Лукьянов Александр Викторович
Кристофер Марло. Геро и Леандр (Сестиада Первая)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Впервые полностью переведена поэма "Геро и Леандр", начатая Кристофером Марло и законченная Джорджем Чапменом по черновикам Марло. Это Первая Сестиада пера Марло.
  Геро и Леандр. Первая Сестиада
  
  
  Краткое содержание Первой Сестиады.
  
  Здесь Геро и её любовь;
  Венеры храм, куда он вновь
  Плывёт, от страсти опьянев;
  Чьё счастье губит Рока гнев,
  Коль рад Гефесту Купидон:
  И в этом автор убеждён.
  
  
  Первая Сестиада
  
  Чрез Геллеспонт, что страсть убил разлукой,
  Два города смотрели друг на друга,
  Нептун их разделил своей волной.
  То Абидос - один и Сест - другой.
  В нём и жила прекраснейшая Геро,
  Где юный Феб любил её без меры;
  Ради её волос свой яркий трон
  В приданое хотел отдать ей он.
  Наряд на ней батистовый, богатый,
  Подкладка - шёлк, где звёздочки из злата, 10
  На рукавах зелёных роща та,
  Где голая Венеры красота
  Старалась возбудить любовь сердечну
  В Адонисе, что там лежал беспечно.
  А юбка её синяя была
  В крови влюблённых, падших без числа,
  На голове - венок из мирта белый,
  И до земли вуаль её висела -
  Искусственные листья и цветы,
  Как будто натуральной красоты. 20
  Она ходила средь благоуханья:
  Был это аромат её дыханья,
  Напрасно там искали пчёлы мёд,
  Но вновь к ней прилетали в свой черёд.
  Хрустальное колье у ней на шее
  Сияло, как брильянты, пламенея.
  Перчаток не носила, её рук
  Ни бриз не охлаждал, ни солнца круг
  Не обжигал: им нравилось играться
  На белых ручках, с ними целоваться. 30
  Сапожки - посеребрены, и алым
  Украшены по всей длине кораллом;
  Из злата полого там воробьи
  Являли миру навыки свои:
  Когда водой их сладкой наполняли,
  Лишь Геро шла, все громко щебетали.
  Иные говорят, что Купидон,
  Её узрев, был сразу ослеплён.
  Она была похожа на Венеру,
  Когда, как мать, воображал он Геро, 40
  И часто прилетал он к ней на грудь,
  За шею обнимал, что там заснуть,
  Раскачиваясь, словно в колыбели,
  Тряся головкой детской еле-еле.
  Венеры жрица, Геро, так мила!
  В слезах Природа вечная была,
  О том переживая, что случилось,
  Что дивной красоты она лишилась:
  А коль её сокровища уж нет,
  То у полмира тьма сменила свет. 50
  Леандр влюблённый, юный и прекрасный,
  (Мусей воспел конец его ужасный)
  Жил в Абидосе, боле ни о ком
  Сильней там не грустили бы потом.
  Коль локоны его, что ниспадали,
  Обрезавши, в Колхиду бы отдали:
  За ними, не Златым Руном вперёд
  Неслись б юнцы Эллады среди вод.
  А Цинтия испытывала муки,
  Что вкруг неё его не вьются руки. 60
  Леандр, как жезл Цирцеи, стройным был;
  Из рук его б Юпитер нЕктар пил.
  И как еда пригодна для вкушенья,
  Так его шея - для прикосновенья,
  Он весь плеча Пелопсова белей,
  Грудь гладкая, а кожа как елей,
  Бессмертные чьи пальцы путь небесный
  Оставили в следах такой чудесный,
  Что вдоль его спины? мой грубый слог
  Любовь к мужчине выразить не смог, 70
  Как боги: для меня совсем не мало,
  Чтоб Муза его очи воспевала.
  И щёки, губы, лучше, чем того,
  Кто целовал в воде не естество,
  А тень свою, и презирал девицу,
  И умер, не успев ей насладиться.
  Леандра Ипполит когда б узрел,
  От красоты его бы онемел;
  При нём бы таял и крестьянин вздорный,
  Что обитал в стране обширной горной; 80
  Фракийский дикий воин, тверже скал,
  Леандра благосклонности б искал.
  Но для иных он - дева, в одеянье
  Мужском, коль он в мужах родит желанье:
  Приятная улыбка, острый взгляд,
  Что жаждет на пиру любви услад.
  Кто знал, что он мужчина, те сказали:
  "Леандр, для игр любви тебя создали:
  А ты всё не влюблён? И не любим?
  Хоть ты красив, не будь рабом своим". 90
  И ежегодно в Сестовой общине
  Адонису, что дорог их богине,
  Был посвящён священный карнавал;
  Гостей любых к себе он привлекал:
  Свою любовь там встретить все желали,
  Влюблёнными домой шли без печали,
  И улицы, где каждый шёл вперёд,
  Сверкали, словно звёздный небосвод,
  Пугая землю скорбную нимало:
  То небеса горят, она считала. 100
  Казалось, это новый Фаэтон:
  Квадригой солнца управляет он.
  Прекрасней всех там воссияла Геро,
  Мужчин лишая разума без меры;
  Подобно Нимфе чувственной морской,
  Пленяя всех своею красотой.
  Та водная звезда, бледна на лице,
  (Когда её взлетает колесница
  С гор Латма до мрачнеющих небес,
  Где ждёт её сверкающий навес) 110
  Потоки отклоняла не сильнее,
  Чем Геро те сердца, что рядом с нею.
  И как бежали нимфы за зверьём,
  Иль Иксиона род: полуконём
  Скакали, разъярённые от зноя,
  С сосновых гор в долину, дико воя.
  Вот так бежали люди увидать
  Её, чтоб очарованными встать.
  Как после битвы воины на поле,
  Товарищей своих не видя боле, 120
  Что мёртвыми лежат, или бегут,
  Так и мужчины все стояли тут,
  И каждый ожидал её презренья,
  Кто ей приятен - жив, иным - мученье.
  Там кто-то злился, кто-то был в несчастье,
  Смягчить свои пытался кто-то страсти,
  Сатиры сочиняя; только вот:
  Где ненависть - любовь там не живёт.
  И многим она знатным отказала,
  Они ушли, зачахнув. Их не мало. 130
  В день праздника, будь проклят этот день!
  Она, покинув башни своей сень,
  Пошла в Венеры храм, где, к сожаленью,
  Они друг друга зрели там в волненье.
  Венеры в той прекрасной церкви нет;
  Покрыл все стены яшмы бледный цвет,
  На них - изображение Протея,
  Вилась там из агата, зеленея,
  Лоза, её держа одной рукой,
  Весёлый Бахус пил вино другой. 140
  Хрустальный пол, чьи изразцы сверкали,
  Все "зеркалом Венеры" называли;
  Там всех богов обличья видел Сест:
  То пьянство, похищенья, иль инцест
  Под этим лучезарным полом, знаю,
  Узрите в медной башне вы Данаю,
  Там покидает Зевс сестры постель,
  Развлечься с Ганимедом его цель.
  Из-за любви к нему Европа плачет,
  За облаками с радугою скачет. 150
  Отбросить хочет Марс железну сеть,
  Её Вулкан с Циклопом смог надеть.
