Кажется, у меня аллергия на мать. Когда она прикасается ко мне тонкими пальцами, отдающими хлоркой, меня выворачивает наизнанку. В этом запахе есть что-то отталкивающее, связанное с подъездом, где она моет по четвергам полы и засыпает все углы хлоркой. Малолетним наркоманам наплевать на дезинфекцию. И использованных шприцов меньше не становится. Но мать не останавливается в своем желании вывести этих насекомых, и добивается, чтобы в подъезде поставили железную дверь. Чтобы зацвела душистая герань на подоконнике и появилась в деревянной кадушке пальма. Вот такая у меня мать. Почти ведьма. Я прямо чувствую ее сверхъестественность. Иногда от нее веет какой-то безжизненностью и пахнет кровью. Этот запах преследует меня по ночам, я не могу спать и с ужасом ожидаю прихода своих первых месячных. Неужели и я буду так отвратительно вонять? Я не хочу взрослеть и становиться женщиной. Лучше останусь навсегда ребенком.
Иногда я представляю себя водяной черепахой, сидящей в аквариуме. Я смотрю сквозь стекло на комнату и не узнаю ее. Кровать кажется мрачным логовом одичавшего от одиночества медведя. Он так изголодался по ласке, что сосет лапу, другой чешет себе живот, а третьей махает солнцу. Он все может. Чувствуется силища. Но немая тоска в его взгляде и какое-то оцепенение. Почему жизнь стала невыносимой?
Я тебе объясню. От лица водяной черепахи и лица собственного. У тебя, мишка, обыкновенный авитаминоз. А ты думал, что тебе не хватает драйфа. Ошибаешься мой косолапый тотем (я знаю, что обозначает это слово). Давай ковыляй к аквариуму. Там уже чувствуется броуновское движение. Это проснувшиеся страхи и комплексы хотят навязать правильный вектор. Нейтральный. Но сегодня особенный день. Мы с черепахой Тортилой настроены решительно. Дадим отпор материнскому террору! Нет позавчерашнему супу и жалким обмылкам в ванной. Пусть покупает нам нормальное мыло и конфеты. Мы не потерпим насилие. Мы свободны.
- Что это за бардак тут устроили? - возмущается мать, вернувшись с работы, - почему аквариум на табуретке? Игрушки разбросаны по всему полу, вещи? Ты же у нас девочка, в конце концов, должна отвечать не только за брата, но и за животных, которых приручила. Недавно читала Маленького принца. Неужели забыла?
Ты меня огорчаешь, Женечка. Я отстояла в очереди за халвой, а вы порадовали мамочку, ничего не скажешь.
- Мы уже поели,- заявляю я,- и твоя халва нам не интересна в принципе.
- Это кто же у нас такой борзый, - заводится мать,- хамит в лицо матери, думаешь, если отличница, так все можно? Так не годится. Мои принципы проверены жизнью, а у тебя что? Где гарантии, что с ними ты дотянешь до выпускного класса? Что-то я сомневаюсь очень.
Уголки ее тонких губ дрожат от негодования. Сощуренные глаза разгневанной свинки налились кровью. Ступни лодочки (как у балерины) буксуют по упавшей шапке, не замечая этого. Надо выплеснуть куда-нибудь свой пар, и она выплеснула. Вытащила из холодильника кастрюлю с супом и вылила содержимое в унитаз. Чувствую, что назревает скандал. Но сегодня меня не одолеть. Клянусь, что не выроню ни словечка, пусть захлебнется своей бранью. Не хочу уступать.
- Мамочка не ругай ее, я все съем, все, что захочешь и ее принципы тоже.
Милый Санька выручил, как всегда, и разрядил обстановку. Мать обняла свою любимую деточку и прижала к груди.
- Санечка.
Я ушла в свою комнату, и зарылась лицом в подушку. Не реветь, взять себя в руки, сосредоточиться на дыхании, как учил отец. Левой ноздрей, правой - это помогает при стрессе. А еще лучше выдумать свой мир, не лезть туда, куда толкает жизнь. Ей ничего не стоит засунуть тебя в такую дыру, что никто не сможет вытащить оттуда. За тобой выбор, Женечка. Я уже выбрала, папа.
