Сергеев Иван Дмитриевич. Северин

Северин

Примечание издателя.

Записи эти взяты мною с одного анонимного русскоязычного имиджборда, скомпонованы в единый текст, немного сокращены и подвергнуты минимальной литературной обработке. Заглавие также присвоено мною.

Дом пуст. Катя с детьми на море, и эта внезапная тишина в нашей квартире - не просто отсутствие звуков, а пространство для воспоминаний. Они накатывают, как волны, когда не надо никуда бежать и некого воспитывать или развлекать. Сегодня вспомнил одну странную историю. Случай из молодости, который почему-то всплывает в памяти именно в такие тихие вечера. В книгах и фильмах про старое доброе время подобные разговоры ведутся у камина за бокалом портвейна и сигарой в компании старых друзей, но времена сейчас другие, друзья мои поумирали, спились или разъехались, камина у меня нет, а хороший портвейн и сигары сейчас хрен достанешь.

Катя, если ты это читаешь (а ты всегда умудряешься найти мои черновики), не ревнуй. Это всего лишь воспоминание о чувстве, а не о человеке. Его-то я как раз хотел бы забыть. Приезжайте скорее, ваш муж и папа совсем впадает в меланхолию.

Было мне тогда лет двадцать пять. Я ехал в электричке, куда-то за город, по какому-то малозначительному делу. Помню, что был на перепутье, не уверен в себе, полон каких-то туманных ожиданий от жизни, которые никак не хотели становиться реальностью.

Электричка мерно покачивалась, убаюкивая пассажиров однообразным стуком колес. За окном мелькали припудренные первым недолговечным снежком поля, просёлки, темнеющие леса. Мой взгляд в очередной раз скользнул по попутчикам - замёрзшие обыватели в невзрачной верхней одежде, кто-то дремлет, кто-то уткнулся в телефон или газету.

И тогда я заметил её. И книгу в её руках.

Девушка в длинном пальто цвета топлёного молока, выглядевшим таким мягким и дорогим, что хотелось до него дотронуться, сидела напротив, целиком погружённая в чтение. Она была молода и симпатична, но не это привлекло моё внимание, а стопка страниц в темной обложке. "Венера в мехах", - прочитал я название. Леопольд фон Захер-Мазох.

Это сейчас я с улыбкой могу анализировать тот диссонанс: хрупкая, почти невесомая девушка и жёсткий нездоровый чувственный текст о власти и подчинении. А тогда это поразило меня в самое сердце, выбило из колеи. Она казалась мне не просто попутчицей, а посланницей из какого-то другого, более сложного и взрослого мира, где правят страсти, а не быт.

Мой внутренний скептик фыркнул: "Позёрство". Но что-то другое, спящее где-то глубоко, зашевелилось. Этот чудовищный диссонанс. Эта девушка, похожая на фарфоровую статуэтку из благополучного мира, читающая о порке и тотальном подчинении. В электричке. С невозмутимым видом.

"Венера в мехах". Ну конечно. Куда же в нашем просвещённом веке без толики патологии".

Конечно, мысль моя была шаблонной, но тогда показалась мне едкой, почти циничной. Я устало протирал глаза, возвращаясь с работы, готовясь погрузиться в какое-то другое, но не менее банальное измерение реальности, и ещё минуту назад мир казался мне серым и предсказуемым.

Длинное бежевое пальто - это дорого, со вкусом, оно пахнет деньгами и спокойствием; среди обтёрханных тёмных курток и плащей оно выглядит инородным телом. Милое молодое лицо, правда, бледноватое и несколько отчуждённое и капризное (наверное, от накопившейся за день усталости). А в руках, словно чёрная дыра, книга, которая разрывает шаблон на части. "Венера в мехах" - это же не просто чтение, это заявление. Вызов.

И кто бросает этот вызов? Она сама? Или эта девица просто не понимает, что держит? Кто она? Студентка-филолог, занимающаяся по программе? Искательница острых ощущений? Извращенка в поисках себе подобных? Или просто любительница литературы, не заморачивающаяся условностями?

Я откинулся на спинку сиденья, делая вид, что смотрю в окно, но все моё внимание было приковано к девушке, к тому, как её пальцы с идеальным маникюром перелистывали страницы, к едва уловимой улыбке, тронувшей её губы на одном из абзацев, к взлёту её бровей. Поездка внезапно стала куда интереснее.

