 1822 году либеральный тариф 1819 года сменил менее либеральный. Политика российского правительства, направленная на поощрение деятельности отечественного производства, вызвала недовольство у западных стран, прежде всего у Англии.

     Полагаю, что увлечение Николая Тургенева западными экономическими либеральными идеями сыграло не последнюю роль в том, что он оказался в рядах декабристов. Кстати, в современных экономических учебниках его с чьей-то подачи стали величать «основоположником отечественной финансовой науки».

     Ряд других декабристов, как свидетельствуют их биографии, также были воспитаны на идеях английской политической экономии. Среди них особенно выделяются П. И. Пестель и М. В. Орлов.

     -------------------------------

     Если в 1819 г. было привезено из-за границы шерстяных изделий на сумму 8 млн. 471 тыс. руб., то в 1821 г. — на 19 млн. 634 тыс. руб. ассигн.

     Общая стоимость привозимых хлопчатобумажных товаров увеличилась с 15 млн. 376 тыс. руб. в 1819 г. до 22 млн. 931 тыс. руб. ассигн. в 1820 г.

     Уже в 1820-21 года ввоз товаров впервые в текущем столетии превысил вывоз:

     Если в 1819 году было вывезено товаров на сумму 215,1 млн. руб. ассигн., а ввезено на 177,1 млн. руб., то в 1820-м, соответственно, -222,5 и 245,2 млн. руб., а в 1821-м — 200,1 и 208 млн. (Н.П. Страхова. Российский таможенный тариф 1822 года).....

     -------------------------------

     Идейным «предтечей» молодых реформаторов, захвативших бразды правления в министерстве финансов с конца 1850-х гг., можно назвать также уже упомянутого нами выше адмирала Николая Мордвинова, известного либерала, англомана и масона. Он возглавлял Вольное экономическое общество в период 1823-1840 гг. Указанное общество было создано еще в 1765 г. и стало тем самым «гнездом», где чуть ли не за столетие до реформ Александра I началось «высиживание птенцов», которые с середины XIX века стали занимать кресла в министерстве финансов и других ключевых правительственных ведомствах. Некоторые исследователи истории масонства в России считают, что первая российская масонская ложа возникла именно на базе Вольного экономического общества.

     Мы уже многократно давали нелицеприятные оценки Кокорева, касавшиеся эпохи реформ проводившихся в царствование Александра I. Для разнообразия приведем еще оценку обер-прокурора Святейшего Синода, русского правоведа, государственного деятеля консервативных взглядов, писателя Константина Петровича Победоносцева, она звучит жестким, но справедливым приговором:

     «А это 25-летие роковое, и человек его роковой — l´home du destin для несчастной России. Бог с ним. Бог рассудит, виноват ли он или нет, только в руках у него рассыпалась и опозорилась власть, врученная ему Богом, и царство его, может быть и не по вине его, было царством лжи и мамоны, а не правды»[3].

     В словах Победоносцева «царство лжи и мамоны» заключено основное содержание эпохи Александра II: мамон поработил большую часть «верхов», а «ученая публика» облекала поклонение мамоне в красивые обертки «научной» лжи.

     Финансовые теории, приходившие в Россию, были, как уже говорилось, весьма туманны. Они были построены не на логике и даже не на рационализме, а на некой иррациональной, почти религиозной вере в рынок, «невидимая рука» которого «сама все устроит» (выражение А. Смита). Об этом «тумане» в виде финансовой науки, напускаемого на русского человека, Кокорев писал в предисловии к «Экономическим провалам»:

     «Прежде всего, считаю необходимым предупредить благосклонных читателей, что я вовсе не имею намерения утруждать их внимание предложением какой-либо финансовой системы, откровенно сознавая в себе полное незнание финансовой техники, при совершенном притом недоверии к девальвациям, консолидациям, конверсиям и тому подобному туману, напускаемому на нас в виде финансовой науки».

     Слава Богу, Кокорев был не единственным русским человеком, который протестовал против следования чуждой нам и туманной западной науке. На эпигонство так называемой «науки», которая буйным цветом расцвела на русской земле, обращали внимание почти все славянофилы, ряд русских писателей, подвижники Церкви. Взять, к примеру, одного из основоположников славянофильства Ивана Васильевича Киреевского. Он писал в 1852 г. по поводу пришедшей в Рос-сию диковинной науки под названием «политическая экономия», ориентированной на западного человека, но мало понятной русскому человеку:

     «Западный человек искал развитием внешних средств облегчить тяжесть внутренних недостатков. Русский человек стремится внутренним возвышением над внешними потребностями избегнуть тяжести внешних нужд. Если бы наука о политической экономии существовала тогда, то, без всякого сомнения, она не была бы понятна русскому. Он не мог бы согласить с целъностию своего воззрения на жизнь особой науки о богатстве. Он не мог бы понять, как можно с намерением раздражать чувствительность людей к внешним потребностям только для того, чтобы умножить их усилия к вещественной производительности. Он знал, что развитие богатства есть одно из второстепенных условий жизни общественной и должно поэтому находиться не только в тесной связи с другими высшими условиями, но и в совершенной им подчиненности»[4].

