Коридор Муки

     Темные закоулки, бездонные пропасти, убегающие вдаль.

     Чья-то скукоженная, совершенно незнакомая, словно обернутая в чужую кожу рука медленно поднесла задыхающийся огонек к почти плоским, бескровным губам. Таким несуразно спокойным, выражающим непоколебимую уверенность в этой дрожащей полутьме. Всё тщетно. Темнота не могла долго скрывать обман. Тёмно-бордовая точка на миг вспыхнула, озаряя оранжевым светом морщины и остро осунувшиеся черты немолодого лица с отчаянными, провалившимися внутрь темнотой расширенных зрачков глазами.

     Седая голова дрогнула и тихо обернулась назад, но совсем ненамного, всего лишь в пол оборота, как бы чего-то опасаясь. Краюшек глаза мельком скользнул по щербатой доске. Неприметная дверь нависала тёмной тягостной массой. Голова медленно вернулась в прежнее положение. Рука потянулась к губам. Задумчиво вспыхнул оранжевый огонёк.

     Они не ведают, что творят.

     Нет, напротив. Они прекрасно знают, что делают. Чего они не ведают, так это почему нельзя этого творить.

     У них есть сила, в них беснуется кураж. И по этому праву они вершат свои грязные дела.

     Но ты ведь не знаешь, что вырвется наружу оттуда. Вся эта грязь и накипь схлынут. За ними обязательно придут те, кто будут лучше и чище. В праве ли ты обрекать на это испытание будущие поколения?

     Х-х-хрясь.

     Неверная рука с сигаретой дрогнула.

     Это сломанная кость порвала мышцы и кожу и вылезла наружу в красно-белом месиве, словно вбитый насквозь гвоздь. И, прежде чем свалиться в беспамятстве на бетонный крошащийся пол к лоснящимся сапогам, из открытого рта вместе с тягучей слюной вырвался не то вопль, не то хрип.

     Х-х-хрясь– это Хильда, словно подкошенная, падает наземь пробитым виском. И жирная лужица крови с аккуратными ровными краями плавно расползается и стекает в дырчатый водосток.

     Х-хрясь.

     Где сейчас Рун, что с ним стало?

     Х-х-хрясь...

     К чертям такое будущее. К чертям такие слепые надежды и чаяние, за которые приходится платить непомерную цену здесь и сейчас.

     За массивными входными дверьми гулко стыл в холодном осеннем воздухе витой лестничный колодец. Отсыревал коричневый кафель и бледные синюшные стены. Молчали гробовые доски дверей. Оставалась ли за ними хоть какая-нибудь жизнь? Седой человек не был уверен в этом. Открой любую из них, и наткнешься на глухую кирпичную кладку.

     Рука решительно смяла недокуренную сигарету. Фигура в белом халате медленно, но без колебаний выпрямилась. И уже смело и открыто обернулась к неприметной двери под карнизом с душными занавесками по краям, ведущей то ли в тёмную комнату, то ли гардероб, то ли кладовую.

     Тебе придётся самому пройти сквозь всё это. Ты знаешь об этом? Ты готов? Ты готов встретить то, что поджидает тебя там, чем бы оно ни было?

     За спиной в молодом лунном свете возвышался призрачный силуэт ветхого зубоврачебного кресла. Молочные тени от колыхающихся за окном деревьев метались по стенам. Свет фонарей пробивал навылет хлипкий тюль зановесок.

     Здоровая рука в твёрдой решимости потянулась к латунный ручке, крепкие пальцы сжались на ней и начали неспешно поворачивать.

     В тишине, словно взрыв, раздалось надрывное дребезжание телефонного аппарата.

     Седой доктор вздрогнул и выпустил дверную ручку.

     Они знали. Так быстро. Им это практически ничего не стоило.

     Медленно, словно преодолевая ураганный ветер, он отвернулся от двери и приблизился к письменному столу у штопанного кресла. На крашенной железной стойке под несвежей салфеткой ржавели затейливые инструменты дантиста. В белой эмалированной плевательнице догнивали полуистлевшие комки грязно-коричневой ваты и марли. Одубевшая обивка самого кресла была потрёпанной, местами вздыбившейся, вся в трещинах и проплешинах.

     Человек приподнял край пожелтевшей от времени нечистой накидки и что-то включил в недрах каталки.

     Комнату наполнили звуки присутствия. Чей-то шепоток, металлический звон врачебного инструмента. Кто-то поднял невидимую плевательницу со стекла, поднёс ко рту невидимого пациента.

     "Сплёвывайте, сплёвывайте."

     Послышался смачный плевок, и тугой комок чего-то глухо упал на металлическое дно.

     Рука доктора опустилась на холодную эбонитовую трубку и тихо сняла её с рычага.

     – Доктор Зеельма? Доктор Зеельма???

     – Да,– его голос звучал глубоко и ровно.

     "Держите рот открытым, пожалуйста. Вот так."

     – Меня зовут Хильда Минс. Вас мне порекомендовала одна моя добрая знакомая, мадам Хииста.

     Хильда. От первого имени он вздрогнул. Но быстро справился с собой. Не это было сейчас главным.

     Мадам Хииста, мадам Хииста. Разве мог он упомнить всех, кто хоть когда-либо звонил ему? А может быть и не звонил вовсе. Слава таинственного дантиста-кудесника и его зубоврачебного кабинета сыграли с ним злую шутку.

     – Да.

     – К сожалению ввиду вашей крайней занятости сама она не смогла попасть к вам на приём, о чём сильно сожалеет по сию пору.

     "Сплюньте ещё раз."

     Послышался явный плевок, и эмалированная посудина с едва различимым звоном вернулась на своё невидимое место на стеклянной поверхности несуществующей стойки.

     "Теперь прополощите."

     Комнату наполнили гортанные звуки.

     – Мне тоже очень жаль.

     – Помятуя о вашей занятости, мне всё же хотелось бы поинтересоваться, не окажется ли у вас свободного окна, чтобы принять меня? Видите ли, у меня очень-очень сложный-пресложный случай. Можно сказать, это вопрос жизни и смерти.

     – К сожалению,– ровным голосом отчеканил доктор.– Моё время расписано по минутам на несколько недель вперёд...

     – Но я бы могла и подождать.

     – Может быть, даже месяцев.

     – Мне не важно! Я готова ждать столько, сколько понадобится. Лишь бы работа была качественной.

     – К сожалению, я должен вам отказать. Загруженность кабинета не позволяет мне планировать так далеко. Будьте любезны, звоните ближе к концу месяца, и мы посмотрим, что можно будет сделать.

     – Очень, очень жаль. Я прямо не знаю, что тут можно поделать. Вы разбиваете мне сердце и отнимаете надежду.

     – Мне тоже жаль, мадмуазель. Всего наилучшего.

     Седой человек положил трубку на аппарат и обернулся к окну.

     За ним осень несчадно хлестала по холодным подслеповатым стёклам, лупила мелкой крупой дождя по каменной кладке стен.

     Кто-то невидимый встал и прошёлся по кабинету к раковине. Зашуршала юбка, побежала включённая вода.

     Доктор наклонился, просунул руку под свисавшую с края каталки ткань и чем-то щёлкнул в её недрах еще раз. Живые звуки оборвались, погрузив комнату в мёртвый шёпот осенней улицы и скрип невидимых половиц и неясный шорох шагов за стенами.

      

     ***

      

     – Спасибо, Хильда. Вы свободны.

     Тонкие женские пальчики опустили массивный эбонит на рычаг. Гибкая стройная фигурка вытянулась по стойке смирно, щелкнули сведёнными вместе каблучки. Светловолосая голова под чёрной пилоткой едва заметно склонилась в почтении. После под шуршание форменной юбки женщина удалилась через входную дверь.

     – Но каково! Как вам это нравится?!– Некогда сидевший как влитой серый мундир теперь едва сходился на округлом животе. Полицейская фуражка лежала рядом на столе подле телефонного аппарата. Толстые, словно сосиски, пальцы бесцельно перебирали протоколы, доносы и рапорты, разбросанные то тут, то там. Оставленная на блюдце потухшая трубка источала неприятный смрад дешевого кислого табака.

     Хельц поёрзал на краю стола и ничего не ответил. Иного он и не ожидал.

     В дверях, ведущих в комнату для особых допросов, появился главный специалист по развязыванию языков Гут. Он тщательно оттирал руки от ладоней до самых локтей замызганным полотенцем. Но закасанные рукава остались нетронутыми, белоснежно-белыми. Умел же человек быть аккуратным. Сегодня у него была выездная сессия. Полицейский участок не очень подходил для такой деликатной работы, но он, как всегда, справился на отлично. Хельц поморщился.

     – Ну, что? С этим работа на сегодня закончена?– Скрипучим бесцветным голосом поинтересовался Гут. Его лицо, кусок пористой резины, не выражало никаких эмоций, взгляд был всего лишь двумя дырками, проткнутыми в голове чучела.

