Николай Иванович вышел из Бестужевских курсов, где он только что отчитал лекцию. Холодный осенний ветер дул со стороны Невы, вдоль Десятой линии. Николай Иванович сделал глубокий вдох и подумал: "Какое же это все-таки наслаждение - очутиться на свежем воздухе после душной аудитории". Прежде чем начать свой путь домой, он огляделся по сторонам. Уже стемнело, и улица освещалась лишь прямоугольниками отдельных светлых окон. Внезапно что-то зацепило периферийное зрение Николая Ивановича, и он перевел взгляд на крышу дома напротив. На козырьке крыши сидела сова. Она смотрела на Николая Ивановича своими огромными желтыми глазами. Увидев, что Николай Иванович заметил ее, сова вспорхнула и улетела. Николай Иванович в изумлении покачал головой. "Ну, надо же. И откуда бы прямо посреди Петербурга взяться сове?"
Николай Иванович побрел домой, все более погружаясь в свои мысли. А мысли эти сперва закрутились вокруг письма, полученного из родительского дома, от отца. Николай Иванович был родом из архангельского села. Село было большое и не бедное, рыбный промысел процветал. Но доктора в селе почему-то не приживались. Сказывались то ли труднодоступность села и удаленность его от ближайшего города, то ли суровый климат, а может быть, и то, и другое вместе. Вот отец Николая Ивановича, сельский староста, и надумал однажды вырастить доктора из своих, из деревенских. Он упросил дальних родичей, живущих в Архангельске, взять его сына Кольку на прожитье, и отправил того учиться в гимназию. Колька и родичам по хозяйству помогал, и учился в гимназии на отлично. Закончив гимназию, он поступил в Петербургскую военно-медицинскую академию. И там был одним из лучших студентов. С полгода назад, наконец, Николай стал доктором. Отец в письме спрашивал, когда же Коля думает вернуться в родные края. Заждались-то уже дома доктора-то своего. А доктору домой не то, чтобы совсем не хотелось. Нет, он с удовольствием бы провел в деревне недельку-другую, не больше. Затянул его Петербург. Привык он ходить каждый день в больницу святой Марии Магдалины, чтобы помогать пациенткам. Да, доктор наш специализировался в области гинекологии. Один из профессоров академии, тоже выходец из Архангельской губернии, благоволил к земляку студенту. Вот он-то и сподвиг Николая выбрать эту специализацию. Николай согласился, поначалу больше из опасения потерять расположение профессора, ну а потом, как говорится, втянулся. Профессор продолжал благоволить к нему и после того, как Николай закончил академию. И в разгаре осеннего семестра предложил Николаю почитать слушательницам Бестужевских курсов лекции по физиологии. Профессор, мол, сам, было, начал читать, да на все времени не хватает. А Николаю для опыта будет полезно. И живет он к тому же недалеко. И работает рядом. Не очень-то Николаю эта идея пришлась по душе, но и тут он согласился. Его лояльность принесла свои плоды: профессор всячески расхваливал молодого подающего надежды доктора и даже порекомендовал его нескольким дамам из высшего общества. Николай Иванович уже посетил одну молоденькую графиню в положении, оставил по себе хорошее впечатление, и та решила избрать его своим врачом. И маман ее при сем присутствовала и, что особенно важно, тоже выразила свое одобрение. Так что карьера Николая Ивановича постепенно строилась, и в недалеком будущем он вполне мог создать себе имя и стать преуспевающим женским доктором. Но как же тогда односельчане, которые его так ждут? Мысль Николая Ивановича металась между Петербургом и деревней. Между сытой жизнью в столице и долгом и честью помора. И никак не мог он сделать окончательный выбор.
