Тема тарифов, как и тема золота, является «сквозной» в работе Кокорева «Экономические провалы». Особенно много внимания Василий Александрович уделяет этой теме при описании 3, 11 и 14 провалов.
Под тарифами в работе понимаются ставки пошлин, взимаемых при импорте товаров в Россию.
Ставки импортных пошлин правительством Российской империи периодически пересматривались. Пересмотр происходил с учетом потребностей пополнять государственную казну (фискальная функция тарифов), защищать отечественного товаропроизводителя от конкуренции со стороны иностранных товаров (протекционистская функция), выстраивать не только экономические, но и политические отношения с другими странами (политическая функция). Без преувеличения можно сказать, что импортные пошлины были основным инструментом (или одним из основных) экономического управления и внешней политики правительства Российской империи.
Иногда решения по пересмотру тарифов выглядели парадоксальными, нелогичными. Поэтому возникало подозрение, что петербургская бюрократия проводит тарифную политику в интересах не Российской империи, а других (прежде всего, европейских) стран. Кокорев этой «нелогичности» уделяет большое внимание в своих работах.
Дадим краткую справку о состоянии тарифов в России с конца XVIΠ — до начала XX века (до 1914 года) для того, чтобы лучше понять оценки Кокорева, касающиеся тарифной политики российского правительства в период 1837-1887 годов, и последствия этой политики для экономического развития России.
Политика эта была крайне неустойчивая, происходила периодическая смена периодов протекционизма и фритредерства (свободной торговли). В 1772 году Екатерина //подписала новый таможенный тариф в духе свободной торговли. Однако в последние годы своего царствования она начала повышать тарифные ставки импортных пошлин. Павел 1 вообще отменил таможенный тариф 1772 года, был введен временный тариф 1797 года, который предусматривал, что на какие-то товары пошлины рассчитываются на основе цены, а на другие — на основе количества (веса, объема) товара.
В XIX веке было несколько базовых тарифов: 1816, 1819, 1822, 1841, 1850, 1857, 1868, 1891 года. Пересмотр же ставок импортных пошлин на отдельные товары и товарные позиции происходил почти каждый год.
Как видно, тарифная политика при царствовании Александра 1 была еще более сложной и непостоянной (сменилось три базовых тарифа). Особенно сложным был период до 1816 года.
В 1805-1807 годах Россия воевала в Европе против Наполеона, причем, удача была на стороне французов. Александр I был вынужден подписать с Наполеоном в 1807 году Тильзитский мирный договор. Помимо всего, этот договор предусматривал присоединение России к континентальной блокаде Англии, а Франции в торговле был предоставлен режим наибольшего благоприятствования (РНБ). Это вызвало неодобрение со стороны русских помещиков и купцов, которые не могли экспортировать в Англию зерно, лён, пеньку и другие продукты сельского хозяйства и получать оттуда промышленные товары. Правда, некоторые историки обращают внимание на то, что участие России в континентальной блокаде дало толчок развитию собственной промышленности, в частности железоделательного и текстильного производства[1].
Постепенно Александр I начал ослаблять континентальную блокаду. В частности, в 1810 году разрешил заходить в русские порты судам с английскими товарами; в 1811 году Россия приняла «Положение о нейтральной торговле», которое предусматривало возобновление торговых отношений с Великобританией, а также отказ от предоставленных Франции торговых преференций. Наполеон в ответ повысил пошлины на российские товары. Историки полагают, что обострение торговых противоречий между Россией и Францией было одной из причин того, что Наполеон в 1812 году пошел войной на Россию[2].
Положение о нейтральной торговле было издано всего лишь на один год (затем оно продлялось и на 1812, 1813, 1814, 1815 года), но уже в конце 1812-го министерством финансов был разработан и представлен царю проект нового тарифа. По этому проекту предлагалось:
1). предметы роскоши, а также товары, которые производились в России в достаточном количестве, запретить к ввозу в страну;
2). товары, производимые в стране, но в ограниченных количествах, в целях стимулирования отечественного производства облагать умеренной пошлиной, и, наконец,
3). товары, имеющие характер монопольных, отличающихся невысоким качеством и очень высокими ценами (что усиливало контрабанду) ввозить с обложением соразмерной пошлиной для подталкивания отечественных производителей к совершенствованию собственного производства.
Указ о введении этого тарифа (его принято называть «запретительным», поскольку он предусматривал запрет на ввоз многих товаров) Александр I подписал в 1816 году; он предусматривал действие запрета на 12 лет. Тариф устанавливал запреты не только на ввоз, но и на вывоз ряда товаров и предметов — ассигнаций, монет, лошадей, а также шкур и мехов некоторых видов, пуха и тряпья как необходимых в производстве на российских фабриках. Была установлена достаточно высокая пошлина на вывоз леса.
Тариф 1819 года по сравнению с «запретительным тарифом 1816» являлся более свободным. Эта свобода характеризовалась не столько размерами ставок пошлин, сколько разрешением ввоза целого ряда прежде запрещенных товаров, что открыло путь в Россию большой массе иностранных товаров. Жалобы на новый тариф появились уже в том же 1819 году, сразу после его введения в действие. В отношении этого тарифа известный финансовый деятель Е. Ф. Канкрин высказался так: он «убил русскую промышленность».
Русская промышленность и торговля не были готовы к конкуренции с европейскими товарами, поэтому о свободе торговли говорить было преждевременно.
В 1822 году был введен новый, более протекционистский[3] тариф.
В 1823 году министром финансов Российской империи был назначен граф Егор Францевич Канкрин (1774-1845), который вносил коррективы в этот тариф, усиливая его протекционистский характер. При Канкрине тариф из разменной монеты внешнеполитического торга превратился в существенный источник пополнения казны и эффективный инструмент поддержки зарождавшейся российской промышленности.
Введение нового таможенного тарифа на ввозимые товары обеспечило выгоды отечественной промышленности, оградив ее на время от иностранного соперничества. Русские мануфактуры стали быстро развиваться и уже через несколько лет достигли европейского уровня.
