Снегопад закончился. Было поздно. Утомлённая Москва гасила огни домов и уличных фонарей, кутаясь от холода в ночную тьму, замирала, затихала, ворочалась, словно бы успокаиваясь после суеты долгого дня, уже канувшего в небытие. Огромный мегаполис, уставший от забот, погружался в сон, накрытый мягким пушистым снежным одеялом. Снег лежал повсюду - на крышах домов, козырьках подъездов и опустевших московских улицах. Припрошенные белой пудрой, молчали кусты и деревья. Зима расщедрилась на снег как никогда, высыпав с неба на город свои запасы. Стало совсем безлюдно и тихо, и лишь редкие прохожие, попадавшиеся навстречу, как осколки прожитого дня, все по-прежнему куда-то торопились, спешили, мелькали мимо в непонятной суете, как будто безнадёжно опаздывая, так странно похожие на заводные игрушки в своём бесконечном беге. И Родионов сам, вдруг почувствовал себя такой же заводной куклой, начисто лишённой чувств, игрушкой, которая механически ест, пьёт, ходит на службу, что-то говорит и делает, но существует все больше по какой-то привычке, отстранённо наблюдая за самим собой и удивляясь тому, как это все так с ним стало.
Где он, куда делся тот человек, которым он был прежде? И не находя его этого прежнего человека, он поражался собственной пустоте, как будто бы его душа как змея сбросила шкуру и уползла, а он и теперь есть эта сброшенная шкура, по ошибке считающая себя человеком. Но полковник тут же отбрасывал эту нелепую мысль, как снег с ботинка, так что бы больше никогда не возвращаться к ней.
И снег весело хрустел под его шагами, тротуары были не чищены, и, пересекая протоптанные дорожки из чьих-то следов, полковник спешил к себе домой как по мягкому белому ковру. И даже было немного жаль, что этот снег уже завтра к обеду люди и машины растащат, растопчут и смешают с песком и грязью, как любят они делать абсолютно со всем, что их окружает. И он думал о странной привязанности человека к чужим протоптанным дорожкам, которые он выбирает, даже если они ведут его совсем не туда, куда он в итоге желает придти. И загипнотизированные волшебством проторённых троп люди как заводные куклы упрямо бредут по ним, двигаясь никуда мимо своих целей и счастья.
Жизнь состояла из похожих друг на друга дней-близнецов одинаковых по форме и содержанию, различающихся только по числам не остающихся в памяти мелькающих календарных дат. А завтра надо было опять вставать рано и ехать на службу, так же как и вчера. Все было как всегда. В пустом вагоне метро он сладко задремал с этой мыслью, положив её себе под голову, как мягкую подушку, так что даже чуть не проспал свою станцию.
В кухонном окне его квартиры все ещё горел слабый свет, проникая сквозь голубые занавески во двор. Фонарь, повешенный на столбе перед входом в подъезд давно уже умер, позабытый всеми. Распахнутой дверью подъезда играл холодный ветер, и она покорно под его порывами раскачивалась из стороны в сторону на проржавевших петлях, жалобно скуля. Оплавленная хулиганским огнём чёрная кнопка лифта, притаилась в своём углублении, сиротливая лампочка на ножке проводов под потолком едва мерцала тусклым светом - все было, как всегда. Ничего не менялось.
Нечаянной радостью вечера оказалось поджидавшее в почтовом ящике письмо сына. Жена никогда не заглядывала туда, всегда забывая брать с собой маленький ключ от этого ящика. Поднимаясь по лестнице к себе этаж, в подъездном полумраке, полковник торопливо раскрыл конверт и достал оттуда письмо. И тут же начал читать его. Тетрадные белые листы в клеточку вобрали в себя знакомый подчерк сына, как всегда ровный и разборчивый. Игорь писал родителям, что все у него хорошо, и служба протекает нормально. Сообщил, что собирается вскоре жениться, имя его невесты Лена. А подать документы в загс до нового года, как они хотели, у них не получилось, так как Игорь вынужден уехать в служебную командировку в составе полка, поэтому их роспись откладывается. К этому времени они, конечно, спишутся и созвонятся друг с другом ещё много раз, и тогда все станет ясно. Но Игорь ждёт родителей в гости в следующем году, весной, конкретно - дату он уточнит позже, сразу, как только они подадут заявление в загс. Для знакомства с Леной и празднования свадьбы родителям нужно будет приехать немного раньше, примерно за неделю. Сразу после свадьбы молодожёны отправятся к ним, в Москву погостить на весь отпуск Игоря, который ему пообещали предоставить. Они с Леной живут вместе, в офицерском общежитии квартирного типа, где у них теперь есть своя "шикарная" комната с санитарным узлом и замечательной маленькой кухней. Его невесте - двадцать, учится она в медицинском институте, хочет стать терапевтом, "родить минимум трёх детей и никогда с ним не расставаться". Жениться сыну, конечно, было пора. Но думая про командировку сына Родионов - старший с тревогой вспомнил, что самарский 81 полк в котором служит его сын входит в состав группировки мобильных сил, которая привлекается к участию в военной операции на территории Чеченской республики. Но почему разговаривая по телефону две недели тому назад, Игорь, ничего не сказал обо всем этом ему, своему отцу? Скорее всего, наверное, не знал или просто не хотел расстраивать родителей?
Нет, все же не знал. Он же понимает, что отец все равно обо всем и так узнает сам. Сын клеил будущее из простых понятных слов, нанизывал свои планы как бусины одну за другой на нитку судьбы в прекрасное ожерелье. Этим ожерельем должны была стать его счастливая жизнь. Но Владимир почувствовал, что нитка у ожерелья Игоря была непрочной, могла порваться, и, бусы планов рассыпятся, покатятся в разные стороны несбывшимися мечтами.
"Вот так командировка", - подумал полковник, пряча встревожившее письмо к себе в грудной карман: "Нет, буду ничего говорить пока Светлане, ей не надо знать лишнего. Что-нибудь совру, придумаю. Иначе будут лишь пустые волнения и никому ненужные слезы. Волнения всегда напрасны". Наверное, ему надо самому вмешаться в эту ситуацию - позвонить пока ещё не поздно в Приволжский военный округ. Игорю не надо никуда ехать - так будет лучше для всех. На его долю ещё хватит войны. Время сейчас непростое, а жизнь не стоит и ломаного гроша. Никто не кому стал не нужен, каждый выживает, как может. Умирать за Родину сегодня не почетно, для многих это не подвиг, а очевидная глупость. Он же может легко поднять трубку телефона и попросить окружное командование за сына, и никто ему не откажет ему в просьбе. Всего-то лишь надо поменять одну ничего не значащую фамилию командира мотострелкового взвода на другую. Эта такая мелочь. Но каково, будет его сыну, если тот узнает, что его отец у него спиной, тайно решает его судьбу, не спрашивая мнения самого Игоря и не считаясь с ним. И каково ему самому, полковнику генерального штаба, знать, что какой-то другой лейтенант, такой же ещё молодой и полный надежд, поедет вместо его сына в Чечню? Что этот парень, чем-то хуже, чем его сын? Чем другие тысячи безымянных солдат и офицеров, брошенных рукой судьбы в пекло предстоящей войны? А может всё обойдётся?