     Известный славянофил обращает внимание на то, что западная политическая экономия всю энергию человека ориентирует на преобразование внешнего мира, в то время как русский человек в первую очередь был ориентирован на внутреннюю работу, борьбу со страстями (греховными расположениями и навыками человека), духовное совершенство. У русского человека была своя иерархия ценностей, в которой духовные всегда были выше материальных. В политической же экономии оставались лишь материальные, духовные вообще не брались в расчет. Киреевский один из первых среди русских мыслителей обратил внимание на то, что политическая экономия ориентировала человека на то, чтобы «раздражать чувствительность людей к внешним потребностям». В переводе на современный язык это означает стимулирование человека к потреблению.

     У «молодых финансистов», начавших финансовые реформы с конца 1850-х годов, ни жизненного опыта, ни глубоких знаний в этой сфере еще не было. Они слепо заимствовали либеральные западные финансовые и экономические теории, согласно которым рынок все «сделает сам». Либералы при этом постоянно твердили: «свободной игре рыночных сил» не надо мешать (в переводе на русский язык — не надо мешать биржевикам и ростовщикам заниматься «рыночным разбоем»). Для этого, согласно канонам экономического либерализма, необходимо, чтобы:

     а). государство минимально вмешивалось в экономику;

     б). в экономике не было «избытка» денег;

     в). на смену бумажным деньгам пришло золото, которое обеспечит автоматически снабжение экономики необходимым количеством денег.

     И вот «молодые финансисты» начали «на научной основе»:

     а). открывать внутренний рынок и разрушать руками иностранных конкурентов отечественное производство;

     б). душить экономику постоянным сокращением денежной массы;

     в). наращивать внешний долг для того, чтобы накапливать золотой запас, необходимый для введения и поддержания золотого рубля.

     Кокорев особенно акцентировал внимание на том, что западные финансовые теории загоняли Россию в долговую кабалу западным ростовщикам. Василий Александрович отмечает, что реформаторы «...сговорились с нашими западными завистниками и стали соединенными силами... проводить идею... о невозможности Верховной Власти разрешать — без потрясения финансов — печатание беспроцентных денежных бумажных знаков на какие бы то ни было производительные и общеполезные государственные потребности... Мы могли бы на эти деньги построить дома, у себя, все нужные для железнодорожного дела заводы; но мы, неизвестно почему и зачем, не решились отступить от исполнения чужеземного догмата, вовсе не подходящего к образу Всероссийского правления и всецело подчинились указаниям заграничных экономических сочинений... Теперь... мы взвалили на народную спину такой долг по платежу, который поглощает почти треть из общего итога государственных приходов... Вот вам и теория, вот вам и плоды каких-то иностранных учений и книжек!... извольте-ка теперь тянуть лямку платежей, в которую запряжена Русская жизнь лжемудрою теорией на целые полвека (курсив мой — В.К.)».

     В «Экономических провалах» и других работах Кокорева имеется немало мыслей по поводу того, какой может и должна быть истинно русская экономическая наука. Так вот, прежде всего, она должна служить народу, т.е. «кормить и одевать людей как можно дешевле» (из статьи «Взгляд русского на европейскую торговлю»).

     В уже упоминавшейся работе «Путь севастопольцев» один из героев называет важное средство русской науки — «глазомер»; это сродни интуиции, которая всегда была присуща русскому человеку. Русский «глазомер» противопоставляется нудным и мелочным расчетам западных рационалистов (часто такие мелочные расчеты не позволяют видеть всей картины). «Глазомер» особенно важен в России с ее бескрайними пространствами и очень разными природными и климатическими условиями. Вот фрагмент разговора на эту тему:

     «— А без сомнения, нам нужна дорога от Москвы к Черному морю ?

     — Трудно отвечать на это, не бросив общий взгляд на сообщения в России. Разумеется, для верного определения нужны, по принятому порядку, сведения о движении товаров и ходе промышленности, и исследования о местности; но эти сведения, кажущиеся столь необходимыми, могут по их страшной массе нескончаемо замедлить дело и даже сбить с толку и совершенно затемнить главный вопрос, состоящий в том, — чему быть и как быть. В этом, как и в других важных случаях, помимо всех долгих и замысловатых соображений, очень полезно прибегать к пособию особой русской науки. Эта особая русская наука такова, что все прочие служат ей как бы только средством к разветвлению ума, и без этой прирожденной нам науки ничего нельзя сделать. Таковая Богом данная нам наука называется «глазомер». По этому глазомеру мы видим, что Россия не походит ни на одно Европейское государство. Вот неопровержимые доказательства несходства и особенностей: в Архангельске 1 мая можно праздновать катанием на коньках по Северной Двине, а в Киеве этот день проводят под тенью украинских черешен. В Оренбургской губернии в конце марта генерал-губернатор однажды получил два донесения от одного числа с границ Пермской губернии, что несколько человек замерзло от холода, а из Гурьева — что двоих убило громом. Ясно, что полезное инде нам вредно и вовсе не прикладно к делу. Многие государства покрылись сетью железных дорог, а это нам не указ: дело, пока не подходящее к русскому глазомеру. Мы видим по нем, что многие губернии накроют собою всю Францию и в многие уезды улягутся две-три Бельгии; где же при таких пространствах земли дожить нам до общей сети сочиняемых железных дорог? Попросим наших детей помечтать об этом, а теперь поговорим о том, что возможно».