Все, успокоилась. А теперь пусть приходит, чтобы поцеловать на ночь, и приласкать еще раз ненаглядного Санечку. Будет извиняться за испорченный вечер, мучить час или полтора моралью: как не скурвиться в переходном возрасте и донести драгоценную девственность до замужества. Как будто ее несравненная девственность помогла обрести женское счастье. Что-то не заметно, чтобы она сияла от удовольствия и благоухала как роза. Особенно сильно меня раздражали ее фальшивые изумруды в сережках, ядовито-зеленого цвета, и узенькое колечко на мизинце. Бабушка говорила, что на этом пальце кольца носят только театральные извращенцы. Мне это колечко тоже не нравилось, не знаю по какой причине. Лучше бы у матери висел просто крестик, пусть и самый обыкновенный, оловянный. С ним как-то безопаснее, - утверждала бабушка. Однако никаких крестов в нашем доме не было.
Папа был убежденный буддист, мать считала эти медитации глупостью и пренебрежительно относилась к его увлечению йогой. Церковные праздники мы не отмечали, даже пасху. Обычно я ходила в этот день к бабушке, она стряпала куличи и готовила целую корзинку крашеных в луковой шелухе яиц, и чего-нибудь вкусненького, вроде колбаски вдовесок. Я несла угощение с гордостью, представляя, что волоку целого мамонта для всего племени. Бабушка еще давала денежку на конфеты, но я не тратила, копила на будущий побег из дома. В школе нас учили, что жалость унижает человека, так стоит ли кого-то жалеть? Мать нет. Причина в Саньке. Его я не хотела оставлять без присмотра. Старалась заменить ему отца, когда он ушел к другой женщине, и вела себя, соответственно, по-мужски, носила рубашки и брюки. За что не единожды стояла в углу и получала множество подзатыльников от матери. Все купленные для меня платья пылились в шкафу, а потом передавались каким-нибудь родственникам.
Мои волосы не требовали особого ухода и лежали послушно при любой стрижке. Я всегда гордилась своими волосами. И глазами хамелеона, меняющими цвет в зависимости от настроения. Обычно они вишневого оттенка, но бывали и черные как смородина или темно-зеленые как перезревшие огурцы, тогда как у матери болотного цвета и всегда мутные. Или с красными прожилками, когда ее колбасит особенно.
Случайно узнала, что любовница моего отца, - экстрасенс, мать рассказывала кому-то по телефону, вроде не бедненькая. Но жилье снимает. Понятно, почему отец не приглашает к себе, из-за квартиры. А если и позовет, то только Саньку, зачем ему какая-то дылда переросток. Отрезанный ломоть. Да я бы и не стала жить рядом с экстрасенсом, достаточно и одной ведьмы рядом - матери.
- Не везет твоему отцу с женщинами, - говорила бабушка,- вечно попадаются одни стервы, и первая жена была еще та штучка, и твоя мать не сахар. Мы с дедом надеялись, что у него будет блестящее будущее. Диплом о высшем образовании, внешность, как у артиста. Что еще надо?
Тут бабушка глубоко вздыхала и доставала из комода следующий альбом с фотографиями, уже детскими. Там было полно моего маленького папы, и даже без штанишек, совсем голенького. Запомнилась фотография с погремушкой и плюшевым ковром с оленями на заднем фоне. Долго хранила бабушка этот ковер в сундуке, чтобы не выгорел на солнце, но пришлось выкинуть на помойку моль съела. Мать запрещала бывать у бабушки, но я все равно ходила туда, украдкой.
В девяностые годы образование уже ничего не стоило. Моя мать получала копейки в своем институте и была вынуждена подрабатывать уборщицей, отец тоже был неустроенный в этом плане. Алиментов он не платил, если и посылал что-то, я не в курсе. Видимо, и давать особенно нечего было, или мать не брала с него денег принципиально. А потом он неожиданно утонул на рыбалке, и мы осиротели по-настоящему.
