В лицо Леониду дохнуло жаром, как если бы кто-то убрал заслонку из стоящей перед ним русской печи.
В отличие от уральского предновогоднего морозца и хрустящего под ногами снега, в этом перевёрнутом мире полуденное солнце нещадно жарило иссохшую, твёрдую землю с пожухлой, чахлой травой. Ни ветерка, ни облачка, ни речки, ни деревца - ничего, что могло бы дать хоть какую-то прохладу. "Степь и пыльный шлях", - пришло на ум название окружающему пространству и покрытой толстым слоем пыли дороге, идущей неизвестно откуда и неведомо куда. От горизонта и за горизонт. К дороге примыкал небольшой овражек, уходящий в сторону и теряющийся на фоне низкой травы.
Пока Леонид оглядывался, силясь понять, куда это его занесло, вдали на дороге обозначилось едва различимое движение. И тут перевёрнутый мир явил своё неожиданное свойство - дискретность течения времени. Будто невидимый режиссёр вырезал второстепенный кадр - внезапно движущиеся приблизились настолько, что стали различимы лица, одежда и...оружие... Следующий кадр ещё ближе - пятеро, идущие вразнобой тяжёлым шагом - натянутые до ушей пилотки со звёздочками ... Выцветшие, с белёсыми разводами гимнастёрки с тёмными пятнами пота... Винтовки, за плечами вещмешки, кожаные подсумки на ремнях... Пыльные сапоги, ботинки с диковинными, никогда ранее Леонидом не виданными обмотками... Впрочем, один долговязый и какой-то несуразный - без винтовки, вещмешка, налегке...
Не замечая Леонида, стоящего на дороге, будто и нет его, - двигалась группа солдат... Передний - крепко сбитый, лет тридцати пяти, с рыжими усами и уверенным взглядом человека, знающего себе цену. Чёрные петлички с рядом треугольников на красной полоске и скрещением кирки с лопатой Леониду, человеку двадцать первого века, хоть и служившему в армии, ничего не говорили, только намекали - не рядовой, но и явно не офицер, может... старшина?
А тем временем, впереди идущий негромко, усталым, но хорошо поставленным голосом подал команду:
- Стой, раскладаться на отдых времени нет, перемотать портянки, воду беречь... И зацепившись взглядом за овражек, продолжил - Голованов! - Долговязый, который уже сел на траву, молча встал... - Тут вот и будет твоя реабилитация - явно непривычное слово он выговорил с трудом, разве что не по слогам - Зараз боезапас тебе выдам...
Скинул винтовку, вещмешок, расслабил и снял ременную петлю с горловины, запустил руку в нутро и извлёк одну за другой четыре гранаты с ребристыми корпусами и толстыми ручками. Положил на расстеленное полотнище портянки. Снял с гранат рубчатые оборонительные рубашки и с трёх из них открутил рукоятки, из вещмешка достал и распустил моток проволоки, стянул гранаты двумя витками и закрепил скруткой. Покрутив сильными пальцами, отломил остаток проволоки и отложил к гранатным рубашкам. Дотянулся рукой до винтовки, лежащей на сапогах, повернул стволом к себе, с металлическим щелчком отомкнул штык и, действуя штыком как воротком, надёжно стянул связку гранат. И так ловко и быстро всё это сделал, будто всю жизнь этим только и занимался. Достал из вещмешка сверкнувший белым металлом портсигар с тиснёным рисунком, раскрыл и выковырял толстыми пальцами похожий на папиросу медный столбик запала.
- Держи, да не посей - протянул Голованову - Вот тут - показал на выходящий к дороге овражек - Мотоциклистов пропусти, технику подрывай, чтоб заминка вышла - добавил, собирая вещмешок - По оврагу и утекай опосля, ежели фарт выйдет...
- Разряд...
Земля ощутимо толкнулась в ноги. Все замерли. Через десяток секунд донёсся тяжкий выдох далёкого взрыва. Бойцы зашевелились, кто оборачивал ногу портянкой, кто уже, надев ботинки, наматывал широкую ленту обмотки. Один, чуть замешкавшись, потянулся к вещмешку - видать до последнего размышлял, стоит ли - достал угловатый, завёрнутый в тряпицу пистолет.
