Валентин Катасонов. Пора возвратиться домой! Глава 13. Банки — «мышеловки» Кредит ростовщический и народный
Глава 13. Банки — «мышеловки» Кредит ростовщический и народный
О банках и кредите Василий Кокорев в «Экономических провалах» вспоминает много раз. Наиболее активная часть жизни Василия Александровича пришлась на то время, когда в России происходило реформирование денежно-кредитной системы и массовое учреждение различных банков. Это реформирование, по мнению Кокорева, нанесло серьезный удар по экономике; его вполне можно рассматривать как еще один «провал». Кроме острой критики денежно-кредитной реформы Кокорев также высказывает некоторые мысли по поводу того, какой должна быть банковская система России.
Хотя Василий Александрович несколько раз напоминает, что не является профессиональным финансистом, однако, он явно скромничает. Опыт у него в области финансов и банковского дела был богатым.
Первый банковский проект Кокорева относится еще к 1850-м годам, когда никто еще в России не помышлял об учреждении негосударственных банков. Это был частный, но в то же время некоммерческий проект. Его целью было начать освобождение крестьян путем частного их выкупа, поскольку правительство тянуло с решением этого жизненно важного для России вопроса. Идея создания негосударственного банка для выкупа крепостных крестьян публично была озвучена Василием Александровичем в его статье «Миллиард в тумане»[1]. А подготовительная работа велась еще до этого. Она состояла, прежде всего, в том, что Кокорев убеждал состоятсяь-ных купцов и фабрикантов того времени принять участие в подписке на капитал. На начало 1858 года Кокорев планировал организовать грандиозный обед на 4 тыс. приглашенных персон и на этом обеде обнародовать проект и приступить к подписке. Василий Александрович планировал в несколько заходов собрать 1080 млн. руб. — ровно столько, по его подсчетам, было необходимо для выкупа крестьян Московской губернии. Однако о готовящемся банкете стало известно московскому генерал-губернатору графу А. Закревскому[2]. Он не только запретил проведение торжественного обеда, но и принял ряд мер по нейтрализации действий Кокорева, которого назвал «смутьяном». Вот выдержка из подробнейшего описания той истории, сделанного в начале XX века А. Попельницким[3]:
«Из программы празднества 19 февраля 1858 г. видно, что после обеда предполагалось "чтение предложения о частном банке для выдачи из него помещикам денег за уступаемыя крестьянам земли", что, по мнению Кокорева, должно было "успокоить все колебания помещиков и затруднения крестьян", ибо "первые увидят, что деньги есть, готовы, налицо, а вторые почувствуют, что остаются не на воздухе, а с полями и покосами ". Гр. Закревский в записке кн. Орлову называет намерение частных лиц Москвы учредить банк для выкупа помещичьих земель "ложью и выдумкой " Кокорева, но что такое намерение было у самого Кокорева, это несомненно подтверждается письмом его к Мин. Вн. Дел от 21 января 1858 г., внесенном им по высочайш. повелению в Главный Комитет по крестьянскому делу. В этом письме Кокорев, между прочим, объяснял: "большая часть мнений благоразумных помещиков склоняется к тому, чтобы освободить крестьян с землею по 3 дес. на человека. Крестьяне все иначе не понимают устройства своего быта, как при отпуске их на волю с наделом земли. Соображения о народном богатстве настойчиво требуют того, чтобы крестьяне были наделены землею, и тогда развитие благосостояния будет несомненное и широкое. Но для достижения этого нужны деньги и деньги". Кокорев находил выпуск облигаций или других знаков ценности для выкупа крестьянских земель невозможным по состоянию денежнаго рынка и предлагал учреждение частного банка для составления капиталов ссуд крестьянам на выкуп в их собственность помещичьих земель, и, будучи убежден в уплате крестьянами по таким ссудам, с своей стороны вызвался внести три миллиона рублей в банк и составить проект его устава».
Итак, первый банковский проект Кокорева оказался нереализованным, более того, он создал большие проблемы для Василия Александровича. Он попал в списки «неблагонадежных» (были и другие причины, как минимум одна...), за ним было установлено негласное наблюдение со стороны жандармерии (снято было лишь в 1870-е годы).
Как бы там ни было, но инициатива Кокорева имела свой результат. О проекте выкупа крестьян с помощью частного банка знали не только в жандармерии и в светских кругах двух столиц, но и по всей России. Инициатива Кокорева ускорила принятие правительством решения об отмене крепостного права (Манифест от 19 февраля 1861 года). Ввиду же этой истории многие простые крестьяне были уверены, что их освободил не царь Александр II, а купец Василий Кокорев.
Перенесемся в более поздние времена. Мы уже говорили, что в 1870 году по инициативе Кокорева был учрежден Волжско-Камский банк (ВКБ)[4]. В числе главных его акционеров были петербургские хлеботорговцы Полежаевы, московские купцы Морозовы, Малютины, Солдатёнковы. Очень быстро ВКБ стал одним из крупнейших в России. Достаточно долго он был единственным депозитным банком в Петербурге. Создал широкую сеть отделений по стране (при жизни Кокорева — 20 отделений). Занимался преимущественно кредитованием торговли (в отличие от большинства других банков, которые предпочитали заниматься вложениями в ценные бумаги на фондовой бирже). Уже при жизни Кокорева иностранный капитал стал активно внедряться в банковский сектор России. ВКБ изначально был российским банком; перед началом Первой мировой войны он, пожалуй, оставался единственным крупным отечественным банком, в котором не было иностранного капитала. К 1914 году Волжско-Камский коммерческий банк занимал 6-е место среди российских банков по объему операций (оборотам).[5]
Для лучшего понимания мыслей Кокорева дадим небольшую справку о банках в России в годы жизни Василия Александровича и после его смерти до начала Первой мировой войны. Для этого используем некоторые сведения из работы известного русского экономиста С.Ф. Шарапова «Бумажный рубль» (1895).
