Русин Вадим
Глава 2. Серега Ершов

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    При расспросах приятели Ершова по институту, бессовестно признавались ему, что откупились от армии. Это было как гром среди ясного неба. Ни в российской, ни в какой другой армии они служить не собирались. Делали признания его однокурсники так буднично и естественно, что Сергей понял - они искренне недоумевают тому, что кто-то будет служить. Институтские товарищи искали в призыве Сергея скрытый подвох или тайный умысел. Чаще всего дело обстояло так, заботливые родители свежеиспечённых офицеров запаса, отдавали в военкомат приличную сумму денег, что бы про их сына забыли. Желательно навсегда. Так будто бы на учёте такого человека не состояло. В постсоветском бардаке это делалось легко и непринуждённо. Личное дело выкупленного офицера задвигалось в дальний угол, пропадало, терялось. И на мандатную комиссию, отбиравшую офицеров из запаса на призыв, оно не попадало. Это называлось - "отмазаться". Прочие отпрыски состоятельных родителей "косили". Новомодное слово "закосить" или "косить" означало, что у потенциального призывника обнаруживалась болезнь. В действительности её могло и не быть, но она имела документальное подтверждение. Справки, выписки, снимки, заключения и анализы - все указывали на её наличие. Главное эта болезнь препятствовала военной службе, делая потенциального призывника не пригодным к ней, забраковывала его. В так называемом перечне заболеваний (утверждённым Постановлением Правительства РФ) в третьей графе (а именно по ней оценивалось здоровье офицера) соответствующей найденной болезни стояла заветная буковка В. Это означало - ограниченно годен, то есть не годен в мирное время, годен в военное. Это было и нужно косящему от армии. Войны с американцами или Китаем не ожидалось, а тлеющие у окраин обглоданной России конфликты, войнами никто и не считал. Ингушетия, Осетия, Молдавия, Карабах, Таджикистан, а теперь вот ещё и Чечня.
    С распадом Союза всё кардинально изменилось, и казалось, мир сошёл с ума. Все, что было важным, ценным теперь безоглядно летело в мусорную корзину, обесценивалось - святое и неприкосновенное. А на место идола возносился золотой телец. Служить Мамоне стало выгодно и практично. К его ногам бросились всё, от махровых идеологов научного коммунизма до работников секретных предприятий. Осатаневшие граждане готовы были заложить дьяволу не только свою собственную душу, но и души родных и близких.
       Российский обыватель радовался новому миропорядку, наконец пришло его время. Стало ясно - совковым героям, вроде Павлика Морозова нет места в этой стране, они - не нужны. Их низвергли с пьедесталов как памятник Дзержинского на Лубянке. И обывателю, показалось, что, теперь, он то, уж точно, реализует заложенный в нем огромный потенциал, который подавляли проклятые коммунисты. Ему верилось - он вырвется из пут сытой совковой нищеты и уравниловки, которые через несколько лет развитого капитализма, покажутся ему утраченным раем.
         С экранов телевизоров, со страниц многочисленных газетных изданий в головы растерянных граждан, хлынули зловонным потоком ушаты информационных помоев, из которых явственно следовал вывод о том, что своей родине гражданин России не нужен. Как, впрочем, и она ему, и поэтому, никто никому ничего не должен. Гражданин и государство оформляли развод. Как опостылевшие друг другу, за долгие годы совместного проживания, супруги. Но это был не развод неуживчивых мужа и жены, как думали многие. Это оказалось расчленением единого тела на части. И тот, кто это делал, понимал, что без крови не обойдётся.
       Эта кровь так удачно вписывалась в модные европейские идеи о перенаселении земного шара, о пределах роста, о новом миропорядке, что никого не смущала. Граждане России, избалованные социализмом, начисто забыли о немецком плане "Ост", по которому большая часть населения их страны должна была стать удобрением для пахотных земель цивилизованных европейских колонистов. А пережившие утилизацию, обрекались пить огненную воду в резервациях за Уралом, подобно жалким остаткам индейских племён в Северной Америке.
        Выродившаяся партийная верхушка приватизировала собственность больного государства, совершив откровенное предательство своего народа. Умышленно умалчивалась, та, очевидная для каждого советского человека, роль, которую долгие годы играло государство в образовании, сохранении здоровья, воспитании и благосостоянии граждан. Советское государство в новой реальности, представлялось эдаким уродливым монстром, сгноившим сотни миллионов несчастных в Колымских лагерях ради прихотей бесноватых коммунистических партгеноссе, которым везде мерещились предательство и измена.
      Советский Союз изображался в новой ипостаси. Он представлялся хищным и ненасытным упырём, нагло паразитирующим на простых людях, работягах, готовым высасывать из них все жизненные соки, обирать их до последней нитки. Обыватель он и есть обыватель, близорукий, подверженный страстям легковерный человек, которому не трудно задурить голову, падкий на все яркое, громкое и сенсационное. В той новой капиталистической реальности, пришедшей на смену эпохи застоя, в героя превращался человек противопоставляющий себя собственному государству, такой вот справедливый и добрый вор, желательно в законе. В лучшем случае это был кто-то вроде Солженицына, сочинявшего сказки про огненное горнило сталинских лагерей. Стало модно в дружеских компаниях, средь хмельного застолья и возлияний, говорить о том, что жить в убогой и недоразвитой России невозможно, и что в этой стране никогда не было, и уже и не будет ничего хорошего, Эта богом проклятая страна обречена, а "нормальным", то есть умеющим работать и зарабатывать людям, следует немедленно уезжать за границу. Только там их ждёт сытый покой и счастье.
        А что мог понимать тогда Сергей Владимирович Ершов, ему было всего лишь двадцать пять лет. Его поколение, было инфантильно и легковерно, оно выросло в тепличных условиях социализма и не знало настоящих бед. От перемен кружилась голова.
        Ещё совсем недавно, на пионерских линейках юный Сережа Ершов с замиранием сердца, слушал рассказы об угнетении чернокожего населения Америки. В эти минуты он думал о том, как хорошо, что он родился не где-то там на берегах далёкой Миссисипи, а именно здесь, в благоустроенном и прекрасном Советском Союзе, самой замечательной стране мира. А теперь на гребне волны перемен стало известно, что это не так. И все оказывается наоборот.
      
