Сысоев
Вертолётова соль
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
- Это у тебя-то слёзы?! - ухмыльнулся он. - Может просто аллергия на пыльцу? - Это у тебя на пыльцу... дурак. Кстати, никому из маститых такого сроду не удавалось - вызвать у меня слезы. Ни Кафке долбаному, ни Прусту, ни Набокову
|
Вертолётова соль
Масса народа говорит про кофе - "экспрессо", с "к", а вторая половина бесится и злобствует: дескать, бараны, быдло и всё прочее. Сторонники неитальянского варианта снисходительно улыбаются: мол, давайте-давайте, языковая элита, цвет нации - скоро, мол, вам в Госуслугах будут выдавать даром плюшки за хорошее произношение. Кстати, без "к" итальянцы произносят и любой другой "экспресс" - такой уж это народ. Экспресс-анализ, к примеру, у них выходит analisi espressa. Так что нашим западникам, если уж они косят под итальянцев, надо как-то учиться последовательности в действиях - про скорый поезд тоже тогда говорить правильно: я, мол, на выходные поеду в Питер на ночном ЭСПРЕССЕ, виа страда де ла ферра. Если уж итальянить - так по полной...
То же касается носков-недоростков. Только их якобы нужно поддевать в кроссовки и тапки - иначе не будет эстетики и прогресс остановится.
Ну или "Маргерита", известная пицца "без ничего" для самых упорных лузеров с амбициями, которым не по душе белорусский картофель, а подавай Европу - ее тоже масса народа тупо зовёт "Маргаритой" и при этом ни грамма не парится.
Бабушка Моны Лизы служила в Сызранском мединституте профессором по гонорее, как дядя Поплавский в Киеве у изобретателя "Маргариты" Булгакова, - и часто брала работу на дом. Это еще в раннем детстве повлияло на организм Моны, на всю жизнь сохранившей буквально ненависть к мутным ретортам с реактивами и к химическим запахам.
- Что у нас так воняет, Кржиштоф? - громко кричит она внутрь квартиры с балкона, пробираясь между перилами и бздурековым питомником для редких животных. - Это твоя морковь или сами пескорои?
- Пескорои, - благодушно отвечает тот. - От моркови запах обычной плесени.
На службе Мону Лизу за глаза называют Мона ПП. Аббревиатура не имеет ничего общего со столь любимой фюрером моделью пистолета "Вальтер", она означает всего лишь "просто прелесть" - прозвище историческое, возникшее в давние времена, когда в конторе еще не было Бздурека и он не утащил ее жить в свою доставшуюся ему от бабки в наследство однушку на московской окраине.
Теперь эту окраину они с ней вдвоем и обслуживали - или "обсеменяли", как было принято называть распространение рекламной продукции в их веселом агентстве: типа "сеем разумное, доброе, вечное", как говорил поэт и издатель Николай Некрасов про свои внебрачные отношения с Авдотьей Панаевой, которую, кстати сказать, знакомые по Москве звали не иначе как Эвдоксией и латиницей писали ее имя через "икс" - вот до чего доходил плюрализм под кровавой пятой диктатуры Романовых, которых постоянно взрывали народовольцы.
Внешне прелести с тех пор у Лизы не убавилось, но внутренне она уже принадлежала Бздуреку: часто говорила "не своим голосом", повторяла его сентенции, в общем сделалась "обыкновенной домашней клушей" - так охарактеризовал однажды эту трансформацию в отсутствие Моны менеджер по Бирюлёву Яков Овноядов, когда курьеры переодевались после работы. "Колобок на лобок", непонятно заключил он свое сообщение, кисло скривился и добавил уже совсем не в тему: - У меня, кстати, дед генерал... Служил вместе с тестем Стругацкого, который Борис, знаете?
Читатель привык, что автор всё знает и объясняет. А это вообще-то не так, иначе автор был бы не автором, а служил бы телеведущим и нежился ежевечерне в прайм-тайм в свете юпитеров в студии, а потом несся на "ройсе" или "майбахе" в ночной клуб, к наслаждениям и девочкам на шесте - всё это, понятно, за совершенно иные деньги, чем те, что обламываются автору при заключении издательского договора. Да и ведущие тоже ничего такого не знают окончательно: начинающие корпят над текстами сами и перепевают чужие сплетни, а маститым скрипты пишет журналистская чернь - масса хотя и зубастая, но почти поголовно безграмотная, которая ставит в рекламную паузу "Горящие туры в Долбанию и Шмонако" и даже не понимает, что что-то пошло не так. Вот и авторы так же: знают они немного, ничуть не более журналистов, а недостающее просто выдумывают, чтобы подходило по смыслу к сюжету. И вот пишет такой автор на голубом глазу что-нибудь вроде: "Это жопа... - подумал Чингисхан. - Теперь мне капец...". Такими ли были чингисхановы мысли в ту давнюю историческую эпоху - навсегда остается для читающего загадкой.
