Где-то в Махтирии.

В трактире Гнилой зуб стоял гвалт, в котором тонули крики, смех и звон разбитой посуды. В самом эпицентре этого ада, за столом, заляпанным супом и пивом, шла игра. Не в благородный торн или покер, а в оторванку простую, жестокую и быструю.

Разбойник сидел на краю стола, положив ногу на табурет. Он не просто играл он владел столом. Его хриплый голос резал гул, объявляя ставки, его быстрые пальцы ловко швыряли кости. Рядом с его локтем лежала уже приличная кучка медяков и пара потрёпанных серебряников.

Рубаха была расстёгнута, на лице расслабленная, хищная ухмылка. Он был своим среди всех этих оборванцев, воров и головорезов. Он был здесь королём.

Считайте, салаги, считайте! крикнул он, когда кости выпали в его пользу. Его рука, быстрая как змея, сгребла выигрыш со стола.

Везуч ты сегодня, Хатри. - мрачно проворчал один из игроков, здоровенный детина с шрамом через глаз.

Это не везение, Вайка, а тактика, произнес тот, к кому обратился детина, не теряя ухмылки, Знаешь такое слово? Судя по недавним событиям, нет. накануне Вайка очень неосмотрительно попался страже, когда убегал с каким-то важным зельем из лавки алхимика. Зелье вернули хозяину, неудачливому грабителю отвесили тумаков и несколько суток в городской темнице. Естественно, все сообщество уже на следующий день об этом знало.

Стол загрохотал от смеха. Вайка сжал кулаки, но не полез в драку. Хатри был не тот, с кем связывались без крайней нужды.

Игра продолжилась. Разбойник то проигрывал мелкие суммы, то снова забирал всё, мастерски манипулируя ставками и наслаждаясь процессом. Он был акулой в мутной воде, и он обожал это чувство.

Именно в этот момент дверь трактира распахнулась, впустив порцию холодного воздуха и... податного.

Парень лет двадцати, в слишком чистом плаще, с испуганно-блуждающим взглядом, вероятно искавшим хозяина этого злачного местечка, застыл на пороге, ослеплённый дымом и шумом.

Хатри заметил беднягу мгновенно. Глаза, только что светившиеся азартом, стали холодными и оценивающими. Он даже не повернул головы, просто следил за парнем краем глаза, пока тот, пятясь, прижимался к стене, пытаясь найти взглядом трактирщика.

Игра за столом на мгновение затихла. И другие заметили лёгкую добычу. Трое сборщиков налогов уже поднимались со своих мест, переглядываясь. Он улыбнулся. Широкая, довольная улыбка человека, который только что получил два представления по цене одного. Сделал новый бросок костей, уже не глядя на стол, всё его внимание было приковано к податному.
Ставлю пять медяков, что у того петуха сейчас отнимут всё до нитки, громко объявил он столу, кивая в сторону зарождающегося конфликта.

Раздались смешки. Вайка фыркнул:
Слабовато, Хатри. Это же итак всем известно.

Тогда ставлю, что он ещё и по морде получит, не моргнув глазом, парировал Хатри, его пальцы уже сновали по деньгам, пересчитывая новую ставку.

В этот момент сборщики уже окружили парня. Началось привычное: толчки, требования, пощёчины. Чья-то дубина сочно шлёпнула по спине. Разбойник не сводил глаз со зрелища. Он делал свои ходы, бросал кости, собирал выигрыш и комментировал происходящее так, будто это были скачки.

Ох, виднее стал, гляньте-ка! весело крякнул кто-то из-за стола, когда с парня сорвали плащ.
Бить надо аккуратнее, а то монеты просыпятся! подсказали одному из бугаев, когда тот слишком грубо обыскивал жертву.

Когда сборщики, довольно похлопывая друг друга по спинам, покинули трактир, оставив свою добычу плакать на грязном полу, Хатри закончил очередной кон и сгрёб выигрыш.

Ну что, мальки, на сегодня с меня хватит, он поднялся, потянулся и, не спеша, направился к выходу.

По пути он случайно наткнулся на паренька, который пытался подняться.
Ой, прости, дружище, не заметил, его рука легонько толкнула того в грудь, а пальцы за это мгновение ловко обшарили внутренний карман испачканного плаща. Пусто. Всё действительно забрали.

***

Дождь над Просекой был не водой, а жидкой грязью, что липла к одежде и неприятно оседала на коже. Он смывал в ухабы нечистоты и грехи, превращая улицы в коричневое месиво. Именно в такую погоду дела творились самые тихие и мерзкие. Хатри стоял под навесом лавки кожевенника, втянув голову в плечи, и наблюдал. Взгляд, холодный и цепкий, выхватывал из потока промокших горожан не силуэты, а слабости. Походку, выдавшую старую травму колена. Нервный жест проверку кошеля под рубахой. Испуганный взгляд матери, вжимающей в подол застиранное платье девочку-подростка.

Именно на них он и вышел. На мать и дочь. Они жались друг к другу под одним продырявленным платком из промасленной кожи, их ноги в стоптанных башмаках безнадежно увязали в грязи. Женщина что-то говорила дочери, пытаясь успокоить, но та лишь мотала головой, и по ее щекам текли слезы, смешиваясь с дождевой водой. Ссора. Отчаяние. Отличное сочетание. Разбойник оттолкнулся от стены и неспешной, собранной походкой пошел им наперерез, будто просто спеша укрыться от непогоды. Он случайно задел женщину плечом.

Простите, сударыня, буркнул без тени извинения, его глаза за долю секунды оценили качество (паршивое) ткани ее платья, отсутствие украшений и главное полную, поглощающую все остальное панику в ее взгляде.

Н-ничего, пробормотала она, автоматически притягивая к себе дочь.

Хатри сделал вид, что собирается идти дальше, но обернулся, надев маску деланного участия.
Беда какая? Не из местных, вижу. Заблудились?

Женщина всхлипнула. Слова понеслись из нее пулеметной очередью, подгоняемые стрессом и внезапной надеждой на участие незнакомца. Они приехали из соседней деревни, чтобы отдать дочь в подмастерья к известной швее. Отдали последние деньги за рекомендательное письмо. А теперь не могут найти нужный дом, опоздали, а швея уехала по делам и вернется неизвестно когда. Ночевать негде, денег на постой ни гроша.

Письмо это у вас при себе? спросил Хатри, и в его голосе зазвучали ноты подобострастного интереса. Вы к мастерице Ливвей? О, я знаю ее! Это же совсем рядом.

Ложь лилась с его губ так же легко, как дождь с неба и только дурак бы не увидел, как в их глазах загорается искра надежды на спасение. Он повел их, ведя короткими, уверенными шагами по лабиринту грязных переулков, все дальше от центра, к складам у старой мельницы. Он болтал о влиянии Ливвей, о ее строгости, о том, как им повезло встретить именно его. Остановились у глухой двери в тупике.
Подождите здесь. Я предупрежу ее служанку, чтобы та вас впустила и обогрела.