     В заключительной части «Экономических провалов» Кокорев ставит задачу «написать руководящую книгу о русской экономической науке»:

     «...на русской земле не образовалась еще своя финансовая наука, соглашенная с русской жизнью, и вместо нее действует идолопоклонение теориям и взглядам иностранных политико-экономистов и к поклонению этому с энергией Диоклитианов, в смысле изнурительного надрыва народных сил, привлекаются русские люди. Между тем в этих изнуряемых силах лежит истинное понятие о потребностях жизни, и кто добудет это понятие из сердечной глубины русского мышления, кто поймет чистоту народных намерений и желаний, тот будет в состоянии написать руководящую книгу о русской экономической науке. Но чтобы почувствовать в себе силу приступить к этому, надобно предварительно уметь читать и понимать еще другую многосложную книгу, называемую русская жизнь, листы которой раскрываются только для тех, кто имеет сердце, преисполненное любви к простым серым русским людям, для поклонников же чужеземных теорий книга жизни остается навсегда за твердою печатью недоверия».

     Из этого фрагмента становится понятным, что для написания «руководящей книги о русской экономической науке» необходимо, во-первых, знать русскую жизнь; во-вторых, -любить «простых серых русских людей». Этим русская экономическая наука кардинально отличается от западной. Видимо, обитавшие в России «поклонники чужеземных теорий» были не способны не только создать такую новую науку, но даже если бы она и была создана кем-то, — даже понять ее.

     Слава Богу, в России были люди, способные написать «руководящую книгу о русской экономической науке». Во-первых, писать ее начал сам Василий Александрович Кокорев. Во-вторых, в этом написании участвовало и несколько его современ-ников. Некоторых из них Василий Александрович знал лично — Ф.В. Чижов, И.К. Бабст, А.П. Шипов. В-третьих, следом за

     Кокоревым следовало поколение более молодых, талантливых и национально мыслящих экономистов — С.Ф. Шарапов, Г.В. Бутми, А.Д. Нечволодов.

     Особенно четко (вслед за Кокоревым) задачу создания русской экономической науки сформулировал (и начал ее решать) Сергей Федорович Шарапов (1855-1911)[186]. Позволим сказать кое-что о размышлениях С.Ф. Шарапова на эту тему.

     ***

     Для понимания взглядов С. Шарапова на экономику и экономическую науку большое значение имеет его работа «Марксизм и русская экономическая мысль» (речь, произнесенная в собрании экономистов 15 февраля 1899 г.). В этой работе Сергей Федорович констатирует прискорбный факт: практически вся интеллигенция России (независимо от ее политических пристрастий) находилась под гипнозом экономического учения Карла Маркса. Русскому интеллигенту «Капитал» почему-то казался высшим проявлением научного осмысления хозяйственной жизни общества. Ни народники, ни легальные марксисты, ни буржуазные писатели, ни даже толстовцы не ставили под сомнение «научные» выводы экономического учения Маркса, то есть у людей напрочь отсутствовало критическое мышление и способность отличать «зерна от плевел». Для представителя «образованного» сословия экономическое учение Маркса было «священной коровой», споры между различными фракциями интеллигентов касались лишь тонкостей толкования этого «священного писания» новейшего времени. Шарапов рассматривал подобную популярность «Капитала» как своего рода духовно-умственное помрачение «среднего класса», которое затем подобно заразе распространялось и на другие слои русского общества. В этой связи он попытался разобраться в том, что такое наука вообще и «экономическая наука» в частности. При этом Шарапов заходит издали. Он обращает внимание на то, что в науке (по крайней мере, гуманитарной) и культуре существуют обязательно национальные

     Без преувеличения можно сказать, что он перехватил эстафету после смерти Василия Кокорева, продолжил развивать и углублять тему «экономических провалов». особенности восприятия тех или иных общественных явлений и процессов. Он, в частности, подчеркивает:

     «Я хочу воспользоваться моментом как бы вашего раздумья, чтобы совершенно объективно и спокойно напомнить вам, что каково бы ни было направление, каковы бы ни были симпатии в тех вопросах, о которых здесь спорят, надо стараться прежде всего стать твердо на почве науки, на почве свободной критики, свободного, а не загипнотизированного мышления.

     Я не буду поднимать здесь старого вопроса о национальности в науке, так хорошо освещенного Юрием Самариным; я напомню лишь то положение, что наука, в особенности гуманитарная, может быть жизненна и составлять равноправную долю общечеловеческой науки только тогда, когда она не безлична, когда на ней лежит отпечаток психических особенностей создающего ее народа. Только при этих условиях она оригинальна и продуктивна. Истина одна, но каждый народ идет к ней своим путем, согласно своему духовному складу, видит и схватывает лучше одну какую-либо часть, ему более понятную и родственную. Происходит как бы мировое разделение труда, в результате коего получается обмен умственных богатств.

