Валентин Катасонов. Пора возвратиться домой! Глава 12. Взгляд на «цивилизованный мир»: европейская экономика
Глава 12. Взгляд на «цивилизованный мир»: европейская экономика
Концентрируя внимание на экономических проблемах российской экономики, В. Кокорев в «Экономических провалах» время от времени вспоминает и об экономике западных стран, прежде всего европейских. К теме европейской экономики он специально обращается и в своих статьях «Взгляд русского на европейскую торговлю» и «Мысли русского, порожденные речью князя Бисмарка».
Отношение Василия Александровича к Европе двоякое. Многое в европейской экономической жизни его восхищает. В то же время он видит «системные» слабости той экономической модели, которые мы привыкли называть «капитализм» (Кокорев, правда, такого слова нигде не использует).
С какой целью Василий Александрович размышляет об экономике Европы?
Во-первых, для того, чтобы понять, какой европейский опыт России можно заимствовать, а какой опыт для нее неприемлем и даже смертельно опасен.
Во-вторых, Кокорев считает, что Европа и Россия должны более активно развивать торговые связи к взаимной выгоде. Учитывая некоторые слабости европейской экономики, Кокорев полагает, что такие тесные связи для Европы крайне необходимы. Примечательно, что об Америке (Северо-Американских Соединенных Штатах — САСШ[1]) Кокорев вспоминает достаточно редко. Потому что это государство было далеко от России, и наша торговля с САСШ была очень незначительна. Главное же, Америка еще не играла той решающей роли в мировой экономике и мировой политике, которую она стала играть уже после смерти Кокорева, в конце XIX — начале XX века.[2]
В конце 1850-х годов Кокорев совершил трехмесячное путешествие по Европе, посетив Англию, Францию, Бельгию и Пруссию. Свои впечатления и размышления по итогам путешествия он изложил в статье «Взгляд русского на европейскую торговлю», опубликованной в 1858 году в «Русском вестнике»[3]. Наиболее бросилось ему тогда в глаза то, что европейские страны, в большинстве своем колониальные державы, основную часть своей промышленной продукции сбывали все-таки на своих внутренних рынках. А не за рубежом, в том числе в тех же колониях:
«До поездки моей заграницу я впадал в грубую ошибку, которую разделяли со мною и другие, полагая, что торговая деятельность Европы основана главнейше на вывозе товаров в прочие страны. Путешествие мое открыло мне совсем иное. Не говоря о Франции, Пруссии и Бельгии, даже в Англии, где существует громадное число всяких заводов и фабрик, только избыток произведений выходит заграницу, но главнейшее их количество сбывается дома, в своей земле, что и доказывает изобильное развитие денежных средств во всем народонаселении».
Итак, Кокорев, как практик и прагматик, фиксирует высокую платежеспособность населения европейских стран, полагая, что этой платежеспособностью может воспользоваться и Россия, поставляя больше своих товаров в Европу. Заметим, что Кокореву во время его путешествия было примерно 40 лет, он еще многих «тонкостей» западной экономики мог не чувствовать. В частности, его путешествие в Европу пришлось на время экономического кризиса 1857-1858 гг.[4] Именно в это время реализация промышленной (и не только промышленной) продукции европейских стран на внешних рынках стала особенно затруднительной. У Василия Александровича возникла иллюзия, что ориентация европейской промышленности на внутренний рынок является ее постоянным свойством. Скорее всего, пропорция между внутренним и внешним рынком в пользу первого была временной, обусловленной кризисом. Уже во времена Кокорева были экономисты, которые справедливо утверждали, что развитие капитализма без внешних рынков невозможно. А для небольших капиталистических стран внешние рынки неизбежно должны стать основными[5].
Существовали у Кокорева некоторые иллюзии насчет английского капитализма. Действительно, Англия в середине XIX века была мировой державой во всех смыслах, это было временем ее наибольшего расцвета. Продолжался этот период до 1870-х годов. В то время ее называли мировым фабрикантом, мировым банкиром, мировым перевозчиком и мировым торговцем. Экономика ни одной страны не могла соперничать с английской экономикой. На ее долю приходилась 1/3 мирового промышленного производства, а также 1/2 всей мировой добычи угля, выплавки чугуна и обработки хлопка. Англия, осуществляя политику фритредерства (свободной торговли), диктовала свои условия остальному миру, поскольку ее удельный вес в мировом товарообороте (включая страны Британского Содружества) достигал 2/3. Правительство считало, что английские товары, благодаря своему качеству и дешевизне, не нуждаются в протекционизме, и поэтому не стоит запрещать импорт иностранных товаров в Англию[6]. Так вот Кокорев, восхищаясь английским капитализмом, тогда писал:
«Кто что ни говори, а Англия, за исключением некоторых ее внешних действий, есть светящаяся лампада Европы, озаряющая ее не только светом истинных понятий, но и прямым показанием практического их приложения к жизни».
