С утра Нева держалась прилично, как гость, который заранее позвонил и сказал, что задержится. Ветер перелистывал афиши, но не шалил, трамвай "Гостевая" привычно звякнул и поехал своим "тук-та-так". А к полудню вода вдруг покраснела по краям от кирпичных отражений и вышла из берегов, как человек, неловко ступивший в чужую прихожую, тихо, на цыпочках, шепча "ой".
Это было робкое наводнение. Оно не хлопало волной, не спорило со ступенями, а всматривалось в нас, будто спрашивая: "А теперь?". И если кто-то говорил вслух "погодите", вода действительно погодила. Стояла у бордюров и, кажется, смущалась.
Первой растерялась белая кошка с набережной, та, что обычно командует чайками. Она подошла к зеркальной кромке, посмотрела вниз - и увидела кошку, которая была точь-в-точь как она, но только растерянная. Они обменялись кивками и отступили обе: настоящая - на сухое, водяная - на полпальца.
Мы с соседями, без приказов и паники, вышли во двор, вежливо достав кто тряпки, кто корытце, кто мел. Я придумал старый городской секрет, что вода слушает форму. Если дать ей мягкий край, она не лезет, она входит.
Мы нарисовали мелом на асфальте узкие белые скобки, как улыбки, только горизонтальные, и повернули их в сторону нужных переулков. Вода коснулась мела, задумалась и послушно потекла туда, где её ждали. У подъездов мы поставили чашки для паузы. Вода заходила в них, как мы пьём нечаянный чай, сперва вдохнув, потом остыв у края.
Старик из третьей парадной, тот, что чинит будильники на слух, разложил на ступенях полотенца - не стеной, а пунктиром. Между ними вода делала вдох и уходила в отводной жёлоб, не касаясь подвалов. Мы смеялись вполголоса, оказывается, наводнение можно вежливо направить, как очередь - одним жестом.
На Дворцовой солнечные зайцы, обычно игравшие в догонялки, выстроились световой дорожкой поперёк площади, как пограничники вежливости. Робкое наводнение обтекло их, не решаясь наступить на чужой свет. С шестого этажа, где никто не живёт, выехала узкая полоска оконного света. Вода дошла до неё, остановилась и ждала, пока не придумает, как пройти, не помешав.
Бронзовая дама на Невском чуть сдвинула бронзовый подол, вместо того чтобы изображать вечную уверенность. Наводнение, смутившись, дотронулось до её башмачка и сделало реверанс кругом. Из этого круга получился карман мягкости, где можно было постоять тем, кто боялся мокрых ботин.
Воде явно было неловко. Она оставляла на ступенях записки - тонкие белёсые риски, словно говоря: "Я была и постаралась не шуметь". Мы в ответ поднимали длинные полы слов вроде "посторонись!" и меняли их на короткие: "сюда", "можно". Наводнение лучше понимает короткое.
Самое трудное было с мостами. Они привыкли к разговору на публику. Один мост сперва возмущённо вздрогнул металлом, мол что за манеры. Но потом присмотрелся, что вода, не решаясь пройти, просила разрешения. И мост, вместо того чтобы гордо раскрыться, лишь приподнял створку на палец, ровно столько, чтобы смущённый гость не ударился головой о спесь. Вода прошла на цыпочках.
Конечно, кто-то пытался командовать. Притащили мешки с песком, стали строить "замки от хлюпов". Вода отступала по чужим подворотням. Пришлось сходить и смягчить, показав: мешки можно, но после языка. Сначала поговорить. И мешки легли дугой, не стеной. Вода прочла дугу как объятие, а не "вон отсюда".
Ближе к вечеру робкое наводнение устало стесняться. Оно присело на ступеньку у чайной, где пахнет "нечаянным", и подкралось к порогу. Хозяйка вынесла тазик, не чтобы гонять, а чтобы дать форму. Налила ровно до половины. Вода, словно впервые увидев свою рамку, успокоилась. Хозяйка сказала ей вслух: "Спасибо, что заходили". Вода дрогнула от вежливости и ушла так аккуратно, будто застелила за собой скатерть.
Ночью пришёл дождь, с его фирменным "подчёркиваю", но на этот раз он не учил, а сопровождал, как старший брат. Он тихо поправлял буквы на афишах, из "потоп" сделал "по топот", и город услышал шаги, из "затопит" - "зато пить", и в домах зажглись плиты, варить кофе и заваривать чай.
К утру наводнение собрало свои смущения в прозрачный платочек и ушло, оставив следы разговора и подметённые дворы, как после гостей.
Иногда, когда Нева дышит шире обычного, мы не зовём инстанций. Мы ставим чашки-паузы, рисуем стрелки "проходите" и принимаем воду как робкого гостя. Она приходит, мнётся у порога, спрашивает волнами "а теперь?" - и мы говорим: "Пожалуйста. Только тихо". И она - тихо.
И если однажды вы увидите, как лужа у ваших ботинок вдруг смущается, не смейтесь. Скажите короткое "сюда". И вы услышите тот особенный звук, как чай в чашке перед первым глотком: вода поняла. Теперь она тоже научилась быть в городе.