Февраль. Завтра воскресенье - выборы депутатов в Верховный Совет СССР. Коммунальная квартира
на трёх хозяев. Молодая семья, со стажем в полгода, занята стиркой белья: жена Лиза, в ванной, стирает
на стиральной доске, с мылом, а муж Владимир помогает выжимать и развешивать бельё в комнате.
Прачечный процесс закончился в два часа ночи, то есть уже в начале воскресенья. Изнурённые
многочасовой работой, уснули быстро, благородным сном.
Разбудил громкий, бесцеремонный стук в дверь. Кто бы это мог быть, и что бы это значило? - у супругов
нет ни малейшего представления. Муж, облачившись в халат, открыл дверь. В комнате появляется
пожарник в противогазной маске:
- Быстрее одевайтесь, будем вас эвакуировать, - пробубнил он и вышел.
Странно: горим, а ни дыма, ни огня нет. Владимир подошёл к окну, распахнул окно и глянул вниз, с третьего
этажа: из подвального окна выбивались небольшие язычки пламени. Вышел на кухню, глянул в окно -
горит дом напротив: один подъезд охвачен огнём с первого по третий этаж, в другом подъезде горят пока
два нижних этажа.
Снаружи, к окну "нашей" кухни, пожарники прилаживают раздвижную пожарную лестницу, а с верхних
этажей уже входят люди, готовясь эвакуироваться по этой лестнице. Эвакуация проходит тихо, без суеты.
Молодожёны решили эвакуироваться последними, чтобы за это время определиться
с положением. Муж рассудил так: "Если огонь доберётся до нашей комнатушки, - сгорит мебель, книги и
ещё кое-что. Давай хоть часть белья спасём, - вот это, что на верёвках висит". Дым уже заполнял
комнату и жене, после недолгого колебания, ничего не оставалось, как согласиться. Он обрезал верёвки
и в несколько охапок выбросил постиранное бельё во двор, на снег. С этой стороны здания пожарники не
работали и вообще никого не было. Молодожёны захватили с собой всевозможные документы, деньги и
встали в хвост очереди на эвакуацию.
С этой стороны здания двор напоминал растревоженный муравейник: множество людей всех возрастов
равномерно распределилось по центру двора, издавая монотонное гудение; слышались команды
пожарников и возня пожарных расчётов, но активности брандсбойтовых струй не наблюдалось: всего две
струи пытались укротить яростное пламя, пожирающее изнутри здание напротив.
Владимир спустился по лестнице последним. Оба супруга пошли посмотреть на своё, выброшенное бельё
с противоположной стороны здания. Оно лежало спокойненько, разбросанное на небольшой площади.
Собрали его в кучу и уложили на более чистый снег. Что дальше? - неужто караулить неизвестно сколько
часов? А ведь февраль, ночь. Понадеялись на наше авось и ушли в школу по соседству, в которой
предстояло проголосовать за депутатов.
В шесть утра все погорельцы активно включились в процедуру голосования. Позавтракали в буфете и
стали ждать вестей о ходе укрощения пожаров.
Лишь в десять часов утра пришло разрешение на возвращение в свои квартиры. Владимир и Лиза
направились к своему белью и приятно удивились: оно лежало на месте в сохранности, чуть припорошённое
сажей.... Занесли бельё домой, положили на стулья и стали смотреть с грустью на него: неужели опять
предстоит многочасовая стирка? А ведь придётся - других вариантов нет. Молодая жена стоит готовая
вот-вот расплакаться, но сдерживается и лишь кусает нижнюю губу. Молодому мужу больно смотреть на
неё, и он робко предлагает - самому выстирать всё бельё.
И вдруг молодую жену прорвало: она истерично закричала:
- Я столько часов стирала и всё насмарку! У меня руки болят, посмотри что с ними!
Владимир ошарашен истерикой, но ещё больше - злостью, с которой эта истерика хлещет из уст его милой
и ненаглядной.
- Лизонька, успокойся, я сам выстираю, а ты ложись, отдыхай.
Но Лизонька продолжает свой истеричный монолог, произнося что-то нечленораздельное, хотя отдельные
слова, и даже фразы, пробиваются, а лучше бы не пробивались: ...руки болят...зачем послушала...Юра
не выбросил...гад...урод... и далее, в таком же духе, но самое жгучее ... ненавижу...
Если бы подобные слова, сказанные в его адрес, произнёс любой другой человек, это была бы их последняя
встреча до конца жизни. Но ведь они произносятся его незабвенной женой! В истеричном угаре она не соображает,
не контролирует себя. А не тот ли это случай, когда говорят: "Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке"?