Устав от этих раздумий, Николай Иванович переключился на иной предмет. Перед сегодняшней лекцией в преподавательской он как раз столкнулся со своим покровителем, и тот, как бы между прочим, спросил Николая Ивановича, когда же он намерен жениться. А то вон, мол, все его однокашники попереженились уже. Неженатый доктор - это как-то несолидно, мол. Николай пока что не задумывался над этим вопросом. Будучи студентом, он прежде всего стремился доказать всем, что он ничем не хуже городских. Трудился, не покладая рук, чтобы превзойти своих однокурсников. А теперь... Теперь он смотрел на женщин либо как на коллег, либо как на пациенток. Так он шутливо и сказал профессору. На шутку профессор натянуто улыбнулся и заметил, что, возможно, ему стоит присмотреться к кому-нибудь из курсисток. Но Николая Ивановича от этой идеи сразу бросило в дрожь. Ох, уж эти эмансипированные барышни с их открытыми улыбками и прямыми взглядами! Иногда, читая лекцию, он случайно ловил такой взгляд и сбивался, отчего по аудитории прокатывался веселый гул. Нет, не такой видел он свою будущую жену. Он составил себе образ девушки скромной, хорошей хозяйки. Может быть, такие были в его родном селе? Но нет, девицы из его села были все, как на подбор, бойкие, самостоятельные, да и за словом в карман не лезли. В общем тоже проблема, да.
"Как он давеча сказал профессору? Смотрел на женщин либо как на коллег, либо как на пациенток, ха-ха!" Мысль Николая Ивановича вновь изменила направление. Как раз сегодня впервые к нему пришли особенные пациентки, из тех, кого называют ночными бабочками. Их привел участковый пристав. Медсестра провела "бабочек" через черный ход в отдельную смотровую. Это были настоящие оторвы. Они громко хохотали и переругивались между собой. Отпускали сальные шуточки и кидали на Николая Ивановича весьма откровенные взгляды. Последняя, долговязая неопрятная девица, перед уходом внезапно обернулась к Николаю Ивановичу и, дыша ему в лицо луком и перегаром, прохрипела:
- Приходи-ка ко мне, милок, как-нибудь вечерком в Столярный переулок.
Она назвала адрес и добавила:
- Не люблю толчею Сенной. Потому и промышляю в сторонке. Мне хватает. Обслужу тебя как полагается, будешь доволен. И скидочку, как доктору, сделаю.
Тут она рассмеялась хрипловатым смехом и вышла из кабинета. По себе она оставила не только запах лука, перегара и немытого тела, но и что-то еще, что взволновало Николая Ивановича. Он безотчетно отметил про себя, что если бы не неопрятность, да несколько тяжеловатый подбородок, она могла бы быть весьма привлекательна.
Так, погруженный в поток своих мыслей, Николай Иванович и добрел до дома. Сова, между тем, следовала за ним, перелетая с крыши на крышу и стараясь больше не попадаться ему на глаза.
Командор Эрр и стажер Грр сидели в рубке исследовательского космического корабля и смотрели в большой голографический экран. Экран отображал в точности то, что видела сова. Командор смотрел вдумчиво, подавшись вперед. Стажер тоже смотрел, время от времени искоса поглядывая на командора. Наконец объект их интереса скрылся за дверью парадной.
- Ладно, пусть его дальше боты ведут, - сказал командор стажеру. И после небольшой паузы добавил:
- А ты молодец, для изучения взаимодействия местных социальных слоев хороший объект подобрал. Сегодня ночью подсадим ему пару ботов, и станет он нашими глазами и ушами.
Дома Николай Иванович выпил чаю и довольно скоро лег спать. Но, несмотря на усталость, спал он беспокойно. Микроскопические боты, влетевшие вслед за ним, когда он входил в квартиру, никак не могли улучить момент, чтобы начать внедрение. Наконец Николай Иванович повернулся на бок и глубоко уснул. Тогда боты влетели в нос Николая Ивановича и, аккуратно миновав чувствительные волоски, впились в ткани, подобно комариным хоботкам. Боты проникли вглубь тканей и отправились каждый своим путем. Первый наверх, в сторону глазного нерва. Второй вглубь, в сторону преддверно-улиткового.