Конечно, эти слова были явным перебором и даже откровенным заблуждением. Справедливости ради, следует признать, что под чарами английского капитализма находились тогда и многие другие русские люди, незаурядные по своему уму. Феномен англомании (преклонения перед Англией, восприятие ее как образца для подражания) стал развиваться в России как альтернатива увлечению Францией (галломания), получившему расцвет с конца XVIII века. Основными носителями и популяризаторами английской традиции являлись представители высшей знати, побывавшие в Англии по военно-морским или дипломатическим делам[7]. Один из русских бар-англоманов описан А.С. Пушкиным в повести «Барышня-крестьянка» (помещик Григорий Иванович Муромский).
Середина XIX века — время максимального расцвета англомании среди русской аристократии. Даже Крымская война, одним из главных инициаторов которой был Лондон, существенно не повлияла на атмосферу англомании, царившую в салонах столичной знати России.
Усиление англомании в России было обусловлено быстрыми экономическими успехами английского капитализма. Именно эти успехи стали немаловажной причиной увлечения нашей аристократии и английской политической экономией (Уильям Петти, Адам Смит, Давид Рикардо). Работы английских «классиков» стали переводиться на русский язык, печататься большими тиражами, пропагандироваться в университетах. Тот же Пушкин в поэме «Евгений Онегин» показал, что русские дворяне увлекались Адамом Смитом.
Забегая вперед, скажем, что раннее увлечение Кокорева Англией стало с годами ослабевать и окончательно прошло в 1880-е годы. Отчасти это было обусловлено тем, что Кокорев стал лучше понимать анатомию английского капитализма и, соответственно, избавляться от чар «светящейся лампады Европы». Другой, более видимой причиной явилось то, что в 1870-е годы началось угасание этой «лампады Европы», на мировую арену вышли такие мощные конкуренты Англии, как САСШ и Германия. Хотя в те времена не было точной статистики, однако можно сказать, что уже при жизни Кокорева (примерно в 1880-е годы) Германия и Северная Америка догнали Англию, а к началу XX века она была оттеснена ими на третье место[8].
Впрочем, Кокорев, несмотря на очарование «светящейся лампадой», успел заметить много темных пятен на теле Европы, в том числе признаки экономического кризиса 1857— 1858 гг., о котором мы упомянули выше. Отметим некоторые параметры этого кризиса, который был первым по-настоящему мировым экономическим спадом.
За полтора года кризиса в Великобритании производство в текстильной промышленности сократилось на 21%, в судостроении — на 26%. Выплавка чугуна во Франции уменьшилась на 13%, в США — на 20%, в Германии — на 25%. Потребление хлопка сократилось во Франции на 13%, в Великобритании — на 23%, в США — на 27%. Большие кризисные потрясения пережила Россия. Выплавка чугуна в России уменьшилась на 17%, выпуск хлопчатобумажных тканей — на 14%, шерстяных тканей — на 11%[9].
Вот что писал об этом кризисе Василий Кокорев:
«В Европе жизнь промышленная также разъединилась с природною практическою жизнью, что означает треск и гром банкротств, влекущих за собою разорение, упадок духа и извращающих многие людские положения до степени непредвидимой запутанности и ложности? Все это значит, что торговля Европы перешла пределы потребности, товаров появилось более чем нужно, излишество их произведено не натурою вещей, а от несоразмерного пользования кредитом и бессознательной уверенности в сбыте. Вместе с тем число предприятий увеличилось до степени тягостного излишества, и большая часть из них не привилась к жизни, по той причине, что самое появление их выражало не потребность, а корыстолюбивые увлечения.
Кроме этих причин, выплыли теперь наружу и другие явления, столь же вредно действующие на общечеловеческие интересы. В жизнь европейского народонаселения, разумея это слово в пространном смысле, вторглась, под личиною благовидности и даже пользы, грубая сила; это ~ сила некоторых банкиров, деспотическое влияние коих в последнее время стало угнетательно отражаться на движении рынков, со всеми их промышленными предприятиями, и на цене денег; следовательно, оно переходит и на цену первых потребностей жизни, потому что ценою денег определяется стоимость содержания.
Самое горе, порожденное разрушением состоянии в Европе от банкротств, не может не пособить выработке ясных воззрений. Слово истины не сочиняется, а приходит неведомыми путями; быть может, его выдавливает из сердца человеческого самая скорбь, а скорби от банкротства во всей Европе теперь немало!»
