Аннотация: Они боялись взглядов и разочарований. Но запах корицы, вкус горького кофе и тишина между ними оказались сильнее страха. Иногда любовь начинается не со слова, а с молчаливого жеста.
Лев всегда выбирал столик в самом углу, за высокой спинкой дивана, откуда был виден только бар и вход. Этого было достаточно. Достаточно, чтобы контролировать пространство, не будучи его частью. Его ноутбук был щитом, наушники - неприступной стеной, а запах кофе давал сосредоточиться на рабочих задачах. Два года назад Марина (властная, с идеальным маникюром, танцующая степ на его недостатках) сказала бы, что он "прячется, как испуганный школьник, и вообще выбрал ужасное место для работы". Год назад Катя (взбалмошная, с оглушительным смехом и постоянным запахом мартини) просто увела бы его за руку к самому шумному столу, не спрашивая разрешения, и даже не узнав на сколько он занят.
Теперь никто не критиковал, и разрешения были никому не важны. Он просто был наедине с собой.
Пока не увидел Ее.
Она сидела у окна, подливая молоко в большую кружку с кофе. В ее движениях была какая-то осторожная, обреченная грация, будто она боялась разбудить кого-то громким звуком. В тридцать два года девушка обнаружила, что единственный мужчина, которому она может безоговорочно доверять, - это бармен Алексей, потому что он никогда не пытался узнать ее получше. Ее телефон лежал экраном вниз - привычка, въевшаяся в мышечную память глубже, чем умение читать. Прошлое из Олега (его имя всегда произносилось в ее голове с холодной тяжестью) сидело за столом напротив, невидимое, проверяя каждый ее вздох на соответствие несуществующим нормам.
Лев замер, случайно поймав ее взгляд на долю секунды. Тут же опустил глаза в экран. Почувствовал как по шее разливается предательское тепло.
Нет, только не это. Ты же всё знаешь. Ты же помнишь, чем это кончается,- застучал в висках навязчивый внутренний метроном. Сначала взгляд, потом неловкая улыбка, потом мучительные попытки заговорить, потом разочарование в ее глазах. Всегда разочарование.
Он сделал глоток своего американо, уже остывшего. Горький. Как его последнее свидание с Катей, закончившееся скандалом из-за того, что он обиделся на её флирт с официантом.
А она... Та, у окна... Он слышал, как бармен Алексей называл ее по имени, протягивая кофе. "София, держи, детка, с корицей, как любишь".
"София". Имя запало в память. Оно казалось таким же тихим, как и она сама.
Она достала из сумки не ноутбук, а большую папку с бумагой для рисования, планшет и коробку с карандашами. Что-то яростно выводила на бумаге, временами закусывая нижнюю губу. Потом резко стирала ластиком, и крошки резины падали на стол, как пепел.
Она не просто рисует. Она сражается с рисунком, - подумал Лев. И в этом было что-то до боли знакомое.
В тот день он не нашел в себе смелости посмотреть на нее еще раз. Он ушел на пятнадцать минут раньше обычного, свернувшись в кокон из собственного пальто и страха.
Но на следующий день он снова пришел в "Укромный уголок". И снова сел в свою крепость-диван. И снова украдкой наблюдал.
Их странный и беззвучный танец закружился с этого дня.
Он заметил, что она всегда берет кофе с корицей, но никогда не допивает до дна. Что у нее есть привычка накручивать прядь волос на палец, когда задумывается, и стучать карандашом по нижним зубам. Что она рисует каждый день, но всегда закрывает планшет, если кто-то проходит слишком близко.
Она, в свою очередь, заметила, что он всегда в темном худи. Что работает, уткнувшись в экран, не отрываясь, ровно три часа, а потом замирает, уставясь в стену, будто переводя дух. Что у него красивые, длинные пальцы, и он барабанит ими по столу, когда нервничает.