До середины XIX века банковская деятельность играла подчиненную роль в хозяйственной жизни страны. В 1823 году в России насчитывалось 2 287 менял, которые выполняли функции частных ростовщиков. Было также несколько частных банкирских домов — Штиглица, Юнгера, Симона, Якоби, Гинзбурга, Кенгера (представителя Ротшильдов) и др. Кроме того, было несколько небольших купеческих банков[6].
В патриархальной России кредитно-ростовщическая деятельность как вид предпринимательства воспринималась достаточно негативно, как противоречащая устоям христианства. Промышленник Владимир Павлович Рябушинский следующим образом описывал атмосферу предпринимательской жизни Николаевской России: «В московской исписанной купеческой иерархии на вершине уважения стоял промышленник-фабрикант, потом шел купец-торговец, а внизу стоял человек, который давал деньги в рост, учитывал векселя, заставляя работать капитал. Его не очень уважали, как бы дешевы его деньги ни были и как бы приличен он сам ни был. Процентщик».[7]
До середины XIX века банковская система России преимущественно складывалась из небольшого количества казенных учреждений. «Регуляторами денежного обращения в России, — писал Сергей Федорович Шарапов, — были Ассигнационный банк, учреждение исключительно эмиссионное, Коммерческий и Заемный банки для кредита торгового и земельного, сохранные казны и приказы общественного призрения, служившие, с одной стороны, учреждениями земельного кредита, с другой — агентурами, принимавшими на вклады свободные средства публики».
Итак, можно выделить четыре основных звена банковской системы того времени:
1) . Государственный ассигнационный банк — был создан в 1786 году для эмиссии бумажных денег (ассигнаций), чеканки монет (при банке был создан Монетный двор), учета векселей, денежных переводов[8].
2) . Государственный заемный банк — был учрежден в 1786 году для кредитования дворян-землевладельцев[9]. Выдавал ссуды под залог деревень с крепостными душами, каменных домов, фабрик и заводов сроком от 8 до 20 лет из 5% годовых.
3) . Государственный коммерческий банк — был учрежден в 1817 году для проведения операций по вкладам, учету векселей, выдаче ссуд под залог товаров, денежным переводам.
4) . Сохранные казны, вдовьи кассы (казны) и приказы общественного призрения.
Сохранные казны появились в Москве и Петербурге в 1770-х годах при воспитательных домах с целью накопления капитала для этих учреждений. Доходы складывались из добровольных пожертвований, вкладов. Занимались предоставлением ссуд под залог недвижимости.
Вдовьи кассы представляли собой разновидность банков, обеспечивавших страхование жизни вдов, оставшихся без средств к существованию (пенсионное обеспечение). Были созданы в 1772 году при воспитательных домах. Средства касс формировались за счет взносов капитала частными лицами.
Приказ общественного призрения — губернское учреждение, введенное в России Екатериной II в 1775 году, в ведении которого находилось управление народными школами, госпиталями, приютами для больных и умалишенных, больницами, богадельнями и тюрьмами. Собирался из выборных заседателей под председательством государственного чиновника. Для увеличения финансирования приказов им было разрешено принимать вклады на хранение и выдавать ссуды под недвижимость и государственные процентные бумаги.
Государственные банки и иные депозитно-кредитные учреждения неплохо обеспечивали хозяйство деньгами и не позволяли частным ростовщикам развернуться в полную ширь. Из названных учреждений раньше всего исчез Государственный ассигнационный банк — он был упразднен в 1847 году в связи с прекращением обращения ассигнаций.
Когда начались финансовые реформы Александра II, существовавшая до этого денежно-кредитная система стала ломаться кардинально. В 1860 году были ликвидированы Государственный заемный и Государственный коммерческий банки. Правда, в том году был учрежден Государственный банк, который стал правопреемником Государственного коммерческого банка, получив от последнего губернские конторы и местные отделения. Примечательно, что деятельность Государственного банка имела существенные отличия от деятельности Государственного коммерческого банка. В частности, депозиты нового банка формировались преимущественно за счет казенных средств. Частным лицам и предприятиям после сворачивания государственных депозитных операций оставались две альтернативы: либо открывать депозиты в частных акционерных банках, которые стали создаваться в массовом порядке; либо приобретать ценные бумаги казначейства, которые обеспечивали сопоставимый доход.
После прихода к власти Александра II события развивались следующим образом:
1. В результате Крымской войны, а также введения либерального таможенного тарифа курс рубля упал. «Молодые финансисты» решили (опираясь на западные теории), что это падение обусловлено избытком денежной массы в обращении.
2. Было принято решение изъять «излишнюю» денеж ную массу, предложив народу вложить деньги в казенные ценные бумаги («бумагу-товар»). Народ неохотно вкладывал ся в ценные бумаги, предпочитая вклады в банки. Вклады но сравнению с ценными бумагами были, выражаясь совремеп ным языком, более ликвидным финансовым инструментом: во-первых, вклад в любой момент можно было изъять в виде денег из банка; во-вторых, можно было пользоваться вклад ными листами (депозитными билетами) как законными пла тежными средствами. Государство пыталось загнать деньги в «бумагу-товар», понижая процент по депозитам в государ ственных учреждениях. Однако желаемого достичь не удава лось. Как писал С. Шарапов «Бумажном рубле», «процентные бумаги все-таки не шли».
3. Что произошло на следующем этапе, читаем в «Бумаж ном рубле»: «Тогда разгромили старые банки (Государствен ный заемный и Государственный коммерческий — В.К., создали Государственный банк и конвертировали вклады насильно*. Конверсия банковских вкладов в долговые бумаги стала пер вым шагом финансовой реформы. Она подорвала ресурсную базу казенных банков и одновременно привела к созданию финансового рынка, который немедленно стал вот-чипой спекулянтов.
