Добро пожаловать в мир Gaslamp fantasy. Мир недавно переживший индустриальную революцию, мир где причудливо сплелись прогресс нового времени и стылая мрачность средневековья. Страница автора Часть текста удалена в связи с изданием. Книга вышла! Ищите в магазинах!
Эдуард Малышев, больше известный в ролевой тусовке как Эдвард Сол, снимает кепку и устало вытирает лоб клетчатым платком. Несмотря на говорящее прозвище, он не любит летней жары. Особенно в этих краях, рядом с водохранилищем, когда воздух не только горячий, но и влажный до невозможности. Стоит выйти из тени, как кожа тут же покрывается липкой плёнкой, а пальцы отекают так, что кольца намертво впиваются в них. По этой самой причине, Эд редко появляется на играх в летние месяцы - предпочитает весну и осень. А последний сезон было и вовсе не до игр.
Он сидит за столом в небольшой беседке. Рядом ноутбук и пачка бумаги - обычное снаряжение для мастера, сидящего на регистрации. Девочка, которая должна была заниматься этим, в последний момент соскочила - вроде бы заболела или что-то такое. Ну, обязательность никогда особо не числилась в добродетелях толкиенистов. Вот и приходится сидеть самому. Хорошо, что участников в этот раз предвидится чуть больше сотни, так что труда будет немного.
Очередной игрок появляется в беседке, бросает в углу видавший виды рюкзак, и направляется к столу. Эдвард смотрит на него без всякого выражения.
- Хау! - здоровается парень, худощавый, с плохо подстриженными усами и бородкой в викторианском стиле. - Я - Ингвальд...
- Я тебя помню, - кивает Эд. - Привет. Мы с тобой так и не договорились по роли. Ты же на сайт заходил? Видел, что я заявку твою отклонил?
Парень садится напротив, положив локти на стол.
- Слушай, ну что мы с тобой не договоримся? Давай я тебе прикид покажу...
- Ты мне фотографии присылал, - спокойно говорит ему Эд. - Этот прикид ты на прошлогодний 'Стимтаун' делал. Ты помнишь, что я тебе тогда сказал?
- Да, помню. Слушай, у тебя что, так много игроков, что ты людей отшиваешь? Я смотрел - половина сетки вообще пустая.
- Это уже мои проблемы, - почесал подбородок Эд. - Кто надо, все заявились. А с тобой мы уже говорили. Моя игра не по стим-панку, извини.
Игвальд (что за имя такое? Не то Ингвар, не то Грюнвальд) корчит оскорблённую мину. Видимо, для него это означает, что он уже устал втолковывать очевидное этому здоровяку-тугодуму.
- Ну, антураж же подходит! И там и там - Викторианская Англия. Впишется идеально...
Викторианская Англия. Эду в этот момент очень хочется сломать придурковатому толчку один или два пальца. А лучше три. Нет, совершенно зря он завязался с этой игрой. Раньше, пока эти вопросы решала Алина, ему мастерить было как-то легче. Она умело сглаживала и заворачивала таких вот. Но Алины уже год как нет...
- Лондон времен промышленной революции. Это на сто лет раньше, - со всем возможным терпением отвечает он. - Я об этом писал и на сайте, и в правилах по антуражу, и лично тебе на почту. Разница есть.
- Да ладно тебе! - возмущенно махает тощей лапкой Ингвальд. - Ты мне хочешь сказать, что у тебя народ все как один приехали в прикидах восемнадцатого века? По нему игр вообще никто не делает. Давай поспорим, что...
- Давай не будем спорить, - веско обрывает его Эдвард. У него неплохо выходит быть веским. Сто девяносто пять сантиметров роста и девяносто килограмм веса этому весьма способствуют. А угрюмое выражение лица, которое почти не сходит вот же год - и подавно. Ингвальд замолкает, но всё ещё пытается выглядеть гордым и независимым.
Эдвард тоже молчит, обдумывая, что делать с горе-игроком. С одной стороны, пропустить его, значит увеличить кассу на один взнос. А ради кассы, собственно, и затевалась эта игра. Хотя нет, не правильно. Затевалась игра ради Алины, чтобы поддержать её не только деньгами (сколько заработаешь на ролевой игре?), но и духовно. Алина очень хотела сделать эту игру, почти три года о ней мечтала. Эд всё время обещал, но не хватало то смелости, то терпения, то денег. Тема и правда редкая - хорошо, что получилось собрать хоть сотню желающих. Большинство, правда, по старой памяти. Эдвард устало закрывает глаза, надавливая на них кончиками пальцев.
- Так, дружище, - наконец говорит он Ингвальду, - Вот что я могу предложить. Есть места в банде Уродских Цилиндров, у них даже вроде как казначей не приехал. Есть недобор в команде Дулда.
- А кто там? - с явной неохотой интересуется Ингвальд.
- Уродские Цилиндры - Бегемотик...
- Бугуртщики конченые. Не, не пойду. У них игры не будет.
- Зато не бухают. Дулд - Капитан Крюк. С ним Катана, Герцог и ещё десяток молодых.
- Крюк нормальный. А что за Дулд? - совершенно невозмутимо интересуется Ингвальд. - Что? Не смотри на мня так. Я правила на играх принципиально не читаю. Прочитаю, а там какая-то ересь как всегда. Расстроюсь, начну на форуме с мастерами спорить, переругаюсь и в итоге всё впечатление заранее испорчу. Нафиг.
- Спорить и ругаться у тебя и без правил выходит, - спокойно констатирует Сол. - Так что, в Дулдиты? Давай оформляться.
- Дилдоты? - фыркает Игвальд. - Ну ты и названия придумал, Эд.
Мастер реплику пропускает мимо ушей. Раскрыв журнал, он вооружается ручкой.
- Паспорт давай, реликт девяностых, - оканчивает он переговоры, переходя к регистрации. Толкиенист послушно лезет в верхний карман рюкзака. Хорошо, что хоть этот момент прочитал. На игру Эд арендует турбазу, а это значит - строгая отчётность. Тут без паспортов никак.
Игроки ни шатко, ни валко подъезжают до самого вечера. Эд встречает их, регистрирует, а Просперо, мастер по АХЧ, расселяет по домикам. Игра начнётся только завтра, парад пока назначили на одиннадцать, но зная ролевую братию, его наверняка придётся перенести часа на два - пока народ проснётся, опохмелится и оденется пройдёт немало времени, особенно учитывая, что первую ночь перед игрой мало кто будет спать. Традиция.
