|
|
||
Где то в западных водах. Полторы недели на север от Отхарона.
Время на корабле текло иначе. Не днями и ночами, а сменами вахт, скрипом такелажа, вкусом солёной вяленой рыбы и вечным ощущением тесноты. Две недели они шли вдоль негостеприимных восточных берегов, держась подальше от торговых путей и военных патрулей Отхарона. Небо было низким и свинцовым, море холодным и неспокойным.
Антариил стоял у борта, вцепившись в шероховатое дерево, и смотрел в серую, бесконечную пустоту. Уныние, тяжёлое и липкое, как смола, окутало его почти сразу после того, как нога ступила на палубу каравеллы. Оно было глубже страха страх был острым, адреналиновым. Это было истощение. Истощение от потери всего.
Шестьсот золотых. Практически всё, что у него было на руках, а не в мшистых фермах. Всё, что осталось от его жизни в Отхароне, от карьеры, от поместья, от имени, превратилось в вес нескольких кошельков в руках капитана и его приспешников. На руках у него осталось чуть больше двух сотен теперь это казалось жалкими крохами, которые он сумел спрятать, разделить по поясам и подкладкам плащей для себя и Сеймариля. Неизвестно, насколько это окажется много или мало в Намегоше. Он слышал байки о диких ценах на всё импортное, о коррупции, о том, как чужеземцев обдирали как липку. Двухсот золотых могло хватить на месяц роскошной жизни или на пару дней в какой-нибудь вонючей норе, если попадутся на глаза не тем людям.
Его единственной надеждой были тюки с мхом, которые он, рискуя, сумел протащить на борт под видом личных вещей. Изумрудный пепел, ночная слюда, пламя фей элитные сорта, которые на алхимическом рынке Отхарона стоили целое состояние. Он лелеял надежду продать их в Намегоше, основать хоть какое-то дело Но море и солевые туманы оказались безжалостными партнёрами.
Уже на пятый день плавания от одного из тюков с изумрудным пеплом пошёл странный, кисловато-сладкий запах, не предвещающий ничего хорошего. Антариил, сжав сердце, развязал мешок. Верхний слой мха, обычно переливавшийся матово-зелёным с золотыми искрами, потемнел, стал влажным и слипшимся. Длительная транспортировка без должных условий, солёный воздух, перепады температуры всё это убивало его сокровища. Он просидел над этим тюком всю ночь, пытаясь хоть что-то спасти, но это была битва, проигранная заранее.
Наутро, с лицом, похожим на маску из воска, он подошёл к парочке матросов, которые поглядывали на его травку с неприкрытым любопытством. Он предложил им испорченный мох за четверть цены от той, что изначально планировал поставить в Намегоше, оговаривая, что алхимические свойства, возможно, уже не те. Матросы, двое коренастых, вечно пьяных людей с южных островов, хитро переглянулись. Они не были алхимиками. Судя по их намёкам и хихиканью, они планировали его высушить и попробовать курить или заваривать как дешёвый дурман. Антариил, скрипя зубами, принял их жалкие монеты, но в душе порадовался и этому. Ибо сам бы не взял тухлый мох даже за бесплатно.
Теперь он смотрел на оставшиеся тюки с леденящим страхом. Каждый день в пути мог стать для них смертным приговором. Его капитал таял на глазах, превращаясь в гниющее тряпьё.
Рядом тихо стоял Сеймариль. Мальчик почти не говорил. Он смотрел на отца, на море, на чаек, круживших за кормой, и в его глазах не было детского изумления. Был холодный, взрослый расчёт. Он видел отчаяние отца. Видел, как их последние козыри портятся в трюме. И, кажется, понимал это лучше самого Антариила.
Отец, тихо сказал Сеймариль, не отрывая взгляда от горизонта. Сколько ещё плыть?
Антариил вздрогнул. Он не знал. Капитан, угрюмый человек с лицом, похожим на старую пергаментную карту, отмалчивался или отделывался туманными скоро и при хорошем ветре быстро дойдем. Навигационные карты в этом плавании были тайной за семью печатями, известной лишь ему и, может быть, штурману.
Не знаю, сын, честно ответил Антариил. Но другого варианта нет. Остаётся только ждать.
Эльф положил руку на плечо сына, ощущая под тонкой тканью плаща хрупкость и напряжение. Они были как два последних гроша в кошельке, брошенном в бурное море. Исход их путешествия зависел не от них, а от капризов стихии, жадности капитана и того, что ждало их на том берегу враждебной земле, где их имя и прошлое не стоили ровным счётом ничего, а будущее нужно было выгрызать зубами из остатков сбережений и гниющего в трюме мха.
