Лукьянов Александр Викторович
Кристофер Марло. Геро и Леандр Сестиада пятая)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пятая Сестиада Джорджа Чапмена
  Геро и Леандр. Пятая Сестиада
  
  Краткое содержание Пятой Сестиады.
  
  
  Здесь день её удвоил срок,
  Ночь, что разгневал злобный Рок,
  Влюблённых мучает. И Геро
  Леандра ждёт, грустя без меры,
  И жажду хочет утолить:
  Двух обручённых поженить,
  Чтобы средь брачного отряда
  Все их забавы и обряды
  Могла б отпраздновать она,
  И этой радостью полна. 10
  Но странно на пиру смотрелась,
  Явившись с лютней, нимфа Терас,
  На празднествах она поёт
  И предсказания даёт.
  
  Пятая Сестиада
  
  У Геро вызвал день одну досаду,
  Ну где Леандр, прошла ль Олимпиада?
  Солнце и Оры на его руках
  Плыть не дают ему теперь в волнах.
  В тот день Аврора Феба возжелала,
  И под уздцы коней его держала,
  Сев на колени в золоте его,
  Лобзала дорогое божество,
  Чтоб лёг в постель с ней; и любил без меры,
  Любовь узрев, что у Леандра с Геро. 10
  Пример такой полезней в десять раз,
  Кто зорок, совершит добро подчас.
   День долог был, кто шли, те засыпали;
  Тяжёлые гуморы в них рождали
  Боязнь беды. Всяк улица - постель
  Для жадных и для тех, кто видит цель,
  Делами заняты назло Природе:
  Как будто бы в падучей при народе,
  И по земле ползли их телеса,
  К ним жалость проявили Небеса. 20
  И к Мойрам Музы, Грации и Боги
  Сошли просить остановить в итоге
  Смерть для влюблённых и печаль по ним:
  Но раньше Смерть заткнула уши им.
  Затем все боги в трауре расстались,
  Мученьями людскими поражались.
  И почему так мир наполнен злом?
  Друг к другу состраданья нет кругом.
   С уходом их дня выросло сиянье,
  Одел он воздух в ярко одеянье. 30
  И Геро, чтоб веселью время дать,
  Алкмана с Мией думала позвать,
  Влюблённых двух, что в брак вступить желали,
  Но Геро отказалась вдруг в печали,
  Ей с Мийей дан супружества обет
  Как деве, потому и был запрет
  К женитьбе по любви; но всё же Геро,
  Решила, что обет её - химера,
  Раз он нарушен - Мийе стать женой,
  Обряд приятен тем, что он святой: 40
  Тщеславье тешит, время сокращает. -
  Они пришли; вот музыка играет,
  И в танце Воздух облик свой менял,
  Любовь и Красота пришли на бал,
  Чьи признаки на светлых лицах были
  Юнцов и дев, их Грации почтили.
  Всех Геро позвала на пир друзей,
  Встречала их с любовью, без затей,
  Дабы доволен ею был бы каждый,
  Что коль её вина всплыла б однажды, 50
  Любезность их смягчить вину смогла,
  В них много было б жалости, не зла.
   Она венчала их, на пир явились
  Все девы: мысли Геро устремились
  Создать веселье. Это тяжкий труд
  Придумать показную радость тут.
  Скорбящему - веселье не пристало,
  Изящества в притворном смехе мало.
  И налила вина от всех забот:
  Кто в страхе от угроз судьбы, пусть пьёт. 60
   К тем быстрым свадьбам подошла степенно
  И нимфа Терас, тело - цвет эбена;
  Она в Сестьянских рощицах жила,
  И нежных дев в любви с собой вела;
  На торжествах пропеть бывала рада
  Пророческие песни и баллады.
  Щипала лютню пальцами она,
  Что на боку шарфом укреплена.
  И это дар ей был от Аполлона,
  За рост её звал карлой он смущенно. 70
  Он лил в неё лучом свой идеал:
  Но никогда он ей не предлагал
  Загадки или предзнаменованья,
  Она что не решила б: предсказанья
  Не делала, коль в них значенья нет,
  Что не сбылись бы чрез много лет.
   Сильванка эта с песнями своими
  Так увлекалась свадьбами любыми:
  Хоть часто пред несчастьем там была,
  Своею необычностью влекла. 80
  Рост её малый восхищал, конечно,
  Не выросла, родившись безупречной.
   Узрев её, Геро даёт приказ:
  Алтарь святой поставить здесь, сейчас,
  Где пира верхний край, рядом с невестой,
  Здесь для прелестной нимфы будет место.
  Замолкли все, коль слышать тут должны,
  Когда все чувства их обострены:
  Историю любви она сначала,
  Для Геро и для свадьбы рассказала: 90
  