Эдвард с каким-то удивлением понимает, что скучал по всему этому. По этой мышиной возне, в которой медленно, но уверенно рождается игра. Он ходит по турбазе, глядя, как кто-то заантураживает домики, кто-то забирает заказанный у приехавшего на игру оружейника пистоль или шпагу, кто-то дефилирует в тертом камуфляже, берцах и судейском парике вкупе с белым воротничком. Сола зовут в домики, откуда слышится треньканье гитары и звяканье бутылок. Внутри его встречают дружным воплем 'Мастер!' обещают удовольствий, заваливают вопросами. Он заходит, здоровается, перебрасывается парой слов, выпивает стакан 'за удачную игру' и идёт дальше. Всего этого он не видел уже больше года - весь прошлый сезон было не до игр. Не до игр и теперь, просто Эд чувствует себя обязанным. Пообещал и не выполнил. Надо вернуть долг. Хотя бы так.
- Всё путём? - Просперо возникает из темноты, широколицый, черноволосый еврей, старый приятель и давний напарник Эда - не только в игроделе. Хваткий и дотошный, он отличный администратор. На нём вся техническая часть игры: покупной антураж, питание, вода, договор с турбазой, взносы.
- Ты, кстати в курсе, - спрашивает он. - Это наша с тобой десятая игра. Десять игр и одиннадцать лет нашему тандему.
Эд кивает.
- Наверное, последняя.
- Да перестань, - улыбается ему Просперо. - Всё наладится. Пошли-ка лучше выпьем.
Он тянет Эда за собой, куда-то в темноту, где прячется мастерский домик. Вообще-то Просперо зовут Вова, а прозвище своё он получил не от шекспировского мага, а от оружейника-революционера из 'Трёх Толстяков' Юрия Олеши. Молодежь даже не слышала о такой сказке, но в Вовино с Эдом детство эта книжка продавалась везде, да ещё и фильм был по ней, и мультик, кажется. Они ещё тогда дружили, и часто играли вместе представляя себя героями этой книги. Эдик тогда был Тибулом, но кличка к нему не пристала. А вот Вова так и остался Просперо, даже группу свою так назвал - 'Просперо и Калибан'. Играли они мрачноватую такую вариацию бардовской песни, которая, как оказалось лет пять спустя, хорошо вписывалась в жанр 'дарк-фолк'. 'Просперо и Калибан' часто играют свои песни на играх, правда неполным составом и в акустике, но всё же, группа имеет некоторые вес и признание в тусовке.
- Как там Алина? - доставая из сумки бутылку коньяка, интересуется Вова. Эд качает головой:
- Всё так же. Врачи говорят, что состояние хорошее, опасности нет.
Вова выдвигает тумбочку, устраивая импровизированный стол. Коньяк с бульканьем течет в походные стаканы.
- Что-нибудь обещают?
- Как всегда. 'Пробуждение может произойти в любой момент'. Шутят, - Эд бёрёт стакан и тут же опрокидывает его в себя. Просперо поддельно возмущается:
- Кто так пьёт? Это ж коньяк, а не водка.
- Это бодяженный спирт с красителем и ароматизатором, - вытерев губы, отвечает Сол. - Пить его нельзя. Можно только употреблять.
Просперо осторожно нюхает свой стакан.
- Нормальный коньяк, - пожимает он плечами. - А вообще правильно, что ты эту игру таки сделал...
- Ещё не сделал, - возражает ему Эд. Просперо отмахивается.
- Сделал-сделал. Оттарабаним парад, а дальше игроки уже сами разберутся. Правила толковые, люди адекватные, все вопросы решили...
- Как по взносам? В нули вышли? - Сол задумчиво крутит в руках мобильник, словно собираясь кому-то звонить.
- Ага, - ухмыляется Просперо. Это их старая шутка. Уже много лет под мудрым еврейским руководством игры приносят им стабильный, пусть и не большой (в пересчёте на затраченное время) доход. В этот раз договаривались, что доход пойдет Алине. Точнее, на уход за Алиной.
Вова разливает по стаканам вторую порцию, достаёт из сумки лимон. Клацает выкидной нож, слегка похрустывает под отточенным лезвием желтая корка.
- Алина была бы рада. Жалко, что она всего этого не видит.
- Кто знает? - Эд выпивает, подхватывает пальцами лимонный кружок, - Знаешь, она мне много рассказывала про этот город. Она ведь его не придумала. Ну, не совсем придумала.
- Это как?
- Алина не хотела, чтобы кто-то знал. Она говорила, что ей всё время снится один и тот же сон. Вернее, сны разные, но все происходят в одном городе, в Олдноне. Она даже карту его мне рисовала, рассказывала, где была и что видела.
Просперо задумчиво трёт подбородок. Это не мешает ему налить по третьей.
- Хочешь сказать, что ей это всё приснилось?
- Точно, - Эд берёт стакан, держит в руке. - Несколько лет подряд, еще до нашего знакомства. Каждую ночь - один и тот же город.
- Ничего себе.
- Я сначала не верил. Сначала. А потом, когда Алина стала по утрам пересказывать мне свои сны, поверил. И как по-другому? Она меня никогда не обманывала. Смолчать могла, а соврать - нет.
Сол выпивает. Теперь он смотрит куда-то сквозь Просперо, взгляд становится застывший. Он не может прогнать это странное оцепенение.
- Знаешь, а я ведь предчувствовал. Перед тем как всё случилось. Её сны, они стали особенно яркими... Алина стала долго спать, ложилась очень рано. Мне иногда даже казалось, что она торопится туда, что ей тут скучно, неуютно. Ну, я себя успокаивал... Теперь думаю - зря.
- Перестань, - Просперо выпивает свою порцию, спешно закусывает. - Ты не мог знать. А даже если бы знал?
Эд переводит на него потяжелевший взгляд.
- Сейчас я знаю только то, что моя жена провела уже тринадцать месяцев в состоянии чуть лучше комы. Не кома - летаргия. Неизвестно что хуже. Когда я утром разбудить её не смог, скорую вызвал... Эти придурки начали мне рассказывать, что Алина истеричка и всё это - последствия стресса. Говорили, что через час-полтора сама проснётся. А потом просто развернулись и уехали.
- Ублюдки, - кривится Просперо. - Весь институт балду пинали, потом пришли людей лечить. Точнее, лекарства выписывать подороже, за аптечные откаты.
- На скоряке откатов не получают, - качает головой Сол. - Там есть хорошие люди, но работа такая, что черствеешь быстро. Всё по фигу становится.
Они пару минут молчат, глядя на столик с остатками лимона и бутылкой, в которой на самом дне ещё осталось на два пальца коньяка. За стенами домика разогретый алкоголем хор нестройно выкрикивает какую-то народную ролевую. Сквозь хриплое пение слышен вистл, с трудом попадающий в неровный ритм гитары. Первая ночь - одна из лучших на игре. Это ночь предвкушения, когда вместо игры в голове иллюзия, волшебный мир, в который вот-вот нырнёшь, как в тёмный омут. Это потом всё становится на свои места и идет по привычной колее до самого конца. А в первую ночь ещё кажется, что всё будет по-другому. По-настоящему.