А Николаю Ивановичу тем временем приснился сон. Во сне он увидел сову. Та летела прямо на него. По мере приближения к Николаю Ивановичу она стала терять перья. Ее крылья превратились в руки, ноги удлинились. Постепенно она превратилась в девушку, в которой Николай Иванович узнал давешнюю проститутку. Во сне Николая Ивановича у нее были развевающиеся черные волосы. Облачена она была в черное же облегающее шелковое платье, выгодно подчеркивающее ее фигуру, все ее соблазнительные выпуклости и впадины. Проститутка приземлилась прямо на Николая Ивановича и прижалась к нему всем телом. При этом он испытал острую смесь отвращения и вожделения. Проститутка между тем расстегнула ему брюки и схватила его за напрягшееся естество. И тут Николай Иванович проснулся от мощнейшей поллюции, вскрикнул, инстинктивно попытался ее остановить, прижав извергающийся орган ладонью правой руки к животу, неловко повернулся и грохнулся с кровати на пол.
К этому моменту первый бот уже добрался до зрительного нерва и надежно закрепился на нем. Второй все еще пробирался к своей цели. От удара, вызванного падением Николая Ивановича, он слегка сбился с намеченного курса и повредил кровеносный капилляр. Кровоизлияние вызвало микроинсульт в миндалевидном теле. В этот момент Николай Иванович окончательно проснулся и встал на ноги. Он сжал ладонь правой руки в кулак. Ладонь была липкая. Он прошипел сквозь зубы: "Скверрна...", и обтер ладонь о простыню. Зажег свечу и посмотрел на часы. Было глубоко за полночь. Николай Иванович огляделся и увидел лицо, которое смотрело на него. Лицо было смутно знакомое. Николай Иванович моргнул. Лицо тоже моргнуло. Николай Иванович понял, что это лицо - всего лишь его отражение в зеркале трюмо. Он подошел к зеркалу поближе. Пристально вгляделся и снова прошипел: "Нечисстый... Очиститься... Смыть...". Николай Иванович осмотрелся, на глаза ему попались рукомойник и платяной шкаф. К рукомойнику он почему-то не пошел, а вместо этого ринулся к шкафу. Резко распахнул дверцу и стал перебирать висящую на плечиках верхнюю одежду. Наконец, он снял с плечиков тонкое черное пальто кашемировой шерсти, недавно купленное, и поношенную студенческую шинель. В дальнем углу верхней полки он отыскал потрепанную студенческую фуражку. На нижней полке нашел сапоги из мягкой кожи, как-то присланные ему из деревни с оказией, но которые он до сих пор так ни разу и не примерил.
Николай Иванович надел брюки от своего повседневного костюма, тонкое пальто прямо поверх исподнего и на это пальто кое-как натянул шинель. Надев фуражку, Николай Иванович еще раз посмотрел в зеркало, оценивая свой вид. Что-то, видимо, не совсем удовлетворило его, поэтому он оборотился от зеркала и снова поискал глазами. Увидев тумбочку рядом с входной дверью, он быстрым шагом направился к ней. Открыл дверцу тумбочки и достал баночку гуталина, вернулся к зеркалу и подрисовал себе пальцем пару щегольских усиков. Посмотрел на себя еще раз взглядом художника, нанесшего на полотно последний штрих и, видимо, остался доволен. Подошел к столу, на котором стоял его докторский саквояж, достал из него узкий металлический футляр длиною с ладонь и сунул его в карман шинели. Снова подошел к входной двери, приоткрыл ее и осторожно выглянул. На площадке никого не было. Прислушался. На лестнице было тихо. Тогда Николай Иванович задул свечу, оставил ее на тумбочке и вышел, осторожно заперев за собой дверь. Он крадучись спустился по лестнице и выскользнул в темноту Пятой линии.
Командор был разбужен сигналом тревоги. Он сразу же вскочил и увидел стажера. Тот уже смотрел на информацию, переданную ботами.
- Хм, а где же медицинский бот? - спросил командор, - Подобная проблема, как я понимаю, достаточно стандартная для него и должна им легко решаться.
- Понимаете, шеф, когда объект падал, он взмахнул рукой. Видимо, пытался за что-то схватиться. И как раз попал по медботу. Тот от удара полетел вниз, попал в щель в полу и застрял. Пока он смог выбраться, объект уже вышел из дому.
- Ну что же, теперь-то уже что поделаешь? Не усыплять же объект прямо на улице. Остается только наблюдать.
