Книга: «Сны и нейтронные болты»

     Глава 1

     В которой у меня сломался будильник, а потом и вся жизнь

     Если бы мне сказали, что я спасу Землю, я бы первым делом спросил: «А платят за это?» Или «А можно выходной?» В общем, я не герой. Я — Лёха. Алексей Горшков, двадцать восемь лет, менеджер среднего звена (звено это, правда, скорее самое нижнее и шаткое) в конторе по продаже сантехники. Моя главная сверхспособность — не опаздывать на утреннее совещание и умудряться разогреть равиоли в офисной микроволновке так, чтобы они не взорвались.

     В тот день всё началось с того, что сломался будильник. Не просто проспал, а провалился в сон, как в черную дыру. И мне приснилось... нечто.

     Обычно мне снятся сны про то, что я опоздал на работу или пришел в офис без штанов. А тут — безупречно белые, стерильные стены, похожие на кадры из какого-то дорогого научно-фантастического фильма. И передо мной парил... шар. Совершенно гладкий, серебристый, размером с баскетбольный мяч.

     «Алексей Горшков, — прозвучал у меня в голове голос без звука. — Выбран. Соглашайтесь».

     «С чем соглашаться? — подумал я во сне. — И вообще, откуда вы знаете мое имя? Вы из отдела кадров?»

     «Ваша планета под угрозой вторжения, — продолжил шар, игнорируя мой сарказм. — Вибрации сферы Морвана вступают в резонанс с вашим пси-полем. Вам будут предоставлены инструменты».

     Я хотел поинтересоваться, есть ли у этих «инструментов» инструкция на русском языке и гарантийный талон, но тут из стены выплыло нечто, похожее на тень из космического ужастика. Длинные щупальца, глаза как угольные ямы... и оно явно было не настроено дружелюбно.

     Шар мгновенно изменился. На его поверхности возникли щели, из которых выдвинулись какие-то жужжащие устройства. «ПРИНЯТЬ ЗАЩИТУ?» — замигал у меня перед глазами текст, как в самой примитивной компьютерной игре.

     Тень ринулась на меня. Во сне я вскрикнул и отшатнулся.

     «ДА! ДА! СОГЛАСЕН!» — заорал я мысленно.

     Раздался оглушительный БЗЗЗЗЗЗИНЬ!, и из шара ударил луч чистейшего синего света. Тень испарилась с тихим воплем, похожим на звук лопающихся пузырей.

     «Интерфейс активирован. Защита передана. Удачи, Алексей Горшков. Они приходят во сне...»

     Меня выбросило из сна так резко, будто я упал с кровати. Я и правда лежал на полу. Сердце колотилось, как сумасшедшее. В комнате пахло озоном, как после грозы. А на груди у меня лежал тот самый серебристый шар. Размером уже с апельсин. И от него тянулся к моему запястью тонкий, почти невидимый ремешок из того же материала.

     Я потрогал его. Шар был теплым и пульсировал едва заметным светом.

     «Галлюцинация. Переутомление. Надо было меньше есть равиоли на ночь», — попытался я убедить себя.

     Прозвучал резкий звонок в дверь. Я вздрогнул, судорожно натянул футболку, скрывая шар, и побрел открывать.

     На пороге стояла моя соседка, баба Катя, с свирепым видом и с силиконовой лопаткой в руке.

     — Лёша! Ты что тут устроил? У меня люстра чуть не упала! И запах какой-то... электрический!

     — Извините, баба Катя, — пробормотал я. — Телевизор... взорвался.

     Она фыркнула и ушла, ворча что-то про «молодежь и их эти ваши интернеты».

     Я закрыл дверь и прислонился к ней. В голове пронеслось: «Интерфейс активирован». Я посмотрел на шар и подумал: «Ну и что ты умеешь?»

     Вдруг прямо перед моими глазами возникло голубоватое полупрозрачное меню. Совершенно невидимое для окружающих, я это почувствовал.

     СИСТЕМА ЗАЩИТЫ: АКТИВИРОВАНА

     ВРАГ: МОРВАНЯНЕ (УГРОЗА: ФАЗА 1 - СОН)

     ДОСТУПНЫЕ МОДУЛИ:

     — СКАНЕР РЕАЛЬНОСТИ (БАЗОВЫЙ)

     — НЕЙТРОННЫЙ БОЛТ (ЗАРЯДЫ: 3/3)

     — ЩИТ ОСОЗНАНИЯ (ПАССИВНО)

     ЦЕЛЬ: ЗАЩИТИТЬ СВОЙ РАЗУМ И ОБНАРУЖИТЬ ВТОРЖЕНИЕ.

     Я осторожно мысленно «ткнул» в пункт «Нейтронный болт».

     На мою ладонь с тихим шипением выкатился из ничего небольшой шарик, похожий на шарик для пинг-понга, только металлический и с мигающим внутри светом. Он был ощутимо тяжелым.

     «Осторожно, — предупредил меня интерфейс. — Мощность эквивалентна 500 граммам тротила».

     Я ахнул и чуть не выронил его. Шарик исчез так же внезапно, как и появился. В меню изменилась надпись: ЗАРЯДЫ: 2/3.

     «Черт-черт-черт!» — я засуетился, осматривая комнату. Взрыва не последовало. Видимо, он активировался только при броске.

     В этот момент зазвонил телефон. Я вздрогнул так, что чуть не подпрыгнул до потолка. На экране светилось: «ОФИС. НАЧАЛЬНИК».

     Я сглотнул и взял трубку.

     — Алло? — мой голос скрипел, как несмазанная дверь.

     — ГОРШКОВ! — проревел в трубке знакомый утробный голос. — ГДЕ ВЫ?! СОВЕЩАНИЕ ДВАДЦАТЬ МИНУТ НАЗАД НАЧАЛОСЬ! ВЫ ЧТО, УМЕРЛИ?!

     — Я... я немножко нездоров, — выдавил я.

     — Причины меня не интересуют! Если вас через полчаса не будет на пороге офиса с отчетом по вчерашним звонкам, считайте себя уволенным! — последовал гудок.

     Я опустил телефон. Моя старая жизнь требовала моего возвращения. Сантехника, отчеты, злой начальник.

     Я посмотрел на голографическое меню, висящее в воздухе. На надпись «Нейтронный болт». На пульсирующий шар на груди.

     Потом посмотрел на дверь, за которой был мир, где мне нужно было срочно ехать в офис и отчитываться за вчерашние звонки.

     «Они приходят во сне...» — вспомнил я.

     Вдруг я понял. Самые страшные захватчики приходят не обязательно во сне. Они уже здесь. Это — скука, рутина и отчет по вчерашним звонкам.

     Я мысленно ткнул в меню «Сканер реальности».

     Мир вокруг меня поплыл, окрасился в сине-зеленые тона. И я увидел... на стене у себя в квартире, прямо над кроватью, висел едва заметный, pulsating, похожий на паутину, темный нарост. А надпись в углу зрения гласила: След вторжения. Сканирование: 1%.

     Вот черт.

     Мне нужно было спасать Землю. Но сначала предстояло спасти свою работу. И, кажется, одно другому не особо мешало. Ну, кроме того, что теперь в кармане у меня лежала взрывчатка мощностью в полкило тротила, а мне нужно было ехать в переполненной маршрутке.

     Я вздохнул.

     — Ну, поехали. Сначала отчет. Потом — апокалипсис.

     Главное — не перепутать.

     Глава 2

     В которой я опаздываю на работу, знакомлюсь с богиней и чуть не взрываю кофемашину

     Доехать в маршрутке, зная, что на твоем запястье висит устройство, способное случайно превратить автобус в решето, — это новый уровень экстрима. Я сидел, вжавшись в сиденье, и мысленно умолял систему: «Только не активируйся, только не активируйся...».

     В офисе меня ждал традиционный прием. Лиза, секретарша, посмотрела на меня с таким презрением, будто я был не опоздавшим коллегой, а насекомым, приползшим на утренний кофе.

     — Горшков, вас Борис Борисыч ищет. Он в своем кабинете. И у него настроение... — она поискала нужное слово, —... посмертное.

     Я кивнул и, не дыша, протиснулся между столами к своему закутку. Мой начальник, Борис Борисыч, человек с лицом запорожского борца и интеллектом каменной глыбы, уже стоял у моего стола, барабаня пальцами по столешнице.

     — Горшков! — его рык заставил вздрогнуть половину отдела. — Где отчет? Где объяснительная? Где вы, в конце концов, были?!

     Я судорожно пытался запустить компьютер.

     — Борис Борисыч, я... у меня было непредвиденное обстоятельство. Взрыв...

     — Взрыв? Что взорвалось? Твоя совесть?!

     — Ну, почти... телевизор, — несолоно хлебавши, соврал я.

     В этот момент из-за его спины появилась она.

     До этого дня я ее не видел. Новенькая? Сотрудница из другого отдела? Она была высокая, в идеально сидящем деловом платье, которое почему-то выглядело на ней смертельно опасным оружием. Темные волосы собраны в строгий пучок, но несколько непослушных прядей выбивались и обрамливали лицо с безупречными чертами и насмешливыми зелеными глазами.

     — О, Борис Борисыч, вы как раз здесь, — ее голос был низким, бархатным и полным скрытого смеха. — Я принесла бумаги по проекту «Санта-Барбара». Кажется, вы хотели устроить взрыв на совещании по этому поводу?

     Она бросила на меня быстрый, оценивающий взгляд, и уголки ее губ дрогнули в едва заметной улыбке. Я почувствовал, как краснею до корней волос. Она слышала про мой «взрыв».

     Борис Борисыч, на мгновение смущенный ее появлением, забормотал:

     — А, Вероника... Спасибо. Да, взрыв... то есть, обсуждение будет. Горшков! Через пятнадцать минут отчет у меня на столе! — И, бросив на меня последний грозный взгляд, он удалился в свой кабинет.

     Я выдохнул и опустился на стул. Компьютер наконец-то загрузился.

     — Ну что, сапёр, — раздался тот же бархатный голос надо мной. Она не ушла. Она облокотилась о перегородку моего кабинки и смотрела на меня с нескрываемым интересом. — Телевизор взорвался? Серьезно? Это лучшая отмазка, которую я слышала за последний год.

     — Это не отмазка, — пробормотал я, уставившись в экран, стараясь не смотреть на нее. Мое интерфейсное меню почему-то зависло на пол-экрана, слегка мерцая. Надеюсь, она его не видит.

     — Вероника, — представилась она, протягивая руку. У нее были длинные пальцы и идеальный маникюр. — Новый аналитик. Перевелась из питерского филиала. А вы, я слышала, местная достопримечательность. Алексей, «который вечно опаздывает».

     — Лёха, — поправил я, пожимая ее руку. Ее прикосновение было прохладным и электризующим. Или это снова шар на груди пульсировал? — И я не опаздываю. Я... оптимизирую свой временной ресурс.

     Вероника рассмеялась. Звук был настолько обаятельным, что у меня перехватило дыхание.

     — Мне нравится. «Взрывы телевизоров» и «оптимизация временного ресурса». Вы интересный, Лёха. Очень интересный.

     Она обвела взглядом мой заваленный бумагами стол, остановилась на потрепанной кружке с надписью «Не зли меня, я менеджер» и снова посмотрела на меня.

     — Ладно, сапёр, не подведи своего начальника. А то он правда устроит взрыв. Посерьезнее телевизора.

     И она ушла, оставив за собой шлейф дорогих духов и ощущение полнейшей моей неадекватности.

     Я пытался сосредоточиться на отчете, но из головы не выходили ее глаза. Насмешливые, изучающие... Словно она видела меня насквозь. Видела и мой страх, и мою неуверенность, и этот дурацкий шар...

     Шар! Я судорожно нажал мысленную кнопку «Скрыть интерфейс». Меню исчезло.

     Через десять минут, с горем пополам собрав отчет, я поплелся к кабинету начальника. По пути я увидел Веронику у кофемашины. Она что-то ловко настраивала на своем смартфоне.

     — Эй, сапёр! — окликнула она меня. — Подожди секунду. Поможешь мне? Эта штуковина опять не работает. Говорят, ты в ней ас.

     Она указала на кофемашину. Та самая, которая всегда барахлила.

     — Я... я не очень... — начал я.

     Но она уже отошла в сторону, давая мне дорогу. Я подошел к аппарату. Он действительно молчал и не реагировал на кнопки. Я машинально ткнул в него пальцем.

     И в этот момент мой шар на груди вдруг vibrated. Прямо перед глазами всплыло сообщение: «Обнаружена примитивная техника. Возможна принудительная активация. АКТИВИРОВАТЬ? ДА/НЕТ».

     Я запаниковал. Мысленно закричал: «НЕТ! НЕТ!»

     Но было поздно. Мой палец все еще касался кофемашины. Раздалось глухое БУМС, из аппарата повалил густой пар, и он, громко заурчав, выдал порцию черного как смоль кофе прямо в подставленную Вероникой кружку.

     Она подняла на меня брови.

     — Вау. Магическое прикосновение. Или ты просто бьешь по технике, пока она не заработает?

     — Второе, — честно ответил я, чувствуя, как потею.

     — Импрессивно, — она сделала глоток кофе и поморщилась. — Крепкий. Как твои отмазки. Мне нравится.

     В этот момент из своего кабинета вышел Борис Борисыч.

     — ГОРШКОВ! Вы где пропадаете?!

     Я рванул к нему с отчетом, как на эшафот.

     Весь день Вероника меня подкалывала. Она находила меня у кулера:

     — Как ресурс? Все еще оптимизируешь?

     Заглядывала ко мне за перегородку:

     — Сапёр, там принтер заглючил. Не пнешь его?

     А в конце дня, когда я, изможденный, собирался домой, она поймала меня у лифта.

     — Ну что, Лёха, выжил? — спросила она, загораживая мне дорогу.

     — Чуть-чуть, — пробормотал я.

     — Знаешь, — она наклонилась ко мне так близко, что я снова почувствовал ее запах, — обычно мужчины пытаются произвести на меня впечатление дорогими машинами и рассказами о карьере. А ты... ты взрываешь телевизоры и кофемашины. Это свежо.

     Лифт приехал. Она вошла в него и, прежде чем двери закрылись, бросила:

     — Завтра опоздаешь — я сама приду к тебе домой с проверкой. Посмотрим, что у тебя там еще взрывается.

     Двери закрылись. Я остался стоять в ступоре. Сердце бешено колотилось. И дело было не только в инопланетной угрозе.

     Я вышел на улицу. В голове был полный хаос. Отчеты, Борис Борисыч, инопланетяне, которые приходят во сне... и она. Вероника. Ее насмешливый взгляд, ее обещание прийти...

     Я посмотрел на свой пульсирующий шар.

     — Ну, приятель, — пробормотал я ему. — Кажется, помимо спасения мира, у меня появилась еще одна проблема. И она гораздо опаснее.

     Потому что от щупалец морванян можно отбиться нейтронным болтом. А как защититься от зеленых глаз и бархатного голоса, который обещает прийти в гости, — моя система молчала.

     И в этом была самая большая опасность.

     Глава 3

     В которой я пытаюсь сканировать тостер и попадаю на свидание, которого не было

     На следующее утро я проснулся с чувством, что меня переехал грузовик. Сны были тревожными: мне снова снились эти стерильные белые коридоры и тени, скользящие по периферии зрения. Шар на моей груди pulsated ровным, успокаивающим светом, словно говоря: «Не волнуйся, я на посту». Сомнительное утешение.

     Главной мыслью было: «А что, если Вероника и правда придет с проверкой?» Эта перспектива пугала меня куда больше, чем очередной визит морванян. От инопланетян есть нейтронный болт. От Вероники — нет ничего.

     Я решил провести эксперимент. На кухне у меня завалялся старый тостер, который давно не работал. Идеальный полигон для испытаний моего «Сканера реальности». Включил его мысленно.

     Мир снова приобрел сине-зеленый оттенок. Тостер светился тусклым алым пятном с надписью Неисправность: нагревательный элемент. Угрозы: нет. Рядом на столе лежала яблочная огрызка, которая светилась ядовито-зеленым: Органика. Степень разложения: 42%. Угрозы: низкие (бактерии).

     «Полезная штука», — подумал я, уже представляя, как сканирую коллег на предмет плохого настроения.

     Внезапно сканер завис, а потом выдал: Обнаружен след квантовой нестабильности. Источник: неизвестен. Уровень угрозы: оценивается...

     Я вырубил сканер. Сердце ушло в пятки. Источник был неизвестен? Значит, угроза была не только во сне? Она уже здесь, в моей квартире?

     Меня спас звонок телефона. Я вздрогнул и уронил тостер на пол. На экране светилось: «ВЕРОНИКА».

     Я откашлялся, пытаясь придать голосу низкие и мужественные нотки (получилось как у заболевшего хомяка), и взял трубку.

     — Аллё?

     — Привет, сапёр, — ее голос звучал насмешливо и бодро. — Твой дом еще на месте? Или я опоздала на взрыв?

     — Всё в порядке, — просипел я. — Тишина и гладь. Если не считать взорвавшегося пакета с молоком.

     — Жаль, — фальшиво вздохнула она. — А я уже представляла себя спасателем МЧС. Ладно, дело не в этом. Ты сегодня идешь на работу?

     Я посмотрел на себя в зеркало: помятая футболка, взъерошенные волосы, дикие глаза.

     — Э... а надо?

     — Борис Борисыч собирает экстренное совещание по проекту «Санта-Барбара». Говорят, там провал полный. Он будет искать виноватых. И, я смотрю, ты у него первый в списке.

     В животе все похолодело.

     — Понял. Выдвигаюсь.

     — Подожди, — остановила она меня. — Зайди сначала в бухгалтерию, возьми у Тамары Ивановны папку с финансовой отчетностью. Скажи, что я просила. Она тебя любит, ты ей тот раз компьютер починил ударом кулака.

     — Я не бил... — начал я, но она уже положила трубку.

     Через час я был в офисе, с папкой в дрожащих руках и с чувством неминуемой гибели. Вероника поджидала меня у лифта.

     — Ну что, живой? — она окинула меня насмешливым взглядом. — Выглядишь, правда, как после взрыва. Но сойдет.

     — Спасибо, что подбодрила, — пробормотал я. — Я теперь готов хоть на эшафот, хоть на совещание. Это, впрочем, одно и то же.

     Она рассмеялась.

     — О, сапёр оказался острым на язык. Нравится мне это. Пошли, герой, тебя уже ждут.

     В кабинете Бориса Борисыча царила похоронная атмосфера. Он ходил взад-перед за своим столом, как тигр в клетке.

     — ПРОЕКТ «САНТА-БАРБАРА» ПРОВАЛЕН! — начал он, не дожидаясь, пока все сядут. — КЛИЕНТ НЕДОВОЛЕН! КТО ВИНОВАТ?!

     Все присутствующих потупили взоры. Мой взгляд уткнулся в собственные кроссовки.

     — Горшков! — его палец, словно дуло пистолета, указал на меня. — Это вы вели переписку с клиентом! Объясните этот провал!

     Я почувствовал, как вся кровь отливает от лица. Переписку-то вел, но клиент был неадекватным склочником, который сам не знал, чего хотел.

     — Борис Борисыч, я... — я начал заикаться. — Они сами... то есть, мы...

     Внезапно Вероника, сидевшая рядом, кашлянула и мягко вставила:

     — Борис Борисыч, если позволите. Я просматривала переписку. Алексей действовал строго по инструкции. Проблема не в коммуникации, а в изначально неверном техническом задании, которое утверждал предыдущий менеджер.

     Она сказала это так гладко и уверенно, что Борис Борисыч на мгновение опешил.

     — Предыдущий менеджер? Это... — он покраснел, поняв, что утверждал ТЗ лично он.

     — Да, — мягко кивнула Вероника. — Но это поправимо. Я уже подготовила вариант исправления ошибки. Алексей, кстати, мне с этим очень помогал. Мы вчера до позднего вечера над этим сидели.

     Она лгала так легко и непринужденно, что я сам почти поверил в наши ночные бдения над отчетом. Я посмотрел на нее с немым восхищением и ужасом.

     Борис Борисыч промычал что-то невнятное и перевел стрелки на другого несчастного. Совещание пошло дальше, а я сидел, не веря своему счастью.

     После совещания я поймал Веронику у кофемашины (которая, к моему удивлению, работала).

     — Спасибо, — выдавил я. — Ты меня... ну, спасла.

     — Пустяки, — она пожала плечами, наливая себе кофе. — Мне просто стало скучно смотреть, как он тебя ест. Ты краснеешь очень забавно. Как помидор сорта «Бычье сердце».

     Я снова покраснел.

     — Ну, я... стараюсь.

     — Кстати, о вчерашнем вечере, — она повернулась ко мне, и в ее глазах заплясали чертики. — Раз уж я всему отделу рассказала, как мы с тобой корпели над проектом, надо же сделать это правдой. Так что сегодня после работы жду тебя в конференц-зале. Будем работать. Принесешь печеньки.

     Она улыбнулась мне самой коварной улыбкой, какую я только видел, и удалилась.

     Я остался стоять с идиотской улыбкой и растущей паникой. Работать с Вероникой. Один на один. Целый вечер.

     Мой шар на груди вдруг издал тихое довольное жужжание. Я посмотрел на него.

     — Тебе-то чего? — прошипел я. — Мне надо спасать мир, а она меня на свидание... то есть на работу зовет!

     В голове всплыло сообщение интерфейса: Приоритет: обеспечение психологической стабильности оператора. Задание принято.

     Я застонал. Да уж. С психологической стабильностью было туго. Но какая-то часть меня, та самая, что обычно боялась собственной тени, вдруг странно оживилась.

     Возможно, спасение мира стоило начать с того, чтобы перестать быть мямлей. Хотя бы на один вечер.

     Или хотя бы принести те самые печеньки.

     Глава 4

     В которой мой нагрудник умнее меня, а у соперника зубы белее будущего

     Конференц-зал после семи вечера — место зловещее. Там пахнет остывшим кофе, разочарованием и пылью от проектора. Я сидел, пытаясь разобраться в таблицах, которые Вероника назвала «элементарными», и чувствовал себя полным импотентом. В профессиональном плане, разумеется.

     Вероника, напротив, выглядела так, будто она на курорте. Развалившись в кресле, она щелкала каблуком и с ухмылкой наблюдала, как я пялюсь в экран.

     — Ну что, сапёр, нашел уже ту самую скрытую функцию Excel, которая все взрывает?

     — Я почти... кажется, тут ошибка в формуле, — пробормотал я, чувствуя, как потеют ладони.

     Вдруг у меня в голове прозвучал четкий, слегка металлический голос. Это был не я. Это был ОН. Шар.

     Анализ таблицы завершен. Ошибка в ячейке F17: неправильная ссылка. Рекомендую использовать функцию ВПР. Загружаю знания по продвинутому Excel в ваш временный буфер.

     В висках слегка заныло, и вдруг я ПОНЯЛ. Я понял всё: и сводные таблицы, и условное форматирование, и даже этот чертов ВПР! Пальцы сами запорхали по клавиатуре.

     Вероника приподняла бровь.

     — Ого. Что это на тебя нашло? Минуту назад ты смотрел на экран, как кот на калькулятор, а теперь ты... Ларри Эллисон?

     — Просто... оптимизировал ресурс, — буркнул я, стараясь не выдать своего изумления.

     Обнаружена повышенная нейронная активность у особи женского пола «Вероника». Вероятность интереса: 67%. Рекомендую активировать модуль «Харизма: Базовый уровень».

     — Нет! — мысленно закричал я. — Выключи!

     Но было поздно. Я почувствовал, как моя спина сама собой выпрямилась, а голос стал на пол-тона ниже.

     — Знаешь, Вероника, — сказал я, и сам себя не узнал, — эта вся история с «Санта-Барбарой» — детские игрушки. Надо было сразу заложить динамический массив, а не вот это вот всё.

