Лукьянов Александр Викторович
Крстофер Марло. Геро и Леандр (Сестиада Третья)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это Третья Сестиада, написанная Джорджем Чапменом.
  Геро и Леандр. Сестиада Третья
  
  Содержание Третьей Сестиады.
  
  Леандр к завистливому свету
  От игр ночных летит кометой,
  Вновь Геллеспонт переплывает,
  Но Тесме, что обряды знает,
  Винит его, что средь услад
  Забыл он свадебный обряд.
  И он клянётся ей без меры,
  Исполнить всё. А в башне Геро,
  Лишась невинности своей,
  Рыдает яростно над ней. 10
  С любовью споря, всё ж согласна,
  Что эта ночь прошла прекрасно.
  
  Третья Сестиада
  
  День новый судьбы новые даёт,
  Усильям нашим форму придаёт,
  Что более серьёзны и суровы.
  Сменилась тема, Муза вдаль готова
  Уже лететь. Нет острия любви,
  И радостей неопытных в крови;
  Всех девушек стремленья, ощущенья,
  Должны теперь отвергнуть наслажденья,
  Коль с расставаньем связаны они,
  Ведь вечера всегда венчают дни. 10
   Вы: блудная Любовь, юнцов Желанья!
  Тщета, источник странных одеяний!
  Лесть грубая и раболепный взгляд,
  И танцы, и музЫки томный лад!
  Вы, Чары жалкие, любовь что понуждали!
  Не трогайте влюблённых тех в печали.
   Так Властелин златых огней Небес,
  Как и Леандр, сеньор своих телес,
  Сбежали вместе из объятий страсти:
  Леандр у Геллеспонта вновь во власти, 20
  Услада Геро, что он получил,
  Теперь дала ему так много сил.
  Его несут восторженные волны,
  От бога златом руки его полны,
  Златое слово, в чём есть смысл двойной,
  Тот блуд ему поставило виной.
  Был вынужден вкусить он эту сладость,
  Что бог любви вручил ему на радость,
  У Геро милой, дар её святой
  Хранимый ею, словно золотой: 30
  Но как вульгарный расточитель жадный,
  Растратил бы запас, и пал бы хладный
  До времени, тот испытав экстаз,
  Что гибнет с обладаньем всякий раз.
  Та радость чувств, как снег в пустыне водной,
  Увы, без добродетели бесплодна.
  И кто же тот, чей ненасытный взор
  Зрит на красу роскошную в упор;
  Сквозь кожу белую, что сна нежнее,
  Рубиновая кровь бежит сильнее 40
  По синим венам, словно по ветвям,
  Огонь любовный он настигнул там.
  Там руки двух божеств любви сковали,
  Как Рай людские мысли услаждали.
  Характер чей и мягкий, и не злой,
  И потому не связанный с землёй.
  Небес ли для такой любви не хватит?
  Кто, как земля, сей дар Небес растратит,
  Чтоб насладиться этим всем сперва?
  Что голод утоляет наш едва, 50
  Одежду нам даёт, жить заставляет,
  Но милости её не восхваляет:
  Но то, что нам приносит в изобилье,
  Наряд красивый, счастье без усилья,
  Всё это в нас потом рождает страсть,
  Приятна нам ещё свободы сласть.
  Длань Щедрости, что влажная всегда,
  Для сладостной Любви резьбой горда.
  Так Время и Порядок положенья
  Изгонит грех. Ствол Времени в мгновенье 60
  Поддержит тело пышное земли
  В гармонии: родились кто, росли,
  Подчинены поступки их закону,
  То жребий - жить по времени резону.
   Вновь перенёс его поток сей нежный,
  Любви любимца, на песок прибрежный,
  Где ложное богатство сбросил вон,
  Коль хитростью его составил он.
  Своей сестре, добрейшей Гермионе,
  Что к морю обращалась там в поклоне 70
  За брата. Рассказал он, как Любовь
  Ему и Геро разогрела кровь.
   Его сестра узнала все секреты,
  К ней, словно ливень, он летел раздетый,
  Кропил там землю, что взяла в себя
  Потоки, умеревшие, любя:
  На коже оставалась только пена,
  Душа воды, любившей так смиренно.
  Оттуда розы белые взошли,
  (Любовь сладка, прекрасна для земли) 80
  Он шёл, был берег полн благоуханьем,
  Весь розами увит, как снегом ранним.
  Леандр наполнен так любовью был:
  Во всё, что трогал он, её вселил.
  И как мы видим все цвета явлений,
  Что льются от предметов в наше зренье;
  Так в вещи все, в пределах чувств его,
  Вливал он пламя чувства своего,
  И каждой частью тела с мнимой силой
  В нечувственных вещах оно забило. 90
   Спокоен он от тёплых ванн, духов,
