Annotation

     Старая обшарпанная, словно много лет ношенные тапочки, квартира наполнялась тихим плачем, доносившемся из-за белой косоватой двери. Сквозь тонкую щель слышались женские рыдания, слабые, отчаянные, воющие. Хриповатый голос то с надрывом поднимался, то затихал и стены вторили этому ритму. Полутемный коридор вел на кухню, сквозь стеклянную с разводами от неаккуратного мытья дверь просматривался мужской силуэт. Жилистая рука тянулась к губам, потом вновь опускалась – курил, курил и пил, а слезные волны словно не докатывались до его слуха. Потом тень медленно поднялась из-за стола и покачиваясь двинулась к двери. Рука шарила ручку, посыпались ругательства и дверь будто поддаваясь нелестным речам в свой адрес распахнулась, явив миру сие убожество сорока восьми лет.

     Фанис, так его звали, двинулся по стеночке в сторону коридора, примятые и третий день не мытые волосы лезли в глаза, стригся он также редко, но его давно не заботил внешний вид, тем более в стенах дома. Потому одежда соответствовала его замыленным в поту волосам, он шел, щупая стену грязными пальцами, замер на мгновение перед белой дверью, прислушался, чуть клонясь в сторону. Плачь стих и чьи-то уши слушали Фаниса через дверь. Он сам себе кивнул и пошел дальше. В темном коридоре он пару раз запнулся о чьи-то тапки, выругался, так что перекрыл всхлипывания за белой дверью своим басистым голосом, потом подслеповатыми глазами нашел вторую дверь, на которой висел старый плакатик каких-то певцов с азиатской внешностью. Фанис не знал кто это и чем они занимаются по жизни, временами гадал, а кто из них мальчик, кто девочка и бурчал по-стариковски, что времена нынче не те. Рука легла на дверь и толкнула.

     – Айхылу! – заревел он точно медведь разбуженный по среди зимы и прошел в комнату. Глаза резал свет, просачивающийся сквозь тонкие тюлевые занавески, Фанис привыкал, потом нашел расплывчатый силуэт дочери, которая сидела за ноутбуком на старом деревянном стуле и не замечала, кто нарушил её покой. Заметила она приход отца, только когда он влепил ей подзатыльник. Медленно, точно пойманный зверек, Айхылу повернула лицо к отцу, посмотрела на него раскосыми глазами и замерла в таком положение. В темных волосах путались нитки наушников, которые уцепил взгляд отца, и он рывком вырвал их из ушей дочери – всё в интернетах своих! – ревел он, бросая на пол наушники, Айхылу только и успела выдернуть их из ноутбука, чтобы он не полетел на пол следом. Второго такого ей никто точно не купит. Ноги Фаниса дали слабину от влитого в оплывшее тело алкоголя, он опустился на корточки, шумно дыша и посматривая пустыми глазами.

     – Что? – спросила Айхылу не вытерпев этого затишья. Она смотрела на полысевшую голову отца, где волосы жили отдельными островками, но и эти жалкие клочья он не удосужился помыть хотя бы раз с момента её приезда на летние каникулы. В нос ударил стойкий запах перегара, Айхылу поморщилась и закрыла ноутбук готовясь к тому, к чему готовилась всю жизнь, каждый божий день, но так и не привыкла.

     – Как в школе дела? – спросил наконец Фанис и Айхылу хотелось заржать как лошадь, едко так, колко, чтобы до его пьяного мозга дошло, о чем он спрашивает, но она сдержалась. Годами выработанная практика «не беси пьяного отца» работала и сейчас. Казалось, даже стены дома в периоды его запоев стыдливо затихали, лишь бы не дать повода этому получеловеку устроить тиранию домашним.

     – Пап, я в университете учусь, уже второй год – спокойно сказала Айхылу, наблюдая как отец удивляется, чешет зад рукой и смотрит на дочь с вопросом. Потом видимо память возвращается, а с ней возвращаются и его опасения.

     – По мальчикам там не шляйся, поняла меня? – рявкает он, отдохнувшие ноги просят движений, и он встает. Зачем он сюда пришел, Фанис не знает и не отдает себе отчета об этом уже с двух часов дня, как сосед по лестничной клетке пришел разобрать батареи на кухне. До батареи дело не дошло, оно замерло на том моменте, когда откупорилась первая бутылка водки. Сосед трепался о какой-то новой бабе этажом выше, часто повторял слово шалава, а Фанис кивал и глазел, как наполняется его отцовская кружка прозрачной жидкостью.

     – Не шляюсь – односложно отвечала Айхылу, мозг просил «уходи, иди пей, уходи». Она не шлялась, даже не ходила по свиданиям и не потому, что росла в строгой семье, а потому, что учеба была тяжелой, а в промежутках заполнялась работой. Беднота семьи словно переехала вместе с ней в большой город, холила и лелеяла её, ежедневно заставляя чувствовать себя неуместно в кругу одногруппников, что приезжали на своих тачках, делали фотографии на дорогие телефоны, а Айхылу пользовалась старой моделью, на которую если сделать фото, то потом один черт будет знать, кто на снимке. Да и непривычно она смотрелась в кругу белокурых красавиц, со своими черными волосами и узкими глазами. Очевидного булинга в группе не было, но невидимую стену Айхылу ощутила в первый же день. Может будь она поуверенней, то вписалась бы в круг новых знакомых, может если бы не забивалась в дальний угол и присматривалась к парням на первых рядах, у Фаниса бы появился повод отлупить дочь, но его не было, она была другой.

     Под ночь квартира зашумела. Айхылу просунулась в дверь и прислушалась. Шумела мать, отец по её догадкам пошел допиваться в злополучную восьмую квартиру, где постоянно собирались все сливки низов их дома. Мать больше не мешала ему пить, хоть и спорила, плакала, но руки в какой-то момент опустились, и она сдалась.

     – Айхылушь – позвала мать и Айхылу пошла на зов. Вошла в комнату и опешила. Горы вещей были разбросаны по всей комнате, мать суетилась между чемоданов – собирай вещи, быстрее – поторапливала мать. Ей было только сорок, но годы страданий давно стерли с её лица намеки былой башкирской красавицы. Сбежала она с Фанисом из родной деревеньки очень давно, пошла против семьи и Айхылу почти никого из родственников не знала, слышала о них от матери, но лично ни с кем не была знакома.

     – Куда мы едем? – спросила Айхылу.

     – Зухра-ханум тебя к себе заберет, а я пока разведусь и попробую отсудить квартиру – быстро говорила она – собирайся, Айхылушь, быстрее, пока он не пришел.

     – А учеба? – уточнила дочь и мать бросила на пол платье.

     – Ну до неё ещё три месяца, что ж ты сейчас то думаешь? – злилась мать своим слабым голоском – давай, бери всё и поезжай с первым же автобусом до Верхнегорска, там тебя мой двоюродный племянник подберет на машине, потом в Сибай. Давай, до автобуса два часа, надо успеть.

     – А ты куда? Он же прибьет тебя – спорила Айхылу.

     – Я у Нади поживу, не волнуйся, иди уже – мать пихнула её в бок и Айхылу вышла. Постояла с минуту в коридоре, раздумывая что такое Сибай, кто её таинственный двоюродный брат и чем всё это закончится. Хотела вернуться, но за дверью на башкирском выругалась мать и Айхылу покорно пошла собираться.

     Это походило больше на бегство, так быстро они с матерью никогда не собирались. Поскидывали вещи матери в газель, всё что успели унести, простились и Айхылу со своим скромным багажом отправилась на автовокзал. Такси под ночь стоило дорого, она сокрушалась, что с таким успехом можно было до Магнитогорска доехать на попутках, но мать с ней не советовалась, решила всё в одночасье и уехала к тете Наде, её давней подруге, а дочь выслала куда-то далеко, в полную неизвестность. Однако в этом были и свои плюсы – завтра она не увидит своего пьяного отца. Судя по размаху их пирушки, запой обещал быть долгим, а потом он будет ещё месяц отходить, месяц ломать его будет как щепку, так что лето в каком-то захолустье звучало лучше, чем в собственном доме.

     Под слабым светом ламп бесновались мотыльки и мушки. Платформа пустовала, ночь разливалась душным июньским воздухом, Айхылу сидела одна одинешенька, с дорожной сумкой и рюкзаком, разглядывая как облачко насекомых бьется о стекло лампы безутешно, безостановочно. Невольно она подумала, что и мать так билась с отцом уже много лет. Терпела, ведь у башкирок её рода так положено. Айхылу казалось, что этим намеренным заточением с одним мужчиной мать пыталась сохранить хоть каплю потерянной чести при побеге. Дважды замужние в её понимании были падшими женщинами, и она терпела, терпела и Айхылу невольно следуя их женскому девизу. Телефон завибрировал в кармане, на экране высветилось сообщение от незнакомого номера «будешь в Магнитке, позвони. Эльмир». Айхылу убрала телефон, вздохнула. Тело клонило в сон, но впереди ждало около семи часов дороги в тесном автобусе и какой-то Эльмир маячил на горизонте.

     Вскоре стали подходить люди, все сонные, они волокли за собой свои пожитки, становились на платформу и ждали один единственный ночной автобус до Магнитогорска. Айхылу рассматривала мотыльков, их стало как будто больше, точно легкая вуаль они окружали лампу с единственной целью – добраться до огонька и сгореть. Прибыл автобус, на платформу вышла тучная и злая женщина в форме, теребя в руках засаленные бумаги.

     – На багаж билет где? – громко говорила она какому-то старику.

     – Ась? Не слыхаю я – отвечал он. Айхылу стояла в конце очереди, люди роптали на старика.

     – Багаж, ба-гаж. Билет на него – повторяла хмурая женщина, тыкая бумагами в клетчатую сумку.

     – Ась? Вот билет – он достал большой лист и показал, женщина всплеснула руками, Айхылу усмехнулась, догадываясь, что билет ему купили онлайн и как непутевому распечатали, а о багаже никто и не подумал.

     – Да не тот! Идите на кассу…

     – Давайте я схожу – предложила Айхылу, старик мял в руках бумажку, не слышал, смущался.

     – Сходи, а то мы тут вечность стоять будем. Садись, дед, купят тебе – Айхылу подумала, что денег ей точно не выбить из этого деда, но отчего-то было плевать. Мать с детства закладывала в её голову мысль о том, что стариков надо уважать и помогать, даже если сама нуждаешься в помощи.

     Автобус тронулся, весь скрипя и покачиваясь. Свет погас, кто-то болтал, кто-то ужинал, так что по салону потянуло копчёностями. Айхылу не любила этот запах, так пахли попойки отца, и она весело отметила про себя, что завтра его уже не будет в её жизнь, но в глубине души понимала, что это временный разрыв. Не первый раз мать порывалась уйти, но делалось это всегда, чтобы вразумить алкаша-мужа, а значит пара недель в неизвестном ей Сибае и Айхылу вновь окажется на пороге отчего дома.

     – Я на входе на вокзал – говорила в телефон Айхылу, задорный голос обещал прийти с минуту на минуту – хорошо.

     Автобус прибыл в пять утра, тело холодило от прохладного ветерка, люди быстро разбредались по улицам, шумно, недовольно волоча вещи. Вокзал в Магнитогорске был большой и битком наполненный даже в эти ранние часы сомнительными личностями. Айхылу не пугалась, она два года жила в большом городе и привыкла к толпе. Больше она боялась, что в таинственном Сибае будут проблемы с интернетом. Это была её последняя связь с миром, с миром веселых подружек из общежития, с миром сплетен и пересудов, с миром приложений для знакомств, которые в её бытности стали приятным время препровождением. С некой тоской она вспоминала как в последний месяц учебы подружка и по совместительству соседка по комнате Олеся нашла себе после долгих свиданий статного и взрослого мужчину с которым отношения её начали быстро развиваться. Айхылу любила её послушать, как и остальных девочек с этажа. Эти слащавые истории любви, эти живые девичьи эмоции, завораживали, вызывали легкую зависть, и она слушала, она всегда слушала: мать, пьяного отца, подруг, а её обычно не слушал никто, да и рассказывать было особо не о чем.

     Наверно, а может и всецело эта поездка становилась самым ярким событием в жизни Айхылу. Не было под боком бойких подруг из города, что решали вопросы с бравыми молодчиками и помогали с поиском работы. Впервые Айхылу была отдана на откуп самой себе, но ещё не осознала всю ценность момента. Пока она только вылавливала в толпе случайных пареньков, гадая это ли её брат Эльмир или же нет. Было скучно, сонно тянулись мысли в голове, о том, как долго в этот раз продержит осаду мать, прежде чем не заскучает по отцу и всё не вернется на круги своя. Вечерние мысли, как здорово изменится её жизнь, сменились трезвым пониманием, что для серьёзных перемен в судьбе её семьи нужно что-то посерьёзней, чем вполне ординарный и привычный запой отца.

     – Айхылу? – спросил мужской голос, и она обернулась. Низкорослый парнишка, больше тянувший на подростка, смотрел узкими глазами с любопытством – я Эльмир.

     – Привет, да, рада знакомству – поспешила ответить Айхылу и начала поднимать вещи. Эльмир перехватил её сумку и бодро зашагал, петляя между людьми. Черные как смоль волосы топорщились смешным ежиком на его голове, ноги были обуты в обычные шлепанцы судя по истрепанному виду, повидавшие куда больше, чем Айхылу. Такой Эльмир был весь простой как три копейки, а солнце уже выглядывало на небе и обещало изнуряюще жаркий день.

     – Учусь в медицинском – уже в машине рассказывала Айхылу, которую Эльмир буквально заваливал пестротой вопросов.

     – Ого, так ты врач? – живо удивлялся он, выпучивая глаза на дорогу.

     – До врача мне ещё очень далеко – вяло отвечала Айхылу наблюдая серые улицы промышленного города. Где-то за рекой дымились точно отцовские сигареты трубы, люди спешили потоками на работу, прыгали в автобусы, забитые до отвала, а старая шестерка Эльмира катила по улицам урча точно изнежившийся на весеннем солнце кот.

     – А я вот техникум в Сибае заканчиваю. Девушку ищу. У тебя нет случайно свободных подружек? – он весело ей подмигнул, Айхылу покачала головой. Свободных подруг была уйма, только вот они её на смех поднимут, если она им в качестве кандидата предложит этого пацаненка. Нет, девочки из общежития ловили на свои удочки состоятельных дяденек, а не молодых ребят из глуши.

     – Нет, у меня мало друзей – отвечала она и глянула в телефон. Олеся уже написала ей целую прорву голосовых сообщений, но из уважения к родственникам Айхылу не читала, не втыкала наушники в уши, а продолжала вести ненавязчивый разговор.

     – О, в Басае полно у тебя друзей сыщется. Туда на лето много кто съезжается. Я поеду, братишка по отцу, две сестры, но они мелкие, школьницы все, но знаешь, веселые – он рассмеялся.

     – Басай? Я думала Сибай – уточнила Айхылу.

     – Не, сперва, конечно, в Сибай покатим, там родня уже стол накрывает. А жить то ты будешь у Зухры-ханум, в Басае. Барана наверно уже зарезали, беш будет жирный – он похлопал себя по тощему животу, Айхылу задумалась. Особой разницы между Басаем и Сибаем она не подмечала, потому что ни тот, ни другой не видела. Полагала, что это тоже какой-то маленький городок и не беспокоилась – беш любишь?

     – Люблю – кивала она.

     – А лапшу катать умеешь? – Айхылу умела, но не любила. Эти огромные лепёшки мать заставляла катать часами, потом они сушились по всей квартире, что и мухе сесть негде было. Это был целый ритуал и о дне варки бешбармака мать сообщала заранее, и вся другая работа по дому ставилась на паузу.

     – Умею – вздохнула Айхылу.

     – А я нет, зато разок от матери скалкой по хребтине получил – он рассмеялся, Айхылу усмехнулась с ужасом, знала она эти скалки – огромная палка длинною с руку и толщиною тоже с руку. Она прикинула насколько это больно получить такой по спине и решила, что Эльмиру досталось здорово – я понимаете-ли слепил одну лепёшку. А эт нифига не я был, младший Азамат пакостил. Вечно мне за него прилетает – ворчал Эльмир.

     – А ты живешь с родителями?

     – Конечно, мне от дома до техникума ехать-то фигня – Айхылу кивала, понимая, что перед ней сидит прообраз мамочкиного сынка, которых девушки её статуса студентки предпочитали обходить стороной – а ты на башкирском не говоришь?

     – Нет. А это проблема?

     – Не, ты что, молодняк весь на русском балакает, ну мы эти как их… – он задумался.

     – Билингвы?

     – Да, точно, они самые. А так может старики к тебе придерутся, мол чего башкирский не учишь, но ты кивай, да в голову не бери. Они так всем в уши льют, старики, чего с них взять. Картатай вообще на старости лет свихнулся, арабский вздумал учить и весь дом заставляет намаз совершать. Потому я к вашим с ночёвкой не суюсь – он рассмеялся, потом затих – нет, я по исламу, конечно, стараюсь жить, но терпиловки вставать в пять утра у меня не хватает. Потом вот, тоже состарюсь и буду коран читать – Айхылу кивала, вспоминая скромные традиции матери складывать ладошки после всякого приема пищи. В такие моменты и Айхылу подчинялась неведомым традициям, складывала ладошки лодочкой, с минуту, пока мать бормоча молится, смотрела на изгибы линий на ладонях, а потом как бормотание стихало делала движение будто умывается и весь стол вставал.

     – Там-то? Там карьер, вот от нашего района вообще рукой подать. Мы мальцами там лазали, но сейчас уже не интересно – рассказывал Эльмир, когда они въехали в таинственный Сибай. Город был уютным и удивительно чистым. Дороги не были забиты машинами, дышалось как будто бы легче – мы в поселок Горный, пока по всей родне проедешь, наверно уже к выходным в Басай поедем.

     – Тут наверно шахтеров много живет?

     – Да нет, уже нет. Добыча то почти на нет сошла. Так, по мелочи. Батя мне рассказывал, мол раньше белазы круглые сутки гоняли, отвалы, вон они, кстати, как горы росли на глазах. А теперь похерили, ну или добывать нечего, я хрен его знает. Но работы в городе мало – Айхылу смотрела как мимо прокатил грузовик грохоча пустым кузовом – не, это камаз обычный, белазы больше раза в три.

     В доме какой-то троюродной бабушки толклись люди. Айхылу, к её удивлению, встречали со слезами на глазах, все её обнимали, вели в дом по вязанным коврикам. Она осматривалась по сторонам, постоянно с кем-то здоровалась, отвечала про мать, и все женщины в унисон вздыхали, заслышав только намек на слово развод. Здесь были старики и дети, были молодые парни и девушки её возраста, но все как один приходились ей каким-то боком родственниками. На десятом имени Айхылу решила, что объем памяти в её мозгу заполнен и перестала пытаться запоминать, как и кого зовут. Башкирская речь лилась тут и там вперемешку с русской. Даже в процессе говорения в одном предложении могли стоять рядом русские и башкирские слова, так что иногда Айхылу улавливала смысл разговоров. Больше всего ей понравились две сестренки Ляйсан и Гузель. Погодки, одной шестнадцать, другой пятнадцать были так на друг дружку похожи, что казалось они близняшки. Шумные, смешливые, они сразу перехватили Айхылу в свои руки, споря по какой-то мелочи с Эльмиром и тот ушел в тень. Девушки были говорливы, всё про всех рассказывали, но силы Айхылу после ночной дороги были на исходе, хотелось спать, а впереди был только жирный завтрак, больше походивший на мировое застолье.

     – Мы каждое лето в Басае у бабули. Там мало, конечно, ребят нашего возраста, но есть. Много кто летом приезжает, а зимой там делать нечего – рассказывала Гузель.

     – А интернет там ловит? – спросила Айхылу.

     – Ну мэтеэс плохо ловит, но есть связь, конечно – кивала Гузель – Эльмир тебя повезет?

     – Вроде да – отвечала Айхылу, переваривая слово «мэтеэс», которое так и резало слух.

     – Да ты если что с нами поезжай, нас папа возит, хоть ни в этой чертовой шахе ехать.

     – Чего ты мою ласточку засираешь? – огрызнулся Эльмир и девушки прыснули хохотом. Айхылу улыбалась, усаживаясь за стол. Потом какой-то дед забормотал на арабском, долго говорил непонятные далекие слова, Айхылу изучала ладони, успокаивая себя мыслью, что у неё не «мэтеэс», а йота, а значит в глухой деревеньке будет не так уж и скучно, главное подальше от отца. Хотелось уже прослушать сообщения Олеси, позвонить Тане и узнать, как прошло её первое свидание с тем женатым мужчиной, в общем хотелось собрать сплетен и почувствовать себя причастной к тому, к чему по факту она никакого отношения не имела.

     Неделю, как пророчил Эльмир, Айхылу таскали по всем родственникам в Сибае. Она съела в общей сложности ни меньше пяти литров бешбармака, пару коробок чак-чака, может около банки сметаны и уйму всего того, от чего желудок, не привыкший к такой плотной кухне, заворачивался в узел, но корни, а точнее гены к концу недели свыклись с местными блюдами и Айхылу уплетала всё за обе щеки. В процессе она познакомилась, как ей казалось по крайне мере с пятьюдесятью ребятами и девушками её возраста, кто, как и все остальные приходился ей роднёй. Упреки по поводу незнания языка вызывали бурю споров, к которым она отношения не имела. Тут всегда оказывалась какая-то современная тетка лет сорока, что катила бочку на стариков и отстаивала свою позицию отсутствия острой необходимости изучать башкирский. Тетки были всегда разные, споры одинаковые.

     – И как он? – спросила Айхылу. Ночь клубилась дымом топленой бани, за забором лаяла собака соседей, а в доме бушевала в этот раз тетка Марьяна, что с горячим рвением отстаивала то, за что сама Айхылу даже не планировала бороться, а просто игнорировала.