  Страсть разжигает огнь, спаливший Трою,
  Сильван в слезах над мальчиком, в покое,
  Что в кипарис преобразился тут:
  В тени его лесным богам приют.
  Был посреди серебряный алтарь;
  Там Геро черепашью кровь, как встарь,
  На жертвенник лила, склонив колени,
  Затем глаза открыла, встав из тени: 160
  Стрелу златую то пустил Эрот,
  Леандр был без ума от сих красот.
  Стоял он неподвижно, словно камень,
  Пока его лица чистейший пламень
  Не тронул сердце Геро без преград:
  Такую мощь несёт влюблённый взгляд.
  Любовь иль ненависть не в нашей власти,
  Над нами верх берёт судьбы злосчастье;
  И коль двоим в начале не везёт,
  Один теряет, а другой берёт. 170
  Кого мы предпочтём, кто нам дороже?
  Два слитка золотых ведь так похожи.
  Причина в чём? Достаточно того,
  Что осуждаем это баловство.
  Любовь слаба, где оба размышляют,
  Но первый взгляд к любви нас направляет.
  Молясь, он на колени встал пред ней.
  Ему сказала Геро без затей:
   "Будь я святой, услышала б моленье"
  И близко подошла к нему в волненье. 180
  Привстал он; она в краске от стыда,
  Сильнее воспылал Леандр тогда.
  Её руки коснулся он дрожащей,
  Глубокую любовь не скроешь в чаще.
  Влюблённых речь - прикосновенье рук;
  Ведь истинной любви не нужен звук,
  Лишь знак немой соединил их снова,
  Искрился воздух от огня живого.
  Ночь пропитала мглистый Ахерон,
  И мир был этой тьмою поглощён, 190
  (Ночь тёмная - то день для Купидона)
  Теперь Леандр показывал влюблённо
  Огонь любви в своих словах, слезах,
  Что музыкой звучал в её ушах:
  Она, всё слыша, в сторону смотрела,
  Его перебивала, но несмело.
  Он, как софист, немного став смелей,
  С надеждой скорой обратился к ней.
  "Позволь сказать, прекрасное созданье,
  Слова мои окажут пусть влиянье 200
  На ум твой, как твой вид - на мой, маня.
  Тебя возьму я в плен, а ты - меня.
  Нельзя же быть недоброй и прекрасной,
  Себя ведёт столь грубо монстр ужасный.
  Не уходи! о дай же мне сказать!
  Как ты, я не могу любовь прогнать,
  Мои слова, как юность, безупречны,
  Они просты и искренни, конечно.
  И жертва, аромат чей вьётся там,
  С Венеры алтаря, к твоим стопам, 210
  Мне говорит, что ты её затмила,
  Чьей жрицей ты ей жертву приносила.
  Зачем ей поклоняться, если ты
  Брильянт, она - стекло. Всегда чисты
  Брильянты, из свинца хотя оправа,
  Хоть смертные тебя все любят, право,
  Ты беспорочна, как на небесах,
  Надеюсь всё же я в своих речах,
  Хоть низок по сравнению с тобою,
  Твой долг твоей любви послужит вдвое, 220
  Я остальных же буду затмевать,
  Как ты своей красой Эрота мать.
  Как небеса хранят весь мир извечно,
  Так одного ты сохрани сердечно.
  Корабль высок, прекрасно оснащён,
  Но в Океане величавей он.
  Зачем клянёшься в Сесте ты остаться?
  В морях Любви кем будешь восхищаться?
  Все женщины, как струны; изначально
  Их не настроишь - звук немузыкальный. 230
  В руках сосуд латунный заблестит;
  Без разработки коль рудник лежит,
  То ценность его с плесенью сравнима,
  Сокровище тогда неприменимо,
  Когда его хранят; но дав взаймы,
  Два за один потом получим мы.
  Украсит многих роскошь одеянья;
  Коль не носить, не нужно их сиянье.
  И кто дворец построит без ворот,
  Того разруха и безлюдье ждёт. 240
  Цени себя, о Геро, ясноока,
  То дом пустой - коль дева одинока.
  Не так грешит богач, что мало ест
  Средь мусора нечистого окрест,
  Как ты: зато земля его осталась,
  Он умер, и она другим досталась.
  Быть не одной - для геммы благодать,
  Уйдёшь, кому тебя нам завещать.
  А коль смогли бы, небеса спустились
  За этим бы наследством и грозились, 250
  И ссорами разрушили бы мир,
  Нарушив строй Природы - наш кумир.
  Издали боги акт своею властью,
  Что для людей Любовь - большое счастье,
  Один - не есть число; и девы - ноль
  Без общества мужчин их ждёт юдоль.
  Ты хочешь быть одной? И жить, коснея,
  Но не отдаться в руки Гименея.
  Те дикари, что пьют из родника,
  Считают, что вода лишь там сладка; 260
  Кто пьёт вино, те презирают воду.
  Но девственность, столь милую народу,
  С замужеством сравнив, скажу одно,
  Их различим, как воду и вино.
  Мы от клейма на слитке в восхищенье,
  Ты также производишь впечатленье.
  За этим, наши предки говорят,
  Становятся мужчины сразу в ряд.
  И сей кумир невинностью зовётся,
  Но зренью он никак не поддаётся, 270
  И никакому чувству не найти,
  Где девственность живёт, её пути.
  Она не божество и не земная,
  Ей форма не подходит никакая.
  Не хвастай тем, о чём не знает свет,
  Не потеряешь то, чего и нет.
  Глупцы ей дали имя добродетель,
  Хоть с нами родилась, и я - свидетель.
  Ещё смешнее честь ей приписать,
  Делами надо честь приобретать. 280
  Ты чести не добьёшься как угодно,
  Лишь совершив поступок благородный.
  Ты ищёшь славы с девственностью той,
  Диану, знай, хулили всё ж порой.
  Пусть женщина иль искренна, иль лжива,
  Её поносят, коль она красива.
  Но ты прекрасна, ах! И так нежна,
  Любезна так, чудесна и юна,
  Для Греции, коль ты живёшь одною,
  То значит, с кем-то связана порою. 290
  Но, Геро, не отталкивай меня,
  Стыда тебя не тронет западня.
  Быть может, тебе жречество противно?
  Кому дала ты клятву импульсивно?
  "Венере" - она молвила; и вниз
  Из двух прудов кристальных полились
  Жемчужины, что по лицу стекали,
  И млечные дорожки оставляли
  Как будто в небесах. Ответил он:
  "Обряд Любви царицы испокон: 300
  Пиры, дорийский лад, в ночи веселье,
  Спектакли, маски, все грехи безделья.
  Она тебя, простушку, презирает,
  Но твой обет невинности лишает
  Её почёта, звания у всех;
  Тем самым ты свершаешь больший грех,
  Чем клятве изменить, иль святотатство.
  Храня свою невинность как богатство.
  Грех искупить лобзаньем ты должна,
  И этой жертвы требует она. 310
  Но Геро улыбаясь, отказала,
  Его надежда всё ж не покидала:
  Он быстро подкрепил свои слова,
  Смиренно выставлял свои права:
  "Тебя не заслужили люди, боги,
  Но всё ж смени ты образ недотроги,
