Глава 5. Образование как «провал». Чему стали учить молодежь

     К теме экономической и финансовой науки тесно примыкает другая тема — отечественного образования. Мы уже отметили, что проникновение ложных и разрушительных экономических и финансовых идей в Россию во времена Кокорева осуществлялось по двум основным каналам — через печать и университеты.

     Печать — это газеты, журналы, книги. Об этом канале Кокорев почти ничего не говорит.

     А вот об университетах и образовании (экономическом) в XIX веке мы находим у него интересные мысли. Василий Александрович, не имея, как известно, систематического образования, всю жизнь занимался самообразованием. В том числе, как выяснилось, посещал лекции по политэкономии. Поэтому о том, что творилось в университетских аудиториях, он знает не понаслышке:

     «Мне не раз случалось посещать лекции политической экономии в Москве и Казани, и эти посещения вполне убедили в том, что слушатели ничему научиться не могут, а сбить себя с толку (если будут верить в лекции, не относясь к ним критически), могут до такой степени, что потом между ними и народною жизнью образуется неисправимое непонимание друг друга. А сколько таких сбитых с толку людей попало впоследствии на влиятельные финансовые места? И начали эти люди направлять экономическую жизнь России по указаниям Мишелей Шевалье, Адамов Смитов и т.п., и зарыдали наши Трифоны, Прохоры, Матрены и Лукерьи и т. д., а затем надели на себя суму и пошли смиренно по миру питаться подаянием».

     Кокорев упоминает здесь двух «светочей» европейской политической экономии — Адама Смита и Мишеля Шевалье. Про Адама Смита (1723-1790) — одного из столпов английской политэкономии и автора знаменитой книги «Исследование о природе и причинах богатства народов» (1776) — мы уже неоднократно говорили. Он обосновал учение о «рыночной экономике», «невидимой руке рынка», «экономическом человеке», приоритете частной формы собственности и т.п.

     Что касается второй фигуры, то о нем сегодня редко вспоминают, но во времена Кокорева имя Мишеля Шевалье (1806-1879) было у всех на слуху. Этот француз стал известен благодаря своей книге «Материальные интересы Франции» (1837). Он преподавал политэкономию, через которую активно пропагандировал идеи французского социалиста-утописта Сен-Симона.

     Вероятно, Кокорев ограничился именами двух европейских политэкономов для того, чтобы показать, что в российских университетах сосуществовали два идеологических течения — капиталистическое и социалистическое. Те студенты, которые «заражались» капиталистическими идеями, затем пополняли ряды столичной бюрократии и российского предпринимательства. А те, кто «заражались» социалистическими идеями, становились со временем революционерами или сочувствующими революционерам[1]. Впрочем, было немало таких молодых людей, в сознании которых капиталистические и социалистические идеи причудливым образом сочетались. В любом случае, народ России стал «рыдать» от решений и действий вчерашних студентов, «вдохновившихся» идеями Адама Смита и Мишеля Шевалье.

     Справедливости ради, следует признать, что в умственном развращении молодой элиты России участвовали не только отечественные университеты. В самом начале XIX века кафедр политэкономии было в России еще мало (Петербургский университет, Московский университет, Петербургский педагогический институт)[2]. Молодежь из аристократических кругов предпочитала ездить «просвещаться» в Европу. Вспомним роман Пушкина «Евгений Онегин». Его герой — Владимир

     Ленский — получил образование в Германии, откуда привез «учености плоды»:

     «Он из Германии туманной

     Привёз учёности плоды:

     Вольнолюбивые мечты,

     Дух пылкий и довольно странный, Всегда восторженную речь.

     И кудри чёрные до плеч».

      

     Ленский учился в Гёттингенском университете — одном из самых либеральных в Европе — и поклонялся Канту, чья философия в официальных кругах России считалась опасной и вредной, враждебной христианству. Ленский многозначительно охарактеризован как «поклонник славы и свободы», его отличает благородное «волненье бурных дум», ему свойственно «негодованье, сожаленье, ко благу пылкая любовь». Все это иносказательное обозначение гражданских настроений, о которых в черновой редакции романа говорилось более откровенно: «Крикун, мятежник и поэт».