- Скучаешь без неё? - спрашивает Просперо. Эд смотрит на него, не торопясь отвечать.
- Сначала... Сначала было непонятно. Думал, что Алина вот-вот очнется, ждал. Потом как-то втянулся. Прочитал, что в летаргии человек все слышит. Стал с ней разговаривать. Первые месяца четыре. Потом устал. Знаешь, я не могу разговаривать с трупом. Стыдно, - Сол качает головой. - Последние три месяца я ей читаю по вечерам. А днём, пока на работе, заряжаю аудио-книги.
Просперо разливает остатки коньяка. Опустевшая бутылка уходит под стол. Пение за окном затихает, хор разбивается на десяток громких голосов, бодрых, но уже слегка неуверенных. Душный летний вечер постепенно уступает прохладной ночи. Мошки кружатся вокруг лампы, комары, наглые и многочисленные, атакуют беспрерывно.
- Есть не хочешь? - интересуется Просперо, метким ударом сбивая очередного кровососа.
- Нет, - мотает головой Сол. - Жара, ничего не хочется. Я спать.
- А я пойду в народ. Развеюсь, - Вова встаёт, разминая плечи. - Старт взят хороший, главное закончить нормально.
- Смотри там аккуратнее, - напутствует его Эд. Просперо фыркает:
- Обижаешь. Подъем в полседьмого. Я всё помню.
Хлопает дверь. Эд снимает ботинки, падает на кровать, Как всегда, она ему мала - ноги приходится согнуть.
- Паршивое пойло, - бормочет он. От выпитого голова тяжелая, хочется просто закрыть глаза и лежать. Вообще, странно - полбутылки коньяка для его габаритов обычно проходят не так заметно.
'Просто устал, - думает про себя. - С пяти утра на ногах. Высплюсь - и все будет путем'.
Снаружи снова запели. Вещь была незнакомая, видно что-то из новодела. За ролевым фольклором Эд не следил уже лет пять. Поначалу его ещё как-то привлекали все эти КСП на фэнтези тематику, скорее по причине новизны. Потом, когда стало ясно, что все они на один мотив и в музыке их авторы разбираются примерно так же, как в ядерной физике, интерес заметно поубавился. Впрочем, пара вещей успела врезаться в память как следует. Интересно было бы их теперь послушать. Жаль, что больше их не поют.
Завтра, ещё до парада начнется суета. Народ гуськом потянется, начнутся вопросы, уговоры, споры, увещевания. Каждый игрок приезжает поиграть, и только мастер приезжает, чтобы сделать игру для всех присутствующих. А это значит, что каждый вопрос надо выслушать и ответить на него так, чтобы и вопрошающий не ушёл обиженным и остальные от этого не впали в агнст. Задача, временами, совсем не простая.
Эд вдруг садится на кровати - он кое-что вспомнил. Подтягивает рюкзак, начинает копаться в нем. Через минуту в руках его появляется небольшая тетрадь в твёрдой обложке. На обложке - ярко-желтые деревья на чёрном глянцевом фоне. Тетрадь кажется совсем новой. Эд осторожно раскрывает её, не вчитываясь, пробегает глазами по строчкам. Это дневник Алины. Во времена блогов и социальных сетей бумажный дневник выглядит странным рудиментом, утратившим всякий смысл. Для Алины смысл был. У неё была почти физическая потребность фиксировать свои впечатления, переживания, сны. Сны особенно.
Эд неторопливо листает тетрадь, пропуская особенно личные моменты. Он взял ее чтобы больше погрузится в атмосферу Олднона, чтобы вспомнить, каким его видела Алина. Коньячные пары мутят голову, не дают сосредоточиться на чтении. Слова перед глазами то и дело прыгают, словно мелкие зверьки, разбегающиеся от чужого присутствия.
Олднон. Интересно, получится сделать его таким, каким Алина видит его в своих снах? Нет, конечно. Никакая турбаза не заменит огромный город, с громадами фабричных зданий, рабочими кварталами, особняками богачей, дворцами правителей. Алина видела его во всех подробностях, заглянула почти в каждый уголок. Она бродила по Овощному рынку, что зажат между фабрикой Бауэра и диларнийскими трущобами, поднималась на Королевский мост, с опаской обходила заставы Заколоченного квартала. Раньше, Сол даже жалел, что не видит таких же снов. Теперь он гораздо больше жалеет, что их видела Алина.
Сон подбирается незаметно. Он медленно, исподтишка спутывает мысли, словно размешивая их в котелке черепа палочкой. Постепенно они теряют форму и определённость, превращаются в какие-то обрывки, смутные образы. Наконец и они растворяются в черноте, оставляя после себя только тяжелую, бесконечную пустоту.
Просперо входит в домик и видит друга спящим. Смешно подогнув ноги, он лежит на спине и, что необычно, даже не храпит. Наоборот, дышит он медленно и глубоко.
Просперо стягивает обувь, снимает жилет и футболку, проверяет небольшой чемоданчик, где хранятся взносы, прячет его под кровать и только потом ложится сам, едва слышно ругая Эда за упрямое желание травить комаров фумигатором.
Снаружи уже порядком поредевший хор допевает какую-то песенку об убийстве собственной матери.
Эд просыпается от того, что лежать ему стало жестко и холодно. Сквозь сон он пытается нащупать одеяло, но рука его неожиданно натыкается на что-то липкое и холодное. В голове звенит, иски и затылок давит, словно тисками.
- Что за хрень? - сипло бормочет он, переворачиваясь на бок. Сон отступает и в носу начинает щипать - здесь воняет, и воняет общественным туалетом и помойной ямой одновременно. Руки и ноги от лежания на твёрдом затекли так, что едва слушаются. Поборовшись с собой немного, Эд наконец садится и оглядывается.
И тут оказывается, что он зажат в узком проходе между двумя глухими кирпичными стенами. Вверху, метрах в десяти, виднеется серая полоска неба, едва посветлевшая от приближающегося рассвета. Сол поднимается, держась рукой за стену, смотрит под ноги. Картина не самая приятная: утрамбованная земля, с небольшими лужицами, следами испражнений. Само по себе не примечательно, Эда больше интересуют стены. А точнее, кирпичи, из которых они сложены.
