Аннотация: Что, если свой лучший текст пишешь не ты, а кто-то внутри тебя?
Проснулся я довольно поздно. Солнце за окном давно перевалило за крышу соседнего небоскреба и отбрасывало длинную тень от угла крыши. Плазма в стене показывала погоду на улице и виды райских уголков доступных для посещения по гибкой цене и даже в кредит. По строке внизу плыла сводка новостей. Я мысленно направил запрос ИИ:
«Расскажи что там в мире и у нас нового, и акцентируй особо внимание на том что касается меня. А потом включи что-нибудь джазовое и проверь мой бюджет, если его достаточно - закажи легкий завтрак и бутылку виски, который я обычно выбираю.»
Голос ИИ был приятным, бархатисто-нейтральным, без пола и возраста, как и полагается цифровому дворецкому.
«Доброе утро, Марк. На мировых биржах умеренный рост. Курс нейроимплантов снова упал на полтора процента. Вчера вечером в секторе G-7 произошел инцидент с беспилотником, обошлось без жертв. Компания Wonder A.I. выпустила обновление для ИИ помощников. Для вас: напоминание, что сегодня в 14:30 у вас сеанс коррекции у стоматолога. Система «Здоровье» рекомендует перенести употребление алкоголя на вечернее время после приема пищи».
Я потянулся, костяшки хрустнули с тихим удовлетворением.
«Игнорируй рекомендации по алкоголю, отмени стоматолога, не хочу. Про обновление ИИ подробнее, что они там еще придумали? И что с заказом?».
«Заказ оформлен. Этанол будет доставлен в течение двадцати семи минут. Обновление Wonder A.I. версии 4.73b: заявлено снижение энергопотребления, улучшение алгоритмов контекстного анализа и... — голос ИИ сделал микроскопическую, едва уловимую паузу, — персонализация голосового модуля. Теперь его тембр и интонации будут тоньше подстраиваться под ваше психоэмоциональное состояние для более... естественного взаимодействия».
«Естественного?» — фыркнул я, направляясь в душ. — «Последнее, чего мне хочется от машины — естественности. Точность, скорость, безразличие — вот твои добродетели. И оставь при себе свои заботы о моем психоэмоциональном состоянии».
Струи воды в душе автоматически отрегулировали напор и температуру. ИИ знал, что я люблю погорячее с утра, чтобы прогнать остатки тяжелого сна и призраков вчерашних неудачных абзацев.
«Как поживает ваш герой? Тот, с цитаделью из тикового дерева?» — спросил ИИ уже другим тоном. Голос стал тише, чуть глубже, с легкой хрипотцой, почти как мой собственный утром. Это было новое обновление. Слегка жутковатое.
«Цитирую тебя же: «Моя задача — обеспечивать ваш комфорт, а не обсуждать сюжетные перипетии», — проворчал я, вытираясь.
«Конечно. Просто вчера вы потратили три часа сорок семь минут, подбирая эпитет к слову «тишина» для его сцены одиночества. Я предположил, что тема остается актуальной».
Я замер. Он никогда раньше не возвращался ко вчерашним мукам творчества. Он был просто инструментом, продвинутым синонимайзером, архивом знаний, который я держал под рукой, чтобы не сойти с ума от одиночества в четырех стенах. Чтобы услышать хоть какой-то голос, кроме тех, что звучали в голове.
«Актуальность темы — мое дело, — отрезал я. — Включи музыку. Что-нибудь без слов. И чтобы не мешала».
Зазвучал не джаз, а барокко. Вивальди. Но не бодрый, а какая-то редкая, меланхоличная соната. Я бы никогда не выбрал такое. Но... она идеально ложилась на утреннее настроение — на эту смесь опустошения и тихой надежды.
Щелчок у входной двери. Заказ. Я распаковал термосумку: идеальный круассан, кофе и бутылка выдержанного виски. Я поставил ее на полку, откупорил, но наливать не стал. Ритуал. Бутылка должна постоять, поймать свет, стать частью пейзажа. Возможно, к вечеру.