4. Но помещику в условиях отмены крепостного права надо было налаживать капиталистическое хозяйство в своем поместье. Ему нужно было формировать основной и o6opoι ный капитал, для чего требовались деньги. Вместо же дени у него на руках была «бумага-товар», которую он получал в обмен на имевшиеся у него ранее банковские вклады, а также выкупные свидетельства, которые также были «бумагой-това ром». Помещик вынужден был продавать «бумагу-товар», а по скольку денег в обращении было мало, то шли они с чудовищ ным дисконтом. «Бумагу-товар в виде выкупных свидетельств выдали поместному классу, до того нуждающемуся в знаках, что эти выкупные свидетельства, обеспечивавшие 5 % дохода, отдавали по 65 копеек за рубль» («Бумажный рубль»).
5. Дополнительным ударом по помещичьим хозяйствам стало прекращение с конца 1859 г. выдачи ссуд помещикам под обеспечение душ (крепостных крестьян). Выдача таких ссуд, между прочим, осуществлялась более 100 лет (с 1754 г.).
6. «Денежный голод» стал питательной почвой для ростовщичества. Вместо государственных депозитно-кредитных учреждений в стране появилось множество частных банков, которые занимались ростовщичеством и спекуляциями. Шарапов в «Бумажном рубле» подводит печальный итог «реформирования» денежно-кредитной системы: «Уничтожили старые ипотечно-кредитные учреждения. Поместный класс лишили всякого оборотного средства и затем сдали в жидовскую эксплуатацию частным банкам».
7. Начиная с 1860-х гг. в России как грибы после дождя стали появляться частные коммерческие банки, которые должны были прийти на смену, с одной стороны, частным ростовщикам, с другой стороны, упраздненным государственным банкам. Преимущественно они имели акционерную форму. 60-70-е гг. XIX века — время банковского «грюндерства», т. е. учредительской «горячки» в банковской сфере.
Финансовая реформа проводилась параллельно с аграрной и другими реформами. Реформа в сфере финансов была, мягко говоря, противоречивой. Она была, судя по всему, нацелена на формирование «рыночных отношений» в сфере финансов (рынок ценных бумаг). Но при этом наносила удар по банкам, подрывая их ресурсную базу. В отличие от реформы по отмене крепостного права и преобразованию аграрного сектора, которая готовилась долго и тщательно, финансовая реформа выглядела как плохой экспромт.
Чуть подробнее скажем о Государственном банке, учрежденном в 1860 году на месте ликвидированного Государственного заемного банка, а также казенных кредитных организаций (Сохранные казны и Приказы общественного призрения). Первые проекты такого учреждения предполагали, что это будет центральный банк по подобию центральных банков в Западной Европе (прежде всего — Банка Англии, созданного в 1694 году). То есть, он задумывался как частное акционерное общество, автономное от государства, имеющее полномочия заниматься выпуском (эмиссией) денег. В конечном счете, это учреждение все-таки стало государственным, причем первоначально Госбанк даже не обладал правами осуществлять денежную эмиссию. В то же время он обладал признаками коммерческого банка. Он оказывал кредитную поддержку некоторых отраслей экономики, которые не «вписывались» в рыночные отношения пореформенной России. В качестве приоритетных получателей кредитов выступали металлургические заводы Урала, железнодорожные акционерные общества, а также крупные помещичьи хозяйства, пытавшиеся перестроиться в капиталистические предприятия. Кредитование носило достаточно бессистемный характер, четкой кредитной политики у Госбанка не было. Хотя общие принципы выдачи кредитов были заложены в уставе, однако преобладали так называемые «неуставные ссуды».
Первым председателем Госбанка был назначен Штиглиц Александр Людвигович (1814-1884).
Дадим краткую справку об этой важной фигуре первого этапа финансовой реформы.
Александр Штиглиц родился в семье придворного банкира, основателя банкирского дома «Штиглиц и Ко» барона Людвига фон Штиглица (1778-1843). После смерти отца стал во главе семейного банкирского дома. В 1846 году был избран председателем Биржевого комитета С.-Петербурга; неоднократно переизбирался, занимая эту должность в течение 13 лет. Принимал участие во всех крупных операциях российского правительства на внутреннем и внешнем рынках. Через банкирский дом барона Штиглица правительство России поддерживало отношения с банкирскими домами Амстердама, Лондона и Парижа. В 1862 г., в частности, благодаря усилиям Штиглица был осуществлен заем у лондонских и парижских Ротшильдов на 15 млн. фунтов стерлингов. Эти деньги предполагалось использовать для введения в России свободного размена кредитных билетов на золотую и серебряную монету. Однако размен продержался всего несколько месяцев и был прекращен в 1863 г. Золотой запас быстро истощился, вырос бюджетный дефицит, на Петербургской бирже вспыхнула паника. Вторая попытка ввести размен денежных знаков на золото была предпринята лишь в конце века министром финансов С.Ю. Витте (золотой рубль был введен в 1897 г.). Пост Председателя Государственного банка Штиглиц занимал в течение шести лет (до 1866 г.), после чего его сменил Е.И. Ламанскии.
Лишь в последнее десятилетие XIX века кредитная деятельность Госбанка начала упорядочиваться, был принят новый, более строгий устав Госбанка. Полноценным эмиссионным центром Государственный банк стал после денежной реформы 1897 года (введение золотого рубля). На его балансе был сосредоточен золотой запас Российской империи, под который Госбанк осуществлял эмиссию бумажных денежных знаков (банкнот). До последних дней существования Российской империи Госбанк сохранял свою специфику по сравнению с центральными банками Европы. Если последние были лишь центрами эмиссии денег, то Госбанк Российской империи был одновременно и эмиссионным институтом, и коммерческим банком, кредитовавшим напрямую предприятия реального сектора экономики.
