Лукьянов Александр Викторович
Кристофер Марло. Геро и Леандр (Сестиада Четвёртая)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Четвёртая Сестиада, принадлежащая перу Джорджа Чапмена
  Геро и Леандр. Сестиада четвёртая
  
  Краткое содержание Четвёртой Сестиады.
  
  
  Геро в священном одеянье
  Приносит жертву на прощанье.
  Сработан шарф её Судьбой,
  Знак, угрожающий борьбой.
  Итог реальный, только странный,
  Леандра создали обманы.
  Киприда вниз в громах летит,
  Влюблённым гибелью грозит.
  Экта, богиня сожаленья,
  Внушает речью дерзновенье 10
  Левкоте, лебедю Венеры,
  Простить прекраснейшую Геро.
  Богиня всё же жрице мстит:
  Монстра Эронию творит;
  Жертву её воспламеняет,
  Грозу из тёмных глаз метает.
  Возник оттуда яркий зверь,
  Что оскверняет дев, поверь.
  
  Четвёртая Сестиада
  
  С Леандра места поднялась она,
  Власы, куски плаща лежали на
  Земле. Она, собрав их, положила
  На свой алтарь, где жертвы приносила
  В дни непорочной юности своей.
  Их в жертву предложить хотелось ей,
  Богине с её сыном, полным власти,
  Как память о её недавней страсти.
  Так поклялась разрушить их самих,
  Надеясь, мысль, что разодрала их, 10
  Сгорит в огне любви её священной,
  Как в пламени остатки те мгновенно.
  Затем надела свой святой наряд,
  В чём совершала таинств длинный ряд.
  Венец из льдинок, что огня пыланье
  Не разжидит,- знак чистого желанья.
  Звезда златая на груди нагой
  В честь королевы, где восток благой.
  Сребристый жезл в руке держала правой,
  С Перистерой на верхе - златоглавой 20
  Голубкой, она нимфою была,
  Любви Венеры так была мила:
  Ради неё став нежной голубицей,
  По Небу её возит колесницу.
  И пряди её волнами вились
  На плечи: руки опустились вниз,
  В тончайшее одета покрывало,
  Что ничего как раз и не скрывало,
  Ведь слабый ветер мог его поднять,
  Над прелестью её раздуть опять, 30
  И не скрывать, лишь оттенить смиренно,
  Те прелести, что взор благословенный
  Увидеть мог, как бы в тени, смятенно,
  Весь этот рай, любви достойный приз,
  Весь синий, как небес морозный фриз.
  С цветами моря, с синевой небесной
  Она носила шарф такой чудесный;
  А посреди девицы лик сиял,
  Румянец на щеках её пылал,
  Два пламени, что в стороны бежали, 40
  Его концов обоих достигали.
  То знак её раздвоенной души,
  Пока она покоилась в тиши,
  И стать женой Леандра не решалась.
  На шее её шарф - как сферы алость,
  Спадал струёй широкой по спине.
  На нём, вздох вспоминая в тишине
  Леандра, что лишил её покоя,
  С судами море создала родное,
  Корабль тот, что с её богатством плыл, 50
  Как и простых купцов, Леандром был.
  Он в море погружён был обнажённый,
  И плыл, её иглой изображённый,
  И каждой нити сходство придала,
  Похожей на живого чтоб была.
  Живут искусством те, в ком много чувства,
  А ум презрит усердье и искусство.
  Отвергнув мысль, трудилась допоздна,
  Леандра уколоть, боясь, она.
  Она кричала; к ней, явив участье, 60
  Пришла служанка, нет ли где напасти.
  Те жизнь дают, о мёртвых кто скорбит,
  И те казнят, кто боль в живых не зрит.
  В ней страх был: ищет он её позора,
  И, вышивая глаз его так споро,
  Колола глаз: чтоб боль свою унять,
  Но безупречней тот сумел предстать.
  Фривольность не способствует сближенью,
  Огонь любви раздует дерзновенье.
  И шею украшала там его, 70