  Постель поцеловать свою готов,
  Чтоб Геро посвятить её по праву,
  Поклялся, что любой лишь образ, право,
  Ему, напомнив Геро, её стать,
  Быть должен алтарём, чтоб целовать.
   Богатые свои раскрыл он руки,
  Любовь его предстала в этом круге;
  Те руки будто Геро отдаёт,
  Когда в волнах груди его плывёт. 100
  Сказал он, руки кругом лишь взлетели:
  "Смотри, сестра, то Геро ожерелье!" -
  На шее предпочла его носить,
  Чем жемчуга Юноны нацепить".
   И задрожал от страстного желанья
  Разжечь огонь свой тайный; вдруг звучанье
  Небесной музыки услышал он,
  И от неё стал сразу возбуждён;
  Свет двадцати оттенков вниз пробился
  Сквозь крышу, и как радуга явился 110
  Перед Леандром; в тех лучах сошла
  Богиня Ритуала, что была
  В короне звёздной, Небеса за нею,
  Её власы простёрлись, пламенея.
  У ног её висели божества;
  В цепи из глаз, ушей она сперва
  Культ направляла; было её тело
  Чистейшим, как стекло оно блестело,
  Все смыслы представляла много лет:
  Порядок, Верность, Статут, Пиетет, 120
  Здесь "тени" её: Общество и Память,
  При ней - мир жив, ушла - смерть будет править.
  Пентакль богатый на её на груди,
  Там круг и много знаков посреди:
  Непостоянны были её взгляды,
  Один смотрел со злом, другой - с усладой.
  Людей увидят - святостью полны,
  Но отвернуться, злобны и грустны.
  Крутые тропы к каждому закону
  Зрим на груди Системы мы резонно; 130
  В одной руке она несла кристалл,
  Что тысячу лучей в один собрал
  Из глаз её; Смятенье он сжигает,
  И всех людей сословья различает.
  С ним Нравственность и лики Красоты
  Приобретают лучшие черты.
  В другой руке лаврову ветвь держала,
  Свирепость, Скупость ею поражала,
  Что шли за ней, земли глотая прах.
  И оказались бы потом на Небесах, 140
  Когда б они смогли убить богиню;
  Ей служат Оры с Грациями ныне;
  Всё, что приятно в обществе людей,
  Так нравится великодушно ей.
  Она судить пришла мрачнее тучи
  Леандра тупость в страсти его жгучей;
  Всем сущностям ведь нужен ритуал,
  Как счёту, чтоб его кто подписал;
  Приправа - мясу; выросшей пшенице
  Тот нужен, кто её собрать решится. 150
  Ведь обществу обряды те нужны,
  Что людям утешенье дать должны;
  Распущенность скрывает всю их славу;
  Страх - в комнате, во Тьме - невеста, право.
   Она ушла, в Леандре вызвав боль,
  Он ощутил свою дурную роль,
  Что к свадьбе показал пренебреженье,
  И погрузился прямо в наслажденья;
  И тут же он поклялся так и быть
  Все ритуалы свадьбы совершить. 160
  И к своему отцу идёт при этом,
  И хвалится ему своим обетом:
  И свадьбы ритуал назначен был,
  До башни Геро ночью он доплыл,
  И в бухту Сеста он её вначале
  Хотел доставить, где суда стояли.
  Которые послал её отец,
  Вести её в Абидос, наконец.
  Последуем теперь на крыльях рано
  За удивлённой Геро, вид желанный 170
  Чей я не описал: она в тот миг
  Смутилась так, что дух её поник.
  Смутившегося зреть - то не пристало,
  Коль тот переживает промах малый.-
  Она, краснея, вышла на порог,
  Её румянец воздух вкруг зажёг.
  Затем настал день чёрный и бесчестный,
  Был с самого утра он неуместный,
  Вновь Геро огорчила нас беда,
  Противно было видеть, господа, 180
  Ближайшей ночи ужас, вы готовы
  О том услышать мой рассказ суровый.
   Так пусть сейчас мыслительный пожар
  Моей души зажжёт в ней музы дар,
  И с пламенем твоим летит сердечно
  Туда, где бьёт ключом источник вечный.
  Чтоб быстро (как часы бегут в пути)
  Там вечное пристанище найти
  Его души, чья плоть была живая,
  В потоке Пиерийском утопая. 190
  Пей за меня, чтоб я Музея сказ
  Занёс в бессмертный список в этот раз:
  Поговори с ним, дай мне обещанье
  Что сну не посвятишь ты выпиванье!
  Так дорог мне его последний пыл,
  Что мрак своей души я осветил,
  И пожелал, чтоб умер он в угоду
  Любви, страстей, и разного народу.
   В своей постели Геро среди бед:
  Леандра, клятв и девственности нет. 200
  С ней только мыслей яростных немало,