Однажды их взгляды встретились и не разошлись сразу. Задержались на вечность. Целых три секунды. В его голове пронеслась мысль: "Улыбнись! Нет, не смей! Будешь выглядеть идиотом!". В ее - "Почему он смотрит? Я что-то не так сделала? Он сейчас подойдет? Надо бежать".
Он робко отвел глаза первым. Она неровно, с перерывами выдохнула и снова уткнулась в альбом, но рука дрогнула, и линия пошла криво.
Спустя несколько дней тишина в их углу кафе была взорвана событием настолько мелким, что для любого другого оно прошло бы незамеченным. Для них же оно грохнуло, как гроза в январе.
У Софии села батарея в телефоне. Мигающий красный значок на экране вызвал у нее приступ тихой, но абсолютной паники. Розетка возле ее столика была занята. Она заметалась взглядом по залу в поисках свободной - короткими, птичьими движениями головы. Свободная была только одна - у стены, рядом со столиком Льва.
Он видел её испуганный взгляд скачущий от столика к столику, оценивающий, проверяющий. Видел, как она сжала блок питания в руке, как посмотрела на дверь, будто рассчитывая сбежать. Он замер, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле.
Предложи ей. Просто скажи: "Подключайтесь". Нет, она подумает, что я навязываюсь. Лучше сделать вид, что не заметил.
Но когда она, проиграв борьбу с собой, уже собралась уходить, он совершил странное. То чего сам не ожидал от себя. Он не сказал ни слова. Просто молча отодвинул свой рюкзак, освобождая доступ к розетке, и демонстративно уставился в экран, сделав вид, что это просто неловкая случайность.
Она замерла на полпути. Промолчала секунду, другую.
- Спасибо, - тихо сказала она. Так тихо, что он скорее угадал по движению губ.
- Не за что, - просипел он, и голос предательски сломался на полуслове.
Она подключила зарядку. Они сидели в метре друг от друга, не глядя по сторонам, и атмосфера между ними была густой, как патока. Он чувствовал каждый ее вздох, фактически осязал запах её духов с примесью корицы. Слышал каждый скрип ее стула.
Это был их первый шаг. Молчаливый, неловкий, смехотворно маленький. И абсолютно гигантский.
Алексей, бармен, смахнул со стола крошки и мудро хмыкнул себе под нос. Он много повидал таких тихих, запуганных пташек и знал что им нужно только время.
***
Время текло словно сироп в кофе, растворяя дни в запахе корицы и чизкейков. Их молчаливое знакомство стало непростым. Теперь, если София задерживалась, Лев ловил себя на тревоге, которая была острее и ярче, чем просто привычка переживать из-за мелочей. А если его место было занято другим посетителем, то она на мгновение замирала у входа, словно пытаясь понять - туда ли она попала.
Однажды этот молчаливый танец привел их к стойке бармена одновременно.
Лев потянулся за своим кофе, который Алексей уже ставил на стойку, предвосхищая его появление. В тот же миг с другой стороны появилась София, чтобы забрать свой "с корицей, как любишь". Их руки не столкнулись, они даже не стояли близко. Они просто оказались рядом в одном пространстве, разделенные только стойкой, и этого было достаточно, чтобы воздух снова загустел от немого напряжения.
Они застыли, избегая смотреть друг на друга, делая вид, что с невероятным интересом изучают этикетки на сиропах или узор на столешнице.
Алексей посмотрел на одного, на другую. В его уставших глазах окруженных веером морщинок мелькнула усмешка. Он вытер руки полотенцем и нарушил тишину, не в силах переносить больше этот сироп времени.
- Ну что, детки, - произнес он спокойно, без всякого нажима, будто констатируя погоду за окном. - Как успехи? Лев, тебя твои цифры уже отпустили? София, дракон твой на рисунке наконец победил рыцаря? Или наоборот?