     Англичанин, француз, германец, русский — все культурные народы должны быть совершенно равноправны в этом общем творчестве. Но англичанину легче понять, изучить и дать научное определение той стороне его бытия, которая составляет особенность его народа, и не повторяется у русского, и обратно. Каждый народ глядит на истину немножко под своим углом зрения, и эта истина раскрывается перед ним только в оригинальном творчестве, а не в заимствованных готовых результатах чужого, часто принимаемых на веру. Все заимствованное поэтому менее жизненно, менее действенно и менее ценно для человечества, чем свое, оригинальное, органически сложившееся и идущее в великую общечеловеческую семью со своей собственной физиономией. В Адаме Смите, Дарвине и Ньютоне всякий сразу узнает англичан, в Декарте, Паскале и Прудоне — французов, в Гете, Гегеле и Рошере или Тюнене немцев, во Льве Толстом, Аксакове, Пушкине — русских». [187]

     [187] Здесь и далее (если специально не оговорено) цитаты приводятся из работы:  Марксизм и русская экономическая мысль» // С.Ф. Шарапов. Россия будущего. — М : Институт русской цивилизации. 2011, с.241-270.

     Шарапов обращает внимание на удивительный факт: Россия не дала миру выдающихся, всемирно известных ученых-экономистов. Чем это можно объяснить? Может быть, причина кроется в национальных особенностях мировосприятия русского человека? Шарапов высказывает свое предположение:

     «Но почему же так? Неужели у нас нет экономической жизни? Наоборот, есть, огромная и сложная и вдобавок совершенно оригинальная. Такая жизнь не могла не возбуждать аналитической мысли, не могла, казалось бы, не вызвать и своих экономических построений. Но, может быть, таковые и есть, да только мы их не видим и не знаем?

     Из того, что русская литература, давшая такие огромные и разнообразные вклады в общечеловеческую сокровищницу, упорно не выдвигала до сих пор ни одного мирового экономиста, можно, пожалуй, заключить и нечто иное. Не отвращалась ли русская мысль от западного толкования экономических явлений, не относилась ли она отрицательно к самой возможности признать особый мир экономических явлений со своими особыми законами ?».

     -------------------------------------------

     

     Гиляров-Платонов Никита Петрович (1824-1887)

     Мыслитель, писатель, экономист. Основные работы по экономической проблематике — "Работа и труд" (1861), "Основные начала экономии" (1888—1889). Известны его работы по православному богословию и основам церковнообщественной жизни, народному образованию, критические исследования по вопросам коммунизма, нигилизма и народничества, по вопросам правосудия в России, по искусству и русской литературе, по еврейскому вопросу.

     Гилярова-Платонова с полным основанием можно отнести к русским славянофилам. Он оказал существенное влияние на формирование мировоззрения С.Ф. Шарапова.

     ------------------------------------

     Русский ум постоянно задавался вопросами хозяйственной жизни, очень глубоко проникал в сущность экономических процессов и явлений, но при этом, что удивительно, никогда не претендовал на то, чтобы создать экономическую науку. По одной простой причине: русский человек не видел в сфере хозяйственной жизни каких-то особых законов, без которых науки, как известно, не бывает. Нет, конечно, хозяйственная жизнь русского человека управляется законами, но это законы не экономические. Это законы, находящиеся вне сферы экономики. Они давно известны русскому человеку — это законы духовно-нравственные, которые в обыденной жизни выражаются в форме соответствующих этических норм. Норм, нарушение которых означает, в конечном счете, нарушение Высших законов, установленных Богом.

     Шарапов называет двух русских мыслителей, которые, по его мнению, сумели убедительно обосновать эту простую истину. Первый — это Никита Петрович Гиляров-Платонов, которого Шарапов считал своим учителем и который оставил после своей смерти очень небольшое количество листочков с записями своих экономических мыслей. Шарапов достаточно подробно анализирует лаконично изложенные экономические мысли Гилярова-Платонова и делает общее заключение:

     «Одним словом, вывод Гилярова повсюду одинаковый. Экономические явления сами по себе не могут составлять самодовлеющего замкнутого мира, и не они, не их законы управляют человеческим общежитием, но законы иного рода и иного мира — законы нравственные. Эти законы должны охватывать собою и проникать насквозь мир человеческой экономии, которая, как наука, если таковая возможна, будет не что иное, как учение о подчинении человеку природы в целях его хозяйственного преуспеяния».

     -------------------------------------------------

     Второй русский мыслитель — известный философ Владимир Сергеевич Соловьев.

     

     Соловьев Владимир Сергеевич (1853-1900)

     Философ, поэт, публицист и критик. В основе философского творчества Соловьева лежит стремление к универсальному всеединству, «цельной жизни», «цельному знанию», «цельному творчеству». Средством для этого он рассматривал синтез философии, научного знания, религии. Иначе говоря, философ призывал к синтезу опыта, знания и веры.

     Наиболее крупные и известные философские работы Соловьева: "История и будущее теократии" (1886), "Россия и Вселенская Церковь" (1889), "Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории, со включением краткой повести об антихристе и с приложениями" (1899—1900)

     -----

     Шарапов цитирует его работу «Оправдание добра» (гл. 16 «Экономический вопрос с нравственной точки  зрения»)[188]. Одна из мыслей Владимира Соловьева: рассмотрение человека как homo economicus — «точка зрения ложная и безнравственная»:

     «Признавать в человеке только деятеля экономического производителя, собственника и потребителя вещественных благ — есть точка зрения ложная и безнравственная. Упомянутые функции не имеют сами по себе значения для человека и нисколько не выражают его существа и достоинства.

