Лука шёл уже который день и сам не мог сказать сколько именно. В степи время теряло привычку считать себя, растягивалось, расползалось, будто старое полотно. День походил на предыдущий день, ночь на еще одну ночь, и только усталость накапливалась в теле, без шума, но неумолимо.

Несколько дней он шел по старому тракту, а попал он на него случайно. Свернул не там, и вышел к дороге, которая сперва показалась обычной - утоптанной, широкой, с редкими камнями по краям, но потом оказалась будто заброшенной. Такие дороги не возникают сами по себе, подумал он тогда, она ведь вела куда-то, а если вела значит, и выведет. Лука не был из тех, кто спорит с дорогами, тем более с древними.

Степь вокруг была широкой, открытой, почти беззащитной. Небо висело низко, тяжёлое, выцветшее от солнца. Трава шелестела лениво, без радости, словно делала это по привычке, а не по желанию. Иногда попадались курганы старые, осевшие, с обнажёнными камнями, как кости под кожей. Лука каждый раз замедлял шаг возле них, кланяясь немного. Не потому что боялся, а потому что так было правильно. Молва гласила что там лежат великие воины прошлого.

Он шёл пешком, ведя Сывка за повод. Конь тоже устал, но держался. Иногда Лука говорил с ним негромко, без слов особых, просто чтобы не идти в тишине. Сывко фыркал, переступал копытами, слушал. Он был верным спутником, и Лука часто ловил себя на мысли, что за все эти дни сказал ему больше, чем многим людям за всю жизнь.

Иногда на пути попадались родники. Не сразу заметные по влажной траве, по чуть более тёмной земле. Лука опускался на колени, пил долго, не торопясь, чувствуя, как холодная вода возвращает телу простые радости вкус, ясность, тяжесть. Умывался, проводил ладонями по лицу, по отросшей бороде. Смотрел на своё отражение расплывчатое, дрожащее. Старше стал, думал он. Или просто устал.

Ел он то, что находил или что осталось с дороги: сухари, кусок вяленого мяса, коренья, которые знал с детства, иногда ловил мелкую дичь. Курил люльку, набивая её остатками табака, иногда смешивая с травами не от нужды, а от привычки. Дым поднимался тонкой струйкой, растворялся в воздухе, и Лука следил за ним взглядом, пока тот не исчезал совсем.

Ночевал под открытым небом. Ложился спиной к костру, если удавалось развести, или просто на землю, подложив под голову седло. Звёзды были близкими, как никогда. Иногда казалось, что протяни руку и коснёшься. Он лежал, смотрел вверх и думал о том, как всё вышло.

До похода на Крым жизнь казалась иной. Не легче нет, но понятнее. Были друзья, были разговоры, была родня, были планы, которые тогда ещё не казались смешными. Дом, хозяйство, дети, которых он так и не завёл. Всё это теперь всплывало в памяти обрывками, как старые сны: вроде и свои, а вроде уже и не про тебя.

Он вспоминал лица некоторых отчётливо, некоторых смутно. Кого-то давно не было в живых, кто-то, может, жил себе спокойно, даже не подозревая, что Лука сейчас идёт по этой бесконечной чёрной степи, считая шаги. Иногда ему казалось, что жизнь прошла как-то боком, не задела по-настоящему, а только коснулась, оставив царапины.

Одиночество не давило. Оно просто было. Как ветер. Как сухость во рту. Как боль в ногах по утрам. Лука принимал его без жалоб. Чего жаловаться, если сам выбрал такую дорогу, даже если свернул на неё случайно.

Чем дальше он шёл, тем древнее становилась сама земля. Это ощущалось не словами, а телом. Тракт был стар, слишком стар для памяти людей. Колёса телег давно не касались его, копыта редко тревожили пыль. Но дорога держалась упрямая, ровная, будто не желала исчезать.

Иногда Луке чудилось, что он идёт не только вперёд, но и назад сквозь время. Что каждый шаг отдаляет его не от дома, а от настоящего, и приближает к чему-то забытому, но важному. Он отгонял эти мысли. Дорога есть дорога. Всё остальное выдумки уставшего ума.

На одном из привалов он заметил, что трава по обе стороны тракта стала иной. Ниже, темнее, плотнее. Звериных следов почти не было. Даже птицы держались подальше. Воздух здесь был тише, гуще, будто его можно было зачерпнуть ладонью.