В 1820-х гг. в России, по примеру развитых европейских стран, появляются промышленные (мануфактурные) выставки. Департамент мануфактур и внутренней торговли Министерства финансов посредством этих выставок стремился ознакомить публику с успехами отечественной промышленности, победить предрассудки, дающие преимущество всему иностранному, <... >... Первая мануфактурная выставка торжественно открылась 15 мая 1829 г. в С. -Петербурге. Она явилась одним из крупнейших политических, экономических и культурно-просветительных мероприятий первой трети XIX столетия в России, продемонстрировала большие успехи отечественной промышленности. Современники писали: «Тут рассеялось то обидное для русских предубеждение, будто в России не умеют сделать ничего превосходного». [281 ][4]
Тариф 1822 года просуществовал фактически до 1850 года. Значительное число изменений, внесенных в него на протяжении последующих 1820-1840 годов, не нарушали принципов, сложенных тарифом 1822 года. Таким образом, тарифная система в этот период носила единообразный характер.
В 1841 году таможенный тариф, по инициативе того же Канкрина, подвергся коренному пересмотру, который заключался в дальнейшем повышении пошлин с целью увеличения таможенных доходов. При этом повышение касалась не всех товаров: на некоторые, с целью оживления торговли, ставки пошлин были снижены. Значительно сократился список товаров, запрещенных к ввозу. Тем не менее, и тариф 1841 смело можно назвать протекционистским.
Существует устойчивый миф, что эпоха царствования Николая I была временем сплошного экономического застоя России. Это не так. Благодаря последовательному протекционизму, в эпоху Николая I в Российской империи начала формироваться технически передовая и конкурентоспособная промышленность, в частности, текстильная и сахарная, развивалось производство изделий из металла, одежды, деревянных, стеклянных, фарфоровых, кожаных и прочих изделий, начали производиться собственные станки, инструменты и даже паровозы. Как указывает известный западный социолог И.Валлерстайн,именно вследствие протекционистской промышленной политики, проводившейся Николаем I, дальнейшее развитие России пошло по пути, отличному от большинства стран Азии, Африки и Латинской Америки, а именно — по пути индустриального развития[282 ][5] .
По мнению советского академика С. Г. Струмилина, именно в царствование Николая I в России произошел промышленный переворот, аналогичный тому, что начался в Англии во второй половине XVIII века4 5 [6]. В результате интенсивного внедрения машин (механических ткацких станков, паровых машин и т.д.) резко выросла производительность труда: с 1825 по 1863 год годовая выработка продукции русской промышленности на одного рабочего выросла в 3 раза, в то время как в предыдущий период она не только не росла, но даже снижалась[7]. С 1819 по 1859 год объем выпуска хлопчатобумажной продукции России увеличился почти в 30 раз; объем машиностроительной продукции с 1830 по 1860 год вырос в 33 раза! [8]
Принятием в 1850 г. нового тарифаначалась эпоха торгового либерализма.
В середине позапрошлого века идеи фритредерства стали популярными в Европе. Инициатива фритредерства исходила от Англии, которая до этого последовательно проводила у себя политику протекционизма, обеспечивавшую проведение индустриализации. К 40-м годам XIX в. английская промышленная революция была в основном завершена, началась мощная торговая экспансия английского капитала, который был кровно заинтересован в демонтаже торговых барьеров других стран. Лондон резко снизил собственные импортные пошлины[9] и, используя методы дипломатического, а иногда и военно-силового давления, добивался снижения импортных пошлин от других стран, в том числе от России. Идеи торгового либерализма содержались в работах Адама Смита и Давида Рикардо, поэтому Лондон активно продвигал английскую политическую экономию во все страны Европы, включая Россию.
Д. И. Менделеев в статье «Толковый тариф» (1891) отмечал:
«возможность промышленного и политического соперничества России всегда составляла предмет английских забот, ради того и была начата Крымская война, но тут у Англии оказались совсем неожиданные союзники в виде поклонников свободной торговли (в России — прим. В.К.), внушивших в эпоху крупных расходов на постройку железных дорог, что выгоднее всего их снабдить иностранным капиталом и продуктами иностранной промышленности. Это, быть может, избавило
Россию и Англию от новой Крымской войны, но послужило к тому, что русская промышленность не развилась в той мере, в которой она могла бы иметь серьезное значение во всемирном промышленном соперничестве... учение о выгодности свободной торговли и о ее рациональности распространилось из Англии во многие страны, и они ослабили заботы о развитии своей национальной промышленности, открыли двери чужеземным товарам. И мы, русские, поплатились при этом»[10].
Список запрещенных к ввозу в Россию товаров в 1850 году был сокращен с 89 (по тарифу 1841 года) до 25; оставались в списке железо, чугун (при транспортировке морским путем), очищенная селитра, консервы, сахар-рафинад, чай, спиртные напитки, некоторые меха и др.
В тарифе 1841 года была 951-я статья с импортными пошлинами, из них по 622-м статьям пошлины были понижены, по 292-м оставлены без изменения, по 37-ми — отменены. Вместе с тем, особого негативного влияния на экономическое развитие России тариф 1850 года не оказал, корректировка тарифа 1841 года была продуманной и осторожной. Либеральный тариф 1850 года можно назвать скорее политической реакцией России на давление со стороны Лондона.
А вот тарифы 1857 и 1868 годов были уже по-настоящему либеральными, они вводились реформаторами при царствовании императора Александра II.
В 1857 г. под предлогом борьбы с контрабандой были уменьшены пошлины для 380-ти статей (из 472-х предыдущего тарифа). Негативное влияние нового тарифа на российскую экономику стало сказываться очень скоро.
Переход к новому тарифу в 1868 году преследовал главную цель — повышение доходов государственной казны. Основной замысел состоял в том, чтобы вывести из тени контрабандные поставки, заставить поступающие из заграницы товары проходить таможню. Пошлины были сгруппированы в 260-ти статьях: по 35-ти из них они были увеличены, по 152-х - уменьшены и 16 статей были отнесены к разряду беспошлинных. Сборы пошлин действительно удалось увеличить за счет выхода импорта из «тени». Вместе с тем, ни о каком стимулирующем влиянии тарифа 1868 года на укрепление отечественного производства говорить не приходится. Согласно оценкам конца XIX века, по сравнению с 1841 годом импортные пошлины в 1868-м снизились в среднем более чем в 10 раз, а по некоторым видам импорта — даже в 20-40 раз[11]. По словам историка Михаила Покровского, «таможенные тарифы 1857-1868 годов были самыми льготными, какими пользовалась Россия в XIX столетии... »[12]. При этом положение в экономике страны не улучшалось: современные экономические историки характеризуют весь период до конца царствования Александра II и даже до второй половины 1880-х годов как период экономической депрессии[13].
