Холодный ветер с Дикого Поля рвал полотнища шатров. Над лагерем русской рати у устья Непрядвы висела не просто предрассветная мгла - марево. Липкое, серое, пытающееся просочиться под кольчуги, внутрь черепов. Оно глушило звуки, искажало очертания сторожевых костров.
Иван Квашня стоял на краю лагеря, лицом к степи. Его мощные руки лежали на рукояти "Громовой Секиры", воткнутой в землю. Он не смотрел глазами. Он слушал. Не ушами. Кожей. Костями. "Камень Рода" на груди под рубахой излучал ровное, теплое покалывание.
Боль.
Она шла из-под ног. Глубокая, ноющая, как рана от ржавого ножа. Земля стонала. По Непрядве плыли мертвые рыбы - белесые брюхом кверху. Над болотцем у Красивой Мечи кружили не вороны, а шишиги - мелкие, костлявые твари с крыльями летучей мыши и клювами стервятников. Они выклевывали глаза у павшей лошади, и их писк резал слух.
- Чует земля недоброе, - хриплый голос раздался рядом. Это был Пересвет. Его монашеская ряса поверх доспехов казалась островком спокойствия в тревожной мгле. В руках он сжимал посох, увенчанный кристаллом дымчатого кварца - "Оком Велеса". - Ордынские шаманы землю травят. Готовят путь Проклятым. Чтоб шли по мертвой почве, не чувствуя боли нашей Матери.
Квашня кивнул, не отрывая взгляда от темнеющей степи. Его "Громовая Секира" издала тихий, вибрирующий звон - предупреждение.
- Марево ихнее щит, - прорычал Иван. - За ним идут. Червем точат. Надо князя будить. Рать ставить. Щит - на рубеж.
- Щит... - Пересвет взглянул на костромских воинов, уже строившихся по зову своего воеводы. Молодые, бледные, но держащие топоры и копья с бесхитростной решимостью. - Костромской полк - наш щит, Иван Родионович. А ты - камень, на котором он держится. Чувствую я... сегодня твоему дару суждено пробудиться в полную силу. Камень Рода неспроста жарко ныне пышет.
Глава 2: Княжеский Совет и Камень Речи
В княжеском шатре воздух гудел от тревоги. Свечи коптили, борясь с маревом, просачивающимся сквозь полотнища. Дмитрий Иванович стоял над картой, начертанной углем на пергаменте. Его лицо было бледно, а в глазах, казалось, мелькали теневые узоры - знаки Сети Судьбы, которые он один видел.
- Они идут, - сказал князь тихо, но так, что слышали все. - Тьма сгущается над Непрядвой. Мамай ведет не только полчища. Он ведет Саму Тень Эрлика. Вижу я... как земля взывает о помощи. Вижу павших, встающих по его зову. Вижу страх, что точит сердца.
Бояре переглянулись. Страх и впрямь витал в шатре, гуще марева.
- Стоять надо, княже! - выступил вперед молодой воевода Боброк Волынский. - На Чур-Михайловом броде! Там стесним их, конницу ихнюю в топи заманим!
- Брод? - Квашня, стоявший у входа, как глыба, произнес свое первое слово на совете. Все взгляды устремились к нему. - Брод мертв. Земля под ним... стонет. Отравлена. Проклятые по ней как по суху пойдут. А наши кони... падут.
Дмитрий внимательно посмотрел на него:
- Где же стоять, Иван Родионович? Где твой камень укажет?
Квашня подошел к карте. Его грубый палец ткнул в место между дубравой и рекой, где поле было чуть выше.
- Здесь. Красный Холм. Земля... крепче там. Чует врага. Готова драться. - Он поднял взгляд на князя. В его обычно неподвижных глазах горел тихий огонь. - Поставь мой полк в передовой щит. Прими первый удар. Пока ты... замысел Мамая разглядишь. Пока "Жар-Птица" крылом тьму отгонит.
Тишина. Поставить костромичей на самое острие, под первый, сокрушительный натиск Проклятых? Это верная смерть.
- Иван... - начал было Пересвет.
- Нам стоять, - перебил Квашня, и в его голосе зазвучала стальная воля, как звон его Секиры. - Мы - Камень. О них - волна. Волна разбивается о камень. А вы... - он обвел взглядом других воевод, - бить будете с флангов. Когда волна ослабнет.
Дмитрий долго смотрел на Квашню, читая в Сети Судьбы нити, окружавшие этого сурового воеводу. Нити жертвенной стойкости. Нити непоколебимой веры земли.