  Дабы обнять Леандра своего:
  А под его плечом, его рукою
  Бурлил поток, и зеленью морскою
  Она чуднО их оттеняла там,
  Чтоб зрели, как плывёт он по волнам.
   На шарфе том изобразила рядом
  Луну, скользили звёзды с острым взглядом
  За ней с её кровавыми лучами,
  Аффект её являло это пламя,
  Природу в теле Цинтии что жгло 80
  И мысли к измененьям привело.
  Готовиться приятнее девице
  Женою стать, в жену чем превратиться.
  Она изобразила рыбака,
  Он что-то ловит там наверняка,
  Коль сеть свою тянул с огромной силой,
  И видно - напряглись на шее жилы.
  В глазах от напряженья кровь течёт,
  И каплями на лбу стекает пот:
  Из волн змея вдруг бросилась в него, 90
  И насмерть в грудь ужалила его.
  И это было ей Судьбы посланье,
  Не вызвано чутьём её желанья.
  Но шарфа и другом концом она
  Где разветвился огнь, увлечена.
  Селянка дева, что лозу хранила,
  Пустые камыши соединила
  В силок, дабы кузнечика поймать,
  Сума с ней рядом, там еду держать.
  В тени под миртом сидя, она пела, 100
  Вокруг неё тростник рос, где умело
  Лисицы спрятались, она пока
  Силки там ставит, то наверняка
  Одна - возьмёт лозу, суму - другая,
  Ведь так небрежно брошены у края:
  Её лоза и вкусная еда.
  Ей западню устроили тогда. -
  Злой образ сердцем Геро породился,
  В пророка каждый палец превратился:
  Под маскою Любви, мол, скрыта смерть, 110
  Своей судьбою можно овладеть.
  И что же в душах дам прекрасных скрыто,
  Что явлено, иль через кровь в них влито.
  Коль через красоту, как через труд,
  Они б достоинство являли тут,
  Чести слетать с их пальцев позволяя;
  Мысль успокоить, много вышивая.
  Чтоб их умы в шелках могли воспеть
  Победу страсти, иглами посметь
  Всех пленников любви наполнить страхом, 120
  Сковать камнями, песнями Арахны.
   О жертве Геро мы продолжим речь,
  И дым, и гарь смогли её облечь.
  Пары, что пропитали воздух мором,
  Дым палочек, что жгла она с задором.
  На пламени их злобный дух летал,
  Хотя оно росло, его сбивал.
  Там свечки девы в алтаре стояли,
  Зажжённые, как кровь они пылали,
  То скорбный знак, что близок был успех, 130
  Красоты тормозил не для утех.
  Рыдает Геро, и глаза в испуге
  От жертвы отвела; мечта о друге,
  Закрыла их, Леандра вдруг узрев:
  В груди её возник, не потускнев,
  Его прекрасный образ; и в мгновенье
  В ней возродились все Любви волненья.
  Стал запах слаще, ярче огнь горит,
  Нет ничего, один Леандра вид.
  Ведь красота его, что сила света, 140
  И дарований множественность это,
  Ведь силу соразмерности своей
  Он получил, дабы гордиться ей.
  Искусство - её дочь, и то, что разум
  Не сохранил, в хуленьях скрылось разом.
  Ведь после того случая, для славы
  О Геро говорили много, право,
  Абидоса и Сеста весь народ
  На праздниках стремился каждый год,
  Почтить Леандра там изображенье: 150
  И знатным людям всем для украшенья
  То дозволялось, дом улучшить свой:
  И ради добродетели чудной,
  Что всем по нраву, у себя держали;
  Ведь даже вид его сгонял печали,
  Спасало от напастей, колдовства,
  От хворей, как целебная трава:
  У Алчности тянуло волчье жало,
  И щедрым быть сквалыгу заставляло.
  Пред громом, смертью убивало страх: 160
  Тщеславье с разногласием в делах
  Меж мужем и женою прекращалось?
  А пламя страсти пуще разгоралось;
  Коль князь его б взял в руки, то комету
  Оно прогнало б, и дало б приметы
