Аннотация: Героине диагностируют гипертонию, из-за которой она умрёт через 7 лет. Девушке предстоит прочувствовать на себе все стадии заболевания, которое изучали ещё в концлагерях в 1940-е годы.
В 25 лет мою душу заберёт Бог и унесёт на небо вместе с другими своими ангелами. Может, не в рай, а в ад, чтобы продолжить страдания и там. Но даже среди кипящей лавы и чёртиков с вилами и раздвоенными языками мне бы было та-ак так холодно!.. Как будто тело погрузили в открытое море, оно болтыхается на волнах. Ни рыбы им не интересуются, ни акулы не хотят его съесть. Я погружаюсь на дно, куда не достаёт солнце. К тому моменту руки и ноги уже атрофировались, только сердце ещё медленно бьётся: бум-бум, бум-бум...
Как только затылок испытуемого погружается под воду, наступает коматозное состояние.
- Пятьдесят три минуты!
Бессознательное тело достают из бассейна и несут в соседнюю пристройку. Там стоит ванна, наполненная горячей водой. Из-за резкого перепада температур начинаются судороги, через пару минут прерываемые полной отключкой. Офицеры, которые принесли тело, перекидываются парой фраз, делают заметки и уходят.
[...]
Мама провела ладонью по моей ноге и задержалась на пальцах:
- Ножки холодные...
- Мм, - кивнула я в ответ.
Я не чувствовала ступней, пока мама их не погладила.
Чем старше я становилась, тем чаще меня посещали мысли о том, что болезни никогда и не было. Наверное, я соврала врачу о том, насколько холодно мне бывает. Может быть, все люди на земле так чувствовали себя в те или иные моменты, а я просто слабачка, которая, под влиянием культуры излишней любви к себе, слишком размякла и диагностировала себе какую-то чепуху. Мы же склонны к тому, чтобы жалеть себя. Я такая же. Да?
"Врач мерял температуру тела несколько раз в разные периоды времени, и, насколько это можно было считать правдой для современной медицины, показатели ртутного градусника считались объективными".
Я просто хотела быть слабой. Больной. Чтобы меня любили за мою безусловность и хрупкость. Казаться нежной. Если не по росту, размеру одежды или характеру, то хотя бы биологически. Кто-нибудь мог сказать: "Она добилась всего этого будучи неизлечимо больной!" Ну, когда бы я чего-то достигла и кто-то написал об этом в газете или озвучил по радио. Конечно, я могла бы заявить подобное на личном аккаунте в соц. сетях, но всегда же приятно услышать похвалу со стороны, так?
Знаешь, мам, я снова начала курить. Ха-ха, да, "снова". Я уже бросала и не раз. В последний мне удалось продержаться больше полугода. Но потом я просто... не смогла не закурить. Не знала, как рассказать тебе об этом. Да уже и не важно, раз ты читаешь это письмо. Мне очень жаль, что не смогла отделаться от этой вредной привычки. Ты же тоже курила. И я помню, как ты сказала о том, что люди умирают и в тридцать, и в двадцать лет, хотя ведут, казалось бы, здоровый образ жизни. Не от алкоголя и наркотиков. Не налагают на себя руки. Даже не в авиакатастрофах. Да, ведь самолёты - это самый безопасный вид транспорта. Жаль, что у нас так и не открыли аэропорт, чтобы я смогла слетать к вам домой. Так, что-то я не туда ушла. А.
Не от курения вовсе умирают люди. Сигареты - просто симптомы смерти. Если человек бросит, то дым, хлипко склеивающий дырки в сердце, перестанет заполнять тело, и оно, без того покинутое, превратится в порошок.
Я уже сама с трудом латала все дырки в своём теле, чтобы во время повседневной беседы моя голова не оторвалась от шеи. Всё должно было оставаться на своих местах, не вызывать подозрений.
Моя подруга... хотя, какая она мне подруга? Первой почувствовала шевельнувшийся во мне червячок. Выйдя из лифта, я не обронила ей ни привет, ни пока, а морила весь день молчанием. На следующее утро ко мне пришло осознание, что я не должна была так опрометчиво себя выдать. Всё-таки, главная героиня должна играть свою роль до конца. Однако было уже поздно. Наши отношения никогда больше не вернулись в прежнее русло с того дня. До дня смерти оставалось ещё слишком много времени.