Кокорев очень точно ухватывает глубинные причины кризиса: погоню промышленных и торговых капиталистов за прибылью как главную цель их деятельности («корыстолюбивые увлечения»); ловкое навязывание кредита банкирами (денежными капиталистами) товаропроизводителям и торговцам (опять же по причине «корыстолюбивые увлечения»); повышение цены денег и общее удорожание производства и жизни, обусловленное ростовщическим процентом на кредит; отставание платежеспособной силы населения от предложения произведенных товаров, ведущее к так называемому «перепроизводству» и т.д. Кокорев механизмы образования кризиса обрисовал очень просто и доходчиво, используя слова, понятные простому русскому человеку. Конечно, примерно о том же писал Карл Маркс в своем «Капитале» (1-й том вышел в 1867 году), но писал он очень заумно и нудно; трудно кому удавалось осилить сотни страниц сухого, «эзотерического» текста. Кокорев даже точнее, чем Маркс расставил акценты. У «классика» основная ответственность за кризисы перепроизводства возлагается на промышленных и торговых капиталистов, которые снижают платежеспособность общества, отнимая у работника часть продукта в виде «прибавочной стоимости». А Кокорев главными виновниками называет банкиров, а их ростовщическую деятельность — «грубой силой», применяемой «под личиною благовидности и даже пользы». Европейские ученые экономисты того времени постарались немало для того, чтобы ростовщичество прикрыть той самой «личиною благовидности и даже пользы»[10].
Кокорев прозорливо предупреждал, что экономические кризисы, которые стали регулярно случаться в Европе, будут неизбежно затрагивать Россию:
«Не надобно думать, что европейский торговый кризис не заденет России, несмотря на то, что до сих пор мы еще очень мало испытываем на себе его гибельные последствия. Те, которые имеют дело с иностранцами, непременно должны частью пострадать. Те, которые не имеют дела с иностранцами, а просто на своих фабриках готовят разные изделия для продажи внутри России, должны непременно встретить затруднение в сбыте их, если они приготовят изделий не менее прежнего, потому что нынешний год Европа, обремененная торговыми затруднениями, не закупает у нас того количества сырых произведений, как в прошлом году, и оттого нет в народе разлития денег, сообразного с минувшим годом. Затем все эти затруднения отразятся вообще на торговле неизбежным застоем в ее ходе».
В работе «Взгляд русского на европейскую торговлю» чувствуется напряженный поиск автором пути выхода из подобного рода кризисных неприятностей для России. Кокорев приходит к убеждению, что экономических кризисов можно избежать лишь тогда, когда предприятия будут работать на удовлетворение потребностей народа (а не для получения прибыли):
«Что же из всего этого выходит вообще по торговле европейской включительно с русскою? Выходит, что вся торговля нуждается в том, чего недостает в ней, то есть связи с народною жизнью. Эта связь может возникнуть только тогда, когда торговля примет начала строго нравственные и человеколюбивые...».
Иначе говоря, участники хозяйственной деятельности (промышленники, купцы, работники) должны ставить во главу угла «начала строго нравственные и человеколюбивые», а не руководствоваться «корыстолюбивыми увлечениями».
У Кокорева от поездки по Европе возникло очень смешанное чувство. С одной стороны, он там действительно увидел жизнь, гораздо лучше устроенную, чем в России. С другой стороны, он почувствовал, что «не все в порядке в датском королевстве». За внешним материальным благоустройством и благополучием он сумел разглядеть отсутствие в европейской экономической жизни «оснований чисто нравственных». Эта безнравственность многообразна: использование на ткацких фабриках детского труда, получение барышей на торговле опиумом в Китае, навязывание торговцами товаров, удовлетворяющих нездоровые прихоти и т.п. Кокорев пишет:
«Нет, нигде в торговле Европы не видно еще тесноживительной связи с общею народною жизнью, следовательно, затем уже не видно и оснований чисто нравственных. К этому определению всякий легко придет, если хотя один какой-либо предмет торговли проследит вдумчиво и сообразительно. Наблюдения наглядные, разумеется, все показывают в прекрасном виде; но вот что открывают подробности.
Купец-фабрикант, состоящий членом каких-нибудь благотворительных заведений, публично превозносится своим добродейством, — чему примеры видим и заграницей, и дома на каждом шагу, и в то же время на его фабрике будят десятилетних детей в 4 часа ночи для работ и приносят их к ткацким станкам полусонными.