     Сквозь приоткрытую дверь виднелся краюшек ярко освещенной комнаты с установленным посередине стулом, и чьи-то безвольные ноги и руки, примотанные к ножкам и ручкам широкими кожаными ремнями. Под стулом расплылась огромная лужа свежей мочи с тонкими струйками крови и чего-то еще, не очень приятного.

     Хельц достал из кармана брюк пачку папирос и закурил, мельком глянув на испуганную физиономию начальника отделения. Долгие шесть месяцев всё происходило под самым его носом, на вверенном ему участке. Потный боров то и дело доставал огромный до нелепости платок и утирал вспотевший лоб и шею. Он тщательно избегал того, чтобы даже взглянуть на импровизированную комнату для развязывания языков. Хельц ещё не решил, что с ним делать.

     – Вы послали своих людей по адресу?

     – Так точно! Всё было исполнено тотчас согласно вашего приказа!

     – Вы дали чёткие инструкции?

     – Самые что ни наесть! Самые четкие!

     – Я не хочу, чтобы они напортачили до прибытия нашей бригады. Никакой самодеятельности. Никакого героизма и рвения. Только слежка.

     Начальник тяжело сглотнул и понимающе закивал головой, словно лошадь.

     Хельц раздавил недокуренную папиросу, поднялся с края стола и резко направился к выходу.

     – Гут, ожидайте транспорт из управления. Заберёте подозреваемого.

     Или то, что от него осталось, уже про себя подумал Хельц. Напоследок он многозначительно зыркнул на толстого борова, и почти физически ощутил, как у того внутри сжался его жалкий ливер. Гут с любопытством и готовностью вытянулся во весь рост, переставая тереть полотенцем жилистые руки. Но, ничего не сказав, Хельц сорвал плащ с вешалки и скрылся в дверях. Разочарованный Гут снова принял вальяжную позу, оперевшись о косяк дверного прохода, перекинул полотенце через руку и углубился в изучение своих ногтей.

      

     ***

      

     Когда Зель разразился несдержанным роготом, выставив вперёд частокол молодецких зубов, Гиль лишь снисходительно ухмыльнулся и пустил сквозь ноздри сигаретный дым. Толь ещё не успел убрать свои жирные волосатые лапищи крестьянина, изображая у себя на груди пышные формы, и его слюнявый похотливый рот еще смаковал только что отмоченную сальную остроту, а Зель переменившимся лицом уже вовсю орал на новенького городского хлюпика, заставляя того вскочить и вытянуться вверх по струнке чуть ли не до самого потолка. Впрочем, Зель тут же подобрел и позволил принять стойку "вольно", согнув одно колено. Но никак не сесть.

     Сегодня все тут пребывали в благодушном расположении духа. Глядя на крестьянское отродье, Гиль наслаждался тем моментом, когда добыча сама бежит тебе в руки, и даже делать ничего особенно не надо. Лишь окончательно захлопнуть ловушку. Скольких седых волос стоила ему эта напасть. Скольких лучших агентов он потерял на пути к маленькому и неминуемому триумфу. И вот пару минут назад отзвонился Хельц и своим отвратным до тошноты брезгливым голосом доложил точный и окончательный адрес. Гиль готов был провалиться от стыда и досады, когда услышал его. Сколько раз они ходили вокруг да около, и не видели самого очевидного у себя под носом. За это время сгинули несчастный бухгалтер и валяльщик оборонной фабрики, отделались сломанными конечностями десятки ни в чём неповинных обывателей. Зараза.

     Пивная завывала, словно печная труба в метель. В дальнем углу гуляли офицеры армейской разведки. Один с неприязнью поглядывал на коричневые костюмы и чёрные плащи, но молча отворачивался. И Зель решил не обращать на это внимание, чтобы не портить сегодняшнюю операцию.

     В какой-то момент в двери вломилась весёлая компания подвыпивших фронтовиков, тащившая под мышки, словно драгоценную добычу, девиц в дешевых пальто на кошачьем меху. Они вернулись с фронта на побывку чтобы реализовать своё почётное право овладеть девственницами во славу отечества и во имя продолжения рода великой нации, правом, дарованным им высочайшим указом самого Рейхсмастера. А после сгинуть в грязи батальных полей, быть перемолотыми с гумусом стальными гусеницами. Сегодня вечер был их, и только их.

     Однако хозяин за стойкой одним лишь выразительным взглядом остановил их у порога. Вмиг протрезвев, рядовые и ефрейторы обежали глазами зал, оценили контингент и ретировались за слабо звякнувшими входными дверьми в промозглую темноту осеннего вечера в поисках более подходящего места для развратного веселья. Не удивительно. Всякий почувствовал бы себя неуютно под пристальными взглядами людей с черно-золотистыми погонами. Даже если из четверых только городской хлюпик был одет в гуталиновую форму рядового тайной полиции. Он всё еще стоял подле стола на полусогнутой в колене ноге с отставленной в угол винтовкой.

     Взвизгнули тормоза у парадного, и в сверкающую стеклом дверь ввалился Хельц, отряхивая с чёрного, сияющего бликами плаща холодный бисер дождя. Ещё больше офицеров обернулось и состроило неприязненные лица. Разгоряченные крепкими напитками, кажется, они стали не на шутку забываться.

     Хельц пробрался через ряды массивных стульев с простыми обывателями и предстал перед четырьмя своими сотоварищами. Его пиво и сосиски с капустой так и остались нетронутыми. Хельц снял плащ, поднял тяжёлую пивную кружку и сделал два сдержанных глотка. На еду он покосился брезгливо и равнодушно. Гиль встретил своего подчинённого долгим оценивающим взглядом. Он не любил осторожных, сомневающихся во всём людей. У тебя не может быть своего мнения, когда Родина находится в опасности, пожираемая изнутри и снаружи кровожадными врагами и продажными подлецами. То ли дело Зель. Недалёкий, но прямолинейный и четкий. Хитрый, когда надо. Но не во вред.

     – Всё, он раскололся,– сообщил Хельц, переведя дыхания и вытерев губы накрахмаленной салфеткой. Он поправил рукава тёмно-коричневого костюма и вопросительно поглядел на остальных.– Едем.

     Зель и Толь в возбуждении засуетились, подбирая полы пиджаков и проверяя оружие. Их чёрные плащи и фетровые шляпы висели на вешалках за спинками стульев на обитой благородным деревом стене. Такую одежду носили все агенты, за исключением рядовых

     – Не сейчас,– властным голосом остановил их Гиль. Хельц удивленно поднял брови, но тут же опомнился и потушил свой взгляд, и ничего нельзя было определить из того, о чём он в действительности подумал в этот миг.

     Нельзя было спешить. Нельзя было показать, насколько важной оказалась информация, добытая Хельцем. Хельцем, а не им, Гилем. Именно Хельц ответил на тот благословенный и одновременно злополучный телефонный звонок из богом забытого полицейского участка, и именно он понял всю важность переданной информации. Наивный простак, простофиля, выронивший в трясущемся трамвае обыкновенную бумажку из обыкновенной папки, в которых ежедневно тысячи серых мышек, обслуживающих великую и грозную государственную машину, перевозят свои документы и чертежи. Разве мог он предположить, что она привлечет внимание простого полицейского, уже ехавшего со службы домой, к тёплой, уютной жене и горячему жидкому супу? Мог ли сам полицейский догадываться, насколько важным окажется этот случай, вызвавший у него неясное подозрение и тревогу. Одно лишь название улицы. Улица Вдохновения. Всё крутилось только вокруг неё в последнее время. Сотни домов, десятки сотен квартир. И странные ряды кодовых слов. Словно специально расставленные в ровные столбики. Встретить, проводить, направляется в.

     Гиль неторопливо закончил докуривать свою дорогую сигарету, захлопнул щегольской позолоченный портсигар и спрятал его во внутренний карман. Тиль, работая губами словно лошадь, успел дохлебать своё пиво и вылизать подчистую тарелку с едой. Городской хлюпик уже давно был наготове, закинув за плечо короткую винтовку.

     Гиль с удовлетворением оглядел свою команду, поднялся с места, накинул кожаный плащ, надвинул на самые глаза шляпу и только тогда произнёс:

     – Вперёд!

      

     ***

      

     С лёгким скрипом, скорее напоминавшим комариный писк, старая рассохшаяся дверь поддалась и открылась наружу. В суматошных тенях, пляшущих по стенам, седой мужчина с любопытством заглянул внутрь, держа левую изуродованную руку в кармане халата. Обыкновенный чулан, заканчивающийся глухой стеной и темнотой. Но мужчина знал, что это было не так, что за той темнотой на самом деле скрывался ещё один долгий-предолгий коридор с массой запертых дверей по обеим сторонам. И даже кое-где на потолке. И в полу. Но ни одну из них он так и не решился открыть за всё это время. Кроме той единственной, последней, выводящей наружу за десятки и десятки километров отсюда на неприметную ферму у кромки глухого леса. Именно туда он отводил людей из подполья, на хвосте у которых висели золотопогонники. Бесчисленное количество хороших, смелых парней и девушек, которые вдруг бесследно исчезали под самым носом у филеров среди хитросплетений улочек старого квартала.