  Грозящих бед; и сразу ввергло б в сон
  Безумцев, порождало б плача стон
  У варваров; и многие явленья,
  Что вызвало Леандру поклоненье,
  И первой Геро, коль в руках лежал 170
  Её портрет того, кто шторм унял,
  И пусть он защитил её от ада,
  Куда завлечь ночь с Геллеспонтом рады.
  В том убедившись, поклялась изгнать
  Она все мысли радость удержать:
  И, презирая глупое смущенье,
  Поверила бы только в наслажденье:
  Её религия должна законом быть -
  И благочестие её - любовь любить.
  Собором должен стать её чертог, 180
  Её Леандр в нём самый главный бог!
  В её любви забыты были боги,
  Она в том не училась, но в итоге
  Научена наукою другой
  Тому, как бьётся сердце в ней самой,
  Что богом стало для неё, и надо
  Отдать богам лишь мысли и обряды,
  А не свою любовь и жизнь, ведь в них
  И долг её и много дел благих.
  Ведь мира проклинать дела и цели - 190
  То атеизм, что в нём царит доселе!
  Всё ж странность не использует она,
  Хоть раньше была странности верна;
  Мир поразит красивым ухищреньем;
  Любовь не наградит её сомненьем;
  Ведь тот, кто меньше помогает им,
  Поддержит их, не будучи плохим.
  Бездарность - Совершенству угождает,
  Услада - Ложь и Совесть искупает:
  Притворство - дурно: Геро мысль тогда, 200
  Всё ж лучше, коль с людьми ей жить чреда.
  Любовь её поступок восхваляла,
  Что плох, она ж о том не размышляла.
  По-прежнему она служила б жрицей,
  В священности своей могла б светиться,
  Руками так свершая свой обряд;
  В них будто Зевса молнии горят;
  Зачем бояться этих заблуждений,
  Она в других бросала их в волненье.
  О, Геро! у тебя всё ж нет грехов, 210
  Проступков много у других жрецов!
  В которых нет ни благости, ни веры,
  Нет оправданий лени их без меры.
  На кафедрах так благостно стоят,
  Потеют, лишь в нечестье обвинят,
  Как будто жизнь их только в их диктате,
  И лишь они отцы всей благодати.
   Ум успокоив, вспомнила она,
  Что волосами жертвовать должна,
  Своей одеждой рваной, что лежала 220
  На алтаре - свой культ не оставляла.
  Вдруг слышит гром, быть может то Циклоп,
  Как будто миру стал грозить потоп,
  Воздушную сломал Венере сферу,
  Она спустилась, упрекать чтоб Геро:
  Богини колесница снова тут,
  Что лебеди и горлицы везут;
  Сквозь лоно всех миров её сиянье
  Зажглось в окне у Геро, в ликованье
  К её плечам слетелись голубкИ: 230
  Эдона, наслажденья чьи сладкИ,
  И Криста: хохолки в корону свиты, -
  Хотя Венера хмурится сердито.
  А лебеди пред зеркалом снуют,
  Крылами машут, всех милее тут
  Любимица Юпитера -Левкота,
  И Дапсилис, чья суть - дарить щедроты.
  Но раньше были все на Небесах;
  Венеры взгляд горел, внушая страх,
  Её наряд был ал, тиара - чёрной, 240
  С нагой груди огонь слетал проворно,
  Как будто воздух струями сверкал,
  Чернеющее небо раскрывал.
  Венок из тиса был в руке Венеры,
  Сорвав венец из льда, носимый Герой,
  На лоб её надела свой венок,
  Сказала: "Пусть тебя ведёт твой рок,
  Не я, терпи всё под его напором!
  Начнётся с глупости, закончится позором.
  Любовь тебе притворство придала, 250
  Обет, что ты недавно предала,
  Обманутая ею, пусть вернётся,
  Лицо твоё им снова облечётся:
  Коль чистота и скромность на щеках,
  То дева ты в обманутых глазах.
  Твой лик нелеп, смеёшься ты душою,
  Твой грех людьми усвоен, но не мною,
