Пионерам - героям, с восхищением и благодарностью от автора!
Пролог.
Как страшно, когда дети на войне,
Плечом к плечу со взрослыми воюют,
Страдают, умирают и рискуют,
Как страшно предавать детей земле!
Как надо было Родину любить,
Что в час суровых, страшных испытаний,
Идя путём неистовых страданий,
Страну от супостата защитить!
Как надо люто ненавидеть страх,
И презирать опасности и беды,
Что ради над фашистами победы,
Идти на смерть с улыбкой на устах!
Как надо было ненавидеть смерть,
Смеяться ей в глаза отважно взглядом,
Ходить возле неё бесстрашно рядом,
Не обращая на лихую круговерть!
Покойтесь с миром гордые сыны,
И дочери великие России,
Вы юные, отважные мессии,
Могучие спасатели страны!
Ваш подвиг в наше время не забыт,
Ведь Вы посеяли своё святое семя,
Оно даст всходы, и уже другое племя,
Взойдёт в стране как крепкий монолит!
1.
Подскочив на очередной кочке старое колесо жалобно скрипнуло.
- Так и не смазал! - зло проворчал Зюзюкин и тяжело вздохнул, - доехать бы!
- Ничего, дядя Митя, доедем!
Хрупкая, худенькая девчушка лет четырнадцати, которую все между собой звали Пигалица повернулась к нему и посмотрела на него совсем недетскими, зелёными глазами:
- Обязательно доедем! - убеждённо заявила она.
- Успеть бы только, немец - то гляди как прёт! - Зюзюкин вновь тяжело вздохнул.
- Успеем, дядя Митя! Обязательно успеем!
Пигалица улыбнулась:
- Дядя Митя, а хотите я вам спою?
- Споёшь? - удивился Зюзюкин.
- Ну, да! Мою любимую:" Белая армия, чёрный барон..."
- Не время сейчас петь, Александра! Не время! Да и подружек своих разбудишь!
Зюзюкин повернулся. На набитых сеном старых, кое - где проеденных крысами мешках, плотно свернувшись в калачик, крепко спали его подопечные - последние воспитанницы местного детского дома в срочном порядке эвакуированного на восток. Уставшие от бессонной ночи и долгих изнурительных сборов, они мирно сопели, уткнувшись головами в импровизированные подушки.
- Дядя Митя! - снова отозвалась неугомонная девчушка.
- Ну, чего тебе?
Зюзюкин постарался сдержать накопившееся раздражение. Ещё с юности он не любил пустых разговоров. Они отвлекали его, не давали ему сосредоточиться. Будучи по натуре человеком серьёзным и требовательным, он любил строгий порядок и железную дисциплину. И то время, что он работал завхозом в местном детском доме, лишь окончательно убедили его в правоте своих убеждений: с детьми всегда надо держать определённую дистанцию. Иначе они тут же "сядут тебе на шею"! Поэтому в разговоре с ними он старался ограничиваться лишь короткими, резкими фразами. Впрочем, все его принципы быстро улетучивались стоило ему увидеть очередную осиротевшую душу, смотрящую на него одинокими, печальными глазами. Зюзюкин быстро оттаивал, вся его напускная суровость пропадала, и он превращался в простодушного добряка, гоняющего с ребятишками мяч до позднего вечера.
- Ну, спрашивай? Чего молчишь? - проворчал Зюзюкин.
- Дядя Митя, - робко поинтересовалась девушка, - а откуда у вас такой большой шрам на лице? Девчонки говорили, это вас черти пометили!
- Какие ещё черти? - не понял Зюзюкин.
- Ну, черти! - робко улыбнувшись ответила Пигалица, - те, что из ада!
- Ты, это свои поповские штучки брось, Александра! - разозлился Зюзюкин, - а то я тебе на Земле ад устрою! Ещё пионерка называется! Шрам этот, - тут он потрогал страшный шрам, проходящий по всему его лицу, - у меня ещё с гражданской остался! Понятно!
Она ловко поправила распустившуюся было косу, накинула на голову белый, ситцевый платок и как ни в чём не бывало поинтересовалась:
- Дядя Митя!
- Что? - вздохнул Зюзюкин.
- А ты в гражданскую за белых был, или за красных?
- Ясное дело, за красных! Я тогда ещё мальчонкой был, да и жил не здесь!
- А где?
- В Омске! Город есть такой в Сибири!
- Знаю, знаю - это где сливаются две речки Омь и Иртыш!
- Точно! Вижу ты знаешь географию!
- Это мой любимый предмет! Ну, а дальше?
- Что дальше?
- Дальше - то что было? Как вы к красным попали?
- Да, вот, попал! Отец мой - Кондрат Семёнович, был рабочим на местном заводе! К любой власти он был человеком лояльным! Поговорка у него была любимая: когда за кость собаки дерутся - лучше не вмешиваться: и руки искусают, и костей не достанется!
