Андрей СПИРИДОНОВ
ЖАТВА
(стихи)
СТРАЖ
Радость познать или горе,
Плод, пустоту ли сомнения,
Вещему шагу вторя,
Или в каком направлении
Ветер метёт сквозь пустошь
Пепла седое забвение,
Вечная правда искусства
Высветлит всё потемнение
Жёстких баталий пейзажа,
Всей некрасивости ада,
Шаг свой печатает стража
И репетиций не надо
Старому здесь ветерану,
Может быть, инвалиду,
Преданному параду,
Чтоб не терялась из виду
Вся неизбежность всей жатвы,
Горечь последнего знанья,
Память Ваала, Астарты
Страшного же изваянья.
ЧАС
Ворон красивая птица,
Гораздо сильней чайки,
Всего убедительней лица
Давней черезвычайки,
Всё известно о будущем,
На суд придёшь без утайки,
Самою мерою лютою,
Верную правду спайки
Взыщешь точно как Царство,
Выбора нет ведь у щепки,
Когда до самого Марса
Жизнь подвержена лепке
Нового из материала,
Что по любому изменчив,
Не спотыкайся направо
Или налево, доверчив
Быть перестань уже сердцу,
Не до ума здесь палаты,
Кто-то стучит в эту дверцу
С вестью о часе расплаты.
ДИВЕРТИСМЕНТ
На пиру собеседников
повеселись,
Если не из нахлебников
и способен на мысль.
Словно рыба в сети,
удручён человек,
без бессмертья в горсти
не прожить этот век.
Тень ложится на всё -
на ступени, асфальт,
на железо, древесность,
на твердейший базальт
И шаги командора,
точней, монумент...
И горланит ворона
дивертисмент.
ПОЭТ
Забудь усталость ног
И боль магнитных бурь,
Пусть даже изнемог,
Твоя лишь это дурь,
Никем не проданный товар,
Да бисер этих самых слов,
Для бизнеса напрасный жар
И даже и не крысолов,
С тобой не говорит тиран,
Не знает ничего народ,
И от неисцелённых ран
Не возрастёт священный плод.
Как странен всё же этот дар
Молчанью чужд. И разговор,
Которому искусник рад
Сквозь все потери и раззор.
ЧАШИ
На пляже чернеет грязь от мазута,
Река теряет своё русло,
Палач давно поменял коня на авто,
Его сын, говорят, стал космонавтом,
В мире почти перевелись тираны,
Это для поэта довольно странно,
Не с кем говорить по телефону,
Нет, не мобильному - проводом вооружённому,
Да и сам разговор о жизни и смерти
Стал не актуален, забыт и
Вертер
Со своим откровенно дурацким сплином,
По нынешним временам довольно невинным,
От мазута пытаются отмыть чайку,
Не выпить ли чайку,
говорят в бургерной,
Имея ввиду, наверное, Петербург,
Поскольку сильно дорожает кофе,
Петра инспирировала царевна Софья,
Бесконечно длится этот ряд,
Навскидку или наугад,
Фактически, или радость или кома
Одним только декретом Совнаркома,
Да, Достоевский всегда актуален,
И потому этот мир так печален,
А Уинстон Оден хорош в переводах Топорова,
Раскольникову дожить бы до половины второго,
К утиной охоте - хорош помповик,
Крупной дробью снесёт весь лик,
Набирают силу сериалы про маньяков,
Страшно рифмовать здесь без дензнаков,
То ли святой на выбор, то ли якобинец,
На реконструкции зоопарк и зверинец,
Аквариум теперь украшает Ингланд,
И электронный пёс всеми принят,
Война начинается вовсе не сразу,
Смысл, как щит Ахилла, не упредит мировую заразу,
Всё это, наверно, и есть чаши гнева
в мировой истории, которая переспела.
РАДОСТЬ
Печаль от кирпичной трубы
На задворках того Уралмаша,
Посетит вдруг однажды, увы,
Как в детсаде та манная каша,
Запах оной висит, словно смог,
Свет мерцает уральским закатом,
Очевиден казённый порог,
Расщеплён производственный атом.
