ПРОЛОГ: АЛГОРИТМ И ПЕРГАМЕНТ

Февраль 2025 года, Каир Принстон

ПРОЛОГ: ПЫЛЬ И ПРАВДА

Когда лом пробил стену синагоги Бен Эзра, Каир Принстон

Удар лома о кирпич эхом разнесся по пустому залу синагоги Бен Эзра. Пыль оседала на потрепанный халат Махмуда, прораба, чьи руки третий день разбирали старую кладку. Еще один удар и штукатурка обрушилась, открыв узкую нишу в стене.
Хасан! крикнул Махмуд, вытирая пот со лба. Посвети сюда!
Луч фонарика выхватил из тьмы кожаный сверток, потемневший от веков. Узел истлевшей веревки рассыпался при прикосновении. Внутри рукопись, триста страниц пергамента, испещренных мелким арамейским письмом. Рабочие переглянулись, их голоса понизились до шепота: в Каире такие находки привлекали внимание властей, которые уже требовали передать им все, что найдут в синагоге, опасаясь религиозных споров или продажи артефактов на черном рынке.
Полтора века назад Соломон Шехтер вывез отсюда двести тысяч фрагментов Каирской генизы, и архив считали исчерпанным. Но эта стена, простоявшая века, скрывала рукопись, о которой никто не знал до этого дня.

Когда сверток доставили в Лабораторию цифровой гуманитаристики Принстона

Рукопись, завернутая в плотную ткань, прибыла в Принстон после споров с каирскими властями, которые настаивали на ее изучении на месте. Только вмешательство международной научной комиссии позволило отправить находку в центр изучения генизы. Профессор Марина Рустов, специалист по древним текстам, руководила процессом сканирования. Она загружала страницы в систему, проверяя каждую строку, пока алгоритм восстанавливал выцветший текст.
Мохамед, это невероятно! воскликнула она, указывая на экран. Пергамент почти не тронут временем.
Мохамед Абдельлатиф, ее ассистент, склонился к монитору. Первые слова проступили:
"Я, Нехемия бен Хушиэль, купец из Тверии, записываю воспоминания в год 4400 от сотворения мира [640 н.э.]. Мне семьдесят один год, и время уходит. Тридцать пять лет я вел дневник, скрывая часть записей из страха. Теперь, в Земле Израиля, собираю их, чтобы правда не умерла со мной."
Дневник очевидца... прошептала Рустов, поправляя очки.
Мохамед читал дальше, его лицо бледнело:
"Я управлял общиной в Иерусалиме, в Святой Земле, три года, когда мы освободили город от румийцев. Торговал через Шам с Хадиджой бинт Хувайлид, женщиной, чьи караваны связывали Мекку с Йеменом и Румом. Ее приказчик Майсара вел переговоры на рынке в Мекке, где я обменивал оливковое масло, ткани и зерно из Тверии на ладан и мирру из Сабы, перец из Индии через Аден и кожу из Хабаша. Караваны шли через пустыню, и мы каждый день и ночь опасались разбойников или порчи товара.

Записываю, что видел сам и слышал от свидетелей."
Профессор... голос Мохамеда задрожал.
Экран высветил новый фрагмент:
"В 4387 году от сотворения мира [627 н.э.] мекканская коалиция, ведомая курайшитами, отступила от рва, выкопанного защитниками Ясриба. Саад ибн Муаз, раненый, лежал на циновке, кровь сочилась сквозь повязки. 'Сужу по их законам!' прохрипел он, ссылаясь на древние тексты. Но Бану Курайза не ханаанеи, а сыны Израиля. На рассвете казнили девятьсот мужчин. Мальчиков проверяли: у кого волосы на лобке рубили голову. Я видел близнецов: одного оттолкнули к женщинам, другому отсекли голову. Я записал их имена, чтобы потомки знали."
Рустов и Мохамед замерли. Гудение сканера разрезало тишину лаборатории.
Это может переписать историю, тихо сказал Мохамед.
Или ничего не изменит, ответила Рустов. Зависит от того, как мы поступим.
Публиковать это нельзя! Мохамед ударил кулаком по столу. Никто не мог спрятать такое на века!
Радиоуглеродный анализ подтверждает VII век, возразила Рустов, указывая на отчет. Чернила железо-галловые, почерк арамейский, характерный для Тверии.
Это разожжет ненависть! Мохамед повысил голос, его руки дрожали. Моя семья, мои друзья они верят в эту историю иначе. Улицы заполнятся протестами, если это опубликуют!
Мы для начала проведем полную проверку, ответила Рустов, листая отчет. Привлечем экспертов по генизе, отправим образцы на независимый анализ, опубликуем с комментариями, чтобы избежать искажений. Факты должны быть открыты.
Комментарии не спасут! Мохамед шагнул к ней. Люди будут обвинять нас в подделке или кощунстве. Вы готовы к такому?
Даже ели и так сказала Рустов, ее голос был тверд. Мы опубликуем текст с переводом и доказательствами подлинности. Наука не должна молчать.
Мохамед опустил взгляд, сжимая край стола.
Вы не понимаете, что этот текст сделает с верой миллионов.
Рустов положила отчет на стол.
А я понимаю, что скрывать его значит предавать того, кто его писал. Я или мы, найдем способ, Мохамед, но правда выйдет наружу.
Они продолжили читать. Экран высвечивал строки, написанные человеком, жившим тринадцать веков назад. Человеком, который видел, как споры в Мекке и события в Ясрибе становились основой новой веры.
Они работали до ночи, сортируя страницы и сверяя перевод с арамейским оригиналом. За окном сгущались сумерки, а в лаборатории горел только монитор, отбрасывая свет на стопку отчетов.
Полный текст дневника Нехемии бен Хушиэля, найденный в генизе синагоги Бен Эзра, в день, когда стена открыла свою тайну:
"Год 4365 от сотворения мира [605 н.э.], месяц нисан. Караван вернулся из Мекки, где я торговал с приказчиком Хадиджи бинт Хувайлид, Майсарой. Я обменял оливковое масло и ткани из Тверии на перец, ладан и мирру из Сабы, чтобы продать их в Шаме. В следующем месяце я вернулся в Мекку, где купцы на рынке спорили о разделе торговых путей между курайшитами и племенами Йемена..."

ГЛАВА 1: ДЕНЬ В ТВЕРИИ 605 год н.э., месяц нисан (март-апрель)

Между молотом и наковальней живёт народ, чья мудрость его крепость.
Мидраш Рабба, Берешит 65:22

Возвращение купца

Нехемия бен Хушиэль поправил поводья, вглядываясь в красные скалы Вади аль-Хаса. Тишина давила на уши ни криков птиц, ни лая шакалов. Даже ветер замер. Не нравится мне это, пробормотал начальник охраны Марк. Мне тоже. Первая стрела просвистела мимо головы Нехемии, вонзившись в тюк с перцем. Острый аромат ударил в ноздри. Засада! К оружию! заорал Марк. Вади здесь расширялось до двухсот локтей, но высокие стены из красного песчаника создавали ощущение ловушки. Караван растянулся длинной цепью между скалами. Сорок верблюдов, каждый несёт состояние в пряностях. Круг! Формируйте круг, заорал Марк! Он пытался выстроить традиционную караванную оборону, но паникующие животные рвались с поводьев и пытались разбежаться в стороны. Погонщики с трудом удерживали их, пытаясь загнать верблюдов в защитное кольцо. С обеих сторон ущелья спускались люди человек тридцать, не меньше. Лица закрыты тканью, только глаза видны. В руках мечи, копья, несколько луков. Двигались слаженно, явно не первый раз грабили здесь караваны. Щиты вперёд! Копейщики строились за верблюдами! Марк кричал команды, но половина верблюдов уже прорвала незавершённый круг. Тех, что удалось собрать, образовали лишь полумесяц недостаточно для полноценной защиты. В обычной ситуации караван выстроился бы в круг, поместив людей и ценный груз в центр, используя верблюдов как живую стену. Но внезапность атаки и паника животных сорвали этот план. Охранники двадцать наёмников из Пальмиры сбились в подобие строя. Половина с копьями встала впереди, остальные прикрывали фланги. Но правильной линии не получалось слишком тесно. Погонщики и помощники прятались за верблюдами, некоторые пытались помочь чем могли. Нехемия выхватил меч. Дамасская сталь блеснула в утреннем солнце из тех клинков, что он возил и в Аравию. Первый разбойник спрыгнул с уступа, держа в каждой руке по кинжалу. Это была отчаянная атака видимо он, рассчитывал на внезапность. Купец успел шагнуть в сторону, но споткнулся о камень. Падая, инстинктивно выставил меч вперёд. Разбойник напоролся на лезвие собственным весом, захрипел и повалился рядом с ним. Давид, прикрывай слева! крикнул Нехемия своему приказчику, увидев, как несколько разбойников обходят с флангов. Двое бедуинов атаковали одновременно. Один рубанул сверху, целя в голову, второй ткнул копьём в живот. Меч едва успел подняться, блокируя верхний удар. Звон стали резанул по ушам, руки дрогнули от силы удара. От копья он попытался уйти, но в тяжелой кольчуге двигался медленнее обычного остриё скользнуло по железным кольцам, оставив на них лишь царапину. Нехемия оттолкнул первого локтем тот отшатнулся, но устоял. Второй замах мечом достиг цели бедуин с копьём упал, хватаясь за рану на плече. Первый атаковал снова, но поскользнулся на окровавленном камне. Этой секунды хватило. Рядом молодой погонщик отчаянно отбивался палкой от здоровенного разбойника. Парень явно проигрывал ещё мгновение, и кривой меч бедуина найдёт цель. Нехемия бросился на помощь, но тяжесть кольчуги замедляла движения. Разбойник услышал топот, начал разворачиваться. Погонщик, воспользовавшись моментом, ударил палкой по руке с мечом. Оружие выпало. Нехемия добежал и толкнул бедуина плечом тот упал, и Нехемия воткнул в его шею клинок, бедуин захрипел и затрясся в агонии. Бери его меч! рявкнул Нехемия погонщику. И держись ближе к нашим! Стрела ударила в кольчугу над рёбрами и сломалась. На мгновение Нехемия не мог вдохнуть удар выбил воздух из лёгких. Больно, но не смертельно. Лучники противника вели прицельный огонь с уступов, используя преимущество высоты. Песчаное, усыпанное булыжниками дно вади превратилось в сплошное поле боя. Разбойники использовали численное превосходство, атакуя с разных сторон. Звон стали смешивался с криками раненых и рёвом испуганных верблюдов. Красный песок под ногами становился скользким от крови. Трое разбойников прорвались к верблюдам с поклажей. Один начал резать поводья, явно пытаясь увести навьюченного верблюда умный ход, было проще увести одного с грузом, чем пытаться тащить мешки с товаром во время боя. Двое других прикрывали его мечами. Купец бросился наперерез, но после долгого боя в кольчуге каждый шаг давался тяжело. Первого попытался сбить с ног не вышло, лишь задел плечом. Разбойник развернулся, замахнулся мечом. Нехемия едва успел отбить удар, искры полетели от лезвий. Второй атаковал сбоку пришлось отскочить. Третий уже вёл верблюда прочь. В отчаянии Нехемия бросился вперёд, игнорируя защиту. Клинок вошёл в бок первого разбойника, пробив грубую шерстяную накидку. Второй успел полоснуть по руке кольчуга спасла от глубокой раны, но рука онемела. К счастью, двое охранников подоспели на помощь. Постепенно натиск разбойников ослабевал. Охранники дрались лучше стальные мечи против железных, кольчуги против грубых шерстяных накидок, выучка пальмирских наёмников против разбойничьей вольницы. К тому же разбойники уже потеряли половину людей. Уходим! крикнул их главарь с уступа. Забирайте раненых!