При тарифе 1868 года торговый баланс России стал устойчиво отрицательным. Как указывалось в выпущенной в конце XIX века в Париже работе М. М. Ковалевского (кстати, либерала до мозга костей), либерализация внешней торговли привела к резкому увеличению импорта: с 1851-1856 года по 1869— 1876 год среднегодовой объем импорта увеличился почти в 4 раза. Если при Николае I торговый баланс России был все время положительным, то в течение царствования Александра II происходило его ухудшение. Начиная с 1871 года он в течение нескольких лет сводился с дефицитом, достигшим к 1875 году рекордного уровня 162 млн. рублей или 35 % от объема экспорта. [14]
Для выравнивания торгового баланса Министр финансов М.Х. Рейтерн предложил ввести уплату таможенной пошлины золотом, что практиковалось уже в некоторых государствах. Этот способ уплаты пошлины повышал размер обложения и вызывал уменьшение импорта. Предложения министра были утверждены, и с 1877 года таможенные пошлины начали взимать золотой валютой, что сразу увеличило их номинальную стоимость на 25%. Однако «золотой поправки» в тариф 1868 года оказалось недостаточным для того, чтобы нейтрализовать отрицательное его влияние на российскую экономику (торговый баланс, отдельные отрасли и производства). Пришлось по ходу менять ставки пошлин по отдельным товарным позициям. В 1881 году в протекционистских целях были установлены пошлины на джут-сырец, а также повышены пошлины на некоторые изделия из джута и цемент. В 1882 году были повышены тарифы на ввоз соды и серной кислоты для того, чтобы можно было организовать отечественное производство этих жизненно необходимых химических продуктов.
Выражаясь современным языком, управление внешней торговлей с помощью тарифов российские власти вели в «ручном режиме». В своей статье «Толковый тариф» (1891) Д. И. Менделеев приводит очень показательный пример принятия «пожарных мер» для защиты нарождающихся отраслей и производств. Он пишет, что если бы не были введены заградительные пошлины на американский керосин в конце 60-х годов, и не повышены на рубеже 80-90-х, то российская нефтяная отрасль просто не справилась бы с конкуренцией со стороны американцев. Они отчаянно использовали демпинг и держали свои цены на российском рынке ниже цен отечественных производителей. Власти сами не думали защищать своих производителей, но решение по пошлинам было принято в результате серьезных лоббистских усилий купца-миллионщика Василия Кокорева, поддержанного многими предпринимателями (Нобель, Губонин, Новосельцев и т. п.).
Министр внутренних дел Н.П. Игнатьев в 1881 году следующим образом характеризовал экономическое положение страны: «Промышленность находится в плачевном состоянии, ремесленные знания не совершенствуются, фабричное дело поставлено в неправильные условия и много страдает от господства теории свободной торговли и случайного покровительства отдельных предприятий»[15].
Разочарование в либеральной экономической политике к концу царствования Александра II было сильным. Новый царь Александр III начал последовательно искоренять либерализм во всех его проявлениях. В частности, 5 января 1884 года он подписал Указ, который запрещал ряд «вредных» книг. В списке наряду с трудами Маркса, Лассаля и Чернышевского оказались и труды Адама Смита.
Жизнь заставила пришедшего в 1887 году на пост министра финансов И. А. Вышнеградского сразу же приступить к пересмотру тарифа 1868 года. После четырехлетней подготовительной работы[16] новый тариф вступил в силу с 1 июля 1891 года. По сравнению с 1868 годом, в 1891-м произведено почти сплошное повышение пошлинных ставок. Из общего числа 620 ставок только 34 остались без изменений и 39 были понижены. Вместе с тем 114 беспошлинных статей были подвергнуты обложению и 432 статьи были повышены. Примечательно, что в 67 случаях были сделаны повышения на 101-200%, в 44 случаях — на 201-500% и в 35 случаях — свыше 500%. В том числе по 16 позициям повышения превысили 1000% (иначе говоря, более чем десятикратное повышение). Тут не может быть никакого сомнения, что тариф 1891 года являлся протекционистским, имел откровенно запретительный характер.
Тариф 1891 года устанавливал минимальные (базовые) ставки. В дополнение к нему путем прибавок создавался максимальный тариф. В 1893 году он был воплощен в жизнь в законе о двойном таможенном тарифе, который предусматривал, что товары из стран, отказавших России в предоставлении льготных условий для ввоза или транзита российских товаров, облагались пошлинами, которые на 15-20% превышали базовые ставки.
Закон 1893 года был направлен против Германии, которая отказывалась предоставить России режим наибольшего благоприятствования в торговле и подписать с ней торговый договор. германия позднее Англии встала на рельсы индустриализации, поэтому она после франко-прусской войны 1871 года стала последовательно проводить политику протекционизма. Индустриализация Германии в немалой степени обеспечивалась за счет расширения немецкого экспорта в Россию[17]. Идеологическим обоснованием германского протекционизма стала теория национальной экономики немецкого экономиста Фридриха Листа [29][18].
Напряженность в торговых отношениях России и германии Кокорев уже чувствовал.
Сразу же после введения тарифа 1891 года началась острая фаза торговой войны между Россией и Германией. Закончилась она в 1894 году подписанием договора о торговле и мореплавании между Россией и Германией (со сроком на 10 лет).
В 1904 году был заключен следующий торговый договор с Германией со сроком действия до 1914 года. Россия в это время была ослаблена войной с Японией и стремилась получить займы в Европе для покрытия большого дефицита бюджета. Германия согласилась предоставить заем России, но для последней он оказался дорогим. В том числе потому, что Германии удалось добиться больших торгово-экономических уступок от России по сравнению с предыдущим договором 1894 года. В частности, Россия отказалась от права использовать репрессивные пошлины против германских экспортеров, широко применявших демпинг на внешнем рынке. Тем самым русская промышленность оказалась почти беззащитной в борьбе с германским бросовым экспортом. Германия периодически блокировала импорт продовольственных товаров из России, используя также нетарифные методы. Прежде всего, санитарные нормы (при импорте скота и мяса).
Благодаря торговым договорам 1894 и 1904 годов Германия прочно заняла ведущие позиции на российском рынке. Россия же с ее сельскохозяйственным экспортом с немецкого рынка последовательно выдавливалась. Торговое противостояние России с Германией имело политические последствия. В результате постоянно ухудшавшихся отношений между двумя империями началось сближение России с Францией, а Германии — с Австро-Венгрией. Военно-политическое сближение России и Франции подкреплялось займами, которые Париж стал предоставлять России с 1906 года. Происходило формирование противостоящих военно-политических блоков в будущей войне.