Лука шёл дальше, не зная ещё, что скоро выйдет к месту, где дорога перестаёт быть просто дорогой. Где земля помнит слишком многое. Где древние насыпи, извиваясь, словно застывшие тела, тянутся по степи, разделяя не только пространство, но и судьбы. Пока что он просто шёл. Дом был где-то впереди. Или ему хотелось в это верить. К полудню земля начала меняться окончательно. Это было не резкое превращение, а скорее постепенное смещение, как когда идёшь по ровному месту и вдруг понимаешь, что уже давно поднимаешься в гору. Тракт по-прежнему тянулся вперёд, но по бокам от него стали появляться длинные, низкие возвышения. Сначала едва заметные, потом всё отчётливее вытянутые, неровные, будто кто-то вёл по степи огромную борозду.

Лука остановился, прищурился. Он видел их и раньше, ещё мальчишкой, слышал рассказы, байки, споры. Змеиные валы. Древние насыпи, о которых никто толком ничего не знал, но каждый считал нужным сказать своё. Кто говорил от кочевников, кто от римлян, кто от самих чёртов. Лука не верил ни в одно объяснение до конца. Но и простыми насыпями они ему никогда не казались.

Он подошёл ближе, положил ладонь на землю. Почва была сухой, плотной, будто спрессованной временем. Не рассыпалась под пальцами, держалась. Земля, которую долго и упорно укладывали. Для чего неясно. От кого давно забыто.

Сывко нервно переступил копытами и фыркнул. Конь не хотел подходить ближе. Лука потянул повод, но не стал настаивать. Если животное чувствует значит, чувствует. Он сам тоже ощущал здесь что-то неуловимое: не страх, нет, а скорее настороженность, как перед чужим домом, где тебя пока не выгнали, но и гостем не назвали.

Валы тянулись вдаль, изгибались, пропадали за горизонтом и появлялись снова. Казалось, что если пойти вдоль них, можно идти бесконечно и так и не дойти до конца. Лука подумал, что эти насыпи больше похожи не на стену, а на след. На что-то, что прошло здесь однажды огромное, тяжёлое и оставило после себя память в земле.

Он двинулся дальше, держась тракта. Воздух здесь был иным: суше, тише, будто звук шагов глох раньше, чем должен был. Даже дым из люльки поднимался неохотно, расползался, словно не желал задерживаться.

Примерно через час он заметил впереди движение. Не сразу понял, что именно сперва решил, что это мираж или игра света. Но затем различил фигуру человека. Тот был не воин и не путник в обычном смысле: шагал медленно, часто останавливался, что-то высматривал в земле, наклонялся, делал пометки на клочке пергамента.

Когда они сблизились, Лука увидел его лучше. Высокий, худой, в выцветшем одеянии, которое могло быть и монашеским, и учёным из тех, что не бросаются в глаза. За спиной кожаная сума, сбоку свёрнутые ремнём листы, края которых были истёрты, будто их часто разворачивали и снова прятали. Рядом была его лошадь, серая с черными пятнами, а на ней куча каких-то приспособлений, веревок, каких-то крюков и много другого.

День добрый, сказал Лука первым.

Человек вздрогнул, словно не ожидал услышать голос, потом поднял глаза. Взгляд у него был цепкий, живой, совсем не старческий, хотя лицо уже было тронуто морщинами.

Добрый, ответил он после короткой паузы. Редко здесь кого встретишь. Впервые за почти неделю.

Место не людное, согласился Лука. Идёте вдоль валов?

Скорее изучаю, сказал тот и посмотрел на насыпи с тем вниманием, с каким смотрят не на пейзаж, а на задачу. Они гораздо старше, чем принято думать. Намного. И тот кто их оставил, знал для чего.

Лука усмехнулся уголком рта.

Всё старое здесь, сказал он. И дорога, и земля, и мы с вами.

Незнакомец внимательно посмотрел на него, словно примеряя слова к чему-то своему, потом кивнул.

Ты прав, казак сказал он. Но не всё старое одинаково бесполезно, как эти валы.

Он достал из сумы аккуратно сложенный трактат, осторожно развернул несколько листов. Бумага была исписана мелким, плотным почерком, местами перемежающимся знаками, которые Лука не знал. Где-то виднелись схемы, круги, пометки на полях.

Я ищу здесь кое-что конкретное, сказал незнакомец. Точнее кое-кого.