Не нужно быть строителем, чтобы понять - кирпичи в кладке отличаются от привычных глазу образцов и размерами и цветом. Они слишком плоские и длинные, а глина, из которой они сделаны, не ярко-красная, как у облицовочного и не землисто-жёлтая, как у внутреннего кирпича. Она рыжевато-бурая, почти коричневая. Да и сделаны стены куда аккуратнее, чем заведено у постсоветских каменщиков. Похоже, что кладка довоенная, а может даже - дореволюционная. Чего, само собой, на турбазе, построенной в восьмидесятых, быть не могло. Как и каменных домов в три этажа.
- Дебилы, - резюмирует Эд, потирая застывшие от холода руки. Дурацкая шутка товарищей, вот что это. Дождались, пока заснёт, и вывезли в посёлок. Может даже Просперо что-то в коньяк добавил. Нет, вряд ли - он его и сам пил. Пожав плечами, Эд разворачивается и направляется к ближайшему выходу.
Проход выводит его на небольшую улочку, плотно стиснутую между двумя рядами домов, каждый два или три этажа в высоту. И если кирпичную кладку их ещё как-то можно объяснить, то вот фасады - никак. Какие-то из них были отштукатурены, какие-то нет, окна были разного размера и устройства, но почти все - без больших стекол. Крыши встречались и плоские и двускатные, словно каждый дом строился сам по себе, без всякого общего плана.
Эд ошарашено оглядывается, переводя взгляд с домов на прохожих. Губы сами по себе беззвучно произносят единственную подходящую ситуации фонему:
- Да твою же мать.
Мимо него проходит девица в длинном коричневом платье, белом, застиранном переднике и потрёпанной шляпке с парой облысевших перьев. Одной рукой, она держит большую плетеную корзину, прижимая ее краем к берду. На вид ей можно дать лет двадцать, может двадцать пять. Руки у нее - со вздутыми венами и белёсой, потрескавшейся кожей. Ещё не заметив укрытого углом дома Эда, она негромко мурлычет себе под нос какую-то песенку. Мотив Солу незнаком, но слова явно английские.
Переулочек есть, кaких, в общем, не счесть,
Где в субботу бушует веселье;
Неширок он весьмa, ходят тaм кaк впотьмaх,
Но зовут его Рaйской aллеей.
Тaм девицa однa, хорошa и стройнa,
Дочкa вдовушки местной Мaк-Нелли...
Тут она замечает Эда. Широко раскрыв глаза, девушка смотрит на него, в шортах хаки и оранжевой футболке с тремя няшными девочками-подростками в корпс-пейнте и надписью 'Gallhammer'.
'Наверное, ощущения у нас похожие, - думает Эд, внимательнее рассматривая девушку. - Хотя нет. Я фигею всяко больше'.
А ведь на ней точно не прикид. Ролевой шмот всегда узнается на глаз: он или новый, совсем не ношенный и без меры пафосный; или замызганный и непрактичный, сшитый как попало и из чего попало. Платье свое девушка явно носила не первый год и носила часто - застиранные пятна, потертые рукава, посеревший воротничок. Такого с прикидами, которые от сезона до сезона лежат по шкафам, случиться не может.
- Ну ты и вырядился, парень, - наконец заявляет ему девица. - Ты жонглёр что ли?
Говорит она на английском, только с жутким выговором, так что половину слогов словно заглатывает. Эд английский знает неплохо, но понимает её не сразу.
- Я не жонглёр, - отвечает он. Девушка презрительно фыркает.
- Тогда тебе лучше переодеться - пока мясники Уиншипа тебя не увидели. Ты ведь не один из них, да? Точно. Я бы такого красавчика запомнила.
Горделиво вскинув подбородок и одновременно одарив его игривым взглядом, она уходит. Сол слышит, как уже за его спиной снова раздаётся довольное мурлыканье:
Уж с десяток пaрней зaмуж звaли скорей,
Но покa онa всех отклонялa.
Впрочем, Томми Килин помнит, кaк онa с ним
Вечерком по рaйону гулялa.
Сверху падают мелкие, холодные капли. Подняв голову, Сол с досадой понимает, что небо, насколько его видно между домами, затянуто низкими серыми облаками. Дождя не избежать.
Он шарит по карманам, пытаясь найти мобильник - бесполезно. Видимо, выложил, когда укладывался. Зато в заднем кармане - небольшой мешок с образцами игровых монет. Вышли они в этот раз вполне прилично - заводская чеканка, договорились с мужиками на ремонтном за нормальные деньги. В боковом кармане шорт обнаруживается дневник Алины. Эд пытается вспомнить, когда его туда положил, но подходящего случая в памяти не находится.
- Да не, - бормочет он. - Это точно шутка. Мобильник забрали, дневник подсунули...
Дождь становится сильнее. Эд оглядывается. Навесы на улице есть, но под каждым навалено столько хлама, что и не втиснешься. Зато над дверями одного дома висит грубая вывеска 'Дыра в Стене. Выпивка и Крысиные бега', а немного ниже красуется грубая надпись 'Мела нет', сделанная тем самым мелом, наличие которого отрицается. Денег у Эда нет, да и отчего-то ему кажется, что родную валюту здесь не примут.
- Ну что, - ухмыляется он, направляясь ко входу в заведение. - Вы пошутили, и я пошучу.
Несмотря на ранний час, двери открыты. Входной колокольчик хрипло звякает, извещая о госте. Внутри кисло воняет потом, объедками и чем-то еще, совсем уж мерзким. Из мебели, одна только стойка, на которой стоит бочка, литров на пятьдесят с грубо намалёванным на боку словом 'Всякое'. Прямо под стойкой лежит какое-то тело, всхрапывает и пускает пузыри в луже не то спиртного, не то чего похуже. Над ним на стойке столит стеклянный кувшин, полный мутной буроватой жижи, в которой плавают какие-то странные штуки. Из низкой двери за стойкой, согнувшись, навстречу Эду выходит женщина. Правда, понять, что это именно женщина, у Сола выходит не сразу.
Она высокая и костлявая, как смерть. Эд редко встречал девушек, которые были ему хотя бы до плеча, но эта ниже его всего на пару сантиметров. Одета она в длинную чёрную юбку висящую на широких красных подтяжках, с кожаным поясом на худых бедрах, за который заткнут угрюмого вида кремневый пистоль. Сверху на ней серая сорочка и жилетка, а на запястье правой руки на шнуре болтается длинная, почти в метр, дубина. Лохматые рыжие волосы жуткой копной торчат во все стороны вокруг вытянутого лица с длинным носом и широким, безгубым ртом.
- Ты что припёрся в такую рань, убогий? - смерив его рыбьим взглядом, спрашивает девица. Голос у нее сиплый и скрипучий.
- Дождь на улице, - указывает кивком на дверь Эд. Девица сплёвывает на пол.
- И что того? Покупай выпивку или выметайся, бродяга.