При виде всей разработанности Англии, разве можно не скорбеть о том, что столь образованный народ не проявляет вне своей земли человеколюбивых начал в своих промышленных действиях? Довольно сказать об одной торговле опиумом, вносимым в Китае, — и сердце обливается кровью от ужаса, до какой неразборчивости в средствах к приобретению денег могут доходить люди! Утешаем себя мыслью, что благоразумная Англия смоет это пятно со своей гражданской чести, покаявшись в своем грехе открыто, как она привыкла во всех своих заблуждениях торжественно и величественно сознаваться.
Профессор, читающий с кафедры что-нибудь вредное общей нравственности, преследуется за то общественным мнением, а в иных местах, пожалуй, и правительством; тогда как купец, вводящий в область торговли новую прихоть, новую бесполезную роскошь, которая увеличивает тягость жизни и ведет людей к безнравственному разорению, — получает за свое изделие медаль, часто с надписью "за полезное”».
Кокорев также обратил внимание на то, что многие страны Европы активно выстраивают разные барьеры для торговли, причем не только внешней, но и внутренней:
«Вопрос о свободе торговли всего более встречает сочувствие в России и Англии. Франция, Германия и Бельгия в понимании этого дела отстали. Вот доказательство: в этих странах, к удивлению и недоумению, существует до сих пор средневековое учреждение: сбор акциза за ввозимую в город всякого рода жизненную провизию (octroi). Непонятно, как страны, имевшие так много политико-экономических мыслителей, не могли освободить себя от такой тягости, которая беспрестанно задерживает свободный въезд в города и увеличивает в них цену жизни? Многие из жителей Парижа оправдывают это установление тем, что оно приносит городу значительный доход. Слабая причина! Доход этот получается ведь оттого, что в городе много обращается капиталов: следовательно, его можно было бы получить и в другом виде, более правильном, так чтобы он поражал не рынки с провизией, нужною равно богачу и бедняку, а предметы роскоши и капитальные обороты, выражающие прибыль.»
Это мимоходное замечание об акцизе с провизии мы включили затем, чтобы показать, как народонаселение Франции, Германии и Бельгии, к сожалению, еще мало прониклось сочувствием к свободной торговле, когда оно выносит тарифы и даже внутреннюю таможенную стражу около каждого из своих городов.
Кокорев подчеркивает, что в Европе лишь две страны выступают за свободную торговлю — Англия и Россия.
С Англией все понятно. Она совершила промышленную революцию, стала «мировой мастерской», ее промышленность не имела себе конкурентов, она приступила к освоению мировых рынков. В 1846 году Англия отменила свои Хлебные законы, пожертвовав сельским хозяйством, которое защищалось таможенными барьерами. Она стала навязывать всем странам фритредерство — политику свободной торговли, добровольного снятия защитных барьеров — тарифных и нетарифных. Для более успешного продвижения идеологии фритредерства Лондон стал всячески пропагандировать идеи английской политической экономии. Кроме Адама Смита («Происхождение богатства...») миру навязывался догмат Давида Рикардо под названием «теория сравнительных издержек», согласно которому страны должны отказываться добровольно от развития тех отраслей экономики, в которых издержки производства товаров выше, чем в других странах, а у себя оставлять лишь те отрасли, которые имеют преимущество в производительности труда (если не абсолютное, то хотя бы относительное). Таким образом, странам-конкурентам Англии предлагается максимально упростить свою структуру экономики для того, чтобы использовать максимально преимущества международного разделения труда. А за счет вывоза «профильного» товара зарабатывать валюту и с ее помощью закупать все необходимое. Где? — Естественно, в «мастерской мира», т.е. в Англии. Теория сравнительных издержек производства Рикардо лукаво затягивает страны в сети колониальной зависимости от метрополии в лице Англии.
А вот Россия прониклась идеями свободы торговли лишь после восшествия на престол Александра II, при котором начались либеральные реформы всего и вся. До этого, заметим, Россия имела протекционистский, почти запретительный импортный тариф. Ориентация Петербурга на фритредерство выглядит, на первый взгляд, иррациональным поведением. Однако все объясняется тем, что политику фритредерства стала проводить фирма «они». Мы уже говорили, что под этой фирмой Кокорев понимал узкую группу столичной бюрократии, которая проводила политику, нацеленную на удовлетворение не национальных интересов, а интересов Европы (шире — Запада). Политика фритредерства была разрушительна для России, но она проводилась последовательно и упорно до тех пор, пока на престол не взошел Александр III. Он дал указание готовить новый, протекционистский тариф. Этот тариф был введен в 1891 году вместо либерального тарифа 1868 года.