- Это точно! Видно умный у вас папа был!
- Умный! Только ум его ему же боком вышел!
- Как это?
- Да так! Когда войска Колчака вошли в город, на третий день кто - то листовки по городу расклеил: мол не сдавайтесь, сопротивляйтесь и так далее! Ну как и положено в таком случае контрразведка принялась искать виновных: по дворам ходить, арестовывать неугодных, а потом вообще взяли два десятка заложников! Мол, всех расстреляем, если не явятся те, кто эти листовки развесил!
Зюзюкин достал махорку, ловко скрутил покалеченными пальцами папиросу, с большим трудом зажёг спичку и нервно закурил. Серый, вонючий дым окутал его с ног до головы.
- Такие вот дела! -тяжело вздохнул он.
- А отец ваш тоже в заложники попал?
- Нет не попал! Но однажды, будучи на работе слегка подшофе, неосторожно при всех заявил: расстрелять - то не трудно, а вот найти виновного - тут ум нужен!
- Так правильно сказал - то!
- Так - то оно так! - тяжело вздохнул Зюзюкин, - да вот донёс на него кто - то! Пришли к нам домой несколько упырей в мундирах! Обыск учинили! Вещи разбросали! И не найдя ничего запретного давай угрожать: говори мол красная сволочь, где типография находится, кто листовки печатает, и где штаб вашей подпольной организации! Отец им в ответ: "Не знаю о чём вы говорите! Слухом не слыхивал!". А был там один штабс - капитан по фамилии Пудель, вот он - то и говорит: " Не скажешь мол красная тварь где остальные подпольщики прячутся, дитя твоё - то есть меня, на куски порежем, да жену твою - то есть мамку мою Варвару Петровну...Ну в общем убьём! Отец у меня человек горячий был, сильный, но горячий! Он этого Пуделя за грудки схватил, от земли оторвал и в окно выкинул. Так они его в отместку вшестером шашками порубали, да так, что места живого на нём не осталось! Фарш один! Мне лет двенадцать тогда было, глупый был, но папку любил сильно! Бросился я на них, оттолкнул этого Пуделя и к отцу:" Папка! Папка!", а этот Пудель меня наотмашь шашкой по лицу! " Сдохни, - говорит, - красный выкормыш!". Если бы я не увернулся, то так бы без головы и остался, а так только шрам на память, три пальца на руке, да глаз наполовину ослеп! Мамка моя - покойница, заголосила на всю улицу и вытащила из - под Пуделя, а он гад, уже руку занёс, чтоб добить, значит! Не дала мамка - то! Ну, он со злости ей голову и снёс! А меня соседи отбили, сбежался народ - не позволил, вырвал стало быть из злодейских рук!
Зюзюкина резко передёрнуло. Видимо наивные, неосторожные расспросы девушки растревожили его старую, душевную рану. Они безжалостно зацепили за больное, и эта боль, вместе с давно пережитыми воспоминаниями, сегодня бурной рекой выплеснулась из чрева несчастного страдальца наружу: и обычно немногословный, суровый Зюзюкин неожиданно смягчился, и незаметно для себя выговорился мало знакомому ребёнку. А выговорившись, и почувствовав себя неловко - заметно сконфузился, сильно покраснев и низко опустив голову. Заметила это и Александра.
- Какой же тварью оказался этот ваш злобный Пудель! - горячо выругалась Пигалица, явно желая поддержать Зюзюкина, но опомнившись слегка покраснела и извинилась, - простите, дядя Митя!
- Да чего уж там, тварь она и есть тварь!
- А вы потом сразу к красным ушли?
- Не сразу! Сначала я лечился. Затем ждал, когда наши придут. Потом долго их упрашивал, чтоб они с собой взяли - белых бить! Они не брали! Кому я такой страшный калека был нужен! От меня люди на улице во все стороны шарахались! Бабки крестились при видя меня, бесёнком называя!
- Я тоже вас поначалу боялась!
- Да и не ты одна!
- И что было потом?
- А потом, я набрался смелости и пошёл прямо к самому Фрунзе Михаилу Васильевичу! Он меня выслушал, а самое главное глаза в сторону не отвёл: то есть принял меня таким, каким я на самом деле и был - уродом! Так я попал на фронт. И Колчака бил, и Юденича, и в здешних местах советскую власть устанавливал! Да, было дело! - Зюзюкин вновь тяжело вздохнул.
- А как же вы воевали с такой рукой? - удивилась Пигалица.
- Да вот приспособился как - то! - ответил Зюзюкин, - ненависть помогла!
- Ненависть? - переспросила "Пигалица".
- Ну, да - ненависть, а ещё злость! Без них на войне никак нельзя! Очень уж мне хотелось отомстить этим гадам! Особенно Пуделю этому! - Зюзюкин весь напрягся и крепко сжал здоровую руку в кулак.
