|
По кончикам пальцев, ноготкам, чуть надрезая,
чуть входя в вены, неспело разгораясь, дымясь и
капельку, совсем на волосок обжигая...
По кожице губ, ноздрей, ресниц, немного утопая в
глазных яблоках...
По кругу - по комнате, по мыслям, по самому мясу
застигнутой жизни...
И - да... это лишь намек на его действительную
вкусность, бестелесность... - между всем, помимо
вечности.., - как не страшно так боготворить.., и -
через меня.
Окна, не моргая, гасли; отсчитывая последние
цвета, говорило мое небо; просыпалась
зашифрованная комната. Ходил сумрак.
Он проснулся в неудобном кресле (как я мог?),
долго моргал, наблюдал удивленно, и меня, и
сумрак, и окна... Он потребовал объяснений. Он был
в ярости, рвал это и измельчал подошвами. Я его
понимаю.
Он родился вниз головой; в седом кресле и моих же
старых тапочках; в халате и коже, под целлофаном...
- у него была кожа! Он даже был страшен своей
необъятной странностью более, многословнее той
наглости, беспокойства и этого света, белого,
пернатого, чистого...
Что я мог ему сказать?
Что мне было спросить у него?..
Враз.
И только одно оставалось - до конца, до самой
ночи - удивляться, похлопывая душу по
воображаемому плечу:
Как я выпал, как страдал; как я изменился....
|