     – Ой, он чудо, просто чудо! Я разведу его на новенький айфон. А Светку помнишь с нижнего этажа? Ну эта, у неё ещё губы накачены. Ну так вот, она говорят залетела от паренька с четвертого курса, какой-то пропойца, вообще не говори – Айхылу и не говорила, слушала разглядывая как мечутся мотыльки под крышей бани, где ещё горела одинокая лампочка – а ведь она говорила, что замуж только за богатого. Но мой, ну это просто рубь золотой. Цветы, ухаживания, в постели тоже всё ничего такое – Олеся хихикала, Айхылу задрала голову к небу и удивилась, здесь были видны звезды, куда лучше, чем в её родном городке – а Таня зря с женатым крутит. Вообще я этого не одобряю, что мало свободных мужиков, ну вот я ведь нашла. Вообще она головой не думает. Может он ей заливает, что уйдет из семьи, но всё враки. Ребенок все-таки.

     – Угу – протянула Айхылу не замечая, что рассказ её не так много трогает, как тот факт, что кроме Большой медведицы она больше ни одного созвездия не знает. Стало как-то стыдно за себя перед самой собой.

     – Но она говорит любовь, ага любовь. Ему лишь бы молодуху затащить в постель. Ей о будущем надо подумать. Я вот иногда так думаю…

     – Мы вчера с ним пять часов разговаривали. Представляешь, пять? – Айхылу не сразу осознала, что говорит уже не с Олесей, а с Таней, как-то выпал из её головы момент, когда сменились собеседники. Она напрягла мозги, пытаясь понять, чего лишнего ляпнуть с Таней нельзя, что можно было с Олесей – он меня понимает, как никто. Мне кажется, мы говорим на одном языке, он чуткий до эмоций.

     – Какой молодец – поддакивала вовремя Айхылу, гугля попутно названия созвездий и пытаясь их найти в небесной черноте. После ночной поездки неделю назад, ей ещё пару дней было по привычке интересно узнать все сплетни, но там речь шла о любви и деньгах, и она вспомнила как в общежитии отключала голову, чтобы не засорять себе мозг. Казалось, в её восприятие мог укладываться только один определенный уровень сплетен, который подруги регулярно превышали, потому срабатывал аварийный сброс и половины Айхылу и не слышала. А может не слушала потому, что сама такой жизнью не жила, ни там и ни здесь уж тем более. Здесь был ежедневный шабаш, родственник и бедные барашки, которых резали чуть не каждый день и Айхылу невольно думала, что её приезд для баранов не меньше, чем явление всех всадников апокалипсиса.

     – Олеся помешана на выгоде, она меркантильна до мозга костей. Мы с ней на днях поругались, она мне сказала, знаешь что?

     – Что?

     – Чтобы я башку включила, мол, с Вадиком будущего нет. Вот ты заметила, как она эти курсы саморазвития прошла, так прям считает себя великим оракулом – пыхтела Таня от злобы – мы говорили с Вадиком о многом. Он просыпается и пишет мне, засыпает и звонит или пишет. Всегда такой ласковый. Боже, он словно мой личный психолог, лечит мои травмы – Айхылу пыталась припомнить о каких именно травмах идет речь, но не смогла, Танина жизнь в её понимании была апогеем благополучия – Айхылу, это любовь, истинная любовь в словах.

     – О май гад – прошептала Айхылу выбираясь из машины. Басай был не просто деревней, он был по её меркам самой маленькой и самой оторванной от цивилизации деревенькой в мире. Эльмир прихватил её сумки, пнул ногой кривую дверь и она, истошно хрипя, захлопнулась.

     – Пошли, Зухра-ханум заждалась уже – позвал он Айхылу и они пошли к приземистому домишке, выкрашенному синей краской, которая давно выцвела и облазила, точно змея снимающая старую кожу.

     Перед домом стояли большие ворота с резными рисунками и неизменным символом Башкортостана – кураем. Айхылу с трудом открыла увесистую дверь и уставилась в маленький садик перед домом. Они прошли по узкой тропке, потом деревянные коричневые ступеньки и две двери, одна на веранду, а вторая в дом. За второй Айхылу ждало озлобленное лицо старухи, которое точно сошло со страниц детских страшилок и сверлило внучку мутными глазами. Эльмир болтал с бабулей, жал ей руку двумя руками, что-то приговаривая на башкирском. Айхылу неуверенно проделала всё тоже самое и села на какую-то скамью, покрытую вязанным ковриком. В доме была только одна комната и маленькая кухня, переходящая в прихожую.

     – Спать будешь на веранде, Зухра-Ханум там уже постелила. Комары наверно будут одолевать, но я те от моих принесу пластинки, с ними полегче – бабуля накрывала на стол. Старые чашечки, блюдца, расставлялись по цветастой клеёнке, которой на вид было лет сто. Узоры, цветочки, все они давно выцвели и Айхылу казалось, что она будет жить в антикварной. Черно-белые лица с фотографий на стене смотрели с упрёком, гулко стучали деревянные часы, а на плите посвистывал ржавый чайник.

     – А она на русском то говорит? – шепнула Айхылу.

     – Нет, ты че? Зухра-ханум даже на башкирском мало говорит, а русский и подавно не знает – Эльмир напротив был здесь как у себя дома, таскал пряники со шкафа, хрумкал печенье и Зухра-ханум радушно похлопывала его по спине, что-то приговаривая.

     – Замечательно – с отчаянием выдохнула Айхылу и села за стол. Какие-то слова на русском бабуля знала и за следующую неделю внучка поняла это только потому, что гоняла её бабуля по всему дому, только так, будто вымещала всю свою не вылитую злобу на тяжёлую жизнь и неизбежную старость. Только два дня Айхылу была гостьей, а все остальные как ей казалось именовалась рабом. Готовка, стирка, уборка, прополка грядок, всё было на ней, а бабка постоянно орала, тыкая в какой-то угол пальцем и Айхылу подчинялась. В голове голос матери шептал, что так и надобно делать. Теперь ненавистные листы теста Айхылу катала через день, сушила и варила уже до ужаса надоевший бешбармак, а вечерами звонила матери. Перед каждым таким разговором она порывалась сказать, что ей здесь не нравится и она едет домой, но потом вспоминала отца и взвесив все за и против решала, что лето на природе, пусть и с грозной бабкой куда лучше, чем тумаки от пьяного бати.

     – Айхылушь, он вчера приходил, трезвый как стеклышко – довольно щебетал голос матери в трубке телефона. Шла вторая неделя заточения Айхылу в деревне Басай – да-да, даже постригся. Спрашивал, как ты там.

     – И снова здравствуйте – саркастично сказала Айхылу – мам, ну мы же это проходили?

     – Мы много говорили, вспоминали былое. Надя, конечно, молодец, знает, когда слово вставить, чтобы поддеть его. Но я пока держусь, пусть маринуется – Айхылу трогала пальцами гнилой забор на краю огорода, думая с какой силой надо его толкнуть, чтобы он наконец рухнул и все несметные богатства грядок бабули пожрут козы. Эта мысль её веселила, а вот думать о том, что мать в очередной раз покупается на типичные ухаживания отца, не хотелось, ведь Айхылу знала, чем всё это закончится – Айхылушь, ведь мы любили, ведь мы были молоды. Я спрашиваю его, что же случилось, а он говорит демон попутал. Я его наставляю в мечеть идти.

     – Алкаш-исламист, что может быть лучше – ворчала Айхылу, зная, что в таком приподнятом настроении мать её просто не услышит.

     – Он пойдет, обещал пойти, Аллах даст, встанет на ноги. Работать устраивается, грузчиком, ага…

     – Что? – быстро спросила Айхылу – а он не работал? – дрожь пробежала по телу Айхылу. Её учеба оплачивалась из денег отца, он работал в вагоноремонтном депо, получал сносно и этого сносно хватало на год учебы. Конечно и мать зарабатывала, и Айхылу во время учебы, но внушительную долю вносил отец, так что слово грузчик разом выбило её из колеи.

     – Ну он потерял место. Мы ещё попробуем вернуться – «мы» пронеслось в голове Айхылу, вот это «мы» всё ломало, ей бы и хотелось, чтобы мать ушла с концами и в тоже время страшно было остаться без учебы, но теперь реальность вылететь из университета проступила на запотевших стеклах её жизни как никогда. Она выдохнула, собираясь с мыслями, быстро подсчитывая сколько накопила мать.

     – Мама, у тебя же отложено на будущий год?

     – Да-да, полная сумма, ты не переживай об этом – приговаривала мать и Айхылу успокоилась, дав себе зарок, что на будущий год будет пахать по полной, лишь бы не бояться вот таких вот моментов.

     – П-с-с – Айхылу встала в полумраке сада и пыталась разобрать кто стоит в воротах. Мягкая трава вдоль дорожки щекотала голые ступни и холодила ранней росой – п-с-с.

     – Что за п-с-с ещё? – спокойно спросила она и Эльмир захихикал – я тебе не кот, чтобы на пс отзываться.

     – Да тихо ты, бабка проснется и весь пух из меня выбьет – ворчал Эльмир и потянул Айхылу за ворота.

     – Ну чего? Вообще хрен она проснется, хоть в колокол бей.

     – Да ага, когда не надо она всегда просыпается.

     – Когда не надо она и русский понимает – поддакивала Айхылу, вспоминая как выматерилась при бабуле и получила леща.

     – Мы это в бане у Мухамедшариповых собираемся, пошли, там самогон – Айхылу взвешивала ровно пару секунд, насколько ей это интересно и кивнула.

     – Ща, телефон…

     – Да ага, она сразу просечет. Ой, не помрешь ты без своего телефона.

     В бане было жарко и душно, топленная вечером для домашних, ночью она набилась молодняком, понаехавшим к родственникам. Айхылу сразу уволокли в дальний угол сестры Гузель и Ляйсан, обе хихикали, подмигивали.

     – Да не самогон, а водка – говорил какой-то парнишка, на вид ему было лет шестнадцать и как догадывалась Айхылу это был очередной её родственник. Все здесь были моложе неё и она, как всегда, казалась сама себе не к месту. Парнишка загорелый до ушей, хлебнул, закашлялся и передал бутылку дальше. Парни пили, болтали, обсуждая планы поехать в следующие выходные в Сибай или Баймак и прорваться в модный клуб. Девушки тоже изъявляли желание проникнуть на взрослую тусовку.

     – Это Замир, он с другой деревни, на моцике приехал. Не родня – шептала Гузель показывая глазами на того самого парнишку.

     – Он мой – злобно прошипела Ляйсан.

     – А чего сразу твой? Ты что его забронировала что ли? – обижалась Гузель – он классный, водку привез и нас позвал.

     – Ага, он часто сюда приезжает. Ага, спасибо, Замир – ласково сказала Ляйсан принимая бутылку и прыщеватые щечки покрылись румянцем.

     Пить чистую водку девушки не смогли, так что парни думали, как бы им помочь с этим делом. Айхылу тоже не спешила пить огонь-воду, потому что воняла она так, что тошнило.

     – Надо разбавить водой, сбегай в дом – скомандовал Замир.

     – Да меня сразу погонят, а ещё водяру учуют и прибьют – отнекивался Эльмир.

     – А тут пусто – с грустью сказала Гузель заглядывая в бочку, где хранилась холодная вода для бани.

     – Ну так топились сёдня, конечно, там пусто. Можно до колонки дойти, но это на том конце деревни, да и ночь… У нас насос сдох.

     – А у остальных чего? – спросил Замир.

     – К Айхылу нельзя, Зухра-ханум бес, ей Богу, а у соседей водокачки во дворах. Че я тебе средь ночи полезу в чужой двор? Ещё пальнут в зад солью – причитал Эльмир на манер местных мужиков.

     – Ну давайте сходим до колонки – предложила Айхылу и все посмотрели на неё как на дуру.

     – Я не пойду, а то на Луну украдут – бросила Ляйсан, парни похихикали.

     – Да далеко идти, темно, пока дойдем… – отвечал Эльмир и чесал затылок – пейте так.

     – Вот сам и пей! Мне бы хоть запить чем – обижалась Гузель.

     – Да боже ты мой, детский сад – Айхылу схватила первое попавшееся ведро и пошла на выход.

     – Да стой! Ты что, примета плохая – остановила её Ляйсан встав в проеме низкой деревянной двери.

     – Какая ещё примета? Я не верю…

     – С пустым ведром, да ночью по воду – бормотала Ляйсан как бабка-ведунья – парни, а че вы?

     – Меня дядя пасет, мне только до бани и до Айхылу можно, а Замиру вообще лучше здесь не светиться, он, итак, в тот раз подрался – отвечал Эльмир, Замир активно кивал, не местный, таких тут не любили.

     – Ну вот, значит иду я.

     – Нет! Украдет! – завопила Гузель – будешь на Луне жить – Айхылу смерила её подозрительным взглядом раздумывая, как давно эти две сестры свихнулись, по её понятиям, они спятили ещё при рождении – Зухру по воду погнали ночью, и демон украл её на Луну – парни ржали в голос, Айхылу взяла ведро и вышла.

     – Господи, дурдом – бормотала Айхылу шагая по пустынной и слабо освещенной улице. Ведро тихо поскрипывало в её руках, она шла, огибая крупные камни на грунтовке, размышляя, когда здесь положат асфальт и положат ли. Казалось, что в Басае никогда не будет нормальных дорог, зато будет куча поверий, по типу такого, что рассказали сестры – украл бы он мою Зухру, вот бы житье началось – шутила она для себя самой. Улица безмолвствовала, здесь жило полно стариков, кто привык к рабочему режиму, ложился рано и вставал рано, будто было хозяйство, будто были коровы, которых с утра надо доить и гнать на выпас. Айхылу шла, разглядывая милые резные рамы окон, это ей нравилось, вообще плюсов здесь было много, красиво, тихо и все какие-то по-деревенски простые, без замашек на дороговизну, без претензий, все были как-то по-особенному равны. Она прошла маленькую школу и вспомнила ту старую колонку на краю деревни – м-да, далеко, ну ладно.

     Колонка была ржавая и Айхылу всем весом налегала на железную ручку, но та не поддавалась.

     – Да блин! – выругалась она и попыталась снова. Ничего не выходило, она даже разок пнула ручку, не от злобы, а в надежде, что ржавчина где-то отпадет и дело пойдет на лад. Не отпала, ручка намертво застряла в одном положении. Айхылу чесала голову, глядя в непроглядную темноту за деревней – вот и выпили – подытожила она, взяла пустое ведро в руку и подняла. Слух уловил странные звуки, Айхылу обернулась и замерла. По грунтовой дороге медленно цокая копытами шел черный конь, а на нем наездник. Айхылу сглотнула ком, на ходу выдумывая причину чего она делает на другом конце деревни с пустым ведром в такое время. Конь повернулся боком и остановился, наездник всматривался в Айхылу, Айхылу изучала его, но он был слишком далеко, и она только поняла, что это весьма странно разодетый мужчина. Будто большой ковер висел на нем цветастый плащ и что-то внутри ёкнуло.

     «Зухра осталась одна-одинешенька, а мачеха её страшно невзлюбила – лилась старая башкирская сказка с уст матери. Айхылу куталась в одеяло и сонными глазами смотрела на маму – заставляла работать и днем, и ночью. Соседки жалели сиротинушку, подкидывали ей хлеба, да кумыс наливали, но к мачехе девочки не лезли, не гоже в чужой дом нос совать, да и побаивались её. Так Зухра и жила, ночами утыкалась в душистую подушку и плакала горючими слезами. Звала мамочку, просила забрать к себе, просила послать за ней ангелов небесных и закончить её страдания. Мамочка не слышала её, давно она оставила свою малышку и не ведала как живется сиротинушке под крышей злой мачехи. Однажды Зухра так забегалась за скотом, что забыла в дом воды снести. Так разгневалась в ту ночь мачеха, схватила коромысло, сунула Зухре и приказала идти набрать воды. Зухра просила не пускать, ночь на дворе, страшно, но мачеха не слушала её и выгнала из дому, бросив к воротам два ведра и говорит, чтоб домой без воды не возвращалась. Шла Зухра по улице, озиралась по сторонам, на каждый шорох сердечко её замирало от страха. А над степью лик Луны поднялся, ясный, полный такой, будто упился он кумыса и плыл себе среди звезд.

     – Спасибо, месяц, друг мой, без тебя совсем бы сердце в пятки ушло – благодарила его Зухра. Месяц молчал – тяжко мне живется, месяц друг мой, тяжко, не могу я больше. День и ночь работаю, руки в кровь стираю, а мачеха всё недовольно. Да что я ж впрямь так виновата, что на свет божий родилась? Друг мой месяц, забрал бы ты меня к себе, забрал, души бы в тебе не чаяла, бешбармак бы варила самый вкусный, кумыс бы лила тебе на уста самый крепкий…»

     Айхылу посмотрела на небо и вздрогнула, полная Луна стояла над Басаем. Копыта коня звонко застучали, приближались. Она перевела взгляд и сердце ухнуло где-то в груди и упало на самое дно худощавого её тела. Конь скакал, стуча копытами, наездник нагонял и Айхылу со страху бросила ведро и метнулась в кусты не разбирая дороги. Такого страха Айхылу давно не переживала, ей бы кричать, звать на помощь, но так она бежала, что воздуха в груди не хватало даже пискнуть. Она ринулась в кусты малины, ветки хлестали по лицу, она бежала дальше, врезалась со всего маху в трухлявый забор, перелезла, запуталась в ногах и рухнула на мягкую землю грядки. Где-то вдали завыла собака, за кустами нервно стучали копыта и Айхылу лежала без движения и без единого звука, боясь даже вздохнуть лишний раз.

     – Нет у нас в деревни лошадей, корова наверно – спорил Эльмир, Замир хохотал за его спиной, созерцая как Айхылу вся в земле и траве явилась бледнее белого полотна бумаги и рассказала, что сам демон Луны гнался за ней по безлюдной дороге.

     – Да лошадь, мать твою! Я что лошадь от коровы не отличу по-твоему? – спорила Айхылу. Пока она носилась по деревне, пока добралась до бани, те уже откопали воды и знатно наклюкались, так что теперь всех веселила история Айхылу, даже две сестры смелись, ехидно поглядывая на Замира.

     – У Замира в деревне есть конюшня, но это капец далеко. Кто ночью сюда на коне ломанется? – не уступал Эльмир. В ту ночь Айхылу раз десять вставала и ходила по веранде вглядываясь в окна, из которых просматривалась улица. Кусала губы, убеждала, что это просто какой-то бред и вздор, и легенды эти все чушь, но уснуть не могла. Мозг вспоминал каждую деталь: черный конь, ретивый, сильный, он гнал во всю прыть и к ней; наездник, почему-то не похожий на башкира, потому что Айхылу казалось, что волосы его были точно пеплом посыпаны, а глаза серые и большие.

     – Сперли ведро, не, ну надо же? Кому тут это ведро то мешало? – возмущался Эльмир на следующее утро. Айхылу сидела в тени забора, рвала травинки и стыдливо смотрела в синие раскаленное небо. Теперь было отчего-то стыдно, что так она ломанулась в кусты, так испугалась и почти поверила в местные байки.

     – Может он просто ехал по своим делам. Вот он наверно опешил – усмехнулась Айхылу и тряхнула головой, представляя с каким шоком смотрел на неё наездник, когда она махнула в непролазные кусты, а потом точно ниндзя перелетела через забор – как ещё забор выдержал?

     – Вот, вот он и спер. Точно не местный, наши у своих воровать не станут – Эльмир прохаживался вдоль забора, они ждали бабку, та желала ехать в соседнюю деревню за кумысом и Айхылу как её раб обязана была сопровождать, а Эльмир, как её пособник отвезти. Тут же нашлись ещё попутчики, деревня словно жила одним единым сознанием и к обеду собралось три машины, стариков и молодняка, желавших прокатиться в жаркий денек до соседей и закупиться кумысом, потолковать, а может даже выпить.

     Бабка всех торопила, будто они опаздывали на важное мероприятие, хотя именно она и стала причиной задержки, потому что всё ей было не так. Айхылу даже не вникала в её сбивчивые окрики, таскала яйца, которые они планировало вручить какой-то подруге бабули в той деревни, натягивала платок на голову, чтобы не напекло и к часу дня делегация наконец выдвинулась. В машину Эльмира набились ещё и Гузель с Ляйсан и их тетка Зифа, болтливая, смешливая женщина сорока лет, лепетал всю дорогу о том, что муж с вахты привез ей в подарок шубу, а куда она в шубе летом пойдет не сказал. Проблема была серьёзная, бабка поучала молодую тетку на башкирском, а та всё смеялась и продолжала болтать.

     – Вот эти троя братья Мустафины, это их отец коней держит, голов сто наверно – рассказывала Гузель тыкая пальцем в сторону троих взрослых парней, что вышли встречать гостей. Все здоровались, вели народ под крышу ангара. Айхылу озиралась, ища глазами сама не зная кого. Лошади блуждали за забором, криво собранным из гнилых жердин, щипали жухлую траву и все были на одно лицо, как сказала самой себе Айхылу.

     – Красивые они, старший уже женат, он в городе живет. Младшие работают, тоже в городе, в Сибае, но вроде не женаты. Вот тот что помладше вообще хорошенький – указывала Ляйсан на паренька, что нес две бутылки кумыса, который Айхылу на дух не переносила, но пила, стоило бабуле зыркнуть на неё своими дьяволиными глазищами.

     Младший и впрямь был хорош собой, высокий, мускулистый, с орлиными носом и глубоко посаженными глазами, но Айхылу было не до него, потому что вокруг началась суматоха. Вскоре вышел хозяин дома, почти все болтали на башкирском, громко смеялись, а Айхылу стояла в стороне, пока две её сестры подбиралась к троим братьям. Эльмир уже упивался кумысом, на моложавых усиках оставалась белесая полоса.

     – Оботрись хоть – указал ему на губы Айхылу и Эльмир послушно утер лицо краем рубашки. Солнце припекало, стрекотали кузнечики, а народ всё никак не мог наговориться, потом мужчины пошли смотреть лошадей, а Айхылу дернула какая-то незнакомая женщина.

     – Пошли, стол накроем, мужикам выпить надо – как потом выяснилось это была жена хозяина дома. Для неё не составило труда припахать Айхылу к работе, и та уже вовсю катала тесто в душной кухоньке в большом деревянном доме – ты Дильмухометова будешь?

     – Ага – поддакивала Айхылу стирая пот со лба.

