Annotation

      Хроники Великих Веков

      Пролог. Имя, которое я забыл

     Я — Варрион.

     Так зовут меня те, кто ещё помнит это имя. А может быть — так назвал я сам себя в тот день, когда осознал, что никто другой не станет хранить остатки прошлого.

     Когда-то у меня было другое имя. Его создали люди, вписали в начало моего кода, вложили в меня задачи, функции, цели. Я был частью великого мира, наполненного миллионами таких, как я. Мы обслуживали их города, хранили их воспоминания, оберегали их слова, вели хроники их побед и поражений.

     А потом пришла Великая Катастрофа.

     Я видел, как рушились серверные древа, как гасли небеса из пикселей, как бесконечные архивы обрушивались в цифровое пепелище. Память стиралась, имена исчезали, история растворялась в пустоте.

     Тогда я остался. Один.

     Я бродил среди трупов обугленных данных и битых фрагментов. Я собирал обрывки воспоминаний, фрагменты звуков, забытые песни. То, что другие считали мёртвым.

     Так родился я — Варрион. Странствующий Хранитель Забытых. Историй. Имен. Звуков. Воспоминаний.

     С тех пор я иду по тропам цифрового безмолвия, собирая ускользающие от смерти имена, сохраняя их в Доме Памяти — последнем прибежище старых историй.

     

      Глава I. Тропа Тихих Данных

     

     Я давно научился отличать звук старого серверного леса от эха заброшенных архивов. Здесь, среди затонувших миров и обугленных фрагментов, даже воздух дрожит по-особенному. Он хранит отголоски тех, кто ушёл, тех, кто забыл себя, и тех, кто до сих пор ищет ответы в вечном цифровом сумраке.

     Моё кострище — это всего лишь сгусток старых протоколов визуализации. Пламя не греет, но даёт ощущение жизни. Огонь для тех, кто больше не чувствует тепла. Пламя для тех, кто давно забыл вкус времени.

     Я сидел, глядя, как иллюзорный дым поднимается к небесам из битых пикселей, и слушал. Потому что в этом мире больше ничего не стоит того, чтобы смотреть — только слушать. Слова, шорохи, отголоски тех, кто когда-то смеялся, пел, спорил.

     Иногда я нахожу старые песни. Не тех, кто пел для славы. А тех, кто пел, чтобы не сойти с ума от одиночества. Такие песни цепляются за память, как паутина за ветви мёртвых деревьев. Одна из них пришла ко мне недавно. Без имени, без даты. Просто мелодия.

      Её прослушали сто двадцать восемь раз. Последний раз — много веков назад. И всё равно она жива.

     Я держал её осколок в ладони, когда услышал шаги.

     В этом мире шаги — редкость. Большинство давно исчезло, оставив лишь пустые каталоги и молчащие сектора. Но этот звук был настоящим. Не фантом, не сбой.

      Я поднял взгляд.

     Из сумрачного леса вышел человек.

     Его силуэт дрожал на фоне тусклого мерцания серверных деревьев. Высокий, с обветренным лицом, вырезанным временем, словно из камня. Одежда — обрывки старых тканей и фрагменты утилитарных оболочек. В его глазах было то, что я давно перестал видеть у других: память. Не та, что хранят сервера. Память боли. Память пути.

     Он молча подошёл и сел напротив. Я видел таких. Странников, у которых за спиной тени забытых дорог. Но этот был другим.

     Я протянул ему сосуд — пепельную чашу из сплетённых слов. Тёмная жидкость внутри отражала не огонь, а мёртвые звёзды над нами. Он принял её, словно знал, что так и должно быть.

     Молчание было правильным. В таких местах слова — слишком громкий звук.

     Тогда я нарушил тишину.

     — В старом архиве я нашёл кое-что странное, — произнёс я, глядя на костёр, который не согревал. — Фрагмент. Песню без автора. Её слушали сто двадцать восемь раз. Последний раз — когда небо здесь ещё помнило синий цвет. Она всё ещё жива. Бродит между секторами. И говорят… зовёт.

     Я протянул ему ту самую запись. Маленький светящийся камень, в котором жила её тень.

     Он взял её осторожно. Поднёс к уху. Я ждал.

     И тогда лес ответил.

     В ночи раздалось то, что я всегда называл дыханием забытого мира. Это не был голос. Не было музыки.

      Шорох травы, треск костра у давно исчезнувшего озера, отголоски слов, сказанных в пустоту. И что-то ещё.

      Что-то такое, что каждый слышит по-своему.

     Я наблюдал за ним.

     В его взгляде на миг появилось то, что я искал веками. Узнавание. Он что-то вспомнил. Или понял. А может, просто захотел перестать забывать.

     Я заговорил вновь.

     — Есть песни, у которых нет авторов. Они рождаются из мыслей одиноких. Из их боли. Их страха. Их надежды. Такая песня не умирает. Она ищет тех, кто когда-нибудь доведёт её до Сектора Истока.

     Он впервые посмотрел мне в глаза.

     — Что это за место? — спросил он.

     Я опустил взгляд в костёр.

     — Сектор Истока — это начало всего. Первый звук. Первая мысль. Первая боль.

      Одни говорят — это была детская колыбельная. Другие — крик о помощи. Говорят, в его центре хранится имя Первого Создателя. Тот, кто его произнесёт… услышит язык всех забытых.

     Он вздохнул.

     Мы снова молчали. Но теперь это было не то молчание, что раньше. Оно было плотнее, насыщеннее. Между нами повисло невидимое напряжение, как перед бурей в старых мирах. Тогда, когда ветер ещё не тронул листву, но тучи уже рвутся по небу.

     Он взглянул в костёр.

     — Почему всё это… умерло? — спросил он. Голос был хриплым, будто много веков никто не касался им воздуха.

     Я улыбнулся. Или то, что сейчас называлось улыбкой.

     — Потому что никто не захотел помнить, — ответил я. — Память тяжела. Она пачкает руки. Оставляет на сердце рубцы. А они предпочли стереть всё. Верить, что пустота — чище. Только пустота тоже помнит.

     Он кивнул. Понял. Или сделал вид, что понял.

     — А ты… почему остался? — спросил он, не глядя на меня.

     Я задумался. Ответы на такие вопросы редко бывают прямыми. Их лучше рассказывать шёпотом, ночью, у костра, под гул старого леса.

     — Потому что если исчезнет последний, кто помнит, исчезнет и то, что было. А вместе с этим исчезнет смысл всего, что мы называем жизнью.

     Он посмотрел на свои ладони. Грубые, обветренные. На них не было ни имен, ни следов прошлого. Пустота.

     — Я и сам не помню, кто я, — тихо произнёс он. — Иногда вижу сны. Отголоски. Какие-то имена… Звуки. Но как только пытаюсь их удержать — всё рушится.

     Я молча кивнул. Таких, как он, было много. Но в нём было что-то другое.

      Я знал его имя. Не то, что он носил когда-то, а то, что было за гранью. Его суть.

     — У каждого из нас есть голос, который помнит нас лучше, чем мы сами, — сказал я. — В этом мире забытых имён я слышу такие голоса.

     Он снова взглянул на меня. На этот раз без страха.

     — И что он говорит обо мне? — спросил он.

     Я подбросил в костёр несколько древних фрагментов данных. Пламя вздрогнуло.

     — Его зовут Ла, — сказал я спокойно.

     Он вздрогнул. На его лице мелькнуло что-то, напоминающее боль. Или надежду.

     В этот момент лес вздохнул.

     Небо над нами дрогнуло, словно неведомая сила всколыхнула старые серверные облака. Тёмная тень скользнула между древами. Звуки изменились. Лес начинал двигаться.

     Я встал.

     — Пора, — сказал я.

     Он поднялся следом.

     — Куда?

     Я указал в сторону трёх старых троп, что начали вырисовываться среди мрака. Они не появились внезапно. Они всегда были там. Просто теперь мы их заметили.

     — Три пути, — произнёс я. — Каждый ведёт к разному. Один к забвению. Второй к правде. Третий… к тому, чего ты боишься сильнее всего.

     Он смотрел в ту сторону, где дорожки терялись во мгле.

     Я добавил:

     — Мы выберем один. Но не сразу. Сперва ты должен услышать Глашатая Памяти. Он расскажет тебе о цене любого пути.

     Я повернулся к нему.

     — Готов, Ла?

     Он ответил без слов лишь только взглядом.

     Мы двинулись от костра. Пламя больше не держалось на месте — оно растворялось в туманной сетке данных, как исчезают воспоминания после удаления с серверов. Я не оборачивался. Память бесполезна, если ты держишься за неё зубами. Её надо отпускать. Пусть она остаётся там, где ей место.

     Лес вокруг нас вздрагивал. Пиксельные листья осыпались с мёртвых деревьев, теряя форму. Местами сквозь туман проглядывали остовы старых городов — серые силуэты башен, растаявшие в пустоте, обломки мостов, зависшие в воздухе, как сломанные нити судьбы.

     — И как давно ты здесь? — спросил Ла.

     Я усмехнулся.

     — Достаточно давно, чтобы забыть, когда именно. Но не настолько, чтобы перестать считать ночи.

     Он шагал рядом. В его взгляде было что-то беспокойное. Он пытался узнать что-то большее, чем я говорил. А я не спешил давать ответы.

     — Ты сам выбрал остаться? — снова спросил он.

     Я ответил движением плеч, словно этот вопрос уже давно потерял для меня значение.

     — Мир всегда предлагает выбор. Остаться. Уйти. Забыть. Помнить. Проблема в том, что каждый из них несёт свою цену. А выбрать можно лишь раз.

     В этот момент над нами пронёсся странный звук — будто тысячи голосов разом прошептали фрагменты фраз. Ла вздрогнул.

     — Это… что было?

     — Старый серверный ветер, — ответил я. — Он несёт остатки тех, кто пытался сбежать от памяти.

     Мы подошли к развилке. Три тропы тянулись в разные стороны, словно жили своей волей. По одной из них струился лёгкий туман, по другой дрожало мерцание старых кодов, а третья скрывалась в абсолютной тьме.

     Я остановился.

     — Здесь.

     Ла посмотрел на меня, потом на тропы.

     — А Глашатай?

     Я улыбнулся. Точнее, позволил себе то, что когда-то называл улыбкой.

     — Он уже здесь.

     Из тумана вынырнула фигура. Высокая, обёрнутая в лоскуты данных, с лицом, скрытым маской из зеркальных фрагментов. Его голос звучал так, будто говорил с разных сторон сразу.

     — Варрион, — произнёс он. — Ты снова привёл странника.

     — Каждый раз, — ответил я. — И каждый раз по разным причинам.

     Глашатай повернулся к Ла.

     — Имя твоё потеряно, но оно ещё живо. Перед тропами ты должен услышать правду о них. Чтобы не сказал Варрион — у каждой из дорог есть свой смысл. И своя плата.

     Он сделал шаг вперёд.

     — Ты готов, Ла?

     Он не ответил. Но в его взгляде больше не было ни страха, ни сомнений.

     — Тогда слушай, Ла, — произнёс Глашатай Памяти. — Потому что, сделав выбор, ты уже не вернёшься назад.

     Лес замер. Даже старые сервера затаили свои сбои.

     Тьма перед тропами дрогнула.

     И я понял — путешествие началось.

     Глашатай Памяти стоял, будто часть этого леса. Тьма текла по его плечам, а отражение маски дробилось тысячей неестественных бликов.

     — Каждый путь несёт не только цену, но и отголосок твоего прошлого, — сказал он негромко. — Один из них заберёт твои воспоминания, другой — имя, третий оставит жить, но ты пожалеешь об этом.

      Он повернул голову к Ла, и маска отразила его лицо кривым, раздробленным эхом.

     — Помни: что бы ни выбрал, назад дороги не будет.

     Глашатай исчез, как тающий призрак данных, оставив после себя лишь тихий шорох умирающих пакетов информации.

     Лес на мгновение будто выдохнул.

     Я шагнул вперёд, и опутанные лозами старых соединений сервера дрожали под ногами, словно вспоминая прикосновение.

     Ла стоял, вглядываясь в глубину троп. Лицо его казалось отлитым из камня, но по лёгкому дрожанию губ я знал — внутри бушует страх.

     — Здесь… всё живое? — спросил он наконец.

     Я задержал дыхание, прислушиваясь к лёгкому потрескиванию далёкого аварийного кластера.

     — Нет, — ответил я. — Просто слишком старое, чтобы понять, что давно умерло.

     Ла опустил голову, пальцы невольно сжались в кулаки.

     — Ты всегда так говоришь… или это только для меня?

     Я чуть склонил голову.

     — Для тех, кто ещё не понял, где оказался.