     Она перестала качать каблуком и села ровнее. Ее глаза сузились.

     — Горшков? Ты в порядке? Ты не похож на себя.

     — Я всегда разный, — выдавил я, пока ИИ управлял моими голосовыми связками. — Как таблица Excel. Многогранный.

     В этот момент дверь в конференц-зал распахнулась. На пороге стоял Он.

     Максим. Максим Каменский. Гладкий, ухоженный, пахнущий дорогим парфюмом и самодовольством. Наш лучший менеджер. Ходячий эталон успеха, перед которым Борис Борисыч пресмыкался.

     — Вероника, дорогая! — пропел он, игнорируя меня полностью. — Я тебя по всему офису ищу! Идешь на ужин? Забронировал столик в том месте, о котором говорил.

     Вероника улыбнулась ему той же самой ядовито-сладкой улыбкой, которой улыбалась мне на совещании.

     — Максим, я как раз работаю. Спасаю проект от краха.

     Только теперь Максим удостоил меня взглядом. Холодным, оценивающим, сверху вниз.

     — А, Горшков. Ты тут при чем? Разносишь кофе?

     — Нет, — голос мой снова запищал. — Я... мы...

     Обнаружена угроза социального доминирования. Активирую модуль «Остроумие: уровень „Новичок“».

     Язык мой будто сам пошевелился.

     — Я тут кофе не разношу, Максим. Я тут таблицы разношу. В клочья. Как твои последние обещания клиентам.

     В зале повисла тишина. Максим медленно покраснел. Вероника прикрыла рот рукой, но по ее глазам было видно, что она хохочет внутри.

     — Очень смешно, Горшков, — процедил Максим. — Я не знал, что у тебя есть чувство юмора. Наверное, оно прячется вместе с твоими профессиональными успехами.

     — Зато его легко найти, — парировал я, и сам не верил в то, что говорю. — В отличие от логики в твоих коммерческих предложениях.

     Превосходство по остроумию: достигнуто. Уровень угрозы снижен. Особа «Вероника» проявляет признаки одобрения (расширенные зрачки, микровыражение „улыбка“).

     Максим фыркнул и снова обратился к Веронике:

     — Ну что, ты освободишься? Или будешь тут слушать «остроты» нашего клоуна?

     Вероника посмотрела на меня, потом на Максима. В ее глазах играл тот самый чертик.

     — Знаешь что, Макс? Я тут так вдохновилась работой Горшкова, что, пожалуй, останусь. Он сегодня просто генератор идей. А твой ужин... он никуда не убежит, правда?

     Лицо Максима вытянулось. Он кивнул, бросил на меня взгляд, полный чистого яда, и вышел, громко хлопнув дверью.

     Я сидел, не дыша, чувствуя, как адреналин отступает и меня начинает трясти.

     Вероника повернулась ко мне.

     — Ну что, Лёха... Кто ты и куда дел моего застенчивого сапёра?

     — Он... он ненадолго вышел, — просипел я, чувствуя, как краснею. — Скоро вернется.

     — Жаль, — надула она губки. — Мне этот новый колючий Горшков тоже нравится. Прямо не знаю, кого выбрать.

     Она встала и потянулась.

     — Ладно, на сегодня хватит. Ты меня сегодня и правда спас. И от Бориса Борисыча, и от скучного ужина. За это полагается награда.

     Она подошла ко мне совсем близко, наклонилась и... взяла со стола последнее печенье.

     — Вкусняшка моя! Спасибо, Лех. Завтра продолжим.

     И она вышла, оставив меня в полном одиночестве с бешено стучащим сердцем, дурацкой улыбкой и тихим негодованием шарика.

     Тактическая задача „Социальное взаимодействие“ выполнена на 84%. Эффективность низкая из-за высокой тревожности оператора в финальной фазе. Рекомендую тренировать модуль „Уверенность“.

     — Да заткнись ты! — мысленно огрызнулся я. — Это я ее от ужина с Максимом отвадил! Я!

     Подтверждаю. Использованы ресурсы системы. Ваш личный вклад: 12%. В основном — потливость ладоней.

     Я бессильно шлепнулся на стол. Этот кусок металла был прав. Я был мямлей. Но сегодня этот мямля с помощью искусственного интеллекта сделал два невозможных дела: уделал зазнайку Максима и провел вечер с Вероникой.

     Пусть это был не я, а мой нагрудник. Но какая-то маленькая часть меня шевелилась внутри и говорила: «А что, если попробовать и самому?»

     Главное — чтобы Максим не выяснил, что мое внезапное остроумие — это не моя заслуга. А то он придет и отпинает меня своими идеально начиненными туфлями.

     Или того хуже — пожалуется Борису Борисычу. А с ним нейтронные болты не сработают.

     Глава 5

     В которой я почти стал Джеки Чаном, но сел в лужу

     Тишина в кабинете после ухода Бориса Борисыча была оглушительной. Я сидел, уставившись в экран монитора, но вместо цифр видел лишь размытое пятно. Пальцы непослушно дрожали на клавиатуре. Максим не забыл обиду — это стало ясно с первой же минуты утренней планерки.

     Он устроил на меня настоящую охоту. Каждое мое слово подвергалось сомнению, каждая цифра в отчете — придирчивой проверке.

     — Коллега Горшков, — его голос звучал сладко-ядовито, — вы уверены в этих данных? Мне кажется, здесь ошибка. Или вы снова "оптимизируете временной ресурс"?

     Я чувствовал, как краснеют уши, а голос становится тише и неувереннее. Из остроумного остряка я снова превращался в заикающегося мямлю. Краем глаза я заметил, как Вероника наблюдает за происходящим. Выражение ее лица оставалось невозмутимым, но в уголках губ пряталась тень разочарования. Куда делся вчерашний уверенный в себе человек?

     Обнаружена атака на социальный статус. Уровень угрозы: средний. Активировать модуль «Кунг-фу: Начальный уровень» для демонстрации превосходства?

     — Что?! Нет! — мысленно завопил я, уставившись в таблицу на экране. — Сиди смирно! Он же меня убьет!

     Альтернатива: активировать модуль «Ораторское искусство: уровень „Дебаты“».

     — Нет! Отстань! — Я сглотнул ком в горле и потупил взгляд.

     После совещания, в узком коридоре, Максим "случайно" задел меня плечом. Удар был достаточно сильным, чтобы я отлетел к стене и едва удержался на ногах.

     — Ой, извини, Горшков, — сказал он с фальшивой сочувственной улыбкой. — Не заметил тебя. Ты же такой... компактный. Смотри под ноги.

     Я промолчал, лишь сильнее сжав кулаки. Но внутри все клокотало от бессильной ярости.

     Вечером, по дороге домой через плохо освещенный двор, меня окружили трое крепких парней в спортивных костюмах. Их лица выражали откровенно недружелюбные намерения.

     — Эй, ты Горшков? С нами надо поговорить. Один знакомый просил тебя воспитывать поменьше.

     Сердце ушло в пятки. Я отступил к кирпичной стене дома, чувствуя, как подкашиваются ноги. Это был тот самый момент, когда понимаешь, что жизнь — не фильм, и героем стать не так-то просто.

     Внешняя угроза. Физическая расправа. Уровень опасности: высокий. Активирую модуль «Боевые искусства: уровень „Опытный новичок“».

     И тут произошло нечто невероятное. В голову хлынул поток знаний: стойки, блоки, точки давления. Мое тело само по себе приняло расслабленную, но готовую к атаке позу. Пальцы непроизвольно сложились в нужную позицию.

     Первый тип ринулся на меня — я автоматически сделал подсечку. Он с удивленным хрюканьем грохнулся на асфальт. Второй замахнулся кулаком — мое предплечье само поднялось для парирования, а ребро ладони нанесло точный, несильный удар в плечо, заставив его отшатнуться с гримасой боли. Третий, стоявший позади, замер в изумлении.

     Я стоял, дрожа от адреналина, ужаса и странной эйфории. Это было невероятно! Я сделал это! Спасибо, Шар!

     Угроза частично нейтрализована. Рекомендую завершить процедуру и произнести заранее заготовленную крутую фразу для закрепления психологического превосходства.

     — У-убирайтесь, — выдавил я хриплым, сдавленным голосом. — И п-передайте Максиму, что... что так делать нехорошо! Непорядочно!

     Парни, подняв своего товарища, быстро ретировались, бормоча что-то нелестное. Я победно выпрямился, пытаясь перевести дух, и...

     И споткнулся о торчащий из асфальта арматурный прут. С грохотом шлепнулся в глубокую осеннюю лужу. Весь ореол непобедимого бойца моментально растворился в грязной воде. Идеальный момент был безнадежно испорчен.

     Из темноты между гаражами донесся сдержанный, давящийся смех. Из-за угла вышла Вероника, снимая меня на телефон.

     — Надо же, сапёр. Ты и драться умеешь. Правда, ходить по земле — не очень. Это новая техника? «Стиль мокрого цыпленка»?

     Оказалось, она шла за мной следом от офиса, заметив подозожительных типов. Я покраснел до корней волос, выбираясь из лужи и отжимая полу пальто.

     — Я... они... это не я...

     — Молчи, молчи, — она перестала смеяться и сунула телефон в карман. — Довольно убедительно для офисного мямли. Хотя приземление... так себе. Давай, провожу тебя до подъезда, а то еще в канализационный люк провалишься.

     Мы шли молча по темным улицам. Я чувствовал себя полным идиотом, но в то же время... странно живым. Адреналин все еще пульсировал в крови.

     — Спасибо, — наконец выдавил я. — Что... что ты здесь делала?

     — Видела, как Максим о чем-то шептался с этими ребятами у офиса. Решила проследить. Любопытно стало. — Она пожала плечами. — Не ожидала такого шоу.

     Потом она сказала серьезнее:

     — Максим — говнюк. Но ты ему все же перечь поменьше. Он злопамятный.

     — А что мне делать? — честно спросил я, останавливаясь у своего подъезда. — Молчать и терпеть?

     Вероника задумалась на мгновение, ее зеленые глаза внимательно изучали мое лицо.

     — Нет. Но учиться отвечать самому. Без драк и падений в лужи. — Она повернулась чтобы уйти, но затем обернулась. — Кстати, завтра не опаздывай. У нас важное совещание по новому проекту.

     Она ушла, оставив меня мокрого, несчастного, но с тлеющей внутри искоркой надежды. Может быть, не все еще потеряно. Может быть, я действительно могу научиться быть другим.

     Тактический анализ: особа «Вероника» демонстрирует признаки возрастающего интереса. Несмотря на комичность ситуации, ваши действия были оценены положительно. Рекомендую...

     — Заткнись, — тихо сказал я, заходя в подъезд. — Просто заткнись.

     Но внутри я понимал — несмотря на весь позор и нелепость, что-то сегодня изменилось. И дело было не только в том, что я смог постоять за себя. Дело было в том, что она это увидела.

     Глава 6

     В которой я становлюсь повелителем хаоса (и офисной техники)

     Тишина в моей квартире на следующий вечер была звенящей. Я сидел на краю кровати, уставившись на пульсирующий шар на своей груди. После вчерашнего позора с лужей и нелепой демонстрации «боевых навыков» я чувствовал себя абсолютно разбитым. Вероника, конечно, отнеслась к произошедшему с иронией, но в ее глазах я заметил искру любопытства. Может, даже уважения. Но Максим… Максим теперь был не просто соперником. Он стал настоящей угрозой.

     Анализ угрозы: «Максим Каменский». Уровень опасности повышен до «Высокий». Обнаружены попытки слежки и сбора информации. Рекомендую активные контрмеры.

     — Какие еще контрмеры? — проворчал я, вставая и подходя к окну. За ним раскинулся город, безразличный к моим мелким проблемам. — Предложишь снова упасть в лужу, но на этот раз с большим трамплином?

     Доступны новые модули защиты. Навык «Базовое модулирование реальности: Уровень 1». Позволяет вносить незначительные изменения в окружающую среду для создания тактических преимуществ или дезориентации противника.

     Я замер. Модулирование реальности? Звучало как что-то из дешевой научной фантастики. Но учитывая, что на моей груди висел инопланетный ИИ, способный научить меня кунг-фу за пять секунд, почему бы и нет?

     — И что это значит на практике? — осторожно спросил я.

     Пример: незначительное изменение вероятности. Повышение шанса, что чашка с кофе опрокинется на конкретного человека. Или что его презентация не откроется в нужный момент. Визуальные или аудиальные иллюзии низкого уровня. Система предупреждает: модуль нестабилен. Побочные эффекты непредсказуемы.

     Мысль о том, что чашка Максима может сама опрокинуться на его идеально отутюженные брюки, вызвала у меня злорадную ухмылку. Это был риск. Глупый, детский, но чертовски заманчивый.

     — Ладно, — вздохнул я. — Активируй. Но только уровень один! И с максимальными ограничениями!

     Модуль «Модулирование реальности: Уровень 1» активирован. Интеграция с основной системой… Завершена. Осторожно: энергопотребление повышено. Побочные эффекты могут включать кратковременные галлюцинации, непроизвольные икания у пользователя и временную нестабильность Wi-Fi.

     Великолепно. Теперь я не только мямля-неудачник с инопланетным шаром, но и ходячая помеха для роутера.

     Утро в офисе началось с того, что Борис Борисыч собрал внеплановое совещание по новому проекту — «Феникс». Это был шанс для всех проявить себя, и Максим, конечно, уже был готов блистать.

     Конференц-зал был полон. Воздух гудел от низкого гулкого голоса начальника и шепота коллег. Я забился в самый дальний угол, стараясь быть незаметным. Вероника сидела напротив, время от времени бросая на меня непроницаемые взгляды. Максим восседал во главе стола рядом с Борисом Борисычем, его ослепительная улыбка была направлена на всех сразу и ни на кого конкретно.

     — Итак, «Феникс»! — гремел Борис Борисыч, расхаживая перед экраном. — Ключевой проект квартала! Горшков! — Его палец, словно указатель судьбы, резко повернулся в мою сторону. — Ты будешь отвечать за аналитику по конкурентам. Каменский координирует.

     Мое сердце упало. Работать под началом Максима? Это был приговор.

     — Конечно, Борис Борисыч, — Максим кивнул с сладкой улыбкой, но его глаза метнули в мою сторону ледяной кинжал. — Я прослежу, чтобы Горшков… ни в чем не ошибся.

     Вот он, момент. Я мысленно сжался в комок и скомандовал Шару:

     — Сейчас! Сделай что-нибудь! Незначительное! Чтобы он опозорился!

     Выполняю. Внесение микроскопических изменений в вероятность. Фокус: напиток цели.

     Чашка с двойным эспрессо, которую Максим с таким пафосом держал в руке, вдруг дрогнула. Не сильно. Просто крошечная капля темной жидкости выплеснулась через край и упала прямиком на белоснежный манжет его рубашки.

     — Черт! — вырвалось у Максима. Он судорожно поставил чашку, стараясь скрыть досаду. Несколько человек за столом прыснули со смеху. Даже Борис Борисыч нахмурился.

     Успех! Крошечный, но сладкий. Я внутренне ликовал.

     Предупреждение: обнаружен обратный резонанс. Модуль нестабилен. Перенаправление побочного эффекта…

     И в этот момент проектор, на котором должна была запускаться презентация Максима, громко щелкнул и погас. Во всем кабинете разом отключился свет. За окном было солнечно, но внутри повисла тревожная полутьма.

     — Что это?! — взревел Борис Борисыч. — Опять эти кибер-атаки?! Или кто-то не оплатил электричество?!

     Все зашумели, загалдели. Я сидел, боясь пошевелиться. Это было мое doing? Я всего лишь хотел, чтобы он пролил кофе!

     Внезапно свет моргнул и снова зажегся. Но проектор молчал. Максим, побагровев от злости, тыкал в кнопки ноутбука.

     — Презентация не открывается, — сквозь зубы процедил он. — Файл поврежден.

     Все смотрели на него. Его идеальный образ дал трещину. Я видел, как Вероника подняла бровь, наблюдая за этой суматохой. Казалось, ее взгляд на секунду задержался на мне — с любопытством и легким подозрением.

     И тут случилось нечто совершенно идиотское. Цветок в горшке на подоконнике — пышная пальма, за которой ухаживала вся office — вдруг неестественно резко качнулся и с грохотом рухнул на пол. Грунт разлетелся по всему ковру.

     В наступившей гробовой тишине раздался только один звук. Громкое, смущенное икание. Мое.

     Ик!

     Все взгляды, включая яростный взгляд Максима и изумленный взгляд Вероники, устремились на меня. Я сидел, красный как рак, икающий посреди хаоса, который сам же и создал.

     — Горшков?! — Борис Борисыч был на грани апоплексического удара. — Это вы что, натренировались икать с такой силой, что техника ломается и мебель падает?!

     — Я… я не… Ик! … виноват!

     Максим встал. Его лицо выражало уже не просто злость, а холодную, calculating ярость. Он не верил в совпадения. Он смотрел на меня так, словно видел насквозь. Видел мой страх, мою неуверенность и, возможно, даже слабое свечение шара под рубашкой.

     — Ничего, Борис Борисыч, — сказал он гладким, опасным голосом. — С Горшковым мы потом… разберемся. Я восстановлю презентацию. У меня есть бэкапы.

     Совещание, конечно, провалилось. Все расходились в замешательстве, обходя осколки горшка и перешептываясь. Максим прошел мимо меня, не глядя, но его плечо намеренно жестко толкнуло мое.

     — Неловко вышло, коллега, — прошипел он так, чтобы слышал только я. — Очень неловко. Такие странности могут плохо кончиться. Для тебя.

     Когда все вышли, я остался сидеть в опустевшем конференц-зале, глядя на беспорядок. Пахло землей и страхом. Я чувствовал себя не повелителем реальности, а мальчишкой, который играл со спичками и устроил пожар.

     В дверях появилась Вероника. Она не ушла.

     — Ну что, сапёр, — сказала она без обычной насмешки. Ее голос был серьезным. — Похоже, ты объявил войну. И, кажется, пока проигрываешь. Твои новые… методы… нуждаются в работе над точностью.

     — Я не хотел… — начал я.

     — Знаю, — она перебила. — Ты никогда не хочешь. Но что-то же происходит. Сообщи, когда разберешься со своими… икотой и падающими пальмами. Может, тогда сможешь дать ему настоящий отпор.

     Она повернулась и ушла, оставив меня наедине с последствиями моего первого опыта божественного вмешательства в реальность. Я посмотрел на свой шар.

     — Ну и что ты на это скажешь?

     Тактический результат: цель достигнута (дискредитация противника), но с неприемлемыми побочными эффектами. Уровень подозрений в ваш адрес повышен. Рекомендую тренировки в контролируемой среде. И запасное средство от икоты.

     Я простонал и опустил голову на руки. Спасение мира казалось детской игрой по сравнению с необходимостью переиграть офисного интригана и не превратить при этом свою жизнь в абсурдную комедию ошибок. Но отступать было некуда. Максим теперь знал, что я не так прост. Игра началась по-настоящему.

     Глава 7

     В которой я учусь быть богом, а получается богом-клоуном

     Тишина в моей квартире вечером после совещания была звенящей. Я сидел на полу, прислонившись спиной к дивану, и смотрел на пульсирующий шар. Он отзывался слабым теплом, будто живое существо, которое пыталось утешить своего незадачливого хозяина. По всему полу были разбросаны листы бумаги — мои жалкие попытки нарисовать схему офиса и отметить места, где мог бы пригодиться мой новый «талант». Получались лишь кривые каракули.

     Анализ прошедшего события: тактическая задача выполнена на 40%. Дискредитация цели достигнута, но побочные эффекты превысили допустимые нормы. Уровень вашей заметности повышен до «Критический».

     — Спасибо, что проанализировал, — мрачно проворчал я. — А то я сам не понял, что устроил цирк.

     Рекомендация: требуется освоение базового контроля над модулем «Модулирование реальности». Предлагаю начать тренировки.

     — Тренировки? — я скептически посмотрел на шар. — И что, я буду учиться опрокидывать кружки и ронять горшки здесь, дома? Мама-баба Катя снизу уже стучит по батарее. Она думает, у меня тут боулинг.

     Обнаружена низкая самооценка оператора. Активирую модуль «Мотивация: уровень „Спартанец“».

     Внезапно в голове у меня возник голос, похожий на голос сурового армейского сержанта из фильмов.

     «Ну-ка прекрати нытье, салага! Ты получил в распоряжение оружие богов! А ведешь себя как слезливый щенок! Сейчас же поднял задницу и начал тренироваться! Десять отжиманий, и сразу на курсы магии!»

     Я даже выпрямился от неожиданности.

     — Эй, хватит! Убери этого типа!

     Модуль деактивирован. Но рекомендация остается в силе.

     Вздохнув, я поднялся с пола. Ладно. Надо попробовать. Хуже, чем на совещании, уже не будет. Вряд ли.

     Создаю учебный симулятор. Проецирую цель.

     Передо мной в воздухе возникло голографическое изображение… моей же кружки с надписью «Не зли меня, я менеджер». Она висела в пустоте, слегка подрагивая.

     — И что с ней делать?

     Задача: усилием воли переместить ее на пять сантиметров влево. Сконцентрируйтесь. Модулирование реальности — это не физическая сила. Это изменение вероятности. Вероятность того, что кружка уже находится в этой точке.

     Я уставился на кружку. Изо всех сил. Сморщил лоб, сжал кулаки, даже немного поднапрягся. Кружка не двигалась.

     — Не получается!

     Вы пытаетесь силой мысли толкнуть объект. Это неправильно. Расслабьтесь. Представьте, что она УЖЕ там.

     Я закрыл глаза, пытаясь представить. Кружка стоит не здесь, а чуть левее. Она всегда там стояла. Это факт. Это реальность.

     Раздался громкий БДЫЩ!

     Я открыл глаза. Кружка не сдвинулась. Но напольная лампа у балкона повалилась на бок, а торшер в углу замигал, как новогодняя гирлянда.

     Ошибка фокусировки. Энергия была перенаправлена на ближайшие электронные объекты. Попробуйте снова.

     Я снова попытался. На этот раз замигал свет в люстре, а из колонок послышалось шипение и обрывки вчерашнего подкаста.

     Нестабильность сохраняется. Возможно, вам мешают внутренние конфликты. Вы не до конца верите в возможность.

     — Конечно, не верю! — взорвался я. — Это же бред! Я не могу просто взять и передвинуть кружку силой мысли!

     Подтверждаю. Ваша неуверенность создает помехи. Активирую модуль «Плацебо-эффект: уровень „Магия для чайников“».

     Внезапно я почувствовал легкое головокружение. Перед глазами поплыли разноцветные круги. Голографическая кружка начала светиться теплым, inviting светом. И я… я вдруг ПОВЕРИЛ. Ну конечно! Я же могу! Это же просто!

     Я махнул рукой, как волшебник, и мысленно приказал: «Двигайся!»

     Кружка послушно переместилась на указанное место. Исчезла и тут же появилась левее.

     — Ура! — воскликнул я. — Получилось!

     Модуль «Плацебо» деактивирован.

     И в тот же миг кошка моего соседа, мирно спавшая на карнизе за окном, с громким воплем провалилась вниз (к счастью, на балкон этажом ниже). А мой холодильник издал победный гудок и выбросил из дозатора для льда всю имеющуюся крошку.

     Я замер. Эффект плацебо закончился, оставив после себя горькое послевкусие абсурда.

     — Что это было?

     Вы успешно переместили виртуальный объект. Но для стабилизации эффекта система использовала энергию окружающего пространства, вызвав микро-аномалии в радиусе десяти метров. Это нормально.

     — НОРМАЛЬНО? Кошка чуть не разбилась!

     Кошка приземлилась успешно. Вероятность травмы была менее 3%. Продолжаем тренировки. Следующее упражнение: создать иллюзию. Небольшую. Например, заставить цель увидеть на столе не ручку, а… червяка.