Они оба вздрогнули, словно их поймали на месте преступления. Лев пробормотал что-то невнятное про "отчеты почти закрыл". София, покраснев, уставилась в пол, пробормотав: "Они... они пока заключили перемирие".
- И правильно, - философски заметил Алексей, расставляя их кружки. - Война войной, а кофе по расписанию. Держите, ваши обычные.
Фраза "ваши обычные" повисла в воздухе. Она прозвучала так просто и так естественно, но для них она была как упавшая на пол граната. Она объединила их. Сделала их парой в глазах этого стороннего, но такого внимательного наблюдателя. Внезапно, и очень буднично они перестали быть просто: "он" и "она". И так же стремительно стали: "они" - два человека с "обычными" заказами, чьи привычки известны и чьи дни бармен наблюдает.
Лев потянулся за своим стаканом в тот же миг, что и София. На этот раз их пальцы не столкнулись, но они почувствовали одновременность движения. Он рискнул поднять на нее взгляд. И увидел, что она смотрит на него. И в ее глазах была не паника, а та же самая ошеломленная растерянность, что и у него.
- Спасибо, - сказали они хором, и эта случайная синхронность заставила их обоих смущенно отвести глаза.
Они развернулись и пошли к своим столикам разными путями, неся свои кружки, как щиты. Внешне, как и всегда. Но что-то изменилось. Фраза Алексея искрила между ними, вилась как невидимая нить. Теперь они были не просто двумя одиночествами, а двумя одиночествами, которых кто-то назвал "вашими".
Лев сел за свой стол и уставился в экран, не видя ни одной цифры. Он думал о том, что у нее есть дракон и рыцарь. А она, вернувшись к своему планшету, думала о том, что он что-то закрывает. Цифры. Значит, он бухгалтер? Или программист?
Молчание снова воцарилось в углу кафе. Но оно стало другим. В него вплелась ниточка чего-то общего, как разговор. Самого незначительного. И самого важного.
***
Прошло несколько дней. Их ритуал стал еще более хрупким и значимым. Теперь, заказывая кофе, Лев уже не молчал, а выдыхал: "Американо, пожалуйста". И София, чуть кивая, добавляла: "И мой, с корицей". Алексей лишь бурчал что-то одобрительное под нос, ставя две кружки рядом - его и ее.
Небо в тот день с утра было серым как будни. К обеду оно потемнело словно собралось на похороны, и первые тяжелые капли гулко отбили нестройный "тук" по стеклянной крыше веранды. Вскоре барабанная дробь переросла в сплошной белый шум. За окном мир растворился в серой, подвижной стене. Из приоткрытой двери донесся запах мокрой дорожной пыли и реки. Ливень.
Лев закончил работу раньше - ему нужно было на другой конец города. Он с облегчением и странным разочарованием стал собирать вещи. Уйти сейчас - значит избежать неловкости прощания, но одновременно - лишить себя еще одного часа ее молчаливого присутствия.
София смотрела в окно. Не просто смотрела - вглядывалась в этот водопад с остановившимся дыханием. Ее пальцы судорожно сжали край стола. Она представила, как нужно будет бежать до метро, как промокнет насквозь папка с рисунками, как холодная вода затечет за воротник. Старое чувство, знакомое и липкое, подползло к горлу. Стены кафе внезапно стали мучительно тесными.
Лев, застегивая рюкзак, увидел её. Увидел, как она сжалась, как взгляд стал стеклянным и потерянным. И это знакомое ему на собственной шкуре чувство беспомощности перед миром кольнуло его острее, чем когда-либо. Безотчетное, не мыслимое ранее желание - помочь- рванулось из груди, опережая страх.
Он действовал на чистом адреналине, пока паника не настигла его. Не думая, он взял из стойки свой сложенный зонт-трость - темный, надежный, личный щит от непогоды.
Лев не подошел к ее столу. Это было бы слишком. Он просто пересек зал и, не глядя ей в глаза, оставил зонт прислоненным к ножке ее стула, словно это была случайная оплошность. Его движения были резкими, угловатыми.