     – Хорошенькая ты, вся в мать, такая же красавица. А чего на башкирском не говоришь? – ласково спрашивала женщина, в дом зашел младший из братьев – водку принеси с погреба – скомандовала она и он тут же вышел – ишь ты, то его в дом не загонишь, то сразу приперся – она подмигнула Айхылу, а та только поняла, что тема языка отпала сама собой и продолжила катать.

     – Я так скоро свою забегаловку открою – ворчала она себе под нос, когда женщина ушла на двор, созывая гостей к столу – бешбармак от Айхылу, а че, звучит.

     – Тебя Айхылу зовут? – спросил мягкий голос за спиной, и она обернулась. Младший из семьи Мустафиных стоял перед ней с довольной усмешкой на губах. Широкоплечий, высокий, он не походил на тех башкир, каких привыкла видеть в Басае Айхылу, но не это её смущало, а то, как разило от него мужицким потом.

     – Да – кивнула она и продолжила.

     – Меня Ринат зовут. Ты надолго в Басае? – Айхылу задумалась. В последний разговор с матерью было ясно, что отец применяет все возможные уловки, а значит срок её заточения может быстро подойти к концу.

     – Не знаю, как мать скажет – отозвалась она и он встал рядом.

     – Умело катаешь, как моя мать. А мы тут собирались в выходные в Сибай, поедешь с нами? – дверь хлопнула и дом оживился. Вопрос остался без ответа, если с кем Айхылу бы и поехала в Сибай, то точно не с ним, скорее с Эльмиром, тот был молодой, строил из себя не весть какого взрослого и серьёзностью от него так и несло.

     – Давай на улицу, под навесом поставим, тут не влезем – спорил глава дома, и Айхылу уже поняла, что всё наваренное будет таскать на двор.

     – Ну давай, черт тебя побрал! Айхылу! – крикнула его жена и народ вывалил на улицу. Мужчины несли столы, скамейки, вокруг выставленных блюд уже вились мухи, но никого кроме Айхылу это не волновало, да и её тоже, она бегала от дома до навеса без конца и раз пять ударилась ногой о неудобный порожек.

     – Чего они рассказывают? – спросила Айхылу у Эльмира, когда стол неприятно притих и все слушали женщину, хозяйку дома.

     – Да про этого, местного дурочка – отвечал Эльмир шепотом, жуя конину – он это, короче, Сашка его зовут. Ему лет двадцать наверно, ну постарше меня будет. Он короче с войны вернулся – глаза Айхылу округлились.

     – А не рано то ему?

     – Да там такая чушь произошла. Он должен был на учебу ехать, а тут отец слег, и он за ним давай ухаживать. Мать то одна не справлялась, больная вся. Ну и этот Сашка профукал свою учебу и вылетел из ВУЗа, а потом повестка пришла. Отца только схоронить успел, как его забрали. А это было ну той осенью, когда всё началось. Бардак был, чего-то там напутали, и он вместо обычной службы поехал на линию фронта – Айхылу опустила глаза в чашку и покачала головой. Были такие редкие случаи, когда началась мобилизация и какие-то парни первогодки случайно попадали в самое пекло – а мать че, ну служит и служит, тут народ такой, вопросов не задает, да и муж помер не до этого было. Через полгода от него звонок, там ведь им не давали мобильники, но видимо как-то изловчился малый. И говорит, так и так, я под таким-то поселком, забери. Ну мать и понеслась в военкомат выяснять, как так он первый год служит и там. Пока бумаги подняли, пока разбирались уже и год прошел, а он не звонит, не пишет. Те видать тянули, косяк замять пытались, ну местные, чё тупые все, намудрили. А через полгода его ранило, ну хрен его знает, где и как. Осколочное вроде, пол лица в шраме, большой такой, на всю щёку, говорят ему челюсть раздробило, но его в городе выходили, но он хромает, до сих пор правую ногу подволакивает – Айхылу осмотрела стол, все сидели с грустными лицами, кивали на слова женщины, а она даже прослезилась – так вот, а мать то как его увидела, так и померла.

     – Как так?

     – Ну сердце, не знаю, ты ж у нас врач. Ну вот он один и остался. А он же русский, приезжие они были. Тут у него родни почти нет, а те, что есть далеко. Больной весь, пришел сюда работу просить, ну тетя Махзума сжалилась, и взяли его на конюшню. Вот так и живет при Мустафиных, у него дом тут на краю деревни. Они раньше хорошо зарабатывали, пасека у них была большая, там за холмом. Мы все у них мед брали, хороший, густой такой, а потом отец у него раком заболел и всё они продали, весь бизнес ушел, тю-тю. Жестко он говорят болел, от боли орал, но я тогда уже в городе учился, а так по сплетням от теток узнавал, чего да как.

     – Я его знаю – шептала Гузель, подслушав рассказ Эльмира – он ведь не говорит совсем.

     – Ну как не говорит – спорил Эльмир – говорит, ну просто он в школе заикой был, а после службы видать совсем поехал и вот тетя Махзума сейчас и рассказывает, что он двух слов произнести не может, мол до следующего лета ждать можно, пока он предложение целиком скажет – Айхылу снова осмотрела стол и поймала на себе хитрый взгляд Рината, рассказ его очевидно не взволновал, а вот она была тронута, подумав, что ей жаловаться не на что.

     – Да он чокнутый, мой батя его видал разок, говорит рожа страшная, ходит в рванье и молчит, даже не здоровается. Всё время за лошадьми ходит – причитала Гузель.

     – Ну попробуй нормальным оттуда вернуться, хоть живой остался и то хорошо.

     Встреча затянулась, старики напились, Айхылу мыла посуду в закатных лучах солнца возле большой бочки. В холодной воде руки заламывало, она часто вставала, разминая спину и потирая ладони. За забором мирно прохаживались лошади.

     – Айхылушь, милая! – крикнула тетя Махзума и Айхылу закатила глаза, выругалась про себя блаженным матом и обернулась – снеси в дом Сашке, а то он сегодня не ел, только приехал – она показывала на большую чашку с мясом.

     – Хорошо – кивнула Айхылу и пошла.

     Любопытство, а может жалость снедали её. Деревенских дурачков она ни разу не видела, а Эльмир и сестры уже столько ей баек рассказала про Сашку, что нельзя было её удержать от этого задания.

     – Хорошая у вас внучка, хорошая – говорила Махзума бабуле, та кивала и сжимала кулак показывая, как держит молодую девушку в ежовых рукавицах.

     На веранде Айхылу столкнулась с Сашкой нос к носу. Он выходил, она входила и оба встали в проходе. Серые глаза смотрели на неё с подозрением, Айхылу изучала его шрам, жутковатый, он пересекал всю левую щеку до самой скулы. Тонкие губы сжимались, будто пытались удержать в себе слова, которые он и сказать то не мог. Пепельные волосы лезли в глаза и Айхылу вздрогнула, вспомнив ночь, полную Луну и звонкий цокот копыт.

     – Тетя Махзума просила… – она не закончила, как Саша взял из её рук чашку, развернулся и пошел в угол веранды, к столу. Айхылу следила за ним, он шел хромая на одну ногу, растрепанные волосы торчали во все стороны точно солома. Он сел, бросил на неё беглый взгляд и кивнул.

     К ночи молодняк собрался за баней. За баней пахло сыростью и конским навозом. Айхылу сидела на корточках прижавшись спиной к бревенчатой стене, Ринат стоял подле и деловито курил сигарету. Эльмир и сестры стояли рядом, но курить не решались и не спрашивали Рината как старшего научить их.

     – В Сибае новый клуб открыли, надо сгонять. Мы с братом поедем – горделиво повествовал Ринат, сестры переглянулись, в темноте ночи едва-ли кто мог рассмотреть их горящие глаза – Айхылу, ты же совершеннолетняя, поедешь? – спросил он.

     – А сколько ему? – туманно спросила она и Ринат не понял, но понял Эльмир, так как весь день они только и делали, что обсуждали местного дурочка Сашку.

     – Двадцать вроде, Ринат, ты ж с ним учился? – спросил Эльмир.

     – Не-а, я на год младше был, но мы с ним часто на региональные олимпиады ездили. Батя вечно говорит, что башковитый был Сашка, если бы не этот случай. Так бы год отслужил, да учиться пошел. Но тогда такой сумбур в военкомате был, грех не накосячить. Жалко его, хотя он и в школе мало говорил, он заика с детства, со своими мог ещё болтать, но, чтобы там при большой толпе, на линейке, не-а, там он только мычал – Ринат усмехнулся, потом лицо помрачнело – а чего ты спрашиваешь?

     – Да интересно просто – быстро ответила Айхылу – у меня никого из знакомых не призвали – Ринат присел рядом с ней на корточки, затушил сигарету.

     – Тронулся он, ничего интересного. Ночами может коней воровать и катается по деревне, как больной. Давеча соседку чуть до инфаркта не довел, говорит пошла в туалет ночью, а тут он, за домом проскочил. Мы ещё поржали, что она наверно и не донесла – все прыснули тихим смехом, Айхылу покачала головой.

     – А до нас он не ездит? – спросила она, когда смех прекратился.

     – Не, ты что? Батя ему шею свернет, так коня загнать, далеко ведь. Да тем более по темноте, какой дурак поедет, тут-то по деревне свет хоть есть, а дальше по дороге тьма. Вот ночью поедете, посмотришь. Хоть глаз выколи, ни зги не видно.

     Слабый свет уличного фонаря проникал сквозь тюль на веранду и расписывал стену и потолок тенями узоров. Под потолком клубился дым от зажженной для травли комаров спиральки – подарок Эльмира. Комары и правда дохли, но попутно дымок изводил и Айхылу, она массировала виски пальцами, гадая от спиральки болит голова или от тяжелого дня на конюшне. Где-то в углу пищал последний выживший в этом кумаре комар, что было даже странно, потому что грешным дело Айхылу думала, что сама надышится как в дурно топленной бане и помрет от удушья. Она медленно встала, взяла пальцами остатки спиральки и затушила в маленькую пиалу с водой. Спиралька прощально пошипела и стихла. Стих дом, только где-то далеко выла собака, прерываясь на пару минут, а потом снова пела свою никому неизвестную песнь. Айхылу забралась на постель, закуталась в одеяло и достала телефон. Сообщений не было, сегодня обе её подруги дали передышку и были заняты устройством личной жизни. Экран погас, тело обмякло и улеглось в скрипучую постель. Сон не шел, серые глаза дурочка Сашки смотрели на Айхылу из темноты. Она думала, представляла, что он мог пережить там на фронте. В мыслях она не сразу поняла, что за окном кто-то ходит, перебирает ногами по грунтовке, будто топчется на месте.

     – Что за… – прошептала Айхылу и прислушалась. Глаза быстро расширились и последние намеки на сон улетучились из головы. Знакомый до дрожи в коленках звук разносился по ночной улице. Цокот копыт ретивого и нетерпеливого коня перебирал аккорды на пыльной дороге. Айхылу резко села, осторожно отодвинула тюлевую занавеску до маленькой щелки и глянула одним глазом за окно – ох – вырвалось из её груди, и в какой-то момент она чуть было не перекрестилась, но потом вспомнила, что вроде как не христианка и снова прильнула к стеклу и стала присматриваться.

     Черный статный конь топтался на дороге, ноздри вздувались в нетерпении, кожа лоснилась от капелек пота. Конь поворачивался то в одну сторону, то в другую, наездник слабо тянул поводья, пытаясь утихомирить разгоряченного коня.

     – Саша – прошептала Айхылу, когда конь обернулся по кругу и лицо наездника показалось в лучах фонаря. Он смотрел своими серыми глазами на дом, лицо было спокойное и задумчивое. Тонкие загорелые руки торчали из широких рукавов, дергая временами поводья. На плечах висел тот странный плащ сшитый словно лоскутное одеяло из множества кусочков разноцветной ткани. Конь снова обернулся, Айхылу разглядывая узкие плечи паренька, припоминала какого роста Саша, ей казалось высокий, почти на две головы выше неё, но худой как щепка. Конь снова сделал нетерпеливый оборот и серые глаза будто заметили за пыльным стеклом Айхылу и вперились, не моргая – ой – пискнула Айхылу и зарылась в одеяло боясь даже вздохнуть. Знакомый страх с примесью странной игривости обуял душу. Копыта цокали, в доме громко тикали часы и дышала бабуля, чей сон сегодня был крепким как самогон, привезенный от Мустафиных.

     До двух часов ночи Айхылу слышала цокот копыт под окнами, потом они начали удаляться, и она быстро села и выглянула в щелку между тюлевыми занавесками. Конь с наездником медленно удалялись по улице в темноту степей. Цокот стихал, пока улица не смолкла окончательно.

     – Света выходит замуж за Пашу! Да, прикинь, за Пашу – Айхылу слушала едкий смешок в трубке, утро началось с Олеси. Паша был на четвертом курсе, прилежный ученик, скромный парняга, а Света была первой красоткой общежития и в маленьком мозгу Олеси этот союз вызывал только смех – она не беременна, она просто за этого прохиндяя замуж собралась, нет, ну ты веришь?

     – Верю, да он и не прохиндяй, он хорошо учится – отвечала Айхылу и трубка стихла, Олеся привыкла слышать поддакивания от обычно податливой подруги и была озадачена сменой настроения – я рада за неё, он хороший парень – Айхылу сонно зевнула и откинула край одеяла.

     – Хороший, ну, будут вдвоем жить в сраном общежитии – бросила обиженно Олеся, не найдя желанной поддержки.

     – Ну так и ты в общежитии живешь – поддела её Айхылу, вставая и потягиваясь, по телу скользила белая старушечья сорочка, почти до самых пят – подарок бабули, который приходилось натягивать всякую ночь.

     – Пока, это только пока я живу здесь, но у меня есть шанс прорваться в лучшую жизнь, потому что я головой думаю. Кстати, у меня новый айфон – весело добавила она, Айхылу дернула плечами, руки непривычно ныли от работы.

     – Здорово, поздравляю – равнодушно ответила она, ещё не замечая, что этот новый мир вокруг неё изменял реальность, ценности брендовых вещей плавно уходили на задний план.

     Эльмир задумчиво чесал затылок глядя на повалившийся забор, на голове была старая потертая кепка какой-то неизвестной американской команды по бейсболу, которую здесь в Басае никто не знал. Айхылу бегала за забором по пустырю и гоняла, коз под боевые окрики бабули.

     – Ну, поднимай! – крикнул Эльмир.

     – А я что делаю? – отвечала Айхылу напрягая все мышцы какие были в её теле, чтобы поднять трухлявый забор. Когда-то она мечтала, чтобы он наконец свалился и все несметные богатства грядок пожрали козы, но пытливый и обиженный ум не учел одного момента, что все последствия такого события придется убирать ей – тяжелый блин!

     – А то! – сдавлено поддакивал Эльмир и забор наконец встал – держи, чтоб не упал! Я прибью пока эту сторону.

     – Ну конечно, что может быть проще, чем держать пятиметровый забор! – возмущалась Айхылу, пытаясь удержать в равновесии забор, который так и норовил завалиться снова, погребя под собой маленькую девушку – бегом давай! – просила она, молоток стучал, Айхылу щурилась от палящего солнца, небо синей бездной смотрело на неё – ну ни единой тучки. Тут дожди то хоть бывают?

     – Бывают, бывают прям бури, деревья валятся – сказал Эльмир и пробежал к другому краю забора зажав в зубах ржавые гвозди. Снова застучал молоток – отпускай! – Айхылу осторожно отпустила забор и отошла – стоит вроде.

     – Вроде да. Надолго ли? – она обернулась на пустырь, козы возвращались на свои угодья, поглядывая с интересом в их сторону – пошли отсюда! Вот твари, всю морковь сожрали, всё обосрали – Эльмир подошел к ней и встал рядом, щурясь в сторону первейших врагов Айхылу и бабули.

     – К реке щас пойдут.

     – Этот ручеек вы рекой называете? – усмехнулась Айхылу.

     – Это щас ручеек, а по весне знаешь как разбухает, ух, прям. Забор надо менять, он давно сгнил, опять свалится.

     – Ну это уже не ко мне, я тебе где стройматериалы тут найду? – Айхылу развела руками – бабуля вроде звонить пошла кому-то, может кто из города из родни приедет.

     – Может. Батя меня на выходные на покос гонит, не поеду я в Сибай – расстроенно сказал Эльмир и сел на мягкую траву, поросшую вдоль забора – говорит тетке надо сено помочь убрать, муж ведь на вахту опять смылся, а я им тут как рабочая лошадь – Айхылу села рядом.

     – Да я тоже не поеду.

     – А ты то чего?

     – А чего я там не видела? Ну клуб и клуб, что я в клубах не бывала. Это кажется только, что там ой как весело – Эльмир удивленно на неё смотрел глазами полными непонимания. В его мире клуб в Сибае был верхом роскошной и модной жизни, те кто там бывал из его друзей ещё год могли рассказывать байки, как они там оттягивались и он с завистью пускал слюни. Алкоголь, куча девчонок, полумрак, софиты, всё как в кино – а там скучно.

     – Ага, тебе везде скучно, только коз гонять не скучно – Айхылу похихикала, в этом что-то было – бегать за козами, а эти твари были весьма хитрыми, в любую щель пролезут, если надо, то-то бабка так ревностно стерегла свои угодья от них. В этом что-то было: бежишь себе среди травы, машешь вичкой и никаких тебе любовных стенаний по богатеньким мужикам, никаких айфонов и клубов, ничего, только жаркое солнце, бескрайняя синева неба и словно издевающиеся над ней козы, ни одну из которых ей так и не удалось огреть вичкой.

     – Я не знаю, что делать. Он не хочет с ней разводиться, но не потому, что любит, у них ведь брачный договор был подписан, она всё у него отсудит – Айхылу сидела на веранде, щелкала семечки и слушала долгий монолог почти рыдающей Тани – машину, квартиру, дачу, всё заберет, а что ему? Долги? Но ведь она понимает, что уже нет никакой любви, у них даже секса нет.

     – А ты что свечку держала? – усмехнулась Айхылу и в трубке повисло молчание, кто-то на другом конце переваривался сказанное.

     – При чем тут это? Какая свечка вообще? Нет, я просто знаю, такие как он не врут. Он ведь мне всё рассказывает, куда и когда поехал, что делал. Он честный, Айхылу, он всё мне рассказывает, мы ведь часами можем говорить, ни пару минут, а часами – делала она голосом акцент на слове «часами» и Айхылу подумала, что можно было бы вынуть из шумно тикающих часов батарейку, чтобы они наконец заткнулись. Идея в её голове тянула на миллион, потому что бабке было важно само наличие часов, а не то, какое они показывают время. Здесь, вдали от всего мира, время было другим, тягучим, вязким как пастила из яблок, оно прогибалось к ночи и становилось бесконечным, а утром бежало и спешило, заполняясь мелкими делами, заботами и пока планета делала свой фантастический оборот в космической бездне, Басай проживал только половину дня – я так много ни с кем не говорила, и ведь он совсем не дурак, он не несет эту банальную чепуху. Он видит со мной будущее, семью, двоих детей.

     – Троих – подметила Айхылу, вспоминая, что у того самого Вадика был уже ребенок.

     – Ну мы пока думали о двоих, даже имена выбирали – Таня не поняла всей соли сказанного подругой и продолжила витиеватый рассказ – вот можно было бы с ней как-то договориться, как-то донести до неё мысль, что нет у них уже любви и пора отпустить мужчину, пора, а иначе он начнет портить ей жизнь. Он счастлив со мной. Боже, видела бы ты как он улыбается, когда видит меня. Он говорит, что давно так не улыбался…

     Ночь клубилась дымкой тонкой проседи тумана, залегавшего над рекой. Звезды мутными плевками смотрели на Айхылу, а она на них. Часы в доме отбили двенадцать, и она сразу села на постели и отодвинула штору. За окном было тихо, деревня спала крепким летним сном после изнурительно жаркого дня. Сердце Айхылу тревожно стучало в ритм тикающих часов и замирало от каждого шороха. Надоедливый комар вился над её головой, выбирая место для посадки, но спутанные волосы девушки мешали, и он менял курс. Отдалённое цоканье копыт она услышала сразу и чуть присела, так, что половина лица скрывалась за деревянной стеной и только глаза с дикими играющими огоньками смотрели на полутемную улицу. Неспешное цоканье приближалось и вскоре показался он. Черный конь кусал поводья, дергая головой. Саша сидел, осматриваясь по сторонам, потом чуть склонился и мягко похлопал по шее коня, тот встрепенулся, фыркнул и начал слабо бить правым копытом землю.

     Айхылу не смыкала глаза, редко моргала изучая лицо Саши, которое смотрело то на дорогу, то на дом бабули. Страхи смешивались с юным любопытством в её сердце. Сегодня он был не в странном плаще, а в какой-то рабочей куртке с выцветшими красными полосами на предплечье, спине и груди. Конь прохаживался, медленно крутясь вокруг своей оси. На миг Айхылу поймала суровый взгляд серых глаз и юркнула в постель накрываясь одеялом с головой. Под одеялом было душно и отчего-то смешно. Так по школьному в ней что-то оживало, так непривычно это всё было, что вмиг забылся дом, заботы, пьяный отец, сплетни подруг и окрики бабули. Только часы тикали в её голове, стучали копыта коня и стучало её взволнованное девичье сердце.

     Незнакомая машина остановилась возле дома бабули, Айхылу разогнула затекшую при окучивании картошки спину и приложив ладонь ко лбу посмотрела на ворота. Бабуля кого-то радушно встречала. Гости, а значит опять бешбармак, опять раскаленная кастрюля и гора посуды. С некоторых пор гости не больно радовали Айхылу, подкидывая ей лишней работы, но она как-то свыклась, ворчала на манер бабули и принималась за дело. Но сегодня были необычные гости. К грядкам сунув руки в карманы шагал, широко меря землю Ринат.

     – Привет – весело сказал он, щурясь от солнца. Айхылу почему-то позабавила дикая разница двух миров: мира городских див и мира Басая. Там в большом городе она давно бы сгорела со стыда представ перед симпатичным парнем в старых бабулиных трениках, грязной футболке и смешном платочке на голове. Здесь же она ничуть не смущалась этому виду, а скорее гордилась.