Он вошел в темный проем, оставив их мокнуть под дождем, полных слепой благодарности. Через минуту он вышел, ссутулившись и изобразив досаду.
Служанка говорит, хозяйка вернулась раньше, чем предполагалось, но в ужаснейшем настроении. Грозится выгнать ту, кто опоздала. Но он сделал многозначительную паузу, я могу попробовать поговорить с ней лично. Уж я-то знаю, как к ней подход найти. Только ей нужен знак уважения.

Он смотрел, как надежда на их лицах сменяется ужасом.
Но у нас ничего нет! простонала женщина.

А письмо? мягко спросил Хатри. Давайте письмо, я сумею его правильно подать и докажу вашу серьезность намерений. Это может сработать.

Он видел борьбу в ее глазах. Последняя ниточка к будущему дочери и последнее, что у них есть. Но альтернатива ночь на улице, голод, крах всех планов. С дрожащих рук женщина протянула ему свернутый в трубочку и перевязанный лентой пергамент.

Хатри взял его с видом величайшей значимости.
Ждите. Не уходите.

Дверь закрылась. Он прошел склад насквозь и вышел через черный ход в соседний переулок. Дождь уже почти стих. Он развернул пергамент. Качественная работа, хорошие чернила. Печать. Продать какому-нибудь шарлатану, который занимается подлогами, можно будет за хорошие деньги. Он свернул его и сунул за пазуху, уже чувствуя под пальцами не шершавый пергамент, а гладкое стекло маленькой флаконки, которую он купит на вырученные деньги.

Из переулка доносились приглушенные всхлипы и утешающий шепот. Они все еще ждали. Они прождут еще час, может быть два, прежде чем осознают, что их оставили в грязном тупике с пустыми руками и без будущего.

Хатри даже не обернулся. Он вышел на главную улицу, достал из кармана яблоко, стащенное утром, и громко хрустнул им. Оно было сладковатым и свежим, как вкус очередной удачной наживы.

***

Влажный ветер гнал по мостовой обрывки бумаги и шелуху от семечек. Разбойник прислонился к мокрой стене, под навесом, с которого капало назойливой дробью. Он наблюдал, как из Гнилого Зуба вываливаются двое: Грим, низкорослый детина с лицом, как помятый пирог, и Яшка, прозванный Бородатым за спутанную копну волос, скрывавшую отсутствие шеи.

Хатри не отталкивался от стены, но окликнул их лениво, как старых знакомых:
Ребятишки, не в курсе, где Ульрина нынче сыскать можно?

Грим и Яшка переглянулись. Молчание стало тяжелым, как свинец.
Он тебя не ждет, Хатри, буркнул Грим, делая шаг вперед, как бы заслоняя собой Яшку, ты змея подколодная, никто не хочет с тобой связываться!

Удивительно, змея усмехнулась, не меняя позы. А я тут подумал, ему как раз моя помощь потребуется. Слышал, он с набором проблем столкнулся. Таких, что вашими головами не решить.

Яшка нахмурился, его крошечные глазки исчезли в щелочках среди волос и жира.
Какие еще проблемы? Ты о чем?

Да так, мелочи, Хатри махнул рукой. Его новая цель... уже обработана? Или он отказался от этой затеи..? Мне казалось, он поумнее.
Он помолчал, ожидая реакции со стороны бандитов, которой не последовало, а потом его взгляд, холодный и цепкий, уперся в Грима.
Кстати, Грим... как там здоровье у твоей мамаши? Все так же в Ольховом переулке, у самого моста, живет? Дом такой, серенький, ставни покосились... Славное, тихое местечко.

Грим замер. Вся кровь отхлынула от его и так нездорового лица. Он никому не говорил, где живет его больная мать. Все думали, она в деревне.
Ты... он поперхнулся, не в силах вымолвить угрозу.

Я? Я просто проявляю участие, голос Хатри стал мягким, почти ласковым, и от этого стало еще страшнее. Так что передай Ульке. Подколодная змея ждет в Свинцовом Котле. Или я не просто проявлю участие, но и помогу чем смогу. Понятно, ребятишки?

Он больше не смотрел на них, уставившись куда-то в пространство за их спинами, словно разговор был исчерпан.

Грим и Яшка молча, быстрыми шагами прошли мимо, не оборачиваясь. Их спины были неестественно прямыми, а плечи скованными от попытки скрыть дрожь.

Свинцовый котёл был не лучше Гнилого Зуба та же вонь перебродившего пива, пота и лжи. Ульрин сидел в дальнем углу, спиной к стене, и мрачно потягивал темное пойло. Он пришел сюда по необходимости встретиться с перекупщиком краденых реагентов, и весь его вид кричал, что он хочет поскорее закончить и исчезнуть. Грим слезно умолял его провести встречу именно здесь. Ульрин знал, что Хатри где-то рядом, как назойливая муха, и надеялся, что тот не осмелится подойти после нескольких последних стычек с его ребятами.

Надежды его были напрасны.

Стул напротив скрипнул, отодвигаясь сам собой. Хатри опустился на него без приглашения, развалившись с видом старого приятеля. На его лице играла та же успокаивающая ухмылка, что и у кота, прижавшего лапой мышиный хвост.

Ульрин медленно поднял на него глаза. Взгляд был тяжелым и плоским, как булыжник.
Яша с Гримом, видать, хуже сторожат язык, чем свои задницы, хрипло произнес он. Я уже всем своим велел передать: ты мне не нужен. Иди на хер.

Хатри не смутился. Он подозвал трактирщика, заказал себе вина самого дешевого, кислятины, которую здесь же и разбавляли водой из канавы.
Не торопись, Ульри. Я не отнять пришел. Я предложить. Ты мне нужен для дела. А я... я тебе нужен, чтобы его не провалить.

Я проваливал дела, когда ты еще под стол пешком ходил, щенок, бандит с силой поставил кружку на стол, пиво расплескалось. У меня команда проверенная. Без говна с больной башкой.

Команда, которая не знает, как отличить охранное заклятье на сейфе от простой позолоты, равнодушно отрезал Хатри, пробуя свое вино и морщась. Та, что срикошетит луч обратно в глаз смотрящему. Твой взломщик останется без глаза, а ты без добычи. Или хуже шум поднимет на весь квартал.

Ульрин замер. Он не подтвердил и не опроверг информацию. Но его молчание было красноречивее любых слов. В плане действительно был сейф, и он вызывал вопросы.

Я иногда, признаюсь, что не всегда, но думаю, в отличие от твоих быков, он отхлебнул вина. Я не прошу многого, продолжил Хатри вкрадчиво, подстрахую твоих ребят. Соберу то, что не соберут они. Ну и само собой, небольшая доля за участие. Я слышал у тебя там около дюжины бойцов. Мне будет достаточно одной двадцатой части.