"Вертолётова соль" в пакетике от клинского священника не давала покоя ни Моне, ни Кржиштофу.
- А давай добавим ее в корм пескороям, - предложила Мона как-то за завтраком. За ночь Фима прислал ей семь смайликов - сердечек и розочек, - и она проснулась бодрой и умиротворенной.
- У пескороев и так всё в порядке с фертильностью, Лиза, - скривил гримасу Бздурек. - Не то что у некоторых...
- Ну давай, давай... - пока еще незло возразила Мона. - Скажи еще, что я задаром живу на твоей площади, что тебе не нравятся мои поры... Что еще не нравится? Валяй, не стесняйся...
- Слушай... - вдруг стал вертеть носом Бздурек. - А что это у нас как будто бы пахнет кальмаром?.. Я что-то упустил? Какой-нибудь праздник?
- Ага... праздник, - скривилась в ответ Мона. - Просто я не помылась вечером, сил уже не было. От этого, видно, и весь коволюм.
- Какой еще коволюм? - заинтересовался Бздурек.
- Это из оружейного дела, - важно пояснила Мона. - Сколько кубометров ты напердишь за ночь после трёх порций горохового супа - с плотностью один килограмм на литр. Понял?
- Прям таки уж кубометров... - недоверчиво скривился Бздурек. - А у нас что, сегодня гороховый суп?
- Да. Ничего другого в ларьке вчера не оказалось, а в магазин бежать было уже неохота.
- Ты классная... - не скрывая сарказма проговорил Кржиштоф. - И телефон у тебя всю ночь пиликал... - И он стал собирать со стола остатки завтрака.
Ссоры этим утром не вышло. Давно известно, что нечистая совесть бодрит и в какой-то мере освежает застоявшиеся отношения - партнеру с нечистой совестью неловко и как бы немножечко стрёмно, он невольно становится терпимее и даже ласковее... пока в его поднадоевшем визави ему не открываются новые грани: слова и поступки "спутника фазы жизни", как этот феномен называют на Западе, приобретают флёр таинственности, тут и там в них возникают несостыковки и путаница - и наконец становится ясно, что у визави тоже имеется свое "параллельное кино". И вот тогда в отношениях снова возникает консенсус. Как однажды заметила автору его давнишняя спутница Диана: "Я просто махнула на тебя рукой...". И отношения их продолжались после того еще довольно долгое время.
Едва Бздурек выехал на маршрут, как ему позвонила Миранда.
- Это я... - проговорила она в трубку многозначительно.
- Рад... - по-военному парировал Кржиштоф.
- Валя тайком разговаривает с куклой Дуней, - без перехода сообщила ему клинская Лиза.
- С Дуней?!
- Да. Такая кукла дизайнерская, тряпочная... дорогущая. Кто-то ей подарил на какой-то праздник.
- Прикол... - не нашелся что ответить Бздурек.
- А Фима - тоже тайком - играет у себя в чулане в солдатики... Построит их сперва шеренгами, а потом валит шеренгу рукой, типа "Атом справа!", "Атом слева!".
- Это у него наверное профдеформация, - предположил Кржиштоф.
- А ты не хочешь сменить фамилию? - вдруг снова без перехода поинтересовалась Миранда. - Хочешь, возьми мою. Грэй - хорошая английская фамилия.
- Хм... - не смог подобрать нужного слова Кржиштоф.
- Если ты согласишься, можно было бы съездить в Йоркшир и восстановить документы. Типа, здрасьте, я ваша тётя, я выкопалась из могилы, в которую меня зарыл Фредерик Клегг, служащий вашего долбаного муниципалитета. А ты типа мой родственник и защитник.
- Ты это сейчас серьезно? - изумился Бздурек. - Истории этой три четверти века.
- Ну и что? - решила не сдаваться Миранда.
- А то! - нахмурился он. - И уже тогда тебе было двадцать. Тебе что же сейчас - девяносто пять?!
- Не знаю... - Голос Лизы в трубке как будто поник. Зато отлично слышны были звуки природы: квохтанье кур, крики сорок и галок, какая-то мотопила у соседей и треск мопеда, катящегося по деревенской улице.
- Ну не расстраивайся... - ласково ободрил ее Кржиштоф. - Если хочешь, можешь звать меня Крисом. Если тебе так удобнее.
- Знаешь, как они меня теперь дразнят? - всхлипнула Миранда.
- Нет, - удивился он.
- Вываливают утром во двор после завтрака всем кагалом - а я уже с рассвета на огороде... - и такие: "Земля вам пухом, Мирандочка!". Типа это ужасно смешно...
- Да уж, - посочувствовал Бздурек.
- А еще к нам прибилась на время какая-то Бесподобница. Называет себя "пешая и велая путешественница", ну в смысле что она везде ездит на велике. Живёт в дальнем углу двора в палатке, питается картофельным пюре из пакетиков или гречкой с тушенкой. Продукты все привезла с собой. И десять баллонов газа на багажнике. Как газ весь сожжет - обещала уехать.
