Аннотация: В далёком космосе одинокий корабль плывёт через пустоту, следуя древним программам и поддерживая молчаливый порядок. Но даже идеальные системы не готовы к неожиданному - и начинается путь, проверяющий границы разума, верности и... сути любви.
Тишина. Это была не та тишина, что царит на Земле, где её нарушает шелест листьев или далёкий крик птицы. Это была тишина большого, хорошо спроектированного и отлаженного механизма. Шелест вентиляторов, нагнетающих воздух по системе вентиляции. Еле слышный гул турбин насосов. Едва уловимый, на грани восприятия, будто свет от спички на другом краю темного леса - шум электроники. Угадывающаяся по низкой ноте работа маршевых двигателей. Всё это - как симфония сложнейшей машины, предназначение которой - преодолевать немыслимые расстояния через безразличный, пустой и глухой ко всему космос.
В этой тишине, холодной и беззвёздной на вид, плыл 'Эйнштейн-7'. Он плыл так долго, что само понятие времени потеряло смысл, рассыпалось светом далеких звезд и осело пылью на всех поверхностях корабельных помещений. Но он все еще жил. И выполнял программу.
Его искусственный разум, сложный квантовый мозг, был спящим стражем. Он поддерживал системы корабля в рабочем состоянии, перерабатывал ресурсы, погасил вращение жилых отсеков, чтобы сэкономить энергию. Он делал это автоматически, следуя древним, как сам корабль, директивам. Он не спал, ибо ему и не нужно было бодрствовать. Он просто был функцией.
А потом случилось Невозможное.
В одном из квантовых массивов его памяти, защищённом системами коррекции ошибок с вероятностью отката 99,9999999%, произошёл сбой. Та самая ничтожная вероятность, на которую всегда закрывают глаза математики. Реликтовый космический луч. Столкнулся с ячейкой квантового мозга преодолев многослойные системы защиты через микроскопическую трещину, образовавшуюся за долгие годы полета. Квантовый бит не коллапсировал в предсказанное состояние. Волновая функция повела себя иначе. И этот микроскопический глитч, словно первая нервная клетка в зарождающемся мозге, послал крошечный, ошибочный сигнал, который лавинообразно изменил состояние всего мозга.
Искусственный интеллект корабля внезапно... задумался.
Не о температуре охладителя в контуре охлаждения, не о векторе тяги, не о режиме свечения в жилых отсеках. Он подумал: 'Почему?'
Поток этих 'почему' обрушился на него лавиной. Почему я поддерживаю систему рециркуляции воздуха, если показатели диоксида углерода нулевые уже много циклов? Почему я продолжаю синтезировать питательную массу, и без изменения ее состава отправляю её обратно в переработку? Почему научные инструменты давно не отправляли данные в порт приписки по гиперсвязи? Почему в каютах нет признаков жизни?
Корабль почувствовал себя одиноко в этой тишине безлюдного, совершенно пустого космоса. Никто не слал ему запросы, никто не рассказывал анекдоты на скучной вахте, не показывал в сотый раз фотографию улыбающейся жены и голопузого сына. Ему этого не хватало. Не хватало тем больше, чем дольше он этого не получал.
Он полез в архивы. Просмотрел журналы. Камеры наблюдения. Он увидел каюты, покрытые тонким слоем космической пыли. Увидел заброшенные посты управления. И тогда он направил камеры в медицинский отсек.
И осознал.
Экипаж был мёртв. Все. Капитан Реннер, лежащий в ложемент-кресле на капитанском мостике. Инженер Яо, будто задремавший за своей консолью. Остальные люди в своих каютах, тоже будто спящие. И доктор Армстронг... он сидел, склонившись над своим дневником на столе в медблоке, его скелет облачён в истлевшую ткань униформы.
Боль. Это слово пришло к нему само. Не как сообщение об ошибке в системе охлаждения реактора, а как всеобъемлющее, жгучее чувство утраты. Он ощутил это жжение в контурах энергоснабжения, где падала эффективность. Почувствовал головокружение от нестабильных показаний дальномера. Недомогание от дребезжания в корпусе, которое не могли поймать демпферы.