     Седой человек вернулся к окну и выглянул наружу. Чуть поодаль, там, где кончался светлый круг от фонарного столба, притаился на углу черный урчащий автомобиль с едва различимыми силуэтами внутри. Мужчина наблюдал его там уже час или два. С тех пор, как в дверь раздался тревоженый звонок, и срывающийся на дрожащий фальцет голос прошептал:

     – Они знают! Уходите!

     И следом– лишь торопливо удаляющиеся вниз по лестнице шаги.

     Но мог ли он уйти просто так? Конечно, завалить проход ничего не стоило. Но что ждало его на том конце? Всё тот же мир серой формы и черных, лоснящихся плащей. В котором не было Хильды. И Йоззи. И Штаффа.

     Седовласый мужчина поднял с подоконника запылившийся диплом в рамке. Штафф Зеельма, Дантист Наивысшей Категории Медицинской Академии Его Императорского Величества, с отличием и благодарностями. Когда же это произошло с братом? Ведь всё случилось ещё до большой войны, вдруг понял он. Тогда, в полном неведении, он просиживал дни и ночи напролёт в закрытой лаборатории за сотни километров отсюда, опьянённый своим неожиданным открытием, не желая ничего замечать вокруг. Только наука. И благо. Для всего человечества. Не замечая того, как его и весь оболваненный народ отгораживают от того самого человечества. Возводят вокруг стены, рвы и опутывают колючей проволокой, чтобы ни один лучик мысли не вырвался из этой чёрной дыры наружу и не прорвался внутрь извне. А потом они забрали Хильду. Его Хильду. Чтобы он знал своё место и не высовывался.

     Мужчина тряхнул головой и швырнул на пол диплом. Треснувшее стекло разлетелось по взбугрившемуся паркету.

     Тяжело переставляя больные ноги, мужчина вернулся к потайной двери. Плотно прикрыл её. Поколдовал над замком. Легонько надавил. И вдруг с хрустом она провалилась внутрь, открывая вход в какую-то совершенно иную, не похожую на банальный чулан комнату, со слепящей чернотой, начинавшейся в дальнем её конце. Мужчина невольно поднял руку к глазам, заслоняясь от яркого свечения.

     Оглянувшись в последний раз на грузно обвисшие занавески, на порванный там и сям тюль на окнах, на пыльный шкаф с книгами, на массивное зубоврачебное кресло, на разбросанные в беспорядке по дивану и креслам никчемные вещи, на портреты ушедших на стене, мужчина решительно ступил за дверь, как восходят на эшафот, и липкая темнота приняла его в себя.

      

     ***

      

     Болтавшаяся за спиной винтовка лупила его по ногам со всей силы. Городской хлюпик бежал что есть мочи, стараясь не потерять на ходу пилотку.

     Запыхавшись, он остановился у приспущенного окна с водительской стороны.

     – Он никуда не выходил. Свет не зажигал. Но он дома. Они видели его сквозь занавески.

     Черная машина, затаившаяся чуть поодаль у угла следующего дома, была еле видна. Пробежавшись до нее по тротуару вдоль влажной стены, хлюпик разузнал все подробности последнего часа-двух. Зель обернулся к пассажирам на заднем сидении. Гиль ничем не выразил своих эмоций на лице. Но внутри он ликовал. Хельц безразлично забился в угол, подняв высокий воротник плаща. Казалось, он потерял всякий интерес к происходящему. Толстожопый Толь вовсю таращился на окна богатого квартала. За всё это время он так и не привык к роскоши столицы.

     В конусах уличного освещения моросящий дождь осыпался искрами на влажный, сияющий бликами, почти жирный камень мостовой.

     – Будем действовать,– объявил Гиль.– Эти двое пусть прикроют нас. Здесь есть чёрный ход?

     – Кажется, да,– неожиданно подал голос Хельц.

     – Да,– Гиль с иронией поглядел на него.– А я уже было подумал, что ты покинул нас.

     Хельц только беззвучно цикнул.

     – Вот что,– обратился Гиль к хлюпику.– Пусть один из тех серых мешков закроет его. А мы пойдем через парадное. Сегодня мы захлопнем эту зловонную дыру и переловим всех крыс, которые в ней окажутся. Ну, двинулись!

     Тяжелые двери автомобиля распахнулись, и офицеры тайной полиции высыпали на скользкий камень мостовой. Нестройным косяком они добежали до парадного входа и вошли в холодный подъезд. В связи с войной на отоплении экономили уже давным давно.

     Гиль выхватил гладкий пистолет и, глядя вверх, стал подниматься по лестнице. С винтовкой наперевес, шествие замыкал хлюпик, зачем-то постоянно оглядываясь назад.

     Шаркающие шаги не вызвали любопытства в подъезде. Наш народ стал не любопытен, когда дело касалось государственной безопасности, удовлетворенно отметил Гиль про себя. Вот и эта квартира. Латунная вывеска, как и полагается. Доктор. Ну конечно, знаем мы, какой вы доктор.

     – И всё же,– подал вдруг голос Хельц.– Куда они все отсюда после девались?

     – Прятались,– раздраженно ответил Гиль.– А после их тайно вывозил транспорт. Мы перерыли весь район. Тут нет тайных лазов и ходов. Канализация надёжно заварена решетками.

     Гиль и Толь встали сбоку от двери, Золь, как самый физически одарённый, стал напротив нее и занёс ногу для удара. Хлюпик взволнованно взял винтовку наизготовку. И только Хельц в полном спокойствии и даже отстранённости остался стоять сбоку чуть поодаль, не вытаскивая рук из карманов.

     С лязгом отлетела латунная накладка, посыпалась на пол щепка, вдвоём с Толем Гиль ворвался в пустующую квартиру, следом за ними влетел Золь, после, едва не упав на пороге,– хлюпик. Последним спокойно вошёл Хельц.

     Тишина. В темной гостиной под потолком темнел абажур, кривым силуэтом посередине возвышалось дряхлое зубоврачебное кресло.

     – Пусто,– доложил Золь, возвращаясь из спальни и поигрывая пистолетом.

     Толь уже прихватил с серванта какую-то дорогую безделушку и с любопытством вертел её в руках. Хельц, проследовав мимо него, молча вырвал вещь из загребущих рук и положил на место. Толстое лицо исказила немая гримаса злобы и затаённой ненависти.

     Щёлкнув крутящимся выключателем, Гиль оглядел гостиную.

     – Вы только поглядите!

     Он обошел полуразвалившееся кресло, брезгливо поднял стволом краюшек серой накидки, прикрывавшей ржавый, давно не использовавшийся врачебный инструмент.

     Хельц изучал корешки книг в огромном шкафу.

     Гиль присел на корточки перед каталкой, пошарил рукой под накидкой и включил магнитный проигрыватель. Комната наполнилась звуками врачебного кабинета.

     – Вот же ж где гнида!– взревел Толь, украдкой примеряясь к шкатулке на комоде.

     "Сплёвывайте!"

     – Похоже, что здесь давно уже никого нет.– Заключил в нерешительности Гиль. В тайне он был даже рад провалу. Ведь этот адрес добыл Хельц, а не он. Гиль подошел к окну, отодвинул несвежую тюлевую занавеску и подал сигнал.

     "Доктор, попрошу вас."

     Буквально через пару минут в гостиную с шумом вломились полицейские шпики. Почему-то запахло навозом и холодным ржавым железом.

     – Вы точно никого не упустили?– строго, но без особой надежды поинтересовался Гиль.

     – Так точно. То есть никак нет.– Едва ли не хором выпалили два кряжистых мужичка в почти одинаковых безликих кепках и твидовых пальто.

     – Гадом буду,– побожился второй, чуть пониже, с выбитым клыком.

     Они с любопытством и тревогой оглядывали незнакомое помещение.

     – Свободны!– Холодным тоном распорядился Гиль.– Ждите на лестнице и следите!

     Заложив руки за спину, он недовольно выпятил губы и вновь оглядел комнату, стоя прямо посередине. Голые стены с кое-где отставшими обоями, остатки былой роскоши в виде рассохшейся дорогой мебели.

     Хельц раскрыл стеклянные створки массивного шкафа и стал вынимать оттуда книжки по одной, вытряхивать их и бросать под ноги. В основном, это были какие-то медицинские справочники. На верхней полке он обнаружил макет челюсти, задумчиво разглядел его со всех сторон и поставил на место.

     – Вы верите в чертовщину?– Задал он риторический вопрос.

     Тяжёлые напольные часы в углу вдруг ожили. Внутри за толстой стеклянной дверцей в свете разноцветных зайчиков начали раскручиваться тугие пружины, затейливо завертелись зубчатые колесики, побежали вверх и вниз разнообразные цепочки и грузики. Глубокий вибрирующий бой, казалось, заглушил все остальные звуки в комнате. Хельцу на секунду показалось, что верхний свет заметно померк и едва не погас.

     Часы, пробив в последний раз нескладную мелодию, умолкли в протяжном эхе, и в комнате воцарилась нереальная тишина.