- Чокнуться... - коротко прокомментировал Кржиштоф. - Это как у Басё: "Кот исхудавший кашу перловую ест. А еще и любовь...".
- Басё и Сафо не интересуют меня примерно одинаково, - вдруг фыркнула в ответ Лиза. - А вообще, если ты не хочешь в Йоркшир, мы могли бы попробовать тырить воду из сибирских рек...
- О! Знаю... - тут же оживился Кржиштоф. - Это вообще древний проект, зеленые зарубили его еще в прошлом вере: дескать, могут исчезнуть отдельные виды рыб и пострадает вечная мерзлота. Тебя волнует вечная мерзлота?
- Скрю ит... - непонятно произнесла Миранда с тяжелым английским акцентом.
- А что? Это идея... Зарегистрируем фирму, типа какой-нибудь холдинг, подговорим туркменов или таджиков... Они трубы проложат от Оби до себя... ну и насосы поставят на транзит. А нам денежки будут капать считай ни за что. Представь: в Иране куб опресненной воды стоит чуть ли не доллар. А когда обогатимся, улетим на Марс, как мы с Моной планировали.
- Может, тогда возьмем с собою и Мону? - процедила Миранда, и в трубке загудел отбой.
"Несмотря на великие преимущества, - писал Пушкин в "Египетских ночах", - коими пользуются стихотворцы (признаться: кроме права ставить винительный падеж вместо родительного и еще кой-каких так называемых поэтических вольностей, мы никаких особенных преимуществ за русскими стихотворцами не ведаем) - как бы то ни было, несмотря на всевозможные их преимущества, эти люди подвержены большим невыгодам и неприятностям..." И еще там же: "Однако ж он был поэт, и страсть его была неодолима: когда находила на него такая дрянь (так называл он вдохновение), Чарский запирался в своем кабинете и писал с утра до поздней ночи".
- Читал Чарскую? - спросила вечером Мона Бздурека, стаскивая в прихожей замызганные за день кроссовки.
- Какую еще Чарскую? Лидию? - уточнил он. - Которой зачитывались благородные ляли? А мещаночки - так те сто лет назад просто рыдали над книгой в голос.
- Уже не сто... Это в самом начале двадцатого было, еще до войны и до революции пятого года. Тогда все друг другу вдруг показали зубы: бунтовщики взрывали кого ни попадя, а Николаша их вешал. Ленину вон брата повесил, прикинь?
- Да-а... - покрутил головой Кржиштоф. - И что Чарская?
- А то... Волшебная сила буковок. Вот вроде и слабо написано, как сочинение какое-то в школе в старших классах на тему "Как я провел лето", и пафоса везде через край, а читаешь - и слезы местами сами текут, сами собой...
- Это у тебя-то слёзы?! - ухмыльнулся он. - Может просто аллергия на пыльцу?
- Это у тебя на пыльцу... дурак. Кстати, никому из маститых такого сроду не удавалось - вызвать у меня слезы. Ни Кафке долбаному, ни Прусту, ни Набокову. Поскольку любят они только себя - единственного и неповторимого. А вот какого-нибудь Шолохова или Фадеева возьми - и пожалуйста: тоже местами пробирает до слёз... Потому что кровью всё писано, а не этими жирными буржуйскими пальчиками. И не нужны никакие экранизации, ни актёры эти... Мне достаточно просто буковок на бумаге - все образы и картины я сама присочиню, будь спок.
- Даже не сомневаюсь, моя сладенькая, - согласился Кржиштоф. - Может быть пройдём на минуточку в спальню? Я, кажется, забыл выключить там утюг...
- Ага, щас... - ухмыльнулась на его предложение Мона. - Когда ты в последний раз что-либо гладил, Бздурек? - Она повела плечами. - Хотя я, пожалуй, ополоснулась сейчас под душем по-быстрому, раз уж у тебя всё равно там утюг... Ты посиди пока, я недолго. Или вот что... - Она подняла брови и сделала серьезное лицо. - Смени-ка давай постельное бельё...
И Мона Лиза исчезла в ванной.
"Преклонение Мавсола перед эллинской культурой, - вспомнился Бздуреку недавний очерк с канала "Культура", - позволяет считать его важнейшим предтечей эллинизма. При нем при дворе процветали греческие искусства и науки, а его сестра и супруга Артемисия Вторая назначала награды тому, кто сочинит лучшее похвальное слово в честь мужа".
"Не то что у нас... - думал он дальше. - Чарская какая-то... - И он раздраженно покрутил носом. - Зато вот Пушкин для православных - это как будто Аллах, Булгаков - пророк его Магомет, а Воланд с Бегемотом муфтии: доносят сакральное знание до правоверных".