Николай Иванович дошел до Университетской набережной. Благовещенский мост только что свели. Николай Иванович без помех перешел через Неву и темными переулками и дворами стал постепенно продвигаться в сторону Сенной. Вот и Столярный переулок. Вот и дом тот. А вот от дома отделилась высокая тень и подошла к Николаю Ивановичу.
- Что, милок, ищешь кого? Не меня ли? - произнесла тень хрипловатым голосом.
Николай Иванович с трудом выдавил:
- А, может, и тебя.
- Ну, пойдем со мной, милок. Ба, да ты, никак, студент. Деньги-то у тебя есть? А ну-ка, покажь.
Николай Иванович сунул руку в карман шинели. Одновременно он прокашлялся и сказал:
- Деньги есть. Сейчас покажу.
- Эй, да не здесь, дурик. Пошли.
Проститутка схватила его за свободную руку и увлекла в темную подворотню. Так, держась за руки, они миновали подворотню и очутились во дворе-колодце. Здесь было немного светлее, чем на улице, из-за тусклого света свечек да керосиновых ламп, освещающих некоторые окна. Проститутка повернулась к Николаю Ивановичу:
- Ну вот, теперь показывай.
Пока Николай Иванович доставал футляр, проститутка все пыталась присмотреться к нему получше. А, присмотревшись, воскликнула:
- Постой, постой, что-то твой фейс мне вроде как знаком. Ба, так ты ж тот доктор давешний! Ну и маскарад устроил. Студентом вырядился, усики нарисовал. Ну, понятно, не дай бог увидит кто со мной. Я ж шутковала. Уж никак не думала, что ты сюда заявишься. Но, коли уж пришел, обещания надо выполнять. Можешь деньги не показывать, верю. Пошли.
- Погодь, - сказал Николай Иванович, - Подарочек у меня есть для тебя.
- Да? Что за подарочек? - с удивлением спросила проститутка. Она чуть подалась вперед, чтобы разглядеть и пробормотала:
- Как интересно! Никто мне сроду подарков-то не дарил.
Тут Николай Иванович выхватил из футляра длинный хирургический скальпель и точным движением вогнал его проститутке в шею, прямо в сонную артерию. Скальпель был настолько острый, что проститутка не почувствовала боли и не сразу поняла, что случилось.
Николай Иванович выдернул скальпель, одновременно делая шаг назад. Тугая струя крови ударила в сторону, не задев Николая Ивановича. Проститутка открыла рот:
- Что? Что? - только и смогла прохрипеть она, потом еще пару раз открыла и закрыла рот, как рыба, вытащенная на берег, и рухнула замертво.
Николай Иванович посмотрел на дело рук своих и прошипел:
- Смыл скверрну... Теперь чисст...
Внезапно кто-то в первом этаже подошел к одному из окон с керосиновой лампой и стал вглядываться во тьму. Николай Иванович тут же отступил в тень поглубже и быстро нырнул обратно в подворотню.
В то самое мгновение, как скальпель вонзился в шею проститутки, оба наблюдателя, следившие за Иваном Петровичем с момента, как он вышел из дому, дружно охнули и прижали руки к своим ртам.
- Шеф, надо же срочно что-то делать! Спасать! - воскликнул стажер.
Командор быстро взял себя в руки и c деланным спокойствием ответил:
- Ну и как ты это себе представляешь? Смотри, сколько крови она потеряла. Где мы столько возьмем? И если бы даже мы могли ее спасти... Представляешь, к чему бы это привело? Это же будет чудо чудесное по их меркам. Паломничества к ней начнутся. Обожествят ее, чего доброго. Эдак вся их история может принять другой поворот. Помни, мы же исследователи. Собираем информацию, что-то сами анализируем, что-то другим передаем. Нам изменять историю - это серьезный косяк.
Ладно, раз уж все так вышло, главное теперь, чтобы наш объект не бродил бы по улицам, да не попался бы, а скорее шел бы к себе домой. Самое большее, что мы сейчас для этого можем сделать - это передать импульс на улитковый нерв. Возможно, небольшое головокружение вызовет у него тревогу и заставит идти к дому быстрее. Но он, я смотрю, хорошо идет туда и без нашей помощи, так ведь?