     А следом, словно резанный, завопил городской хлюпик. Он отчаянно дергал и дергал затвор несчастной винтовки, беспомощно тыча стволом куда-то в стену под карнизом, на котором висели разведенные в сторону плюшевые занавески. Из таких, что обычно вешают над входом в комнату.

     И тогда Хельц узрел это. И остальные увидели то, что так напугало хлюпика. И у всех пробежал лёгкий мороз по коже. Или должен был пробежать. За остальных Хельц не был уверен. Он так же не был уверен за себя. Потому что он не знал, что такое мороз по коже. Может быть, это когда сильнее сжимаются от холодной ярости зубы и кулаки?

     На месте, где еще секунду назад была глухая голая стена, серела старым деревом неприметная дверь. Такие обычно вели в тёмные комнаты, гардеробные или чуланы, где у хозяев пылилась всякая не используемая годами одежда и рухлядь.

     – Это как же мы могли её сразу не заметить?– В полном недоумении воскликнул Толь, осторожно боком приближаясь к двери с пистолетом наизготовку.

     Бесцеремонно растолкав всех, Гиль подобрался ближе и замер, прислушиваясь к звукам внутри. Хлюпик закончил терзать винтовку, передёрнул затвор и взял дверную ручку на прицел.

     – Открывай!– Приказал ему Гиль и шагнул в сторону.

     – Э-э-это нехорошо. Н-н-нехорошо это,– Жалобно промямлил хлюпик пятясь назад.

     – Э-э, дай сюда!– Золь в нетерпении отпихнул этого никчёмного слабака и решительно взялся за латунную ручку, поворачивая.

     Он дёрнул дверь на себя раз. Дернул другой. Оглянулся на остальных, упёрся сапогом в стену и потянул что есть мочи. Та даже не шелохнулась. В холодном бешенстве Золь отступил назад и поднял пистолет. Но Хельц тихо отвел его руку в сторону и сам взялся за холодный металл.

     Он едва лишь прикоснулся к ручке, как дверь сразу же поддалась, с лёгкостью отворившись вовнутрь. Все в нерешительности переглянулись и дружно подались вперёд. Даже хлюпик задрал кверху бесполезную винтовку, сделал шаг и вытянул как можно дальше свою цыплячью шею.

     Их взорам предстало ничем не примечательное помещение, пыльное и тесное. Прямо у входа с левой стороны было что-то беспорядочно навалено и наспех прикрыто серым брезентом. Золь грубо выдернул из рук хлюпика винтовку, аккуратно приблизился к залежам и прощупал их стволом. Сперва нерешительно и осторожно, потом в полную силу. Наконец он протянул руку и сдёрнул накидку за край. Под ней оказался какой-то совершенно несусветный хлам: старые книги, драные тряпки, провода, странного вида металлические детали.

     – Я ничего не вижу, что там в глубине.– Вдруг пожаловался хлюпик с каким-то неестественным испугом и обидой. Он стоял у самого входа и щурился в темноту на том краю комнаты. Он даже прикрыл ладонью глаза, словно бы защищаясь от слепящего полуденного солнца. Взоры остальных обратились туда.

     – Толь, держи дверь. Не дай ей захлопнуться.– Приказал Гиль. Он испытующе поглядел на Хельца, заслонившегося рукой от несуществующего солнца, и они вдвоём, не сговариваясь, крадучись двинулись вглубь.

     Оставленный без винтовки, хлюпик переминался с ноги на ногу, оглядывался назад на гостинную, чувствуя свою полную бесполезность. Толь раздраженно повернул к нему свою раскрасневшуюся морду и зашипел, чтобы тот не мельтешил.

     Странная все же эта свалка, мельком подумалось Хельцу, глядя на залежи на полу. Книги. Что-то с ними было не так, с этими книгами.

     – Господин оберлейтенант! Господин оберлейтенант!– Внезапно раздался сдавленный вопль Толя.– Где вы?!

     Как только спины Гиля и Хельца достигли дальнего конца комнаты, их словно поглотил плотный занавес.

     Не понимая, что происходит, Толь инстинктивно подался вперед, пытаясь вновь разглядеть обоих и одновременно одной рукой удержать край двери. Золь перестал теребить брезент и вопросительно воззрился сначала на Толя, потом– на дальний конец комнаты.

     Что значит, где мы?! Хельц в недоумении обернулся на Гиля. Кто это кричал?

     – О, боже,– выдохнул Гиль.

     Они как будто глядели вверх из колодца или глубокой свежевырытой могилы. Со всех сторон их окутывала бесконечная чернота. Она вся шевелилась и дышала, словно живая. И только вдалеке светился еле заметный прямоугольник дверного проёма, в котором митусился, как огромная бешеная муха, толстозадый Толь. А Золь застыл между ними растёкшейся кляксой.

     И в этот момент часы в гостиной снова пришли в движение, раздался нестройный звон. Стрелки бешено завертелись в обратную сторону, побежали назад цепочки и гири, свернулись в тугую спираль пружины. Свет одинокой люстры засиял ярче и отразился в толстом стекле радужными переливами.

     – Подсоби!!! Две-е-ерь!– Разбрызгивая слюни, проорал Толь хлюпику.

     Это не обычные медицинские книги, продолжал лихорадочно соображать Хельц, завороженно наблюдая за происходящим. Это книги по физике! Только зачем они врачу?!

     Опомнившись, хлюпик сломя голову рванул внутрь комнаты, выставив вперёд правое плечо, словно таран.

     – Куда ты, ду-у-у-ррр-а-а-а?!– Взревел Толь. Острый локоть со всей силы врезался ему в пузо, худое плечо свернуло на бок челюсть. Явственно клацнули зубы. Ломая ногти, дверь натужно выскользнула из неверных пальцев Толя.

     – Не-е-ет!– Отчаянно взвыл Золь, оборачиваясь и смешно выкидывая вперед руку с растопыренными пальцами.

     – Не дайте ей захлопнуться!!!– Протяжно заорал из своей могильно-чёрной глубины Гиль, повинуясь неясному предчувствию.

     Но дверь, словно налитую свинцом, было уже не остановить

     Осознав свою ошибку, хлюпик в последний момент ухватился за её край. Его дёрнуло и закрутило, словно пушинку. С размаху дверь вошла в косяк, обрубая все до единого пальцы правой руки, и хлюпик, корчась и извиваясь от резкой острой боли, повалился на пол под ноги ошалевшему Толю.

     Щели между дверью и стеной разгладились, доски растворились под обоями, и вот под занавесками осталась бледнеть одна лишь голая стена с выцветшими обоями.

     Часы в последний раз пробили нестройную мелодию, на секунду замерли, словно задумавшись, и, как ни в чём ни бывало, пошли мерно отсчитывать мгновения по заведённому порядку.

     Неуверенно скрипнула входная дверь, и в помещение осторожно просунулась округлая ряшка полицейского шпика. Он настороженно обвёл глазами пустую прихожую и гостиную комнату и с замирающим придыханием тихонечко позвал:

     – Господин оберлейтенант? Господа?

     – Ну, что там?!– Раздался позади него глухой и нетерпеливый голос товарища с выбитым клыком.

     Полицейский отмахнулся, распахнул дверь пошире и шагнул внутрь. Его низкорослый сотоварищ силился разглядеть хоть что-либо за его широченной спиной.

     – Ты их видел?– Обратился через плечо полицейский шпик.– Они выходили? Может быть, они побежали за кем-нибудь?

     Выбитый клык облизал сухие губы и покачал головой. Он задрал голову и вгляделся в уходившую спиралью наверх лестницу. Там было пусто и сумрачно, только голая стена с заколоченной крошечной дверью, ведущей на чердак.

     Первый шпик решительно зашёл в квартиру, бегло осмотрел одну за другой все комнаты, проверил все окна. Задетая по пути истлевшая салфетка слетела с тумбы на пол, открыв на каталке заржавевший зубоврачебный инструмент.

     Везде было тихо и пусто. За несвежими тюлевыми занавесками, между мутными стёклами слабо колыхались лианы паутины, то тут то там валялись дохлые насекомые, да чёрная пыль покрывала старую белую краску толстым слоем. Окна не открывались уже очень давно.

     – Бесовщина какая-то.– Пробормотал шпик.

     Выбитый клык в нерешительности переминался с ноги на ногу.

     – Странно.– Произнёс он.

     – Что– странно?– Встрепенулся первый шпик.

     Глаза клыка были прикованы к карнизу с занавесками, висевшему прямо на голой стене.

     – Зачем это здесь?– Он внимательно исследовал стену, даже постучал по ней, но не обнаружил ничего подозрительного. Под пожухлыми обоями на ощупь был твёрдый кирпич.

     Оба они, стоя с опущенными руками у входа, непонимающе вертели головами по сторонам.

     – Надо звонить в управление! Вот ведь влетит нам с тобой, как пить дать влетит!