     – Привет, а вы какими судьбами? – говорила в ней тетка Зифа, Айхылу сама того не замечая, перенимала местную манеру речи, легкую, прямую и без тонких намеков.

     – Да вот, мимо с братом проезжали, Зухре-ханум кумыс привезли.

     – И самогон наверно? – ехидно спросила она и Ринат пожал плечами – она так сопьется скоро.

     – Да конечно – он махнул рукой – как будто она первый год так глушит. Поверь, она любого мужика в деревне перепьет.

     – Пожалел бы бабулю – причитала Айхылу, грозная Зухра-ханум её хоть и бесила по сто раз на дню, но всё-таки вызывала какие-то теплые чувства в груди.

     – Погнали в Сибай завтра? Посидим где, в клуб сходим – предлагал Ринат, а за его спиной уже показались две сестрички. Словно пугливые котята, они мелкими шажками приближались к ним. Айхылу уже почти кивнула, почти согласилась, это был её стиль, городской, там она будет как рыба в воде.

     – Не, я пас – протянула она.

     – А чего так? С бабулей я договорюсь, со мной отпустит – напирал Ринат, подходя ближе – ты вон как работаешь, отдыхать тоже надо.

     – Надо, но не так – Айхылу смотрела поверх его головы, туда, где солнце поливало горячими лучами гладкие далекие холмики.

     – А как?

     На счастье, котята подошли и тут же завладели вниманием Рината забросав его кучей глупых вопросов, охая и ахая с его новой машины. Так они живо набросились на него, что он растерялся, позабылся и не заметил, как ушла Айхылу.

     – Эльмир! – крикнула Айхылу и парнишка обернулся. Плечи его были опушены, в руках болтались деревянные грабли.

     – Чего тебе? – обиженно спросил он, поглядывая на новую ладу возле дома бабули. Он точно знал кто приехал, уже поздоровался, но отец пригрозил ему кулаком, и все пошли собираться на покос. Уезжали всем скопом мужиков на три дня, пока стояла жара, они должны были успеть убрать первый участок, потом пару дней перерыва и снова в поле. Работали под график отца, работали не споря, потому что боялись, а точнее боялся Эльмир, остальные двоюродные соглашались скорее с подачи надоедливой тетки Зифы.

     – Вы на покос? – спросила Айхылу, сама ещё не зная зачем.

     – Агась, на покос. Ринат приехал значит? Я тут потолковал с ним, он за тебя спрашивал, там парень не парень есть-ли – он бросил грабли в кузов и снова посмотрел на Айхылу.

     – И что ты сказал?

     – Сказал не знаю, откуда ж я знаю, с кем ты там в городе. Надо меня ещё в это во всё втягивать – мимо прошел отец Эльмира, сурово кивнул Айхылу и пошел дальше.

     – Дядь Ризван, а можно с вами? – заспешила за ним Айхылу и Эльмир опешил. Дядя Ризван остановился возле водительской двери, смерил девушку глазами.

     – Сиди уж, толку от тебя там. Эльмир, какого рожна швыряешь грабли? Зубья, мать твою, поломаешь! – рявкнул он и Эльмир заторопился на пассажирское сиденье.

     – Ну на денечек, так, похожу там – просила Айхылу.

     – Мы там на три дня, кто тебя заберет? Я тебя отвозить не собираюсь, солярка знаешь сколь нынче стоит? – Айхылу даже не знала, что такое солярка, не то, чтобы стоимость, она виновато замотала головой, потом в ум пришла гениальная идея.

     – Ринат заберет, он же на машине. Щас, пять минут.

     Грузовик поставили в тени деревьев, там же раскидали вещи, еду, воду. Трое старших парней сразу прихватили косы и пошли в поле. Здесь ближе к лесу трава была высокая, сочная. Айхылу дышала полной грудью наблюдая, как волочит ноги Эльмир следом за отцом.

     Сперва она гуляла вдоль поля наблюдая как ритмично машут косами мужики, это впечатляло. Они шли одним рядком, делая большие махи и трава ровными зелеными полосами ложилась у их ног. У дома Ризван ещё спорил с бабулей. Как потом рассказал Эльмир, Зухра-ханум причитала, что косить начали рано, но у отца был жесткий график на работе, так что с середины июля, он уже в поле был не выездной. Бабулю это не устраивало, пусть и косили не ей, но она всюду совала свой нос и в пух и прах разругалась с Ризваном. Утихомирили её только братья Мустафины и тетка Зифа, что заливалась хохотом и укладывала в машину провизию на три дня.

     Ближе к вечеру Айхылу засела в лесу, где нашла целую прорву ягод. В городе Олеся раз сто бы промыла их под горячей водой, прежде чем позволила бы кому-то есть, но здесь придирчивой агорафобки не было, так что Айхылу не смущали ни жучки, ни пыль, ничего. Рот вязало от сладости, щипало язык, и она даже была уверена, что завтра будет ни один час сидеть в туалете и вспоминать наставления Олеси. Но то было завтра, а сегодня только мягкая трава, сладость клубники и шорох мерно машущих кос по ранней траве.

     – Это лошади? – спросила Айхылу, когда мужики собрались на ужин. Вдали плыли тени табуна.

     – Иди, поговори с ним, а то всю траву нам попортит – ворчал дядя Ризван, Эльмир сразу встал, знал, что в такую даль только его погонят, как мелкого сопляка.

     – Да он же мимо – спорил один из братьев.

     – Дурак он, щас мимо, а потом аккурат тут пройдет и че делать будешь? Шагай давай – Айхылу тоже встала и увязалась за Эльмиром.

     – Косынку хоть надень, напечет же – просил он, перешагивая через сочно пахнущие рядки кошенной травы.

     – Так вечер же – Айхылу растрепала волосы, не думая поправляла длинные космы раскидывая их по загорелым плечам. Они шли, лошади приближались и становилось страшно.

     – Близко не подходи, а то там самец главный, ещё затопчет – Айхылу встала, но потом засеменила за Эльмиром, который на ходу подхватил какую-то палку и пошел к наезднику – Эй, Сань! – крикнул он и лошади разом подняли головы и навострили уши – Сань, поди сюды! – черный конь чуть дернулся, потом пошел переходя на рысцу, но вдруг резко свернул и рванулся параллельно табуну. Айхылу взвизгнула и спряталась за спину Эльмира – да-да, отгони его, а то затопчет! – кричал Эльмир, а Айхылу чувствовала, как сам парнишка подрагивает от страха. Она выглянула из-за плеча и заметила, как Саша подъехал к какому-то коню, махнул плетью загоняя его дальше, а тот недовольно бил копытами, будто рычал, но подчинялся и наконец скрылся в пыли сотен копыт.

     Время снова остановилось, словно слушая дикое биение сердца Айхылу, пыталось удержать его от неминуемого разрыва на части и замедлялось, просачиваясь минутами сквозь трепавшиеся на горячем ветру волосы. Черный конь приближался, Саша крепко потянул узды на себя и остановился залитый розовыми лучами предзакатного солнца. Лицо было умащено потом и пылью, точно седую голову прикрывала старая фуражка. Айхылу продолжала прятаться за спиной Эльмира, боязливо изучая Сашу. Серые глаза смотрели пару секунд на неё, а потом уставились на Эльмира.

     – Батя просит отогнать табун, а то траву потопчут – просил Эльмир, и Саша осторожно кивнул головой и дернул поводья. Конь повел головой поворачиваясь назад, Эльмир зашагал в обратную сторону, только Айхылу продолжала стоять, прижимая руки к груди и наблюдая как уходит в закат он. Саша на мгновение обернулся, смерил её суровым взглядом своих серых глаз и скрылся вдали. Табун уходил, поднимая столбы пыли, небо клонилось к вечеру.

     – Он прям больной? – спрашивала Айхылу, когда Ринат забрал её с покоса и повез домой.

     – Я думаю да, отец говорит, что он просто заика, а я думаю он тронулся, как лед по весне – усмехался Ринат – он тут моду взял, каждую ночь нашего лучшего жеребца берет и уезжает куда-то. Отец с ним говорить пытался, только как с ним говорить, если он не говорит. Утром конь весь в мыле, а значит далеко ездит и не говорит куда. Но мать у нас жалостливая, говорит, пусть едет куда хочет, нельзя юродивого обижать.

     – Юродивого – прошептала Айхылу и неприятный холодок побежал по телу.

     – В Сибай завтра поедем? – Ринат игриво подмигнул – а щас можно на реку сгонять, поехали?

     – Нет, я устала – отпиралась Айхылу. «Ну красивый же, ну правда красивый» повторяла она себе посматривая на Рината, а перед глазами стоял суровый сероглазый Саша, на черном как сама ночь коне.

     – Он днем пасет, а ночью ездит, так что ли? – спросила Айхылу меняя тему.

     – Ну он не всегда пасет, но получается часто так. Обычно он на конюшне, объезжает с отцом молодняк.

     – А это не опасно?

     – Опасно, потому и он, а не мы – он рассмеялся и свернул с поля на дорогу в сторону Басая – ну не прям-таки опасно, но бывает и взбрыкнуть может, и скинуть, но дурачок на то и дурачок, ладит с животными. Я-то на пушечный выстрел на необъезженного не сяду, а отец не молод, чтобы так скакать. Они знаешь, как бесятся порой – Айхылу вздрогнула и прикусила губу – вот Саня и занимается этим. Мы их продаем потом по весне на выставках районных. С этого хорошие деньги получаем, а то бы как жили? На одном кумысе далеко не уедешь. Конину тоже толкаем, но обычно зимой, летом никто не колет. Я в воскресенье приеду назад с Сибая, погуляем?

     – Ага – протянула Айхылу и уставилась в открытое окно. Вечерний ветерок приятно холодил лицо, они ехали не спеша, Ринат рассказывал что-то, но она не слушала. Глаза искали табун, искали столбы пыли в угасающем дне, но горизонт был чист.

     «– И она живет на Луне? – Айхылу снилось детство, снилась башкирская сказка и теплые ладони матери.

     – Да, а ты потом посмотри на полную Луну, там аккурат лицо женское.

     – А ей там не холодно? А демон её не обижает? – ладони погладили по голове.

     – Не обижает, он ведь её любит – Айхылу улыбается, успокаивается и засыпает».

     Спит. Черный конь топчется под воротами, тянет широкими ноздрями ночной воздух, поводья натягиваются.

     – Приехал – выдохнула Айхылу, открыла глаза и села уставившись без страха в окно – ой, не к добру это – Саша смотрел на окно веранды, крепко держа поводья, чтобы конь не сдвинулся – днем пасет, а ночью сюда приезжает. Откуда ж столько силы то? Ой, дурак, ой…

     – Мам, ну не плачь ты так – просила Айхылу слушая рыдания в трубке – ну сорвался, пройдет, как будто ты его не знаешь – она не верила, что подбадривает так, что встает на ту темную сторону, какую мечтала избежать, но слезы матери давят на грудь, и она поддается.

     – Почти ведь месяц не пил. Это всё я, надо было сразу вернуться, а теперь… – всхлипывания – что ж я такая дура, Айхылушь?

     – Мама, ты не дура, не говори так, это он сорвался просто. Пройдет, выжди недельку и снова приползет – Айхылу изучала мутную воду в тазу, где малы посуду, в веранде шумела бабуля, насылая проклятия на всех известных ей людей. Мать плакала – мам, ну хватит, правда.

     – Всё, всё не плачу. Ведь он держится, я поговорю с ним, надо просто побольше говорить с ним, он сразу другой становится – Айхылу закатила глаза, не веря, ни себе ни матери, что они ведут такой разговор. Бежать бы им от него без оглядки, да что-то их всегда держит.

     – Мам, а почему твои родители против были? – трубка затихает.

     – Тебе Зифа сказала? Ну я так и знала, что растреплется – слезы сменились едкой злобой, которая сочилась в каждом слове.

     – Да никто мне ничего не говорил. Просто он же местный, почему…

     – Он сидевший, сидел за… повесили на него изнасилование какой-то девки с Баймака, а потом видимо прознали, что не он, а ты поди докажи моей матери, что он не такой – Айхылу опустила одну ладонь в воду и сжала холодный метал ножа – не насиловал он её. Ну разок они может целовались, он сам мне рассказывал. Тогда отец мой жив был, так что сразу сказал, чтобы духу его тут не было. Фанис не такой, нет-нет, пьет, но, чтобы баб насиловать.

     – А ты что свечку держала? – спросила Айхылу, но, как и все остальные мать её не слушала и продолжала свое.

     – Это город его испортил и та девка. Липла к нему как банный лист к заднице. Он три года отсидел, а как вышел мы сразу уехали подальше от греха. Мать тогда от меня открестилась, а отец и вовсе перестал общаться. А я ведь по любви, по большой…

     – Эльмир, а ты в любовь веришь? – они сидели как привыкли за баней, прячась от солнца, которое клонилось к закату. Эльмир пытался курить, что у него выходило плохо и он постоянно кашлял.

     – Как же они эту дрянь то курят вообще? Любовь? Да, конечно, верю, а кто ж не верит – Айхылу усмехнулась. Басай, каким бы оторванным не был от мира, казалось, был ближе всех к настоящей любви. Она видела, как бабуля снимала раз в неделю фотографию мужа со стены и протирала пыль, пуская скупую старушечью слезу. Она слышала слезы матери, до сих пор любящей, до сих пор прощающей. Теперь казалось, что возвращение было это не то, чтобы неминуемо, а судьбоносно. Так и должно быть, только так.

     – А ты когда-нибудь любил? – Эльмир выбросил сигарету и удивленно посмотрел на Айхылу.

     – Всё-то тебе знать надо. Ну любил, может люблю даже – деловито говорил он – одноклассница моя, только вот я ей не нужен. Она вон, как ты, городская – саркастично добавил он и голова упала на грудь – мужик у неё есть, лет на шесть старше, а ей вообще-то семнадцать, это незаконно.

     – У любви есть возраст? – Эльмир почесал затылок – а лицо у любви есть?

     – Ты че такое спрашиваешь? Я не понимаю – он махнул рукой – больная ты, то покос ей, то лицо любви. Ты бы лучше не в голове своей сидела, не фантазировала, а к Ринату присмотрелась. Все уже говорят, что вы отличная пара, даже бабуля одобряет.

     – Конечно она одобряет, он ей самогон подгоняет – усмехнулась Айхылу, но Эльмир уже не слушал, шагал своей шаркающей походкой за баню и скрылся из виду.

     Половица скрипнула под босой ножкой и Айхылу замерла. Прислушивалась к дому, к шороху за стенкой. Тишина, только цокот копыт за окном. Руки нащупали в темноте бабулину куртку для дойки коров, она пахла сеном и навозом, но Айхылу было не из чего выбирать. Она невольно торопилась, а потом только смекнула, что выходить в бабулиной сорочке совсем не презентабельно. Хотя в уме план был у неё иной – отвадить Сашу ездить сюда, но почему-то задачу эту надо было выполнять хотя бы в половину красивой. Уже на улице в свете фонаря она поняла, что бабулина куртка снижала её красоту процентов на двести, но возвращаться и лишний раз шуметь на веранде не хотелось. Она вышла к воротам, надев на босу ногу шлепанцы, влажная роса холодили кожу.

     Ворота с трудом поддались, тяжелая дверь отошла и Айхылу боязливо просунулась в щель, потом выпрямилась и встала. Так близко, один на один она ещё с ним не была, а этот неспокойный конь нагонял страху, так что на внешний вид было давно плевать. Конь перебирал копытами, Саша не выпускал поводья и смотрел на Айхылу задумчивыми глазами. Ни улыбки, ни слов, ни каких-то знаков с его стороны не было, он продолжал стоять на грунтовке, вперившись в дикие глаза Айхылу, а у той от этого взгляда сердце в пятки уходило, и она готова была с визгами ринуться в дом, теряя на ходу шлепанцы. Но этот взгляд, он будто приковал её к месту и великих усилий стоило ей сделать первый шаг и ещё больших, чтобы заговорить.

     – Чего ты тут делаешь? – прямо спросила она, Саша перевел взгляд на дорогу, молчал, что и следовало от него ожидать. Айхылу изучала его шрам на лице, больше он не казался страшным, будто привыкла и теперь перешла к серым глазам, от которых мороз по коже шел – не приезжай сюда ночами, а то бабуля скандал поднимет. Да и соседи болтать начнут – Саша смотрел на дорогу, потом медленно повернул голову к ней, но ни единого слова не произнес. Айхылу осмелела и подошла ближе, конь попятился, потом повернулся боком и замер, поводья натянулись и сразу ослабли – так чего ты сюда каждую ночь мотаешься? – Айхылу смотрела на Сашу снизу вверх, пальцы перебирали редкие пуговки на бабулиной куртке – ну? – тяжелый вздох, он на мгновение закрыл глаза, потом склонился чуть на бок и вытянул руку – чего? – удивилась Айхылу, рука тянулась к ней, жилистая, мозолистая ладонь размером с её лицо – я не понимаю – рука похлопала по седлу и снова протянулась к ней – сесть? – кивнул – нет, ты что? – Айхылу отошла назад – куда я с тобой поеду? Да ещё и ночью. Нет, заканчивай сюда приезжать, понял? А то я дяде Ризвану нажалуюсь или Мустафиным скажу – рука легла на поводья и крепко сжала – давай, уезжай – осмелела она, пятясь к воротам. Саша дернул поводья со всей силой, конь вытянул шею, повернулся в обратную сторону и пошел рысцой, а потом Айхылу услышала, как хлопнули поводья, и конь взметнулся, разрезая темноту на полном скаку.

     – Он вернулся к ней, вернулся к своей жене! – через три дня после слез матери, Айхылу выслушивала рыдания Тани, голос рвался на каждом слове – она его прижала, наверно шантажировала, что с ребёнком не даст видеться. Не её он любил, а ребёнка! – Айхылу пыталась сосредоточиться и слушать с полным вниманием, но ничего не выходило.

     Три ночи подряд под окнами не стучали копыта, три ночи подряд Айхылу засыпала под утро и на четвертый день была разбита целиком и полностью. Всё валилось из рук, хотелось плакать и лезть на стены, как делала это Таня.

     – Она мне позвонила, не он, она… сказала, что я лезу в семью, даже не ругалась, а спокойно так сказала, как будто знала, что он всё равно с ней останется, как будто… ведьма, девочки говорят приворожила. Ой, Айхылу, как же я жить то теперь буду? Не могу я без него! – «не могу я без него» повторила в голове Айхылу и занервничала ещё больше, она перебирала пальцами складки на одеяле, слушала рыдания и отчего-то понимала.

     – Танечка, ну может другого получше найдешь – ласково говорила она, пытаясь успокоить, а в груди что-то натягивалось как гитарная струна и ныло – ну не плачь, ладно?

     – Как не плачь? Моя жизнь разрушена, всё, я не знаю ради чего жить! – кричала в трубку Таня и Айхылу тяжело вздохнула. Она перестала понимать Таню, Олесю, мать и самое главное себя.

     – Как у тебя дела? – как-то грустно спросила Олеся, голос был такой, как при первой их встрече. Выдержанный, спокойный.

     – Да нормально – растерялась Айхылу, ведь мало кто её спрашивал про неё саму, но это был только крючок, момент вежливости Олеси и не более.

     – Я тут не знаю, что делать – не выдержала паузы Олеся – у него долги. Я случайно узнала, звонил какой-то номер, а он в душе был. А это… ох, это коллекторы. Сумма просто грандиозная. Сперва думала, ну мало ли, может кто из родни, а потом выспросила у него – Айхылу полола грядку с морковкой, которую повторно посадили после набега коз и думала о своём – он говорит его долги. Понимаешь?

     – Понимаю – поддакивала вовремя Айхылу и расстроилась, что вырвала вместе с сорняком бесценную морковку, хотелось плакать из-за такой мелочи, упасть лицом в грядку и рыдать, пока больной комок в груди не выйдет со слезами. Она держалась из последних сил и только потому, что Олеся на другом конце провода рвала на себе волосы в отчаянии и не могли же они рыдать вместе. В дружбе так, пока один плачет, другой поддерживает, а из совместного женского воя ничего не выйдет и Айхылу вымещала свою боль на несчастных сорняках. Ненавидела себя за то, что прогнала и за то, что желала снова увидеть его. Не понимала себя, не понимала как два противоположных чувства уживались в её душе. Ничего больше не было важно, ни учеба, ни любови подруг, ни тем более айфоны и дорогая мелочовка. Важным было пережить очередную тихую ночь в надежде забыться сном.

     Айхылу стояла перед конем одетая в легкие брюки, футболку и тонюсенькую ветровку. Она не помнила себя как оделась, как выскользнула точно тень на дышащий ночным дурманом двор и открыла ворота. Всё внутри переворачивалось до тошноты. Снова эта рабочая куртка на нем, руки сжимают поводья и ведут коня к ней. Он всё ближе, а она не отходит. «Что ж я делаю?» спросила она себя, глядя на протянутую ей руку и потянулась. Маленькая ладошка легла в твердую мужскую ладонь, ноги оторвались от земли и через секунду она уже усаживалась на седло перед молчаливым Сашей. Поводья натянулись, и конь медленно побрел вдоль спящей улицы. Копыта мерно стучали, Айхылу покачивалась в ритм шага коня, чувствовала тепло мужского тела и оглянулась на удаляющийся дом бабули.

     – Куда мы едем? – спросила она, голос дрожал теперь от страха. Здравый рассудок возобладал. Июльская ночь, она на коне с каким-то деревенским дурачком и никто её тут не спасет. Конь продолжал идти, Саша продолжал молчать. Временами он одергивал коня, чтобы тот не порывался поскакать во всю животную прыть, тогда ноги его напрягались, плотно прижимаясь к бедрам Айхылу и она задерживала дыхание от страха.

     Впереди показалась колонка, та самая, что в одну из ночей не поддалась Айхылу и стала началом конца. За ней была только непроглядная тьма ночи, ни единого лучика света и Айхылу отсчитывала метры до колонки. Миновали. Она перегнулась на бок, чтобы посмотреть, как далеко они ушли от деревни и тело заскользило вниз. Сильная рука перехватила её и вернула в прежнее положение. С минуту она лежала на поясе девушки, потом отпустила и взялась за поводья поворачивая коня в обратную сторону.

