Все началось, когда вас, студентов первого курса физфака МГУ, выгоняли на Ленинский проспект - махать флажками высоким государственным гостям. Место сбора группы было у столба с номером 119. Слинять было невозможно, за рядами людей стоял складной столик с журналом и замдекана отмечала каждого в начале и в конце мероприятия. Это было тяжелой обязанностью первого курса. Махать флажками приходилось раз или два в месяц. Замдекана к тому же следила, чтобы все выучили, какую именно дружественную Чучундру сегодня встречают. Зачем? А вдруг остановится и захочет поговорить? Смешная советская мертвечина... Приходилось ждать, кортеж запаздывал, пустой Ленинский проспект переметала поземка, а Нина стояла в трех метрах от тебя. Вдруг она посмотрела на небо. Просто посмотрела. Запрокинула лицо к серому небу и подставила его снегу на секунду. В эту секунду тебя и стукнуло!
Каре. Пронзительные зеленые глаза. Низкий, всегда тихий голос.
Скромная. Ведет себя как зубрилка и синий чулок, ходит постоянно в одном и том же, но в чистеньком... Через тонкую ткань проступает на спине лифчик - из самых простых и дешевых, советского дурацкого образца, с пуговками. А ведь фигура, между тем, великолепная, зачем она так себя держит? Почему ты не думал о ней раньше? Почему не замечал эти глаза? Ведь уже три месяца учитесь вместе?... О ее каре в группе шутили - никто никогда не видел ушей нашей старосты: "Нина, покажи ушки" - и ты поддерживал эти шутки. Не подозревая, чем кончится. Теперь ты таскался за ней, как партизан, выискивая поводы приблизиться, поговорить. Раза три ты провожал ее до общаги на проспекте Вернадского, когда группа задерживалась до вечера в машинном зале ЭВМ. Тебе было достаточно быть рядом, смотреть и слушать, ты наслаждался моментом и не делал попыток объясниться, чувствуя, что добром это не кончится. Она рассказывала про свой украинский угольный город, про друзей, про родителей. Наконец она призналась тебе по-дружески, что в нее почему-то многие то и дело влюбляются и ее тяготит, что приходится отказывать хорошим ребятам, причиняя им мучения и лишаясь их при этом как друзей... Вот такая простая... "Почему-то"... И что тебе было делать в ответ? Так все и вывалить на нее тут же? И еще один друг долой? Объяснение таким образом откладывалось. В сессию ты провел с ней перед экзаменом несколько часов наедине в ее комнате, объясняя ей что-то из аналитической геометрии и решая задачи, - она ничего не подозревала, сидела рядом, чистенькая, аккуратная и бледная, и пахла советским земляничным мылом, но для тебя это был божественный парфюм. Как ты это выдержал и не сошел с ума?...
Рухнуло все к весне. Пришлось объясниться. Скрывать стало невозможно. Вы сидели на одной из массивных скамей сталинского времени в главном здании МГУ. Она говорила все банальности, которые умные девочки говорят в таких случаях. И "что ты во мне нашел" и "я же обыкновенная" и "это пройдет" и "есть много девушек получше, давай познакомлю" и многое еще. Но поцеловать себя не дала. Даже руку отдернула. А когда ты пошел ва-банк и сделал уже совершенно нескромное предложение физического секса, она призналась тебе, трогательно покраснев, что девственница, и что вообще не представляет, чтобы с кем-то... "Нет. Не расстраивайся. Ни с тобой и ни с кем..." - Ну спасибо и на этом, подумал ты глупо.
Жизнь покатилась себе дальше, занятия, физпрактикум, летняя сессия, безумно тяжело было ежедневно видеть ее, а деваться некуда. Ты начал курить - тебе понравилось, как это успокаивает. пробовал напиваться с друзьями, а летом поехал на Белое море волонтером в экспедицию на научную станцию... И там ты водил катер, бродил по тайге, рубил дрова, через день с удовольствием пьянствовал со всеми - а между делом потерял в баньке невинность одновременно с двумя веселыми студентками. Ты покорил их сразу и навсегда, чертов упоротый романтик. Это были специально выписанные под видом поварих практически профессионалки, а ты, не разобравшись, читал им стихи, пока вез со станции... Такого гламурного ухаживания эти девушки не видали никогда, млели и благодарили тебя потом долго и горячо.
Все эти приключения хорошо помогали. Да и просто не видеть Нину целое лето было полезно.
Кстати, в мае, перед сессией, возле нее появился крепкий такой сибирячок Колька. Ты знал, что он провожал ее, видел, что они ходили вместе играть в бадминтон... Вместе сидели готовились к экзаменам... Что там было еще, неизвестно... Но ты, конечно, и так знал, что подобные девичьи обещания - работают максимум до вечера. Позже, на четвертом курсе они с этим Колькой поженились, тебя на свадьбу не позвав, а когда они уехали вместе по распределению в Сибирь, Нина была беременна.
Когда ты вернулся, тебя на физфаке познакомили с девушкой-второкурсницей из твоей школы. Очень милая, мягкая и нежная. И какая-то грустная.
Ты посмотрел на нее и сразу решил в нее влюбиться. Вот так, сказано - сделано! Клин клином. Знаешь, - а тебе все удалось!
Ты с такой голодной энергией атаковал ее, что у нее не было шансов устоять. Она пришла к тебе домой после первого же свидания, после первого же поцелуя! Ты стал осторожно раздевать ее, она была восхитительно податливая, женственная, мягкая, с немаленькой грудью и потрясающими большими темными ареолами, она обнимала тебя, она отвечала на поцелуи, но с какой-то грустью, как будто почти плача... И позже, уже в постели, уже войдя в нее, ты все старался заглянуть ей в глаза, а она все закрывала их. Потом вы разъединились, и на тебя сразу нахлынуло острое чувство вины - Post coitum omne animal triste est. Что я натворил, подумал ты, она же ни в чем не виновата... И вскоре ты услышал, что она плачет.
- Что случилось?
- Скажи честно, ведь ты... сейчас... не со мной?...
Ах ты какая умница, догадалась! Но и ты кое-что понял! Она тоже не с тобой, а с кем-то своим, утраченным...
- А ты? Ты ведь тоже!...
Но тогда - что мы с тобой вдвоем тут делаем?
- Не знаю. Спасаемся...
- Иди сюда!
И ты набросился, схватил, обнял ее крепко, стал целовать это мокрое заплаканное лицо, потом любил ее еще и еще и больше не отпускал. Под утро она - уже точно она - уснула в твоих - уже точно в твоих - объятиях, тихая, удовлетворенная, на скомканной сырой простыне, а ты вспоминал "Повесть о принце Гэндзи" - Может ли влюбленный благородный муж лежать с одной, а тосковать о другой?