***
Где-то в Намегоше.
Конец плавания не был триумфальным. Он был похож на долгое, мучительное пробуждение от кошмара, которое заканчивается в ещё более тёмной и сырой комнате.
После бесчисленных дней в открытом море, которые смешались в одну беспросветную полосу синего горизонта, после штормов, когда казалось, что волны вот-вот разнесут каравеллу, внезапно кажущуюся рыбацкой лодкой, в щепки, и периодов мертвого штиля, когда стояла звенящая тишина, а вода отражала небо, как чёрное зеркало, земля показалась внезапно. Не величественные белые скалы или оживлённые порты с башнями, как в Отхароне. Низкий, болотистый берег, утыканный кривыми деревянными сваями и покосившимися лачугами. Грязная бухта, хмурые холмы, вдалеке обрамляющие трущобы. Воздух пах не солью и свободой, а тиной, дымом от жжёного мусора и чем-то кислым забродившим зерном или помоями.
Корабль, заляпанный морской солью и птичьим помётом, причалил к самому обшарпанному пирсу. Их никто не встречал. Ни делегации, ни стражников, ни даже любопытных зевак. Лишь одинокий, толстый мужичок в грязной холщовой рубахе сидел на бочке у края причала, что-то жевал и сонно наблюдал за их высадкой. Когда первые эльфы, бледные и шатающиеся от непривычки к твёрдой земле, спустились по трапу, старик что-то прокричал им. Язык был грубым, гортанным, совершенно непохожим на мелодичный, сложный эльфийский. В его крике не было ни страха, ни интереса лишь раздражённая констатация факта.
Матросы, уже грузившие на берег свои тощие мешки, отозвались насмешливыми выкриками на том же наречии. Антариил, стоя на палубе рядом с Сеймарилем и прижимая к себе последний, наименее пострадавший тюк с ночной слюдой, напряг слух. Он уловил знакомое слово, искажённое, но узнаваемое.
отхаррон на дивар
Оно прозвучало не как посланцы Отхарона или беглецы из великой империи. Звучало оно скорее как отхарронская шваль, отхарронское отребье. Что-то презрительное и бранное. Сердце у Антариила сжалось. Он оглядел своих спутников. За время плавания они перезнакомились почти со всеми. Сотня душ. В основном его бывшие коллеги по несчастью: опальные чиновники из провинций, пара учителей, выгнанных за вольнодумство, учёный-ботаник, чьи труды сочли опасными для народной нравственности, несколько офицеров, слишком честных для армейских интриг. Была и горстка мелких купцов вроде Ратвиила, но не таких удачливых. Интеллигенция в изгнании. Не воины, не колонисты. Люди пера, счётов и тихих библиотек.
И вот они стояли на краю этого убогого пирса, сгрудившись в кучу, в своих потрёпанных, но всё ещё слишком изящных для этого места одеждах. Их бесценные знания, их опыт, их титулы всё это ничего не значило здесь. Здесь они были просто странной, тощей и бледной ордой, которая непонятно как оказалась на этом болотистом берегу.
Капитан, не глядя на спустившихся, махнул рукой в сторону суши тем, кто в недоумении или в изумлении еще остался на палубе. Жест был красноречивее любых слов: Вылезайте. Наш договор окончен.
Никто из сбившихся в толпу эльфов, не спешил начинать переговоры первым. Стояла неловкая, унизительная тишина, нарушаемая лишь плеском воды о сваи и хриплым смешком старика на бочке. Они ждали кого-то чиновника, переводчика, хоть какого-то знака. Но знаков не было. Было только это место, этот запах и понимание, что великое бегство закончилось не началом новой жизни, а в тупике грязного, безразличного порта где-то на окраине чужого мира.
Антариил вздохнул, поправил тюк на плече и тронул Сеймариля за локоть.
Пошли, сын, сказал он тихо. Кажется, нас здесь не ждали. Придётся разбираться самим.
Он сделал первый шаг по шаткому пирсу на землю Намегоша. Под ногами хлюпнула грязь. Это была не земля обетованная. Это была просто земля. Чужая, холодная и недружелюбная. И начинать нужно было с самого начала. С абсолютного нуля.
Антариил успел сделать всего шагов двадцать, вырвавшись чуть вперед из робкой толпы соплеменников, когда к нему подкатился тот самый шарикоподобный, раздутый краснолицый мужик с бочки. Он двигался с удивительной для своей толщины живостью, и Антариил почувствовал, как внутри у него всё сжалось в один холодный, брезгливый комок. Как можно себя довести до такого состояния? Ответ пронесся обрывками: избыток дешёвого зернового эля, пища, лишённая всякой утончённости, полное отсутствие дисциплины тела и духа. В Отхароне такое тело считалось бы личным оскорблением обществу. Он не подал виду, лишь слегка выпрямил спину, принимая позу чиновника, ожидающего доклада от подчинённого.