Ульрин издал короткий, похожий на лай, смех. В его глазах не было ни капли веселья.
Одна двадцатая? он перевел взгляд на свою кружку, будто ища в ней ответа. Слышал, Хатри, ты не только умен, но и скромен. Оказывается, слухи врут. Ты еще и наглец.

Он помолчал, обдумывая. Доля была смехотворно мала. Слишком мала. Это насторожило его больше, чем если бы Хатри запросил половину. Это значило, что тому нужно было не золото, а что-то другое. Что-то конкретное. И Ульрин внезапно осознал, что эта подстраховка всего лишь предлог. Хатри шел не за общей добычей.

Ладно, рыкнул он, сминая в кулаке пустую кружку. Одна двадцатая. Из того, что принесут в мешках мои ребята. И... он ткнул в Хатри грязным пальцем, твоя подстраховка это твои личные риски. Уронишь что-то твои проблемы. Попадёшься мы тебя не знаем. Тронешь что-то лишнее... Он не договорил, но это не и не требовалось.

Естественно, Хатри кивнул, словно речь шла о погоде.

Он допил свое кислое вино и поднялся.
Когда и где?

Завтра. Полночь. За старыми амбарами, бросил мужик, уже глядя мимо него, явно считая разговор оконченным.

Хатри кивнул и, не прощаясь, растворился в дымном полумраке таверны. Он не оборачивался, но чувствовал на спине тяжелый, ненавидящий взгляд Ульрин.

Он получил то, что хотел. Билет на самое интересное представление сезона. И возможность забрать какой-нибудь приз, который потом неплохо уйдет на черном рынке, потому что остолопы, которых нанимает Ульрин, ничего не чуют. А проспать налет на особняк графа Кавеллиса это грех.
Ночь у старых амбаров была черной и беззвучной, если не считать хлюпанья грязи под сапогами да далекого крика ночной птицы. Заброшенные строения вставали угрюмыми силуэтами против звездного неба, а у их стен копошились темные фигуры. Слышался приглушенный лязг оружия, сдержанная брань.

Хатри подошел бесшумно, возникнув из мрака как призрак. Он не сделал ни единого лишнего движения, просто встал в стороне, прислонившись к брошенной разбитой телеге, и стал ждать, сложив руки на груди. Он был нейтрален, как камень. Но толпа чувствует чужого инстинктом.

Первым его заметил Грим. Тот вздрогнул, увидев знакомую высокую фигуру в тенях, и нервно толкнул локтем Яшку.
Смотри, кого черти принесли.

Яшка обернулся, его борода взъерошилась.
Ты чего здесь, погань? Ульрин тебя нанял все-таки, что ли?

Хатри не ответил. Он лишь медленно перевел на них пустой взгляд, будто рассматривал неодушевленные предметы.

К ним присоединился еще один, здоровенный детина с секирой за спиной.
А, это тот самый умник? Слышал, ты языком мелешь лучше, чем делаешь. Он фыркнул и плюнул в сторону Хатри. Место здесь занято. Убирайся, пока цел.

Из темноты вышел Ульрин. Его лицо было мрачным.
Заткнись, Церик. Он с нами. Он бросил взгляд на Хатри, полный немой угрозы. Только на подхвате. И чтоб я тебя не видел и не слышал, пока не скажу. Усек?

Хатри медленно кивнул, ровно настолько, чтобы это можно было считать согласием. Он не стал что-то доказывать или отвечать на оскорбления. Он был здесь ради дела, а не чтобы завоевывать уважение этой шайки. Их ненависть была ему безразлична. Они были инструментами, шумным прикрытием.

Он отошел еще дальше в тень, растворяясь в ней, пока громилы Ульрина в последний раз проверяли снаряжение. Он был чужим среди своих, тихой яростью в стае громких псов. И это его вполне устраивало.

Предводитель собрал всех в тесный круг у подножия маяка. Его лицо, освещенное тусклым светом походного фонаря, было серьезным.

Легкой прогулки не ждите, его хриплый голос резал ночную тишину. Стены там не простые, но у нас есть свои ключи. Он кивнул на двух тощих парней с сумками, полными странных инструментов. Главное скорость и тишина. Штурмовать будем через старые конюшни, там охрана в это время уже дремлет.

Он обвел взглядом каждого, задерживаясь на Хатри чуть дольше, с немым предупреждением.
И самое главное: хозяин. Граф Кавеллис со своей свитой и половиной прислуги уехали на север, на смотр войск. В особняке осталась лишь старая ключница да пара ленивых стражников, которые больше заняты тем, что таскают из погреба вино. Но не обольщайтесь. Его отсутствие не значит, что дом беззащитен. Его чары и ловушки работают без хозяина. Расслабитесь вас прибьет к стене каменная рука или сожжет молчаливое пламя. Действуем по плану. Без самодеятельности.

Громилы переглянулись, кто-то нервно сглотнул. Хатри же стоял неподвижно, его лицо ничего не выражало. Мысль о том, что дом полон автоматической смерти, лишь заставляла его кровь бежать быстрее. Интересные условия. Возможно.

Идите, скомандовал Ульрин, кивнув в сторону какого-то лысого, судя по всему, своему заместителю, гася фонарь. Я жду здесь. Первый сигнал если все чисто. Второй если нужна помощь. Третий... он хмуро усмехнулся, значит, берите ноги в руки и спасайте шкуры. Я никого вытаскивать не буду.

Тень за тенью, группа двинулась к темному силуэту особняка. Хатри шел последним, его шаги были бесшумными, а глаза привычно выискивали в темноте то, что другие могли пропустить. Он не боялся ловушек. Он видел в них интересную головоломку. И приз, который ждал его внутри, стоил того, чтобы разгадать ее.

Конюшни действительно оказались слабым звеном. Дверь с облупившейся краской поддалась после пары минут возни со щупами и отмычками. Внутри пахло пылью, сеном и мышами. Один из взломщиков, парень по кличке Крот, жестом показал: чисто.

Они двинулись внутрь, вгрызаясь в толщу спящего дома. Хатри шел сзади, его взгляд скользил по стенам, по полу, по потолку, выискивая несоответствия. Обычный глаз видел бы лишь запустение и ветхость. Его глаз видел неестественную гладкость камня в одном месте, слишком правильный узор трещин в другом.

Они прошли в узкий коридор, ведущий из служебных помещений в главную часть дома. Стены здесь были обиты темным деревом, на котором поблескивала сложная инкрустация из серебра и перламутра.

Богато, прошептал один из громил, проводя пальцем по сияющей линии на панели.

Он даже не успел убрать палец.

Серебряная инкрустация под его прикосновения вспыхнула ослепительно-белым светом. Не больно, не жарко просто белизной, абсолютной и всепоглощающей. Свет не погас. Он остался на его коже, пополз вверх по руке, заливая ее, как жидкий гипс. Громил замер с открытым ртом, не в силах издать звук. Его плоть, его кости, его одежда все превращалось в идеальную, матово-белую статую. Через секунду на его месте стояла прекрасная скульптура человека в ужасе, каждую складку одежды, каждую жилку на шее можно было рассмотреть в мельчайших деталях.