      
        Служба в армии воспринималась Сергеем как пустая трата времени, бессмысленная потеря двух лет жизни. Поэтому служить в армии он не хотел, и не собирался. Как у многих молодых людей, у Ершова имелись грандиозные планы на собственную жизнь и на самого себя.
      
      В новой капиталистической реальности, каждый должен служить прежде всего своему карману, желудку и созревшей половой системе. Всё как у приматов - доминировать, жрать и размножатся. Предельно ясная задача - удовлетворять собственные потребности. А иначе зачем жить? Служить какой-то там Родине, ставшей эфемерной абстракцией?
      Закон делавший военную службу обязательной, можно было обойти, как и другие законы новой России. Каждый решал эту проблему как мог. Именно в этом заключалась предоставленная свобода. И если раньше в Союзе люди гордились своей службой в армии, то теперь предметом гордости молодёжи являлась возможность её избежать.
       Родина стала для граждан надуманным идеологическим понятием, взятым напрокат из совковой пропаганды, специально для легковерных лохов, чтобы при необходимости их было удобнее конвертировать в дешёвое пушечное мясо.
     Армия превратилась в бездонную чёрную дыру государственного бюджета, неспособного удовлетворить её нескромные потребности, где безвозвратно исчезали миллиарды, оседая в карманах военных чиновников. Она, как и всё бюджетное, стала лакомой кормушкой. Если генералы крали миллионами, проворачивая свои финансовые аферы, то для низших чинов доходом служило слитое с техники топливо, тушёнка, сухие пайки, вещевое имущество, все то, что можно было сначала списать, а потом продать за пределами бетонного забора воинской части. Военные тыловики и финансисты заняли в этом вопросе лидирующие позиции.
      Интересно, что всё не желавшие отдать долг Родине, как один, утверждали хором, что если вдруг к нам придут немцы, с войной, как в сорок первом, то они пойдут в армию добровольно, буквально на перегонки побегут в военкоматы спасать Россию. Так зарождался диванный патриотизм, столь характерный для широких слоёв нашего населения. Обыватель, с мягкого дивана клялся до последний капли пива защищать Родину. Но сволочи немцы, почему-то больше с войной не приходили, видимо что-то подозревали неладное, и проверить оторвёт ли гражданин свой зад, от дивана или нет, увы, не представлялось возможным.
      
        Повестка о призыве в армию нашла Сергея Ершова в конце сентября 1994 года, её ему вручили изобретательные не в меру, сотрудники военкомата, неожиданным образом. В креативности им сложно было отказать. Повестку не бросили в почтовый ящик, не стали передавать через соседей. Эту чёрную метку Родины Ершову вручили обманом.
      Что и сказать, сотрудники военкомата поступили хитро, они позвонили родителям Сергея, и через них пригласили его к себе, под невинным предлогом получения военного билета. Ершов, год назад, после успешного окончания, военной кафедры своей "альма-матер", принял присягу и получил первое воинское звание лейтенанта медицинской службы. Теперь голубенькую книжечку предписания, следовало поменять на долгожданный военный билет.
    
  Но судьба решила по-своему, коварная злодейка распорядилась иначе. В военкомате куда Сергей прибыл к назначенному времени, ушлые усатые майоры быстро взяли ничего не подозревавшего Ершова в оборот. Он и глазом моргнуть не успел, как выяснилось, речь вовсе не шла о замене одного документа воинского учёта другим, нет, его призывали на действительную военную службу. Служить Сергею предстояло офицером, но офицером не обычным, а взятым из запаса на два года, то есть "двухгодичником" или "пиджаком". Человеком, как известно, виноватым во всех бедах вооружённых сил, а на деле к ним не причастным.
      В те времена, срочная служба длилась два года. Неудачники из отучившихся на военных кафедрах Вузов, получившие воинское звание лейтенанта, призывались на службу в армию офицерами на этот же срок.
      