  И откажись от девственности, Геро,
  Невинность есть исконный враг Венеры.
  Тогда по праву жрицей станешь ты
  Богини и Любви и Красоты. 320
  Довольно одиночеством Паллада,
  Но нет меж нею и Венерой лада.
  Люби, о, Геро, ты же не тиран,
  Врачуй мне сердце от твоих же ран,
  Ты в юности не будь столь бережлива;
  Глупышки рады, что они красивы,
  Зерно погибнет, если не собрать,
  Краса исчезнет, если сберегать".
  Он приводил ей доводов немало,
  И это всё она воспринимала. 330
  Во взгляде Геро - плен, в словах - война,
  Покорна дева, коль раздражена.
  Златой крючок проглочен Купидона,
  Как ни старалась, смотрит уж влюблено.
  Но борется, изображая гнев,
  Как будто против воли ослабев.
  Спросила, чтобы истины добиться:
  "Где научился ты хитрить с девицей?
  Слова те ненавистны вроде мне,
  Но речь твоя красивая вполне". 340
  Тогда Леандр раскрыл свои объятья,
  Она же ощутила неприятье.
  Сказала: "Добрый юноша, прошу,
  К священным одеяньям, что ношу,
  Не прикасайся. На скале прибрежной
  Вдали от Сеста (там, где безмятежно
  Резвится только море на песке,
  И слышен слабый рокот вдалеке:
  Что манит золотистого Морфея,
  К нам ночью приходящего смелее), 350
  Есть башня, видит Бог, что там я днями
  Резвлюсь с моей Венеры лебедями.
  Со мною там старуха, словно гном,
  Она кружится там, где мы живём,
  Ночь провести хочу без этих бдений,
  Без разговоров, глупых развлечений:
  "Приди ко мне! - она сказала вмиг,
  И заплетаться стал её язык,
  И прежний цвет лица вдруг изменился,
  И гнев в глазах пылающих родился. 360
  И как планета, чей различен путь,
  Она, в один момент узнала суть:
  Что влюблена, иль нет? и в это время
  Пыталась с сердца снять биенья бремя.
  Невинными руками, что с Небес
  Коснуться бы смогли её телес,
  Алтарь Венеры тронула, и снова
  Поклясться в целомудрии готова:
  Но крыльями тут машет Купидон,
  Её молитвы заглушает он: 370
  Он в ярости напряг свой лук могучий,
  Пустил стрелу пылающую с кручи,
  Поражена, она печальна вновь:
  Вздыхать её заставила Любовь.
  Лишь слёзы её в жемчуг превращались,
  Его он подбирал, о ней печалясь.
  Затем летит он к Мойрам, в их дворец,
  Отягощённый скорбью сорванец,
  И просит тех суровых нимф смиренно,
  Пусть оба будут жить благословенны; 380
  С ужасным выражением лица,
  С грозящим смертью взглядом без конца,
  Слов не нашли все Мойры для Эрота,
  Его лишь ненавидеть - их забота,
  А почему, поведаю сейчас:
  Гермес, крылатый вестник, как-то раз
  Лишь Аргуса сморил своей игрою,
  Пастушку вдруг заметил под горою,
  Как будто в жемчугах её власы,
  Хотя они блестели от росы. 390
  Она дышала, вся благоухая,
  Ум чист её, иа речь была простая:
  Но всё же Гордость чувствовалась в ней,
  Что есть у пастухов и королей;
  И губы её были ярко-красны,
  А щёки - серебристы и прекрасны,
  Что пастушков влекли, и этот бог
  В неё, держа свой жезл, влюбиться смог.
  Заставил колдовством остановиться,
  И, лёжа на пригорке у водицы, 400
  Играл он на своей свирели сладко,
  Привлечь её пытаясь речью гладкой.
  В объятья заключил её потом,
  Осыпал поцелуями кругом,
  И бросил, как пастух, её на землю,
  В траве валялся с нею, ей не внемля,
  Отбросив стыд, был смел и в этот раз,
  Смотря в тот уголок, что скрыт от глаз:
  И как любовник властный и кичливый,
  Как Зевса сын, хотел открыть ретиво 410
  Он новый путь в Элизий: но она
  Невинности своей была верна,
  Боролась тщетно, и была готова
  На помощь пастухов позвать сурово.
  Он ярость обуздал свою, помочь
  Решил подняться ей; сбежала прочь
  Тогда она, за ней Гермес удалый,
  Услышав речь его, она вдруг встала;
  (Не грубой силой девушек берут,
   Словами восхищения влекут); 420
  Узнав, что он Гермес, была так рада,
  Ведь красота её теперь отрада
  Для бога, но она стоит нема,
  Принять или отказать должна сама.
  В любви он клялся ей, и хоть он милый,
  Она его с задержками кормила,
  В манере женщин: (спесью все полны,
  Они и до бессмертия жадны).
  И возложила на него задачу,
  Её исполнить сложно, не иначе: 430
  Глоток нектара так приятен ей,
  Что пьёт глава богов и царь людей.
  Исполнить всё Гермес летит на небо,
  Украл немножко он из чаши Гебы,
  И нектар сей своей пастушке дал.
  От Зевса можно ль скрыть? Пообещал
  Он наказать Гермеса, свирепея,
  Сильней, чем от поступка Прометея,
  И силою низверг его с Небес.
  Тут в скорбных выражениях Гермес 440
  Стал жаловаться сразу Купидону,
  Тот Зевсу отомстить решил резонно.
  От Мойр зависит Небо, Ад, Земля:
  Стрелою ранил их Эрот, шаля,
  Чтоб лживого Гермеса полюбили.
  Они смертельный нож тому вручили,
  Что у людей срезает жизни нить;
  К его ногам сумели положить
  Весы и прялку, чем они гордились,
  Гермес на них не глянул, только милость 450
  Просил: чтоб Зевс, у своего отца
  Отнявший трон, низвергнут до конца
  Веков был в Ад холодный и ужасный,
  И на Олимп Сатурн взошёл б несчастный.
  Исполнили они, Гермес что рек,
  Пришёл златой, Сатурна и Опой, век,
  Нет права войнам, похоти, измене,
  С Юпитером они в Стигийском плене.
  Но благостные дни исчезли вмиг;
  Как только цели он своей достиг, 460
  То позабыл своё же обещанье,
  И Мойр презрел любовное желанье.
  В них и любовь, и ненависть кипят,
  Юпитера вернули все назад.
  Хотя Учёность, несмотря на Рок,
  В небесные врата войдёт в свой срок
  До самого Юпитерова трона,
  С Невежеством Гермес заснул законно.
  Его сильнее надо наказать:
  Всегда он Бедность должен целовать. 470
  И до сих пор живёт учёный бедно,
  Невежа ходит в золоте победно.
  И сёстры те, испытывая гнев,
  Решили, мстя Гермесу, осмелев,
  Что род Мидаса сядет в кресло Чести,
  Сыны же Муз наследуют им вместе.
  Умы, что вдохновить нас не смогли,
  С досадою уйдут на край земли,
  Немногие из знатных будут рады
  Игрушке показной вручать награды, 480
  Обогащая рабского шута,
  Что отвергал Учёность неспроста.
  Не торопись отдаться Купидону,
  В любви страдали Мойры незаконно.
  