Она не поднимала глаз. Совсем. Казалось, её целиком поглотил этот странный, двойной мир на бумаге - мир роскоши и покорности. А мне отчаянно хотелось узнать, что там внутри, в этом кашемировом коконе, куда был допущен старый распутник Захер-Мазох, но не я. Это было сродни тайному наблюдению за человеком, переживающим сильную эмоцию - горе или восторг. Было в этом что-то унизительное и в то же время пьянящее. Возникала почти детская, дурацкая мысль: кашлять, уронить телефон, сделать что-то нелепое, чтобы просто нарушить это гипнотическое чтение, чтобы хоть на секунду стать для неё чем-то большим, чем безликий фон.

Девушка перелистнула страницу. Это был единственный жест, связывавший её с реальностью. Я следил за каждым движением её руки, за тем, как мягкая ткань пальто шелестела от лёгкого поворота тела. Она была неприступна. Совершенно.

И тогда я решился на отчаянный шаг - не кашель, не падение телефона или другую банальность. Я достал из своей сумки книгу, которую иногда читал от скуки сам - старую, потрёпанную, какой-то глупый детектив - и положил её на колено обложкой вверх, надеясь, что яркая обложка или имя автора смогут совершить то, чего не могут мои глаза. Это был тихий сигнал, брошенный в её манящую вселенную, но ответа не последовало. Или девушка ничего не заметила, или мои действия вызвали в ней лишь презрение и скуку.

Я был близок к отчаянию. В любой момент мы могли расстаться навсегда, ведь до моей остановки оставалось всего три станции, и девушка могла покинуть вагон на каждой из них. Подхлёстываемое этим страхом, любопытство моё стремительно претворялось в одержимость. И тут случайность дала мне, наконец, шанс: резкое торможение поезда, и книга выпала из её рук. Я торопливо поднял томик и подал его своей визави, наши взгляды, наконец, встретились.

В её светлых глазах цвета протёртого влажной тряпочкой осеннего неба, серо-голубых, но не прозрачных, а глухих, как матовое стекло, не было ни испуга, ни благодарности. Взгляд оценивающий, холодный, словно проверяющий на прочность.

- Смелый выбор, - сказал я, продолжая протягивать книгу.

Девушка, наконец, приняла её, слегка кивнув.

- Следующая остановка - моя, - бросила она.

Спрятав книгу не в сумочку, как я ожидал, а под пальто, девушка двинулась к выходу. Я механически, не думая ни о чём, зашагал следом.

- Кажется, Вы проявили интерес. Любопытство - опасная страсть, - сказала она, когда мы оказались вдвоём на платформе.

***

Кафе, где мы обосновались в тот вечер, выглядело на удивление прилично для такой дыры, занимало оно старое кирпичное купеческое здание дореволюционной постройки. Сбросив пальто мне на руки и оставшись в светло-голубом трикотажном платьице, Ольга (мы представились друг другу на платформе) чинно села за свободный столик. Как сейчас помню висевший за её спиной натюрморт с блюдом гранатов; помимо этой картины, стену украшали два декоративных элемента в виде колонн, светлой и тёмной, на каждой из которых было прилеплено по репринту старого рекламного плаката с огромными буквицами: часы Buhre и Jean какой-то там... Почему моя память сохранила эти детали?

Машинально листая меню, я прокручивал в памяти наш путь сюда по улочкам совершенно незнакомого мне городка. Ольга, впрочем, прекрасно ориентировалась. "Тут жил один мой мимолётный бывший", - заявила она на станции. Девушка взяла меня под руку, что не мешало ей держаться довольно холодно и отстранённо; этот странный контраст тревожил меня тревожил меня даже сильнее, чем неизвестность и непонимание того, что будет дальше. Ольга не просто шла, а несла себя - степенно и горделиво; казалось, от неё исходил неяркий холодный свет. Длинное стройное тело выглядело невероятно гибким, пластичным; думаю, именно так нарисовал бы Боттичелли свою Венеру, живи он в Нидерландах или в Германии, как Босх или Гольбейн.