В сфере международных торгово-экономических отношений напряженность у России возникала не только с Германией, но и другими капиталистическими странами Запада. Особенно стоит отметить российски американские торговые отношения. Они долгое время регулировались договором о торговле и навигации 1832 года, который устанавливал режим наибольшего благоприятствования для обеих сторон. Первоначально срок действия договора определялся 7 годами. Однако в 1839 году договор был продлен, затем он еще не раз продлялся почти автоматически. Первые напряжения в отношениях стран возникли в годы первой «русской» революции 1905-1907 гг. Тогда лидер американского еврейского капитала банкир Яков Шифф стал лоббировать расторжение договора на том основании, что царское правительство России якобы допускает дискриминацию и притеснение евреев в Российской империи. Очередной срок действия договора истекал в 1912 году, однако Якову Шиффу удалось добиться досрочного его расторжения уже в 1911 году. Это был первый крупный случай использования Западом экономических санкций как инструмента политического давления на Россию. После октябрьской революции 1917 года такие санкции против нашей страны стали уже нормой.
Российско-германский договор 1894 года положил начало целой серии других двухсторонних договоров (конвенций) России с другими странами, в которых устанавливались индивидуальные тарифы, которые могли существенно отличаться от базовых тарифов 1891 года. Подобные конвенционные соглашения были подписаны с Францией, Австро-Венгрией, Болгарией, Италией и Португалией. Таким образом, заметно усилилась роль тарифов как инструмента внешней политики.
В начале XX века динамично стала развиваться торговля с Китаем. Этому способствовало строительство Великой Сибирской магистрали, а также Восточно-Китайской железной дороги. Вместе с тем, выход России на китайский рынок усилил противоречия России с США, Великобританией, Японией, рассматривавшими Китай сферой своих интересов.
Возвращаясь к протекционистскому тарифу 1891 года, следует признать, что он подтолкнул развитие экономики и особенно промышленности России. Всего лишь за 10 лет
(1887-1897 гг.) промышленное производство в стране удвоилось. За 13 лет — с 1887 по 1900 год — производство чугуна в России выросло почти в 5 раз, стали — также почти в 5 раз, нефти — в 4 раза, угля — в 3, 5 раза, сахара — в 2 раза[19].
Несмотря на различные повороты во внешнеторговой политике России товарная структура ее внешней торговли носила достаточно выраженный колониальный характер. В экспорте превалировали сырьевые и сельскохозяйственные товары, в импорте — промышленные товары как потребительского, так и производственного назначения. В XIX веке в экспорте главной статьей был хлеб (зерно), далее следовали лес, лен, семена масличных культур. В начале XX века на первое место вышли нефть и сахар. Нефть — потому, что Россия к этому времени стала занимать первое место в мире по нефтедобыче. Производство сахара всегда существовало в России, но в начале XX века оно было поставлено на мощную промышленную основу, в стране был создан синдикат сахарозаводчиков, государство выплачивало премии за вывоз сахара.
Что касается импорта, то к началу XX века удельный вес промышленных товаров потребительского назначения существенно сократился за счет налаживания производства таких товаров на отечественных предприятиях с участием иностранного капитала. Одновременно возрос удельный вес промышленной продукции производственного назначения.
В XIX веке Россия импортировала большие количества хлопка (преимущественно из США). В начале ХХ-го его закупки резко упали. С одной стороны, при Витте, как мы уже отметили, были повышены импортные пошлины, которые сильно ударили по импорту хлопка; дополнительный удар нанесло расторжения российско-американского торгового договора в 1911 году. С другой стороны, быстрое развитие сети железных дорог позволило снабжать текстильные фабрики центральной России хлопком из Средней Азии (раньше транспортировка хлопка из этого региона гужевым транспортом обходилась очень дорого). Но «убитую» во времена Кокорева отрасль по выращиванию, обработке льна и производству льняных тканей в России восстановить уже не удалось.
В конечном счете, стимулирующее влияние тарифа 1891 года на экономику России стало проявляться после русско-японской войны и революции 1905-1907 гг.
В период с 1906 по 1914 год промышленность в среднем растет на 6% в год. В целом, за период 1887-1913 гг. промышленное производство в России увеличилось в 4,6 раза, страна выходит на 4-5 места в мире по абсолютным размерам добычи железной руды, выплавке угля и стали. Доля в мировом промышленном производстве возрастает с 3,4% в 1881 году до 5,3% в 1913. По общему объему промышленного производства Россия выходит на 5-6 место в мире[20].
С началом первой мировой войны произошли резкие изменения во внешней торговле России.
Во-первых, она стала сводиться с большим дефицитом. Экспорт уменьшился по сравнению с довоенным временем, а импорт остался почти без изменения. Так, за четыре года — 1914-1917 — экспорт России составил 2, 4 млрд. руб., а импорт — почти 7 млрд. руб. Таким образом, дефицит торгового баланса оказался равным 4, 6 млрд. руб. Покрывался он иностранными займами и кредитами. Государственный внешний долг России (и без того ставший громадным к началу войны) в годы войны продолжал быстро нарастать.
Во-вторых, изменилась товарная структура торговли. В экспорте снизилась доля зерна (хлеба). В 1917 году она составила всего 2%. Вывозились главным образом лес, лен, пенька. В импорте большой удельный вес стали занимать оружие, военное снаряжение, боеприпасы.
В-третьих, резко изменилась географическая структура внешней торговли. Торговля с Германией вообще прекратилась. На первое место вышла Англия, которая накануне войны занимала во внешнеторговом обороте России второе место. В конце войны на первое место вышли Соединенные Штаты, которые стали поставлять в Россию широкий ассортимент продукции, но в первую очередь оружие, военное снаряжение, боеприпасы.
***
Перейдем к «Экономическим провалам» Кокорева. Василий Александрович тему тарифов увязывает с такими темами, как «провалы», возникшие при строительстве железных дорог; падающий курс российского рубля; утечка золота из России; банкротство российских предприятий и ликвидация отечественных производств; привлечение иностранных займов и т. п.
Взять, к примеру, 3-й «провал». Кокорев называет его «разрешением ввозить американский хлопок в сырце без всякой пошлины». Точнее, данный провал можно было бы назвать «уничтожением отечественного производства льна и текстильных изделий из льна».