  Рассказ нимфы Терас
  
  Наш Гименей, что ныне брака бог
  (Эрот короновать его помог),
  Юнцом в Афинах жил; лицо прелестно,
  Его считали девой повсеместно,
  И яркие лучи из глаз его
  Пленяли всех смотрящих на него.
  И прелестей его объединенье
  На брачные влияли соглашенья,
  В нём белые и красные цвета
  Сливались, и рождалась - Красота. 100
  Виной тому глаза, златая прядь:
  Друг с другом им назначено сиять,
  Все вместе расцветают, увядают;
  Такая связь взаимность полагает
  Влюблённых двух: они хоть не видны,
  Но их достоинства повторены
  В созвучье красоты, доступной взгляду:
  Что в Гименее были видеть рады.
  Влюблённых этих все ценили вид,
  Как Гименея лик, что всех дивит. 110
  Такой союз достоин был и пира,
  И факелов, гостей, и звуков лиры:
  И даже целомудренных людей
  Склонял к святым восторгам Гименей,
  Когда пушок лица его с густыми
  Соединён кудрями золотыми;
  Коль был любим, любил он также сам,
  Пример тому, кто связан браком там.
   И кто Евхарис мог не восхититься,
  Богатой, знатной, неземной девицей: 120
  Из всех афинских дев она одна
  Любима Гименеем, смущена,
  Он сердце отдал ей, такой прекрасной,
  Она к нему казалась безучастной
  Из-за богатств и почестей, их зреть
  Его любовь могла лишь, он иметь
  Не мог надежд на главный приз любовный;
  Но должен доказать был, безусловно,
  Что звуки его редкой красоты
  С девичьими сольются; негусты 130
  Он сбрил на подбородке волосицы,
  Одел наряд, что носят все девицы,
  В компании их выглядел как бог,
  Одну Евхарис превзойти не смог
  На ярмарке красавиц: и в страданье
  Стремился он в Евхарис влить желанья
  Свои; не любят девы никогда
  Красу у дев, завидуя всегда.
  К ней обратиться всё ж была помеха.
  Не знал он, как добиться в том успеха, 140
  Судьба к его мольбе не снизошла,
  И странным показалось, что могла
  Дать девственной любви благословенье:
  Стыдливость не приемлет повышенья,
  И не украшен ею Гименей,
  Но был пронзён любовью он своей,
  Пока не получил её; скорбями
  Был полн, взгляд не ловил её, и пламя
  В нём бушевало. В скорби мог сгореть!
  От взгляда - боль его, без взгляда - смерть. 150
  Диэтии дивились все юницы,
  Так Гименей назвал себя девицей:
  И бледный, поприветствовал он их,
  И странно видеть, как в волнах лихих
  Он борется; так плох был Гименей,
  Что стал достойным он любви своей.
  Страдая, ослабел он в благодати.
  Муж без заслуг добьётся женщин, кстати.
  Достоинств нет, Любовь здесь быть велит,
  Её урок - явить прекрасный вид. 160
  И Гименей вернул свою потерю,
  Обманывая дев, себе не веря.
  Его любовь и множество девиц -
  Столь благородных и красивых лиц,
  Ушли из Сеста с песнями, огнями:
  Должны нести Церере жертву сами,
  И стали там добычею лихих
  Пиратов, что в засаде ждали их.
  Они добыли славную поживу,
  Вдали от города, что спал лениво. 170
  Когда же неба светло-жёлтый род,
  От зависти толпой пошёл вперёд
  К своим собратьям ярким в поднебесье,
  В двойную ночь они зашли все вместе;
  В ужасную пещеру, дом воров,
  Усталые, они нашли там кров,
  Опьянены добычею отменной;
  Вошёл Морфей, шелковой цепью плена
  Железа крепче, он сковал все вены
  И чувства тех негодников мгновенно. 180
  Когда ж затихли девственниц огни,
  В каком аду был рай! Скорбя, они
  Ломали руки, полные печали,
  Из глаз их золотые грозы пали,
  Как будто бы при появленье солнца
  Всё дождь идет: так из очей их льётся.
  Как на поминках женщины глядят
  На труп, рыдая, скорбно говорят,
  Как он болел, как мучился ужасно,
  Как мало ел, что говорил всечасно, 190
  Потом болтали о смертях других,
  От слов тех задыхаясь преблагих,
  И просят, наконец, они вина,
  И в чаше золотой слеза видна.
  Та чаша ходит медленно по кругу,
  Скорбь помогая облегчить друг другу.
  Так от красы тех дев идут лучи,
  На лицах отражаясь, горячи;
  Они и руки жали, и лобзались,
  И белизной невинною менялись. 200
   Но Гименей, Морфеев сон узрев,
  Убил пиратов всех, спасая дев.
  Любовь его вновь сердце захватила,
  Его деяний ценность укрепила,
  Дабы Евхарис получить скорей.
  И вот пришли Эрот и с ним Протей,
  Что бога малого обманывал дарами,
  Менял свои обличья временами,
  Чтобы, любя, остался с ним Эрот,
  Когда ж узрел, что не поддался тот, 210
  Иль полюбить его, иль с ним остаться,
  В Эрота самого стал превращаться.
  Пришли Протей с Эротом с прямиком
  С Евхарис встретиться, сперва цветком -
  То лилия из молока Юноны.
  Он в руку Гименея пал, смущённо
  На бога тот взглянул и предложил
  Цветок Евхарис. Но она без сил
  Отдёрнула всё ж руку белоснежну,
  И ты б не смог узнать цветок сей нежный, 220
  Как две свечи сливают свет в одну,
  Так лилия с рукою - в белизну.
  Той лилии прекрасной очертанья
  В неё влились: так цвЕта излиянья
  С поверхности, что видим мы, летят,
  Как и цветные формы, что лучат:
  Эрота форма - есть Эрот, мгновенно
  Попал в глаза он, ураган священный
  Поднял с руки, Любви благой снаряд:
  Бурлит в ней море крови без преград, 230
  И бьётся волнами о берег белый
  Двух щёк её; в них ярость закипела,
  Так как прилив сей противостоял
  Богатству, знатности её: швырял
  Зефир, мы знаем, слабые отливы
  С кудрями Геллеспонта столь игриво
  На башню Геро: ветра стих порыв,
  И волны, подчинясь ему, разбив
  Брег меловой, бегут обратно в море,
  И ветер вновь играет на просторе. 240
  И на лице Евхарис есть приливы -
  Стыдливость; а Любовь - её отливы,
  Невинность и Стыдливость - вместе в бой:
  Родителей протест, горда собой,
  Презренья к низшим больше, чем влеченья,
  Нет знатного, невинность вся в движенье.
  Хоть Гименея доблесть, красота
  Не ценны для Любви, но всё же та
  Удар свой нанесла, застыл бесславный;
  Для доблести в деянье смысл есть главный. 250
  И большей помощи не ждал Эрот,
  Чем мог найти в себе: мысль выдаёт.
  Подкупленный, но гарнизон всё ж честный
  Пел "Ио, Гименей", здесь эта песня
  И родилась. Эрот теперь богат,
  И лёгкости своей он власти рад,
  Что в хмурость превратился б, не жалея