      

     

      

     О вредном влиянии кафедр политической экономии власти России впервые задумались в ходе допросов декабристов. Царь Николай I с удивлением узнал, что, оказывается, мятежники находились под сильным влиянием идей английской политэкономии. После этого были попытки закрыть кафедры политэкономии, однако они не увенчались успехом. Кафедры просто перешли на «спящий режим» и резко активизировались лишь через три десятка лет, когда начались реформы Александра II. Кокорев пишет о вредном влиянии кафедр политэкономии на хозяйственную жизнь уже в период этих реформ. Так, в заключительной части «Экономических провалов» читаем:

     «Мы видели, как чествовали в Москве, сердце России, поставщика хлопка в сырце и устроителя бумагопрядильных фабрик. Это чествование было бы понятно в Лодзи или Дерпте, но и там на это не решились, а в Белокаменной, возле стен старейшего университета, вредоносную деятельность торговца хлопком возводили в заслугу России. К чему же после этого существуют кафедры политической экономии и статистики?»

     И чуть ниже:

     «Все политико-экономические многоглаголания с кафедр, уклоняющиеся от вышеизложенных простых начал, наполняют головы слушателей такими финансовыми и экономическими знаниями, из которых, как мы видели во всем настоящем повествовании, происходят деятели, вовсе не знакомые с потребностями русской жизни и при занятии ими высших должностей могущие повторить ошибки своих предшественников. Кажется, пора убедиться в том, что в России нет политико-экономической науки, выращенной на русской почве, и оттого все наши финансовые деятели, которые явились в 60-х годах пионерами преобразований, хотя трудились добросовестно, с уверенностью, что они преобразовывают русскую жизнь к лучшему, но последствия показали, что труды их незаметно для них самих клонились к ниспровержению общественного благосостояния и порядка».

     Итак, Кокорев констатирует, что в России «нет политико-экономической науки, выращенной на русской почве». А из этого вытекают два вывода:

     Во-первых, такую науку нужно срочно создавать. Мы уже отмечали, что в заключительной части «Экономических провалов» Кокорев ставит задачу «написать руководящую книгу о русской экономической науке».

     Во-вторых, пока такой русской экономической науки нет — вовсе прекратить преподавание европейской политической экономии молодежи, а лучше занять ее изучением русской жизни, чему в университетах не уделялось должного внимания. Развивая эту мысль, Василий Александрович пишет в заключении к «Экономическим провалам»:

     «Было бы сто раз полезнее заменить их (кафедры политэкономии — В.К.) кафедрою изучения русской избы и разъяснить простой вопрос, что если деревня богата своими домовными произведениями, тогда и волость богата, а когда все волости богаты, тогда — и только тогда — богата и вся Россия».

     Кокорев сходу предлагает ряд тем и «наглядных пособий» для обучения студентов на таких кафедрах «русской жизни».

     Вот первая тема лекции: «Крестьянская семья, питающаяся милостыней и обливающаяся слезами о расстройстве жизни по случаю увеличения кабаков, представляет собою живую государственную лекцию (гораздо более поучительную, чем все наши экономические лекции), к которой надобно бы было приложить внимательное ухо власти более двадцати лет тому назад».

     А вот вторая тема: «Помещичья семья, вытесненная из своего гнезда бескредитным удушьем и разрушением мелких винокурен и скитающаяся по белу свету уже четверть столетия, составляет вторую государственную лекцию».

     Третья тема: «Кружок людей, умолявший властных лиц не учреждать Главного французского общества железных дорог, а образовать вместо этого русскую деятельность, составляет своего рода поучительную, также государственную, лекцию, Другой кружок, составившийся из 92 патриотических лиц и ходатайствовавший об отдаче Николаевской дороги, выражал собою живой родник чистых струй народной деятельности; но этот родник засыпали разным сором теоретических чужеземных воззрений и т. д. и т. д.».

     «Экономические провалы» Кокорева содержат немало полезного материала для подготовки лекций по указанным выше гемам. И по многим другим. Кстати, и сегодня, в XXI в., было бы полезно закрыть бесчисленные кафедры «экономической теории», «макроэкономики», «политической экономии», на которых студентам почти ничего не рассказывается о России и нашей цивилизации. А вместо них учредить кафедры «Русского хозяйства» или «Русской жизни».

     Примечательно, что Россия как великая держава и империя складывалась на протяжении многих веков, не прибегая ни к каким экономическим и финансовым теориям. Хозяйственная жизнь в России процветала благодаря смекалке русского человека, христианской этике, трудолюбию. В России до начала XIX в. даже технических учебных заведений почти не было[3]. Жизнь держалась на Кулибиных. Кокорев, в частности, приводит в пример добычу соли из рассолов в России.