Эд неспешно подходит к стойке, запускает руку в карман и, выудив оттуда монету, бросает на стойку. Девица ловко её подхватывает, шагает к лампе и придирчиво осматривает.
- Ты что, моряк? - спрашивает она, попробовав добычу на зуб. Эд в монете уверен. Сплав для чеканки в этот раз покрепче обычного олова. - Никогда не видала таких денег.
- А мне что с того? - ухмыляется он. Сомнения жуткой девки его веселят. Ее можно понять - монета ведь сделана на совесть, даром, что выглядит непривычно.
- И то верно, - наконец соглашается она, после чего прячет монету за пояс и кивает Эду на бочонок. Осмотрев его, он обнаруживает длинную трубку, которая ведет к днищу с внутренней стороны стойки. Девка подходит бочке и кивает Эду:
- Ну, чего встал, как столб? Давай, прикладывайся.
Эд смотрит на трубку с сомнением. Не похоже, чтоб ее часто мыли
- Ты бы какую-то кружку дала, что ли, - неуверенно заявляет он, при этом отмечая, что полок посудой за стойкой не видно. Девка сипло хихикает.
- А ты и правда не местный. Говор у тебя чудной. Тебя как зовут?
- Эд. Эдвард Сол.
- Имя вроде наше. А я - Подтяжка Мэг. Смекаешь? - она запускает пальцы за подтяжки и громко ими щёлкает. - Вот что Эдди: суй эту трубку в рот и тяни. Сколько в один вдох вытянешь - всё твоё.
Не то, чтобы Эду так хотелось выпить, но способ был интригующий. Да и утренний холод ещё отдаётся в костях. Только внезапно появившаяся искра в рыбьих глазах Подтяжки Мэг настораживает. Наконец решившись, Сол поглубже вдыхает и прикладывается к трубке.
Чувство такое, будто он хлебнул чего-то забродившего или скисшего. Не удержавшись, Эд закашливается, плеснув из трубки на пол. Бдительная Мэг тут же перекрывает кран, заливаясь при этом смехом, больше похожим на кашель туберкулёзника.
- Это что за дрянь? - отдышавшись, спрашивает Сол, с запозданием вспоминая надпись на бочке.
- Что написано, - сквозь смех отвечает Мэг. - Всё спиртное, что остаётся, сносят Тику, а он сливает его в бочку. И бродяги вроде тебя, у которых нет денег на приличные напитки, прикладываются к ней.
- И что же он туда сливает? - с сомнением интересуется Эд. Подтяжка выдаёт кривую ухмылку, от которой лицо её, и без того некрасивое, совсем перекашивается.
- Да говорю же - всё, что остаётся. Пиво, наливку, вино, бренди, виски. Сегодня туда даже отправились пара стаканов отличного джина.
Сол опирается о стойку, так что стеклянная банка оказывается рядом с ним. Теперь он видит, что в мутной, вонючей жиже, плавают человеческие уши.
- Нравится? - замечает его взгляд Мэг. - Это мои.
- Твои вроде бы на месте, - шутит Эд, уже, правда, сомневаясь, что стоит шутить на эту тему. Подтяжка Мэг оскаливается. Зубы у неё все в чёрных пятнах.
- Когда я выставляю из 'Дыры' очередного бродягу, я хватаю его зубами за ухо и волоку так до самого выхода. А если ему хватает дури сопротивляться - в эту банку отправляется очередной трофей. Здешним патронам такое представление по душе, и за каждое ухо Тик наливает мне стаканчик. Ещё пить будешь?
- Нет, - Эда передергивает от одной только мысли о пойле в бочке. - А поесть тут можно?
- Это паб, а не харчевня, - сплёвывает прямо на стойку Мэг. - Пей или проваливай.
В этот момент дверной колокольчик тихо тренькает, сопровождаемый скрипом не смазанных петель. Эд оборачивается, чтобы увидеть, как в паб вваливаются четверо парней, крепких и широкоплечих. У пары из них солидные животы и мясистые загривки, двое оставшихся похудее, но с жилистыми руками. Одеты они в простые штаны и синие сорочки, все в тёмных пятнах, у одного на запястье - мясницкий тесак, у остальных - короткие дубины.
- Здорово, Мэг, - приветствует Подтяжку обладатель тесака, после чего поворачивается к Солу. - Это ты тот жонглёр, что пристаёт к честным девушкам?
- А вы - мясники Уиншипа, - скорее утверждая, чем спрашивая, кивает Эд.
- Они самые, - скалится здоровяк с тесаком. - Зря ты припёрся на Райскую аллею, пень.
Потяжка Мэг спокойно кладёт руку на рукоять пистоля. Кажется, четверо громил её нисколько не пугают.
- Предупреждаю тебя, Слизняк Вилли. Устроишь тут драку - и я прострелю твой поганый ливер, а дружков твоих так отделаю, что им в воду глядеться страшно будет.
Угроза звучит весьма убедительно, мясники даже слегка отступают. Тот, кого она назвала Слизняком, примирительно поднимает руки.
- Спокойно, Мэг. Мы порядок знаем. Эй ты, жонглёр! - он поворачивается к Солу и голос его снова становится похожим на ворчание пса. - Давай на выход. Посмотрим, что у тебя по карманам.
Сол прикидывает варианты. Можно, конечно, их послать и остаться в пабе. Только вряд ли они уйдут - дождутся ведь. Да и Подтяжка Мэг может вытолкать - просто чтобы отношения не портить.
- Добро, - кивает он, - пойдем выйдем.
Двое мясников идут впереди него, двое пристраиваются сзади. Эд спокойно, без лишних движений отстёгивает карабин, который держит на поясе цепочку. Оружие против дубин и тесака то ещё, но Сол ещё в ранние года прикипел к кистеням и пользовался ими не только на играх - так что туз в рукаве таки имеется.
Он бьёт сразу, как только они оказываются за дверью. Идущий впереди костлявый получает хлёсткий удар в затылок, брызгает кровь. Сзади раздаётся взбешенный рёв, Эд бросается в сторону, пытаясь достать ещё и другого верзилу перед собой. Удар выходит смазанным, но рассекает мяснику ухо. Одновременно, Эд получает скользящий удар дубиной в плечо. Развернувшись, он сверху вниз полосует цепью по врагу. Тот прикрывается дубиной, но цепь огибает её и тяжелым концом припечатывает его прямо между глаз. Слизняк резво взмахивает своим тесаком, намереваясь вспороть Эду живот, но слегка не достаёт. Футболка Сола расходится - тесак острый, как бритва. Он отступает, разворачивается и бежит со всех ног. Четверо мясников с криками кидаются за ним, брызжа слюной и кровью. Эд выскакивает с Райской Аллеи, оказавшись на мощеной улице с узким тротуаром и фонарными столбами. Здесь дома выглядят приличнее, но любоваться ему некогда - погоня не отстаёт. Эд бежит так быстро, как может. Навстречу из-за угла выезжает повозка, лошадь испуганно всхрапывает, стуча копытами по мостовой. От неожиданности едва не упав, Эд оббегает её.