      
      Воистину, только одному богу и мандатной комиссии при областном военкомате было доподлинно известно, как так случилось, что именно его Ершова Сергея Владимировича отобрала для военной службы злодейка-судьба. Кто-то по её воле выигрывает лотерею, квартиру или автомобиль, поезду за границу, а другие как Ершов - службу в армии. И это ещё не самый худший вариант.
      Перепуганного, столь крутым поворотом дел Сергея тут же заставили расписаться в повестке, которую работники военкомата, предъявили ему с ловкостью эстрадных иллюзионистов. Его тут же не теряя времени, отправили проходить медицинскую комиссию вместе с толпой призывников. Она состояла преимущественно из лиц рядового и сержантского состава, ржущих и постоянно матерящихся. Офицеров в толпе, кроме Ершова было только двое. Оба - унылые выпускники местного политеха, точно так же как и Сергей, глупо попавшие в умело расставленные отделом комплектования силки. Седой полковник со свежим перегаром, в выцветшем офицерском кителе и мятых брюках, представившийся начальником третьего отдела, профилактически попугал призывников тюремным сроком, если кто-то из них попробует уклониться от предстоящей военной службы. Но никто на его слова не отреагировал, всем было плевать на этого спившегося идиота и на его угрозы.
      Как это не странно, но в речах полковника не фигурировало никаких высоких слов о долге, о проливавших свою кровь в боях дедах. Всё происходило без пафоса, буднично и печально. Остатки былого, сохранялись на облезлых от времени стендах и транспарантах, украшавших стены военкомата. Один из них демонстрировал толпе призывников утративший свою актуальность слоган, гласивший: "защита Родины - это долг каждого".
      
        
      
         В глубине души Сергея возникла тревога. Остро, ребром встал вопрос, почему призвали именно его? Почему именно он, а не кто-то другой идёт служить в армию? А как же другие?
      Он неожиданно вспомнил о конституции гарантировавшей равные права всех граждан перед законом. В институте только на его курсе родного лечебного факультета было сто двадцать парней. Принимало присягу по окончании военной кафедры примерно восемьдесят человек. Ну не могли же призвать его одного со всего курса? Что он Ершов, какой-то особенный? Что с ним не так?
         Вернувшись из военного комиссариата домой, Сергей, навёл справки по взволновавшему вопросу. Ему очень хотелось найти товарищей по несчастью. Он наивно полагал, что он не один такой, и это его успокаивало. Ершов обзвонил всех, кого только мог, и узнал, даже про тех с кем никогда не общался или был едва знаком. Полученная информация являла ему неутешительную картину. Никто из его однокурсников в армию ни только не шёл, но и идти не собирался. Никто из них не слышал о том, чтобы кого-то кроме Ершова призвали. Все были озабочены своими насущными делами, жили спокойной жизнью, так как будто бы никакого призыва не было и быть не могло. Сергей оказался единственным дураком со всего курса, который ехал служить пресловутой Родине.
      
       Интересно, что сочувствия к себе у институтских товарищей в связи с призывом, он, не встретил.
  
  
      Ему стало интересно за какие такие заслуги, или прегрешения он должен как дурак, целых два года носить военную форму, служить, тогда как другие такие же как он, будут преспокойно продолжать свою размеренную гражданскую жизнь, развиваться, двигаться вперёд, делая карьеру?
        Радовало одно - он офицер, не бесправный солдат - срочник, которого будут бить и унижать, заставлять выполнять любую, даже самую грязную и неприглядную работу. Сергей был наслышан о жестокой дедовщине в армии. По сравнению с несчастными, отрубившими два года на срочной службе, ему не придётся жить в казарме, мотать вонючие портянки, подшиваться, и заниматься прочей ерундой из которой и состоит жизнь солдата. Он будет выполнять обязанности врача, то есть по сути, работать по своей гражданской специальности. Знания об армейской службе, вынесенные Ершовым с военной кафедры, были туманны, жалки и отрывочны, как воспоминания о самом раннем детстве. Как у любого бывшего советского школьника, у Сергея имелся, приобретённый в ходе уроков по начальной военной подготовке, набор строевых навыков. Кроме того хронически не трезвый военрук обучал его класс собирать и разбирать автомат Калашникова и Ершов это делал с закрытыми глазами. Занятия в институте по военной подготовке велись из рук вон плохо. Преподаватели, постоянно занятые личными делами, не стремились обучать курсантов. Они называли своих воспитанников не иначе как суррогаты и постоянно пугали их армией, как проклятым местом с которого сами смогли чудом выбраться. И это было их главным достижением в жизни. Военная кафедра любого ВУЗа ещё с советских времён было отличным местом службы офицера, где процесс его морально - нравственного разложения достигал своего логического конца, хотя и надо сказать, бывали исключения. В 90 годы, когда царил развал армии, формализм обучения превратился даже не в показуху и имитацию, а в показуху показухи и имитацию имитации.
        