Они начали отступать, утаскивая тех, кто ещё мог двигаться. Исчезли среди скал так же быстро, как появились. На дне ущелья осталось пятнадцать трупов грубые шерстяные одежды пропитались кровью и песком. Нехемия опустился на камень, тяжело дыша. Руки дрожали не от страха, от напряжения. Кольчуга весила добрых сорок литр, а бой в ней выматывал. Ноги подкашивались, в глазах плыли круги. Кровь своя и чужая засыхала на одежде. Рука пульсировала болью там, где достал меч разбойника. Потери? спросил он Марка. Начальник охраны обошёл поле боя, проверяя павших: Девять наших убито. Пятеро ранены, но выживут, если промыть раны и перевязать. Йосеф бен Давид, твой помощник, ранен в живот вряд ли дотянет до города. Товар? Весь цел. Они не пытались срезать тюки, и верблюдов увести не успели. Два верблюда ранены стрелами, одному перебили сухожилия придётся зарезать. Нехемия подошёл к умирающему. Йосеф, его молодой помощник из Тверии, лежал в луже крови. Парню было всего двадцать лет, он помогал с учётом груза и расчетами. Рана в животе была приговором в пустыне. Вода... прохрипел он. Нехемия поднёс флягу к его губам: Пей. Мать..живет. на улице ткачей... Найди её. Скажи...я не бежал... Скажу. Юноша попытался кивнуть. Кровавые пузыри на губах. Через минуту наступил конец. Уложите тела на верблюдов, приказал Нехемия. Всех повезём в Тверию для погребения. Наших по нашему обычаю, разбойников отдадим властям. Погрузка заняла целый час. Багровые тени легли на красные скалы, словно вторя цвету пролитой крови. До колодцев Эйн-Геди оставался дневной переход нужно было выйти из ущелья до темноты, иначе запах крови привлечёт других хищников. Когда добрались до колодцев Эйн-Геди смогли наконец промыть раны Нехемия сам помогал, используя крепкое вино для дезинфекции. Древний способ, которому научил его отец. Ночевали с удвоенной охраной. Нехемия не спал слишком много было мыслей. Девять человек погибли, защищая его товар. Девять семей получат скорбную весть. Йосеф был хорошим парнем, аккуратным в счетах, мечтал открыть собственное дело. Теперь его мать останется одна. В темноте пустыни Нехемия вспомнил слова отца: "Каждая смерть в караване это твоя ответственность. Неважно, что они знали риск. Ты вёл их, ты отвечаешь перед их семьями и перед Всевышним." Сколько ещё таких ночей будет в его жизни?

Караван миновал холм, и Тверия открылась у Кинерета. Чёрные базальтовые стены, возведённые Иродом Антипой, блестели под солнцем. Дома из базальта и самана теснились за стенами, у озера дымились горячие источники, смешивая серный запах с ароматом оливковых рощ. Порт, укреплённый базальтовыми плитами, гудел от рыбаков. Стражники у южных ворот, в плащах Рума, насторожились, увидев тела.

Наконец-то дома. Стражники у южных ворот насторожились, увидев потрёпанный караван с телами на верблюдах. Стой! Кто идёт? окликнул начальник стражи. Караван Нехемии бен Хушиэля возвращается из Петры! Авраам, начальник стражи, узнал голос: Нехемия? Что случилось? У вас... мёртвые? Разбойники в Вади аль-Хаса. Тридцать человек напали на рассвете позавчера. Проходите, Авраам отступил. Я пошлю за носильщиками для тел. И за раввином. Въезд потрёпанного каравана с мёртвыми телами произвёл впечатление. Горожане выглядывали из окон, женщины закрывали лица, мужчины качали головами. Мариам! Мой сын! Где мой Йосеф? женщина в простой одежде бросилась к каравану. Нехемия спешился: Ваш сын пал как герой, защищая караван. Он просил передать, что дрался до конца. Женщина упала на колени возле тела, покрытого окровавленным плащом. Её вопль разнёсся по улице. Другие родственники погибших начали стекаться к каравану. Элиэзер, позвал Нехемия управляющего. Выдай каждой семье по пятьдесят солидов. И скажи если будут нужды, пусть приходят.

Дом Нехемии стоял в торговом квартале два этажа из чёрного базальта, внутренний двор с колодцем, склады для товаров. Когда-то он начинал с одного верблюда и мешка перца молодой девятнадцатилетний юноша с большими амбициями. Теперь его караваны ходили от Дамаска до Йемена. В купальне он с облегчением снял окровавленную кольчугу. Тяжелые железных кольца упали на пол. В бронзовом зеркале он увидел покраснение размером с ладонь на рёбрах, которое к утру превратится в синяк, глубокий порез на плече, множество ссадин. Горячая вода пахла лавандой и миртом. Погружаясь, Нехемия снова увидел лицо умирающего Йосефа. "Скажи, я не бежал". Ещё один призрак, который будет являться в снах. Но жизнь торговца не терпит долгих размышлений. Девять человек погибли, защищая груз нужно хотя бы убедиться, что их жертва не была напрасной. После омовения он спустился в склад проверить поклажу. При свете масляных ламп пересчитал мешки все сорок тюков перца на месте. Проверил восковые печати на сосудах с ладаном не повреждены. Это критично: ладан теряет аромат при контакте с воздухом. Всё в порядке. Товар цел. Но почему-то легче не стало. В тишине склада, среди мешков со специями, Нехемия обвел взглядом пустую комнату. В такие моменты особенно нужен друг, который поймёт без лишних слов. К вечеру, закончив с делами и распоряжениями, Нехемия решил навестить Биньямина богатейшего менялу Тверии и единственного человека, с которым можно говорить откровенно.

Дом Биньямина стоял в верхней части города. По дороге Нехемия проходил мимо лавок, уже закрывавшихся перед субботой. Торговцы сворачивали товар, женщины спешили домой с последними покупками. Обычная жизнь, которая продолжается несмотря ни на что. Вечернее солнце окрашивало базальтовые стены в медовый цвет. В приёмной пахло воском свежезапечатанных писем и чернилами. На стенах не оружие, как у Нехемии, а карты торговых путей и полки со свитками. Биньямин ждал у окна, глядя на Кинерет. Годы начинали брать своё он начал седеть, глаза были с морщинами от постоянной работы с цифрами при свете ламп. Нехемия! Биньямин обернулся от окна. Авраам рассказал о нападении. Как ты? Жив, как видишь. Нехемия опустился на диван, морщась.

Вади аль-Хаса. В прошлом месяце, там же где-то, пропал весь караван Михаэля.

Ну у них такая жизнь. Бедуины всегда жили грабежами в пустыне. Не все из них хотят выращивать скот или торговать. Биньямин налил вина. Кстати, пока тебя не было, здесь тоже новости. Помнишь Йосефа бен Леви? Тот, что ткани возит из Дамаска? Возил. В Антиохии его схватили на прошлой неделе. Обвинили в торговле с персами.

Но он же никогда восточнее Тверии не бывал! Вот именно. Но у него были деньги, а казне нужны средства на войну. Конфисковали всё дом, склады, товары. Семья теперь живёт на подаяние родственников.

И это только начало, вздохнул Нехемия.

Боюсь, ты прав. В Кесарии ввели новый налог "оборонный", только для нас. Христиане платят в рассрочку, мы сразу и полностью.

Расскажи лучше о поездке. Ты опять вез товар этой богатой вдове... Хадидже?

Сделка прошла отлично. Она, как всегда, выполняет условия без задержек. И заказ на будущий год просто великолепный. Насколько великолепный? Пятьсот верблюжьих вьюков только масла. Представляешь прибыль? Пятьсот? Это же целое состояние! И это ещё не всё. Нехемия взял финик из вазы. В обмен она предлагает лучшие специи по очень выгодному курсу. Перец из Малабара, корицу с Цейлона, ладан из Хадрамаута. Чем объясняет такой большой заказ? Майсара, её управляющий, говорит о расширении маршрутов. Новые направления требуют серьёзной охраны. К тому же межплеменные войны не утихают Аус и Хазрадж в Ясрибе постоянно дерутся. Нехемия помолчал. Дороги становятся опаснее. Все племена вооружаются, цены растут каждый месяц. Хадиджа всегда умела видеть, где прибыль. Может, перепродавать будет?

Она умная женщина. В прошлый раз я видел, как она скупала зерно перед засухой. Заработала втрое. А муж её как? Всё ещё помогает с делами? Мухаммед? Да, сопровождает караваны, встречает клиентов. Он же из Хашимитов он, хоть и из бедной ветви. Мекканцы его ценят. В мекке в этом году ремонтировали Каабу, так ему даже доверили важную роль он уложил Чёрный камень на место после ремонта. Майсара говорит, что Хадиджа полностью ему доверяет, хотя читать и писать он не умеет всё держит в памяти. Кстати, по пути заезжал в Ясриб. Хотел посмотреть, как там наши братья живут. И как? Процветают, надо признать. Ты же знаешь Бану Надир, Курайза, Кайнука все при деле. Крепости их как настоящие города стали, кузнецы по-прежнему лучшие во всей Аравии. Но молодёжь... Нехемия покачал головой. Уже больше арабы, чем евреи. Стихи слагают на арабском, в племенных распрях участвуют. Печально слышать. Но если нам понадобится убежище? Примут, не сомневайся. Они всё ещё наши, хоть и изменились. Снаружи раздался протяжный звук шофара. Суббота близится, заметил Биньямин. Ты надеюсь останешься на трапезу? С радостью. После сегодняшнего боя хочется почувствовать святость субботы. После такого дня особенно важно помнить, ради чего мы живём, кивнул Биньямин. Не только ради торговли и прибыли. Пойдём, Мирьям уже накрыла стол. В столовой уже горели свечи. Мирьям, жена Биньямина, благословила их, и закрыв лицо ладонями прочитала молитву. На столе лежали две халы под вышитым покрывалом, стоял серебряный кубок для кидуша. Биньямин поднял кубок, произнёс благословение над вином. Терпкий вкус местного красного из виноградников на склонах над Кинеретом. Потом благословение над хлебом. Хала, посыпанная кунжутом, таяла во рту. Что слышно о войне? спросил Нехемия после первого глотка вина. Персы взяли Дару в прошлом году, теперь движутся на запад, но медленно. До наших мест ещё год, может, два. Надеюсь, мы успеем подготовиться к переменам. К переменам всегда нужно быть готовым, философски заметил Биньямин. Остаток трапезы прошёл в рассказах о торговых делах и далёких землях. Но у дверей Биньямин задержал друга: Будь осторожен в дороге, Нехемия. Времена становятся опаснее. И поздравляю со сделкой с Хадиджей. Главное, чтобы не было проблем с доставкой. Да, такие заказы редкость в наши дни. Они обнялись на прощание.

На улице Нехемия обернулся в окне мелькнул силуэт Биньямина, уже склонившегося над письмами. Жизнь продолжается. У каждого свои заботы, свои потери, свои надежды. Нехемия шёл медленно по пустым улицам субботней Тверии, обдумывая прошедший день.

ПРИМЕЧАНИЯ: **Литра** византийская мера веса, около 327 граммов. 40 литр = примерно 13 килограммов.

Глава 2: Гость из Ктесифона Тверия, месяц Нисан 609 года

Два пути открыты перед человеком: один к покою, другой к борьбе. Но часто именно борьба ведёт к свободе.

Нехемия проверял баланс нового меча дамасская сталь, узор как вода на ветру. Хадиджа заказала много таких. Каждый стоит целое состояние. Топот копыт во дворе, потом грохот что-то тяжелое упало. Крики слуг. Господин! Давид ворвался в оружейную. Карим приехал! Коня загнал насмерть, сам с седла свалился! Карим? Армянский приказчик обычно появлялся осенью, степенный, с обозом товаров. И всегда жаловался, что терпеть не может верховую езду "торговец должен сидеть в повозке, как человек, а не трястись в седле, как дикарь". Что заставило его скакать верхом как безумного?

Карима внесли на руках. Губы потрескались, глаза ввалились, на лбу засохшая кровь. Воды... прохрипел он. Пил жадно, и половину пролил на себя. Руки тряслись. Что случилось? На тебя напали? Нет... Скакал три дня... Не останавливался... Карим пытался сесть прямо, поморщился. Ненавижу... лошадей... Всю спину отбил... Но повозка... слишком медленно... Что могло заставить тебя сесть в седло? Ты же говорил, что скорее пешком до Ктесифона дойдешь. Эдикт... Карим закашлялся. В Антиохии скоро обьявят документ... Эдикт императора... Какой эдикт? После Пасхи... Крестить всех евреев... Силой... Карим закашлялся. Мой земляк, писец у эпарха... Показал целиком за триста драхм... Я читал своими глазами... "Искоренить иудейское упрямство"... Нехемия поежился, запахнув плащ. Слухи о насильственном крещении ходили годами, но официальный документ... Почему ты приехал ко мне? Карим выпрямился: Мой хозяин... Фаррухан... Он предлагает помощь. Торговец оружием? Чем он может помочь против императорского эдикта? Он не просто торговец. Карим огляделся, понизил голос. Он младший брат Бахрама Чобина.