Сама Европа, как можно догадаться, не вдохновилась идеями фритредерства. Более того, с 1870-х годов началось усиление протекционизма. На это были причины. В частности, в Европе с 1873 года начался затяжной экономический кризис (продолжался почти до конца века), а при кризисах всегда протекционистские тенденции усиливаются.
На фоне европейского протекционизма особенно выделялся германский протекционизм. После франко-прусской войны и образования единого немецкого государства под руководством «железного» канцлера О. Бисмарка II Рейх взял курс на индустриализацию. А для индустриализации всегда нужна защита внутреннего рынка. Бисмарк не был рабом английской политэкономической догматики. Он проводил жесткий протекционистский курс до последних дней своего нахождения на посту Рейхсканцлера (март 1890 г.), вдохновляясь идеями немецкого экономиста Фридриха Листа (автора теории «национальной экономики», обосновавшего необходимость протекционизма для любого суверенного государства). За это время Германии удалось обойти Англию по объемам промышленного производства.
Точно также поступили Соединенные Штаты, которые взяли курс на протекционизм и «промышленную революцию» после гражданской войны. Как минимум Вашингтон придерживался протекционизма восемь десятков лет — с 1865 по 1945 год. На самом деле даже дольше — до конца 1960-х годов, хотя с высоких трибун послевоенные американские президенты клялись в приверженности идеалам свободной торговли. Уже в конце XIX — начале XX вв. США и Германия занимали по многим видам промышленного производства первые-вторые места, оставив Англию на третьем месте.
Если внимательно вчитываться в статью «Взгляд русского на европейскую торговлю», то можно заметить, что Кокорев находится под некоторым влиянием идеологии свободной торговли. Он, конечно, прекрасно понимает, что Россия не может и не должна в одностороннем порядке снижать свои импортные пошлины. Но он верит, что это можно сделать, если все страны подпишут многостороннее соглашение о демонтаже своих торговых барьеров. От этого, по его мнению, выиграют все. Более того, он уверен, что такое соглашение рано или поздно появится. Почему? — Да потому, что сторонников свободной торговли в каждой стране несоизмеримо больше, чем противников:
«Высказанное нами убеждение в пользе свободной торговли всего бы более содействовало образованию ее на общеполезных началах. Но это мечта, — возражают многие. Мы думаем, что это семя, которое даст свои плоды в ростилах общедумия. Пусть только сообразят, что в охранении тарифами нуждаются, например, в России, положим, 100 фабрикантов, а в приложении своих способностей к промышленной деятельности нуждается, по крайней мере, 100 тысяч человек; в них напрасно пропадает Божий дар и гаснет жар. Затем через свободную торговлю выигрывают все потребители, то есть все народонаселение. Нет, невозможно, чтобы такое дело могло истаять, заглохнуть, не дать плода».
Увы, Василий Кокорев выдавал здесь желаемое за действительное. Вопрос о создании системы свободной торговли в широком международном контексте не поднимался почти в течение последующих девяти десятилетий (90 лет!).
Лишь в конце войны на международной конференции в Бреттон-Вудсе (1944 г.) вопрос о либерализации международной торговли в глобальном масштабе был поставлен в практическую плоскость. Однако он оказался столь сложным, что никаких решений принято не было, никаких соглашений подписать не удалось. Лишь в 1947 г. в Женеве делегациями 23 стран было подписано Генеральное соглашение по тарифам и торговле (ГАТТ), которое вступило в силу с 1 января 1948 г. (в 1995 г. ГАТТ была преобразована во Всемирную торговую организацию (ВТО)). Однако, факт подписания в 1947 году еще не был гарантией свободной торговли. ГАТТ/ВТО не сумела отменить экономических противоречий между странами, предотвратить большое количество торговых войн. А сегодня мы наблюдаем, что на фоне существования ВТО США в одностороннем порядке, в нарушение принципов свободной торговли и Устава ВТО, объявляют экономические санкции против России.
Но вернемся к Кокореву. Следует обратить внимание еще на одно его заблуждение, которое мною замечено в статье «Взгляд русского на европейскую торговлю». Рассуждает поначалу Василий Александрович вполне логично. По самым разным причинам России, как он говорит, надо поднимать свое сельское хозяйство. Если сравнивать производительность труда, урожайность культур, продуктивность скота с Европой, то видно, что у российского сельского хозяйства резервы безграничны. Россия сможет накормить и себя, и Европу. Но для этого, прежде всего, необходимо резко повысить техническую вооруженность сельского труженика. Проще говоря, селу необходимы сельскохозяйственные орудия и машины. А их производство в России в середине XIX века находилось в зачаточном состоянии, и Кокорев предлагает срочно его наладить, причем преимущественно за счет иностранного (английского) капитала:
«Надобно, чтобы кроме нас, русских, обратились к этой деятельности и иностранцы. К нам приезжают купцы для открытия модных магазинов и мастерских, относящихся к цехам портных, парикмахеров, кафе и ресторанов. Почему бы не приехать в Россию наживать деньги посредством устройства фабрик для делания земледельческих механических орудий и машин или почему бы от известных английских фабрик подобного рода не образовать депо в Москве и С.-Петербурге? Тот, кто этим займется, будет иметь несомненную выгоду».