Лука посмотрел на него внимательно, уже без усмешки.

В этих местах лучше сначала сказать, кого ищешь, произнёс он спокойно. А потом зачем.

Человек помолчал, секунду думал о чем-то, а потом всё же ответил:

Мой помощник, можно сказать ученик, на дальних хуторах остался хворь какая-то с ним приключилась, а самому мне будет не легко выполнить задуманное. Я б тебя, козаче, нанял бы. Всё одно слоняешься без дела по степи.

Ну, прям без дела, поправляя ус сказал Лука. Домой путь держу. Устал я от войны.

Говорю ж без дела идешь. А я б тебе заплатил неплохо за услугу.

Лука положил одну руку на пистоль, другую повел поводья в сторону и спросил:

Ты, учёный человек, о какой такой услуге говоришь?

Охочусь я тут. На Змея. Дракона, если угодно. Существо древнее, связанное с этими валами не случайно. Мне нужна лишь капля его крови. Поможешь изловить гада?

Слова повисли в воздухе. Сывко снова фыркнул и дёрнул повод. Лука медленно вдохнул.

Во как! Значит не вымерло это змеиное племя. Хм. С татарами воевал, сказал он наконец. С людьми всякими воевал. С драконами не доводилось. И, признаться, не тянет.

Незнакомец чуть улыбнулся, будто ожидал именно такого ответа.

Я и не прошу тебя воевать, сказал он. Мне нужен помощник. Человек дороги. Человек, который не боится древнего, да и вообще не боится.

Лука посмотрел на валы, на тракт, уходящий дальше, туда, где, как ему казалось, был дом. Потом снова на человека с трактатом.

Радости жизни я лишать себя не стану, произнёс он тихо. Вступая в схватку с тем, чего даже люди не помнят. Не зря ж я от войны иду пожить как человек хочется.

А если радость можно продлить? спросил тот спокойно. Не навсегда. Но надолго. По человеческим меркам почти чудо. Что скажешь, а?

Лука ничего не ответил. Он знал: дорога снова делает поворот. И свернуть с неё будет не так просто, как кажется.

Что за жизнь без интересной истории? соскакивая с коня сказал казак. Будет что потом рассказать. Но поверят ли?

Они разбили стоянку у подножия одного из валов, где земля образовывала неглубокую впадину, защищённую от ветра. Лука развёл костёр, привычно, без суеты, словно делал это всю жизнь именно здесь. Незнакомец наблюдал за ним с интересом, будто за редким ремеслом, а потом сам принялся раскладывать свои вещи аккуратно, почти бережно, как хирург перед работой.

Когда огонь окреп, Лука сел, вытянув ноги, набил люльку и закурил. Алхимик, а Лука уже мысленно называл его именно так, хоть тот ни разу не произнёс этого слова достал трактат, развернул его на коленях и начал говорить, будто продолжал разговор, начатый давным-давно.

Он рассказывал о древних учениях, о смешении истин и ошибок, о том, как люди во все времена искали способ обмануть время. Говорил о соках земли, о древних народах, о крови как носителе вечности, о существах, что живут дольше человеческих царств и потому видят мир иначе. В его речи соседствовали латинские слова, обрывки греческих имён, какие-то выдуманные термины, звучащие убедительно лишь потому, что были произнесены с уверенностью.

Лука слушал молча. Не потому что верил скорее потому, что привык слушать людей до конца. Иногда он задавал короткие вопросы, простые, приземлённые, и каждый раз алхимик немного спотыкался, словно вынужден был опускаться с высоты своих рассуждений на землю.

И всё это ради жизни подольше? спросил Лука наконец. Не ради власти, не ради золота?

Алхимик усмехнулся.

Власть это производная, ответил он. Золото средство. А время время единственное, чего людям всегда не хватает. Дай человеку ещё сотню лет и он покажет, кем он был на самом деле.

Или кем хотел бы быть, буркнул Лука.

Вот именно, оживился тот. Именно это и ценно.

Лука посмотрел на огонь. Вспомнил друзей, которые не дожили и до сорока. Вспомнил тех, кто дожил и стал не лучше, а хуже. Мысль о долгой жизни не показалась ему ни сладкой, ни пугающей. Просто странной.

Ладно, сказал он после паузы. Допустим, змей есть. Допустим, кровь его что-то значит. Как вы собираетесь её взять?