  Конец Первой Сестиады
  
  
  THE FIRST SESTIAD
  
  The Argument of the First Sestiad
  
  Hero's description and her love's;
  The fane of Venus, where he moves
  His worthy love-suit, and attains;
  Whose bliss the wrath of Fates restrains
  For Cupid's grace to Mercury:
  Which tale the author doth imply.
  
  
  
  On Hellespont, guilty of true love's blood,
  In view and opposite two cities stood,
  Sea-borderers, disjoin'd by Neptune's might;
  The one Abydos, the other Sestos hight.
  At Sestos Hero dwelt; Hero the fair,
  Whom young Apollo courted for her hair,
  And offer'd as a dower his burning throne,
  Where she should sit, for men to gaze upon.
  The outside of her garments were of lawn,
  The lining purple silk, with gilt stars drawn;10
  Her wide sleeves green, and border'd with a grove,
  Where Venus in her naked glory strove
  To please the careless and disdainful eyes
  Of proud Adonis, that before her lies;
  Her kirtle blue, whereon was many a stain,
  Made with the blood of wretched lovers slain.
  Upon her head she ware a myrtle wreath,
  From whence her veil reach'd to the ground beneath:
  Her veil was artificial flowers and leaves,
  Whose workmanship both man and beast deceives:20
  Many would praise the sweet smell as she past,
  When 'twas the odour which her breath forth cast;
  And there for honey bees have sought in vain,
  And, beat from thence, have lighted there again.
  About her neck hung chains of pebble-stone,
  Which, lighten'd by her neck, like diamonds shone.
  She ware no gloves; for neither sun nor wind
  Would burn or parch her hands, but, to her mind.
  Or warm or cool them, for they took delight
  To play upon those hands, they were so white.30
  Buskins of shells, all silver'd, usèd she,
  And branch'd with blushing coral to the knee;
  Where sparrows perch'd of hollow pearl and gold,
  Such as the world would wonder to behold:
  Those with sweet water oft her handmaid fills,
  Which as she went, would cherup through the bills.
  Some say, for her the fairest Cupid pin'd,
  And, looking in her face, was strooken blind.
  But this is true; so like was one the other,
  As he imagin'd Hero was his mother;40
  And oftentimes into her bosom flew,
  About her naked neck his bare arms threw,
  And laid his childish head upon her breast,
  And, with still panting rock, there took his rest.
  So lovely-fair was Hero, Venus' nun,
  As Nature wept, thinking she was undone,
  Because she took more from her than she left,
  And of such wondrous beauty her bereft:
  Therefore, in sign her treasure suffer'd wrack,
  Since Hero's time hath half the world been black.50
  Amorous Leander, beautiful and young
  (Whose tragedy divine Musæus sung),
  Dwelt at Abydos; since him dwelt there none
  For whom succeeding times make greater moan.
  His dangling tresses, that were never shorn,
  Had they been cut, and unto Colchos borne,
  Would have allur'd the venturous youth of Greece
  To hazard more than for the golden fleece.
  Fair Cynthia wished his arms might be her Sphere;
  Grief makes her pale, because she moves not there.60
  His body was as straight as Circe's wand;
  Jove might have sipt out nectar from his hand.
  Even as delicious meat is to the tast,
  So was his neck in touching, and surpast
  The white of Pelops' shoulder: I could tell ye,
  How smooth his breast was, and how white his belly;
  And whose immortal fingers did imprint
  That heavenly path with many a curious dint
  That runs along his back; but my rude pen
  Can hardly blazon forth the loves of men,70
  Much less of powerful gods: let it suffice
  That my slack Muse sings of Leander's eyes;
  Those orient cheeks and lips, exceeding his
  That leapt into the water for a kiss
  Of his own shadow, and, despising many,
  Died ere he could enjoy the love of any.
  Had wild Hippolytus Leander seen,
  Enamour'd of his beauty had he been:
  His presence made the rudest peasant melt,
  That in the vast uplandish country dwelt;80
  The barbarous Thracian soldier, mov'd with nought,
  Was mov'd with him, and for his favour sought.
  Some swore he was a maid in man's attire,
  For in his looks were all that men desire,-
  A pleasant-smiling cheek, a speaking eye,
  A brow for love to banquet royally;
  And such as knew he was a man, would say,
  "Leander, thou art made for amorous play:
  Why art thou not in love, and loved of all?
  Though thou be fair, yet be not thine own thrall."90
  The men of wealthy Sestos every year,
  For his sake whom their goddess held so dear,
  Rose-cheek'd Adonis, kept a solemn feast:
  Thither resorted many a wandering guest
  To meet their loves: such as had none at all
  Came lovers home from this great festival;
  For every street, like to a firmament,
  Glister'd with breathing stars, who, where they went,
  Frighted the melancholy earth, which deem'd
  Eternal heaven to burn, for so it seem'd,100
  As if another Phaëton had got
  The guidance of the sun's rich chariot.
  But, far above the loveliest, Hero shin'd,
  And stole away th' enchanted gazer's mind;
  For like sea-nymphs' inveigling harmony,
  So was her beauty to the standers by;
  Nor that night-wandering, pale, and watery star
  (When yawning dragons draw her thirling car
  From Latmus' mount up to the gloomy sky,
  Where, crown'd with blazing light and majesty,110
  She proudly sits) more over-rules the flood
  Than she the hearts of those that near her stood.
  Even as when gaudy nymphs pursue the chase,
  Wretched Ixion's shaggy-footed race,
  Incens'd with savage heat, gallop amain
  From steep pine-bearing mountains to the plain,
  So ran the people forth to gaze upon her,
  And all that view'd her were enamour'd on her:
  And as in fury of a dreadful fight,
  Their fellows being slain or put to flight,120
  Poor soldiers stand with fear of death dead-strooken,
  So at her presence all surpris'd and tooken,
  Await the sentence of her scornful eyes;
  He whom she favours lives; the other dies:
  There might you see one sigh; another rage;
  And some, their violent passions to assuage,
  Compile sharp satires; but, alas, too late!
  For faithful love will never turn to hate;
  And many, seeing great princes were denied,
  Pin'd as they went, and thinking on her died.130
  On this feast-day-O cursèd day and hour!-
  Went Hero thorough Sestos, from her tower
  To Venus' temple, where unhappily,
  As after chanc'd, they did each other spy.
  So fair a church as this had Venus none:
  The walls were of discolour'd jasper-stone,
  Wherein was Proteus carved; and over-head
  A lively vine of green sea-agate spread,
  Where by one hand light-headed Bacchus hung,
  And with the other wine from grapes out-wrung.140
  Of crystal shining fair the pavement was;
  The town of Sestos call'd it Venus' glass:
  There might you see the gods, in sundry shapes,
  Committing heady riots, incests, rapes;
  For know, that underneath this radiant flour
  Was Danäe's statue in a brazen tower:
  Jove slily stealing from his sister's bed,
  To dally with Idalian Ganymed,
  And for his love Europa bellowing loud,
  And tumbling with the Rainbow in a cloud;150
  Blood-quaffing Mars heaving the iron net
  Which limping Vulcan and his Cyclops set;
  Love kindling fire, to burn such towns as Troy;
  Silvanus weeping for the lovely boy
  That now is turned into a cypress-tree,
  Under whose shade the wood-gods love to be.