На удивление самого Антариила, мужичок заговорил с ним на ломаном, коверкающем все гласные, но вполне понятном отхаронском.
Добро приплывать, господа эльфы с юга, прохрипел он, и его голос напоминал трение двух камней друг о друга. В карих, заплывших жиром глазах не было ни радушия, ни страха лишь деловая, циничная оценка. Он окинул взглядом Антариила с ног до головы, задержавшись на еще сохранившем благородные очертания камзоле, на осанке, на том самом виде, который даже бегство и морская дорога не смогли полностью стереть. Я Ростин. Смотритель причала. И совместить... представитель интереса лорда Тэрвала, чьи это вот земли. Он мотнул головой в сторону чахлых построек.
Антариил кивнул, стараясь придать лицу бесстрастное выражение. Внутри же всё закипало. Смотритель причала. В Отхароне такой чин занимался бы составлением описей грузов и следил за чистотой палуб. Здесь же этот обрюзгший человек смотрел на них как хозяин.
Мы... благодарим за гостеприимство, сказал Антариил, тщательно подбирая простые слова. Певучий эльфийский язык в устах этого человека звучал профанацией. Нам потребуется проводник в город. И, возможно, временное размещение, пока мы не свяжемся с...
С кем? перебил его Ростин, и в его голосе прозвучала нескрываемая усмешка. С тем, кто вас ждал? Так я вам скажу, господин... как вас?
Антариил Нахтлисс ион Невель.
Так вот, господин Антариил. Никто вас тут не ждать. Никто. Ни из столицы, ни из магистрата, ни даже из местной хлебной лавки. Ростин вытер потный лоб тыльной стороной ладони. Корабль ваш пришёл не по расписании. А раз не по расписании значит, контрабанда. А раз контрабанда... Он сделал театральную паузу, наслаждаясь моментом, значит, вы все тут нелегальные мигранты. На земле лорда Тэрвала. Без разрешения. Без бумаг. Без... уплаты пошлины за высадку и въезд.
Последние слова он произнёс особенно чётко и без грамматических ошибок. За спиной Антариила послышался сдержанный, тревожный гул. У них не было никаких бумаг. Их документы остались в Отхароне, а те, что им выдали в подполье, были настолько же фиктивны, насколько и опасны.
Пошлина? повторил Антариил, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Он вспомнил взгляд Ратвиила. Деньги лучший гарант. Каков её размер?
Мужичок ухмыльнулся, обнажив ряд жёлтых, кривых зубов.
Ну, смотря как считать. По головам... или оптом. Головам выйдет дороговато для такой оравы. А оптом... Он прищурился, снова оценивающе оглядев группу. Скажем так. Лорд Тэрвал человек добрый. Он не хочеть проблем. Но и кормить сотню лишних ртов... это накладно. Особенно ртов такой... специфических.
Он подошёл ближе, и от него потянуло запахом лука, перегара и немытого тела. Антариил невольно отступил на полшага.
Есть что ценное? прошептал Ростин уже почти конфиденциально. Не эти ваши тряпки. Что-то... настоящее. Металл. Камни. Зелья ваши эльфийские.
Сердце Антариила упало. Мох. Гниющая ночная слюда. Его последний актив, который и так терял ценность с каждым часом. Но показать свою нужду сейчас значит подписать себе приговор.
У нас есть средства, сказал он, стараясь, чтобы голос не дрогнул. Но мы предпочли бы обсудить условия размещения и правового статуса в более... официальной обстановке. В присутствии писца.
Смотритель откровенно рассмеялся. Звук был похож на кваканье больной лягушки.
Официально? Писца? Господин Антариил, вы где, по-вашему, находитесь? В своей вычурной Отхарронии? Он исказил название на свой лад, и это прозвучало как плевок. Здесь Намегош. А тут, на этом причале я и есть официальная обстановка. И писцом буду я. На словах. Потому что грамотных тут мало, а тем, кому можно доверять ещё меньше. Так что решайте. Или договариваемся красиво, и я провожу вас в место, где можно переночевать... или вы остаётесь тут, на причале. А ночью сюда набегают... ну, разные лихие люди. Которые очень любят всё блестящее. И очень не любят чужаков, которые смотрят на них свысока.