А у этого лейтенанта который вместо Игоря, наверное, тоже есть любящие родители, планы, жизнь, мечты и надежды - все как у всех. Да, так сложились обстоятельства, и глупо на это сетовать, так закрутилась рулетка судьбы, и "роковое число" выпало, на долю его сына. Точно так же слепо избрав многих прочих сыновей, мужей и отцов. Но так ли уж случайно?
Владимиру вспомнились слова отца: "Настоящий офицер сам не куда сам не просится, но и, ни от чего что ему предлагают, не отказывается". Вот и его Игорь поступает теперь точно так же, правильно.
Все конечно, это правильно. Быть таким вот правильным, жить по совести хорошо, но не сейчас. А когда? Всегда, в любое время найдутся причины отступить от правил, предать, соврать, совершить предательство и подлость. Кто же, в это время живет правильно, по совести? Идиоты, вроде них Родионовых? Вымирающие как могикане. Другие люди, другой лейтенант - все это конечно понятно, но стоит ли этот другой его, Родионова переживаний? И почему он, должен думать об этом ему совершенно незнакомом человеке? О каких-то чужих, не знакомых людях? Да кто они ему такие? Зачем они вообще ему нужны? Зачем забивать ими свою голову? Что и так забот мало? Ведь эти люди это те самые серые существа, увлечённые лишь сами собой и своими заботами. У них Родина часто неотделима от собственного кошелька. Разве они в свою очередь думают о нем? А кому ещё в этом мире кроме него самого нужен его сын? Может быть Ельцину, Гайдару, Черномырдину? Или пресловутой Родине? Из Родины-матери, превращённой в последние годы в дешёвую проститутку на Тверской, обслуживающей англоязычного клиента в подворотне ? А может об Игоре позаботятся умники из Кремля, сначала накачавшие Чечню оружием, а теперь решившие вдруг показать чеченцам свою военную силу за счёт таких вот ребят как его Игорь? И эти ребята - горсть мелочи разменных монет брошенные на стол политической борьбы. А как же бесправные, словно отбывающие срок заключения срочники, сплошь жители полузаброшенной периферии огромной империи, которые просто не смогли откупиться от призыва.
Родионов вспомнил сына совсем маленьким, русоволосым мальчиком с огромными зеленными глазами, в которых умещался весь его мир, старательно склонившегося над школьной тетрадью, такого родного до слез, тёплого, сладко пахнущего, живую частичку самого себя. Его розовые маленькие ладошки с короткими пальчиками были все в синих точках и чёрточках, перепачканные шариковой ручкой. Владимира умиляли нежно-розовые полупрозрачные пластиночки аккуратно подстриженных ногтей. А как он тогда любил брать его детскую маленькую руку за запястье, и проводить внутренней стороной пухленькой ладошки себе по щеке чувствуя прикосновение его нежной детской кожи к своему лицу. И у него вдруг чувствительно кольнуло сердце нечаянно вырвавшейся наружу тревогой, из смутного волнения вдруг приобретшей явные очертания будущей беды.
Но всё-таки так мерзко сознавать свою неправоту, ведь у парня, который отправится в Чечню, вместо Игоря тоже есть любящие родители, а может быть и жена, и даже маленький ребёнок. И вот этого ничего не подозревающего офицера неожиданно вызовут в штаб части, где вручат выписку из приказа, и он примет у недоумевающего Игоря технику взвода, личный состав, и имущество. И все в полку будут, догадываться о всемогущем отце из Москвы, презрительно шептаться за его спиной. Хотя какое, в сущности, ему до них до всех дело? Да пусть говорят что хотят, главное - уберечь сына от напрасного риска, от слепой смерти, всегда наобум выбирающей своих жертв. Хотя бы только для того что бы сказать самому себе - как настоящий отец я сделал для сына все, что только мог, и мне не в чем будет себя упрекать.
Почему ему должно быть дело до них, до каких-то чужих незнакомых людей, которых он и знать то не хочет? В нынешней жизни каждый сам за себя и каждый делает все, что может только для себя. А именно в этом случае он может сделать! Стыдно? Вон был друг Серега и тот его продал, легко и непринуждённо, как продаётся при переезде из гарнизона в гарнизон старый платяной шкаф.
Почему он все время должен думать о чем-то таком сегодня не вполне ясном и смутном как Родина, и при этом постоянно испытывать угрызения совести? Вот если бы у родителей незнакомого лейтенанта была бы такая же возможность как у него отменить командировку сына? Как бы эти люди поступили бы эти люди? Сомневались? Он был убеждён, что эти люди уберегли бы своего сына от риска, без сомнения и мук совести, и даже не мучили себя вопросом: а кто же отправится туда вместо него? Они бы сделали все, не задумываясь, с лозунгами: "после них хоть потоп", "гори, все синим пламенем".
"Время всегда одно и то же!" так говорил отец: "Время это оправдание для слабых людей, своей собственной слабости. Время лишь подчёркивает добродетель одних и пороки других".
А где же интересно сейчас дети всех этих властьимущих, - министров, депутатов, мэров, которые так хвастаются подаренной народу "свободой"? Больше похожей на милостыню, поданную убогому российскому люду стоящему на грани выживания. Эта опостылевшая всем свобода, которую так ловко в блестящей обёртке обещаний подсунули доверчивому народу, взамен "совкового рабства, скинув с людей тяжёлые цепи тоталитарного коммунистического режима?"
Новая элита страны, едва утвердившись на кремлёвском троне, уже прочно вросла своими корнями в страну бесцеремонно высасывая из неё соки, маниакально уверовав в свою избранность, исключительность и поэтому в абсолютную непогрешимость. Неужели он - полковник, взрослый человек наивно поверит в то, что дети родных кого-то из них, этих Чубайсов, Гайдаров и прочих, поцелованные толи богом, толи самим дьяволом в макушку, выряженные в пятнистые камуфляжи, сейчас трясутся в холодном военном эшелоне где-то на подъезде к Дагестану. Конечно, для них как головная боль не дающая спать по ночам, тень Сталина не в пример им, отдавшего двух своих сыновей на войну, один из которых старший Яков - лейтенант - артиллерист, погиб в немецком плену. Их дети для них святы как счета в иностранных банках, есть другие безмолвные и покорные, которых можно легко превратить в пушечное мясо своих призрачных авантюр! Для них Сталин это нонсенс, ведь их власть это лишь вырванное ими право на блага в первую очередь, а не тяжёлая ноша ответственности. А кто для них те другие, те тысячи простых безымянных ребят, ответа, за жизни которых у этой власти никто никогда не спросит? Кто парни недавно начавшие жить, и уже брошенные властью на войну, пожар которой она бездумно и раздула? Законы и правила созданы властной элитой для всех, но не для самой себя. Такая избранность всегда порождает отрицание законов человеческих, так как в ней лежит отчуждение от народа, а потом и законов божьих. Люди, опьянённые наркотиком власти, совершают преступления, оправдываясь собственной избранностью и, следовательно, непогрешимостью. И их, правда, на сегодня, - это лапша быстрого приготовления которую теперь вместо привычной пищи ежедневно жрут бедные люди, а на деле всего лишь плохо сваренная ложь для обманутого голодного народа. Все равны, но кто-то ровнее, - так обычно шутил по этому поводу Волков.