Уничтожение этих производств было порождено тем, что отечественный рынок был заполнен американским хлопком и текстильными хлопчатобумажными изделиями. А засилье этих товаров на отечественном рынке было вызвано тем, что рынок не был защищен от наплыва американского хлопка импортными пошлинами.
Нужно сказать, что до Отечественной войны 1812 года Россия почти не знала хлопчатобумажных изделий, одевалась во все льняное. И еще вывозила лен и льняные ткани заграницу. Кокорев отмечает:
«Екатерина II говаривала, что Россия должна одевать всю Европу из своего льна. (Русский Архив 87 г.). »
Кокорев пишет о том, какой вред произошел от замены льна хлопком. Во-первых, хлопчатобумажные ткани не идут ни в какое сравнение по качеству с льняными; во-вторых, за этот хлопок приходится платить дань. Каждый мужик становится плательщиком подати в пользу Америки.
«Известный коммерсант К., водворяющий в Россию несколько десятков лет американский хлопок и устроивший с пособием своих средств для разных лиц более 40 бумагопрядильных и ткацких фабрик, — пишет Кокорев (имея в виду немца Л. К. Кнопа с сыновьями), — праздновал какой-то юбилей... Многочисленное русское общество пировало на этом юбилее, а правительство возвело его в какой-то чин. Таким образом, отпраздновали пир, так сказать, на хребте русского народа, лишившегося льняных посевов и насильственно облеченного в линючий ситец. Распространение которого, увлекая нашу монету заграницу, увеличило внешние займы и усилило финансовое расстройство. Вспоминая этот юбилей, нельзя не воскликнуть: «О невинность, это ты».
До 1878 года, когда появился первый тариф на импортный хлопок, Россия, по мнению Кокорева, успела заплатить Америке дань в размере не менее 1 млрд. рублей. А свой производитель льна и льняных тканей терпит убытки и разоряется. Власти реально не защищали отечественного производителя льна, поддержка была символической, формальной:
«По поводу распространения бумагопрядилен, ткацких и набивных ситцевых фабрик возникло какое-то делорассмотрение в Государственном совете, кажется, вследствие представления в 1848 году гр. Закревского, желавшего уменьшить число фабрик в Москве, в видах освобождения города от зловония. Пользуясь благорасположением министра финансов графа Вронченки, я дозволил себе выяснить весь вред, наносимый этими фабриками крестьянскому сельскому хозяйству и торговому балансу России. Вред этот состоял в том, что русский крестьянин стал носить ситцевые рубашки, а крестьянки ситцевые сарафаны и платья, и таким образом все русское на родонаселение сделалось данником Америки по платежу денег за хлопок. Вместе с тем, другая часть народонаселения, занимавшаяся посевом льна в губерниях Вологодской, Костромской, Ярославской, Владимирской, Псковской и Витебской, потеря ла возможность сбыта его. Выяснив все это, я просил графа Вронченку защитить наши льняные посевы и льноткачество от замены льна хлопком. После этого разговора я отлучился из Петербурга в разные губернии на продолжительное время, и когда возвратился в Петербург, то возобновил мой разговор о защите льняного производства. Граф мне сказал, что Государственный совет для льнопрядильщиков дал такие льготы, каких не имеют бумагопрядильни, а именно: дал право каждой вновь возникающей льнопрядильне получать бесплатно отвод 100 десятин казенной земли и быть 1-й гильдии купцом без платежа по гильдейским свидетельствам. Разумеется, это гомеопатическое пособие никакого влияния на развитие дела не имело, так как на устройство льнопрядильни нужно, по крайней мере, миллион рублей, который и должен быть огражден тарифом на хлопок, а не пожертвованием 100 десятин земли, стоящих, положим, в Псковской губернии 3000 рублей, и не облегчением платежа гильдейских податей, составлявших тогда 200 рублей в год.
Со времени образования бумагопрядилен до 1878 года не было никакого тарифа на хлопок в сырце, и Россия в течение этого времени заплатила за этот материал Америке, по крайней мере, миллиард рублей, нарядив всех в ситцевые одежды и уничтожив огромную отрасль промышленности, существовавшую во всех деревнях при окраске холста в синий цвет кубовою краскою с набойкою по ней ручным способом разных узоров. Теперь на каждом крестьянине, на каждом фабричном и рабочем труженике вы видите — в его непрочной ситцевой рубахе вывеску плательщика подати в пользу Америки».
По мнению Кокорева, тариф на хлопок, введенный в 1878 году, недостаточен. Власти должны резко поднять импортные тарифы на американский хлопок. Такая мера, во-первых, позволит реанимировать умирающее льноводство; во-вторых, стимулировать расширение плантаций хлопка в Средней Азии и в Закавказье, вошедших в состав Российской империи; и в-третьих, — улучшить состояние торгового баланса России и остановить падение курса рубля:
«Существующий ныне тариф на хлопок установлен с 1878г. и составляет, кажется, только 40 коп. с пуда; если бы этот тариф увеличить впятеро, тогда посевы льна и употребление в народе на носильное платье прочной льняной ткани ввелось бы в употребление, а государственная роспись значительно уменьшила бы свой дефицит. Возвышение тарифа подняло бы продажную цену на миткаль не более 1 коп. на аршин и произвело бы другую еще более существенную пользу, заключающуюся в образовании хлопчатных плантаций в обширном размере в Ташкенте и Закавказском крае, и тогда отлив нашей монеты, платимой за американский хлопок в сырце, стал бы ежегодно уменьшаться, производя этим уменьшением значительное и прочное улучшение курса».
Из-за отсутствия реальной защиты отечественного производителя льна, Кокорев, ссылаясь на Н.А. Жеребцова, предрекает, что Россия неизбежно «вылетит в трубу»:
«Ни от кого никаких предостережений о вредных последствиях беспошлинного ввоза хлопка не было, а напротив, все восхищались тем, что в Москве, Шуе и Иванове сооружаются — в виде башен — высокие дымогарные фабричные трубы. Из всех людей того времени я знаю только одного, Николая Арсеньевича Жеребцова, который, имея привычку острить, говорил, что в эти трубы Россия вылетит в трубу, и затем развивал вредные последствия от уничтожения льняных посевов и платежа денег за хлопок».