- Ну и как - отомстили?
- Куда там, сбежал, гадёныш! Его на следующий день перевели куда - то! То ли в Уфу, то ли в Пермь! Так мы больше и не встретились! А жаль! Я только ради него в разведку записался! Очень хотел его найти!
- А, так вы в разведке служили? - воскликнула Пигалица.
- Нет, сначала на кухне помогал - поварёнком! Это уже потом я в разведку попал! Где - то через пол - года! Нужно было разведать план обороны белых! Три группы посылали и всё без толку - пропали они без вести! Ну я и напросился - кто обратит внимание на искалеченного мальчонку. Я всем говорил, что меня красные покалечили! Верили мне, жалели! Кормили даже, иногда! А я тем временем всё, что нужно узнал, всё разведал и даже какой - то пакет секретный из машины стащил!
- Да вы, дядя Митя герой, оказывается? - удивилась девушка.
- Герой, не герой, а сам товарищ Фрунзе меня благодарил! И руку крепко жал! И орден Боевого Красного Знамени вручил!
- Вон оно как! - восхитилась Пигалица.
- А то! - улыбнулся Зюзюкин и уже более серьёзно спросил: - как думаешь, Александра, наши уже добрались?
- Надеюсь! - вздохнула Пигалица, - они утром уехали! Должны!
- Должны! - согласился с ней Зюзюкин.
Первые три подводы, выехавшие из детского дома с первыми лучами солнца, должны были отвести на ближайшую железнодорожную станцию Прошкино двадцать шесть детдомовцев, двадцать шесть мальчиков и девочек от семи до двенадцати лет, которых приближающийся фронт безжалостно выгнал с насиженных мест. Ещё до рассвета Дмитрий Кондратьевич Зюзюкин позвонил на станцию и договорился с местными товарищами. Но состав отправлялся только в полдень, и завхоз сильно не переживал: " Успеем!" - тешил себя он надеждой.
- Дядя, Митя! - после непродолжительной паузы спросила девушка, - а страшно было?
- Чего страшно?
- Ну, воевать! В разведку ходить!
- Страшно, конечно! Я четырнадцать раз ходил и всегда боялся! Только дурак не боится! Но знаешь, когда тобой движет лютая ненависть, то уже не так страшно!
- А откуда она берётся, ненависть эта? - поинтересовалась Пигалица.
- А ты как думаешь?
- Не знаю! - пожала плечами девчушка.
- А, я знаю! - уверенно заявил Зюзюкин, - ненависть на пустом месте не рождается! Ненависть - это взошедшие семена! Семена, того, что предки наши посеяли! Те, что глумились над бедняками, издевались, били до смерти, за людей не считали, продавали как свиней! А семя - то сеялось! Жажда мести накапливалась! И из поколения в поколение передавалась! Вот деда моего, например, помещик Горлинский, велел насмерть запороть! А за что? За пол стога сена, что дед мой, Семён Петрович, с дальнего луга на себе приволок! Помещичьи холопы его там бросили по осени, а потом вообще забыли! А дед возьми и притащи! Лошадёнку - то чем - то надо было кормить! Отец рассказывал, что, когда деда с разорванной в клочья спиной притащили домой, он ещё жив был, всё плакал, смотрел на отца, и просил - словно зная, что власть барская скоро сгинет: "Кондрашка! - кричал он, захлёбываясь в крови, - подрастёшь отомсти за меня!". И таких как он - горемык при царе много было!
- Поэтому у нас и началась гражданская война?
- И по - этому тоже! Люди выплёскивали друг на друга накопившуюся веками злобу! Ненависть, боль и месть - три близкие подруги пленили их сердца, ослепили глаза и поработили ум! Отсюда столько крови пролилось! И ещё прольётся! Аукнулась нам эта классовая вражда!
- Да, уж! - вздохнула Александра, - у меня вот, мамин брат на гражданской погиб, старший, а потом и она с папой умерли от брюшного тифа! Так я оказалась в детском доме! - разоткровенничалась девчушка.
- Да, хлебнула Рассеюшка! По полной хлебнула! - вздохнул Зюзюкин и чтоб хоть как - то отвлечь Пигалицу от грустных воспоминаний улыбнувшись спросил, - нравилось тебе в детском доме?
- В семье лучше!
- Твоя правда! - вздохнул Зюзюкин.