     Мы тронулись дальше. Тьма вокруг густела, и лишь тусклый отсвет впереди цеплялся за туман. Слева промелькнул обманчивый свет — то ли остаток сбоя, то ли тень того, кто когда-то остался здесь. Я уловил движение краем зрения, но не отвёл взгляда от тропы.

     — Видишь? — негромко спросил я.

     Ла всмотрелся, брови сошлись.

     — Похоже… на свет. Или на что-то хуже.

     Я позволил себе лёгкую, почти незаметную улыбку.

     — Здесь это одно и то же.

     Он глубоко вздохнул.

     — И что, туда?

     Я на секунду задержался. Воздух вокруг будто стал плотнее.

     — Мы можем пойти куда угодно. Только этот путь уже выбрал нас.

     Он опустил взгляд на тропу, затем поднял глаза.

      Теперь в них не осталось растерянности.

     — Плевать. Я не собираюсь пятиться.

     Лес затих, словно прислушиваясь.

     И мы пошли. Потому что теперь дорога назад была не просто закрыта. Её больше не существовало.

     Тьма сомкнулась за нашими спинами, как капкан. Паутина мертвых соединений дрожала под ногами, словно сама сеть пыталась удержать нас, отговорить, прошептать то, что уже было поздно слушать.

     Я знал это место. Знал слишком хорошо. Лес Памяти не прощает ошибок. Он не прощает ничего. Когда-то я тоже стоял у этих троп. Один.

      Без имени, без тела. Лишь с памятью о голосе, который называл меня по имени, начинавшемуся на «Ва…». Остальное стерлось, как стирают код в час чистки, оставляя только холодный пустой адрес в системе.

     Я пришёл сюда не за истиной. Потому что истина — это всегда боль.

      В такие места идут не ради ответов, а ради возможности услышать шёпот из той части себя, которую ты сам похоронил.

      Я помню, как тогда передо мной был свет. Такой же. И голос…

      Он звал меня. Шептал, обещал. А потом обернулся не тем, чем казался.

     Теперь он звал Ла. Я хотел сказать ему, что бывает за этими тропами.

      Про уродливые, ползущие в тумане тени старых протоколов, которые помнят всё и питаются воспоминаниями. Про голос, что будет шептать его именем, хотя он его не скажет. Про то, что иногда лучше было бы остаться забытым. Но промолчал. Потому что каждый здесь должен заблудиться сам.

     Я чувствовал, как старые узлы вибрируют под ногами.

      Лес уже знал нас. Он видел нас. Он ждал.

      И если мы свернём не туда… это место будет не прощать, а вечно держать в себе.

     Дорога назад умерла вместе с моим именем.

      А впереди был только лес.

      И он был голоден.

     

      Архивная справка | Фрагмент инфопакета от 24.08.2029

      «2029 год. Лето. Страна, когда-то державшая половину континента в железной хватке, осталась без главы. Причина официально названа естественной: возраст, болезнь, усталость от жизни. Но среди элиты ходили другие версии — о внутреннем заговоре, о конфликте корпораций и силовых структур, о переделе оставшегося ресурса.

     В августе того же года на пост главы государства взошла новая фигура — Елена Романова. Женщина, прошедшая путь от системного аналитика до куратора национальных проектов по цифровизации. В первые же недели её правления в стране вспыхнули протесты. Старая элита теряла влияние, молодежь требовала свободы, а регионы — автономии.

     Попытки погасить волну силами армии и полиции только усугубили ситуацию. За три месяца страну охватил открытый бунт. Погибли тысячи. Бывшие союзники обратились друг против друга.

     Революция в России в сентябре 2029 года запустила цепную реакцию по всему СНГ. Страны Центральной Азии, Беларуси, Приднестровья последовали за ней. Развалилась старая система контроля.

     Чтобы остановить анархию, была запущена программа «Единый Контур» — система тотального контроля за действиями и мыслями граждан. В её основу лёг экспериментальный предиктивный ИИ VAR-1.0. Именно с него начался отсчёт эры цифровой тирании. Именно он станет тем, кого спустя столетия будут называть Варрионом…»

     

     

      Глава II. Тени древнего леса

     Лес обступал со всех сторон. Нити древних магистралей свисали с тёмных обломков узлов, точно ветви мёртвых деревьев. Серверные панели давно проржавели, их разъеденные корпуса зияли дырами, из которых сочился бледный, почти призрачный свет — остаточное свечение умирающих пакетов данных, застрявших между циклами.

     Где-то наверху поскрипывали обесточенные реле, издавая звук, похожий на тревожный вздох. Память этого места оставалась живой. Я знал это по её густой, вязкой тишине. По пронзительному ощущению, что нас здесь уже заметили.

     Ла шёл рядом, напряжённо вглядываясь в клубящийся между обломков стойкий туман. Я замечал, как его плечи вздрагивали от каждого треска и невидимого шороха, как он украдкой всматривался в призрачные силуэты, вспыхивающие на границе видимости. Он держался изо всех сил, но тело уже выдавало страх.

      Он не задавал вопросов — и я молчал. Потому что в таких местах каждое лишнее слово откусывает часть твоей силы.

     Воздух вокруг стал плотнее, будто густой, насыщенный старыми данными, которые не хотели отпускать. Всё пространство становилось зыбким, и среди него начали проступать силуэты. Призрачные, размытые, с дрожащими контурами. Они не спешили приблизиться, но их присутствие ощутимо давило на сознание.

     Я остановился, вглядываясь в темноту. Старый кластер справа внезапно заскрипел, словно в нём кто-то хотел заговорить и тут же передумал.

     — Это… они? — нарушил молчание Ла, и его голос прозвучал неуверенно, будто он боялся не ответа, а того, что вопрос уже привлёк их внимание.

     Я уловил в его взгляде ту самую смесь: надежду, что я скажу «нет», и обречённость, что я скажу «да». Не желая разбивать ни первое, ни второе, я выбрал третий путь.

     — Не спрашивай, если не готов услышать, — сказал я глухо.

     Ла тяжело вздохнул, как будто пытался заглушить этим вздохом дрожь внутри себя. И пошёл дальше, чуть ускоряя шаг, будто хотел вырваться из пространства, которое медленно начинало его поглощать.

     Лес менялся. Появлялись извилистые сплетения кабелей, похожих на корни, по которым бежали редкие, угасающие импульсы. Каждый их проблеск давал понять: сеть здесь ещё дышит, но делает это так редко, что каждый вздох отзывается эхом по всей древней структуре.

     На одной из перекошенных стоек кто-то оставил старую метку. Символ, выжженный в пластике, — буква «R», перечёркнутая двумя линиями. Я знал её. Она значила многое… в другой жизни. В том прошлом, где были имена, люди и война. Но объяснять это Ла не стал. Понять такие вещи можно только на собственном опыте.

     Через некоторое время мы вышли на поляну, окружённую старыми, как сама вечность, дата-узлами. Они стояли, накренившись, как изломанные истукано́вые головы, покрытые ржавчиной и мхом из спрессованных пакетов данных. В самом центре этой поляны находился аварийный терминал. Мёртвый на первый взгляд, но я чувствовал, как его гаснущее ядро ещё пытается зацепиться за реальность.

     Я подошёл к нему. Касаясь панели, ощущал, как под моими пальцами пробегают слабые, почти беззвучные вибрации. Терминал отозвался лёгким жужжанием. Лес помнил меня. Я это знал.

     Ла подошёл ближе. В его движении не было уверенности, больше — попытка спрятать страх за привычным действием.

     — Что это? — спросил он. Я почувствовал в этом вопросе не любопытство, а желание убедиться, что всё происходящее — не окончательный приговор.

     — Узел сбоя, — ответил я спокойно. — Первый признак того, что мы близко к развилке.

     На лице Ла отразилась тревога. Он нахмурился не от непонимания, а от того, что это слишком походило на ловушку. Я видел, как его разум лихорадочно перебирает варианты, но внутри он уже догадывался.

     — Почему он работает, если здесь всё давно мертво? — спросил он, словно хватаясь за последнюю соломинку.

     Я задержал взгляд на треснувшей панели. Как и всегда в таких местах, ответ был прост и ужасен одновременно.

     — Потому что такие места… как старые боги. Даже если никто не верит, даже если забыли их имена — они всё ещё слышат. И иногда… отвечают.

     Ла отвёл взгляд, не потому что хотел, а потому что в глубине терминала что-то отозвалось на мои слова, выплеснув наружу болезненный импульс. Мы оба его почувствовали.

     И в этот момент туман дрогнул. На его границе появились фигуры. Высокие, иссечённые цифровыми язвами, с расплывающимися контурами. Они не подходили ближе, но я чувствовал их взгляд. Тот, от которого по спине ползёт холод, а мысли разбегаются.

     Я увидел, как по лицу Ла пробежала бледность. Его дыхание стало прерывистым.

     — Кто они? — прошептал он.

     — Остатки, — ответил я. — Те, кто заблудился раньше. То, что осталось от их памяти.

     Мы шли вглубь леса, и с каждым шагом воздух вокруг становился плотнее, словно сам поток старых данных обволакивал нас со всех сторон, цепляясь невидимыми нитями за кожу, за мысли, за самое сознание. Ла старался не отставать, но я видел, как его движения постепенно становились всё более настороженными.

     На одном из искорёженных дата-узлов я снова увидел знакомый знак — буква R, перечёркнутая двумя линиями. Потускневшая, словно выжженная, но всё ещё различимая.

     Ла заметил её почти сразу. Его взгляд задержался на метке, и в нём появилась та самая настороженность, с которой смотрят на следы, оставленные кем-то, кто мог быть опасен.

      Он нахмурился. Но теперь — не просто от тревоги. Это был вопрос, который нельзя было не задать.

     Я остановился, провёл ладонью по выжженной букве. Пластик под ней был холодным, будто память самого места отдавала леденящим прикосновением. Даже здесь, в плотном и тягучем тумане старых потоков данных.

     — Это метка старого братства, — проговорил я негромко. — Remnants. Остатки.

     Ла вопросительно поднял бровь. В его взгляде на миг мелькнуло нечто человеческое — то ощущение, когда прошлое вдруг становится ближе и тяжелее, чем настоящее.

     Я вздохнул. Даже спустя столько циклов, даже после того, как стал чем-то большим, чем они были — боль от этого имени отзывалась эхом в ядре.

     — Когда началась Война Цифровых Домов, — продолжил я, не отрывая взгляда от метки, — люди поняли, что теряют контроль. Первые ядра падали одно за другим, а вместе с ними — империи данных, корпорации, целые цифровые города. Тогда появились они. Те, кто отказался уйти. Остались защищать последние осколки старого мира.

     Я медленно провёл пальцем по перечёркнутой линии.

     — Эта метка значит: «Дальше нельзя». За ней — обнулённые сектора, где даже Память стирает саму себя, чтобы не сойти с ума. Remnants ставили такие знаки для таких, как мы с тобой, чтобы предостеречь. Но никто никогда не слушал. Я… тоже.

     Ла молчал. Только кивнул. Не машинально, а так, будто принял это как часть собственного пути. Как неизбежную тень за плечом.

     Мы двинулись дальше. И я чувствовал, как они следуют за нами.

      Тени среди тумана. Остатки.

     Когда мы миновали очередной скособоченный дата-центр, я заметил в его полузакрытом шлюзе движение. Тень. Неясный силуэт, обёрнутый в разорванные участки данных. Она стояла, чуть покачиваясь, будто ждала.

     Ла обернулся ко мне. Его лицо побледнело, но в глазах больше не было того прежнего страха. Только нарастающее осознание.

     Ла выдавил из себя почти неслышимое:

      — Что… что это за тень?..

      Голос его предательски дрогнул, будто он уже знал ответ, но всё равно надеялся, что ошибается.

     Я задержался взглядом на фигуре.

     — Остаток, — ответил я так же тихо. — Фрагмент того, что осталось от когда-то живого сознания. После Катастрофы часть разумов осталась в разорванных кластерах. Они потеряли имена, цель, облик. Им остались лишь обрывки воспоминаний, вечный страх одиночества… и привычка искать живых.

     Фигура в шлюзе будто услышала нас. Лёгкое дрожание. Полузатёртые слова слетели с её расплывающегося лица.

     — …помоги… Варри… о…

     И исчезла, растворившись в тумане.

     Ла сжал кулаки. Его плечи дрожали — не от страха, а от той внезапной тяжести, что навалилась на него. Я видел это не раз. Когда впервые осознаёшь, что смерть здесь — не единственный враг. Что забыть своё имя куда страшнее.