Справедливости ради следует сказать, что в середине позапрошлого века русский человек еще плохо понимал, что такое иностранный капитал, поскольку в России его было еще очень мало. Кокорев (как и другие русские люди) еще, вероятно, не осознавал те угрозы, которые таили в себе иностранные инвестиции. Иностранцы со своими капиталами пошли в Россию уже после кончины Кокорева, когда, выражаясь современным языком, в стране был создан «благоприятный инвестиционный климат». А создавал его тогдашний министр финансов С.Ю. Витте, главная заслуга которого состояла в навязывании в 1897 году России золотого рубля. Он его именно навязал. А иностранным инвесторам золотой рубль был жизненно необходим, так как гарантировал сохранение инвестиционных доходов и позволял при необходимости конвертировать их в другие золотые валюты. Плюс к этому, Витте ввел в 1891 году запретительный импортный тариф, который был предназначен для защиты в первую очередь не отечественного товаропроизводителя, а иностранного инвестора.
Накануне Первой мировой войны иностранный капитал в виде прямых и портфельных инвестиций во все отрасли российской экономики составил более 2 млрд, золотых рублей[11]. Впрочем, это минимальная оценка. Степень влияния иностранного капитала камуфлировалась тем, что большая часть акционерного капитала в России находилась в руках банков. К 1913 году банки через владение контрольными пакетами акций распоряжались 88% собственности предприятий металлургической промышленности; 96% — судостроения; 81,2% — вагоностроения; 75% — угольной промышленности; 60% — всей нефтедобычи; 80% — добычи меди[12].
Многие российские банки того времени играли роль «троянского коня». Они принадлежали прямо либо через подставных лиц иностранцам, а уже через эти банки иностранцы приобретали активы в реальной экономике. В акционерном капитале 22-х крупнейших российских банков иностранный капитал составлял 44,4%.
Овладевая банковской системой, иностранный капитал овладевал и внутренними накоплениями (вклады, сбережения). А потом этими средствами финансировал развитие промышленности. 60-70% акций промышленных предприятий находились в портфелях банков и котировались на иностранных биржах. Иностранный капитал в России фактически владел промышленностью как через прямое участие в индустрии, так и через подчиненную ему «дочернюю» систему российских банков. Он контролировал в России почти 90% добычи платины; около 80% добычи руд черных металлов, нефти и угля; 70% производства чугуна. Весьма заметным было присутствие иностранного капитала в химической, электротехнической промышленности, производстве электроэнергии, строительстве железных дорог.[13]
К началу Первой мировой войны общая сумма иностранных капиталовложений в русскую промышленность составляла 1,32 млрд. руб. или около 47% всего акционерного капитала.[14] У себя дома, в Европе иностранные инвесторы получали дивиденды порядка 4-5%. В России же доходность акций была на уровне 20-30%.[15] С 1887 по 1913 гг. чистая прибыль иностранных инвесторов на вложенный в России капитал составила более 2,3 млрд, руб., что на 30% превысило объем инвестированного капитала (1,8 млрд, руб.).[16] Доля иностранцев в акционерном капитале российской промышленности на начало 1917 года возросла по сравнению с началом 1914 года и превысила 50 %.[17]
В результате столь быстрого и масштабного притока иностранного капитала Россия быстро теряла свою экономическую и политическую независимость, становилась объектом нещадной колониальной эксплуатации со стороны Запада.
Конечно, Кокореву было крайне сложно все это представить в то время, когда международное движение капитала еще только зарождалось, а главной формой международных экономических отношений была товарная торговля[18].