     – Назад? А куда мы ехали? – оборачиваться Айхылу боялась, помнила ещё тот момент, когда чуть не навернулась с лошади и сидела по струнке смирно. Вскоре показался дом и на сердце стало легко и спокойно. Конь замер, Айхылу тоже. Потом она почувствовала за спиной шевеление, глянула через плечо, а Саша спрыгнул с седла и протянул две руки – слезать? – кивнул. Айхылу пыталась понять, как бы перекинуть ногу, чтобы не улететь назад, но Саша словно угадывая её мысли, ухватил её за ногу и удержал. Потом подхватил на руки и помог встать на землю. Конь фыркнул за спиной, хотел было пойти дальше своим путем, но Саша успел ухватить поводья и дернул – всё? Покатались? – весело спросила Айхылу и серые глаза посмотрели на неё с грустью – спасибо, никогда не каталась на лошади. Думала увезешь меня в поля и убьешь – Саша обиженно отвернулся, отошел в сторону, пропуская Айхылу к дому – спасибо, да, хорошая ночь, хоть и безлунная – Саша кивнул, низко опуская голову – а днем ты пасешь? И вот не тяжело тебе в такую даль переться? – он отрицательно замотал головой и посмотрел исподлобья – ну ладно, хорошей дороги.

     – Ай да, хорошего мужика ты себе отхватила – приговаривала тетка Зифа разливая чай по кружкам. Хождение по гостям даже тем, кому скорее всего надоел, было нормой. Бабуля каждый день несмотря на преклонный возраст принаряжалась будто юная дева, повязывала выходной платочек и шла по деревне, стуча в ворота родственников, друзей и все её принимали. Как поняла Айхылу в таких вот башкирских деревнях какой бы люд не явился, всегда пустят, всегда покормят и справятся о здоровье. Чужаки, свои, всех принимали на равных. Но как верный раб бабули, Айхылу часто приходилось сопровождать её в этих хождениях. Только вот разве к тетке Зифе, что жила через дорогу ходилось весело и приятно.

     Зифа была, как говорится, душой компании, верной любящей женой, вечно ждущей муженька с вахты, всепрощающей материю и задорной подругой. Зифе было сорок два, дважды замужем и никто вопреки ожиданиям Айхылу, тетку за это тут не судил, что шло вразрез с представлениями матери, которая годами боялась нос показать в родной деревеньке.

     Первый муж Зифы умер, разбился по пьяни на мотоцикле, врезавшись в идущий по магистрали камаз. Безутешная вдова два годна носила траур, а потом выскочила замуж второй раз, и вся деревня до сих пор помнила то трехдневное гулянье, когда кумыс и самогон лились рекой. Осев в Басая и отпустив все беспокойства о муже и детях, Зифа занималась тайным сводничеством. Знала всех молодых и свободных мужиков на районе, знакомила с девками и науськивала скорее жениться. За глаза её звали сваха и Айхылу не осталась в стороне.

     – Каждый день ведь, как часы приезжает – причитала она и Айхылу напряглась, подумав, что речь идет о Саше. Ведь и правда каждую ночь он исправно приезжал, лишь три дня отсутствовал, но как будто намеренно, знал, что истоскуется Айхылу и в следующий приезд без роптаний сядет на коня – Мустафины хорошая семья, приличная и при деньгах – Айхылу перевела замороженный взгляд на бабулю, та кивала, будто понимала русскую речь. Временами это наводило на мысли, что хитрая бабка специально делает вид, что ни черта не понимает по-русски. Но не об этом сейчас думалось, а том, что Ринат Мустафин действительно зачастил в деревню, всякий раз выдумывая новые предлоги.

     Мустафины по меркам местных были не меньше, чем кулаки, богатые, статусные, а отец семейства при любом удобном случае напоминал, что род их идет от самого Чингисхан. Никто в деревне, конечно, это не проверял, но так или иначе мысль о чистоте кровей Мустафиных просачивалась в умы и укреплялась. Ринат приезжал, захаживал как будто к бабуле, но потом привязывался к Айхылу и болтал ни о чем, а она понимала, что не появись в её жизни Саша давно бы увязалась за Ринатом и возможно жизнь бы её качественно изменилась. Но Саша был, был где-то в её голове молчаливым существом с серыми глазами, пришедшим из другого мира. Всё в нем как-то завораживало и пугало и с этим Ринат как будто не мог конкурировать, а откровенно говоря, он даже и мысли допустить не мог, что дурачок Сашка ночами уезжает в Басай.

     – Эй, Айхылушь – позвала тетка Зифа – что ты думаешь? Бабуля тоже знать хочет, хочет, чтобы ты с нами, с семьёй осталась – «ещё бы она не хотела, рабы на галерах и те меньше работали» думала Айхылу и потягивала чай из пиалы.

     – Да ничего не думаю. Рано думать.

     – Ничего ни рано, все уже знают, что вы вместе – Айхылу поперхнулась и отставила пиалу – бабуля боится, что принесешь ты в подоле, сама понимаешь, сперва брак. Я-то тебя понимаю, погулять хочется, такая же в молодости была. Но тут-то уже ясно, что Аллах вас прям друг для друга создал. Женитесь, да и развлекайтесь. Так хоть Зухре-ханум в глаза не стыдно будет смотреть. Да и она прикипела к тебе – тетка Зифа улыбнулась ехидной улыбкой, продолжила болтать уже с бабулей на башкирском.

     Эльмира Айхылу нашла за баней, он больше не пытался курить, прятался тут от дяди Ризвана, чтобы его не припахали к работе по хозяйству.

     – Чего это тетя Зифа мне Рината сватает? – возмущенно спросила Айхылу, будто во всех её горестях был виноват Эльмир.

     – Ты вот знаешь кого спрашивать. Ну сватает и сватает, чего жалко, что ли? Она тут и собак сватает, так что нечего удивляться – шутливо говорил он, Айхылу ответ не устроил.

     – Она говорит уже все в округе ждут нашей свадьбы, о которой я и слыхом не слыхивала – она села рядом прислонившись к согретой дневным солнцем стене и закрыла глаза. Башкирское лето оставило на девушке свой жаркий поцелуй, кожа загорела, наливаясь здоровьем, а местная кухню прибавила телу пару килограммов, приятно округлив всё что надо – что, прям везде и все знают?

     – Конечно – кивал Эльмир, будто Айхылу спрашивала очевидные вещи.

     – У вас что телепатическая связь? – Эльмир задумался, почесал ёжик на затылке и нашелся с ответом.

     – Нет, обычно йота или теле2 – Айхылу поняла, что последний с кем надо это обсуждать был её двоюродный брат, но только с ним и получалось говорить. Сестрички Гузель и Ляйсан обозлились за кражу Рината у них из-под носа, даже Замир их так не занимал как Мустафин. Олеся и Таня вообще слушать не умели, только трепались о своем, насущном и конечно последней с кем можно было об этом говорить была мать.

     – Он в мечеть ходит, намаз каждый день совершает – рассказывала мать, ожившим голосом – он выправится, я верю.

     – А что тебе ещё остается – фыркнула Айхылу, зная, что слова пройдут мимо ушей матери.

     – Надя мне всё предлагает с одним мужчиной познакомиться, но я ты что, зачем мне это – «о боги, я почти люблю тетю Надю» думала Айхылу, но мать была непреклонна – какой-то мужик с завода, зачем он мне? Даже фото мне его пыталась показать, ха, нашла дурочку, будто я Фаниса на кого променяю. Мы с ним говорим много, о всяком, о прошлом, о том, как тебя замуж отдавать будем – мать захихикала, Айхылу выругалась про себя, что удивительно на башкирском, то были почерпнутые фразочки бабули, которые очень контрастно описывали её состояние на данный момент – отец говорит калым за тебя большой заломим, ты ж у нас умная, врачом будешь. Жаль мы второго не завели.

     – Слава Богу вы второго не завели

     – Был бы у тебя братик или сестренка.

     – Да их у меня сотни! – развела руками Айхылу, окидывая взглядом просторы Басая. Она поражалась насколько мать её не слышит или не слушает. Будто говорила Айхылу только в своей голове, хотя знала, что губы шевелятся и уши слышат свою речь, но не уши матери, те были глухи к язвительным замечаниям дочери.

     Снова ночь, снова черный конь, дорога и мерный цокот подкованных копыт. Айхылу смотрела в клубящуюся темнотой даль, ощущала спиной как покачивается тело Саши и на душе бурями взрывались эмоции. Она пыталась припомнить, когда было также и не могла даже дня вообразить, что так её сердце рвалось от сомнений, желаний, волнений. Он молчал, тихое дыхание было едва слышно, а Айхылу металась как птица в клетке, в которой выход был открыт, только расправь крылья и упорхни. Однако не хотелось, однако тело временами клонилось на бок, чтобы ощутить сильную руку на поясе, что мягко усаживала на место и снова бралась за поводья.

     – А мне мама звонила – вдруг начала Айхылу, решив, что пора заканчивать с молчаливыми катаниями по деревне – отец пошел в мечеть и вроде пить бросил. Да, у меня батя алкаш – она глупо похихикала и продолжила – я ведь сюда приехала, потому что мать с ним разойтись решила. Но это давняя история, побурчит, повыпендривается и снова сойдётся. Ничего не меняется, а страдаю я. Хорошо хоть учусь, но только хуже, как мать звонит у меня прям сердце замирает. Вдруг запил, вдруг побил, а я далеко и ничего не могу сделать – Айхылу покачала головой – любовь, ага. А разве так любят? – она хотела обернуться, но передумала – мне перед отъездом подзатыльник дал и один наушник сломал, теперь музыку половиной головы слушаю. А ведь сама заработала на эти наушники. Сама, в ресторане бегала как подорванная. Ему плевать, он мне сроду ничего не покупал, ладно хоть учебу оплачивает – Саша молчал, конь горделиво ступал – и ведь сто раз она это проходила и ничему её жизнь не учит. Давно бы ушла и нашла другого. Я думала тетя Надя ей мозги хоть вправит, ведь почти месяц у неё живет. Нет, тут сам господь бессилен – поводья натянулись, и конь замер.

     Айхылу смотрела на колонку, до неё было ещё метров сто. Саша отпустил поводья, потом осторожно взял маленькую ладошку в свою руку и сжал. Айхылу обернулась на него, он сидел закрыв глаза и тихо дышал. Потом отпустил руку, и конь снова пошел

     – Я тебе наверно наскучила своей болтовней. Ты как-то намекни, если мне заткнуться надо – тихий смешок донесся из-за спины и Айхылу растянулась в улыбке – наверно так много я никому не говорила, а ведь хочется иногда поболтать, монологи не моя тема, это скорее тема Олеси или Тани. Это мои подруги из общежития, тоже те ещё страдалицы по мужикам. У одной парень в долгах как в шелках, у другой вообще женатый. А я как будто знаю, что со всем этим делать? Хотя по большому счету мое мнение никого и не интересует, они просто жалуются и всё. Так что наверно я своего мнения не имею, не привыкла решать, что хорошо, а что плохо, просто живу, плыву по течению – конь повернулся и пошел в обратную сторону. Теперь Айхылу заволновалась, отсчитывая метры до дома. Скоро это закончится, а почему-то не хотелось. Так было спокойно, болтай сколько хочешь, хоть, о чем, он никому не растреплется, потому что не сможет, даже если захочет. Да и в остальном он был хорош, не приставал, как Ринат, который пытался вечно приобнять её в свои короткие ежедневные визиты, не намекал как-то слащаво. Саша был из потустороннего мира и только одному Богу было известно, зачем он сюда приезжал, раз никаких признаков своих тайных желаний не выдавал.

     – Спасибо – тихо сказала Айхылу одергивая куртку, когда Саша помог ей спуститься с коня. Серые глаза сурово смотрели на девушку – ладно, спать наверно надо. Конь у тебя послушный – Саша кивнул, а Айхылу подумала, что ни разу не видела как он улыбается, но слышала этот легкий смешок сегодня и душу разбирало от желания увидеть как его губы растягиваются в улыбке – я прям какой-то двойной жизнью живу – шутила она и заметила как уголки губ Саши чуть дрогнули – как этот, как его, Бэтмен – улыбка начала невообразимым образом менять его лицо, оно словно стало излучать всё мирское тепло, что Айхылу от неожиданности разинула рот – хотя Бэтмен тут скорее ты. Как вообще можно ночью гонять на лошади? – Саша дернул плечами – устаешь наверно? Блин, ты точно устаешь, а днем нельзя. Ты работаешь, да и… тетка Зифа с бабулей мне мозг сожрут. Ты извини, но – она сглотнула ком в горле – это они просто такие, я-то ничего не думаю. Ну молчишь и молчишь, хоть кто-то в моей жизни молчит – Саша снова улыбнулся и Айхылу накрыла волна странных эмоций, хотелось подойти, прикоснуться пальчиками к его губам и ощутить, что это такое улыбка сероглазого Саши, деревенского дурочка, юродивого – а ты не боишься вот так вот ездить? Я слышала Мустафиным не нравится, что ты коня их берешь для личных, так сказать, нужд – Саша отвернулся и отрицательно помотал головой. В профиль его лицо казалось совсем детским, но этот суровый взгляд прибавлял ему разом лет десять. Смотрел он будто в душу и всё там переворачивал – а мне Рината этого сватают – Саша не поворачивался, сжимал пальцами край куртки и смотрел куда-то вдаль – а оно мне надо? Я в город уеду, далеко, зачем мне тут что-то строить – Айхылу на мгновение замолчала, думая, не задела ли случайно своими словами Сашу – нет ну можно конечно, но не с ним. Да красивый, кто ж спорит, но навязчивый такой, прилипчивый, не знаю, как сказать. Прям если приезжает шагу ступить не дает и всё с бабулиного молчаливого одобрения. Будто меня уже продали. Нет, никто не давит, но намекают очевидно.

     Конь медленно удалялся, Айхылу стояла возле ворот, на душе становилось тоскливо. Ноги рвались бежать следом и дальше говорить, чтобы слушали, да пусть вынуждено, но хоть как-то слушали. Конь замер и стал поворачиваться. Серые глаза пристально смотрели на Айхылу. «Ну же, вернись, ну минут на десять» мысленно просила она его, но Саша дёрнул поводья и исчез во мраке ночи.

     Два часа, только на два часа он приезжал каждую ночь и Айхылу понимала почему так. Дорога отнимала время, а ему нужно было вернуться до рассвета, чтобы никто не поймал его с поличным. Плечи опустились, она волочила ноги к дому, в мягкую пахнущую кислым творогом постель. Замоталась в одеяло точно в кокон, думала, передумал все мысли и лишь с первыми лучами солнца задремала.

     Снова деревня сообща собралась в гости в соседнюю под предлогом покупки кумыса. Люди ехали общаться, обмениваться новостями и сплетнями, кто-то выпивать, а кто-то поглазеть на народ и посудачить об этом среди своих. Айхылу тащила коробку яиц в машину, ехали тем же составом: Эльмир за рулем, тетка Зифа на пассажирском сиденье спереди, а на заднем бабуля, Айхылу и две сестрички. В тесноте да не в обиде, так они и ехали, пока не прибыли на конюшню, где столбом поднималась пыль, от копыт бьющих по иссушенной жарким июлем земле.

     – Оставайтесь сегодня с бабулей у нас с ночевкой, а? – вдруг спросила тетя Махзума, Айхылу замерла со скалкой в руках, сводничество продолжалось и не радовало совсем – Ринат вас завтра отвезет. В баньке у нас помоетесь – ласково приговаривал ехидный женский голосок. За окном пробегали братья Мустафины, поджарые молодые ребята, только слепой в них не видел красоты и здоровой молодости.

     – Как Зухра-ханум решит – отчеканила Айхылу и продолжила раскатывать тесто под пироги.

     Дом гудел как улей, приехали не только из Басая, но из других деревень. Как выяснилось Мустафины устраивали выставку своих лучших скакунов. Умело они торговались с приезжими, заламывали цену и спорили. Айхылу краем уха слышала, о чем шла речь, но большую часть разговоров не разбирала. Она всё бегала, таскала еду под навес на улице, помогала тете Махзуме с готовкой и обливалась потом.

     – Сёдня здесь остаемся – сообщила тетка Зифа схватив Айхылу на дворе за руку – в доме у Мустафиных заночуем, в баньку сходим.

     – Ладно – равнодушно отвечала Айхылу и заметила, как от ангара ведя под узды черного коня шел Саша, он смотрел себе под ноги и не замечал пристального взгляда карих глаз – останемся, ладно – соглашалась она, не отрывая глаз от него. Тетка Зифа посмотрела в ту сторону куда глазела Айхылу и довольно улыбнулась. Следом за Сашей шел Ринат, он вел на импровизированную выставку гнедого трехлетку, заметил Айхылу и махнул рукой, то-ли в знак приветствия, то-ли зазывал к себе, она не замечала, провожая взглядом хмурного Сашу. В голову всплыл момент, когда он ласково пожал её ладонь, будто пытался как-то поддержать, ведь тема была не из приятных. Одно рукопожатие и никаких слов, ни единого намека на чувства, глубокие, молодые, что рвали на части сердце Рината, а на лице Саши будто умирали.

     День выдался тяжелый, Айхылу с грустью отмечала, что чем пьянее хозяева дома, тем больше ей перепадает работы. Припахать к делу двух сестер не получалось, они скромным табунком волочились за братьями Мустафиными, Эльмир также был безучастен к работе по дому, чужому дому, стоял среди мужиков и с видом знатока обсуждал выставленных на продажу лошадей. Под навесом, в душном теньке сидели женщины, мололи языками. Бабуля пила, чокаясь с ещё парочкой старушек, остальные изредка тянулись к алкоголю, чаще к еде. Прислуживала Айхылу и реже тетя Махзума, вторая скорее отдавала приказы, будто девушка уже давно ей стала невестка и жила с ними под одной крыше. Разговор велся на башкирском, то о работах мужей, то о деревенских сплетнях, говорили обо всём и не таясь, каждый знал друг друга очень давно.

     К вечеру в синем небе тонкой струйкой потянулся дымок их трубы. Баню раскочегарили, парни таскали ведрами воду, народ потихоньку разъезжался.

     – Черного не продали, нет, больно вредный – ворчал старший Мустафин, закусывая зеленым лучком ледяную водку – остальных хорошо взяли, сносные кони, всех Санька объезживал – Айхылу собирала грязные чашки со стола, осторожно подслушивая разговор. Отец семейства предпочитал выражаться о работе на русском, а может присутствие потенциальной невестки заставляло выкаблучиваться, точно никто не знал – Ринату как раз на первоначальный взнос.

     – Да я сам заработаю, ну чего ты, пап? – деловито спорил Ринат, косясь на Айхылу. Он следил как тонкие загорелые ручки собирают стопку тарелок, облизывался как кот на только снятую сметанку.

     – А ты не важничай. Сегодня у тебя нет жены и детей, а завтра? Кто его знает, куда твоя дурья башка потянется. А жене уют нужен, крыша над головой, что ж она ждать, по-твоему, будет, когда ты там свои три копейки заработаешь? В деревне ещё дом надо ставить, не всё же время жить в городе? Надо к дому, к родне ближе быть – приговаривал отец и все с пониманием кивали – хорошо тебя мать воспитала – отметил Мустафин, окинув взглядом Айхылу.

     – Ой, не говори, я без неё уже как без рук – поддакивала тетя Махзума и бабуля гордилась, принимая их слова скорее на свой счет – и сготовит, и помоет, и слова поперек не скажет, а где сейчас таких поискать? Вон глянь эти две пигалицы, опять улизнула, прости Зифушка, но племяшки твои.

     – Да все в сестру пошли, на месте не усидят – хохотала тетка Зифа, Айхылу двинулась к дому. По дороге её нагнал Ринат.

     – Вы значит у нас остаетесь?

     – У вас – выдохнула Айхылу понимая, что завтра её разбудят ни свет, ни заря и выдадут работу.

     – Может погуляем после баньки? Я тебе ферму покажу – заискивал Ринат, но тут его окрикнул старший брат – а зайду за тобой – он убежал.

     Айхылу поставила стопку чашек на землю и выдохнула, разминая затекшие руки. Издали доносился смех из-под навеса, хохотала тетка Зифа, только она так умела, что все лошади разом поднимали головы и осторожно осматривались. Кто-то подошел со спины, Айхылу обернулась и вздрогнула, Саша прошел мимо неё, подхватил стопку тарелок и пошел в дом, не проронив и слова. Она засеменила следом.

     – Спасибо, я просто уже без рук, без ног и без спины. Такое себе жить в деревне – говорила она на кухне, когда Саша водрузил тарелки на стол, потом глаза Айхылу расширились, он набирал в тазы воды и принимался мыть, засучивая рукава до локтей – да я сама могу – прошептала она и серые глаза грозно на неё посмотрели. Айхылу села на табурет, поглядывала то на Сашу, то на дверь, боясь, что кто-то придет и нарушит этот удивительный момент, а может и скажет, чего такого, чего слышать ей не хотелось – хорошо, что черного не продали. А то так на чем ты ездить будешь. Мне говорили, ты живешь где-то на краю деревни? – Саша кивнул – там наверно тихо, хотя в деревне везде тихо, где нет тетки Зифы – она усмехнулась и услышала, как веранде зашуршали шаги.

     – А, Сашка, ты что ли у нас за хозяюшку? – шутливо говорила Махзума входя в дом. От неё пахло самогоном, осоловелые глаза ехидно осматривали кухню. Айхылу втянула голову в плечи, быстро встала и вышла. На веранде её охватила странная обида на себя саму, будто стыдилась она Сашу, стыдилась того, что приезжал он к ней ночами и медленно разузнавал все секреты.

     В бане разморило, Гузель и Ляйсан перешептывались, Айхылу сидела на верхней полке и томилась жаром печи.

     – Замуж за него собралась? – спросила Гузель.

     – За кого? – уточнила Айхылу и посмотрела на двух сестричек.

     – За Рината – обиженно добавила Ляйсан.

     – Нет. Я вообще не здесь живу, если вы забыли – язвительно ответила она и принялась мыться.