Тишина. Только тяжелое дыхание остальных.

Не трогай блестящее, идиоты! прошипел Докар, матерый разбойник, отшатываясь от статуи.

Они обошли ее стороной, стараясь не смотреть. Хатри прошел последним, его взгляд скользнул по застывшему лицу. Искусная получилась работа. Дорогая. Граф явно ценил эстетику даже в убийстве.

Они спустились по винтовой лестнице в небольшой зал с гобеленами. Воздух здесь был неподвижным и спертым. В центре комнаты на постаменте стояла изящная ваза с причудливыми сухими цветами.

Орк по имени Норгр, самый крупный и нервный из банды, неуклюже развернулся, зацепив плечом край тяжелого гобелена. Ваза качнулась. Он инстинктивно бросился ее ловить, его мощные зеленые лапы ухватились за глазурованную керамику.

Ваза зазвенела. Негромко, тонко, как хрустальный колокольчик. Звук не смолк. Он нарастал, множился, отражаясь от стен, заполняя собой все пространство, становясь осязаемым. Воздух затрепетал.

Норги издал хриплый, полный недоумения звук. Он замер, не в силах отпустить вазу, его мускулистое тело начало вибрировать в такт пронзительному звону. Из его ушей, ноздрей и уголков глаз брызнула алая кровь. Мощные ноги подкосились, и он рухнул на каменный пол, все еще сжимая вазу в предсмертных конвульсиях. Жуткий звон дробил его изнутри, не оставляя ни единой внешней раны, пока тело орка не обмякло окончательно.

Звон стих так же внезапно, как и начался. В комнате повисла оглушительная тишина. На полу лежало бездыханное тело, обнимающее вазу.

На проклятом шабаше... прошептал один из оставшихся воров, бледнея.

Хатри молча переступил через огромную руку Норгра. Его внимание привлекла дверь в дальнем конце зала, украшенная знаком в виде спирали. Та самая, что вела в кабинет и сокровищницу, подсказывала интуиция, взрощенная многолетним опытом.

Остальные пялились на труп товарища, парализованные страхом. Он воспользовался их замешательством. Пока они приходили в себя, он уже подошел к двери, его пальцы скользнули по холодному металлу ручки, нащупывая скрытый механизм. Игра только начиналась.

Разбойник скользнул в узкий проем, оставшийся от сдвинутой панели, и оказался в небольшом, душном помещении. Воздух здесь был густым и тяжелым, пахнущим озоном и перегретым металлом. Вместо ожидаемых сундуков с золотом или полок с диковинками его встретило пульсирующее малиновое сияние, исходящее от сложного механизма в центре комнаты.

Это был не котел, но нечто на него похожее литая бронзовая сфера, испещренная руническими каналами, по которым перетекала и клокотала густая, похожая на ртуть, но светящаяся энергия. От сферы во все стороны, сквозь стены, потолок и пол, расходились толстые, полупрозрачные нити чистой магии, мерцающие и гудящие низким, едва слышным гулом. Они были похожи на нервы гигантского существа, а сфера на его бьющееся сердце. Резонатор. Источник магии?
 Мысль пронеслась в голове Хатри с холодной ясностью. Он нашел не сокровищницу. Он нашел котельную. Ту самую, что питала все эти изящные и смертоносные ловушки, что превращала спящий дом в хищного зверя.

Снаружи послышались приглушенные голоса и шаги. Остальные, оправившись от шока, двинулись обчищать соседние комнаты. Кто-то прошел мимо его двери, даже не взглянув внутрь. Им было плевать, найдет он что-то или сгинет.

Хатри обошел сферу, изучая ее. Его чутье, которое привело его сюда, не обмануло он чувствовал исходящую от нее колоссальную силу. Но это была сила не артефакта, а двигателя. Жаль, что украсть это было невозможно. Но отключить...

Его взгляд упал на основание конструкции. Среди рун выделялись несколько углублений, явно предназначенных для... ключей? Кристаллов? Источников питания? Рядом на каменном постаменте лежало три гладких черных камня, испещренных серебряными прожилками. Они мерцали в такт пульсации сферы. Резонаторные ядра.

Мысль созрела мгновенно, холодная и блестящая, как лезвие. Он не мог унести силу. Но он мог ее выпустить.

Осторожно, почти с нежностью, он вынул один из камней из гнезда. Энергия в канале, ведущем от того камня, дрогнула, стала нестабильной. Гудение сферы повысилось на тон, став тревожным. Где-то в доме, он был уверен, одна из ловушек возможно, та, что с серебряными нитями внезапно отключилась, оставив лишь безобидную инкрустацию.

Он вынул второй камень. Сфера вздрогнула, свет внутри нее забулькал яростнее, слепяще. Пол под ногами Хатри затрясся. Снаружи послышались испуганные крики. Оставшиеся воры явно почуяли, что с домом творится что-то неладное.

Он потянулся за третьим, последним камнем. Его пальцы уже почти коснулись гладкой поверхности...

И в этот момент дверь в помещение с скрипом распахнулась. На пороге стоял один из громил, тот самый, что плевал в его сторону у маяка. Его глаза были круглыми от жадности и ужаса.

Что ты творишь, ублюдок?! проревел он, видя пульсирующую сферу и камни в руке Хатри. Это же...

Он не успел договорить. Хатри, не меняя выражения лица, резким движением вырвал последний камень из гнезда.

Мир взорвался.

Ярко-белая, немая вспышка света ударила по глазам. Сфера погасла. Гудение оборвалось, сменившись нарастающим, оглушающим воем рассеивающейся магии. Все магические нити, тянувшиеся из комнаты, вспыхнули и лопнули, как пережженные струны.

Где-то в особняке с грохотом рухнула каменная кладка, где-то с шипом погасло охранное заклятье, а где-то, наоборот, высвободившаяся энергия вырвалась на свободу в виде дикого, неуправляемого хаоса в виде летающих тарелок.

Громила на пороге в ужасе отшатнулся и побежал, крича что-то своим.

Хатри стоял в центре темной комнаты и слышал, как дом становился слепым и беззащитным.

Хатри вышел из душного помещения, встряхнув головой, чтобы очистить сознание от остаточного гула магии. Тишина, повисшая в особняке, была оглушительной после недавнего воя и грохота. Ловушки мертвы. Эту беззащитность он увидел сразу, едва переступил порог. В коридоре его ждали трое воров. Их лица были искажены не столько страхом, сколько злобой. В руках у них были зажаты ножи и короткие мечи.

Что ты натворил, псина?! прошипел тот самый, что видел его у сферы. Все трясется, все рушится! Мы чуть не сгорели заживо в соседней комнате!