-Возьмите, - выдохнул он в пространство где-то между ними, голос сиплый от напряжения. - Мне... мне недалеко.
И не дожидаясь ответа, не дав ей опомниться и отказаться, он резко развернулся, натянул капюшон худи и буквально выплеснулся за дверь, под потоки воды.
София застыла. Ее мозг отказывался понимать. Она смотрела то на дверь, где растворилась его высокая фигура, то на темный зонт у своих ног. Это было так стремительно и так нелепо, что казалось нереальным. Никто. Никогда. Ни один человек не делал для нее таких простых и таких важных вещей. Олег бы фыркнул: "Закажи такси, если принцесса". Мать сказала бы: "Беги быстрее, простудишься - сама виновата".
А этот... Лев. Он просто отдал. Отдал свой щит. И исчез.
Она медленно, будто боясь спугнуть, наклонилась и взяла зонт. Ручка была еще теплой от его руки. Она сжала ее, и по спине пробежала странная дрожь - не от страха, а от чего-то нового, щемящего, теплого как кофе с корицей.
А Лев мчался по залитым тротуарам, и ледяная вода заливалась за шиворот, затекала в ботинки. Он промок до нитки, был жалок и совершенно счастлив. Его сердце колотилось не от паники, а от восторга. Он совершил Безумие. Абсолютное и чистое. И мир не рухнул. Наоборот, он очистился, стал насквозь промытым и ясным.
В кармане у него лежал телефон. Мокрый, как и он сам. Абсолютно мертвый. Он забыл, что с утра не ставил его на зарядку. Батарея села час назад.
Он этого не видел, но в это же время дверь в кафе открылась, и на пороге появилась София, под его большим зонтом. Она окинула взглядом улицу, пытаясь его найти в пелене дождя. Она хотела крикнуть ему вслед. Сказать... она сама не знала, что. "Спасибо"? "Вы же промокнете"?
Но его нигде не было видно. Только серый ливень и огни машин.
Она стояла так минуту, чувствуя, как капли силятся пробиться через ткань над ее головой - ровный, успокаивающий ритм. Ей не было страшно. Она была под защитой. Чужой, необъяснимой, но настоящей.
Вернувшись за свой столик, она достала карандаш. Рука не дрожала. Она провела на чистом листе одну уверенную, плавную линию. Потом другую. Рисунок наконец-то поддавался ей.
А Лев, добежав до дома, содрал с себя одежду, бросив её в прихожей мокрой кучей, и первым делом сунул телефон в зарядку. Пока он принимал душ, экран устройства вспыхнул, показывая один пропущенный вызов от незнакомого номера. Всего один. И больше звонков не последовало.
***
На следующий день в "Укромном уголке" пахло тревогой. Или это только Льву так казалось? Он пришел на двадцать минут позже обычного, оттягивая момент встречи. Он чувствовал себя глупо и уязвимо, будто вышел на улицу без кожи. Вчерашний порыв теперь казался ему диким, нелепым и совершенно неприличным. "Она теперь думает, что ты псих, который таскает за собой зонты и навязывается. Или, что хуже, - жалостливый лузер, который мокнет под дождем ради сомнительного геройства".
София уже сидела на своем месте. Она не рисовала. Рядом с ножкой ее стула, аккуратно сложенный, стоял тот самый темный зонт-трость. Она смотрела в окно, где светило уже привычное солнце, и перебирала уголок салфетки, сворачивая его в плотный, мокрый шарик. Увидев его на пороге, она замерла и тут же опустила глаза, будто случайно уронила карандаш и теперь была занята только его поисками под столом.
Лев прошел к своей крепости-дивану, чувствуя, как пол под ногами стал зыбким. Он молча поставил сумку, молча достал ноутбук. Воздух между ними снова загустел, но теперь это был не тихий сироп незнания, а густой, электрический туман из стыда, неловкости и всего несказанного.