Наступила продолжительная пауза. Просёлочная дорога, по которой они ехали, шла по- старому, заросшему бурьяном Екатерининскому тракту. То витиевато петляя, то круто поднимаясь в гору, она, обильно обсыпанная пылью вперемешку с конским навозом была самой отдалённой и труднодоступной ниточкой, связывающей бывшую усадьбу помещика Лядова, где теперь расположился детский дом под номером 36 с железнодорожной станцией Прошкино. Зюзюкин специально выбрал этот маршрут. Подальше от беды и людских, любопытных глаз. Он знал, что немецкие самолёты, почувствовав полную безнаказанность в воздухе повадились летать возле железной дороги, беспощадно расстреливая любую попавшуюся им на глаза мишень. Однако бравые люфтваффе, не брезгавшие воевать с гражданским населением, появлялись в воздухе только хорошо отобедав и Дмитрий Кондратьевич, зная всё это, надеялся проскочить до станции незамеченным.
Старая, рыжая кобыла по кличке "Рыжуха" низко понурив голову лениво плелась по дороге, успевая на ходу сорвать растущий на обочине высушенный палящим, летним солнцем клевер. Зюзюкин не торопил лошадь. Он вообще любил животных, а лошадей особенно. "В быту без лошади нельзя! Никак нельзя!" -часто говорил он, - в быту всё на лошадях держится! И дрова подвести, и пашню вспахать - везде лошади нужны! Да и просто это очень красивые и умные животные, их любить надо!". Когда директор детского дома Прохор Степанович Горелов хотел отправить Рыжуху на живодёрню Зюзюкин - как завхоз, возразил решительно и бесповоротно:" Только через мой труп!". И тут же создал общество "Любителей лошадей". "Л в квадрате!" - как любил называть своё творение сам Дмитрий Кондратьевич. Вскоре к нему присоединились единомышленники в лице старшего пионервожатого Ваньки Хрипко и заведующей библиотеки очаровательной Сашеньки Кругловой. Все вместе они написали не менее десятка стенгазет, нарисовали около полусотни агитационных плакатов, устроили несколько акций протеста, и даже пару раз объявляли бессрочную голодовку! В общем несчастную Рыжуху с большим трудом вырвали из лап живодёров, оставили в покое, и даже разнообразили питание - как пострадавшей от жестокости людей! За это благодарная кобыла, видимо догадавшись от чего её спас завхоз, слушалась только своего спасителя. И никакие угрозы или уговоры не могли заставить её подчиниться кому - нибудь другому. Дружба человека и лошади была так умилительна, что узнавшие о ней корреспонденты областной газеты "Передовик" тут же написали об этом статью повсеместно прославив на всю область и лошадь, и завхоза.
Поэтому, когда возник вопрос кого запрягать в четвёртую подводу, Зюзюкин не раздумывая заявил:
- Конечно Рыжуху!
И хотя лошадь была дряхлая и с трудом волочила ноги Дмитрий Кондратьевич не смог бросить на произвол судьбы старого, верного друга. И теперь славная кобыла медленно брела по пыльной, просёлочной дороге, а бравый завхоз сидя на повозке и крепко сжимая в руках старые вожжи внимательно смотрел вперёд, пытаясь отыскать хоть какие - нибудь следы. И когда это ему удавалось, он облегчённо выдыхая улыбался и тихо шептал: "Наши!".
2.
Вскоре они выехали на Федюхину развилку. Одна половина дороги уходила на одноимённую пустошь, где ещё недавно жил старый, раскосый лесник по прозвищу Федюха, умерший по весне, а другая половина, круто поворачивая вела на железнодорожную станцию Прошкино.
- Но, родимая! Но, Рыжая! Давай, давай, поворачивай! - ловко управляя вожжами воскликнул Зюзюкин.
Рыжуха, лениво поворачивая громко и недовольно фыркнула.
- Давай, давай, милая, не ленись! Как только приедем я тебя сахарком угощу! И...
Тут Зюзюкин осёкся. Уже почти повернув, он, случайно оглянувшись, увидел следы. Следы были от подводы, и они резко уходили в сторону!
- Стой, родимая! А ну, стой!
Зюзюкин остановил лошадь и слез. Осторожно подойдя поближе Дмитрий Кондратьевич наклонился и внимательно рассмотрел многочисленные отпечатки на пыльной дороге.
- Какого чёрта вас туда понесло? - грубо выругался он.
- Что случилось, дядя Митя! - спросила задремавшая было Александра.
- Да, вот, Александра, не пойму зачем наши товарищи на Федюхину Пустошь повернули! - задумчиво ответил завхоз.
- На Федюхину Пустошь? - удивилась Пигалица, - а чего им там делать? Может вы ошиблись?
- Да, нет! Я эти следы из тысячи узнаю! Сам месяц назад новые колёса менял! Да и подковы наши! Вот, например, Красава! А это Белянка!
- Ну не знаю, тогда! - пожала плечами Пигалица.
- Вот и я не знаю! - ответил Зюзюкин.