Он все испортил! поддержал другой, широко расставив ноги, как бы блокируя путь. Теперь стража точно прибежит! Режь его, пока Ульрин не видит!

Хатри остановился. Он медленно перевел взгляд с одного на другого. И впервые за весь вечер на его лице появилось не холодное безразличие, а живая, обжигающая эмоция. Глубокое, всепоглощающее раздражение. Раздражение интеллектуала на тупых, мычащих быдлов.

Вы... его голос был тихим, но каждое слово падало, как отточенный клинок, серьезно? Вы стоите здесь, с своими жалкими ножичками, и грозитесь меня решить?

Он сделал шаг вперед. Они инстинктивно отпрянули.
Я только что, он произнес это с ледяным, ядовитым спокойствием, голыми руками задушил целый особняк, который мог бы перемолоть вас всех в фарш за три секунды. Я отключил каждую западню, каждую ловушку, каждую охранную заразу, что сторожила этот дом. Я подарил вам возможность разобрать это место по кирпичикам. И вся ваша тупая, нищая благодарность это тыкать в меня железками и визжать, как перепуганные щенки? Он рассмеялся. Коротко, сухо, без единой нотки веселья.
Вы даже не понимаете, что произошло, да? Для вас магия это просто страшные сказки. Вы не видите разницы между работающей ловушкой и грудой остывшего металла. Вы мясо. И мясо не должно думать. Оно должно делать то, для чего его привели. Грабить. Тащить. Молчать.

Он посмотрел на них с таким нескрываемым презрением, что они снова отступили, уже неуверенно.
Так что уберите это дерьмо, он кивнул на их оружие, и идите делать свою грязную работу. Пока я не передумал и не включил все обратно. Специально для вас.

Он прошел между ними, отодвинув плечом одного, даже не удостоив их взглядом. Они расступились, парализованные не страхом, а шоком от его слов и той абсолютной, нечеловеческой уверенности, что от него исходила.

Хатри не оборачивался. Его раздражение уже остывало, сменяясь привычным холодным любопытством.

Пока другие воры с жадностью набивали мешки серебряными подсвечниками, шелковыми гобеленами и прочей мишурой, Хатри бродил по кабинету графа с видом знатока на аукционе. Его пальцы пренебрежительно отшвырнули тяжелый золотой кубок. Доля? Какая доля?  ядовито усмехнулся он про себя. Я только что купил им всем жизнь, отключив эту адскую машину. Весь дом моя доля. 

Его взгляд скользнул по каминной полке, где лежал изысканный кинжал в инкрустированных ножнах. Игрушка для богатого бездельника. Не то.

Он присел к массивному дубовому столу, методично обыскивая ящики. Бумаги, перья, печати... И тут его пальцы наткнулись на что-то тяжелое и холодное, завернутое в черный бархат. Он развернул ткань.

Внутри лежал он. Кинжал. Небольшой, с прямым клинком из темного металла, походившего на почерневшее от возраста серебро. Но это было не оно, серебро куда мягче и не годится для режущего орудия. Рукоять была из того же металла, испещренная сложными серебряными узорами, которые, если приглядеться, казалось, медленно двигались, перетекая друг в друга. Клинок излучал тихую, леденящую душу силу. Не кричащую, как та сфера, а глубинную, древнюю. Ту самую, что звала разбойника сквозь стены. Ту самую, что можно было хорошо продать на черном рынке.

Вот ты где, подумал Хатри с чувством глубочайшего удовлетворения, разглядывая свою добычу. 

В этот момент снаружи, из сада, донесся резкий, прерывистый свист сигнал крайней опасности. Почти сразу следом раздался истошный крик: Хозяин! Возвращается! К воротам подъезжает!

В доме на мгновение воцарилась мертвая тишина, а затем его наполнила дикая паника. Воры, волоча на плечах то, что могли утащить, бросились к заранее заготовленным путям отхода, давя друг друга в дверях.

Хатри не шевельнулся. Спокойно, почти ритуально, он перевернул бархат и обернул им кинжал, скрыв его сияние. Лишь теперь он поднял взгляд на дверь, за которой слышались топот и крики. На его лице не было ни страха, ни спешки. Лишь легкая досада, как у гурмана, которого оторвали от изысканного блюда.

Он сунул сверток за пояс, под куртку, но не побежал сразу. Он сделал вид, что поправляет рукав, давая паническому стаду выплеснуться из особняка первым. Его уход был не бегством, а стратегическим отступлением хозяина положения. Но тем не менее, отступлением вместе со всеми. Потому что с магами шутки плохи.

Покинув дом последним, но не отстающим, он влился в бегущую толпу на окраине леса, дыша ровно, в то время как другие задыхались от страха и усталости. Его появление было встречено злобными взглядами.

Ты! Из-за тебя все чуть не погорели! выкрикнул один, сжимая окровавленный кулак видимо, все же задело одну из ловушек при отступлении.

Заткнись, Малок, хрипло оборвал его Грим, тяжело опираясь на колено. Он... он ведь и правда все отключил. Мы бы не вынесли половины этого, если бы не...

Если бы не я, голос Хатри прозвучал тихо, но абсолютно властно. Он медленно прошелся взглядом по собравшимся, по их награбленным, но таким жалким в сравнении с его добычей мешкам. Вы бы сдохли в первых трех комнатах. 

...Они бежали, спотыкаясь о корни, еще с добрый час, пока самый юркий из них не раскидал по тропе заговоренные камушки-обереги, сбивающие со следа. Наконец, они вывалились на небольшую, скрытую со всех сторон опушку. Кто-то, не говоря ни слова, стал сухими ветками разжигать костер. Другие молча рухнули на землю, переводя дух. Воздух был густ от запаха пота, страха и жадности.

Молчание нарушил лязг металла о металл. Грим, не глядя на Хатри, вывалил содержимое мешков в общую кучу. Золото, серебро, драгоценности замерцали в огне. Он быстрым, привычным движением отделил примерно одну двадцатую часть пригоршню монет и пару колец с мелкими камнями.

Держи свою долю, он двинул жалкую кучу в сторону Хатри. И проваливай. 

Хатри лишь сладко ухмыльнулся, сграбастав монеты и пересыпая их к себе.
Отдышаться то мне тут можно? У вас тепло, костер. А то по лесу в темноте идти не очень-то безопасно.

Грим смерил его подозрительным взглядом, но пожал плечами. Остальные, уже занявшиеся дележкой главной добычи, лишь буркнули что-то невнятное. Еще одна пара глаз у костра их не волновала. Лишь бы не лез.

Хатри отошел на край круга света, прислонился к стволу старого дуба и сделал вид, что пересчитывает свои гроши. Он наблюдал, как азарт и жадность постепенно вытесняют из разбойников остатки страха. Непонятно откуда взявшаяся бутылка с крепким вином пошла по кругу. Голоса стали громче, появился смех нервный, истеричный. Они начинали чувствовать себя победителями.