     Этот вопрос Василий Александрович знает досконально, т.к. свою предпринимательскую карьеру начинал, как мы помним, на предприятии в Солигаличе (Костромская губерния), где соль добывалась из подземных источников. К слову сказать, русские люди задолго до европейцев научились бурить скважины для извлечения из недр соляных растворов:

     «И в то время, когда еще Россия не имела солей астраханской, крымской и илецкой, русское народонаселение питалось несколько столетий одною пермскою солью; и все это было создано силою русского простонародного ума в то время, когда еще не было в России ни горного института и никаких технических учебных заведений».

      

     Зародилось солеварение в посаде Ненокса, расположенном в 80 км от современного Архангельска, и в городках Тотьма и Ледеченск (бассейн р. Сухоны). Бурение первых скважин в России относится к IX в. и связано с добычей растворов соли (Старая Русса). В грамоте князя Святослава Ольговича Новгородского, дарованной им в 1137г. Софийскому собору, упоминаются соляные варницы Двинской земли (6. Архангельская губ.). В XII-XIVвв. возникают солепромыслы на Каме, Ростове Великом, Торжке, Чухломе, Вологде, Костроме, Вычегде, Соли-Галицкой (о соляных колодезях Соль-Галицка упоминается в духовной великого князя Ивана Калиты 1332 г.), Городце на Волге, Переславле-Залесском, Балахне, Устюге, Галиче Мерском, Нерехте и др., многочисленные пункты добычи соленой подземной воды и солеварении от Переславля-Залесского, Ростова-Ярославского и Балахны на юге до Северной Двины и Печоры на севере.

      

     В работе «Путь севастопольцев» Кокорев как специалист с увлечением раскрывает тему добычи соляных растворов из недр, где русские имели несомненный приоритет перед иностранцами:

     «А приписанное иностранцам открытие артезианских колодцев давно известно на Руси. В Сольвычегодске, Тотьме, Балахне, Яренске, Солигаличе земля пробуравлена на сто сажень и более в глубину. Способ буравления и инструменты и ныне можно видеть в Тотьме. Там и ныне употребляют бур для получения рассола на выварку соли, и остатки старых стосаженных колодцев, называемых трубами, видны на многих местах. Старики не помнят, когда их буравили; но есть одна труба, называемая Феодосиевскою, потому что буравление ее было производимо преподобным Феодосием Тотемским Чудотворцем (жил в XVI в., уроженец Вологды. Соль же на Руси бурением добывали с IX века. — В.К.).

     И до сих пор, по передаче из рода в род, сохранились еще многие инструменты, употребляемые по различию пород при буравлении. Названия их, кажется, такие: долота, венки, тюреки, желонки, трезубцы и проч. Сам я видел, как местные кузнецы ковали эти инструменты, а главными мастерами буравления были Жданов и Новожилов, из коих последний помер в великой бедности. Значит, эти люди могли бы устроить нам колодцы для пресной воды в Новороссии и везде, где нужно?».[198]

      

     В течение XIV — XVI вв. широко использовали своеобразную технику "верчения" деревянными трубами (бурение на рассолы). На русских соляных промыслах издавна применялось ударное штанговое бурение. Во избежание ржавления буровые штанги делали деревянными; стенки скважин закрепляли деревянными трубами.[* ][* В. А. Широкова // Вопросы истории естествознания и техники. — 2005, N 3. С.. 47-56]

     Кокорев, будучи сам выходцем из народа, не «отравленным» «туманом» европейской науки, очень высоко ценит творчество и смекалку русского человека. В статье «Взгляд русского на европейскую торговлю» он пишет:

     «Часто бывало и будет, что сотня неграмотных простецов высказывает такие вещи, которые, в применении к жизни, выходят умнее всякой кабинетной мудрости».

     Конечно, Василий Александрович не враг образования. Он считает, что Россия должна быть поголовно грамотной. А наиболее способные должны учиться не только в приходских школах и гимназиях, но продолжать образование в специальных училищах. Но это «продвинутое» образование должно иметь преимущественно практическую, прикладную направленность, не обременяться европейскими экономическими и финансовыми «науками».