Алхимик оживился окончательно. Он начал говорить о ловушках не волшебных, нет, а вполне земных. О запахах, которые привлекают древних существ. О металлах, которые они любят. О местах, где земля сама подсказывает, куда придёт зверь. Он показывал схемы, чертил палкой по песку, объяснял, как приманка должна казаться лёгкой добычей, а на деле задерживать хотя бы на миг.

Лука слушал и всё больше понимал: этот человек верит. Не в бога, не в чудо в собственную схему мира, где всё можно рассчитать, если знать достаточно. Это была опасная вера.

Вы уже пробовали? спросил Лука. Или хотя бы знаете кому это удалось?

Алхимик помедлил.

Нет, ответил он честно. Но расчёты верны. Древние ведь охотились на них, вот даже инструкции оставили.

Лука усмехнулся.

Тогда вам и правда нужен кто-то, кто привык, что расчёты часто идут прахом. Вот вам пример сколько по расчетам должно было быть потерь в Крымском походе? А сколько мы имеем? Вот то тоже. Солдаты умирали прямо на марше, от жары, болезней и обезвоживания, не дойдя до противника даже. Сам видел. Так что планирование это не для меня.

Алхимик посмотрел на Луку немного с волнением, так по крайней мере показалось казаку, но ничего не ответил.

Они ждали два дня. Устанавливали приманки с амальгамой, натягивали тросы, закапывали металлические колья, натирали камни пахучими смолами. Лука делал всё без особого энтузиазма, но и без халтуры. Если уж взялся делай как следует.

По ночам они сидели у костра. Алхимик говорил о прошлом, о древних цивилизациях, о том, как мало люди помнят и как много придумывают. Лука рассказывал байки о походах, о смешных смертях, о глупых подвигах. Иногда он замечал, что алхимик слушает его с куда большим вниманием, чем свои собственные слова.

На третий день земля задрожала. Не сразу сперва едва заметно, как от далёкого грома. Потом сильнее. Воздух стал плотным, тяжёлым, будто его можно было резать ножом. Сывко взбрыкнул, рванулся, но Лука успел удержать повод. Тень прошла по степи, накрыв вал, тракт и сам костёр. Лука поднял голову. Змей был огромен. Не таким, каким его рисуют на иконах или в байках, не чудовищем из кошмаров, а чем-то более древним и спокойным. Крылья его не хлопали они словно скользили по воздуху. Глаза смотрели не жадно, а внимательно.

Он опустился рядом с одной из приманок, наклонил голову, словно разглядывая работу людей. Лука на мгновение подумал, что всё это ошибка, что никакие ловушки не нужны, что змей пришёл сам, потому что хотел.

Когда тросы натянулись и металл заскрипел, Лука понял: сейчас. Они рванулись вперёд, как договаривались, пытаясь удержать, подрезать, пустить кровь. Но всё произошло слишком быстро. Змей даже не взревел просто развернулся, одним движением смёл людей и коней, будто те были не тяжелее травы. Лука почувствовал, как земля уходит из-под ног, как воздух исчезает, и только потом понял, что летит. Они оказались в лапах дракона и теперь он летел в неизвестном направлении унося с собой всю эту компанию. Через несколько минут он приземлился около каменной норы с отверстием, куда и были вкинуты два коня и двое людей. Лука приземлился на каменный пол пещеры и потерял сознание от удара головой. Кони и алхимик приземлились более удачно на земляной участок пола и отделались лишь ссадинами.

Когда казак пришёл в себя, вокруг была тьма и камень. Пахло сыростью, мхом и чем-то сладковатым, тяжёлым. Он оглянулся, в глубине драконьего логова, там куда нора уходила под землю поблёскивали горы золота, как застывший свет. Змей смотрел на них сверху.

Давно я так удачно не охотился, сказал он спокойно. Путников нынче мало обходят старый тракт, знают что что-то древнее здесь обитает. А до хуторов мне лететь теперь лень. А тут вы со своими ловушками - порадовали меня.

Алхимик попытался что-то сказать, но змей уже не слушал. Лука молчал. Он понял: дальше дороги нет, не суждено ему дойти до дома.

Пещера была глубже, чем показалось сначала. Камень уходил вниз уступами, неровными, словно их не вырубали, а выедали временем. Где-то капала вода, мерно, как часы, отмеряя не минуты эпохи. В глубине лежали груды золота, серебра, потемневшие кубки, кольца, обломки доспехов. Не сокровище в человеческом смысле скорее склад того, что люди веками приносили с собой, думая, что это имеет значение.