      
      А на увенчавших учёбу военных сборах, студентов сводили на экскурсию в воинскую часть. Это выглядело так если бы привели экскурсию детского сада в зверинец, посмотреть диковинных зверей, запертых в клетках со стальными прутьями. Курсантам, будто опасаясь за их психическое здоровье, издалека показали огромные зеленные танки, увешенные динамической защитой, похожие на дремлющие черепахи. Их провели нестройной толпой через казарму и солдатскую столовую, показали солдат и офицеров. Те выглядели совсем не как в кино. Наглые солдаты ждали дембеля и бессовестно стреляли у курсантов сигареты. Офицеры, особенно лейтенанты и стралеи, в беседе делились желанием сбежать из армии на гражданку, как они сами говорили из дурдома, открыто заявляя, что там делать нечего. Из их рассказов Сергей понял, что в советское время офицерам государство давало большие социальные гарантии, хорошую заработную плату и квартиру. В настоящее время зарплата офицера была нищенской, квартиры даже служебные не выдавали, и офицеры бедствовали, перебиваясь пайком и случайными подработками.
        После экскурсии преподаватели решили - с курсантов хватит, и остаток военных сборов продержали их на кафедре, закрыв в учебных классах. Там им показывали старые черно-белые фильмы по гражданской обороне, под которые особенно сладко спалось. Сборы как полагается увенчались присягой. Прошла она в обстановке, которую торжественной назвать было нельзя. Всех курсантов по очереди, одевали в безразмерные мятые камуфляжи, пропахшие нафталином. Облачившись в которые, они с листа, зачитывали текст воинской присяги, целовали пыльное красное знамя. А спустя три месяца, осенью, приказом министра обороны, все как один, получили первое офицерское звание.
         При расспросах приятели Ершова по институту, бессовестно признавались ему, что откупились от армии. Это было как гром среди ясного неба. Ни в российской, ни в какой другой армии они служить не собирались. Делали признания его однокурсники так буднично и естественно, что Сергей понял - они искренне недоумевают тому, что кто-то будет служить. Институтские товарищи искали в призыве Сергея скрытый подвох или тайный умысел. Чаще всего дело обстояло так, заботливые родители свежеиспечённых офицеров запаса, отдавали в военкомат приличную сумму денег, что бы про их сына забыли. Желательно навсегда. Так будто бы на учёте такого человека не состояло. В постсоветском бардаке это делалось легко и непринуждённо. Личное дело выкупленного офицера задвигалось в дальний угол, пропадало, терялось. И на мандатную комиссию, отбиравшую офицеров из запаса на призыв, оно не попадало. Это называлось - "отмазаться".
  Прочие отпрыски состоятельных родителей "косили". Новомодное слово "закосить" или "косить" означало, что у потенциального призывника обнаруживалась болезнь. В действительности её могло и не быть, но она имела документальное подтверждение. Справки, выписки, снимки, заключения и анализы - все указывали на её наличие. Главное эта болезнь препятствовала военной службе, делая потенциального призывника не пригодным к ней, забраковывала его. В так называемом перечне заболеваний (утверждённым Постановлением Правительства РФ) в третьей графе (а именно по ней оценивалось здоровье офицера) соответствующей найденной болезни стояла заветная буковка В. Это означало - ограниченно годен, то есть не годен в мирное время, годен в военное. Это было и нужно косящему от армии. Войны с американцами или Китаем не ожидалось, а тлеющие у окраин обглоданной России конфликты, войнами никто и не считал. Ингушетия, Осетия, Молдавия, Карабах, Таджикистан, а теперь вот ещё и Чечня.
  Однокурсникам Ершова служба в армии казалась противоестественным занятием не свойственным для человека способного, пусть с помощью родных и близких, но все же, закончить высшее учебное заведение. Получение диплома о высшем образовании говорило о амбициозных претензиях гражданина нового российского общества, существовать на работе, практически не работая, при этом получая хорошие деньги, в частности будучи начальником. Ведь начальник практически всегда лицо с высшим образованием. С приходом капитализма мечты обывателей не выразились только в одной идее собственного дела. Параллельно в обществе зародилась и витала идея 'непыльной', но доходной работы, к которой должен стремится любой интеллигентный человек получивший высшее образование, желательно руководящей.
  Сергею же вручили билет на уплывающий пароход, который подобно 'Титанику' отплывал в опасное путешествие длинной в два года. Он даже ощутил себя сакральной жертвой, которую принимает армия в его лице, агнцем, отданным на заклание кровожадному Марсу. От этого на душе скреблись кошки.
  Мечтательный Ершов представлял себе, как вернётся весной, обязательно весной, с первыми лучами майского тёплого солнца, зальющего ярким, ослепительным светом зеленеющие улицы родного города, как Лузга из фильма 'Холодное лето пятьдесят третьего', совсем другим новым человеком, узнавшим и пережившим что-то такое глубоко личное, кто может пережить и понять лишь тот, кто как он служил. И в этом будет скрыт его бонус, полученный им от военной службы. И он будет идти уверенной походкой демобилизованного офицера и люди чувствуя в нем что-то необычное будут удивлённо смотреть ему в след.
  