Через три десятилетия Кокорев вновь вернулся к идее организации свободной торговли на евразийском экономическом пространстве в своей статье «Мысли русского, порожденные речью князя Бисмарка». Василий Александрович был уверен, что сейчас (в 1888 году) условия для реализации такого проекта вполне благоприятны. Во-первых, в Европе продолжался затяжной экономический кризис («Великая депрессия»). Все устали от протекционизма, который не позволил за 15 лет кризиса ни одной стране решить кардинально свои экономические проблемы. Во-вторых, в Европе был такой гениальный политик, как германский канцлер Отто Бисмарк. Кокорев его очень высоко ценил. Василию Александровичу казалось, что и Бисмарк уже «созрел» для того, чтобы созвать Европу и провести общеевропейский конгресс, на котором были бы заключены соглашения о всеобщем мире и разоружении, а также о свободной торговле:
«Что возвестит еще Европе законодательный голос Бисмарка? — Будет, конечно, что-либо великое и совершенно новое, изменяющее общую постановку экономической европейской жизни. На чем основано такое ожидание? Отвечаем: на логическом соображении о движении тех обстоятельств и явлений, среди которых находится теперь европейская жизнь. В сознании самого Бисмарка неизбежно возникнет мысль о том, что нельзя вечно охранять мир массою вооруженных войск и что было бы прочнее и величественнее внедрить в воззрения правительств и народов убеждение в выгодности мирной жизни и затем перейти к значительным разоружениям, дабы освободить человечество от тягостных расходов и затруднений в правильном росте. Отсюда один шаг до появления в голове знаменитого Бисмарка желания увековечить свое имя новою прочною славой введения в общеевропейскую жизнь таких экономических начал, которые при малозначительных вооружениях поставляли бы сильную преграду к побуждениям начинать войну...
Для обсуждения предварительной программы этих начал нельзя не предвидеть образования в Берлине будущего европейского конгресса, чтобы выработать в его заседаниях альфу и омегу общего бытия, положив в основание жизни совершенное уничтожение международной зависти, существующей ныне по столкновению государств и народов в материальных соприкосновениях».
Увы, следует признать, что если в области предпринимательства Кокорев гениален и прагматичен, то в вопросах, касающихся глобального социально-экономического переустройства, равно как и в вопросах мировой политики, он порой выступает как мечтатель. Взять, к примеру, ту же самую идею общеевропейского экономического конгресса. Не прошло и года после смерти Василия Александровича, как канцлер Бисмарк ушел в отставку. А на его место пришли политики, которым было не до этих фантазий, они были заняты тем, что продвигали немецкие товары и капиталы на мировых рынках. В результате произошло резкое обострение отношений между Россией и Германией. Накалялась атмосфера и в Европе, и во всем мире. А через четверть века после смерти Кокорева в Европе началась война, инициатором которой была Германия (конечно, не только она) и которая быстро превратилась в мировую.
Следует признать, что не только Кокорев, но и многие другие умные люди конца XIX — начала XX века полагали, что именно по экономическим причинам серьезных межгосударственных конфликтов и войн быть не может. Однако они горько ошиблись. Ведь они рассматривали только экономику, а надо было рассматривать всю западную цивилизацию по кодовым названием «капитализм». Европа уже отошла от христианства, жила по принципу «человек человеку волк». Таковы были издержки «экономизма» как способа восприятия мира[19]. Две мировые войны в XX веке многих избавили от его иллюзий.
Впрочем, в нашей недавней жизни была эйфория, порожденная так называемой глобализацией (активная фаза этой эйфории продолжалась примерно десятилетие — с 1991 по 2001 гг.). Нам в очередной раз пытались внушить, что усиление экономической взаимозависимости государств (в чем очень постарались транснациональные корпорации и банки) есть проявление всемирного прогресса, что экономическая взаимозависимость стран и последующее «размывание национальных экономик приведет человечество к «процветанию» и «вечному миру». Правда, после событий 11 сентября 2001 года началась череда локальных войн, конфликтов, «майданов», прочих странных событий, которые вносят серьезные сомнения по поводу многообещающих обетований пропагандистов глобализации.
---------------------------
Дозволение ростовщикам действовать гласно привело к тому, что теперь многие приучились смотреть на ростовщичество, как на простое коммерческое дело, и такое мнение случается не раз слышать от очень порядочных людей.
Николай Лесков[20]
В московской неписанной купеческой иерархии на вершине уважения стоял промышленник-фабрикант, потом шел купец-торговец, а внизу стоял человек, который давал деньги в рост, учитывал векселя, заставляя работать капитал. Его не очень уважали, как бы дешевы его деньги ни были и как бы приличен он сам ни был. Процентщик.
[1] Северо-Американские Соединённые Штаты — название, употреблявшееся в русском языке для обозначения Соединённых Штатов Америки до 30-х годов XX века.
[2] Еще в 1870 году по размерам промышленного производства Соединенные Штаты стояли на 4 месте в мире, уступая Великобритании, Германии и Франции, а в 1890 году вышли на 1 место.