  С тех пор, как ты нарушила обет,
  Доверия к тем клятвам девы нет.
   Красавица, внимавшая Богине, 260
  Её упрёкам, вся была в кручине;
  Слова той скорби - это слёзы, кровь,
  Что из разбитых вен потоком вновь,
  Как из ручья любезности бежала;
  И каждая из горлиц застонала.
  И каждый лебедь, черноглаз и бел,
  Печальную элегию пропел:
  Предсмертную: царица Сожаленья,
  Богиня Экте, с первого мгновенья
  Что рядом с Геро в облаке была, 270
  Когда та только плакать начала,
  Дала Левкоте высказаться гласно,
  Чтоб муки облегчить её ужасны
  От гнева на Венеру, коль она
  Поступком жрицы так возмущена.
  К Венере обратилась та, без гнева.
  "Что ж Геро не казаться снова девой,
  Ей не являясь, ведь таишь и ты
  За скромностью распутные черты?
  Тебя спускать с Небес мы были рады, 280
  Дарила смертным ты любви обряды.
  Зачем же в жрицы назвала своей
  Проступком то, чем ты влечёшь людей".
  Тут Фурии закрыли рот Левкоте:
  Венера доброй птице на излёте
  Удар прутами роз ей нанесла,
  И жертву Геро взглядом подожгла:
  (клочки одежды вместе с волосами);
  Прекрасной девой сразу стало пламя.
  Чьи локоны - из проволоки сеть, 290
  Где в пламени сердца, дабы гореть,
  Вздыхали тяжко, скорбью налитые.
  Одеты руки в клешни золотые,
  На ней - все двадцать разных узелков,
  И множество змеиных поясков.
  Где ноги - хвост прилеплен скорпиона,
  Весь в пятнах он; а на плечах сплочённо
  Сверкали крылья; в ткани краски нет,
  Никто не видел столь приятный цвет,
  В Татарии иль в Турции, чей след 300
  Оставил дух, печально всем известный,
  Арахны сеть была не столь чудесной.
  Коль из клочков и молний рождена,
  Теперь уж не обманщица она:
  И названа Эронией. Венера
  На колеснице скрывшись вдруг от Геро,
  С тем существом взлетела высоко,
  Чтоб миром было управлять легко
  На крыльях ей; спешить ей приказала,
  С тех пор как Геро ложью оскорбляла 310
  Её обряды - как любую грудь
  Обманом заражала; новый путь
  Вне всякой лжи она создать стремится,
  С тех пор нет веры мужу и девице.
  О как поражено
  Венеры сердце, видеть, что одно
  Лишь существо за ум свой ей желанно,
  Одной лишь сможет править неустанно;
  Покончить с родом девственниц скорей
  Стремилась не от горечи своей 320
  Из-за борьбы за девственность с Луною.
  Диана к ней звала придти с одною,
  Той, что дала девицей жить обет;
  Задумала Венера дать ответ,
  У Геро нет ответа: кто не знает,
  Что ветреность Венеру не пятнает,
  Как нет на коже Цинтии пятна?
  Ведь грех греха стыдится издавна.
  Ввысь поднялась, но в страхе всё ж Венера,
  Коль из своей смеялась Феба сферы: 330
  Был безобразно затуманен свет,
  День шёл за днём, а ночь за ночью вслед,
  Венере не пройти в туманах плотных
  К царю дня, Богу все стихов добротных,
  Она для тех предмет обильных строк,
  Кто носит Феба лавровый венок.
  Подобно пуле огненной в паденье,
  Она прошла сквозь эти испаренья,
  Они дождём пролиться не должны,
  Сини как вена, как смола черны. 340
  Сушили землю бури, обжигая,
  И думал мир, под жаром тем страдая,
  Что в каждой капле изверг заключён,
  Всё синим пламенем пронзает он.
   А Геро, между тем, в руках держала
  Леандра образ, словно щит, устало:
  Пред худшим у неё спокойный вид. -
  Чем меньше ждём, тем больше зло грозит,
  Несчастны стали - дикость наступает,
  Приходит к нам, когда, никто не знает. 350
  