Её лицо не было лицом роковой женщины - ни вызывающей страсти, ни томной неги. Оно было безупречно и холодно, как отполированный камень. Черты - чёткие, словно прорисованные опытным гравёром; высокие, чуть широкие скулы, создававшие идеальную геометрию треугольника подбородка. Брови - не ниточки, а широкие естественные дуги; Ольга слегка приподнимала одну, когда взгляд скользил по чему-то особенно интересному, что придавало её лицу то самое выражение неизменного лёгкого скепсиса, усталости от нелепицы окружающего мира, удивившее меня в электричке. Поймать этот взгляд мне не удавалось. Ольга смотрела куда-то поверх меня, сквозь меня, будто через невидимый барьер, в глазах моей новой знакомой не читалось ни любопытства, ни эмоций.

Тонкие неяркие губы порой вздрагивали в лёгкой улыбке, движимые не столько человеческой радостью, сколько удовлетворением исследователя, нашедшего подтверждение своей гипотезе. Очень светлая, матовая, без единого намёка на румянец кожа казалась ненастоящей, как у фарфоровой куклы, что усиливало впечатление её отстранённости от бренной реальности. Густые пшеничные волосы были тщательно заплетены и скреплены сзади большим крабиком, и лишь две свободные прядки ниспадали вдоль левого и правого виска.

Одним словом, красота Ольги была не приглашением, а предупреждением. Которому я, естественно, не внял.

***

- ...Так что с "Венерой"? - спросил я, возвращаясь к той своей фразе о выборе чтения.

- Я закончила философский факультет. Сейчас пишу диссертацию по Делёзу. У него есть работа о Мазохе.

- Ааа. Всегда хотел узнать, кем работают философы. Повезло.

Это замечание тогда казалось мне очень остроумным. Бровь Ольги поползла вверх.

- Деньги для меня не проблема. Родители живут за границей, у них успешный бизнес, я единственная дочь.

- А почему ты не уезжаешь?

Полуулыбка губами, не затронувшая глаз.

- Пока мне интересно здесь.

Официант принёс заказ. Ольга, не глядя на него, взяла вилку и сказала:

- Давай сразу к делу, Вася, - сказала Ольга с вилкой в руке. - Я тебе нравлюсь, у тебя ещё в электричке это на лице написано было. Ты тоже не вызываешь у меня отторжения, но...

Её голос был ровным, безразличным, без единой высокой ноты. Девушка положила кусок в рот, аккуратно прожевала и продолжила с той же размеренностью:

- Я ненавижу пошлость и банальность. Ты у меня будешь - если будешь -далеко не первый, и в очередной раз прокручивать эту тягомотину, фу... Кафе-кино, клуб-шашлыки, конфеты-букеты, друзья-подруги, одни и те же комплименты... Прогулки под луной, поцелуи-обнимашки, наконец, тот день, когда я буду просто обязана раздвинуть ноги, ведь твои инвестиции должны приносить плоды... Куча неловкостей, кто платит (сегодня мы счёт делим), чем занять себя сегодня, к тебе или ко мне, юбка или брюки... Нет, Вася, нет. Оставим эти унылые экзерсисы прыщавым подросткам.

Она отпила апельсиновый сок. Такая манера речи не оставляла пространства для вопросов или возражений.

- Интересуешься мной - есть условия. Сыграй в игру. Скучать не придётся, это я гарантирую, и в рамках уголовного кодекса. Согласен?

- Да. Конечно.

Загадочная красота Ольги смешалась с моим желанием вырваться из серости размеренно-тоскливых будней, так что этот ответ вырвался у меня сразу, почти рефлекторно.

- Хорошо. Записывай номер и давай свой. Сейчас мы поедим, поболтаем о ерунде и сядем на электричку обратно. Можешь проводить меня хоть до дверей квартиры, можешь сразу идти к себе.

- А что за игра?

- А это ты будешь понимать постепенно, уже по ходу пьесы. Так интереснее, во всяком случае, мне.

"И покарал его Господь и отдал его в руки женщины".

***

Мы с Катей любим друг друга. Это настоящее, тёплое, живое. Моя рыжая Катюха, мастерица борщей и блинов, жена и мать от Бога, простая, как её домашние платьишки, - олицетворение подлинной бесхитростной прочной любви. Полная противоположность кашемировым венерам. Сегодня я безоговорочно выбираю это простое и прочное. Но порой на меня накатывает такая тоска... Не о несбывшейся любви, нет. О несбывшейся версии себя. О молодом романтике, который искал драму в каждой мелочи и верил, что Вселенная разговаривает с ним, что самые важные послания судьба шлёт через случайных попутчиц.