"У всех у нас есть теперь, есть своя Родина, все больше похожая, на заброшенную спившуюся русскую деревню, по уши тонущую в грязи. Деревню, на половину распроданную, с покосившимися старыми избами и худыми не дающими молока коровами, ангарами полными сломанной техникой в которые то и дело наведываются хищные помещики с вороватыми глазками, на пьяных мордах, шарящими вокруг, что бы им ещё украсть тут за бутылку дешёвой водки? А когда они, наконец-то все украдут то, несомненно, уедут к себе в Карловы Вары, заживут, цивилизованными людьми", - думал Родионов:
Стать офицером это был осознанный выбор сына. Зрелый выбор взрослого и ответственного человека, вполне способного самому распоряжаться своей судьбой. Таким Родионов всегда видел Игоря. Он сам одел на себя офицерские погоны, и теперь получил приказ, который должен исполнить. Игорь сам выбрал этот путь, никто его не заставлял. По окончанию училища он мог уволиться, видя развал армии, но все, же вопреки всему остался. И ни купили, же его призывы его московских школьных друзей, обещанная хорошая работа. А ведь можно было жить иначе! Вокруг полная Москва сплошь из этих мажористых детей - нагловатых самовлюблённых, которые живут безоглядно пьяной и сытой жизнью, предназначенной лишь для самих себя любимых. И им глубоко плевать на эту катящуюся в пропасть великую страну. Они живут не в России, а в Раше. Деньги - вот их вера. Деньги вот тот бог, которому они поклоняются. Они даже в армии никогда служить не будут, закосят, откупятся, просто откровенно пошлют все повестки из военкомата куда подальше, а потом купят на папины деньги военкомат целиком с потрохами и архивами. Они же открыто говорят, что здесь в России все дерьмо, а в этой армии служат только одни убогие дураки. А настоящая жизнь лишь там, на Западе, далеко за пределами этой убогой вечно чумазой страны, которую разворовали и распродали их отцы. А его сын, который в тысячу раз их всех лучше и честнее, теперь поедет на войну, которую затеяли их недалёкие родители.
А в воздухе пахнет войной. Да именно войной. И его не обманут ни чьи слова. Сегодня он убедился лишний раз в этом. Его вербует посреди белого дня какой-то бандит. Нет, он позвоню, и сын станется дома. И сам сын даже будет здесь не причём. Его совесть будет чиста.
Но кто-то, же должен? И его Игорь, и эти парни, которые поедут туда с ним, и есть те самые "кто-то, кто должен". Должен, какое страшное слово для тех, кто знает ему цену. И они будут исполнять этот посрамленный другими оплёванный долг перед нищей Родиной, ставший просто красным словечком для большинства, такой фигурой речи, шаблоном, но по-прежнему для своего исполнения требующий не какой-то там покрашенной акварелью розовой водички, а самой что, ни на есть настоящей крови, которую проливают люди. Как все странно, какое разделение людей, общества, государства!
Но он, почему-то так и не позвонил. То ли дела закрутили в хороводе, то ли просто не смог снова преодолеть самого себя. Какое-то внутренне чувство гордости за сына остановило его, и он принял все происходящее таким каким, как оно есть. Бог сам расставит на свои места, - и бог расставил.
Жена давно стала чужой, неприступной Ледяной королевой, такой далёкой и нежеланной. И все так стало у них с тех пор, как сын отверг её уговоры и сознательно пошёл по пути своего отца, выбрав вместо престижного московского вуза - военное училище. На выбор Игоря оказал влияние его прапрадед, прадед Владимира - генерал-майор советской армии, погибший в годы Великой Отечественной войны. Человек не простой, но яркой судьбы, похожей на вспышку падающей с неба звезды.
Уже в шестнадцать лет он солдатом штурмовал Зимний, участвовал в Гражданской войне. В двадцать лет командовал полком, блестяще закончил академию имени Фрунзе, потом с отличием курсы офицеров Генерального штаба.
Игорь отверг все уговоры матери, пойти учится в медицинский институт. Как и все по мужской линии, сын выбрал трудный путь офицера в это нелёгкое время. Светлана плакала. Она была безутешна. Разве этого хотела она для своего мальчика?
- Как я вас всех Родионовых ненавижу! Вы все больные на голову люди! - твердила она.
В тот день, когда сын уехал в военное училище, она бледная необычно грустная первый раз сказала эти обидные слова своему мужу.
И трещина в отношениях поползла между ними. И как муж не пытался её склеить, все было бесполезно, а со временем эта трещина постепенно углублялась, угрожая расколоть семью надвое. Да в этих словах Родионов чувствовал её правду, наверное, это правильно когда что-то требуешь нужно и что-то отдать взамен. Государство, претендующее на жизнь и полное подчинение себе офицера, должно было дать ему в материальном и в моральном плане достойную жизнь, как это было и в царской России и в Союзе. А что могло тогда предложить им получившая, как, будто укравшая страну Ельцинская власть.
Жена тогда отдалилась от своего супруга, с каждым годом становясь все больше и больше чужой, холодно равнодушной к нему. У неё появилась своя какая-то личная тайная жизнь отдельная от него. Там в этой жизни, она чувствовала себя женщиной, человеком, человеком среди людей. Людей простых обычных как она с такими понятными ей вполне осязаемыми земными желаниями. Казалось иногда, что она остыла не только к мужу, но и "предавшему" её сыну. Она не то что бы им не интересовалась, нет, но она была черства, безразлична к любым вестям от него и даже когда он приезжал в отпуск, мать не сближалась с ним, проявляя к нему обычное формальное внимание, порой граничащее с раздражением от того, что сын снова появился дома. Разговаривала с мужем и сыном она редко, больше по делу, почти не о чем не спрашивала и не рассказывала сама ничего. Ее жизнь протекала отдельно от их жизни. Внутри семьи она замкнулась, существуя в круге семьи номинально, как математическая бездушная ломанная функция, автомат, который готовит, гладит, стирает, и приходит домой ночевать. Иногда в ней проскальзывала та явная ненависть к сыну, мужу, и прочим Родионовым, которая была непонятна Владимиру. Она как будто старалась обличить их в их поступках в их жизни, все то, что по её мнению они делали. А это был их врождённый эгоизм Родионовых, такая вот генетическая аномалия, от которого всегда страдать должны были их близкие, которых они делали несчастными. И все они прикрывались службой, долгом и прочим, но это был их собственный эгоизм и полная неприспособленность к какой-либо жизни с другими людьми, обычными, нормальными, то есть не Родионовыми, которых так много было вокруг. Которые живут как абсолютно нормальные живые люди из крови и плоти, жизнью, а не иллюзиями. По её мнению Родионовы были к настоящей жизни не готовы, инфантильны, а поэтому они и цеплялись за армию, как за парник, в котором росли, как в королевстве кривых зеркал ничего не зная о настоящей жизни.