     – А Зухра-ханум говорит, что всё уже решено. Вот так значит? Ты же знала, что он мне нравится – продолжала Ляйсан. Айхылу умывала лицо горячей водой, хотелось, чтобы весь мир заткнулся, чтобы все замолчали и не лезли к ней с подобными глупостями. Это шутовское сватовство перешло границу деревенских шуточек. Но молчал только Саша и без его молчания было одиноко, что не вязалась в молодом уме Айхылу, когда каждый, буквально каждый твердил, что для понимания двух сердце нужны слова, нужна речь. «Какой у него интересно голос?» думала Айхылу – так не делается.

     – Что? – встрепенулась она.

     – Вот так – бросила Ляйсан и сложила руки на груди.

     – Я не выхожу ни за кого замуж, у меня в городе есть мужчина – отпиралась Айхылу, чтобы баня наконец смолкал.

     – А Эльмир говорит нету никого у тебя – спорила Гузель.

     – А Эльмир то у нас всевидящее око? – возмутилась Айхылу и слезла с полки – вам надо, идите и общайтесь с Ринатом, мне ничего не надо, ясно вам? – злобно говорила она, быстро смывая пену с тела – Ринат, ага, нужен он мне. Пристал как… как козел – девушки захихикали – не сегодня завтра я домой поеду, потом в Екатеринбург и дела мне не будет да какого-то Рината – «до Рината то не будет, а вот…» нашептывал какой-то голосок в её голове.

     – С бабулей она наверно спит, а та фиг кого на ночь отпустит – шептал Эльмир, когда Ринат выловил его ночью на дворе.

     – Блин, Зухра-ханум мне всю малину портит – ворчал он, озираясь по сторонам. Мимо точно тень прошел Саша, но никто не обратил на него внимание.

     Он шел к конюшне, под ногами хрустел мелкий щебень. Вошел, в нос пахнуло здоровым лошадиным потом и сеном. Прихрамывая, он дошел до конца стойла, погладил по морде черного коня, который перебирал ногами в ожидании ночной поездки. Они понимали друг друга без слов, потому только Сашку конь и подпускал к себе, потому то его никто и не желал покупать, хоть был здоровым и борзым конем.

     Он долго ждал, когда двор стихнет, потом вывел коня под узды и двинулся в темноту за конюшней. Ещё не садился, просто вел коня мягко похлопывая ладонью по боку, тот уже рвался убежать носиться в ночной прохладе. За спиной скрипнула калитка и Саша замер, конь встал рядом и обернулся будто спрашивая «чего стоим?»

     – Саш – тихо позвал женский голос, Саша опустил голову и улыбнулся – Саша – повторила Айхылу, переминаясь с ноги на ногу. С волос стекала вода, она только вышла из баньки и заметив Сашу двинулась за ним в одном халатике, выданным ей заботливой тетей Махзумой.

     Саша обернулся, потом медленно пошел обратно утягивая за собой недовольного коня. Они оба замерли перед девушкой, она руками отжимала волосы, потом тряхнула головой и посмотрела на темный силуэт Саши.

     – А ты куда? – спросила она и Саша махнул рукой в сторону темных полей – далеко? – Саша не отвечал, почесал голову и подвел коня ближе, потом сел и как обычно вытянул руку. Айхылу думала. Ехать в одних трусах и халатике звучало также, как ехать голой. Она долго мялась. Вытянутая рука легла на седло, Саша молча ждал – ну ладно – злобно бросила Айхылу и подошла, вытянув руки. Когда он её поднимал, она заметила яркую улыбку на его лице и заволновалась, но бедра уже холодила поверхность седла, и они покатили в темноту.

     Ушли довольно далеко, так что Айхылу не видела даже огней деревеньки. Он спустил её с коня, бережно и осторожно, чтобы халат не задрался, потом снял седло, поводья и пустил коня в поле. Тот разом унесся в темноту и только веселое ржание иногда доносилось до них. Айхылу стояла, запахиваясь в халатик, в поле тянуло прохладой, и она замерзала.

     – Спасибо, что помог с посудой – Саша снимал куртку и Айхылу оцепенела от ужаса – что ты делаешь? – со страхом спросила она, заведомо зная, что он не ответит. Саша шел к ней – что ты задумал? – она почти готова была кричать, но тут куртка легла на её плечи, а сильные руки запахнули её на испуганно волнующейся груди девушки. Он отошел и стал всматриваться в россыпь звезд на небе – извини, я подумала… ладно, ничего. Спасибо, я правда чуть замерзла. А он так не сбежит? – Саша усмехнулся и замотал головой – какие лошади, однако, умные существа.

     Через два часа конь набесился, Саша свистнул, и конь ретивой тенью понесся на свит. Пришел, сунул взмокшую мордочку в теплые ладони хозяина будто благодарил. Айхылу молча следила за этим, тяжелая куртка тянула плечи и согревала. Она принюхалась к вороту, пахло потом и сеном, посмотрела на Сашу, он подвел коня и быстро вскочил на него. Потом помог сесть Айхылу и дернув узды повел коня в сторону дома.

     – Саш, а ты завтра приедешь? – спросила она, спустившись на землю. Он подошел, принял свернутую куртку из её рук и кивнул, не глядя в глаза – хорошо. Саш, а… – она замолчала, рассматривая звезды в небе. Где-то на дворе хлопнула дверь, потом кто-то выругался, и тетка Зифа залилась хохотом.

     – Да не шуми ты – пригрозил мужской голос и Саша в мгновение прижал Айхылу к стене конюшни. Он тихо дышал, смотря в щели между досками, всем телом прижимаясь к девушке. Тетка Зифа стихла, хлопнула ещё какая-то дверь.

     – Она что… – начала Айхылу, но Саша приложил пальчик к своим губам, и она смолкла. Мир Басая разверзся новой загадкой, интересной и таинственной, но мужской голос Айхылу так и не распознала. Тут много было мужиков, и кто ушел с Зифой догадаться было сложно. Она, не думая уткнулась в плечо Саши и захихикала, он улыбался, потом отошел и указал рукой на калитку – доброй ночи – прошептала она одними губами.

     – Айхылушь, ты домой хочешь? – осторожно спросила мать в трубке телефона и Айхылу замерла с чашкой в руках – мы в общем сошлись, живем потихоньку, так что ты приезжай, если хочешь.

     – Не знаю – туманно отвечала Айхылу. За спиной топталась бабулю, с утра удивительно тихая.

     – Ну ладно, живи, отдыхай. Бабушка на тебя не нарадуется – вскользь бросила мать – ну я тебе ещё…

     – Ты же с ней не общаешься – в трубке пошли гудки. Айхылу обернулась, и бабуля сразу схватилась за какой-то таз на полу и начала изображать бурную деятельность, привычно ворча себе под нос проклятия на башкирском.

     К обеду приехал Ринат, уже как хозяин он сразу вошел в дом, искал глазами Айхылу и обнаружив её на веранде с ведром вишни, подсел рядом.

     – Как дела? – спросил он, Айхылу пожала плечами. Одну ночь Саша не приезжал, хотя обещал и она волновалась. Волновалась за то, что их странное общение зашло куда-то слишком далеко и к тому же с дуру она сказала матери, что не желает ехать пока домой. По сути, не желала, там отец и кто его знает, сколько он продержится без водки, а там и до побоев не далеко. Не лучше ли отсидеться в деревне, а потом сразу махнуть в Екатеринбург – я хотел спросить, а у тебя кто-то есть?

     – Есть – быстро ответила Айхылу и даже не сомневалась, что есть.

     – В городе? – подозрительно сощурившись спросил Ринат, лицо ощетинилось, он зыркал на девушку, грудь вздымалась от частого дыхания. Айхылу продолжала выдавливать из вишни семечки, под ногтями уже жгло, но виду она не подавала.

     – Почему ты спрашиваешь? Ты тоже в этой игре про сватовство?

     – В городе значит – подытожил он и встал, но не уходило. В доме скрипели половицы, как догадывалась Айхылу у самой двери, а значит бабуля греет уши на их разговоре.

     – Да, в городе, какая разница? Я ни на что не подписывалась, я просто приехала в гости, а вы тут устроили.

     – Русский? – прямо спросил он и Айхылу злобно встала.

     – А на мои вопросы значит не надо отвечать? – глаза горели гневом и её, и его.

     – Так я тоже в городе, надо будет к тебе перееду. В чем проблема? Если не нравлюсь так и скажи.

     – Так и говорю, не нравишься – сразу ответила Айхылу и чуть не рассмеялась.

     – Нравлюсь, просто цену себе набиваешь, а то я не знаю – он ехидно улыбнулся и пошел к выходу с веранды, потом остановился в дверях и обернулся – ты со мной не играй, я мужик серьёзный, не ваши городские, соплей разводить не буду.

     – Да что за нахрен? – выругалась Айхылу.

     – Не ругайся матом, некрасиво, девушка всё-таки – одернул он её и Айхылу вспыхнула обидой – я всё знаю, тут все и всё знают.

     – Похоже не всё – оскалилась она, но Ринат её не понял и вышел.

     Два часа Айхылу пыталась слушать стенания Олеси по поводу долгов её мужчины. Как оказалось меркантильной Олеся была ровно на столько, на сколько хватало у неё ума. Любовь поглотила её сердце, и она изводила себя, его и, к несчастью, Айхылу, которая ни о чем кроме наглости Рината теперь думать не могла. В голову приходили мысли, что ему наплели про неё столько, что он уверовал, как она в него влюблена, но узнать, кто источник сплетен было невозможно, да и не прилично.

     – У Светки свадьба осенью. Паша ипотеку взял, в академическом районе – рассказывала обиженно Олеся – вот откуда у него деньги?

     – Ну ипотека же – спорила Айхылу.

     – Ну так, а первоначальный взнос, а ежемесячный платеж? Так-то это не дешевое удовольствие, тем более в академическом. Они на будущей недели съедут, ремонт у них там начнется, Светка всё расстраивается, что ни копейки не вложила. А чего расстраиваться? Они в брак вступят и по закону она будет иметь право на эту квартиру, ведь платить то ещё сколько? Дура, вообще башкой не варит. Димка говорит с долгами раскидается, только я вот не понимаю, как можно раскидать несколько миллионов? А про Таньку слышала?

     – Нет, она мне давно не звонила, я ей писала, но она не читает. Обиделась, что-ли?

     – Да нет, она в церковь пошла, ходит туда к батюшке грехи замаливает – Олеся рассмеялась – грехи, влезла в чужую семью, такое ни один батюшка не простит.

     – Хорошая Танька, видимо поняла что-то – с грустью добавила Айхылу – Олесь, слушай, я тут встретила…

     – Да мужик её бросил вот и ударилась в бога. Ой, не могу, она бы ещё в кришнаиты пошла и вообще бы тут пол общежития упало – продолжала Олеся.

     – Ну-да, ну-да. Олесь, я тут совета хотела…

     – Погоди, мой звонит. Я ему в долг десятку дала, может вернет – трубка стихла. Айхылу положила телефон на край кровати и задумалась. Вечер зачинался за пыльным стеклом окна веранды. Лаяли собаки, протарахтел трактор, а она всё сидела и думала, но уже не о Ринате, не о его колких словах, а о Саше. Ей казалось, что больше он не приедет, почему правда не знала, но чувствовала и к горлу подступал ком.

     – Черт! – шепотом выругалась Айхылу, наблюдая в треснувшем зеркале в бане, как раскраснелись глаза от попытки смыть тушь бабкиным вонючим мылом. В эту ночь, веруя, что, если подготовишься к встрече она непременно случится, Айхылу взялась за косметичку. Накрасилась основательно, а потом подумав, что романтизирует, принялась смывать. На её несчастье, средство для удаления макияжа закончилось и глаз упал на банное мыло. Глаза жгло так, что Айхылу на мгновение забыла о своих горестях, терла слезящиеся уголки, а по итогу получила заплаканный вид, куда хуже, чем было до.

     Но всё ушло, всё потонуло в этом знакомом до боли цоканье копыт и Айхылу точно тень выскользнула со двора, тихо притворив ворота за спиной. Она сдерживала себя от желания побежать к нему, шла медленно, уверенно глядя в серую серьёзность Сашкиных глаз. Впервые он спрыгнул с коня и пошел к ней навстречу. Сердце Айхылу распускалось бутонами роз теплой любви, но тут он резко к ней подошел и замычал, что-то непонятное.

     – Я не понимаю – растерянно отвечала Айхылу. Вся романтичность момента ушла в небытие, он мычал и тыкал пальцем в её глаза, как умалишенный – да что?

     – Г-г-г – пытался выговорить он, но с губ слетали только отдельные звуки. Лицо Саши было испуганным и встревоженным.

     – Правда, я не понимаю, напиши в телефоне – он развел руками – у тебя нет телефона? – кивнул и Айхылу в одночасье поняла, что все эти ночи каталась с самым настоящим дурачком. Свой телефон она в спешке оставила в доме и не решалась вернуться, хотя вернуться теперь страшно хотелось. Она казалась себе глупой, что не верила местным, как свихнулся парнишка после фронта, что пустилась в романтизацию и готова была расплакаться, но потом устыдила себя тем, что ведь Саша был тоже человеком, одиноким, нездоровым человеком и единственный кто с ним общался была она.

     Саша замер, Айхылу осторожно взяла его ладони в свои и сжала.

     – Давай ещё раз, я попробую угадать, идет? – она с трудом заставила себя улыбнуться, Сашка искал глазами по земле, потом закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

     – Г-г-глаза – выговорил он и Айхылу закивала.

     – Мои глаза, да, что-то с ними не так?

     – П-п-п – он тряхнул головой, Айхылу крепче сжала его ладони, и он посмотрел на неё с сожалением – п-п-пл-пл.

     – Плакала – прошептала Айхылу и в голове что-то щелкнуло – ты думаешь я плакала? – Сашка активно кивал – нет, ты что – Айхылу рассмеялась, хотя теперь хотелось по-настоящему рыдать, она начала понимать, что её дикие усилия накраситься, а потом такие же дикие усилия смыть тушь с ресниц, оставили заметную печать слез на её лице – нет, я просто бабкиным кислым мылом лицо умыла и это… ну что-то вроде аллергии – Саша разразился хохотом и сложился пополам, Айхылу улыбалась – ну вот такое у бабки ядреное мыло, а в бане туалетного не было, так что вот результат – она хихикала, потом Саша отпустил её руки и пошел к коню.

     – Ты переживал, что я плакала – тихо сказала Айхылу, когда они остановились возле заброшенного покосившегося домишки на краю деревни. Свет фонарей сюда едва дотягивался. Саша пошел привязывать коня к трухлявому забору, тот пыхтел, потом принялся щипать травку, и Саша вернулся к Айхылу. Он не слышал её слов, как-то тревожно на неё смотрел и волновался – что-то случилось? – молчание – что-то на конюшне случилось, ты поэтому не приехал вчера? – Саша потер лоб ладонью, потом достал из кармана лист и боязливо подал Айхылу – что это? – она развернула лист и в глаза ударили написанные от руки слова, целые ворох слов убористо исписанного листочка – ты написал письмо – прошептала она, Саша отошел к коню, нервно топтался и всматривался куда-то темные глазницы дома.

     «Привет, Айхылу – она села на мягкую траву вдоль дороги, за спиной топтался конь и тихо дышал Саша – наверно очень странно общаться таким образом, но иначе я пока не могу, в силу проблем с речью. Очень извиняюсь, что не смог вчера приехать, но мне пришлось выехать по делам и это заняло много времени. Хотя наверно мне стоит извиниться за многое и в первую очередь за то, как напугал тебя возле колонки. Я правда так и не понял, что ты делала ночью с ведром на краю деревни и почему убежала, но наверно это и не важно – Айхылу шмыгнула носом и похихикала – ещё наверно нужно извиниться, что приезжаю ночью, однако работа и мой статус местного дурачка, принуждают к подобной наглости. Прости, что не мог объясниться ни в первую, ни во все остальные ночи, а пока допер до того, что могу написать письмо, прошло слишком много ночей, за которые я прощу прощения – слезы медленно катились по щекам, Айхылу старалась не всхлипывать, чтобы он не услышал – у меня нет телефона, старый разбился пока я объезжал черного коня, а потом деньги нужны были на другие важные вещи, так что я им пока не обзавелся. Я много тебя слушал, ты интересно рассказываешь, пусть и очень грустные истории. И в силу того, что простым языком я не мог выразить своего отношения напишу в письме.

     Относительно твоих родителей моя позиция такова, что они взрослые люди и их уже не исправить, но важно оберегать себя от их пагубного влияния. Не потерять себя в этой прорве проблем. Мне очень жаль, что твоя жизнь сложилась так и если я чем-то могу помочь, ты обязательно говори и я сделаю, не то, что смогу, а сделаю так, как попросишь ты.

     Что касается твоих подруг, то их также можно понять. Они тоже хотят любить, жить, радоваться и часто люди, к сожалению, не замечают, как пересекают чужие границы, но так было всегда, нам остается лишь смотреть на это со стороны, потому что, как ты и говорила, никто тебя не послушает. Не потому, что ты такая, а потому, что люди обычно не слышат, то, что идет в разрез с их взглядами.

     И наверно не мое дело, но ты мне об этом говорила, и я как собеседник должен выразить какое-то свое мнение относительно ситуации с Ринатом. Не мне решать, хороший он или плохой, но на деле обычный парень, по моим наблюдениям пакостей он не делает и достоин внимания. Но даже не это важно, а важно то, как ты сама ощущаешь человека – Айхылу задрала голову к небу, рыдать хотелось навзрыд, но она не понимала отчего – что к нему испытываешь и уже от этого отталкиваться. Не думаю, что ты из тех людей, кто оценивает кого-то по уровню достатка и перспектив. Но ты вольна решать сама и не полагаться на пересуды людей, для этого ты и была рождена.

     И напоследок, всё-таки очень хотелось бы узнать, что ты делала у колонки ночью с пустым ведром и каким образом перемахнула через двухметровый забор.

     Спасибо, Айхылу, мне очень приятно с тобой общаться, пусть и без слов».

     – Н-н-н – мычал Саша, сидя на коленях перед рыдающей Айхылу. В руке она сжимала письмо, лицом утыкаясь в рукав куртку – не-не п-п-п – он выдохнул, погладил девушку по спине и сам осторожно шмыгал носом.

     – Извини, просто… – тихо говорила Айхылу. Что угодно, но такого обдуманного письма, таких здравых рассуждений, она не ожидала – всё, всё, не плачу – она протерла лицо ладошками и натянув улыбку посмотрела на влажные серые глаза Саши – спасибо – губы её снова задрожали.

     – Н-не-не-не – мычал он и Айхылу уткнулась в его плечо – не плачь – тихо сказал он, но сквозь слезы, она ничего не услышала.

     Саша тихо смеялся, Айхылу активно жестикулируя рассказывала историю про колонку.

     – Ну они мне ещё с этим демоном подлили масла в огонь. Ночь, полная Луна и тут ты, я думала, что спятила, а потом этот конь – конь резво поднял голову и уставился на Айхылу – и я в кусты рванула – Саша рассмеялся – там не двухметровый забор, но всё равно высоко. Забраться, то я смогла, потом штаниной зацепилась за штакетник и рухнула прямо в грядку. Носом там наверно до кротов докопала – Саша обхохатывался, Айхылу смотрела на его лицо и не верила в свое странное счастье. Ведь перед домом, могла и сбежать, могла и не сесть тогда на коня, нажаловаться дяде Ризвану и никогда бы не узнала, кто такой Сашка-дурачок. А он им и не был – ни единой ошибки кстати – Саша снял воображаемую шляпу и Айхылу прыснула смехом – даже я так грамотно не пишу. Я тебе писать точно не буду, а то скажешь, что я тупая – он отрицательно замотал головой – ой, смешной ты. Я думала, что ты правда чокнутый, ну мало-ли, все так говорят – голос сник, Саша опустил глаза в землю – но я чет не верила, не знаю даже почему, я ведь обычно всем верю, а тут не поверила, да ещё и… – она смолкла, потом осторожно подошла к Саше и заглянула в глаза – ты завтра приедешь?

     Впервые Айхылу вернулась в дом не под покровом ночи, а в белом тумане назревающего рассвета. Ворота скрипнули, зашумели легкие шаги по тропинке. Айхылу ощущала себя легче воздух, легче ветра, что поднялся к пяти утра и взметал её волосы, когда она взбегала по ступенькам на веранду, открыла дверь и застыла прикованная злым взглядом бабули.

     – Пять утра – прошептала сама себе Айхылу и едва успела увернуться от перового удара метелкой. Бабуля несмотря на возраст силу не растеряла, а внучка, уважая старших не смогла достойно обороняться. В спину летели проклятия вперемешку с отборным русским матом. Веник вновь взметнулся и полоснул Айхылу по лицу, она взвизгнула и заперла дверь на веранду. Рука коснулась щеки, одна из веток больно царапнула по щеке до крови. Бабка бушевала за дверью пытаясь выбить её с пинка. Айхылу скатилась на пол, глядя на окровавленные пальцы, так быстро ночная сказка превратилась в утренний кошмар, что она не всё ещё осознала, не поняла за что и только позже стала догадываться, что вернулась в то время, когда бабуля просыпается, а именно в роковые пять утра. Зухра-ханум видела с кем на лошади приехала внучка, видела и слышала веселую болтовню девушки и сжимала в руке злосчастный веник, собранный из березовых прутиков. Годами вынашиваемая обида на дочь нашла себе выход и вылилась на внучку.

     Дом стих, Айхылу тихонечко плакала в бане, умывая лицо и осматривая царапину. В кухне сидела Зухра-ханум, плакала, и молодой внучке было не ясно, что сейчас переживает эта женщина, она не знала, какую рану нанесла ей когда-то младшая дочь, вероломно покинув дом и многие годы не навещая. Страх мешал матери Айхылу перешагнуть порог родного дома, где как ей казалось нет прощения. Несчастная Зухра-ханум не находила себе места долгие месяцы, справлялась у старших дочерей, как поживает младшая, но и те знали не много. Обида сменилась отчаянием и страхом никогда больше не увидеть глаз родной дочери, никогда больше не обнять и не прижать к груди родное дитя и сейчас в веранде, по её мнению, сидела совсем не Айхылу, а родинушка Миндигуль, сбежавшая с Фанисом прошлой ночью, а не много лет назад.