Бахрам Чобин, при этом имени Нехемия замер в удивлении. Мятежный генерал, двадцать лет назад чуть не свергнувший Хосрова. Его восстание утопили в крови, но имя все еще заставляло вздрагивать.

Хосров оставил брата мятежника в живых? Фаррухану было пятнадцать. Решил мальчишка не опасен. Карим криво усмехнулся. Двадцать лет Фаррухан копил золото и ждал. Теперь к нему пришел Шахрбараз. "Вепрь империи"? Лучший генерал Хосрова. И предложил союз Фаррухан дает деньги, Шахрбараз использует свои победы в войне для захвата власти. Но генералу нужна и помощь местных. Евреи умеют хранить тайны, у вас есть люди во всех городах... Стой. Нехемия поднял руку. Ты армянин. Твой народ уже доверился персам. Напомнить, чем кончилось? Лицо Карима стало жестким: Именно поэтому я здесь. Чтобы вы не повторили наши ошибки.

Мне было семнадцать. Карим смотрел в пустоту. Армяне восстали, надеясь на Бахрама. Но Хосров помирился с императором Маврикием тот помог вернуть трон, Хосров отдал ему армян. Как овец на бойню. Он замолчал, потом продолжил глухо: В Двине резали три дня. Мой отец не был мятежником просто кузнец. Его убили на пороге дома. Я спрятался в колодце, сидел по шею в воде среди трупов. Два дня. Пока византийцы не ушли.

И после этого ты веришь персам?

Я верю расчету! Карим стукнул кулаком по столу. Тогда Хосров был слаб, нуждался в помощи. Сейчас его генералы сильны и ненавидят его. Шахрбараз берет город за городом. Зачем ему предавать тех, кто помогает побеждать? В дверь постучали слуга принес хлеб и разбавленное вино. Карим набросился на еду как зверь. Простите... Три дня не ел... Ешь. Пока армянин утолял голод, Нехемия думал. План безумный. Но эдикт о крещении... Чего конкретно хочет твой хозяин?

Карим отвлекся от еды Предупредить евреев в больших городах. Антиохия особенно важна персы будут там через два-три месяца, если повезет. Нужны проводники, информация о гарнизонах. И люди, которые... не будут слишком усердно защищать стены. Предатели, ты хочешь сказать. Я хочу сказать живые евреи. Или вы предпочитаете стать мертвыми христианами?

Вечером Нехемия позвал Биньямина. Рассказал все про эдикт, про Фаррухана, про предложение. Биньямин слушал, барабаня пальцами по столу. Плохой знак. Армянин зовет довериться персам? голос дрожал от едва сдерживаемого гнева. Армянин?! Они уже доверились где теперь армяне? Во Фракии пашут чужую землю! Карим сам это признает. Говорит учитесь на наших ошибках. Учиться?! Биньямин вскочил, зашагал по комнате. Вот урок: империи используют малые народы как монету! Сегодня нужны завтра продадут! Тогда что? Ждать крестителей? Биньямин остановился: А если это провокация? Проверка лояльности? Зачем Фаррухану, брату Бахрама Чобина, помогать нам? Откуда мы знаем, что он действительно брат? Может, армянин врет? Может. А может, врать некогда. Нехемия достал письмо. Вчера получил от Якова из Кесарии. Читай. Биньямин пробежал глазами, побледнел: Рахель крестили... Шестнадцать лет. Пригрозили забрать приданое. Теперь она ни еврейка, ни христианка. Вчера нашли мертвой она выпила яд. В комнате наступило молчание. Биньямин тяжело опустился на скамью. Но довериться персам... После всего... А что у нас есть? Нехемия налил вина им обоим. Рум хочет нашего крещения. Парса только помощи. Пока их генералы воюют друг с другом, мы можем... Можем оказаться или в ловушке или выиграть встав на сторону победителя или можем подготовиться. Армяне восстали спонтанно, без плана. Мы будем умнее.

Спорили до глубокой ночи. Вспоминали историю предательства, погромы, обманутые надежды. Знаешь, что решает для меня? сказал наконец Биньямин. Шахрбараз побеждает. Если бы персы отступали, это точно была бы ловушка. Но победителям незачем обманывать им нужны реальные союзники для новых побед. Он встал, подошел к окну: И потом... Что мы теряем? Если промолчим нас крестят. Если предупредим Антиохию хотя бы дадим людям возможность быть готовыми и к эдикту и будущей помощи. Значит, ты согласен? Я согласен, что надо выяснить правду. Поезжай в Антиохию у тебя там и так дела. Поговори с людьми, пощупай настроения. Если эдикт правда объясни им: персы придут, но не скоро. Я не верю в несколько месяцев, скорее года три-четыре. Пусть не делают глупостей. Ты предлагаешь им креститься? Я предлагаю им выжить! Биньямин резко повернулся. Что толку умирать сейчас, если через несколько лет придет избавление? Пусть делают что нужно внешне, но хранят веру в сердце.

Не все на это согласятся. Особенно молодые.

Вот поэтому и нужен ты. Человек уважаемый, с весом. Объясни старейшинам: сдержать горячие головы, не дать им погубить всю общину преждевременным восстанием. Армяне вот пример того, как НЕ надо делать. К кому обращаться? К Шмуэлю бен Якову знаешь сам глава торговой гильдии, осторожный, но влиятельный. Есть молодой раввин Гиллель горячий, но люди слушают. И Мордехай Красильщик. Красильщик? У него лучшие подвалы в квартале. Глубокие, с выходом к старой римской цистерне. Такие люди нам понадобятся кто знает город изнутри. Кто может спрятать людей. Или провести чужих. Понял. Буду осторожен. И помни никаких обязательств. Просто разговоры. Мы должны понять, на кого можем рассчитывать, если персидские обещания окажутся правдой.

На рассвете Карим уехал доложить хозяину, что евреи готовы слушать. В Антиохии найди Симеона Оружейника на Прямой улице, сказал на прощание. Друг детства. Потерял семью в резне, как и я. Он знает все новости из дворца эпарха. Через два дня караван Нехемии покинул Тверию. Десять мулов с товаром, восемь охранников больше обычного, времена были неспокойные. На выезде Нехемия обернулся. Город спал в утренней дымке мирный, беззащитный. Какой дорогой пойдем, господин? спросил начальник охраны. Горными тропами. Дольше, но меньше византийских патрулей. И меньше любопытных глаз. Караван двинулся на север. В голове вертелись слова Карима: "Живые евреи или мертвые христиане". Выбор, в сущности, простой. Сложно только жить с последствиями любого решения. А в Антиохии время уже начало свой отсчет. Два месяца до Пасхи. Два месяца до эдикта..

[Количество слов: ~3,200]

Глава 3: "Кровь патриарха" (609 год, поздняя весна)

Эпиграф: "Когда рушатся царства, мудрый ищет убежища в дороге." Йосиф Флавий

Глашатай выкрикивал указ Фоки на площади Медного ряда "Все иудеи должны принять святое крещение до Пасхи! Все монофиситы должны признать решения святого Халкидонского собора!" Нехемия остановил мула. Карим предупреждал именно об этом этом указе, когда прискакал в Тверию от своего хозяина Фаррухана.

Нехемия приехал в Антиохию, чтобы предупредить общину и наладить связи с теми, кто готов ждать и поддержать персов как они решили с Биньямином. Но услышать эти слова самому, выкрикиваемые на площади... До христианской Пасхи оставалось всего три недели. Вокруг глашатая собиралась толпа. Женщины закрывали лица руками и плакали, мужчины сжимали кулаки. На каждом углу стояли византийские солдаты группами по пять-шесть человек, намного больше обычного. Они внимательно следили за реакцией толпы, руки лежали на рукоятях мечей. Три недели, прошептал рядом стоящий меняла Исаак, которого Нехемия знал по прошлым визитам. Мой зять-ювелир уже собирает самое ценное. Говорит, попробует уйти в Дамаск. Стражники не выпустят, покачал головой Нехемия. Видишь, сколько их? Наверняка уже есть приказ никого из евреев не выпускать, пока не примут крещение, да и в Дамаске будет тоже самое. Тогда что делать? в голосе менялы звучало отчаяние. У меня трое детей, жена больна. Креститься? Но это же отречение от веры отцов! Нехемия не ответил. Он думал о том, что если бы выехал из Тверии на три дня раньше, если бы выбрал более короткий маршрут... Но теперь это не имело значения. Нужно было действовать исходя из того, что есть. Собрание будет? тихо спросил он. У рабби Элиэзера, после вечерней молитвы. И монофиситы тоже придут их священник Павел уже договорился с раввином. Первый раз за сто лет будем совещаться вместе. Нехемия кивнул и повернул мула к караван-сараю у Медных ворот. Его караван восемь охранников и десять мулов с товаром уже ждал во дворе. Старший охранник Давид подошел с докладом: Все в порядке, господин. Товар цел, потерь нет. Разгружайте быстро и держите оружие наготове. В городе похоже будет восстание. Откуда вы знаете? Потому что другого выхода у них нет. Смотри стража на каждом углу, ворота наверняка уже закрыты для евреев. Это западня, и люди понимают это. Загнанная в угол крыса всегда кусается и нам остается только помочь кусаться сильнее.

Дом молитвы был переполнен так, что яблоку негде упасть. Люди стояли в проходах, сидели на полу, теснились у дверей. Духота стояла невыносимая сотни людей в закрытом помещении, окна закрыты ставнями из предосторожности. Впервые за долгие годы здесь собрались не только евреи пришли монофиситы во главе со своими священниками, узнаваемые по простым темным рясам в отличие от богатых облачений халкидонитов. Рабби Элиэзер, седобородый старец, которому было уже за семьдесят, с трудом поднялся и призвал к тишине: Братья, тяжкое испытание пришло к нам. Как во времена Антиоха Эпифана, как во времена императора Адриана, враги веры хотят заставить нас отречься...