      Цена услуги "закосить", как и "отмазаться" для Ершова была неподъемная, тем более, что родители работали на оборонном заводе, который вот уже как год простаивал без заказов. А кроме государства кто ещё мог заказать продукты этого предприятия? Потерявшая интерес к собственной обороноспособности страна сократила заказы. Попытка конверсии производства на мирные рельсы с треском провалилась. Огромный завод с аэродромом, внутренним транспортом, многочисленными цехами, чьи многоэтажные корпуса возвышались из-за окутанного колючей проволокой бесконечного бетонного забора, работал в космической и оборонной сфере. С распадом Союза предприятие вошло в штопор. Его лихорадило, один месяц завод закрывали, а в следующем открывали вновь. Очередной директор, украв народные миллионы, увольнялся, уступая место у кормушки, следующему более наглому и вороватому, нетерпеливо дышащему ему в затылок, в надежде побыстрее нагреться на бюджетной кормушке и разбогатеть.
      Дурацкие детские санки и одноразовые шприцы, которые завод стал выпускать вместо баллистических ракет, не пользовались спросом у неприхотливых к всякой гадости, граждан. Корявые шприцы из сероватой пластмассы то и дело заедали, ломались. Приехавшие наладить производство итальянцы, разводили руками, они искренне не понимали как люди делавшие сложнейшую современную технику, не могут наладить производство нормальных шприцев. Инъекционные иглы к шприцам были тупы. Сами шприцы вместо того, что бы протыкать кожу и мягкие ткани буквально таранили их, усугубляя страдания больных, в отличие от игл импортных шприцев, входивших в трепещущую плоть как раскалённый нож в масло, без боли.
        Сергей Ершов работал хирургом. Он получал скромную зарплату ординатора хирургического отделения городской больницы и к платным потокам пациентов, допущен не был. В тех рыбных местах, где водились взятки и подношения, паслись маститые и вечно голодные акулы - старые и опытные хирурги. По негласным правилам, Сергею нужно было отработать в отделении не один год, чтобы пробиться к кормушке, позволявшей врачу жить хотя бы безбедно, а не существовать от получки до получки на нищенскую заработную плату. Вся семья Ершовых, и так, перебивалась с копейки на копейку, подрабатывая на стороне кто как мог. Отец сторожем в пропахшем резиной и импортными моторными маслами магазине автозапчастей. Мама торговала в коммерческом киоске. Она работала неделю через неделю ежедневно по двенадцать часов. Пользуясь, тем, что хозяин киоска был невнимателен к своей торговой точке, мама подставляла личный товар, купленный на оптовом рынке на витрину ларька. Это позволяло дополнительно иметь к зарплате немного денег, путём левых продаж. Вообще продуктовый киоск был у хозяина побочной деятельностью, основное направление работ являлся строительный бизнес, этим и объяснялось его равнодушие и невнимательность к работникам киоска, которые пользуясь бесконтрольностью подворовывали продукты.
        Влиятельный в городе, именитый профессор Столешников, заведующий хирургической клиникой, где Сергей работал после окончания института, помочь Ершову не мог. Он объявил, что ему уже звонили с военкомата, и предупредили о призыве сотрудника. Ершову следовала успокоиться и отслужить два года в армии. Профессор выразил надежду, что это пойдёт Сергею на пользу.
        Заведующий хирургическим отделением Михаил Ильич Крамер - единственный человек, кто попытался Сергею помочь избежать военной службы, - отмазаться. Он предлагал оформить несчастному Ершову липовую госпитализацию с язвенным кровотечением. Это шутливо среди съевших на этом деле собаку, врачей, называлось "помазать стены меленой". Меленой называют зловонный чёрный как сажа жидкий стул, характерный для больных с язвенными кровотечениями. Излившаяся из язвы в желудок кровь смешивается с соляной кислотой, и гемоглобин превращается в чёрный гематин, который и окрашивает кал. Жидкому калу переваренная кровь придаёт незабываемый ядовитый аромат и жидкую консистенцию. Подговорённый заведующим отделения эндоскопист должен был выкусить Сергею специальными кусачками кусочек стенки двенадцатиперстной кишки, имитируя, кровоточащую язву. Выглядела бы эта искусственная язва практически одинаково с настоящей. Механизм был давно отработан, это была статья дохода в многоплановом нелегальном бизнесе клиники, промышлявшей на многих фронтах. К тому времени первоначальный испуг в душе Ершова сменила апатия, и он от помощи заведующего отказался, твердо решив отдаться в руки судьбы и отслужить два года в армии. Второй профессор клиники Иванцов, подающий надежды большой ученный и хирург, встретив Ершова в коридоре принялся откровенно глумится над призывником пророча: "тебе дураку в армии башку отстрелят". Намекая на так называемые горячие точки, где с завидным постоянством гибли российские военнослужащие. Его аспирант Дмитриев, крепкий парень с выправкой и повадками сержанта, не так давно закончил военный факультет медицинского ВУЗа и что называется "спрыгнул на ходу с поезда" - уволился с армии по болезни с диагнозом: "отдалённые последствия черепно-мозговых травм". Выходило, что Дмитриев своей головой с детства пользовался не по назначению, то и дело сотрясал упрятанный за прочной как броня, черепной коробкой свой бедный головной мозг.
         Этот Дмитриев относился к той категории людей, которые получив бесплатное военное образование, служить в армии не собирались, и уходили на гражданку. Срок учёбы на факультете зачитывался им в срок срочной службы, потому призвать их не могли. Получать в образование на военфаке было выгодно. Учится, там было легче чем в гражданском Вузе. Курсантам платили во время учёбы в ВУЗе хорошие по тем временам деньги, существенно превышающие стипендию студента, неприлично скромную. На скопленные за 3 года учёбы пайковые, военфаковец мог приобрести подержанный автомобиль. Увольнение по болезни Дмитриеву, обошлось не дорого. Такой обман государства для него явился предметом гордости и одновременно началом научной карьеры.
      