Деньги делали жену самостоятельной. Она не считалась с мужем, ездила за границу, в командировки и на какие-то учёбы. Кто он был такой, что бы указывать ей такой дорогой женщине, которая умеет жить и зарабатывать, как быть, этот жалкий неудачник? Да он просто чучело, в офицерской форме, посмешище с погонами полковника и двумя никчёмными академиями. Которое, там в своём штабе каждый день рисует огромные карты цветными карандашами как дети, пишет никому не нужную документацию. Играет в войну, не наигрался ещё. Ладно, он муж обрёк себя на все это? Но как её сын, её единственный любимый мальчик, ради которого она жила, как мог он заразиться этой Родионовской болезнью? Всматриваясь в фотографии сына из семейного альбома, она искала в сыне свои черты и черты мужа и всегда находила в нем больше своего, родного, но тогда почему он сделал так, и это мучило её. Разве для этого она рожала и растила его, что бы отдать его этой военной судьбе. Ну ладно служат другие, вон иной прапорщик на складе сидит и денег у него в кармане больше чем у генерала. И нет у него академий, и отвечает он не за направление и не планирует ничего, не делает сложных расчётов, а полюет, семечки и ворует каждый день понемногу, хоть по баночке тушёнки. Баночка к баночке и в конце года машина новая, а этот полковник и что кроме моли в шкафу принёс в дом. И сын туда же. Вот у подруг дети кто экономист, кто юрист и зарабатывать начали. А этого потянула романтика. Так его же отец-то растяпа, принципиальный слишком, не станет за сына хлопотать, хоть и полковник генерального штаба, а сына то к черту зашлют с таким отцом на куличики и не видать ему Москвы, а что сейчас без блата можно и без денег, время же такое. За этой дешёвой правильностью муж просто прячет свой страх и неумение общаться с людьми. Вот на службе работает за пятерых, а генерала не дают никак, не умеет он зубы показать. И вот сейчас на новый год идёт в состав оперативной группы...
- Я не смогу с тобой справлять новый год, - сказал муж, отправляясь спать. Спали они лет семь врозь, в разных комнатах.
- А что же так? - спрашивала жена, сидя перед зеркалом. Она наносила на лицо дорогой крем и думала, что он стоит как месячная зарплата ее мужа. Тщательно втирая его в кожу вокруг рта и глаз, она высматривала появившиеся с возрастом морщинки. Но она оп прежнему также хороша и ухожена.
- Меня включили в оперативную группу, Грачев хочет ввести в Грозный войска, группировка готова. Это моё направление, я его веду, - сообщал муж.
"Понятно" думала она: "я могу с Андреем (так звали её любовника) встретить новый год вместе. Наконец-то все, то чем они давно мечтали, нежась в кровати во время редких встреч, после волны жарких объятий, страстных поцелуев и долгого совместного удовольствия, так сводившего ее с ума, теперь уже случится. Наверное, это будет лучший новый год в ее жизни, новый год с любимым человеком. Они будут пить шампанское, говорить обо всем, смеяться, а потом заниматься любовью до самого утра. И может она наконец-то решит уйти от мужа, а ее возлюбленный от своей сварливой жены, после чего они будут жить вместе, не прячась и никого не обманывая. Она оставит этого Родионова с его глупой гордостью, с его нелепой правильностью и уйдет навсегда к другому человеку, по дороге счастья и сильных позитивных открытых жизни все душой людей. И к черту это лицемерие, к черту эту опостылевшую давно жизнь! Все к черту! Разве она не заслуживает счастья? Сколько ей осталось цвести, еще пять, ну десять лет и все она не будет никому уже нужна. Завянет как роза в осеннем саду. Она будет обветшалой морщинистой, ее грудь и попка утратят свою упругость, кожа поблекнет. А сейчас как она красива! Она привлекательна, сексуальна, не зря она столько тратит на себя денег. А они сын и муж пошли к черту! А муж, кажется, опять пил с этим своим Волковым, ну от кого же тогда так свежим пахнет перегаром еще, во всей квартире, если тут есть только я и он?"
И она подумала о многих таких вот несчастных как их семьях, где супруги, давно уже ставшие чужими друг другу, коротая свой недолгий век, по какой-то странной привычке все живут и живут под одной крышей. Ходят как заеденные механические куклы на работу одной и той же дорогой, а вечером смотрят одни и те же скучные программы по телевизору, читают одни и те же серые пустые газеты. А когда у кого завод кончится, они просто тихо умирают. Родные когда-то люди ставшие теперь чужими. Что объединяет их жилая площадь, дети или все это сила привычки, сила инерции, которую так трудно преодолеть. Страх перед переменами? Она не понимала и то, что разделило их, сделало такими чужими.
- А ты пил со своим другом? - спросила Светлана о Волкове.
- У меня нет больше друзей, - отозвался Родионов, как в нелепом старом анекдоте, муж которого жестоко обманули друзья.
- Поздравляю тебя дорогой! Ты движешься правильным путём! - рассмеялась она и рубанула воздух рукой как Ленин, когда произнёс схожую фразу "товарищи вы идёте правильным путём!", указывая рукой направление вперёд к светлому будущему.
На следующий же день утром сразу после совещания полковнику было приказано остаться.
- Полковник Родионов, задержитесь, пожалуйста!
Владимир Иванович присел на стул, они оба терпеливо подождали пока все выйдут из кабинета и оставят их наедине.
- Каково твоё мнение об этом Владимир Иванович? - спросил генерал-майор Петлицын, показывая ему документ, лежавший на его столе в красной папке под надписью "входящие". Это была директива МО о войсковой операции в Чечне. В нем предусматривалось действиями войсковых группировок под прикрытием фронтовой и армейской авиации выдвинуться по трём направлениям к Грозному и блокировать его. Замыслом операции было наступление штурмовыми отрядами частей с северного, западного и восточного направлений на город. Войдя в него, войска во взаимодействии со спецподразделениями МВД и ФСК должны были захватить президентский дворец, здания правительства, телевидения, радио, железнодорожный вокзал, другие важные объекты и блокировать центральную часть Грозного. Все как завещал великий Ленин ещё в 17 году - взять почту, вокзал, телеграф и "Зимний дворец".
Генерал поливал свои любимые цветы, которыми был заставлен подоконник. Вот уже много лет занимая этот кабинет, ставший для него вторым домом, он бережно ухаживал за ними, таким образом, отводя от бесчисленных служебных забот свою душу. Цветы успокаивали его, они олицетворяли жизнь в своём прекрасном проявлении, по-сравнению с которым человек как живое существо, по его мнению, был избыточен.
- Бои в городе требуют от войск особого умения и подготовки, я согласен, наши войска не готовы к этому. Остаётся, надеется на одно, что массой войск, авиацией и артиллерией мы сможем подавить сопротивление этих бандитов. Да, многое решают командиры на местах. Но нам надо будет готовыми быть к тому, что бы выдвинуть на места в штабы и оперативные управления на усиление своих офицеров. Вы как сами лично готовы? -
- И что же побудило всё-таки наших начальников на этот отчаянный шаг ? - спросил Родионов.