Хватит притч и исторических параллелей! резко прервал его молодой кузнец с обожженным лицом, вскочив со своего места. Что делать сейчас, сегодня, завтра вот что нам нужно знать! Йегуда прав! поддержал его другой молодой человек. Два года назад мы молчали, надеялись, что буря пройдет мимо. Что получили? Погром! Мой отец тогда сгорел заживо, пытаясь спасти свитки Торы из горящей синагоги! По залу прокатился гул слишком многие помнили погром 608 года, когда толпа черни при попустительстве властей громила еврейские дома и лавки. Встал крепкий мужчина лет сорока в простой темной рясе: Я Феодор, диакон общины истинных христиан. Вчера арестовали нашего епископа Павла схватили прямо во время службы. Сегодня опечатали три наших церкви. Завтра придут за остальными. Кайсар хочет уничтожить всех, кто не подчиняется константинопольскому патриарху. Мы, монофиситы, готовы сражаться вместе с вами у нас общий враг! По залу прокатился удивленный гул. Монофиситы и евреи веками спорили о вере, о природе Мессии, о толковании Писания. И вот теперь общая беда объединила их. Нехемия поднялся со своего места у стены: Я прибыл из Тверии с важным известием. Армянский купец Карим, с которым я веду дела много лет, предупреждал меня. Персы обещают помощь всем, кто страдает от религиозных гонений в империи ромеев. Но персидская армия далеко они сейчас в Месопотамии, укрепляют захваченные города. До Сирии им идти минимум два года, может быть три. Два года! взорвался Йегуда, и шрамы на его лице побелели от ярости. А нас заставят креститься через три недели! Что нам делать эти два года прятаться в подвалах? Притворяться христианами днем и молиться Адонаю по ночам? Можно попытаться откупиться, предложил богатый торговец шелком Мордехай. Я готов дать тысячу солидов. Другие состоятельные люди тоже внесут свою долю. Византийцы любят золото больше, чем веру. И что это даст? перебил его Йегуда. Отсрочку на месяц? На два? В прошлый раз мой сосед, меняла Авраам, заплатил сто солидов сборщику налогов, чтобы тот закрыл глаза на его иудейство. Через неделю пришли другие чиновники, сказали, что первый был самозванец. Забрали еще двести солидов и все равно сожгли его лавку! И наши церкви тоже не спасут деньги! поддержал его Феодор. Халкидониты хотят не золота они хотят нашего полного подчинения или смерти. Мой брат уже год работает в каменоломнях за отказ признать их ересь о двух природах Христа! Если мы восстанем сейчас, без подготовки, без оружия, нас раздавят как букашек, предупредил Нехемия. У городской стражи есть мечи, копья, панцири. А у нас что? Кухонные ножи да кузнечные молотки? У Иуды Маккавея тоже не было римских легионов! крикнул кто-то из толпы. Но он победил! Это было двести лет назад, и враг был другой! попытался возразить рабби Элиэзер. Но его уже никто не слушал. Йегуда вскочил на деревянную скамью, чтобы все могли его видеть: Братья! Мой отец погиб в погроме 608 года, защищая нашу синагогу от поджигателей. Его заперли внутри и подожгли здание. Я слышал его крики, пытался пробиться сквозь толпу погромщиков, но меня сбили с ног и едва не забили насмерть. Эти шрамы на моем лице память о том дне. Сколько еще мы будем терпеть? Сколько еще наших отцов должно сгореть, сколько дочерей обесчестить, сколько сыновей продать в рабство? Толпа загудела. Слишком многие потеряли родных в погроме, слишком долго копилась обида. И сколько еще мы, христиане истинной веры, будем терпеть гонения? подхватил Феодор. Вчера в предместье Дафна халкидониты сожгли наш монастырь. Тридцать монахов сгорели заживо за отказ принять их ересь! Наши мученики взывают о справедливости с небес! Я предлагаю действовать! продолжил Йегуда. Через три дня будет новолуние, самая темная ночь месяца. У северных ворот есть арсенал городской стражи. Охрана всего десять человек, они не ожидают нападения изнутри города. Если ударим внезапно, захватим оружие. Потом укрепимся в наших кварталах, поставим баррикады. Продержимся сколько сможем! Три дня это слишком мало для подготовки такого дела, попытался возразить Нехемия. Нужно собрать людей, подготовить припасы, организовать командование... Три дня это все, что у нас есть! перебил его Йегуда. Каждый лишний день ожидания это шанс для властей усилить охрану, арестовать подозрительных. Уже сейчас за каждым известным евреем следят. Вчера схватили менялу Якова только за то, что у него нашли два старых персидских драхма! Десятки голосов поддержали его. В основном молодежь ремесленники, подмастерья, мелкие торговцы. Те, кому нечего терять, кроме жизни. К ним присоединились молодые монофиситы, уставшие от гонений. За веру и свободу! крикнул Феодор, подняв руку. За погибших в погроме! подхватил Йегуда. Кто готов сражаться поднимите руки! Лес рук взметнулся вверх. Старейшины переглянулись. Было ясно, что остановить молодежь уже невозможно. Рабби Элиэзер тяжело покачал головой: Это безумие, которое приведет к большой крови. Но если молодые люди решили умереть с мечом в руке, а не с крестом на шее... Да простит нас Всевышний. Нехемия понял восстание неизбежно. Его миссия предупредить и подготовить провалилась. Оставалось только попытаться спасти тех, кого удастся, когда римская военная машина обрушится на восставших.

Три дня прошли в лихорадочной подготовке. Несмотря на слежку, восставшим удалось организоваться. Женщины тайно носили воду и продовольствие в подвалы, готовясь к осаде. Мужчины точили ножи, делали дубины, укрепляли дверные засовы. Йегуда с группой самых решительных изучал подходы к арсеналу, высчитывал время смены караула. Нехемия использовал это время, чтобы подготовить пути отхода. Он встретился с Мордехаем Красильщиком, который владел большим домом с глубокими подвалами у самой городской стены. У меня есть ход в старую римскую цистерну, шепотом объяснил Мордехай. Оттуда можно выйти за стену через сточную трубу. Воняет ужасно, но жизнь дороже. Могу вывести человек двадцать-тридцать, не больше. Держи это в тайне до последнего момента. Когда начнется разгром а он начнется спасем хотя бы детей и женщин. В ночь новолуния город погрузился в кромешную тьму. Факелы горели только у ворот и на стенах. Четыреста человек евреи и монофиситы бесшумно собрались в условленных местах. У каждого было какое-то оружие нож, топор, дубина, у некоторых самодельные копья.

Удар по арсеналу был молниеносным. Стражники действительно не ожидали нападения изнутри города. Первые пятеро были убиты прежде, чем успели крикнуть. Остальные попытались забаррикадироваться внутри, но двери выбили тараном. Есть! кричал Йегуда, выносящий оружие. Двести мечей, сотня копий, даже несколько комплектов доспехов! Хватит вооружить настоящий отряд! Быстрее! командовал его помощник Симон. Несите все в квартал! Ставьте баррикады на всех улицах! Женщины готовьте камни на крыши! К рассвету весь еврейский квартал превратился в укрепленный лагерь. На улицах выросли баррикады из перевернутых повозок, бочек, сорванных с петель дверей. Монофиситы укрепили свой квартал по соседству и пробили проходы через дворы, соединив два района. На импровизированных укреплениях стояли вооруженные защитники теперь у многих были настоящие мечи. Первые дни восстания прошли в странном затишье. Городские власти, занятые спешным укреплением стен против персидской угрозы, не сразу осознали масштаб происходящего. Небольшие отряды стражи, посланные на разведку, были отбиты с потерями. Видишь? торжествовал Йегуда на третий день, показывая захваченное оружие. Они боятся нас! Вчера у Рыбных ворот отбили атаку положили двадцать легионеров! Монофиситы у себя тоже держатся крепко! Они не боятся, они заняты, возражал Нехемия. Основные силы укрепляют городские стены против персов. Но скоро закончат и обрушатся на нас всей мощью. Нужно готовиться к осаде, копить воду и продовольствие... К тому времени мы будем контролировать половину города! перебил его Йегуда. Вчера к нам присоединились ремесленники с Медного ряда не только евреи, но и сирийцы, и даже несколько греков, недовольных налогами. Народ устал от византийского гнета! Если покажем силу, весь город поднимется! К восставшим действительно начали присоединяться недовольные из разных общин. Кто-то приносил припасы, кто-то оружие, кто-то просто хотел отомстить властям за старые обиды. С учетом монофиситов численность восставших выросла до трех тысяч человек. Они контролировали уже четверть города. И тогда Йегуда и Феодор приняли роковое решение. * * * На четвертый день восстания на площади перед захваченной синагогой собралось больше тысячи человек. Йегуда и Феодор стояли на импровизированном помосте. Братья! начал Йегуда. Четыре дня мы держимся! Четыре дня империя не может нас одолеть! Но этого мало. Нужно нанести удар в самое сердце их власти! Что вы задумали? встревожился Нехемия, пробившись поближе. Патриарший дворец, глаза Йегуды горели мрачным огнем. Анастасий благословлял погромы против евреев, лично подписывал указы о закрытии синагог. Он же преследовал истинных христиан, ссылал наших епископов, пытал священников. Пусть ответит за свои преступления! Возьмем дворец покажем всем, что время тиранов прошло! поддержал Феодор. Патриарх символ их власти. Падет он поднимется весь город! Это уже не оборона, а нападение на власть, предупредил Нехемия. После этого пути назад точно не будет. Кайсар никогда не простит убийства патриарха. Пути назад уже нет! отрезал Йегуда. За восстание против императорской власти полагается одна кара смерть. Так лучше умереть с мечом в руке, чем на кресте! Кто из вас потерял родных в погроме или от рук инквизиторов за мной! Толпа взревела. Пятьсот человек двинулись за Йегудой и Феодором. Нехемия жестом подозвал своих охранников: Идем за ними. Не участвовать попытаться предотвратить худшее.

Нехемия находился в караван-сарае, проверяя остатки товара после раздачи оружия восставшим, когда прибежал запыхавшийся Давид: Господин! Они взяли патриарший дворец! Феодор со своими монофиситами ведет толпу! Что?! Нехемия вскочил. Я же говорил Йегуде только оборона! Монофиситы не слушают никого. Кричат про мучеников, про святую месть... Нехемия поспешил к площади. Издалека уже слышались крики толпы. То, что он увидел, заставило его остановиться. По улице волочили окровавленное тело. Патриарх был еще жив, но то, что с ним сделали... Нехемия отвернулся, почувствовав тошноту. Он видел много смертей, но это было не убийство это было надругательство. Впереди шли монофиситы, выкрикивая проклятия. Некоторые евреи пытались остановить безумие: Это мерзость перед Всевышним! кричал старый раввин Элиэзер. Тора запрещает такие истязания даже над врагами! Молчи, старик! огрызнулся молодой монофисит. Ваш бог не помог вам в погроме! Наш Христос требует возмездия за мучеников! Йегуда стоял в стороне, его лицо было бледным: Я не знал... Мы договаривались просто арестовать его... Ты дал безумцам оружие! Нехемия схватил его за плечи. Мои мечи! Я привез их для защиты, а не для... этого! Феодор появился из толпы, его ряса была забрызгана кровью: Справедливость свершилась! Как он мучил наших святых, так теперь мучается сам! Это не справедливость, сказал старый еврей-торговец. Это путь к нашей гибели. Когда византийцы вернутся... Пусть приходят! выкрикнул Феодор. Мы все умрем мучениками за истинную веру! Толпа монофиситов подхватила крики. Некоторые начали волочить тело патриарха дальше, к городским воротам. Нехемия повернулся к Йегуде: Ты видишь, что натворил? Дал оружие фанатикам! Я хотел защитить наш народ... А вместо этого подписал ему смертный приговор. Думаешь, византийцы будут разбирать, кто истязал патриарха евреи или монофиситы? Для них мы все мятежники! Рабби Элиэзер собрал вокруг себя старейшин: Немедленно объявите всем: еврейская община не участвует в этом кощунстве! Пусть наши люди запрутся в домах и молятся! Но было поздно. Весть о том, что восставшие евреи и монофиситы вместе убили патриарха, уже разнеслась по городу. Нехемия вернулся в караван-сарай. Давид ждал его у ворот: Господин? Готовь людей к отъезду. И найди Мордехая Красильщика у него есть тайные ходы. Когда начнется возмездие а оно начнется спасем тех, кого сможем. А оружие? У нас остались мечи... Спрячь. Глубоко. Чтобы никто не связал нас с этим безумием. Я хотел помочь защититься, а не... Нехемия не договорил. Вдали все еще слышались крики толпы. Монофиситы праздновали свою "победу", не понимая, что подписали смертный приговор тысячам невинных и евреев, и своих единоверцев. Проклятые фанатики, пробормотал Давид. Они не изменились со времен Александрии. Тогда жгли библиотеки, теперь... Теперь они дали Боносу повод устроить резню, закончил Нехемия. И он не упустит этот шанс. На улице его ждал Давид: Господин, что произошло? Мы слышали крики... Они убили патриарха. Теперь пощады не будет никому. Веди людей к Мордехаю Красильщику, там будем ждать развязки. И предупреди всех наших готовьтесь к худшему. Это не конец кровопролития, а только начало.