'Твою мать! - бьется в голове. - Куда я вообще попал? Мясники, кони, дубины...'
В груди начинает ломить - бег никогда не был сильной стороной Сола. Оглянувшись, он оценил ситуацию: двое толстяков, похоже, поотстали, а вот жилистые сокращают разрыв с каждым шагом.
Эд ныряет в ближайший переулок, перепрыгивает через какую-то корзину, врезается в женщину в чёрном платье с метлой, падает на бок, вскакивает на четвереньки, не прекращая движения пытается подняться. Его бьют дубиной поперек спины, он падает, перекатывается в сторону, рука его вдруг натыкается на что-то твёрдое и угловатое. Вцепившись в него, Эд переворачивается на спину и швыряет находку в мясника, уже занёсшего дубину для удара. Осколок булыжника попадает тому прямо в лицо, он роняет дубину. Эд тут же подхватывает её, но второй мясник успевает ударить его в плечо. Левую руку прошивает болью, и она бессильно обвисает. Эд бьёт в ответ, но мясник отскакивает, тут же отвечая. Опыта и прыти у него явно больше - Сол получает ещё один тяжелый удар. В проулок пыхтя и бранясь вбегают два здоровяка. Ситуация становится совсем паршивой.
Эд пинает мясника ногой в пах, тот сгибается, тут же отхватив дубиной по затылку. Навзничь рухнув в грязь, он остаётся без движения. Но тот, который получил от Сола камнем, уже оклемался и примеряет этот самый камень, готовясь метнуть его. Слизняк двинулся прямо на Эда, опустив резак, второй попытался обойти, прижимаясь к деревянной стене. Проулок шириной метра два, не больше, но тупиком не был. Эд набирает побольше воздуха, собираясь снова побежать - но в этот самый момент что-то оглушительно грохочет, и Слизняк Вилли, уронив тесак, хватается обеими руками за живот. В воздухе разносится едкий запах жжёного пороха, а за спиной раздаётся топот.
Эд оборачивается. С другого конца переулка на него бегут трое парней с котелками на головах и в чёрных кожаных жилетах с яркими красно-чёрными нашивками. Двое оставшихся на ногах мясников тут же бросаются бежать. Сол, не долго думая, лупит одного дубиной по затылку. Верзила по инерции пробегает ещё пару шагов, после чего падает на землю. Оставшийся скрывается за углом. Преследователи провожают его гиканьем и бранью, при этом награждая лежачих увесистыми пинками. Слизняк Вилли хрипит, скорчившись в кровавой луже. Эду его даже немного жаль - мяснику предстояла долгая и мучительная смерть. Что-то подсказывало Эду, что антибиотики здесь не в ходу.
- А ты кто? - не слишком дружелюбно интересуется один из парней в котелках.
- Тот, кто с мясниками Уиншипа не в ладах, - уклончиво отвечает Эд. Парень смотрит на него подозрительно.
- Ну это я и так вижу. Ладно, - сплёвывает его собеседник. - Давай за нами. Будь я проклят, если какой-нибудь бобби не услышал выстрела и не прёт сейчас сюда с парой товарищей. Заодно покажем тебя Однаду.
Эда аккуратно берут под локти и уводят из переулка - быстро, но с достоинством. Осторожно разглядывая попутчиков, Сол отмечает, что одеты они приличнее мясников: одежда выглядит новее и дороже, а самое главное - чище. Лица выбриты, а волосы, выглядывающие из-под котелков - подстриженные и чистые. Нашивки на жилетках - какой-то герб, орёл, только с длинным хвостом и крыльями. Он кажется Эду знакомым.
Они идут по улице, широкой и уже заполнившейся людьми. Только что рассвело и похоже, что большая часть прохожих спешит на работу. Двигаются они устало, заторможено, почти не поднимая взглядов, плечи опущены, спины сгорблены. Одежда большей части украшена заплатами, выцвела и истрепалась. Эд и парни в котелках движутся с толпой. Окружающие отводят от них взгляды, стараются уступить дорогу.
Наконец, они проходят мимо больших железных ворот, на арке которых висит внушительная вывеска: 'Мыловаренная Фабрика Кантера Бигса. С 975'. Рабочий поток сворачивает ворота, проходя сквозь них в огороженный забором двор, за которым темнела кирпичная громада фабрики. От длинных рыжих труб тянулся плюмаж чёрного дыма. Лужи у ворот по краям пенились коричнево-серым. Эд замечает кота, сидящего на мусорной куче, всего в мыльной пленке, облезлого и жалкого, но глядящего на людей голодно и зло.
Они проходят мимо фабричных ворот и сворачивают за угол. Там, на узком трёхэтажном доме из серого кирпича красуется деревянный щит, на котором по красному полю чёрным написано 'Королевский Орёл' и нарисован такой же герб, как на нашивках у парней в котелках.
- Ты, видать, приезжий? - спрашивает Эда один из провожатых. Дружелюбия в его голосе мало.
- Да, - осторожно кивает в ответ Сол. Парень морщится, будто хлебнул горького.
- Тебе здесь не рады, - наконец цедит он сквозь зубы.
Внутри кабак мало отличается от 'Дыры в стене', разве что по углам стоит несколько столиков, а бочки на стойке - не такие большие. За одним из столов, в дальнему углу сидит компания человек в пять. Ещё столько же слоняется по залу, засунув руки в карманы брюк и шаркая подошвами по полу. Смуглый, похожий на араба подросток елозит шваброй по полу, размазывая грязь, за стойкой стоит не старый ещё мужчина с длинной изрядно поседевшей бородой и блестящей лысиной. На носу у него очки, а на груди - видавший виды передник.
Эда подводят к дальнему столику. С первого взгляда понятно, кто здесь тот самый Однад, которому его обещали показать. Этот явно помешан на своей внешности - седеющий его чуб набриолинен так, что торчит, как рог единорога, серый сюртук с шелковыми лацканами блестит начищенной медью пуговиц. К столу справа прислонена трость с набалдашником в виде обезьяньей головы. Взгляд денди колючий и цепкий. Правая рука его лежит на столе. На большом пальце длинное медное кольцо, оканчивающееся трехсантиметровым когтем. Судя по многочисленным следам заточки и темным пятнам - это не простое украшение.
- Кто это? - вяло интересуется Однад.