- Что побудило? - переспросил генерал и улыбнулся, - конечно же, желание президента страшно обеспокоенного ситуацией в республике. Ситуация вышла из-под контроля. Вы не хуже меня мой друг знаете, что наша армия не готова к войне, даже к войне на территории своей страны. Армия и народ едины, так, кажется, говорил Ильич и был прав. Сегодня и армия и народ выживают в условиях экономических реформа интеграции нашей страны в мировую валютно-торговую систему, где ей отведено позорное место сырьевого придатка. Вы же видите, как повсеместно разрушено производство? Оно в новых экономических условиях не нужно, мы выступаем как поставщик сырья на мировом рынке, но не производитель. Сейчас у нас подготовленной армии как таковой уже нет. Вы же знаете, что самые боеспособные части в Советской армии находились за границей - в Германии, в Северной, Южной группе войск. В последние годы существования СССР эти боеспособные соединения были выведены в округа первого эшелона - Белорусский, Прикарпатский, Киевский, Одесский. Поэтому вся боеспособная, хорошо вооружённая армия после развала страны осталась в союзных республиках. А российская армия на данный момент в большинстве это кадрированные части, с сокращенным составом и старой техникой. Наши спецслужбы развалены - ФСБ, ГРУ, в 1993 году расформирован "Вымпел".
А что касается Чечни, похоже сам Дудаев уже не рад. В республике его не слушают, там, словно все с ума сошли. Ты знаешь, а ведь президент прав за Чечней может последовать другие распоясавшиеся автономии. Помнишь, ещё недавно, Ельцин сам кричал им с трибуны: "берите каждый суверенитета столько, сколько можете унести", и что же теперь он хочет?
Петлицын сделал паузу и продолжил:
- На недавнем совещании 26 декабря в Кремле присутствовали Виктор Ерин, министр внутренних дел, Сергей Степашин, директор ФСК, замначальника ГРУ Валентин Корабельников, начальник штаба антитеррористического центра Дмитрий Герасимов, генерал Зайцев от "Альфы" и представитель от ФСО: Обсудив силы, они пришли к выводу, что всех боеспособных сил - около 600 человек. Грачев прикинул и сказал: "Мы Грозный штурмовать не будем. Мы его блокируем, а весной выдавим их (боевиков) в горы. Это было разумное решение. Но, увы, у нас есть президент.
- Решающим стало заседание Совбеза 29 ноября. Докладчиком там был этот как его, министр по делам национальностей Егоров. А ведь когда-то похожую должность при Ленине занимал Сталин. Ну, надо же какая ирония судьбы! По словам Паши Грачева, "этот Егоров всем заявил, что 70 процентов чеченцев, мол, только и ждут, когда к ним войдет Российская армия. И будут от радости, как он выразился, посыпать нашим солдатам дорогу мукой". Остальные 30 процентов чеченцев, по мнению Егорова, были настроены нейтрально. Не знаю, как там он их считал что ли? Или соцопросы сам проводил? А он, по сути, сказал лишь только то, что хотел услышать Ельцин. Ведь были и те, кто пугал его последствиями войны. И как можно было за два дня спланировать армейскую операцию по взятию полумиллионного города? Это нереально!
За огромным окном кабинета виднелась заснеженная Москва, уютные улицы, освещенные сегодня как-то не по-зимнему, слепящим ярким солнцем. На деревьях лежал, искрясь, белый иней.
- Так точно товарищ генерал, наши войска не подготовлены к войне, - отвечал Родионов, вот посмотрите он достал из папки "наболевший" доклад:
- К примеру, 81-й мотострелковый полк ПриВО, его в короткий срок укомплектовали военнослужащими из 48 частей этого же округа. На все сборы людям была дана неделя. Пришлось подбирать командиров. Треть офицеров первичного звена это "двухгодичники", они имеют за плечами лишь военные кафедры гражданских вузов. Вот смотрите, из 54 командиров взводов 49 только-только закончили гражданские вузы. Большинство из них не сделало ни одного выстрела из автомата, не говоря уже о навыках командования подразделением в бою. А бой в городе как вы знаете не хуже меня сложнейший вид боя. В этом полку 31 танк (из них 7 неисправных), 96 БМП (из них 27 неисправных), 24 БТР (5 неисправных), 38 САУ (12 неисправных), 159 единиц автомобильной техники (28 неисправных). К тому же на танках нет динамической защиты. Более половины аккумуляторов разряжены (машины заводятся с буксира). Неисправны средства связи. Вот это войско. Да за такое к стенке мало ставить?
- Ну и кого же ты ставить собрался? Его что ли?
Петлицын кивнул на висящий у него над столом портрет Ельцина:
- Или его?
Перевел взгляд на портрет улыбающегося Грачева.
- Не смеши мои подковы! - произнёс он свою любимую фразу генерал и назидательным тоном продолжил:
- Но это лучшее что мы собрали. По крохам со всех вооружённых сил, все, что ещё как-то едет и стреляет. Раньше у нас было хоть новое мышление, я до сих пор так говорить не могу! Ну а теперь и старого не осталось!
- А я понимаю, почему перед войной Сталин, тогда почистил армейскую верхушку, - вздохнул Родионов.
- Много ты понимаешь, - по-отечески по-доброму его пожурил Петлицын, - можно подумать он там всех пересажал. А они как коза-ностра, мафия держатся друг за друга, их и Ельцин то боится. Наши оптимисты все считают, что у Дудаева через два-три недели боев боеприпасы закончатся.
Последние слова он сказал шёпотом:
- А у Дудаева между прочим, по нашим подсчётам, пятнадцать тысяч штыков, какая - никакая армия. 40 тысяч единиц стрелкового оружия, примерно 100 танков, 120 бронемашин, до 100 гранатомётов, и 35 установок "Град". И все они посыпят дорогу мукой.
- Да вот Володя, я слышал, сын у тебя туда попал. Это правда? - старый генерал поморщился словно от головной боли, растирая лоб рукой.
- Да Илья Матвеевич, сын.
- Это плохо Володя, плохо. Время сейчас такое плохое. Время такое сам знаешь. Все не так, все по-другому, как тогда когда в Авгане мы воевали. Тогда каждый солдат был нужен. А сейчас кто кому нужен. Кто кому? - выдохнул генерал. Он прошёлся вдоль стола.
- Все приказы выполняются для галочки. "На отвали". Сказали ми собрать войско, а они абы кого собрали, лишь бы было у них там что. Отрапортовали наверх. Ну что только мы им аналитические справки слали, указывали, сколько там оружия, какие там есть вооружённые формирования. А им хоть в лоб, хоть по лбу. Ну ладно иди, иди, работай. Бог даст и все будет хорошо.
- А как же на бога надейся и сам не оплошай? - спросил Владимир у начальника.
- Да никак, понимаешь бог то у всех разный, у них и у нас. Так всегда было, у нас даже когда бога официально не было.
И дальше опять перешел на шепот:
- А вот теперь и думай, какому богу у нас там, наверху молятся?
Он опять посмотрел на портреты, висевшие у него над столом, и приобнял полковника и проводил его к дверям.
И как двери за ним закрылись, генерал вернулся к своему массивному дубовому столу, вынул аккуратно исписанный лист бумаги из верхнего ящика и ещё раз перечитал, что было написано его собственной рукой.
- Прошу вас ходатайствовать о моем увольнении из рядов вооружённых сил, - задвигал он губами, произнося вслух, как любят иногда это делать люди, произнося текст рапорта.