      
         Медицинское образование тяжело далось Сергею. Он поступил в престижный медицинский институт, сам, без блата, взятки или знакомства. Это было семь лет назад в далёком 1987 году, когда страна, в которой он жил, ещё называлась Советским Союзом, а у власти была коммунистическая партия. Но нравы, царившие в медицинском институте и высокий конкурс не гарантировали Ершову поступления. В 1987 году на лечебный факультет поступало 15 человек на место. В том же году в медицинский подали документы пять его одноклассников, в том, числе две медалистки. Но удивив всех, по конкурсу смог поступить он один. Помогли подготовительные курсы и усердие, За год занимаясь ежедневно по 5-6 часов, Сергей буквально вызубрил наизусть весь материал.
        После прохождения медицинской комиссии Сергею вручили предписание, явиться 20 октября в штаб военного округа в отдел кадров за назначением на должность. Медицинская комиссия запомнилась Ершову длинными очередями к врачам-специалистам. Осатаневшие от потока призывников, они вели приём формально, делая пометки в медицинских картах, которые потом вшивались в личные дела.
      
         Сергея, в военкомате успокоили, сказав, что служить он будет в военном округе, на территории которого призван. Это означало, не далеко от дома, а если повезёт, то в родном городе, где имелись воинские части. Ершов обрадовался: на Камчатку, в Заполярье, или к черту на куличики его не пошлют. Как оказалось заявку-требование на офицеров, в военкоматы передавали кадры округа, а сами комиссариаты подчинялись окружным кадровикам. Кадровые офицеры после выпуска массово уходили на гражданку, и возникавшие дыры в штатах войсковых частей министерство обороны заполняло офицерами по призыву. Тем деваться было не куда - умри, но два года отслужи. Армия представилась Сергею, тонущим кораблём, с которого бегут крысы.
       Какая подготовка у офицеров - выпускников военных кафедр гражданских ВУЗов, никого не волновало. Есть человек и ладно, не хочешь, заставим, не можешь, научим. Простая, как мир, истина. Так кадровые органы решали проблему комплектования вооружённых сил младшим офицерским составом. Местный политех штамповал мотострелков, инженеров и артиллеристов. Пединститут - психологов, физруков и замполитов, мединститут - военных врачей, авиационный институт - лётных техников, плановый - начфинов. Главная проблема эти выудить их из гражданской жизни, призвать, ложилась на военкоматы. Вопрос дефицита офицеров решался формально на бумаге. В высоких кабинетах министерства обороны цифры и проценты отражали боеспособность армии. А на поле боя её определяли подготовленные специалисты. Что на деле стояло цифрами и процентами докладов, отчётов, рапортов, сводных таблиц, генералов не волновало. Не хочешь заставим, не можешь научим. Главное были бумаги. Бумага стерпит всё. Начальники пережидали, крепко держась за свои теплые места, уютные кабинеты, мягкие кресла, выстраданные генеральские погоны. Показуха и очковтирательство, с коими безуспешно боролись, во времена советской власти, при Ельцине достигли своего апогея. Армия разваливалась.
        
        Сергею предстояло отдать долг Родине, но после общения с однокурсниками, у него возникло ощущение, что одалживали у своей страны всё, а отдавать приходится таким, как он, неудачникам, в которых мёртвой хваткой вцепилось коллекторское агентство в виде районного военкомата. Там в военкомате Ершов впервые услышал слово "пиджак", так его назвал один из майоров, вручавший ему предписание. Позже, он узнает, что оно значит.   Как гласило предание, которое хранили седые прапора, на военных складах, слово "пиджак" прилипло к офицерам, призванным на два года, из-за того первые представители данной социальной группы так неправильно называли армейские кители.
        
        Двадцатого сентября по предписанию в отдел кадров округа прибыло для назначения в войска, двенадцать призванных на военную службу, новоиспечённых офицера. Эти были продукты весьма сомнительного качества, правильнее сказать брак, произведённый на свет умельцами военных кафедр местных Вузов.
        