Змей устроился у входа, сложив крылья. Делал он это без спешки, как хозяин, который никуда не торопится. Его движения были точными, экономными, без лишнего величия. Лука вдруг понял, что перед ним не зверь и не бог, а существо, для которого всё происходящее обыденность. Это для людей он нечто жуткое и сказочное, а для себя вполне обычный дракон.

Алхимик сидел неподвижно. Лошадь его лежала рядом, билась боками о камень, но недолго. Змей поднялся, приблизился, внимательно посмотрел, словно оценивая добычу не по вкусу, а по прожитой жизни. Затем начал готовиться к трапезе.

Он не рвал и не кромсал. Разложил всё аккуратно, почти ритуально. Снял с алхимика суму, вытряхнул трактат, пролистал несколько страниц, хмыкнул. Отложил в сторону. Потом спокойно, без жестокости сделал своё дело. Лука не отворачивался. Он видел и раньше смерть. Эта была не самой худшей.

В пещере стало тише. Не потому что стихли звуки вода всё так же капала в камень, где-то шевелился мох, а потому что из неё вынули лишнее: чужой голос, чужую суету, надежду, бумажную веру.

Когда всё закончилось, змей улёгся, как хозяин, которому не нужно ничего доказывать. Его золото лежало перед ним горы чужой жадности, спрессованной веками. Лука сидел ближе к спуску, Сывко дрожал, уткнув морду ему в плечо. Змей смотрел на него долго.

Люди редко бывают такими настойчивыми, как твой приятель, сказал он. Обычно они убегают раньше. А он целую неделю меня ждал.

Он верил, ответил Лука. В эту книжку больше, чем в землю под ногами.

Змей хмыкнул.

Это у вас повадка такая: если слово на жёлтой бумаге значит, истина. Если чернила потемнее значит, древнее. Если древнее значит, умнее.

А разве нет? спросил Лука.

Вино тоже старым бывает, спокойно сказал змей. Только потом уже не пьётся, так как превращается в уксус.

Лука усмехнулся.

Ты, значит, мудрый?

Нет, ответил змей. Просто я ел много мудрецов. И ни один не отличался от следующего сильнее, чем косточка от косточки.

Так уж и все одинаковые? Лука прищурился.

Страхи одинаковые. Желания одинаковые. Печаль одинаковая, сказал змей. Только лица меняли, чтобы не скучно было.

А вы? спросил Лука. Вы не такие?

Змей чуть прикрыл глаза, будто вспоминал.

Мы были разными пока не стали слишком древними. Старость, казак, уравнивает сильнее, чем смерть.

Лука молчал, слушал капли. Потом спросил, будто между делом:

А много ли вас осталось?

Змей перевёл взгляд на темноту за входом.

Раньше мы летали стаями. Теперь только тени друг друга. Каждый век думаем, что остались последними. И каждый век кто-то умирает, веря в это.

Лука повёл плечом.

А сколько тебе лет-то?

Змей усмехнулся одними глазами.

Я был старым, когда ваши первые города ещё не знали, зачем им стены. И молодым, когда они уже рушились.

Удобно устроился, буркнул Лука. Вечная жизнь, значит.

Не вечная. Длинная, сказал змей. И не всегда сладкая.

Лука прислонился к камню, как на привале.

А зачем тебе столько золота, если ты его не тратишь? спросил он. Оно ж тебе ни на подковы, ни на чарку.

Змей посмотрел на груды.

Я его не собирал. Его мне приносили, ответил он. Ваши цари думали: если откуплюсь меня не тронут. Ваши воины думали: если дам вернусь живым. Ваши жрецы думали: если оставлю меня услышат.

И что, услышали? Лука хмыкнул.

Нет, сказал змей. Но приносили всё равно. Золото у вас вместо божества.

Лука присвистнул.

Вот это ты загнул.

Я просто видел слишком много одинаковых просьб, ответил змей. И слишком мало одинаковой честности.

Казак посмотрел на него внимательнее. Он и Сывко находились немного в стороне от змея, ближе к спуску в глубь пещеры. Конь дрожал, будто предчувствовал свой конец. Лука погладил его по шее, шепнул что-то успокаивающее. Потом сел прямо на камень, вытянул ноги и, к удивлению самого себя, закурил люльку. Табак тлел плохо, но дым всё же поднялся.