В 11-м провале Кокорев говорит об утечке заграницу российского золота. Главной причиной этого он называет незащищенность внутреннего рынка, которая ведет к дефициту торгового баланса:
«Причина тому заключается в наших тарифных пошлинах, которые русский торговый баланс приводили ежегодно к минусу в десятки миллионов рублей, и на покрытие этих минусов исчезало наше сибирское золото. Вступать в подробный обзор невыгодных сторон тарифа невозможно без особых материалов и продолжительных приготовлений по этому вопросу, и потому мы ограничимся указанием только некоторых бросающихся в глаза статей:
1. Зачем мы допускаем к привозу иностранную соль, когда имеем своей соли на десятки тысяч лет?
2. Зачем допускаем к привозу каменный уголь, имея массу своего собственного угля?
3. Зачем мы позволяем ввозить к нам чугун и железо и изделия из оных?
4. Зачем разрешено привозить к нам полотняные, шерстяные и шелковые ткани в разных видах, зеркальные стекла и множество разного ненужного хлама, без которого можно жить гораздо проще и приятнее и т. д., и т. д.? ».
Итак, Кокорев в данном отрывке упоминает те виды отечественного производства, которые, по его мнению, сильно страдают от тарифной незащищенности: добыча соли, каменного угля, выплавка железа и чугуна, изделия из черного металла, текстильная промышленность (производство различных тканей), выпуск предметов роскоши. Конечно, список далеко не полный.
Очень подробно Кокорев в 14-м провале описывает, как незащищенность внутреннего рынка привела к уничтожению производства марены — натурального красителя для тканей (красного, розового, пурпурного, оранжевого и коричневого цвета). [21] Выращивание многолетнего травянистого растения марены красильной было организовано в начале позапрошлого века в Дагестане, благодаря марене край начал расцветать. Но вот на Западе химическая промышленность стала производить в больших объемах и по достаточно низким ценам анилиновые краски. Эти краски хлынули на российский рынок, и производство марены, не защищенное импортными пошлинами, стало на глазах умирать. Нанесло это болезненный удар и по планам превращения Дагестанского края в цивилизованную и экономически развитую часть Российской империи. Анилиновые краски уничтожили натуральный мареновый краситель, несмотря на то, что второй намного качественнее, безвреднее (кстати, марена — растение лекарственное):
«...производству марены был нанесен смертельный удар по случаю изобретения заграницей анилиновых красок, которые оказались выгоднее марены, но зато обнаружили вредное действие на прочность тканей. Марена до такой степени упала в цене, что производство ее не могло далее продолжаться, и весь Дагестанский край лишился своего единственного промысла, отчего начавшееся на западном берегу Каспийского моря образование промышленного гражданства вовсе уничтожилось. Вместе с этим, все те миллионы, которые платились за марену и оживляли собою недавно присоединенный к России край, перешли заграницу за приобретаемые оттуда, взамен марены, или анилиновые краски или минеральный материал, для выделки их в России. Таким образом, рушилась торговая связь, существовавшая между Дагестаном и внутреннею Россией. Дагестанцы увидали, что они напрасно трудились десятки лет над разведением в своей почве корней марены, напрасно чаяли от развития этого промысла обогащения своей страны: все их надежды рушились, потому что многократные просьбы дагестанских мареноводов об обложении анилиновых красок такою привозною пошлиною, которая бы обеспечила существование мареноводства, не удостоились в С. -Петербурге никакого внимания. Замена марены иностранными красками напоминает собою замену старинной набивки по холсту разных узоров — ситцами. Вообще, говоря о русской изобретательности, нельзя не скорбеть о том, что все создавшееся у нас дома чахнет и погибает от недостатка попечения и заботливости о поддержке народной промышленности. Теперь, вероятно, анилиновые краски так прочно водворились в фабричном производстве, а мареноводные плантации так густо заросли бурьяном, что о возрождении мареноводства и речи быть не может; но это, однако ж, не мешает сожалеть о разрушении промышленного значения Дагестана».
Вопросами защиты внутреннего рынка от иностранных товаров Кокорев начал интересоваться еще на заре своей предпринимательской деятельности. В 14-м провале он вспоминает, что еще в 1837 году (ему тогда было всего 20 лет, и он работал на добыче соли в Солигаличе) попытался достучаться до высших властей и убедить их в необходимости ввести импортный тариф для защиты отечественного соляного производства:
«... на бывшей в Костроме губернской выставке в 1837г., по случаю путешествия по России Наследника престола Цесаревича Александра Николаевича, я решился выставить модель рассольной трубы, пробуравленной мною в городе Солигаличе на глубину 101 сажени, со всеми моделями употреблявшихся при бурении инструментов, дабы объяснить Его Императорскому Высочеству, что изобретение этих труб относится еще ко временам Московского государства. Выставка была посещена Наследником Престола в сопровождении В. А. Жуковского[22] и К. И. Арсеньева[23] и трех юношей в военных мундирах, сколько мне помнится, Адлерберга, Паткуля и Мердера. Вероятно, объяснение значения рассольных труб признано было удовлетворительным, и я удостоился от Государя Цесаревича пожатия руки, а от Жуковского и Арсеньева — поцелуя. На другой день после этого я представил К. И. Арсеньеву докладную записку об увеличении пошлины на иностранную соль, дабы дать ход полному сбыту астраханской и илецкой солей. Арсеньев обещал представить эту записку министру финансов графу Канкрину, что им и было исполнено, потому что месяца через два я получил из канцелярии министра финансов уведомление, что запис-ка моя, по признанному в ней полезному содержанию, будет напечатана в "Коммерческой газете". Это странное решение не могло не удивить меня, потому что без всякого соприкосновения к министерству я мог бы и сам от себя послать мою записку в виде статьи в редакцию "Коммерческой газеты”».
Таков был первый опыт соприкосновения Кокорева со столичной бюрократией. Уже тогда он понял, что никто в Петербурге всерьез не собирается защищать отечественного производителя. Что «утопающий» должен сам себя спасать. Поэтому позднее, когда он перебрался в Петербург и Москву, постоянно пытался влиять на тарифную политику правительства. Многие товары следовало бы запретить к ввозу или обложить более высокими пошлинами:
«Конечно, эти предметы не заключают в себе полного исчисления всего того, что не должно быть допускаемо к привозу в Россию; а потому приходится ограничиться общим выражением о недозволении ввозить то, что можно иметь дома, хотя бы и с приплатою к цене. Затем, кроме предметов, подлежащих совершенному запрещению, найдутся сотни таких, на которые тариф должен быть значительно возвышен, дабы дать ход своим произведениям; но пока в обсуждении и решении этого вопроса будут участвовать они, успех невозможен, в отсутствии в них русской жилки».