- Мы нашли этого типа в Односторонней аллее, - ответил один из парней. - Он сцепился с четырьмя Мясниками Уиншипа. Дрался как чёрт, к нашему приходу свалил двоих.
Денди перевёл отсутствующий взгляд на Эда, осмотрел его.
'Сейчас спросит, чего я так вырядился, - мелькает в голове Сола. - Достали уже'.
- Что не поделил с мясниками? - тем же безразличным тоном спрашивает Однад.
- Не я с ними. Они со мной, - чтобы потянуть время отвечает Эд. - Не ко времени заглянул на райскую аллею.
Закрученный рогом чуб слегка кивает.
- Приезжий?
- Да, - соглашается Эд.
- На падди или горца ты не смахиваешь. Откуда ты?
- Издалека.
В глазах денди появляется искра интереса.
- Я - Нодж Однад. Мои Чичестеры спасли твою шкуру сегодня. А это значит, - он со скрипом провёл когтем по столешнице, - ты мне должен.
В голосе слышится явная угроза. Но Сола сейчас не это интересует. 'Чичестеры' - слово отозвалось в памяти, тут же связавшись с картинкой - чёрным геральдическим орлом на красном поле. Это всё ему уже знакомо. Но откуда?
- Денег... - слегка сбитый с толку запинается Эд. - денег у меня нет. Но я могу отработать.
- Вот как? - бриолиновый рог приподнимается кверху. - И что ты умеешь делать?
- Мне громилы не нужны. И без тебя немало здоровяков жаждет нашить на жилет Королевского Орла. Я спросил, что ты умеешь делать, - последнее слово он произносит с нажимом.
- По профессии я химик, - не подумав, отвечает Сол. Вранья в этом нет - он действительно химик-неорганик, магистр, уже восемь лет работающий на заводе с безобидным названием 'Заря'. За коротким и жизнеутверждающим словом скрывается пяток подземных цехов, где производят пороха и взрывчатку.
- На мой взгляд, ты обычный пень, - невозмутимо констатирует Нодж. - А это слово надо произносить так: 'Ал-хи-ми-к'.
'Да ты что!' - чуть не брякает Эд, но вовремя поправляется:
- Конечно. Алхимик. У вас значит так. У нас первый слог не говорят.
- Деревенщина, - бросает кто-то за спиной Однада. Ему отвечает негромкий смех остальных. Денди слегка постукивает когтем по столу и все умолкают.
- И что ты умеешь? Можешь свинец в золото превратить?
- Не могу, - качает головой Эд. Снова раздаются приглушенные смешки.
- А эликсир молодости приготовить? - уголки рта искривляются в презрительной ухмылке.
Эд осматривает стоящих вокруг парней. У большинства на поясе ножи, но кое у кого есть и пистолеты. Интересно, как у них дела с боеприпасами?
- Могу сделать порох, - наудачу бросает он. Молчание, которое тут же устанавливается над столом, говорит, что с вариантом он не прогадал. Медный коготь ритмично постукивает по столешнице.
- Значит, порох, - негромко произносит Однад, прищурившись. Во взгляде его появляется интерес, но вместе с ним - недоверие. Недоверие вполне обоснованное: приготовить дымный порох, в принципе, несложно. Но гранулировать его, сделав 'жемчужным' - задача требующая специального оборудования и хорошего знания процесса. Какое-то время Эд вертит в голове разные варианты, чувствуя, как среди чичестеров растёт нетерпение.
- Особый порох. Который взрывается в пять раз мощнее обычного и при взрыве не дымит.
Казалось, эти слова рождаются у Эда сами по себе, без помощи головы. Как бы то ни было, решение правильное - пироксилин действительно мощнее пороха, а главное - значительно проще в изготовлении.
Над столом снова повисает тишина. Парни ждут решения своего главаря. Нодж задумчиво поглаживает полированную голову обезьяны на своей трости.
- Звучит заманчиво, - наконец заключает он. - Настолько заманчиво, что похоже на сказку, из тех, что рассказывала мне перед сном няня. Нужны доказательства.
Сол смотрит на него открыто и спокойно - теперь ему бояться нечего.
- Мне нужна комната для занятий, с хорошими окнами, но подальше от чужих глаз и носов. Ещё мне нужна жаровня и запас угля. Сверх того - керамическая, лучше - стеклянная посуда, пара железных прутьев потоньше, клещи.
Однад коротко кивает. Эд отвечает таким же кивком и продолжает:
- Теперь по материалам. Мне понадобится... - он ненадолго замолкает, задумавшись. Вообще, ему нужна азотная кислота, но вряд ли её так легко раздобыть. Лучше пойти путём более сложным. - Мне понадобится селитра и серная кислота.
- Серная кислота? Это что ещё? - поднимает бровь Нодж. Эд вскидывает глаза к потолку, подбирая использование, наверняка известное в этих местах.
- Ювелиры и оружейники используют её для травления. Только мне она нужна чистая, неразбавленная. Если не сможете найти, то подойдёт пирит... гм, серный колчедан.
- Не волнуйся, - нехорошо улыбается Однад. - Найдем твою кислую серу. Ты главное помни, что сейчас чичестеры много будут для тебя делать. И лучше, чтобы они делали это не зря.
Он оборачивается в сторону стойки, кивнув бородачу-пабмену. Через несколько секунд, как по волшебству на столе появляются бутылка чего-то красновато-коричневого и два стакана мутного стекла. Нодж откупоривает бутылку, до краёв наливает оба стакана. Запах крепкого алкоголя щекочет ноздри Сола. Главарь берёт стакан:
- Выпьем. За успех твоих алхимических опытов.
От жуткого пойла в горле жжёт и горит. Эд выдерживает атаку на свой организм с каменным лицом. 'По-крайней мере лучше 'Всякого', - успокаивает он себя. - И для дезинфекции неплохо'.
Комнату ему выделяют тут же, на верхнем этаже. Не комнату даже - мансарду, со скошенным потолком и выходом на крышу, где устроена была небольшая площадка обнесенная железной решеткой, высотой Эду чуть выше колен. Высота этого забора вместе с расстоянием от крыши до земли, заставляют Эда немного нервничать - высоты он побаивается.
- Отец, а поесть у вас можно? - спрашивает он бородача, который провёл его сюда. Пабмен смотрит на чичестера, стоящего у входа. Тот пожимает плечами.
- Можно, - махает бородой пабмен. - Два орла.
- Орлов нет, - Эд лезет в карман и достаёт оттуда две монеты. - Есть такие.
Монеты подвергаются всестороннему осмотру, к которому присоединяется и чичестер. Вдвоём с пабменом они крутят монеты, разглядывают чеканку, пробуют кусать монеты и царапать гвоздём.
- Это не серебро, - уверенно заявляет бородач, сверкая очками.