Угроза висела в воздухе, густая и неоспоримая. Антариил скосил глаза на Сеймариля. Мальчик стоял неподвижно, сжимая в руках свою скромную сумку. В его глазах Антариил прочёл то же самое, что чувствовал сам: пойманную в капкан ярость и холодный, практический расчёт. Выжить. Сейчас. Договориться.
Он повернулся обратно к Ростину.
Условия красивой договорённости? спросил он, и в его голосе уже не было прежней надменности. Был только усталый прагматизм.
Вы ведь наверняка приехали с золотишком. Эльф умный, без золота не поедет. У нас тут свой... валюта в ходу. Но золото есть золото. Переплавим в свои монеты...
Торг начался. Минуты две они перекидывались цифрами, но так ни к чему и не пришли. Антариил нутром почувствовал, как сгущается атмосфера. Крики чаек сменились другим шумом низким, недобрым, исходящим не от моря, а от суши. Он мельком глянул за спину краснорожего смотрителя.
К своеобразной неоформленной набережной, где они все сейчас находились, стекался народ. С полусгнивших мостков, из-за покосившихся заборов, из-под тёмных навесов лачуг. Шли неспешно, но целенаправленно. Мужчины в грубых холщовых штанах, порванных на коленях, с лицами, обветренными и тупыми от тяжкого труда или дешёвого пойла. Бабы с засученными рукавами и острыми, любопытными взглядами. Дети, забрызганные грязью, с игрушками в руках, пялились на пришельцев, как на диковинных зверей.
Их было уже не меньше сотни. А кто знал, сколько ещё пряталось в этих уродливых, чахлых улочках позади? Рожи были не просто недружелюбны. В них читалось привычное, скучающее озлобление, которое ищет, на ком бы сорваться. И вот нашлось. Стоящая кучкой, бледная, странно одетая, пахнущая иначе орда.
Антариил будто спиной видел, как замирают его спутники. Слышал подавленный вздох, шорох невольного отступления к самому краю пирса. Среди них были учёные, чиновники, учителя. Люди пера, тихих библиотек и кабинетов. Не бойцы. Никому не хотелось проливать кровь. Они прибыли как беженцы, уставшие и сломленные долгим путём, а не как захватчики.
А вот у этих местных в глазах читалась именно что готовность к захвату. К захвату их немногого имущества, к захвату их достоинства, к захвату самих их тел для тяжелой работы, для забавы, просто чтобы выместить злость.
Ростин наблюдал за ним с ленивым удовольствием кота, играющего с мышью. Он не оборачивался. Он знал, что происходит.
Ну что, господин Антариил? протянул он, и его голос прозвучал уже громче, нарочито веско, на публику. Что в итоге? Может ваши люди... простите, эльфы... предпочтут переночевать на свежем воздухе?
Антариил сглотнул. Каждая секунда промедления уплотняла кольцо враждебных взглядов. Офицер Иниил, высокий, с иссечённым шрамом щекой, стоял позади, сжимая кулаки. Антариил чувствовал его молчаливый, яростный протест против этого торга. Сражаться, убить всех, наверное, думал Иниил. Умереть, но не унижаться. Но умереть-то было легко. А вот заставить умереть всех, включая подростков и женщин И что это даст? Трупы на грязном причале, разграбленный скарб и удовлетворённое ворчание этой толпы.
Конюшни, выдавил Антариил, опуская голос. Вы говорили о конюшнях.
А, Ростин сделал вид, что только что вспомнил. Да, есть у лорда старые конюшни. От прежних времён, когда здесь ещё постою держали. Крыша, слава Царям, цела. Стены в целом, стоят. На всех хватит. Тесно, но не под открытым небом.
Условия? Антариил смотрел ему прямо в глаза, уже не пытаясь скрыть отвращение.
Условия просты. Двести ваших золотых. Разово. За неограниченное время проживания, Ростин расплылся в улыбке. Спасибо, что на всех. Щедрость лорда Тэрвала не знает границ.
Двести золотых. Цена небольшого дома в приличном районе Отхарона. Здесь за право спать в навозе, под дырявой крышей. Антариил почувствовал, как из его глотки поднимается желчная горечь. Он кивнул, коротко, резко.
Договорились.
Он отвернулся от Ростина, к толпе, и почувствовал на себе взгляды растерянные, надеющиеся, осуждающие. Он не был их предводителем. Он был просто тем, кто знал, как вести переговоры, и кто оказался на шаг впереди. Но теперь он невольно стал им. Проклятым проводником в этот чудный новый мир.