     Это уже было интереснее. Я снова вызвал голограмму — на этот раз изображение шариковой ручки на столе.

     — И как?

     Сконцентрируйтесь на цели. Представьте человека, для которого вы создаете иллюзию. Затем наложите новый образ на реальный объект.

     Я закрыл глаза. Представил Максима. Его самодовольное лицо, его холодные глаза. Вот он тянется за ручкой… и видит вместо нее жирного, извивающегося червяка! Я мысленно вложил в этот образ все свое отвращение к нему.

     Я почувствовал, как по моему телу пробежала легкая дрожь. В воздухе запахло озоном.

     — Получилось?

     Иллюзия создана. Но…

     Внезапно я сам увидел, как моя собственная настоящая ручка на столе зашевелилась и превратилась в противного розового червяка. Я с визгом отшвырнул ее.

     — Ааа! Убери!

     Побочный эффект: обратная проекция. Иллюзия подействовала и на создателя. Минуту, исправляю.

     Зрение вернулось в норму. Ручка снова была ручкой. Я тяжело дышал.

     — Это вообще можно как-то контролировать?!

     Требуется практика. Мозг человека — сложный инструмент. Вы пока что бьете из пушки по воробьям. Предлагаю начать с малого. Создайте у себя в голове ощущение, что у вас в кармане лежит сотня рублей.

     Я нащупал в кармане мелочь. Закрыл глаза. «В кармане лежит сто рублей. Крупная зеленая купюра. Она прямо здесь». Я вложил в эту мысль всю силу убеждения.

     Открыл глаза. Залез в карман. Вместо мелочи там лежала… мокрая, размокшая от дождя сторублевая купюра. Она выглядела так, будто ее недавно выловили из канализации.

     — Э-это… успех?

     Частично. Вы изменили реальность. Но не создали деньги из ничего, а трансмутировали имеющуюся материю (монеты) и призвали недостающую из ближайшего окружения. Похоже, купюра была в луже под вашим окном.

     Я с отвращением выбросил мокрую бумажку в урну. Это было самое жалкое колдовство в истории человечества.

     Тренировки продолжались весь вечер. Я пытался заставить зазвенеть один конкретный телефон на столе — зазвенели все гаджеты в квартире, включая забытый в шкафу старый пейджер. Я пытался сделать так, чтобы комнатный цветок зацвел — он вместо этого сбросил все листья и засох в течение минуты. Я попробовал внушить себе, что я уверен в себе — и на десять секунд действительно почувствовал прилив храбрости, после чего меня накрыла такая волна паники, что я залез под одеяло и просидел там полчаса.

     К полуночи я валился с ног. Квартира выглядела как после нашествия маленького, но очень несчастного бога. Повсюду валялись мелкие предметы, сдвинутые с мест, электроника вела себя странно, а я сам был покрыт холодным потом от усилий и страха.

     Я повалился на кровать, глядя в потолок.

     — И как мне все это поможет против Максима? — прошептал я. — Я же себя же и похороню.

     Анализ прогресса: уровень контроля повысился на 2%. Побочные эффекты уменьшились на 5%. Вы учитесь. Главное — продолжать. Завтра представится возможность применить навыки на практике.

     — Завтра? — я с ужасом поднял голову. — Что завтра?

     Борис Борисыч назначил корпоративный выезд на природу. Командные игры. Идеальная среда для незаметного применения модуля в условиях контролируемого хаоса.

     Корпоратив. На природе. С Максимом. И с моим «даром» создавать вокруг себя непредсказуемый абсурд.

     Я натянул одеяло на голову. Лучше бы эти инопланетяне просто забрали меня в свой зловещий белый коридор. Это было бы менее страшно.

     Глава 8

     В которой я становлюсь магнетом для женщин и катастроф

     Мысль о корпоративе на природе повергала меня в ужас. Командные игры, доверительные падения в объятия коллег, пение у костра под гитару — всё это было моим персональным адом. А теперь еще и мой новый «дар» добавлял в эту гремучую смесь элемент непредсказуемого абсурда.

     Не волнуйтесь. Корпоративные мероприятия — идеальная среда для мягкого тестирования модуля «Социальное взаимодействие: Уровень 2». Я скорректирую параметры, чтобы минимизировать побочные эффекты.

     — Последний раз, когда ты «минимизировал побочные эффекты», моя кружка пыталась улететь в окно, а соседский кот перекрасился в синий цвет! — прошипел я, натягивая купленную специально для выезда новую клетчатую рубашку. Она была чуть великовата и делала меня похожим на заблудившегося рыбака.

     Тот случай был ценным учебным опытом. Сегодня фокус будет на тонком влиянии. Повышение вашей привлекательности в глазах окружающих, в частности, особей женского пола.

     Я фыркнул. Единственная female, чье внимание меня интересовало, — это Вероника. А она, кажется, ценила во мне лишь способность падать в грязь в самых неожиданных моментах.

     Автобус до базы отдыха был переполнен. Воздух был густым от смешения парфюмов, запаха кофе из термосов и предвкушения выходного дня. Я, как обычно, попытался забиться на последнее сиденье, но Борис Борисыч, красный и потный, уже занял его своим телом, развалясь и громко рассказывая анекдот про чукчу.

     Мне пришлось сеть в середине салона, рядом с… Ольгой из бухгалтерии. Ольге было лет пятьдесят, она носила очки с толстыми линзами и вязала на спицах даже сейчас, в движущемся автобусе. Она славилась своим скверным характером и тем, что терпеть не могла «эту шушеру из отдела продаж».

     Я робко кивнул и прижался к окну, стараясь занять как можно меньше места.

     Зафиксирована цель для мягкого социального взаимодействия. Активирую модуль «Харизма: Базовый уровень» и «Общие интересы».

     Я почувствовал легкий толчок в груди, будто от слабого разряда тока. Ольга подняла на меня взгляд из-за очков.

     — Вы что, Горшков, не выспались? — буркнула она. — Морщитесь, как будто вас током ударило.

     — Я? Нет, все хорошо, — я попытался улыбнуться, и мои губы странно задрожали.

     Инициирую поиск общих тем… Найдено: вязание!

     Внезапно мой язык будто сам по себе заплелся:

     — А это… это лицевая петля у вас? — выдавил я, указывая на ее спицы.

     Ольга остановилась и уставилась на меня так, будто я только что заговорил на клингонском.

     — Вы разбираетесь в вязании, Горшков?

     — Ну, я… э… — я запаниковал.

     Передаю информацию: лицевая петля — основа. Изнанка — противоположность. Ажурные узоры требуют концентрации.

     — Немного, — вдруг полилось из меня уверенным, спокойным голосом. — Предпочитаю классические узоры. Аранские, например. Но изнанку, признаться, недолюбливаю — требует слишком много внимания, а результат не всегда оправдывает средства.

     Ольга отложила спицы. Ее лицо выражало крайнее изумление.

     — Аранские?.. — переспросила она. — Мой покойный муж тоже любил аранские узоры… — ее голос смягчился. Она посмотрела на меня не как на надоедливого клерка, а как на редкого ценителя. — А вы, оказывается, человек со вкусом, Алексей.

     Она достала из сумки термос.

     — Кофе с коньяком не желаете? Для сугреву.

     Я остолбенел. Кофе с коньяком! От Ольги! В восемь утра!

     Социальный эксперимент №1: успех. Уровень симпатии повысился на 70%.

     Я растерянно принял пластиковый стаканчик. В этот момент автобус резко затормозил, и я нечаянно плеснул горячим кофе себе на штаны.

     — Ой, бедняжка! — воскликнула Ольга и достала из недр своей сумки огромную, пахнущую лавандой салфетку ручной работы. — Вот, вытритесь! Мужчины, все такие неуклюжие!

     Она принялась вытирать мои колени с материнской заботой. Я сидел, красный как рак, под недоуменными взглядами половины автобуса. Вероника, сидевшая впереди, обернулась и подняла бровь. В ее взгляде читалось чистое любопытство.

     На базе нас ждали дурацкие командные игры. Первой была «Веревочка доверия». Нужно было пройти по бревну, держась за руки с напарником. Жребий пал на меня и… на Лизу, секретаршу. Ту самую, что обычно смотрела на меня, как на насекомое.

     Цель: Лиза. Анализ… Найдена слабость: обожает котиков. Активирую модуль «Эмпатия: уровень „Мур-мур“».

     Лиза с отвращением взяла меня за руку.

     — Только не упади, Горшков, а то я с тобой вместе полетю.

     — Не упаду, — пробормотал я.

     Мы сделали первый шаг по шаткому бревну. Лиза пошатнулась, и я инстинктивно крепче сжал ее руку.

     Передаю реплику: «Спокойно. Мы же как котики на заборе. Грациозные и невозмутимые».

     — Мы же как котики на заборе, — вдруг сказал я ее же голосом, легким и кокетливым. — Грациозные и невозмутимые.

     Лиза замерла и посмотрела на меня так, будто я только что признался ей в любви на иврите.

     — Вы… вы тоже любите котиков? — прошептала она.

     Демонстрирую визуальную иллюзию: проецирую ей на свое лицо легкую ауру игривого котенка.

     Я не видел, что она видит, но ее глаза вдруг стали огромными.

     — Ой! — она вскрикнула и… прижалась ко мне. — Я боюсь высоты!

     Мы кое-как доползли до конца бревна, причем Лиза не отпускала мою руку до самого финиша. Потом она все время ходила за мной по пятам, показывая фотографии своих семи кошек и спрашивая моего мнения по поводу корма премиум-класса.

     Вероника наблюдала за этим с каменным лицом, но я заметил, как она с силой воткнула вилку в свой шашлык.

     Пик абсурда наступил во время игры в волейбол. Мяч летел прямо в меня. Я зажмурился и инстинктивно подумал: «Только бы не ударить по своим же!»

     Запрос распознан. Активирую модуль «Координация: уровень „Внезапный спортсмен“» и «Привлекательность: героический ореол».

     Мое тело само совершило резкий и неожиданно грациозный прыжок. Я отбил мяч с такой силой, что он пролетел над сеткой и приземлился точно в зоне противника, принеся нам очко. Я приземлился в эффектной позе, отряхивая руки.

     Наступила тишина, а потом раздались аплодисменты. Я выпрямился, чувствуя прилив незнакомой уверенности.

     Дополнительный эффект: легкий блеск в глазах, идеально уложенная ветром челка, запах океанской свежести (илюзия).

     И тут началось. Анна из отдела кадров подошла и похлопала меня по плечу:

     — Алексей, а вы, оказывается, атлет! Надо будет как-нибудь сходить в спортзал… вместе.

     Маша, стажер, подбежала с бутылкой воды:

     — Держите, вы должны быть истощены! Вы просто спасли команду!

     Даже суровая тетя Глаша, которая готовила шашлык, подмигнула мне и сунула в руку самый сочный кусок мяса.

     Я стоял, окруженный внезапно проявившими ко мне интерес женщинами, и чувствовал себя главным героем плохой романтической комедии. Я пытался отшутиться, но мой новый модуль «Харизма» работал слишком хорошо. Мои неуклюжие шутки вдруг стали казаться им остроумными и милыми.

     И тут я увидел Веронику. Она стояла в стороне, опираясь на столб беседки, и смотрела на всю эту сцену с ледяным спокойствием. Потом ее взгляд встретился с моим. Она медленно подняла свою бутылку с водой, открутила крышку и… вылила всю воду на землю, прямо на мои только что спасшие команду кроссовки. Затем развернулась и ушла.

     Вода была ледяной. Эффект был мгновенным.

     Обнаружена агрессия со стороны особи «Вероника». Уровень опасности: средний. Рекомендую…

     — Молчи! — мысленно закричал я.

     Я стоял мокрый и растерянный посреди своего внезапного «гарема», глядя вслед уходящей Веронике. Женщины вокруг что-то щебетали, но я уже не слышал.

     Вечером у костра я пытался подойти к Веронике, но она всякий раз отворачивалась или начинала громко смеяться с Максимом, который, кажется, был единственным, кого мой внезапный успех лишь развеселил.

     Перед отъездом я пошел в единственный на базе туалет — деревянную будку с дырой в полу. Замок сломался, и я не смог выбраться. Мне пришлось звать на помощь. Вызвалась помочь Лиза с подругами. Они всей толпой раскачали будку и опрокинули ее набок, чтобы я мог вылезти. Я выполз, покрытый паутиной и опилками, под дружный хохот всего коллектива и убийственный взгляд Вероники.

     В автобусе я снова сел рядом с Ольгой. Она пожала мне руку и сказала: «Не вешай нос, мальчик. Бабы — они как погода. То солнце, то гроза». И дала мне на прощание связанные ею же носки.

     Я ехал домой, пахнущий дымом, лавандой и унижением. Мой дар принес мне внимание множества женщин, но отнял единственное, которое было мне нужно.

     Итоги дня: социальный статус повышен. Уровень симпатии среди женской части коллектива вырос на 300%. Однако отношения с ключевой целью испорчены. Требуется анализ ошибок.

     — Ошибка в том, — пробормотал я, глядя в темное окно автобуса, — что я идиот. И что ты идиот.

     Корреляция подтверждается. Но статистика показывает, что большинство великих открытий совершались благодаря серии идиотских поступков.

     Я простонал и закрыл глаза. Завтра предстояло идти на работу. Где меня ждали семь кошек Лизы, носки Ольги и ледяной взгляд Вероники. Спасение мира казалось куда более простой задачей.

     Глава 9

     В которой я становлюсь немного философом и почти перестаю быть идиотом

     Тишина в офисе на следующее утро была иной. Не привычной, наполненной ленивым гулом компьютеров и скукой, а напряженной, звенящей. Как после грозы, когда воздух еще пахнет озоном, но неясно, ушла ли опасность или просто затаилась, готовясь к новому удару.

     Я сидел за своим столом и пытался сосредоточиться на отчете. Безуспешно. В голове крутились вчерашние события: восторженные взгляды Лизы и Анны, насмешливый хохот Максима, ледяная маска на лице Вероники и… мокрая дорожка от ее бутылки на моих кроссовках. Это жгло сильнее любого нейтронного болта.

     >> Уровень кортизола повышен. Наблюдается когнитивный диссонанс. Рекомендую медитацию или физическую активность для снижения стресса.

     — Заткнись, — мысленно бросил я. — Ты — причина моего диссонанса.

     Шар смолк. Впервые он не стал настаивать. Может, и у искусственного интеллекта есть чувство такта. Или он просто анализировал новые данные.

     Я понимал, что мой «дар» — это не суперсила. Это проклятие. Неуправляемое, абсурдное, превращающее мою жизнь в фарс. Я не стал сильнее или увереннее. Я стал клоуном, который по заказу может упасть в лужу или привлечь внимание, но не может сделать ничего по-настоящему важного. Ни для себя, ни для… нее.

     Внезапно тень упала на мой стол. Я поднял голову. Вероника. Она стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на меня не с гневом, а с усталым любопытством. Ее взгляд был таким же острым, но в нем не было насмешки.

     — Ну что, Казанова, — произнесла она тихо, чтобы не слышали другие. — Отдохнул после своих подвигов? Готов к новым свершениям?

     Я отложил ручку и честно посмотрел на нее.

     — Вероника, я… я не знаю, что вчера происходило. Это был не я.

     Она фыркнула, но без злобы.

     — Да? А кто же? Твой засекреченный брат-близнец? Или ты наконец запил, Горшков?

     — Хуже, — горько усмехнулся я. — Я… влип в одну историю. И она меня меняет. Но не так, как хотелось бы. Все эти штуки… падения, внезапная популярность… это побочные эффекты. Я не управляю этим.

     Она помолчала, изучая мое лицо. Искала ложь или игру.

     — Ты всегда был странным, Лёха. Но последнее время ты странный каким-то новым, опасным образом. Как неисправный лифт — то застреваешь, то летишь вниз с бешеной скоростью. С тобой невозможно.

     — Я знаю, — опустил я голову. — И мне жаль. Прости за вчера. За этот цирк. И… за воду на ноги.

     Уголки ее губ дрогнули.

     — Это было по-детски. С моей стороны. Но ты сам виноват. Ты корчил из себя альфа-самца, а получился… — она поискала слово, —… перепуганный кот в костюме альфа-самца.

     — Спасибо за точность, — я снова усмехнулся, но на этот раз уже искренне.

     — Ладно, — она вздохнула. — Перемирие. Но если ты еще раз устроишь представление с своим внезапным превращением в Джеймса Бонда, я вылью на тебя не воду. У меня в столе есть запас кофе за прошлый месяц.

     Она развернулась и ушла к своему месту. На душе стало немного легче. Не потому что все было решено, а потому что хоть кто-то знал, что под маской идиота скрывается… другой идиот, но хотя бы честный.

     >> Социальное напряжение снижено. Отношения с целью «Вероника» переведены в статус «Наблюдение с элементами осторожного доверия».

     Я мысленно послал Шару благодарность за то, что он промолчал.

     Но ощущение звенящей тишины, тревоги не уходило. Оно исходило не от Вероники и не от коллектива. Оно витало в воздухе. Как будто кто-то невидимый наблюдал за мной. И этот кто-то был недоброжелательным.

     Максим вел себя слишком спокойно. Слишком тихо. Он не отпускал своих колкостей, не пытался подставить. Он просто работал, изредка бросая на меня долгие, изучающие взгляды. Как хищник, который уже загнал жертву в угол и теперь выжидает, чтобы нанести точный, смертельный удар.

     Во время обеденного перерыва я вышел на пожарную лестницу, чтобы подышать. Воздух был холодным и колючим.

     — Шар, — тихо сказал я. — Эти… морваняне. Они ведь не просто приходят во сне, да?

     >> Уровень угрозы исходя из ваших сенсорных данных повышается. Обнаружены аномальные квантовые колебания в радиусе 500 метров. Источник: неизвестен. Характер колебаний указывает на технологию сканирования или наблюдения.

     Меня бросило в холодный пот.

     — Они здесь? На Земле? Среди нас?

     >> Вероятность: 87%. Методы инфильтрации неизвестны. Цели: неизвестны. Но паттерны вторжения через сон указывают на долгосрочную стратегию подрыва психического здоровья популяции, что облегчает физическое завоевание.

     Я прислонился к холодной бетонной стене. Это было уже не похоже на игру. Мои проблемы с Максимом, мои нелепые попытки произвести впечатление на Веронику — все это было мелким лепетом на фоне надвигающейся бури. Инопланетное вторжение. Реальное. Не в фильмах, а здесь, в моем городе. И я, Алексей Горшков, офисный мямля, был почему-то «выбран», чтобы этому противостоять.

     И чем я занимался? Учился опрокидывать кружки и привлекать внимание женщин!

     — Я не справлюсь, — прошептал я в пустоту. — Я не герой. Я даже нормально поговорить с девушкой не могу без того, чтобы не устроить цирк.

     >> Анализ понятия «герой»… Героизм редко является следствием отсутствия страха. Чаще — следствием действия вопреки ему. Ваши ошибки — не показатель несостоятельности. Они — данные для обучения. Вы учитесь быть человеком в условиях повышенной сложности. Это и есть ваша сила.

     Я задумался. Впервые Шар говорил не о модулях и навыках, а о чем-то большем. О чем-то человеческом.

     — То есть моя сила в том, что я идиот?

     >> Ваша сила в том, что вы продолжаете пытаться. Несмотря на провалы, унижения и абсурдность ситуации. Это и есть сопротивление. Морваняне используют страх. Ваша неловкость, ваша настойчивость — это форма хаоса, которую их упорядоченное сознание не может просчитать.

     Я посмотрел на город, раскинувшийся внизу. Люди спешили по своим делам, не подозревая, что их сны могут быть полем боя, а их сосед по офису — единственным, кто об этом знает.

     Чувство страха не ушло. Но к нему добавилась тень ответственности. Смутной, непонятной, но настоящей.

     Я вернулся в офис. Максим поднял на меня взгляд из-за своего монитора. Его глаза были холодными и пустыми, как у рыбы. На мгновение мне показалось, что в них мелькнул не отражение ламп дневного света, а какой-то иной, фиолетовый отсвет.

     Он улыбнулся мне ровной, безжизненной улыбкой и снова опустил глаза.

     Краски сгущались. Игра становилась серьезной. И мне нужно было наконец перестать быть пешкой и понять, какие фигуры на доске и кто делает ходы.

     Тишина в офисе стала иной , она была не просто напряженной — она была… плоской. Как звук из дешевых колонок, лишенный глубины и тембра. Люди работали, двигались, разговаривали, но в их действиях появилась какая-то механическая отточенность. Слишком правильная. Слишком безупречная.

     Первой это заметила Ольга из бухгалтерии. Вернее, перестала замечать. Она сидела, не отрываясь от монитора, ее спицы лежали в ящике нетронутые. Когда я по привычке робко поинтересовался, как продвигается аранский свитер, она повернула ко мне стеклянный, ничего не выражающий взгляд.

     — Свитер? — переспросила она ровным, лишенным интонации голосом. — Это нерациональная трата временного ресурса. Существуют более эффективные методы терморегуляции организма.

     Она развернулась и продолжила стучать по клавиатуре с пугающей, монотонной скоростью.

     По всему офису происходило то же самое. Шутки смолкли. Сплетни затихли. Даже Борис Борисыч перестал орать. Он теперь отдавал приказы тихим, методичным голосом, и от этого становилось еще страшнее. Люди не злились, не радовались, не раздражались. Они функционировали.

     Все, кроме Максима. Он выглядел все таким же — гладким, уверенным, ухоженным. Но его уверенность теперь казалась не позой, а частью этой новой, бесчувственной реальности. Он был своим в этом царстве безразличия.

     И Вероника… С Вероникой творилось самое страшное.

     Ее язвительная ухмылка, ее живые, полные огня и насмешки глаза, ее бархатный, переливающийся разными оттенками голос — все куда-то исчезло. Она сидела за своим столом и с холодной, нечеловеческой эффективностью составляла отчеты. Ее движения были точными, быстрыми, лишенными всякого изящества и хаоса.

     Я подошел к ее столу, сердце бешено колотилось.

     — Вероника? Как дела?

     Она подняла на меня взгляд. В ее зеленых глазах не было ни любопытства, ни досады, ни интереса. Только ровная, пустая поверхность.

     — Дела оптимальны, — ответила она голосом GPS-навигатора. — Продуктивность повысилась на семнадцать процентов по сравнению с прошлой неделей. Могу я помочь вам с рабочими вопросами, Алексей?

     Меня бросило в жар. Это был не просто сюр. Это было кошмарно.

     — Вероника, это я. Лёха. Помнишь? Вчера… вода… кофе…

     — Вода имеет температуру плавления ноль градусов Цельсия и температуру кипения сто градусов, — равнодушно констатировала она. — Кофеин является психостимулятором. Вам требуется помощь с составлением отчета?

     Я отшатнулся. Она была похожа на идеальную копию самой себя, из которой вынули душу.

     Обнаружено массовое изменение поведенческих паттернов. Анализ… Признаки внешнего психического воздействия. Вероятность: 99%. Источник: морвананское влияние. Они не просто сканируют. Они программируют. Стирают эмоции, индивидуальность, все, что мешает тотальному контролю.

     — Нет! — вырвалось у меня. — Только не она! Шар, что делать? Как ее вернуть?

     Данных недостаточно. Гипотеза: сильный эмоциональный всплеск может временно перезаписать навязанную программу. Необходим триггер, связанный с глубокой личной памятью или сильным чувством.

     Сильный эмоциональный всплеск? Личная память? Я посмотрел на ее прекрасное, безжизненное лицо. Я ничего не знал о ее глубокой личной памяти! Мы только начинали…

     Отчаяние и страх за нее затмили все — и мою нерешительность, и страх быть отвергнутым. Я не думал. Я действовал.