И сейчас, в тишине своего дома, я ловлю себя на мысли: как же нам, в двадцать пять, не хватает мудрости сорокалетних. Мы так незрелы в пору, когда больше всего открыты любви! И как же нам в сорок не хватает той самой готовности поверить в чудо, увидеть Венеру в девушке из электрички.

Катя звонила. Говорила, что детишек не вытащить из моря, спрашивала как я, говорила, что скучает. Я сказал, что всё хорошо, что я по ним тоже очень скучаю. И это была чистая правда. Просто сейчас она почему-то резала ухо, как что-то чужое.

P.S. Никому не говорите. Стыдно, ибо я вру даже себе. Тосковал ли Северин по Ванде?

***

Сознание моё пульсирует, как свет готовой перегореть лампочки. Вести дальше связный рассказ я не способен до сих пор. Придётся вам ковыряться в этой куче разрозненных образов и воспоминаний; в конце концов, можно в любой момент бросить чтение.

Начну с середины. Аскетичная квартира Ольги напоминала мне театральную декорацию. Светлые стены единственной комнаты были пусты, если не считать единственной картины в рамке - репродукции скульптуры Каноники "Паоло и Франческа".

С этим антуражем забавно диссонировал старенький телевизор, последний привет из 90-х. Иногда на Ольгу находил стих, она включала его или просила меня - чтобы сразу забыть о несчастном ящике, а через час-два услышать шедшие фоном звуки, сказать: "Боже, какая чушь", - и нажать "ВЫКЛ" на пульте. Многострадальный ветеран телеэфира то и дело подёргивался рябью, изображение периодически гасло или переворачивалось вверх тормашками, но Ольгу это не беспокоило. Все мои предложения помочь она обрывала небрежным махом руки.

В тот вечер наша страсть, казалось, передалась даже одежде: пиджак страстно обнимал юбку, колготки томно заплетались вокруг рукава рубашки... Наконец, мы насытились, Ольга отправилась в ванную, а я лениво щёлкнул пультом. Шла последняя серия недавно вышедшей экранизации "Бесов".

- Николай... Всеволодович...- проговорила Дашенька, уже всё понимая, но боясь признаться себе в этом понимании.

Изображение перевернулось. Гражданин кантона Ури повис вниз головой.

Потянуло сыростью и теплом, Ольга вышла из ванной. Её недобрый взгляд скользнул по мне, бровь поползла кверху. Девушка пилила меня с ледяной сосредоточенностью маньяка, свежующего очередную любительницу автостопа; обычные женские обвинения ("сатир", "кобель", "тебе от меня нужно одно", "я для тебя кусок мяса" и т.п.) в её исполнении превращались в отточенные хирургические скальпели. Ошарашенный, я молчал, как истукан, а Ольга, ткнув пальцем в рамку с Паоло и Франческой, процедила:

- Когда я рухну в бездну, мужчина должен обнимать меня так же. В тебе я не уверена.

Следом в меня полетел томик делёзовских "Лекций о Лейбнице", потом ещё что-то... В общем, заканчивал одеваться я уже в прихожей. Ольга вытолкнула меня из квартиры, хлопнула дверь. Ещё через пару минут прозвучал её голос:

- Учти, если час тебя здесь не будет, между нами всё кончено. И только попробуй хоть раз позвонить или написать мне за это время.

Естественно, через час я был. Мы стояли в прихожей, Ольга, вся в слезах, шептала: "Прости, прости, прости", а я всё гладил её по волосам и плечам, сам не понимая, за что прощаю. Из кухни пахло шарлоткой.

Маятники в этом роде были её излюбленным приёмом. На одной из полок в доме Ольги пылился сборник древнерусских текстов, в том числе "Хождение Богородицы по мукам". Абзац, повествующий о том, что в большие религиозные праздники грешники в аду освобождаются от мучений, был отчёркнут ногтем.