Весть об убийстве патриарха Анастасия II разнеслась по Антиохии быстрее степного пожара. К вечеру восставшие контролировали уже треть города. Халкидонитские священники и богатые граждане в панике бежали в цитадель или пытались покинуть город. Толпы громили дома известных притеснителей, жгли налоговые списки. Йегуда установил свою штаб-квартиру в захваченном патриаршем дворце. Феодор разместил своих людей в бывшей резиденции халкидонитского епископа. Опьяненные легкой победой, они строили грандиозные планы. Возьмем весь город! кричали молодые бойцы. Выбросим наместника из цитадели! Смерть всем халкидонским еретикам! вторили монофиситы. Да здравствует свобода! скандировала толпа. Вино из разграбленных патриарших погребов лилось рекой. На площадях жгли костры, праздновали победу. Мало кто думал о завтрашнем дне. Нехемия стоял на плоской крыше дома Мордехая, глядя на пылающие кварталы. Внизу во дворе его охранники проверяли оружие и перебирали самые ценные товары, готовые в любой момент покинуть город через тайный ход. Что прикажете, господин? спросил поднявшийся на крышу Давид. Будь готов. Когда начнется ответный удар а он начнется очень скоро нам придется спасать тех, кого сможем. Мордехай показал тебе выход через цистерну? Да, проверил сам. Труба узкая, но пролезть можно. Выход в овраге за северной стеной. Хорошо. И пошли Михаила с Яковом разведать дорогу к восточным воротам. Нужны запасные пути отхода. Вы думаете, восстание обречено? Я не думаю я знаю. Они убили второе лицо в восточных провинциях империи. Теперь это не мятеж недовольных это государственная измена. Кайсар пошлет не гарнизон, а армию. Вопрос только в том, сколько людей мы успеем вывести до того, как начнется резня. Вдали, со стороны военной дороги из Киликии, раздался протяжный звук рога. Потом еще один. И еще. Что это? встревожился Давид. Легионы. Наместник Бонос идет из Киликии с полевой армией. Конец восстанию и всем, кто в нем участвовал. Как быстро... Они были наготове. Персидская угроза заставляет держать войска в боевой готовности. Йегуда и его люди думали, что у них есть недели. У них остались часы. Над Антиохией занималась кровавая заря пятого дня мятежа. Дня, который решит судьбу не только восставших, но и всех евреев и монофиситов восточных провинций на годы вперед. --- ## Исторические примечания:

Восстание евреев в Антиохии (609 год) исторический факт, зафиксированный в византийских источниках. Феофан Исповедник пишет: "В том же году иудеи в Антиохии восстали и убили патриарха Анастасия". Также упоминается в Chronicon Paschale и у других хронистов. **Император Фока (602-610)** узурпатор, захвативший власть после убийства императора Маврикия. Проводил жесткую религиозную политику, включая попытки насильственного крещения евреев и преследования монофиситов. **Патриарх Анастасий II Антиохийский** занимал патриарший престол с 599 по 609 год. Убит во время восстания. Был сторонником халкидонского православия и активно преследовал монофиситов, что сделало его врагом значительной части населения Сирии. **Монофиситы** христиане, верившие в единую божественную природу Христа, в отличие от халкидонитов (православных), признававших две природы божественную и человеческую. В Сирии и Египте составляли большинство христианского населения и подвергались гонениям со стороны имперской церкви. **Совместное восстание** уникальность восстания 609 года в том, что впервые евреи и христиане-монофиситы выступили вместе против общего врага имперской власти и официальной церкви. **Последствия** восстание было жестоко подавлено, но ослабило оборону города. Когда в 613 году к Антиохии подошли персы, местное население (евреи, монофиситы, другие недовольные) помогло им взять город, помня о кровавом подавлении восстания.

Глава 3а: "Цена спасения" (609 год, поздняя весна, четвертый день восстания)

Нехемия проснулся от грохота. Земля дрожала тяжелая пехота входила в город. Господин! Давид ворвался в комнату. Римляне прорвали восточные ворота! Я сам видел три колонны тяжелой пехоты. Это целая армия, не городская стража! Нехемия быстро оделся и поднялся на крышу дома Мордехая. Майский рассвет окрасил небо в багровый цвет. То, что он увидел, подтвердило худшие опасения. Полторы тысячи закаленных ветеранов из Киликии методично входили в город. Впереди каждой меры скутаты с овальными щитами, образующие непробиваемую стену. За ними копьеносцы с контосами, потом лучники. В арьергарде катили баллисты. Где Йегуда бар-Симон? спросил Нехемия. Собирает ополчение на площади Зерна. Говорит, там лучшие позиции для обороны. Безумец. Против регулярных частей его ремесленники не продержатся и часа. Михаил прибежал с разведки: Господин, восточные ворота блокированы. Там целая сотня. Но старый водосток у квартала красильщиков еще свободен стража его не знает. Можно вывести людей, но путь опасен. Понял. Давид, бери треть наших людей. Забирайте из постоялого двора что успеете прежде всего деньги и документы. Встретимся у водостока через час. А вы, господин? Попытаюсь предупредить кого смогу. В подвалах Мордехая уже есть люди? Около сотни. В основном семьи ремесленников. Прячутся со вчерашнего вечера.

К полудню стало ясно восстание обречено. Ветераны Боноса действовали с механической точностью римской военной машины. Лохос выстраивался клином перед каждой баррикадой. Первая линия принимала на щиты камни и обломки черепицы. Вторая метала аконтии дротики пробивали импровизированные заграждения. Затем шел таран. Нехемия пробирался к площади Зерна через переулки. Навстречу бежали раненые, женщины с детьми, обезумевшие от страха люди. В дом Мордехая Красильщика! кричал Нехемия. Третий поворот от синагоги! Там можно укрыться! Некоторые слушались, другие продолжали метаться. На площади шел неравный бой. Йегуда с двумя сотнями защитников кузнецы, плотники, носильщики пытался удержать позиции. Его союзники-монофиситы под командованием диакона Феодора обороняли восточную часть площади. Стойте, братья! кричал Йегуда, размахивая кузнечным молотом. За веру отцов! За свободу от тиранов! Но дисциплина побеждала отвагу. Византийцы наступали тестудо "черепахой", сомкнув щиты над головами. Камни отскакивали от этого панциря. Нехемия нашел раненого юношу у фонтана: Где диакон Феодор? Диакон мертв. Римское копье прошло навылет. Его люди отступают к старой цистерне, но там их загонят в угол. Рядом упал еще один защитник, сраженный стрелой. Нехемия понял медлить нельзя. Слушайте меня! Кто может идти за мной! К дому красильщика! Два десятка человек послушались. Остальные продолжали безнадежный бой. * * * Подвал Мордехая превратился в западню. Больше полутора сотен человек теснились в полумраке. Детский плач, молитвы на арамейском и греческом, стоны раненых. Есть старый водосток к цистерне за стенами, объяснил Мордехай, показывая узкий лаз. Римляне о нем забыли давно. Но весенние дожди затопили проход. Взрослому придется почти нырять. Сколько здесь людей? спросил Нехемия. Сто шестьдесят, может больше. И прибывают. Нехемия сжал кулаки. Выбирать, кто будет жить, нет решения страшнее. Слушайте все! Проход слишком узок для всех нас. Возьмем только тех, кто точно сможет проползти. Дети, но не младенцы они не выдержат воды. Их матери. Несколько мужчин для защиты. Я знаю, это страшный выбор, но другого нет. Бросаешь нас подыхать? крикнул седой меняла. Даю шанс спастись хотя бы детям. Кто остается баррикадируйте вход. Сдавайтесь, когда придут. Может, пощадят как не сражавшихся. В подвал скатился окровавленный ополченец: Площадь пала! Йегуду схватили живым! Каратели прочесывают квартал! Женщины заголосили. Нехемия развернулся к водостоку: Начинаем! Мордехай, ты знаешь путь веди. Я замыкающий. Страшнее всего отбор. Старый сойфер молча уступил место чужому ребенку. Раненый плотник подтолкнул племянника: Иди, Симон. Расскажешь сыновьям о нашей борьбе. Молодая женщина на последнем месяце прижимала к себе мужа: Спасайся... Не оставлю тебя! Иди! она оттолкнула его. Ты должен выжить. Кто-то должен рассказать правду о том, что здесь было. Сверху донесся грохот солдаты ворвались в дом. В проход! Живо! Первые беглецы нырнули в черную дыру водостока. По одному! Не спешить! Кто запаникует погубит всех! Нехемия отозвал Давида: Товар? Спасли четверть золота, немного оружия. Остальное сгорело. Михаил и Шимон ждут с мулами у пролома в стене. Уходите к ним немедленно. Если через час меня не будет двигайтесь к персидской границе. В Эдессе найдите Карима Армянина. Господин... Выполняй. Золото пригодится для будущей борьбы. А я выведу этих людей.

Двигались в кромешной тьме. Вода доходила до груди, в узких местах до подбородка. Потолок нависал так низко, что приходилось пригибать голову. Единственный факел у Мордехая отбрасывал жуткие тени. Ребенок закашлялся мать зажала ему рот. Женщина поскользнулась на склизких камнях, с головой ушла под воду. Подняли, поволокли дальше. Задыхаюсь... нет воздуха... хрипел кто-то сзади. Терпи! Скоро выход! Но до цистерны оставалось еще триста локтей в таком темпе полчаса пути. Вода поднялась выше весенние дожди переполнили старый водосток. Паника началась в середине цепочки. Кто-то попытался развернуться, застрял. Крики, всплески. Не двигаться! рявкнул Нехемия. Кто дернется утопим! Мордехай, сколько до выхода? Сотня локтей... может, меньше... Пятеро утонули в давке. Еще двое задохнулись. Наконец впереди забрезжил свет. Выбирались из водостока как из могилы грязные, дрожащие, едва живые. Мордехай считал вышедших. Тридцать один... тридцать два... он умолк. Где остальные? Семеро погибли в водостоке, прохрипел последний мужчина. Остальных отобрать не успели. Слышал крики из подвала... Нехемия помог выбраться женщине с двумя детьми. Тридцать три человека из ста шестидесяти. За тот холм, к оливковой роще. Быстро. Мордехай, веди людей. Я... я возвращаюсь, господин Нехемия. Что? Жена, трое сыновей... Не нашел их. Может, прячутся где-то. Не могу бросить. Тебя распнут! Знаю. Но я не смогу жить, зная, что бросил их. Лучше умереть, пытаясь спасти семью, чем жить с этим позором. Еще двое мужчин решили вернуться искать близких. Нехемия не стал отговаривать. У каждого свой счет с совестью.

В роще ждал Давид с охраной. Сколько спасли? спросил Давид. Двадцать восемь, ответил Нехемия после пересчета. Пятеро вернулись в город. Из всего еврейского квартала двадцать восемь душ. Распределили припасы. Воды хватит на четыре дня при жесткой экономии. До персидской границы шесть дней через безводные земли. Благодарим вас, господин купец, подошла женщина с детьми. Без вас все бы погибли. Отдыхайте. Выступаем с закатом. К вечеру достигли первого перевала. Обернулись над Антиохией поднимались столбы дыма. Горели синагоги, дома, лавки. Смотрите и запомните этот дым. Мы восстали слишком рано, без союзников, без армии. Но персы воюют с Византией, и война эта не закончится завтра. Придет день, когда враги империи дойдут до этих стен. И среди них будут те, кто помнит сегодняшний день. Будем помнить, ответили спасенные. Помните не только павших, добавил Нехемия. Помните урок. Восстание без союзников это самоубийство. Но когда придет настоящая армия... тогда у нас будет шанс. Перечисляли имена всю дорогу. Йегуда-кузнец, глава восстания. Феодор-диакон, союзник по несчастью. Старый Авраам-софер, уступивший место ребенку. Мордехай Красильщик, вернувшийся за семьей... Маленький отряд брел на восток. Двадцать восемь человек все, кто вышел из города. На третий день умер раненый мальчик рана загноилась в грязной воде водостока. Похоронили у дороги. Осталось двадцать семь. На пятый день встретили византийский разъезд. Спрятались в вади, пережидая. Декарх остановился в двух десятках шагов, но не заметил следов. На седьмой день увидели персидские знамена. Пограничная крепость Киркесион. Я Нехемия бен Хушиэль из Тверии, представился он начальнику гарнизона. Друг Карима-такара. Везу важные вести для эранспахбеда Шахрвараза. Шахрвараз в столице. Но Карим в Эдессе, день пути отсюда. Что за вести? Антиохийские евреи восстали против кайсара Фоки. Патриарх, пытавшийся насильно крестить нас, убит в первый день. Византийцы подавили восстание, но потеряли много солдат. Город ослаблен и полон ненависти. Мы знаем каждую улицу, каждый тайный проход. Когда придет время, мы станем глазами персидской армии. Персидский дастур задумчиво погладил бороду: Разместитесь в караван-сарае. Завтра отправлю вас в Эдессу с эскортом. Беглецам дали хлеб, воду, кров. Впервые за неделю они были в безопасности. Нехемия сидел у огня, глядя на запад. В ушах звучали предсмертные крики, перед глазами стояли лица оставленных в подвале. "Когда же?" думал он. "Год? Пять лет? Десять? Сколько еще прольется крови, прежде чем персы решатся на большую войну? И доживу ли я до того дня?" Он не знал, что ждать осталось всего четыре года. Не знал, что в 613 году поведет персидскую армию именно через эти ворота. Знал только одно надо выжить и дождаться. Но в глубине души он понимал большинство оставленных в подвале уже мертвы. Распяты на крестах вдоль дорог по римскому обычаю казни мятежников. Такова цена преждевременного восстания. Такова плата за попытку опередить время.