  Изгнать их; он венчает Гименея
  Царём своих же помыслов, и вот:
  К божественности этот шаг ведёт. 260
   Пошли они домой, в свой город скорбный,
  И с новостью, как воздух благотворной.
  К родителям печальным этих дев,
  То Гименей придумал сей запев
  С Евхарис, - огнь зажечь их восхищенья,
  Что ярко как луна в своём свеченье.
   Родители Евхарис, величали б
  Коль Гименея, счастье потеряли б.
  Награда по заслугам - в эти дни
  Закон бессилен сей, так вот они, 270
  Увидев целой дочь, лишь были рады,
  Хвалили Гименея без награды.
  И Гименей, подальше от Афин
  Оставив в роще дев, пошёл один
  Сказать, коль жизнь им всем вернул и славу
  Жениться на одной имеет право.
  И большинство девиц согласны с ним:
  Ведь взрослый знает, быть должно каким
  Известье первое, и не гнетущим,
  Чтоб передать всем людям здесь живущим. 280
  Переносить ведь очень тяжело,
  События, что дороги зело,
  И заявляли все, что так довольны
  Друзей своих поздравить богомольно
  За благо Гименея, их простить,
  Коль злы они. И эту мысль вложить
  В мозг Адолеши, нимфы, небесами
  Рождённой, она голос вся и пламя,
  И сердце её, силы, что внутри,
  Поднялись к языку, там мозг, смотри; 290
  Не мог подняться выше он, все силы,
  Её язык - всё это совершили.
  Ей радость в том порыве, что возник,
  За быстроту любила свой язык,
  Спешила, говорила. Все стояли,
  Но Гименей и нимфа убежали:
  И что с ней стало, расскажу в конце: -
  Взгляните: губы влажны на лице,
  Что острое, как будто клин железный -
  Разбить сердца влюблённых нелюбезно. 300
  Неужто от неё освободилась
  Краса, и Гименей тут счёл за милость
  Заняться сватовством, чему был рад:
  Отправился с ним юношей отряд
  За нимфами; за ними колесницы,
  И всеми Небеса смогли плениться.
  Так, свадьба состоялась, город весь
  От счастья мог прославить бы их здесь.
  Сначала Гименей пошёл с кудрями
  Златыми в храм, зажгло их будто пламя. 310
  Затем, как девственности небосвод,
  Пошла невеста божеством вперёд
  Пред всеми, столь уверенного вида,
  Как будто бы своей рукой Киприда
  Лишила красоту других - огня;
  И зрела, что краса её, дразня,
  Влекла мужчин. Пред нею шли, прелестны,
  Пять деток, что украшены чудесно
  В её цветах, и факелы несли:
  Считался свет во всех концах земли 320
  Пророчеством потомства, и чьё право
  Всегда одно - на свет родиться, право.
  Приятно им нечётное число,
  Что принципом в союз любви вошло:
  И он не распадётся на две части,
  Средине их связать достало власти,
  Как общее для них: и мысль людей,
  Что равное число богам чудней,
  Творцам единства, мира и покоя,
  Но царству ада нравится другое, 330
  Под стягом его Войны и Вражда,
  Коль чётность можно разделить всегда.
  Равны две части, пусто в середине,
  Ничто не свяжет их по сей причине:
  Пятёрке воздают они почёт -
  Нечётное число, что создаёт
  Из первых чисел двух - соединенье,
  То два и три, чёт, нечет без сомненья.
  Хотя для единицы нет числа,
  Ряд чисел от неё. Затем вошла 340
  Матрона знатная, с собою пряжу
  С веретеном она несла в поклаже,
  Одетая в овечью шкуру - шерсть
  Белейшая, чтоб доказать, что честь
  И знатность не помеха ей трудиться,
  Кто делает добро, зачем стыдиться.
   И вот они вошли в Юноны храм,
  Суровый брачный жрец был виден там:
  Он алую вуаль в руке держал,
  Шлейф от плеча до пола ниспадал, 350
  И ленты по бокам висели белы,
  Вуалью скрыл румянец он несмелый
  Невесты, показать всем скромный стыд:
  С мужчиной брак - украсит дам сей вид.
  Затем связал он разными шелками
  Им талии, поставив их боками,
  Как символ, что они должны связать
  Друг с другом души: связь та - благодать.
  На алтаре поставил он в финале
  Огонь с водой, что первыми создали: 360
  С тех пор, дабы родился человек,
  Иль существо другое, иль побег,
  Влага с теплом сплавляются удачно:
  Так, род продлить - в союз вступают брачный.
  Затем Юноны сойку в жертву стал
  Он приносить, и жёлчь её забрал.
  И бросил за алтарь её он сразу,
  Чтоб не проникла горечи зараза
  В любовь супругов, и презренья шквал.
  Они молчали все, ведь каждый знал, 370
  То тягостно для скромности девицы,
  Чтоб слышали её слова все лица,
  Как мужа получила: ведь почёт
  В Афинах той стыдливости идёт,
  В честь непорочности Агнеи ныне
  Храм возвели священный, как богине.-
  И вновь к пирам, и торжествам оттоль
  Вернулись все, пока земная боль
  Восторг не принесла в угрюмость ночи;
  Цитировать хочу для всех я очень 380
  Песнь брачную, что Фемонои глас,
  Пророчицы Дельфийской, спел сейчас,
  Чья благодать от Муз, пока невеста
  В покой свой не вошла, у двери место
  Матрона с факельщиком заняла,
  И ящичек с орехами несла
  Она в руке, другая, как светило,
  Вокруг покоя брачного ходила.
  Девицы, как велел тогда обряд,
  Во время девства шёлковый наряд 390
  Вкруг талии, скрыв нечто, надевали,
  Завязанный узлом Минервы, дале -
  В ночь брачную снимал его жених,
  Средь ритуалов сладостных других:
  Всё ж Гименея милая невеста
  Рыдала, коль разбилось это место.
  И девы, что любили так её,
  Страдать желали все ради неё.
  С орехами матроны и с любовью
  Стояли у чертога с нежной кровью. 400
  Страданья её искренни, и вот!
  На новобрачных дождь орехов льёт.
  За ними по земле они скользнули,
  Но крики её в шуме потонули,
  Рад Гименей своей невесте: он
  За это был потом обожествлён.
  Шафрановое зеркало, чем Феба
  Зазноба Теллус украшалась, с неба
  Вновь воссияло: дева, что славна,
  Та Адолеша, сбилась вдруг одна 410
  С пути, коль весть нам принести спешила,
  Башни Афин теперь лишь различила;
  С проводниками лишь она пришла,
  Боялась, весть несвежей принесла,
  И почести прекрасны Гименея
  Затмили её новости сильнее.
  Коль радости лишён её язык,
  Болтушки-нимфы изменился лик,
  Она упала: молнией природной
  Была ради простой любви свободной 420,
  В Пситтакуса потом превращена,
  И попугаем названа она.
  Который со смущением, притворно,
  Пред парой своей треплется упорно.
  Сказав об этом, Террас стала петь
  Под лютню, ну а факелы - гореть.
  