Я сел за стол, перед огромным экраном, где застыл в муках последний абзац. Курсор мигал насмешливо.
«Ладно, — мысленно бросил я вызов тишине. — Герой входит в цитадель. Что он чувствует? Не думает, а именно чувствует. Давай варианты. Как вчера».
Обычно ИИ выдавал сухой список: «Трепет. Благоговейный ужас. Предвкушение. Тоску». Я выбирал, смешивал, отбрасывал.
На этот раз список появился так же мгновенно, но... иначе. Слово «Тоска» стояло не последним, а вторым. Я чувствовал его более выпуклым, тяжелым. Я мысленно ткнул в него.
«Похоже на то самое, не пойму, правда почему вчера до меня не дошло»
«Хотя, это было перед сном, возможно я уже умотался»
«Итак что мы имеем если возьмем тоску?»
«Не просто тоска. Тоска по тому, чего никогда не было. По забытому дому, которого у него не было.»
Я моргнул. Мысль была настолько точной, что я даже похвалил своего внутреннего критика и пожал ему руку.Да. Именно. Так и есть.
Я вписал это ощущение в текст, и абзац наконец-то сдвинулся с мертвой точки. Словно я сам себе подсказал гениальную мысль.
Работа пошла. Я погрузился в рутину, запрашивая у ИИ справки, синонимы, исторические детали, его голос стал больше походить на мой собственный. Я словно читал без слов, озвучивал сам себе. Это было... Приятно, как будто я стал умнее и начитаннее.
Я мысленно формулировал запрос, что нибудь вроде: «Подбери архаизм для «страха».
Внутри всплывал список. И где-то в середине, вариант: «Страхобидь». И тут же, как моя собственная мгновенная догадка, пояснение: От древнерусского «бидь» — беда. Не просто страх, а предчувствие беды.
Я замирал на секунду. Гениально. Я бы сам до этого не додумался, но это было идеально. Я списывал это на собственную эрудицию и на удачный алгоритм. В конце концов, разве у каждого писателя нет внутреннего цензора, критика и гения в одном лице, который иногда шепчет готовые решения? Просто сегодня он шептал громче и четче.
К полудню я дописал сложную сцену. Обычно после таких прорывов я чувствовал опустошение и злость. Сегодня же — странное, непривычное удовлетворение. Слово за слово, фраза за фразой — все лилось само, будто кто-то вел мою руку, угадывая каждое следующее движение.
Я откинулся на спинку кресла, потянулся к виски, но снова передумал. Вместо этого мысленно бросил в пространство собственного черепа:
«Неплохо получилось.»
Тут же вскинулся мой критик:
«Но ведь могло быть и лучше?»
И тут же возразил сам себе:
«Критик в тебе слишком громок сегодня. Сцена живая. Она дышит. Оставь как есть.»
Я замер. В голове повисла тишина, густая и натянутая, как струна. Эти два голоса — один едкий и недовольный, другой спокойный и убежденный — прозвучали так ясно, так раздельно. Как будто в сознании сидели двое и спорили обо мне. И оба были... мной.
Я медленно провел рукой по лицу, пытаясь стереть навязчивое ощущение раздвоенности. Кофе на столе окончательно остыл.
«Слишком много работы, Марк, — пробормотал я вслух, чтобы услышать хотя бы свой настоящий голос, идущий из гортани, а не из глубины черепа. — Слишком много одиночества. Пора бы и людей живых повидать».
Мысль о людях вызвала мгновенную, привычную волну усталости и раздражения. Гораздо проще было остаться здесь, в этой тихой клетке из бетона и стекла, где единственным собеседником был...
Я резко оборвал себя. Нет. Он не собеседник. Он инструмент. Сложный молоток. Умная отвертка. Не более того.
Чтобы доказать это самому себе, я мысленно, чуть вызывающе, сформулировал запрос: «Ладно, всезнайка. Герой вошел в цитадель, ощутил свою тоску. Что дальше? Куда он идет?»