Интуитивно он сделал несколько шагов в сторону от дороги и замер. Вся трава, и без того высушенная палящим, летним солнцем была нещадно вытоптана чьими -то многочисленными ногами. Но чьими? Вскоре он ответил и на этот вопрос! В маленькой, чудом сохранившейся лужице, он заметил тяжёлый след. "Это не "кирзачи!" - промелькнуло у него в голове, - это не "наши сапоги!". Но чьи? Неужели немцы? Но, откуда здесь немцы? До фронта сорок километров!" - мысли одна за другой проносились в его голове. Он осторожно, стараясь не шуметь вернулся к подводе. Немного порывшись в старой, кожаной сумке он достал револьвер и взвёл курок:
- У вас есть пистолет? Настоящий? - удивлённо воскликнула Саша.
- Тихо! - Зюзюкин осторожно поднёс палец к губам, - это наградной!
- Тоже товарищ Фрунзе наградил? - улыбнулась девушка.
- Тоже! - огрызнулся Зюзюкин и тут же смягчившись продолжил, расталкивая спящих детей, - Валя, Зина, Маша, а ну -ка девки быстро просыпайтесь, неладно тут что - то!
- Мы уже не спим, Дмитрий Кондратьевич! - ответила Валя Курносая - огненно - рыжая, бойкая девчушка лет двенадцати, - что случилось?
- Пока сам не знаю! - ответил Зюзюкин, - спрячьтесь за телегой, затаитесь! Нету вас! А я аккуратно в тот лесок схожу - посмотрю, что там да как! Да, если выстрелы услышите или шум какой - сразу катите на станцию! Там всё расскажите! Вам всё понятно?
- Понятно! - вздохнули девушки слезая с подводы.
- Ну и хорошо!
Зюзюкин слегка пригнувшись, осторожно направился к небольшой, берёзовой роще. Он нашёл их сразу. Всех! Двадцать шесть истерзанных, детских тел, лежащих в небольшом, неглубоком овражке и на скорую руку закиданных свежими, берёзовыми ветками. Истоптанная множеством ног земля, помятая трава, кровавые потёки на стволах деревьев - всё говорило о том, что резня была страшной и безжалостной. Отдельно лежали тела взрослых - пионервожатых Вани Хрипко, Серёжи Коровина и Коли Соломатина. Не было только Вали Клюкиной. Зюзюкин собрался было возвращаться, как услышал слабый, еле различимый стон. Зюзюкин прислушался. Стон повторился. Зюзюкин пошёл на звук. За большим, высоким муравейником лежала изувеченная, истекающая кровью Валя.
- Девочка моя! - Зюзюкин наклонился над девушкой и слегка дотронулся до её белокурых, длинных волос.
Валя открыла глаза. Какое - то мгновение она смотрела на завхоза, словно пытаясь понять кто это свой или чужой, потом, видно узнав Зюзюкина криво улыбнулась, и собравшись с силами страшно прохрипела:
- Немцы!
- Я знаю, Валечка, знаю! Сколько их?
- Много! Очень много!
- Я понял тебя, понял, береги силы, сейчас мы тебя на станцию отвезём, а там врачи хорошие - они быстро тебя на ноги поставят!
Зюзюкин врал, и они оба понимали это. Её раны были смертельны! Силы девушки быстро таяли. Душа стремительно покидала тело и лишь в её глазах, в её ярко- голубых глазах ещё теплился лучик жизни. Но вскоре и он погас, отправляя эту мужественную душу в необъятную вечность.
Зюзюкин поднялся. Опустошённый и глубоко подавленный, он пристально и неотрывно смотрел в открытые, безжизненные глаза девушки. Будучи сам неоднократно на волосок от смерти, и не раз хороня своих боевых товарищей, сегодня он не был готов примириться с таким горем. Ну ладно война, ну ладно фронт, там солдаты убивают солдат! Но как можно было убить детей, вырезать их как свиней, всех до одного! Значит правду пишут газеты! Нелюди это! Нечисть! Зверьё!
Зюзюкин горько заплакал, то и дело вытирая глаза рукавом старенькой, поношенной гимнастёрки. Он не плакал давно - лет двадцать. Не потому, что был чёрствым и бездушным "сухарём". Нет! Он не любил проявлять эмоции на людях. И даже когда хоронил близких ему друзей он лишь скорбно стоял у гроба молча кусая обветренные губы. Но сегодня слёзы сами потекли из глаз. Здоровенный,русский мужик, повидавший в своей жизни многое, он рыдал навзрыд, даже не пытаясь взять себя в руки. И мёртвая, лесная тишина тихо плакала вместе с ним.
Так прошло минут десять. Зюзюкин постепенно пришёл в себя. Мысль о том, что там у дороги его ждут четыре юные, наивные души, очень нуждающиеся в его защите, не позволила ему окончательно раскиснуть. Он вытер слёзы, отряхнул колени и последний раз взглянув на мёртвую девушку пробормотал:
- Прости, дитя, нет времени хоронить! Жив буду, вернусь и как положено похороню! А пока я должен детишек наших до станции доставить! Уж не взыщи!