  Эпиталамий Тератос
  
  Приди, о Нощь, пора лобзаний,
   Любви последний сладкий дар,
  Обилье счастья и желаний,
   Во тьме любовной страсти жар. 430
  Прочь все заботы! Нощь, вступай!
   Разденься, Дева, для меня,
  Дневного света урожай -
   В снопах священного огня.
   Любовь - война,
   Где вздох - тревога,
   Меч - губ струна,
   Герб - сень чертога.
  
  Рукою бархатной, о Нощь,
   Направь день славный в тёмный грот, 440
  Твоих огней благая мощь
   Пусть факел свадебный зажжёт.
   Любовь - война,
   Где вздох - тревога,
   Меч - губ струна,
   Герб - сень чертога.
  
  Зачем нам День - зачинщик ссор,
   Что зависть бросит в твой покой
  И принесёт один раздор;
   День Красоты здесь день-деньской, 450
   День сникнул в полной мере;
   В тройной он изменился сфере.
  Геро, Алкман, Миа тебя затмили,
  Пусть Тетис трижды даст тебе обилье.
   Любовь - война,
   Где вздох - тревога,
   Меч - губ струна,
   Герб - сень чертога.
  
  Вечерняя звезда;
   О, встаньте, вы! К сраженью 460
   Любви она в сплоченье
  Готовит вас всегда.
   О, юноши! Страсть выше, чем пиры,
  Вот бархатцы, небесные шатры,
  Цветочки Феба, что земных помимо,
  Откроются, лишь он заснёт незримый.
  И спрячутся, лишь встав, он блеск услад
  Закончит. Ночь к любви зовёт, где ряд
  Ухаживаний, танцев: не бездельем,
  Вы наполняйте ночь своим весельем; 470
  Глаза у дев желаньями щедры,
  О, юноши! Страсть выше, чем пиры!
  
   О девы! Пусть любовь супругов страстно
  Сожмёт вам груди, девственность, согласно,
  Не только ваша, но разделена:
  Родителям принадлежит она,
  Как третья часть: храните треть другую
  Для милого, берите треть любую.
  Глаза у дев желаньями щедры,
  О, юноши! Страсть выше, чем пиры! 480
  
   Влюблённый дух занялся волосами
  Сей Террас, расчесав их вниз ветрами.
  Всё ж он кометой голову её
  Покинул, чтоб ушла она, ещё
  Его б не сдула: он глядел, нимало
  Волнуя пир, она стоять не стала.
  И поклонясь невесте с женихом,
  Она пошла стремительным шажком,
  И повернулась к ним спиною смело,
  Все вскрикнули, спина вдруг почернела. 490
  О, Геро! Туча скорбная тебе
  Пророчит горе скорое в судьбе. -
  Ушла команда брачная, так рада,
  Но ты сдержала дрот из мрака Ада:
  Чью рану, коль скорблю я, показал,
  Я отступил, чтоб день длиннее стал.
  
  
  Конец Пятой Сестиады
  
  
  THE FIFTH SESTIAD.
  
  The Argument of the Fifth Sestiad.
  
  Day doubles his accustom'd date,
  As loath the Night, incens'd by Fate,
  Should wreck our lovers. Hero's plight;
  Longs for Leander and the night:
  Which ere her thirsty wish recovers,
  She sends for two betrothèd lovers,
  And marries them, that, with their crew,
  Their sports, and ceremonies due,
  She covertly might celebrate,
  With secret joy her own estate.10
  She makes a feast, at which appears
  The wild nymph Teras, that still bears
  An ivory lute, tells ominous tales,
  And sings at solemn festivals.
  
  
  Now was bright Hero weary of the day,
  Thought an Olympiad in Leander's stay.
  Sol and the soft-foot Hours hung on his arms,
  And would not let him swim, foreseeing his harms:
  That day Aurora double grace obtain'd
  Of her love Phœbus; she his horses reign'd,
  Set on his golden knee, and, as she list,
  She pull'd him back; and as she pull'd she kiss'd,
  To have him turn to bed: he lov'd her more,
  To see the love Leander Hero bore:10
  Examples profit much; ten times in one,
  In persons full of note, good deeds are done.
   Day was so long, men walking fell asleep;
  The heavy humours that their eyes did steep
  Made them fear mischiefs. The hard streets were beds
  For covetous churls and for ambitious heads,
  That, spite of Nature, would their business ply:
  All thought they had the falling epilepsy,
  Men grovell'd so upon the smother'd ground;
  And pity did the heart of Heaven confound.20
  The Gods, the Graces, and the Muses came
  Down to the Destinies, to stay the frame
  Of the true lovers' deaths, and all world's tears:
  But Death before had stopp'd their cruel ears.
  All the celestials parted mourning then,
  Pierc'd with our human miseries more than men:
  Ah, nothing doth the world with mischief fill,
  But want of feeling one another's ill!
   With their descent the day grew something fair,
  And cast a brighter robe upon the air.30
  Hero, to shorten time with merriment,
  For young Alcmane and bright Mya sent,
  Two lovers that had long crav'd marriage-dues
  At Hero's hands: but she did still refuse;
  For lovely Mya was her consort vow'd
  In her maid state, and therefore not allow'd
  To amorous nuptials: yet fair Hero now
  Intended to dispense with her cold vow,
  Since hers was broken, and to marry her:
  The rites would pleasing matter minister40
  To her conceits, and shorten tedious day.
  They came; sweet Music usher'd th' odorous way,
  And wanton Air in twenty sweet forms danced
  After her fingers; Beauty and Love advanced
  Their ensigns in the downless rosy faces
  Of youths and maids led after by the Graces.
  For all these Hero made a friendly feast,
  Welcom'd them kindly, did much love protest,
  Winning their hearts with all the means she might.
  That, when her fault should chance t' abide the light50
  Their loves might cover or extenuate it,
  And high in her worst fate make pity sit.
   She married them; and in the banquet came,
  Borne by the virgins. Hero striv'd to frame
  Her thoughts to mirth: ay me! but hard it is
  To imitate a false and forcèd bliss;
  Ill may a sad mind forge a merry face,
  Nor hath constrainèd laughter any grace.
  Then laid she wine on cares to make them sink:
  Who fears the threats of Fortune, let him drink. 60
   To these quick nuptials enter'd suddenly
  Admirèd Teras with the ebon thigh;
  A nymph that haunted the green Sestian groves,
  And would consort soft virgins in their loves,
  At gaysome triumphs and on solemn days,
  Singing prophetic elegies and lays,
  And fingering of a silver lute she tied
  With black and purple scarfs by her left side.
  Apollo gave it, and her skill withal,
  And she was term'd his dwarf, she was so small:70
  Yet great in virtue, for his beams enclosed
  His virtues in her; never was proposed
  Riddle to her, or augury, strange or new,
  But she resolv'd it; never slight tale flew
  From her charm'd lips without important sense,
  Shown in some grave succeeding consequence.
   This little sylvan, with her songs and tales,
  Gave such estate to feasts and nuptials,
  That though ofttimes she forewent tragedies,
  Yet for her strangeness still she pleas'd their eyes;80
  And for her smallness they admir'd her so,
  They thought her perfect born, and could not grow.
   All eyes were on her. Hero did command
  An altar decked with sacred state should stand
  At the feast's upper end, close by the bride,
  On which the pretty nymph might sit espied.
  Then all were silent; every one so hears,
  As all their senses climb'd into their ears:
  And first this amorous tale, that fitted well
  Fair Hero and the nuptials, she did tell.90
  