     В статье «Взгляд русского на европейскую торговлю» (1858) Василий Александрович излагает проект создания крупной компании с условным названием «Муравейник». Компания, по замыслу Кокорева, призвана мобилизовать лучших молодых людей страны, которые бы занялись организацией торговли России с Европой на взаимовыгодных началах. Кокорев представляет достаточно подробный план работы «Муравейника». Большое внимание в нем уделяется образованию молодых сотрудников компании. Вот фрагмент этого плана:

     «Промышленный словарь России, написанный на местах тех городов и селений, кои войдут в описание.

     Чтение лекций о политической экономии и торговле и прикладной химии и механике.

     Издание особого журнала о действиях компании, с помещением в нем практических статей о промышленности.

     Училища для образования детей всех членов... компании в том направлении, какое нужно для пользы дела и развития гражданства.

     Клуб промышленности с библиотекой, выставкою картин русских художников и музеем образцовых изделий и товаров, открытым для безденежного входа всем.

     Постоянное отправление молодых людей заграницу для изучения всего полезного».

     Заметим, что этот план был набросан Кокоревым в 1858 г. Для того времени такое внимание к образованию и профессиональной подготовке сотрудников компании было делом неслыханным не только в России, но и в Европе.

     Предлагаемые меры Кокорева по кардинальному реформированию образования в России можно назвать программой-максимумом. Программой-минимумом является прекращение в России зловредного распространения западных лжеучений. В своей статье «Мысли русского, порожденные речью Бисмарка» (1888) Кокорев еще раз формулирует эту задачу-минимум:

     «При этом первою заботою должно быть освобождение будущей России, т.е. всего нашего юношества, от гнета бедности и от всех вредных влияний, навеянных на него отчаянием и лжеучениями последнего времени».

     Я уже неоднократно говорил о том, что продолжателем кокоревской темы «экономических провалов» можно считать Сергея Федоровича Шарапова. В том числе он продолжил тему «провалов» в сфере образования. Шарапов вспоминает, что еще во времена его молодости «наука» стала превращаться для молодежи в религию, которая постепенно вытесняла веру в Бога:

     «При переходе в высшие школы мы были сплошь материалистами по верованиям... «Наука» была нашею религиею, и если бы можно было петь ей молебны и ставить свечи, мы бы их ставили; если бы нужно было идти за нее на муки, мы бы шли» [199].

     Кроме того, Шарапов подметил особый интерес молодежи к таким новоиспеченным «наукам», как «социология» и «политическая экономия». Что касается второй «науки», то это уже была политическая экономия не Адама Смита, а Карла Маркса:

     «...большинство (студентов — В.К.) набросилось на политическую экономию и социологию. Трудно поверить, с каким прилежанием одолевали люди дубовый «Капитал» Маркса, да еще по-немецки. Свежие головы просто трещали от невообразимой путаницы в изложении этого столпа социальной науки, даже и не подозревая, что венцом его трудов будет нечаянное признание самого Маркса, что он «меньше всего марксист сам». За Марксом следовали более толковый и страстный Лассаль, Огюст Конт, Милль, Спенсер. Этими последними зачитывались» [4].

     Неудивительно, что после постижения таких «наук» молодые люди становились космополитами, у них любовь к России сменялась на неприязнь и даже ненависть ко всему русскому, университетская молодежь пополняла ряды анархистов, социалистов и других революционеров, боровшихся с «режимом»:

     «В молодежи неведомо откуда появилась злая струя, нам совершенно чуждая. Мы были розовые космополиты, но на всю Россию смотрели снисходительно; здесь вдруг появилась яркая ненависть ко всему русскому. Мы мечтали о конституции и кричали «ура» Александру II, а из этой молодежи анархисты вербовали динамитчиков»[5].

     Для понимания глубинных причин наших «провалов» в образовании в XIX в. есть смысл обратиться к святителю Феофану Затворнику, который жил примерно в то же время, что и Василий Кокорев. Епископа Феофана очень тревожил процесс отделения светского образования от духовного. Светское образование, не освященное светом Евангелия, по его мнению, наносило непоправимый ущерб молодежи. В высшей школе уже зачастую давалось не «чисто светское» образование, а образование, которое было направлено на дискредитацию христианства. Чаще всего в закамуфлированной, но оттого еще более опасной форме. Из стен российских университетов стали выходить вольнодумцы, протестанты, атеисты и даже революционеры (с формальной отметкой в паспорте: «православный»):

     «Они прошли все науки в наших высших заведениях. И не глупы и не злы, но относительно к вере и Церкви никуда негожи. Отцы их и матери были благочестивы; порча вошла в период образования вне родительского дома. Память о детстве и духе родителей ещё держит их в некоторых пределах. Каковы будут их собственные дети? И что тех будет держать в должных пределах? Заключаю отсюда, что через поколение, много через два, иссякнет наше православие»[6].