Не глядя никому в глаза, он расстегнал застёжку на груди, сунул руну за подкладку камзола и вытащил тугой, тяжёлый кожаный кошель. Тот самый, с оставшейся заначкой. Монеты внутри звенели тускло, без радости. Пересчитывать не стал. Кошель перекочевал в лапы мужика. Тот вытащил парочку золотых и проверил их зубами.
Отлично, проворчал он, приткнув кошель за пазуху. Теперь вы почтенные арендаторы лорда Тэрвала. Я лично прослежу, чтобы вас тут никто не трогал. Он обернулся к толпе, поднял руку. Разойдись! Делать нечего? Это теперь свои! Арендаторы!
Его крик подействовал не мгновенно. Люди ещё постояли, пошипели что-то между собой, бросили последние колючие взгляды. Но постепенно толпа стала расходиться, растворяться в серых переулках. Угроза, казалось, миновала. Сегодняшний день был куплен. За двести золотых и кусок гордости. Эльф с грустью подумал о самом кошеле он был из дорогой кожи. Попросить потом обратно? Нет, не стоит так уж унижаться. Антариил надеялся потом собрать хоть что-то с сородичей. Хотя бы по монете. Но в душе он знал: многие приплыли с ещё меньшим, чем у него. Эти двести золотых были его долгом. Его первой, унизительной инвестицией в их коллективное выживание.
Ростин уже махал рукой, указывая куда-то вглубь посёлка, за холм, укрытый чахлым леском.
Вон туда. Дорогу не пропустите. А я пойду, дел по горло.
И он, довольный, покатившись, как шар, поспешил прочь.
Антариил обернулся к своим. Толпа эльфов стояла, замершая в нерешительности, глядя на уходящего Ростина и на грязную дорогу, ведущую к их новому дому. Их растерянность чувствовалась как физическая тяжесть на плечах. Его плечах. Он обернулся, отыскал в толпе высокую, подтянутую фигуру Иниила. Офицер стоял, скрестив руки, его шрам казался ещё темнее на фоне бледного лица. Взгляд его был тёмным и непроницаемым. Кто знает, пронеслось в голове у Антариила, если бы говорил он, мы бы получили что-то лучше конюшен? Или нас всех тут же зарезали бы?
Иниил знал, как вести людей, как распределять силы, как держать оборону. А он, Антариил, знал, как составлять отчёты и торговаться о пошлинах. Но сейчас требовалось нечто третье не военное командование и не бюрократическая волокита. Требовалось что-то животное, интуитивное. Найти слабое звено в этой чужой, враждебной системе. И это звено, как ни противно, носило имя Ростин...
Иниил! позвал он, и его голос, к его собственному удивлению, прозвучал твёрдо, почти по-начальственному.
Офицер медленно повернул к нему голову, один бровь едва заметно поползла вверх. Вызов? Недоверие?
Отведи людей к конюшням, сказал Антариил, не позволяя голосу дрогнуть. Обустройтесь. Разделите пространство. Дети и женщины в наиболее защищённые углы. Выставите наблюдателей. На всякий случай.
Он видел, как в глазах Иниила мелькнуло что-то вроде насмешки. Ты, чернильная душа, командуешь мной? Но он промолчал. Потому что приказы Антариила были логичны. Потому что кто-то должен был это сделать. И потому что Антариил, заплативший золотом из своего кармана, временно, по умолчанию, обладал негласным авторитетом кредитора.
Как скажешь, советник, произнёс Иниил нарочито медленно, отчеканивая титул, который Антариил носил в прошлой жизни. В его голосе не было открытого неповиновения, лишь ядовитая покорность. Он развернулся к толпе. Господа, вы слышали! Прошу за мной! Спокойно и бдительно!
Иниил взял на себя роль, которая была ему природной, и эльфы, почуяв знакомый порядок, зашевелились, потянулись за ним. Антариил наблюдал за этим секунду, чувствуя жгучую смесь облегчения и стыда. Он скинул обязанности первопроходца на профессионального военного, чтобы самому побежать за толстым жуликом. Потому что его чиновничья интуиция, отточенная годами в коридорах Отхарона, кричала настойчиво и чётко: Связи. Нужны связи. Самые низовые, самые грязные. Они сейчас важнее любой шпаги. Прямо сейчас.
Он обернулся к Сеймарилю, который прижался к нему, широко раскрыв глаза, наблюдая за всем этим светопредставлением.
Сын, сказал Антариил, кладя руку ему на плечо. Голос его смягчился, но в нём была железная необходимость. Иди с Иниилом. Будь умён. Помогай, где сможешь. Смотри, слушай. Я мне нужно кое-что сделать.