     К обеду бабуля ушла к старшей дочери тетке Зифе. Айхылу смотрела через тюлевые шторки как уходит старуха и встала. Первый мыслью было бежать из дому, вторая мысль полностью отрезала пути к отступлению, нежелание покидать странного Сашу твердо засело в её голове. Что-то сильное и твердое росло в сердце пуская свои корни повсюду. Она очнулась от дурмана прошлой ночи только когда во дворе зашумели колеса машины Эльмира. Бабуля и странно мрачная тетка Зифа усаживались в машину и отчего-то на душе Айхылу стало тревожно. До вечера она металась из угла в угол, прибиралась, готовила, считая, что таким образом задобрит бабулю, но та по приезду была молчалива и равнодушна к стараниям внучки.

     – Эй, Айхылу – позвал в полумраке знакомый голос.

     – Эльмир? – тихо спросила Айхылу и тень подошла к забору и присела рядом – куда вы ездили? – Эльмир молчал, хрустел пальцами и тянул – ну?

     – К Мустафиным – сердце Айхылу дрогнуло – бабка заставила, тетка Зифа пыталась спорить, но ты ж знаешь бабку, она скорее умрет, чем будет не по её – Айхылу перевела взгляд на темнеющие холмики вдали – она тебя побила?

     – Ну так, разок веником махнула – тихо отвечала Айхылу.

     – Ты ещё легко отделалась – прошептал он и тяжело вздохнул – пока мы болтали с родителями, эти трое братьев – он замолчал, Айхылу закрыла глаза и губы безмолвно шевелились в молитве – короче избили они Сашку. Эй, Айхылу? – заволновался Эльмир и подсел ближе – не плачь, ты чего? Не плачь, да ладно тебе, ну побили и всё на том. Тетя Махзума там такой скандал закатила, ну сыновьям своим за это. А он живой, ну нос разбили, ничего такого – пытался смягчить пилюлю Эльмир, хотя до сих пор перед глазами стоял тот момент, когда тетя Махзума помогала встать Сашке с дощатого пола ангара, кофта его задралась и под ней Эльмир увидел первые признаки гематом. Били обдуманно, по лицу только разок ударили, остальные разы в живот и тетя Махзума повезла Сашку в ближайший медпункт. Тогда Эльмир, которого с детства учили жалеть слабых не мог взять в ум, как так старший брат Мустафиных пошел на поводу у ревнивого Рината, когда воспитывался в тех же традициях. В ушах стояли слезы тетки Зифы, и только бабуля равнодушно стояла в стороне с каменным лицом – ну, Айхылушь, не плакай – упрашивал Эльмир и приобнял сестру – жив здоров он, всё с ним хорошо. Он на фронте выжил, ему эти трое раз плюнуть – Айхылу уткнулась в его плечо и завыла. Эльмир обнимала, гладил по плечу и не знал, что же ему делать. Как ответственный мужчина он считал своим долгом оберегать всех женщин, всех, даже тех, что старше него.

     Ночью, как и ожидала Айхылу никто к ней не приехал. Более того, бабуля до трех ночи не спала, бродила по дому, считала шлепанцы на веранде и слушала дверь. Айхылу сидела на диване, закутавшись в одеяло и смотрела в одну точку. Половицы скрипели, лаяли вдали деревенские собаки, но не было того самого звука, который она так ждала. Глаза закрывались, сквозь дрему она слышала веселый смех Сашки, потом видела его испуганные глаза «он думал, что я плакала, жалел» Айхылу сжала в руке листок с письмом, потом подложила его под подушку и заснула.

     Как ведется беда приходит не одна и на следующий день позвонила мать. Слишком веселая, подозрительно довольная, но тревожный ум Айхылу не сразу это заметил. Она слушала болтовню матери и сидела на разобранной постели. В окно бились мухи, очередной жаркий день вступил в свои права раскаляя иссушенную почву.

     – Выходит на работу вот с понедельника. Пришлось, конечно, постараться, но мы смогли.

     – Здорово – праздно ответила Айхылу.

     – Машину вот взяли, сказал таксовать пойдет, чтобы тебе на учебу собрать – щебетала мать и Айхылу насторожилась.

     – Так собрали же? – воцарилась пауза – мам, ало?

     – Да я тут, Айхылушь, ну сама понимаешь, он без работы никуда. А теперь и машина есть, будет меня до работы возить – Айхылу встала, сжимая до боли телефон.

     – Мама.

     – Айхылушь, ну ушли твои деньги, прошлось бригадиру доплатить, ну чтобы он Фаниса обратно взял, а там только половина осталось, и мы взяли девятку. Потом он таксовать пойдет и накопим. Ты не переживай, один годик отдохнешь от учебы.

     – Мама! Какой годик? Какой? Мне не дадут академ, понимаешь? Мне заново надо будет поступать! – кричала Айхылу, но мать будто не слышала её.

     – Отец говорит, что тебе вообще надо у нас жить, здесь вот на медсестру отучишься, работать пойдешь. Тетка Зифа звонила, сказала ты там с каким-то дурачком таскаешься. Айхылу, ты взрослая девочка, сама должна понимать, что не пара тебе такой. Отец бесится, через неделю за тобой поедет. Ох, я его конечно попытаюсь успокоить, но ты ж его знаешь, он за свою дочурку убьет – горделиво говорила мать и Айхылу схватилась свободной рукой за голову. Не Сашку отец прибьёт, а её поколотит, да так, что веник бабули покажется цветочками. Теперь она уже не знала, чего бояться больше, потерянной учебы или побоев. Отец бил сильно, он ещё в школе запрещал дочери общаться с мальчиками, а теперь… – я не поеду, но отец приедет. Эльмир тебя до Сибая довезет, там словитесь. И давай заканчивай с этим, а то уже сплетни пошли, что ты с дурачком этим спишь – Айхылу упала на колени, ещё страшнее было то, что к Сашке пути будут перекрыты – нехороший он человек, я уже подругам там отзвонилась, узнала. Чем ты думала, Айхылушь?

     – Ты вообще за насильника замуж вышла! – вскричала Айхылу и бросила трубку, потом сложилась по полам, прижимая руки к животу и завыла. Совсем это были не слезы юной девушки, а женский животный вой, когда болит так, что легче сердце вырвать из груди, чем жить дальше. Половицы скрипели, Зухра-ханум топталась у двери не решаясь войти. Женское нутро, материнское, узнавало этот вой, тревожилось, но так и не перешагнуло через свою гордость.

     Пока деревня обрастала сплетнями, что внучка уважаемой Зухры спуталась с дурачком, пока Айхылу запиралась на веранде и рвала на голове волосы, остальные, самые близкие ей, ходили на цыпочках, беспокоясь, а не вышло бы из этого чего хуже.

     – Айхылушь, чайку долей – весело просила тетка Зифа, явившись на третий день в дом. Айхылу покорно подчинилась, долила кипятка и продолжила месить тесто. Бабуля собирала мусор, потом двинулась к выходу и шлепая тапочками пошла скидать всё в банную печь на истопку. Стоило двери хлопнуть, как Зифа схватила Айхылу за руку и притянула к себе.

     – Чего? – удивленно спросила Айхылу. Тетка Зифа смотрела в красные от пролитых слез глаза, и сама готова была разрыдаться.

     – Эльмир поехал разузнать всё. Вечером за баню приди, он расскажет, поняла меня? – Айхылу кивнула, а сердце дрогнуло. Тетка Зифа обернулась на дверь, прислушалась как дикий зверь и продолжила – бабке ни слова не говори и по телефону не болтай об этом. Она что-то да понимает на русском. А мне с ней проблемы не нужны, но не могу я в стороне остаться – глаза её увлажнились – как же ты так? – Айхылу быстро достала письмо из-за пазухи и протянула ей – что это? – тетка Зифа прищурилась и глаза забегали по уже измятому и сотни раз читанному письму – ба, да это ж… это Сашка писал? – Айхылу молча кивнула, говорить уже не могла, слезы подступали к горлу. Половицы заскрипели, тетка Зифа ловко сунула письмо в карман племяннице, и они сообща стали делать вид, что ничего не изменилось. Тесто месилось, чай пился, тетка Зифа болтала на башкирском и бросала осторожные взгляды на племянницу.

     – Тетя Махзума за него горой стоит. Мустафин его так бы выгнал с конюшни, но она сказала, что тогда уйдет вместе с сиротинушкой и прогнула его. Но теперь Сашка под присмотром, все трое братьев следят, чтобы он ночами коней не брал – шепотом рассказывал Эльмир – его не пустят сюда, но хотя бы не бьют – Айхылу рвала травинки под ногами, слезы иссохли, боль стала тугой и тяжелой для её маленького сердца – хорошая тетя Махзума, жалеет его, а эти стервятники… это Ринат их всех подначил. Средний Тамир, итак, под его дудку скакал, но вот что старший на такое пойдет, нет, не думал. А он ведь и сказать ничего не может. Тетка Зифа завтра туда поедет, вроде как на покос с дядей Дамиром, но сказала заедет, поговорит с тетей Махзумой.

     – Спасибо – прошептала Айхылу.

     – Да что спасибо. Тетка сказала твой батя едет и что он всё знает. Что он сделает? – Эльмир смотрел на Айхылу – тетка говорит побьет, говорит он такой – Айхылу уже почему-то не боялась, ни отца, ни бабку, никого, только молилась за тетю Махзуму, чтобы та уберегла Сашку от своих же сыновей – а ты его это… ну что у вас там вообще?

     – Не знаю, мы просто общались и всё.

     – Что даже не это? Не целовались? – смущенно спросил Эльмир.

     – Нет, говорю же, просто общались.

     – Да как с ним общаться, ежели он не говорит. Нет, ты уж давай на чистоту, он не трогал тебя? А то может Ринат ему за дело да… – Айхылу злобно повернулась к Эльмиру, и он замолк на полуслове.

     – Я что врать буду? Я тебе хоть раз врала?

     – Да тише ты, нет, не врала, но я просто спросил, мало-ли. Только не плачь, ладно?

     – Ну и я переехала к нему, да, он снял такую красивую студию – рассказывала Олеся, Айхылу смотрела в побеленную стену на кухне и мыла посуду. Руки были слабые, уставшие не от работы, а от горя – а долги, тьфу, фигня, хрен что они с него выбьют. Это стиль жизни такой, берешь сколько хочешь и не возвращаешь. А Танька то наша спятила, совсем в Бога ударилась, на пары ходит ещё конечно, но теперь не пьет, кальян не курит, вся такая святоша, ой, не могу! – хохотала Олеся – вот она наша сильная Танечка из богатой семьи, нас то жизнь закалила за счастье бороться, мы знаем, как свое урвать…

     – Отец через пару дней поедет. Сказал с тобой только лично говорить будет – скупо рассказывала мать – ты не обижайся, но за дело получишь. Нашла с кем шашни крутить. Стыдоба то какая, ой, стыдоба. Как ты матери моей в глаза то смотришь? Ты спала с ним? Айхылу, отвечай?

     – Нет, а надо? – язвительно спросила она и в трубке посыпались ругательства.

     – Ты мне ещё пошути, ишь, моду взяла. Не смей с ним спать, он больной, даже не говорит. Господи, ну ты ж в городе живешь, в хорошем университете учишься…

     – Уже не учусь – поддела её Айхылу и злобно улыбнулась.

     – Это пока, потом на медсестру отучишься, а там и денег подкопим, а там может и замуж выдадим, в декрет уйдешь…

     – Таня? – осторожно спросила Айхылу, подруга давно ей не звонила и все новости о ней она узнавала от Олеси – Таня, ало?

     – Да, привет, ты как там? Не скучаешь? – спросил тихий голосок.

     – Нет, тут некогда скучать – ответила Айхылу, закрывая дверь на веранду.

     – А я по тебе соскучилась. Когда ты приедешь?

     – Никогда, я больше не учусь – рявкнула Айхылу и тут же осадила себя – прости, просто день выдался плохой. Что у тебя нового?

     – У него дочка умерла – Айхылу замерла перед окном и всё тело обдало неприятным холодом, будто сквозняком потянуло со всех щелей разом – он отвозил её в садик утром и попал в аварию. Сам теперь инвалид, а дочь умерла сразу. Они вылетели с дороги, шина что-ли пробила, не знаю, вылетели на встречку и лоб в лоб с другой машиной.

     – Как он? Держится? – в трубке послышался плачь – Танечка, ну…

     – Нет, Айхылу, он не держится, он спятил, и я ни разу не шучу. Елена, жена его, за ним ухаживает в больнице, потом в дом перевезет. Я помогаю ей – Айхылу опешила, некогда противница, теперь соратница – он никакой, винит себя, что спутался со мной и Бог его наказал вот так. Я потому в церковь пошла, обещала ему, что всю жизнь буду молиться за дочурку его, а он словно не слышит ни меня, ни Лену. А у них денег почти нет, ипотека большая, всё он платил, всё… я даже не знала, а теперь – она шмыгнула носом – мой отец помогает им, я попросила, а ты сама знаешь, он мне ни в чем не отказывает. Я всё ему рассказала, и он понял меня, даже не осуждал, хотя мать ругалась. А он понял. Айхылу, ты всё равно приезжай, приезжай, звони, а то ведь я с ума сойду. Это я во всем виновата, я.

     – Таня, он ведь каждый день её возил в садик, причем тут ты? – тихо спросила Айхылу – это совпадение.

     – Нет, нет! Это я влезла в семью, я всё испортила, я!

     Капли воды стекали по щекам Айхылу, она протерла запотевшее стекло в бане и увидела осунувшееся лицо с впавшими глазами, обрамленными синими кругами бессонницы. До приезда отца оставалось три дня, а она так и не свыклась с мыслью, что больше не увидит серых Сашкиных глаз. От Эльмира не было вестей, он поехал с дядей на покос, а с ними исчезла и тетя Зифа. Странно так собралась, сумки взяла и поехала куда-то. Вроде на покос, а вроде и нет, но Айхылу это мало волновало, она не слушала, что судачат в деревне, не пеклась о теткином исчезновении, томилась в собственном горе, которое камнем встало где-то в горле и не давало свободно вздохнуть.

     После бани она вышла в сад, сушила волосы полотенцем и медленно прохаживалась по прохладной залитой закатом траве. Ступни щекотало, кожа покрывалась мелкими бусинками воды, стекавшей с волос. Она уставилась на дом тетки Зифы и заметила незнакомую машину у ворот. Привстала на носочки, тетка Зифа запирала дверь на замок, потом обернулась и посмотрела жалостливым взглядом на Айхылу.

     – Обожди пару минут, я до племяшки сбегаю – сказала она водителю и вразвалочку пошла к воротам. Айхылу ждала, искала глазами злющую бабку, но та вроде как ушла по гостям на другом конце деревни. Ворота хлопнули, послышались шаги, и тетка Зифа с улыбкой подошла, на плече висела дорожная сумка.

     – Здравствуй, моя кровинушка, ты как? – ласково поглаживая Айхылу по плечу, спрашивала она.

     – Никак.

     – Да моя ж ты золотая! – она обняла её и прижала к пышной груди – не расстраивайся, не успела я письмо перехватить, не успела, сама бегу как будто за мной гонятся. Дурные мы, Айхылу, все бабы в нашем роду дурные – она рассмеялась и отпустила тонкий стан девушки.

     – Какое письмо?

     – Сашкино, он письмо пытался передать, но мы уехали раньше. Надо было билеты успеть прикупить, вещи отправить, вот за остатками вернулась, да тебя повидать – она развела руками.

     – А куда вы? – удивленно спросила Айхылу и вспомнила ту ночь на конюшне, вспомнила запах Сашкиного тела, его тихое дыхание и звонкий смех тетки Зифы, а она молчала, глаза наполнялись невыплаканными слезами, качала головой.

     – Мать твоя мне часто раньше звонила, когда Фанис запивался, ты ещё совсем крохой была. Звонила, жаловалась, а я её просила вернуться. Говорю, мать отец давно простили, приезжай, примем, не чужие ведь люди. А она не ехала, не потому что не верила, а любила она его сильно. Плохих ведь тоже любят – тетка Зифа взяла Айхылу за руку и пожала – ты её не изменишь, никогда она его не бросит, так и будет с ним жить и тебя страдать заставит. Ты это уясни, ей он дороже твоей учебы, она ж разве понимает, о чем ты мечтаешь, она кроме него ничего не видит. А он человек нехороший, плохой он, Айхылу, как Ринат этот – Айхылу задрожала.

     – Куда вы? Куда я? – тетка Зифа оглянулась, машина посигналила, торопила.

     – Любовь ведь такая один раз за жизнь дается, один только раз, потом такого раза не будет, не будет ещё одного Сашки-конюха, понимаешь? – Айхылу кивала, не понимала и слезы бежали из глаз – и мать твоя это понимает, не будет у неё второй жизни с Фанисом, не будет второй такой любви. А я вот поздно поняла, поздно одумалась, когда дров уже наломала. Но Бог мне родню даровал, понимающую и ты бабку пойми, она с того дня твою мать не видела, а это ведь как руку оторвать, тосковала, и боится теперь тебя потерять. А ты бойся потерять себя, не слушай никого, поняла меня? – снова засигналила машина, Айхылу нехотя выпустила теплую теткину ладонь и всхлипнула – не плачь, маленькая моя, дай Бог ещё свидимся, посмеёмся – полноватый силуэт тетки удалялся к воротам.

     – Тетя Зифа! – истошно крикнула Айхылу и побежала, роняя на зеленую гладь травы полотенце, кинулась в её объятия и прижалась как к родной матери.

     – Никто не виноват, Айхылушь, просто жизнь такая – шептала тетка Зифа, потом отпустила, будто вырвала из себя что-то и побежала к машине. Айхылу скатилась на корточки и заплакала. Машина удалялась, поднимая пыль старыми шинами. Куда ехала тетка Зифа и на долго-ли, никто не знал, словно степной ветер унёс её далеко от всей родни, которая понимала, принимала и умела отпускать, через боль и слезы.

     Тихо скрипела постель, суетились налетевшие мотыльки возле включенной в углу веранды лампы. Айхылу изучала их виражи, сидя на постели. Незыблемая тишина окутала деревню, будто все уехали, а бабка напилась чая с матрешкой до глубокого сна и храпела за стенкой.

     Сперва Айхылу показалось, будто не свист, а скрип какой-то раздается за домом. Она подняла голову и уставилась в окно. Дорога осиротела без Сашки и его верного коня. Потом снова это звук и Айхылу быстро вскочила с постели. Хотелось бежать со всех ног, даже не зная, что это, умом она ещё не дошла до понимания происхождения этого звука, но сердце не ошибалось. Она осторожно ступала по скрипучему полу, вышла к дверям и не нашла никакой обуви. Хитрая бабка всё попрятала и даже куртки унесла в дом. Свист доносился с заднего двора, Айхылу с минуту стояла, потом плюнула и ушла в ночь босая, в белой бабулиной сорочке.

     За трухлявым забором стояла черная тень, фыркала, била по сухой земле копытами. Айхылу тронула рукой забор, проверяя на крепость. Из темноты кто-то шел ей навстречу. Она задрала повыше сорочку и полезла. Сорочка мешала, цеплялась за каждую занозину, ноги дрожали и путались. Айхылу перекинула боязливо одну ногу на другую сторону, потом увидела Сашкино лицо в бликах фонаря и всё внутри разорвалось. Тело ослабло, точно ей выстрелили прямо в грудь, и она повалилась вперед, ощущая как сильные руки её подхватывают и ставят на землю

     – Сашка – прошептала Айхылу, изучая его лицо, разбитый нос подзажил, серые глаза смотрели серьёзно. Саша копался одной рукой в кармане, пытался что-то вынуть – Сашка, я думала больше… – она схватила его обеими руками за голову и притянула к своему лицу. Пальчики скользнули на влажную от пота шею, он загнал и коня, и себя, мчал так, как никогда раньше, чтобы успеть, чтобы увидеть и весь дрожал, когда заметил на щеке Айхылу слабую полоску от удара бабкиной метёлки. Он положил руки на её плечи, пытаясь в полумраке рассмотреть рану или найти ещё похожие, не замечал, как тонкие пальчик Айхылу блуждали в его посеребрённых наливающейся Луной волосах – Сашка – она улыбнулась, закрыла глаза и потянулась к губам. Только в этот момент Сашка понял, что происходит, растерянно опустил руки и застыл. На пересохших от долгой дороги губах он ощутил мягкую влажность губ Айхылу, она нежно его целовала, едва касаясь и вставая на носочки, чтобы дотянуться, потом осторожно отпустила его и заглянула за его спину, там блуждал конь, верный, он будто чуял, что должен быть рядом и никуда не убегал.

     – Охренеть – выдохнул Саша, без единой запинки и растерянности. Айхылу перевела на него взгляд и улыбнулась. В руках он сжимал лист бумаги.

     – Письмо, ты написал – она улыбнулась, в уголках глаза копились слезы – можно? – он кивнул и Айхылу принялась разворачивать лист, в надежде увидеть снова эту прорву строк, но там была лишь одна, которую в этой темноте сложно было разобрать – темно-то как – ворчала Айхылу и подняла лист к свету.

     «Айхылу, прости меня, но я люблю тебя» она пробежалась по строке глазами, потом перевела взгляд на Сашку, он смотрел себе под ноги, ничего не понимал и по-детски стыдился.

     – После завтра приедет отец – тихо начала она, складывая лист – Эльмир меня отвезет, и я поеду домой – Сашка поднял на неё испуганные глаза, губы безмолвно шевелились будто пробуя слова на вкус – побьет он меня. Местные всё моей матери доложили, никто даже не разбирался.

     – Побьет? – вдруг спросил Сашка, забывшись, потом резко подошел – это бабка тебя так или ты опять по заборам лазала? – Айхылу растерянно на него смотрела. Он говорил, без единого мычания или запинки, ей хотелось было об этом сказать, но боялась, что Сашка вспомнит свой недуг и больше его голоса она не услышит, а ведь скоро ей уезжать и каждое слово Сашки было на вес золота.