Через некоторое время он зевнул, потянулся и небрежно бросил в сторону темноты:
Размяться надо. Ноги затекли.

Неспешной, рассеянной походкой он вышел за пределы освещенной полянки, растворившись в тенях. Как только тьма сомкнулась за его спиной, с него слетела вся маска безразличия. Его движения стали быстрыми и точными. Он отошел подальше, за густой кустарник, убедившись, что его не видно и не слышно. Сердце его билось ровно и сильно не от страха, а от предвкушения. Лишь сейчас он позволил себе это.

Дрожащими от нетерпения пальцами он вынул из-за пояса сверток в черном бархате. Развернул его. Хатри провел подушечкой пальца по лезвию и почувствовал не сталь, а странную, почти костяную текстуру, и легкий, едва уловимый звук, которого не могло быть. Словно далекий шепот на неизвестном языке. Или ему почудилось?

Что ты такое?  мысленно спросил он, поворачивая клинок.

Даже в слабом свете звезд, пробивавшемся сквозь кроны, кинжал казался живым. Темный клинок вбирал в себя свет, а серебряные узоры на рукояти мерцали собственной, холодной жизнью.

И в тот же миг его обострившийся слух уловил крадущийся звук. Не зверя. Человека. Неумелого, уставшего.

Хатри не замер. Он действовал молниеносно. В два бесшумных шага он преодолел расстояние между деревьями.

Из-за ствола дуба на него смотрела пара широких, испуганных глаз. Девчонка. Грязная, изможденная, в рваной одежде. Совсем юная. Она даже вскрикнуть не успела.

Его рука, сильная и точная, замком сжала ее запястья, скрутив за спину. Вторая приставила холодный клинок только что найденного кинжала к ее горлу.

Без лишних усилий он вывел ее из-за деревьев на свет костра. Все разом замолчали, уставившись на них.

Гляньте, какая сладкая пташка заблудилась тут, судя по всему, голос Хатри прозвучал сладко-ядовито.

Пожалуйста... пролепетала девушка, вся дрожа.

Молчать! резко оборвал он и сильнее прижал кинжал к ее горлу. На нежной коже тут же выступила алая капля.

Он замер на мгновение, глядя на кровь на лезвии. Затем, не сводя с бандитов холодного, оценивающего взгляда, он медленно, с преувеличенным наслаждением, поднес клинок ко рту и слизал кровь с холодного металла.

Реакция вокруг костра была мгновенной и разной.

Грим сглотнул и отвел взгляд, ему стало не по себе. Это было уже слишком даже для него. Яшка, наоборот, хрипло рассмеялся, одобрительно кивнув. Остальные замерли в молчаливом, жутковатом оцепенении, загипнотизированные этим жестом. Это был не просто жест угрозы. Это был ритуал. Заявление о праве собственности. И о том, на что он способен. Хатри уловил их смешанные реакции и внутренне ухмыльнулся. Перформанс удался. Он снова был хозяином положения. Жестоким, непредсказуемым и потому контролирующим их страх.

Давайте покажем ей наше гостеприимство, произнес он, облизнув нижнюю губу, и в его голосе снова зазвучала та же сладкая ядовитость. 

***

Последний луч солнца цеплялся за верхушки сосен, окрашивая лес в багрянец. Несс шла, спотыкаясь о корни, и этот свет казался ей теперь зловещим. Эйфория бегства давно сменилась липким, холодным страхом. Она была голодна, ноги стерты в кровь, а деревья вокруг стояли одинаково чужими и безучастными.

Внезапно ее взгляд упал на старый, расколотый молнией дуб. И память, как удар кинжала, вернула ее туда, на околицу деревни, которую она надеялась никогда больше не видеть.

Она сидела на пне, вколачивая грубую нитку в грубую ткань своего платья. Пахло пылью и сухим ковылем.

А у тебя мама не ругается, что ты всегда такая рваная?

Несс вздрогнула. Рядом стояла Алинка, дочь ткачихи, и с любопытством разглядывала заплату.

Моя ругается, продолжала девочка, не дожидаясь ответа. Говорит, красивое платье порчу.

У меня нет мамы, чтобы ругаться, Алинка, голос Несс прозвучал ровно и глухо, будто из пустой кувшина. Она потянула нитку. И папы тоже нет.

Девочка округлила глаза.
Куда они ушли?

Никуда. Они умерли. Когда я была немножко старше тебя.

А... а кто тебе платья шьет? И кашу варит? не унималась Алинка.

Я сама. Или тетя Марта дает работу, а за это еду и ночлег. Она мотнула головой в сторону своего убогого пристанища на краю деревни. Голос ее был плоским, без надежды.

Алинка помолчала, обдумывая услышанное.
А почему ты не нашла другую маму? Вот я, если потеряюсь, найду другую!

Несс отложила иглу. Она посмотрела на девочку, но не видела ее. Она видела другое высоких, улыбчивых людей с печальными глазами, которые показывали ей на нарисованную на столе карту.
Мои мама с папой... они были не отсюда. Не из нашей деревни. Они пришли издалека-далеко. Из такого большого города, где дома как горы, а у всех есть туфли. Они знали много красивых историй.

О чем? прошептала Алинка, завороженная.

О принцах. О драконах. О море. Голос Несс на миг смягчился, в нем зазвучали обертоны давно забытой нежности. Они говорили, что я тоже могу увидеть море, если очень захочу.

И что? Ты увидела? воскликнула девочка.

Вопрос вернул Несс в реальность. Она взглянула на свои руки грубые, в ссадинах и вечных занозах, пахнущие рыбой и кислым тестом. Мечта разбилась о реальность с тихим, но отчетливым звоном.
Нет, Алинка. Не увидела. Чтобы увидеть море, нужно очень долго идти. А я должна чинить сети. Иначе тетя Марта не пустит меня ужинать.

Вдалеке зычно крикнули Алинку. Девочка тут же забыла о разговоре и помчалась прочь.

Несс осталась сидеть в наступающих сумерках. Потом она снова взяла иглу и принялась яростно, с каким-то отчаянием, зашивать дыру, будто зашивая себе рот за все эти глупые, прекрасные сказки.

Воспоминание отпустило ее так же внезапно, как и накатило. Она снова была одна в холодном, темнеющем лесу. Но теперь ее страх смешался с горькой, обжигающей обидой. Она сбежала от тети Марты, от вечной починки сетей, уборки коровников и другой грязной работы. Но море, обещанное родителями, оказалось еще дальше, чем она думала. Оно было отделено от нее чащей, в которой прятались совсем другие, несказочные чудовища.

И она поняла, что заблудилась по-настоящему.

Сумрак сгущался, превращая окружающие очертания деревьев в зловещие, незнакомые силуэты. С каждым шагом эйфория бегства таяла, испаряясь, уступая место леденящему душу осознанию: она не просто шла в неизвестность. Она была потеряна.