Он должен был как-то отреагировать. Кивнуть? Сделать вид, что не заметил? Его пальцы забарабанили по столешнице нервной, сбивающейся дробью.
София слышала этот стук. Он отдавался у нее в висках. Она видела его периферическим зрением - он сидел ссутулившись, как преступник на допросе. Вся ночь ушла у нее на то, чтобы решиться. Голос Олега яростно шипел: "Вернешь - покажешь, что тебе это важно. Дашь ему повод думать, что он что-то значит. Откроешь слабое место". Но другой, тихий, но упрямый голос напоминал о тепле ручки зонта и о том, как кто-то промок до нитки, чтобы ей не было страшно.
Внезапно она поднялась. Движение было резким, порывистым. Лев вздрогнул. София взяла зонт, подошла к его столику и остановилась, не решаясь нарушить границу его крепости. Она протянула зонт, глядя куда-то мимо его уха.
- Ваш... - голос сорвался, она сглотнула и попыталась снова, тише: - Спасибо. Вы очень выручили вчера.
Лев поднял на нее глаза, совершенно ошеломленный. Он ожидал чего угодно - игнора, косых взглядов, может быть - подброшенного на стол зонта - но не этого. Не того, что она первая нарушит хрупкий барьер их молчания.
- Да не за что... - пробормотал он, машинально принимая зонт. Его пальцы едва не коснулись ее, и он отдернул руку, будто обжегся. - Я же... мне недалеко было.
Они стояли несколько секунд в мучительной неловкости. Миссия Софии была выполнена, формальности соблюдены, можно было бежать. Но она не уходила. Она смотрела на него, и в ее глазах читалась та же паника и та же решимость, что и у него вчера.
Внезапно Лев, движимый чистейшим инстинктом и желанием продлить этот мучительный и прекрасный контакт, указал на стул рядом.
- Может... может, кофе? Я как раз собирался заказать. И... пирог. По средам у Алексея яблочный пирог, - он выдавил это почти залпом, чувствуя, как горит лицо.
Это было второе Безумие подряд. Он не планировал этого. Что-то внутри него толкало и дергало за ниточки, в то время как в голове стоял туман и шум крови.
София замерла. Голос в голове кричал "Беги!", но ноги не слушались. Он предложил. Первый раз кто-то предложил ей не что-то вызывающее мучительное несогласие или даще страх, а просто кофе. И пирог. Это было так... просто.
- Да, - выдохнула она, сама удивляясь своему ответу. - Только... если вам не трудно.
- Нисколечко! - слишком бодро ответил Лев и, спотыкаясь о ножки стульев, помчался к стойке, оставив ее стоять у своего стола.
Алексей, наблюдавший за этой сценой, уже ставил на поднос две кружки.
- Американо и капучино с корицей, - без всякого вопроса сказал он. - И два куска пирога. Вижу, битва при Ватерлоо у вас на сегодня назначена.
Лев быстро кивнул, чувствуя как горит кожа на щеках и как легко, почти невесомо в голове.
Он вернулся с подносом, расставил все на столе с преувеличенной аккуратностью. Они сели. Противоположные стороны стола снова стали линией фронта, но теперь на ней стояли палатки переговорщиков в виде двух кусков пирога.
Они ели молча. Пирог на вкус был похож на вату с яблочным сиропом, а кофе - невероятно горьким и невероятно сладким одновременно.
- Я вчера... я пыталась вам позвонить, - вдруг сказала София, ломая тишину. - Чтобы сказать спасибо. Но вы не ответили.
- Телефон сел, - быстро ответил Лев, почувствовав дикий прилив оболегчения. Значит, она не просто вернула зонт. Она пыталась позвонить. - Я... я всегда забываю его зарядить. Глупо, да?
- Нет, - она чуть заметно улыбнулась. - Я тоже. Постоянно.