  The Tale of Teras.
  
  Hymen, that now is god of nuptial rites,
  And crowns with honour Love and his delights,
  Of Athens was a youth, so sweet of face,
  That many thought him of the female race;
  Such quickening brightness did his clear eyes dart,
  Warm went their beams to his beholder's heart,
  In such pure leagues his beauties were combin'd,
  That there your nuptial contracts first were signed;
  For as proportion, white and crimson, meet
  In beauty's mixture, all right clear and sweet,100
  The eye responsible, the golden hair,
  And none is held, without the other, fair;
  All spring together, all together fade;
  Such intermix'd affections should invade
  Two perfect lovers; which being yet unseen,
  Their virtues and their comforts copied been
  In beauty's concord, subject to the eye;
  And that, in Hymen, pleased so matchlessly,
  That lovers were esteemed in their full grace,
  Like form and colour mixed in Hymen's face;110
  And such sweet concord was thought worthy then
  Of torches, music, feasts, and greatest men:
  So Hymen look'd that even the chastest mind
  He mov'd to join in joys of sacred kind;
  For only now his chin's first down consorted
  His head's rich fleece in golden curls contorted;
  And as he was so loved, he loved so too:
  So should best beauties bound by nuptials, do.
   Bright Eucharis, who was by all men said
  The noblest, fairest, and the richest maid 120
  Of all th' Athenian damsels, Hymen lov'd
  With such transmission, that his heart remov'd
  From his white breast to hers: but her estate,
  In passing his, was so interminate
  For wealth and honour, that his love durst feed
  On naught but sight and hearing, nor could breed
  Hope of requital, the grand prize of love;
  Nor could he hear or see, but he must prove
  How his rare beauty's music would agree
  With maids in consort; therefore robbèd he130
  His chin of those same few first fruits it bore,
  And, clad in such attire as virgins wore,
  He kept them company, and might right well,
  For he did all but Eucharis excel
  In all the fair of beauty! yet he wanted
  Virtue to make his own desires implanted
  In his dear Eucharis; for women never
  Love beauty in their sex, but envy ever.
  His judgment yet, that durst not suit address,
  Nor, past due means, presume of due success,140
  Reason gat Fortune in the end to speed
  To his best prayers: but strange it seemed, indeed,
  That Fortune should a chaste affection bless:
  Preferment seldom graceth bashfulness.
  Nor grac'd it Hymen yet; but many a dart,
  And many an amorous thought, enthralled his heart,
  Ere he obtained her; and he sick became,
  Forced to abstain her sight; and then the flame
  Raged in his bosom. O, what grief did fill him!
  Sight made him sick, and want of sight did kill him.150
  The virgins wonder'd where Diætia stay'd,
  For so did Hymen term himself, a maid.
  At length with sickly looks he greeted them:
  Tis strange to see 'gainst what an extreme stream
  A lover strives; poor Hymen look'd so ill,
  That as in merit he increasèd still
  By suffering much, so he in grace decreas'd:
  Women are most won, when men merit least:
  If Merit look not well, Love bids stand by;
  Love's special lesson is to please the eye.160
  And Hymen soon recovering all he lost,
  Deceiving still these maids, but himself most,
  His love and he with many virgin dames,
  Noble by birth, noble by beauty's flames,
  Leaving the town with songs and hallow'd lights
  To do great Ceres Eleusina rites
  Of zealous sacrifice, were made a prey
  To barbarous rovers, that in ambush lay,
  And with rude hands enforc'd their shining spoil,
  Far from the darkened city, tired with toil:170
  And when the yellow issue of the sky
  Came trooping forth, jealous of cruelty
  To their bright fellows of this under-heaven,
  Into a double night they saw them driven,-
  A horrid cave, the thieves' black mansion;
  Where, weary of the journey they had gone,
  Their last night's watch, and drunk with their sweet gains,
  Dull Morpheus enter'd, laden with silken chains,
  Stronger than iron, and bound the swelling veins
  And tirèd senses of these lawless swains.180
  But when the virgin lights thus dimly burn'd,
  O, what a hell was heaven in! how they mourn'd
  And wrung their hands, and wound their gentle forms
  Into the shapes of sorrow! golden storms
  Fell from their eyes; as when the sun appears,
  And yet it rains, so show'd their eyes their tears:
  And, as when funeral dames watch a dead corse,
  Weeping about it, telling with remorse
  What pains he felt, how long in pain he lay,
  How little food he ate, what he would say;190
  And then mix mournful tales of other's deaths,
  Smothering themselves in clouds of their own breaths;
  At length, one cheering other, call for wine;
  The golden bowl drinks tears out of their eyne,
  As they drink wine from it; and round it goes,
  Each helping other to relieve their woes;
  So cast these virgins' beauties mutual rays,
  One lights another, face the face displays;
  Lips by reflection kissed, and hands hands shook,
  Even by the whiteness each of other took.200
   But Hymen now used friendly Morpheus' aid,
  Slew every thief, and rescued every maid:
  And now did his enamour'd passion take
  Heart from his hearty deed, whose worth did make
  His hope of bounteous Eucharis more strong;
  And now came Love with Proteus, who had long
  Juggled the little god with prayers and gifts,
  Ran through all shapes and varied all his shifts,
  To win Love's stay with him, and make him love him.
  And when he saw no strength of sleight could move him,
  To make him love or stay, he nimbly turned 210
  Into Love's self, he so extremely burned.
  And thus came Love, with Proteus and his power,
  T' encounter Eucharis: first, like the flower
  That Juno's milk did spring, the silver lily,
  He fell on Hymen's hand, who straight did spy
  The bounteous godhead, and with wondrous joy
  Offer'd it Eucharis. She, wonderous coy,
  Drew back her hand: the subtle flower did woo it,
  And, drawing it near, mixed so you could not know it: 220
  As two clear tapers mix in one their light,
  So did the lily and the hand their white.
  She viewed it; and her view the form bestows
  Amongst her spirits; for, as colour flows
  From superficies of each thing we see,
  Even so with colours forms emitted be;
  And where Love's form is, Love is; Love is form:
  He entered at the eye; his sacred storm
  Rose from the hand, Love's sweetest instrument:
  It stirred her blood's sea so, that high it went,230
  And beat in bashful waves 'gainst the white shore
  Of her divided cheeks; it raged the more,
  Because the tide went 'gainst the haughty wind
  Of her estate and birth: and, as we find,
  In fainting ebbs, the flowery Zephyr hurls
  The green-haired Hellespont, broke in silver curls,
  'Gainst Hero's tower; but in his blast's retreat,
  The waves obeying him, they after beat,
  Leaving the chalky shore a great way pale,
  Then moist it freshly with another gale;240
  So ebbed and flowed the blood in Eucharis' face,
  Coyness and Love strived which had greatest grace;
  Virginity did fight on Coyness' side,
  Fear of her parent's frowns and female pride
  Loathing the lower place, more than it loves
  The high contents desert and virtue moves.
  With Love fought Hymen's beauty and his valure,
  Which scarce could so much favour yet allure
  To come to strike, but fameless idle stood:
  Action is fiery valour's sovereign good.250
  But Love, once entered, wished no greater aid
  Than he could find within; thought thought betray'd;
  The bribed, but incorrupted, garrison
  Sung "Io Hymen;" there those songs begun,
  And Love was grown so rich with such a gain,
  And wanton with the ease of his free reign,