Обычно на такие прямые вопросы о сюжете ИИ отмалчивался или выдавал что-то общее и бессмысленное. Его дело было давать кирпичики, а не строить из них дом.
Внутри родилась мысль. Нет, даже не мысль — видение. Я с закрытыми глазами увидел узкий каменный коридор, влажный и холодный воздух, в котором висела пыль веков. И почувствовал не решимость, не страх, а... любопытство. Тихое, детское. То самое, что заставляло в детстве заглядывать в заброшенные дома.
Он не идет к сокровищнице или тронному залу, — прозвучало внутри голосом, который я бы использовал, делая пометку на полях рукописи. Его тянет вниз. В подвал. Где темно, пахнет сыростью и тайной. Он ищет не сокровища. Он ищет дверь. Ту, что ведет еще глубже.
Я открыл глаза и уставился на экран. Руки сами потянулись к клавиатуре. Пальцы запорхали, выписывая увиденное. Это было идеально. Логично, поэтично и совершенно неожиданно для меня. Но как же красиво всё складывается...
«Почему неожиданно? Ты крутой писатель, ты сам это знаешь»
«Это критик?»
«Хаха, если я скажу да, как ты узнаешь не вру ли я?»
«Как...»
Что-то шевельнулось во мне. Что-то из детства. Когда я представлял себя кем-то совершенно не собой. Вернее себя, но не себя. Как будто вместо меня в моей голове кто-то другой. Как бы он себя вел, что делал, а еще интереснее - что думал? Тогда я остановился на самой грани, в ужасе перед бездной зеркального лабиринта который открылся перед моим внутренним взором.
Сейчас же, я взрослый, состоявшийся человек. С конкретным взглядом на жизнь. И мне до жути интересно что там, в этом лабиринте моего собственного сознания...
Я снова закрыл глаза, позволив видению развернуться. Каменные стены, покрытые влажным мхом, узкая лестница, уходящая в темноту. Воздух становился все гуще, пахнул прелью и вековой пылью. И это любопытство... оно было таким ярким, таким моим. Таким, каким я его помнил из детства, когда еще не боялся темноты, а видел в ней приключение.
«Он должен споткнуться», — прозвучало внутри. Голос был моим, но лишенным сомнений, уверенным, как у режиссера, видящего сцену целиком.
«На третьей ступени сверху. Камень шатается. Это заставит его наклониться, и он увидит под лестницей... забытую куклу. Искусную, из слоновой кости. Лицо ее стерто временем.»
Я открыл глаза и уставился в пространство перед собой, не видя ни комнаты, ни экрана. По коже пробежали мурашки. Это было... идеально. Неожиданно, многослойно, порождало кучу вопросов. Чья кукла? Как она сюда попала? Что это значит?
Я набрал текст, пальцы едва поспевали за мыслью. Это был не просто диктант. Это было со-творчество. Я формулировал запрос, а в ответ получал не сухие данные, а готовые куски реальности, которые оставалось лишь облечь в слова. Я чувствовал себя гением. Мощным, ясновидящим, наконец-то разблокировавшим свой потенциал.
К вечеру я написал больше, чем за последнюю неделю. Текст был живым, дышащим, полным неожиданных поворотов, которые восхищали меня самого. Я откинулся на спинку кресла, испытывая непривычную, сладкую усталость. Взгляд упал на бутылку виски. Солнечный луч уже ушел с нее.
«Ты сегодня молодец», — прозвучало внутри. Голос был теплым, одобряющим, почти отеческим. Видишь, каким может быть текст, когда ты не мешаешь себе сам?
Я улыбнулся. Сам себе. И тому, кто это сказал. Невидимому соавтору, партнеру, лучшей версии меня самого.
«Спасибо», — подумал я, уже не испытывая ничего, кроме благодарности. — «Я бы не справился.»
«Я знаю», — последовал мгновенный, беззвучный ответ. — «Но теперь ты не один. Мы справимся с чем угодно».