И он, собрав в кучу наволочки и пододеяльники, потащил их в корзину с грязным бельём.
Оставим теперь вдвоём эту парочку, раз мы всё равно уже знаем про Фимины эсэмэски и про заигрывания Миранды со Бздуреком.
- Менты сняли обвинение с Тимоши... - сообщила она ему по телефону на следующий день.
- С какого еще Тимоши? - забеспокоился Бздурек. - И что за обвинение?
- Тимоша прозектор, работает в Клину, - пояснила Миранда. - Месяц назад в его дежурство кто-то увёл из морга два важных для следствия трупа, и Тимошу подозревали, он сидел под подпиской о невыезде. А жилье в Клину у него тоже сдано, как и у всех здешних удалёнщиков, жить ему там негде. Так что он всё равно гасился здесь, в домике... - ну, то есть нарушал подписку.
- Но теперь всё это наконец разрешилось? - полуспросил Бздурек.
- Да, - подтвердила она. - Теперь всё норм.
- Слушай... - вдруг сообразил он. - А ведь у Тимоши наверно полно всяких реактивов в морге, так же?
- Ну, не знаю... - без уверенности ответила Миранда. - Я, в общем, как ты знаешь... - Она замялась. - Я как бы с другой стороны баррикад.
- То есть... - не понял ее Кржиштоф.
- Ну, то есть из мертвяков. - Было слышно, что клинская Лиза улыбается. - И точно уж не прозектор...
"Надо съездить к этому Тимоше и свезти ему пробу порошка, - решил про себя Бздурек. - Чтобы к разговору с попом уже имелась некая ясность".
- У Тимоши, кстати, тоже прикольная фамилия, - никак не могла остановиться с новостями Миранда. - Как у тебя.
- И какая же? - уточнил он без особого интереса.
- Подзорный, прикинь? - хмыкнула клинская Лиза. - Чисто ментовское погонялово...
- Факт, - нехотя подтвердил Бздурек.
Они еще поболтали с минуту и положили трубки.
Вечер не принёс прохлады. Мона и Кржиштоф по очереди наскоро сходили под душ и сидели теперь рядышком в лёгких пластиковых креслах на балконе, обдуваемые теплым ветерком. Рука Бздурека неспешно перемещалась по бедру Моны.
- Ну что ты шаришь по мне везде, как Муха-Щекотуха? - фыркнула наконец она и слегка отодвинулась вместе с креслом.
- Не Щекотуха, а Цокотуха, Лиза, - строго поправил Бздурек. - Ты хотя бы внимательней почитала этого своего Корнейчуковского.
Теперь и Мону, и Веранду Кржиштоф упорно называл Лизами, создавая себе рефлекс, чтобы случайно не обмишулиться в интимную минутку.
- Кстати, тогда в Кадушкино, помнишь? - продолжил он. - Этот ресторан с дрофами на обед...
- А что ресторан? - легкомысленно уточнила Мона.
- Название... - хмуро произнес Бздурек.
- "Чук и Гек"? - радостно припомнила она.
- Вот именно, Лиза... вот именно... Тебя не настораживает этот Чук?
- Ты думаешь, это снова Чуковский? Но он же умер... - Мона округлила глаза. - И там был не Чук, а Бондарчук... наверно, в честь Фёдора...
- Миранда тоже вон якобы умерла... - сурово возразил Бздурек. - Или, ты думаешь, можно пробыть двое суток в могиле в одном лифчике, завернутой просто в одеяло, - и остаться в живых? Чем она там дышала?! Жабрами?
- Жабрами? - как эхо повторила за ним Мона, и глаза ее еще больше округлились.
Кржиштоф поднялся.
- Пойду разогрею ужин, - проговорил он.
- А у меня заболела бабушка, - вдруг поменяла тему Мона, как будто что-то припомнив. - Надо, наверное, взять пару отгулов перед субботой и съездить в Сызрань.
- У бабушки что, квартира? - цинично предположил Бздурек.
- И это тоже, - легко согласилась Мона. - Но на первом месте, конечно, просто родственные чувства.
- Квартира в Сызрани это наверное хорошо... - продолжил свою мысль Кржиштоф, стоя в проеме балконной двери.
- Бабушка профессор... - с непонятной гордостью возразила Мона. - Надо будет завтра поговорить с шефом. У меня пять отгулов еще с зимы...
- Давай... - без выражения произнес он и двинулся в кухню.
В среду вечером Бздурек отправил Мону в Шереметьево, проводив ее до метро. "Не жмоться там, если что, - обнял он ее на прощание. - Возьми такси от Самары до Сызрани..." А дома, порывшись в мобилке, нашел программу слежения. Сперва на дисплее долго ничего не происходило и Кржиштоф принялся было задрёмывать на диване, но потом телефон динькнул и зеленый кружок с мониным номером, всплыв у Ленинградского вокзала, тут же стал медленно двигаться в сторону Клина. "Вот Фима всё-таки молодец, - со смешанным чувством пробормотал Бздурек. - Приехал за девушкой..."