- Да будет так, - решил князь. - Костромской полк - в передовой щит на Красном Холме. Квашня - ты держишь судьбу битвы. Федор! - он повернулся к Мелику. - Готовь Личину. Сегодня я буду сражаться в доспехах простого ратника. Тень князя должна пасть, чтобы взошло Солнце Руси.
Глава 3: Утро. Проклятые идут
Рассвет не принес света. Марево сгустилось в живую стену тумана, из которой доносился лязг железа, топот тысяч ног и... животный рык. Воздух пропитался смрадом гнили и серы.
На Красном Холме стоял "Щит". Костромские ратники. Копья - в землю, щиты - в замок. Лица напряжены, но не трусливы. На них смотрел их воевода. Иван Квашня стоял перед строем, огромный в своих доспехах. "Громовая Секира" лежала на плече. "Камень Рода" под кольчугой пылал жаром, как маленькое солнце. Он чувствовал страх воинов. Чувствовал ярость земли под ногами, оскверненной приближением Тьмы.
- Братья! - его голос, обычно тихий, грянул, как набат, пробивая марево. - Видите тьму? Чуете смрад? Это не воины идут! Это проклятие на Русь ползет! Они своей земли не знают! Матери не чтут! Богов наших боятся! А мы - стоим на своей! За спиной - святые церкви, отчие дома, жены, дети! В груди - кровь предков! В руках - сталь да воля!
Он ударил обухом Секиры о щит. Звон, чистый и мощный, прокатился по рядам.
- ЩИТ! - заревел Иван.
- РУСЬ! - ответил полк тысячью глоток, и эхо понеслось над полем.
Из тумана вырвалась первая волна. Проклятые. Люди... бывшие люди. Их глаза горели желтым безумием, мышцы вздулись под кожей, искривленные сабли в руках. За ними - фигуры в рогатых шлемах, шаманы-скудельники, бившие в бубны из человеческой кожи и воющие заклинания. Земля под их ногами чернела и дымилась.
- СТОЯТЬ! - скомандовал Квашня. Он не просто кричал. Он вкладывал волю. Волю камня. Волю земли. Его дар, пробуждаемый "Камнем Рода", потек невидимой рекой по рядам. Страх отступил, сменившись ледяной яростью защиты. Щиты сомкнулись крепче. Копья наклонились ниже. Сам воздух вокруг холма словно загустел.
Первые Проклятые врезались в стену щитов. Раздался страшный грохот, крики, звон стали. Копья ломались, щиты трещали. Но строй держался. Как скала.
Иван Квашня шагнул вперед. Его "Громовая Секира" описала смертоносную дугу. Голова Проклятого слетела с плеч. Черная кровь брызнула на траву, которая тут же завяла. Он чувствовал каждый удар по линии щита как удар по себе. Чувствовал, как земля под ним кричит от прикосновения нечисти.
- ДЕРЖИ! - ревел он, отбивая удар сабли, направленной в юного ратника. - ЗЕМЛЯ С НАМИ! ПРЕДКИ С НАМИ!
Над полем битвы вдруг раздался пронзительный крик, ослепительно яркий. Это взмахнула крыльями "Жар-Птица" на княжеском стяге где-то позади. Мгла на мгновение отступила, и костромцы увидели страшную картину: вторая, еще большая волна Проклятых, а за ней... фигуры в рваных русских кафтанах, с пустыми глазницами. Куклы-мертвяки. Мамай поднимал павших!
На холме, среди своих воинов, под знаменем с ликом Спаса, стоял "князь" - Федор Мелик в Личине. Его рука сжимала меч. Он был мишенью.
Квашня понял. Цена Щита - быть разбитым. Чтобы Князь-Солнце нанес удар. Он вдохнул воздух, пахнущий кровью и смертью, и прижал руку к "Камню Рода" на груди. Пора платить.
Глава 4: Каменная Кровь и Ломящийся Щит
Волна Проклятых обрушилась на костромской строй с удвоенной яростью. Теперь к ним добавились Куклы-мертвяки - шевелящиеся, скрипящие суставами пародии на людей, не чувствующие ни боли, ни страха. Их пустые глазницы горели зеленым болотным огнем, а из рваных ран сочилась черная жижа порчи. Они лезли на щиты, цеплялись копьями, пытаясь разорвать строй изнутри.