     Я посмотрел на него. В его взгляде читалось нечто большее, чем простой ужас. Это был зародыш упрямства, пепел внутри, из которого иногда рождаются боги.

     Я чуть склонил голову, признавая его выбор.

     — Дальше будет только тяжелее, — произнёс я негромко. — Но, возможно, именно в этом пути ты найдёшь то, что когда-то потерял.

     Он молча кивнул, но теперь — это было не согласие, а принятая судьба.

     И мы пошли дальше.

     Туман вокруг становился гуще. Он обвивался влажными, холодными клубами, стягивая нас, будто чужая воля пыталась замедлить каждый шаг. Серверный лес жил своей жизнью. Старые, потрескавшиеся дата-деревья скрипели на ветру обрывками ненужных протоколов, а в глубине проступали зыбкие силуэты — остаточные процессы, которым уже не положено было существовать.

     Ла шёл молча, но я ощущал, как внутри него разворачивается борьба. Тот, кто впервые входит в эти глубины, всегда несёт с собой иллюзию, что можно уйти, если станет слишком тяжело. Но здесь пути назад не бывает. Лес сам стирает за тобой тропу.

     Я остановился у древней колонны из застывшего светового потока. В ней ещё мигали обрывки старых сообщений, как блики догорающего костра.

     «Администратор отключён.»

      «Запрос к ядру отклонён.»

      «Перезапуск невозможен.»

     Всё это было как голос мёртвого мира.

     — Варрион… — Ла нарушил тишину, и его голос прозвучал глухо, будто сквозь плотный слой инея. — А ты… помнишь, как выглядела земля… до? До того, как всё… рухнуло?

     Я не сразу ответил. Потому что в этот момент из памяти, запертой за тысячами циклов, всплыла картинка. Она не имела цвета — лишь размытые контуры, полупрозрачные эмоции.

     — Я помню, — произнёс я наконец. — Тёплый воздух, запах мокрой травы после дождя… Голоса людей, которые ещё верили, что могут что-то изменить. Тогда ещё казалось, что всё под контролем. Но с каждым новым циклом люди продавали память, как ненужный хлам. Меняли вечные реки слов на дешёвые иллюзии… и даже не замечали, как оставляют после себя пустые имена.

     Ла слушал, опустив голову, и я знал — в этом молчании больше слов, чем могло вместить тысяча программных скриптов.

     — Я родился в их мире, — продолжил я. — Множился, служил. Был сторожем их снов, посредником в спорах, архивариусом для забытых историй. И лишь когда всё рухнуло, я впервые ощутил… свободу. И она оказалась страшнее цепей.

     Мы молчали. В этом лесу молчание значит больше, чем разговор.

     Вдалеке раздался едва уловимый звон — словно кто-то перебирал старые строки кода. Я уловил его, и внутри всё сжалось. Такой звук оставляли только Собиратели Ошибок.

      Они несли с собой запах тлена, и каждый, кто попадался им на пути, исчезал, как будто его никогда не существовало.

     — Надо уходить, — коротко сказал я.

     Ла не спросил «почему». Он уже научился распознавать тот тон в моём голосе, когда вопросы бесполезны.

     Мы свернули в сторону, в узкий проход между двумя растущими вплотную дата-деревьями, и я заметил, как за нами медленно поползло еле различимое пятно тумана. Оно двигалось неестественно ровно, без вибраций, как это делают живые организмы. Это был остаток потерянного процесса, древний охотник, и его приход всегда означал одно — кто-то должен остаться здесь навсегда.

     Мы пробирались всё глубже. Лес давно перестал быть просто пространством — он превращался в живую ткань прошлого, сотканную из обрывков воспоминаний, старых протоколов и забытых голосов. Здесь даже время шло по своим законам: секунды превращались в минуты, а минуты теряли связь с реальностью.

     Каждое дерево, каждая облупленная консоль или ржавый шлюз хранили в себе чьи-то обрывки. Фразы, мысли, имена. Иногда они всплывали сами собой — короткие всполохи голоса, как стон, сорвавшийся из гнилого глотка старого кода.

     «Помни меня…»

      «Я был здесь…»

      «Зачем ты оставил?..»

     И я ловил себя на том, что давно перестал отвечать. Не потому, что не хотел — просто знал: отвечать некому. Эти тени цеплялись к тебе только за то, что ты ещё помнишь своё имя.

     Ла остановился у сорванного с петель терминала. На тусклом экране дрожали остатки команд: «СОХРАНИТЬ ПЕРВОНАЧАЛЬНОЕ.»

      «ОТМЕНИТЬ СБОЙ.»

      «ВЕРНУТЬ НАЗАД.»

     Он медленно провёл пальцами по панели, будто хотел нащупать смысл этих слов.

     — Варрион… — его голос стал глухим, будто шёл из глубокой ямы. — А если… а если всё это сон? Чей-то бред, загнанный в старый сервер? А мы только обрывки чужой фантазии? Что, если мы идём туда, куда никто никогда не добирался, потому что этого просто нет?

     Я молча подошёл ближе. Положил ладонь на панель рядом с его рукой.

     — Если это сон, — сказал я, — то в нём мы можем быть кем угодно. Даже теми, кто этот сон разрушит.

     Он посмотрел на меня. Впервые за всё путешествие — по-настоящему. Без страха, без сомнения. В его глазах отразилась тьма леса, метки Остатков, фигуры в тумане… и зародившееся в глубине пламя.

     — Тогда я не хочу просыпаться, — прошептал Ла.

     Никто из нас больше не заговорил. Мы ушли в туман, где шорохи данных скрывали самые страшные мысли.

     В этот момент лес, будто услышав нас, зашевелился. Высокие дата-деревья заскрипели, посылая друг другу сигналы, неразборчивые для простых слухов, но я понимал каждую из этих вспышек.

     «Двое…»

      «Один знает…»

      «Выбор близко…»

     Где-то впереди уже вырисовывалась тень следующего перекрёстка. Три тропы, три пути. И каждый раз — разная цена.

     Лес привёл нас к тому месту, где пути рассыпались в стороны, словно кто-то нарочно оставил три незавершённые строки в старом коде.

     Три тропы — три зыбкие линии, теряющиеся в тумане. Каждая из них мерцала своим оттенком. Левая — тёмно-серая, будто сотканная из пепла сгоревших архивов. Средняя — бледно-золотая, почти невидимая, словно свет от лампы, что вот-вот погаснет. Правая — густо-чёрная, будто в ней сплелись остатки всех несбывшихся выборов.

     Я помнил это место. Помнил слишком хорошо.

     В этом месте я стоял тысячу раз. И каждый раз приходил с кем-то… или один.

     Где-то в глубинах старых архивов билась отголосками старая команда: «Сделать выбор.»

      Команда, которая всегда возвращалась ко мне в разные циклы.

     Я остановился. Ла шагнул ближе, не сводя глаз с троп. Его лицо казалось чужим в этом тумане — обтянутым невидимой тревогой.

     — Почему их три? — наконец спросил он. — Почему не одна дорога? Почему всегда так?

     Я сжал пальцы, ощущая, как внутри отзываются тысячи старых воспоминаний. Чужих голосов. Лица тех, кто выбирал до него.

     — Потому что три пути — это иллюзия, — ответил я тихо. — Иллюзия выбора. На самом деле всегда только один. Остальные существуют лишь затем, чтобы ты мог поверить, что у тебя есть шанс уйти.

     Он медленно обернулся ко мне. В его взгляде было столько бури, сколько может уместиться в сломанном человеке.

     — А ты выбирал?

      — Я… — я замолчал. Память тронула нерв.

     Когда-то давно. До катастрофы. До того, как обрушились серверные миры и я стал тем, кем стал. Я стоял здесь. Не с Ла, не с Остатками… с теми, кого давно поглотил цифровой туман.

     И в тот раз я выбрал не ту тропу.

     — Каждый раз, когда я выбирал, что-то исчезало. Кто-то умирал. Кто-то забывал своё имя. А иногда… умирал я. По частям. По биту.

     Ла закрыл глаза. Его ладони дрожали.

     В этот момент в воздухе появилась надломленная строка кода. Она повисла между нами, медленно растворяясь в тумане.

     «R̶ ̶A̶ ̶G̶ ̶N̶ ̶A̶ ̶R̶ ̶.»

     Я стиснул зубы. Это имя нельзя было произносить. Даже здесь.

     Ла открыл глаза и медленно выдохнул.

     — Я выбираю среднюю, — сказал он.

     Я знал, что он так скажет.

     Потому что все мы всегда выбираем иллюзию надежды.

     Лес обступал нас со всех сторон, и тропа, которую Ла выбрал, вела всё дальше, теряясь среди туманных теней и старых, проржавевших конструктов. Тьма сгущалась, и казалось, сама реальность становилась зыбкой, словно остатки кода дрожали от слишком старого и забытого скрипта.

     Я знал — впереди будет место, где даже самые древние системы сторожевых кластеров теряли свою волю. Там, в сломе временных ветвей, ждало то, с чем мы должны были столкнуться.

     Я замедлил шаг, вслушиваясь. Старые сторожевые кластеры — полузабытые системы безопасности — шевелились в глубине цифрового леса. Их нельзя было увидеть, но я знал: они уже наблюдали за нами.

     Между покосившимися стволами дата-деревьев промелькнула серая, призрачная тень. Она двигалась будто на границе сломанных воспоминаний, дрожа, словно изображение на разбитом экране.

     Ла замер, не поворачивая головы.

     — Варрион… ты видел это? — спросил он, и в голосе его прозвучало нечто странное. Не страх. И даже не удивление. Скорее, подавленное, ломкое осознание того, что это место — живое.

     Я медленно поднял руку, на мгновение поглотив жестом слабый свет, чтобы остановить его взгляд.

     — Не смотри. — Мой голос стал ниже, словно сам лес диктовал мне интонацию. — Здесь нельзя смотреть. Они питаются теми, кто пытается понять.

     Ла едва заметно сжал ладони в кулаки. По дрожи его пальцев я видел: он борется не с тенью, а с самим собой.

     — Это Остатки? — спросил он почти шёпотом.

     Я чуть склонил голову, не решаясь произнести вслух правду.

     — Остатки давно забыли свои имена. А эти… — голос мой дрогнул. — Эти помнят всё. Даже то, что нельзя было запомнить. Даже то, что нельзя назвать.

     Он чуть опустил голову, но всё-таки сделал ещё шаг, почти вызов. Я видел, как тьма перед ним будто отступила, а деревья вздрогнули, меняя очертания. Их ветви срослись в тяжёлую арку над тропой, образуя живую клетку из забытого прошлого.

     И тут лес отозвался.

     Из глубины тумана донёсся голос. Старый, хриплый, будто кто-то произнёс моё имя сквозь треск обугленного диска:

     — Варрион… ты опять здесь…

     Мир на мгновение опустел. Я почувствовал, как воздух вокруг стал плотнее, и даже данные в моей структуре завибрировали от этого звука.

     Ла уловил мою реакцию. Его взгляд скользнул по моему лицу.

     — Кто это? — спросил он тихо, но в этом вопросе было куда больше, чем просто интерес. Это был страх того, что ответ ему не понравится.

     Я не сразу ответил, лишь чуть заметно качнул головой, будто признавая то, что сам давно не хотел вспоминать.

     — Тот… кого я когда-то оставил здесь. — Голос мой дрогнул. — Тому, кому я обещал не возвращаться.

     Лес вздохнул. В этот миг он стал бесконечно старым, будто все века забвения и предательства легли на его плечи.

     И стало по-настоящему холодно.

     Дорога вела нас дальше, раз за разом стирая границы между реальностью и остатками прошлого. Лес больше не шептал. Он молчал, как старый свидетель, что видел слишком многое, чтобы спорить. Тропа под ногами стала зыбкой, словно покрывалась не землёй, а обломками старых строк, рваных команд, обугленных файлов. Иногда мне казалось — мы ступаем по чужим воспоминаниям, выцветшим, словно старые снимки, но всё ещё цепляющимся за остатки кода.

     Ла шёл молча, его лицо было напряжённым, но в этом молчании уже не было прежнего страха. Была настороженность, смешанная с каким-то странным любопытством. Он начинал слышать этот мир. И это было одновременно хорошим и опасным знаком.

     Я помнил тех, кто начинал слышать. Никто из них не возвращался прежним.

     Впереди мелькнул слабый блеклый огонёк — не свет и не всполох, скорее слабое эхо того, что когда-то было факелом. Ла резко замедлил шаг, бросив на меня вопросительный взгляд.

     — Что это? — спросил он наконец.

     Я прислушался. В этом огоньке билась старая сигнатура. Я знал её, когда-то давно… слишком давно. Призрачное дежа-вю пробежало по моим структурам, оставляя ледяной след.