Помню, как мать светилась вся после того страшного известия. Бормотала себе под нос всякую ересь.
- Получил по заслугам, тварь, так тебе и надо, будешь знать, как трахаться с кем попало. Вот и лежи теперь на дне реки, пусть тебя рыбы жрут, падаль.
Его тело и правда не нашли, и хоронить было нечего. Бабушка сильно переживала по этому поводу, что он без могилки остался, как сиротка какой или бомж, ходила по разным церквям, ставила свечки и заказывала сорокоусты.
А мать бредила постоянно этими проклятиями, вдруг уверовав, что ее бранное слово имеет силу какую-то необыкновенную, и если кого припечатает матом или другим крепким выражением, то он обязательно умрет. Я боялась, что она сойдет с ума, и старалась не оставлять наедине с Санькой. От былой привязанности к своему любимцу ничего не осталось. Видимо, он сильно напоминал ей отца и поэтому был неприятен. Я боялась, что она может покалечить его или утопить в ванне. И поэтому Саньку долгое время купала сама. Мать даже перестала орать и придираться по мелочам, а порой и вовсе не замечала моего присутствия. Как будто я какая-то приходящая нянька или уборщица. Или, вообще, пустое место. Это даже в чем-то устраивало. Я освободилась, наконец, от ее опеки и смогла обрести свой путь. Особенный.
Через несколько месяцев после трагедии психика моей матери стабилизировалась. Она нашла какой-то внутренний баланс в себе, позволивший ей держаться на плаву, а не идти на поводу эмоций. Это конечно радовало, но у нее появилось странное увлечение - спасать выброшенные на помойку вещи и давать им новую жизнь. Как-то раз она принесла сломанную картину, такую огромную, что она заняла полстены. Чей-то женский портрет (или автопортрет) в красном платье. Страшненький. Вместо шеи у девушки сияла огромная дыра, из которой торчали куски холста. Как будто ей планировали отрезать голову, но не смогли, или не захотели закончить задуманное, а просто разорвали это место руками. Я еще спросила мать: Зачем нам эта дурнушка? Мать ответила: Ты ничего не понимаешь в живописи И на этом наш диалог закончился. Она самостоятельно заштопала этот холст, а то, что не могла исправить иголкой с ниткой, заткнула куском черного бархата. Осталось только приколоть какую-нибудь брошь. И мать приколола ей на шею свои фальшивые изумруды. Купила масляные краски, и освежила платье. Из моей матери вышел бы неплохой реставратор. Когда она ставила перед собой цель, то обязательно добивалась какого-то результата, а не бросала начатое. Если ее что-то не устраивало, она не оставляла попытки вернуться к этому проекту снова и снова. По такому же принципу строила и отношения с людьми. Меня всегда поражало в ней маниакальное желание доминировать (в любом вопросе) и навязывать свое мнение окружающим. Обычно этим недугом страдают учителя, привыкшие затыкать рты всему классу, и моя мать... Из института она в скором времени ушла, разругавшись с коллегами, и устроилась работать в архив.
Санька подрос и мог спокойно обходиться без меня.
Собрав необходимую сумму, я сняла в садоводстве небольшой домик, и объявила матери о своем намерении начать самостоятельную жизнь. Боже мой, какой тут поднялся вой. Ведь я же уходила не одна - с подругой. Как будто она впервые слышала о таких отношениях между девушками. И это было для нее особенно возмутительно, ведь она родила нормальную девочку и воспитывала ее правильно, а всю вину возлагала на развращенного отца и его мать, райкомовскую подстилку. Это моя бабушка-то подстилка? Да она всю жизнь прожила с одним мужчиной - моим дедушкой.
- А по молодости раздвигала ноги перед каждым кобелем.
Меня передернуло от возмущения.
- Ну, тогда, прощай, женщина,- сказала я и хлопнула перед ее носом дверью.