Осветим вопрос «грюндерства» в банковском секторе. Первый частный коммерческий банк под названием «С.-Петербургский частный коммерческий банк» был учрежден в 1864 г. Выражаясь современным языком, это был «пилотный проект». В размещении и приобретении акций данного банка участвовали банкирские дома Берлина, Лондона, Амстердама, Гамбурга, Вены. Немалую роль в этой операции сыграл А.П. Штиглиц — первый управляющий Государственным банком, хорошо известный в европейских финансовых кругах. Иногда первый коммерческий банк пореформенной России называли коротко: «банк Штиглица». Правда, Штиглиц был лишь покровителем, но не учредителем банка. В Уставе банка, утвержденного лично Александром II, учредители банка были указаны следующие: барон Людвиг Гауф, Григорий Елисеев — коммерции советник, Роберт Клеменц — коммерции советник, Егор Брандт — коммерции советник, Ф. Мори — представитель торгового дома Асмус Симонсен и К[o], Эдуард Казалет — петербургский 1-й гильдии купец[346].
Успех операции по созданию и капитализации «банка Штиглица» способствовал созданию в течение короткого срока еще нескольких акционерных банков — Московского купеческого банка ( 1865)[347], Харьковского торгового банка (1867), Киевского частного банка (1867) и т.д. Если в 1864 году был лишь один акционерный банк, то в 1868 г. — уже 4, а в 1873 г. их число достигло 39. Банковская «горячка» в значительной степени совпала с «горячкой» в промышленно-сти, железнодорожном строительстве, торговле. Проекты учреждения банков были наиболее привлекательными в «грюндерской» деятельности.
Капиталы всех акционерных обществ, созданных в 1871— 1873 гг., составили 347 млн. руб., в том числе акционерных банков — 124 млн. руб. или 36%[348].
В условиях, когда все народное хозяйство страны находилось в состоянии застоя, а денег в обращении по-прежнему было мало, многие банки вскоре после своего рождения начинали испытывать серьезные трудности. Раскрываются банковские аферы, обнажается паразитическая сущность банков, удушающее влияние их ростовщической деятельности на хозяйство. Стала бросаться в глаза высокая активность при учреждении банков со стороны иностранцев. В том же С.-Петербургском частном коммерческом банке значительная доля принадлежала немецким банкирам. Немецкий капитал также играл большую роль при создании других банков: Международного коммерческого, Рижского коммерческого, Русского банка для внешней торговли. В обществе начинают звучать призывы положить конец созданию частных банков.
В 1873 году консервативная газета «гражданин» отмечала: «Страшный наплыв к нам евреев и других иностранных финансистов, банкиров, ажиотеров, спекулянтов, присоединение к ним всякого звания русских финансовых дельцов и купное их всех быстрое обогащение ясно доказывают, что финансистам вполне дозволено почитать кредит в России не государственным богатством, — а товаром, не общим и неделимым гражданским достоянием, а собственностью тех финансистов, которые его захватят в свое распоряжение, не источником государственной власти правительства, — а источником власти финансистов, и, наконец, не орудием государственного управления, — а орудием плутократии для безнаказанной эксплуатации благосостояния всех русских граждан, не занимающихся вредною для государства торговлею кредитом»[349].
[346] Бовыкин В.И., Петров Ю.А. Коммерческие банки Российской империи. — М., 1994. С. 79-91.
[347] Крупными акционерами этого банка стали В. А. Кокорев, П. И. Губонин, С. И. Мамонтов, С. Поляков. Среди основных акционеров был также А. Л. Штиглиц. 370
[348] Энциклопедия «Русское хозяйство», статья «Кредит», с. 429.
[349] Степанов М. Плутократия // Гражданин, 1873, №10, 5 марта.
В 1875 г. происходит крах Московского коммерческого ссудного банка. Вскоре еще ряд банков объявил о своей несостоятельности. Большие потери понесла публика, которая клюнула на высокие проценты по депозитным операциям. Постоянные банкротства стали тормозить дальнейшее развитие банковского сектора. «До промышленного подъема 90-х акционерные банки в общем функционировали сравнительно слабо: сумма их баланса с 1874 по 1890 гг. увеличилась совершенно незначительно, а учетно-ссудные операции и, в особенности, учет векселей, даже сократились. Невиданный в экономической истории России промышленный переворот 90-х и денежная реформа в конце этого десятилетия сыграли огромную роль в деятельности акционерных коммерческих банков. За это десятилетие сумма баланса банков возросла более чем в 2 раза, в несколько раз увеличилось число отделений банков, значительно расширились учетно-ссудные операции и т.д.»[10]. Если в 1860-70-е гг. объемы учетно-ссудных операций Государственного банка были несоизмеримо больше, чем у частных банков, то к концу века, наоборот, они в несколько раз превосходили Государственный банк по этому показателю[11].
Однако, далеко не все было благополучно в банковской сфере. Основной «заслугой» банков было то, что они опутывали своими процентами клиентов и доводили их до разорения. Банки выступают проводниками денежно-кредитной политики Министерства финансов, направленной на разорение русской деревни. Кокорев обращал внимание на то, что наиболее прибыльными и привлекательными для банков являются операции спекулятивного характера — финансирование проектов учредительства новых обществ, операции на бирже и т. п. Те банки, которые имели филиальную сеть, не кредитовали товаропроизводителей на местах, а, наоборот, подобно насосу высасывали последние деньги из народа и стягивали их в Петербург и Москву.
Уже после смерти Кокорева, в конце 1890-х годов, в связи с большой потребностью в кредитах, стала возрастать зависимость промышленности от банковского капитала. В 1890-е годы, когда начался экономический бум, банки стали активно заниматься учредительской деятельностью. Так, четыре петербургских банка (Международный, Учетный и ссудный, Русский для внешней торговли, Частный коммерческий) стали учредителями (или соучредителями) 18 промышленных предприятий. Совокупный капитал этих предприятий — 60 млн. руб., они представляли нефтяную, горнодобывающую промышленность, металлургию и машиностроение. Банки стали переходить к постоянному долгосрочному кредитованию торговых и промышленных предприятий, при этом постепенно становились владельцами пакетов кредитуемых предприятий.