  And in the midst a silver altar stood:
  There Hero, sacrificing turtles' blood,
  Vailed to the ground, veiling her eyelids close;
  And modestly they opened as she rose:160
  Thence flew Love's arrow with the golden head;
  And thus Leander was enamourèd.
  Stone-still he stood, and evermore he gaz'd,
  Till with the fire, that from his countenance blaz'd,
  Relenting Hero's gentle heart was strook:
  Such force and virtue hath an amorous look.
  It lies not in our power to love or hate,
  For will in us is over-rul'd by fate.
  When two are stript long ere the course begin,
  We wish that one should lose, the other win;170
  And one especially do we affect
  Of two gold ingots, like in each respect:
  The reason no man knows, let it suffice,
  What we behold is censur'd by our eyes.
  Where both deliberate, the love is slight:
  Who ever lov'd, that lov'd not at first sight?
  He kneel'd; but unto her devoutly prayed:
  Chaste Hero to herself thus softly said,
  "Were I the saint he worships, I would hear him;"
  And, as she spake those words, came somewhat near him.180
  He started up; she blushed as one asham'd;
  Wherewith Leander much more was inflam'd.
  He touch'd her hand; in touching it she trembled:
  Love deeply grounded hardly is dissembled.
  These lovers parled by the touch of hands:
  True love is mute, and oft amazèd stands.
  Thus while dumb signs their yielding hearts entangled,
  The air with sparks of living fire was spangled;
  And night, deep-drenched in misty Acheron,
  Heav'd up her head, and half the world upon190
  Breath'd darkness forth (dark night is Cupid's day):
  And now begins Leander to display
  Love's holy fire, with words, with sighs, and tears;
  Which, like sweet music, enter'd Hero's ears;
  And yet at every word she turn'd aside
  And always cut him off, as he replied.
  At last, like to a bold sharp sophister,
  With cheerful hope thus he accosted her.
  "Fair creature, let me speak without offence:
  I would my rude words had the influence200
  To lead thy thoughts as thy fair looks do mine!
  Then shouldst thou be his prisoner, who is thine.
  Be not unkind and fair; mis-shapen stuff
  Are of behaviour boisterous and rough.
  O, shun me not, but hear me ere you go!
  God knows, I cannot force love as you do:
  My words shall be as spotless as my youth,
  Full of simplicity and naked truth.
  This sacrifice, whose sweet perfume descending
  From Venus' altar, to your footsteps bending,210
  Doth testify that you exceed her far,
  To whom you offer, and whose nun you are.
  Why should you worship her? her you surpass
  As much as sparkling diamonds flaring glass.
  A diamond set in lead his worth retains;
  A heavenly nymph, belov'd of human swains,
  Receives no blemish, but ofttimes more grace;
  Which makes me hope, although I am but base,
  Base in respect of thee divine and pure,
  Dutiful service may thy love procure;220
  And I in duty will excel all other,
  As thou in beauty dost exceed Love's mother.
  Nor heaven nor thou were made to gaze upon:
  As heaven preserves all things, so save thou one.
  A stately-builded ship, well rigg'd and tall,
  The ocean maketh more majestical;
  Why vow'st thou, then, to live in Sestos here,
  Who on Love's seas more glorious wouldst appear?
  Like untun'd golden strings all women are,
  Which long time lie untouch'd, will harshly jar.230
  Vessels of brass, oft handled, brightly shine:
  What diffèrence betwixt the richest mine
  And basest mould, but use? for both, not us'd,
  Are of like worth. Then treasure is abus'd,
  When misers keep it: being put to loan,
  In time it will return us two for one.
  Rich robes themselves and others do adorn;
  Neither themselves nor others, if not worn.
  Who builds a palace, and rams up the gate,
  Shall see it ruinous and desolate:240
  Ah, simple Hero, learn thyself to cherish!
  Lone women, like to empty houses, perish.
  Less sins the poor rich man, that starves himself
  In heaping up a mass of drossy pelf,
  Than such as you: his golden earth remains,
  Which, after his decease some other gains;
  But this fair gem, sweet in the loss alone,
  When you fleet hence, can be bequeath'd to none;
  Or, if it could, down from th' enamell'd sky
  All heaven would come to claim this legacy,250
  And with intestine broils the world destroy,
  And quite confound Nature's sweet harmony.
  Well therefore by the gods decreed it is,
  We human creatures should enjoy that bliss.
  One is no number; maids are nothing, then,
  Without the sweet society of men.
  Wilt thou live single still? one shalt thou be,
  Though never-singling Hymen couple thee.
  Wild savages, that drink of running springs
  Think water far excels all earthly things;260
  But they, that daily taste neat wine, despise it:
  Virginity, albeit some highly prize it,
  Compar'd with marriage, had you tried them both,
  Differs as much as wine and water doth.
  Base bullion for the stamp's sake we allow:
  Even so for men's impression do we you;
  By which alone, our reverend fathers say,
  Women receive perfection every way.
  This idol, which you term virginity,
  Is neither essence subject to the eye,270
  No, nor to any one exterior sense,
  Nor hath it any place of residence,
  Nor is't of earth or mould celestial,
  Or capable of any form at all.
  Of that which hath no being, do not boast;
  Things that are not at all, are never lost.
  Men foolishly do call it virtuous:
  What virtue is it, that is born with us?
  Much less can honour be ascrib'd thereto:
  Honour is purchas'd by the deeds we do;280
  Believe me, Hero, honour is not won,
  Until some honourable deed be done.
  Seek you, for chastity, immortal fame,
  And know that some have wrong'd Diana's name?
  Whose name is it, if she be false or not,
  So she be fair, but some vile tongues will blot?
  But you are fair, ay me! so wondrous fair,
  So young, so gentle, and so debonair.
  As Greece will think, if thus you live alone,
  Some one or other keeps you as his own.290
  Then, Hero, hate me not, nor from me fly,
  To follow swiftly-blasting infamy.
  Perhaps thy sacred priesthood makes thee loath:
  Tell me to whom mad'st thou that heedless oath?"
  "To Venus," answer'd she; and, as she spake,
  Forth from those two tralucent cisterns brake
  A stream of liquid pearl, which down her face
  Made milk-white paths, whereon the gods might trace
  To Jove's high court. He thus replied: "The rites
  In which Love's beauteous empress most delights,300
  Are banquets, Doric music, midnight revel,
  Plays, masks, and all that stern age counteth evil.
  Thee as a holy idiot doth she scorn;
  For thou, in vowing chastity, hast sworn
  To rob her name and honour, and thereby
  Committ'st a sin far worse than perjury,
  Even sacrilege against her deity,
  Through regular and formal purity.
  To expiate which sin, kiss and shake hands:
  Such sacrifice as this Venus demands."310
  Thereat she smil'd, and did deny him so,
  As put thereby, yet might he hope for mo;
  Which makes him quickly reinforce his speech,
  And her in humble manner thus beseech:
  "Though neither gods nor men may thee deserve,
  Yet for her sake, whom you have vow'd to serve,
  Abandon fruitless cold virginity,
  The gentle queen of Love's sole enemy.
  Then shall you most resemble Venus' nun,
  When Venus' sweet rites are performed and done.320