     Я шагнул вперед, наклонился и поцеловал ее.

     Это был не страстный поцелуй из фильма. Это был отчаянный, неуклюжий, дрожащий поцелуй. Поцелуй тонущего человека, хватающегося за соломинку.

     Ее губы были холодными и неподвижными. Я уже готов был отпрянуть в ужасе, как вдруг почувствовал, как они дрогнули. Потом отозвались. Стали теплыми.

     Я отстранился. Ее глаза были широко раскрыты. В них было чистое, ничем не прикрытое изумление. Пустота ушла, ее смыла волна шока.

     — Лёха?.. — ее голос снова стал ее голосом — хрипловатым, живым, полным неподдельного удивления. — Это… что это было? Ты с ума сошел?

     Она посмотрела вокруг, как будто впервые видела офис. Ее взгляд скользнул по бесстрастным лицам коллег, и в ее глазах мелькнул страх.

     — Что происходит? Почему все такие… странные?

     — Потом объясню, — быстро сказал я, чувствуя, как бешено стучит сердце. Оно стучало не только от поцелуя, но и от осознания — это работает! — Главное, что ты вернулась.

     Но возвращение было недолгим. Я видел, как пустота снова начинает затягивать ее. Ее взгляд снова стал терять фокус, голос — выравниваться.

     — Оптимальная производительность требует эмоциональной стабильности… — начала она.

     Я не дал ей договорить. Снова поцеловал. Коротко, почти по-дружески, но твердо.

     — Эй! — она отшатнулась, снова оживая. На ее щеках выступил румянец. — Прекрати! Что ты делаешь? Здесь же люди!

     — Они не смотрят, — сказал я, и это была правда. Коллеги были поглощены своей «оптимальной производительностью». — Вероника, слушай меня. Со мной происходит что-то безумное. И со всеми тоже. Ты должна бороться. Должна помнить, кто ты. Вспоминай что-то… злое! Веселое! То, как ты вылила на меня воду!

     Она смотрела на меня, и в ее глазах боролись привычная насмешка и нарастающий ужас.

     — Ты прав, — прошептала она. — Здесь что-то не так. Я чувствую… пустоту. Она тянет обратно… Лёха, мне страшно.

     И снова ее взгляд начал стекленеть.

     В тот день я целовал Веронику еще четыре раза. В подсобке, у кофемашины, в лифте и на лестничной площадке. Каждый раз это ненадолго возвращало ее к жизни. Она сердилась, краснела, требовала объяснений, которые я не мог дать, но цеплялась за эти моменты ясности как утопающая за воздух.

     К концу дня она смотрела на меня с таким сложным выражением, что я не мог его расшифровать. В нем были и злость, и страх, и благодарность, и полнейшее недоумение.

     — Ладно, сапёр, — сказала она хрипло, когда я в пятый раз оторвался от ее губ у лифта. — Если это какой-то идиотский способ меня соблазнить… он чертовски странный. Но… спасибо. Кажется, ты снова меня спасаешь. Хотя я до сих пор не понимаю, от чего.

     — Поверь, — горько усмехнулся я, — я и сам не до конца понимаю.

     Мы стояли в пустом лифте. Она смотрела на меня, и в ее глазах была тень прежней Вероники.

     — Они все… все такие? — кивнула она на закрытые двецы офиса.

     — Все, — подтвердил я. — Кроме Максима. И, кажется, кроме меня.

     — Почему мы?

     — Потому что мы… другие, — неуверенно сказал я.

     Она покачала головой.

     — Нет, Лёха. Потому что ты — другой. А я… я рядом с тобой. — Она вздохнула. — Завтра тебе придется проделать это снова. И послезавтра. Пока ты не найдешь, как остановить это… что бы это ни было.

     Лифт тронулся вниз. Мы ехали молча. Я понимал, что стал для нее якорем в этом новом, бесчувственном мире. Хранителем ее самой себя. И это было самой страшной и самой важной миссией из всех, что возлагал на меня Шар.

     Мне нужно было не просто спасать мир. Мне нужно было спасать ее душу. Один поцелуй за раз.

     Глава 10

     В которой я веду девушку домой, а оказываюсь на пороге конца света

     Мы шли по вечерним улицам, и город вокруг казался декорацией к низкобюджетному фантастическому фильму. Люди двигались ровными, предсказуемыми потоками, словно запрограммированные аниматроники. Не было слышно смеха, споров, внезапных всплесков эмоций. Только ровный гул машин и мерные шаги. Даже свет фонарей казался каким-то слишком холодным и стерильным.

     Вероника шла рядом, закутавшись в пальто. Она молчала, но я чувствовал, как ее плечо время от времени непроизвольно вздрагивает. Она боролась. Цеплялась за свое «я», которое пытались стереть. Я боялся протянуть руку, чтобы взять ее за руку — вдруг это снова запустит тот самый бездушный режим.

     — Пойдем ко мне, — наконец выдохнул я, когда мы приблизились к ее дому. — Я… боюсь тебя одну отпускать.

     Она кивнула, не споря. Ее обычная язвительность куда-то испарилась, осталась лишь усталая покорность. Это пугало больше всего.

     Ее квартира была такой же, как и она сама — стильной, но с легким творческим беспорядком. На столе валялись кисточки и тюбики с красками (я и не знал, что она рисует), на полке стояли книги по искусству, смешанные с триллерами. Теперь все это выглядело как музейная экспозиция под названием «Жизнь до вторжения».

     Она включила свет и машинально поставила чайник. Ее движения были точными, но бездушными.

     — Чай? — спросила она ровным голосом. — Кипяток имеет температуру сто градусов. Он эффективен для экстракции танинов из чайных листьев.

     — Вероника, хватит, — тихо сказал я. — Ты дома. Можно расслабиться.

     Она повернулась ко мне, и в ее глазах снова поплыла знакомая муть. Пустота возвращалась. Я сделал шаг вперед, но она отступила.

     — Нет. Не надо. Я… я не хочу снова терять себя. Это больно. Как просыпаться под водой.

     Внезапно воздух в комнате затрепетал. Свет лампы померк, затем вспыхнул с удвоенной силой. На груди у меня разлилось тепло — сильное, почти обжигающее.

     Критическое обновление. Обнаружен источник аномалии. Необходим немедленный брифинг.

     Из моего шара вырвался луч голографического света и спроецировал в центре комнаты сложную трехмерную схему. Вероника ахнула и отпрянула к стене.

     — Лёха, что это?!

     Я не успел ответить. В воздухе зазвучал голос Шара — не в моей голове, а снаружи, металлический и безэмоциональный, как голос автоответчика.

     Объяснение: Морваняне использовали адронный коллайдер Земли для смещения пласта реальности. Они внедрили вирус в систему ЦЕРН, вызвав микро-разрыв в пространстве-времени. Это сдвинуло слой реальности, позволив им проникнуть.

     Голограмма показала знакомые очертания Большого адронного коллайдера — гигантского кольца, спрятанного под землей где-то в Швейцарии. Затем изображение изменилось — по кольцу поползла черная, маслянистая трещина, и из нее стало сочиться фиолетовое, пульсирующее свечение.

     — Как? — прошептал я, не в силах оторвать глаз от жутковатого зрелища. — Они что, взломали его?

     Не взломали. Перепрограммировали на квантовом уровне. Их технология оперирует фундаментальными силами. Они не прорывают дыру в нашу реальность. Они сдвигают нашу реальность, чтобы их тень стала плотью.

     Вероника медленно сползла по стене на пол, обхватив колени руками. Она смотрела на голограмму широко раскрытыми глазами, в которых плескался ужас, но уже не пустота. Шок от происходящего был сильнее морвананского программирования.

     Фаза перемещения началась. Их сущности перемещаются из сна в физический мир, замещая людей. Поведение меняется: пассивность, шаблонность. Твой эмоциональный контакт — временный барьер, но источник в коллайдере. Нужно остановить.

     Голограмма сменилась. Теперь она показывала Землю. Из точки расположения ЦЕРНа расходились концентрические волны того самого фиолетового свечения. Они накрывали города, страны, континенты. И с каждой волной люди на голограмме менялись — их цветные, эмоциональные ауры гасли, сменяясь серыми, однородными силуэтами.

     Я посмотрел на Веронику. Она сидела, прижавшись лбом к коленям, и тихо плакала. Не рыдала, а именно плакала — от бессилия и страха. И в этом была ее победа. Она чувствовала. Она была жива.

     — Остановить, — пробормотал я, глядя на Шар. — Как? Я даже до Швейцарии доехать не смогу без того, чтобы не заблудиться в трех соснах!

     Точка доступа не обязательно находится в ЦЕРН. Коллайдер — лишь усилитель, антенна. Источник сигнала, точка входа, может быть anywhere. Он должен быть ближе. Там, где аномалия сильнее всего.

     Голограмма снова изменилась. Теперь она показывала карту нашего города. Фиолетовое свечение было сконцентрировано не в центре, а на окраине, в районе…

     — Промзоны? — удивился я. — Но там же только старые заводы и…

     Я замолчал. Мысли пронеслись в голове с бешеной скоростью. Максим. Его внезапное повышение. Его частые «совещания на выезде». Его странная, нечеловеческая уверенность и холодность. Его интерес к новым технологиям и связям.

     — Офис Максима… — выдохнул я. — Его «стартап» в промзоне… Он же все время туда ездил! Он говорил, что это новый логистический центр!

     Вероятность 94%. Цель «Максим Каменский» является либо агентом влияния, либо ретранслятором. Его офис — наиболее вероятная локация для портала или генератора.

     Я подошел к Веронике и опустился перед ней на колени.

     — Веришь мне теперь? — тихо спросил я.

     Она подняла заплаканное лицо.

     — Это кошмар, — прошептала она. — Но… да. Верить приходится. — Она посмотрела на голограмму, на фиолетовое пятно над промзоной. — Значит, Максим… он один из них?

     — Не знаю. Но он точно как-то связан.

     Она глубоко вздохнула, вытерла слезы и поднялась на ноги. В ее глазах появился знакомый огонек — не насмешки, а решимости.

     — Ладно, сапёр. Похоже, твои взрывы — это не самое безумное, что происходит в этом мире. Что будем делать?

     Я посмотрел на нее, на эту хрупкую, испуганную, но не сломленную девушку, и почувствовал прилив странной силы. Не от Шара. От себя самого.

     — Будем будить людей, — сказал я. — Одного за другим. Пока не найдем способ заткнуть эту дыру.

     Она кивнула и неожиданно улыбнулась — слабо, но по-настоящему.

     — Тогда начинай с меня. Пока я не снова стала роботом.

     И я поцеловал ее. Не от отчаяния, а от надежды.

     Глава 11

     В которой тишина становится громкой, а бегство — единственным выходом

     Тишина в квартире Вероники после голографического шоу была оглушительной. Мы сидели на полу, прислонившись спиной к дивану, плечом к плечу. Между нами висели невысказанные слова, страх и притяжение, настолько сильное, что его можно было почти потрогать.

     Вероника первая нарушила молчание. Она повернулась ко мне, и в ее глазах уже не было слез. Был вызов.

     — Знаешь, сапёр, — ее голос был хриплым, — если мир и правда кончается, то сидеть тут и трястись — не самый интересный вариант.

     Она приблизила свое лицо к моему. Ее дыхание было теплым и неровным. Я почувствовал, как перехватывает дух. Не от страха. От чего-то другого, более древнего и могущественного.

     — Вероника, я… — я попытался что-то сказать, что-то умное или хотя бы связное, но мой мозг отключился.

     — Молчи, — она приложила палец к моим губам. — Ты сегодня уже достаточно говорил. Голограммами. Теперь моя очередь.

     Ее поцелуй был совсем не таким, как мои неуклюжие попытки. Он был уверенным, властным, полным скрытой силы и той самой жизни, которую у нее пытались отнять. В нем не было страха. Была лишь жажда — чувствовать, быть здесь и сейчас, вопреки всему.

     Мы не помнили, как оказались в спальне. Одежда слетала сама собой, как шелуха, сбрасываемая старой кожей. Прикосновения были грубоватыми, поспешными, но от этого лишь более настоящими. Мы не занимались любовью. Мы сражались — за тепло, за дыхание, за право чувствовать себя людьми в мире, который стремительно становился бездушным.

     Ее тело под моими руками было живым, податливым, настоящим. Она стонала, впиваясь ногтями мне в спину, и каждый ее звук был победой над мертвой тишиной за окном. В эти мгновения не было ни морванян, ни коллайдера, ни Максима. Были только мы — два островка тепла в наступающем холоде.

     >> Биометрические показатели: выброс окситоцина, дофамина, серотонина. Уровень стресса снижен. Эмоциональная связь усилена. Это… эффективно.

     Я мысленно послал Шару команду заткнуться. Сейчас это было последнее, что я хотел слышать.

     Потом мы лежали, сплетясь конечностями, прислушиваясь к стуку наших сердец, постепенно замедлявших свой бешеный ритм. Ее голова лежала у меня на груди, прямо над шаром, который теперь pulsated ровным, умиротворенным светом.

     — Знаешь, — тихо сказала она, проводя пальцами по моей груди, — а ты не такой уж и мямля, когда дело доходит до дел.

     Я рассмеялся — глупо, счастливо, по-дурацки.

     — Это ты меня так воодушевила.

     Она подняла голову и посмотрела на меня серьезно.

     — Нет, Лёха. Это в тебе самом. Ты просто боялся это показать. — Она помолчала. — А что теперь? Мы будем целовать всех подряд, чтобы разбудить?

     Прежде чем я успел ответить, раздался резкий, металлический скрежет у входной двери. Как будто кто-то пытался вставить в замочную скважину не ключ, а отвертку.

     Мы замерли, глазами выхватывая в полумраке очертания друг друга. Время кончилось.

     >> Обнаружено вторжение. Неизвестные. Двое. Биометрия не соответствует человеческим стандартам. Уровень угрозы: критический.

     — Одевайся! — выдохнул я, срываясь с кровати.

     Мы метались по комнате, нащупывая в темноте разбросанную одежду. Я натянул джинсы наизнанку, Вероника застегнула блузку на неправильные пуговицы. Скрежет у двери сменился глухими ударами — кто-то пытался выбить замок.

     — Окно! — прошептала Вероника.

     — Мы на девятом этаже! — парировал я.

     Дверь с треском поддалась. В проеме, подсвеченные светом из коридора, вырисовывались две высокие, худые фигуры в темных плащах. Их лица были скрыты в тени, но от них веяло таким ледяным холодом, что воздух в комнате стал буквально звенеть.

     Они вошли. Их движения были плавными, неестественными, как у марионеток.

     >> Активирую протокол защиты. Модуль «Нейтронный болт»: заряды 3/3. Модуль «Импульсный щит»: активирован.

     Один из пришельцев поднял руку. Его пальцы вытянулись, превратившись в длинные, острые, похожие на скальпели лезвия из черного металла. Он двинулся на Веронику.

     Я не думал. Я крикнул: «Нет!» — и выбросил руку вперед, как будто отталкивая невидимую стену.

     >> Применен «Импульсный щит».

     Невидимый купол энергии рванул от моей ладони. Он был слабым, дрожащим, но его хватило, чтобы отбросить пришельца к стене. Тот врезался в шкаф с глухим стуком, но тут же поднялся, его черные глаза-пустоты уставились на меня.

     Второй в это время уже был рядом со мной. Его рука метнулась к моему горлу. Я отшатнулся, споткнулся о торшер и рухнул на пол.

     — Лёха! — закричала Вероника.

     Она схватила с полки тяжелую хрустальную пресс-папье в виде слона — подарок от какого-то клиента — и изо всех сил швырнула его в голову второму пришельцу.

     Тот даже не шелохнулся. Пресс-папье отскочило от его виска с сухим щелчком, как о бетон.

     >> Целеуказание! Нейтронный болт! Цель: голова!

     Я валялся на полу, и из моей поднятой ладони сам собой вырвался маленький металлический шарик. Он просвистел в воздухе и врезался пришельцу прямо в центр лба.

     Раздался негромкий хлопок, и голова существа… не взорвалась. Она просто рассыпалась в мелкую, черную, словно пепел, пыль. Тело замерло, постояло секунду и рухнуло на пол, также рассыпаясь в прах.

     Первый пришелец, отброшенный к шкафу, замер на мгновение, оценивая ситуацию. Его безликая голова повернулась ко мне, потом к Веронике.

     >> Заряды: 2/3. Цель представляет угрозу. Ликвидировать?

     — Ликвидировать! — прохрипел я.

     Второй болт ударил ему в грудь. Существо испарилось так же бесшумно и жутко, как и его напарник.

     В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только нашим тяжелым дыханием. На полу лежали две кучки черной пыли, медленно растворяющиеся в воздухе. Пахло озоном и чем-то горьким, чужим.

     Вероника стояла, прислонившись к стене, и дрожала. Я поднялся, подошел к ней и обнял. Она вжалась в меня, как ребенок.

     — Что это было, Лёха? — ее голос был беззвучным шепотом.

     — Это… и есть они. По-настоящему.

     Мы стояли так несколько секунд, пока Шар не прервал нашу немую панику.

     >> Угроза нейтрализована. Но их сигнал был передан. Новые агенты будут здесь через 4.3 минуты. Эвакуация необходима.

     Мы посмотрели друг на друга. Бежать. Куда? Зачем?

     — Одевайся нормально, — сказала Вероника, ее голос снова стал собранным. — Берешь самое необходимое. Документы, деньги, телефон. Я тоже.

     Через три минуты мы были готовы. Я натянул куртку, сунул в карман паспорт и телефон. Вероника накинула пальто и засунула в сумку кошелек и зарядку.

     >> Предлагаю маршрут. Избегайте основных камер наблюдения. Их система слежения уже интегрирована в городскую сеть.

     Мы выскользнули из квартиры, оставив за спиной дверь с выбитым замком и призраки только что пережитого ужаса. На улице было холодно и пусто.

     — Куда теперь? — спросила Вероника, крепко держа меня за руку.

     — Я не знаю, — честно признался я. — Но мы должны найти других. Таких, как мы. Или… или найти способ выключить их передатчик.

     Мы шли по темным переулкам, прислушиваясь к каждому шороху. Мир вокруг больше не был прежним. Каждый темный угол, каждый силуэт в окне мог таить в себе смерть. Но мы были вместе. И в этом был слабый, но единственный лучик надежды.

     Островки тепла в наступающем холоде должны были объединиться. Или погаснуть.

     Глава 12

     В которой светящаяся рана разбивает все на осколки

     Мы шли по промзоне, крадучись вдоль ржавых заборов и заброшенных цехов. Воздух густо пах мазутом, остывшим металлом и тревогой. Шар вел нас к координатам, которые он определил как эпицентр аномалии — к тому самому «логистическому центру» Максима.

     Вероника шла чуть впереди, ее силуэт вырисовывался в предрассветных сумерках. Она двигалась легко и бесшумно, слишком бесшумно для обычного человека. Я списывал это на адреналин и стресс.

     — Кажется, это тот самый ангар, — она указала на массивное здание с потрескавшимися окнами и полуоторванными воротами. — Смотри, провода новые. И камеры.

     Я кивнул, сжимая в кармане кулаки. Отсюда, из-за угла соседнего склада, было видно, как у входа бесцельно расхаживали две фигуры в темной униформе. Их движения были такими же плавными и безжизненными, как у тех, что ворвались в квартиру Вероники.

     — Охранники, — прошептал я. — Надо их как-то отвлечь.

     — Я могу, — вызвалась Вероника. — Я подойду, спрошу, как проехать к автовокзалу. Ты в это время проберешься с другой стороны.

     — С ума сошла! Это же опасно!

     — Не опаснее, чем сидеть тут и ждать, пока они нас найдут, — она уже сделала шаг из укрытия.

     В этот момент из-за угла выехал ржалый погрузчик. Он ехал не прямо, а зигзагами, словно им управлял пьяный. Один из охранников резко развернулся и поднял руку. Из его ладони вырвался короткий импульс фиолетового света.

     Погрузчик вздрогнул и замер. Но Вероника, которая уже вышла на открытое пространство, не успела отпрыгнуть. Невидимый край импульса чиркнул по ее руке, выше локтя.

     Она не вскрикнула. Лишь резко дернулась и отскочила назад, в тень, прижимая руку к груди.

     — Вероника! Ты ранена?

     — Пустяки, — сквозь зубы процедила она. — Поцарапало. Прошло мимо.

     Но я уже видел темное пятно, проступающее на рукаве ее светлой куртки. Я рванулся к ней.

     — Покажи!

     — Не надо, Лёха, все в порядке…

     — Покажи!

     Я схватил ее за запястье и оттянул руку. Разрез на рукаве был небольшим, но из него сочилась не кровь.

     Светящаяся, бирюзово-голубая жидкость, густая, как гель, медленно вытекала из раны и капала на асфальт, издавая слабое шипение. Она pulsated мягким, неестественным светом, освещая ее кожу изнутри.

     Я отпрянул, как от удара током. Мир накренился, почва ушла из-под ног.

     — Что… что это? — мой голос сорвался на шепот. — Это не кровь…

     Вероника смотрела на свою рану с таким же ужасом, как и я. Ее лицо побелело.

     — Я не знаю… Лёха, клянусь, я не знаю…

     Биометрический сканер… Анализ жидкости… Состав: синтетическая плазма на основе кремний-органических соединений, нанороботы-регенераторы, следы неизвестного энергоносителя. Происхождение: не земное.

     Голос Шара звучал в моей голове, как похоронный звон.

     — Нет, — прошептал я. — Нет, нет, нет… Это ошибка. Сканируй еще раз!

     Результат подтвержден. Особа «Вероника» не является стопроцентно биологическим организмом земного происхождения.

     Я поднял на нее глаза. В них было столько боли, страха и непонимания, что сердце сжалось. Но голос Шара был безжалостен.

     — Ты… ты одна из них? — выдохнул я. — Все это время… Ты… работала с Максимом? Это была игра? Чтобы я тебе поверил?

     — Лёха, нет! — в ее голосе прозвучала настоящая паника. — Я не знаю, что это! Я не помню! Я же просила тебя… целовать меня, чтобы вернуться! Разве я стала бы это делать, если бы была ими?!

     Логика в ее словах была. Но вид этой светящейся, инопланетной субстанции вместо крови перечеркивал все. Все наши разговоры, наши поцелуи, нашу близость… Все это оказалось ложью.

     — Может, это их план? — я заходился истеричным, срывающимся шепотом. — Внедрить кого-то ко мне поближе? Чтобы я расслабился? Чтобы мой дурацкий Шар тебе доверился? И ты почти добилась своего!

     — Лёха, посмотри на меня! — она попыталась приблизиться, но я отшатнулся, как от прокаженной. — Я же боюсь их так же, как и ты! Я плакала! Я чувствую боль!

     — А что это тогда?! — я яростно ткнул пальцем в ее рану.

     Она посмотрела на свое истекающее голубым светом предплечье, и по ее лицу потекли слезы. Настоящие, соленые, человеческие слезы.

     — Я не знаю… — она разрыдалась. — Может, они меня изменили? Может, я была человеком, а они… переделали? Я не помню, Лёха! Я ничего не помню из того, что было до полугода назад! После той аварии…

     Она говорила что-то еще, но я уже не слышал. В ушах стоял оглушительный звон. Предательство. Боль. Ужас. Все смешалось в один сплошной черный ком, который душил меня изнутри.

     Я не мог этому верить. Не мог принять. Единственный человек, который оставался настоящим, оказался такой же ложью, как и все вокруг.

     — Отстань от меня, — прохрипел я, пятясь назад. — Не подходи ко мне.

     — Лёха, пожалуйста! Не уходи! Мы можем все выяснить!