В конце XIX века наметились первые признаки сращивания банковского и промышленного капиталов. В ходе и после кризиса 1900-1903 гг. этот процесс резко активизировался. Акции промышленных предприятий приобретались банками в «плановом» порядке, а также переходили к банкам в случае невыполнения предприятиями своих кредитных обязательств. Банки также участвовали в размещении новых выпусков акций предприятий. Накануне первой мировой войны такое сращивание банковского и промышленного капиталов при доминирующей роли банков уже состоялось, этот новый «сплав» принято называть финансовым капиталом.
К концу XIX века в России действовало 38 коммерческих банков, а общее количество банковских филиалов и отделений составило 232. Наиболее крупными банками в это время были: Международный, Учетный и ссудный, Частный коммерческий, Русский для внешней торговли, Русский торгово-промышленный.
Накануне первой мировой войны число банков уже составляло 50. «Ядро» банковской системы составляли 12 банков, на которые приходилось около 80% пассивов и активов всех банков. В свою очередь, в «ядре» выделялась «пятерка», в которую входили Русс ко-Азиатский, Петербургский Международный, Азовско-Донской, Русский для внешней торговли, Русский торгово-промышленный банки.
Количество филиалов и отделений российских банков к началу первой мировой войны значительно увеличилось. Так, у одного лишь Русско-Азиатского банка на территории Российской империи было 102 отделения. У этого банка, а также Петербургского Международного банка, существовала обширная зарубежная сеть отделений и филиалов.
***
Теперь вернемся к «Экономическим провалам» Кокорева. Описывая 6-й «провал» (фирма «они»), Василий Александрович с прискорбием сообщает, что сельское хозяйство на самом старте реформ Александра II осталось без всякой кредитной поддержки со стороны государства и сразу же попало в плен ростовщиков:
«Вскоре после коронации императора Александра Ни колаевича, был назначен, вместо П.Ф. Брока, министром финансов А.М. Княжевич. Во время этого переходного министерства от старых порядков к новым подготовлялось освобождение крестьян с предшествовавшим этому великому, достославному и светлому делу весьма мрачным событием — уничтожением опекунских советов, отчего земледелие и землевладение остались без всяких пособий кредита, брошенные на произвол судьбы, или, иначе говоря, отданные во власть ростовщикам».
Небольшое пояснение к приведенному фрагменту. Кокорев говорит об уничтожении опекунских советов. На самом деле важнее то, что были уничтожены не сами советы, а те кредитные учреждения, которые находились в их ведении.
В России в XVIII веке было много опекунских советов, наиболее известный из них — Опекунский совет петербургского Воспитательного дома. Советы изначально выполняли такую социальную функцию, как защита сирот и вдов. В том числе с помощью страхования и кредитов. При советах были организованы Сохранные казны (что-то наподобие сберегательной кассы, принимавшей деньги на депозит), Вдовьи кассы (страхование жизни), Ссудные кассы (фактически — ломбарды). В XIX веке под выражением «Опекунский совет» часто имелась в виду совокупность казенных кредитно-финансовых организаций, оказывавших денежную поддержку дворянства (не только сирот и вдов).
Особо большую роль (даже более важную, чем Заемный банк) в кредитовании землевладельцев играли сохранные казны. Хотя вклады были от представителей всех сословий, сельскохозяйственный кредит предоставлялся только под крепостных крестьян («души»). По указу 1803 года срок ссуд, выдаваемых из сохранных казен, продлялся с 5 до 8 лет, то есть уравнивался по продолжительности со сроком ссуд Заемного банка. В 1817 году сохранные казны увеличили размер кредитов на душу в поместьях великорусских губерний до 100 руб., а в 1819 году срок ссуд был продлен до 12 лет. При этом в поместьях великорусских губерний на душу стали давать по 150 руб., малороссийских и бывших польских (Правобережная Украина, Белоруссия и Литва) — 100 руб. ассигнациями. Только московский Воспитательный дом в 1823 году выдал ссуд на 216,8 млн. руб. ассигнациями под залог 1 млн. 450 тыс. «ревизских душ». В сохранных казнах было заложено в 1843 году 4,9 млн., а в 1856 — 5,2 млн. крепостных крестьян.
И вот незадолго до реформы по освобождению крестьян, сохранные казны были ликвидированы, а взамен землевладельцам ничего не было предложено, помещикам оставалось идти на поклон к ростовщикам.
Кокорев полагает, что лишение помещиков кредита в первое десятилетие реформ было не ошибкой, а сознательным шагом по уничтожению землевладельцев, дабы они не смогли из помещиков стать фермерами, эффективными товаропроизводителями:
«...либеральные нововведения, уничтожив для помещиков кредит, лишили десятки тысяч помещичьих семейств возможности жить в своих имениях. На почве этого бедствия вырос нигилизм. Очень часто случалось, что при обращении помещиков к правительству за ссудою нескольких сот рублей для расчета за жнитво и пашню, им отвечали в таком смысле: майся, как знаешь, что нам за дело до тебя!»
Наконец, в 1868 году по инициативе фирмы «они» были учреждены земельные банки, которые Кокорев назвал «мышеловками»:
«В 1868 г. появились земельные банки с самыми угнетательными для земледелия уставами. Появление этих банков было чуждо вчинания со стороны правительства; оно возникало из корыстных видов учредителей банков. Приниженные, угнетенные и придушенные семилетним безденежьем помещики протянули руки за пособием в эти банки (которые народ называл "мышеловками") и обязались платить такие проценты, каких сельские доходы от овса, сена и т. п. никогда не могут дать».