Они снова замолчали, но теперь молчание было другим. В нем были обрывки фраз, попытка нащупать общее дно.
- Ваш дракон? - вдруг спросил Лев, вспомнив слова Алексея. - У него все еще перемирие с рыцарем?
София удивилась, что он запомнил. Растрогалась.
- Рыцарь... капитулировал, - сказала она, глядя на кружку. - Дракон слишком силен.
- Понимаю, - тихо откликнулся Лев. Он действительно понимал, как никто другой.
И когда они наконец собрались уходить, Лев, уже набравшись чуть больше смелости, выдохнул, глядя куда-то в область ее подбородка:
- София... Может быть... Может, прогуляемся как-нибудь? По набережной? Без дождя, надеюсь.
Он сказал это. Сломал себя и переступил через страх.
София замерла. Старый ужас сжал горло ледяной рукой. Но она посмотрела на него. На его неуверенную улыбку. На его глаза, в которых читалась та же надежда и тот же страх.
И она сломала себя в ответ.
- Да, - прошептала она. - Я бы... я бы хотела.
***
Они договорились о субботе. Шесть дней, за которые можно было десятки раз передумать, отменить все, заболеть, уехать в срочную командировку или просто не выйти из дома.
Лев провел эти дни в состоянии перманентной легкой паники. Он перечитал их диалог в мессенджере (короткий, сухой, только по делу: "В шесть у памятника Петру?" - "Да.") раз сто. Он перебрал весь свой гардероб на три раза, впервые с университетских времен задумавшись не о том, "чтобы было чисто", а о том, "что произведет впечатление". В итоге выбрал темно-синюю рубашку и темные джинсы - не офисный костюм, но и не его привычное худи. Это был костюм для "выхода в свет", для версии себя, которая, возможно, когда-то существовала до Марины и Кати.
София провела эти дни, рисуя один и тот же эскиз и стирая его. Она представляла себе десятки сценариев, и все они заканчивались плохо. Он опоздает. Он не придет. Он придет и поймет, что она скучная, некрасивая. Он начнет задавать вопросы о прошлом. Он посмотрит на нее так, как смотрел Олег - с холодной насмешкой. Она чуть не отменила встречу раз пять, но каждый раз ее останавливало воспоминание о теплой ручке зонта и его растерянных глазах в кафе. Он такой же, - напоминала себе София. Ему так же страшно.
В субботу в шесть вечера у памятника Петру на набережной было людно. Туристы, местные, дети. Лев пришел на пятнадцать минут раньше и теперь стоял, чувствуя себя настолько лишним и неуместным, что хотелось провалиться сквозь землю. Он жалел, что не взял с собой карманную приставку, было бы чем занять руки.
София появилась ровно в шесть. Она шла неспеша, озираясь по сторонам, и он успел заметить ее раньше, чем она его. Она была в простом платье цвета хаки и в легкой куртке. В ее руках не было привычной уже папки для рисования - вместо этого она сжимала ремешок маленькой сумки через плечо. Так, что костяшки пальцев побелели.
Он помахал ей рукой - неловко, как школьник. Она заметила, слегка вздрогнула и ускорила шаг.
- Здравствуйте, - выдохнула она, подойдя.
- Привет, - ответил он, и его голос снова предательски дрогнул. - Я... я только что пришел.
Они несколько секунд постояли в молчании, глядя куда угодно, только не друг на друга.
- Пойдем? - наконец предложил Лев, указывая в сторону реки.
- Да, давайте, - кивнула София.
Они пошли. Между ними оставалась дистанция в полметра - достаточно, чтобы их руки не касались случайно. Первые десять минут прогулки были мучительными. Они говорили о погоде ("Солнечно сегодня", - "Да, повезло"), о виде на реку ("Красиво", - "Ага"), о том, как много людей.