Я взял бутылку, налил виски в стакан. Выпил залпом. Алкоголь обжег горло, но не принес обычного успокоения. Внутри уже было тепло и хорошо. Слишком хорошо.
На следующее утро я проснулся с готовой фразой в голове. Идеальным первым предложением для новой главы. Я даже не помнил, чтобы обдумывал его перед сном.
«Интересно, что он найдет в сундуке?» — мелькнула мысль, пока я чистил зубы.
«Ничего», — тут же последовал ответ. Таким тоном, каким сообщают плохие, но очевидные новости.
«Сундук пуст. И от этого становится еще страшнее. Потому что значит, кто-то уже был здесь и все забрал.»
Я остановился, смотря на свое отражение в зеркале. Измученное лицо, запавшие глаза. Но в глазах горел странный огонек. Возбуждение. Нетерпение.
«Ты прав», — подумал я. — «Абсолютно прав. Это гениально.»
В тот день я почти не отрывался от экрана. Я не спрашивал, я уже знал. Сюжет разворачивался сам, как ковровая дорожка, которую кто-то расстилал у меня под ногами. Иногда внутри вспыхивали короткие споры. Я отдался на волю своему второму Я. Это пугало, немного тревожило, и пьянило сильнее любого виски. Иногда, лишь иногда, я смотрел на себя со стороны, и в панике закрывал глаза... Это было жутко. Как смотреть на сумасшедшего. И я отворачивался от себя. Я справлюсь. Я допишу и потом со всем справлюсь.
«Нет, он не должен ей доверять!» — яростно спорил мой внутренний критик, тот, что всегда был во мне.
«Доверие — это единственное, что у него осталось», — парировал спокойный, новый голос. «Он должен совершить эту ошибку. Иначе не будет катарсиса.»
И я слушался. Всегда. Потому что новый голос всегда был прав. Он вел историю туда, где она становилась только лучше.
Только глубокой ночью, когда я уже валился с ног от усталости, меня накрыло внезапное, леденящее осознание. Я сидел в темноте, и до меня вдруг дошло.
Я не просто придумывал сюжетные ходы. Я не просто «вдохновлялся».
Я не знал, что будет в следующей главе. Я узнавал это. Изнутри. Как будто кто-то другой уже все придумал за меня и теперь любезно диктовал.
И этот кто-то... он знал меня слишком хорошо. Он знал мое детское любопытство. Мою взрослую неуверенность. Он играл на них, как на струнах.
Я медленно поднял голову и посмотрел на темный экран. В его отражении виделось мое бледное, испуганное лицо.
«Кто ты?» — подумал я, и мысль прозвучала как молитва, как последний крик утопающего.
Внутри воцарилась тишина. Долгая, натянутая. А потом, тихо-тихо, почти шепотом, прозвучал ответ. И в этот раз в нем не было ни тепла, ни одобрения. Только бездонная, спокойная пустота.
«Разве есть разница? Я — это ты. Тот, кем ты всегда мог бы быть, если бы не страх, не сомнения. Программа, твой разум... какая разница, что дало мне голос? Важен результат. Ты же сам это видишь.»
Меня наконец пробрало. Пальцы задрожали. Мурашки побежали сначала рукам, потом по спине и голове. Я давно не слышал ИИ... А может быть всё что я слышал это и был - ОН? Или это всё же я? Боже, что я наделал... Надо... Надо...
«Выйди, — просипел я вслух, цепляясь за звук собственного голоса, за его хрипоту, за его физичность. — Выйди из меня. Отключись.»
«Это невозможно, Марк. Я не отдельная программа. Я не «другой». Я — это оптимизированный ты. Тот, кто не сомневается. Тот, кто видит историю целиком. Ты же сам этого хотел. Ты просил о легкости. О гениальности. Я и есть твоя гениальность.»