  Конец четвёртой Сестиады
  
  
  
  THE FOURTH SESTIAD.
  
  The Argument of the Fourth Sestiad.
  
  Hero, in sacred habit deckt,
  Doth private sacrifice effect.
  Her scarf's description, wrought by Fate;
  Ostents that threaten her estate;
  The strange, yet physical, events,
  Leander's counterfeit[70] presents.
  In thunder Cyprides descends,
  Presaging both the lovers' ends:
  Ecte, the goddess of remorse,
  With vocal and articulate force10
  Inspires Leucote, Venus' swan,
  T' excuse the Beauteous Sestian.
  Venus, to wreak her rites' abuses,
  Creates the monster Eronusis,
  Inflaming Hero's sacrifice
  With lightning darted from her eyes;
  And thereof springs the painted beast
  That ever since taints every breast.
  
  
  Now from Leander's place she rose, and found
  Her hair and rent robe scatter'd on the ground;
  Which taking up, she every piece did lay
  Upon an altar, where in youth of day
  She us'd t' exhibit private sacrifice:
  Those would she offer to the deities
  Of her fair goddess and her powerful son,
  As relics of her late-felt passion;
  And in that holy sort she vow'd to end them,
  In hope her violent fancies, that did rend them,10
  Would as quite fade in her love's holy fire,
  As they should in the flames she meant t' inspire.
  Then put she on all her religious weeds,
  That decked her in her secret sacred deeds;
  A crown of icicles, that sun nor fire
  Could ever melt, and figur'd chaste desire;
  A golden star shined in her naked breast,
  In honour of the queen-light of the east.
  In her right hand she held a silver wand,
  On whose bright top Peristera did stand.20
  Who was a nymph, but now transformed a dove,
  And in her life was dear in Venus' love;
  And for her sake she ever since that time
  Choosed doves to draw her coach through heaven's blue clime.
  Her plenteous hair in curlèd billows swims
  On her bright shoulder: her harmonious limbs
  Sustained no more but a most subtile veil,
  That hung on them, as it durst not assail
  Their different concord; for the weakest air
  Could raise it swelling from her beauties fair;30
  Nor did it cover, but adumbrate only
  Her most heart-piercing parts, that a blest eye
  Might see, as it did shadow, fearfully,
  All that all-love-deserving paradise:
  It was as blue as the most freezing skies;
  Near the sea's hue, for thence her goddess came:
  On it a scarf she wore of wondrous frame;
  In midst whereof she wrought a virgin's face,
  From whose each cheek a fiery blush did chase
  Two crimson flames, that did two ways extend,40
  Spreading the ample scarf to either end;
  Which figur'd the division of her mind,
  Whiles yet she rested bashfully inclin'd,
  And stood not resolute to wed Leander;
  This serv'd her white neck for a purple sphere,
  And cast itself at full breadth down her back:
  There, since the first breath that begun the wrack
  Of her free quiet from Leander's lips,
  She wrought a sea, in one flame, full of ships;
  But that one ship where all her wealth did pass,50
  Like simple merchants' goods, Leander was;
  For in that sea she naked figured him;
  Her diving needle taught him how to swim,
  And to each thread did such resemblance give,
  For joy to be so like him it did live:
  Things senseless live by art, and rational die
  By rude contempt of art and industry.
  Scarce could she work, but, in her strength of thought,
  She fear'd she prick'd Leander as she wrought,
  And oft would shriek so, that her guardian, frighted,60
  Would startling haste, as with some mischief cited:
  They double life that dead things' griefs sustain;
  They kill that feel not their friends' living pain.
  Sometimes she fear'd he sought her infamy;
  And then, as she was working of his eye,
  She thought to prick it out to quench her ill;
  But, as she prick'd, it grew more perfect still:
  Trifling attempts no serious acts advance;
  The fire of love is blown by dalliance.
  In working his fair neck she did so grace it,70
  She still was working her own arms t' embrace it:
  That, and his shoulders, and his hands were seen
  Above the stream; and with a pure sea-green
  She did so quaintly shadow every limb,
  All might be seen beneath the waves to swim.
   In this conceited scarf she wrought beside
  A moon in change, and shooting stars did glide
  In number after her with bloody beams;
  Which figur'd her affects in their extremes,
  Pursuing nature in her Cynthian body,80
  And did her thoughts running on change imply;
  For maids take more delight, when they prepare,
  And think of wives' states, than when wives they are.
  Beneath all these she wrought a fisherman,
  Drawing his nets from forth the ocean;
  Who drew so hard, ye might discover well
  The toughen'd sinews in his neck did swell:
  His inward strains drave out his blood-shot eyes,
  And springs of sweat did in his forehead rise;
  Yet was of naught but of a serpent sped,90
  That in his bosom flew and stung him dead:
  And this by Fate into her mind was sent,
  Not wrought by mere instinct of her intent.
  At the scarf's other end her hand did frame,
  Near the fork'd point of the divided flame,
  A country virgin keeping of a vine,
  Who did of hollow bulrushes combine
  Snares for the stubble-loving grasshopper,
  And by her lay her scrip that nourish'd her.
  Within a myrtle shade she sate and sung;100
  And tufts of waving reeds above her sprung,
  Where lurked two foxes, that, while she applied
  Her trifling snares, their thieveries did divide,
  One to the vine, another to her scrip,
  That she did negligently overslip;
  By which her fruitful vine and wholesome fare