У Кокорева были отдельные «точечные» успехи. Мы выше отметили, что удалось ввести запретительную пошлину для защиты нефтепереработки от американского керосина, которую Василий Александрович организовал в Закавказье. Главным препятствием на пути введения общего защитного тарифа Кокорев называет фирму «они». На его языке это означает ту столичную бюрократию, которая равнодушна к интересам национальных товаропроизводителей и осознанно или неосознанно «подыгрывает» иностранным конкурентам. На современном языке под фирмой «они» понимается «пятая колонна».
При описании 11-го провала Кокорев приводит яркий пример того, как фирма «они» участвовала в принятии решений по тарифам 1868 года вопреки здравому смыслу и интересам российских товаропроизводителей и потребителей:
«У меня в памяти пересмотр тарифа в 1868 г., со всеми бывшими при этом пересмотре отрицаниями русских интересов и стремлениями (на основании европейских теорий) к интересам общечеловеческим, из уважения к которым нам предлагалось обречь себя на разорение и сделаться данниками Европы. Бывши тогда в тарифной комиссии два-три раза в качестве эксперта, я помню, как после решения уменьшить пошлину с кофе, английского пива и разных колониальных предметов, купцу Е..., известному по выписке из заграницы товаров и находившемуся в заседании, был предложен вопрос: одобряет ли он понижение пошлин? Купец отвечал: "Благодарю за попечение, которое, как я уже смекнул, составит по моей торговле 80 тыс. рублей в год награждения; а продавать я буду все по той же, нынешней цене". Не знаю, поняла ли комиссия эту насмешку, но знаю то, что этот едкий ответ не подействовал, и пошлины были сбавлены».
Кстати, о либеральном тарифе 1868 года. Он тогда уничтожил многие производства в России. В последней части работы «Экономические провалы» (Очерки, дополнения и выводы) Кокорев написал:
«Когда уже была окончена настоящая статья, получено мною в высшей степени интересное сообщение от одного практического лица о том, как тарифом 1868 г. было убито тонкорунное мериносовое овцеводство в России».
В «Экономических провалах» Кокорев не раз ссылается на европейский опыт защиты национального рынка. Вот пример по Финляндии, которая фактически находится в рамках Российской империи, но имеет свою таможенную службу и свой тариф. Кокорев вспоминает Финляндию в связи с проблемами винокурения в России:
«Если для ограждения северного сельского хозяйства от подрыва его привозным вином следовать примеру Финляндии, то пришлось бы совсем запретить ввоз хлебного вина и спирта. Заметим здесь, что Финляндия не только не впускает к себе хлебного вина, но даже и мяса, чтобы поставить население в необходимость создать себе собственное мясное и винное продовольствие».
Власти при проведении тарифной политики чаще всего на первое место ставили фискальные цели — пополнение казны. Интересы развития промышленности и сельского хозяйства в расчет не принимались. Кокорев не выражал радости по поводу того, что доходы казны от импортных пошлин росли. Конъюнктурные выигрыши оборачивались стратегическими провалами (процитируем еще раз):
«В 70-х годах был назначен директором таможенного департамента Н.А. Качалов, при котором таможенный доход (составлявший 20 млн. руб.) достиг 60 млн. в год, вследствие неутомимых и добросовестных действий. Рассматривая это возвышение как результат действий Таможенного департамента, нельзя не признать его блистательным, но в смысле общегосударственных интересов — это огромный убыток, потому что всякая гривна возрастания таможенного дохода увлекает из России рубли при уплате денег по курсу за ввезенный к нам товар. В этот провал в течение 40 лет безвозвратно ухнуло все наше сибирское золото».
Либеральный тариф превратил Россию в колонию Запада. Русский мужик платил дань Западу не только потому, что, например, покупал хлопчатобумажные изделия вместо льняных, но и потому, что некоторые европейские страны ввели импортные пошлины на традиционные экспортные товары из России. В частности, Германия установила в 1880-е годы пошлины на ввозимый русский хлеб. Кокорев назвал это «иностранной податью», возложенной на плечи русского труженика:
«В последнее время явилась и другая подать, в пользу Германии, — это пошлина на ввозимый туда русский хлеб, составляющая до 2 руб. на четверть, т.е. гораздо более того, что может получить в лучший год от хлеба сельский хозяин или купец, торгующий хлебом. Таким образом, легла иностранная подать на плечи рабочего, в виде одежды, и на мускулы пахаря, в виде пошлины за право привоза хлеба заграницу. Отсюда является сам собою такой вывод, что самостоятельной России — в смысле экономическом — нет, и вместо нее существует европейско-американская русская колония, обложенная веригами налогов в пользу иностранцев».
Большая часть сознательной и активной жизни Кокорева пришлась на время, когда в России действовали либеральные тарифы, которые не давали толком встать на ноги отечественному товаропроизводителю. Поэтому он очень переживал за экономическое будущее России. Правда, с приходом на трон Александра III появились некоторые надежды на изменение положения. В момент выхода в свет «Экономических провалов» министр финансов И. А. Вышнеградский[24] начал работу по пересмотру тарифа 1868 года. Однако до введения нового тарифа в 1891 году Василий Александрович не дожил. Впрочем, с тарифом 1891 года, который принято называть «протекционистским», не все так просто.
Во-первых, как мы выше отметили, Россия заключила целый ряд двухсторонних торговых договоров, в которых устанавливались индивидуальные тарифы для соответствующей страны. Эти тарифы могли быть ниже базовых ставок.
Во-вторых, тот же И. А. Вышнеградский не раз говорил, что главной целью нового тарифа является достижение положительного сальдо торгового баланса России. А это было необходимо для накопления золотого запаса, под который финансовые власти планировали ввести золотой рубль. Действительно, без тарифа 1891 года министр финансов С.Ю. Витте, наверное, не сумел бы провести денежную реформу 1897 года, увенчавшуюся введением золотого рубля.
В-третьих, как это ни странно, многие иностранцы в конце позапрошлого века были заинтересованы в том, чтобы Россия оградила себя надежным таможенным забором.