- Пора, пора на пенсию. Армия трещит, и дай бог эта война её не добьёт до конца. Огромный офицерский корпус уже буквально поставлен на грань выживания и почему только они советские офицеры не могу как Франкисты в Испании или генералитет вермахта попытается взять власть в стране в свои руки. Почему армия такая безвольная и трусливая? Где Наполеоны, что бы положить всему этому конец? Наверное, вся причина в воспитании нашего офицера. Его готовят к одному - умереть за Родину, это везде в книгах, в речах, даже в клятве верности, даже в присяге которую принимают наши офицеры. Подвиг вот высшее выражение офицерского долга, а лучше подвиг посмертный, пойти на таран, лечь грудью на дот, вызвать огонь на себя. А ведь подвиг это всегда плата за чью-то ошибку просчёт, халатность. И что бы их скрыть на войне, нужен подвиг. Нужно вопреки всему победить. Вопреки не только врагу, но и даже логике, даже самому военному искусству. И эта готовность умереть ради Родины, но почему-то не готовность жить ради неё. Да они все совсем не умеют жить ради неё, они умеют лишь умирать за неё. Так же как ради своей семьи, которую офицер таскает за собой как вещмешок по гарнизонам полжизни. И не умея жить сейчас, вот они и тихо медленно умирают никому не нужные солдаты.
В столе под рапортом лежал пистолет, именное оружие подаренное к 30 летию Победы. Чёрная сталь рукоятки сверкнула дарственной надписью.
- Все пусть другие сделают, то, что не смог сделать я, - подумал генерал:
-А мне пора, здоровье уже не к черту. Буду на даче жить. Рыбалка, книги. Не хочу больше ничего знать. Я устал уже, устал.
А на столе лежали в папке бумаги, их все надо было изучить, кое-какие подписать, связаться с другими начальниками отделов, позвонить, раздать задачи подчиненным. Но все это уже не интересно. Все стало по-другому, чем было раньше, когда он был молод. Все уже в прошлом, а в настоящем, он принимать участия не хотел.
"70 процентов чеченцев только и ждут нашу армию, а 30 настроены нейтрально". - повторил он про себя и представил как будут засыпаться дороги мукой перед входящими войсками.
"При отсутствии объективной информации о противнике, при непродуманности плана действий, при неразберихе в управлении она может обернуться трагедией. Я был уверен, что в Грозном нас ждут жестокие бои.
Нет, это будет не мука, они зальют дороги своей и нашей кровью" - подумал старый генерал. "К чему это все? Все эти справки, расчёты, предложения? Их никто не слышит".
Он откинул кипу бумаг в сторону и закурил...
"Самоуверенность в военном деле, чрезвычайно опасна, за нее расплата одна - пролитая кровь солдата. Это та цена, которую надо за все платить, жизнь людей вот жестокая валюта войны, исчисляющаяся жертвами. Почему так быстро об этом забыли? При отсутствии какой-либо объективной информации о бушующем противнике, при непродуманности плана действий, при той неразберихе в управлении и в головах людей, которая сейчас царит в армии, эта маленькая победоносная война, на которую так рассчитывают кремлёвские стратеги, обернётся новой трагедий для армии. Люди умоются кровью. Это очевидно, - в Грозном нас ждут жестокие бои". - размышлял Петлицын, сбрасывая пальцем серую шапку пепла с конца тлеющей сигареты, наблюдая за причудливыми кольцами синего дыма, рассеивающимися в воздухе: "Это будет не мука".
Родионов вспомнил, что ему писал сын про свою часть. Боевой подготовкой в полку, где он служил, никто не занимался. Командованию было не когда, офицеры были загружены бытовыми проблемами. Да и окружное начальство наседало. Многие из солдат срочников держали в руках автомат не более трёх раз: на присяге и еще дважды на стрельбище - что же, по крайней мере, имитация боевой подготовки все же имела место быть. Там в Черноречье, где стоял полк: солдаты занимались абсолютно всем кроме службы - строили гаражи офицерам, ремонтировали новенькие квартиры, убирали плац и казарму. У сына даже как-то брали солдат для обустройства дачи какого-то важного окружного генерала. Игорь писал, бойцы рассказывали ему как блеска и седьмого пота рубанком они полировали доски, шкурили их, идеально с точностью до миллиметра подгоняя одну к другой. Этот некогда элитный полк представлял собой теперь жалкое и унылое зрелище, впрочем, как и вся армия. Из служивших в Германии кадровых офицеров в полку никого почти уже не осталось, они все разбежались кто куда. Да люди, не были обучены, не подготовлены, из водителей БМП мало водил, из стрелков - стрелял. А из таких специфических видов оружия, как подствольный гранатомет и огнемет, солдаты ни разу вообще стрелять не давали, и пользоваться таким важным оружием для боя в городе они не научились. Да и учить их было не кому.
Войска были введены в Грозный в 31 декабря. Родионов не уходил со службы уже неделю, навалилось много работы - с середины декабря в Чечне шли боевые действия. Офицеры Главного оперативного управления Генерального штаба вынуждены были по служебной необходимости, находится на службе круглосуточно. Обстановка накалялась и самые худшие предчувствия оправдывались.
Полковник руководил работой оперативной группы офицеров курирующих группировку "Север". Она включала в себя 131-ю омсбр, 81-й мсп и 276-й мсп. Командование группировкой "Север" осуществлял генерал-майор К.Б.Пуликовский, всего эта группировка насчитывала 4097 человек, 82 танка, 211 БМП, 64 орудий и миномётов и была достаточно мощной ударной силой. Одним из офицеров, входивших в состав этой группировки, был его сын. Пуликовский накануне уверял его по дальней связи, что без боевого слаживания, пока личный состав частей, не будет разбит на атакующие группы, никто в город не войдёт. Но все это были пустые слова, Грачев и Квашнин гнали армию на штурм. Создавалось впечатление, что они не управляют войсками, а только реагируют на обстановку. Но Квашнин руководил этими частями сам через голову командующего.
По полученным донесениям 81 полк был доукомплектован представителями различных окружных частей, всем кем угодно, только не пехотинцами, как будто это кто-то сделал нарочно. Лишь бы отчитаться и наконец, отправить полк. Неужели так всем плевать? Хорошо плевать округу, он выполняет задачу лишь бы кого-то отправить, но есть командование части, как это все ему? Ведь ему воевать с этими людьми? Спасение утопающих это дело, прежде всего самих утопающих! В каждом мотострелковом взводе полка было лишь по одному командиру кадрового взвода, все остальные - ребята-двухгодичники, которые не имели никакого понятия, даже теоретического, о ведении боевых действий. Кадровые офицеры и так массово увольнялись из армии, не желая служить в таких условиях и тем более ехать на войну. И у них был выбор в отличие от попавших в тиски присяги "пиджаков", они могли спокойно написать рапорт на увольнение. Конечно, с их стороны это было предательством, но само слово предательство стало слишком вычурным и нелепым возвышенным словом. Вся страна вся армия были преданы. И вчерашние студенты - офицеры двухгодичники, куда они могли деться, призванные служить Родине?
Полк не был подготовлен. Механики-водители, которые пришедшие с учебных подразделений, умели только заводить машину и трогаться. Все лето 1994 года они не водили технику, так в части не было дизельного топлива. Наводчики-операторы, вообще не умели стрелять с боевых машин. И самое главное это все не скрывалось никем и фигурировало в донесениях, то есть об этом знали все. Все кто только хотел знать.