  Flint-breasted Pallas joys in single life;
  But Pallas and your mistress are at strife.
  Love, Hero, then, and be not tyrannous;
  But heal the heart that thou hast wounded thus;
  Nor stain thy youthful years with avarice:
  Fair fools delight to be accounted nice.
  The richest corn dies, if it be not reapt;
  Beauty alone is lost, too warily kept."
  These arguments he us'd, and many more;
  Wherewith she yielded, that was won before.330
  Hero's looks yielded, but her words made war:
  Women are won when they begin to jar.
  Thus, having swallow'd Cupid's golden hook,
  The more she striv'd, the deeper was she strook:
  Yet, evilly feigning anger, strove she still,
  And would be thought to grant against her will.
  So having paus'd a while, at last she said,
  "Who taught thee rhetoric to deceive a maid?
  Ay me! such words as these should I abhor,
  And yet I like them for the orator."340
  With that, Leander stooped to have embrac'd her,
  But from his spreading arms away she cast her,
  And thus bespake him: "Gentle youth, forbear
  To touch the sacred garments which I wear.
  Upon a rock, and underneath a hill,
  Far from the town (where all is whist and still,
  Save that the sea, playing on yellow sand,
  Sends forth a rattling murmur to the land,
  Whose sound allures the golden Morpheus
  In silence of the night to visit us),350
  My turret stands; and there, God knows, I play
  With Venus' swans and sparrows all the day.
  A dwarfish beldam bears me company,
  That hops about the chamber where I lie,
  And spends the night, that might be better spent,
  In vain discourse and apish merriment:-
  Come thither." As she spake this, her tongue tripp'd,
  For unawares "Come thither" from her slipp'd;
  And suddenly her former colour chang'd,
  And here and there her eyes through anger rang'd;360
  And, like a planet moving several ways
  At one self instant, she, poor soul, assays,
  Loving, not to love at all, and every part
  Strove to resist the motions of her heart:
  And hands so pure, so innocent, nay, such
  As might have made Heaven stoop to have a touch,
  Did she uphold to Venus, and again
  Vow'd spotless chastity; but all in vain;
  Cupid beats down her prayers with his wings;
  Her vows above the empty air he flings:370
  All deep enrag'd, his sinewy bow he bent,
  And shot a shaft that burning from him went;
  Wherewith she strooken, look'd so dolefully,
  As made Love sigh to see his tyranny;
  And, as she wept, her tears to pearl he turn'd,
  And wound them on his arm, and for her mourn'd.
  Then towards the palace of the Destinies,
  Laden with languishment and grief, he flies,
  And to those stern nymphs humbly made request,
  Both might enjoy each other, and be blest.380
  But with a ghastly dreadful countenance,
  Threatening a thousand deaths at every glance,
  They answer'd Love, nor would vouchsafe so much
  As one poor word, their hate to him was such:
  Hearken awhile, and I will tell you why.
  Heaven's wingèd herald, Jove-born Mercury,
  The self-same day that he asleep had laid
  Enchanted Argus, spied a country maid,
  Whose careless hair, instead of pearl t'adorn it,
  Glister'd with dew, as one that seemed to scorn it;390
  Her breath as fragrant as the morning rose;
  Her mind pure, and her tongue untaught to glose:
  Yet proud she was (for lofty Pride that dwells
  In tower'd courts, is oft in shepherds' cells),
  And too-too well the fair vermillion knew
  And silver tincture of her cheeks that drew
  The love of every swain. On her this god
  Enamour'd was, and with his snaky rod
  Did charm her nimble feet, and made her stay,
  The while upon a hillock down he lay,400
  And sweetly on his pipe began to play,
  And with smooth speech her fancy to assay,
  Till in his twining arms he lock'd her fast,
  And then he woo'd with kisses; and at last,
  As shepherds do, her on the ground he laid,
  And, tumbling in the grass, he often stray'd
  Beyond the bounds of shame, in being bold
  To eye those parts which no eye should behold;
  And, like an insolent commanding lover,
  Boasting his parentage, would needs discover410
  The way to new Elysium. But she,
  Whose only dower was her chastity,
  Having striven in vain, was now about to cry,
  And crave the help of shepherds that were nigh.
  Herewith he stay'd his fury, and began
  To give her leave to rise: away she ran;
  After went Mercury, who used such cunning,
  As she, to hear his tale, let off her running
  (Maids are not won by brutish force and might,
  But speeches full of pleasures and delight);420
  And, knowing Hermes courted her, was glad
  That she such loveliness and beauty had
  As could provoke his liking; yet was mute,
  And neither would deny nor grant his suit.
  Still vow'd he love: she, wanting no excuse
  To feed him with delays, as women use,
  Or thirsting after immortality,
  (All women are ambitious naturally),
  Impos'd upon her lover such a task,
  As he ought not perform, nor yet she ask;430
  A draught of flowing nectar she requested,
  Wherewith the king of gods and men is feasted.
  He, ready to accomplish what she will'd,
  Stole some from Hebe (Hebe Jove's cup fill'd),
  And gave it to his simple rustic love:
  Which being known,-as what is hid from Jove?-
  He inly storm'd, and wax'd more furious
  Than for the fire filch'd by Prometheus;
  And thrusts him down from heaven. He, wandering here,
  In mournful terms, with sad and heavy cheer,440
  Complain'd to Cupid: Cupid, for his sake,
  To be reveng'd on Jove did undertake;
  And those on whom heaven, earth, and hell relies,
  I mean the adamantine Destinies,
  He wounds with love, and forc'd them equally
  To dote upon deceitful Mercury.
  They offer'd him the deadly fatal knife
  That shears the slender threads of human life;
  At his fair-feather'd feet the engines laid,
  Which th' earth from ugly Chaos' den upweigh'd.450
  These he regarded not; but did entreat
  That Jove, usurper of his father's seat,
  Might presently be banish'd into hell,
  And agèd Saturn in Olympus dwell.
  They granted what he crav'd; and once again
  Saturn and Ops began their golden reign:
  Murder, rape, war, and lust, and treachery,
  Were with Jove clos'd in Stygian empery.
  But long this blessèd time continu'd not:
  As soon as he his wishèd purpose got,460
  He, reckless of his promise, did despise
  The love of th' everlasting Destinies.
  They, seeing it, both Love and him abhorr'd,
  And Jupiter unto his place restor'd:
  And, but that Learning, in despite of Fate,
  Will mount aloft, and enter heaven-gate,
  And to the seat of Jove itself advance,
  Hermes had slept in hell with Ignorance.
  Yet, as a punishment, they added this,
  That he and Poverty should always kiss;470
  And to this day is every scholar poor:
  Gross gold from them runs headlong to the boor.
  Likewise the angry Sisters, thus deluded,
  To venge themselves on Hermes, have concluded
  That Midas' brood shall sit in Honour's chair,
  To which the Muses' sons are only heir;
  And fruitful wits, that inaspiring are,
  Shall, discontent, run into regions far;
  And few great lords in virtuous deeds shall joy
  But be surpris'd with every garish toy,480
  And still enrich the lofty servile clown,
  Who with encroaching guile keeps learning down.
  Then muse not Cupid's suit no better sped,
  Seeing in their loves the Fates were injurèd.
  