      

     Производительный труд, обладание и пользование его результатами представляют одну из сторон в жизни человека или одну из сфер его деятельности, но истинно человеческий интерес вызывается здесь только тем, как и для чего человек действует в этой определенной сфере. Как свободная игра химических процессов может происходить только в трупе, а в живом теле эти процессы связаны и определены целями органическими, так точно свободная игра экономических факторов и законов возможна только в обществе мертвом и разлагающемся, а в живом и имеющем будущность хозяйственные элементы связаны и определены целями нравственными, и провозглашать здесь laissez faire, laissez passer — значит говорить обществу: "умри и разлагайся"».

     [188] Последнее издание данной работы: В.С. Соловьев. Оправдание добра (нравственная философия). — М.: Академический проект, 2010.

     Удивительно яркая мысль! Современная экономическая теория требует, чтобы человек избавился от всех своих «предрассудков» в виде нравственных норм, совести, чувства справедливости и любви — тех «предрассудков», которые мешают идеальному функционированию «рыночного механизма». Безумные экономисты требуют, чтобы человек превратился в биоробота, или homo economicus, с двумя-тремя чувствами-рефлексами (алчность, сластолюбие, страх). Таким человеком легко управлять. Но это означало бы смерть человечества! Сначала духовную, а затем и физическую. Конечной целью современной экономической теории является убийство человечества как такового, идеалом — труп.

     Соловьев утверждает, что хотя труд является необходимостью, однако сама экономическая деятельность определяется мотивами, вытекающими из нравственных установок человека и общества. Отсюда приговор Соловьева: никаких экономических законов быть не может:

     «Хотя необходимость трудиться для добывания средств к жизни есть действительно нечто роковое, от человеческой воли независящее, но это есть только толчок, понуждающий человека к деятельности, дальнейший ход которой определяется уже причинами психологического и этического, а вовсе не экономического свойства. — При некотором осложнении общественного строя не только результаты труда и способ пользования ими — не только «распределение» и «потребление», — но и самый труд вызывается, кроме житейской нужды, еще другими побуждениями, не имеющими в себе ничего физически принудительного или рокового, например, чтобы назвать самые распространенные, - страстью к приобретению и жаждою наслаждений. Так как не только нет экономического закона, которым бы определялась степень корыстолюбия и сластолюбия для всех людей, но нет и такого закона, в силу которого эти страсти были бы вообще неизбежно присущи человеку как роковые мотивы его поступков, то, значит, поскольку экономические деятельности и отношения определяются этими душевными расположениями, они имеют свое основание не в экономической области и никаким экономическим законам не подчиняются с необходимостью. Более того, обстоятельство, что человек является экономическим деятелем в силу нравственных качеств или пороков, делает вообще невозможными какие бы то ни было экономические “законы” в строгом научном смысле этого слова».

     Чуть ниже (работа «Оправдание добра») Соловьев вновь возвращается к мысли, что в сфере хозяйственной жизни может быть только закон нравственный (никаких специальных «экономических законов» нет):

     «Так как подчинение материальных интересов и отношений в человеческом обществе каким-то особым, от себя действующим экономическим законам есть лишь вымысел плохой ребяческой метафизики, не имеющий и тени основания в действительности, то в силе остается общее требование разума и совести, чтобы и эта область подчинялась высшему нравственному началу, чтобы и в экономической своей жизни общество было организованным осуществлением добра.

     Никаких самостоятельных экономических законов, никакой экономической необходимости нет и быть не может. Самостоятельный и безусловный закон для человека как такового один — нравственный и необходимость одна — нравственная. Особенность и самостоятельность хозяйственной сферы отношений заключается не в том, что она имеет свои роковые законы, а в том, что она представляет по существу своих отношений особое своеобразное поприще для применения единого нравственного закона, как земля отличается от других планет не тем, что имеет какой-нибудь свой особый источник света (чего у нее в действительности нет), а только тем, что по своему месту в солнечной системе особым, определенным образом воспринимает и отражает единый общий свет солнца».

     -------------------------------------------------

     

     Данилевский Николай Яковлевич (1822 - 1885)

     Русский социолог, культуролог, философ, публицист и естествоиспытатель; геополитик, один из основателей цивилизационного подхода к истории, идеолог панславизма.

     "Его гораздо больше волнует то, что русская интеллигенция больна западничеством, что она не чувствует своеобразия славянского мира и увлекается верой европейской интеллигенции в "единоспасающую " силу европейской культуры и считает ее общечеловеческой."

     В. В. Зеньковский

     ------------------------------------------------

     Помимо Гилярова-Платонова и Соловьева были, конечно, и другие русские мыслители, которые отвергали претензии западной политической экономии на статус «науки», но которых Шарапов не упомянул. Среди них — известный русский ученый Николай Яковлевич Данилевский. Он с иронией говорит о том, что политэкономия заявила о себе как о настоящей науке на том основании, что она «открыла» «экономические законы»:

     «Политико-экономы гордятся тем, что среди всех нравственно-политических и общественных наук только одной их науке удалось установить законы явлений, то есть такие общие формулы, которые объемлют собою обширный круг фактов, представляющихся уже как необходимый из них вывод, совершенно такой же, как в области наук физических и отчасти естественно-исторических или биологических»[5].