Неделя завершилась как обычно, и в пятницу вечером он с великом и сам выбрался на станции Клин из электрички и, оглядевшись по сторонам, споро покатил в сторону Бибигони. В кармане куртки на груди удобно устроилась жестяная коробочка с пробой порошка из мониного пакетика.
...Полночи они с Мирандой пробродили в лесу вокруг домика, держась за руки и болтая о ерунде. Орали в голос ночные птицы, тут и там в темноте слышались какие-то шорохи, и тогда Бздурек фонариком освещал ночную тропинку, взглядывал Лизе в глаза, они неловко прижимались друг к другу - и брели по тропинке дальше, стараясь не слишком удаляться от домика, огни которого иногда виднелись в просветах между деревьями. Тимоша в эту ночь дежурил, его следовало ожидать утром.
"Никогда не надо показывать женщине, что ты в ней как-то заинтересован, - думал Бздурек. - Просто будь рядом где только можно. Рано или поздно она напьется, и всё произойдет. Неясно только, что с этим делать потом. Хотя... возможно с утра она ни о чем и не вспомнит. И это по-своему хорошо..."
"А он ничего... - думала в свою очередь Миранда. - И курс матлингвистики не слишком его испортил. - И добавляла про себя: - А Фима конечно зануда, это факт..."
В доме все спали. Бздурек и Лиза, стараясь не шуметь, устроились в темноте на веранде каждый на своем ложе... но потом он встал, чтобы подать ей воды, да так и остался на лизином диване. "Завтра не буду работать, - прошептала она ему, засыпая. - Устрою себе выходной..."
- Как ты наводишь эти усы? - спросил ее утром Бздурек, когда они, как от толчка, одновременно проснулись и сели, свесив ноги с постели каждый со своей стороны.
- Я не навожу никакие усы... - проговорила она. - Во всяком случае я не чувствую, что это как-то со мною связано. Тут что-то другое...
- Что другое? - заинтересовался Кржиштоф.
- Не знаю... Похоже, это какая-то зона - ну, место где стоит домик. Я понятия не имею, как я тогда очутилась в лесу, но к домику меня прямо пёрло - как будто бы внутри у меня был компас. А я, между прочим, из Йоркшира - и в лесу вашем до этого не бывала ни разу.
- Для англичанки ты неплохо шпаришь по-русски, - похвалил Лизу Бздурек. - То есть просто вообще без акцента...
- Этого, кстати, я тоже не понимаю. Дома я о России, кажется, даже ни разу не думала... не помню.
- А ничего что ты из прошлого века? - тут же поинтересовался он. - И тебе типа девяносто пять лет? Как вообще о тебе узнал этот Фаулз? Он что, был у вас с Калибаном соседом по поместью?
- Не знаю. Отстань... - просто и с какой-то неясной грустью ответила Лиза. - Авторы, вероятно, что-то такое чувствуют... по своим каналам. А остальное конечно придумывают.
- Но усы ведь можно пощупать... - всё не унимался он. - Они не выдумка.
- И при чем здесь этот мой Фаулз? - Лицо Лизы приобрело отсутствующее выражение.
- Значит, он всё-таки твой?! - нахмурился Бздурек.
- Не придирайся к словам. Марина Мнишек что - тоже твоя? - И она грустно улыбнулась. - Пойдем умываться... От тебя, кстати, пахнет нормальным мужчиной, не то что от Фимы.
- А что не так с Фимой? - заинтересовался Кржиштоф.
- От него вечный запах модных мазилок, - с гримаской проговорила Миранда. - Как долбаный цветник... артификэл смелл, знаешь?
"Тогда Мона с ним недолго продержится..." - невольно и как-то с теплом к Моне подумалось Бздуреку.
Тимоша Подзорный оказался здоровым приятным челом лет тридцати с хвостиком - разве что глаза у прозектора были посажены глубоко и смотрели как будто в себя, а не на окружающих.
- Не вопрос, чувачок, - легко согласился помочь Тимоша, когда Бздурек объяснил ему суть дела, наврав на всякий случай про происхождение порошка. - Проверю, насколько смогу. Правда, придется докупать реактивов, но это не слишком дорого.
- Не вопрос, братишка, - покивал головой Кржиштоф. - Лишь бы дело было сделано.
Они разошлись, вполне довольные друг другом: Тимоша отправился спать после дежурства, а Бздурек - чуток потусить с обитателями домика, с которыми давно не виделся.
- ...Французская революция произошла от жадности, - убедительным голосом вещал за столом в зале Натан Мудрый. - Луи Пятнадцатый с двором обжирали страну. Он тратил десять процентов бюджета на свои потехи, плюс захапал себе Марию Антуанетту, которая много еще кому нравилась как тёлка. Ну вот третье сословие и возмутилось. Дальше все знают: Бастилия, Робеспьер, Марат... А Антуанетте срубили голову, чтобы больше из-за нее не ссориться.