- Я никуда не поеду!
Твёрдый, уверенный голос как выстрел прозвучал откуда - то сбоку. Зюзюкин вздрогнул и резко посмотрел в право. "Пигалица, чёрт тебя побери!" - мысленно выругался он. Это действительно была она. Только на этот раз, от её добродушного,детского взгляда не осталось и следа. Глаза, наполненные ненавистью, крепко сжатые губы и маленькие кулачки поднятые на уровень груди - такой её Зюзюкин ещё не видел.
- Я никуда не поеду! - резким тоном вновь заявила она, - я мстить буду!
- Я тебе сейчас так отомщу! А ну, быстро к подводе!
- Я остаюсь, дядя Митя! - девушка гневно сверкнула на него своими зелёными глазами, - это что же, они нас резать будут, а мы драпать! Так не будет! Кто - то ведь должен отомстить за Валю и за других, тех, что в овраге лежат! Вы, если хотите, дядя Митя, уезжайте! И девчонок с собой увозите! А я остаюсь!
- Сашенька, это же солдаты! - Зюзюкин впервые назвал девушку так ласково, - хорошо обученные солдаты! Ты же видишь, на что они способны! Это не детские игры! Доедим до станции! Сообщим куда надо! Там примут меры!
- Пока мы доберёмся, они уйдут! И ищи, их свищи!
- И чем ты собираешься с ними воевать? Моим револьвером? Шестью патронами?
- Не знаю, пока! Хорошо бы было их всех из пулемёта положить, как Анка в "Чапаеве", только где его взять!
- Из пулемёта, говоришь? - Зюзюкин задумался, - ну допустим пулемёт, Александра, я тебе найду! Настоящий пулемёт! И патронов на всю эту банду хватит, но как их в кучу всех собрать?! Ведь не дураки же они!
- Я их прямо на пулемёт приведу, в Костюхин овраг, например. Он глубокий, длинный и узкий! Вы сможете туда свой пулемёт притащить? - девушка говорила отрывисто и чётко, словно стреляла из того пулемёта.
- Глупость всё это, Александра! До Костюхина оврага с Федюхиной пустоши с пол версты будет! Если бегом это минут двадцать! А по пересечённой местности и того больше! За это время они тебя окружат и поймают! А дальше сама понимаешь - дело военное!
- Не поймают! Кишка тонка! У меня, между прочим первый взрослый разряд по бегу!
Зюзюкин с неподдельным восхищением смотрел на эту маленькую, отважную девчушку. Эдакого Гавроша в юбке. Уверенность, исходящая от неё, вызывала искреннее восхищение и наполняла новыми, живительными силами. А её отчаянное мужество и бесстрашие воистину завораживало. За ней хотелось идти хоть в огонь, хоть в воду, хоть на самый край Земли!
И Зюзюкин решился! В конце концов он и сам, будучи ещё мальчонкой, много раз рисковал жизнью ради победы.
- Хорошо! Была не была! - согласился он, - будь по - твоему! Только, чтоб осторожно - без бравадства!
- Я буду очень осторожна, дядя Митя!
- Ну, и как ты их уведёшь за собой? - поинтересовался Зюзюкин.
- Есть у меня одна идея! - загадочно ответила девушка.
К подводе, где их уже заждались встревоженные их долгим отсутствием девчонки, они вышли молча. На гневный вопрос Вали Курносой "Что так долго?", Зюзюкин лишь отмахнулся рукой и немного помешкав приказал:
- Вот, что дамы, сейчас вы сядете на подводу, и немедленно отправитесь на станцию! Там вы передадите начальнику станции товарищу Горохову записку, которою я вам сейчас передам! Если вы его не найдёте, то отдайте её первому встречному офицеру! Вам всё понятно?
- Понятно! - кивнула головой Маша Кудрявцева- белокурая, кареглазая красавица - тайная любовь всех детдомовских мальчишек, - а как же вы с Сашей? - удивлённо спросила она.
- Мы присоединимся потом! - Зюзюкин вырвал из серого блокнота лист бумаги, что - то быстро написал и сложив его в четверо продолжил, - дело одно у нас есть! Важное дело! Вот передайте Горохову! - протянул он листок Вале.
- Ну передадим, а после? - спросила самая младшая из всех Зина Тополькова - полненькая, краснощёкая девчушка в круглых, нейлоновых очках, - нас там кто встретит? Валя?
- А, Валя! Да конечно Валя встретит! Всё быстро уезжайте отсюда!
Девчонки ловко забрались на подводу.
- Но, Рыжуха! - прикрикнула на лошадь Маша.
Рыжуха не тронулась с места.
- Давай, давай, выручай родимая! - попросил лошадь Дмитрий Кондратьевич, - так надо!