Сеймариль посмотрел на него, и в его взгляде не было детского страха остаться одному. Было понимание. Было то самое взрослое, холодное принятие, которое появилось у него ещё в подвале Пыльцы. Он кивнул, один раз, коротко, и поспешил к уходящей колонне, не оглядываясь.
Антариил заставил себя не смотреть ему вслед. Он вдохнул полной грудью воздух, пахнущий рыбой, тиной и чужим бытом, и побежал. Не к конюшням, где была иллюзия безопасности, а туда, куда покатился Ростин вглубь этого уродливого посёлка, к центру его мутной, небольшой власти.
Его интуиция работала на пределе. Ростин знал их язык. Значит, имел дело с эльфами раньше. Значит, был не просто смотрителем, а неким привратником. Посредником между этим болотом и внешним миром. Они там говорят на общечеловеческом, континентальном, брезгливо бросил тогда контрабандист, отмахиваясь от вопросов. Но Ростин говорил на ломаном отхаронском. А толпа вокруг мычала на своём, гортанном, абсолютно непонятном наречии. Никакого общечеловеческого. Их отрезали не только от родины, но и от возможности нормально объясниться. Они были немыми и глухими в этой стране. А мерзкий смотритель единственный, кто хоть как-то мог перевести.
Именно за этим, а не за золотом, теперь бежал Антариил. За ключом. За тем самым грязным, вонючим ключом, который мог приоткрыть дверь в этот новый, отвратительный мир. Даже если эта дверь вела прямиком в какую-то лачугу, пропахшую луком и алчностью.
Антариил нагнал Ростина в метрах трехста от пирса, перед покосившейся деревянной лавчонкой с заколоченным окном. Тот только успел отодвинуть щеколду, и зайти внутрь, когда Антариил, слегка запыхавшись, возник сбоку от дверного проёма.
Ростин обернулся, и его красное, потное лицо исказила гримаса раздражения.
Ну чего тебе ещё, дивар? прохрипел он, не скрывая досады. Место указал, плату взял. Живите не пылите.
Антариил заставил себя сделать глубокий вдох. Казалось, что воздух здесь был ещё гуще и вонючей, чем на пирсе. Он чувствовал, как каждое слово, которое он сейчас произнесёт, будет стоить ему капли его прежнего я. Он перемалывал своё естество, свою гордость чиновника Высокой палаты, в жерновах необходимости.
Господин Ростин, начал он, и это обращение господин к этому существу, резануло его по живому. Но он видел, как при этих словах в маленьких, заплывших глазах мелькнуло что-то не удовольствие даже, а скорее удовлетворённое подтверждение своего статуса. Даже последний нищий всегда падок на лесть. У меня вопрос. Языковой.
Ростин приподнял густую, темную бровь.
Языковой? Ну говори на своём, я ж понимаю.
Мужичок грузно переступил полугнилой порог, и эльфу ничего не оставалось, как проследовать за ним внутрь.
Нет, вы не поняли, Антариил понизил голос, стараясь говорить максимально чётко и неоспоримо. Говорят ли в Намегоше на континентальном человеческом? На языке, что в ходу в Махтирии, Карадоне, Леродране?
Тот уставился на него, будто тот спросил, умеют ли местные свиньи летать. Потом фыркнул, и его живот заколыхался под грязной рубахой.
Учёные в столице, если они еще там есть, может, и бормочут что-то такое меж собой. А у нас тут свой язык. Простой. Честный. На нём и торгуем, и ругаемся, и молитвы, ежели что, творим. Зачем нам какой-то котни... контин... как там?
Иллюзия, последняя надежда, которую посеял Ратвиил, рассыпалась в прах. Их не просто бросили в чужую страну. Их бросили в страну глухонемых, где они сами были немы. Холодная паника, острее страха перед Клиной, сжала горло Антариилу. Без языка они не просто чужаки. Они предметы. Животные. Они не смогут объясниться, купить еду, спросить дорогу, защититься от обвинения.
Тогда Антариил сглотнул, чувствуя, как жар стыда разливается по щекам. Он, дипломат и риторик, униженно выпрашивал базовые фразы у полупьяного сторожа. Не могли бы вы составить список? Самых распространённых фраз. Для общения с местными. Чтобы чтобы не возникало недоразумений.
Ростин скривил губы. Он смотрел на Антариила сверху вниз, хотя был ниже, и в его взгляде читалось нескрываемое презрение.
Эко ж чудные вы, эльфы, процедил он. Приехали, убежища просить, а даже языком озаботиться не соизволили? Думали, вам все встречные-поперечные на вашем изысканном треле петь будут?
Нам нам сказали, что здесь говорят на континентальном, пробормотал Антариил, ненавидя и себя, и Ратвиила, и весь этот проклятый мир.