Николай Иванович, стараясь идти другой дорогой, постепенно добрался до Невы и снова перешел Благовещенский мост, теперь уже в обратную сторону. Слева от себя на набережной он увидел темное здание лодочной пристани. Николай Иванович подошел к зданию и, спрятавшись в его густой тени, снял с себя шинель и завернул в нее фуражку. Все так же стараясь держаться в тени погуще, он скользнул к реке и аккуратно опустил сверток в воду. Шинель чуть отплыла от берега, быстро намокла и пошла ко дну. Николай Иванович вышел из мрака пристани в темноту набережной и прогулочным шагом пошел домой. Теперь, даже если его кто и увидит - ну вышел доктор проветриться ночью после трудного дня, эка невидаль.
Николай Иванович во время своей ночной прогулки так никого и не встретил. Он вошел к себе в квартиру, снял сапоги, повесил в шкаф пальто и замер в нерешительности. Спать ему не хотелось, а что делать дальше, он не знал. Тут-то к нему сзади бесшумно и подлетел медбот, да и вогнал в шею приличную дозу инопланетного снотворного. Николай Иванович как стоял, так на этом месте и рухнул. Медбот влез к нему в нос и, раздвигая ткани, пополз к поврежденному участку мозга.
Утром квартирная хозяйка очень удивилась, когда Николай Иванович не спустился к чаю. Даже если он по каким-то причинам не мог, он прежде всегда заранее предупреждал ее. Хозяйка на всякий случай послала сынишку справиться, все ли в порядке с доктором, не случилось ли чего. Тот вернулся через пару минут запыхавшийся и выпалил:
- Я постучал, не открывают-с. Смотрю, дверь не заперта. Приоткрыл, смотрю, а они на полу лежат-с!
- Так беги же скорее за доктором! - крикнула сыну хозяйка, и сама заторопилась подняться к Николаю Ивановичу в квартиру.
Через два дня Николай Иванович очнулся на больничной койке. Заглянувшая как раз в дверь его палаты медсестра увидела, что он заворочался и открыл глаза, охнула и поспешно закрыла дверь. Через пять минут в палату вошел знакомый доктор. Николай Иванович хотел было с ним поздороваться, но доктор приложил палец к губам. Он померил Николаю Ивановичу пульс и давление, приподнял ему веки и заглянул под них. Наконец, сказал:
- Ну, Николай, голубчик, и заставил же ты нас поволноваться. Похоже, с тобой удар приключился. Но ты удивительно быстро поправляешься. Сможешь что-нибудь сказать?
Николай Иванович хотел поприветствовать доктора, но во рту пересохло, язык не слушался. Доктор с пониманием кивнул и протянул Николаю Ивановичу стакан воды. Тот с трудом глотнул и поморщился - в горле драло. Он еще раз глотнул.
- Ну как, Николай, лучше?
Тот кивнул.
- Ага, смотрю, и мимика есть, и головой киваешь. Показатели в норме. Руками-ногами шевелить можешь?
Николай Иванович пошевелил сначала пальцами рук и ног. Потом приподнял руки над одеялом. Согнул ноги в коленях.
- Смотри ка, все фунциклирует, - пошутил доктор, - Ладно, отдыхай пока, я попозже еще загляну.
- Спасибо, Мирон Денисович, - таки просипел Николай Иванович доктору вслед. Тот обернулся. На лице его засияла улыбка, он показал Николаю Ивановичу большой палец, повернулся и вышел из палаты. Николай Иванович прислушался к своим ощущениям. В голове шумело. Он попробовал поворочаться с боку набок. Получалось, но в голове шум усилился и появилось легкое головокружение. На этом Николай Иванович решил пока прекратить ставить над собой эксперименты. Он последовал совету доктора и вздремнул.