  Которых никогда она не знала,
  И странных для неё самой; на град
  Иберии похожих, что был взят
  Там Эссекса английскими войсками;
  Мир ныне: её башни вновь с фортами.
  А Индия дала златой рукой
  Богатство ей, что полилось рекой
  К ней в башню; к её талии девицы
  Богатый пояс моря начал льстится: 210
  Но у Леандра Марсом стал Эрот,
  Ради утех, с железом он плывёт:
  Взял её город, девственную зону
  Её сломал, в Смятенье беззаконно
  По улицам её бежал, она
  Считала, что она защищена.
   В чужой страной стоял он восхищённый,
  Её печальной видел и лишённой
  Всех мирных зданий, ими завладел
  Он как добычей, а потом узрел 220
  Чужих гостей, что любят наслажденья:
  Принёс с собой он силу разрушенья.
  Так находилась Геро средь руин
  Невинности своей, и не один
  Сонм мыслей её грудь пытал порою:
  И зря искал привычного покоя!
  Мать честности, она терпела боль
  Тех мыслей, что вели её в юдоль;
  Ей ненавистна жизнь их, им - её же;
  Раздоры там, где грех был людям гожий. 230
  Любовь - златой сосуд, что полон грёз,
  Проснулись, он разбит, в нас блуда воз.
  Хотелось посмотреть ей на отца,
  Снаружи ли, с другого ли конца.
  Ведь как стекло - глаз неодушевлённый,
  И внешний образ с внутренним сращённый,
  Так глаз - одушевлённое стекло,
  Показывает мир нам, коль светло,
  Так Феб из облаков лучи бросает,
  Сверкая ими, если ж проникает 240
  В крутящийся свободно влажный пар,
  Ему не отдавая весь свой жар,
  Двадцатицветный глаз рождает нежный,
  И в небо направляет круг безбрежный.
  Душа, что тела нашего звезда,
  (Она по кругу движется всегда)
  Коль новый вид отобразить желает
  Сквозь нашу облачность, то направляет
  Точь-в-точь в глаза его, и он в конце
  Отобразится прямо на лице. 250
  Мысль Геро, что нескладностью чревата,
  Лицо её явило б, виноватой
  Считала бы себя, она смогла
  Так скверно мыслить, всё же не со зла
  Она подделку ловкостью считала,
  Чтоб точно изготовить из металла.
  И рада так, уловкою горда,
  Лицо пособник сердца без стыда.
  Те луны ярки, свет чей оскверняет
  Всё Небо Красоты, коль убывают; 260
  Те чибисы, которые кричат:
  "Вот и оно!", хотя их клятвы - хлад.
  Глупцы они! И мавританец вздорный
  Научит, как всего достичь упорно.
  Привычка - это просто паралич:
  Всегда в постели, жизнь же - просто бич,
  В проступках не имеешь чувства меры,
  Чела не омрачает дерзость Геро.
  Она считала, трудные дела
  Казаться не такой, какой была, 270
  Есть две души: для вида, и для сердца,
  И каждый раз лишь та открыта дверца,
  Коль надо рассказать, иль мысли скрыть,
  Душа одна смогла ль так поступить?
  Два дела: и ведёт их, и бросает,
  Противоречье это вызывает:
  Хранит и гонит, как все существа:
  Единственный порок наш сызмальства,
  Что правит мыслью, лика выраженьем,
  А также нашей речью и движением. 280
   Сморило Геро это всё весьма,
  Хоть свет её серьёзного ума
  Нашёл бы щёлку, чтоб пролезть, где надо,
  Сквозь все мирские пояса-преграды.
  Увы! Небесным пламенем полна;
  Её Богиня, - в храме чьём она
  Обет давала девы, и чьи очи
  Казали, что ни щит чернейшей ночи,
  Ни тонкий ум не защитят её:
  Пронзило сердце Геро остриё. 290
  Она устала и с глубоким вздохом
  Взяла покров, что был у ней под боком,
  Что был большим и сшит из ткани чёрной.
  Она в тени сидела в нём упорно,
  Укрывшись с головы до самых ног;
  Под левою рукой дрожал сосок,
  А правая лежала на колене,
  Что в складках ткани: жуткое виденье;
  В него уткнулась, опустив лицо,
  Её все члены срам связал в кольцо. 300
  Был виден только взгляд её воздетый,
  Как эмбрион, что не увидит света.
  Как статуя, что в уголь спалена
  Вдруг молнией, или душа бледна
  Окутанная тьмой, она сидела:
  Впервые ночь на мрачный дух глядела.
  Но острый взгляд заметить мог ещё,
  Как быстро слёзы таяли её
  Сквозь чёрную вуаль, и почернели,
  Как в трауре. Тем, было что доселе: 310
  Обет её, богини гнев, молва,-
  Она свой ум наполнила сперва:
  Затем власы свои рвала в печали,