Так сколько тебе лет-то? пуская струи дыма спросил казак. Ну хоть прикинь. Тысяча? Две? Три?

Дракон хмыкнул, но не ответил.

Значит, дед ты ещё тот. улыбаясь сказал Лука. Старче.

Змей ничего не ответил, а лишь прикрыв глаза начинал посапывать. Казак продолжал курить и внимательно смотрел на зверя. В голове он перебирал варианты как улизнуть от сюда, но без лестницы шансов на побег не было вообще, так как дыра входа находилась на недосягаемой для Луки высоте и забраться по гладкому камню, даже самому без лошади не представлялось возможным. Тогда ему пришла в голову другая мысль убить змея напоследок и попытаться выбраться по его мёртвой туше. Но он отказался и от этой мысли посчитав её не шибко честной убивать спящего, даже если это змей. Ничего не предпринимая он докурил свою люльку и увалился спать, с одной мыслью будь что будет.

Сколько прошло времени не известно, но когда Лука проснулся дракона в пещере не было. Сывко стоял недалеко от казака и мирно щипал мох повсеместно растущий в пещере. Через пару часов вернулся дракон, его пасть была перепачкана кровью и от него веяло смертью.

Сожрал уже кого-то? спокойно спросил Лука.

Я вашего брата чую за километры. А эти двое просто заблудились, но это вышло им боком. равнодушно ответил змей.

Значит, я следующий? спросил казак всё также спокойно.

Не сегодня, ответил змей. Может, завтра. Может, послезавтра. Я не спешу.

А я вот спешил домой, сказал Лука. Но, как вижу, дорога опять не задалась.

Змей усмехнулся если вообще можно было назвать это усмешкой, скорее глухой рык.

Ты странный человек, сказал он. Большинство в твоём положении молчат или плачут.

А что толку реветь? пожал плечами Лука. Если уж съедят, то съедят. Хоть поговорить напоследок. Узнать что-нибудь новое для себя.

Вскоре стемнело. Ночью Лука не спал. Сидел, смотрел в темноту, слушал дыхание пещеры. Иногда змей задавал вопросы редкие, короткие. О войне. О том, зачем люди ходят так далеко от дома. О том, почему они убивают друг друга даже без голода, а ради туманных целей.

Лука отвечал честно, как умел. Без оправданий и без гордости. Рассказывал байки про глупых атаманов, про удачные побеги, про то, как иногда люди умирают просто потому, что оказались не в том месте. Змей слушал внимательно. Иногда задавал уточняющие вопросы, словно сравнивал услышанное со своими наблюдениями.

Вот вы всё хотите продлить себя, вдруг сказал он. Будто время это мешок, который можно набить до отказа.

А вы не хотите? спросил Лука.

Мне хватает, ответил змей. Я живу столько, сколько нужно. Не больше и не меньше. Если не убьют конечно.

А если бы предложили ещё?

Я бы отказался, сказал змей. Излишек портит вкус.

На следующий день змей заговорил о трактате алхимика. Он поднял его когтем, пролистал.

Вся эта теория, сказал он, построена на одном - на моей крови, а всё остальное лишь украшения. Пыль, чтобы казалось сложнее, чем есть.

Значит, он не врал? спросил Лука. Можно продлить жизнь человека благодаря крови дракона?

Он не понимал, ответил змей. А это хуже.

Чего конкретно он не понимал? с интересом спросил казак.

Он не понимал главного: не каждый, кто хочет жить дольше, умеет жить вообще, это первое. А второе кровь не дар, это долг.

Долг перед кем?

Перед тем, кем ты станешь после.

В каком смысле? непонимающе спросил Лука.

Змей не ответил сразу. Он медленно провёл когтем по краю трактата, словно стирая с него пыль веков.

В самом прямом, сказал он наконец. Когда-то кровь доставалась не всем и не просто так. Это был не эликсир и не хитрость. Это был договор.

С кем? уточнил Лука.

С собой, ответил змей. И с миром.

Он поднял голову, и в его голосе впервые за всё время появилась не ирония, а что-то похожее на задумчивость.

В старых мифах, которые вы теперь называете сказками, всё сказано почти честно. Те, кто принимал драконью кровь, обязывались измениться. Не слегка не притворно. Полностью.

И как именно? спросил казак.