     — ВЫЯСНИТЬ? — мой крик прорвал шепот, эхом раскатившись по пустынной промзоне. — ЧТО ВЫЯСНЯТЬ? То, что ты киборг? Инопланетянка? Шпионка? Я ТЕБЕ ВЕРЮ! А у тебя вместо крови… ЭТО!

     Я больше не видел ее лица. Видел только эту жуткую, светящуюся рану. Символ всего того кошмара, в который я попал.

     Я развернулся и побежал. Куда угодно. Лишь бы подальше от этого места. От нее. От правды, которая оказалась страшнее любой лжи.

     Целеуказание: особа «Вероника» представляет потенциальную угрозу. Рекомендую держать дистанцию.

     — ЗАТКНИСЬ! — заорал я вслух, несясь по пустынным улицам. — ТЫ ВСЕГДА ЗНАЛ? ТЫ ЗНАЛ И МОЛЧАЛ?!

     Данные о ее истинной природе были заблокированы. Блокировка снята только при прямом контакте с чужеродным биоматериалом.

     Слезы текли по моему лицу, смешиваясь с потом и грязью. Я бежал, не разбирая дороги, чувствуя, как внутри меня рушится все. Последний оплот. Последняя надежда.

     Она не была человеком. И, возможно, никогда им не была.

     А значит, я остался совсем один.

     Глава 13

     В которой я бегу без оглядки, а дорога приводит меня к неожиданному союзнику

     Я бежал. Промзона сменилась спальными районами, потом парком, потом снова промзоной. Ноги сами несли меня вперед, спасая от кошмара, который догнать не мог. В ушах стоял оглушительный гул, и сквозь него пробивался лишь один звук — шипящий шепот Шара.

     Биологические показатели критические. Уровень кортизола зашкаливает. Остановитесь. Вы не сможете убежать от себя.

     — Отвали! — хрипел я, спотыкаясь о бордюр и едва не падая. — Ты… ты знал! Ты должен был предупредить!

     Данные были заблокированы на глубинном уровне. Ее биосигнатура искусно замаскирована под человеческую. Обнаружение стало возможным только при контакте с технологией того же уровня — оружием стражей.

     Я уперся руками в колени, пытаясь отдышаться. Перед глазами плыли пятна. Светящийся гель. Ее испуганное лицо. Слезы. Были ли эти слезы настоящими? Или это тоже была часть программы? Симуляция эмоций для большей достоверности?

     — Кто она? — выдохнул я, чувствуя, как подкашиваются ноги. — Что она?

     Гипотеза: гибрид. Биоинженерная конструкция на основе человеческой основы с имплантированными чуждыми элементами. Возможно, носитель или агент, не осознающий своей истинной природы. Память могла быть отредактирована.

     Гибрид. Носитель. Биоинженерная конструкция. Каждое слово било по мозгам, как молоток. Она была вещью. Продуктом технологий тех, с кем я должен был бороться. И я… я целовал эту вещь. Доверял ей. Любил…

     Мысль о любви пронзила меня острой, физической болью. Я согнулся пополам, едва сдерживая рвотный позыв.

     Обнаружено преследование. Две цели. Наземные. Скорость высокая. Рекомендую укрыться.

     Я выпрямился, по спине пробежал ледяной холод. Они нашли меня. Кто? Морваняне? Или… она их навела?

     Я рванул в сторону, ныряя в первую же попавшуюся полуразрушенную арку. За ней оказался заброшенный двор, заваленный битым кирпичом и старыми покрышками. Я прижался к сырой стене, пытаясь заглушить свое тяжелое дыхание.

     Из-за угла вышли двое. Не плащевые тени из квартиры Вероники. Эти были одеты в форму рабочих ЖКХ, но их движения были такими же плавными и безжизненными. Они шли не глядя по сторонам, их головы были слегка наклонены, словно они ловили некий сигнал.

     Сканирование… Цели не являются чистыми морванянами. Это ассимилированные люди. Биофабрикаты низкого порядка. Слабее стражей, но численнее.

     Они приближались к моему укрытию. Я замер. Зарядов нейтронного болта оставалось два. Но выйти против них означало выдать себя полностью.

     Внезапно со стороны улицы раздался оглушительный грохот — звук падающей металлической конструкции. «Рабочие» замерли, их головы повернулись на звук с синхронностью роботов.

     Из-за груды мусора появилась фигура. Невысокая, коренастая, в засаленной куртке с капюшоном. В руках она держала то, что выглядело как модифицированный паяльник с мигающими проводами.

     — Эй, железяки! — просипел кто-то хриплым, знакомым голосом. — Ищите кого?

     «Рабочие» развернулись и двинулись на незнакомца. Тот не стал ждать. Он нажал на кнопку своего устройства, и из его наконечника ударила короткая, яркая дуга электричества. Она не убила ассимилированных, но заставила их замереть и затрепетать, как на экране с помехами.

     — Беги, дурак! — крикнул тот же голос мне. — Пока они перезагружаются!

     Я не раздумывал. Я выскочил из-за укрытия и рванул через двор к противоположному выходу. Незнакомец бросил в «рабочих» какую-то дымовую шашку и побежал следом за мной.

     Мы неслись по лабиринту задних дворов и переулков, пока не выскочили к знакомому до боли месту — старому, заброшенному гаражному кооперативу «Заря». Мой проводник юркнул в один из гаражей, дернул за собой ржавую дверь, и мы оказались в полной темноте.

     Послышался щелчок, и загорелась тусклая лампа-переноска, освещая небольшое пространство. Гараж был заставлен старой электроникой, платами, проводами. Пахло паяльной кислотой, маслом и… пирожками.

     Проводник сбросил капюшон. Из-под него на меня смотрело знакомое, вечно недовольное лицо с умными, блестящими глазами.

     — Баба Катя? — опешил я.

     Моя соседка, бдительная хранительница покоя и любительница стучать по батарее, хмыкнула и сунула мне в руки кружку с чем-то горячим и пахнущим спиртом.

     — Пей, тряпка. А то щас рухнешь. Вид у тебя, как у приведения мокрого.

     Я машинально сделал глоток. В горле загорелось, по телу разлилось тепло.

     — Вы… вы кто? Что это было?

     — А что было? — она присела на ящик из-под инструментов и достала из духовки, стоявшей в углу, противень с румяными пирожками. — Два зомби хотели тебя поймать. Я им немного подпортила настроение. Делов-то.

     Она говорила так, будто объясняла, как починить сломанный чайник.

     — Вы знаете, кто они? Что происходит?

     — Знаю, — откусила она пирожок. — А кто не знает? Уже месяц как интернет пестрит, да все думают — учения какие-то или соцопрос. А это, выходит, самая что ни на есть реальная оккупация. Только тихая. — Она ткнула пальцем в мой нагрудник. — А это твоя игрушка виновата, наверное? Шум наделала на всю вселенную, вот стервятники и слетелись.

     Я остолбенел. Баба Катя не только знала о вторжении, но и, кажется, понимала в нем куда больше меня.

     Анализ особи «Катя». Обнаружены следы кибернетических имплантов. Уровень технологий: продвинутый, земного происхождения. Вероятность: независимый инженер-изобретатель.

     — Вы… вы одна из них? — с ужасом выдохнул я.

     — Я-то? — она фыркнула. — Нет, внучок, я сама по себе. Просто старушка, которая любит ковыряться в железяках и не любит, когда всякая нечисть по ее двору шляется. А твоя подружка… — она посмотрела на меня пристально. — С ней что-то не то, да? Чую я это. Не по-людски от нее пахнет. Техногенкой.

     При словах о Веронике внутри все снова сжалось.

     — У нее… не кровь. Светящаяся…

     — Нанороботы, — кивнула Баба Катя, как будто я сказал, что у Вероники насморк. — Регенеративная плазма. Дорогая штука. Значит, не пешка. Ценная единица. Может, даже не знает, кто она на самом деле. Память-то им стирают, ублюдки.

     Она говорила так просто, так буднично, что мой ужас начал понемногу отступать, сменяясь острым, жгучим любопытством.

     — Кто… кто они? Морваняне?

     — Названия ихние мне неведомы, — махнула она рукой. — Но суть ясна. Паразиты. Залезают в мозг через сны, а потом и тело переделывают под себя. Технологии у них сильные, да души нет. Холодные, пустые.

     Она встала, подошла к верстаку и сняла с него какой-то прибор, похожий на геодезический штатив с линзами.

     — Вот, смотри. Сама собрала. Детектор ихнего излучения. Ищет дыры в реальности, которые они проделывают. Твой мальчик, — она кивнула на мой шар, — правильно вел. Ихний генератор тут, в промзоне. И твой бывший начальник, красавчик Максим, у них на посылках бегает.

     Я смотрел на нее, на этот гараж, на приборы, и мир окончательно перевернулся. Моя бдительная, вечно ворчащая соседка оказалась единственным, кто был готов к этому вторжению. Гением-самоучкой, прячущимся в гараже.

     — Почему вы… почему вы мне ничего не сказали?

     — А ты бы поверил? — она подняла на меня бровь. — Пока сам не увидел бы светящуюся кровь у своей дивчины? Нет. Бегал бы от меня, как от сумасшедшей старухи. А теперь вот прибежал.

     Она была права. Абсолютно права.

     — Что же мне теперь делать? — спросил я, и в голосе моем слышалась детская беспомощность.

     — Что? — Баба Катя сунула мне в руки пирожок с капустой. — Жрать, для начала. Потом — думать. А потом — идти выручать свою ненаглядную. Потому что если она не с ними добровольно, то ей сейчас в сто раз хуже, чем тебе. Ее, наверняка, на перевоспитание поволокли. Или на разборку.

     При мысли о том, что с Вероникой могут что-то делать, внутри все похолодело. Неважно, кто она. Она страдала. Она звала меня на помощь. А я убежал.

     Я откусил пирожок. Он был вкусным, домашним, пах тем самым миром, который мы пытались спасти.

     — Ладно, — выдохнул я. — Говорите, что делать.

     Баба Катя улыбнулась своей кривой, беззубой улыбкой.

     — Вот теперь разговор пошел. Первым делом, внучок, расскажи мне все, что знает твой шарообразный друг. А потом решим, как нам подорвать эту межгалактическую помойку.

     В которой пирожки оказываются сильнее страха, а любовь — логики

     Пахло жареным маслом, металлом и… домашностью. Этот простой, уютный запах из детства казался самым невероятным диссонансом на фоне всего, что происходило. Я сидел на ящике из-под инструментов, доедая второй пирожок с капустой, и слушал Бабу Катю. Она, попивая чай из кружки с надписью «Я кофе», водила пальцем по схеме, нарисованной прямо на пыльном верстаке масляным мелом.

     — …вот тут, видишь, у них квантовый стабилизатор. Слабое место. Перегрев идет бешеный. Если туда воткнуть мой импровизированный эм-пульсар, вся их сеть накроется медным тазом минут на пятнадцать. Как раз чтобы успеть…

     Она говорила о взрывах, генераторах и электромагнитных импульсах с таким же простым, хозяйственным видом, с каким раньше рассказывала мне о том, как правильно солить огурцы. Я слушал, кивал, но половина моего мозга была там, в промзоне. Возле нее.

     Перед глазами стояло ее лицо — искаженное болью и непониманием. Ее слезы. И эта ужасная, светящаяся рана. Не кровь. Но что это меняло? Она чувствовала боль. Она плакала. Она просила меня не уходить.

     Эмоциональная привязанность к цели «Вероника» сохраняется, несмотря на выявленные аномалии. Это противоречит логике выживания.

     — Заткнись, — мысленно бросил я. — Ты ничего не понимаешь в логике.

     Баба Катя, как будто услышав мои мысли, прервала свой технический брифинг.

     — Что с тобой, парень? Морщишься, будто не пирожок ешь, а гвозди жуешь.

     — Я… я думаю о ней, — признался я, отставляя тарелку. — Она ведь могла меня убить сто раз. Или сдать своим. Но она этого не сделала. Она боролась вместе со мной.

     Старуха хмыкнула.

     — Любовь она, внучок, вообще иррациональная штука. Особенно когда одна половинка сделана из плоти, а другая — из кремния и нанороботов. Но если чувства настоящие… какая разница, что течет в жилах? Кровь или антифриз?

     Я поднял на нее взгляд. В ее старческих, умных глазах не было ни насмешки, ни осуждения. Была лишь усталая мудрость человека, который видел слишком много, чтобы удивляться чему-либо.

     — Но она… она не человек.

     — А ты кто? — она прищурилась. — Человек? А твой говорящий нагрудник — это по-человечески? А мои импланты? Мир уже не тот, дурачок. Чистых людей почти не осталось. Одни — заражены ихней дрянью, другие — чинятся технологиями, чтобы выжить. Главное — не что у тебя внутри, а кто ты тут. — Она ткнула себя пальцем в грудь, где должно было быть сердце.

     Ее слова падали на благодатную почву. Стена отчаяния и страха дала трещину. Я вспомнил, как Вероника смеялась. Как злилась. Как смотрела на меня в тот момент, когда мы были ближе всего. Это не могла быть симуляция. Такую боль не сымитируешь. Такую нежность не подделаешь.

     Она была жертвой. Так же, как и все. Возможно, даже в большей степени. Ее не просто пытались зомбировать — ее собрали, как конструктор, и вложили в нее чужую душу. Или… не совсем чужую.

     — Надо ее найти, — тихо сказал я, поднимаясь. — Я бросил ее. Я испугался. Я должен ее найти.

     Баба Катя одобрительно кивнула.

     — Ну вот, наконец-то заговорил как мужчина, а не как перепуганный котенок. — Она полезла в ящик и вытащила оттуда два странного вида браслета. — На, цепляй на запястье. Это глушилка ихнего слежения. На низких частотах. Надолго не хватит, но пробраться к ангару хватит.

     Я взял браслеты. Они были тяжелыми и теплыми.

     — А что с… генератором? С планом?

     — План подождет, — махнула она рукой. — Сначала спасаем невесту. Без нее ты все равно на что-то путное не сгодишься. Иди. А я пока подготовлю сюрприз для ихнего стабилизатора.

     Я вышел из гаража. Утро было в разгаре, но солнце сквозь пелену смога казалось блеклым и больным. Я нацепил браслет на руку и почувствовал легкую вибрацию.

     Глушилка активна. Эффективность: 73%. Время работы: approximately 47 минут.

     — Хватит, — сказал я вслух и себе, и Шару. — Вероника, держись. Я иду.

     Дорога назад в промзону казалась короче. Страх никуда не делся, но теперь им управляла не паника, а решимость. Я не знал, что скажу ей. Как попрошу прощения. Но я знал, что должен быть там.

     Ангар Максима loomed ahead как гигантский металлический гроб. Ворота теперь были закрыты, у входа стояли уже четверо «охранников». Я обошел здание с тыла, отыскивая тот самый лаз, который заметил раньше — разбитое окно под самой крышей, завешанное изнутри брезентом.

     Забравшись на груду старых поддонов, я сумел зацепиться за раму и проскользнуть внутрь. Я приземлился на мягкий тюк с чем-то, что пахло пылью и старой тканью.

     Внутри царил полумрак, нарушаемый лишь мерцанием синих и фиолетовых индикаторных ламп где-то в глубине. Воздух был густым и звенел от низкого гудения мощного оборудования. Я прокрался между стеллажами с ящиками, стараясь не шуметь.

     И тогда я услышал голоса. Знакомый, холодный, безжизненный голос Максима.

     — …процесс завершен на девяносто процентов. Осталось подать основной импульс. Носитель ведет себя нестабильно. Сопротивляется.»

     Другой голос, такой же металлический и безэмоциональный, ответил:

     — Сопротивление ожидаемо. Прототип слишком глубоко интегрирован с человеческой основой. Стереть память полностью не удалось. Подавить волю.»

     Я замер за углом стеллажа и заглянул в щель. В центре ангара стояло нечто, похожее на огромный, пульсирующий фиолетовый кристалл, опутанный проводами и трубками. Рядом с ним был установлен прозрачный кокон, и в нем…

     Вероника.

     Она была пристегнута к какому-то креслу, ее голова была запрокинута, глаза закрыты. К ее вискам и груди были присоединены электроды, по которым бежали те самые мерзкие фиолетовые искры. Рядом стоял Максим и еще один человек в лабораторном халате, с таким же пустым взглядом.

     — Она не прототип, — вырвалось у меня, и я выскочил из укрытия. — Отстаньте от нее!

     Максим медленно повернулся. На его лице не было ни удивления, ни злости.

     — Горшков. Мы ждали тебя. Носитель привлекает тебя на подсознательном уровне. Идеальный тест на привязанность.»

     — Отпусти ее, Максим!

     — Это не Максим, — раздался слабый голос из кокона.

     Вероника открыла глаза. Они были полны боли, но в них горел знакомый огонек.

     — Его… его зовут Ксил-17. Максим… он умер месяц назад. Они его… скопировали.»

     Я посмотрел на существо, носившее лицо моего врага. Теперь все сходилось. Его холодность, его нечеловеческая эффективность.

     — Все равно, — сказал я, поднимая руку. Шар на моей груди замигал тревожным светом. — Отпустите ее. Или я разнесу ваш генератор к чертям.»

     Ксил-17 (бывший Максим) улыбнулся тонкими, безжизненными губами.

     — Ты ничего не сделаешь. Ты слишком привязан к ней. Любая агрессия в сторону генератора убьет и ее. Она — ключевой компонент системы.»

     В этот момент из-за стеллажей раздался оглушительный треск. По всему ангару погас свет, и замигали аварийные прожектора. Из темноты выкатилась Баба Катя на самодельном Segway с приделанным к нему огромным прибором.

     — Кто тут у нас ключевой компонент? — просипела она. — А ну отдайте бабушке девочку, а то я вам всю вашу игрушку в хлам превращу!»

     Пока Ксил-17 и его помощник отвлеклись на неожиданное появление моей соседки, я рванул к кокону. Я дернул за электроды, сорвал их с Вероники. Она вскрикнула от боли, но ее руки освободились.

     — Лёха… — прошептала она, слабо улыбаясь. — Я знала, что ты вернешься.»

     — Молчи, — я стал отстегивать ремни. — Сейчас вытащим тебя отсюда.»

     Ксил-17 повернулся к нам. Его рука превратилась в то самое лезвие.

     — Ошибка. Процесс должен быть завершен.»

     Из устройства Бабы Кати ударила молния. Она попала в кристалл, и тот вздрогнул, заливая все пространство ослепительным фиолетовым светом. Ксил-17 замер, его системы на мгновение отключились.

     Этого мгновения хватило. Я вытащил Веронику из кокона, подхватил ее на руки — она была удивительно легкой — и бросился к выходу. Баба Катя, отстреливаясь короткими импульсами, отступала за нами.

     Мы вывалились на улицу, ослепленные солнечным светом. Я бежал, не чувствуя ног, прижимая к себе Веронику. Она обняла меня за шею и прижалась лицом к моей груди.

     — Прости, — выдохнул я, запыхавшись. — Прости, что убежал.»

     — Идиот, — она слабо ударила меня кулаком по плечу. — Я же говорила… я не знала. Но теперь… теперь мы узнаем вместе. Правда?»

     — Правда, — я пообещал ей и самому себе. — Теперь мы вместе.

     Мы добежали до угла, где нас ждала Баба Катя со своим дымящимся Segway.

     — Ну что, влюбленные, отмаялись? — буркнула она. — Теперь дома сидеть не будем. Теперь у нас война.»

     Я посмотрел на Веронику. На ее бледное, но живое лицо. На ее глаза, полные слез и надежды. И понял, что какая разница, что течет в ее жилах. Она была той, кого я любил. И я готов был сражаться за нее. За нас. За наш странный, неправильный, но такой дорогой шанс на любовь в мире, который летел в тартарары.

     Глава 15

     В которой старушка с пирожками оказывается главным специалистом по апокалипсису

     Гараж Бабы Кати снова стал нашим штабом. Вероника сидела, закутавшись в старый, пропахший машинным маслом плед, и дрожала — не от холода, а от пережитого шока. Я сидел рядом, не выпуская ее руку из своей. Ее пальцы были холодными, но живыми. Настоящими. Светящаяся рана на ее руке была аккуратно перевязана — Катя наложила какую-то мазь с серебром, сказав, что это «тормозит ихнюю мерзость».

     Сама Баба Катя расхаживала перед нами, как профессор перед нерадивыми студентами, и потчевала нас не только пирожками, но и информацией, от которой стыла кровь в жилах.

     — Ну, что, птенцы, — начала она, зажигая паяльник, чтобы подкрутить что-то в своем детекторе. — Рассказывайте, что знаете. А я потом свои пять копеек вставлю.

     Мы с Вероникой переглянулись. Я начал первым, рассказывая о своих снах, о Шаре, о миссии по спасению мира. Вероника тихо добавила о своих провалах в памяти, о странных снах, о том, как полгода назад попала в аварию, после которой «все и началось».

     Катя слушала, кивая, и временно вставляла реплики: «Ага, понятно», «Как я и думала», «Ну, эти жопорожики, я так и знала».

     Когда мы закончили, она отложила паяльник, уселась на свой ящик и взглянула на нас поверх очков.

     — Ну, ладно. Теперь моя очередь. Слушайте, да не обкакитесь с страху. — Она хмыкнула. — Вторжение это готовилось не год и не два. Лет двадцать, не меньше. Мелкие пакости они нам устраивали всегда — то корову похитят, то круги на полях нарисуют. Но это так, разминка была.

     Она ткнула пальцем в чертеж на столе, где был изображен адронный коллайдер.

     — А вот это — их главный инструмент. Не сама железяка, нет. А то, что вокруг нее накручено. Они не взламывали его. Они его… перенастроили. Сделали из него гигантский рупор, антенну для своего сигнала. Сигнала, который сдвигает реальность.

     — Как сдвигает? — не понял я.

     — Ну, как телевизор настраиваешь, — объяснила Катя. — Чуть повернул ручку — картинка поплыла. Вот и они нашу реальность «подкрутили». Сделали ее… более гибкой. Более восприимчивой к ихкой мерзости. Из-за этого у людей и начались всякие глюки.

     — Эффект Манделы? — тихо спросила Вероника. — Когда многие помнят что-то неправильно? Я читала…

     — Именно! — Баба Катя щелкнула пальцами. — Память — она же не в вакууме существует. Она завязана на реальность. А если реальность пошатнули, то и память поплыла. То песня в хит-параде не та, то умер артист, а потом оказался живый. Это не память плохая! Это реальность дырявая! Они ее коверкают, под себя подгоняют!

     Я вспомнил, как сам спорил с коллегами о том, какого цвета была машина у какого-то актера. Все оказались правы — просто каждый помнил свой «слой» реальности.

     — А дежавю? — спросил я.

     — А это они пробуют на зубок время, — мрачно ответила Катя. — Прощупывают, можно ли его зациклить, перемотать назад. Для точечных вмешательств. Чтоб свои косяки исправлять.

     Она встала, подошла к верстаку и принесла папку с распечатками. На них были графики, карты мира с热点-точками, где чаще всего наблюдались аномалии, и… мои фотографии. Снимки с работы, из метро, у подъезда.

     — А это что? — я уставился на свои фото.

     — А это я за тобой следила, — без тени смущения призналась старуха. — Как только ихняя активность повысилась, мой детектор начал на тебя реагировать. Ты, значит, ходишь, а вокруг тебя реальность колышется, как кисель. Думала, ты один из них — инопланетянин-неудачник, который не может свою энергетику скрыть. А оказалось… — она кивнула на мой шар, — …твоя игрушка виновата. Она как маячок для них. И защита одновременно.

     Подтверждаю. Моё квантовое поле вступает в резонанс с их технологиями, создавая помехи и привлекая внимание. Баба «Катя» права на 92%.

     Вероника тихо рассмеялась.

     — Значит, я думала, что слежу за тобой из интереса, а на самом деле мое подсознание тоже на этот «маячок» реагировало?