- Там еще были у них две принцессы какие-то левые, с мутным происхождением, - включился в беседу программист Слава. - Тоже жертвы гильотины: самозванки Лже-Вера и Лже-Надежда, как называл их Марат.
- Прикол, - удивленно подняла брови хозяйка домика Валентина. - А как же они туда обе попали - с такими русскими именами?
- Какие-то внебрачные детки первого Николая, - пояснил Серёжа. - Возможно и вправду принцессы, но из каких-нибудь мелких германских княжеств - мало ли кому Николай мог присунуть при своей власти и обаянии.
- "Мы стоя-а-али у метра-а-а..." - вдруг затянул Слава дискантом.
- Целова-а-лись до утра..." - по всем правилам вокала подхватил вторым голосом Серёжа, и программисты, ухмыляясь, переглянулись.
- "Целовались бы еще..." - задорно и тонко выкрикнул Слава.
- "Да болит влагали..." - басом откликнулся Сергей.
- Это как Мона всегда говорит... - включился в разговор Кржиштоф: - "Поцелуй - предвестник зачатия".
- Факт... - легко согласилась Валя и тут же продолжила: - Кстати, а почему вы один? Где наша славная Моночка-Лизочка?
- Полетела проведать больную бабку в Сызрань, - деловито пояснил Бздурек.
- В Сызрани нет аэропорта, - хмурясь, заметил на это Натан Мудрый.
- Правильно, - согласился Кржиштоф. - И потому я велел ей взять от Самары такси...
- Такси дорого выйдет, - строго сообщил Натан и для убедительности покивал головой с насупленными бровями.
- Ничего, сдюжим, - хорошо улыбнулся Бздурек - и все за столом тоже заулыбались. В дверном проеме появилась Миранда с корзиной грибов и молча прошла через зал в кухню, к плите.
- Лишь бы Моночке было хорошо и удобно, - благодушно воскликнула Валентина и в упор уставилась на Натана.
- "Муж уехал в мандировку, - замурлыкал вдруг снова Славик. - Взяв с собою монтировку. Весь в красивой белой бурке, с чемоданом мандыбурки".
- Как? - удивлённо переспросила хозяйка дома. - Какой такой мандыбурки?
- Магдебургская... - откликнулась из кухни Миранда. - Сорт картофеля.
- Веранда у нас эксперт-почвенник, - вполголоса прошептал Натан, и все за столом тихонечко захихикали.
"Они ее реально тут обижают, - печально подумалось Бздуреку. - Бедная Лиза..."
Он внезапно поймал себя на мысли, что не знает в точности, какую именно Лизу имеет в виду. Жизнь Лизы московской вдруг тоже представилась ему вовсе не такой счастливой, как они оба привыкли считать. "Пескороев еще этих полный балкон..." - раздраженно подумал он о несчастных животных. "Стал жалостлив беспримерно, - пошла бегущей строкой перед его внутренним взором цитата из "Подростка", - ...даже к скотам: увидал из окна, как мужик стегал лошадь по голове безобразно, и тотчас выслал и купил у него лошадь за вдвое цены. И получил дар слезный: кто бы с ним ни заговорил, так и зальется слезами..."
- Вот этого мне как раз и не хватало... - процедил Бздурек уже вслух и, как всегда элегантно, сплюнул на пол. Обитатели домика принялись подниматься из-за стола. Поднялся и Бздурек.
"Пора собираться... - раздумывал он, отыскивая глазами Миранду на садовом участке. - Сейчас попрощаюсь - и ходу отсюда, из этого магического местечка. Что мне, в конце концов, эти усы или же чертов порошок... вместе с попом и с фертильностью Моны? А Тимоша позвонит, когда управится с анализами...".
На станции Клин, уже в электричке, в ожидании сигнала отправления, ему показалось вдруг, что усаживающаяся на вокзальной парковке в машину парочка это Мона и Фима, но он, вздохнув, лишь меланхолично отвернулся от окна и принялся разглядывать попутчиков, постепенно наполнявших стоявший на конечной поезд. "В Москве развеюсь, - думал он про себя. - Москва огого...".
А еще через пару минут ему позвонила Миранда.
- У нас новости... - бесцветным голосом сообщила она в трубку. - Явились на машине Мона и Фима, какие-то оба загадочные. Был скандал.
- Что за скандал? - заинтересовался Кржиштоф.
- Ну, Валя накинулась на нее из-за Сызрани, что она типа всё врёт и таким, мол, в ее домике нет места...
- Это правильно, - согласился Бздурек. - Это по справедливости.
- А еще у них с собою собачка, - застрекотала Миранда. - Маленькая такая, беленькая... вся в шерсти. И на голове розовый бантик.