Кокорев в приведенном выше фрагменте говорит о земельных банках как разновидности частных коммерческих банков. Это были ипотечные акционерные банки, которые выдавали кредиты под залог земли, причем, как говорит Кокорев, под ростовщические проценты. В начале XX века таких банков было 13, к началу 1917-го их осталось 10. Каждый из земельных банков имел широкую территориально сферу деятельности, в целом охватывая территорию всей Европейской России, за исключением Прибалтики и Царства Польского, где действовали местные кредитные учреждения. Формально бессословные, частные земельные банки обслуживали преимущественно помещиков. Акционерные земельные банки выдавали долгосрочные и краткосрочные ссуды под залог земель. Долгосрочные кредиты (со сроком использования от 18 лет до 61 года) не могли составлять более 60 % оценочной стоимости земли.
Прошло 20-25 лет, когда, наконец, вместо уничтоженных казенных кредитных учреждений появились казенные земельные банки. В 1882 году в России был учрежден Государственный крестьянский поземельный банк, а в 1885-м — Государственный дворянский земельный банк. Кокорев с надеждой и облегчением воспринял их появление, рассчитывая, что новые казенные банки будут для дворян и крестьян спасительной альтернативой частным акционерным земельным банкам:
«Вновь созданные земельные банки — дворянский и крестьянский — неоспоримо будут несколько полезны для тех дворян и крестьян, у которых имеются средства к жизни; но они были бы вполне полезны при взимании самых уменьшенных процентов, не более трех годовых».
Жаль, конечно, что казенные земельные банки были созданы так поздно. Многие помещики и крестьяне уже давно махнули рукой на сельское хозяйство, многие успели разориться и опуститься на «дно жизни»:
«Впрочем, никакие банки не могут уже пособить ни тому крестьянину, который все пропил, и ни тому мелкопоместному помещику, который все выкупные свидетельства израсходовал на потребности домашней жизни».
Процесс разорения землевладельцев и земледельцев несколько затормозился, но в результате развития ипотечного кредитования большая часть земли оказалась в руках банков. К 1915 году объем непогашенных сельских ссуд, выданных ипотечными учреждениями, составил 3,9 млрд, руб.; в залоге находилось 60 млн. десятин, или 60 % находившейся в частном владении земли.
Еще один аспект банковской темы — европейские банки, которые стали эксплуатировать Россию через предоставление кредитов или займов. Опять же, в эту долговую зависимость Россию втянула фирма «они», которая жестко отрезала внутреннюю экономику от внутренних займов:
«Затем фирме "они" вполне принадлежит... вовлечение России в заграничные займы, вследствие недопущения русского народа кредитовать правительство своим трудом с получением за этот труд беспроцентных бумаг».
О долговой зависимости России от европейских банков Кокорев пишет не только в «Экономических провалах», но и в ряде статей. Так, в статье «Мысли русского, порожденные речью князя Бисмарка» он говорит о «позорной опеке европейских банкиров»:
«О, тогда бы ничто не помешало нам пожить лет 20 в совершенном отчуждении от европейских и восточных волнений и заняться внутренним благоустройством, требующим осмысленной и усиленной работы на всех ступенях правительственной и народной жизнедеятельности. После этой работы мы вышли бы в начале XX века из позорной опеки европейских банкиров, освободив Россию от тяжести заграничных долгов, этого наследия ложной финансовой системы (60-х годов), запрещавшей Русскому Царю кредитоваться у своего народа».
Кокорев неоднократно бывал в Европе и не понаслышке знает этих банкиров. Во введении к «Экономическим провалам» он пишет о необходимости освободить Россию от «кредитных пособий» «со стороны иностранных бирж, Ротшильдов, Мендельсонов, Блейхредеров и т. п.».
О Ротшильдах сегодня известно много. Их звезда взошла после Наполеоновских войн, на которых основатель династии Майер Амшель Ротшильд несказанно обогатился (вот уж, воистину, кому война, а кому мать родна). Своих пятерых сыновей («пять пальцев одной руки») он направил в начале века в главные центры Европы: Франкфурт-на-Майне, Вену, Лондон, Неаполь, Париж. Возникла международная финансовая сеть Ротшильдов — сеть, которая накрыла большую часть Европы. Правда, Россия тогда еще была вне сети. Ротшильды проникли в нашу страну после воцарения Александра II и начала либеральных реформ. Приведу лишь небольшую выдержку из недавней публикации писателя, филолога Льва Бердникова о Ротшильдах XIX века:
«В 1815 году их совокупный капитал составляет более 3,3 миллиона франков, к 1828-му — уже порядка 120 миллионов франков, а к 1830-м годам банкирский дом Ротшильдов становится самым значительным и влиятельным в Европе. Ротшильды создали мощную международную финансовую империю, стояли во главе грандиозных консорциумов, дававших многомиллионные кредиты почти всем европейским правительствам: Пруссии и Австрии, Испании и Португалии, Пьемонту и Франции. Одна только Россия при их посредничестве получила тогда займы на сумму 7400 миллионов золотых франков. Ротшильдов называли "династией, что возвышается над королями и императорами, держа у себя в ладонях весь континент’’»[12].
Меньше известно о двух других упомянутых семействах. Во времена Кокорева у всех на слуху было имя Гереона фон Блейхрёдера (1822-1893) — крупнейшего сначала в Пруссии, а затем в Германии банкира еврейского происхождения. Благодаря энергии и финансовому гению он привел в цветущее состояние банковое дело, основанное его отцом, банкиром Самуэлем Блейхрёдером. Немалую поддержку банкир получал от канцлера Бисмарка, которому, в свою очередь, также оказывал посильные услуги. Например, после окончания франкопрусской войны, в 1871 году, во время переговоров Бисмарка с Тьером и Жюль-Фавром о мире, Блейхредер присутствовал в качестве опытного финансиста со стороны Германии и указал на необходимость сверх наложенной на Францию контрибуции начислять и проценты, составлявшие несколько миллионов, что увеличило величину ее обязательств. За многочисленные услуги, оказанные Бисмарку и Вильгельму I, считавшим Блейхрёдера своим другом, он был награжден званием тайного коммерции советника и возведен в потомственное дворянство. Блейхрёдер был тесно связан с Ротшильдами (в 1828 г. «Банкирский дом С. Блейхрёдера» заключил партнерское соглашение с французским банком «Братья Ротшильд», принадлежавшем французской ветви Ротшильдов; после этого Блейхрёдер начал представлять интересы Ротшильдов в Пруссии, а Ротшильды представляли интересы Блейхрёдера во Франции). Через Блейхрёдера Ротшильды оказывали нужное им влияние на «железного» канцлера[13].