     Впрочем, по мнению епископа Феофана, данный процесс не является фатальным. У русского человека тогда (во второй половине XIX века) еще было время одуматься и изменить свою судьбу:

     «Что общего у христианства с характером времени, в которое оно зачалось? Оно засеменено несколькими лицами, которые не были порождением необходимого течения истории; оно привлекало желающих, крепко расширялось и стало общим делом тогдашнего человечества, а все-таки оно было делом свободы. То же и в худом направлении: как развратился Запад? Сам себя развратил: стали вместо Евангелия учиться у язычников и перенимать у них обычаи — и развратились. То же будет и у нас: начали мы учиться у отпадшего от Христа Господа Запада, и перенесли в себя дух его, кончится тем, что, подобно ему, отшатнемся от истинного христианства. Но во всем этом ничего нет необходимо определяющего на дело свободы: захотим — и прогоним западную тьму; не захотим — и погрузимся, конечно, в неё»[7].

     Обратим внимание: епископ Феофан говорит о «западной тьме». В его времена это были, конечно, и многочисленные секты, приходившие из Европы и развращавшие русского человека; и католицизм, который со времен Александра Невского не оставлял надежды поставить Святую Русь под свой духовный и политический контроль; и забрасываемые из заграницы всевозможные ереси, призванные разложить Православие изнутри. Но у Святителя не меньшее внимание уделяется так называемой «науке» и «светскому» образованию, особенно высшему (через которое и происходило заражение наших верхов западными экономическими и финансовыми теориями).

     ***

     Тучи «западной тьмы», о которой говорил епископ Феофан Затворник, опять нависли над Россией. В частности это проявляется в том, что в нашей высшей школе наблюдается засилье западной экономической и финансовой науки. Я об этом много раз писал. Но внедрять идеи этой науки в сознание студентов пропагандистам «вашингтонского обкома партии» становится с каждым годом все труднее.

     Первостепенной задачей борьбы за Россию является перестройка экономического образования в нашей высшей школе.

     Это условие не только экономического, но и духовного возрождения России. Мы должны понимать, что нынешние программы и курсы экономического образования не просто искажают реальность, не просто обслуживают чьи-то материальные интересы, но и имеют мощную антихристианскую направленность, духовно уничтожают народ. Одним из важных ориентиров при создании новой, истинно русской системы экономического образования должны стать идеи «экономических славянофилов» В.А. Кокорева и С.Ф. Шарапова.

     ------------------------

     Кто любит серебро, тот не насытится серебром. Екклесиаст, 5, 9

     ------------------------

     Главным оппонентом «канкриновской» реформы был, в сущности, сам Канкрин[8] . Пётр Христианович Шванебах

     --------------------------------

     [1] Во времена Кокорева марксизм как идейное и политическое движение еще только зарождался в России. Позднее (после смерти Василия Александровича) он вытеснил в России идеи утопического социализма.

     [2] В Московском университете, например, кафедра была создана в 1804 году и первоначально называлась кафедрой дипломатии и политэкономии.

     [3] Первое техническое учебное заведение — Горное училище при Берг-коллегии было учреждено Екатериной II в 1774 году.

     [4] Там же, с. 593. Лассаль Фердинанд (1825-1864) — немецкий философ, юрист, социолог, деятель немецкого рабочего движения. Конт Исидор Мари Огюст Фрасуа Ксавье (1798-1857) — французский философ и социолог; основатель позитивизма и социологии как самостоятельной науки. Милль Джон Стюарт (1806-1873) — английский философ-позитивист, экономист, общественный деятель. Спенсер Гербер (1820-1903) — английский философ и социолог, идеолог социал-дарвинизма.

     [5] Там же, с.601.

     [6] Феофан Затворник, святитель. Письма о христианской жизни. Поучения. — М., 1997.— С. 138-139.

     [7] Феофан, епископ. Мысли на каждый день года по церковным чтениям из Слова Божия. — М., 1991. — С.187-188.

     [8] Шванебах П.Х. Денежное преобразование и народное хозяйство. — СПб., 1901, с. 8.