Ещё надо эпоху изжить,
Чтобы новой открылась та радость,
Серой хмари болотная жуть
Разойдётся, великая младость
Стережёт, когда вовсе не ждешь
Связан крепко всё той же печалью,
Но восходит небесная рожь
Там, где раньше её не встречали.
ТОК
В окопе не проходит лето,
Не заживёт уже рука
У ополченца и поэта,
У самого политрука
Язык как рашпель скрыли скулы,
Неведом истинный мотив,
Очки круглее амбразуры,
Точнее этой жизни взрыв.
Согнуть в дугу вот это небо
Так нужен ток самих времён,
Ещё живое в теле нёбо
Тревожит хрипом небосклон.
РОДИНА
Честное небо над головой,
И на картине - вечный покой,
Эти же птицы того Левитана
Снова курсируют в дальние страны.
Их не пугает и берег турецкий,
Им не мешает и говор немецкий,
Что ж, остаюсь навсегда здесь
с тобою
Самою поздней осенней порою,
С нами останутся Пушкин и Тютчев,
С пеньем "славянки" пьяный попутчик,
Все паровозы святого вокзала,
Родина где всех всегда провожала.
ЗВУК
Пластики были патефона,
А диски были DVD,
Кассетного магнитофона
Сан-Ремо было впереди,
Игла пластинку не ломала,
Шуршала, словно сама жизнь,
И утомлённым солнце стало,
Монеткой под уклон катись
Вся звукозапись поднебесной,
Аналог цифре не указ,
И весь блестящий и чудесный
Всей нейросети будет сказ.
ТЕЧЕНИЕ
Что кони для войны и для парада
Имеют место быть, уже не надо
Об этом романистике твердить,
Пусть "Уллис" одолеть, но возлюбить
Ахилла щит, триеру Одиссея,
Такая в общем славная затея
Для слов и букв слепого корифея,
Гомера ли, а почему бы нет,
С тех пор не изменился ход планет,
Вот, Авраам вязанку дров берёт,
Но ангел его снова стережёт,
Ведь много северней не спит себе поэт
По истечении иных времён и лет...
(Октоих)
Похищается слава Израиля,
Исхищается верой язычников,
Ни во что сыновьями вменяется
Всё наследство пророков. И хищников
Сила вся ниспровергнута втуне,
И Астарта с Ваалом нищают,
И в крови Назорея отныне
Все их дети уже воскресают.
ПРОРОК
Напитай пророка душу.
Свою тоже не забудь,
Обходя моря и сушу,
Прозревая саму суть.
Суть вещей и суть мгновенья,
Средостенье разных дел,
Пиитического мненья
И эпохи всей предел.
Роль поэзии превратна,
Но не гаснет этот пыл,
И пророк, пусть непонятно,
Но стихами говорил.
ХОЛОДА
Обезьяна зимой это не лев тогда же,
Хотя далеко не всё идёт на продажу,
Кино (важнейшее из искусств),
Как всегда, не щадит ни чьих чувств,
Деликатесы не спасут от голода,
Ведь своё берёт в человеке природа,
Впрочем, мировая душа может не знать,
Что с подсудимого должно взять,
Равно и на какой вопрос отвечает
эта страда,
"Что" или "кто", в особенности,
Когда придут холода...
УЗОР
Будь Ефрат или Днепр,
Высыхает вода,
Саранчу несёт ветер,
Из неё облака
Форируют узор,
Характерный времён,
Это вещий зазор
Страшных чисел сочтён.
РУСАНОВ
Гражданку Франции беру с собой,
Чего никто ещё не делал -
Все канувшие в ледяной прибой.
Всё беспредельно в чистом снегу белом.
А что, не хуже всех других судьба
В грядущем веке, в атома распаде
Вся эта правда только холода,
Соединение в полярном аде.