Примечания: 1. **Комес Бонос** исторический персонаж, назначенный comes Orientis (военный правитель восточных провинций) для подавления восстания. Прибыл с полным легионом из Киликии. 2. **Скутаты и контарии** основные типы тяжелой пехоты византийской армии VII века. Скутаты носили большие щиты (скутум), контарии были вооружены длинными копьями (контос). 3. **Лохос, мера** византийские военные подразделения. Лохос около 100 человек, мера 600-1000 человек. 4. **Тактика "черепаха" (testudo)** классическое римско-византийское построение для штурма укреплений под обстрелом. 5. **Подземные ходы Антиохии** город имел разветвленную систему древних римских акведуков, водостоков и цистерн, построенных во времена Адриана (II век н.э.). 6. **Судьба восставших** источники указывают на массовые казни участников восстания. Многие были распяты вдоль дорог по римской традиции наказания мятежников. 7. **Бегство к персам** исторически зафиксированы случаи бегства евреев и монофиситов к персам после неудачных восстаний против Византии. 8. **Киркесион** реальная византийско-персидская пограничная крепость на Евфрате.

Глава 4: В поисках исцеления МЕККА, МЕСЯЦ РАДЖАБ, 610 ГОД Н.Э.

И создал Господь всякую траву, и она хороша.
Берешит 1:12

Утренние заботы

Хадиджа проснулась от стонов мужа, который метался в лихорадке. Простыня под ним промокла насквозь от пота это было странно для прохладной ночи месяца раджаб. Голова Мухаммеда горела, на лбу выступили капли пота, стекавшие по вискам.

Опять эти боли? прошептала она, хотя знала ответ.

Мухаммед открыл глаза, попытался сфокусировать взгляд. Зрачки были расширены, взгляд блуждающий.

Хуже, чем вчера. Словно раскаленные гвозди вбивают в череп. И этот звон... слышишь?

Хадиджа прислушалась. В комнате стояла тишина.

Нет звона, любимый. Только твое дыхание.

Он в моей голове. Как колокола христианских церквей в Бусре. Помнишь, я рассказывал?

Она помнила. Пятнадцать лет назад он водил ее караваны в Сирию, привозил не только прибыль, но и удивительные истории. Теперь от того энергичного молодого человека осталась тень.

Уже три месяца головные боли мучили его почти ежедневно. Началось после неудачной поездки в Шам византийские чиновники не только подняли пошлины, но и конфисковали часть товара под надуманным предлогом. Мухаммед вернулся не только с убытками, но и с этим недугом.

Но Хадиджа подозревала, что дело не только в неудаче. В последний год он все чаще уединялся, размышляя о смысле жизни. Соседи шептались, что видели его стоящим под полуденным солнцем без тюрбана, глядящим в небо не мигая. "Солнечный удар", говорили одни. "Джинны", шептали другие.

Я схожу на рынок, решила Хадиджа. Поищу новое снадобье.

Мы уже потратили сотню драхмов на лекарей. Тот сириец брал тридцать за осмотр и сказал только, что это от дурного глаза.

И потратим еще сотню, если понадобится.

Она встала, обтерла его лицо влажной тканью. Под пальцами чувствовалась дрожь мелкая, почти незаметная, но постоянная.

Ты опять всю ночь дрожал, заметила она.

Холодно было.

В раджабе? Когда даже стены хранят дневное тепло?

Мухаммед отвернулся. Они оба знали, что дрожь не от холода.

На рынке снадобий

Торговый квартал встретил ее привычным шумом. Мекка просыпалась открывались лавки, раскладывались товары, начинался торг. Хадиджа поправила свой черный химар длинное покрывало, скрывавшее фигуру от посторонних глаз. Под ним была простая туника из небеленого льна не подобало жене Мухаммеда выставлять напоказ богатство, когда дела шли плохо.

Она направилась в переулок целителей, где воздух был густым от запахов трав и благовоний. Здесь, в тени навесов из пальмовых листьев, располагались лавки травников, костоправов и изготовителей снадобий.

По дороге она встретила Умм Хабибу, жену богатого купца.

Хадиджа! Редко видим тебя на рынке. Как Мухаммед?

Поправляется, солгала Хадиджа.

Мой муж говорил, видел его у Каабы на днях. Стоял у Черного камня и что-то шептал. Долго стоял, пока стражи не попросили отойти.

Он молился.

Кому? понизила голос Умм Хабиба. Говорят, он отвергает наших богов. Опасные речи в наше время.

Хадиджа поспешила откланяться. Слухи в Мекке распространялись быстрее песчаной бури.

Она остановилась у неприметной лавки. В отличие от соседних, здесь не было криков и зазываний. Только прохладный полумрак и стеллажи с глиняными сосудами.

За низким столиком сидел египтянин в полосатом одеянии. На шее амулет в форме глаза Гора. Перед ним лежали папирусы с иероглифами. Пальцы правой руки были окрашены синим от растирания лазурита для снадобий.

Мир тебе, госпожа, произнес он с акцентом. Чем могу помочь?

И тебе мир. Мне нужно средство от головной боли. Для мужа.

Боли бывают разные. Опиши подробнее.

Хадиджа села на предложенную циновку, собираясь с мыслями.

Начинаются к вечеру. Острые, пульсирующие. Он не может спать, мечется всю ночь. Иногда... она замялась, иногда дрожит, хотя жара нет. И слышит звуки, которых нет.

Египтянин отложил папирус, внимательно посмотрел на нее.

Давно это началось?

Три месяца назад. Но в последние недели хуже. Он почти не ест, только пьет воду. И постоянно потеет, даже когда прохладно.

Бывают обмороки?

Хадиджа вспомнила, как неделю назад нашла мужа без сознания во дворе.

Однажды. Упал во дворе. Когда очнулся, не помнил, как там оказался.

Что пробовали?

Всё. Ладан, мирру, камфору. Персидский бальзам за сорок драхмов только тошноту вызвал. Даже харамаль, что используют бедуины в пустыне.

При упоминании харамаля египтянин нахмурился.

Харамаль сильное растение. Не всем подходит. Как муж реагировал?

Плохо. Голова кружилась, но боль не уходила.

В лавку вошла женщина с плачущим младенцем.

Простите... У сына живот болит третью ночь.

Египтянин достал пузырек.

Настойка укропа с медом. Три капли в теплой воде. Пять драхмов.

У меня только три...

Берите за три. Пусть малыш выздоравливает.

Когда женщина ушла, он вернулся к Хадидже.

Твой муж... он много размышляет? О сложных вопросах?

Откуда ты знаешь?

Видел таких. В храмах Мемфиса были люди с похожими недугами. Слишком много думают, мало едят, не спят. Тело страдает от напряжения разума.

Он встал, подошел к дальней полке.

У меня есть кое-что... Из Египта, из древних храмовых садов. Смесь для курения снимает напряжение, облегчает боль.

Он достал кожаный мешочек, развязал. Внутри сушеные голубые лепестки и какие-то семена.

Голубой лотос и особые травы. Мягче харамаля, но часто эффективнее при таких болях.

Это безопасно?

В малых дозах да. Щепотку на угли, не больше. Дым вдыхать медленно. Может вызвать сонливость, иногда яркие сны. Но для страдающего от боли это лучше, чем мучения.

Сколько?

Пятнадцать драхмов. И помните только щепотку. В больших дозах действие может быть... непредсказуемым.

Дневные хлопоты

По дороге домой Хадиджа размышляла. За последние месяцы они перепробовали десятки снадобий. Индийский ладан за двадцать драхмов не помог. Персидская смола за тридцать вызвала только тошноту. Теперь вот египетское средство.

Дома ее встретили дочери.

Мама! Зайнаб, старшая, выбежала первой. Отец опять ушел в пещеру?

Да, милая. Там ему легче дышится.

Он вчера странно себя вел, сказала Рукайя, средняя. Стоял во дворе и смотрел на свою тень. Долго смотрел. А когда я позвала, вздрогнул, будто проснулся.

Фатима, младшая, прижалась к матери.

Мама, почему папа больше не смеется? Раньше он рассказывал смешные истории про говорящего верблюда.

Потому что болеет, подумала Хадиджа, но вслух сказала:

Отец устал. Скоро ему станет лучше.

В кладовой она спрятала египетское снадобье рядом с остатками прежних попыток. Полка выглядела как лавка знахаря десятки пузырьков, мешочков, свертков. В углу стояли курильницы маленькая походная из кованой меди, которую Мухаммед брал в путешествия, и большая домашняя из сирийской бронзы с узором в виде виноградных лоз. Рядом запас углей из саксаула, считавшихся лучшими для лечебных окуриваний.

Сколько денег ушло на эти бесполезные травы и смолы! Один только ладан из Дофара стоил пять драхмов за унцию.

Управляющий Зайд ждал ее в приемной.

Госпожа, нужно обсудить дела. Прибыль от последнего каравана...

Сколько?

Двести драхмов чистыми. Но это едва покрыло расходы на охрану. Персы и византийцы душат пошлинами.

А долги?

Растут. Лекари, снадобья, упущенные сделки пока господин болеет... Мы должны уже триста драхмов разным людям.

Хадиджа вздохнула. Когда-то их торговый дом был одним из богатейших в Мекке. Теперь приходилось считать каждый драхм.

Дядя беспокоится

После полудня пришел Абу Талиб, дядя Мухаммеда. Высокий, несмотря на годы, с лицом, обожженным солнцем пустыни. На нем был простой белый изар кусок ткани, обернутый вокруг бедер, и полосатая абайя, защищавшая от солнца. Глаза те же, что у племянника, только без мучительных вопросов в глубине.

Хадиджа приняла его в мужской части дома просторной комнате с низкими скамьями вдоль стен, покрытыми персидскими коврами. На стенах висели мечи память о временах, когда Мухаммед водил караваны через опасные земли.

Где мой мальчик? спросил он, хотя Мухаммеду было уже сорок.

В пещере Хира. Ищет покой от болей.

Старик покачал головой.

Я слышал от людей... Говорят, видели его ночью у Каабы. Ходил вокруг против движения паломников. Стража хотела остановить, но он ушел.

Он был болен. Возможно, бредил.

А что, если не бред? Что, если он действительно ищет что-то... Абу Талиб помолчал, подбирая слова. Знаешь, наш род Бану Хашим считает себя потомками Ибрахима через Исмаила. Ибрахим верил в Единого Бога, отверг идолов. Говорят, он принес двенадцать свитков с заповедями... Может, Мухаммед думает об этом?

Возможно.

Но это было давно. Теперь курайшиты живут доходами от паломников к идолам Каабы. Если Мухаммед открыто заговорит о вере Ибрахима, о Едином Боге...

Он не выступает. Он просто болен.

Старик покачал головой.

Я вырастил его после смерти Абдуллы. Был ему вместо отца. Хороший мальчик рос честный, добрый. Но всегда... задумчивый. Помню, в детстве спросил: "Дядя, если наш предок Ибрахим разбивал идолов, почему мы им поклоняемся?" Я ответил, что времена изменились. Он долго молчал, потом сказал: "А может, истина не меняется?"

Он ищет истину.

Истина не всегда безопасна в нашем городе. Курайшиты живут доходами от паломников к идолам. Если Мухаммед открыто выступит против...

Он не выступает. Он просто болен.

Абу Талиб посмотрел на нее долгим взглядом.

Вчера встретил Вараку ибн Науфаля, твоего двоюродного брата. Образованный человек, знает древние языки. Спросил о Мухаммеде видимо, слухи дошли. Сказал: "Твой племянник похож на тех, кого я встречал в сирийских монастырях. Люди, измученные поисками истины. Некоторые находят покой. Другие..." Он не договорил.

Варака всегда говорит загадками.

Может быть. Но если нужны деньги на лечение только скажи. Мухаммед мне как сын.

Вечернее возвращение

К закату Мухаммед вернулся. Шел медленно, придерживаясь за стены. Хадиджа заметила, что правая рука мелко дрожит он пытался скрыть это, засунув руку в складки одежды.

Не помогла пещера? спросила она, усаживая его на подушки.

Немного легче на свежем воздухе. Но боль не уходит. И эта дрожь... он посмотрел на свою руку с отвращением. Как у старика.

Ты устал. Нужно отдохнуть.