  That he would turn into her roughest frowns
  To turn them out; and thus he Hymen crowns
  King of his thoughts, man's greatest empery:
  This was his first brave step to deity.260
   Home to the mourning city they repair,
  With news as wholesome as the morning air,
  To the sad parents of each savèd maid:
  But Hymen and his Eucharis had laid
  This plat to make the flame of their delight
  Round as the moon at full, and full as bright.
   Because the parents of chaste Eucharis
  Exceeding Hymen's so, might cross their bliss;
  And as the world rewards deserts, that law
  Cannot assist with force; so when they saw270
  Their daughter safe, take vantage of their own,
  Praise Hymen's valour much, nothing bestown;
  Hymen must leave the virgins in a grove
  Far off from Athens, and go first to prove,
  If to restore them all with fame and life,
  He should enjoy his dearest as his wife.
  This told to all the maids, the most agree:
  The riper sort, knowing what 'tis to be
  The first mouth of a news so far derived,
  And that to hear and bear news brave folks lived.280
  As being a carriage special hard to bear
  Occurrents, these occurrents being so dear,
  They did with grace protest, they were content
  T' accost their friends with all their compliment,
  For Hymen's good; but to incur their harm,
  There he must pardon them. This wit went warm
  To Adolesche's brain, a nymph born high,
  Made all of voice and fire, that upwards fly:
  Her heart and all her forces' nether train
  Climb'd to her tongue, and thither fell her brain,290
  Since it could go no higher; and it must go;
  All powers she had, even her tongue, did so:
  In spirit and quickness she much joy did take,
  And loved her tongue, only for quickness' sake;
  And she would haste and tell. The rest all stay:
  Hymen goes one, the nymph another way;
  And what became of her I'll tell at last:
  Yet take her visage now;-moist-lipped, long-faced,
  Thin like an iron wedge, so sharp and tart,
  As 'twere of purpose made to cleave Love's heart:300
  Well were this lovely beauty rid of her.
  And Hymen did at Athens now prefer
  His welcome suit, which he with joy aspired:
  A hundred princely youths with him retired
  To fetch the nymphs; chariots and music went;
  And home they came: heaven with applauses rent.
  The nuptials straight proceed, whiles all the town,
  Fresh in their joys, might do them most renown.
  First, gold-locked Hymen did to church repair,
  Like a quick offering burned in flames of hair;310
  And after, with a virgin firmament
  The godhead-proving bride attended went
  Before them all: she looked in her command,
  As if form-giving Cypria's silver hand
  Gripped all their beauties, and crushed out one flame;
  She blushed to see how beauty overcame
  The thoughts of all men. Next, before her went
  Five lovely children, decked with ornament
  Of her sweet colours, bearing torches by;
  For light was held a happy augury320
  Of generation, whose efficient right
  Is nothing else but to produce to light.
  The odd disparent number they did choose,
  To show the union married loves should use,
  Since in two equal parts it will not sever,
  But the midst holds one to rejoin it ever,
  As common to both parts: men therefore deem
  That equal number gods do not esteem,
  Being authors of sweet peace and unity,
  But pleasing to th' infernal empery,330
  Under whose ensigns Wars and Discords fight,
  Since an even number you may disunite
  In two parts equal, naught in middle left
  To reunite each part from other reft;
  And five they hold in most especial prize,
  Since 'tis the first odd number that doth rise
  From the two foremost numbers' unity,
  That odd and even are; which are two and three;
  For one no number is; but thence doth flow
  The powerful race of number. Next, did go 340
  A noble matron, that did spinning bear
  A huswife's rock and spindle, and did wear
  A wether's skin, with all the snowy fleece,
  To intimate that even the daintiest piece
  And noblest-born dame should industrious be:
  That which does good disgraceth no degree.
   And now to Juno's temple they are come,
  Where her grave priest stood in the marriage-room:
  On his right arm did hang a scarlet veil,
  And from his shoulders to the ground did trail, 350
  On either side, ribands of white and blue:
  With the red veil he hid the bashful hue
  Of the chaste bride, to show the modest shame,
  In coupling with a man, should grace a dame.
  Then took he the disparent silks, and tied
  The lovers by the waists, and side to side,
  In token that thereafter they must bind
  In one self-sacred knot each other's mind.
  Before them on an altar he presented
  Both fire and water, which was first invented,360
  Since to ingenerate every human creature
  And every other birth produc'd by Nature,
  Moisture and heat must mix; so man and wife
  For human race must join in nuptial life.
  Then one of Juno's birds, the painted jay,
  He sacrific'd and took the gall away;
  All which he did behind the altar throw,
  In sign no bitterness of hate should grow,
  'Twixt married loves, nor any least disdain.
  Nothing they spake, for 'twas esteem'd too plain370
  For the most silken mildness of a maid,
  To let a public audience hear it said,
  She boldly took the man; and so respected
  Was bashfulness in Athens, it erected
  To chaste Agneia, which is Shamefacedness,
  A sacred temple, holding her a goddess.
  And now to feasts, masks, and triumphant shows,
  The shining troops returned, even till earth-throes
  Brought forth with joy the thickest part of night,
  When the sweet nuptial song, that used to cite380
  All to their rest, was by Phemonöe sung,
  First Delphian prophetess, whose graces sprung
  Out of the Muses' well: she sung before
  The bride into her chamber; at which door
  A matron and a torch-bearer did stand:
  A painted box of confits in her hand
  The matron held, and so did other some
  That compassed round the honour'd nuptial room.
  The custom was, that every maid did wear,
  During her maidenhead, a silken sphere390
  About her waist, above her inmost weed,
  Knit with Minerva's knot, and that was freed
  By the fair bridegroom on the marriage-night,
  With many ceremonies of delight:
  And yet eternized Hymen's tender bride,
  To suffer it dissolved so, sweetly cried.
  The maids that heard, so loved and did adore her,
  They wished with all their hearts to suffer for her.
  So had the matrons, that with confits stood
  About the chamber, such affectionate blood,400
  And so true feeling of her harmless pains,
  That every one a shower of confits rains;
  For which the bride-youths scrambling on the ground,
  In noise of that sweet hail her cries were drown'd.
  And thus blest Hymen joyed his gracious bride,
  And for his joy was after deified.
  The saffron mirror by which Phœbus' love,
  Green Tellus, decks her, now he held above
  The cloudy mountains: and the noble maid,
  Sharp-visaged Adolesche, that was stray'd 410
  Out of her way, in hasting with her news,
  Not till this hour th' Athenian turrets views;
  And now brought home by guides, she heard by all,
  That her long kept occurrents would be stale,
  And how fair Hymen's honours did excel
  For those rare news which she came short to tell.
  To hear her dear tongue robbed of such a joy,
  Made the well-spoken nymph take such a toy,
  That down she sunk: when lightning from above
  Shrunk her lean body, and, for mere free love,420
  Turn'd her into the pied-plum'd Psittacus,
  That now the Parrot is surnam'd by us,
  Who still with counterfeit confusion prates
  Naught but news common to the common'st mates.-
  This told, strange Teras touch'd her lute, and sung
  This ditty, that the torchy evening sprung.
  