- Сучка, наверное... - предположил он. - А зовут как?
- Паскалька... - неуверенно проговорила клинская Лиза. - Что это вообще за имя такое?
- Блез Паскаль, - блеснул эрудицией Бздурек. - Изобрел матанализ, такая наука про функции. - Он откашлялся, прикрывая ладонью трубку. - Им теперь даже давление меряют, не слышала в прогнозах погоды?
- Точно! - обрадовалась Лиза. - "Атмосферное давление столько-то мегапаскалей". Так это он? А почему тогда "мега"? Это омега?
- Мега - это "много", - пояснил Кржиштоф. - Хотя у вас в Йоркшире всё наверняка называлось по-своему.
- Я же художница, Крис. Училась в Слэйде по станковой живописи. Нам матанализы всякие были вообще похер...
- Слэйд знаю, - оживился Бздурек. - "Кам фиил зэ нойс...".
- Это другой Слэйд, Криси. Не надо о нём...
Они поболтали еще немного и наконец положили трубки, довольные собой и друг другом.
"У попа была собака, он ее любил... - забормотал про себя Бздурек. - Только не у попа, а у физика Фимы с его дефектными атомами".
Наконец в динамиках защелкало, приятный компьютерный голос объявил "двери закрываются", поезд лязгнул сцепками, вагон тронулся и начал набирать ход.
Москва шумела и бурлила.
Остаток выходных Кржиштоф провёл как обычно, только без Моны. Звонков от нее тоже не было. "Ну и ничего, ну и отлично... - ворчал он про себя, вычищая мусор из клеток с пескороями. Связи конечно нет из Сызрани... откуда в Сызрани связь? - И он ядовито посмеивался своим мыслям. - Тем более что мы вовсе не в Сызрани, а в Клину... подстраиваемся под нового любовника".
В воскресенье в обед Бздурек немножечко выпил и заснул потом одетый на диване в гостиной. Свет остался гореть по всей квартире.
А в понедельник, на маршруте, когда он катил по Первой Стекольной в сторону Дуговой, впереди по ходу у обочины вдруг остановился невзрачный автомобиль и из пассажирской двери выпросталась Мона Лиза.
- Постой, Бздурек... - заступила она ему велодорожку. - Постой. Надо поговорить.
- Только быстро... - важно ответил он, отставя в сторону ногу и не слезая с велосипеда.
- Я сейчас была на фирме и уволилась, - произнесла Мона и покрутила головой, как бы ища у Бирюлёва поддержки.
- И что? - по-прежнему сурово поинтересовался Кржиштоф.
- Буду работать теперь в Клину, у Фимы - его ассистентом. Буду толочь ему дефектные атомы, чтоб получались частицы...
- Какие еще частицы? - презрительно скривился Бздурек.
- Глюоны, какие... - важно пояснила Мона и выставила вперед грудь. - Не знал про такие, придурок?
- Хлебло завали, овца... - без выражения предложил Кржиштоф. - Теперь у тебя новый придурок, тешься пока что... - Он перекинул ногу через седло, спешился и поставил велосипед на подножку.
"Икры-то что вдруг так ноют? - тоскливо подумалось ему. - А времени еще только одиннадцать".
- И потешусь, и потешусь! - выставив вперед подбородок, зачастила Мона Лиза. - Ты не мог предложить женщине перспективы! Ты... ты не дал мне счастья!
- Иди на хер... - процедил он, переминаясь с ноги на ногу. - Вещи выставлю в подвал, велик тоже. Сроку забрать - неделя. Ключи от хаты давай сейчас же.
- Ну и пожалуйста, - без уверенности хмыкнула Лиза и протянула ему брелок с ключами.
- Вот тебе мой ключ от подвала... - Бздурек отцепил небольшой ключик от своей связки. - В подъезд уж как-нибудь и так просочишься. Подвал захлопнешь, ключ кинешь в почтовый ящик... - Он мгновение подумал и хмуро добавил: - Прощай, скважина!
- Сам скважина, - совсем неуверенно возразила Мона.
Они помолчали.
- Прости, - наконец печально произнесла Мона. - Просто всё само так получилось, ничего личного. - Она шагнула к нему вплотную, и они без слов обнялись.
- И ты прости, если что... - как эхо повторил Кржиштоф. - Ты всё же играла на моем поле и наверняка натерпелась. - Он улыбнулся.
- Ну если только от вонючих пескороев, - тоже улыбнулась Мона и, медленно отступая, задом наперед стала отходить к фиминой машине...
Хлопнула дверца. Автомобиль тронулся и вскоре скрылся за поворотом. "Толочь фимины атомы, - подумалось Бздуреку, - она будет так же бездумно, без интереса, как развозила рекламу по Бирюлёву. Посмотрим, на сколько хватит этого Фимы".