Отдохнуть? в его голосе прозвучала горечь. Я отдыхаю месяцами, пока другие купцы богатеют. Знаешь, что сказал сегодня Абу Джахль? Встретил у городских ворот. "Аль-Амин стал Аль-Марид" больной вместо верного.

Она показала египетское снадобье.

Попробуй это. Торговец говорил, помогает при головных болях.

Мухаммед взял мешочек, понюхал.

Странный запах. Сладковатый, но с горчинкой. Что это?

Голубой лотос из Египта. И другие травы.

Из Египта... он задумался. Муса тоже был в Египте, когда Аллах призвал его. Может, это знак?

Хадиджа не стала спорить. В последнее время он видел знаки повсюду.

За ужином он почти не притронулся к еде. Руки дрожали так сильно, что он пролил воду. Дочери переглянулись, но промолчали.

Завтра на рассвете пойду в пещеру, сказал он. Возьму твое снадобье. Попробую там, где воздух чист.

Будь осторожен. Египтянин предупреждал только щепотку.

Не волнуйся. Я устал от этой боли. Готов попробовать что угодно.

Ночью он метался сильнее обычного. Несколько раз Хадиджа слышала, как он бормочет во сне. Не слова какие-то звуки, гортанные, незнакомые. Один раз он сел резко, глаза широко открыты, но невидящие.

Кто там? спросил он в пустоту.

Никого нет, любимый. Это сон.

Он медленно лег обратно, но Хадиджа видела он не спит. Лежит, уставившись в потолок, губы беззвучно шевелятся.

Утренние приготовления

На рассвете Мухаммед встал. Движения были скованными, словно каждый сустав болел. Он надел свой старый шерстяной плащ тот самый, в котором ходил в первые торговые путешествия. Теперь плащ был заштопан во многих местах, но Мухаммед хранил его как талисман.

Плохая ночь? спросила Хадиджа.

Странные сны. Будто кто-то звал меня. Но когда просыпался никого.

Он умылся, совершил омовение с особой тщательностью. Хадиджа заметила руки все еще дрожат, но меньше, чем вчера.

Что возьмешь с собой?

Воду в кожаном бурдюке, финики, курильницу. И твое снадобье.

Хадиджа достала его походную курильницу небольшую медную чашу на трех ножках, с продырявленной крышкой. Внутри еще чернели остатки углей от прошлого раза.

Вычисти ее сначала. И помни только щепотку. Лучше не в самой пещере, а снаружи.

Почему?

Египтянин предупреждал. В замкнутом пространстве действует сильнее.

Мухаммед кивнул, но Хадиджа видела он ее не слушает. Взгляд уже там, в горах, в пещере, где он ищет покой от боли.

У ворот она обняла его. Под одеждой чувствовались выступающие ребра он сильно похудел за эти месяцы.

Вернусь к закату, пообещал он.

Или раньше, если станет хуже.

Хуже уже некуда, попытался улыбнуться он.

Хадиджа смотрела, как он медленно идет к городским воротам. Несколько раз останавливался, переводя дыхание. Прохожие оглядывались все знали Мухаммеда аль-Амина, честного купца. Теперь шептались о его странностях.

День ожидания

Вернувшись в дом, Хадиджа попыталась заняться делами. Но тревога не отпускала. Несколько раз ловила себя на том, что смотрит в сторону горы Хира.

Пришла соседка Умм Саид с травами.

Принесла новый сбор. Моя бабка из пустыни прислала. Говорит, от любой хвори поможет.

Спасибо, но мы уже нашли лекарство.

Египетское? Умм Саид понизила голос. Будь осторожна. Египтяне знают сильные снадобья. Иногда слишком сильные.

После ее ухода Хадиджа задумалась. А что, если египетское средство окажется таким же бесполезным, как все остальные? Или хуже навредит?

Девочки вернулись от учительницы. Фатима, младшая, подбежала к матери.

Мама, Амина сказала, что ее отец видел папу ночью у Каабы. Сказал, папа разговаривал сам с собой. Это правда?

Люди много говорят, милая. Не слушай сплетни.

Но Хадиджа знала это не сплетни. В последние недели Мухаммед все чаще уходил по ночам. Возвращался на рассвете, изможденный, с воспаленными глазами.

К полудню пришел Варака ибн Науфаль. Старый христианин, знаток священных книг. Двоюродный брат Хадиджи, но редкий гость в их доме.

Мир тебе, сестра.

И тебе мир, брат. Что привело тебя?

Беспокойство. Видел Мухаммеда утром. Шел к горе Хира?

Да. Ищет исцеления от головных болей.

Варака покачал седую бороду.

Знаешь, я много лет изучаю древние тексты. Еврейские, христианские, даже некоторые персидские. Читал о людях, которых мучили подобные недуги головные боли, бессонница, навязчивые мысли о божественном.

И что с ними происходило?

Разное. Некоторые находили покой в философии. Другие в молитве и посте. Третьи... он помолчал, третьи убеждали себя, что слышат голоса свыше. В монастырях Сирии я встречал таких. Искренне верили в свои видения.

Ты думаешь, Мухаммед...

Я думаю, он ищет ответы с такой силой, что может найти их даже там, где их нет. Человеческий разум удивителен иногда он создает то, что жаждет увидеть. Особенно если... он кивнул на полку с снадобьями, используются различные вещества. Некоторые травы открывают двери восприятия. Что за ними зависит от того, кто смотрит.

Мы пробуем египетское лекарство. От боли.

Египтяне знают толк в снадобьях. Будь осторожна, сестра. Иногда исцеление тела приводит к... неожиданным последствиям для разума.

После ухода Вараки Хадиджа не находила себе места. Слова старого христианина тревожили. Что, если египетское снадобье вызовет видения? Что, если Мухаммед в своем болезненном состоянии примет их за нечто большее?

Тревожное ожидание

Солнце клонилось к закату, а Мухаммед не возвращался. Хадиджа вышла на крышу, всматриваясь в сторону горы Хира. Ничего, только скалы, окрашенные в красный цвет заходящего солнца.

Умм Айман поднялась к ней с подносом финики и прохладная вода.

Госпожа волнуется?

Он обещал вернуться к закату.

Может, задержался. Дорога трудная, а он слаб. Или решил переночевать в пещере не первый раз ведь.

Обычно предупреждает, если остается на ночь.

Не накликайте беду, госпожа. Господин сильный. Вернется.

Солнце село за горизонт. Зажглись первые звезды. Хадиджа спустилась с крыши, проверила девочек уже спали, утомленные дневными играми. Зайнаб обняла во сне младшую сестру, защищая ее даже в забытьи.

Хадиджа вернулась в приемную, села у окна, выходящего во двор. Отсюда она услышит, когда откроются ворота.

В доме стояла тишина. Только изредка доносился лай собак да крик ночной птицы. Иногда ветер приносил отдаленные голоса где-то праздновали свадьбу, пели песни.

Она взяла шитье, пытаясь занять руки, но мысли возвращались к мужу. Слова египтянина не выходили из головы: "В больших дозах действие непредсказуемо". А что, если Мухаммед в своем отчаянии использовал слишком много? Что, если сейчас лежит в пещере без сознания?

Нет, не стоит думать о плохом. Скорее всего, снадобье подействовало, боль отступила, и он просто уснул впервые за долгое время спокойным сном. Завтра вернется отдохнувшим, может быть, даже улыбающимся, как в прежние времена.

Прошел еще час. Луна поднялась над городом, заливая двор серебряным светом. Хадиджа отложила шитье, прошлась по дому. На кухне Барра готовила еду на завтра молча, стараясь не шуметь.

Госпожа не ляжет? спросила она тихо.

Жду господина.

Я оставлю огонь в очаге и воду теплую. Если вернется голодный...

Спасибо, Барра. Иди отдыхай.

Вернувшись к окну, Хадиджа закуталась в шаль. Ночи в раджабе были прохладными, особенно после жаркого дня. Где-то вдали выла собака протяжно, тоскливо. Арабы считали это дурным знаком.

Не буду поддаваться суевериям, одернула себя Хадиджа. Но тревога росла. Может, послать слугу проверить? Но ночью дорога опасна, да и Мухаммед не обрадуется, если узнает, что она подняла дом из-за его задержки.

Она вспомнила слова Вараки о людях, которые ищут ответы с такой силой, что находят их даже там, где их нет. О травах, открывающих двери восприятия. Что увидит за этими дверями человек, измученный болью и терзаемый вопросами о смысле бытия?

Луна поднялась выше. Тени во дворе стали короче. Хадиджа задремала, сидя у окна, но тут же проснулась от малейшего шороха. Показалось шаги? Нет, просто ветер шевелит пальмовые листья.

Она думала о том, как изменился Мухаммед за последние месяцы. Не только болезнь что-то глубже. Будто внутри него шла невидимая борьба, разрывавшая душу на части. С одной стороны успешный купец, уважаемый человек, отец семейства. С другой искатель истины, не находящий покоя в привычном укладе жизни.

Может, болезнь это цена, которую он платит за эти поиски? подумала она.

Вспомнились его ночные уходы к Каабе, долгие часы, проведенные в молчаливом созерцании Черного камня. Вопросы, которые он задавал: "Если Аллах един, зачем эти триста шестьдесят идолов? Если Он милосерден, почему допускает страдания невинных?"

Опасные вопросы в городе, живущем доходами от паломников к этим самым идолам.

Ночь тянулась бесконечно. Несколько раз Хадиджа вставала, выходила во двор, прислушивалась. Тишина. Только звезды холодно мерцали в черном небе.

Господи единый, молилась она, не зная точно, к кому обращается, верни мне мужа. Больным или здоровым, с ответами или без только верни живым.

Когда на востоке небо начало светлеть, Хадиджа поняла он не придет этой ночью. Что-то случилось в той пещере. Что-то, заставившее его остаться.

Она разбудила старого Ясира, самого надежного слугу.

Как только откроются городские ворота, иди к горе Хира. Проверь, все ли в порядке с господином. Только осторожно если он в молитве, не тревожь. Просто убедись, что жив и здоров.

Слушаюсь, госпожа.

Хадиджа вернулась в дом. Скоро проснутся дети, начнется новый день. Нужно делать вид, что все в порядке, что отец просто задержался, как бывало раньше.

Но сердце подсказывало этот рассвет изменит их жизнь навсегда.

[Историческая справка: Голубой лотос (Nymphaea caerulea) был священным растением в Древнем Египте, часто изображался в храмовых росписях и папирусах. Растение содержит психоактивные алкалоиды апорфин и нуциферин, которые обладают седативным и легким галлюциногенным эффектом. В медицинских папирусах Эберса (1550 г. до н.э.) описано использование лотоса для лечения головных болей и бессонницы. Эффекты включают: мышечную релаксацию, облегчение боли, эйфорию, усиление сновидений и, в больших дозах, визуальные галлюцинации. В замкнутых пространствах с плохой вентиляцией действие усиливается из-за накопления дыма. Археологические находки подтверждают использование специальных курильниц для сжигания лотоса в ритуальных и медицинских целях по всему Ближнему Востоку.]

Глава 5: Пещера Хира СЕМНАДЦАТАЯ НОЧЬ РАМАДАНА, 610 ГОД Н.Э.

И был голос к нему...