  И в воздухе куски плаща летали.
  Как палица Геракла, с ног её
  Страсть сбила, она впала в забытьё:
  На крик её раздался крик матроны,
  Что Геро помогала неуклонно.
  Её же крик всех чувств её лишил,
  Но крик другой сознанье возвратил. 320
  С трудом добравшись до своей постели,
  Легла там, где Леандр лежал доселе:
  Тогда с ним отступила её кровь,
  Теперь поток сюда вернулся вновь,
  И приплыла всех дум её армада,
  И началось сраженье без пощады
  С тщеславьем, что в себе она нашла,
  Краса Леандра вновь на борт взошла.
  Он вновь приплыл, глаза горят от счастья
  Что оживило б ад; его всевластье 330
  Её волненья рушит: и опять
  Он в сердце к ней проник, раздор прогнать,
  Она корит себя, что заблуждалась,
  Коль оценить любовь его пыталась.
  Тогда возникла вновь в её глазах
  Её "звезда" в Нептуна небесах;
  Омытая морским буруном пенным
  Ради её любви, с вином нетленным,
  Что на сердечном плавала б просторе,
  Чем в Сестианском неспокойном море. 340
  Эрот заставил дух её сказать:
  "Должна ль при милых звуках я стонать?
  Должна ли молва идти не от рассудка,
  А лишь от речи пьяного ублюдка,
  (Который порождён был без отца,
  Любитель сплетничать, от всякого лжеца
  Бёрёт он новости, как будто все горячи,
  И, весь в слюне, их ест, что корм собачий).
  И обвинять за странный мой обет,
  И что матроны мне не шлют привет? 350
  Обет, что добр, горд добрыми делами,
  Обеты мы считаем семенами,
  А добрые дела - плоды; но всё ж,
  И без обета ты в делах хорош.
  Дело, что дОбро, отвратит дурное,
  Я б не сдалась, покончила б с собою.
  Леандр и Геро связаны давно,
  Любовь - чиста, их двух создав одно.
  Леандр мою невинность взял для Рая,
  Коль я -Леандр, её я сохраняю. 360
  Нарушит целомудрие лишь блуд,
  Мы - связаны, грехи нас не влекут,
  Влюблённые себя соединяют,
  Друг друга никому не уступают.
  Коль нет любви, мы не даём обет,
  Не свяжут клятвы, если чувства нет.
  Всё кончено, и в людях отвращенье
  К тем радостям, что пили в наслажденье;
  Коль свет небес им больше не вернуть,
  Казать должно им это правый путь. 370
  Уходит жизнь, смерть сеет ужас липкий,
  Как смерть - враг жизни, так любовь - ошибки.
  И прежде, чем любить, всё бродим тут
  Мы среди разных, нужных всем причуд!
  Теперь все люди жаждут состояний,
  Вдали от всяких радостей, желаний:
  На башни лезем, получить чтоб власть,
  Но чью надежду губит страх упасть:
  Средь роскоши нечисты развлеченья;
  В том, что вне нас, не видим наслажденья. 380
  И всё ж любовь живёт с восторгом в нас,
  Богиня, ты прости её сейчас!"
  Она сказала, плача, но богиня
  Не слушала её слова отныне.
  Как! Небо не оставит благодать
  Для Геро, станет прочих оделять?
  Она с надеждой в домыслах витала,
  Все доводы весомыми считала:
  Что логика Леандра красоты,
  Обоих их, для долга не пусты, 390
  И коль её душа, как взгляд умелый
  Небесной сути, обрела то смело
  В своей любви; она убеждена,
  Что Зевсом за соблазн свой прощена,
  На Небе, на земле всё возвышает
  Краса, что грех и строгость уменьшает.
  Её любовь, и скрытность, острый ум
  Родили в ней совместно много дум:
  Не нужно в храм идти, вставать с постели,
  Скрыть надо пол свой, крепкой быть на деле, 400
  Хотела, чтоб Леандр с ней рядом был,
  Чтоб к месту своему опять приплыл.
   "Увы! - сказала, - моей страсти чудо
  Ей повредило! Не ушёл отсюда
  Он, коль на это место был похожим!
  Знак постоянства! Он же был пригожим,
  Его не разделить, после себя
  Оставил славу он, меня любя.
  Он движется, как Небеса, по кругу,
  Где б ни был он, он там всегда без цуга. 410
  Сей край моим был, а теперь он твой,
  Леандр, ты - это я; вдвойне он - мой,
  Леандр - ты мой, Леандр - ты вечно мой.
  То место дать нам благо не скупится,
  Ибо я в нём, Леандр ко мне стремится.
  Любовь щедра - удвоит свой запас,
  Как эликсир, скрепит, хоть делит нас.
  Родное место! Ты мне очень мило,
  Ко мне ты от Леандра приходило.
  