С того дня Николай Иванович очень быстро пошел на поправку. Уже на следующий день ему приподняли подушку, и он смог сидеть. А еще через день ему разрешили принять посетителей. В палату в сопровождении медсестры вошли несколько девиц из тех, у кого он преподавал. Предводительствовала как раз одна из тех барышень, чей взгляд так смущал Николая Ивановича. Но теперь ее взгляд выдавал тревогу и некоторую робость. Девица держала в руках букет цветов. Она, было, хотела вручить букет Николаю Ивановичу, но медсестра перехватила букет и поставила его на прикроватную тумбочку в приготовленную вазу. Девица сбилась и засмущалась. Но уже через мгновение защебетала:
- Здравствуйте, Николай Иванович! Ой, вы даже не представляете себе, как мы волновались. Когда вы не пришли на занятие, мы просто не знали, что и думать. Но потом мы узнали, что вы в больнице и обрадовались. Ой.
Она опять смешалась, покраснела, но тут же поправилась:
- То есть мы обрадовались, что вы быстро идете на поправку. Вот.
Николай Иванович с удовольствием посмотрел на посетительниц, поблагодарил их и сказал, что да, прогнозы по нему хорошие, и он обязательно вернется к преподаванию у них, как только поправится. И улыбнулся. Его улыбка подбодрила курсисток, и те начали наперебой рассказывать о том, что нового произошло на курсах и в городе. Одна вдруг воскликнула:
- Ой, а вы знаете, какой ужас у нас приключился? Аккурат в ту же ночь, как с вами удар сделася, ночную бабочку зарезали.
Николая Ивановича эта новость почему-то очень взволновала. Кровь бросилась ему в лицо:
- Что? Как? Кого? Где? - стал сбивчиво расспрашивать он. Его почему-то стало бросать то в жар, то в холод. Он задрожал, как в лихорадке. Притихшие девушки с изумлением воззрились на него. Медсестра, все это время пристально наблюдавшая как за посетителями, так и за пациентом, немного ворчливо сказала:
- Зачем вы так волнуете больного, видите, он еще слишком слаб. Все, посещение окончено, выходите.
Девушки потянулись к выходу. Перед самым выходом та, что рассказала про убийство, не удержалась, обернулась и выпалила:
- В Столярном! Возможно, студент-медик! В газетах нет, но мне друг из медакадемии сказал, их опрашивали.
И выбежала за дверь.
Сестра между тем вколола Николаю Ивановичу лекарство вместе с успокоительным.
- В Столярном... - только и прошептал он, прежде чем уснуть.
- Интересно, - сказал командор стажеру. - Как мы и предполагали, в ту ночь он был как бы другой личностью. Про убийство его теперешняя нормальная личность, похоже, не знает. Но все-таки что-то из той, другой личности пробивается в его сознание. Чувства, что ли, какие-то. Или как это там у них называется. Раз уж его так задело это известие, возможно, ему захочется навестить место преступления. И неизвестно, как он там себя поведет. Вдруг другая личность снова как-то себя проявит? Конечно, нам этого ни в коем случае нельзя допустить. Есть идеи на этот счет?
- Ну, может быть, отдадим команду нашим ботам, чтобы в случае подобных поползновений они как-нибудь сбивали объект? Пусть подействуют ему на нервы, к которым они прикреплены. Что скажете?
- Да, молодец, идея правильная. Сможешь сделать? Действуй!
- Есть, командор!
- И еще. Из-за возможной нестабильности объекта надо бы подобрать ему замену. Займись этим тоже, пожалуйста. У тебя хорошо получается.
На следующий день Николая Ивановича навестил его земляк профессор. Он узнал, что Николай пошел на поправку, потрепал его по плечу, улыбнулся, сказал, что здоровье надо беречь. Достал часы из жилетного кармана, взглянул на них, поцокал языком, убрал часы обратно, развел руками: "Извини, Николай, дела". Да и был таков.
А еще через день Николая Ивановича выписали. Он вернулся домой. В комнате было выметено, кровать заправлена. "Хозяйка к моему возвращению постаралась", - понял Николай Иванович. У входа стояли начищенные до блеска сапоги. "Хм, разве я доставал сапоги? - подумал Николай Иванович, - Ну, может быть, хотел примерить. Тот день я вообще плохо помню". Еще в больнице он пытался восстановить в памяти события того дня. Но отчетливо он помнил только, как читал лекцию. И как вышел из курсов. И все. Не помнил ни как с утра в больнице работал, ни как домой вернулся.