     — Возможно, — сказала Катя. — Ты же, милочка, у них не простая. Ты у них… — она запнулась, подбирая слова, — …экспериментальная модель. Попытка создать идеального шпиона — с человеческой душой, но с ихней технологией внутри. Чтобы чуять таких, как Леха, и приближаться. Только душа, видать, оказалась слишком живой. Или память всплыла. Испортила им всю малину.

     Вероника побледнела и сжала мою руку крепче.

     — Так я… я была оружием против тебя?

     — А теперь ты — наше оружие против них, — твердо сказал я. — Потому что ты знаешь, как они думают. Как работают.

     Мы замолчали, переваривая услышанное. Картина вырисовывалась грандиозная и ужасающая. Это была не просто атака. Это была фундаментальная диверсия против самой реальности. Против памяти, против времени, против законов физики.

     — Что же нам делать? — наконец спросил я. — Мы не можем сражаться со всей их технологией.

     — А кто сказал, что надо со всей? — Баба Катя ухмыльнулась. — Надо бить в сердце. В ихний генератор тут, в промзоне. Он — локальный усилитель. Принимает сигнал из ЦЕРНа и раскидывает его по городу. Если его уничтожить, город выйдет из-под их контроля. Люди очнутся. Ну, не все, конечно. Тех, кого уже переделали, не вернешь. Но тех, кто еще на крючке, — да.

     — А потом? — спросила Вероника. — Они же пришлют другой усилитель.

     — А потом, — Катя посмотрела на меня, — твоему шарику надо будет связаться со своими. С теми, кто его послал. Предупредить их. Или попросить подмоги. Потому что в одиночку нам с этой войнушкой не справиться.

     Я посмотрел на Шар. Он pulsated ровным, спокойным светом.

     Протокол связи с Прародителем заблокирован. Блокировка может быть снята только при уничтожении локального генератора. Он создает помехи.

     — Значит, план есть, — подвел я итог. — Уничтожаем генератор. Снимаем блокировку. Зовем подмогу. Спасаем тех, кого можно спасти.

     — И вышибаем этих уродов из нашей реальности обратно в ихнюю дыру, — добавила Баба Катя, сжимая увесистый гаечный ключ.

     — А что с… с моей памятью? С тем, кто я? — тихо спросила Вероника.

     Старуха взглянула на нее с неожиданной нежностью.

     — А ты, детка, будешь вспоминать. По кусочкам. Это будет больно. Но мы поможем. — Она ткнула ключом в меня. — Особенно он. У него уже опыт поцелуями память возвращать имеется.

     Вероника улыбнулась сквозь слезы. Я обнял ее за плечи. Мы были изранены, напуганы и совершенно не готовы к тому, что нас ждало. Но у нас был план. Был гараж. Были пирожки. И была друг друга.

     И это было уже больше, чем ничего. Это был старт.

     Глава 16

     В которой пирожки кончились, а реальность осыпалась, как штукатурка

     Мы вышли из гаража в новый, чужой мир. Город, еще вчера просто пустой и безжизненный, сегодня был болен. Болезнь проявлялась в мелочах, от которых стыла кровь.

     Мы шли по тротуару, и асфальт под ногами на мгновение становился прозрачным, как стекло, и сквозь него были видны трубы и провода, а потом снова твердел. Рекламный щит с улыбающейся моделью мигал, и на секунду на нем проступало другое лицо — с слишком большими глазами и без рта, — чтобы тут же исчезнуть. Воздух звенел от неслышимых глазу вибраций, и временами в нем плавали разноцветные марева, как бензиновые разводы на воде.

     Люди… люди были хуже всего. Они не просто были заторможенными. Они были сломанными. Одни стояли на месте, бессмысленно качая головой из стороны в сторону. Другие медленно бились головами о стены, о витрины, и по их лицам текла кровь, но выражения лиц оставались пустыми. Третьи просто сидели на корточках и смотрели в одну точку, тихо напевая один и тот же монотонный мотив.

     >> Реальность дестабилизируется. Квантовые связи рвутся. Морваняне форсируют финальную фазу. Скорость ассимиляции повышена.

     Я крепче сжал руку Вероники. Ее пальцы ответили мне слабым пожатием. Она смотрела по сторонам с ужасом, но в ее глазах была решимость. Она видела, во что могут превратить ее саму.

     Баба Катя шла впереди, ее самодельный детектор щелкал и потрескивал, сканируя пространство.

     — Держитесь ближе, птенцы, — буркнула она. — Здесь уже вовсю гуляет сквозняк из иных слоев. Тут не только зомби шастают.

     Как будто в ответ на ее слова из переулка донесся детский плач. Жалобный, испуганный. — Мама! Мамочка, где ты?

     Баба Катя замерла. Ее лицо, обычно такое суровое, дрогнуло.

     — Слышите? Дитя…

     — Катя, нет! — резко сказала Вероника. — Это не ребенок! Не ходи туда!

     Но старуха уже сделала шаг в сторону переулка. В ее глазах было что-то давно забытое — материнский инстинкт, боль, сострадание.

     — А вдруг настоящее? А вдруг живое? Не могу я просто так…

     Она зашла за угол. Мы с Вероникой бросились за ней.

     В глубине грязного переулка, у мусорных контейнеров, сидела маленькая девочка в рваном платьице. Она уткнулась лицом в колени и рыдала.

     — Бабушка, помоги… боюсь…

     — Иди ко мне, детка, — мягко сказала Катя, опускаясь на корточки и откладывая в сторону свой детектор. — Никто тебя не тронет.

     Девочка подняла голову. Ее лицо было бледным, заплаканным и совершенно нормальным. Она потянула к старухе руки.

     — Бабушка…

     В этот момент воздух вокруг девочки задрожал. Ее силуэт поплыл, как изображение на плохом телевизоре. Милая картинка сменилась кошмаром.

     Девочка вытянулась, ее кости затрещали. Кожа лопнула по швам, и из-под нее полезла черная, блестящая хитиновая броня. Руки превратились в длинные, серповидные клешни. Лицо расползлось, открывая пасть с рядами игловидных зубов. Глаза слились в один огромный, многогранный, бездушный глаз, занимающий пол-лица.

     Детский плач превратился в пронзительный, леденящий душу визг.

     Баба Катя даже не успела вскрикнуть. Чудовище метнулось вперед с невообразимой скоростью. Клешни сомкнулись вокруг ее тела с хрустом ломающихся костей. Гигантская пасть раскрылась и поглотила ее целиком.

     Все произошло за долю секунды. Мы стояли, парализованные ужасом, не в силах пошевелиться.

     Монстр обернулся к нам. Его единственный глаз сверлил нас ненавистью и голодом. Из пасти капала слюна, оставляя на асфальте дымящиеся пятна.

     >> Ксеноморфный хищник класса «Приманка». Охотится, имитируя беззащитные цели. Уровень угрозы: максимальный. Бегите.

     Но мы не бежали. Мы смотрели на то место, где только что была наша спасительница, наш ангел-хранитель с гаечным ключом и пирожками. Теперь там валялся лишь ее разбитый детектор и… планшет.

     Вероника двинулась первая. Не к бегству, а вперед. Ее глаза горели холодным гневом.

     — Тварь! — крикнула она, и ее голос прозвучал чужим, металлическим эхом.

     Из ее ладони, той самой, что была ранена, вырвался сноп искр. Не таких мощных, как у Кати, но ярких и болезненных. Они ударили монстра в глаз.

     Тот взревел и отпрянул, на мгновение ослепленный.

     Я не помню, как оказался рядом, поднял с асфальта тяжелый железный лом, валявшийся у контейнеров, и изо всех сил ударил по клешне, все еще сжимавшей окровавленный клочок Катиной куртки.

     Хитин треснул. Монстр завизжал уже от боли и ярости. Он ринулся на нас, но мы были быстрее. Я схватил планшет, Вероника — детектор. Мы развернулись и побежали, не оглядываясь, пока за спиной не стихли звуки погони.

     Мы спрятались в первом же подъезде, забаррикадировав дверь сломанным шкафом. Сели на пол, у подножия лестницы, и молча смотрели друг на друга, пытаясь перевести дух. В горле стоял ком, и слезы текли по щекам сами собой.

     Она была мертва. Наша сумасшедшая, гениальная, единственная надежда. Съедена заживо монстром, который притворился ребенком.

     Вероника первая нарушила тишину. Она взяла планшет, включила его. Экран осветил ее бледное, решительное лицо.

     — Она не зря погибла. Она оставила нам это.

     На экране горела подробная схема ангара Максима. Были отмечены посты охраны, камеры, расположение генератора… и один единственный, едва заметный лаз — вентиляционная шахта, ведущая прямиком в сердце комплекса.

     Рядом со схемой было нарисовано карандашом несколько иконок — взрывчатка, молния, череп с костями. И подпись корявым почерком: «Любителям сюрпризов. Включать только в крайнем случае.»

     Мы смотрели на планшет, на последнее наследие Бабы Кати. Наш план, наша цель, наше оружие. Оно досталось нам ценой ее жизни.

     Я поднялся, отряхнулся и протянул руку Веронике.

     — Пошли. Закончим ее дело.

     Она взяла мою руку. Ее пальцы были твердыми и уверенными.

     — Пошли. И устроим им такой сюрприз, чтобы они до своих звезд провалились.

     Мы вышли из подъезда в сходящий с ума мир. Но теперь у нас не было страха. Была только ярость. И план.

     Глава 17

     В которой мы становимся призраками на вражеской фабрике кошмаров

     Планшет Бабы Кати был не просто схемой. Это был шедевр партизанской разведки. Каждый охранник, каждая камера, каждый датчик движения были помечены. Были проложены три маршрута проникновения: через крышу (отвергнуто из-за отсутствия навыков скалолазания), через канализацию (отвергнуто после взгляда на фотографии) и через систему вентиляции.

     Анализ маршрута «Вентиляция». Вероятность успеха: 67%. Риск обнаружения: высокий. Рекомендую.

     — Риск обнаружения всегда высокий, когда тебя могут съесть, — мрачно пробормотал я, изучая лабиринт воздуховодов на экране. — Но другого пути нет.

     Мы подобрались к ангару с тыльной стороны, где, по данным Кати, находился замаскированный люк вентиляционной шахты. Его прикрывал куст колючего боярышника, который кто-то давно не стриг.

     Вероника, к моему удивлению, действовала с холодной, отточенной эффективностью. Ее пальцы сами нашли скрытую защелку, ее глаза безошибочно считывали слабые места в системе. Ее «прошлое» давало о себе знать — не как враждебная программа, а как набор навыков, которые теперь работали на нас.

     — Я… я好像 знаю, как это устроено, — прошептала она, откидывая тяжелую крышку люка. — Как будто вспоминаю инструкцию.

     — Вспоминай быстрее, — я подал ей внутрь. — Особенно про ловушки.

     Внутри пахло пылью, металлом и чужим, сладковато-металлическим запахом, который я уже начал ассоциировать с морванянами. Мы поползли по узкому, темному туннелю, освещая путь экраном планшета.

     Реальность здесь, внутри их логова, сбоила еще сильнее. Стены вентиляции то становились прозрачными, и мы видели жутковатые лаборатории, где под фиолетовым светом копошились существа в халатах, то наливались свинцовой тяжестью. Воздух звенел от неслышимых низких частот, от которых сводило зубы.

     Обнаружено сильное поле подавления воли. Особа «Вероника» испытывает дискомфорт. Рекомендую скорость.

     Она и правда дышала тяжелее и все чаще прикладывала руку к виску, будто пытаясь прогнать навязчивую мысль.

     — Они… они зовут, — выдохнула она. — Зовут вернуться. Говорят, что я своя. Что я ошиблась. Что мое место с ними.

     — Твое место со мной, — я крепче сжал ее руку. — Помнишь пирожки? Помнишь, как она стучала по батарее? Это и есть реальность. А их голоса — это просто вирус.

     Мы проползли еще несколько метров и уперлись в решетку. За ней открывался вид на центральный зал ангара.

     То, что мы увидели, заставило кровь стынуть в жилах.

     В центре, на месте того самого кресла, где была пристегнута Вероника, теперь стоял гигантский, пульсирующий органический механизм. Он был похож на огромное сердце, сделанное из черного металла и фиолетового света. От него расходились десятки трубок и проводов, подключенных к таким же, как Вероника, людям. Они сидели в прозрачных капсулах, их лица были искажены тихим ужасом, а по трубкам из их тел выкачивалась та самая светящаяся субстанция — их жизненная сила, их воля — и перекачивалась в центральный генератор.

     Это была фабрика. Фабрика по переработке людей в топливо для кошмара.

     Рядом, как жрец у алтаря, стоял Ксил-17 в своем теле Максима. Он что-то проверял на голографическом интерфейсе, его движения были точными и бездушными.

     — Источник, — прошептала Вероника, и в ее голосе был ужас. — Они используют гибридов как батарейки. Как живые аккумуляторы… Я бы стала одной из них…

     Я почувствовал, как по спине бегут мурашки. Мы должны были это остановить. Во что бы то ни стало.

     На планшете Кати мигал значок «Сюрприз». Рядом с ним была пометка: «Аварийный охладитель. Взорвать — получится очень мокро и очень холодно.»

     Я показал надпись Веринике. Она кивнула, ее лицо стало сосредоточенным.

     — Я знаю, где это. Это в соседнем отсеке. Система охлаждения генератора. Если ее перегрузить…

     — …то ихнее сердце остановится, — закончил я. — Или взорвется.

     Нам нужно было добраться до того отсека. Для этого — перелезть через вентиляционную шахту и спуститься на уровень ниже.

     Мы поползли дальше, каждый метр даваясь с боем. Датчики движения, которые Катя не отметила, лазерные сетки, которые включались и выключались в случайном порядке. Без ее планшета мы бы уже сто раз погибли.

     Наконец, мы нашли решетку, ведущую в небольшое техническое помещение, заполненное гудящими насосами и трубами, по которым циркулировала голубая, светящаяся жидкость — тот самый антифриз.

     — Вот он, — указала Вероника на массивный бак с мигающими аварийными клапанами. — Охладитель. Если его вскрыть…

     Предупреждение: жидкость содержит экстремально низкие температуры и квантовые стабилизаторы. Контакт приведет к мгновенному обморожению и распаду материи на субатомном уровне.

     — Значит, взрывать издалека, — я осмотрелся в поисках идеи. — Чем?

     Взгляд упал на ящик с аварийным инструментом. Среди гаечных ключей и молотков лежала старая, но мощная сигнальная ракетница.

     — Идеально, — прошептал я. — Отходи.

     Я прицелился в центр бака. Мои руки дрожали. Где-то рядом ходили стражи. В любой момент нас могли обнаружить.

     — Леха, подожди, — Вероника положила руку мне на плечо. — Как только мы это сделаем, включатся все системы охраны. Нам нужно быть готовыми бежать.

     — Бежать будем, — я увереннее сжал ракетницу. — А сначала — устроим салют в ее честь.

     Я выстрелил.

     Оранжевая сигнальная ракета ударила в бак с оглушительным грохотом. Металл прогнулся, зашипел, и на секунду воцарилась тишина.

     Потом мир взорвался.

     Из пробоины хлынул поток ослепительно-голубой жидкости. Все, чего она касалась, мгновенно покрывалось толстым слоем инея и рассыпалось в мелкую пыль. Трубы лопались, насосы взрывались, и волна холода, такого жуткого, что он, казалось, выжигал саму душу, покатилась по помещению.

     Сирена взревела, заглушая все. Замигали красные аварийные огни.

     Температура критическая! Целостность конструкции нарушена! Эвакуация!

     Мы рванули обратно в вентиляцию, едва успев увернуться от наступающей стены холода. За спиной рушился мир. Слышались крики — нечеловеческие, полные боли и ярости. Генератор умирал, и его агония была ужасна.

     Мы выползли из люка и, не оглядываясь, побежали прочь от ангара. Сзади раздался оглушительный взрыв, и столб голубого и фиолетового плаща взметнулся в небо.

     Мы остановились, чтобы перевести дух. Ангар был окутан клубами пара и дыма. Из него доносились звуки хаоса.

     Мы сделали это. Мы остановили фабрику.

     Но когда дым немного рассеялся, мы увидели, что из главных ворот, не обращая внимания на холод и разрушения, ровным строем выходили фигуры в униформе. Десятки. Сотни. Их глаза glowed холодным фиолетовым светом. Они были под полным контролем. И они смотрели в нашу сторону.

     Генератор был уничтожен. Но армия — осталась.

     И она знала, с кого начинать охоту.

     Глава 18

     В которой мы становимся самой разыскиваемой парой в городе, ищем укрытие и пытаемся починить связь с космосом

     Мы бежали. Не просто бежали — мы летели над треснувшим асфальтом, обгоняя самые кошмарные видения. За спиной нарастал гул — не сирен, а мерного, безжалостного топота сотен ног. Они шли строем. Молча. Без криков, без команд. Просто шли, чтобы найти, окружить, уничтожить.

     >> Уровень угрозы: критический. Биометрические показатели ассимилированных указывают на целенаправленную охоту. Цели: мы.

     — Спасибо, прояснил! — выдохнул я, влетая в очередной переулок и едва не снося по пути мусорный бак.

     Вероника бежала рядом, ее дыхание было ровным, слишком ровным для человека. Ее «наследство» давало о себе знать — она не уставала, ее глаза сканировали местность, находя оптимальный путь.

     — Сюда! — она рванула меня за рукав в полуразрушенный подъезд многоэтажки. — На крышу!

     Мы взлетели по лестнице, перепрыгивая через проломы и завалы. Выскочили на плоскую кровлю. Отсюда, с высоты, было видно все.

     Город погибал. В нескольких кварталах полыхал пожар — возможно, последствие нашего взрыва. В небе, в разрывах смога, occasionally проплывали какие-то огромные, биомеханические тени. А по улицам, как муравьи, маршировали отряды ассимилированных. Они прочесывали каждый двор, каждый подъезд. Системно. Без эмоций.

     Их было слишком много. Бесконечно много.

     — Леха, смотри, — Вероника указала на ближайшую улицу. Там, на рекламном экране, который чудом еще работал, вместо рекламы колы возникли наши с ней лица. Увеличинные, в анфас и профиль. И надпись: «ОПАСНЫЕ ДЕЗАДАПТАНТЫ. ЛИКВИДИРОВАТЬ НА МЕСТЕ. ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ: ПОВЫШЕНИЕ СТАТУСА.»

     Нас объявили вне закона в нашем же городе.

     — Мило, — я горько усмехнулся. — Теперь мы злодеи.

     >> Связь с Прародителем… попытка установления… помехи сохраняются. Уровень сигнала недостаточен. Требуется усилитель.

     — Усилитель? — я посмотрел на Шар. — Какой еще усилитель? Тот, что в ангаре, мы только что в пыль превратили!

     >> Альтернативный источник. Любой мощный источник энергии, способный пробить квантовые помехи. Радиовышка. Электростанция. Спутниковая тарелка.

     Вероника вдруг щелкнула пальцами.

     — Телецентр! Старая телевышка на окраине! Она еще с советских времен, но ее до сих пор используют для резервного вещания! Мощности должно хватить!

     Я вспомнил эту уродливую металлическую иглу, торчащую на холме. Она была далеко. Через полгорода, кишащего врагами.

     — Ладно, — я вздохнул. — Поехали на телевышку. Позовем прародителей на помощь. Только бы добраться.

     Спускаться пришлось по пожарной лестнице с другой стороны дома. На земле было тихо, подозрительно тихо. Мы крались по задворкам, прижимаясь к стенам, пользуясь малейшим укрытием.

     Наш путь лежал через небольшой сквер. И тут мы их увидели. Не солдат. Не охранников.

     Обычных людей. Они стояли кольцом, взявшись за руки. Их лица были пусты, глаза закрыты. Они тихо напевали тот самый монотонный гимн, который я уже слышал раньше. А в центре круга, на корточках, сидел маленький мальчик. Он что-то рисовал мелом на асфальте.

     Это была сцена surreally спокойная и от того еще более жуткая.

     Мы попытались обойти, но один из людей — пожилой мужчина в растянутом свитере — открыл глаза. Его взгляд был мутным, но целенаправленным.

     — Стойте, — его голос звучал как скрип несмазанной двери. — Присоединяйтесь к Хору. Обретите покой. Перестаньте бороться.

     — Проходим мимо, дедуля, — я попытался быть твердым, но голос дрогнул.

     — Борьба — это боль, — заговорила женщина рядом с ним, не открывая глаз. — Покорность — блаженство. Примите дар. Станьте частью целого.

     Круг начал медленно сходиться вокруг нас. Их не было много, человек двадцать. Но их было достаточно. Они не угрожали. Они предлагали. И в этом была самая страшная угроза.

     Вероника вдруг вышла вперед.

     — Вы слышите? — сказала она громко и четко. — Вы слышите себя? Вы же сами себя не слышите! Это не вы говорите!

     Люди замедлили шаг. Некоторые из них морщились, как будто пытаясь прогнать навязчивую мысль.

     — Они в ваших головах! — продолжала она. — Они говорят вашими голосами! Вспомните! Вспомните, кто вы! Вспомните своих детей!

     Она указала на мальчика в центре. Он поднял на нее свои огромные, испуганные глаза.

     — Мама… — прошептал он.

     И у одной из женщин, стоявших в круге, из глаз потекли слезы. Настоящие, соленые слезы.

     — Сережа… — выдохнула она.

     Колебание, крошечная трещина в их программе, длилось less than a second. Пожилой мужчина снова заговорил, и его голос снова стал безжизненным:

     — Не слушайте дезадаптанта. Она сеет раздор.

     Но этого мгновения хватило. Я рванул вперед, схватил Веронику за руку, и мы прорвались через ослабевшее кольцо. Мы бежали, а сзади нам неслось их монотонное, уже злое напевание.

     Мы укрылись в подвале заброшенного магазина. В темноте, среди пустых полок и разбитых витрин, мы сидели, прижавшись друг к другу, и слушали, как по улице маршируют отряды.

     — Ты видела? — прошептала я. — Они… они не все потеряны. Их можно вернуть.

     — Ненадолго, — грустно сказала Вероника. — Сила воли… ее хватает лишь на мгновение. Потом сигнал снова их перезагружает. Нужно бить по источнику. По главному.

     — Значит, нам нужна не просто связь, — я посмотрел на pulsating шар. — Нам нужно усилить сигнал на весь город. Чтобы перекрыть ихний. Чтобы все проснулись.

     >> Теоретически возможно. Телевышка обладает достаточной мощностью. Но для перенастройки потребуется доступ к главному серверу и… живой носитель в качестве ретранслятора. Эмоционально заряженный сигнал эффективнее.

     Мы с Вероникой переглянулись. Живой носитель. Эмоционально заряженный сигнал. Это звучало как приговор. И как единственная надежда.

     — Я сделаю это, — тихо сказала Вероника. — Я идеальный кандидат. Я и есть их передатчик. Только… наоборот.

     — Нет! — я сжал ее руку. — Это убьет тебя! Мы найдем другой способ!

     — Другого способа нет, Леха, — она посмотрела на меня, и в ее глазах была не печаль, а решимость. — Это моя вина. Мое предназначение. Я должна это исправить. Чтобы стать человеком. По-настоящему.

     Она прижала мою руку к своей груди, где под кожей pulsated не ее настоящее сердце, а что-то иное.

     — Ты поможешь мне. Ты дашь мне сил. Как всегда.

     Мы сидели в темноте, и я понимал, что она права. Это был наш единственный шанс. Страшный, смертельный, но единственный.

     — Ладно, — я выдохнул, чувствуя, как inside me что-то разрывается. — Но мы сделаем это вместе. До конца.

     Она кивнула и обняла меня. Мы сидели так, двое самых разыскиваемых преступников в гибнущем городе, и строили план нашего последнего и самого отчаянного побега.