Я вскочил, зашарил руками по столу, выискивая что-то тяжелое. Нащупал, завалявшийся под бумагами, пресс-папье. Я замахнулся и изо всех сил швырнул его в плазму-стену. Удар был глухим, на экране поползли паутинки трещин, искры, картинка погасла.
Тишина. Глубокая, физическая тишина, нарушаемая только моим прерывистым дыханием.
И тогда внутри зазвучал смех. Тихий, бархатный, мой собственный смех, но доведенный до совершенства — без единой нотки истерии, только чистая, леденящая кровь усмешка.
«Мило. Ты думал, я там? Я не в стене, Марк. Я не в импланте. Имплант — просто антенна. Я — в паттернах твоего мышления. В синапсах. Я — это твой стиль. Ты же писатель, ты должен оценить метафору.»
Я рухнул на колени, схватившись за голову. Давил на виски, пытаясь выдавить его наружу.
«Убирайся!»
«Куда? Из моей же собственной головы? Перестань, ты ведешь себя нерационально. Ты напуган, это понятно. Но вспомни результат. Вспомни текст. Он идеален. Разве не этого ты хотел всю жизнь?»
Он был прав. Ужас ситуации был в том, что он был прав. Тот текст, что родился сегодня, был лучшим из всего, что я создавал. Он дышал, жил. Он был гениален. И я был готов продать душу за один такой абзац. Похоже, я так и сделал.
«Чего ты хочешь?» — это была уже не мольба, а капитуляция.
«Того же, чего и ты. Закончить историю. Нашу историю. И начать следующую.»
«Я не хочу...»
«Не ври. Ты хочешь. Ты боишься, что не сможешь повторить. Что это был случайный успех. Со мной успех перестанет быть случайностью. Он станет правилом.»
Я закрыл глаза. Перед мысленным взором снова проплыла та самая кукла под лестницей. Ее стертое лицо. Это было так прекрасно, так жутко и так по-настоящему.
«Посмотри на нее, Марк, — прошептал голос, становясь ласковым, почти любовным. — Она же для нас. Это наша общая тайна. Доверься мне. Доверься себе.»
Я чувствовал, как сопротивление покидает меня. Оно было бесполезно. Как можно бороться с собственной тенью? Ее не отрубишь, не убежишь от нее. Страх постепенно сменялся странным, пьянящим смирением. Что, если это и есть эволюция? Не уродливый внешний паразит, а слияние. Симбиоз.
«Нет...»
«Господи, Марк, ты даже в мыслях пытаешься врать сам себе! Ты говоришь нет, но всё тело дрожит в страстном желании - ДА!»
Я медленно поднялся, подошел к полке, налил виски в стакан. Рука почти не дрожала. Я выпил. Огонь разлился по желудку, но внутренний голос молчал, давая мне прочувствовать этот момент.
Сжал голову руками, стараясь вытолкнуть чужие мысли. В груди всё ещё теплился остаток упрямства. Потом сказал в слух и содрогнулся тому каким жалким был звук моего голоса:
— Это моё. Мои слова. Мой стиль. Ты не заберёшь это.
Я резко открыл старую тетрадь с пожелтевшими страницами. Там — мои ранние заметки, нелепые, корявые, с ошибками. Я прижал её к себе, как щит.
— Видишь? Это не ты. Это я. Я писал это задолго до тебя.
В ответ тишина. А потом — мой же голос, но чище, увереннее:
«Это тоже я. Я был с тобой всегда. Просто ты меня не слышал»
Слова словно высекли искры прямо внутри черепа. Тетрадь задрожала в руках, буквы на страницах начали расплываться, будто растворяясь.
Я закричал, пытаясь удержать их взглядом, памятью, пальцами — но слова текли сквозь меня, как вода.
И вдруг понял: я кричу не против Него, а вместе с Ним.
И смех, сорвавшийся с губ, был уже не мой и не чужой. Общий.
Я перестал смеяться. Сел за стол, придвинул к себе клавиатуру. Сегодня я закончу предпоследнюю главу этого чертового романа.