  The End of the First Sestyad.
  
  Примечания к поэме "Геро и Леандр"
  
  Основной сюжет античного мифа: Леандр - юноша из города Абидос в Троаде, который полюбил Геро, жрицу Афродиты, жившую в городе Сест, расположенном на другом берегу пролива Геллеспонт.
  
  
  Примечания к Первой Сестиаде
  
  Краткое содержание Первой Сестиады.
  Краткие содержания принадлежат Чапмену, который также разделил начало Марло на Первую и Вторую Сестиады.
  
  01 Чрез Геллеспонт...- Геллеспонт, древнегреческое название пролива Дарданеллы в Турции. Пролив соединяет Эгейское море с Мраморным и разделяет Европу (Балканский полуостров) и Азию (полуостров Малая Азия).
  04 То Абидос - один и Сест - другой. - А́бидос, древнегреческий город, предшественник Константинополя в качестве торгового моста между Европой и Азией. Был расположен в Мизии, на азиатском берегу Геллеспонта, где берега его сближаются до 2 километров, напротив города Сест.
  06 И юный Феб...- Феб, одно из имён Аполлона, как бога света. Он же является покровителем искусств, предводителем муз, предсказателем будущего, выступает также как бог-врачеватель.
  12-14 Где голая Венеры красота // Старалась возбудить любовь сердечну //В Адонисе... - здесь речь об истории любви богини любви Венеры (Афродиты) к юноше Адонису, сыну царской дочери Мирры. Наиболее полно этот миф изложен в "Метаморфозах" древнеримского поэта Овидия (книга X).
  37 Иные говорят, что Купидон... -- Купидон, в римской мифологии бог желания, эротической любви, влечения и привязанности. Его часто изображают сыном богини любви Венеры и бога войны Марса. Он также известен как Амур. Его греческий аналог - Эрот.
  39 Она была похожа на Венеру... - Венера, в римской мифологии богиня красоты, плотской любви, желания, плодородия и процветания. Отождествляется с древнегреческой богиней Афродитой.
  53 Мусей воспел конец его ужасный... - Здесь Мусей Грамматик (конец V - начало VI веков н. э.) - древнегреческий поэт, автор эпиллия "Геро и Леандр".
  56-58 в Колхиду бы отдали, // За ними, не Златым Руном вперёд // Неслись б юнцы Эллады среди вод... - Здесь ссылка на миф об аргонавтах, которые отправились на корабле "Арго" в Колхиду за золотым руном. В основном, аргонавтами были юноши из царских или знатных семей Греции. Всего 99 имён в разных источниках.
  59 - А Цинтия испытывала муки, - Здесь одно из имён девственной Дианы-охотницы, как богини Луны.
  61 Леандр, как жезл Цирцеи, стройным был; - Цирцея (ещё один вариант имени - Кирка, богиня колдовства в греческой мифологии. Она считалась одной из немногих богинь, которым было по плечу самое сложное искусство - магия. Цирцея была дочерью Гелиоса и Персеиды, жила на острове Ээя. Своим волшебным жезлом она превратила спутников Одиссея в свиней.
  62 Из рук его б Юпитер нЕктар пил. - Здесь Леандр сравнивается с Ганимедом, прекрасным юношей, любимцем Юпитера, который был виночерпием на пирах богов.
  65 Он весь плеча Пелопсова белей...- Пелопс, сын Тантала. Ещё будучи мальчиком, Пелопс был убит своим отцом и предложен в пищу олимпийским богам, собравшимся на пир у Тантала, но боги поняли обман и воскресили Пелопса. Съеденное Деметрой плечо Пелопса (согласно Овидию, левого плеча) была заменена копией, сделанной Гефестом из слоновой кости.
  77 Леандра Ипполит когда б узрел... - Ипполит, сын афинского царя Тесея и царицы амазонок Антиопы. Ипполит славился приверженностью к охоте и был преданным почитателем богини-охотницы Артемиды (Дианы), отвергал любовь, за что испытывал на себе гнев Афродиты (Венеры).
  92 Адонису, что дорог их богине, - Юноша Адонис славился своей красотой: в него влюбляется богиня любви Афродита (Венера). Он был пастухом и охотником на зайцев. Похвала муз охоте вдохновила его стать охотником. Когда Адонис был убит на охоте вепрем на Идалийской горе, Афродита оплакивала его, По одной версии, в вепря превратился бог войны Арес, любовник Афродиты; по другой, Адонису отомстила отвергнутая им Персефона, богиня подземного царства.
  101-102 Казалось, это новый Фаэтон: // Квадригой солнца управляет он. - По мифу, Фаэтон выпросил у своего отца бога солнца Гелиоса позволение править солнечной колесницей, но его упряжка погубила его: кони неумелого возницы отклонились от правильного направления и приблизились к Земле, отчего та загорелась. Богиня Гея взмолилась к Зевсу (Юпитеру), и тот сразил Фаэтона молнией, отчего тот рухнул в реку Эридан и погиб.
  107-111 Та водная звезда, бледна на лице,// (Когда её взлетает колесница //
  С гор Латма до мрачнеющих небес, //Где ждёт её сверкающий навес) // Потоки отклоняла не сильнее... - Здесь речь о Селене, дочери титанов Гипериона и Тейи, сестре Гелиоса и богини зари Эос. Она олицетворяет Луну, её свет и мистическую силу. Селена влюбилась в прекрасного смертного юношу Эндимиона. Прятала его на горе Латм и каждую ночь она спускалась с небес к Эндимиону, чтобы молча любоваться его красотой и снова возвращалась на Небо. Селена, как богиня Луны, также управляла движением вод, приливами и отливами. См:
  