Ветки хлестали ее по лицу, как плети, цеплялись за рваное платье. Дороги не было. Была лишь чаща, смыкавшаяся за ее спиной. Воздух остывал, и каждый шорох треск ветки, шелест листьев заставлял ее замирать, сердце бешено колотилось в груди. Она шла уже не к чему-то, а от всего, что было позади, и это все теперь казалось уютным и безопасным по сравнению с этой безжалостной, молчаливой громадой леса.

Просто иди к солнцу, деревня всегда находится там, вспомнила она глупый совет кого-то из деревенских детей, когда они слегка терялись в окрестных лесах. Следуя их логике, можно было подумать, что другие деревни тоже могут находиться в том направлении. Но солнце давно скрылось, и на небе проступали чужие, холодные звезды, которые не указывали пути. Ноги гудели от усталости, в горле першило от слез, которые она не позволяла себе пролить.

И тогда она уловила его едва заметный, далекий запах дыма. Не резкий, не лесной пожар, а... живой. Приготовленная еда. Костер.

На мгновение сердце ее екнуло от надежды. Люди! Возможно, это другие путники? Охотники? Она почти побежала на запах, спотыкаясь, радуясь каждому новому вдоху, который был чуть явственнее предыдущего.

Она продиралась через последнюю стену кустарника и замерла.

Это была не торговая тропа. Не охотничий привал. На небольшой поляне, у яркого, нахально пылающего костра, сидели несколько мужчин. Они были грубы, неопрятны, их лица, освещенные пламенем, были изрезаны шрамами и кривыми ухмылками. Рядом валялись пустые бурдюки, в огне жарилось мясо, от которого пахло чем-то диким и непривычным. Это были не те люди, у которых можно было попросить помощи.

Несс инстинктивно шагнула назад, в спасительную темень, сердце колотилось как птица в клетке. Но было поздно. Из мрака за ее спиной, будто сама тень обрела форму, возникла хватка. Железная и безжалостная. Ей больно заломили руки за спину, а к горлу прижали что-то узкое, острое и леденяще-холодное. Дыхание перехватило.

Тише, тише, пташка, прошептал низкий, хриплый голос у самого уха. От него по коже побежали мурашки. Громкие звуки пугают моих ребят. А испуганные люди... они непредсказуемы.

Ее грубо поволокли вперед, к свету костра, который теперь казался светом из самой преисподней. Она слабо пыталась вырваться, но ее держали с силой, не оставляющей надежд. На поляне воцарилась тишина, нарушаемая лишь треском пламени. Все обернулись. Ухмылки стали еще шире.

Мужчина, все еще державший руки, вытолкнул ее в центр круга, к самому огню. Пламя слепило, бросало зловещие тени на его бесстрастное лицо.

Гляньте, какая сладкая пташка заблудилась тут, судя по всему, его голос прозвучал громко и насмешливо, нарочито слащаво.

Пожалуйста... вырвалось у нее само собой, голос дрожал, предательски срываясь.

Молчать! резко оборвал он и сильнее прижал лезвие к ее горлу. Она почувствовала, как по коже побежала тонкая, горячая струйка крови.

Он замер на мгновение, глядя на алую каплю на темном металле. Затем, не сводя с бандитов холодного, оценивающего взгляда, медленно, с преувеличенным наслаждением, поднес клинок ко рту и слизал кровь.

Кажется, у нас гостья, произнес он, облизнув нижнюю губу, и в его голосе снова зазвучала та же сладкая ядовитость. Давайте покажем ей наше гостеприимство.

И последнее, что ясно и отчётливо запомнила Несс, прежде чем мир погрузился в кромешный ужас, это глаза разбойников у костра. Холодные, пустые, бездонные. В них не было злобы. Не было ненависти. Была лишь скука или предвкушение безудержного веселья. И это было страшнее всего.

Тишину на поляне разорвал хриплый смех какого-то бандита, и это стало сигналом. Мгновением, когда что-то окончательно и бесповоротно сломалось.

Тот, с кинжалом, все еще держал ее. Его дыхание было горячим и ровным.

Ну что, малыш его голос прозвучал у самого уха, тихо, только для нее, покажем им, как можно развлечься?

Его хватка ослабла на секунду, и этого хватило. Он не бросил ее на землю, а резко толкнул вперед, к самому костру. Она чудом не упала, лишь беспомощно закачалась, и в этот миг его руки, сильные и цепкие, схватили ее за плечи и повалили на колени, а затем на спину. Сосновые иголки и мелкие ветки больно впились в спину. Мир опрокинулся. Вверху было черное небо с чужими звездами, а вокруг кольцо оживших, жадных теней.

Реще, Хатри, не томи! просипел кто-то сбоку, и имя, прозвучавшее в воздухе, на мгновение обрело форму для нее. Хатри. Теперь у ее мучителя было имя.

Распакуй товар, покажи качество! рявкнул другой, и грубый хохот прокатился по кругу.

Она зажмурилась, пытаясь уйти внутрь себя, но ее вдруг кто-то грубо шлепнул по щеке и сказал открыть глаза. Она видела только его. Хатри. Он встал перед ней на одно колено, его лицо было так близко, что она различала каждую пору на его коже, каждый шрам. От него пахло дымом, потом и чем-то чужим, металлическим.

Смотри на меня, приказал он безразличным тоном, будто отдавал распоряжение о погрузке, пока за его спиной звучали одобрительные выкрики: Вот это я понимаю, подход! и Учит сучку с места в карьер!.

И она смотрела. Потому что больше смотреть было не на что. Потому что смотреть в эти пустые, холодные глаза было менее страшно, чем видеть остальных. Она чувствовала на себе десятки других взглядов, слышала тяжелое дыхание, сдавленный смешок. Они были фоном, безликим хором, а он солистом в этом аду.

Его руки двигались методично, без злобы, почти с ленивой практичностью. Он не стал рвать ее платье он расстегнул пряжку на своем поясе, и звук падающего на землю металла потонул в одобрительном гуле.

Не здесь. Не сейчас. Не с ним.

Мысль пролетела обрывком и рассыпалась. Ее сознание, ища хоть какую-то точку опоры, зацепилось за детали. За его рубаху. Темно-зеленая, грубая ткань, в нескольких местах перештопанная грубой черной ниткой. Одна заплата, у самого плеча, была в форме неправильного треугольника. Она начала считать стежки на этой заплате. 

Один. Два. Три...

Его руки скользнули под ее платье. Холодные от ночного воздуха, шершавые от мозолей. Прикосновение было таким чужим, таким насильственным, что ее тело вздрогнуло, пытаясь сжаться в комок. Но он был сильнее. Все его тело было стеной, прижимавшей ее к земле.

Четыре. Пять. Шесть...

Он что-то сказал ей, его губы шевельнулись в сантиметре от ее лица. Но она не слышала слов. Она видела только медные заклепки на его кожаных наручах. Они были тусклыми, в царапинах, и одна из них, слева, почти оторвалась и болталась, отсвечивая красным от пламени костра. Она смотрела на эту крошечную точку света, пытаясь сделать ее своим миром, своим якорем.