С тех пор мы больше не общаемся, и узнаем друг о друге новости через Саньку.
***
Я не держу на мать зла и стала равнодушна к ее принципам. Меня это не касается (еще как касается). У нее своя жизнь, у меня своя. Наши миры почти не пересекаются. Хотя иногда, когда она уезжает в отпуск, я прихожу кормить ее кошку и поливать цветы. Я помогаю не ей, брату, он ведь не может разорваться на два дома, а у меня свободный график. Я даже ночевала как-то в ее квартире, чтобы освежить в памяти детские воспоминания. Увы, ничего хорошего из этой затеи не получилось. Оказалось, что мой музыкальный инструмент (душа) был в нерабочем состоянии. Я ничего не смогла выжать из него, как не старалась. В голову все время лезла какая-нибудь фигня типа мастурбации в ванной и позорного дневника, в который я записывала свои ощущения. Мне было неприятно это вспоминать.
Старое пианино, на котором я когда-то училась играть, было уставлено бумажными иконками, тщательно протертыми и вставленными в рамки. Я еще спросила Саньку: А что наша мать теперь верующая что ли? Санька улыбнулся. Понятно, в своем репертуаре, тащит с улицы все подряд. Как больная, - подумала я. Висевшая над пианино картина покачнулась, и кто-то отчетливо произнес у меня под ухом: Сама больная. Или показалось. Не помню точно. Наверное, мы выпили лишнюю бутылку вина. Санька ушел, а я осталась в этой берлоге одна, внимательно прислушиваясь к каждому шороху. Пропитавшись материнской аурой, присутствующей здесь в каждой вещи, я совсем приуныла и ушла в себя, чтобы максимально отгородится от ее влияния. Не сразу заметила в темноте два фосфоресцирующих огонька на кухне. Черт, я забыла про ее кошку, ради которой осталась здесь ночевать. Эгоистка. Болтаю тут всякую ерунду, чтобы оправдать элементарное любопытство: узнать о моей матери все тайны. Особенно те, что касаются интимной жизни. Я понимала, что не дело рыться в грязном белье и выискивать там компрометирующие факты: будь то фотографии или письма, или даже вибратор какой-нибудь, спрятанный под подушкой. Но мне хотелось найти неопровержимые доказательства ее грехопадения, и обелить имя моего отца и бабушки. Моя бабушка давно лежала парализованной в хосписе. Мы с Санькой навещали ее время от времени, но мать никогда Говорила, что та заслужила такую старость.
Достав из морозильной камеры куриные головы, залила их горячей водой, чтобы немножко подтаяли. Любимое лакомство ее кошки Дуси. Ничего другого та не признавала. Тогда как ее хозяйка ела все, даже просроченные сухари с помойки. Втещиной комнате полно банок с маринованными грибами трехгодичной давности, компотами из диких груш, настойками с травами и сушеными мухоморами под потолком в связке. Настоящая кладовка для ведьмы, только метлы не хватало. Столько барахла в доме, что приходилось маневрировать между узлами с тряпьем, связками книг и громоздкими предметами непонятного назначения. Горы поношенной обуви на антресолях и какие-то сломанные тренажеры. Просто склад какой-то. Все постирано, выглажено и сложено в стопочки, только стопочек уже девать некуда - кругом залежи. На туалетном столике в спальне - целый косметический отдел с кремами, лосьонами и прочими дамскими штучками для ухода за кожей, пробники духов в крошечных флакончиках и тюбики помад - в изобилии. Наверное, ходит на бесплатные презентации, где и получает это добро. Из того, чтобы хотела обнаружить здесь - ничего интересного не нашла, никакого компромата. Да и не искала особенно. Как только хмель улетучился, то и желание рыться в ее вещах пропало. Не то чтобы застыдилась или посчитала недостойным это занятие, нет, тут другое. Звоночек из прошлого: Никогда не пробовала брать чужое и не начинай,- повторяла мать, пытаясь привить мне хоть что-то из кодекса порядочной девушки. Это хоть что-то оказалось объемистым багажом. А то вырастишь клептоманкой какой-нибудь - про фантики от жвачек, которые я собирала тогда. И еще много разных советов и полезных навыков, которые мне пригодились в жизни. За что я ей, естественно, благодарна.