Они становились теми, кем при жизни только притворялись, сказал змей. Смелыми не на словах, правдивыми даже когда правда губит, честными без выгоды, мужественными не ради славы.

Лука усмехнулся.

Лёгкое условие.

Потому и мало кто соглашался, спокойно ответил змей. Но те, кто соглашался их вы помните до сих пор.

Были такие? оживился Лука. Кто всё выполнил?

Змей кивнул.

Были. Вы знаете их имена, даже если не веришь в них. Один стал светлым магом и отказался от власти, когда мог забрать всё. Вы зовёте его Мерлином. Другой был воином, который не стал царём, хотя мог, и ушёл, не оставив трона только путь. Были и те, чьи имена вы потеряли, но чьи поступки остались в песнях.

Хм, никогда не слышал о Мерлине. И сколько они жили? спросил Лука.

Столько, сколько нужно было, сказал змей. Для вас тысячи лет. Для них служение. Они жили на стороне света, пока могли его держать.

Лука помолчал, потом спросил осторожно:

А те, кто не захотел меняться?

Змей тихо хмыкнул.

Алхимики, сказал он. Короли. Жрецы. Те, кто хотел силу без цены. Они решили, что можно взять кровь и остаться прежними. Подлецами, трусами, лжецами но долгоживущими.

И что?

Вселенную не обманешь, спокойно ответил змей. Они жили дольше обычных людей. На несколько десятилетий. Иногда столетие. Но кровь не принимала их полностью.

Почему?

Потому что они не приняли её условий. Они не стали больше. Они просто стали дольше.

Лука медленно покачал головой.

Значит, алхимик

Хотел вечность, перебил змей. А заслуживал лишь отсрочку. Он думал, что нашёл ключ. А на самом деле только замочную скважину.

Змей посмотрел на Луку внимательно, с какой-то туманной поволокой на его рептильих глазах.

Вот чего он не понимал. Кровь продлевает жизнь только тогда, когда в жизни есть что продлевать.

На следующий день змей поднялся рано. Долго смотрел на Луку, на Сывка, на золото вокруг.

Ты мне понравился, сказал он наконец. С тобой я вспомнил себя молодого. В тебе есть тот древний внутренний свет. И ты не хочешь быть больше, чем есть.

Он протянул коготь, на кончике которого блеснула капля густой, тёмной крови.

Возьми как дар, сказал змей. И иди. Дом твой всё ещё там, где ты его оставил. Возьми золота сколько сможешь унести. Ты свободен.

Вот те раз! весело сказал казак Свобода! Что мне твоё золото?

Дракон снова посмотрел на Луку как-то неестественно туманным взглядом и сказал:

И здесь ты снова правильно поступил, но я всё же настаиваю. Оно понадобиться тебе в будущем. Свет можно нести и с деньгами. Только пара советов: первый избавься от него как только сможешь, драконье золото имеет для человека пагубное воздействие если долго хранить. Если решишь стать долгожителем, то пей в день летнего солнцестояния, так эффект сильнее и чище.

Казак немного с прищуром глянул на старого змея. С минуту он колебался в выборе, в правильности решения. Но потом взял в мешок горсти золотых и серебряных монет, украшений, и всяких мелких драгоценных камней, посмотрел на кровь, поднёс маленькую серебряную флягу, которую нашел в куче с золотом здесь же, и осторожно вобрал ее внутрь. Потом спрятал и то и другое.

Спасибо, сказал он. Не ожидал я такого поворота событий, но это по мне как ни крути. И это еще не конец моего путешествия. Мало ли что меня ждет завтра.

Ты абсолютно прав, человек. Жизнь это полоса приключений, веселых и грустных, светлых и тёмных. Змей кивнул. Неси свет, человек.

Змей подхватил Луку и Сывка и вынес их из пещеры. Ветер ударил в грудь, земля приняла тяжело, но мягко. Конь заржал, казак охнул. Лука поднялся, отряхнулся, хлопнул коня по боку. Он взял за поводья друга, похлопал его дружески по спине и они медленно пошли.

Древний, а гостеприимству ему учиться и учиться. держась за бок сказал Лука. Теперь главное чтоб нас с тобой не ограбили по дороге, какие-нибудь бродяги.

Степь встретила их ветром и светом. Через час они вновь были на старом тракте. Он снова тянулся вперёд, спокойный, равнодушный. Змеиные валы, как ни странно, остались позади, словно их и не было.