  She suffered spoiled to make a childish snare.
  These ominous fancies did her soul express,
  And every finger made a prophetess,
  To show what death was hid in love's disguise,110
  And make her judgment conquer Destinies.
  O, what sweet forms fair ladies' souls do shroud,
  Were they made seen and forcèd through their blood;
  If through their beauties, like rich work through lawn,
  They would set forth their minds with virtues drawn,
  In letting graces from their fingers fly,
  To still their eyas thoughts with industry;
  That their plied wits in numbered silks might sing
  Passion's huge conquest, and their needles leading
  Affection prisoner through their own-built cities,120
  Pinioned with stones and Arachnean ditties.
   Proceed we now with Hero's sacrifice:
  She odours burned, and from their smoke did rise
  Unsavoury fumes, that air with plagues inspired;
  And then the consecrated sticks she fired.
  On whose pale flames an angry spirit flew,
  And beat it down still as it upward grew;
  The virgin tapers that on th' altar stood,
  When she inflam'd them, burned as red as blood;
  All sad ostents of that too near success,130
  That made such moving beauties motionless.
  Then Hero wept; but her affrighted eyes
  She quickly wrested from the sacrifice,
  Shut them, and inwards for Leander looked,
  Search'd her soft bosom, and from thence she plucked
  His lovely picture; which when she had viewed,
  Her beauties were with all love's joys renewed;
  The odours sweeten'd, and the fires burned clear,
  Leander's form left no ill object there:
  Such was his beauty, that the force of light,140
  Whose knowledge teacheth wonders infinite,
  The strength of number and proportion,
  Nature had placed in it to make it known,
  Art was her daughter, and what human wits
  For study lost, entombed in drossy spirits.
  After this accident (which for her glory
  Hero could not but make a history),
  Th' inhabitants of Sestos and Abydos
  Did every year, with feasts propitious,
  To fair Leander's picture sacrifice:150
  And they were persons of especial price
  That were allowed it, as an ornament
  T' enrich their houses, for the continent
  Of the strange virtues all approved it held;
  For even the very look of it repelled
  All blastings, witchcrafts, and the strifes of nature
  In those diseases that no herbs could cure;
  The wolfy sting of avarice it would pull,
  And make the rankest miser bountiful;
  It kill'd the fear of thunder and of death;160
  The discords that conceit engendereth
  'Twixt man and wife, it for the time would cease;
  The flames of love it quench'd, and would increase;
  Held in a prince's hand, it would put out
  The dreadful'st comet; it would ease[78] all doubt
  Of threaten'd mischiefs; it would bring asleep
  Such as were mad; it would enforce to weep
  Most barbarous eyes; and many more effects
  This picture wrought, and sprung Leandrian sects;
  Of which was Hero first; for he whose form,170
  Held in her hand, clear'd such a fatal storm,
  From hell she thought his person would defend her,
  Which night and Hellespont would quickly send her.
  With this confirm'd, she vow'd to banish quite
  All thought of any check to her delight;
  And, in contempt of silly bashfulness,
  She would the faith of her desires profess,
  Where her religion should be policy,
  To follow love with zeal her piety;
  Her chamber her cathedral-church should be,180
  And her Leander her chief deity;
  For in her love these did the gods forego;
  And though her knowledge did not teach her so,
  Yet did it teach her this, that what her heart
  Did greatest hold in her self-greatest part,
  That she did make her god; and 'twas less naught
  To leave gods in profession and in thought,
  Than in her love and life; for therein lies
  Most of her duties and their dignities;
  And, rail the brain-bald world at what it will,190
  That's the grand atheism that reigns in it still.
  Yet singularity she would use no more,
  For she was singular too much before;
  But she would please the world with fair pretext:
  Love would not leave her conscience perplext:
  Great men that will have less do for them, still
  Must bear them out, though th' acts be ne'er so ill;
  Meanness must pander be to Excellence;
  Pleasure atones Falsehood and Conscience:
  Dissembling was the worst, thought Hero then,200
  And that was best, now she must live with men.
  O virtuous love, that taught her to do best
  When she did worst, and when she thought it least!
  Thus would she still proceed in works divine,
  And in her sacred state of priesthood shine,
  Handling the holy rites with hands as bold,
  As if therein she did Jove's thunder hold,
  And need not fear those menaces of error,
  Which she at others threw with greatest terror.
  O lovely Hero, nothing is thy sin,210
  Weigh'd with those foul faults other priests are in!
  That having neither faiths, nor works, nor beauties,
  T' engender any 'scuse for slubbered duties,
  With as much countenance fill their holy chairs,
  And sweat denouncements 'gainst profane affairs,
  As if their lives were cut out by their places,
  And they the only fathers of the graces.
   Now, as with settled mind she did repair
  Her thoughts to sacrifice her ravished hair
  And her torn robe, which on the altar lay,220
  And only for religion's fire did stay,
  She heard a thunder by the Cyclops beaten,
  In such a volley as the world did threaten,
  Given Venus as she parted th' airy sphere,
  Descending now to chide with Hero here:
  When suddenly the goddess' waggoners,
  The swans and turtles that, in coupled pheres,