Почему Кокорев вспоминает Блейхрёдеров? Во-первых, потому, что через их банкирский дом Россия размещала свои займы в Европе. Во-вторых, потому, что Гереон Блейхрёдер был биржевиком, а мы уже отмечали, что русский кредитный рубль стал объектом спекуляций в Европе, особенно на Берлинской бирже. Курс рубля постоянно лихорадило, и главным виновником этого был Гереон Блейхрёдер.
Теперь о Мендельсонах. Современному человеку хорошо известно имя Феликса Мендельсона (1809-1847) — немецкого композитора и музыканта еврейского происхождения («Марш Мендельсона»). А между тем, он имел кровные связи с банкирами Мендельсонами, о которых упоминает Кокорев. Его отцом был известный банкир Авраам Мендельсон (а внук, Павел Мендельсон-Бартольди, в конце XIX — XX в. был одним из главных совладельцев банкирского дома Мендельсонов). Берлинский банкирский дом «Мендельсон и К[0]» был широко известен не только в Германии, но во всей Европе. Во времена Кокорева им руководил Эрнст фон Мендельсон-Бартольди. Он, также как Гереон Блейхрёдер, оказывал российской фирме «они» услуги по размещению займов российского правительства в Европе.
Кокорев хорошо представляет истинное лицо европейских банкиров. Он констатирует угнетающее влияние этих ростовщиков на экономику Европы и благосостояние ее граждан. В статье «Взгляд русского на европейскую торговлю» Василий Александрович пишет:
«В жизнь европейского народонаселения, разумея это слово в пространном смысле, вторглась, под личиною благовидности и даже пользы, грубая сила; это — сила некоторых банкиров, деспотическое влияние коих в последнее время стало угнета-тельно отражаться на движении рынков, со всеми их промышленными предприятиями, и на цене денег; следовательно, оно переходит и на цену первых потребностей жизни, потому что ценою денег определяется стоимость содержания».
В той же статье он раскрывает причины и называет главных виновников того, что торговля в европейских странах не удовлетворяет должным образом потребности простого народа (по выражению Кокорева, не обеспечивает «связи с народной жизнью»). Главными виновниками такого положения, по Кокореву, являются биржевики-спекулянты, банкиры-ростовщики и крупные магазины с их лукавой рекламой и иными лживыми приманками:
«Выходит, что вся торговля нуждается в том, чего недостает в ней, то есть связи с народною жизнью. Эта связь может возникнуть только тогда, когда торговля примет начала строго нравственные и человеколюбивые. Кто же и где теперь может показать в Европе существование этих начал в торговле? Не банкиры ли, с их учетами и процентами и с их разнородными способностями: одни — с уменьем захватывать бумажные знаки часто на призрачно существующие капиталы; а другие — с уменьем поглощать все то, что обеспечивает эти знаки, то есть металл? Не биржи ли, с их азартною игрой и спекуляциями, совершаемыми по большей части без анализа предмета и без всякой справки с потребностью?
Неужели основание торговли в том, чтобы на повышение или понижение курсов, фондов и ценностей разных акций и облигаций, в один день богатеть или разоряться? Чем же это основание разнится от рулетки ? Такой порядок биржевой торговли в силах исказить нравы целой страны, невольно сообщая человеку отвычку действовать вдумчиво и разрабатывать предметы в глубине своих мыслей. От такой фейерверочной торговой деятельности вечно будет в результате один дым и копоть. В выгоде останется уже никак не народ, не страна, а только одни лишь проныры и пройдохи.
Наконец, не магазины ли выражают нравственное устройство торговли, с их театральною приманкой и ложным блеском, наполненные наполовину тем, без чего можно прожить целую жизнь, — и как еще прожить! — оставаясь здоровее телом и чище духом?»
Кокорев печально заключает, что Европа России не образец, ибо там, в сфере торговли и банковского промысла, нет ориентации на удовлетворение потребностей общества, нет должных нравственных опор:
«Нет, нигде в торговле Европы не видно еще тесноживительной связи с общею народною жизнью, следовательно, затем уже не видно и оснований чисто нравственных».
Исходя из этого, Кокорев полагает, что в России должна быть своя самобытная денежно-кредитная и банковская система, отличная от европейской. Он призывает власти ориентировать российские банки на кредитование реальной экономики, ограничив и запретив их участие в биржевых операциях. Кстати, учрежденный Кокоревым Волжско-Камский банк биржевыми спекуляциями не занимался. При жизни Василия Александровича банк преимущественно специализировался на кредитовании торговли и промышленности[14].
Кроме того, Кокорев выступает за развитие народного кредита, который был бы альтернативой банковскому ростовщичеству (частным паевым или акционерным банкам). В частности, в статье «Нужды и потребности» (1883) Василий Александрович рассматривает народный кредит как один из трех главных устоев российского государства (наряду с сельским хозяйством и твердым курсом рубля). Все эти устои в пореформенной России стали колебаться, нужно срочно их укреплять[15]. Для восстановления народного кредита Кокорев выдвигает идею создания Императорского Народного Банка:
«Но народный кредит должен явиться не от акционерного или паевого товарищества, а от учреждения именуемого: Императорский Народный Банк. И только этому Императорскому Банку народная жизнь должна быть обязана сообщением ей довольства создающего семейную тишину сердца, из которой слагается общая государственная тишина, не достигаемая без экономического благоустройства никакими другими мерами».