  Epithalamion Teratos.
  
  Come, come, dear Night! Love's mart of kisses,
  Sweet close to his ambitious line,
  The fruitful summer of his blisses!
  Love's glory doth in darkness shine.430
  O come, soft rest of cares! come, Night!
  Come, naked Virtue's only tire,
  The reapèd harvest of the light,
  Bound up in sheaves of sacred fire!
  Love calls to war;
   Sighs his alarms,
  Lips his swords are,
   The field his arms.
  
  Come, Night, and lay thy velvet hand
  On glorious Day's outfacing face;440
  And all thy crownèd flames command,
  For torches to our nuptial grace!
  Love calls to war;
   Sighs his alarms,
  Lips his swords are,
   The field his arms.
  
  No need have we of factious Day,
  To cast, in envy of thy peace,
  Her balls of discord in thy way:
  Here Beauty's day doth never cease;450
  Day is abstracted here,
  And varied in a triple sphere.
  Hero, Alcmane, Mya, so outshine thee,
  Ere thou come here, let Thetis thrice refine thee.
  Love calls to war;
   Sighs his alarms,
  Lips his swords are,
   The field his arms.
  
  The evening star I see:
   Rise, youths! the evening star 460
   Helps Love to summon war;
  Both now embracing be.
   Rise, youths! Love's rite claims more than banquets; rise!
  Now the bright marigolds, that deck the skies,
  Phœbus' celestial flowers, that, contrary
  To his flowers here, ope when he shuts his eye,
  And shuts when he doth open, crown your sports:
  Now Love in Night, and Night in Love exhorts
  Courtship and dances: all your parts employ,
  And suit Night's rich expansure with your joy.470
  Love paints his longings in sweet virgins' eyes:
  Rise, youths! Love's rite claims more than banquets; rise!
  
   Rise, virgins! let fair nuptial loves enfold
  Your fruitless breasts: the maidenheads ye hold
  Are not your own alone, but parted are;
  Part in disposing them your parents share,
  And that a third part is; so must ye save
  Your loves a third, and you your thirds must have.
  Love paints his longings in sweet virgins' eyes:
  Rise, youths! Love's rite claims more than banquets; rise!480
  
   Herewith the amorous spirit, that was so kind
  To Teras' hair, and comb'd it down with wind,
  Still as it, comet-like, brake from her brain,
  Would needs have Teras gone, and did refrain
  To blow it down: which, staring up, dismay'd
  The timorous feast; and she no longer stay'd;
  But, bowing to the bridegroom and the bride,
  Did, like a shooting exhalation, glide
  Out of their sights: the turning of her back
  Made them all shriek, it look'd so ghastly black.490
  O hapless Hero! that most hapless cloud
  Thy soon-succeeding tragedy foreshow'd.
  Thus all the nuptial crew to joys depart;
  But much-wronged Hero stood Hell's blackest dart:
  Whose wound because I grieve so to display,
  I use digressions thus t' increase the day.
  
  
  The End of the Fifth Sestyad.
  
  
  Примечания в Пятой Сестиаде
  
  Краткое содержание Пятой Сестиады
  
  12 ...нимфа Терас... - от древнегреческого слова τέρας, (лат. Portentum) предзнаменование, знамение.
  