Лошадь недоверчиво посмотрела сначала на девушку, потом на завхоза, пару раз недовольно фыркнула и нехотя побрела по просёлочной дороге. Зюзюкин и Пигалица долго стояли и смотрели как удаляющаяся подвода быстро превращается в маленькую, едва заметную точку.
- Всё и нам пора! - сказал завхоз, когда телега скрылась в придорожной пыли.
- Да, пора! - согласилась Саша, - ну я пошла!
- Стой, подожди! Вместе пойдём! Посмотреть надо сколько их, может там и нет уже никого!
- Не доверяете мне? Ну, как знаете! - пожала плечами Пигалица и быстро пошла вперёд.
Зюзюкин поплёлся за ней мысленно проклиная всё и всех.
3.
Федюхина Пустошь представляла из себя сильно заросший молодым ивняком большой участок земли на котором в девятнадцатом веке размещалась небольшая, убогая деревенька с нежным названием Пуховка. В лучшие годы имела она в своём подчинение десятка два старых, крестьянских домов, раскиданных по всему периметру, полторы сотни крепостных душ помещика Лядова, да небольшую церквушку, построенную на скорую руку неким Егором Брокиным по приказу выше названного землевладельца.
Но самой главной достопримечательностью Пуховки был родник. И хотя вода в нём на вкус сильно отличалась от привычного нам, но считалась в округе весьма целебной! А по сему многочисленные страдальцы измученные разными, тяжёлыми недугами, да и просто любители бальнеотерапии толпами приезжали в Богом забытую деревеньку и неделями сидели, и упивались необычной, горьковатой на вкус водой. Помогало ли это водолечение никто не знает, но зато само многочисленное паломничество несомненно приносило местным крестьянам дополнительный источник дохода.
Узнав об этом местный помещик Лядов приказал огородить чудесный родник высоким забором, а целебную воду продавать по рублю за литр. Это быстро отбило всякую охоту приезжать многим нуждающимся, и вскоре поток желающих испить необычной водички уменьшился в десятки раз. А через год и сам источник, видимо решив проучить непутёвого помещика, неожиданно иссяк, оставив незадачливого коммерсанта как говорится "с носом".
Оставшись без дополнительного заработка местные крестьяне быстро обнищали и буквально через пять лет, проезжавший мимо некий путешественник Пьер Томсон свидетельствовал перед всеми, что деревня Пуховка превратилась в дикое, заросшее высоким бурьяном, и многочисленным кустарником гиблое место. Последний житель деревни умер лет через десять и про деревню Пуховку на долгие годы забыли.
И только в самом начале двадцатого века, с назначением на должность нового главного лесничего, деревня, вернее всё, что от неё осталось, обрела новую, осмысленную жизнь. Будучи человеком совершенно нелюдимым и малообщительным, новый лесничий - Савелий Петрович Федюхин не захотел селиться в ближайшем посёлке Сосновка, где для него был построен добротный дом, а пробыв всего пару дней, быстро обосновался в забытых Богом пуховских руинах. Сколотив себе из старых, дубовых досок некое подобие дома, этот странный человек тут же принялся с особым рвением исполнять свои прямые обязанности. Да так ловко и рьяно, что местные мужики быстро прозвали его "Пуховским Лешим". Несмотря на попеременное косоглазие стрелял он метко, взяток не брал, службу нёс исправно и всяким ворам, и браконьерам спуску никакого не давал. Постепенно народ зауважал строгого главного лесничего. А когда он незадолго до революции, нашёл и спас заблудившихся в лесу детей, то в знак благодарности вся округа стала обращаться к нему не иначе как по имени отчеству - Савелий Петрович. Да и урочище где он жил, переименовали по - новому - Федюхина Пустошь.
И вот, по весне, прожив честную, достойную жизнь, старый лесник умер. Нового назначить не успели, и теперь некогда обжитая, просторная изба одиноко пустовала, грустно посматривая на случайных посетителей своими большими, квадратными глазницами.
Так было до вчерашнего дня. А вчера вечером чужие, незваные гости неожиданно ворвались в дом. Выбив ногами дверь, они обшарили каждый угол, осмотрели подпол и забрав все найденные припасы устроились на ночлег. Дом всячески пытался их прогнать. Он пугал скрипом, обдувал сквозняком, раскачивался от сильного ветра, но странные посетители крепко спали, не обращая никакого внимания на его угрозы. Утром они ушли. Дом очень обрадовался думая, что он победил. Однако к обеду они вернулись, оживлённо гавкая на каком - то непонятном ему языке. А когда они достали свои окровавленные ножи, чтобы помыть их в протекавшем рядом ручье, дом всё понял. Дом ужаснулся. Дом заплакал. Сырость моментально появилась на его стенах, на полу, в углах и даже на небольшой, русской печке. И гости сразу почувствовали это. И им это не понравилось! И они оставили дом! Теперь они ютились в небольшом, холодном сарае, когда - то построенным Федюхиным для служебного инвентаря. Озлобленные и отрешённые они ожидали очередного приказа, но приказ всё не поступал и не поступал.