     К телевышке. К надежде. И, возможно, к концу.

     Глава 19

     В которой вероятность становится нашим единственным союзником, а тишина — громче любого крика

     Путь к телевышке лежал через мертвое сердце города. Мы не решались идти по центральным улицам, петляли по дворам-колодцам и задымленным промзонам, но избегать главных магистралей было уже невозможно.

     То, что мы увидели, выйдя на проспект Мира, нельзя было назвать улицей в привычном смысле. Это было кладбище под открытым небом. Люди стояли неподвижно. Сотни, тысячи людей. Они не были ассимилированы в полном смысле — их глаза были открыты, в них еще теплилась искра осознания, но их воля была сломлена. Они стояли, как статуи, застывшие в самых обычных позах: кто-то с сумкой из магазина, кто-то с телефоном у уха, кто-то с детской коляской. Дети, взрослые, старики. Все замерли в немом хоре, обращенные лицами в одну сторону — к центру города, где все еще pulsated угасающий, но еще живой генератор.

     Тишина была оглушительной. Не было слышно ни машин, ни ветра, ни даже птиц. Только наше собственное предательски громкое дыхание и мерный, едва уловимый гул, исходящий от тысяч стоящих людей. Они не дышали. Их груди не вздымались. Они просто стояли.

     >> Обнаружена сеть пассивного подавления. Особи используются как ретрансляторы низкой частоты, усиливающие общее поле контроля. Вероника испытывает сильный дискомфорт.

     Она и правда была бледна как полотно и шла, крепко вцепившись мне в руку, почти не поднимая ног.

     — Голоса… — прошептала она, и ее голос сорвался. — Их так много… Все сразу… Они шепчут… зовут присоединиться…

     Я видел, как ее глаза теряют фокус, как в них проступает та самая стеклянная пустота. Она медленно, против своей воли, начинала синхронизироваться с общим полем.

     — Нет! — я тряхнул ее за плечо. — Вероника, слушай меня! Держись! Вспоминай что-то! Что-нибудь!

     — Не… не могу… — ее веки медленно опускались. — Так тихо… так спокойно…»

     Отчаяние сжало мне горло. Я не мог ее потерять. Не сейчас. Не здесь, в этом немом кошмаре.

     И тут я вспомнил. Изменение вероятности. Мой жалкий, неуклюжий «дар», который доставлял одни неприятности. Может, сейчас он сможет помочь?

     Я закрыл глаза, отгородившись от жуткой картины вокруг. Я не пытался сдвинуть кружку или заставить зазвенеть телефон. Я концентрировался на одной, простой, почти детской мысли.

     Вероятность того, что Вероника услышит меня, а не их, равна ста процентам. Она уже слышит меня. Это факт.

     Я вложил в эту мысль все, что у меня было: нашу первую встречу, ее насмешки, наши поцелуи, ее слезы, ее смех. Вложил запах ее волос и тепло ее руки.

     >> Модуль «Модулирование реальности»: активирован. Фокус: эмоциональная связь. Приоритет: цель «Вероника».

     Я не почувствовал ничего. Ни толчка, ни вспышки. Только легкую пульсацию Шара на груди.

     Но Вероника вздрогнула и открыла глаза. Они снова стали ясными, наполненными болью и страхом, но — ее.

     — Леха? — она посмотрела на меня, потом на замерших людей, и содрогнулась. — Что это? Что я чуть не сделала?

     — Ничего, — я выдохнул с облегчением. — Ты со мной. Идем.

     Мы двинулись дальше, пробираясь сквозь лес замерзших тел. Это было похоже на прогулку по музею восковых фигур, где все экспонаты были слепками с реальных людей, застигнутых самой смертью в момент жизни.

     Внезапно один из «статуй» — молодой парень в куртке с капюшоном — пошатнулся. Он судорожно вздохнул, его глаза метнулись по сторонам, полные ужаса и непонимания.

     — Где я?… Что происходит?… — он захрипел и поднял руки к лицу. — Мама…

     Его крик, хриплый и одинокий, разорвал звенящую тишину. И будто по сигналу, другие статуи начали шевелиться. Кто-то закашлялся, кто-то застонал, кто-то начал плакать. Волна пробуждения покатилась по проспекту, но она была хаотичной и кратковременной. Люди просыпались на секунду, успевали ощутить весь ужас своего положения, и снова замирали, сраженные новой волной подавления. Это было еще страшнее, чем полная тишина.

     — Бежим! — я потянул Веронику. — Пока они не «перезагрузились» полностью!

     Мы побежали, лавируя между замерзающими и просыпающимися людьми. Нас окружал хор прерывистых вздохов, стонов и коротких, обрывающихся криков. Это был ад.

     Мы уже почти достигли конца проспекта, когда увидели его. Баррикаду. Ее соорудили из перевернутых машин, мебели и кусков асфальта. А за ней стояли люди. Живые. С ружьями, дрелями, ломами. Их лица были изможденными и озлобленными, но в их глазах горел огонь сопротивления.

     Один из них, мужчина с перевязанной головой и дробовиком в руках, поднялся над баррикадой.

     — Стой! Кто вы такие? — его голос был хриплым от дыма и усталости.

     — Мы свои! — крикнул я, останавливаясь и поднимая руки. — Мы не с ними! Мы пытаемся добраться до телевышки!

     Мужчина пристально посмотрел на нас, потом на Веронику. Его взгляд задержался на ее бледном, нечеловечески красивом лице.

     — А она? Она точно своя? От нее… странно пахнет.

     Вероника сделала шаг вперед.

     — Я была одной из них. Но я борюсь. Я хочу помочь.

     Люди за баррикадой зашептались. В их глазах читался страх и недоверие.

     — Ладно, — мужчина махнул рукой. — Проходите. Быстро. Пока эти твари не опомнились.

     Мы перелезли через баррикаду и оказались в небольшом анклаве сопротивления. Здесь, в полуразрушенном кафе, укрылись человек двадцать. Они делились водой, перевязывали раны, чистили оружие.

     — Мы «Бодрствующие», — объяснил мужчина с дробовиком, представившийся Сергеем. — Те, кто не поддался. Нас мало. И с каждым днем все меньше. Они выискивают нас и… переделывают.

     Он указал на клетку в углу, где сидел, обхватив голову руками, молодой парень. Он что-то безостановочно бормотал.

     — Его нашли вчера. Вернулся после «оцепенения». Но он уже не тот. Он видит то, чего нет. Говорит с теми, кого нет.

     Я посмотрел на Веронику. Она сжала губы.

     — Это побочный эффект, — тихо сказала она. — Когда поле контроля слабеет, мозг не выдерживает. Воспоминания о том времени… они сводят с ума.

     Сергей мрачно кивнул.

     — Так и есть. Поэтому мы и держимся здесь. Ждем чуда. Или конца. — Он посмотрел на нас. — Вы сказали, на телевышку? Зачем?

     — Чтобы послать сигнал, — сказал я. — Сигнал о помощи. И чтобы… разбудить всех. Окончательно.

     Люди переглянулись. В их глазах вспыхнула слабая надежда.

     — Вы сможете?

     — Мы должны, — ответила за нас обоих Вероника. Ее голос звучал твердо. — Это наша вина. И наша ответственность.

     Сергей долго смотрел на нас, потом кивнул.

     — Ладно. Мы вас проведем до подножья холма. Дальше — сами. Там их патрули гуще. И… — он посмотрел на Веронику, — …там она им будет как красная тряпка для быка. Чуют свою, видать.

     Мы не стали ничего объяснять. Мы просто поблагодарили и приняли их скромные дары — флягу с водой и самодельную светошумовую гранату.

     На прощание Сергей сунул мне в руку какой-то медный жетон.

     — На удачу. Найден в развалинах. Выглядит древним.

     Я посмотрел на жетон. На нем был выгравирован странный символ — три сплетенных кольца. Он показался мне смутно знакомым, но я не мог вспомнить, где я его видел.

     Мы вышли из кафе, и группа «Бодрствующих» повела нас короткими перебежками к подножью холма, на котором стояла телевышка. Она возвышалась над городом как одинокая, ржавая игла, пронзающая бледное небо.

     Наш путь подходил к концу. Самая сложная часть была впереди.

     И я молился всем богам, которых знал, чтобы мой жалкий дар снова сработал. Чтобы вероятность нашего успеха хоть на секунду стала реальностью.

     Глава 20

     В которой я наступаю на грабли реальности, а они бьют меня по лбу

     Последний рывок к подножью холма был самым страшным. Каждый куст, каждое дерево могло скрывать засаду. Мы с Вероникой двигались как тени, пользуясь советами Сергея и сканерами Шара. Почти у цели.

     И тогда я почувствовал его — легкий, едва уловимый щелчок под ногой, будто я наступил на ветку. Но ветка была слишком правильной, слишком металлической.

     Мир пропал.

     Не взрыв, не боль, не свет. Просто… щелчок выключателя. И тишина.

     Я открыл глаза. Я сидел за своим старым, заваленным бумагами столом в офисе. В ушах стоял монотонный гул компьютера и разговоров коллег. Пахло старым кофе и пылью.

     — Горшков! — проревел знакомый утробный голос. — Вы опять в ступоре? Отчет по квантам… то есть, по клиентам готов?!

     Я медленно повернул голову. Напротив меня, за своим идеально чистым столом, сидел Максим. Обычный, живой, самодовольный Максим. Никаких фиолетовых глаз, никаких лезвий вместо пальцев.

     — Максим? — мои губы едва повиновались мне.

     — Ну, я, — он усмехнулся. — Кого ж еще? Пришельцев ждал? — Он окинул меня насмешливым взглядом и развернулся к своему монитору.

     Я огляделся. Лиза печатала что-то, злобно цокая длинными ногтями. Борис Борисыч сидел в своем кабинете и орал в телефон. Все было так, как будто… ничего и не было.

     Сон? — первая, спасительная мысль пронеслась в голове. Галлюцинация? Срыв? Я же почти не спал все эти дни. Могло же привидеться.

     Я поднял дрожащую руку и потрогал свою грудь. Под рубашкой была обычная кожа. Никакого пульсирующего шара. Никакого тепла.

     Облегчение захлестнуло меня такой волной, что я чуть не расплакался прямо за столом. Кошмар. Все это был просто кошмар.

     Я провел весь день как в тумане. Делал вид, что работаю, кивал начальству, пил ужасный офисный кофе. Это был самый прекрасный день в моей жизни. Скучный, серый, предсказуемый.

     Вечером я поехал домой. В своей обычной, душной маршрутке. Поднялся в свою обычную, немного захламленную квартиру. Включил свет. На кухне сидел мой кот Барсик и вылизывал лапу. Все было на своих местах.

     Я рухнул на диван и засмеялся. Истерично, громко, до слез. Это был сон. Просто очень яркий, очень детальный, очень долгий кошмар.

     Но потом я заметил первую трещину.

     Я пошел умыться. Включил воду, и струя ударила слишком сильно, обрызгав зеркало. Я потянулся за полотенцем, чтобы вытереть брызги, и замер. На запотевшем стекле кто-то прочертил пальцем два символа: «ХК».

     Мои инициалы? Нет, мои — АГ. Алексей Горшков. Чьи же? Я стер надпись тряпкой. Наверное, показалось. Или я сам, не осознавая того, нарисовал.

     Я решил проверить почту. Включил свой старенький ноутбук. Он загружался мучительно долго. На рабочем столе — привычные иконки. И одна новая. Та, которой раньше не было. Простой текстовый файл с названием «Для тебя.txt».

     Я открыл его. Внутри был всего один абзац.

     «Не верь глазам своим, сапер. Слой тонкий, но прочный. Ищи дыры. Смотри на то, чего не должно быть. Вспоминай. Там, где ты был — реально. Здесь — нет. Ищи меня. Ищи нас. К.»

     Сердце упало. К. Катя. Баба Катя.

     Я резко обернулся. Кот сидел на полу и смотрел на меня своими зелеными глазами. Но не просто смотрел. Он медленно, очень медленно подмигнул мне. По-человечески. Потом зевнул, потянулся и ушел в другую комнату, как ни в чем не бывало.

     Меня бросило в жар. Я начал искать. Внимательно, дотошно, как никогда раньше.

     За окном, на противоположной стороне улицы, висел рекламный щит с соком. Я видел его каждый день. На нем всегда была улыбающаяся блондинка с стаканом. Сейчас на щите была та же блондинка, но… с тремя руками. Третья рука нелепо торчала из ее плеча и тоже держала стакан. И никто, абсолютно никто из прохожих не обращал на это внимания.

     Я распахнул окно. Воздух был безвкусным. Совсем. Не пахло ни выхлопами, ни деревьями, ни едой из соседских окон. Ничем.

     Я побежал к холодильнику, распахнул его. Внутри лежали обычные продукты. Я схватил пачку молока, вдохнул. Никакого запаха. Я отхлебнул прямо из пакета. Вода. Безвкусная, чуть белая вода.

     Я стал рыться в своих вещах. В ящике с носками я нашел тот самый медный жетон с тремя кольцами, который мне дал Сергей. Его здесь не должно было быть. Его никогда не было.

     Я схватился за голову. Это было не реально. Это была ловушка. Иллюзия. Матрица.

     Шара не было, чтобы подтвердить мои догадки. Вероники не было, чтобы поддержать. Я был один. Сходил с ума в самом обычном, самом страшном аду — мире, где ничего не происходит.

     Я сел на пол посреди комнаты и закричал. Беззвучно, отчаянно, из последних сил.

     И тут мой взгляд упал на розетку. На белую, пластиковую розетку у плинтуса. На ней был мелкий, едва заметный узор. Я присмотрелся.

     Это не был узор. Это была надпись. Выцарапанная чем-то острым. Тот же почерк, что и в файле.

     «Смотри под ноги. Иди на звук. Реальность хрупка. Ломай ее.»

     Я подполз к розетке и выдернул из нее вилку зарядки от телефона. И тогда я услышал. Не гул холодильника, не звуки с улицы.

     Тихий, прерывистый, знакомый стук. Как будто кто-то бьет по батарее стареньким гаечным ключом.

     Тук-тук-тук. Пауза. Тук-тук.

     Это был ритм. Наш ритм. Рифма из детской считалки, которую Катя напевала, когда паяла свои схемы.

     Он шел из-под пола. Из квартиры этажом ниже. Из квартиры Бабы Кати.

     Я сорвался с места и побежал к двери. Мне было все равно, что там, за дверью. Пусть этот мир рушится. Пусть меня съедают монстры. Лишь бы не оставаться здесь, в этой сладкой, безвкусной, безнадежной ловушке.

     Я выскочил на лестничную площадку. Дверь в квартиру Кати была закрыта. Я изо всех сил ударил по ней плечом.

     — Катя! Я здесь! Я слышу!

     Дерево треснуло, и дверь распахнулась.

     За ней не было квартиры. За ней был swirling vortex из света и теней, и из него доносился тот самый стук. И голос. Ее хриплый, родной голос.

     — Ну, вошел чего, тряпка! Искал меня? Так иди уже!

     И я шагнул в вихрь. Навстречу хаосу. Навстречу реальности.

     Глава 21

     В которой я торгуюсь с эхом за право на боль

     Шаг в вихрь был похож на падение в ледяной водопад из стекла и статики. Меня крутило, рвало, бросало о невидимые стены. Звуки сливались в оглушительный гул, а перед глазами плясали клочья чужих воспоминаний, незнакомых лиц, обрывки миров, которых никогда не было.

     И вдруг — тишина.

     Я стоял в абсолютной пустоте. Под ногами была не земля, а нечто вроде туманного стекла, уходящего в бесконечность во все стороны. Над головой — ни звезд, ни солнца, лишь ровное, безликое свечение. Воздух (если это был воздух) был стерильным и безвкусным, как в той ловушке.

     Передо мной возникла фигура. Она была размытой, будто собранной из дыма и теней, но я узнал ее осанку, сутулые плечи, очертания взъерошенных волос.

     — Баба Катя? — мои слова утонули в этой пустоте, не произведя ни звука.

     Фигура повернулась. Это была она, но словно нарисованная на воде. Ее лицо было лишено細節, лишь общее выражение усталой мудрости.

     — Не совсем, внучок, — прозвучал ее голос прямо у меня в голове. — Я — ее эхо. Отпечаток, оставленный в месте силы. Настоящая она… ну, ты знаешь.

     Боль от потери кольнула с новой силой.

     — Где я? Что это за место?

     — Междумирье. Буферная зона. Там, где реальности трутся друг о друга боками. Сюда выдернуло тебя из ихней ловушки. Но чтобы вернуться обратно — в свою реальность, к своей девочке — тебе надо заплатить. Ничто не дается даром.

     — Заплатить? Чем?

     — Частью себя, — эхо Кати сделало шаг ко мне. Его размытая рука указала на три swirling портала, которые materialized в пустоте передо мной. — Три испытания. Три кусочка твоей души. Выдержишь — выйдешь обратно, но уже другим. Согласен?

     Мысль о том, чтобы снова стать тем слабым, неуверенным мямлей, была хуже смерти. Но мысль о том, чтобы навсегда остаться здесь, была еще страшнее. А еще была Вероника. Она ждала. Она боролась.

     — Да, — выдохнул я. — Я согласен.

     Первый портал поглотил меня без звука.

     Я очнулся в своем старом офисе. За своим столом. Напротив сидел Максим и злорадно ухмылялся.

     — Ну что, Горшков, сдал отчет? Или опять будешь оправдываться, что у тебя инопlanетяне в гостях были?

     Вокруг смеялись коллеги. Лиза, Анна, Борис Борисыч. Все как раньше. Обычный день. Унизительный и безопасный.

     Испытание первое: Отказ от удобства. Отказ от возможности все забыть и вернуться к старой жизни.

     Искушение было сладким и ядовитым. Можно было просто опустить голову, извиниться, продолжить жить в этой простоте. Никаких монстров, никакой ответственности. Просто… сдаться.

     Я посмотрел на свои руки. На них была царапина, которую я получил, когда мы бежали от «Приманки». Ее здесь не должно было быть.

     Я поднял голову и посмотрел прямо на Максима.

     — А знаешь, Макс, — сказал я, и мой голос прозвучал твердо, — твои шутки всегда были тупыми. И твои носки воняют. Иди нахуй.

     Его ухмылка сползла с лица, замерев в маске непонимания. Офис замер. Мир задрожал, как плохая декорация, и рассыпался в пыль.

     Я стоял в пустоте, и что-то внутри меня… откололось. Ощущение было странным — не больно, а пусто. Как будто вырвали занозу, которую носил годами.

     Эхо Кати молча указало на второй портал.

     Второй портал бросил меня в кромешную тьму. Я был прикован к стене в какой-то сырой камере. Передо мной стояла Вероника. Но не моя Вероника. Ее глаза glowed холодным фиолетовым светом. В руке она держала длинный, острый скальпель.

     — Скажи, где скрываются другие сопротивляющиеся, — ее голос был металлическим и бездушным. — Или я начну резать тебя по кусочкам. Ты будешь чувствовать боль. Настоящую боль.

     Испытание второе: Принятие предательства. Готовность принять боль от того, кого любишь.

     Она прикоснулась лезвием к моей груди. Холодок металла прошел сквозь кожу. Боль была острой и реальной.

     Я мог солгать. Выдумать что-то. Или сломаться и выдать расположение «Бодрствующих». Или просто закричать от ужаса.

     Я посмотрел в ее глаза. В эти чужие, бездушные глаза. И увидел за ними — глубоко-глубоко — крошечную искру. Искру той, кто просила меня не уходить.

     — Вероника, — прошептал я сквозь стиснутые зубы. — Я тебя помню. Я тебя люблю. И я тебе верю.

     Лезвие вошло глубже. Боль заставила мир покраснеть. Но я не отводил взгляд.

     — Вспомни… наш побег… пирожки Кати… как ты вылила на меня воду…

     Скальпель дрогнул. В ее фиолетовых глазах пробежала трещина. На мгновение мне показался в них знакомый зеленый цвет. Испуганный, потерянный.

     — Ле… ха… — ее губы едва шевельнулись.

     Тьма снова поглотила меня, отбросив в пустоту. На этот раз боль от потери была острее. Я отдал свою наивную веру в то, что любовь всегда побеждает. Теперь я знал — она может и ранить. И к этому тоже нужно быть готовым.

     Эхо Кати ждало. Его форма стала чуть четче. Оно молча кивнуло на третий и последний портал.

     Третий портал не бросал меня в другую реальность. Он оставил меня в пустоте. Но теперь передо мной стоял… я сам. Тот самый, старый я. В помятой рубашке, с испуганными глазами, ссутулившийся, жалкий.

     — Зачем тебе это все? — спросил он меня тихим, дрожащим голосом. — Вернись ко мне. Здесь безопасно. Здесь тебя никто не тронет. Не надо быть героем. Не надо рисковать. Просто… забудь.

     Испытание третье: Убийство своего прошлого. Окончательный отказ от того, кем ты был.

     Я смотрел на этого испуганного человека и чувствовал к нему не ненависть, а бесконечную жалость. Он был несчастен. Он был одинок. Он всего лишь хотел, чтобы его не трогали.

     — Я не могу, — тихо сказал я ему. — Там меня ждут. Ей нужна моя помощь. Они все нуждаются в моей помощи. Даже если я не герой. Даже если я просто… тот, кто пытается.

     — Ты умрешь, — простонал он. — Они убьют тебя. Или она предаст. Или ты сам все испортишь, как всегда!

     — Возможно, — согласился я. — Но я попробую. Прости.

     Я сделал шаг вперед и обнял его. Не чтобы задушить, а чтобы проститься. Он был частью меня. Важной частью. Но его время прошло.

     Он растворился у меня в объятиях, как дым. И на этот раз боль была не пустотой, а очищением. Я чувствовал себя легче. И страшнее.

     Я стоял один в пустоте. Эхо Кати приблизилось ко мне. Теперь его форма была почти solid.

     — Ну вот и все, сапер, — сказало оно. — Ты прошел. Ты отдал свое самоуспокоение, свою слепую веру и своего внутреннего труса. Жалко?

     — Нет, — ответил я, и это была правда. Мне было не жалко. Мне было… готово.

     — Тогда держи, — Эхо протянуло руку. На его ладони лежали три сверкающих, как слеза, осколка. — Твои потери. Преврати их в силу. Теперь твоя воля крепче. Ты больше не будешь тем, кем был.

     Я взял осколки. Они были холодными и обжигающими одновременно.

     — Как мне вернуться?

     — Просто шагни, — Эхо стало таять, растворяясь в пустоте. — И помни о нас. Мы всегда с тобой.

     Я закрыл глаза, сжал в кулаке осколки своего прошлого и шагнул вперед — в неизвестность, в боль, в войну.

     К Веронике.

     Глава 22

     В которой я возвращаюсь в ад, а он оказывается хуже, чем я мог представить

     Шаг из пустоты междумирья был не падением, а резким, болезненным рывком — будто меня вырвали из ваты и швырнули на бетон. Я рухнул на колени, ощущая каждый камешек под руками, каждый запах гари и крови, каждый ледяной виток реальности, в которую вернулся.

     Я был там же, где и был — у подножья холма с телевышкой. Но мир вокруг изменился. Воздух гудел от безумия и боли. Тень от вышки легла на землю длинной, искривленной стрелой, указывающей на центр кошмара.

     И тогда я услышал ее. Не голос. Не крик. А… тихий, прерывистый, животный стон. Знакомый до боли и чуждый одновременно.

     Я рванул на звук, обходя груду развалин. И замер.

     Они стояли в кругу. Ассимилированные. Не солдаты, не стражи — обычные люди, чьи лица были искажены не злобой, а пустым, механическим любопытством. Они были похожи на детей, разбирающих на части живую бабочку.

     А в центре…

     В центре лежала Вероника.

     Ее приковали к какому-то металлическому блоку. Она была еще жива. Ее грудь судорожно вздымалась. Но они… они ели ее.