- Пошли, войско - громко сказал "старшина" и, не оглядываясь, зашагал впереди своего, убавившегося на одного человека отряда.
Леонида так и тянуло оглянуться - оставляет ли он следы? Узнать, только ли он невидим, для обитателей этого мира? Делов-то - посмотреть себе под ноги, но что-то неодолимое мешало сделать такое простое действие.
А тем временем Голованов освободил от тряпки пистолет, взвёл курок и чуть сдвинул затвор назад. Увидев вытягиваемое затвором из ствола жёлтое тело патрона, дослал обратно и аккуратно удерживая курок большим пальцем, спустил его на предохранительный взвод. Извлёк магазин, осмотрел и с мягким маслянистым щелчком вставил на место. Озадаченно оглядел себя - где разместить - и определил в карман галифе, сразу оттянувшийся угловатой, неудобной тяжестью пистолета. Затем присел на корточки перед связкой гранат, взял, оттянул с поворотом ручку и сдвинул движок предохранителя. Потом осторожно вставил в гнездо запал и запер задвижкой.
А мир повторил свой фокус - только что было вдалеке что-то непонятное и вот уже хорошо слышен шум моторов и видны едущие в клубах пыли мотоциклисты. Солдат развернул пилотку, нагрёб в неё дорожную пыль, залёг у самой бровки оврага и обсыпал себя пылью. Опростав пилотку, накрыл ею блестевшую эмалью связку гранат. Такая, значит, нехитрая маскировка и...с поразительным результатом - боец почти слился с окружающим ландшафтом.
И вовремя - Мимо в пыли, с механическим шумом, поцыкивая выхлопом, один за другим неспешно проехали три тяжёлых мотоцикла с боковыми колясками, с запыленными, поблёскивающими стёклами очков-"консервов" мотоциклистами, обшаривающими местность длинными жалами пулемётных стволов. Не заметив Леонида, ошарашенного происходящим, и чуть его не сбив, - едва успел отступить с дороги - уехали дальше.
Мир разыгрывал свое представление. В пыли, с дробным клёкотом траков появился первый танк. С хорошо узнаваемыми формами: со скошенными углами башни, коротконосой пушкой. С танкистом в фуражке и чёрной запылённой форме, по пояс в башенном люке с раскрытыми, как повисшие уши, створками по обе стороны. У Леонида появилось навязчивое ощущение, что где-то он уже это видел.
Танк неотвратимо приближался к оврагу. Боец в засаде подобрался, держа связку гранат одной рукой, другой оттянув рукоятку и так замер, как сжатая, готовая в любой момент распрямиться пружина. Лязгающая металлом машина, наполовину скрытая поднятой пылью, поравнялась с оврагом - боец, отпустив рукоятку, толчком бросил связку под гусеницу - бухнул разрыв, взметнув во все стороны пыль. Разорванная гусеница, с лязгом и скрежетом стала собираться в кучу перед катками, тормозя движение тяжёлой машины...
Боец встал, пошатываясь и держась руками за голову, пошёл по дну оврага, дойдя до ближайшего отвершка, свернул в него и...попал в западню. Секунду-другую постоял и, осознав свою ошибку, повернул было обратно, но поздно - с танка, что-то по своему гыркая и гремя по железу ботинками, ссыпались танкисты. Тем временем вернулись мотоциклисты и, развернувшись от дороги веером, взяли овраг под прицел своих пулемётов. Голованов, скрытый от мотоциклистов бровкой оврага, выглянул из-за откоса и тут же нырнул обратно в свой отвершек - короткая автоматная очередь расковыряла засохшую землю совсем рядом. Танкисты держали русло оврага под прицелом своих "машиненпистоле".
Красноармеец достал из кармана пистолет и, щёлкнув взводимым курком, вытянул руку за откос. Нажал спуск, но вместо выстрела коротко лязгнул металл - осечка.
Леонид подошёл к самому краю обрыва и, как зритель в первом ряду театра, смотрел на разыгрывающуюся драму.