Ну сказали, и ладно, Ростин отмахнулся, будто от назойливой мухи. Его терпение, судя по всему, подходило к концу. Он покосился на приоткрытую дверь лавчонки, откуда пахло сыростью и старым деревом. Ладно, слушай, дивар. Повторяй. Син да. Хас нет. Масар продаю. Кес хлеб. Бусок рыба. Запомнил?
Он выпалил слова отрывисто, грубо, не заботясь о произношении. Пять слов. Пять жалких кирпичиков, из которых предстояло строить общение для сотни человек. Да. Нет. Продаю. Хлеб. Рыба. Базис выживания. Уровень общения с рабами.
Антариил замер, пытаясь уложить эти гортанные, уродливые звуки в памяти. Син. Хас. Масар. Кес. Бусок.
И всё? не удержался он.
На первое время хватит, буркнул мужик, уже отворачиваясь и начиная копаться в каких-то пустых грязных ящиках на полу. Больше дороже. А с вас, я гляжу, уже нечего взять. Так что идите, не мешайте, мне тут сейчас лавку открывать, рыбу торговать.
Вдруг, хлипкую дверь с грохотом откинуло внутрь, и в проёме заполнила лавчонку массивная, неуклюжая тень. Вломился детина, почти под два метра ростом, с лицом, раскрасневшимся от хмеля и тяжёлой ноши. В его жилистых руках болтался деревянный ящик, от которого исходил такой концентрированный, пронзительный запах тухлой рыбы, что у Антариила сжало желудок.
Папаня, принимай свежатинку! рявкнул детина хриплым басом и, не глядя, швырнул ящик в угол лавки.
Удар был сильным. Дерево треснуло, и содержимое серебристо-серая, слизкая масса тушек разлетелось во все стороны. Несколько штук шлёпнулись о грязный, казалось, немытый сотни лет пол, покрытый слоем липкой грязи, опилок и бог весть чего ещё. Одна особенно сочная тушка угодила в ботинок Ростину, но тот лишь буркнул что-то невнятное и выудил ее засаленным пальцем, кинув затем в основную груду будущего товара. Другая, к ужасу Антариила, описала короткую дугу и шлепнулась ему на ногу, оставив на дорогом, пусть и потрёпанном, отхаронском сапоге мокрый, блестящий след. Брызги ледяной слизи и морской воды попали на подол его плаща.
Антариил с титаническим усилием воли заставил мышцы лица остаться неподвижными. Он не сморщился. Он лишь слегка отвел взгляд, как бы рассматривая темный угол лавки, пока его внутреннее естество кричало от брезгливости. Детина, наконец, выпрямился, отряхивая руки. Его взгляд, мутный и бесцеремонный, скользнул по отцу, а затем упал на Антариила.
И застыл.
Пьяная бесцеремонность мгновенно испарилась с его лица, сменившись чистым, животным изумлением. Его рот, приоткрытый для очередной похабной шутки, так и остался полуоткрытым. Он уставился.
Уставился на длинные, белоснежные, идеально чистые волосы Антариила, заплетённые в строгую служебную косу, которая сейчас казалась диковинкой. На бледную, почти фарфоровую кожу с едва уловимым, холодным голубоватым отливом цвет, который у людей ассоциировался не с благородством, а с могильной синевой, с кожей утопленника. И больше всего на глаза. Ледяные, ясные, голубые, как горное озеро в ясный день. Глаза, которые смотрели не просто на него, а сквозь него, с тем смешанным выражением вежливой терпимости и сдержанного отвращения, которое эльфы даже не пытались скрыть.
Детина, кажется, перестал дышать. Он видел остроухих только в похабных гравюрах да в страшных сказках, которые рассказывали у костра. А тут один стоял в лавке его отца, в луже рыбьей слизи, и смотрел на него тем самым ледяным, нечеловеческим взглядом из этих самых сказок. Взглядом призрака, упыря, нежити.
Бать выдавил он сипло, не отрывая глаз от Антариила. Это это чё?
Ростин фыркнул, сгоняя рыбу с ботинка.
Это, Волька, наши новые постояльцы. Эльфы. С юго-востока, из Отхарона. Не пялься, как баран на новые ворота. Забирай деньги за вчерашнюю партию и катись.
Но Волька не катился. Он продолжал смотреть, и в его изумлении постепенно проступало что-то другое. Суеверный страх? Злоба от испуга? Глубокое, инстинктивное отторжение перед тем, кто так радикально, так неестественно отличался от всего, что он знал.