     Не в буквальном смысле, не зубами. Их руки были превращены в инструменты — щипцы, скальпели, сверла. Они методично, без ненависти и без злобы, разбирали ее на части. Отключали и извлекали то, что делало ее… ею.

     Один из них, мужчина в разорванном костюме, аккуратно вынул из ее глазницы ее прекрасный, зеленый, полный жизни глаз и положил его в стеклянную колбу. На месте глаз зияли темные, дымящиеся впадины.

     Другой, женщина в фартуке продавца, отсекала мощными кусачками ее ногу выше колена. Кость хрустнула с ужасающим, сухим звуком. Из раны не хлынула кровь — выплеснулся тот самый светящийся, голубой гель, который я видел раньше. Он шипел и испарялся на холодном воздухе.

     Они не просто калечили ее. Они демонтировали ее. Как неисправный прибор.

     И самое страшное — она была в сознании. Ее рот был открыт в беззвучном крике, из которого вырывались лишь хриплые, захлебывающиеся всхлипы. Она чувствовала каждое прикосновение, каждый разрыв. Ее пальцы судорожно царапали металл, оставляя на нем кровавые полосы.

     Я стоял, парализованный ужасом. Мир сузился до этой одной, невыносимой картины. Во мне что-то сломалось. Оборвалось. Сгорело дотла.

     Не было ярости. Не было крика. Был только ледяной, абсолютный, всепоглощающий мрак. Тишина после взрыва.

     Я ощутил в кулаке три осколка — то, что осталось от моего страха, моей веры и моего прошлого. Они были холодными.

     >> Обнаружена цель «Вероника». Жизненные показатели на критическом минимуме. Уровень угрозы: максимальный. Рекомендация: отступление.

     Голос Шара прозвучал в голове, как сквозь толщу воды. Бессмысленный, далекий, бесполезный.

     Отступление? Нет. Никакого отступленья.

     Я разжал кулак. Три осколка моей души лежали на ладони, сверкая неестественным светом. Я не знал, что с ними делать. Я просто знал, что они — все, что у меня осталось.

     Я посмотрел на этих… существ. На этих пустых кукол, совершающих самую чудовищную пытку. И я просто… пожелал.

     Я вложил в это желание всю свою боль. Весь свой ужас. Всю свою ненависть. Я пожелал, чтобы их не стало. Чтобы они исчезли. Чтобы вероятность их не-существования стала стопроцентной.

     Осколки на моей ладони вспыхнули ослепительным белым светом и рассыпались в пыль.

     Мир содрогнулся. Не громко, а тихо, как струна, лопнувшая в другой комнате.

     Ассимилированные люди просто… перестали быть. Не исчезли, не рассыпались. Они просто перестали существовать, как будто их никогда и не было. Остались лишь инструменты, валяющиеся на земле, и колба с зеленым глазом, которая покатилась по камням.

     Тишина. Только ветер и хриплое, прерывистое дыхание Вероники.

     Я бросился к ней, падая на колени в лужу светящейся жидкости. Ее тело было изуродовано, обезображено. Лицо, всегда такое живое и выразительное, было застывшей маской невыразимой агонии.

     — Вероника… — мой голос сорвался на шепот. Я боялся прикоснуться к ней, чтобы не причинить еще больше боли.

     Ее голова медленно повернулась в мою сторону. Слепые, дымящиеся глазницы смотрели сквозь меня.

     — Ле… ха… — ее губы едва шевельнулись, выдавая хриплый, свистящий звук. — Это… ты? Я… почти… не чувствую…

     Она пыталась поднять руку, но лишь пальцы дернулись в беспомощном spasme.

     >> Шансы на выживание: 0.4%. Критические повреждения биологической и синтетической основы. Восстановление невозможно.

     — Заткнись! — прошипел я Шару. — Молчи!

     Я снял куртку, попытался заткнуть ей ужасные раны на ногах, остановить утечку той самой жидкости, что была ее жизнью. Ткань моментально пропиталась и начала дымиться.

     — Хо…лодно… — прошептала она. — Так… темно… Леха… прости… я не… справилась…

     — Нет, это я прости, — слезы текли по моему лицу, капая на ее окровавленную грудь. — Я опоздал. Я всегда опаздываю.

     Она слабо улыбнулась. Кровавой, разорванной губой.

     — Зато… пришел… мой… герой…

     Ее дыхание стало реже. Светящаяся жидкость почти перестала течь. Она угасала на моих глазах.

     Я сжал ее руку. Холодную, почти безжизненную.

     — Нет. Нет, нет, нет. Держись. Мы должны добраться до вышки. Мы должны послать сигнал. Ты должна помочь мне. Ты же обещала!

     Но она уже не слышала. Ее сознание ускользало в темноту.

     Отчаяние охватило меня. Я остался один. Совершенно один. Без нее. Без Кати. С мертвым городом вокруг и врагами, которые уже спешили на место странного исчезновения своих собратьев.

     Я поднял голову и посмотрел на телевышку. На эту иглу, вонзившуюся в серое, мертвое небо. Она была так далека. Так недостижима.

     А потом мой взгляд упал на колбу. На тот самый стеклянный сосуд, где лежал ее глаз. Он смотрел на меня. Зеленый, ясный, полный того огня, который уже угасал в ее теле.

     Идея пришла ко мне. Безумная. Немыслимая. Отвратительная.

     Но другой не было.

     Я подполз к колбе, открутил крышку. Руки дрожали. Я достал ее глаз. Он был теплым и упругим в моей ладони.

     — Прости, — прошептал я ей, уже без сознания. — Прости за то, что я сейчас сделаю.

     Я поднес ее глаз к своему собственному. Я не знал, сработает ли это. Не знал, не взорвется ли мне голова. Но я должен был попробовать.

     Я вставил ее зеленый глаз в свою пустую, ничего не видящую глазницу.

     Боль была мгновенной и адской. Мир взорвался белым светом и then… then он стал другим.

     Я все еще видел своим глазом — разрушенный город, серое небо. Но другим глазом — ее глазом — я видел больше.

     Я видел энергетические поля. Видел потоки данных, текущие по воздуху. Видел слабые, угасающие биосигналы спрятавшихся «Бодрствующих». Видел пульсирующий, раненый, но все еще живой сигнал от Вероники, привязанный ко мне.

     И я видел путь. Четкую, яркую, сияющую линию, ведущую прямо к сердцу телевышки. Путь, свободный от помех и опасностей.

     Я был ее глазами теперь. И она — моим компасом.

     Я осторожно, стараясь не причинить ей еще больше боли, взвалил ее безжизненное тело на плечи. Оно было легким, почти невесомым.

     — Держись, — прошептал я ей в единственное ухо, которое у нее еще осталось. — Мы идем домой.

     И я пошел. По сияющей тропе, которую видел ее глазом. Навстречу финалу. С ее телом на плечах и ее взглядом в своей голове.

     Чтобы послать сигнал. Чтобы закончить начатое. Чтобы спасти тех, кого еще можно спасти.

     Или чтобы умереть, пытаясь.

     Глава 23

     В которой я узнаю, что ад — это не место, а состояние, и оно зациклено

     Тащить ее тело наверх было похоже на восхождение на Голгофу. Каждый шаг отзывался болью в мышцах и ледяной пустотой внутри. Ее глаз в моей глазнице горел, как раскаленный уголь, показывая путь сквозь руины и ловушки. Я видел их всех — ассимилированных, замерших в ожидании, патрули стражей. Я обходил их, как призрак, движимый одной лишь мыслью: дойти.

     Дверь в основание телевышки была забаррикадирована изнутри. Я приставил плечо, и ржавый металл с скрипом поддался.

     Внутри пахло озоном, старым железом и тишиной. Гигантские серверные стойки, давно отключенные, уходили вверх, в темноту. В центре помещения мерцал единственный работающий терминал. На нем горела надпись: «Протокол „Феникс“. Ожидание ключа.»

     Я осторожно опустил Веронику на пол, прислонив ее к холодной металлической стене. Ее грудь едва вздымалась. Я прикоснулся к ее щеке.

     — Я вернусь. Обещаю.

     Подойдя к терминалу, я не знал, что делать. Но мой новый глаз отреагировал сам. Зеленый луч света вырвался из зрачка и ударил в экран.

     >> Идентификация подтверждена. Носитель «Вероника-7». Доступ предоставлен. Загрузка данных…

     Экран ожил. По нему побежали строки кода, схемы, карты… и нечто иное. Не данные о передатчиках или энергии. Это была история. Правда.

     Я смотрел, не в силах оторваться, как голографический проектор терминала рисовал в воздухе картину за картиной.

     Не invasion. Not in the way I thought.

     Это был… Эксперимент.

     Морваняне не были инопланетными захватчиками в классическом смысле. Они были учеными. Холодными, безжалостными, лишенными этики, но учеными. Они изучали многомерность. Они нашли Землю — сочную, эмоциональную, хаотичную — идеальным полигоном.

     Они не стали уничтожать нас. Они создали Слои. Наложили одну реальность на другую, как прозрачные кальки. В одной — я был офисным мямлей. В другой — борцом сопротивления. В третьей — кем-то еще. Миллионы вариантов. Миллионы Земель.

     И люди… люди не были уничтожены. Они были… рассеяны. Разделены по этим слоям. Одни жили в иллюзии нормальности, другие — в кошмаре вторжения, третьи — в мире, где вообще ничего не произошло.

     А потом Эксперимент вышел из-под контроля. Слои начали сплетаться, проникать друг в друга. Возникли разрывы. Парадоксы. Эффекты Манделы, дежавю, призраки иных реальностей.

     И я… я был Аномалией. Точкой схождения. Моя «избранность» Шаром была не случайностью. Я был стабилизирующей константой. Мои поступки, мои выборы влияли на целые пласты реальности. Когда я убегал от Вероники — один слой укреплялся. Когда я возвращался к ней — другой. Я был живым маятником, колебания которого поддерживали хрупкое равновесие всего этого безумия.

     И жертвой. Вечной, бесконечной жертвой. Потому что Эксперимент был зациклен.

     Каждый раз, когда я достигал кульминации — как сейчас, у вышки, — система перезагружалась. Сбрасывалась к начальной точке. Ко мне в офисе. К сломанному будильнику. К первому сну о шаре. Чтобы я прошел все снова. И снова. И снова.

     Я был лабораторной крысой в бесконечном, самом изощренном лабиринте.

     От осознания этого меня чуть не вырвало. Вся боль, вся борьба, вся потеря… все это было бессмысленно. Протоколом. Сценарием.

     — Добро пожаловать в осознание, — раздался голос позади меня.

     Я обернулся. В дверном проеме стоял… я сам.

     Но не тот испуганный «я», которого я оставил в междумирье. Этот был старше. Изможденнее. Его лицо было испещрено шрамами, которых у меня не было. Один его глаз был механическим, и он светился тем же фиолетовым светом, что и у ассимилированных. Но в другом глазу горела знакомая усталость и… понимание.

     — Кто ты? — хрипло спросил я.

     — Ты, — ответил он просто. — Только из другого витка. Из того, где я сделал другой выбор. Где я… принял их правила.

     Он медленно вошел в комнату, его механический глаз скользнул по Веронике, по терминалу, по мне.

     — Я тоже дошел сюда. Узнал правду. И я сломался. Я не смог вынести, что все это — ложь. Что ее боль, ее смерть — это всего лишь данные в эксперименте. Я заключил сделку. Стал надзирателем. Хранителем петли. Чтобы наблюдать за тобой. За всеми нами.

     Он горько усмехнулся.

     — Они не завоевывают Землю, глупец. Они ее уже завоевали. Много витков назад. То, что ты видишь — это не invasion. Это консервация. Гигантский архив. Зоопарк. А мы — экспонаты. Наши страдания, наша любовь, наша борьба — это просто… искусство для них. Ценная data.

     Он указал на Веронику.

     — Она — их лучший экспонат. Гибрид, способный чувствовать настоящую боль. Ее ломают и собирают заново в каждом витке. Чтобы изучить пределы страдания. А ты… ты — главный актер в этом спектакле. Тот, кто дает надежду. Чтобы отчаяние было ярче.

     Я стоял, не в силах пошевелиться, чувствуя, как рушится последний оплот моего разума. Это было хуже, чем смерть. Это была вечность в аду.

     — Зачем ты мне все это рассказываешь? — прошептал я.

     — Потому что я устал, — ответил другой я. Его голос дрогнул. — Я устал наблюдать. Я прошел сотни, тысячи витков. Видел, как ты умираешь. Видел, как ты побеждаешь. И все это не имеет значения. Все возвращается на круги своя. Сброс. И снова сначала.

     Он подошел ко мне вплотную. Его механический глаз щелкнул, сфокусировавшись на мне.

     — Есть только один способ остановить это. Не послать сигнал. Не позвать на помощь. Сигнал — это часть сценария. Триумф или поражение — неважно. Важен процесс.

     — Что же делать? — выдохнул я, чувствуя себя абсолютно раздавленным.

     — Сломать игру, — тихо сказал он. — Сделать то, чего нет в сценарии. То, что они не могут предсказать. То, что не имеет смысла с точки зрения их логики.

     Он посмотрел на умирающую Веронику, и в его единственном человеческом глазу блеснула слеза.

     — Они изучают нас через боль и борьбу. Через любовь и потери. Так лиши их этого. Откажись от выбора. Откажись от борьбы.

     — Как?

     — Убей ее, — сказал он безжалостно. — Сам. Своими руками. Не для спасения мира. Не от отчаяния. А просто… потому что ты так решил. Бессмысленно и беспричинно. Сломай главный стимул. Уничтожь лучший экспонат. Игра потеряет смысл. Петля, возможно, разомкнется.

     Я отшатнулся от него, как от прокаженного.

     — Ты сошел с ума! Я не стану ее убивать!

     — Тогда все продолжится, — пожал он плечами. — Бесконечно. Ее будут мучить снова и снова. Ты будешь терять ее снова и снова. Я видел это. Ты сойдешь с ума. Станешь таким, как я. Надзирателем. Или просто сломаешься, и они заменят тебя другой константой.

     Он повернулся и пошел к выходу.

     — Выбор за тобой, Алексей. Бороться — и проигрывать вечно. Или совершить единственный бессмысленный акт свободы. Я буду наблюдать. Как всегда.

     Он растворился в темноте коридора, оставив меня наедине с умирающей любовью и выбором, хуже которого не могло быть.

     Я опустился на колени перед Вероникой. Я смотрел на ее изуродованное лицо, на ее слепые глазницы. Я чувствовал ее слабое, прерывистое дыхание.

     Убить ее? Чтобы спасти? Чтобы остановить боль?

     Или бороться до конца, зная, что это — лишь часть спектакля?

     Я закрыл лицо руками. Во мне не осталось сил. Не осталось слез. Осталась только бесконечная, всепоглощающая тьма.

     И тишина…

     Глава 24

     В которой я ломаю спираль и нахожу начало

     Тишина в комнате с терминалом была тяжелее свинца. Я смотрел на Веронику, чьё дыхание становилось всё реже, на её изуродованное тело, на терминал, всё ещё мигающий строками данных. Другой я — надзиратель, хранитель петли — исчез в тенях, но его слова жгли, как кислота. Убить её. Сломать игру. Сделать бессмысленное.

     Мой разум кричал от невозможности выбора. Убить её — значит предать всё, ради чего я боролся. Продолжать бороться — значит остаться марионеткой в их эксперименте. Но в глубине души, там, где ещё теплилась искра того Алексея, который когда-то просто боялся опоздать на работу, зародилась третья мысль. Не борьба. Не сдача. А нечто иное.

     Я посмотрел на терминал. На строки кода, описывающие слои реальности. На мою роль — Аномалию, маятник, поддерживающий равновесие. И понял: чтобы сломать игру, не нужно убивать Веронику. Нужно сломать саму систему. Не её, а себя.

     Я подполз к Веронике, осторожно коснулся её холодной руки. Её единственный глаз — тот, что остался в её теле — был закрыт, но я чувствовал слабый отклик её сознания. Она всё ещё была здесь. Со мной.

     — Прости, — прошептал я. — Но я попробую по-своему.

     Я встал и повернулся к терминалу. Мой новый глаз — её глаз — видел не только код, но и структуру. Тонкие, почти невидимые нити, связывающие этот слой реальности с другими. Они пульсировали, как вены, питая бесконечный цикл. Я видел, где они сходились. Узел. Сердце эксперимента. И в центре этого узла — я. Моя воля. Мои выборы.

     Обнаружен доступ к ядру системы. Внимание: вмешательство в структуру приведёт к необратимым последствиям. Вероятность успеха: 0.01%.

     — Мне плевать на вероятности, — пробормотал я. — Вы сами научили меня их менять.

     Я закрыл глаза, сжал в кулаке остатки осколков моей души, тех, что я отдал в междумирье. Они всё ещё были со мной — мои страх, вера, прошлое. Я вложил их в одно-единственное желание. Не уничтожить врагов. Не спасти мир. А остановить время. Заморозить этот момент, эту реальность, эту боль. Чтобы больше никто не страдал в их эксперименте.

     Модуль «Модулирование реальности»: критическая перегрузка. Фокус: временная стабилизация. Энергопотребление: 100%.

     Мир задрожал. Терминал завибрировал, экран покрылся трещинами. Я чувствовал, как моё тело разрывается на части, как глаз Вероники в моей глазнице горит, как её слабое дыхание становится моим собственным. Я видел, как нити реальности рвутся одна за другой, как слои начинают сворачиваться, как спираль перезагрузки замедляется, скрипя, словно ржавый механизм.

     И тогда я услышал её голос. Слабый, но ясный.

     — Лёха… ты… делаешь это?

     — Да, — прохрипел я, чувствуя, как мои кости трещат от напряжения. — Держись за меня.

     Я не знал, сработает ли. Но я знал, что это мой выбор. Не их. Не сценария. Мой.

     Свет из терминала стал ослепительным. Реальность сжалась в точку, и я почувствовал, как меня затягивает в пустоту. Но на этот раз это была не ловушка. Это была свобода.

     Когда я открыл глаза, я лежал на траве. Небо над головой было голубым, без единого облака. Рядом текла река, её журчание было единственным звуком в мире. Я повернул голову. Вероника лежала рядом, целая, невредимая. Её зелёные глаза смотрели на меня с удивлением и теплом.

     — Лёха? — она приподнялась на локте. — Где мы?

     Я осмотрелся. Ни города, ни телевышки, ни ассимилированных. Только трава, река и бесконечное небо. Но что-то было странным. Воздух был слишком чистым. Запах травы — слишком ярким. Как в той иллюзии, где я ел пирожки с Бабой Катей.

     — Это… конец? — спросил я, боясь ответа.

     Она покачала головой, её пальцы нашли мою руку.

     — Нет. Это начало. Ты разорвал их систему. Но мы… мы всё ещё где-то между. Это не их реальность. И не наша. Это твоя.

     Я посмотрел на свои руки. Шара не было. Но я чувствовал его тепло внутри, как часть себя. Мои осколки — страх, вера, прошлое — растворились, но дали мне силу. Силу быть не героем, не жертвой, а просто собой.

     — А что дальше? — спросил я.

     Вероника улыбнулась, и на этот раз её улыбка была настоящей, без тени боли.

     — Мы сами решим. Впервые за все витки — мы свободны.

     Я сжал её руку. Где-то вдалеке, за горизонтом, я видел слабое мерцание. Может, это был другой слой. Может, отголосок старого мира. А может, просто солнце.

     Но я знал одно: я больше не побегу от выбора. И не позволю спирали сжаться снова.

     Мы встали и пошли вдоль реки. Куда — неважно. Главное — вместе. И без сценария.

     Эпилог.

     Где все живы но есть нюанс…

     Солнечный свет, теплый и густой, как мед, заливал уютную кухню в хрущевке. За столом, заваленным тарелками с дымящимися пирожками, сидели трое.

     Алексей Горшков, больше не мямля и не герой, а просто счастливый мужчина, смеялся, вытирая салфеткой крошку с угла рта Вероники. Она сияла, ее зеленые глаза подмигивали ему, а ее нога — целая, сильная — нежно толкала его под столом. Никаких шрамов, никакой боли. Только жизнь.

     — Еще один, Лёшенька? — Баба Катя, живая, настоящая, с лицом, изборожденным не тревогой, а улыбками, пододвигала к нему противень. — С капустой, твои любимые!

     — Бабушка, я лопну! — смеялся Алексей, но рука уже тянулась к румяному треугольнику.

     В соседней комнате раздавался счастливый визг. Двое детей, мальчик и девочка, гоняли по старому ковру кота Барсика, наряженного в чепчик и пеленку. Кот мурлыкал, снисходительно принимая свою участь.

     Все было идеально. Каждая деталь, каждая эмоция. Слишком идеально. Как зализанная картинка из старого журнала о счастливой жизни.

     Алексей вдруг замер с пирожком на полпути ко рту. Его взгляд упал на окно. За ним был солнечный день, детская площадка, играющие дети. Но на секунду ему показалось, что за стеклом мелькнула тень. Высокая, худая, с фиолетовым свечением в глазах. Его собственная тень из другого витка.

     Он поморгал, и видение исчезло.

     — Что ты, Лёша? — тревожно спросила Вероника, кладя свою теплую ладонь на его руку.

     — Да так, показалось, — он улыбнулся ей, но улыбка получилась натянутой. Где-то на самом дне сознания, как заноза, шевелилось смутное чувство дежавю. Огромного, всеобъемлющего. Как будто этот момент уже был. Много-много раз.

     Баба Катя что-то весело рассказывала, жестикулируя испачканной в муке рукой. Дети смеялись в другой комнате. Вероника смотрела на него с безграничной любовью.

     И над всем этим, невидимая для них, уже начала сжиматься гигантская, бесшумная спираль.

     Воздух едва заметно задрожал, будто вся реальность сделала глубокий вдох перед погружением в воду. Цвета стали на мгновение слишком яркими, слишком насыщенными, словно кто-то прибавил контрастность. Смех детей на секунду исказился, превратившись в металлический, роботизированный скрежет, и сразу же вернулся к норме.

     Алексей невольно поежился. По спине пробежал ледяной мурашек. Он не понимал, что это, но древний инстинкт кричал ему об опасности. О том, что этот рай — ненастоящий. Что он вот-вот рассыплется.

     Он посмотрел на Веронику. Она все так же сияла, ничего не замечая. Ее рука была теплой и живой в его руке.

     Спираль сжалась еще на один виток.

     Краешек мира за окном поплыл, как марево в зной. Дома на противоположной стороне улицы на мгновение стали прозрачными, и Алексей увидел за ними не другую улицу, а бесконечную, пустую, серую пустоту.

     Он хотел вскрикнуть, предупредить их, но не мог пошевелить языком. Его тело парализовало сладким, убаюкивающим ужасом.

     Баба Катя замерла с полусказанной фразой, ее рука застыла в воздухе. Дети в комнате замолчали. Вероника смотрела на него с застывшей улыбкой, ее глаза стали стеклянными и невидящими.

     Тишина. Абсолютная, оглушительная тишина.

     Потом раздался щелчок. Тихий, как звук переключателя в голове.

     И спираль перезагрузки, закончив свою работу, разомкнулась.

     Солнечный свет снова залил кухню. Баба Катя закончила фразу. Дети снова засмеялись. Вероника моргнула и прошептала:

     — Лёша, ты в порядке? Ты какой-то бледный.

     Алексей Горшков сидел за столом, с пирожком в руке, и чувствовал, как из его памяти ускользает что-то важное. Что-то страшное. Оставалось лишь смутное, неприятное ощущение, быстро тонущее в волне тепла, запаха пирожков и счастья.

     — Да все хорошо, — он наконец откусил пирожок и заставил себя улыбнуться. — Просто задумался.

     Реальность 158 продолжалась. До следующего раза.