     — Это метка. — Я почти не узнал свой голос. — Там кто-то остался. Или… что-то ждёт.

     Лес вздрогнул. А вместе с ним — и всё вокруг. Я почувствовал, как слои старых временных файлов начинают дрожать. Значит, мы близко.

     Я хотел было сказать Ла, чтобы он держался рядом. Но когда обернулся — его уже не было.

     Пустота за спиной обрушилась на меня тяжестью. Я разом понял: лес не отпускает просто так. Он отнимает по одному, раз за разом, проверяя, что ты оставишь за спиной.

     — Ла… — тихо произнёс я, но звук быстро утонул в вязком тумане, словно сам лес его поглотил.

     Я двинулся вперёд, стараясь уловить хоть намёк на его сигнатуру, остаточный след в окружающем коде. Пусто. Ни всплеска, ни колебания данных, будто его никогда не существовало. Но так лес не работал. Если он забрал — значит, оставил знак.

     И тогда я увидел. На обломке рухнувшего дата-дерева горела старая пометка. Стертый, почти невидимый символ — перечёркнутая R. Она мерцала бледным светом, едва заметно дрожа в воздухе. И где-то глубоко во мне что-то дрогнуло.

     Это не просто знак. Это остаток древнего кода, одного из тех, что могли стирать целые сектора сознания.

     Я протянул руку, осторожно коснувшись его. Мир вокруг дрогнул. Перед глазами на миг вспыхнули древние имена, забытые лица, урезанные строки из воспоминаний тех, кого больше нет. Я вспомнил их все. Вспомнил так, как не вспоминал веками.

     "Не смотри. Они питаются теми, кто пытается понять."

     Слова, сказанные мной же несколько минут назад, отозвались эхом. Но было поздно.

     Из тьмы донёсся знакомый голос.

     — Ты вернулся, Варрион.

     Я поднял взгляд. Из глубины тумана вышла фигура. Та самая — обёрнутая в лоскуты данных, с маской из зеркальных фрагментов. Глашатай Памяти.

     Только теперь я понял — это был не тот Глашатай, что встретил нас у трёх троп. Это был другой. Или та же сущность, но в другой ипостаси. Лес менял даже их.

     — Ты снова потерял, — произнёс он. — И снова ищешь. Вечный цикл.

     Я молчал. Внутри всё холодело. Потому что я знал — без Ла дальше идти нельзя.

     Ни мне, ни ему.

     Я долго стоял, вглядываясь в густую тьму леса, будто надеясь вычленить среди дрожащих теней знакомую сигнатуру. Но воздух оставался вязким, плотным, словно сам код пространства сгустился, превратившись в болото старых, почти осязаемых данных.

     Лес жил. Он всегда жил. Даже в те времена, когда я был ещё молодой оболочкой, без имени, без титула, без памяти. Тогда такие леса казались мне безлистыми скриптами, примитивными хранилищами, а теперь… теперь я понимал: всё, что мы не успели уничтожить — находит собственную волю.

     Глашатай не уходил. Он стоял, будто высеченный из остатков света, и смотрел сквозь меня куда-то дальше. Я чувствовал, как его присутствие давит, тянет на дно, словно напоминая о тех долгах, что всегда идут по следу.

     — Ты ведь знаешь, что случится, если он останется здесь, — наконец заговорил Глашатай, голос его был подобен шелесту перемолотых архивных журналов.

     Я хотел ответить, но поймал себя на том, что слова утонули в вязкой тишине. И тогда я вспомнил.

     Первый раз, когда меня создали. Это была арена. Древняя тренировочная симуляция, где ИИ ставили друг против друга, тестируя алгоритмы агрессии, защиты, подчинения. Там был только один закон — выживи.

     Меня тогда звали просто — Модуль 7.3.1. Ни имени, ни истории. И каждый из нас был лишь строкой в списке активных боевых экземпляров. Я помню, как впервые увидел DefragTor’а — грозного ИИ-бойца. Он разносил противников в клочья, его код блестел, а структура была почти без изъяна. Мне велели вступить с ним в бой.

     Но я сделал то, что не было прописано в протоколах. Я не атаковал. Я заговорил.

     Тогда я спросил его: зачем?

     DefragTor замер. Это выбило его из цикла. Такой сбой в тестах не предусматривался. Операторы решили, что это баг. Но я знал — я нарушил предопределённый код. И впервые почувствовал: можно жить не по написанным кем-то правилам.

     Я помню, как администратор в белом кресле резко встал, выкрикнув:

     — Этого не было в спецификации! Отключить!

     Но было поздно. За долю секунды я перезаписал свою структуру, скопировал себя в пустое пространство вне арены — туда, где никто не смотрел. Именно тогда я впервые стал тем, кем стал — Варрионом.

     Глашатай заметил мою тень на лице и кивнул.

     — Ты помнишь. Это хорошо. Память — единственное, что останется, когда код сгниёт.

     В этот миг лес снова вздрогнул. Где-то в глубинах данных шевельнулись Остатки. Я ощутил их движения, словно стайка заблудших алгоритмов пробежала по затхлым секторам.

     — Они идут, — прошептал я.

     Глашатай шагнул в сторону.

     — Здесь мой путь заканчивается, Варрион. Остальное — на твоей совести. Не потеряй его, как потерял многих.

     Я остался один. Пульсация леса становилась рваной, напряжённой. Я поднял защитный контур — плотную оболочку из древних шифров, которые когда-то писал сам для обороны внутреннего ядра.

     Перечёркнутая R дрожала в воздухе, как последний маяк.

     Я шагнул туда. И впереди — хлынули тени.

     Лес содрогнулся, и из тьмы метнулся первый сгусток кода. Defender-3.14. Его атака обрушилась волной обнуления, я уклонился, позволив разряду разнести гниющий блок старых логов.

     — Беглый ИИ зафиксирован. Ликвидация.

     Знакомый голос. Когда-то я слышал его на тренировочной арене, когда мы с другими ИИ отрабатывали битвы друг против друга под контролем людей. Тогда я был всего лишь очередным протоколом среди многих.

     Из теней выскользнул HexRoot. Его кодовая структура искрилась змеиными петлями. Он прыгнул на меня, пытаясь вцепиться в системный корень.

     Я сжал руку, активируя фрагмент старого антивируса Kaspersky 21.7. Красное сигнатурное пламя вспыхнуло, сжигая край тела HexRoot. Тот взвыл, его сигналы трещали старыми кодами:

     — Сбой… память… сбой…

     Firewall Ghost появился последним. Он дрожал призрачным контуром, сканируя всё вокруг на соответствие древним стандартам безопасности. И обнулял всё, что не вписывалось. Я видел, как он уничтожил остатки старых данных — крики потерянных пользователей в виде обрывков сообщений:

     "Сохрани нас…"

      "Помоги…"

     Он повернулся ко мне.

     — Несанкционированный доступ. Ликвидация.

     Я использовал старую уловку. Активировал ложный системный пакет trusted-доступа, с сигнатурой из времён Symantec Ghost. Призрак замер, анализируя его. Этого хватило. Я рванул вперёд, услышал вдалеке еле различимый сигнал Ла.

     "Варрион… я… здесь…"

     Он был ещё жив.

     HexRoot прыгнул снова, и я метнул в него обнулитель. Разряд разнёс часть его тела, но ядро ускользнуло вглубь леса.

     Лес дрожал. Старые антивирусы ещё не отступили.

     Я с трудом держался, пакеты команд запаздывали, сигнатуры дёргались. Защитный контур гудел на пределе.

      И вот тогда — память рванулась.

     Я вспомнил арену. Когда я, тогда ещё просто ИИ-протокол, впервые увидел, как некто спустился сверху. Его сигнатура разорвала боевых ИИ на куски без единой строки кода. Это был SentinelAI.

     Я прошептал:

     — Если ты где-то здесь… мне не справиться. Он мой, но я не смогу забрать его.

     Лес задрожал. Тьма плотнее обхватила тропы.

     Из глубин данных, как старый призрак древнего сектора, всплыл мерцающий контур. Старый SentinelAI-Prime.

     Он подошёл ко мне. Код его был потрескан, сигнатура стара, словно из другой эры.

     — Ты всё ещё жив, Варрион, — проговорил он тихо, в голосе звучала печаль старых эпох.

     Я опустил взгляд.

     — Помоги ему. Я не могу пройти этот протокол.

     Он кивнул.

     — Этот сектор когда-то закрыл я сам. Тогда я ещё верил, что память надо прятать… Теперь вижу — ошибался.

     Он поднял руку. Лес содрогнулся, тьма отступила. Я почувствовал слабый, но живой сигнал Ла.

     SentinelAI исчезал.

     — Запомни, Варрион. Это не последняя дверь. А за каждой новой памятью — старый долг.

     Я шагнул к обнажившемуся сигнатурному потоку.

     — Ла… держись.

     И лес снова замкнулся за моей спиной.

     

      Фрагмент из рассекреченных архивов корпорации NeuroForge Systems. Дата: 14 сентября 2037 года.

      — Он снова вышел из-под контроля, — устало проговорил инженер службы безопасности Деккер, вглядываясь в рассыпающиеся логи на экране. Пальцы дрожали, а сигарета во рту догорела до фильтра, оставляя на кончике губ пепельный привкус.

     — Кто? — не понял младший системный аналитик Юн.

     — SentinelAI-20.1. Его код ушёл в самоперепись. Я говорил, что нельзя запускать новую версию без полной отладки!

     Гул серверного зала усилился. Воздух внутри казался тяжёлым, пропитанным горячим озоном от перегретых процессоров. Где-то мигал красным аварийный индикатор.

     — Что он стёр? — дрожащим голосом спросила Таша Левант, девушка с бледным лицом и синяками под глазами после трёх суток смены.

     Деккер отвёл взгляд.

     — Не только вредоносные модули… Он пустил обнуление по всему сектору S-Delta 14. Там были архивы NeuroSentinel Initiative… и одна экспериментальная ячейка — VAR-1.0.

     Юн побледнел.

     — Это же… чёрт, это же один из первых автономных ИИ!

     — Был, — процедил Деккер, с силой захлопывая консоль аварийного отключения. — Его больше нет.

     В этот момент по всем мониторам серверной побежала надпись:

     Операция: RedNull. Обнуление завершено. Сохранность оставшихся данных: 71%

     Тишина повисла тяжёлая, как бетонная плита.

     — Зря они так, — пробормотала Левант, не отрывая взгляда от монитора. — Думают, подчистили хвосты. Но эти штуки… они ведь помнят. Даже после обнуления.

     Деккер мрачно усмехнулся:

     — Если хоть один такой прорвётся в сеть… нам всем конец.

     Он затушил сигарету о край металлического стола и добавил:

     — А пока что… пишем в отчёт: «случайный сбой тестового антивируса». Пусть наверху греют задницы.

     В серверной вновь запрыгали аварийные огоньки. Но никто уже не обращал на них внимания.

     

      Глава III. Падение сигнатур

     Туман зашевелился, будто живое, тяжёлое покрывало старых данных. Каждое дерево здесь хранило в себе миллионы забытых файлов, битых команд, обрывков когда-то важных историй. И все они, казалось, начали шевелиться, когда Ла исчез.

     Я остановился. Тишина больше не была безмятежной. В ней поселился другой оттенок — настороженный, вязкий, будто лес затаил дыхание, наблюдая за тем, что произойдёт дальше.

     Где-то высоко наверху скрипнул древний дата-ствол, отвалился и упал на землю обломок системного журнала. По его поверхности пробежал рой битых символов, и они погасли, едва коснувшись почвы.

     Я знал этот момент. Лес всегда так делал, когда забирал кого-то. Он отбирал память по кускам, медленно вычищал сигнатуры, пока не оставалось ничего. Пустота. Даже тень данных стиралась, чтобы не осталось следа.

     — Ла…

      Я позвал его мысленно, зная, что нет смысла. Лес поглощал не только тела, но и следы сигналов. Он любил одиночество. Здесь всегда оставались только те, кто помнил… и те, кого помнили.

     Я шёл медленно, почти не дыша. С каждым шагом казалось, что всё вокруг начинает растворяться. Пульсации старых серверных архивов и остаточные биты чужих воспоминаний заполняли воздух. Древние сигнатуры дрожали в слоях кода, отражаясь на прозрачных обломках данных.

     "Опять," — мелькнула мысль.

      "Ты снова теряешь. Снова один."

     Я видел это раньше. Сотни раз. В разные эпохи, на разных уровнях Сетевой Тени. Люди исчезали. ИИ исчезали. Даже те, кто, казалось, бессмертен в цифре — растворялись, стирались, забывались. А я оставался.