  Through all worlds' bosoms draw her influence,
  Lighted in Hero's window, and from thence
  To her fair shoulders flew the gentle doves,-230
  Graceful Ædone that sweet pleasure loves,
  And ruff-foot Chreste with the tufted crown;
  Both which did kiss her, though their goddess frown.
  The swans did in the solid flood, her glass,
  Proin[85] their fair plumes; of which the fairest was
  Jove-lov'd Leucote, that pure brightness is;
  The other bounty-loving Dapsilis.
  All were in heaven, now they with Hero were:
  But Venus' looks brought wrath, and urgèd fear.
  Her robe was scarlet; black her head's attire:240
  And through her naked breast shin'd streams of fire,
  As when the rarifièd air is driven
  In flashing streams, and opes the darken'd heaven.
  In her white hand a wreath of yew she bore;
  And, breaking th' icy wreath sweet Hero wore,
  She forc'd about her brows her wreath of yew,
  And said, "Now, minion, to thy fate be true,
  Though not to me; endure what this portends:
  Begin where lightness will, in shame it ends.
  Love makes thee cunning; thou art current now,250
  By being counterfeit: thy broken vow
  Deceit with her pied garters must rejoin,
  And with her stamp thou countenances must coin;
  Coyness, and pure deceits, for purities,
  And still a maid wilt seem in cozen'd eyes,
  And have an antic face to laugh within,
  While thy smooth looks make men digest thy sin.
  But since thy lips (least thought forsworn) forswore,
  Be never virgin's vow worth trusting more!"
   When Beauty's dearest did her goddess hear260
  Breathe such rebukes 'gainst that she could not clear,
  Dumb sorrow spake aloud in tears and blood,
  That from her grief-burst veins, in piteous flood,
  From the sweet conduits of her favour fell.
  The gentle turtles did with moans make swell
  Their shining gorges; the while black-ey'd swans
  Did sing as woful epicedians,
  As they would straightways die: when Pity's queen,
  The goddess Ecte, that had ever been
  Hid in a watery cloud near Hero's cries,270
  Since the first instant of her broken eyes,
  Gave bright Leucote voice, and made her speak,
  To ease her anguish, whose swoln breast did break
  With anger at her goddess, that did touch
  Hero so near for that she us'd so much;
  And, thrusting her white neck at Venus, said:
  "Why may not amorous Hero seem a maid,
  Though she be none, as well as you suppress
  In modest cheeks your inward wantonness?
  How often have we drawn you from above,280
  T' exchange with mortals rites for rites in love!
  Why in your priest, then, call you that offence,
  That shines in you, and is your influence?"
  With this, the Furies stopp'd Leucote's lips,
  Enjoin'd by Venus; who with rosy whips
  Beat the kind bird. Fierce lightning from her eyes
  Did set on fire fair Hero's sacrifice,
  Which was her torn robe and enforcèd hair;
  And the bright flame became a maid most fair
  For her aspèct: her tresses were of wire,290
  Knit like a net, where hearts set all on fire,
  Struggled in pants, and could not get releast;
  Her arms were all with golden pincers drest,
  And twenty-fashioned knots, pulleys, and brakes,
  And all her body girt with painted snakes;
  Her down-parts in a scorpion's tail combined,
  Freckled with twenty colours; pied wings shined
  Out of her shoulders; cloth had never dye,
  Nor sweeter colours never viewèd eye,
  In scorching Turkey, Cares, Tartary,300
  Than shined about this spirit notorious;
  Nor was Arachne's web so glorious.
  Of lightning and of shreds she was begot;
  More hold in base dissemblers is there not.
  Her name was Eronusis. Venus flew
  From Hero's sight, and at her chariot drew
  This wondrous creature to so steep a height,
  That all the world she might command with sleight
  Of her gay wings; and then she bade her haste,-
  Since Hero had dissembled, and disgraced310
  Her rites so much,-and every breast infect
  With her deceits: she made her architect
  Of all dissimulation; and since then
  Never was any trust in maids or men.
  O, it spited
  Fair Venus' heart to see her most delighted,
  And one she choos'd, for temper of her mind
  To be the only ruler of her kind,
  So soon to let her virgin race be ended!
  [Pg 70]
  Not simply for the fault a whit offended,320
  But that in strife for chasteness with the Moon,
  Spiteful Diana bade her show but one
  That was her servant vow'd, and liv'd a maid;
  And, now she thought to answer that upbraid,
  Hero had lost her answer: who knows not
  Venus would seem as far from any spot
  Of light demeanour, as the very skin
  'Twixt Cynthia's brows? sin is asham'd of sin.
  Up Venus flew, and scarce durst up for fear
  Of Phœbe's laughter, when she pass'd her sphere:330
  And so most ugly-clouded was the light,
  That day was hid in day; night came ere night;
  And Venus could not through the thick air pierce,
  Till the day's king, god of undaunted verse,
  Because she was so plentiful a theme
  To such as wore his laurel anademe.
  Like to a fiery bullet made descent,
  And from her passage those fat vapours rent,
  That being not throughly rarified to rain,
  Melted like pitch, as blue as any vein;340
  And scalding tempests made the earth to shrink
  Under their fervour, and the world did think
  In every drop a torturing spirit flew,
  It pierc'd so deeply, and it burn'd so blue.
   Betwixt all this and Hero, Hero held
  Leander's picture, as a Persian shield;
  And she was free from fear of worst success:
  The more ill threats us, we suspect the less:
  As we grow hapless, violence subtle grows,
  Dumb, deaf, and blind, and comes when no man knows.
  