     Данилевский, также как и Гиляров-Платонов, и Соловьев, отвергает заявления профессоров от политической экономии о существовании каких-то «экономических законов»:

     «Все дело в том, что напрасно говорят о каких-то особых экономических законах, ибо все экономические законы суть законы психические, в применении к мене товаров и услуг. В самом деле, ведь не происходит же никаких движений и явлений в экономических объектах без того, чтобы они не приводились в движение человеком, сообразно с нуждами и потребностями, которыми ведь управляет не что иное, как законы психические»[6].

     В качестве доказательства этого своего тезиса Данилевский приводит пример: изменения курсов валют и акций под влиянием биржевой паники. Наверное, можно согласиться, что экономические отношения, как и всякие отношения между людьми, зависят от психического состояния и психических реакций этих людей. Но духовно-нравстенные законы при этом играют главенствующую роль.

     Следует обратить внимание, что в последних своих работах Шарапов уже не ставит задачи создания русской экономической (и финансовой) науки. Видимо, сказалось влияние упомянутых выше мыслителей — Н.П. Гилярова-Платонова и Владимира Соловьева. Сергей Федорович формулирует более точно и корректно задачу — разработать экономическую теорию на базе русского понимания добра и нравственности. Фактически речь идет о хозяйственной этике как части общей христианской (православной) этики. Что касается конкретных механизмов и инструментов хозяйственной жизни, то их разработку и применение можно скорее отнести к сфере творчества и искусства. И в этом Шарапов имел талант от Бога.

     С.Ф. Шарапов полагал, что насаждение в России западной экономической «науки» (не только в марксистском ее варианте, но и всех других) наносит непоправимый ущерб не только экономике страны, но также душам молодежи:

     «Да, экономическая наука пришла к банкротству, стала схоластикой, и молодой, свежий ум, в нее углубляющийся и жадно стремящийся ее усвоить и на ней построить свое мировоззрение, рискует не найти в ней ничего, кроме игры в слова и понятия, и выйти искалеченным».

     Как это справедливо звучит для наших дней! Под предлогом «экономического образования» наши власти организовали в университетах и других ВУЗах конвейер, на котором каждый год калечится по миллиону молодых душ, происходит «перезагрузка сознания». На выходе такого «производства» мы получаем биороботов, работающих по западным программам, а не думающих и творческих личностей. Без необходимого «программного обеспечения» такой биоробот превращается в хлам, место которому на помойке. Подобно тому, как компьютер без необходимых программ являет собой совершенно ненужную вещь. Наносится непоправимый ущерб главному экономическому достоянию страны — труду, а человек становится неполноценной личностью[7].

     С.Ф. Шарапов постоянно апеллировал к разуму и совести той части российской интеллигенции, которая позиционировалась как представители «экономической науки». Он призывал интеллигенцию России начать мыслить самостоятельно, по-русски, освободиться от эпигонства, слепого подражания западным теориям, в первую очередь, — марксизма:

     «Не с тем, мм. гг., занял я сегодня эту кафедру, чтобы вступать в какую бы то ни было полемику с вашим "великим учителем" (К. Марксом — В.К.) или его последователями из обоих спорящих лагерей. Я хотел лишь напомнить вам, что, сплотившись под знаменем крупного европейского мыслителя и ученого, совершенно противоположного по складу ума, симпатиям, идеалам и научным методам русскому человеку, русской науке и русской культуре, вы, по крайней мере, не должны идти за ним слепо. Ни за ним, ни за теми, кто облекается в ученую тогу его продолжателей и толкователей. Я хотел предостеречь вас от ложного и совершенно не научного пути брать все на веру или утомлять разум и мысль в дебрях схоластики, из которых нет выхода. Искать Истину, искать свободно и самостоятельно, ничего не принимая на веру и критически относясь ко всякому извне взятому утверждению, ко всему тому, что предлагается под видом аксиом, — вот истинно научный путь и истинно достойный тех, кто так гордо присваивает себе кличку интеллигенции. Не только не избегать критики, но искать ее во что бы то ни стало, не пугаться никакого, как бы оно ни казалось неприемлемым и несимпатичным, мнения. Все проверять своим анализом и совестью да заботиться свято о том, чтобы эта совесть, это чувство правды было вечно живо и деятельно.

     Привнесение какой бы то ни было лжи или условности, допущение себя до унижения в форме господства над совестью той или иной страсти, даже той или иной симпатии, — слишком опасно для науки. Но менее опасно, чем разменяться на мелочи, уйти в схоластику. А с политической экономией это уже успело случиться».