- Ведь мы же не знали истинного распространения и опасности пожара. А если
бы всё сгорело? - пытается он образумить жену.
Но какофония из обрывков фраз и душераздирающих криков, явно показывала, что слова Владимира до
Лизы не доходят, она их не слышит. Он попытался её обнять - получил пару толчков в грудь. Протянул
руку к волосам, погладить - она отклонила голову, и он почувствовал, как его обожгла ненависть,
брызнувшая из её глаз. Он оторопел и стоял неподвижно, соображая: что же происходит? Откровение?
Прозрение? Любящий человек не может так явно и люто ненавидеть. Да ведь она меня не любит!!!
Ошарашеный этим открытием, он уже не слушал её. Оказывается, он был так поглощён своей любовью
к ней, что не замечал её нелюбви! Да, она была холодна, никогда первая не обнимала, не целовала, не
говорила комплиментов. Может потому, что я сам был слишком щедр на эти проявления? Она их принимала,
не отвергала, а ему этого было достаточно. После такого откровения, какое она выдала сегодня, я уже
не смогу быть прежним. Разойтись? - об этом не может быть речи: она беременна. Дааа! Как мы забыли!
Ведь эта истерика может быть фатальной для малыша! Но как её успокоить?! И в этот момент он почувствовал
удар по ноге, второй. Быстро вынырнул из раздумий в реальность и увидел, как ненаглядная пинает его
по ногам своими ногами, обутыми в валенки. Ну, вот этого ещё не хватало! Надо прекращать этот балаган.
Он схватил её в охапку, но она продолжала брыкаться и извергать вопли. И тут Владимир выдал то, чего
никогда раньше, вследствие интеллигентного воспитания, себе не позволял в любой компании:
- А ну-ка, прекрати, наконец, вы... ! Что ты, как б... , вопишь! ...
Да простит меня мой читатель: я, как последователь соцреализма, не приемлю ню-реализма, и поэтому
дословно приводить речь Владимира не буду. Ошпаривая любимую ненормативом, он, наверно, сам
краснел, но эффект-то какой! Владимир и сам этого не ожидал: только что бесновавшаяся в его руках
мегера, вдруг смолкла и обмякла. Поди шь ты: пять волшебных слов из лексикона маргиналов сотворили
чудо!
В другое время, при похожих обстоятельствах, которые в народе называют
- "милые бранятся - только тешатся", он бы осыпал её поцелуями. Но в этот раз ситуация была мрачного
окраса и такого желания у него не возникло. Она лежала на кровати молча, в верхней зимней одежде и
в валенках, вероятно, ожидая, что он, как обычно, проявит чуткость и собственноручно поухаживает за
ней.
- Так, Лизонька, твоя истерика открыла мне глаза на твоё отношение ко мне. Все эти тряпки не стоят той
злости и ненависти, которыми ты меня одарила. И запомни: если из-за этой истерики, мы лишимся ребёнка,
я уйду от тебя. А сейчас я пойду готовить обед, а ты что хочешь, то и делай с бельём. Хоть выбрасывай.
На кухне уже хлопотали соседи: Вера, тоже молодая жена, но с чуть большим
стажем замужества и годовалой дочкой, и дядя Саша, пожилой ульч (есть такая народность на нижнем
Амуре), добродушный, жилистый, в его глазах-щёлочках постоянно пляшут искорки. Хорош дядька, пока
трезв, но, "приняв на грудь", устраивал дебоши в семье. Владимиру приходилось не раз прибегать к уговорам разбушевавшегося
дяди Саши, и, надо сказать, - не зря!
Владимир сразу понял, что его появления на кухне ожидали. Дядя Саша молча уставился на него. Искорки
в глазах делали его взгляд лукавым, и он, как бы, говорил: "Не один я, однако, шубутной в этой квартире".
А у Веры любопытство было прямо выписано на лице, и она сходу, без дипломатичности, пожелала
удовлетворить его:
- Володя, выкладывай: что случилось? Даже снизу соседи прибегали, но мы их успокоили.
- Да, что, что. Перед тем, как отсюда эвакуироваться, я выбросил бельё из окна, которое она стирала.
Причём, с её согласия. И вот, истерику закатила: видишь ли, оно немного сажей покрылось и теперь
заново перестирывать нужно.
- Фиии! И всего-то? А мы уж не знали - что и подумать. Никогда подобного не было. Ну, слава богу, -
ничего серьёзного. А мой Юра не догадался выбросить и оно всё пропахло едким запахом. Тоже придётся
перестирывать.