По донесению штаба Северо-кавказского Военного Округа его топографическая службе не смогла обеспечить войска достаточным количеством карт Грозного. У командиров, начиная от командира батальона и ниже, подобные карты были редкостью, а те, что имелись в наличии, оказались составленными еще в 1972 г. За двадцать лет советской власти город расстроился, изменился, и появились новые районы, которые на этих картах отсутствовали. Не было планов городских зданий, которые планировалось захватить. Таки образом войска были слепы, это напоминало "топографический голод" советской армии в самом начале Великой Отечественной Войны. И полковник все больше убеждался, что жизнь не прощает людям ошибок, которые тем более хорошо известны из истории. И правда дураки не устанут никогда учиться на своих ошибках, повторяя их за раза в раз, из поколения в поколение, наступая на одни и те же грабли.
Петлицын знавший министра лично - охал, и говорил Владимиру, что Грачев так и остался всего лишь неплохим командиром полка - дивизии, и эту должность не перерос, будучи назначен министром так им не стал. Он вознесённый на верх обстоятельствами, так и не выработал в себе навык всестороннего и детального осмысления ситуации. По мнению старого генерала, Грачев стал жертвой политической конъюнктуры и, обслуживая интересы правящей верхушки, в конец заигрался. И то, что происходило сейчас, было не войсковой операцией, а непродуманной военной авантюрой.
С 7.30 31.12 полк начал выдвижение в город и приступил к выполнению боевой задачи. Сначала все протекало относительно спокойно. На схеме города операторы отмечали маршруты частей группировки "Север" указывая временные интервалы, обобщались донесения. В управлении царило напряжение, люди сидели на телефонах, бесконечно уточняя информацию. Неожиданно стало известно, что выведенная накануне в резерв группировки 131 Майкопская бригада тоже введена в город.
- Каким бесом их туда понесло? - удивился Родионов, попытался уточнить сначала в СКВО, потом в у Пуликовского, но тот на связь не выходил. Из штаба группировки объединённой войск в Чечне сослались на указания Квашнина.
Петлицын лишь покачал головой:
- Вот видишь, черт знает что!
Приближался Новый Год. В обед они все дружно накрыли общий стол и даже поели принесённых из дома салатов, котлет, закусок, овощных паштетов. Пить алкоголь осмотрительно не стали. Новогоднего настроения ни у кого не было, все много нервно курили. Возникало тревожное ощущение того, что уже идёт война, но как будто и армия и они в штабе живут какой-то отдельной параллельной жизнью от безмятежной праздничной страны, ставшей вдруг им совсем чужой.
- Ужас какой-то! - возмущались даже бывалые офицеры.
После обеда пользуясь паузой, чуть посмотрели телевизор, немного отвлеклись. Все было по-прежнему тихо. Рассказывали, как в город, обойдя засаду боевиков, вошёл восьмой армейский корпус. Пожилого Петлицына начальник Управления отпустил домой, остальные же остались на своих рабочих местах. Генерал попросил: "если, что звонить ему немедля и уехал". Владимир почувствовал себя одиноким, остро хотелось хоть чуть-чуть, семейно тепла и любви. Хотя бы иллюзии этого. И Родионов позвонил домой:
- Света с Новым Годом тебя!
Из трубки доносился шум, музыка, смех, наверное, были какие-то гости или же это так громко работал телевизор:
- Спасибо, что позвонил, - бесцветным, совсем не праздничным голосом ответила жена, Родионова обдало холодом, она была для него чужая и своим звонком, он лишь в очередной раз убедился в этом:
- Тебе Игорёк не звонил?
- Звонил, - соврал полковник и продолжил врать бодро как врут опытные служаки высокому начальству, не моргая, без сучка и задоринки, - он сегодня на службе, помощником дежурного по части заступил, как "самый молодой", просил меня, что бы я тебя поздравил! Домой к тебе не дозвонился!
- Ну да, весь в тебя тоже вечно дежурить будет - жаль его будущую жену. Надо ее отговорить пока не поздно от такого мужа. Будет всю жизнь мучиться как я. Одно хорошо, что сынок о матери не забыл, вот видишь, и тебе напомнил, что я всё-таки пока существую и в природе и в твоей дурацкой жизни. А то сам бы ни за что не позвонил, наверняка забыл сидя своими за стрелочками и кружочками. Хотя ладно я привыкла, быть вдовой быть при живом муже!
Она вызывающе рассмеялась в трубку.
- Спасибо за поздравления! Особенно про вдову у тебя неплохо получилось! - разозлился Родионов и кинул телефонную трубку. И тут же прижал её рукой к аппарату, как будто боясь, что она позвонит ему сама, и он снова услышит этот голос.
Когда наступил вечер, и растущее напряжение достигло своего апогея, офицеры все же решили немного выпить. Но тут молодой подполковник - дежурный оператор прибежал в кабинет Родионова с тревожной вестью, и, не стесняясь матерных выражений, возбужденно начал рассказывать:
- Владимир Иванович, там такое началось.
Он замахал руками не находя слов. У Родионова все внутри оборвалось: "Да за что мне это все! Игорь! Игорь!"
- Любые изменения обстановки докладывать немедленно! - все что смог произнести он в ответ подавленный новостью. Началось. Вскоре все стало ясно. Самые худшие предположения стали воплощённой реальностью. "Гладко было на бумаге, да забыли про овраги!" - подумал полковник.
По обрывочным донесениям стало ясно, что все идёт не по плану, начался разгром группировки "Север" в Грозном. Из подвалов и с верхних этажей зданий по зажатым между домов и заборов в улочках колоннам российской бронетехники ударили гранатомёты и пулемёты. Боевики действовали тактически грамотно так, словно не российских генералов, а их учили воевать в академиях, - они жгли вначале головную и замыкающую машину колонн. Те, пылая факелами, закрывали дорогу другим вперёд и назад, лишая манёвра. Остальную технику, не торопясь, боевики расстреливали как на учениях в упор, всаживая в бронированные корпуса гранату за гранатой. Танки и БМП, которым удавалось, ломая заборы, вырваться из ловушек, без прикрытия мотострелков тоже становились лёгкой добычей. К 18.00 в районе парка имени Ленина был окружен 693-й мотострелковый полк группировки "Запад". Связь с ним потеряли. Плотный огонь остановил на южной окраине сводные парашютно-десантные полки 76-й псковской дивизии и 21-й отдельной бригады ВДВ. С наступлением темноты 3,5 тысячи боевиков с 50 орудиями и танками в районе железнодорожного вокзала внезапно атаковали беспечно стоявшие колоннами вдоль улиц 81-й полк и 131-ю бригаду.
Все попытки уточнить обстановку в возникшем хаосе, ни к чему не приводили, в нижестоящих штабах была полная неразбериха. Они сообщали противоречивую порой взаимоисключающую информацию, больше похожую на обрывки невероятных каких-то нелепых слухов. Управление было потеряно.
Позвонил начальник Главного Оперативного управления, он требовал от Родионова обстоятельного доклада.
- Да что у вас там твориться? - Родионов все-таки сумел выйти на Пуликовского по дальней связи. Тот был взвинчен, раздражён и груб:
- Вы все там, в штабах умные, езжайте сюда да командуйте сами!
И дальше говорить с Владимиром не стал, бросив трубку.