С тобой, мам, мы тоже начали меньше болтать. Не вспомню, когда точно это началось. Звонки становились всё короче, новостей всё меньше. Рассказывать было особо нечего. То ли мы устали, то ли действительно знали друг друга слишком хорошо. В какой-то момент я думала о том, чтобы перестать звонить вообще. Но, наверное, было бы так обидно совсем потерять связь и даже не узнать новости в числе первых. Правда? Хотя, ты и так их быстро не узнала. Никто не решался взять на себя ответственность донести до бедной женщины печальные известия. Меня не показали по телевизору, не напечатали в газете. Наверное, потому что в деле не были замешаны ни ЖКУ, ни руководство вуза, ни политики, не из чего было развести скандал. Может и новостью меня считать не стоило. Только пылью в нелепой вазе.
Я завещала бы записать себя на виниловую пластинку, только выбрать композицию было так сложно. Я не любила грустную или классическую музыку. И не хотела, чтобы кто-то плакал, если найдёт мою запись. Современная песня также была бы неуместна в каком-то роде. Мне стоило бы спросить совета у тех, кто ходил в музыкальную школу. Да, они бы точно посоветовали мне соответствующее произведение. Мой опыт позволял мне лишь представить картину, которая напоминала всем обо мне и увековечивала бы в памяти. Но в мои годы такого метода кремирования ещё не придумали.
Поход к психологу маячил на фоне постоянно, но я осознанно отказалась от него. Моя проблема была физическая, я жила с холодными ступнями и замедленным пульсом сколько себя помню. Они не доставляли мне дискомфорта. Приближающаяся кончина... мозг намеренно избегал этой мысли, пытаясь защитить сознание от ещё одной травмы. Всем, даже не хронически больным, иногда кто-то шептал на ухо "что же будет после?". Ничем хорошим длительные размышления на данную тему не заканчивались. Некоторые уходили в религию в надежде обрести надежду на жизнь после смерти. Бывало, что сходили с ума. Перспектива оказаться в шестой палате и уже там насильно говорить с врачом нисколько не радовала. Подайся я в христианство, вероятно, дорога лежала бы прямо в ад, а он был пострашнее вечного забвения. Хотя... спать, и спать, и спать, и не чувствовать совсем ничегошеньки, даже момента собственного сна, невозможность увидеть никакую даже самую нелепую картинку перед глазами... Уж лучше видеть ад и бурлить в котле рядом с рогатыми чёртиками. Там хотя бы поговорить можно с кем-нибудь. Бесплатно. Не то, что у психолога.
Мне уже было побольше, чем восемнадцать, поэтому, несмотря на скромные накопления, завещание написать я всё же решилась. Мои родители явно не хотели бы распоряжаться деньгами своей дочери, недвижимость приобрести мне не удалось (вряд ли удалось многим моим сверстником даже после, мы стали первым поколением без собственного жилья и надежды заполучить его в каком-либо обозримом будущем, в которое тоже, справедливости ради, смотрели сквозь туман), размер одежды и обуви никому из родных не подходил. На какую-то сумму было решено устроить похороны. Вещи отдать на благотворительность. Комнату в общежитии вымыть белизной и повесить в углу маленькую фотографию. А что? Переродись я духом или зомби, была бы очень польщена узнать, что после меня осталось что-то физическое не только у семьи.
Наверное, со стороны кажется очень грустным начинать готовиться к смерти задолго до её наступления. Но посмотрите на стариков. Тех, кто живёт уже несколько лет, или даже десятков лет, с вопросом "может быть сегодня?". Может быть сегодня или завтра они не смогут встать с кровати и оторвать голову от подушки? Инфаркт остановит их посреди улицы? Внезапно, как простуда, начавшийся кашель так и не прекратится, сколько не пей чая с ромашкой и мёдом? У них уже всё расписано. Отложены деньги. Заказан гроб. Они шутят от этом. Говорят не "если", а "когда". Смерть перестаёт быть табу, разговоры о ней не вызывают долгих томных пауз. Они принимают её как данное. Неизбежный конец. А я, к тому же, знала точную дату. До которой оставалось не так уж и много времени.