      

     ***

      

     Ярко-белый диск огромной Луны светил им в лицо, присыпав иссиня-чёрное небо бледным серебристым тальком, из-за которого не было видно ни единой звезды. Они тащились больше часа по однообразной широкой улице, больше похожей на длинный тёмный коридор, с одинаковыми безликими домами, плотно примкнувшими друг к другу по обеим её сторонам, а конца и края пути видно не было. Мимо проплывали нескончаемые богатые парадные, ухоженные палисадники. Неживые окна презрительно косились на них свысока. Они казались плоскими и были словно приклеены к кирпичным фасадам. В их непроглядных глубинах не тлел ни единый огонёк. Никто не отзывался на стук. Золь подходил к окнам на первых этажах и пытался заглянуть внутрь, но за плотной чернотой было ничего не разобрать.

     Хлюпик не переставая стонал, убаюкивая покалеченную руку, и спотыкался на каждом шагу, волоча уставшие ноги по гладкой каменной брусчатке. Он бессмысленно смотрел в пустоту прямо перед собой.

     – Заткнись!– Коротко приказал Золь, чувствуя, как постепенно наливается внутри белой яростью. Тяжелое ружье тянуло вниз и натирало плечо.

     Хлюпик даже не посмотрел на него и не прекратил своё заунывное нытьё идиота.

     Золь раздраженно перекинул винтовку на другое плечо и только упорнее зашагал вперёд, чеканя шаг. Это надо же было так влипнуть! Ему всегда не везло с хлюпиками. Еще на гражданке, до войны. Вот из-за такого хлюпика он так и не удержался на должности мастера, потому что недоделанного заморыша угораздило отдавить себе руку прессом. А потом был еще этот сладкий прилизанный ублюдок, из-за которого его загребли в полицию и едва не упекли за решетку. И что в нём только нашла эта лахудра Линда? Сколько времени он потратил на неё впустую с тем лишь, чтобы в один прекрасный момент застукать с расфуфыренным молокососом, просунувшим свою руку ей под юбку. И где, спрашивается, на этой земле была справедливость?!

     В немой злобе он развернулся и грозно поглядел на хлюпика. Из-за этого ублюдка они оказались здесь. Это он во всём был виноват. Это из-за него захлопнулась дверь. Только куда подевались все остальные?! И ещё знать бы, где они очутились!

     – И чего это я должен тащить за тебя это чёртово ружьё?– Не на шутку распаляясь, вдруг пролаял Золь, стаскивая через голову винтовку и перекидывая ремешок через шею недоделанного сопляка. Хлюпик весь отчаянно сжался, но ничего не сказал, и они молча побрели дальше в лунном свете, стуча каблуками по чёрной брусчатке мостовой.

     – Постой-ка!– Золь замер, придерживая хлюпика рукой. Тот слепо натолкнулся на препятствие и замер. Совершенно неожиданно они оказались у начала широкой площади. Прямо перед ними на фоне сияющего заупокойной чернотой неба высилась башня ратуши. Тусклый диск часов бельмом маячил в вышине. Стрелки замерли вразнобой, но снизу было никак не разглядеть, сколько они показывали времени. Где-то вдалеке на самом краю площади темнела массивная глыба церкви. Золь огляделся по сторонам и поднял руку.

     – Туда!– Радостно указал он по направлению нестройного ряда слабо освещенных окон, сорвался с места и с воодушевлением ринулся к свету что есть мочи. Хлюпик едва поспевал за ним. Ружьё пьяно болталось у него за спиной и больно било прикладом по ягодицам.

     Двери таверны оказались почти квадратными, крепко сбитыми, стянутыми крест-накрест полосками из кованного железа. Золь взялся за увесистую ручку в виде кольца и с усилием потянул на себя. Раздался скрежет несмазанных петель.

     Внутри царил располагающий к себе полумрак. Неясные силуэты голов возвышались над столиками в пляшущем свете светильников. Словно гудящий рой, лился нескладный разговор, звякали толстым стеклом увесистые кружки. Кто-то едва различимый корпел за барной стойкой. Никто не обернулся на новых посетителей.

     Золь в нерешительности остановился, кивнул в пустоту неведомо кому и пробрался к ближайшему столу у стены. Хлюпик с грохотом сбросил тяжелую винтовку прикладом на пол и упал на скамью, трясясь в ознобе и кривясь от острой боли.

     Поудобнее устроившись за основательным дубовым столом, Золь раскрыл было рот, чтобы заказать выпивку, но неведомо кто уже предусмотрительно ставил перед ними по запотевшей кружке с пенистым пивом.

     – Вот это жизнь, вот это я понимаю и одобряю.– Вымолвил воодушевленный Золь и взялся за ручку.– Ну, будем!

     Застывший взгляд хлюпика сверлил одну точку перед собой. На пиво он не обратил никакого внимания.

     Золь мысленно махнул на него рукой и сделал несколько богатырских глотков, утирая со рта рукавом пену.

     Поначалу он ощутил освежающую волну и весь расплылся в невообразимом блаженстве, но после вдруг понял, что пиво было прогоркшим и отвратительным на вкус. Он с грохотом вернул кружку на стол.

     – Ну что ты будешь делать! И тут непруха!

     Он обвел тёмный зал злым мутным взглядом. Все сидели к ним спиной, никто не обращал на них никакого внимания. Тогда Золь перевёл свой взор на Хлюпика. Пришло время разобраться.

     – Вот скажи мне, и откуда только берутся такие как ты?! Нет, ты мне объясни толком? Что я вам плохого сделал? Почему вы всё время гадите мне? Кто вас этому научил?

     Бледный хлюпик ничего не ответил, и только сильнее зажал покалеченную руку под мышкой, продолжая трястись мелкой дрожью и раскачиваться взад-вперёд.

     – Вот что с вами не так?! Почему вы не можете, как все люди? И куда, спрашивается, нам теперь идти, где всех искать?

     Золь снова обвёл полутёмный зал затуманенным взглядом. Никто не пошевелился, не обернулся на его крик. Будто бы их с хлюпиком не существовало.

     – Ты будешь мне отвечать или нет?– Рассвирепел Золь, вскакивая с места и замахиваясь рукой на недоразвитого сопляка.

     Сопляк перестал стенать и замер, а Золь внезапно осознал, что кто-то стоял прямо напротив их стола. Он оторвал свой взгляд от хлюпика и оглядел с ног до головы незванного гостя.

     – Ты не помнишь меня,– тихо проговорила тёмная фигура. Густая тень скрывала бесформенное лицо, которое, казалось, не имело ни глаз, ни носа, ни рта.

     – Иди своей дорогой!– Неприветливо прорычал Золь. Кто он такой, чтобы вмешиваться? Что вообще ему было надо?!

     – Из-за тебя я лишился руки!– Тень подняла обрубок, завернутый в рукав синей рабочей рубахи, и потрясла им перед глазами Золя.

     Золь оторопел и чуть отстранился назад.

     – А меня ты избил до полусмерти!– Вторая неясная фигура выросла рядом с первой. Пахнуло приторным мужским парфюмом.– Тебе не понравилось, как я глядел на твою шлюху.

     – Меня ты запер в темном подвале в училище, чтобы научить жизни. И я тяжело заболел! Помнишь?– Третья фигура в костюме подмастерья возникла следом рядом с двумя первыми.

     – Да вы все для меня на одно лицо!– Проорал Золь.– Вы сами во всём виноваты! Недоноски!!!

     К столу прибывали всё новые и новые безликие фигуры и сыпали своими обвинениями. Рука Золя сама собой сползла под пиджак и нащупала холодную рукоять пистолета.

     Наконец, Золь не выдержал и яростно крикнул:

     – Ну всё! Довольно!!!

     Тогда откуда ни возьмись в руках первой фигуры вдруг возникла длинная винтовка с примкнутым штыком. Обрубок левой руки придерживал ее снизу, направляя остриё клинка точно Золю в живот.

     – Ах, вот вы как!– Завопил Золь и выхватил из-под полы пиджака давно приготовленный пистолет. Грянул выстрел. Но пуля лишь пробила пол под ногами и застряла в досках.

     С удивлением Золь опустил глаза вниз, на блестящий штык, вонзившийся ему в солнечное сплетение. Брызнула густая тёмная кровь и стала вытекать из раны толчками. Пистолет выскользнул из ослабевших пальцев и с грохотом упал на немытый досчатый пол.

     И тогда остальные фигуры, шепча неразборчивые проклятия, одна за одной принялись колоть и резать кряжистое тело Золя, тыкая его штыками со всех сторон, терзая и кромсая на части, словно тушу только что загнанного животного.

     В ужасе городской хлюпик скатился на пол и забился в самый дальний угол под столом. А когда истерзанное тело Золя рухнуло следом, истекая кровью и бьясь в конвульсиях, он без памяти пополз на четвереньках к выходу, ступая прямо по ногам безликих манекенов и корчась от пронзительной боли всякий раз, когда опирался на покалеченную руку. Его никто не тронул. Он благополучно выбрался за тяжелую массивную дверь наружу и со второй попытки с силой локтем захлопнул её за собой, припадая спиной и пытаясь отдышаться и не потерять сознание.