     – Она да, но это мелочь. Эльмир сказал, что Ринат…

     – Отец тебя бить будет? За что? – возмущался Сашка и схватил ещё за плечи – что тут бить то? – он осматривал маленькую Айхылу, потом расчувствовался и прижал к груди, боясь отпустить – никого он не побьет.

     – Да я привыкла, ты не переживай. Тетя Махзума ведь помогает тебе?

     – Побьет, ага, щас – ворчал Сашка, поглаживая Айхылу по спине – помогает, конечно, но я там не останусь всё равно – он склонился к её голове и поцеловал в макушку. Волосы пахли баней, будто только она вышла и ещё хранила тепло очага. Сашка опустил руки на талию и начал приходить в себя, начал понимать, что под тонкой сорочкой ничего и нет, кроме голого женского тела, которое будет бить какой-то мужик. Он крепче её прижал к груди, внутри всё горело от обиды. Он быстро перебирал мысли в голове, потом сам себе кивнул и заглянул в лицо Айхылу – когда он приедет точно?

     – Сашка, не надо, ладно, не вмешивайся – просила Айхылу, а самой хотелось кричать от боли. Серые глаза сверили в её лбу дырку – после завтра, в обед поеду с Эльмиром в Сибай, а там отец заберет. Смешно, они на мои деньги на учебу купили тачку.

     – Завтра я приеду, ровно в двенадцать, завтра. Всё завтра, всё решу – он склонился к её лицу, искал глаза, но Айхылу уткнулась в его куртку и не отпускала.

     – Ты уезжаешь уже, да?

     – Да, так надо, но завтра я приеду – Сашка поднял голову к небу и вдруг понял, что говорит, что может говорить и испугался. В школе так было, он мог разговаривать с теми, кого хорошо знал, но после всего случившегося совсем ни с кем не мог говорить, даже с самими давними знакомыми, а теперь разом заговорил – я п-п-п – замычал он и стиснул зубы. Айхылу оторвалась от его груди и посмотрела в глаза – п-п-п.

     – Поцелуй меня – попросила она и Сашка уставился на неё словно не ожидал такого, он всё ещё не мог свыкнуться с первым поцелуем, а тут ещё и второй, но она уже вставала на носочки, тянулась к нему пухлыми губами и он поддался, отдался этому поцелую, запуская пальцы в густые космы и земля пошла кругом, казалось вот-вот он рухнет вниз, в неизвестность, но она не отпускала, впивалась, упивалась его губами и тихо постанывала – спасибо – ответила она и отошла – тебе надо ехать.

     – Айхылу – Саша подошел к ней и взял её холодные ладошки в свои руки – замерзла, ты чего босая то выскочила? – он усмехнулся.

     – Обувь не нашла – вяло ответила Айхылу – спасибо, что приехал.

     – Завтра, Айхылу, завтра, здесь – он тыкнул пальцем в вниз – обещай? Айхылу, обещай мне, что будешь здесь?

     – Я-то буду, а тебя после этой ночи…

     – Завтра, я буду здесь в двенадцать – твердо сказал он, потом подошел, быстро обнял вдыхая аромат её тела и отпустив побежал к коню – Айхылу? – крикнул он ей, не боясь, что его услышат. Она обернулась у самого забора – ты любишь меня? – она стояла, белая сорочка трепалась на ветру – даже если нет, я всё равно приеду, поняла меня? Но ты скажи, любишь?

     – Люблю, Саш – ответила громким голосом Айхылу и полезла через забор.

     – Срам то какой – шептались бабы в кухне. Айхылу мела полы в комнате, соседки набежали утешать Зухру-ханум, после вчерашнего побега тетки Зифы, в основном говорили на башкирском, но отдельные слова говорили временами на русском, и она понимала и мотала себе на ус. Бабуля молчала, почти всё время теперь она стискивала щербатый рот и даже не ругалась. Быстро угасал огонек жизни в её глазах, рука брала очередную стопку, запрокидывала в жадную глотку, напивалась, ничем не лучше, чем отец Айхылу. Часы тикали на стене отрывая бесценное время перед концом этого чудного лета.

     В обед заезжали Мустафины, но без тети Махзумы. По суровым лицам было ясно, что в доме разлад. Ринат бросал в сторону Айхылу подозрительные взгляды, а когда она пошла на двор развешиваться стиранное бельё, увязался за ней.

     – Вчера он у тебя был? – спросил за спиной тяжелый голос. Айхылу молчала, вешала простынь, зацепляя старыми деревянными прищепками – я знаю, что у тебя – Ринат подошел к ней и грубо хватил за руку – ты башкой то своей думаешь, с кем связалась? А? Он больной, ему самое место в психушке. Мычит только и всё.

     – Не трогай меня – Айхылу попыталась вырваться, но железная хватка закосневших в работе рук не отпускала – мне больно, пусти – просила она.

     – А ты привыкай, отец говорит Фанис тебя отделает только так – шипел Ринат – и правильно сделает. Ты с ним трахалась же? – Айхылу снова попыталась вырваться, но он не отпустил.

     – Убери руки, а то я кричать начну! – рявкнула она и Ринат отпустил, побоявшись бабки и отца. Однако остался подле Айхылу сверля её гневным взглядом.

     – Спала значит, тьфу, потаскуха – он харкнул ей под ноги – ладно бы с нормальным парнем, так нет ведь, с уродом каким-то.

     – Сам ты урод.

     – Я-то нет, я-то нормально жизнь налажу, а ты по миру пойдешь. Как мать твоя и тетка. Вся семья одни шалавы – он усмехнулся, оголив белый ряд коротких зубов – хорошо он тебя отделал, а?

     – Пошел отсюда – Айхылу указала на ворота – пошел…

     – А может и силой брал, а ты теперь жмешься по углам, боишься. А нечего было с ним ночами таскаться – он прохаживался перед ней, грудь вздымалась от тяжелого дыхание – и как оно тебе? Хорошо было?

     – Ты че несешь вообще? Ты в своем уме? – Айхылу отвернулась, всем видом показывая, что не будет с ним продолжать разговора, но Ринат воспользовался возможностью и схватив девушку за бедра прижал к себе.

     – Так если ему дала, так и мне можно. Я-то уж тебя покатаю – пыхтел он над её плечом.

     – Ринат! – рявкнул Эльмир и руки отпустили, Айхылу боязливо отбежала к брату и встала за его спиной – что происходит? – строго спросил он. В ворота протиснулся Замир и встал рядом.

     – А твое какое дело? Лучше надо было за своей сестричкой смотреть – бросил Ринат, подходя ближе – или она и вам дает?

     – Он тронулся, ей Богу, тронулся – шептала Айхылу и заметила на себе сочувствующий взгляд Замира. Она почти его не знала, только раз видела, но в этот день поняла, что парень он был сносный и понимающий.

     – Пошел нахрен отсюда! – рявкнул Замир и вышел вперед – Эльмир, уведи её.

     Она слышала только возню на дворе, сидела на корточках зажимая уши, как когда-то делала ребёнком, когда отец напивался и буянил. Потом выскочили остальные братья Мустафины с отцом. Бабы закричали, во дворе началась потасовка.

     Замира она увидела уже у машины Эльмира, он стирал с лица следы крови, плевался и курил. Она стояла у ворот, слушала оры бабки, но так и не поняла на кого та орала. Эльмир грозил кровавым кулаком Ринату, Мустафины усаживались в машину и быстро уехали. Айхылу уже уходила в дом, когда поймала взгляд Замира, он улыбнулся и кивнул ей.

     Ночью над деревней поднялась полная Луна. Айхылу вылезла с веранды через окно, уже одетая и в этот раз обутая. Потом прошлась по саду, добралась до забора и осторожно перелезла. Где-то выл знакомый пес, будто выл специально на Луну и его песнь нагоняла тоску. Айхылу села под забором, запахнулась курткой и ждала.

     Саша бесшумно прошел по конюшне, отвязал черного коня и вывел из стойла. Днем он разок закусился с Ринатом, но тетка Махзума вовремя вмешалась и не допустила очередной драки. Она опекала его всегда как родного, прикипела и усиленно спаивала мужа в эту ночь. Но что понял из слов Саша, так это то, что Ринат был у Айхылу и всё в нем кипело от страха за неё. Потому торопился, потому и не заметил, как трое Мустафиных подкараулили его за конюшней, засев под забором.

     – Час – с грустью отметила Айхылу и встала. Она прошлась по пустырю, потом осмелела от отчаяния и обойдя дом вышла на дорогу. Ноги подкашивались, она шла, готовая вновь расплакаться и понимая, что может и хорошо, что не приехал, ещё раз прощаться с ним было сравни резать себя на живую. Полная Луна медленно плыла на крышами спящих домов.

     – Не смей! – Ринат замер, нависая над телом Сашки, которое планировал переломать, пока два других брата держат, но голос матери заставил остановиться.

     – Мам, иди в дом, не твое это… мам – уже опасливо сказал Тамир и отпустил одну руку Сашки, тот мигом вывернулся и встал на ноги, у забора привязанный бил копытом конь, тянулся к хозяину, будто понимая, что происходит.

     – Мать, ты сдурела? – спросил старший брат и тоже отошел – иди, батю буди – сказал он Тамиру.

     – Стоять! – крикнула мать и дернула затвор охотничий винтовки. Ринат узнал этот звук и быстро отошел за спину старшего брата – сегодня будете до утра дома сидеть, поняли?

     – Ты давай ствол то отпусти, в родных детей целишься – успокаивал её старший сын, остальные кивали.

     – Не мои вы дети, раз такое творите, не знаю, чьи вы дети и пуль не пожалею, если Сашку не пустите – говорила сквозь нарывающие слезы тетя Махзума – пусть едет, ну? – она дернула стволом и Саша пошел к коню. Влажная мордочка искала теплых хозяйских ладоней, возила по ним как малое дитя.

     – Давай, малыш, не подведи – шептал на ухо коню Сашка, и тот выпрямился, забил копытами уже готовый прыгнуть в ночную тьму, но поводья натянулись, и он поумерил пыла. Саша смотрел на тетю Махзуму. Женщина держала на мушке троих родных сыновей, пока отец в хмелю валялся в доме. Держала и рука ни разу не дрогнула.

     – Поезжай, Саш, поезжай и не возвращайся. Такие скоты здесь тебе житья не дадут – прошептала она, но не могла на него посмотреть в последний раз, не могла дать возможность сыновьям двинуться в его строну, перехватить коня и скинуть слабое Сашкино тело наземь.

     – Мать, ты перепила. Ружье не игрушка – говорил Тамир, но ствол уперся в его сторону, и он прикусил язык.

     – С-с-с-спа-а-а-сибо – выговорил Сашка. В темноте он не видел, как катятся слезы по щекам тети Махзумы, что приютила его после смерти родителей, что опекала и жалела. Поводья хлопнули, и конь стрелой прыгнул во мрак ночи и помчался по уже знакомому маршруту. Махзума провожала его взглядом.

     – Бисмилля – шептали её губы, она сжимала ствол взмокшими ладонями и неустанно молилась.

     Айхылу встала у колонки, подергала ручку, попробовала нажать. Ручка не поддалась, даже не скрипнула и Айхылу бросила эту затею, чуть отойдя назад. Два часа она ждала, блуждала по молчаливым улицам и уже не верила, что снова его увидит. В голове роились страшные мысли, что побили Сашку, что убил его Ринат и она понимала отчего так страдала Таня, понимала её всем сердцем и жалела, что в тот короткий звонок не нашла нужных слов успокоения, а теперь было и не важно, теперь она заняла место Тани, но вот её боль замолить не получится. Сил плакать больше не было, будто высохли слезы и впереди ждало безрадостное будущее. Она задрала голову к небу и усмехнулась. Лик Луны смотрел на неё женским лицом.

     – Друг мой месяц, забери меня к себе, забери, сил моих больше нет – приговаривала она как в сказке, сердце рвалось на части – бешбармак я готовить умею, кумыс тоже научусь… – за спиной слышался отдаленный топот сильных копыт. Айхылу замерла, прислушивалась, потом обернулась. Топот приближался, уже виднелась тень одуревшей от скачки лошади и силуэт наездника – месяц, брат мой, забери меня – продолжала бормотать Айхылу не сводя глаз с тени – месяц, друг мой, всё отдам тебе, только пусть жив он будет, да счастлив – хлопнули поводья, в полоску света выскочил конь, весь в мыле он становился на дыбы, Сашка успокаивал его, но бешенная поездка распалила молодого жеребца и он рвался дальше.

     – Стой ты, стой – приговаривал Сашка, конь успокаивался часто дыша, стучал подкованными копытами – погоди, поедем дальше, поедем – он похлопал его по боку, потом спустился и посмотрел на Айхылу. Она стояла, замерев рядом с колонкой – у меня похоже дежавю – весело сказал Сашка и уверенно пошел к ней. Встал, усмиряя свое дыхание, по виску катились капельки пота и Айхылу потянулась к нему руками, как ребенок, упала на грудь и зарыдала – тише, Айхылу, тише, я приехал – шептал он ей на ухо и гладил по длинным волосами – Айхылу, милая – он поднял её лицо к себе – только не плачь.

     – Как же? Больше ведь не увижу тебя – крупные слезинки побежали по загорелым щекам и Сашка не удержался и поцеловал её в обе щеки.

     – С чего бы это? Увидишь – он кивал, Айхылу разинула рот – поехали, нам пора.

     – Нам? Куда? – Айхылу смотрела в серые глаза, мысли смешались.

     – Далеко – протянул он и улыбнулся.

     – Но как же, как же папа, мама – он склонился к самому её лицу.

     – Я люблю тебя, Айхылу, понимаешь, люблю – проговорил он – ты мне веришь?

     – Верю, но как же я всё вот так брошу и поеду? Как же… – она искала ответ в своей голове, в его глазах, потом вдруг обернулась и уставилась на бледный лик Луны. Сильные руки обнимали её, нежно, ласково.

     – Всё будет хорошо, теперь всё будет хорошо и ничего мне не надо взамен, ничего. Всё будет так, как ты хочешь – бормотал Саша, утыкаясь носом в её волосы и дыша полной грудью – мне ничего больше не надо, просто поехали, поехали со мной.

     – Месяц друг мой – бормотала Айхылу набирающим силу голосом, гладила мягкие точно седые волосы Сашки, целовала то в лоб, то в губы, он хихикал, стеснялся – месяц, друг мой, забери меня с собой – напевал её добрый голосок.

     – Заберу, заберу. Мне так много надо сказать, так много, а времени… мне всей жизни не хватит. А я так боялся, что говорить не смогу, аж три листа исписал – он рассмеялся, давя в себе мужские тяжелые как свинец слезы – а больше боялся, что не найду тебя здесь, мою Айхылу, моего друга, что в молчании слышит больше, чем в словах. Я бы всю жизнь молчал, а ты бы меня понимала.

     – Месяц, друг мой, сил моих больше нет, забери – повторила Айхылу и поцеловала влажными губами его губы, долго, не отрываясь, а он тонул, задыхался от обуявших его чувств.

     – Беш будешь? – спросила старушка, стоя у горелой плиты. Вторая молча кивнула – ну помер и помер, мужики всегда раньше мрут – продолжала говорить старуха, помешивая черпаком бешбармак в кастрюльке – во сколько приедут?

     – Да скоро. Зифуш, а ты чай нальешь ещё?

     – Налью, Миндигуль, что ж я младшей сестричке чаю к столу не подам – она грузно рассмеялась и поставила чайник – давно я тут не была, лет десять точно. А Басай такой же, совсем не изменился.

     Прошлые обиды ушли, время разорвало их в клочья, точно ветер жухлые осенние листья. Зифа жила далеко отсюда, так далеко, что и не ездила, и не общалась с сестрой и виделись они последний раз на похоронах матери. Не обижалась, скучала, но не ехала. Там в жарком Краснодаре была новая жизнь Зифы, с другим мужчиной, какого полюбила ещё в третьем классе, но с которым пути у них разошлись после школы.

     Миндигуль схоронила мужа неделей ранее, отзвонилась дочери, которая также не появлялась не то, что в Басае, её и в стране то не было. Она исправно слала деньги, справлялась о здоровье, но не ехала. Зазывала мать к себе, молила бросить алкаша-мужа, которого отцом язык не поворачивался назвать.

     – Подруги её тоже приехали, они по деревне гуляют – говорила Миндигуль, теребя в руках платочек – хорошие женщины, правда тоже побитые жизнью.

     – А кто не побит? – спросила Зифа и улыбнулась сама себе.

     К вечеру в доме прибавилось людей. Пришли давние подруги Татьяна и Олеся, обе постаревшие, сгорбленные тяжелой жизнью.

     Олеся была в долгах мужа и сына, никогда не отвечала на звонки, потому что звонили ей только коллекторы. Сердечно любящая она пронесла до сорока лет все финансовые проблемы мужа, что взвалила на свои плечи много лет назад будучи ещё совсем юной девчонкой.

     Татьяна так и не вышла замуж. До последнего дня жизни любовника она находилась подле него, сдружилась с Еленой и работала при храме, всецело посвящая себя Богу и молясь за душу любовника и его рано ушедшей из мира дочери. Семейная жизнь её не трогала, хотя временами она жалела об упущенном времени, тогда шла к батюшке, и он наставлял её на путь истины, уверяя, что несет она свой тяжелый крест как отец наш вездесущий. И она несла, собиралась с силами, помогала по выходным беднякам, собирала благотворительные ужины и вилась в кругу чистейших людей, что скорее скрывали свои грехи, чем не имели.

     – Айхылушь, проходи, садись, чего как не родная – шутливо приговаривала тетка Зифа и заметила за спиной племянницы взрослого мужчину. Она не сразу узнала Сашку, только по шраму поняла, что он и охнула.

     – Вы с такой дали приехали, спасибо – говорила Айхылу пожимая морщинистые ладони тетки, потом подошла к матери, и они обнялись – мам, может с нами поедешь?

     – Нет-нет, я в Басае останусь, в отчем доме. Корни вырывать нельзя, родное место – тетка Зифа усмехнулась, но не стала напоминать о том, как однажды Миндигуль вырвала свои корни и исчезла из жизни семьи на долгие годы. Айхылу кивнула, принялась болтать с подругами и заниматься попутно столом.

     – Здравствуйте, я хотел узнать про тетю Махзуму, я так и не смог с ней связаться – спрашивал осторожно Сашка подойдя к тетке Зифе, лицо её опечалилось, нахмурилось.

     – Она через год умерла, после того как вы уехали.

     – Болела? – уточнил Сашка и заметил, как руки старушки упали вдоль тела.

     – Нет, повесилась – Сашка побледнел – да, былое это, она давно в лучшем мире, не печалься, ладно? У тебя то, как дела? – быстро сменила тему тетка Зифа.

     – У меня хорошо. Но почему она… – он не смог произнести этого слова, так резко заныло в груди.

     – Ринат сел в тюрьму за убийство, избил до смерти какого-то мужика на попойке в городе. Потом Тамир… он… не помню – она обернулась на сестру – чего там было?

     – Конь его затоптал – тихо сказала Миндигуль – все перемерли. Там теперь только старший брат, ну приезжает временами, но конюшни больше нет. Там всё сорняком поросло, а он всё ездит – она тяжело вздохнула, поправляя неровности на платье. Сашка смотрел в пустоту, вспоминая ту сильную женщину, что наставила мужнино ружьё на родных сыновей, чтобы чужой ей, но тоже сын смог сбежать.

     – Ну вот Махзума и не выдержала, напилась и удушилась – Саша посмотрел на Айхылу. Она аккуратно разливала чай, болтала с подругами и улыбалась своей теплой и добродушной улыбкой. На сердце отлегло от одного её вида. Крепкая неугасающая любовь вела их сперва по Уралу, потом дальше, потом ещё дальше и оказались они в итоге во Владивостоке, таком далеком и непривычном, но за годы ставшим их родным домом. Жили, варили бешбармак и каждую ночь засыпали, прижавшись телами, будто боясь, что завтра потеряют друг друга навсегда. Айхылу обернулась на него, карие глаза остановились на лице Сашки на пару секунд, а потом руки снова принялись за работу.

     Ночной воздух дурманил голову, веяло жарким Басайским летом уже в Мае. Айхылу прохаживалась по вечернему саду, отмечая среди поросших сорняком бугорков, когда-то давно пропалываемые ею грядки. Память живо возвращало лицо Зухры-ханум, но давно её не пугало это, она усмехнулась и покачала головой. Ноги осторожно переступали по сырой от прошедшего днем дождика траве и остановились у почти напрочь сгнившего забора. Он лежал черными полосами на земле, прорастая в неё всем своим существом.

     – Упал всё-таки – сказала Айхылу и вздохнула. Тяжелая рука легла на её плечо, другая обняла со спины и острый подбородок Саши уперся в плечо.

     – Эльмир не приехал. Тетка Зифа говорит он должен был с Москвы прилететь, но может самолет задержали – тихо говорил он. С той ночи он больше не заикался ни дня, сам не зная чудо это какое или тепло любви подлечило его раны.

     – Ты расстроился из-за Махзумы? – спросила Айхылу, уже зная ответ. Сашка молчал, ему не надо было много говорить, чтобы она его понимала – Саш, а помнишь, как я в сорочке через этот забор лезла? – Сашка похихикал, но у самого поджилки тряслись от этого воспоминания. Он хорошо помнил, как тонкая тень лезла по забору, как кинулась в его руки и утонула на широкой груди. Эта сорочка ему ещё лет пять снилась, металась в ночной тьме и не давала покоя.

     – Саш, а как коня того звали, ну чёрного? – Айхылу обернулась, в серых Сашкиных глазах стояли слезы. Давно он не плакал, много лет и не отчего было. Сильный, уверенный, он обладал смекалистым умом и вел их в хорошую жизнь. Открыл бизнес на деньги, полученные за ранение, оплатил учебу Айхылу и делал всё так, как просила его любовь, а много она никогда не просила, всё вровень с ним шла, оберегала как умела. Были у Сашки и трудности, были и страхи, но стоило ему зарыться в волосах Айхылу, вспомнить ту страшную ночь, когда мог навсегда её потерять, как силы возвращались и он рвался дальше. Лишь бы улыбалась, лишь бы пела ему на ночь выдуманную песенку про Луну, лишь бы рядом была.

     – Тулпар, его звали Тулпар.