ПАДЕНИЕ
Ястреб не падает осенью,
Крик замерзает зимою,
Тушки сазана горою,
Небо весеннею сенью
Вновь времена все венчает,
То означает, что сталью,
Химией, мертвою тварью
Время не замечает
Всплеск биомассы на теле
Собственного же прогресса
Переболевшей до стресса
Превозношеньем на деле.
СТРЕМНИНА
(ирмологий)
Станет земля подвижной,
Когда в ней призрачны языки,
От нужды и горы срыты
И тают холмы во множестве,
Ибо шествие видят в трудах вечное,
Селения эфиопские убоятся
И не устоят кровли мадиамские,
Когда в реках ярость Господня
И в море стремление Его,
В натяжении лук небесный,
Одаёт бездна глас свой,
Пока солнце празднует ныне воздвижение,
И луна не забудет чин свой,
Пойдут во свете вышние стрелы
И блистанием молний явится грозное оружие,
Главы беззаконных вмещают смерть,
Узы их сковывают гортани,
И не восхвалилит себя язык их,
Подобный немому аспиду,
Тогда прещение умалит землю
И яростью низложатся народы,
Чтобы помазанные Твои воспели в трепете и радости:
Поём Господу, разделившему и поправшему смерти пучину.
БОГАТСТВО
(ирмологий)
Покой в день скорби среди людей,
Пусть смоква не дает плодов своих,
И не родит древняя лоза,
Древо масличное словно ложь,
А поля лишь часть пейзажа,
Напрасно козлиша ищут пищу,
И не видно волов при яслех,
Но есть сила свыше,
Настоящий плод Царства,
Песня Господня и мир Его,
Тогда и мор не властен
И зной не побежлает хлада тонка,
Тогда богатеет красная пустыня
И овны множатся на Его пажити.
ТВЕРДЫНЯ
(ирмологий)
Мёртвые не помнят жизни
И врачей, воскрешающих их,
Болезни приближения родов не даёт духа спасения,
Что нужно сотворить на земле страха ради вышнего,
Дабы вовсе не оскудело сердце
И зрение не утратила путей исхода,
Какое исцеление от росы утренней,
Если пала вся земля нечестивая,
Куда не ступали стези правды,
И если из чрева ада вопль
Имеет непроницаемую над собой твердыню,
А это море огненное никогда не питаемо
слезой праведника.
КУЧА
Что там прорубь на Неве
Да ступени Исаакия,
Искупили всё вполне
В той войне и после драки.
У Ивана Ильина
Жаждали все воскресения,
Может быть, Бородина,
Пусть кровавого сражения.
Да, без крови всё никак,
Что Беслан, а может Буча,
Ни Толстой уж, ни Бальзак,
Историческая куча...
ПЕЧЬ
А что там вновь опять разлито: Прохлада, зной, бензин, вода,
И Речь торгует Посполита
Всё тем же, в чём своя беда
Славянскому опять наречию,
Какой вновь клич не сотвори,
И Гоголь наполняет печи
Всей правдой, словно буквари.
РЕКА
Теченье не смирит река,
Заборы высятся в тумане,
Легко рифмуются века
Для обывателя в обмане.
Как всё сменилось здесь мельком,
Парижа ноты и застенки,
И вот Цветаева гвоздём
Бревенчатые метит стенки.
ЧЕСТЬ
Имя и отчество, правда, неважно,
Если героя, то имя - вовеки,
Павшим однажды, павшим отважно,
Ведь Фермопилы синоним планете.
Нас ведь учили, что смерть дело чести,
Родина ждёт, что умрём здесь однажды
У амбразуры, а может, без вести,
Это не страшно, ведь дело лишь в жажде
Павшим здесь стать за великую правду,
Ту, что открылась вниманием многим,
Может не вечную, славным парадом
Всем непокорных... и просто убогим.
ЗОНА
Как меч закат здесь занесён,
Пурпур и виссон прах и пепел,
И Леонид и Гедеон
Велик, а не вульгарный Вертер,
Но Монте-Кристо - граф, барон -
А может, просто пролетарий
Последний сжёг уже озон
И закрывают сенпентарий.