Он кое-как докатал свой маршрут до обеда, а затем позвонил в агентство и отпросился со службы по нездоровью. "Больняк, возможно, Тимоша поможет сделать..." - раздумывал Кржиштоф. И только было собрался набрать номер прозектора, как ему позвонила Миранда.
- Послушай, Криси... - жалобно начала она.
- Я не Криси, - тут же набычился Бздурек.
- Ну ладно, ты только слушай... Я тут в Москве, на Ленинградском вокзале... ну, то есть возле него...
- Чего это тебя туда занесло? - поинтересовался Бздурек не очень приветливо.
- Валя послала... надо было срочно отвезти документы. А наши все как нарочно разъехались по делам.
- И что? - всё еще не понимал он.
- Ну, я только вышла тут он нотариуса, и вдруг как ливануло... Короче... я вся мокрая, мне надо во что-то переодеться. Ты сможешь меня отсюда забрать?
- Лиза... - замямлил Кржиштоф. - Пока я на велике доеду до Ленинградского, ты там от холода околеешь.
- И что же мне делать? - по-детски заныла Миранда.
- Прыгай в метро. Там "Комсомольская" рядом... И стой в вестибюле. Глубоко пока не спускайся, а то связи не будет. Куда и как ехать дальше - я скину тебе сейчас эсэмэской. Ты в метро-то ездить умеешь?
- Кип квайет, Криси, - фыркнула Миранда. - Метро у нас в Лондоне не меньше вашего... И я вижу "Комсомольскую", вон она... там еще сверху буковка "М", прям как у нас. - В трубке загудел отбой.
"Прям как у нас... - передразнил Лизу Кржиштоф. - Или у нее тяжелая шизофрения, или у нас и вправду тут начались гиперпереходы в пространстве и времени..."
Видимо, звёзды стояли в тот день удачно для Лизы и Бздурека: не прошло и часа, как она уже стаскивала насквозь мокрые кроссовки у него в прихожей, вертя головой по сторонам и приговаривая что-то насчет "неплохо устроился".
- У Моны есть запас новых вещей. Годится тебе или как?
- Ну, если она не будет ругаться... - подняла брови Миранда. - Трусы аварийные, кстати, у меня с собой, в сумочке.
- Это предусмотрительно, - похвалил ее Бздурек. - И Мона больше здесь не живет. Вещи ее я сегодня же выставлю в подвал, она их приедет забрать.
- Ага, - ухмыльнулась Миранда. - И чего-то не досчитается.
- Не парься, - улыбнулся Бздурек. - Она своих запасов не помнит... Вон там ванная. А я могу потереть тебе спинку. Хочешь чтобы потерли спинку?
- Перестань... У мужиков всегда и всё об одном и том же: только бы въехать своей колбаской в нежные женские ткани...
- Это Природа. Ты что, против Природы?
- Я не против природы... но только когда мне самой захочется.
- А когда тебе, стесняюсь спросить, захочется?
- Вот вымоюсь, высохну, принаряжусь во всё Монино... - загримасничала клинская Лиза, стягивая с себя в прихожей джинсы, маечку, лифчик и трусики в виде бабочки с тоненькими резинками по бокам... Больше на Лизе ничего заметного не было.
- Кинешь это сразу в стиралку? - Она, стягивая трусы, слегка потеряла равновесие и уцепилась рукой за плечо Бздурека. - Только поставь на тридцать, щадящий режим - а то всё залиняет и скрутится...
- Плавали, знаем, - грубо, но с улыбкой заверил ее он.
В ванной зашумела вода, а Бздурек отправился в кухню погреть Лизе какой-то еды и позвонить Тимоше насчет больничного.
- Без проблем, чувачок... - нисколько не удивился вопросу прозектор. - Я тебе больше скажу: больняк будет с московским штампом, чтоб на работе тебе не вышло вопросов и палева... - И Тимоша подробно объяснил к кому и в какую больницу нужно будет подъехать за документом.
- И твой анализ тоже готов, - продолжил он, когда они закончили с первым вопросом. - Я дежурю завтра, так что заезжай в любое время, я на сутках. Денег, вместе с больничным, возьми... - И Тимоша назвал конкретную сумму: немалую, но всё же и не слишком большую.
"Нормальный пацан, - положительно подумал о Тимоше Бздурек. - И тёлка у меня теперь новая в хате... Красота!"
После душа кое-как обрядили Лизу-Веранду в новые шмотки, потом Бздурек собрал остатки Мониных вещей в две ёмкие сумки и потащил их в подвал, а Лиза, как истинная англичанка, принялась тем временем варить грог, чтобы совсем уже согреться и не простыть.
Что с ними было потом, после грога, здесь лучше опустить, тем более что и сам автор знает об этом лишь понаслышке - зачем же выдумывать лишнее? Один вот так выдумывал-выдумывал, - писали по схожему поводу братья Стругацкие, - дали ему раз по сопатке, теперь и сам не выдумывает, и детям своим заказал...
Вот так это происходит у авторов.