- Не серебро, - соглашается Эд. - Это сплав. У меня на родине очень ценный.
- Мы не у тебя на родине, жонглёр, - кривится чичестер.
- В 'Дыре' эти монеты у меня брали, - не сдаётся Эд. Он ещё не завтракал и перспектива остаться без еды ещё неизвестно какое время его совсем не радует.
- Может это из-за них тебя мясники Уиншипа отделать хотели, - недоверчиво бросает парень, поправляя жилетку. Но для пабмена этого аргумента, похоже, вполне достаточно.
- Ладно, - говорит он, пряча монеты в карман полосатых брюк. Эд замечает у него на запястье грубую татуировку - якорь и канаты.
Дверь за его провожатыми закрывается и Эд слышит, как щёлкает в двери замок. Ну что, вполне ожидаемо. Медный Коготь не позволит себя дурачить.
Сол садится на низкую, противно скрипнувшую кровать. Кроме неё обстановку составляют грубо сколоченный табурет, стол и платяной шкаф. За окнами, посеревшими от осевшей на них пыли, его взгляду открывается удручающий вид на трубы мыловарни. Верхушки их заросли сажей настолько, что напоминали шляпки диковинных грибов.
Эд размышляет. Чичестеры. Королевский Орёл. Хочется закурить, он машинально хлопает себя по карманам, достаёт помятую пачку. Внутри зажигалка и четыре сигареты, одна из которых сломана. Запас не впечатляющий. Зажигалка, щёлкнув, выдаёт небольшой огонёк. Глубоко затянувшись, Эд выпускает длинную струю дыма, кладёт руки на колени. Ладонь ложится на что-то твёрдое, с острым углом.
Сол достаёт из кармана дневник жены. Наугад открывает, перелистывает несколько страниц. Взгляд находит описание очередного сна.
'Банда из Старой Пивоварни называет себя Гвардия Филинов. Это - самые опасные из головорезов Западного края. Стража боится даже показываться на Мэдчестер-стрит, которая от винокурни Тулламора до Адмиральского моста всецело принадлежит этой банде.
Филины происходят из самых низов Олднона, по большей части приезжих диларнцев и тосков, которых нищета и голод заставили покинуть родину. Таким не находится места и в Олдноне, отчего они быстро опускаются до самого жуткого состояния, среди прочего переполняясь ненавистью к местным жителям.
Злейшие враги Гвардии - банда чичестеров. Её члены - все сплошь коренные шилгни и чужаков терпеть не могут. Филинов они ненавидят и за происхождение и за ту силу, какую они взяли под рукой Рипперджека. Чичестера всегда можно узнать по кожаной жилетке с нашивкой Королевского Орла на левой стороне...'
Эд застывает с сигаретой во рту, затем ещё раз перечитывает отрывок. Ни конечно! Он снова перелистывает страницы, находя рисунок, сделанный шариковыми ручками: чёрный орёл на красном поле, с удлинёнными вниз крыльями и хвостом, повёрнутый против правил геральдики не вправо а влево. Алина подписала рисунок: 'Королевский Орёл, малый герб Империи Альбони'. Сходство с нашивкой не абсолютное, но всё же, можно догадаться, что у обоих изображений один оригинал.
Эд закрывает дневник и, поставив локти на колени, подпирает ладонью лоб. Он сдерживается, чтобы не рассмеяться.
Щёлкает замок и в комнату входит подросток, тот самый, что возился с тряпкой в зале. Он тащит с собой поднос, на котором стоят глиняные тарелка и кружка, оловянная ложка и небольшая тёмно-коричневая булка. Сквозь приоткрытую дверь Эд замечает силуэт в котелке. Интересно, чичестеры постоянно дежурят у него под дверями или только провожают посетителей?
- Эй, парень, - окликает Сол подростка, - это ведь Олднон, да?
Мальчишка смотрит на него, как на сумасшедшего.
- Я спрашиваю, город, в котором я сейчас нахожусь, называется Олднон?
- Ты от рождения такой тупой или просто перепил вчера? - спрашивает из-за дверей чичестер. Подросток поспешно освобождает поднос и выбегает из комнаты. Дверь за ним закрывается, знакомо клацает замок. Эд пододвигает табурет к столу, садится.
- Иди к чёрту, - ворчит он, вооружаясь ложкой. - Вы все мне снитесь. Я тут поторчу ещё немного и проснусь.
В тарелке оказался густой мучной суп - однородная масса вообще без кусочков мяса или овощей. При этом суп оказался довольно жирным и наваристым. Познания Эда в кулинарии ограничены пятью годами студенческой общаги и парой холостяцких лет на съемных квартирах, но их хватает чтобы понять: бульон в супе какой-то необычный. Посмаковав немного, Сол решает, что у супа привкус жареного в кляре мяса. Наверное, мясо перед тем как залить водой слегка подрумянили на сковороде.
- Ничего так, - заключает он, принимаясь за еду в полную силу. Булка не очень свежая, зато обильно сдобрена тмином, а в кувшине обнаруживается вполне приличное пиво. По сравнению с порошковой газировкой из супермаркетов, так и вообще отличное. Немного смущает легкая кислинка, но её Эд относит к особенностям местных рецептов.
Едва он заканчивает с едой, как в комнату вваливается двое чичестеров. Один из них тащит настольную жаровню, другой - два небольших мешка. За ними входит пабмен с кучей посуды на подносе. Здесь и тарелки, и три бутылки, и какие-то плошки, и чашки без ручек. Всё это сгружается на стол и кровать. В довершение, один из парней, тот что нёс мешки, достаёт из кармана клещи.
- Держи, - суёт он их Эду. - В одном мешке уголь, в другом селитра. Купоросное масло привезут позже.
Эд несколько секунд напряженно соображает, что такое купоросное масло и зачем оно ему. Наконец откуда-то из институтских глубин вспоминается, что 'Oil of vitriol' - устаревшее название серной кислоты.
- Сегодня? - спрашивает он, разбирая посуду.
- Сегодня, - с недовольным видом кивает чичестер.
- Тогда мне ещё понадобится бумага, - заявляет Эд. - Если бумага - дорого, можно ткань. Хлопок или лён. Не крашеную.
Его награждают неприязненными, почти враждебными взглядами. Один только пабмен старается не смотреть в его сторону.
- Моли Всевышнего, чтобы порох у тебя получился, - хмуро бросает Солу один из парней. - А то узнаешь, зачем Однад носит на пальце медный коготь.
- Да я и так догадываюсь, что не для красоты, - невозмутимо отвечает Эд. Лицо чичестера ещё больше перекашивается, но на рожон он не лезет. Развернувшись, все трое выходят из комнаты. Эд снова один и под замком.