Так в чем же вопрос? Что гложет и не дает покоя? В чем причина? Вроде как наплевать на ее мнение, или я мечтаю переубедить и навязать свою точку зрения? Зачем? Что за извращенные фантазии? Ведь она все-таки мать и имеет право на свою кровиночку, пусть и слегка иллюзорное, и устаревшее по нынешним временам, но право. Да и я недалеко ушла в своих представлениях о справедливости. И ничем не отличаюсь от нее, даже характером, только что не ведьма. А может и ведьма, только не подозреваю об этом, и прячется она во мне до поры до времени, не высовывается наружу из страха быть обнаруженной той же матерью, например. Ведь Санька не за что не догадается о магических способностях, а мать сразу поймет, откуда ноги растут, и перекроет крантик, не учить же ведьминскому искусству. Иначе ей и самой не поздоровится, когда я наберу силушку. Отвампирю и загоню преждевременно в гроб. Думай головой и делай выводы.
Меня затошнило от этой внутренней болталки, и вырвало на подушку старинным пергаментом. Разрозненные буквы на латинском (учила этот язык в медицинском) не хотели собираться в слова, и вставали поперек смысла, чтобы я не могла понять их значение. Я мычала, как глухонемая, беспорядочно размахивая руками во все стороны. Попытка выразить себя жестами, оказалась провальной, никто не откликнулся на немой вопль. Не знаю, сколько времени я потратила на это бессмысленное барахтание между сном и явью, очнулась, мокрая, как лягушка, и с головной болью. Сошедшая с картины девушка крошила в блюдце высушенный мухомор, взятый у матери в кладовке. Фальшивые изумруды переливались на остреньких ушках, похожих на уши эльфийки. На шее был приколот капроновый бант с серебристыми блестками и маленькой дырочкой от прожженной сигареты. Это был мой бант с выпускного вечера. Девушка в красном что-то бормотали себе под нос, что-то совсем беззвучное и глухое. Не разобрать. Фиолетовые хризантемы с проседью в пыльной стеклянной вазе щекотали ноздри запахом гнили. Пожухшие листья шуршали разрозненными латинскими буквами, ползающими по букету, как насекомые.
Девушка подала мне стакан с водой, предварительно накапав туда несколько капель зеленоватой жидкости из маленькой бутылочки.
-Это чтобы голова не болела с похмелья,- сказала она четко.
- А ты кто?
- Я соседка твоей матери. Она просили поливать цветы и кормить кошку.
- А Саньку выдернули для чего?
- Ты меня извини, я стучалась, никто не ответил, вот и открыла своим ключом.
Я выпила приготовленное лекарство и задремала, сидя в кресле. Помню, что кошка запрыгнула на колени, и затарахтела как трактор, тщательно массируя онемевшие без движения ноги. Не было сил отодвинуть ее в сторону.
Когда я открыла глаза, часы на телефоне показывали половину двенадцатого. Хорошо, что не надо спешить, работала с обеда, онлайн. Успела сбегать в магазин за сигаретами и сварить кофе. Чувствовала себя нормально. То, что померещилось накануне, показалось забавным, но никакого значения этому событию не придала. Ну, приснилось и приснилось, с кем не бывает. Накрутила себе воспоминаниями и алкоголем.
- Не накрутила,- отозвалась в моей голове мать. - Еще не поздно сделать правильный выбор, тогда ты унаследуешь от меня особый дар - духовный, который передается только по женской линии. Так что, хватит чудить, Женечка. Принимай эстафету.
- Еще скажи мне, что я не еврейка.
- Ты не еврейка, - подтвердила телепатически мать, - у тебя бабушка крещеная.
Я подошла к портрету девушки в красном платье и покрутила пальцем у своего виска.
- Ну, разве не дура?