     К сожалению, эта схоластика и грубый, вульгарный материализм были присущи и той политической экономии, которая разрабатывалась и преподавалась в советское время. Иной она и не могла быть, ибо называлась «марксистско-ленинской». Мораль, нравственность человека там оказались заложниками «железных» «экономических законов». Один из главных постулатов марксистского «символа веры» был: чтобы создать нового человека («гармонически развитого», «нравственного», «совершенного» и т. п.), необходимо всемерно развивать про изводительные силы. Без пьедестала под названием «материально-техническая база коммунизма» о совершенном (в том числе нравственном) человеке и мечтать нечего! Нравственный и совершенный человек без соответствующего «экономического базиса» и «материально-технической базы» — это, по мнению марксистов, буржуазные предрассудки, фантазии идеалистов. Вот такой «символ веры» завел нас в болото застоя и полной деморализации общества, породил, в конечном счете, крах Советского Союза. О социал-дарвинизме и вульгарном материализме сегодняшней экономической теории и пришедшего с Запада предмета под брендом «economics» говорить не приходится. Фактически, за вывесками экономических предметов и дисциплин, преподаваемых не только в России, но и по всему миру, скрывается «религия денег».

     Там «чувство правды», о котором говорил Шарапов, не нужно и вредно. В «религии денег» все принимается на веру, ничего не проверяется «анализом и совестью». Более того, совесть нещадно изгоняется, ибо она может подвергнуть сомнению лукавые умственные и нравственные (точнее — безнравственные) конструкции экономической теории, вывести человека из состояния духовного гипноза.

     Техника духовного гипноза, применяемая «жрецами» «религии денег» очень многогранна. В приведенной выше цитате из Шарапова он, в частности, предупреждает о том, чтобы в постижении экономики «не разменяться на мелочи» и «не уйти в схоластику». Именно этот прием (погружение в мелочи и опора на схоластику) и используют «жрецы» «религии денег», уводя современного человека в дебри математических формул, графиков, моделей, не имеющих никакого отношения к нашей действительности.

     Все подобные схоластические конструкции построены на лукавом приеме: использовании ложных аксиом, о которых в дальнейшем объект гипнотического сеанса должен забыть. Формула лукавой аксиомы обычно начинается со слов: «Предположим, что...». Выглядит очень «наукообразно» и действует безотказно. Имеют место опасные для человеческой души манипуляции, которые Шарапов назвал «игрой в слова и понятия». Эти манипуляции опираются на новейшие достижения в области психоанализа, нейролингвистического программирования сознания («зомбирования»), каббалистики[8].

     С.Ф.Шарапов считал, что русская экономическая мысль (прежде всего, в лице двух выше упомянутых русских мыслителей — Н.Гилярова-Платонова и В. Соловьева) достойна того, чтобы наряду с лучшими достижениями русской культуры стать достоянием всего человечества. По мнению Шарапова, Запад крайне далек от правильного, христианского понимания хозяйственной жизни. Более того, именно в сфере экономики и финансов антихристианский дух западной цивилизации особенно ярко проявляется. Возможно, русская экономическая мысль и должна выполнять всемирную миссионерскую задачу:

     «И вот мы видим, что в этой культуре, в этом умственном богатстве чистые, самодовлеющие учения политической экономии отсутствуют. Огромная русская экономическая литература вся сплошь переводная или грубо компилятивная и комментаторская. Только два писателя, коснувшиеся своим анализом этой области, спускавшиеся туда искать Истину, заявили согласно: один — что это область не самостоятельна, а подчинена и самостоятельных законов иметь не может; под его аналитическим ножом разложились ходячие понятия и произвольно условные термины и дело свелось к первичным элементам жизни, складывающимся совсем по иной схеме. Другой объявил всю западную экономическую науку — мнимою величиною, отказал ей в звании науки и объявил ее законы мнимыми и несуществующими. И мы должны признать, что эти оба мыслителя, не будучи ни в малейшем противоречии между собой, не только не противоречат всему великому ходу русской национальной мысли, но органически в него вливаются, несут и со своей стороны новые устои, подводят дальше фундамент под величавое здание русской культуры».

     Думаю, что кроме Н. Гилярова-Платонова и В. Соловьева в список мыслителей, которые внесли свой вклад в правильное, православное понимание экономики, можно включить имена и многих других соотечественников С.Ф.Шарапова (живших до него или бывших его современниками): М.В. Ломоносова, И.Т. Посошкова, А.П. Сумарокова, С.Н. Булгакова, Г.В. Бутми, А.И. Васильчикова, В.П. Воронцова, Н.Я. Данилевского, Ю.Г. Жуковского, И. Зейпеля, К.Д. Кавелина, А.И. Кошелева, Д.И. Менделеева, М.О. Меньшикова, А.Д. Нечволодова, В.Ф. Одоевского, П.В. Оля, К.Н. Пасхалова, Ю.Ф. Самарина, Л.А. Тихомирова, Ф.В. Чижова, А.П. Шипова, А.Г. Щербатова, А.Н. Энгельгардта, В.Ф. Эрна и многих других[9]. И конечно же — Василия Кокорева, которого многие называют «экономическим славянофилом» (как и Сергея Шарапова).