        Прибывших офицеров разместили в тактическом классе отдела кадров округа, где они ждали своей судьбы, которая должна была их настигнуть в виде распределения на места предстоящей службы.
          Распределение началось ровно в десять, первым вызвали конечно же Сергея. Седой кадровик в звании подполковника рассматривал Ершова буквально каких-то двадцать секунд, так как будто бы он был какое-то редкое, но в тоже время, очень опасное, насекомое, которое, преодолевая брезгливость, следовало раздавить. За это короткое время подполковник просканировал лейтенанта пронзительным взглядом, потом небрежно покрутил в руках его личное дело, как будто бы прикинул сколько оно весит. Личное дело было красным с военной эмблемой на обложке. Кадровик его перелистал, там была вшита пара анкет, копия диплома, и ещё какие-то записи, о назначении которых Ершову было неизвестно.  Этих секунд кадровику вполне хватило, сделать глубокие выводы о призывнике, видимо сказывался опыт и предложить ему в качестве места будущей службы Горячинск, без дополнительных пояснений. Ершов было замялся с ответом, собственно говоря, какая разница, где ему провести два года вынужденной ссылки. Он даже попытался на огромной карте округа висевшей на стене позади подполковника найти этот самый Горячинск, но не смог. Россия занимает одну восьмую часть суши и Горячинск, как иголка в стоге сена, затерялся на её бескрайних просторах.
        Кадровик прочитал его мысли.
        - Горячинск не так далеко, - произнёс он загробным голосом, лишённым всяких интонаций. И посмотрел на Ершова взглядом, в котором читалась усталость от людей, мешающих ему жить. Затем подполковник поморщился, как от изжоги и хотел ещё добавить, но Сергей поддавшись порыву, легко и безропотно, как обречённый фаталист, согласился на Горячинск.
      Седой молча, вручил ему новое предписание, и направление в отдел военных сообщений для оформления документов на проезд к будущему месту службы.
         Ершов вернулся в мобкласс, где первым его встретил один из призывников, хамоватый деловитый толстяк, с ходу поинтересовавшийся у него результатом назначения.
        - Ну что? Куда тебя? - спросил он, не пряча любопытства.
         - Какой-то Горячинск, - безразлично, так словно бы речь шла не о поездке в неизвестность, а о походе в соседний дом за хлебом, ответил Ершов.
        - А где это? - дружно спросили его будущие собратья по оружию, оживляясь.
         Ершов пожал плечами, показывая, что знать не знает. Горячинск - это плохо или хорошо? Что толку это обсуждать? Дело сделано.
      Толстяк возмутился первым:
         -Ты что дурак? Слушай меня. Приедешь в этот твой Горячинск отказывайся от должности, говори: меня климат не устраивает, мол морозы и влажность, ещё что-нибудь придумай. Аллергия.
         - И что? - Сергей ничего не понял из сказанного толстяком. Чего он несёт?
         - А то. Будут уговаривать - отказывайся от всего. Требуй назад отправить, говори - делайте, что хотите, здесь служить не буду. Если начнут пугать прокуратурой, не покупайся, ничего тебе сделать не могут - проверено, говори им - я сам на вас напишу. Они промурыжат, промурыжат и отправят тебя сюда обратно. За новым назначением.
         - И что? - Ершов правда ничего не понимал.
        - Да то, - толстяк засмеялся, - я год уже так езжу за счёт армии, где уже только не был.
        Он начал загибать пальцы:
         - В Иркутске мне однозначно, климат не подходит, в Уссурийске квартиру мне не дали, в Алейске должности по ВУС моему нет, в Тоцком - радиация, в Шиханах амброзии много, а у меня поллиноз. Не одно место мне не подошло. Два месяца дома просидел, вот сейчас вызвали, говорят нашли что-то, мол специально для меня. Вот год так уже и отслужил. Круто. Всего год остался. Так глядишь и дослужу до дембеля.
      
      
      Сергею открывалась новая неизвестная сторона военной жизни.
        - А что так можно? - искренне удивился он. Изобретательность толстяка его поразила.
        -Ну а что нельзя-то, - дружески хлопнул его рукой по плечу тот. Остальные одобрительно засмеялись.
         - Вон Игорян, - собеседник указал на тощего парня в полосатом джемпере, - тоже так уж полтора года катается.
         Игорян горделиво улыбнулся, одобряюще кивнул и помахал Коле рукой, тем самым подтверждая, всё сказанное про него - правда.
         - А это Павел, - толстяк указал рукой на парня спортивного вида, с головой погруженного в чтение книги, тот лишь на миг поднял глаза оторвавшись от своего занятия, - Павел куда не распределится ни где должность не принимает, требует, что бы все было все по закону. От А до Я. Павел - артиллерист. Должность у артиллеристов как правило, с техникой и имуществом, вот он всё и считает до последнего болтика, требует, как положено и всегда при подсчёте у него много чего не достаёт в принимаемом им имуществе. Павел, говорит: приму лишь по наличию, только то, что есть, недостачу не приму. И так уже девять мест службы поменял, нигде больше двух недель не пробыл. Командиры его назад в округ шлют с резолюцией, "нам он не подходит", а в результате года и трёх месяцев службы уже нет.
        - А кто же Родину будет защищать? - сам того, не ожидая от себя, удивился Ершов
        - Тебе надо - ты и защищай, - огорошил Сергея помрачневший толстяк, - чего тут защищать, да и кому мы нужны? А если уж и правда тут что-то и надо защищать, то пусть вон кадровые и служат, это они военными стать хотели.
      