- Еще какая,- криво улыбнулась та,- надо было с детства пороть ремнем, тогда бы и выросла человеком.
Что-то здесь однозначно не так, или меня опоили зельем, или я заболела шизофренией .
- Обычно заболевшие не осознают, что они больны и думают, что общаются с духами.
Я обозлилась и швырнула в картину тапочком. Девушка демонстративно отвернулась к стене, обнажив чудесную татуировку с цветочной тематикой на плече. - Но позвольте, - взмолилась я, - здесь вам не тату-салон, а приличное жилище пожилой дамы.
- Скорее уж старой ведьмы, чем дамы,- не унималась девушка, развернувшись снова, - ты барахтаешься в мороке, Женечка. Остынь. Посмотри на отражение в зеркало. Старое трюмо не обманет, оно всегда показывает только одну реальность - реальную. Хотя, иногда полезно увидеть себя в беспомощном положении, как-то отрезвляет потом, и ты начинаешь ценить жизнь по-другому. Особенно, когда вынужден выбирать без всякой альтернативы, как в моем случае. Если бы не твоя мать, я бы давно лежала на мусорном полигоне, и полчища крыс гадили бы мне на лицо. И хорошо, если крысы, а могли бы и люди поглумится над моим увечьем, и распороть холст дальше, разорвав его на мелкие кусочки. Тогда бы я точно не выжила. И не узнала, что какие-то мелочи, которые раньше не замечала, вдруг стали первостепенными, а то, что казалось важным - ушло в тень. И даже в небытие как безответная любовь к художнику, который отверг мои чувства, желая оставаться свободным до конца дней, а оказалось, что просто променял эту мифическую свободу на алкогольную зависимость. Однажды в пьяном угаре он попытался избавиться от меня, сначала намеревался сжечь, потом перерезать горло. В итоге выбросил картину на помойку и ушел в запой. Мой оригинал, из костей и плоти, та, с которой он писал картину, ушла из жизни еще раньше, повесившись на шнурке от ботинок, причем, беременная. Во мне остался только кусочек ее души, самый крохотный и незначительный, как неудачный слепок, немного смазанный из-за качества материала и непрофессионализма художника, не владеющего магией. Дилетанта во всех отношениях, и в любовных утехах он не преуспел, как и в живописи. Полный неудачник. И мне нисколько не жалко, как и ту девушку, которая оказалась неспособной разглядеть его подлое нутро. Теперь она болтается где-то в астрале и не может умереть по-настоящему из-за нарушенной целостности судьбы. Будет ждать, когда придет срок настоящей смерти, той, что записана в книге жизни. Печальная история.
Я обратила внимание на то, что она говорила как факир-чревовещатель, с закрытым ртом, и с каждым произнесенным вслух словом ее голос становился все слабее и слабее. Наконец, девушка замолчала, и лицо ее стало мертвым и безжизненным. И вскоре совсем исчезла, растворившись в сумерках, наступивших неожиданно рано. Стало не по себе от нахлынувшей тишины. Будто я присутствовала при умирании человека. И глубокая печаль, как и не присущая мне сентиментальность, прорвавшаяся вдруг изнутри, накрыли с головой. Я поплыла, хотя прежде не страдала от избытка чувств и реагировала на все сдержанно. А тут развезло. Будто похоронила кого-то. Захотелось заплакать, и плакала, вытирая кулаком текущие по щекам слезы. Причем слезы были окрашены в черный цвет - цвет траура. А кошка Дуся старательно вылизывала эту черноту с моих щек.
Странное состояние некой подвешенности между мирами: миром вымышленным и миром реальным. То ли я женщина, то ли мужчина, то ли просто ведьматолько, что принявшая некое таинственное посвящение и вступившая на скользкий путь к кострам инквизиции. Я еще подумала, что надо как-то расставить все точки на i, собрать валявшийся на диване пергамент с латинскими буквами и разобраться, что там содержится примечательного. Вдруг надо что-то кровью подписывать, какой-нибудь договор о продаже души.