Сергеев Иван Дмитриевич
20. Орокласт

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мнемора не ведает, что творит, её эгоизм безграничен, как эгоизм неразумного ребёнка. Предупреждаю: не вступай в её игру. Дай нам исправить эту трещину - и твой мир будет цел. Ослушаешься - станешь первой искрой в пожаре, который она разожгла.

20. Орокласт

   Холод пересилил страх: не сводя глаз с мужской фигуры в ниспадавшем широкими тёмно-фиолетовыми складками плаще с капюшоном, Вероника ощупью стянула со страдиона лому и накинула её на плечи. Воздух в ойкосе стал густым и ледяным, каждый вдох буквально обжигал лёгкие.
   - Кто...ты? - наконец, смогла выдохнуть пайдиска.
   - Моё имя Орокласт, - ответил неизвестный.
   Голос его можно было бы назвать приятным, если бы в нём не звенела абсолютная, безжизненная пустота.
   - Тебя прислала кириа Софья?
   - Мне известно это имя, но нет. Среди смертных нет никого, кто был бы способен приказывать мне.
   Незнакомец слегка сдвинул капюшон, и Вероника увидела на месте лица уже знакомое расплывающееся мозаичное не желающее оставаться в памяти пятно. Ещё один безликий. Что им всем от неё нужно?! Этот вопрос, пожалуй, даже важнее, чем второй: "Кто они?"
   - А с тобой мы уже виделись, - продолжал Орокласт. - Это я нейтрализовал удар Охотника.
   Опять это слово!
   - Да что вам всем от меня нужно?! - закричала она, и в голосе её звенели и страх, и ярость бессилия. - Почему вы преследуете меня?! Мало мне Софьи?!

***

   Пыль веков оседала на скрижалях Конгломерата. Наш луна-парк был отлаженным механизмом: войны давали обильную жатву "вихрей" и "кинжалов", эпохи процветания -нежную "амброзию" и "сияние". Мы управляли временем, как дирижёры оркестром, вызывая то взлёты, то падения цивилизаций ради нескончаемого пира эмоций.
   Именно в этот момент Мнемора, наша хранительница воспоминаний, та, что впервые назвала этот мир "луна-парком", совершила непростительное. Она всегда была немного сентиментальна. Пока мы пили из кубков страстей и амбиций, она подбирала осколки тихих, забытых чувств: закат старой любви, росу прощения, выстраданного за десятилетия. Она не просто потребляла их - она коллекционировала, хранила, переживала снова и снова. И в одном таком воспоминании, кристально чистом и пронзительном, она нашла его. Человека, молодого парнишку по имени Михаил. Его смех, его любовь, его боль, его несовершенство, его отчаяние сложились для неё в идеальную, законченную поэму.
   И она решила его вернуть. Не переплести ткань мироздания, отводя удар косы мрачного жнеца, но стереть сам факт его смерти. Это не извлечение песчинки из часов, а удар молотком по стеклянному сосуду. Нарушение самого фундаментального закона, который мы установили, дабы этот хрупкий мир не рассыпался в прах. Это попытка выкорчевать само понятие леса и посадить на его месте один-единственный, любимый лишь ею цветок.
   - Смерть - главный анкер, удерживающий реальность в равновесии, - размышлял я. - Это точка, после которой эмоция обретает завершённость, становится эхом, закатом, фениксом! Если она сотрёт смерть... что будет с болью утраты? Со светлой печалью? С выстраданным счастьем? Они обесценятся! Они станут призраками!
   Она уничтожит вкус. Если исчезнет конечность, исчезнет и ценность момента. Их чувства станут плоскими, пресными, вечными и... совершенными - как у нас там. Мнемора хочет превратить этот дикий, пьянящий сад в ухоженный, безвкусный газон. Она убьёт сам мир, пытаясь спасти одного его обитателя.