Антариил понял, что момент для ухода упущен. Любое его движение теперь будет изучено, обдумано, пересказано в кругу таких же, как этот детина. Он медленно, со скупой чинностью, склонил голову в едва уловимом кивке не столько приветствие, сколько констатация факта своего присутствия. Затем, не глядя больше ни на кого, шагнул к выходу, стараясь не подскользнуться на размазанной по полу рыбе.
За спиной он услышал приглушенный, полный суеверного ужаса шёпот гортанного наречия, смысл которого конечно же, не понял:
Пап, да он ж как покойник Глазищи-то
Дверь лавчонки наконец захлопнулась за ним, отсекая вонь, грязь и этот пристальный, животный взгляд. Антариил стоял в переулке, на его плаще и сапоге красовались пятна от брызг, пахнущие тухлятиной.
Дверь захлопнулась, отсекая пьяный шёпот сына и тяжёлое ворчание отца. Но ощущение этого взгляда тупого, испуганного, враждебного осталось на эльфе, как пятно от рыбьей слизи. Он стоял в переулке, и странное, тяжёлое чувство застряло у него в груди, не давая двинуться с места.
Он купил им крышу над головой. Он выпросил пять слов для общения. И теперь он принес с собой на одежде запах этого нового мира вонь рыбы, грязи и людского страха, замешанного на агрессии. Повернувшись, он побрёл к конюшням, чувствуя, как этот запах въедается не только в ткань, но и в саму душу.
Это было не просто отвращение или унижение. Это было что-то глубже, что-то фундаментально неправильное. Звон в ушах, знакомый по тем дням после Памяти, загудел на новой, тревожной ноте. Мысль пронзила его с леденящей ясностью. Я не должен здесь находиться. Не как абстрактное зачем мы здесь, а как конкретное, физическое ощущение осквернения. Эти грязные стены, этот вонючий воздух, эти грубые звуки чужого языка всё это было ядом для его существа, для той самой отточенной веками культуры, что была вписана в каждую его клетку. Он был существом порядка, чистых линий, тишины библиотек и ледяной красоты алебастровых залов. А эта... эта лавчонка, эта помойка, эти люди были его антитезой. Его сын, Сеймариль, с его ясным умом и жаждой знаний, не должен дышать этим воздухом. Он не должен здесь находиться. Он должен был расти среди садов, а не среди вонючих рыбных ящиков. Но он здесь. И я здесь.
Реальность врезалась в экзистенциальный ужас, как лезвие в масло. Бежать было некуда. Конюшни, вероятно пахнущие засохшим навозом и забвением, были их единственным пристанищем. И где-то там, среди этого ада, был Сеймариль, который смотрел на него и ждал решений.
И тут, сквозь смятение и отчаяние, пробилась холодная, чистая струйка мысли. Его мозг, вымуштрованный годами анализа отчётов и поиска выгоды, автоматически отметил факт, отбросив всю грязь и эмоции вокруг. У Ростина есть рыбная лавка. Не просто должность смотрителя. Актив. Бизнес. Пусть вонючий, убогий, но источник дохода и, следовательно, влияния в этом чахлом посёлке. Он принимал рыбу. Значит, у него были поставщики, вроде того полупьяного детины. Значит, был сбыт. Значит, были деньги, пусть и пахнущие тиной. И главное он был тем, к кому шли. К нему вломился громила с ящиком. К нему, вероятно, приходили другие. Он был узлом, пусть и крошечным, в местной паутине.
Это знание не принесло утешения. Оно принесло другое горькое, циничное понимание правил игры. В Отхароне власть была в доступе к заседаниям, где принимались судьбоносные и прибыленосные решения и в знании процедур. Здесь, в этом болоте, власть, видимо, была в контроле над вонючей рыбой и в умении говорить на ломаном отхаронском с приезжими дураками.
Антариил медленно выдохнул. Он посмотрел на пятна на своем плаще. Больше не брезгливо, а почти что с научным интересом. Затем он потянулся к косе, поправил её, привычным жестом восстанавливая хоть видимость порядка. Он не должен здесь находиться. Но раз уж он здесь, то нужно играть. И первая фигура на этой грязной доске Ростин. Не друг. Не союзник. Но точка опоры. Вонючая, скользкая, но единственная.
С этим странным сплавом отчаяния и холодной решимости он наконец сделал шаг, а затем ещё один, направляясь прочь от лавки. Он нёс с собой не только пять уродливых слов, но и новое, гнетущее знание: их борьба за выживание начиналась не с возделывания полей или постройки домов. Она начиналась с необходимости разобраться, кому в этом гиблом месте принадлежит рыба.
|