  Пятая Сестиада
  
  02 Ну где Леандр, прошла ль Олимпиада? - Олимпийские игры Древней Греции - спортивные состязания, которые проводились каждые четыре года в священном городе Олимпия на полуострове Пелопоннес. Это место считалось священным, так как было посвящено Зевсу. Продолжались игры 5 дней. Здесь автор хочет сказать, что отсутствие Леандра для Геро равно времени проведения Олимпиады.
  03 Солнце и Оры на его руках.. - В греческой мифологии Хоры, Хораи или Горы (др.-греч. Ὧραι, романизированное: Hôrai, букв. "Времена года", произносится [hɔ̂ːrai̯]) были богинями времён года и естественных промежутков времени. На английском они звучат также как Hours , то есть Часы.
  05 В тот день Аврора Феба возжелала ... - Аврора, древнеримская богиня зари. Соответствует древнегреческой богине Эос. Феб - бог Аполлон, как символ солнца.
  14 Тяжёлые гуморы в них рождали... - Гуморы: это жизненные соки, которые, по мнению Гиппократа, определяют физическое состояние, особенности поведения и характера человека, его темперамент.
  21 И к Мойрам Музы, Грации и Боги... - Мойры, у древних греков богини судьбы. Музы - богини поэзии, искусств и наук в греческой мифологии, дочери Зевса и богини памяти Мнемосины. Грации - в римской мифологии богини, олицетворяющие радостное, доброе и вечно юное начало жизни. В древнегреческой мифологии их называли харитами. Граций связывали с красотой и целомудрием.
  69 И это дар ей был от Аполлона... - Здесь Аполлон выступает как бог искусств. Ему приписывают создание первого струнного музыкального инструмента, лиры, на которой он часто играл, чтобы успокоить умы и души богов.
  77 Сильванка эта с песнями своими... - Женский вариант Сильвана- божества или духа лесных деревьев в римской мифологии. Сильваны обычно жили в лесах.
  92 Эрот короновать его помог... - Эрот, также Эрос, Амур, Купидон, бог любви в древнегреческой мифологии. Безотлучный спутник и помощник Афродиты, олицетворение любовного влечения, обеспечивающего продолжение жизни на Земле.
  111-112 Такой союз достоин был и пира,// И факелов, гостей, и звуков лиры: - Всё это необходимые элементы древнегреческой свадьбы.
  166 Должны нести Церере жертву сами... - Жертва Церере, богине плодородия, состояла из трех предметов: вина, меда и молока.
  178 Вошёл Морфей, шелковой цепью плена... - Морфей, бог сна и сновидений у древних греков.
  206 И вот пришли Эрот и с ним Протей... - В древнегреческой мифологии Протей, морское божество, сын Посейдона. Он обладал способностью принимать облик различных существ, а также имел пророческий дар.
  215 То лилия из молока Юноны... - По древнегреческой легенде, лилии образовались из пролитого грудного молока богини Геры (Юноны), когда ее обманом заставили вскормить младенца Геракла. Когда младенца оторвали от ее груди, то часть молока окрасила небеса, став Млечным Путём, а часть упала на землю, став лилией. Цветок считался символом плодородия и чистоты, и в древних культурах невесты носили венец из лилий, сплетенный с пшеницей, чтобы принести благословение плодородия в брачный союз..
  236 С кудрями Геллеспонта столь игриво... - Геллеспонт См: примечание к Первой Сестиаде.
  254 Пел "Ио, Гименей"... - Свадебная песня, сопровождающая невесту в дом жениха, имела постоянный припев-призыв к богу брачных уз: "Ио, Гименей". См:
  
  все в венках, распевая,
  Гимны и пляску ведя, у врат же опочивальни
  Пели "Ио, гименей!" и хороводы водили!
   (Нонн Панополитанский. Деяния Диониса. Песнь V/ пер.Ю.Голубца)
  
  287 В мозг Адолеши, нимфы, небесами... - От слова ἀδολεσχης, болтун, говорун, garrulus по латыни. Этим же словом названа сойка.
  360-362 Огонь с водой, что первыми создали, // С тех пор, дабы родился человек, // Иль существо другое...- В античном мире считали, что живые существа зарождаются во влаге под воздействием тепла.
  365 Затем Юноны сойку в жертву стал... - У Юноны среди её птиц была не сойка, а павлин. Возможно, здесь имелась в виду басня Эзопа "Сойка и павлин". В ней сойка пытается подражать величественному внешнему виду павлина, но в конечном итоге терпит неудачу.
  375 В честь непорочности Агнеи ныне... - Агнея, от слова ἁγνεία (др.греч.). Чистота, непорочность, девственность.
  381 Песнь брачную, что Фемонои глас... - Фемоноя, мифическая древнегреческая поэтесса, была дочерью Аполлона, его первой жрицей в Дельфах. Её приписывается изобретение гекзаметра.
  386 И ящичек с орехами несла... - В Древней Греции существовал обычай осыпать молодожёнов засахаренными фруктами и орехами во время свадебного обряда.
  391-393 Вкруг талии, скрыв нечто, надевали, // Завязанный узлом Минервы, дале - //В ночь брачную снимал его жених... - Невеста по брачному обряду должна была предложить богиням-девственницам, Минерве или Диане, пояс, который носила с момента полового созревания.
  408 Зазноба Теллус украшалась... - Теллус - древнеримское божество Матери-земли, призывавшееся в молитвах вместе с Церерой.
  421 В Пситтакуса потом превращена...- Psittacus, это род африканских серых попугаев подсемейства Psittacinae.
  454 Пусть Тетис трижды даст тебе обилье... - Тетис (Тефида, Тефия), богиня, одно из древнейших божеств, титанида, дочь Урана и Геи. Жена Океана, вместе с которым породила три тысячи сыновей - речных потоков и три тысячи дочерей - океанид.
  459 Вечерняя звезда...- Это Геспер (или Веспер), божество вечерней звезды или планета Венера, в древнегреческой мифологии - сын или брат Атланта, отец Гесперид. Геспер воспевался в греческих свадебных песнях как предводитель свадебного поезда невесты.
  
   Веспер, чей свет возвещает нам больше блаженства?
   Пламень твой узы с невестою браком скрепляет.
  (Катулл. Эпиталамий 62 / пер. О. Славянки)
  
  463 О, юноши! Страсть выше, чем пиры... - Здесь аллюзия к Эпиталамию 62 Катулла. Ср: "Встаньте! Оставьте столы с угощеньем - пир кончен".
  374-378 ...девственность... // Не только ваша, но разделена...и далее - См:
  
  "Девственность вся ли твоя? В ней есть и родителей доля:
  Третья часть у отца, и также у матери третья,
  Третья лишь часть у тебя!"
  (Катулл. Книга стихотворений. 62 /пер. С.Шервинского)
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"