  Конец Третьей Сестиады.
  
  
  THE THIRD SESTIAD.
  
  The Argument of the Third Sestiad.
  
  Leander to the envious light
  Resigns his night-sports with the night,
  And swims the Hellespont again.
  Thesme, the deity sovereign
  Of customs and religious rites,
  Appears, reproving[45] his delights,
  Since nuptial honours he neglected;
  Which straight he vows shall be effected.
  Fair Hero, left devirginate,
  Weighs, and with fury wails her state;10
  But with her love and woman's wit
  She argues and approveth it.
  
  
  New light gives new directions, fortunes new,
  To fashion our endeavours that ensue.
  More harsh, at least more hard, more grave and high
  Our subject runs, and our stern Muse must fly.
  Love's edge is taken off, and that light flame,
  Those thoughts, joys, longings, that before became
  High unexperienc'd blood, and maids' sharp plights,
  Must now grow staid, and censure the delights,
  That, being enjoy'd, ask judgment; now we praise,
  As having parted: evenings crown the days.10
   And now, ye wanton Loves, and young Desires,
  Pied Vanity, the mint of strange attires,
  Ye lisping Flatteries, and obsequious Glances,
  Relentful Musics, and attractive Dances,
  And you detested Charms constraining love!
  Shun love's stoln sports by that these lovers prove.
   By this, the sovereign of heaven's golden fires,
  And young Leander, lord of his desires,
  Together from their lovers' arms arose:
  Leander into Hellespontus throws 20
  His Hero-handled body, whose delight
  Made him disdain each other epithite.
  And as amidst th' enamour'd waves he swims,
  The god of gold of purpose gilt his limbs,
  That, this word gilt including double sense,
  The double guilt of his incontinence
  Might be express'd, that had no stay t' employ
  The treasure which the love-god let him joy
  In his dear Hero, with such sacred thrift
  As had beseem'd so sanctified a gift;30
  But, like a greedy vulgar prodigal,
  Would on the stock dispend, and rudely fall,
  Before his time, to that unblessèd blessing
  Which, for lust's plague, doth perish with possessing:
  Joy graven in sense, like snow in water, wasts:
  Without preserve of virtue, nothing lasts.
  What man is he, that with a wealthy eye
  Enjoys a beauty richer than the sky,
  Through whose white skin, softer than soundest sleep,
  With damask eyes the ruby blood doth peep,40
  And runs in branches through her azure veins,
  Whose mixture and first fire his love attains;
  Whose both hands limit both love's deities,
  And sweeten human thoughts like Paradise;
  Whose disposition silken is and kind,
  Directed with an earth-exempted mind;-
  Who thinks not heaven with such a love is given?
  And who, like earth, would spend that dower of heaven,
  With rank desire to joy it all at first?
  What simply kills our hunger, quencheth thirst,50
  Clothes but our nakedness, and makes us live,
  Praise doth not any of her favours give:
  But what doth plentifully minister
  Beauteous apparel and delicious cheer,
  So order'd that it still excites desire,
  And still gives pleasure freeness to aspire,
  The palm of Bounty ever moist preserving;
  To Love's sweet life this is the courtly carving.
  Thus Time and all-states-ordering Ceremony
  Had banish'd all offence: Time's golden thigh 60
  Upholds the flowery body of the earth
  In sacred harmony, and every birth
  Of men and actions makes legitimate;
  Being us'd aright, the use of time is fate.
   Yet did the gentle flood transfer once more
  This prize of love home to his father's shore;
  Where he unlades himself on that false wealth
  That makes few rich,-treasures compos'd by stealth;
  And to his sister, kind Hermione
  (Who on the shore kneel'd, praying to the sea70
  For his return), he all love's goods did show,
  In Hero seis'd for him, in him for Hero.
   His most kind sister all his secrets knew,
  And to her, singing, like a shower, he flew,
  Sprinkling the earth, that to their tombs took in
  Streams dead for love, to leave his ivory shin,
  Which yet a snowy foam did leave above,
  As soul to the dead water that did love;
  And from hence did the first white roses spring
  (For love is sweet and fair in everything),80
  And all the sweeten'd shore, as he did go,
  Was crown'd with odorous roses, white as snow.
  Love-blest Leander was with love so fill'd,
  That love to all that touch'd him he instill'd;
  And as the colours of all things we see,
  To our sight's powers communicated be,
  So to all objects that in compass came
  Of any sense he had, his senses' flame
  Flow'd from his parts with force so virtual,
  It fir'd with sense things mere insensual.90
   Now, with warm baths and odours comforted,
  When he lay down, he kindly kiss'd his bed,
  As consecrating it to Hero's right,
  And vow'd thereafter, that whatever sight
  Put him in mind of Hero or her bliss,
  Should be her altar to prefer a kiss.
   Then laid he forth his late-enrichèd arms,
  In whose white circle Love writ all his charms,
  And made his characters sweet Hero's limbs,
  When on his breast's warm sea she sideling swims;100
  And as those arms, held up in circle, met,
  He said, "See, sister, Hero's carquenet!
  Which she had rather wear about her neck,
  Than all the jewels that do Juno deck."
   But, as he shook with passionate desire
  To put in flame his other secret fire,
  A music so divine did pierce his ear,
  As never yet his ravish'd sense did hear;
  When suddenly a light of twenty hues
  Brake through the roof, and, like the rainbow, views,110
  Amaz'd Leander: in whose beams came down
  The goddess Ceremony, with a crown
  Of all the stars; and Heaven with her descended:
  Her flaming hair to her bright feet extended,
  By which hung all the bench of deities;
  And in a chain, compact of ears and eyes,
  She led Religion: all her body was
  Clear and transparent as the purest glass,
  For she was all presented to the sense:
  Devotion, Order, State, and Reverence,120
  Her shadows were; Society, Memory;
  All which her sight made live, her absence die.
  A rich disparent pentacle she wears,
  Drawn full of circles and strange characters.
  Her face was changeable to every eye;
  One way look'd ill, another graciously;
  Which while men view'd, they cheerful were and holy,
  But looking off, vicious and melancholy.
  The snaky paths to each observèd law
  Did Policy in her broad bosom draw.130
  One hand a mathematic crystal sways,
  Which, gathering in one line a thousand rays
  From her bright eyes, Confusion burns to death,
  And all estates of men distinguisheth:
  By it Morality and Comeliness
  Themselves in all their sightly figures dress.
  Her other hand a laurel rod applies,
  To beat back Barbarism and Avarice,
  That follow'd, eating earth and excrement
  And human limbs; and would make proud ascent140
  To seats of gods, were Ceremony slain.
  The Hours and Graces bore her glorious train;
  And all the sweets of our society
  Were spher'd and treasur'd in her bounteous eye.
  Thus she appear'd, and sharply did reprove
  Leander's bluntness in his violent love;
  Told him how poor was substance without rites,
  Like bills unsign'd; desires without delights;
  Like meats unseason'd; like rank corn that grows
  On cottages, that none or reaps or sows;150
  Not being with civil forms confirm'd and bounded,
  For human dignities and comforts founded;
  But loose and secret all their glories hide;
  Fear fills the chamber, Darkness decks the bride.
   She vanish'd, leaving pierc'd Leander's heart
  With sense of his unceremonious part,
  In which, with plain neglect of nuptial rites,
  He close and flatly fell to his delights:
  And instantly he vow'd to celebrate
  All rites pertaining to his married state.160
  So up he gets, and to his father goes,
  To whose glad ears he doth his vows disclose.
  The nuptials are resolv'd with utmost power;
  And he at night would swim to Hero's tower,
  From whence he meant to Sestos' forkèd bay
  To bring her covertly, where ships must stay,
  Sent by his father, throughly rigg'd and mann'd,
  To waft her safely to Abydos' strand.
  There leave we him; and with fresh wing pursue
  Astonish'd Hero, whose most wishèd view170
  I thus long have foreborne, because I left her
  So out of countenance, and her spirits bereft her:
  To look on one abash'd is impudence,
  When of slight faults he hath too deep a sense.
  Her blushing het her chamber; she look'd out,
  And all the air she purpled round about;
  And after it a foul black day befell,
  Which ever since a red morn doth foretell,
  And still renews our woes for Hero's woe;
  And foul it prov'd because it figur'd so180
  The next night's horror; which prepare to hear;
  I fail, if it profane your daintiest ear.
   Then, ho, most strangely-intellectual fire,
  That, proper to my soul, hast power t' inspire
  Her burning faculties, and with the wings
  Of thy unspherèd flame visit'st the springs
  Of spirits immortal! Now (as swift as Time
  Doth follow Motion) find th' eternal clime
  Of his free soul, whose living subject stood
  Up to the chin in the Pierian flood,190
  And drunk to me half this Musæan story,
  Inscribing it to deathless memory:
  Confer with it, and make my pledge as deep,
  That neither's draught be consecrate to sleep;
  Tell it how much his late desires I tender
  (If yet it know not), and to light surrender
  My soul's dark offspring, willing it should die
  To loves, to passions, and society.
   Sweet Hero, left upon her bed alone,
  Her maidenhead, her vows, Leander gone,200
  And nothing with her but a violent crew
  Of new-come thoughts, that yet she never knew,
  Even to herself a stranger, was much like
  Th' Iberian city that War's hand did strike
  By English force in princely Essex' guide,
  When Peace assur'd her towers had fortified,
  And golden-finger'd India had bestow'd
  Such wealth on her, that strength and empire flow'd
  Into her turrets, and her virgin waist
  The wealthy girdle of the sea embraced;210
  Till our Leander, that made Mars his Cupid,
  For soft love-suits, with iron thunders chid;
  Swum to her towers, dissolv'd her virgin zone;
  Led in his power, and made Confusion
  Run through her streets amaz'd, that she suppos'd
  She had not been in her own walls enclos'd,
  But rapt by wonder to some foreign state,
  Seeing all her issue so disconsolate,
  And all her peaceful mansions possess'd
  With war's just spoil, and many a foreign guest220
  From every corner driving an enjoyer,
  Supplying it with power of a destroyer.
  So far'd fair Hero in th' expugnèd fort
  Of her chaste bosom; and of every sort
  Strange thoughts possess'd her, ransacking her breast
  For that that was not there, her wonted rest.
  She was a mother straight, and bore with pain
  Thoughts that spake straight, and wish'd their mother slain;
  She hates their lives, and they their own and hers:
  Such strife still grows where sin the race prefers:230
  Love is a golden bubble, full of dreams,
  That waking breaks, and fills us with extremes.
  She mus'd how she could look upon her sire,
  And not shew that without, that was intire;
  For as a glass is an inanimate eye,
  And outward forms embraceth inwardly,
  So is the eye an animate glass, that shows
  In-forms without us; and as Phœbus throws
  His beams abroad, though he in clouds be clos'd,
  Still glancing by them till he find oppos'd240
  A loose and rorid vapour that is fit
  T' event his searching beams, and useth it
  To form a tender twenty-colour'd eye,
  Cast in a circle round about the sky;
  So when our fiery soul, our body's star,
  (That ever is in motion circular,)
  Conceives a form, in seeking to display it
  Through all our cloudy parts, it doth convey it
  Forth at the eye, as the most pregnant place,
  And that reflects it round about the face.250
  And this event, uncourtly Hero thought,
  Her inward guilt would in her looks have wrought;
  For yet the world's stale cunning she resisted,
  To bear foul thoughts, yet forge what looks she listed,
  And held it for a very silly sleight,
  To make a perfect metal counterfeit,
  Glad to disclaim herself, proud of an art
  That makes the face a pandar to the heart.
  Those be the painted moons, whose lights profane
  Beauty's true Heaven, at full still in their wane;260
  Those be the lapwing-faces that still cry,
  "Here 'tis!" when that they vow is nothing nigh:
  Base fools! when every moorish fool can teach
  That which men think the height of human reach.
  But custom, that the apoplexy is
  Of bed-rid nature and lives led amiss,
  And takes away all feeling of offence,
  Yet braz'd not Hero's brow with impudence;
  And this she thought most hard to bring to pass,
  To seem in countenance other than she was,270
  As if she had two souls, one for the face,
  One for the heart, and that they shifted place
  As either list to utter or conceal
  What they conceiv'd, or as one soul did deal
  With both affairs at once, keeps and ejects
  Both at an instant contrary effects;
  Retention and ejection in her powers
  Being acts alike; for this one vice of ours,
  That forms the thought, and sways the countenance,