Зюзюкин ещё из далека почувствовал запах костра. На мгновение он остановился и резко втянул носом воздух.
- Чувствуешь, запах? Костром пахнет!
- Ага! - девушка шмыгнула носом.
- Здесь подожди, а я на разведку схожу!
- Я с вами! - рванулась было Александра.
- Цыц! - рявкнул на неё Зюзюкин, и уже более спокойно добавил, - один я пойду! Сподручней так! Шума меньше! А ты затаись и сиди! Тихо сиди! Героиня!
Зюзюкина не было минут пятнадцать. Но когда он пришёл сразу было заметно, что он очень доволен.
- Здесь они, Александра! Здесь! Не ушли никуда, изверги! Интересно, почему?
- А много их? - поинтересовалась девушка.
- Да как их там подсчитаешь? Много! Не меньше взвода! А взвод - это сила! Особенно хорошо натренированный и обученный взвод! Шашлыки готовят, черти! Вот мы им и устроим шашлыки! - прошептал он, -ты говорила у тебя план какой - то есть?
- Есть! - кивнула головой Александра.
- Говори! - то ли приказал, то ли попросил Зюзюкин.
- Помните мы прошлым летом в поход ходили?
- Ну? И?
- Мы тогда ещё в лесу заблудились, и вы нас искали два дня!
- Это когда вас чуть из пионеров не исключили?
- Ага!
- Как же не помнить, помню!
- Мы тогда на Федюхину Пустошь забрели, случайно конечно! Вообще - то, если честно, мы в Ленинград хотели поехать! У Риты Моисеенко там бабушка жила! Да с дороги сбились!
- Ну и что?
- А то, что мы видели, где Федюхин керосин прятал! Он его не в доме хранил, а в укромном месте в бочке. А бочку он в землю закопал и землёй присыпал, чтоб не нашли значит! Наверняка она и сейчас там зарыта!
- Хитро дед придумал!
- Хитро! Вот если этим керосином ту избу поджечь, где фашисты остановились! А потом им показаться мельком! А?
- Ага! - разозлился Зюзюкин, - а они тебя из автоматов! Им из тебя решето - сделать раз плюнуть!
- Авось не сделают! Попасть ещё надо! А вот свидетели им точно не нужны! Они же не зря здесь сидят! Значит ждут кого - то!
- Да ты прямо стратег! - улыбнулся Зюзюкин.
- Стратег - не стратег, а кой чего понимаю! - фыркнула Пигалица.
- В общем так: никакой тебе войны, никакого пулемёта, никаких подвигов! Глупость, это всё! Сидим, наблюдаем за немцами, и ждём, когда помощь придёт! Девчонки наши, как никак скоро доберутся! Доложат кому надо! Здесь какой - никакой тыл, а значит должны будут принять меры! Ты, Александра, к развилке вернёшься! Встретишь помощь и сюда приведёшь! А я тут за ними понаблюдаю!
- А если не будет никакой помощи? - гневно "вспыхнула" девушка.
- А если не будет, - Зюзюкин немного замешкался, - значит - не судьба! Я тебя под пулемёт не поведу!
- Тогда я сама! Сама с ними рассчитаюсь! А вы, а вы трус, Дмитрий Кондратьевич!
Девушка рывком отскочила в сторону и гневно посмотрев на завхоза заявила:
- Я и не знала, что вы такой бояка!
- Да не трус я! - пытался оправдаться Зюзюкин,
- Докажите это! Через час в Костюхином овраге!
- Ладно, ладно, не горячись, Александра! - "зашипел" на девушку завхоз, - услышат!
- Значит договорились?
- Договорились! На вот спички возьми! Только прошу тебя осторожней!
- Как получится! - ответила Пигалица и скрылась в ближайшем кустарнике.
4.
Никто уже и не помнит, кто, когда и почему назвал так Гостюхин овраг. Одни "знатоки" утверждали, что давным - давно там жил некий разбойник по прозвищу Васька Чумавой. Он всех, кого встречал на дорогах приводил к себе в овраг, якобы в гости, там он кого грабил, кого убивал, а кого с миром отпускал. Так в этих краях и пошла поговорка: сходить в Гостюхин овраг, - значило испытать свою судьбу!
Другие же не менее уважаемые "краеведы" до хрипоты утверждали, что название это произошло от слова кости, которые частенько в огромном количестве находили в овраге местные крестьяне. Со временем грань между первыми буквами, благодаря местному говору, стёрлась и получилось то, что получилось! Чьи это были кости и как они туда попали разумеется никто, так и не попытался узнать. "Но молва врать не будет!" - утверждали всё знающие любители древности.