Лев чувствовал, как проваливается в отчаяние. Все так и есть. Он скучный. Она скучает. У них нет тем для разговора. Сейчас она вежливо дойдет до конца набережной и вежливо исчезнет из его жизни навсегда.
Но потом он вспомнил про дракона.
- А что... что рисуете сейчас? - спросил он, ломая очередное неловкое молчание. - Все тот же батальный сюжет?
София повернулась к нему, и он увидел, как в ее глазах мелькнуло что-то живое, не испуганное.
- Нет, - она даже чуть улыбнулась. - Дракон... улетел. На время. Я сейчас рисую корабли. Вот эти. - Она кивнула в сторону залива, где покачивались на воде белые паруса яхт.
- Почему корабли? - искренне удивился Лев.
- Они... свободные, - тихо сказала она. - Могут уплыть куда угодно. Или могут вернуться. У них есть выбор.
Он смотрел на нее, на то, как ветер играет ее волосами, и думал, что это самое длинное предложение, которое он от нее слышал. И самое красивое.
- Я понимаю, - сказал он. Он снова понял. Понял ее так, как не понимал ни Марину с ее планами по завоеванию мира, ни Катю с ее бесконечной жаждой вечеринок.
Он рассказал ей, что работает тестировщиком в IT-компании. Что его "цифры" - это не скучные отчеты, а поиск багов, невидимых дыр в сложных системах. Что его работа - это тоже своего рода поиск невидимых угроз, чтобы их обезвредить.
- Как сапер, - сказала она.
- Да, - удивился он. - Точно. Как сапер.
И понеслось. Медленно, с оговорками, с паузами, но понеслось. Они говорили о книгах, которые любят перечитывать (оказалось одинаковых было много, но были и разные), о музыке, которую слушают, чтобы заглушить тревожные мысли (у него - инструментальный пост-рок, у нее - классический джаз, и легкий танцевальный ритм). Они не говорили о прошлых отношениях. Это табу висело между ними незримой, но прочной стеной. Но они говорили о последствиях. О том, как сложно доверять. О том, как страшно ошибиться снова.
Они дошли до конца набережной, купили по эскимо в ларьке и пошли обратно. Дистанция между ними сократилась до двадцати сантиметров. Обходя толпу детей, их плечи ненароком соприкоснулись. Оба отпрянули, как от удара током, и покраснели. Но Лев не отошел на прежние полметра. И София не отошла.
Солнце уже садилось, окрашивая воду в розовые и золотые тона.
- Мне... мне очень понравилось, - сказала София, останавливаясь у того места, где они встретились. В ее голосе была не вежливость, а легкое удивление, как будто она сама не ожидала такого исхода.
- Мне тоже, - искренне сказал Лев. - Может быть... может, повторим как-нибудь? Не обязательно здесь. Может, в кино? Или... - он запнулся, боясь показаться навязчивым.
- Или просто еще раз выпьем кофе? - предложила она. - В нашем "Укромном уголке".
Он почувствовал, как с его плеч свалилась гора весом в тонну.
- Да, - он кивнул. - Это будет... идеально.
Они обменялись еще парой неловких улыбок и разошлись в разные стороны. Лев шел и не чувствовал под ногами асфальта. Он не был счастлив в привычном, громком смысле этого слова. Не было эйфории, не было желания кричать на весь мир. Было тихое, глубокое, теплое чувство облегчения. Он не облажался. Он не разочаровал. И, что важнее, она не разочаровала его.
София, зайдя за угол, прислонилась к стене и закрыла глаза. Сердце колотилось, но это была не паника. Это было возбуждение. Слабость в коленях была не от страха, а оттого, что она только что провела два часа с мужчиной, и ей не было больно, страшно или унизительно. Ей было... хорошо. Сложно, странно, но хорошо.
Они не целовались. Они не держались за руки. Они не строили планов на будущее.
Они просто сделали еще один шаг. Самый сложный после первого. И у них получилось.