***

Такого - вернее, подобного, изобретательность Ольги была поистине неистощима, повторений не случалось - было много. Вы спросите, почему я это терпел. Во-первых, на каждый рубец от хлыста рано или поздно изливался волшебный бальзам. Каждая рана, каждое унижение выкупались; весь изощрённый ум Ольги, вся её утончённая натура обращались на то, чтобы радовать меня, нести в мою жизнь добро и свет, точно демон на несколько часов-дней-недель вспоминал о своём горнем происхождении. Какой простой, какой близкой, заботливой, трепетной она становилась - до следующего раунда пыток, перемежаемых фейерверками цитат, парадоксов, интеллектуальных провокаций.

Во-вторых, всякий раз я вспоминал наш "установочный" разговор в кафе. "Это просто игра, испытание. Она наверняка обожглась, прошла через многое... Ольге нужны доказательства, её можно понять, вокруг красивой богатой девушки будут вертеться всякие мерзавцы, искатели наживы.... Рано или поздно всё закончится, и начнётся рай, ты же видишь, какой славной она может быть". Ни один тюремщик не может придумать таких цепей, которые куёт для себя раб, оправдывая своего хозяина.

***

Тёмная Ольга... Не брать трубку неделю, отвечать односложными сообщениями, отменять встречи в последний момент без объяснений.

"Твоя профессия - это просто бегство от ответственности, - бросила она мне однажды. - Конечно, легче просиживать штаны клерком, чем ехать в тундру на полгода на вахту, за настоящими деньгами. Или пойти в армию по контракту. Открыть своё дело, в конце концов. Мужииик..."

"Опять за своё? Историями из детства прикрываешься? Хочешь, чтобы я тебя пожалела, бедненького?"

"Твои вкусы - это сборник всех банальностей мира. Главное, как у всех. Ты как попугай: повторяешь то, что все вокруг считают правильным"

"Даже в любви ты ищешь лёгких путей. Готов быть собачкой при богатой стерве, лишь бы не тащить на себе ответственность за настоящую женщину, за семью, за детей. Строить что-то серьёзное тебе страшно, да?"

Затем в разговор включалась Ольга светлая.

"Прости, что пропала. Я жива. Прости, что не писала, этот чёртов лягушатник Делёз меня чуть не добил. Соскучилась ужасно. Как ты? Что у тебя там?" (следом пришло MMS с фото её заваленного книгами стола и недопитой чашкой остывшего чая).

"Знаешь, о чём я сегодня думала? Все эти герои, превозмогатели-достигаторы - они как вспышка магния, ярко, быстро, холодно... А ты, как уголёк, тлеешь себе ровно и даёшь постоянное тепло. Рядом с тобой можно отогреться и молчать. Мне с тобой спокойно, это дорогого стоит".

"Спасибо, что поделился этой историей. Мне очень важно, что ты доверил её именно мне, теперь я лучше тебя понимаю. Ты прошёл через это один, а теперь рядом буду я".

"А знаешь, что я в тебе люблю? Ты не стесняешься быть обычным. Для меня это глоток свежего воздуха после университетской тусовки, где кучка снобов корчит друг перед другом философов и эстетов. Твой вкус бесхитростен и честен, и мне безумно нравится делиться с тобой своим миром и видеть, что тебе что-то отзывается".

"Иногда я ловлю себя на мысли, что завидую твоей способности просто жить и радоваться мелочам. Я слишком много анализирую, всё усложняю. А ты напоминаешь мне, что счастье в несложном: тёплое молоко на ночь, смех над глупыми шутками, возможность молча сидеть рядом... Это и есть та самая настоящая сила - не бояться быть простым".

Маятник качается, качается, мах за махом, опять и опять.

***

Однажды в особо скучный рабочий день я для прикола писал Ольге о составлявших его банальностях. Отвечала мне Ольга светлая, казалось, эта нехитрая игра нравилась нам обоим. Но уже на следующий день меня пролился настоящий дождь звонков и сообщений с требованиями отчёта буквально о каждом шаге и мысли. "Почему ты выбрал в столовой именно этот суп? Попытка компенсировать недостаток тепла?" или "Почему промолчал? Ты боишься конфликтов так же, как ты боишься меня?"

Через пару дней я уже сам, добровольно докладывал Ольге обо всём, это стало моей внутренней потребностью. Через неделю она сказала мне:

- Васенька, милый, хватит. Это же отвлекает тебя от работы. Я уже стала главным делом твоей жизни?