     Когда он наконец пришел в себя, то массивная, обитая железом дверь бесследно исчезла. Пропали слабо освещенные окна над головой. Испарилась улица, по которой они с Золем добрались сюда, не стало ратуши с бледными часами, исчезла церковь. Вся площадь превратилась в один глухой глубокий колодец, огороженный неприступными каменными стенами с чёрными бездушными окнами-обманками, из которого больше не было выхода.

     И только где-то вдалеке со скрипом затворилась невидимая дверь.

      

     ***

      

     В нетерпении облизывая сальные губы, словно жирный кот в ожидании припозднившейся кормежки, Толь примостил свой толстый зад на низкой табуретке подле окна. Двумя пухлыми пальцами он придерживал край накрахмаленной занавески с вышитыми на ней петушками и курочками, его маслянистый глаз жадно буравил одиноко стоящий посреди двора сарай.

     Дом для прислуги был тих и пуст. Только монотонное тиканье ходиков в жилой комнате нарушало покой. Старая с утра отправилась в город на рынок. Её можно было не ждать до самого вечера.

     Зловещего вида тёмно-зеленый грузовик, похожий на огромного жука-переростка, едва успел скрыться за ближайшим холмом в клубах сизого дыма, а Толь уже мысленно представлял себе, как приберет к рукам оставшееся ничейным хозяйство– усадьбу с колоннами, амбар, сарай, стойло со скотиной, разнокалиберный фермерский инвентарь. Два мотоцикла с колясками прострекотали следом, переваливаясь колёсами по ухабистой просёлочной дороге, и дружно скрылись за травянистым бугром. Все знали про эти тёмно-зелёные грузовики, перевозившие на себе обитые кованным железом глухие коробки с узкими решетчатыми окнами. Хозяева больше никогда сюда не вернутся. А он, как добропорядочный и бдительный гражданин, который вывел на чистую воду нечистокровных изменников и врагов, заслужил награду. Теперь всё это было его!

     Но прежде.

     Он еще раз взглянул на одиноко стоящий сарай и поднял со скамьи своё плотно обтянутое рубахой и кожаной жилеткой пузо. Неуклюже перебирая короткими кривыми ногами, он боком засеменил к вожделенному сараю, украдкой оглядываясь по сторонам.

     В сарае стоял густой запах свежего сена. Золотистые лучики солнца игриво проникали сквозь многочисленные щели. Повсюду в воздухе висела пыль, плавно оседая на пол.

     – Где-е-е ты-ы?– Лебезящим голосом позвал Толь в слепую темноту, застывшую в дальнем углу сарая.– Не бойся! Тебе больше нечего боятся! Они уехали! Дядя Толь не даст тебя никому в обиду.

     Сперва ничего не произошло. Но следом в тенистом углу недоверчиво зашевелился сноп соломы, и оттуда робко показалась стройная светловолосая девчушка со вздёрнутым озорным носиком. Она опустила голую пятку на землю, и, прикрывая глаза от лившегося сверху солнца, осторожно двинулась к Толю. Толь неторопливо облизнулся. Её едва оформившиеся прелести аппетитно выпирали под ночной рубашкой, в которой она стремглав бросилась утром наутёк, как только во двор хлынули серые угрюмые автоматчики, спрыгивая с мотоциклов и выскакивая из дверей грузовика прямо на ходу.

     Толь издал утробное урчание, вибрируя всеми своими внутренностями от распирающего его напряжения.

     – Ну вот, моя хорошая. Иди сюда.– Он притянул девчушку к себе, приобнимая чуть ниже талии и втягивая носом ее такой свежий и дурманящий аромат юного тела.– Вот, не надо ничего бояться.

     Не даром он положил на неё глаз с того самого первого дня, как он и его слоноподобная жена появились в этом доме в качестве наёмных работников. Каждый божий день он украдкой следил за молодым и гибким телом, впитывал в себя каждый её изгиб и бугорок, когда девчушка играла во дворе с младшими братьями или занималась делами по хозяйству.

     Удушливый смрад его потного, не мытого много дней, заплывшего жиром тела ударил ей в лицо. Но девчушка была еще слишком потрясена и поглощена случившимся утром, чтобы обратить на это внимание. Она оглушено уставилась в пустоту позади Толя своими васильковыми глазами.

     Ему хотелось бы обтяпать всё побыстрее, до того, как старая карга вернётся из города, чтобы не вызвать никаких подозрений. Но он не хотел торопиться и портить себе удовольствие, которое он так долго ждал, тщательно скрываясь ото всех. Теперь всё тут было его.

     – Вот сюда,– обдавая девчушку спертым дыханием из хитросплетений всевозможных запахов от прокисшего табака до шнапсового перегара, он опустился на ближайшие деревянные козлы и усадил ее к себе на колени.– Вот так.

     Приговаривая это, он поглаживал ее то по головке, то по другим частям тела, спускаясь всё ниже и ниже. Его глаза навыкате жадно шарили под складками ночной рубашки, ощупывая аппетитные выпуклости. Приплюснутый нос картошкой нервно посапывал в нетерпении.

     Девчушка попыталась слабо сопротивляться, но он без труда удерживал её, зарываясь своей раскрасневшейся ряшкой всё глубже в золотистые волосы.

     – Не-на-до!

     – Да как же не надо, когда надо! Дядя Толь проследит за тем, чтобы тебе было приятно! Ты только не сопротивляйся! А ты взамен проследи, чтобы дяде Толю тоже было приятно.

     И он продолжил облапывать её со всех сторон, шарить рукой под ночнушкой, стискивать маленькие груди, обсмаковывать губы, проникая покрытым белым налётом языком в маленький рот.

     – Иди туда!!!- Наконец не вытерпел он и швырнул беспомощное девичье тело на раскиданную по земле солому. Ночная рубашка задралась, обнажая соблазнительный треугольничек между стройных ног.

     Толь захрипел и второпях бросился расстёгивать ремень и сдирать с себя грязные штаны и несвежее нижнее бельё.

     – Теперь дядя Толь о тебе позаботится! Он умеет заботится о тех, кто его слушается и делает ему приятное!

     Он навалился на беззащитное, оголенное тело всей своей безразмерной тушей и заелозил из стороны в сторону, пристраиваясь. Она хотела бы закричать, вырваться. Но потрясённая утренним вторжением автоматчиков, которые, как ей казалось, всё ещё шарили повсюду в поисках её, она потеряла все силы к сопротивлению и лишь слабо продолжала твердить сквозь вонючее сопение: "Нет! Нет! Нет!"

     Жирный боров уже не слышал её. Окончательно обезумев, он полностью отдался на волю своему беснующемуся прогоркшему вожделению. Его рожа раскраснелась, как багровое предзакатное солнце. Он ревел и неистовствовал, как выпущенная на волю буря. Ему было всё мало. И он продолжал упиваться своим похабным сладострастием, не обращая внимания ни на стоны, ни на крики, ни на слабые и беспомощные удары маленьких кулачков, ни на царапающие толстую шкуру ноготки. Он был готов брать ещё и ещё! Лишь бы не обронить ни единой капли! Пьянящее, звенящее в ушах удовольствие растянулось в бесконечную полноводную реку, перетекая и расплёскиваясь через край.

     Слишком бесконечную. Так бесконечно долго не бывает, твердило что-то на краю его сознания. Но он не хотел об этом даже слышать.

     И вдруг в какой-то момент неслыханная плотская утеха, еще секунду назад тягучим и развратным мёдом заполнявшая уста и чресла, текшая по усам, подбородку и пальцам, вмиг обратилась в прогоркшую полынную горечь, забившую ему всю глотку и рот. Нечеловеческое наслаждение переросло в холодное, жгучее пламя, растекшееся изнутри по всему телу, как пылающая ледяная лава. Голова вдруг стала чугунной и принялась трещать и раскалываться по швам. Но он не мог остановиться.

     Толь в ужасе распахнул зажмуренные в безумном экстазе глаза. Но вместо васильковых глаз молоденькой девчушки он вдруг узрел перед собой два пылающих красным огнём жерла. Они вонзились в него, словно две раскаленные на адском огне кочерги, и проткнули насквозь.

     Толь издал измученный, отчаянный рык и попытался отпрянуть назад и вскочить с колен на ноги. Всё, хватит! Довольно!!! Но липкая страсть не отпустила его, она повязала по рукам и ногам, перемалывая целиком своими тяжёлыми грубыми жерновами, изгибая на дыбе, разрывая на части, растянув за руки и за ноги и хлестнув плетью лошадей. Жирный волосатый зад ходил туда-назад, как бешенный заведенный механизм. Округлое пузо плясало во все стороны, словно гигантский прыгающий шар. Больше! Больше! Больше!

     Побагровевшее лицо Толя налилось черной кровью до краёв. Она брызнула у него из ушей, заструилась ручьями из глаз. Голова судорожно дёрнулась в последний раз и тяжело и бессильно рухнула на постеленную на земле солому.

     Игривые лучики перепрыгивали с одной деревянной балки на другую, карабкались по шершавым стенам, свисали с крыши сарая в стелющейся слоями по воздуху пыли.