К сожалению, после смерти Кокорева учреждения, подобного Императорскому Народному Банку, так и не было создано. Но потребность в народном кредите в толще народной была столь велика, что он, вопреки сопротивлению фирмы «они», начал формироваться, но на иных основаниях. Речь идет о ссудо-сберегательных товариществах (ССТ). В сущности, идея «народного кредита» витала в воздухе уже в 1860-е годы. Говорят, что идея народного кредита, организованного не «сверху», а «снизу» — в форме ссудо-сберегательных товариществ (ССТ) — родилась в 1870 году в узком кружке экономистов, организованном князем А.И. Васильчиковым. Якобы она была подсказана им практическим опытом тогдашней Пруссии. Там же, в кружке князя Васильчикова, были проработаны детали проекта. Вот некоторые из них в изложении современного автора:
«В каждое такое товарищество вступало несколько десятков или даже сотен лично знающих друг друга мелких производителей, в основном, крестьян. Такая кредитная артель складывала паевые взносы и под круговую поруку членов занимала деньги у частных лиц или из земских "капиталов”, что куда проще, чем найти заем отдельному бедняку. Полученные средства уже сама артель ссужала своим членам под невысокий процент на небольшой срок (до года) на покупку лошади или коровы, семенного зерна, партии шерсти, из которой семья зимой будет делать шляпы на продажу, и т.п. Ссуды выдавались без всякого материального обеспечения, в порядке "личного" кредита, то есть в силу доверия к данному человеку. Паевые взносы были рассрочены и не превосходили 2-х рублей в год, что составляло всего лишь около 1% годового бюджета обычной крестьянской семьи. Чтобы не допустить превращения ССТ в кормушку дня кулаков, назначался такой же, как и в крупных банках, процент на вклады и вводилась неограниченная (то есть всем достоянием) ответственность членов по обязательствам товарищества. А это делало участие в нем для состоятельного крестьянина явно невыгодным и даже опасным. Решения о приеме и исключении членов, заключении и условиях внешних займов принимало общее собрание товарищества; все решалось без какого-либо участия волостного или общинного начальства» [16].
Как бы там ни было, но уже при жизни Кокорева народный кредит «снизу» стал пробивать себе дорогу. К концу 1870-х годов в России была почти тысяча ССТ. Но для громадной России (которую, к слову сказать, Кокорев называл не страной, а «вселенной») этого было крайне мало. Видимо, Василий Александрович не рассмотрел этих ростков народного кредита «снизу». Процесс пошел быстрее уже после его смерти, в 1890-е годы. В 1910-е годы число ссудо-сберегательных и аналогичных им товариществ (кредитные кооперативы, кредитные артели) перевалило далеко за десять тысяч. Они составляли три четверти отечественной кооперации, охватывая вместе с семьями участников почти четверть населения страны[17]. Однако Первая мировая война прервала дальнейший процесс развития народного кредита «снизу».
Ясно, что при существовании дороги в 50-х годах из Москвы к Черному морю не было бы ни высадки в Крыму неприятельских войск, ни севастопольского жертвоприношения с потерею флота, ни образования государственных долгов, порожденных Крымской войной! Кто возьмется исчислить все потери России, исходящие из той минуты, в которую решился вопрос о соединении рельсовым путем столиц, прежде соединения Москвы с югом?... Но перейдем к тому, что у нас на очереди: Казань и Сарапул, будучи соединены с Нижним, Волгой и Камой, могут без всякой потери подождать железной дороги, а если мы начнем строить сибирский путь с мостами, требующими 5-летних работ, и оставим в пренебрежении как скорое привлечение зауральских хлебов, так и проведение дороги по плодородной почве для водворения на ней всех малоземельников, то в смысле экономическом произведем второй Севастополь.
[1] Кокорев В.А. Миллиард в тумане И «С.-Петербургские ведомости», 1859. № 5.
[2] Арсений Андреевич Закревский (1783-1865) — русский военный и государственный деятель, генерал-губернатор Финляндии (1823-1831), одновременно министр внутренних дел (1828-1831), московский генерал-губернатор (1848-1859). Граф (1856). В 1859 году ушел с государственной службы по причине несогласия с готовящимися планами освобождения крестьянства.
[3] Попелъницкий А. Запрещенный по высоч. повелению банкет в Москве 19 февраля 1858 г.//Голос минувшего, 1914. № 2. С. 202-212 (http://niemoirs.ru/texts/ ZBank_GM14N2.htm)
[4] В учреждении банка кроме Кокорева участвовал купец l-й гильдии и промышленник Петр Ионович Губонин (1825-1894). Отметим, между прочим, что П. Губонин был партнером В. Кокорева и в ряде других проектов.
[5] В 1913 году собственный капитал банка составлял 18 млн. рублей. Другие показатели ВКБ (по состоянию на конец 1913 года): пассивы — 1,58 млрд, руб., годовой оборот — 21,8 млрд, руб., чистая прибыль — 5,4 млн. руб.
[6] В 1857 г. было 15 таких банков — в Вологде, Осташкове, Иркутске и др. (Энциклопедия «Русское хозяйство», статья «Кредит», с. 428).
[7] Цит. по: Антонов М. Капитализму в России не бывать! — М., 2005, с. 612.
[8] [44] Банк был создан на базе московского и петербургского ассигнационных банков (последние были учреждены в 1768 г. на основании указа Екатерины II о выпус-ке ассигнаций).
[9] Банк был создан на базе петербургской конторы Государственного банка для дворянства (последний был создан в 1754 г. и упразднен в 1786 г.).
[10] Энциклопедия «Русское хозяйство», статья «Кредит», с.430.