Весь исчерпал Хичкок свой дар,
Все зомби сгрудились в загоне,
И держит Стивен Кинг удар
У сталкера в последней зоне.
СВОБОДА
Света-тени трепет страсти,
Следом ветер и ненастье,
Левитан или Саврасов
Прасолов или Рубцов,
Да Вампилов был таков,
Выплывай так на охоту,
На Байкал да в непогоду,
То ли в рабство, то ль в свободу.
СОКРАЩЕНИЯ
Что с речами, без речей
И без меди, без Шопена,
Всё же с хором, сокровенно,
Знаменитый иль ничей,
И не в шахматы, а в прятки,
Еще лучше без могилы,
Без пилота иль без силы,
И молитвы пусть все кратки.
МИР
Или демон на Кавказе
Или драма в шапито,
Смысл лишь в разбитой вазе,
В галстуке заподлицо,
Пусть в горошек или клетку,
Не спасёт от старых ран,
Для коня сырую плётку,
Для сетей большой сазан,
Так предметный ряд обширен,
Старый век, городовой,
Этот город ещё мирен,
Целый мир над головой,
Не летал туда Гагарин,
Ничего не проверял,
Лишь хромой наш старый барин
В Баден-Баден уезжал...
ПОЖАР
Чернила цифре не грозят,
Контент забыл, что все границы
Порой о многом говорят,
Пожухли новые страницы,
Обрывки творческого сна,
Реальность, просто эпопея,
Плывёт цветущая весна,
От эпидемий панацея,
Не плавится один Гомер
И драма вещего Шекспира,
Да, измельчал любой пример,
Несладкозвучна эта лира.
Пусть не отравлено вино,
Клинок не устрашил тирана,
Гонец был послан так давно,
Что весть доставил слишком рано.
Прославлен весь паллиатив,
И время вышло всё до срока,
Был не усвоен негатив
Давно сгоревшего урока...
КАРАБИН
Как известно, все идёт псу под хвост -
баранина и конина,
по умолчанию и человечина,
когда она индивиду незрима,
При этом нет разницы норд или ост,
Сгодится любой в рельефе погост,
будь побережье Таймыра или окрестности Рима,
Не исключён тот же Афганистан,
что между жизнью и смертью извечен,
смысл словесный понятия стан
равен определению карабин,
когда ты вы в пустыне совсем один.
ЛЕНЬ
Зима всегда приходит внезапно,
О, почтеннейший Фортенбрасс,
Течение времени это загадка,
Не каждый тиран имеет этот запас,
Впрочем, чтобы стать тираном, Тоже нужно иметь талант,
Да такой, чтобы без изъяна
Гений кое с чем сочетал,
Когда-то это звали злодейством,
Но утрачен в нем всякий толк,
Меж трудами и просто действием
Час короткий, где царствует волк,
Сила его тисков клыкастых -
Да, не объемлет долгий срок,
И среди мужей кадыкастых,
Ты не воин и не пророк,
Так, для трона вполне замена,
Ждать ли новых добрых вестей,
Даже банальная здесь измена
Давно не требует крепких мечей.
Свет электрический не пляшет как тени,
Вполне сладок летальный яд,
Даже поэзия учит лени
Там, где Гамлет был смерти рад.
ПИЛИГРИМ
Изучать философию и вовсе не стоит,
Ни в двадцать, ни в пятьдесят,
Даже если по жизни ты стоик,
Эпоху прожил наугад,
Что там бандитские девяностые,
Что поздний СССР,
Для метафизики все-таки острые,
Навроде плохих консервов,
Завтрак туриста был отвратителен,
Но многие жили им,
Образ сознания ведь убедителен,
Как в Аравии пилигрим.
(Октоих)
Рукой державною и сильным словом
И даже более того:
Всей настоящей живой кровью,
Причиной истинной всего,
Любая рифма только слабость,
Кимвала бряцающий звон,
Всё человеческое - малость,
Которой Бог превознесён.