  Rules both our motion and our utterance.280
   These and more grave conceits toil'd Hero's spirits;
  For, though the light of her discoursive wits
  Perhaps might find some little hole to pass
  Through all these worldly cinctures, yet, alas!
  There was a heavenly flame encompass'd her,-
  Her goddess, in whose fane she did prefer
  Her virgin vows, from whose impulsive sight
  She knew the black shield of the darkest night
  Could not defend her, nor wit's subtlest art:
  This was the point pierc'd Hero to the heart;290
  Who, heavy to the death, with a deep sigh,
  And hand that languished, took a robe was nigh,
  Exceeding large, and of black cypres made,
  In which she sate, hid from the day in shade,
  Even over head and face, down to her feet;
  Her left hand made it at her bosom meet,
  Her right hand lean'd on her heart-bowing knee,
  Wrapp'd in unshapeful folds, 'twas death to see;
  Her knee stay'd that, and that her falling face;
  Each limb help'd other to put on disgrace:300
  No form was seen, where form held all her sight;
  But like an embryon that saw never light,
  Or like a scorchèd statue made a coal
  With three-wing'd lightning, or a wretched soul
  Muffled with endless darkness, she did sit:
  The night had never such a heavy spirit.
  Yet might a penetrating eye well see
  How fast her clear tears melted on her knee
  Through her black veil, and turn'd as black as it,
  Mourning to be her tears. Then wrought her wit310
  With her broke vow, her goddess' wrath, her fame,-
  All tools that enginous despair could frame:
  Which made her strew the floor with her torn hair,
  And spread her mantle piece-meal in the air.
  Like Jove's son's club, strong passion struck her down,
  And with a piteous shriek enforc'd her swoun:
  Her shriek made with another shriek ascend
  The frighted matron that on her did tend;
  And as with her own cry her sense was slain,
  So with the other it was called again.320
  She rose, and to her bed made forcèd way,
  And laid her down even where Leander lay;
  And all this while the red sea of her blood
  Ebb'd with Leander: but now turn'd the flood,
  And all her fleet of spirits came swelling in,
  With child of sail, and did hot fight begin
  With those severe conceits she too much marked:
  And here Leander's beauties were embarked.
  He came in swimming, painted all with joys,
  Such as might sweeten hell: his thought destroys330
  All her destroying thoughts; she thought she felt
  His heart in hers, with her contentions melt,
  And chide her soul that it could so much err,
  To check the true joys he deserved in her.
  Her fresh-heat blood cast figures in her eyes,
  And she suppos'd she saw in Neptune's skies
  How her star wander'd, wash'd in smarting brine,
  For her love's sake, that with immortal wine
  Should be embath'd, and swim in more heart's-ease
  Than there was water in the Sestian seas.340
  Then said her Cupid-prompted spirit, "Shall I
  Sing moans to such delightsome harmony?
  Shall slick-tongu'd Fame, patch'd up with voices rude,
  The drunken bastard of the multitude
  (Begot when father Judgment is away,
  And, gossip-like, says because others say,
  Takes news as if it were too hot to eat,
  And spits it slavering forth for dog-fees meat),
  Make me, for forging a fantastic vow,
  Presume to bear what makes grave matrons bow?350
  Good vows are never broken with good deeds,
  For then good deeds were bad: vows are but seeds,
  And good deeds fruits; even those good deeds that grow
  From other stocks than from th' observèd vow.
  That is a good deed that prevents a bad:
  Had I not yielded, slain myself I had.
  Hero Leander is, Leander Hero;
  Such virtue love hath to make one of two.
  If, then, Leander did my maidenhead git,
  Leander being myself, I still retain it:360
  We break chaste vows when we live loosely ever,
  But bound as we are, we live loosely never:
  Two constant lovers being join'd in one,
  Yielding to one another, yield to none.
  We know not how to vow till love unblind us,
  And vows made ignorantly never bind us.
  Too true it is, that, when 'tis gone, men hate
  The joy as vain they took in love's estate:
  But that's since they have lost the heavenly light
  Should show them way to judge of all things right.370
  When life is gone, death must implant his terror:
  As death is foe to life, so love to error.
  Before we love, how range we through this sphere,
  Searching the sundry fancies hunted here:
  Now with desire of wealth transported quite
  Beyond our free humanity's delight;
  Now with ambition climbing falling towers,
  Whose hope to scale, our fear to fall devours;
  Now rapt with pastimes, pomp, all joys impure:
  In things without us no delight is sure.380
  But love, with all joys crowned, within doth sit:
  O goddess, pity love, and pardon it!"
  Thus spake she weeping: but her goddess' ear
  Burn'd with too stern a heat, and would not hear.
  Ay me! hath heaven's strait fingers no more graces
  For such as Hero than for homeliest faces?
  Yet she hoped well, and in her sweet conceit
  Weighing her arguments, she thought them weight,
  And that the logic of Leander's beauty,
  And them together, would bring proofs of duty;390
  And if her soul, that was a skilful glance
  Of heaven's great essence, found such imperance
  In her love's beauties, she had confidence
  Jove loved him too, and pardoned her offence:
  Beauty in heaven and earth this grace doth win,
  It supples rigour, and it lessens sin.
  Thus, her sharp wit, her love, her secrecy,
  Trooping together, made her wonder why
  She should not leave her bed, and to the temple;
  Her health said she must live; her sex, dissemble.400
  She viewed Leander's place, and wished he were
  Turned to his place, so his place were Leander.
  "Ay me," said she, "that love's sweet life and sense
  Should do it harm! my love had not gone hence
  Had he been like his place: O blessèd place,
  Image of constancy! Thus my love's grace
  Parts nowhere, but it leaves something behind
  Worth observation: he renowns his kind:
  His motion is, like heaven's, orbicular,
  For where he once is, he is ever there.410
  This place was mine; Leander, now 'tis thine;
  Thou being myself, then it is double mine,
  Mine, and Leander's mine, Leander's mine.
  O, see what wealth it yields me, nay, yields him!
  For I am in it, he for me doth swim.
  Rich, fruitful love, that, doubling self estates,
  Elixir-like contracts, though separates!
  Dear place, I kiss thee, and do welcome thee,
  As from Leander ever sent to me."
  