Впрочем, ничего странного здесь нет. Дело в том, что мир капитализма в то время входил в свою высшую фазу развития — империализм. Об этом В.И. Ленин написал в 1916 году книгу «Империализм, как высшая стадия капитализма». Там он назвал пять экономических признаков империализма.
В контексте рассматриваемого нами вопроса нам особенно интересен признак третий. Суть его в том, что
в эпоху империализма над вывозом товаров начинает доминировать вывоз капитала.
Так вот Россия с конца XIX века стала интересовать западные страны в первую очередь как сфера приложения капитала и лишь во вторую — как рынок сбыта товаров. Западные компании и банки планировали установить контроль над российской экономикой и затем осваивать российский рынок, но уже не извне, а изнутри. В этой связи иностранному капиталу нужно было еще одно условие для успешной экспансии на российском направлении: гарантия того, что прибыль от инвестиций в экономику России будет
1). беспрепятственно выводиться из страны и
2). материализована в виде надежной валюты.
Такой надежной валютой стал золотой рубль, введенный Витте в 1897 году.
Таким образом, введение тарифа 1891 года следует оценивать в контексте глобальных планов мирового капитала в отношении России. Тариф 1891 года и золотой рубль 1897 года — звенья одной цепи, которой Запад стремился заковать Россию. Иностранный капитал прочно и глубоко внедрился в Россию[25] и в начале XX века породил целую серию новых экономических провалов. Об этих провалах Кокорев нс успел ничего сказать.
------------------------
Недоедим, но вывезем. И. Вышнеградский
--------------------------------
[1] См.: Злотников М.Ф. Континентальная блокада и Россия, М.-Л., 1966; Предтеченский А.В. К вопросу о влиянии континентальной блокады на состояние торговли и промышленности в России // Известия АН СССР. Отд. общ. наук. № 8. Л., 1931; /Сироткин. Континентальная блокада и русская экономика (Обзор французской и советской литературы) // http://www.reenactor.ru/ARH/PDF/Sirotkin.pdf; / Рожкова М. Промышленность Москвы в первой четверти XIX века // Вопросы истории, 1946, № 11-12, с. 95-97.
[2] Трошин Н.Н. Континентальная блокада и Россия (к вопросу об экономических причинах Отечественной войны 1812 года) И Отечественная война 1812 года. Источники. Памятники. Проблемы. Материалы XVI Международной научной конференции, 6-7 сентября 2010 г., Можайск, 2011, С. 278-297.
[3] Протекционистские тарифы представляют собой акцизы или пошлины, которыми облагаются импортные товары. Большинство из них предназначено для защиты внутренних производителей от иностранной конкуренции. Они затрудни ют свободную торговлю, увеличивая цены на импортные товары и смещая спрос в сторону продукции внутреннего производства
[5] Wallerstein I. The Modem World-System III. The Second Era of Great Expansion of the Capitalist World-Economy, 1730-1840s. San Diego, 1989 p. 152.
[6] [283 ]Струмилин С. Г. Очерки экономической истории России. М. 1960, c. 443, 445.
[7] Там же, с. 426-427.
[8] Там же, с. 401, 426-427.
[9] Ради продвижения своих промышленных товаров по всему миру Лондон даже пожертвовал своим сельским хозяйством. Одним из главных фритредерских актов в Великобритании была отмена в 1846 г. хлебных законов, защищавших до этого аграрный сектор английской экономики.
[10] См.: Менделеев Д.И. Толковый тариф. Два письма Николаю II (http://fanread. ru/book/download/6163276/)
[11] Russie a la fin du 19e siecle, sous dir. de M. Kowalevsky. Paris, 1900 p. 548.
[12] Покровский M. Русская история с древнейших времен. При участии Н. Никольского и В. Сторожева. — М., 1911, т. 5, с. 289.
[13] Portal R. The Industrialization of Russia. Cambridge Economie History of Europe, Cambridge, 1965, Volume VI, Part 2, pp. 822-823.
[14] Russie a la fin du 19e siecle, sous dir. de M. Kowalevsky. Paris, 1900 pp. 548, 553.
[15] Зайончковский П.А. Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880-х годов. — М.. 1964, с. 388.
[16] К разработке тарифа 1891 года были привлечены чиновники Министерства финансов и профессора С.-Петербургского технологического института. Участвовал в работе также известный русский ученый Д. И. Менделеев.
[17] В 1877 г. в общем объеме российского импорта на товары из Германии приходилось 46%.
[18] [295] Даниель Фридрих Лист (1789-1846) — немецкий экономист, политик и публицист. Основатель теории протекционизма, основные положения которой изложены в работе «Национальная система политической экономии» (1841).
[19] См. Кузовков Ю. История коррупции в России. М., 2010, п. 17. 1 (http: //www. yuri-kuzovkov. ru/third_book/)
[20] «Экономика Российской Империи» // Википедия.
[21] Экстракты марены, выпускаемые под названием крапп, были наиболее популярны в XIX в. — до начала эры анилиновых красителей.
[22] Василий Андреевич Жуковский (1783-1852) — русский поэт и переводчик; действительный член Императорской Российской академии (1818); почетный член Императорской Академии наук (1827-1841), ординарный академик (1841) по Отделению русского языка и словесности, тайный советник (1841). С 1826 года был вое питателем наследника престола, будущего императора Александра II.
[23] Константин Иванович Арсеньев (1789-1865) — русский историк, статистик и географ, действительный член Российской академии (1836), академик Петербургской Академии наук (1841).
[24] Иван Алексеевич Вышнеградский (1831-1895) — учёный-механик и государственный деятель, почётный член Петербургской АН (с 1888). В 1887-1892 гг. министр финансов России. С 1881 — председатель Общества Юго-Западных железных дорог. Как крупный предприниматель нажил миллионное состояние. При пребывании Вышнеградского на посту министра более чем в два раза вырос экспорт русского хлеба.
[25] От 70 % до 100 % производственных мощностей в большинстве отраслей промышленности накануне Первой мировой войны контролировал иностранный капитал, в значительной мере — французский (Рожков Н. Русская история в сравнительно-историческом освещении (основы социальной динамики) Ленинград -Москва, 1926-1928, т. 12, с. 166-167). Подробнее о позициях иностранного капитала в российской экономике накануне Первой мировой войны см.: Катасонов В. Экономическая теория славянофилов и современная Россия. «Бумажный рубль» С.Шарапова. — М.: Институт русской цивилизации, 2014 // Гл. 3. «С. Шарапов об иностранных капиталах» (с. 156-231).