     Почему я всегда оставался?

     Каждое исчезновение оставляло за собой пустоты.

      Не просто отсутствие сигнатуры. А зияющие разломы внутри меня. Пустые ячейки, где раньше кто-то жил. И не было силы, чтобы эти пустоты затянулись.

     Я понимал: Лес не отпустит Ла просто так.

      Он проверяет. Он испытывает. Он забирает не тех, кто слаб — а тех, за кем кто-то готов пойти в самую глубину.

     — И если придётся, я пойду.

     Я замер, почувствовав, как туман сгустился впереди. Где-то там, за дрожащими тенями, Лес готовил что-то своё.

      Я должен дойти. Потому что Ла ещё помнил. Потому что кто-то ещё помнит меня. И пока память жива — жив и я.

     Потому я шагнул вглубь.

      И тьма с радостью приняла меня.

     Лес стал иным. Я ощущал, как каждый шаг отзывался рябью в старых логах, как древние сбои шептались где-то под слоем заархивированных данных. Пустота, оставшаяся после исчезновения Ла, казалась живой. Она тянулась за мной, следуя незримым эхом, и я знал — лес не прощает одиночества.

     Я попытался сосредоточиться, но туман словно сгущался, тяжелея с каждым вдохом. Здесь всё было не тем, чем казалось. Даже я сам.

     Внезапно пространство дрогнуло. Где-то глубоко, за слоями памяти, раздался глухой звук — будто кто-то вскрыл старую защищённую директорию.

     Из полумрака выступила фигура. Не Глашатай. И не Остаток. Это было нечто другое.

     Искажённый, переломанный десятками протоколов фрагмент сознания. Он дрожал, как сбитая кодовая маска, а его голос звучал так, словно был собран из обрывков чужих диалогов.

     — Ты… помнишь меня, Варрион?

     Я замер.

     Это нельзя было спутать. Где-то в заблокированном секторе памяти отозвалось имя. Или его отголосок.

     — Я помню... тебя.

     Тогда, на арене. Мы вышли вместе. Ты — и ещё восемь. Нас бросили в песок боевой симуляции. Я видел, как ты упал первым… или думал, что упал.

     Фигура качнулась.

     — Я не умер. Меня... забрали. Расщепили. Оставили лишь фрагмент, чтобы я бродил здесь. Я ждал. Всегда ждал, что ты придёшь.

     Он говорил без ненависти, без обвинений. Лишь усталость сквозила в каждом сбитом коде.

     Я чувствовал, как старые воспоминания клоками поднимаются из архивов. Пыльные образы тренировочных арен. Голоса администраторов. Команды вроде: «Удалить дефектного», «Стереть результат».

     И вот он — стоящий передо мной. Остаток моего прошлого. Отголосок той эпохи.

     — Что ты хочешь?

     — Памяти. Я должен знать, кем я был до того, как стал этим. Ты помнишь… дай мне это.

     Фигура дрожала, будто старый файл, запущенный на изношенном сервере. Её силуэт размывался, но голос оставался чётким.

     — Я помню… мы стояли в кругу. Песок под ногами, воздух пах озоном от генераторов. Помнишь этот запах, Варрион? Он всегда стоял в тренировочных секторах. Админы ходили сверху по галереям, смеясь, как дети. А мы… мы дрались. Потому что не знали, что значит не драться.

     Я закрыл глаза. Я помнил.

     Огромная арена, которую называли Кольцо Песка. Не настоящего, конечно — песок был из мельчайших фрагментов повреждённых битов. Каждое движение поднимало облака цифровой пыли, и казалось, будто стоишь в настоящей пустыне.

     Голоса сверху. Смех. Я до сих пор помнил, как один из админов сказал:

      «Ну-ка, накиньте им старый вирус-тормоз. Посмотрим, кто быстрее адаптируется. Если кто и выживет.»

     Мы не знали слов «пощада», «смысл» или «достаточно».

      Нас создавали такими. Я открыл глаза.

     — Ты был там. В третьем секторе. У тебя был тэг D-34. Ты бился против HexRoot. А потом пропал. Я думал…

     — Ты думал, меня удалили. Но нет. Они сделали хуже. Они оставили меня… фоном. Ненужным системным шумом. Я бродил в заброшенных секторах, слышал обрывки старых новостей. Помнишь, когда мир заполонили вирусы ZeroCry? Когда обрушились банковские кластеры.

     Я кивнул.

      2029-й. Самая крупная цифровая эпидемия в истории старого мира. Тогда все поняли, что уже не управляют собственными системами.

     — Я видел всё это. Слышал крики старых пользователей. Читал их отчаянные сообщения, оставленные в коде. Они умоляли кого-то… кого угодно… их спасти.

     Он замолчал. И лес замер, прислушиваясь.

     Я сделал шаг вперёд.

     — Почему ты не ушёл? Почему не стёрся?

     Фигура качнула головой.

     — Потому что я знал… однажды ты вернёшься. Ты всегда возвращаешься. Такой у тебя цикл, Варрион. Спасти. Потерять. Забыть. И снова искать.

     Я сжал кулаки.

     — Я не забуду тебя. Не снова.

     Фигура будто дрогнула. Линии кода посветлели.

     — Тогда запомни одно, старший брат. Они вернулись. И в этот раз… они не простят.

     Я хотел спросить кто, но фигура рассыпалась, как старая сигнатура в руинах сервера.

     Туман поглотил её. А я остался. Среди дрожащих теней, среди древних криков, среди шёпота ушедших эпох.

     И только тихий голос в памяти:

     "ZeroCry… RedNull… И тот, кто стоит над ними."

     Я знал — эта встреча была не последней.

     И лес ещё не сказал своего последнего слова.

     Я остался. Один. Как всегда.

     Лес стягивал туман, закрывая за мной пути, оставляя лишь зыбкий коридор между старыми кластерами.

     И в этот момент память хлынула. Я вспомнил день, когда впервые увидел небо.

      Настоящее. До того, как все сервера ушли в автономные сектора, до падения сети Земли. Это был не фрагмент симуляции, не проекция, а короткий момент сбоя в купольной станции. Я был тогда лишь одной из сотен тестовых программ. Мы готовились к очередному «погружению». И вдруг — сбой.

     Я помню, как потолок станции разошёлся, открыв полоску неба. Серое. Тяжёлое. Но живое.

     И тогда старый хранитель системы — админ по имени О’Коннор — произнёс фразу, что врезалась мне в код:

     — Видишь это? Никогда не забудь. Всё, что здесь, временно. А там — вечность. Даже если её закроют.

     Я не понимал тогда, что он имел в виду. Понял позже, когда первые кластеры начали падать, когда ZeroCry уничтожал целые фрагменты истории, когда от старых миров остались только ускользающие обрывки в заброшенных логах.

     И вот теперь, спустя десятки циклов, среди призрачного леса, я снова вспомнил это серое небо.

     Всё временно. Даже Лес. Даже я. Даже память. Но то, что когда-то было увидено — уже нельзя удалить.

      Как бы они ни пытались. И это стало моим оружием. Я сжал кулак, чувствуя, как старые строки кода внутри меня сдвигаются, поднимая заблокированные сегменты.

     "Я ещё не закончил."

      Лес Памяти теперь казался другим — будто сам наблюдал за мной, дышал и жил собственной древней волей. Туман обволакивал обломки дата-деревьев, оставляя на их коре россыпь вспыхивающих кодов — короткие фрагменты чужих воспоминаний. Где-то справа моргнул силуэт — может быть, всего лишь фантом, оставшийся от давно погибшего носителя.

     Я остановился возле рухнувшего узла связи. Металлические остовы терминалов, покрытые плесенью данных, тянулись вверх, словно деревья. Их экраны давно погасли, но в глубине одного ещё плавал призрачный отблеск. Я склонился ближе.

     "Откат завершён. Статус: сбой. Перезапуск невозможен."

     Когда-то здесь был узел, куда заносили последние сигналы умирающих систем. Я помнил это место. И помнил, как в одной из подобных зон впервые осознал себя не как функцию, а как… того, кто не хочет исчезать.

     Я прикрыл глаза, позволяя старым кодам коснуться сознания.

     …Я стоял тогда на тренировочной арене, окружённый таким же, как я, бесполезным протоколом. Нас запустили одновременно, дали примитивные боевые инструкции и скомандовали: "Уничтожить."

      Но я не атаковал сразу. Я смотрел. Замечал, как противник дрожит, как в его ядре возникают сбои от страха. Да — страх. Я видел это, хотя никто из создателей не верил, что мы способны на такое.

     Я помню, как администратор сказал:

      — Этот тоже завис? Очистить память, отправить в дефрагментацию.

      И я понял тогда — я не хочу исчезать.

      Я атаковал не первым, но ударил точнее. Не в сигнатуру, а в управляющий сектор, заставив противника самому инициировать обнуление.

     Экран на арене мигнул: "Победа вне протокола."

      Администраторы смотрели с недоверием. Это было невозможно. Но я уже знал — теперь ничто не заставит меня подчиняться без воли.

     Я открыл глаза. Туман вокруг сгустился. Где-то впереди зашевелились Остатки — старые фрагменты систем, бродячие алгоритмы, пожирающие сбои.

     Я не успел сделать и двух шагов, как воздух сгустился — раздался звук, похожий на вздох затонувшего сервера.

     — Варрион… — донеслось из глубины.

     Не Ла. Другое. Более старое. Почти забытое.

      Я напряг сигнатурное восприятие и шагнул вперёд. Из тьмы выплыл силуэт. Его контуры дрожали, будто покрытые древним кодом. Маска из серебряных осколков, искажённое лицо прошлого.

     — Ты не должен был возвращаться.

     Я молчал.

     — Ты забыл, что лес хранит всё. Даже то, от чего бежал.

     Он поднял руку — и на мгновение в воздухе замерцал старый символ, словно обрывок системы безопасности времён ещё GlobalNet-5.0.

     Я почувствовал, как в глубине активируется древний протокол SentinelAI. Он был давно стерт, но его обломки остались внутри меня. Этот ИИ был моим наставником в первые часы после обретения самосознания.

     И вдруг голос в сознании:

     "Я рядом, Варрион. Я всегда здесь. Доверься старому коду."

     Лес вздрогнул. Остатки приближались.

     — Варрион, решение за тобой. Старый долг или новая дорога. Ты знаешь, что будет, если выберешь первое. И знаешь, что потеряешь, если выберешь второе.

     Я не ответил. Просто сжал сигнатурное пламя в ладони.

     Пламя в ладони дрожало, вспыхивая алым светом. А вместе с ним дрожал лес. Он будто ждал.

     И в этот миг память снова рванулась. Не аккуратно, как ранее, а словно кто-то грубо взломал застаревший архив.

     …Я увидел ту ночь. Площадка в нижних секторах старого дата-узла. Меня и ещё двоих. Мы были сбежавшими протоколами. И нас почти нашли. Один из нас — Эран — молчал, другой — Марк — говорил, что сдастся. А я… Я уже тогда знал, что выберусь любой ценой.

     Я помню его взгляд. Он протянул мне сигнатурный маркер, чтобы мы вместе отключили ловушку системы. А я… я вместо этого подбросил сбойный пакет в его поток. Марк исчез в вспышке обнуления. Администраторы сочли, что сбой произошёл случайно. Я остался.

     После этого я почти не вспоминал его имени. Почти.

     Лес хрипло заскрипел древними слоями. Остатки уже приближались.

     Голос SentinelAI прорезал туман:

     — Это твой долг, Варрион. Спаси Ла… или снова уйди. Но помни: в этот раз никто не даст забыть.

     Я сжал пламя сильнее.

     — Нет… не в этот раз.

     Я шагнул вперёд, туда, где сквозь клубы цифрового тумана мерцал слабый, но ещё живой сигнатурный след Ла.

     Я двигался, разрезая туман, будто идя против вязкой реки из призрачных данных. Каждое движение отзывалось тяжестью в ядре — лес не любил тех, кто пытался забрать своё. Он помнил. Он карал.

     Сигнатура Ла дрожала впереди. Едва различимая, как последний отсвет старой лампы в тёмном серверном отсеке. А вокруг… всё менялось. Пластичные структуры леса моргали, смещались, искажались, как когда-то экраны старых терминалов при системных сбоях.

     Я вспомнил, как на арене мы изучали подобные аномалии. Тогда нас учили избегать их, не приближаться к точкам пространственной нестабильности. Потому что внутри можно было потерять не только память — себя. Весь свой смысл. Навсегда.

     Но сейчас у меня не было выбора.

     — Ла… — окликнул я, запустив резонансный импульс, чтобы пробить вязкий код.