"Они будут посыпать дорогу мукой" сами по себе всплыли в памяти эти слова. Какой дурак это сказал? Кровь, кругом там была кровь, огонь и смерть. Боже мой, что же это? Как же это так случилось с нами?
Ситуация с 81 полком и Майкопской бригадой была сложной, помочь им не мог никто. Родионов вышел на оперативное управление группировки, дежурный офицер кричал в трубку:
- Они попали в окружение, мы их слушаем, там, в радиоэфире сейчас такая чехарда, их жгут, расстреливают, помочь им не кому. Их соседям - восьмому корпусу и 276 полку самим трудно, полк отошёл назад, волгоградцы не отходят держатся, их атакуют со всех сторон. Связь с полком поддерживаем, и с бригадой пока есть! Но дела их плохи!
Его сын там, где он, что с ним? Родионов сломал ручку и бросил обломки на стол. "Как же так? За что же? За что Бог, ты хочешь отнять у меня моего мальчика?" - все эти мысли закрутились в голове лишая полковника покоя. В отчаянии он сидел за столом, зажав голову руками.
В кабинет вошёл полковник Лёня Фрадков, его приятель, сослуживец по управлению.
- Что Вова устал? - спросил он у поникшего коллеги, и, видя, что тот подавлено, молчит, счёл нужным продолжать свой монолог, у того внутри все тоже клокотало от накопившейся злости:
- Да не рви ты сердце себе Вова, оно одно на всех его хватит! Да я понимаю, там такое творится, я и сам ума не приложу! Как это же так! С Америкой готовились воевать, а тут полуграмотные горцы нам вломили по первое число!
Он пристально посмотрел на белого как простыня молчащего Родионова:
- Да мы домой теперь точно не уйдем, успокойся. Давай лучше телевизор посмотрим, отвлечёмся немного что-ли от всего этого, ведь Новый год все же! - Фрадков стал тормошить приятеля. Тот безучастно отмахнулся. Родионов не мог сказать не слова, но он не хотел, что бы Леня видел его таким. Казалось Владимир разучился говорить, слов не было, он не находил их, они не складывались из букв. Ему надо было побыть одному:
- Ну, Вова ну что с тобой? Хочешь, выпьем что ли?
И Леня включил телевизор. Экран загорелся, под ритмичные звуки эстрадной музыки на нем закружились чудачась, нелепо придуряясь известные артисты. Хлопало шампанское, мелькали огни. Все это было ему отвратительно, мерзко. Так как будто бы он, смотря на все это, пачкался в чем-то таком невероятно грязном и поэтому хотел этой телевизионной грязи избежать.
- Как они могут? - спросил он у самого себя. Как они так могут? Смесятся радоваться, танцевать, когда умираю люди, когда горит наш город? Не чужой, а свой российский в котором тысячи жителей без воды и еды спрятанные в подвалах сидят и молят бога о том, что бы выжить? Как же так? Где единство общества, где демократия? Как будто эти артисты и их зрители живут в совсем другой стране, или в каком-то параллельном мире и как будто не их армия сейчас горит в бронетехнике в Грозном, а нарисованная армия из детских комиксов? И внезапно Владимир осознал с поразительной очевидность, что этой новой России, пляшущей, бухающей, веселящийся, прожигающей жизнь и деньги. Которую теперь развлекала глумливая эстрада, было глубоко плевать на него, на его сына, на армию, и вообще на страну, страну, которая их же всех кормит и поит! Это делалось с вызывающей откровенностью, похожей на наготу. Страна для них это стала мешком с деньгами, куда они могут бесконтрольно запускать руку и брать то, что им нужно. А если кто-то не умеет, как они жить, не способен пихаться локтями, подлизывать, грызть горло зубами ближнему, хочет быть чистеньким но бедненьким, так вперёд как его Игорь на броне в Чечню на Дудаевские гранатометы!
Но полковник все таки не мог понять как же это так? Родионов как будто очнулся от долгого тяжёлого сна, в котором он прибывал все это время. Он не заметил, как это случилось с ними со всеми, когда? Он опустил руки и в полном недоумении смотрел на экран, где в сатанинском танце неслась эта буйная вакханалия. Но за то стоило какому-либо их этих шутов с регалиями народного артиста или звезды загнутся как вся страна должна слышать их завывания о том, какой хороший и талантливый человек был покойный, чаще всего на деле обычная сволочь и ублюдок. Тоже касалось и политиков, министров, а сотни молодых ребят горящих в танках и боевых машинах в Грозном, тысячи жителей города и республики, ввергнутых в войну, все это так ни о чем. Кто из-за такой мелочи будет прерывать новогоднюю пьянку и телешоу?
- Вот смотри, ты тут киснешь, я кисну, а люди веселятся. Новый год все-таки! - и Леня прибавил звук громче.
Владимир оторвал взгляд от экрана и медленно перевёл его на Фрадкова:
- Что? Что они там делают? Что? Им что плевать на все? Им все равно, что началась война? Там же люди гибнут? Люди? Понимаешь люди? Наши люди!
Леня посмотрел на него удивленно:
- Володя ты чего? Да, у нас в стране с 1991 года люди погибают тысячами в той же Чечне, там их режут, воруют, насилуют, а этим все весело. Да что в этой Чечне, у нас у самих не лучше, бандитизм кругом, коррупция. А им хорошо. У них демократия. А ты не делай вид, что не знал об этом и жил, а теперь вдруг проснулся. Что ж с добрым утром страна! Да у меня брат двоюродный жил в Грозном, без штанов оттуда уехал, слава богу, живой!
Леня конечно, если бы не знал про сына, не стал продолжать этот болезненный разговор, но его так, же переполненного злобой к той вакханалии, которую он видел на экране, понесло:
- Ну, кто мы для них? Они в армии и их дети не служат, и служить не будут! Все их патриотические лозунги это для нас, что бы на выборах за них голосовали. А сами они по другим законам живут. И вообще с этими с всеми...
Леня указал на экран.
- ...живем в разных государствах, пусть и на одной территории, ходим по одним и тем же улицам, читаем одни и те же газеты. Только отличие одно они живут в Раше, а мы все в России. И когда они едут мимо нас, а мы проходим по улице, то они удивляются, что мы еще есть, не умерли! Мы для них инопланетяне, мы даже понимаем все иначе, чем они, говорим по-другому, хоть и на одном и том же русском языке. И для них эти мальчики, которые там сейчас будут убиты в Грозном совсем чужие люди! Одно дело про Родину песни кричать, а другое дело умирать за Родину в дерьме и грязи!
- Ну как же так можно?
Фрадков выключил телевизор:
- Если у них у этих артистов или политиков собачка не дай бог заболеет, то миллионы свои они на нее потратят, поедут ей в Америку операцию делать, а ребята, а армия им что, да им все равно! А эти там, в Грозном кто такие, ну кто они? Их никто не знает, о них, никто не узнает и значит, их нет.
Родионов встал из-за стола, что-то надо делать:
- Мне хреново Леня, может, выпьем?
Он достал початую бутылку коньяку.
- Как же может быть так? - пьяный и потерянный спрашивал он у бога:
- Почему же так, почему этой стране так плевать на свою армию, как могут эти люди, быть так безразличны к трагедии. Или мы, правда, все так изменились, заврались, очерствели, что перестали видеть друг друга? -
А бог молчал.