  
  The End of the Third Sestyad.
  
  Примечания к Третьей Сестиаде
  
  Краткое содержание Третьей Сестиады:
  
  04 Но Тесме, что обряды знает... -- Этот персонаж придумал Чапмен, на древнегреческом слово θεσμός означает: правило, предписание, обряд.
  
  Третья Сестиада
  
  17 Так Властелин златых огней Небес... - Здесь, вероятно, имеется в виду Феб (Аполлон), как бог солнца.
  112 Богиня Ритуала, что была... - Это и есть Тесме, которая названа так в Кратком содержании.
  123 Пентакль богатый на её на груди... - Пентакль - талисман в оккультизме, который используется при магических призывах. Обычно изготавливается из пергамента, бумаги, ткани или металла, на котором нарисован магический рисунок. Пентакли почти всегда имеют форму дисков или плоских кругов. Могут быть пришиты к груди одежды или представлять собой плоские предметы, которые свисают с шеи. Считалось также, что пентакль защищает носителя от нападений демонов.
  142 Ей служат Оры с Грациями ныне... - Оры, также горы или хоры, в древнегреческой мифологии богини времён года, ведающие порядком в природе. Дочери Зевса и Фемиды, стражи Олимпа, то открывающие, то закрывающие его облачные ворота: их называют привратницами неба. Грации (в древнегреческой мифологии - Хариты), богини, воплощающие красоту, вечную юность и радость. Согласно Гесиоду, у Зевса и Евриномы было три дочери: Аглая, Талия и Евфросина. Грации являлись спутницами Венеры.
  189-190 Его души, чья плоть была живая, // В потоке Пиерийском утопая. - В этих и далее строках Чапмен обращается как бы к духу Марло, чтобы он помог ему в его работе над поэмой. Пиерийский источник - источник вдохновения в греческой мифологии. Пиерия - область древней Македонии, месторасположение горы Олимп. По разным вариантам мифа, в Пиерии обитают либо Орфей, либо музы.
  191 Пей за меня, чтоб я Музея сказ... - Здесь речь о поэме Мусея "Геро и Леандр", которая легла в основу поэмы Марло, дополненную Чапменом.
  203-205 ...на град // Иберии похожих, что был взят // Там Эссекса английскими войсками; - Это Кадис, город в Испании, взятый 21 июня 1596 года английскими войсками под совместным командованием графа Эссекса и Говарда Эффингема. Это событие царствования Елизаветы I Чапмен несколько искусственно приводит для сравнения взятия девственности Геро Леандром.
  243-244 Двадцатицветный глаз рождает нежный, // И в небо направляет круг безбрежный.- Это радуга. Очень красивый образ Чапмена.
  261 То чибисы, которые кричат: - Предполагалось, что чибис отвлекает охотника от своего гнезда, крича и отбегая от него как можно дальше.
  336 Её "звезда" в Нептуна небесах; - "Нептуна небеса" - это образ моря, а "звезда" - это Леандр, плывущий среди волн.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"