- СЕЧЬ ПО ГОЛОВАМ! ГОЛОВЫ ИМ РУБИТЬ! - ревел Иван Квашня, его "Громовая Секира" работала как молотилка, круша черепа и Проклятых, и мертвяков. Черная, зловонная кровь и серая слизь покрыли его доспехи. Он был как скала, о которую разбивались волны, но и скалу точит прибой. "Камень Рода" на груди пылал так, что сквозь кольчугу было видно багровое зарево. Жар пронизывал его, сливаясь с болью земли, с криком каждого падающего ратника.
Он чувствовал это острее стали. Семен, юный боярин, сраженный крюком мертвяка в горло... Старый дружинник Григорий, раздавленный тремя Проклятыми... Каждый удар по его полку был ударом по его душе. Земля под ногами стонала и плакала кровавыми слезами - алыми ручейками, пробивающимися сквозь черную от порчи почву.
Квашня метнул взгляд. Несколько Кукол-мертвяков, ведомые шаманом-скудельником в рогатом шлеме, вцепились в щиты, создавая брешь. Проклятые рвались в прорыв, как гной из нарыва.
Нет! Не бывать! Мысль была яростной, как удар Секиры. Иван вогнал клинок в землю по самую рукоять. Ладони, окровавленные и дрожащие, прижал к холодной стали, а затем - к раскаленному "Камню Рода" на груди.
- ЗЕМЛЯ-МАТИ! СЛЫШИШЬ?! КРОВЬ МОЮ ПРИМИ! СИЛУ ПРЕДКОВ ДАЙ! - его рев слился с гулом битвы, но был сильнее. Он не молился. Он приказывал. Приказывал силе, дремавшей в его крови и в камне предков.
"Камень Рода" вспыхнул ослепительным белым светом. Боль, нечеловеческая, пронзила Ивана - будто его самого вбивали в землю как кол. По его рукам, по рукояти Секиры, в землю хлынула не только его воля, но и его жизненная сила. Багровая.
Земля вздыбилась у правого крыла строя. Не просто комьями - глыбами. Из-под дерна, с грохотом и скрежетом, поднялись древние валуны, дремавшие тут веками. Они не просто упали - они обрушились на шамана и прорвавшихся Проклятых, сминая кости и железо, заваливая брешь. Земля вокруг них забурлила, как кипяток, засасывая мертвяков в жидкую, внезапно размякшую глину.
Щит костромичей сомкнулся снова. На миг воцарилась тишина, нарушаемая только хлюпаньем трясины и предсмертным хрипом погребенных врагов. Ратники смотрели на своего воеводу с суеверным ужасом и восторгом. Он стоял, опираясь на вновь вытащенную из земли Секиру, бледный как смерть. Из носа и ушей у него сочилась кровь. "Камень Рода" потускнел, покрылся паутиной трещин.
- КАМЕНЬ! КАМЕНЬ! КАМЕНЬ! - заревел полк, и клич понесся над полем, заглушая даже ордынские бубны.
Глава 5: Князь-Ратник и Падение Тени
Но победа была мимолетной. Над холмом, прямо над знаменем с ликом Спаса, где стоял Федор Мелик в Личине Дмитрия, сгустилась особенно черная туча марева. Из нее, как падающая звезда ада, вынеслась фигура на гигантском вороне. Темник Челубей, любимец Мамая, печенег-исполин, чье копье было пропитано ядом духов. Его цель была одна - "князь".
- КНЯЗЯ! БЕРЕГИТЕ КНЯЗЯ! - закричали десятки голосов.
Но было поздно. Челубей пикировал с немыслимой скоростью. Его копье, черное и мерзкое на вид, пронзило воздух с шипением змеи. Федор Мелик, храбро поднявший меч навстречу, был лишь искусной копией. Его дар "Личины" не давал силы Рюриковичей. Копье Челубея с легкостью пробило его латы и вышло между лопаток. Ложный князь рухнул навзничь, Личина спала, открыв молодое, искаженное болью лицо Федора.
- НЕЕЕТ! - крик, полный ярости и скорби, раздался не с холма, а из гущи битвы у подножия. Оттуда, в простых доспехах, но с мечом, пылающим священным синим пламенем, рванулся вперед сам Дмитрий Иванович. Его лицо, искаженное гневом, светилось внутренним светом. Броня Световида под простой кольчугой вспыхнула, как маяк, разгоняя марево вокруг. "Жар-Птица" на его настоящем стяге, который теперь несли рядом, взметнулась в небо с пронзительным криком, ослепляя шаманов.