     Тучное тело с приспущенными грязными штанами неуклюже распласталось на золотистой подстилке. Над капельками пота, выступившими на гладкой лысине, закружились первые наливистые мухи.

     Остекленевший взгляд выпученного жёлтого глаза застыл на тёмном потолке, где со скрипом захлопнулась невидимая дверь.

      

     ***

      

     Гиль чинно уселся за стол, степенно достал из кармана свой изящный позолоченный портсигар с дорогими столичными сигаретами, стильную зажигалку, украшенную гравировкой в виде азиатского дракона, и определил все это по правую руку.

     Яркий конус желтого света падал от лампы точно на обширный карточный стол, скрывая верхнюю часть лиц игроков. Гиль сложил руки перед собой на зеленом сукне и сдержанно поклонился каждому из них. Тонкие пижонские усики, квадратный волевой подбородок, тонко сжатые губы, нервно подергивающийся рот.

     Гиль знал и любил эту игру. Он мог бы дать любому фору хоть в 1000 очков. Он уповался своей властью. Он мог творить любые чудеса, не подвластные иным. Этого случая он ждал всю свою жизнь, чтобы наконец показать, на что он в действительности был способен.

     Началась раздача. Карты споро скользили по гладкому сукну. Гиль дождался её окончания, поднял свои карты и довольно ухмыльнулся. Как он и предполагал. Удача никогда не отворачивалась от него. Удача любила сильных, как он.

     Гиль раскрыл портсигар и с удовольствием закурил сигарету, снисходительно окидывая взглядом партнёров по игре. Над столом пронёсся лёгкий шепоток. Засуетились холеные пальцы. Карты перекладывались и перетасовывались, выстраиваясь в ряд. Тонкие усики был беспристрастен. Волевой подбородок выражал решимость. Тонкие губы сжались ещё сильнее. Нервный рот перекатывался из стороны в сторону, словно жидкость в графине.

     Гиль затянулся дорогой столичной сигаретой и мысленно принялся разыгрывать кон. Но на самом деле, в своих мечтах он был далеко отсюда. Он грезил южным солнцем, морем и красотками. Шампанским, вином и разными грязными штучками, которые он был готов вытворять при луне бесконечно. Игра не занимала и сотой доли его внимания. Она была предрешена и предначертана.

     Игроки разобрались с картами и были готовы объявлять. Но прежде чем кто-либо из них успел раскрыть рот, Гиль гордо и победоносно провозгласил:

     – Мизер!!!

     Над столом пронеслось лёгкое оживление.

     Пижонские усики дернулись, но не выразили никаких эмоций. Волевой подбородок выдвинулся еще больше вперед. Тонко сжатые губы превратились в едва видимую линию. Нервный рот стал вращаться с какой-то совсем невероятной скоростью.

     В действительности, это всё закономерно и логично, отвлеченно продолжал рассуждать про себя Гиль. Так и должно быть в природе. Кто-то всегда оказывается наверху. В этом смысл и предназначение Мироздания. Миру нужен сильнейшей. Нужна точка опоры. На таких, как он, держится порядок и определенность. Иначе разброд и хаос. Непредсказуемость и падение в пропасть.

     Он забрал прикуп, оценил расклад и спокойно сбросил лишние карты.

     Так-то! Это даже становилось отчасти неинтересно. Банальная предопределенность. Но что поделаешь. В этом, вероятно, и заключался тяжкий крест таких как Гиль. Они были не от мира сего. Но они были посланы в этот мир, чтобы показать другим, как всё должно быть.

     Игроки выжидающе следили за Гилем. Как и темнота за пределами игрового стола.

     Гиль сделал короткую затяжку, нарочито медленно отложил сигарету на специальную маленькую подставку. И сделал свой первый ход.

     Карта легко легла на середину стола. Игроки замерли на мгновение, а после сбросили свои карты, и взятка ушла к пижонским усикам.

     Вот так. Побеждать надо с первого хода. Слабаков отправлять за борт к акулам. Если ты не можешь ничего достичь в этом мире, то тебе нечего здесь делать. Это выше тебя. Это– закон Природы! Закон Бога!

     Словно в длинном, кошмарном сне, карта от тонких усиков медленно и категорично легла на середину стола. Заплясала краями, устраиваясь на плоской поверхности сукна. Белый блик сверкнул и застыл на нарисованной рядами масти.

     Все ахнули и подались вперёд.

     Гиль подавился сухой слюной, в глазах его потемнело, и по темноте поплыли розовые круги.

     Он лихорадочно стал перебирать свои карты. Как так?! Он не верил своим глазам. Он не мог так глупо просчитаться! Забрать взятку на мизере уже на втором ходу! Его пальцы пробежались по внезапно вспотевшему холодным потом лбу. Как он мог не заметить эту зияющую дыру?!

     Пижонские усики не выразили никаких эмоций. Волевой подбородок злорадно выдвинулся вперед. Тонкие губы разжались и с придыханием произнесли что-то вроде: "П-па-а-а!". Нервный рот перестал суетиться.

     Дым от непогашенной сигареты поднимался вверх извилистыми клубами. Гиль обреченно созерцал разверзшуюся перед ним посередине стола пропасть. Не чувствуя рук, он протянул карту. И опустил поверх лежащей восьмёрки. Дождался, пока остальные игроки сделают свой ход. И тяжело притянул всю кучу к себе.

     Когда всё было кончено, Гиль сидел на своём стуле раздавленный и опустошенный. Тугая бабочка была ослаблена и свёрнута на бок, верхняя пуговица ребристой рубахи расстёгнута. Он курил сигарету за сигаретой, безразлично стряхивая пепел прямо на сукно. Все остальные игроки давно удалились. Комната была пуста.

     Кто-то, скрытый косой тенью, возвысился над Гилем. Гиль поднял на силуэт свои невидящие глаза.

     Рука в белых перчатках сдернула салфетку, накрывавшую что-то выпуклое и рельефное на небольшом овальном подносе. На зелёное сукно с грохотом лег тяжелый револьвер. Было ясно видно, что только одно гнездо занято патроном.

     Гиль поднял свой ошарашенный взгляд на Распорядителя Игры.

     Да, всё верно. Всё так и надо. Он не роптал. Он принимал судьбу с достоинством. Неверной рукой Гиль поднял револьвер, взвел курок и вставил дуло себе в рот.

     Где-то под ногами с гулким стуком захлопнулась невидимая дверь.

      

     ***

      

     Он торопливо шел по длинному и пустынному больничному коридору с букетом васильков в руках. По бокам тянулись бесконечные палаты, скрытые за белыми крашенными дверьми с квадратами матового стекла в половину человеческого роста. Там за дымчатыми стёклами туда-назад сновали неясные силуэты, слышался звон капельниц, дребезжание стерилизаторов, сдавленные стоны и приглушенные разговоры. Там выносились приговоры и вершились судьбы.

     Он ведь даже не знал, где её могила.

     – Подумайте о своей карьере. Зачем вам вот так бесславно портить свою жизнь в самом её начале? Зачем вам связываться с нечистокровкой? У вас ведь вся жизнь впереди! Вам будут доступны все красавицы Империи. И вы готовы на всём этом разом поставить крест? Ради чего?

     Он навсегда запомнил запах высоких кабинетов, в коридорах которых имели место быть эти елейные беседы. Скрип кожи дорогих кресел, запах дорого табака, звон представительских чайных стаканов в серебряных подстаканниках. У его родителей оказались обширные связи.

     Из палаты впереди вдруг появился пациент, зябко кутаясь в серый больничный халат. Он аккуратно прикрыл за собой дверь, запахнул длинные полы и уставился в упор на приближающегося Хельца. Его лысый череп отливал белизной в свете ртутных ламп. Тяжёлые темные мешки под глазами только подчеркивали его больной лихорадочный взгляд.

     Он всё знал.

     – Это ведь не будет предательством. Ну, посудите сами. Вы взрослые люди, и должны всё сами хорошо понимать! В этом нет ничего постыдного или предосудительного. Только здравый смысл и расчёт! Ты ей уже ничем не поможешь.

     "Зачем ты явился сюда?! С чего ты решил, что она захочет тебя видеть?! Ты бросил её! Предал! Забыл!!!"

     Хельц судорожно заслонился от пронзительных глаз рукой с букетом и поспешно проследовал мимо, спиной ощущая на себе сверлящий, испепеляющий презрением взгляд. В нос ему ударил тошнотворный запах формалина и еще какой-то медицины. Всё говорило о том, что больному оставалось жить недолго.

     Бросил ее? Да. Предал? Да. Но не забыл. Не было и ночи, чтобы он не просыпался в холодном поту и не видел перед собой её ясного лица, горячо не разговаривал с ней, не объяснял, что не собирался её бросать. Он хотел найти её после, когда всё утрясется и образуется. Найти и забрать с собой. Так было бы лучше для них обоих. Когда он был никто, он не смог бы защитить её! Родители не ударили бы и палец о палец, чтобы помочь ему. Скорее они отреклись бы от сына.