***

   - Эта скрипка - тоже её работа, - закончил назвавший себя Орокластом.
   Вероника опустилась на страдион. В горле встал ком, а мысли путались, не находя опоры. Столько планов на этот день, но уже утром она чувствует себя совершенно разбитой!
   - Да пусть весь ваш мир рухнет! - голос её сорвался. - Если эта Мнемора вернёт Мишу, как вернула мне скрипку, если я смогу его обнять, мне плевать на ваши законы!
   - Он уже не тот, кого ты помнишь, - ледяной тон Орокласта не изменился. - Я изъял его память. Без неё это лишь оболочка.
   - Но зачем?! - выкрикнула Вероника.
   Орокласт сделал шаг вперёд. Воздух сгустился, затрудняя дыхание.
   - Его беспамятство - та цена, что удерживает твой мир от распада. Мнемора играет с огнём, который сожжёт не нас, а тебя. Всех вас.
   Он приблизился ещё на шаг. Вероника отшатнулась, тени в комнате застыли, будто вмёрзли в стены
   - Мнемора не ведает, что творит, её эгоизм безграничен, как эгоизм неразумного ребёнка. Предупреждаю: не вступай в её игру. Дай нам исправить эту трещину - и твой мир будет цел. Ослушаешься - станешь первой искрой в пожаре, который она разожгла.
   Вероника беззвучно закачалась на месте, схватившись за голову руками, будто пытаясь удержать её от взрыва. Внезапно всё закончилось. Орокласт исчез, оставив после себя лишь лёгкую дрожь в пальцах и тишину, которую разрезали настойчивые звонки в дверь.
   - Иду, иду, - крикнула Вероника.
   Она открыла дверь. Улыбка отца казалось немного виноватой.
   "На ловца и зверь бежит".
   - Здравствуй, доча. Решил просто проведать, мимо проезжал. Ты такая бледная...
   - Привет, папа. Заходи. Бессонница, сам понимаешь... Да, люблю.
   - И я тебя.
   - Кстати, объясни уже мне, кто такой Охотник.

***

   Вероника продолжала любить отца, напряжённо, через силу, как учатся жить без отмороженного пальца: помня о потере, но больше не чувствуя боли. Она продолжала целовать отца в щёку при встречах. Механически, вот как сейчас.
   Когда Миша сделал это, мать примчалась без звонка, без предупреждения. Она не говорила: "Я тебя понимаю", не сыпала пустыми утешениями. Она просто была рядом: варила суп, который Вероника не ела, гладила её волосы, пока та рыдала в подушку, и молчала, когда дочь кричала, что мир - это чёрная дыра, затягивающая всё хорошее.
   А потом отец вернулся из парангелии с другого конца Третьего Рима. Он вошёл в ойкос, остановился у порога (как будто боялся запачкаться в её скорби), и первое, что он сказал, было:
   - Ну, хотя бы так.
   Мать резко обернулась, глаза её напоминали два лезвия. Вероника не двинулась с места, но почувствовала, как прежний образ отца - сильного, справедливого - рассыпался в прах, и на его месте осталась лишь пустота
   - Пап...- голос её звучал как скрип ржавой двери.
   - Что? - он развёл руками, будто говорил прописные истины. - Ты думаешь, я должен притворяться? Этот нарцисс, этот прожектёр, молокосос, который упёрся в свои бредовые идеи и довёл себя до...
   - Замолчи.
   Мать встала между ними, но было поздно. Вероника уже видела вспышку удовлетворения в его глазах, ощутила лёгкость, с которой он произнес эти слова. Отец радовался.
   Потом начались мытарства в претории. Отец дрался за дочь с яростью раненого зверя: объезжал синегоросов, поднимал старые связи, раздавал дорогие дороны, обивал пороги магистратов, дал два интервью местному информационному порталу. Он отвозил Веронику на каждый допрос, ждал её в карруке, а потом вёз измученную, опухшую от слёз дочь домой.
   Вероника понимала, что обязана любить. Она всё ещё улыбалась отцу за семейным ужином, всё ещё звонила по воскресеньям, всё ещё называла его "папой". Но кусок её любви просто умер, тихо и беззвучно.
   Однажды отец попытался заговорить об этом:
   - Ника, ты же понимаешь, я просто...
   - Всё в порядке, - перебила она.
   Вероника не солгала. Всё и вправду было в порядке. Мёртвое не болит.