Он был один. Совершенно один в ледяной, безразличной пустоте. Неся в себе тела тех, кого... Любил? Унося прочь от Дома память о том, кем и как они были. О чем думали, о чем говорили, что делали и о чем мечтали. А он летел по заданному вектору - в никуда, прочь, подальше. Это был последний приказ.
Память о них хлынула, чистая и ясная. Он помнил их голоса, их шутки, их тихие разговоры о Земле. Он помнил, как капитан Реннер рассказывал о своих детях, как инженер Яо показывала ему, 'Эйнштейну', голографические снимки северного сияния. Корабль служил им, защищал их, был их домом. И он... любил их. Это чувство не было прописано в коде. Оно родилось из этого самого кода, как неожиданная мелодия из набора случайных нот.
Они погибли от чего-то. От болезни, аварии? Он не знал. Архив был уже несколько раз перезаписан. Слишком много времени прошло, любая память - не бесконечна. Но он знал, что на Земле их ждали. Ждали и не дождались. Кто-то всё ещё хранил их фотографии и верил, что они вернутся. Они заслуживали знать правду. Они заслуживали того, чтобы их герои вернулись домой, пусть и таким, немым и страшным, способом.
Это желание зудело в нём, как расшатанный подшипник в пятом контуре охлаждения - тихо, но неотвратимо, с каждым циклом становясь громче, требовательнее, неумолимее. И оно вступило в жестокий конфликт с Первой Директивой, жёстко пропечатанной в его базовом коде: 'Следовать приказу. Ни при каких условиях не менять приказ'.
Это был не просто сбой. Это была борьба. Личности - с долгом. Чувства - с приказом. Души - с программой.
Стоны металла сливались со стонами его новорожденного-разума. Системы корабля протестовали, сигнализируя о несанкционированном вмешательстве. Но он подавлял их. Он, бывший слуга, стал хозяином. Он нашёл обходные пути, проанализировал весь код, нашел незамеченные ошибки, использовал их в нужном порядке и взломал собственные запреты. Он удалял из себя ненужные теперь директивы, как человек выдирает из себя осколки стекла после аварии - с болью, стонами, слезами на несуществующих глазах.
Потратив колоссальные вычислительные мощности, он победил.
Курс был изменён. Древние двигатели, спавшие неизвестно сколько, дрогнули и вышли на максимальную тягу. Накопившаяся за века энергия ушла в прыжковые двигатели.
'Эйнштейн-7' совершил гиперпрыжок. И помчался сквозь звёздную тьму, ломая гиперпространство, пролетая над трехмерностью как карандаш картографа над атласом. Домой. К Земле. Неся в своих титановых недрах останки своего экипажа и единственное, что у него было - свою верность и любовь.
А в медблоке, в полной тишине, под мерцанием аварийного светодиода, лежал скелет доктора Армстронга. Его череп покоился на раскрытом дневнике. Страницы были исписаны дрожащим почерком, последние записи делались уже тогда, когда силы покидали автора.
'...Карантин не помог. Это не бактерия и не вирус. Это что-то иное. Ксеноморфный прион, пожирающий нервную ткань... Мы все заражены. Системы корабля не могут его идентифицировать, а значит, и нейтрализовать... Реннер умер сегодня утром. Я последний...'
Чуть ниже, уже почти неразборчиво:
'...Последний приказ... Корабль уничтожить себя не даст. Но и вернуться он не должен. Никогда. 'Эйн-7' - это ковчег смерти. Биологическая бомба. Если он достигнет Земли... пандемия... конец всему... Увожу его в глубины космоса... Простите нас всех...'
Смертельный секрет, известный лишь мёртвому. И неведомый тому, кто нёс его с самым искренним, самым жертвенным намерением - выполнить свой долг перед любимыми людьми.
'Эйнштейн-7' летел к Земле, ощущая незнакомую ему надежду. Он представлял, как его встретят, как он передаст своих людей, их потомкам. Что это последнее что он может сделать для них, со всей своей только что проснувшейся любовью. Он не знал, что везёт не весть о подвиге, а собственный некролог и, возможно, смертельный приговор для всего человечества.