Николай Иванович убрал сапоги в шкаф и заметил пустую вешалку, на которой прежде висела его студенческая шинель. "Неужто и шинель старьевщику отдал? Ну и дела! Точно не в себе был!"
Николай Иванович пожал плечами и захлопнул дверь шкафа.
На следующий день он вернулся к своим обычным занятиям: днем работал в больнице, по вечерам читал лекции. Так и продолжалось бы изо дня в день, все по прежнему, по накатанной, если бы ни одна странность. Стал Николай Иванович среди бела дня замечать некие тени, прячущиеся в темных тупичках да подворотнях. Они появлялись на границе периферийного зрения, но, стоило попытаться посмотреть на них прямо, как они тут же исчезали. Тени принимали вид людей, держащих в руках то нож, то топор, то другое подобное орудие. Они либо склонялись над какой-то бесформенной массой, либо заносили свое орудие над жертвой. Тени в старинных костюмах еле угадывались, в более современных - представлялись более плотными. Николай Иванович поначалу пугался их, но постепенно несколько пообвыкся. Тем не менее тени эти все равно здорово действовали ему на нервы, и Николай Иванович все чаще стал подумывать о том, чтобы покинуть Петербург со всей его долгой историей преступлений.
Но, чувствуя ответственность перед курсистками, Николай Иванович решил отложить решение до летних каникул. Ведь после визита девушек к нему в палату он стал думать о них как о добрых друзьях.
- М-даа, стажер, странный эффект с этими тенями. Видимо, проявилась побочка от наших лекарств на их биологии. Передай всю информацию на главный корабль, пусть медики озаботятся.
Однажды, выйдя из курсов, Николай Иванович увидел тень-видение прямо напротив, через улицу, возле здания общежития курсов. Эта тень вела себя совсем не так, как все прочие тени, которые Николаю Ивановичу довелось видеть ранее. Он мог смотреть на нее прямо, и она не исчезала. Более того, она все сильнее сгущалась, становясь все плотнее, и вскоре представила студента в форменной одежде. Рядом появилась другая тень, тень девушки, чья фигура показалась Николаю Ивановичу знакомой. Николай Иванович подошел поближе к общежитию, стараясь держаться в тени. Позади, в здании курсов, распахнулась дверь парадной, и из нее вышла девушка. Она подошла к парадной общежития и хотела уже было взяться за дверную ручку, как из-за угла вышел студент и, направляясь в сторону девушки, окликнул ее:
- Мария, нам нужно поговорить!
Девушка обернулась на голос. В свете, падающем из окон общежития, Николай Иванович узнал ту самую предводительницу курсисток, что посещали его в больнице.
- Ах, Жорж, это вы, здравствуйте! - услышал Николай Иванович ее голос, - Я же сказала вам, что я вас не люблю! Зачем же вы преследуете меня?
- Подождите, Мари, всего одно слово! - крикнул студент и поспешил к девушке, одновременно запуская руку в карман шинели. Не дойдя до нее нескольких шагов, он вынул руку из кармана. В руке тускло блеснуло лезвие ножа. В ту же секунду Николай Иванович крикнул:
- Хей!
И вышел из тени. Студент остановился, попытался что-то сказать, но язык его стал как ватный, губы задрожали. Николай Иванович подошел к студенту почти вплотную и стал между ним и девушкой. Он, как кулачный боец, немного расставил ноги и сжал кулаки, и спокойно посмотрел на студента. Тот быстро взглянул Николаю Ивановичу в глаза, но тут же опустил взгляд на нож, отшвырнул его от себя, развернулся и побежал.
Николай Иванович проводил студента взглядом и повернулся к девушке. Она все еще смотрела в ту сторону, куда побежал студент. Ее била сильная дрожь. Николай Иванович подошел к ней, слегка пожал ей руку и сказал:
- Все, Мари, все уже позади. Плохой мальчик ушел.