В уголке её рта дрогнула едва заметная улыбка.

***

Финальным испытанием стала пытка ревностью. В наших разговорах всё чаще стал мелькать "один знакомый". "Он, конечно, невероятно умён, ты бы послушал, как он разбирает Гваттари", - как-то обронила она. Потом она начала цитировать его шутки, которые я не понимал.

Ольга стала отменять наши встречи: "Переносим, Вася, он в городе всего на два дня, нельзя же упустить возможность пообщаться с таким умом". Она возвращалась с этих загадочных встреч уставшей, но одухотворённой, и от неё пахло чужим дорогим табаком.

Мои расшатанные нервы и разогретая фантазия развернулись на полную. Я не спал ночами, ворочаясь в постели и прокручивая в голове одну и ту же киноленту: их разговоры, их смех, её восхищённый взгляд, чужую руку на её коленке... Я пил водку, что плохо переношу, и писал Ольге истеричные сообщения, которые, впрочем, не отправлял. Мир мой сузился до размера экрана молчавшего телефона.

Звонок раздался глубокой ночью. Её голос в трубке звучал устало и сипло:

- Вася... Ты спишь? Извини, что поздно. Только проводила её. Эта профессорша из Питера, тиран просто, выжала все соки, но какой ум... Лучшая по Делёзу в стране. Я вся издергалась, мне так не хватает твоего спокойствия. Можешь приехать? Просто побудь со мной.

Естественно, меньше чем через час я был у её ног.

***

Оглядываясь назад, я понимаю, что весной, когда всё закончилось, я был близок к сумасшествию. Тем воскресным днём Ольга позвонила мне:

- Вася, всё. Игра окончена, испытание пройдено. Тогда-то и там-то жду тебя с призом.

Я летел как на крыльях. Конечно же, тёмная Ольга - просто маска, часть игры, тренажёр для умения любить и прощать. Впереди меня ждёт прекрасное будущее в обществе Ольги светлой. Видите сами, до какой ручки я дошёл.

Ольга была пунктуальна, минута в минуту, и на ней был тот же самый молочный кашемир. Я буквально набросился на неё с поцелуями и объятиями, но девушка лишь холодно отстранила меня.

- Это лишнее. Эксперимент завершён, данные собраны. Благодарю Вас за участие.

- Оля, погоди... Что ещё за "Вы"?

Бровь поползла вверх. Ольга смотрела куда-то мимо меня.

- Искали идиллию любви или поэзию порока, а нашли всего лишь прозу аналитической психологии, да? Разочарованы? Типичная реакция.

Она говорила негромко, но очень чётко, чтобы я не упустил ни одного слова. Они вонзались в меня, как мечи: один, второй, третий...десятый.

- Я не муза. Я - диссертант. Ваши страдания - мой научный интерес, Ваши реакции оказались предсказуемы на 87 процентов. Идеальное тело без органов. Ещё раз благодарю за участие, Вы были очень полезны.

- Но что же было между нами?! - почти закричал я.

- Стимульный материал. Прощайте.

Развернувшись, Ольга прошагала к припаркованной неподалёку машине (налетевший ветер взметнул светлые полы пальто и распущенные длинные волосы) и навсегда исчезла из моей жизни.

В эту бездну я упал один, Паоло без Франчески, и так началось моё спасение.

Катя, Света, Максим, люблю вас. Это был не я.

Оставить комментарий © Copyright Сергеев Иван Дмитриевич Размещен: 16/09/2025, изменен: 16/09/2025. 25k. Статистика. Рассказ: Проза Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Дом пуст. Катя с детьми на море, и эта внезапная тишина в нашей квартире - не просто отсутствие звуков, а пространство для воспоминаний. Они накатывают, как волны, когда не надо никуда бежать и некого воспитывать или развлекать. Сегодня вспомнил одну странную историю. Случай из молодости, который почему-то всплывает в памяти именно в такие тихие вечера. В книгах и фильмах про старое доброе время подобные разговоры ведутся у камина за бокалом портвейна и сигарой в компании старых друзей, но времена сейчас другие, друзья мои поумирали, спились или разъехались, камина у меня нет, а хороший портвейн и сигары сейчас хрен достанешь.

Сергеев Иван Дмитриевич Северин

Сергеев Иван Дмитриевич
Северин