     И сегодня мы видим оживление русской экономической мысли. В работах О.А. Платонова, М.Ф. Антонова, С.Г. Кара-Мурзы, Т.Н. Юдиной, А.А. Олейникова и некоторых других современных исследователей читателю возвращаются имена дореволюционных мыслителей, оценивается с позиций православия экономический строй России (дореволюционной, советской, современной), формулируются основные задачи и направления актуальных экономических исследований, нащупываются пути выхода России из нынешних социально-экономических тупиков. Вот, в частности, взгляд М.Ф. Антонова на то, что такое экономика с точки зрения русского человека:

     «Русская экономическая мысль не сводила хозяйственную деятельность только к деньгам, к подсчету прибылей и убытков, не отделяла финансовые итоги от духовно-нравственных ценностей, всегда имела перед собой высокий идеал. По моему определению, экономика — это наука не о том, почем кубометр бетона или как снизить его себестоимость, и не о том, какими способами современному Дерунову-Колупаеву-Разуваеву (персонажи М.Е. Салтыкова-Щедрина — В.К.) увеличить прибыль его частного предприятия. Экономика — это наука о том, как нам вести хозяйство, чтобы государство богатело, земля хорошела, а люди становились чище, человечнее, благороднее и жили дольше и радостнее.

     Главным критерием развития экономики не может служить рост внутреннего валового продукта по многим причинам. Во-первых, этот рост может достигаться за счет производства алкоголя и прочих отнюдь не полезных продуктов, увеличения добычи и экспорта нефти в ущерб будущим поколениям. Во-вторых, он часто достигается таким способом, что, обогащая правящую элиту, не ведет к повышению уровня и качества жизни рядовых граждан. В-третьих, такой рост, к сожалению, нередко ведет к сокращению численности населения и продолжительности жизни людей.

     И вообще, наша цель — не общество потребления, а более достойная, духовно богатая жизнь российских граждан. Поэтому для нашей экономики должен стать характерным не цикл «деньги — товар — больше денег», а цикл совсем другого рода: «человек — производство — более совершенный человек». Новый критерий прогресса экономики должен включать показатели продолжительности жизни людей, уровня экологической безопасности и др.»[10]

     ***

     После погружения в мир В.А. Кокорева, С.Ф. Шарапова и их единомышленников особенно отчетливо понимаешь никчемность, суетность и разрушительность той современной псевдотворческой деятельности, которая называется «экономической наукой». Если судить о нашей «экономической пауке» по количеству публикаций различных монографий, учебников, статей, обзоров и других информационных материалов, то она у нас «процветает». Число таких публикаций исчисляется ежегодно десятками тысяч! «Огромная русская экономическая литература вся сплошь переводная или грубо компилятивная и комментаторская» — эти слова Шарапова, сказанные более века назад, в полной мере отражают нынешнюю ситуацию в области «экономической науки». Однако «наука» эта, по яркому выражению В. Соловьева и С. Шарапова, — «мнимая величина».

     В России экономическая мысль и экономическое творчество должны стать не наукой, а важнейшей частью ее христианской духовной и материальной культуры. Весь дух «Экономических провалов» В. Кокорева свидетельствует о том, что провалы эти в жизни русского человека начинаются тогда, когда он забывает о своих корнях и становится пленником западной финансовой и экономической науки.

     Мне не раз случалось посещать лекции политической экономии в Москве и Казани, и эти посещения вполне убедили в том, что слушатели ничему научиться не могут, а сбить себя с толку (если будут верить в лекции, не относясь к ним критически), могут до такой степени, что потом между ними и народною жизнью образуется неисправимое непонимание друг друга.

     Василий Кокорев

     [1] 1 октября 1778 г. в письме Гримму Екатерина II, называя Вольтера своим учи гелем, отмечала: «Именно он, вернее его труды, сформировали мой разум и мои убеждения.

     [2] Там Кокорев пишет: «Прежде всего, считаю необходимым предупредить благосклонных читателей, что я вовсе не имею намерения утруждать их внимание предложением какой-либо финансовой системы, откровенно сознавая в себе пол ное незнание финансовой техники».

     [3] Тайный правитель России: К.П. Победоносцев и его корреспонденты. Письма и записки. 1866-1895. — М., 2001, с. 513.

     [4] Киреевский. И.В. О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России (письмо к графу Е.Е. Комаровскому) //Киреевский И.В. Разум на пути к истине. М.: «Правило веры», 2002, с. 151-213.

     [5] Цит. по: Антонов М. Экономическое учение славянофилов. — М., 2008, с. 220.

     [6] Там же, с.220.

     [7] На эту тему мною был опубликован в интернете (на «Русской народной линии») ряд материалов, в частности: «Самый ценный ресурс в условиях рыночной экономики — это дурак» (30.09.2011); «Кризис современного экономического образования как шанс на спасение человечества» (7.12.2011).

     [8] См., например: Валентин Катасонов. «Мир находится под гипнозом каббалистических символов»» // Русская народная линия, 17.01.2012 (интернет).

     [9] Подробнее см: Антонов Михаил. Экономическое учение славянофилов. - М.: Институт русской цивилизации, 2008; Платонов О.А. Русская экономика без глобализма. — М.: Алгоритм, 2006; Святая Русь. Большая Энциклопедия Русского Народа // Том «Русское хозяйство». — М.: Институт русской цивилизации, 2006.

     [10] Антонов М. Капитализму в России не бывать! — М., 2005, с.665-666.