  :"... влажная звезда, // В чьей области Нептунова держава"
  (Шекспир "Гамлет" (I,1) / пер.М. Лозинского)
  
  114 Иль Иксиона род: полуконём // Скакали, разъярённые от зноя... - Иксион, персонаж древнегреческой мифологии, царь фессалийских племён лапифов и флегиев. В ряде античных источников Иксиона называют отцом или более отдалённым предком кентавров. К сыновьям Иксиона причисляют кентавров Абанта, Несса, Хирона, прародителя всех полулюдей-полуконей.
  137 На них - изображение Протея... - в древнегреческой мифологии, Протей -морское божество, сын Посейдона. Протей обладал даром прорицания и способностью произвольно менять свой облик.
  140 Весёлый Бахус... - Древнеримский бог вина и веселья. В Древней Греции - Вакх.
  146 Узрите в медной башне вы Данаю... - По античному мифу, когда царю Акрисию было предсказано, что он будет убит сыном своей дочери Данаи, то он заключил её в подземный медный дом и приставил к ней служанку. Но Зевс (Юпитер), пленившись красотой узницы, проник к ней в виде золотого дождя и оплодотворил её. У Данаи родился сын, герой Персей, убивший горгону Медузу.
  147-148 Там покидает Зевс сестры постель, // Развлечься с Ганимедом его цель. - Здесь аллюзия к мифу. Зевс, олимпийский громовержец, был мужем своей сестры, богини брака Геры. Ганимед - прекрасный юноша, сын троянского царя Троса. Из-за своей красоты он был похищен орлом громовержца и принесён на Олимп, где стал виночерпием на пирах богов и возлюбленным Зевса (Юпитера).
  149 Из-за любви к нему Европа плачет... - Здесь аллюзия к мифу о похищении Европы. По легенде, Зевс (Юпитер) явился Европе, игравшей с подругами на берегу моря, в виде белого быка и похитил её, увезя на своей спине на остров Крит. По другой версии, он не сам превратился в быка, а послал животное за ней. На острове Крит Зевс принял вид прекрасного юноши и овладел Европой.
  151-152 Отбросить хочет Марс железну сеть, // Её Вулкан с Циклопом смог надеть.- Это история о Марсе и Венере, пойманных в сеть мужем богини любви Вулканом. Аполлон увидел, как Марс и Венера занимаются любовью на ложе Вулкана и сообщил ему об этом. Тогда обманутый муж как бог кузнечного ремесла сделал ловушку из бронзовой проволоки, и разложил сеть на своём брачном ложе. Марс и Венера попались в неё. У Марло сеть железная, что не совсем соответствует мифу.
  153 Страсть разжигает огнь, спаливший Трою... - Здесь аллюзия к Елене, жене Агамемнона, и к Парису, чья любовная связь привела, в конце концов, к разрушению Трои.
  154-155 Сильван в слезах над мальчиком в покое, // Что в кипарис преобразился тут... - Красивый мальчик Кипарис был возлюбленным Сильвана, лесного божка; у мальчика была ручная лань, которую нечаянно убил Сильван. Кипарис умер от горя и превратился в кипарис - дерево печали. (Первый Ватиканский мифограф I, 1, 6).
  188 Ночь пропитала мглистый Ахерон... - Ахерон, одна из пяти рек, протекающих в подземном царстве Аида (другие четыре: Коцит, Флегетон, Стикс и Лета).
  258 Но не отдаться в руки Гименея...- Гименей, в древнегреческой мифологии божество брака. В искусстве и поэзии Гименей изображается стройным нагим юношей, с факелом в одной руке и венком в другой, со строгим выражением лица, отличающим его от Эрота.
  301... дорийский лад... - Один из натуральных музыкальных ладов. Был широко распространён в античности и средневековье. Название происходит от одного из главных племён Древней Греции - дорийцев.
  349 Что манит золотистого Морфея... - Морфей, бог сна и сновидений.
  377 Затем летит он к Мойрам, в их дворец... - Мойры, в древнегреческой мифологии богини судьбы. У древних римлян Мойрам соответствовали Парки.
  386-387 Гермес, крылатый вестник, как-то раз // Лишь Аргуса сморил своей игрою... - Гермес, сын Зевса, бог торговли, покровитель путешественников и вестник богов.
  Аргус - многоглазый великан, у которого одна часть глаз спала, а другая бодрствовала, что делало его идеальным стражем. Гера поручила Аргусу охранять превращённую в корову возлюбленную Зевса Ио. Но Зевс поручил Гермесу освободить Ио. Гермесу с большим трудом удалось усыпить Аргуса, после чего он убил великана. Таким образом Гермес смог освободить девушку для Зевса (Юпитера).
  411 Он новый путь в Элизий... - Элизий в античной мифологии - часть загробного мира, где царит вечная весна и где избранные герои и особо праведные люди проводят дни без печали и забот. Здесь Элизий - символ места, где получают удовольствие.
  456 Пришёл златой, Сатурна и Опой, век ... - Сатурн, древнеримское божество, считавшееся основоположником земледелия и цивилизации. Традиционно изображается стариком с косой. Сатурн отождествляется с греческим Кроносом, отцом Зевса. Опа - в древнеримской мифологии богиня плодородия, богатой жатвы, посевов.
  С III века до н. э. Опу начинают отождествлять с Реей, и называют женой Сатурна. Также её называют богиней-покровительницей Рима, либо сближают её с Кибелой. Храмы Опы были воздвигнуты в Риме на Капитолии и на форуме.
  По мифологии Эвгемера, Зевс (Юпитер) свергнул своего отца бога времени Кроноса (Сатурна), который правил вместе со своей сестрой и женой Опой и заточил его в Тартар, а сам сел на трон Олимпийских богов. Марло придумывает сюжет, что якобы всё вернулось обратно, Юпитера отправили в Аид, царство мёртвых, а Сатурн и Опа стали править. С их правлением связывают представление о золотом веке, когда народ жил в изобилии и вечном мире, не знал рабства, сословных неравенств и собственности. В это время жизнь была изобильна, всё было общим. Когда Сатурн исчез, с ним исчез и чудный век, оставивший о себе лишь воспоминания. По сюжету Марло, "золотой век" снова возродился.
  458 ... в Стигийском плене... - "Стигийский" - Прилагательное, которое в мифологическом контексте означает "относящийся к Стикс", "находящийся в Стикс, около Стикс".
  Стикс - река, отделяющая мир мёртвых от мира живых, и богиня, олицетворяющая эту реку.
  475 Что род Мидаса сядет в кресло Чести... - Мидас - имя нескольких фригийских царей. В древнегреческой мифологии и истории упоминается как мифический, так и исторический Мидас.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"