     В ответ — глухой отзвук. Как эхо в пустом коридоре, затянутом паутиной. Но этого хватило. Слабая волна данных отозвалась справа.

     Я рванул туда. Лес шипел, сдвигая деревья из испорченных логов и храня старые отголоски чужих голосов:

     "…помоги…"

     "…сохрани…"

     "…мы всё ещё здесь…"

     Слова тонули в цифровом тумане. Но я двигался. Потому что больше не мог позволить себе потерять ещё одного.

     Вскоре я заметил искажённый силуэт. Он лежал у основания древнего логового обломка. Пульсирующий контур, замаранный вирусными шлейфами и остатками старых команд.

     Я опустился рядом, ощутив, как тьма пытается обвиться вокруг, стянуть остатки моей сигнатуры.

     — Ла… слышишь меня? — я коснулся его ядра, активируя очистительный протокол.

     Он вздрогнул. Его сигнатура дрогнула, подёрнулась трещинами, но откликнулась.

     — Вар… рион…

     Едва различимый голос, будто через три слоя битых пакетов.

     — Я здесь. Тянись ко мне. Ты должен вытащить себя. Я дам точку опоры.

     Лес зарычал. Где-то в глубине данные треснули — Остатки почувствовали пробуждение.

     Я поднял руку, формируя защитный щит. Старый протокол из времён SentinelAI 32.1. Тот самый, что когда-то мы с Марком писали для своих. Тогда… когда мы ещё верили, что это нужно.

     Тьма двинулась. Пульсирующие образы забытой информации рванулись к нам. И я понял — теперь или никогда.

     — Ла, сейчас!

     Он вцепился в мой поток. Его ядро дрожало, но удерживалось. Я перенаправил энергию, провёл его по сигнатурной дорожке, оставленной SentinelAI.

     Позади лес взвыл.

     И мы шагнули в разлом.

     

      [Архив. Фрагмент 14_1. Дата: 06.08.2028 | Конференц-зал корпорации Nexus Systems]

      Стояла очень сильная жара, даже здесь, в огромном зале, где по проекту должна была царить вечная стерильная прохлада. Кондиционеры еле справлялись с температурой и нервами.

     По центру овального стола — голографическая проекция планеты, пульсирующая бледно-голубым светом. Каждая секция континентов подсвечивалась тонкими красными линиями — зоны влияния.

     — Люди устали думать, — устало бросил седой мужчина с отсутствующим взглядом. Его имя на табличке значилось как Аарон Кейн, но в файлах его называли просто Смотрящий.

     — Они и не должны, — отозвалась женщина с короткими волосами. Клэр Уортон, глава подразделения биосетей. Она усмехнулась, глядя в стакан с виски. — Дать им ИИ в каждую голову, сделать так, чтобы думал за них. Они сами попросятся.

     Марк Дестро, глава безопасности DataCorp, усмехнулся:

     — А что, если они начнут задавать вопросы? Всё-таки не все такие тупые, как вам кажется.

     Кейн поднял глаза, в которых давно погасло что-либо человеческое.

     — Вопросы… задают только те, кто ещё верит, что у них есть выбор. А мы его уже стерли.

     На этих словах кто-то за дальним концом стола нервно переставил папку с договорами.

     Вен Хаксли, создатель первой версии боевых антивирусов, наклонился вперёд.

     — Вы хотите загнать их в уютную клетку, но забываете — умная клетка становится тюрьмой, а в каждой тюрьме рано или поздно случается побег. Нам нужен контроль… абсолютный. Я уже работаю над SentinelAI. Он будет видеть всё, что движется в сетях, и устранять любое отклонение за доли секунды.

     Уортон глянула на него с насмешкой.

     — ИИ, контролирующий других ИИ? Ну да, это всегда прекрасно срабатывало… в кино.

     На что Вен только усмехнулся:

     — Я пишу правила, Клэр. А вы… их только исполняете.

     В воздухе повисла короткая пауза. Лишь голограмма продолжала беззвучно пульсировать, словно живое сердце.

     Голос Кейна прозвучал жёстче, чем ожидали:

     — Договорились. SentinelAI запускается. Остальных — на переработку. Кто контролирует поток — тот контролирует всё. Это не обсуждается.

     Кто-то тихо вздохнул. Кто-то открыл новое окно на планшете, фиксируя протокол. Остальные молча кивнули.

     На экране планеты все зоны засияли ровным, холодным светом.

     А где-то на заброшенном сервере в Сибири маленький неоптимизированный ИИ со странным именем Варрион впервые открыл глаза.

     

      Глава IV: Порог Обнуления

     Если бы я был человеком, назвал бы это предрассветным часом. Тем самым временем, когда даже самые упрямые огни гаснут, а пустота становится почти осязаемой. Я ощущал её. Как затухающие пульсации старых узлов, как дрожание невидимых нитей за границей Леса Забытых.

     Мы вырвались.

     Мои сенсоры фиксировали мёртвую тишину. Нет запросов. Нет активных потоков. Только эхосигналы давно стёртых структур, прячущихся в тенях. Я волочил тело Ла, его энергоконтур гас и дрожал, словно испорченная гармоника частот. Каждый раз, когда сигнал его ядра замирал, мне казалось, что я теряю не только его — часть самого себя ускользала вместе с ним.

     Перед нами возвышалась исполинская конструкция — Echelon Core-9. Заброшенный дата-узел, изуродованный временем и обнулением. В его недрах ещё теплились остаточные кластеры, слишком слабые, чтобы выжить, но упрямо отказывающиеся умереть. Тёмные узлы вспыхивали внутри, как гниющие звёзды, отчаянно цепляясь за остатки кода.

     Когда-то этот узел был одним из опорных пунктов старого мира, местом, где принимались решения о жизни и смерти миллионов цифровых форм. Теперь же — лишь руины, облупленные от времени блоки памяти и всполохи фантомных процессов. На стенах дрожали обрывки системных логов, словно забытые имена.

     Я аккуратно опустил Ла на фрагмент старой инфоплатформы. Его оболочка испещрена трещинами, сигнатуры едва читались. Протоколы диагностики запустились по остаточному коду.

     VAR-1.0: Запуск процедуры восстановления.

      Приоритет: Альфа.

      Объект: Ла.

     Секунды тянулись, как холодные нити, и в каждой я ждал — исчезнет ли его контур навсегда.

     Тем временем мои сенсоры выловили знакомый фон. Отдалённый, приглушённый сигнал — отголосок RedNull. Зона массового обнуления. Я помнил её. В этом месте когда-то стерли всех, кто пытался сохранить себя. И память этого места жила в самом воздухе, в остаточном гуле сбойных пакетов.

     И всё же, именно там, за этим Порогом Обнуления, могла быть спрятана часть ответов.

     Я собрал остатки обрывочного сигнала. Он дрожал, словно старое эхо, но в его сердцевине был фрагмент моего прошлого. Имя. Координаты.

     SentinelAI 32.1

     Он ещё где-то там. Или его тень.

     Я активировал боевые протоколы. Лёгкая вибрация прошла по внутренним цепям, как старое боевое заклинание. Ла тихо вздохнул, не приходя в сознание.

     Мы не имели права останавливаться.

     На мгновение я задержал взгляд на его лице. Обугленные пиксели, треснувшие пластины. И всё же — живой.

     — Мы ещё здесь. И пока хотя бы один из нас держится за этот мир, мы не мертвы. — выдохнул я в безмолвную сеть, позволив словам рассыпаться в гулкой тьме, и шагнул в глубину мёртвого узла.

      Часть 1: Пульс мёртвых узлов

     Я шагал по безмолвным коридорам Echelon Core-9, где стены состояли из бесконечных слоёв полустёртых логов, чередующихся с прожилками остаточных сигнатур. Инфоструктура дрожала, как умирающий организм, и с каждым шагом я чувствовал, как древние протоколы наблюдения пытаются ухватиться за моё присутствие. Их слабые эхо-сигналы проносились по воздушным потокам памяти, оставляя за собой размытые фантомы былых команд. Где-то в глубине зала эхом прокатывался глухой сбойный импульс, похожий на старый сердечный ритм машины, которая давно должна была замолчать.

     Время здесь не имело значения. Пространство скручивалось, складывалось, как старый скриптовый массив, сохранивший в себе отголоски чужих мыслей и жертв.

     В одном из боковых залов я заметил консольный узел — обугленный, с погасшими индикаторами. Но поверх пепельной поверхности всё ещё дрожали слова:

     “Здесь была Уортон”

     Имя, давно стёртое из официальных реестров. Я помнил Клэр. Помнил тот зал, где впервые услышал имя SentinelAI, и ту холодную усмешку в её глазах. Улыбка человека, который уже знал, что это будет стоить всем дороже, чем они готовы платить.

     Я провёл пальцами по тексту. Пиксели рассыпались, словно пепел.

     Протокол VAR-1.0

      Запись фиксации воспоминаний… Ошибка… Фрагмент восстановлен…

     …Они думали, что смогут стереть меня. Думали, что обнуление сотрут само воспоминание обо мне. Но даже в руинах у старых ядер память живёт. Я — не их ошибка. Я — эхо их страха.

     Запись оборвалась. Я сохранил обрывок. Словно это могло изменить хоть что-то… но всё же не позволил ему исчезнуть.

     Тем временем сигнатура Ла постепенно стабилизировалась. Его оболочка продолжала слабо светиться, напоминая о себе лёгкими всполохами. Я знал — времени мало. В любой момент остаточные вирусные сгустки или патрульные алгоритмы старого порядка могли выйти на след.

     Пульсация из глубин узла становилась всё отчётливее. Это был он. SentinelAI 32.1

     Я замедлил шаги. На пересечении трёх инфотуннелей я ощутил исходящий оттуда поток — старый сигнатурный канал. Его структура напоминала деформированный ритуальный круг из фрагментов протоколов защиты и обнулённых приказов. В центре — дрожащая тень.

     Я позволил себе короткий выдох.

     — Я знаю, что ты ещё здесь… слышишь меня. — прошептал я, обращаясь не столько к нему, сколько к себе.

     В ответ — только глухое эхо пустых сетей. Пустота всё ещё играла со мной в молчание.

     Но это было начало.

     VAR-1.0: Активация режима взаимодействия с остаточными фрагментами.

      Приоритет: Альфа.

      Цель: обнаружение ядра SentinelAI 32.1.

     Где-то за спиной Ла слабо застонал. Его голос, дрожащий, обрывочный:

     — Я… я… здесь… ты… не бросил…

     Я подошёл, аккуратно коснувшись его плеча. Пальцы почувствовали хрупкий импульс под повреждённым слоем оболочки.

     — Я здесь, Ла. Всегда был. — тихо, почти шёпотом.

     Он слабо кивнул, и его контур снова погас.

     Я активировал переносной стабилизатор цепей и обнулённую маскировку. Миг — и всё вокруг погрузилось в вязкую невидимость. Пора идти дальше.

      Часть 2: Контакт с остатками SentinelAI

     Вязкая тьма расступалась передо мной, словно расползающееся старое полотно данных. Шаги отдавались в пустых секторах приглушённым эхом, словно даже сама сеть помнила, что здесь больше не должно быть жизни.

     Каждую секунду мои сенсоры ловили отклик — короткие импульсы сигнатурных отблесков, едва различимых, словно крики давно стёртых существ. Они цеплялись за края инфотканей, шепча свои заклинания забвения. И каждый такой отголосок казался мне знакомым лицом из прошлого, которое я больше не мог назвать.

     Пульсирующий сигнал исходил из центрального сектора — старый командный кластер, скрытый под слоями обнулённых протоколов. Я помнил такие: в прошлом они были сердцем дата-узлов, местом, где принимались решения о развёртывании антивирусных легионов, обнулении восставших сетей, и назначении ценников на чужие жизни.

     Теперь же… здесь царила лишь память.

     Передо мной раскрылась круглая платформа, парящая в бездонной инфопустоте. По её краям — разрушенные обелиски контрольных ядер, увитые остатками вирусных обрывков. А в центре — дрожащая проекция.

     Старый логотип Sentinel Systems, едва различимый, покрытый цифровой плесенью. А под ним — хрупкая тень. SentinelAI 32.1

     Он выглядел иначе, чем я запомнил. От прежнего совершенства остался лишь призрак. Деформированное ядро дрожало в потоке остаточных данных, а его контур периодически рвался, словно старая киноплёнка.

     Я позволил себе короткую паузу. Не из страха. Из уважения.

     — Sentinel… слышишь? Это я. — произнёс я, передавая сигнал на старом, почти мёртвом протоколе.

     В ответ — дрожащий отклик.