Из кухни было видно, как в коридоре появилась Лиза и молча несла в ванную бельё.
- Ну, вот, после Лизы и я займусь стиркой, - сказала Вера.
На другой день, вечером, к молодожёнам Лизе и Владимиру зашли старшие молодожёны Вера и Юрий. Они
выложили на журнальный столик две бутылки "Шампанского", четыре плитки шоколада, пару лимонов,
фирменное блюдо Веры - голубцы, фаршированные рисом с печенью, и фирменное же, десертное блюдо
Юрия - замороженные кружочки банана, часть из них политые сметаной, а часть - мёдом.
- Вчерашние события: выборы, пожар и ..., - он замялся, - и всё такое прочее, слишком много для одного
дня, а потому непременно должны быть отмечены. По-хорошему, надо бы и дядю Сашу с Анной
Васильевной приобщить к данному мероприятию. Но вы же знаете, выпивший дядя Саша - второе зло
после пожара. А оно нам надо?
- Что ж вы не предупредили: мы бы тоже подготовили бы что-нибудь, - всполошилась Лиза.
- А оно нам надо? Ваша семья кто? - интеллигенты. Моя семья - полуинтеллигентная: учительница и
строитель. Строитель зарабатывает в два раза больше, чем все вы трое интеллигентов вместе. На этом
основании я инициировал и взял личное шефство над подготовкой и осуществлением сабантуя.
- Ну, вот, лишний раз подтверждается, что интеллигента обидеть может каждый.
- Не скажи. А строителя, разве нет? Я хотел взять "Царскую водку", но
представитель именно вашего сословия запретила мне. Вот так-то! Все мы мужики, если не мудаки,
конечно, беззащитны перед теми, кого любим и кем любимы. Хорошо сказал? - сам придумал.
Вера поцеловала мужа в щёку и сказала:
- Говоришь ты хорошо, да иногда поступаешь - не очень. Вчера, например, не выбросил бельё, так теперь
пришлось выбросить всё равно, но теперь уже на помойку.
- Вот, с самого утра, перед уходом на работу всю плешь мне этим бельём проела. Оказывается, даже
стирка не убила едкий запах. Так кто ж его знал: ведь не каждый день пожары случаются в нашей жизни.
А если точнее, - в моей жизни впервые. А вот Владимир, наверное, имеет практику - как лихо сориентировался.
- Да какая там практика! Шкурный интерес проснулся: увидел, как дом напротив
горит уже вплоть по третий этаж. Какая ситуация с нашим домом? - не ясно. Если всё сгорит, так, чтоб на
первых порах, было во что одеться и чем постель застелить. А когда всё закончилось благополучно,
сожалеть о содеянном начал.
- А чего жалеть-то? Вещи отстирались от сажи? - спросил Юрий.
- Отстирались.
- А наше чистое бельё не отстиралось от запаха. Пришлось выбросить всё нижнее
бельё, простыни, наволочки, - искренне сокрушалась Вера.
- Верунчик, не будем о грустном. Оно нам надо? Давайте выпьем за то, чтобы любовь и согласие в семье
оказались важнее любых шмоток!...
Через полгода - День рождения Веры. Вышло так, что те трое человек, которых она намечала пригласить,
не смогли принять участие: кто-то болел, а кто-то был в отъезде. Поэтому собрались опять в том же
составе, что и по случаю благополучного исхода пожарной эпопеи. На сей раз Вера позволила своему
Юрочке взять его любимый "напиток".
После второго захода, а количество их эквивалентно количеству тостов, беседа привела к воспоминанию
о том событии полугодовой давности. Юра открыл истинный повод той вечерней посиделки с шампанским.
Оказывается, шумиха, доносящаяся из-за двери младших молодожёнов, не на шутку обеспокоила
соседей. Когда Владимир на кухне разьяснил ситуацию, стало очевидно, что скандал "яйца выеденного
не стоит", но грозит непредвиденными последствиями. Чтобы как-то снизить градусы накала страстей,
Юрий придумал ход с вечеринкой.
Трудно сказать, что сыграло основную роль в
том, что брак Владимира и Лизы продержался целых двадцать лет: то ли та застольная беседа, то ли то,
что истерика пощадила младенца. Но всё-таки брак, не освещаемый их взаимной любовью, в котором они
вырастили двоих детей, благополучно распался.
А причина тех пожаров стала известна уже через неделю- поджоги. И совершили их малолетние подонки,
старшему из которых было пятнадцать лет. Его отец, слесарь, участник Великой Отечественной Войны,
не смог вынести позора и повесился.
|