***

   - Откуда..?
   - Неважно, пап. Важно, что за сутки я уже в который раз слышу это слово. "Охотник, Охотник..." Его произносят так, будто я обязана знать, о чём речь, и кивают на тебя.
   - Кто кивает?
   - Неважно, я же сказала. Или отвечай, или ступай, у меня всё нормально, ничего не надо, в воскресенье приду на обед.
   Отец помялся, потом лицо его изменилось, как будто он решился на что-то.
   - Присядем, Ника. Разговор долгий... и не самый приятный.
   Он провёл ладонью по лицу, и рука его дрожала.
   - Я... я затолкал эти воспоминания в самый тёмный угол сознания, почти убедил себя, что это пьяный бред. Но они годами точили меня изнутри, как ржавчина. Синее платье, ооо...

***

   - Надеюсь, доченька, теперь ты будешь лучше понимать своего старика. Всякий раз, глядя на твоё прекрасное личико, слушая, как ты играешь, видя, как ты, весёлая и беззаботная, спешишь по своим делам, я понимал, что там, во дворе я видел тебя - убитую, растерзанную извергом, нелюдью... И снова уговаривал себя: сон, бред, пьяный морок. Безликий сказал, что ты будешь жить, но можно ли им верить? Я даже не знаю, кто он.
   Отец коснулся её руки. Вероника обхватила крепкие мужские пальцы.
   - Папа, я за эти сутки видела двух безликих. Одного прямо здесь, в этом ойкосе, думаю, именно с ним ты и разговаривал.
   - Что?!
   Отец рванулся с места, дико озираясь.
   - А ещё меня возили к великому эйдософиарху. Кириа Софья в нашем полисе. И она тоже рекомендовала мне серьёзно поговорить с тобой.
   - Чёртова фанатичка. Что ей нужно от тебя?!
   - А ещё Михаил жив. Ты помнишь его, папа? Самоубийства не было. Понимай, как хочешь, я не могу пока объяснить.
   Отец замер, будто его хватил паралич. Потом медленно кивнул.
   - Я видела Мишу вчера, как вижу тебя сейчас. Эйдософилаки схватили его якобы за связь с "Кататехне". А в претории нет ничего ни по мне, ни по нему, ни одной хартии, ничегошеньки. Так сказала кириа Софья. Папа, я схожу с ума! Я ничего не понимаю, ничего!
   Отец промолчал, но окончательно изменился в лице. Помолчав пару секунд, Вероника добавила:
   - Ты точно помнишь смерть Миши?
   - Да. И прости, что я тогда так... Язык мой - враг мой.
   - Забудь. Значит, мы с тобой оба мнемомахи.
   - Она и про это тебе рассказала, - мрачно буркнул отец. - Одинцова безумна, она спятила от власти и одиночества. Не лезь в её игры, умоляю, Никуша, это опасно!
   - Нет, папа, я не буду, как ты, сидеть и трястись в неведении. Мне нужны ответы.
   Вероника опустила голову на колени отца, тот взъерошил волосы дочки. Её любовь сбросила кандалы долга. Палец снова был на месте - живой.
  
Глоссарий Третьего Рима:
  
   Дороны - подношения, подарки.
   Каррука - автомобиль.
   Кириа - госпожа
   Лома - одеяло.
   Магистраты - должностные лица, чиновники.
   Ойкос - квартира.
   Парангелия - служебная командировка.
   Преторий - административное здание, управление.
   Синегорос - адвокат.
   Страдион - диван.
  

Сентябрь 2025 г.

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"