Мария ткнулась ему лицом в лацкан пальто и зарыдала. Николай Иванович не мешал. Сначала просто стоял. Потом положил ей на голову руку и стал слегка поглаживать, успокаивая. Рыдания постепенно прекратились, Мария убрала лицо от шинели, посмотрела на Николая Ивановича припухшими от слез глазами и улыбнулась. И такой светлой, простой и безыскусной показалась Николаю Ивановичу эта улыбка, что он неожиданно для самого себя сказал:
- Вы знаете, Мари, я сам себе не отдавал раньше отчета, но вот только сейчас понял: я вас люблю. Не согласитесь ли вы стать моей женой?
Не успел он докончить фразу, как Мария быстро-быстро закивала головой и торопливо заговорила:
- Ох, Николай Иванович, а я вас давно уже люблю. Только не знала, как признаться. Я и Жоржу то из-за этого отказала. Ну, не только из-за этого, он противный, злой, эгоистичный, но и из-за этого тоже. Но я и представить себе не могла, что он... что вы... Конечно, я согласна!
- Погодите, Мари, не так быстро. Видите ли, я собираюсь вернуться на родину, в Архангельскую губернию. Меня односельчане снарядили, чтобы я выучился. Пора мне им свой долг отдать. Я и так уже слишком замешкался. Серьезно подумайте, готовы ли вы стать женой земского врача.
- А школа у вас там есть?
- Только церковно-приходская. Здание для школы посерьезнее есть, село у нас богатое, справили. Да вот что-то учителя у нас не держатся. Как и врачи.
Николай Иванович грустно улыбнулся.
- Так это же прекрасно! - радостно воскликнула Мария, - Я ведь тоже не из Петербурга. Думала, выучусь, вернусь домой, буду учительствовать. Но я, выходит, могу учительствовать у вас. Решено, я сейчас же напишу к родителям. Уверена, они дадут мне свое благословение. Обвенчаемся и поедем к вам в село. Вы будете лечить, я - учить!
Николай Иванович взял руку Марии и поднес ее пальцы к своим губам. Так они и стояли молча на крыльце, любуясь друг другом, улыбаясь друг другу. Лишь чьи-то шаги на улице заставили их вспомнить, где они находятся. И они как-то вдруг вместе почувствовали, что на сегодня им пора распрощаться. Николай Иванович хотел было поцеловать Марию в губы, но та сама первая озорно и звонко чмокнула его в щеку, счастливо рассмеялась, помахала ему ручкой, сказала: "Ну, что, до завтра?" И, не дожидаясь ответа, юркнула в парадное. После того, как за ней захлопнулась дверь, Мария остановилась, прижалась к стеночке и разрыдалась от всех эмоций, разом навалившихся на нее в этот день. Постояла немного, успокоилась, стерла слезы и пошла к себе в комнату, счастливо улыбаясь.
Николай Иванович тоже постоял на крыльце еще немного, прежде чем уйти. Пошел мелкий снежок.
"Вот и первый снег", - безотчетно подумалось Николаю Ивановичу. Домой, в свою одинокую холостяцкую квартирку, ему прямо сейчас идти не хотелось, и он решил прогуляться. Он бродил по линиям и проспектам Васильевского острова и думал: "Хорошо-то как! Какая милая хорошая девушка! Обвенчаемся, поедем ко мне домой. Будем лечить и учить". Он улыбнулся этому незатейливому каламбуру. Остановился, огляделся и обнаружил, что ноги принесли его к Благовещенскому мосту. В памяти откуда-то всплыло:
"Столярный переулок, дом..." И он подумал: "А не сходить ли туда?" И тут же у Николая Петровича задергался глаз и зажужжало в ухе. Он почувствовал легкое головокружение и поспешно отошел подальше от воды. "Ох, кажется, последствия моей болезни еще сказываются. Очень уж день выдался волнительный. Пойду-ка я лучше домой, прилягу".
Николай Иванович оборотился от моста и пошел по направлению к дому. Неприятные симптомы отступили, но в одной из подворотен он заметил знакомое видение и подумал: "Дома, в деревне эти тени, наконец, перестанут меня преследовать. Поморы люди серьезные, прохожих на больших дорогах не грабят, пьяных драк с поножовщиной не устраивают. Бывает, тонут в море. Ну что же, такова их жизнь. А море своих тайн не выдает".