[3] Кокорев В.А. Взгляд русского на европейскую торговлю//Русский вестник. 1858. Т. 14. №3. С. 29-64.
[4] Считается, что это был первый действительно мировой кризис, который захватил как Европу, так и Северную Америку. Пострадала от кризиса и Россия.
[5] Взгляды этих экономистов изложены и обобщены в известной работе B.I4. Ленина «Развитие капитализма в России» (1899). В этой работе Ленин пришел к однозначному выводу: развитие капитализма без внешних рынков невозможно.
[6] Переход Англии к политике фритредерства (свободной торговли) произошел в 1846 году, когда были отменены хлебные законы, устанавливавшие таможенную защиту сельского хозяйства Англии.
[7] К числу англоманов относились некоторые влиятельные политические деятели (например, Виктор Кочубей), представители дипломатического корпуса — например, Александр Завадовский (прозванный «Англичанином»), близкие к дипломатическим кругам Пётр Козловский и Михаил Воронцов (выросший в семье русского посла в Британии). Идеи англомании были достаточно популярны и на флоте. Поклонниками Англии был ряд видных адмиралов — Павел Чичагов, Николай Мордвинов и др.
[8] [325] Производство промышленной продукции в Англии выросло за 1870-1913 гг. в 2,2 раза, тогда как в США — в 9 раз, в Германии — почти в 6 раз, и даже во Франции — в 3 раза. В 1913 г. на долю Англии уже приходилось лишь 21,8% мировой добычи угля, 13,2% — выплавки чугуна, 23,2% — обработки хлопка. Одновременно происходило ослабление английских позиций на мировых рынках: за последние два десятилетия XIX века экспорт промышленной продукции из Англии вырос на 8 %, из Германии — на 40%, из США — на 230%. (Тимошина T.M. Экономическая история зарубежных стран»: учебное пособие. — М.: Юстицинформ, 2012, с. 155-156).
[9] [324] «История экономических кризисов XIX-XX веков» (http-∕www.great-country. ru/rubrika_articles/mir_kapitala/00008.html).
[10] См.: Соколов Б.И., Топровер И.В. Капиталотворческие теории кредита (XVII первая половина XIX века) И Проблемы современной экономики, № 3/4 (19/20), 2006. Во времена Кокорева в Европе была, в частности, очень популярна капиталотворческая теория кредита англичанина Генри Даннинга Маклеода (1821-1902), директора «Королевского британского банка» (банк обанкротился в 1858 г., после чего Г. Маклеод занялся преподавательской деятельностью). Маклеод утверждал, что банки занимаются такой «жизненно необходимой деятельностью», как «создание капитала для промышленности».
[11] Катасонов В. Генуэзская конференция в контексте мировой и российской истории. — М.: Кислород, 2015. С. 73.
[12] Финансы. 1995. № 3. С. 18-19.
[13] «Иностранные инвестиции в экономике России»/Источник: http-∕protown. ru∕information∕hide∕6600.html.
[14] Финансы. 1995. № 3. С. 18-19.
[15] Эвентов Л.Я. Иностранные капиталы в русской промышленности. М. 1931, с. 20,71.
[16] Бакулев ГД. Развитие угольной промышленности Донецкого бассейна. М. 1955, С.156-157
[17] Обухов Н.П. Финансирование индустриального развития России в 1900-1914 годах И Финансы 2012 №2 № 1. — С. 58-61.
[18] В 1916 г. вышла в свет работа В. И. Ленина «Империализм, как высшая стадия капитализма». Работа написана на основе использовании многих источников, прежде всего книг европейских авторов. Почти все они относятся ко времени после смерти Кокорева. Почти все эти авторы и сам Ленин говорят о возрастании роли вывоза капитала при перерастании капитализм в его монополистическую, высшую стадию. Ленин сформулировал третий экономический признак империализм, который гласит, что вывоз капитала в эпоху империализма становится преобладающим по сравнению с вывозом товаров.
[20] Николай Семёнович Лесков (1831-1895) — русский писатель.
[21] Владимир Павлович Рябушинский (1873-1955) — русский предприниматель, банкир, брат Павла Павловича Рябушинского (1871-1924), представитель династии купцов-старообрядцев Рябушинских. В 1887 г. братья Рябушинские основали «Товарищество мануфактур П.М. Рябушинского с сыновьями», в 1902 — Банкирский дом братьев Рябушинских, преобразованный в 1912 г. в Московский банк. В 1905 г. братья участвовали в создании Союза 17 октября, в 1906 г. — Партии мирного обновления, в 1912 г. — Прогрессивной партии, издавали газету «Утро России».