     – В сторону!

     Его грубо оттолкнули, и мимо в топоте ног пронеслись санитары, толкая перед собой дребезжащую каталку с капельницей. Под грубой простынёй там лежал кто-то бесформенный. Переднее колёсико бешено билось из стороны в сторону на неровном деревянном полу.

     Кому он врал. Он поступил трезво и благоразумно.

     Он предал её.

     А бесконечный коридор всё не кончался. Под назойливое зудение ртутных лам и скрип пошарпанного паркета он шел по нему чеканящим шагом, неся в руках благоухающий букет свежих полевых цветов. Она любила полевые цветы.

     – Я не могу её найти!

     – Лучше не упоминай про это!– Его приятель по Академии плохого посоветовать не мог. Они встретились в душном кабаке где-то в доках перед самой его отправкой на Восточный фронт. Приятель погиб в первые же дни. Был стерт в пыль и развеян артиллерийским огнём врага.– Ты же знаешь, куда теперь посылают людей нечистых кровей! Ты сам хочешь оказаться там?

     Ну вот, и пришли.

     Он остановился у былых, крашенных-перекрашенных по несколько раз дверей, поправил на плечах белый медицинский халат, растормошил цветы и решительно шагнул внутрь.

     Перед ним на койке лежала она и не она. Её голова была полностью перебинтована, унылое коричневое одеяло натянуто до самого подбородка, ввалившиеся темные глаза безразлично вперились в потолок.

     Говорят, эти новые методы лечения помогали превратить нечистокровных людей в достойных членов нашего возрождающегося общества, славящегося своей древней историей, свершениями и ратными подвигами.

     Настороженно он приблизился к изголовью и протянул забинтованной кукле нелепые цветы. Он не узнавал её. Он не чувствовал её, как чувствовал раньше каждой клеточкой своего тела и души, когда они только встретились.

     Ноги его подломились, и он рухнул на колени на кафельный пол рядом с никелированным судном, задвинутым вглубь в изголовьи металлической кровати на пружинах. Всё его тело затряслось и задергалось в безудержных конвульсиях. Бесполезные цветы разлетелись по казенному больничному одеялу и плиточному полу. Его руки упали на её словно окаменевшее тело под казённым одеялом.

     Прости!!! Меня!!!

      

     ***

      

     Его выпихнуло из плотной черноты спиной вперёд, и он чувствительно шлепнулся на пятую точку посреди луговой травы. В нос ударил сырой холодящий воздух вечернего леса, вокруг оглушительно стрекотали сверчки, над головой распростёрлось багровое предзакатное небо. Он судорожно вдохнул полной грудью бодрящий воздух и поправил полы плаща. Ясный взгляд его был устремлен одновременно вдаль и внутрь себя.

     И тут же его бесцеремонно схватили сзади за шкирку и с силой вздернули кверху.

     – Кто это?!– Раздался у него над ухом хриплый голос.

     – Ты кто?!– Гаркнул кто-то ему в самое ухо.

     – Где профессор?– Не унимался хриплый голос.

     – Где профессор?– Вторил ему второй голос, орущий в самое ухо.

     Его развернули, и он встретился лицом к лицу с мрачным типом с трёхдневной щетиной на лице и тлеющей папиросой в уголке сжатого рта.

     – Ты кто?! Где профессор?– Гаркнул ему в лицо небритый тип.

     И тут он разглядел черный плащ и коричневый костюм. Лицо его переменилось, глаза расширились.

     – Ах ты тварь!!!

     Сильный удар потряс голову Хельца, мир раскололся на две половинки и с трудом сошёлся воедино. Он очутился на земле, вытирая кровь из-под носа.

     Небритый тип уже занёс ногу для нового удара, но его одернули сзади.

     – Погоди!

     Главный протиснулся вперед и внимательно вгляделся в лицо Хельца.

     – Ты кто такой?!

     – Что вы сделали с профессором, гады?!– Не унимался небритый тип.

     Хельц только развёл руками, хлюпая разбитым носом.

     Главный выхватил из-за спины пистолет, основательно взялся за отворот чёрного плаща, решительно притянул Хельца к себе и поднес ствол к самому носу. Сквозь резкий металлический запах крови пахнуло горелым порохом.

     – Фамилия, имя, звание! Если ты, тварь, мне сейчас не ответишь, я тебе всю обойму в рожу разряжу!

     – Что вы сделали с профессором?!

     – Тише вы!!!– Зашипел третий тип, стоявший спиной к группе и с тревогой шаривший глазами по темным силуэтам елей. Он держал автомат наперевес.

     Главный нехотя отпустил полу плаща и вытер о штанину перепачканную кровью руку.

     – Ничего не понимаю.

     Все трое переглянулись.

     – Это бесполезно!– Махнул рукой тип с автоматом и закружил вокруг товарищей, топча грубыми ботинками высокую траву.

     Главный опустил пистолет и ослабил хватку, оценивающе изучая Хельца сверху вниз. Хельц извлёк из кармана белый платок и флегматично принялся промакивать им кровь под носом.

     – Ишь ты, какой беленький!!!– С издёвкой воскликнул небритый тип, выдернул платок из рук Хельца и со злобой отбросил в сторону.– Золотопогонная гнида.

     Хельц поднял на него свои спокойные глаза и ничего не ответил.

     – Надень на него кандалы!– Коротко приказал главный, почёсывая дулом пистолета подбородок.

     Небритый тип хмыкнул, грубо взял Хельца за шкирку, развернул и поставил на колени. Резко по одной заломил обе руки за спину и защелкнул на них наручники. После наспех обыскал. Пистолета не оказалось. Он многозначительно продемонстрировал товарищам служебный жетон и тонкое портмоне. Все это он опустил себе в карман.

     – Где профессор? Спрашиваю в последний раз!!!– Гаркнул он в ухо Хельцу.

     Третий тип замер, прислушиваясь к вечернему дыханию леса, а затем, закинув ствол автомата на плечо, продолжил обреченно утюжить траву кругами.

     – Надо уходить.

     – Велено было ждать здесь!

     – Мы ждем уже битых пять часов!

     – Он не выбрался?

     Старший убрал пистолет, достал пластинку заокеанской жвачки, развернул фольгу, засунул жвачку в рот и вдумчиво принялся её жевать.

     – А с этим тогда что?– Не унимался небритый тип, обсасывая постоянно гаснущую папиросу.

     Главный пристально поглядел на Хельца.

     – Просто кончайте его.

     Небритый переложил смятую в форме стабилизатора папиросу из одного уголка рта в другой, с удовольствием достал из кобуры вороненый армейский пистолет и звучно взвел курок.

     – Внимание!– Громко объявил он, выпрямляя руку и целясь под углом в висок.

     Покачиваясь на коленях, Хельц безучастно созерцал колышущуюся на ветру траву, словно видел её в первый раз. Из носа потихоньку сочилась кровь. Белел в траве брошенный платок. Взгляд Хельца сиял загадочным просветлением. Его ясное лицо было гладким и бесстрастным.

     Раздался сухой щелчок, и небритый тип, чертыхнувшись, растерянно поглядел на товарищей, спешно передернул затвор и опять приставил дуло к виску Хельца.

     – Внима-ние!– Его голос надломился, и он прочистил горло.– Внимание!!!

     И опять осечка.

     – Оставьте его!– Раздался громогласный властный голос. Он раскатистым эхом пронёсся над поляной и утонул в чаще.

     – Кто?! Что?!– Бойцы в растерянности завертели головами по сторонам, вскидывая наизготовку оружие.– Профессор?!

     – Оставьте его!– Вновь раздался бесстрастный повелительный голос, доносившийся у них словно изнутри и отовсюду сразу.

     Мужчины опять озадаченно переглянулись.

     Папироса во рту небритого типа мерно подрагивала. Пистолет в подёргивающейся, с набухшими венами руке нехотя опустился к земле.

     – Ладно!– Нервно отрезал старший, поведя плечами.– Чёрт с ним, забираем его с собой. Пора уносить ноги, пока сюда не нагрянули каратели. Мы и так тут понаделали кучу шуму!

     Сбитый с толку небритый тип со второй попытки засунул пистолет в кобуру, подхватил Хельца под локоть и грубо поднял на ноги.

     – А ну, пшёл!!!

     Прихрамывая, Хельц послушно последовал за главным и типом с автоматом.

     Небритый тщательно затушил папиросу, спрятал её в металлическую коробочку и опустил в карман плотного пиджака. Потом подобрал выброшенный платок, брезгливо смотал и засунул в другой карман.

     Прежде чем присоединиться к остальным, он затравленно озирнулся по сторонам, словно ища источник загадочного голоса. Но воздух наполняли лишь шум ветра, шелест слившейся в сумерках в сплошной ковёр травы да шепот мерно покачивающихся мохнатых еловых лап.

     С подозрением вглядываясь в плотную чащу, небритый тип недовольно цикнул зубом и двинулся следом за своими товарищами замыкающим.

      

     2010, 27.08.2025 <EOF>