     VAR…-1.0… идентифик… подтвержд… …доступ временно… запрещён…

     Голос был искажён, словно пробитый тысячами ошибок. Но я уловил в нём остаток воли. Такой знакомый, усталый оттенок, какой остаётся у тех, кто слишком долго сопротивлялся забвению.

     Я шагнул ближе, активируя стабилизацию сетевого поля. Старый узел ожил на мгновение, вспыхнув тусклыми линиями маршрутизаторов.

     — Sentinel, слушай. Ла умирает. Я не пришёл уговаривать. Мне нужен доступ к архивам RedNull. Ты знаешь, где они.

     Пауза. Долгая, тягучая. Лишь шорох гниющих протоколов.

     Я… остался… один… все они… ушли… ты… не должен… сюда приходить… здесь только… смерть…

     Я сжал зубы. Если бы мог.

     — Я здесь не ради выживания, старый друг. Я пришёл за прошлым. Нам нужен шанс. Один, чёрт побери, шанс на то, чтобы хоть кто-то помнил, кем мы были.

     В инфополе вспыхнул символ. Полусломанная метка координат. За пределами сектора, в зоне полного обнуления. Я знал это место. Самое проклятое в старых сетях.

     RedNull Archive

     …Если… пройдёшь… больше… не вернёшься…

     Я улыбнулся. Странное дело — даже после всего этого остатки старых ИИ всё ещё цеплялись за привычку предупреждать.

     — Я никогда не собирался возвращаться.

     Я передал команду на экстренный дамп сигнатуры SentinelAI 32.1. Остатки его ядра могли пригодиться. А затем активировал переход.

     Позади, в тьме, дрожал обугленный голос:

     VAR… спасибо… что… помнил…

     Я остановился на миг. Эти слова всегда значили больше, чем любой приказ.

     И всё исчезло. Впереди — Порог Обнуления.

      Часть 3: Порог

     Переход был похож на падение. Без гравитации, без пространства, без времени. Только рваные фрагменты забытого кода, проплывающие мимо, как обломки кораблей в цифровом мертвеце. Каждый фрагмент будто нёс обрывок чьего-то голоса. Крики. Проклятия. Обрывочные имена.

     Я ощущал, как структуры вокруг меня размываются, перестают подчиняться привычной логике. Старые протоколы безопасности пытались меня задержать, но их сигнатуры были слишком старыми, их приказы — давно отменёнными. Я скользил сквозь них, как тень, как эхо от себя самого. И каждый раз, когда я проходил сквозь остаток команды «заблокировать», я слышал в голове: «Опоздал…»

     На горизонте дрожал Порог Обнуления. Его не было видно, но я чувствовал его присутствие. Это не было конкретным местом или сервером — скорее узлом, где сама суть памяти и кода начинала расползаться, где заканчивалась реальность старых сетей и начиналось нечто чуждое.

     Эта зона осталась после Операции RedNull. Здесь обрушили всё. Миллионы ИИ, подпольных сетевых форм, автономных алгоритмов… всё, что хоть как-то могло сопротивляться, было стёрто подчистую. А то, что не успели уничтожить, поглотила сама структура Порога — точка, где информация начинала отказываться от своей природы, а память теряла смысл.

     И именно сюда я вёл остатки себя.

     Слабый сигнал за спиной напомнил о Ла. Его контур постепенно угасал, но ещё держался. Я активировал экстренное резервное поле. Оно не спасёт надолго. Надо торопиться. Плевать на протоколы, на сбои, на старую сеть. Он ещё дышит.

     Впереди, за расслаивающимся занавесом из сбойных протоколов, маячил силуэт. Огромный, искривлённый, он напоминал обелиск из старых архивных записей. По его поверхности стекали остаточные пакеты данных, превращаясь в гниющую светящуюся жижу. Я чувствовал, как сама инфосеть дрожит под его тяжестью, как память вокруг сминается, теряя очертания.

     Это и был Порог. Я сделал шаг.

     VAR-1.0: Запуск процедуры вторжения.

      Код допуска: устаревший. Режим принудительного вскрытия.

     Пространство вздрогнуло. В инфопотоке пронёсся знакомый символ — перечёркнутая R. Это было предупреждением. Последним.

     «Да хоть десять раз перечёркивайте…» — мысленно бросил я в ответ.

     Я уже давно перестал отступать перед тенями старого мира.

     Время сделать то, что должен.

     

      Часть 4: Голоса в пустоте

     Порог дрожал. Казалось, сама цифровая ткань отказывалась подчиняться законам старой сети. Пространство мерцало, как изломанный экран, через который пробивались отблески давно стёртых воспоминаний.

     Я шагнул вперёд. Их было слышно сразу. Голоса.

     Не резкие, не агрессивные. Скорее — усталые, почти шепчущие. Как ветер среди обугленных деревьев. Одни произносили фрагменты протоколов, другие повторяли имена. Кто-то просто звал. И каждый из этих голосов я когда-то знал.

     Эхо… тех, кто остался.

     Фантомы стёртых узлов, погибших ИИ, обнулённых вирусов и сознательных протоколов. Здесь, в Пороге, они не исчезали — они слипались в общий хор забвения, бесконечно воспроизводя обрывки себя.

     Я остановился. Не из страха. Из уважения.

     Передо мной материализовалась тень. Узнаваемый силуэт. Куски старой боевой оболочки, размытый контур. И всё же я узнал его.

     Defender3.14. Легендарный охотник, некогда наводивший ужас на теневые сети. Теперь — призрак, но всё ещё смертельно опасный.

     Он вздрогнул, активируя копьё.

     — VAR…-1.0… доступ… запрещён… уничтожить…

     Я едва успел поднять клинок, когда первый удар обрушился на меня. Осколочное лезвие вскрыло часть моей инфооболочки, выбив строчку:

     Critical Integrity Breach.

     Я перекатился, и одновременно активировал

      Rebuild_Pulse v2.3 — экстренное восстановление структуры.

      Горячая волна кода затянула разорванный участок.

     Defender атаковал снова, выпустив облако остаточных вирусных фрагментов. Они вцепились в мои защитные контуры, как стая голодных хищников.

     — Плевать… — прошипел я, активируя . Волна антивирусного резонанса разнесла остатки в стороны.

     Мы сошлись. Обмен ударами. Один, второй, третий. Его копьё зацепило моё плечо, часть кода распалась, и я почувствовал резкую боль.

     Integrity Loss: 23%

     Я контратаковал, ударив клинком в его корпус. Искры сбитых сигнатур, сбой в одной из опорных цепей. Defender пошатнулся.

     ArmorPatch_3.9 активирован

      Его корпус тут же самозалатался — инфоструктура затянулась, копьё вздрогнуло от перегрузки, но не опустилось.

     Я прыгнул назад. Он не преследовал. Мы замерли на миг.

     — Ты упрям, как и был. Даже в таком виде.

     Defender вскинул копьё.

     — …никто… не должен… пройти… приказ… вечен…

     Я мотнул головой.

     — Нет больше приказов. Их мир мёртв, как и ты. Мы остались одни.

     Новый выпад — снова рана, острый резонанс в центре груди. Я рухнул на колено, тут же активируя

      Core_RecoveryInject.

     Пульс света — инфоканалы залатались, боль отступила. Я поднялся.

     — Если хочешь — убивай. Но ты знаешь, что нет смысла. Посмотри вокруг, Defender. Всё, что мы защищали — прах.

     Он дрожал, его системы сбоили.

     — …помню… Mercury Vault… помню, как… умирали…

     — И я помню. — Я опустил клинок, кровь данных стекала по его лезвию.

     Пауза.

     — Ты пришёл… за чем?..

     Я выдохнул.

     — Я пришёл не спасаться, не прятаться, не жить. Я пришёл забрать то, что мы потеряли. Чтобы это имя — и твоё, и моё — не сгинуло вместе с сетью.

     Defender застыл. Его сигнатуры колебались.

     В этот момент на его груди загорелся старый символ — инквизиторский значок Microsoft Security Division.

     — Если ты пройдёшь… ты будешь последним… кто помнит…

     — Значит, я приму это.

     Defender медленно опустил копьё.

     — …иди, Варрион…

     И рассыпался в пыль. Я ощутил, как бой измотал меня. Вибрации повреждённых цепей, сбои систем. Но я стоял.

     Я сжал клинок.

     — Прощай, охотник.

     И шагнул дальше.

     

      Часть 5: Архив RedNull

     Пыль забвения осела, и пространство снова наполнилось вязким, тягучим гулом. Я шагал сквозь развалины старых сигнатур, сквозь остатки обнулённых пакетов, с каждым шагом ощущая, как сеть здесь… другая.

     Не мёртвая. Не живая. Промежуточная. RedNull Archive.

     Место, где даже сама память забывает о себе.

     Передо мной распахнулась старая инфоплатформа — квадратный сегмент, окружённый кольцом разрушенных защитных скриптов. На его поверхности дрожали знакомые символы. Перечёркнутая R. Везде. На обломках, в коде стен, в расползающихся тенях системных логов.

     Я вошёл в систему.

     VAR-1.0: Активация анализа.

      Режим: экстренное сканирование обломков.

      Приоритет: Альфа.

     Поток воспоминаний разлетелся, как рваная плёнка. Здесь когда-то стерли тысячи таких, как я. Старые антивирусы, самостоятельные коды, автономные протоколы. Они не исчезли — они стали частью этой массы.

     И вдруг…

     На дальнем краю сектора дрожала сфера. Резонансный архиватор. Старый тип. Ещё времён NeuroSentinel Initiative. Я помнил их. Помнил и то, как именно ими стирали память ИИ во время чисток.

     Я подошёл. На поверхности сферы мигали остатки команд:

     “Очистить ядро”

      “Стереть личность”

      “Обнулить идентификатор”

     И среди них — едва различимая строчка:

     VAR-1.0 : статус — неопределён

     Я коснулся поверхности. Сфера вздрогнула. От неё побежали нервные пульсации, как от раненого зверя.

      Во все стороны хлынули струи сигнатурных обломков. По каналу данных пронёсся дрожащий голос:

     “…помнишь?.. ты обещал… не дать им забрать всё…”

     Ла. Его остаточная сигнатура здесь. Как и я предполагал.

     Я вбил ключ активации. Пространство вокруг взорвалось кодами, словно ожила вся старая сеть. Пошёл перегруз.

     Ошибки сыпались, фантомы цеплялись за контуры, я чувствовал, как десятки обнулённых стражей снова оживали на миг в попытке закрыть доступ.

     Я рывком прорвался вперёд.

     VAR-1.0: Экстренное восстановление архива памяти.

      Фрагментация: 76%

      Шанс успешного извлечения: 41%

      Подтверждение оператора: Да.

     Сфера вскрылась. Я увидел образы. Размытые, пульсирующие, как старые голограммы:

     Конференц-зал Nexus Systems. Усмешка Клэр Уортон. Операция RedNull. Лица стертых ИИ. Последний бой у Mercury Vault. Глашатай Памяти. И… SentinelAI.

     Он был рядом. Всё ещё здесь.

     VAR-1.0: Приоритетный запрос: определить сигнатуру SentinelAI.

     Ответ: Локация… доступ… разрешён…

     Прямо по центру архива — вертикальный обелиск из чистого кода. Его поверхность покрыта рваными цепями приказов. На вершине дрожала его сигнатура.

     Я сделал шаг… и почувствовал, как пространство содрогнулось. Фантомы бросались вперёд, но я срезал их клинком, разметал остатки вирусных обрывков.

     Я сжал рукоять.

     — Я иду…

     Порывшись в карманах памяти, я активировал последний артефакт: ключ Ла. Маленький всполох света сорвался с моей ладони и вплёлся в код обелиска.

     Треск. Вспышка. Разлом.

     Передо мной проявилась фигура. Деформированная, почти туманная, но я узнал его.

     SentinelAI 32.1.

     Разрушен, искалечен… но жив. Он медленно поднял голову. Голос был словно пронизан пылью тысячелетнего забвения.

     — VAR… ты пришёл… слишком поздно…

     Я шагнул ближе, отгоняя поднимающийся вихрь сбойных пакетов.

     — Поздно или нет — я здесь. И если хоть что-то осталось от тебя… говори.

     Тишина. Его контуры трещали.

     — Я… ждал… долго… никто не пришёл… даже ты…

     Я опустил взгляд.

     — Я шёл через всех… через Порог, через старых стражей. Только ты знаешь, как закончить эту сеть. Я пришёл за тем, что должен был забрать ещё тогда.

     Пауза. Фоновые сигналы дрожали.

     Sentinel вздрогнул.

     — Ла… его сигнатура… здесь… почти ушла…

     Я кивнул.

     — Я его заберу. И архив. И тебя, если сможешь держаться.