Боец дёрнул затвор - дослал новый патрон - вытянул руку - щёлк! Осечка. Ещё дерг - щёлк. Ещё и ещё - жёлтыми искрами взблёскивали на солнце выкидываемые выбрасывателем осечённые патроны...
Не замечая Леонида и демонстративно не пригибаясь, к отвершку оврага шагал офицер - серая фуражка с орлом и блямбой кокарды, чёрная форма с погонами цвета серого металла, полевая сумка, широкий ремень с тяжело отвисшей кобурой - не оставляли места сомнениям.
А у солдата остался последний патрон... Небольшая задержка и, приставив пистолет к голове, он нажал спуск. С отчётливым щелчком металл ударился об металл... Осечка...
И такая досада разобрала Леонида за невезучесть этого попавшего в беду солдата, своего, русского, советского, что он не сразу заметил остановившегося и уставившегося на него широко раскрытыми глазами немецкого офицера. И не мудрено - появившийся невесть откуда, в зимней куртке, джинсах и тёплых ботинках, Леонид являл собой то ещё зрелище...
Время остановилось, словно здешний мир замер, обдумывая, какую бы ещё устроить каверзу, а потом потекло медленно, растягивая мгновения в секунды, а секунды - в минуты. Офицер, не отрывая взгляда, медленно, как в замедленной съёмке, протянул руку к коричневой, потертой кобуре, находящейся на левом боку, и неторопливо начал отстёгивать ремешок, на который был застёгнут клапан...
Леонид частенько, глядя на сцены расстрелов в фильмах, недоумевал - почему люди стоят и ждут, почему не пытаются сопротивляться. Просто броситься на врага - ожидание смерти в бездействии тяжелей... А сейчас сам стоял и смотрел, как немец достал из кобуры "Парабеллум" и явно привычным, хоть и растянутым во времени движением большого пальца снимает его с предохранителя... Подумалось - сейчас должна пронестись вся жизнь, но перед глазами был этот - будь он неладен - чужой мир. Чуть справа - мотоциклист-пулемётчик, держащий его под прицелом пулемёта с дырчатым кожухом ствола и круглой банкой патронной коробки сбоку. Прямо - немецкий офицер. Слева - танкисты прикреплённым к ведущему колесу тросом натягивали порванную гусеницу, с лязгом перекатывающуюся по поддерживающим роликам. Сзади - притихший Голованов - хоть бы попытался убежать, воспользовавшись заминкой... Сверху - изливающее свою ярость солнце...
А из всей прошлой жизни вспомнился бабкин сосед, безногий, одинокий старик-фронтовик. Лёня, тогда ещё пионер, донимал старика - расскажи да расскажи про войну... И однажды детская непосредственность и бесцеремонность прогрызли стену молчания и отчуждения. Через открывшийся проран хлынули рассказы про войну, которую не показывают в кино... Про жизнь в окопах, заполненных болотной жижей... Про запах в гнойных отделениях госпиталей... Про людей, с которыми только-только пообвыкнешься, а их уже нет - ранены или убиты... Вспомнилось его выражение - "Иногда и помереть, не потеряв человеческого достоинства - дорогого стоит"...
И это воспоминание дало силу, внутренний стержень, твёрдый взгляд... Взгляд - зрение Леонида, которое вообще-то "не очень", обострилось до такой степени, что стали видны нарезы в канале ствола, глядящего прямо в лицо. И только сердце забилось, затрепыхалось в груди, как воробушек, в последней, отчаянной попытке вырваться на волю из плена удерживающих его ладоней...
- ...Атоническая фибрилляция...давления нет...
- ...Адреналин...интракоронарно...заряд... - откуда-то издалека, словно шёпот на грани восприятия...
- ...Разряд...
Вспышка, грохот выстрела, удар - всё произошло одновременно. Тело Леонида обрело невесомость то ли падения, то ли полёта... Горизонт, завалившись, ушел из поля зрения... Солнце... Беспощадное солнце со всей яростью ударило в глаза, выжигая сетчатку и...стало менять цвет и интенсивность на свет бестеневых ламп...