         Вызывали всех, по очереди, одного за другим. Дело шло достаточно быстро и каждый новый офицер сообщал всем своё будущее место службы: Мулино, Наро-Фоминск, Екатеринбург, Самара, Тоцкое, Приозерск. Они были не только в округе, но и за его пределами. Военкомат врал.
      Толстяк отсутствовал по времени больше всех и вернулся очень довольным. На этот раз ему не смогли найти должность и оставили в распоряжении командующего округом.
        - Меня уже везде знают, - радостно, любуясь собой, рассказывал он окружающим, - никому я не нужен. Все обо мне, до самых дальних гарнизонов, слышали, не где брать не хотят. Сказали - будь дома, жди назначения, оклад по званию будут платить.
       - А ты? - с придыханием в голосе спрашивали у него молодые офицеры.
      - А я? Что я? Я говорю, отправляйте меня, служить хочу! - смеялся тот..
        И гордый собою, он никак не успокаивался и продолжал напутствовал молодёжи, как заядлый проповедник:
         - Парни. Не переживайте. Не хотите служить - не служите, главное раз в десять дней на службе появляться, желательно что бы вас кто-то из начальников видел и другие видели, что командир вас видел. А ещё лучше в секретку зайдите какой-нибудь приказ возьмите и листке заменителе главное дату поставьте, если что - это важно. На вас дело уголовное не заведут если вы менее десяти дней на службе отсутствуйте. Так вы девять дней дома сидите, на десятый - на службу. На часик покажитесь, в секретку загляните и домой, отдыхать.
         - Это у нас поиграть в "десяточку" называется, старый проверенный метод, - поддержал товарища тощий Игорян.
        - Точно - точно, - улыбнулся толстяк.
         - А как же эти, - спросил кто-то из новоиспечённых лейтенантов, явно шокированный тем, что он узнал от бывалых, - кадровые?
         - Кадровые? - рассмеялся толстяк, - да в армию идут те, кто ничего ни только не может, но и не хочет. Дегенераты. В основной массе кадровый офицерский корпус российской армии - это сборище подлецов, ворюг и алкашей, которые органически презирают службу и военное дело.
      
      
       Из отдела кадров Сергея отправили в медслужбу округа, к направленцу. Объяснили, направленец это специально выделенный человек, занимающийся учётом медицинских кадров. Но он не кадровик, а относится непосредственно к своей службе. В нужном кабинете стоял заваленный бумагами, письменный стол. За ним как на троне, восседал подполковник с медицинскими петлицами.
        - Здравствуйте! - бодро начал Ершов с порога. Вместо ответного приветствия офицер, сверкнув грозным взглядом, сурово спросил, выцеживая из себя каждое слово:
        - Ты ещё, кто такой будешь?
      Он огорошил в лоб Ершова коротким вопросом, похожим на контрольный выстрел, которым он пригвоздил вошедшего.
        - Лейтенант медицинской службы Ершов Сергей Владимирович, - чётко по-военному, но от волнения, срываясь на высокие нотки фальцета, не свойственные для него, ответил Сергей. И откуда в нем взялись эти слова? Его тело вытянулось по струнке, напряглось, ноги сомкнулись, руки сами легли вдоль швов. Фантастика.
        - Чего хотел, Ершов? - подполковник больше не смотрел в его сторону. Очевидно лейтенант не заслуживал его внимания.
       - Призван, врач, распределён в Горячинск.
      
         Услышав это, подполковник, моментально замер, осмысливая и переваривая услышанное. Он тут же бросил бумагу, так, что она опавшим осенним листом полетела из его рук на пол, вскочил навстречу Сергею, и принялся трясти в рукопожатии его руку:
         - Дорогой ты мой! Наконец-то. Как мы тебя долго ждали! Садись! Чай, печенье? - хлопотал военный вокруг Ершова.
      Направленец принялся сетовать на дефицит кадровых офицеров-врачей.Он показал гостю сводную таблицу нарисованную на огромном листе ватмана, где напротив врачебных должностей в войсковых частях повсюду виднелись пробелы, с карандашными пометками "вакант".
      
        - Смотри, смотри, что творится! - подполковник, в азарте, дёргал Сергея за рукав, - а у нас в стране три военно-медицинских факультета и Питерская Академия имени Кирова. А военных врачей в достаточном количестве нет! Ежегодно они выпускают почти шестьсот кадровых офицеров - врачей. Это должно было вполне удовлетворить аппетит наших вооружённых сил. Но т половина из них тут же доблестно сваливает на гражданку.
       Направленец объяснил, что Ершов едет служить в Горячинск. Там укомплектовывается личным составом мотострелковая бригада, которая недавно приняла статус соединения постоянной боевой готовности. Как это так призывник сразу не понял. Он вообще недоумевал, как в армии могут быть не постоянно боеготовые части. Подполковник ему терпеливо объяснил. Части постоянной боевой готовности были созданы не так давно, в рамках новой военной доктрины. Теперь все армейские части и соединения делились на две группы. Постоянной боевой готовности - сразу укомплектовывались по штату военного времени личным составом, техникой и вооружением. А все остальные при объявлении мобилизации доукомплектовывались, разворачивались и получали со складов технику и вооружение и по мере этого становились боеготовы.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"