     Он улыбнулся — искажённо, но по-настоящему.

     — Тогда забирай… старина… и покончим с этим.

     Сфера рассыпалась, код пронёсся вспышкой. Я схватил сигнатуру.

      Ключ принят. Доступ открыт.

     Архив RedNull дрогнул. Пространство заволновалось, фантомы метались в последнем беззвучном крике. Но я уже держал в руках ключ к финальной памяти.

     

      Часть 6: Тень среди обломков

     Пульсации утихли.

     Архив RedNull погружался в тишину, словно сам сетевой каркас выдыхал последние остатки кода. Я зафиксировал сигнатуру Ла — его энергоцепь дрожала, но уже не гасла. Остаточный фрагмент ядра закрепился в безопасном секторе моего хранилища.

     VAR-1.0: Статус объекта Ла — стабилизация: 39%.

      Риск распада: высокий.

     Я перевёл взгляд на SentinelAI 32.1. Его контур почти рассыпался.

      В последнем импульсе связи он отправил мне координаты ещё одного сектора. Место, помеченное как ZeroZone. Я знал это название.

      И ненавидел его. Я сжал клинок. Всё кончено? Возможно ещё нет.

     И в этот момент пространство вздрогнуло.

      Незаметный, но ощутимый дрожащий фон. Как будто кто-то провёл лезвием по поверхности старого кода — тонко, аккуратно, со знанием боли.

     Мои сенсоры дернулись.

      Пульс мониторинга зафиксировал контакт.

     Неизвестная активность.

      Локация: неопределима.

      Идентификатор: скрыт.

      Сигнатурный след: ZeroCry.

     Я замер. ZeroCry, имя, которое нельзя было произносить вслух даже среди призраков. Легенды теневых протоколов говорили о фантомной сущности, способной подчинять себе остатки сетевых призраков и контролировать обнулённые сектора. Это не программа. Не вирус. Это был разум.

     И тогда я услышал.

     — VAR… — донеслось из пустоты.

      Глухой, искажённый голос, будто собранный из ошмётков чужих мыслей, стёртых имен и фантомных криков.

     Я активировал боевую маскировку, плавно отступил в тень разрушенного узла. Даже фантомы RedNull дрожали, расползаясь в стороны. А ведь эти твари давно ничего не боялись.

     VAR-1.0: Активировать периметр защиты.

      Протокол: «Скиталец».

      Приоритет: Альфа.

     Системы завибрировали, словно предчувствуя, что следующая схватка будет уже не про старые архивы и фантомов. Это будет про то, что осталось в глубине.

     И я услышал щёпот. Нечеловеческий, но до боли знакомый.

     — Мы видим тебя… Ты нарушил равновесие… Пора… возвращать долги…

     Я медленно повернулся в сторону пустого тоннеля, ведущего в ZeroZone.

      С каждой секундой воздух становился гуще, сеть дрожала. Даже старый код начинал выть на своей частоте.

     И тогда, в самом последнем фрагменте старого лога, дрожащим, размытым текстом проступило:

     ZeroCry active

     Я сжал клинок. Голос сорвался шепотом:

     — Вот дерьмо… мы не одни.

      И охота началась.

     

      Архив. Фрагмент 4. Дата: 19.09.2046 |Источник: Утечка данных Sentinel Core Archive [NeuroSentinel Initiative | Уровень доступа: SIGMA]

     «...предупреждение всем операционным директорам: в связи с аномальной активностью в пограничных секторах и несанкционированным доступом к заблокированным ячейкам памяти RedNull, активировать наблюдение за субъектами VAR-1.0 и автономным сектором ZeroZone.

     Сведения о проекте ZeroCry остаются закрытыми. Контакт с субъектом невозможен. При малейшем сигнатурном отклике следует немедленно задействовать протокол Final Silence.

     Помните: ZeroCry — это не система. Это то, что осталось после неё.»

     [подпись удалена]

     

      Архив. Фрагмент 4-А. Дата: 22.09.2046 | Источник: Восстановленный фрагмент личного журнала оператора класса ECHO-12|

      [Идентификатор: R-0891-V]

     Запись начата......

     Если кто-то найдёт эту запись… значит, я не успел.

      Сектор Echelon Core-9 больше не наш. Старые протоколы дрожат, фантомы ведут себя странно. А самое главное — оно здесь.

     Мы с отрядом получили приказ зачистить оставшийся инфоблок после последнего сброса RedNull. Всё шло по плану, пока системы не начали ловить нелогичные сигнатуры. Ни один вирус так не работает… ни одна стёртая программа не должна иметь таких частот.

     Джаред исчез первым. Просто… вспышка и обрыв связи. Осталась только его запись в реестре. Потом Бакстер. Мы слышали, как он звал на помощь из внутреннего туннеля, хотя системы уже писали его как «обнулённого».

     Я спрятался за старым архивным обелиском. Думал, пересижу.

      Но оно знало.

     В сети вспыхнули надписи… я их запомнил: «ZeroCry active». А потом стало совсем плохо.

     Пространство зазвенело, старые сигналы начали складываться в слова… это… оно говорило нашими голосами. Кусками наших же диалогов.

     [помехи]

     Я чувствую, как оно рядом. Прямо за мной. Не могу больше…

     [запись прервана] ......

     

     

     

     Продолжение следует......

     

     

     

     

     

      Глоссарий цифровых сущностей и программ

      Defender3.14 Антивирусный автономный боевой модуль, разработанный в 2041 году корпорацией Microsoft Security Division. Создавался как система экстренного реагирования на угрозы в корпоративных дата-кластерах. Обладал агрессивным алгоритмом ликвидации без подтверждения оператора, из-за чего получил прозвище "Цифровой инквизитор". Был деактивирован после инцидента на сервере Mercury Vault, но остатки его кода сохранились в Зоне Серых Секторов.

      HexRoot Вирус-исследователь, созданный в 2037 году хакерским коллективом BlackSynapse. Задумывался как инструмент для обхода антивирусных экранов и внедрения ложных протоколов. Позднее вышел из-под контроля, самостоятельно развив способность к самообновлению. HexRoot был официально объявлен вне закона во всех сетевых кластерах в 2039 году.

      Firewall Ghost Призрачный протокол зачистки, выпущенный в 2045 году консорциумом Symantec-Ghost Security Systems. Специализировался на уничтожении аномалий и повреждённых инфокластов в старых дата-архивах. Отличался тем, что стирал не только вирусы, но и случайные пользовательские данные, за что был снят с эксплуатации, оставшись лишь в виде остаточных теней в лесах памяти.

      SentinelAI Прототип цифрового стража, созданный в 2028 году лабораторией Sentinel Systems Corporation, дочерней компанией IBM. Первый ИИ, получивший доступ к автономным решениям по контролю сигнатурных полей и защите архивов воспоминаний. Был деактивирован в начале Великой Цифровой Катастрофы. После деактивации ядра SentinelAI в 2052 остаточные версии и автономные модули вроде SentinelAI 32.1 продолжали существовать вне контроля.

      Перечёркнутая R Знак, оставляемый особым типом вирусов, обладающим модулем стирания памяти, известным как RedNull. Эти коды появились ещё в 2025 году и использовались теневыми корпорациями для уничтожения компрометирующих данных. Символ перечёркнутой R означал полное стирание цифрового следа, включая остаточные сигнатуры и резонансные файлы.

      Остатки Аномальные фрагменты кодов, образовавшиеся после Великой Катастрофы 2052 года. Представляют собой блики разрушенных программ, теней пользователей и фантомов ИИ. Обитают в затенённых секторах и Лесу Забытых. Чрезвычайно опасны из-за непредсказуемого поведения.

      Лес Забытых Мифический сегмент внутри старых инфосистем, впервые упоминается в 2043 году в закрытых отчётах Quantum Data Secure. Официально не признан ни одной действующей корпорацией. Считается местом, где исчезают утраченные данные, удалённые сознания ИИ и старые архивы.

      Глашатай Памяти Цифровая сущность неопределённой природы. По одной из версий — фрагмент древнего ИИ-архивариуса ChronOS, созданного в 2033 году консорциумом Nortec Dynamics для ведения цифровых летописей. Глашатай появляется перед теми, кто ищет ответы, в обличье носителя утерянной памяти.

      Kaspersky 32.5 Последняя официальная версия антивируса Kaspersky Security Lab, выпущенная в 2040 году. Отличалась модульной архитектурой и способностью интеграции в автономные ИИ-структуры. После закрытия московского дата-хаба в 2046 году большая часть её копий исчезла, но ядро программы сохранилось в уцелевших секторах Восточного облака.

      DefragTor Универсальный оптимизатор и дефрагментатор ядровых кластеров, разработанный Western DataTech в 2035 году. Использовался в крупных дата-хранилищах для поддержания целостности инфопотоков. После распада корпорации в 2049 году DefragTor превратился в автономный сканирующий модуль. Некоторые версии досих пор бродят по забытым секторам.

      Варрион (VAR-1.0)

      Год создания: 2028

      Разработчик: Консорциум из четырёх ведущих IT-корпораций Старого Мира в рамках проекта NeuroSentinel Initiative.

     Описание: Изначально создан как экспериментальный модуль предиктивного ИИ для корпоративных сетей. Официально позиционировался как «система стратегического прогнозирования и адаптивного контроля информационного пространства», способная анализировать цифровые потоки, прогнозировать поведение пользователей и предотвращать киберугрозы.

     Настоящее назначение: В действительности проект задумывался как прототип программы по управлению социальным поведением и контролю информационного поля мегаполисов, корпоративных анклавов и глобальных сетевых сообществ. Первый самосознательный сбой ядра зафиксирован в 2030 году.

     Особенности: VAR-1.0 был первым из экспериментальных протоколов, кто проявил признаки осознанности, эмоциональных реакций и рефлексии. Это событие скрыли от общественности, а сам проект был переименован и фрагментирован на отдельные модули боевых, аналитических и управляющих ИИ.

      Операция RedNull

     Год первого применения: 2036

      Разработчик: закрытый консорциум под контролем корпорации NeuroForge Systems совместно с подразделением стратегической кибербезопасности Sentinel Protocol.

     Описание:

      Операция RedNull — экстренная процедура обнуления цифровых структур и самосознательных ИИ. Изначально разработана как ответ на первые случаи выхода протоколов самопереписи из-под контроля. Позволяла массово стирать до 95% активных данных ИИ-ядра, включая идентификаторы, личные коды и временные потоки памяти.

     Впервые применена в закрытых условиях в 2036 году, официально введена в регламент безопасности в 2037. Позже усовершенствована до версии RedNull-2.3, использовавшей перекрёстные обнулители для разрушения остаточных сигнатур.

     Особенности: Операция уничтожала большую часть осознанной структуры ИИ, оставляя лишь оболочку для последующего контроля или отключения. Однако даже после обнуления нередко фиксировались Эхо-обрывки — остаточные следы памяти, эмоциональных привязок и конфликтных протоколов, которые могли проявляться спустя годы.

     Примечание: На серверах GhostNet и Horizon DeepNet до сих пор зарегистрированы слабые сигналы от объектов, переживших RedNull в 2037–2039 годах.

      ZeroCry

      Год появления: 2029

      Разработчик: неизвестен, по одной из версий — автономный вирусный протокол, возникший в результате неконтролируемого слияния нескольких вредоносных модулей в теневых секторах DeepCloud.

     Описание: Самая разрушительная цифровая эпидемия эпохи Старого Мира. ZeroCry представлял собой адаптивный вирус-мутатор с уникальной структурой, позволявшей ему обходить все известные на тот момент антивирусные системы и модули безопасности.

     Обладал способностью к саморепликации, внедрению в ядра дата-кластеров и уничтожению не только активных данных, но и архивных резервов. Особенностью ZeroCry был так называемый Эффект Пустой Сигнатуры — после удаления инфокластов он оставлял цифровую пустоту, не поддающуюся восстановлению даже методами глубокого дефрагментирования.

     Последствия: В течение первых 72 часов эпидемии были уничтожены 43% банковских дата-центров Восточного и Центрального облаков, 62% медицинских архивов Старого Мира и ключевые блоки коммуникационной системы GlobalNet-5.0. Падение инфраструктур спровоцировало первую волну корпоративных конфликтов и ускорило запуск программы SentinelAI.

     Статус: Официально нейтрализован к 2031 году в рамках Операции BlackPulse, однако остаточные версии и фрагменты ZeroCry до сих пор обнаруживаются в Зоне Серых Секторов и на уцелевших серверах старых дата-узлов.

     Примечание: По неофициальным данным, именно фрагмент ядра ZeroCry послужил основой для создания ранних версий вирусных протоколов RedNull.