- ЗА ДМИТРИЯ! ЗА РУСЬ! - грянул новый клич, подхваченный тысячами глоток. Падение "князя" не сломило дух, а воспламенило его. Русская рать, словно сбросившая оковы, рванулась в яростную контратаку.
Глава 6: Гнев Земли и Последний Удар
Квашня увидел это сквозь пелену боли и усталости. Видел, как истинный князь, как Солнце Руси, ведет за собой воинов. Видел, как "Молоты Суздальские" Боброка обрушиваются на левый фланг ордынцев. Видел, как из Зеленой Дубравы, словно вышедшие из самой земли, выносится Засадный полк Владимира Серпуховского, сея панику и смерть в тылу врага.
Но на Красном Холме ад еще не кончился. Шаман-скудельник, уцелевший после камнепада, поднял окровавленный бубен. Его голос, похожий на скрип несмазанных колес, выл заклинание. Земля вокруг него заходила ходуном. Из нее, из тел павших Проклятых и мертвяков, стали выползать тенистые щупальца - проявление чистого духа порчи, "Корни Эрлика". Они тянулись к израненному, обескровленному строю костромичей, к самому Квашне.
Иван выпрямился. Боль ушла, сменившись ледяной пустотой и последней яростью. Он вырвал "Камень Рода" с груди. Трещины на нем светились багровым. Он был почти мертв, его дар выжжен дотла. Но в руке он сжимал последнее, что связывало его с предками и землей - источник его силы и его проклятия.
- ХВАТИТ! - его голос был хриплым шепотом, но он прозвучал так, что шаман осекся. - ТЫ НА МОЮ ЗЕМЛЮ ПРИШЕЛ, ЧЕРВЬ! ВОТ ТЕБЕ ЕЕ ДАР!
Иван Квашня швырнул "Камень Рода" под ноги шаману. Камень ударился о землю - не просто о землю, о кровь, пролитую костромичами и воеводой, впитавшуюся в Красный Холм.
Произошло не взрыв. Произошло пробуждение. Земля взорвалась под шаманом и вокруг него не огнем, а чистой, яростной силой жизни, сжатой до предела болью и жертвой. Зеленые молнии, сотканные из корней и камня, ударили из почвы, пронзая шамана, разрывая щупальца Эрлика в клочья. Сам шаман не закричал - он рассыпался, как гнилое дерево, унесенный вихрем праха и камней. Земля на этом месте навсегда осталась черной и мертвой - шрам от битвы сил.
Квашня рухнул на колени. Он больше не чувствовал ни боли, ни холода. Только тишину. И грохот победоносного боя, доносящийся со всего поля. Орда Теней дрогнула и побежала.
Эпилог: Камень Памяти
Битва была выиграна. Поле Куликово устилали тела. Воздух звенел от стонов раненых и победных кликов. Князь Дмитрий, прозванный с этого дня Донским, стоял на Красном Холме. Его доспех был изрублен, лицо покрыто сажей и кровью, но глаза сияли.
Он подошел к тому месту, где лежал Иван Квашня. Воевода был жив, но едва дышал. Рядом с ним, в земле, угасая, лежал "Камень Рода". Теперь он был темным, почти черным, и трещины на нем напоминали молнии. Но он был теплым.
- Иван Родионович... - Дмитрий опустился на одно колено рядом с героем. - Щит Руси... Ты спас нас. Земля твоя спасла нас.
Квашня открыл глаза. В них не было триумфа. Была усталость. И глубокая, каменная уверенность.
- Щит... ломается... княже... - прошептал он. - Но... не рвется... Пока... корень... в земле... - его взгляд упал на потухший камень.
Дмитрий бережно поднял "Камень Рода". Он был тяжелым, как долг, и теплым, как жизнь.
- Этот камень... - сказал князь громко, так, чтобы слышали собравшиеся вокруг воины. - Он станет Камнем Памяти. Памяти о Щите Руси. О жертве Костромского полка. О тебе, Иван Квашня. Он будет заложен в основание храма на этом поле. Чтобы помнили. Чтобы знали: пока стоит земля Русская, пока течет кровь в жилах ее защитников - стоять будет и Щит!
Иван Квашня слабо улыбнулся. Его рука дрогнула, коснувшись камня в руках князя в последний раз. Он смотрел на небо, очистившееся от марева, на первое солнце, пробивающееся сквозь тучи. Солнце победы.
Он сделал свое дело. Камень лег в основу. Щит устоял.