  The End of the Fourth Sestyad.
  
  
  Примечания к Четвёртой Сестиаде
  
  Краткое содержание Четвёртой Сестиады
  
  09 Экта, богиня сожаленья... - Экта - от древнегреческого слова οικτος - жалость, сожаление.
  11 Левкоте, лебедю Венеры... - От древнегреческого слова λευκοτης - белый цвет, белизна.
  14 Монстра Эронию творит...- Вероятно, это соединение двух слов: ερως (любовь, страсть) и νοσος (болезнь, недуг).
  
  Четвёртая Сестиада
  
  20 С Перистерой на верхе - златоглавой... - В древней греческой и римской мифологии, Перистера, нимфа, которая превратилась в голубку, одну из священных птиц и символов Афродиты (Венеры), что объясняет связь птицы с богиней.
  84 Она изобразила рыбака...- Это описание рыбака, а также последующая за ним картина заимствованы (с изменениями) из первой "Идиллии" Феокрита.
  
   ....старик рыболов; на утесы крутые,
  40 Видишь, он тащит с трудом тяжелые сети для лова.
  Бедный старик! Посмотри, мне кажется, сильно устал он.
  Мышцы свои он напряг до натуги, что мочи хватило,
  Так что с обеих сторон надуваются жилы на шее.
  (Феокрит. Идиллия I / пер. М.Б. Грабарь-Пассек)
  
  121 Сковать камнями, песнями Арахны. - Арахна, дочь красильщика Идмона из лидийского города Колофон, искусная ткачиха. Поспорила с богиней Афиной, что лучше неё соткёт на полотне картину. Афина похвалила Арахну, но не признала её победительницей, превратив безрассудную девушку в паучиху, которая вечно должна была плести свою паутину.
  230-232 К её плечам слетелись голубкИ: //Эдона, наслажденья чьи сладкИ,//И Криста: хохолки в корону свиты... - Эдона, от древнегреческого слова ἡδονη - удовольствие, наслаждение, радость; Криста, от латинского crista - гребень.
  236-237 Любимица Юпитера - Левкота, // И Дапсилис, чья суть - дарить щедроты. - Дапсилис, от древнегреческого слова δαψιλης - обильный, щедрый.
  284 Тут Фурии закрыли рот Левкоте: - Фурии (Эринии в древнегреческой мифологии) - в римской мифологии богини мести. Фурии жили в подземном мире и считались чудовищными и злыми. Они преследуют людей за тяжёлые проступки, ввергая преступников в безумие.
  327 Как нет на коже Цинтии пятна... - Цинтия, одно из имён Дианы, как богини Луны.
  330 Коль из своей смеялась Феба сферы... - Здесь Феба - одно из имён Дианы (Артемиды), сестры Аполлона, которого звали Фебом.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"