А потом началась боль. Резкая, разрывающая, чудовищно незнакомая. Она вскрикнула, но звук застрял в горле, превратившись в короткий, оборванный выдох. Чей-то возбужденный возглас Во! Приняла! прозвучал будто из-под толстого слоя воды.

Ее взгляд затуманился. Звезды на небе поплыли и смешались. Она больше не видела заплат на его рубахе, только размытое зеленое пятно. Не видела заклепок, только грязные пепельные волосы, спадающие ей на лицо. Одна прядь коснулась ее щеки. Она была жирной и пахла пылью и дымом.

Он двигался, и с каждым движением боль и унижение проникали все глубже, стирая ее, превращая в ничто. Она перестала бороться. Перестала думать. Она просто смотрела в темноту над его головой, где когда-то были звезды, и чувствовала, как ее внутренний мир, все ее воспоминания о родителях, о картах, о море, трещат и рушатся, как хрустальная ваза, разбиваясь о каменный пол.

Где-то очень далеко кто-то сказал: Теперь моя очередь.

Но это был уже не ее мир. И не она сама. Это было что-то отдельное, что-то, что больше не имело к ней никакого отношения.

Костер догорал, превратившись в груду багровых углей, которые шипели под каплями начинающегося ночного дождя. Воздух был тяжелым и густым, пах дымом, дешевым вином, потом и чем-то медным, сладковатым запахом крови и чего-то еще, неприличного и откровенного. Спящая девушка в грязном, изорванном платье, неосознанно жалась к кому-то из таких же грязных разбойников в попытке убежать от рассветного холода. 

Тела вокруг костра разметались в усталых, пресыщенных позах. Хатри сидел, прислонившись спиной к колесу разбитой телеги. Он чувствовал странную, несвойственную ему тяжесть в мышцах, будто после долгой болезни. Голова была чуть мутной, и в висках отдавался глухой, назойливый гул то ли от бессонной ночи, то ли от близости к той адской машине в особняке, то ли от холодной тяжести кинжала, что он только что сунул за голенище сапога. Лезвие давило на лодыжку, напоминая о себе при каждом движении.

Он медленно, тщательно вытирал пальцы о грубую ткань штанины, стирая с них что-то белое и липкое, уже подсохшее. Его движения были чуть замедленными, и это его раздражало. Он встряхнул головой, прогоняя слабость. Дело было сделано. 

Затем его взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по груде трофеев. Его жалкая доля была уже при нем. Смех. Он заслужил больше. Он был тем, кому эти дармоеды должны были всё это золото и драгоценное барахло. Если бы не он - они бы заживо сгорели в том особняке, или рассыпались в пыль от очередной ловушки. Его право взять плату.

Он поднялся, и его тень поползла по поляне. Сапог предательски громко хрустнул по ветке. Он наклонился, пальцы выхватили из чьей-то кучи добычи горсть тяжёлых золотых монет, несколько колец и маленькую статуэтку ястреба с рубиновыми глазами, которую он сунул ее за пазуху, не глядя на спящих.

Эй, Хатри! внезапно просипел с земли хриплый голос. Это был Грим, приподнявшийся на локте. Его глаза, мутные от хмеля, были полны подозрительной злобы. Куда это ты так спешно? И что это ты там прячешь?

Хатри замер, но было уже поздно. Еще двое, Яшка и кто-то третий, проснулись от голоса Грима. Они уставились на него, и в их взглядах читалось то же животное недоверие.

Никуда, буркнул Хатри, но его рука инстинктивно потянулась к тому месту на груди, где лежала статуэтка.

Врешь, ублюдок! взревел Яшка, с трудом поднимаясь на ноги. Делить всё будем утрой! Как договаривались!

Я свою долю уже взял, голос Хатри стал низким и опасным, но в нем впервые зазвучала фальшивая нота. Та самая слабость дала о себе знать, замедлив его реакцию.

А это что?! Видимо, взял лишнее! крикнул четвертый, хватая лежавшую рядом дубину.

Мгновение и они двинулись на него, четверо против одного, с похмельной, тупой яростью в глазах.

Хатри не стал ждать. Он резко развернулся и бросился бежать в сторону леса, в наступающий рассвет. Его ноги, предательски ватные, плохо слушались, и он споткнулся о корень, едва не упав.

Держи его! Грим рухнул обратно в грязь, слишком пьяный, чтобы бежать, но его крик подхватили другие.

***

Леc редчал, уступая место холмистой, открытой местности. Убегать дальше было бессмысленно на изможденных ногах его бы все равно настигли на равнине. Дыхание рвало грудь раскаленными крючьями, в висках стучало. Эта проклятая непонятная слабость, накатившая словно отравой, сводила мышцы судорогами.

Хатри резко остановился, развернулся к своим преследователям. Они тоже дышали, как загнанные быки, пот заливал их злые, перекошенные лица. Четвертый, Грим, отстал, его хриплый лай доносился сзади.

Ну что, бегунок, выдохнул Яшка, вытирая рукавом слюну с подбородка. Кончилась дорога. Надоело тащить свою шкуру? Отдавай награбленное, и помрешь быстро.

Или не быстро, добавил разбойник, имени которого Хатри не знал, постукивая обухом топора по ладони.

Хатри ничего не ответил. Он лишь вытащил из-за пояса свой обычный, зазубренный нож. Рука дрогнула. Легкое, едва заметное движение, но его хватило, чтобы Яшка, ухмыльнувшись, ринулся в атаку.

Они сошлись в грубом, яростном клинче. Хатри парировал первый удар, отвесил короткий, хлесткий удар локтем в лицо Яшке, почувствовал, как хрустнул хрящ. Но в этот миг второй разбойник зашел сбоку.

Хатри видел движение краем глаза. Мозг отдал команду телу отпрыгнуть, увернуться, как он делал всегда. Но тело не послушалось. Мышцы на мгновение предательски обмякли, став ватными и непослушными.

Удар шипастой палицей кого-то из преследователей пришелся точно в ребра.

Боль, острая и ослепляющая, пронзила его насквозь. Воздух с свистом вырвался из легких. Мир накренился, поплыл, зазвенел в ушах. Он рухнул на колени, пытаясь ухватиться за траву, чтобы не упасть лицом в грязь. Нож выскользнул из ослабевших пальцев.

Сознание не выключилось сразу. Оно померкло, словно кто-то вылил ему за шиворот ушат черной, вязкой смолы. Он успел увидеть сапоги, приближающиеся к нему, ощутить еще один чей-то удар клинком под ребро, и услышать торжествующий, хриплый смех где-то очень далеко. 

...наконец-то ты сдохнешь, ублюдок!

Потом звуки пропали, свет померк. Последнее, что он почувствовал, прежде чем тьма поглотила его полностью, это холодное прикосновение металла за голенищем сапога.