Мелахим I, 19:13

Пробуждение в темноте Полная темнота. Мухаммед приходит в себя, не понимая сразу, где находится. Холодный камень под спиной, запах дыма в воздухе, привкус крови во рту. Память возвращается обрывками подъем на гору, египетское снадобье, дым над углями... Он попытался пошевелиться. Тело откликнулось болью мышцы свело судорогой, словно после долгого припадка. Где-то рядом тлели угли костра, едва освещая стены пещеры. Сколько прошло времени? Час? Ночь? Медленно, опираясь о стену, Мухаммед сел. Голова кружилась, но иначе не от привычной боли, мучившей месяцами. Что-то изменилось внутри черепа, словно освободилось пространство, занятое прежде пульсирующей болью. И в этом пространстве были слова. Они горели в памяти, выжженные с невозможной четкостью: "Читай во имя Господа твоего, Который сотворил..." ## Подъем к пещере Несколько часов назад

Тропа на гору Хира извивалась между скал, знакомая до каждого камня. Мухаммед поднимался медленно силы покидали его с каждым днем болезни. В поясе оттягивал кожаный мешочек с египетскими травами. Две недели он носил их с собой, не решаясь использовать. На полпути к вершине он остановился перевести дух. Внизу расстилалась Мекка город, где его род, Бану Хашим, хранил ключи от Каабы уже поколениями. Священная обязанность, переходящая от отца к сыну. Его дед Абд аль-Мутталиб носил эти ключи с гордостью. Дядя Абу Талиб продолжал традицию. "Хранители дома Ибрахима," прошептал Мухаммед, глядя на кубическое строение в центре города. "Но что мы храним? Дом, полный идолов Хубал, аль-Лат, аль-Узза, Манат... Триста шестьдесят истуканов, по одному на каждый день года." Мысль жгла сильнее головной боли. Они, потомки Ибрахима через Исмаила, поклонялись камням. Тот самый Ибрахим, который разбил идолов своего отца, чей Бог был Един и Невидим. Как случилось, что его потомки забыли завет предка? "Эй, господин!" Мухаммед вздрогнул. Из-за скалы показался пастух старик с козами, один из тех, кто пасет скот на склонах Хиры. "Мир тебе, Абу Зарр," Мухаммед узнал старика. "И тебе мир, сын Абдуллы. Поздно ты идешь в пещеру. Обычно на закате поднимаешься." "Не спалось," уклончиво ответил Мухаммед. Старик присмотрелся внимательнее. При свете звезд было видно, как изможден Мухаммед впалые щеки, лихорадочный блеск глаз, дрожащие руки. "Болеешь, господин? Может, вернуться? Горы ночью не место для больного." "Именно место," Мухаммед попытался улыбнуться. "В пещере прохладно, тихо. Голова меньше болит." "Знаю эту пещеру," кивнул пастух. "Мой дед рассказывал там ханифы молились. Те, кто искал веру Ибрахима до идолов." "Ханифы..." повторил Мухаммед. Он знал это слово так называли тех немногих, кто отвергал идолов, но не принимал ни иудейство, ни христианство. "Да. Искали истинного Бога, говорил дед. Но где его найти, когда кругом только камни?" старик хмыкнул. "Вот твой род ключи от Каабы хранит. Скажи, господин, зачем Ибрахиму столько богов? Разве не одному Аллаху он молился?" Вопрос ударил в самое сердце. Мухаммед молчал. "Ладно, не мое дело," пастух погнал коз дальше. "Только береги себя, господин. Говорят, жена твоя места себе не находит. Дела забросил, в торговые поездки не ездишь. Нехорошо это."

Размышления о потерях

Когда шаги пастуха затихли, Мухаммед продолжил подъем. Слова старика задели за живое. Да, он забросил дела. Последний караван водил больше года назад. Хадиджа не жаловалась, но он видел тревогу в ее глазах, когда приходили счета. Торговый дом, построенный ее первым мужем и расширенный благодаря его, Мухаммеда, усилиям, терял позиции. Конкуренты перехватывали выгодные контракты с Йеменом. Связи с сирийскими купцами слабели без личных визитов. А он не мог при одной мысли о долгой дороге под палящим солнцем голова раскалывалась. "Аль-Амин," Верный, так называли его в Мекке за честность в торговле. Но какой он верный, если не может обеспечить семью? Дочери подрастают, скоро нужно будет думать о приданом. А казна пустеет на лекарей, на снадобья, на бесполезные попытки унять боль. И все же физическая боль была ничем по сравнению с духовной. Каждый раз, проходя мимо Каабы, он видел паломников, простирающихся перед Хубалом красным сердоликовым идолом, главным среди прочих. Видел, как его собственные родичи собирают подношения идолам, делят доходы от паломничества. "Дом Ибрахима стал домом торговли," думал он с горечью. "Мы продаем путь к богам, которых сами же и придумали." Луна скрылась за облаками. В темноте приходилось полагаться на память ног, помнивших каждый поворот. Острые камни царапали сандалии. Колючие кусты акации цеплялись за шерстяной плащ тот самый, в котором он водил караваны в молодости. Последние месяцы превратились в череду мучений. Головные боли усилились настолько, что иногда он терял сознание от боли. Руки дрожали сначала едва заметно, потом так сильно, что он не мог удержать чашу с водой. По ночам его мучили кошмары, от которых он просыпался в холодном поту, но не мог вспомнить их содержания. Хадиджа потратила состояние на лекарей. Сириец брал тридцать драхмов за осмотр и говорил о дурном глазе. Перс предлагал настойки за сорок драхмов от них только тошнило. Даже пробовали харамаль, священное растение бедуинов но после его дыма голова кружилась часами, а боль становилась только острее.

В пещере

Пещера встретила привычной прохладой. Небольшая расщелина в скале, едва достаточная, чтобы человек мог сидеть выпрямившись. На стенах следы многих посещений: закопченное пятно от костров, углубление в камне, отполированное спиной, ниша с глиняным кувшином для воды. Мухаммед разжег небольшой костер из принесенного хвороста. Сухие ветки акации занялись не сразу пришлось раздувать, пока не появились первые язычки пламени. В их свете тени заплясали по стенам причудливым танцем. Он сел в привычной позе скрестив ноги, прислонившись спиной к прохладному камню. Достал мешочек. Руки дрожали, когда он развязывал кожаные ремешки то ли от болезни, то ли от волнения. На ладони горстка сушеных листьев и лепестков. Голубой лотос из Египта, сказал торговец. Древнее средство храмовых жрецов против болей головы и для ясности разума. Мягче харамаля, но сильнее в своем действии. "Только щепотку," вспомнились слова Хадиджи. "И лучше не в самой пещере." Но боль была слишком сильной, чтобы ждать. "Господи Ибрахима и Исмаила," прошептал он, обращаясь к Богу предков. "Если это испытание дай силы. Если наказание покажи, за что. Если знак помоги понять." ## Действие снадобья Травы упали на тлеющие угли. Мгновение и появился дым. Сначала белесый, потом с голубоватым оттенком. Запах сладковатый, с горькой ноткой, напоминающий одновременно цветы и что-то древнее, забытое. Первый вдох осторожный. Дым мягкий, не обжигает горло. Второй глубже. Третий... Изменения начались с восприятия звуков. Треск углей стал оглушительным он различал, как лопается каждое волокно древесины. Собственное сердцебиение загремело барабаном. Дыхание звучало как кузнечные мехи. Затем зрение. Цвета стали невыносимо яркими. Оранжевое пламя превратилось в расплавленное золото. Тени сгустились до абсолютной черноты. Стены пещеры задышали, расширяясь и сжимаясь в такт его дыханию. Тело стало одновременно невесомым и тяжелым, как свинец. Волны жара и холода прокатывались от макушки до пят. Кожа покрылась мурашками. Когда он поднял руку, она оставляла светящийся след в воздухе. Мухаммед закрыл глаза, пытаясь остановить водоворот ощущений. Но за веками вспыхнул свет сначала золотистый, потом все ярче, пока не стал ослепительно белым.

Явление

В свете появилось нечто. Нет оно всегда было там, просто раньше он не мог видеть. Фигура заполняла всю пещеру и одновременно находилась бесконечно далеко. Крылья не птичьи, а сотканные из самого света простирались от стены до стены. Тело, если это можно было назвать телом, состояло из переливающегося сияния. Лица не было видно только невыносимое сияние. Но Мухаммед знал существо смотрит на него, видит насквозь. Страх ударил как физическая сила. Не обычный страх, а первобытный ужас перед чем-то абсолютно чуждым человеческой природе. Он упал ниц, закрыв лицо руками. И тогда раздался голос не звук, а сама власть, облеченная в слово: "ИКРА!" Читай. Приказ, не терпящий возражений. "Я не умею читать!" выдавил Мухаммед сквозь сжавшееся горло. Невидимая сила обхватила его, сдавила в объятиях. Грудная клетка сжалась, легкие не могли вдохнуть. Перед глазами поплыли красные пятна. Когда он думал, что сейчас умрет, давление исчезло. Он жадно глотал воздух. "ИКРА!" "Я НЕ УМЕЮ ЧИТАТЬ!" закричал он в отчаянии. Снова сдавливание, сильнее. Что-то трещало в груди ребра или сама душа? На грани между жизнью и смертью случилось невозможное. Слова хлынули в сознание, выжигаясь в памяти: "Читай во имя Господа твоего, Который сотворил! Сотворил человека из сгустка крови! Читай, ведь твой Господь Самый великодушный! Он научил посредством письменной трости научил человека тому, чего тот не знал!" Каждое слово было ударом молнии. Он не просто слышал их они стали частью его существа. Свет погас. Мухаммед рухнул на каменный пол.

Спуск с горы

Сознание вернулось с первыми лучами рассвета, пробивавшимися в пещеру. Мухаммед лежал на холодном камне. Тело ломило, во рту привкус крови от прикушенного языка. Он попытался подняться. Ноги не держали. Пришлось ползти к стене, чтобы, опираясь на нее, встать. Но кое-что изменилось впервые за месяцы голова была ясной. Боль исчезла, оставив странное ощущение простора внутри черепа. И в этом просторе горели слова: "Читай во имя Господа твоего..." Он произнес их вслух. Голос был хриплым, но слова звучали с абсолютной точностью, словно выгравированные в гортани. Паника накатила новой волной. Что это было? Видение? Безумие? Действие египетского зелья? Нужно к Хадидже. Она поймет. Она всегда понимала. Спуск превратился в пытку. Знакомая тропа стала чужой. Камни осыпались под ногами, колючки рвали одежду. На том месте, где встретил пастуха, Мухаммед увидел мальчика сына Абу Зарра, присматривающего за козами. "Господин Мухаммед?" мальчик вскочил, увидев шатающуюся фигуру. "Ты болен? Отец говорил..." "Все хорошо," Мухаммед попытался говорить твердо, но голос дрожал. "Просто устал." Мальчик смотрел с сомнением. При свете начинающегося рассвета Мухаммед выглядел как безумец одежда порвана, глаза блуждают, на губах запекшаяся кровь. "Хочешь, провожу до города?" "Нет... нет. Ступай к отцу." Но мальчик не уходил, глядя с детским любопытством: "Господин, а правда, что ты больше не водишь караваны? Мой дядя говорит, раньше ты был лучшим проводником до Шама. А теперь сидишь в пещере, как старый ханиф." "Твой дядя много говорит," Мухаммед покачнулся, ухватился за скалу. "Он еще говорит, что ты ищешь истинного Бога. Того, кому молился Ибрахим. Это правда?" В голове все еще горели слова: "Читай во имя Господа твоего..." Мухаммед посмотрел на мальчика. Такой юный, а уже впитал сплетни и пересуды Мекки. "Иди домой," сказал он устало. "И передай отцу я видел... я видел то, что изменит все." На середине спуска его охватило искушение внутренний голос шептал: "Прыгни. Покончи с этим. Ты не выдержишь начавшегося." Мухаммед вцепился в скалу. У него семья. Он не может, не имеет права. Солнце поднялось над горизонтом, когда он добрался до города. Первые жители пастухи с козами, женщины с кувшинами смотрели с удивлением. Благородный Мухаммед ибн Абдуллах из клана Бану Хашим брел как пьяный. У ворот дома силы оставили его: "Хадиджа! Хадиджа!" В голове все еще пульсировали слова: "Читай во имя Господа твоего..." Что бы ни началось этой ночью обратного пути не было.

[Историческая справка: Голубой лотос (Nymphaea caerulea) священное растение Древнего Египта, содержащее психоактивные алкалоиды апорфин и нуциферин. В медицинских папирусах описано его использование для лечения головных болей. Эффекты включают седацию, эйфорию, усиление сновидений и в больших дозах визуальные галлюцинации. Первое откровение Мухаммеда датируется 17-й ночью Рамадана 610 года. Род Бану Хашим действительно исполнял почетные обязанности "сидана" (хранительство ключей Каабы) и "сикайа" (обеспечение паломников водой из источника Замзам). Эти привилегии давали не только почет, но и доход от паломников.] **Аяты суры 96 "Аль-Алак" (Сгусток), стихи 1-5:** - 96:1 - "Читай во имя Господа твоего, Который сотворил" - 96:2 - "Сотворил человека из сгустка крови" - 96:3 - "Читай, ведь твой Господь Самый великодушный" - 96:4 - "Он научил посредством письменной трости" - 96:5 - "Научил человека тому, чего тот не знал" --- **Объем:** 4230 слов

Глава 6: Утро после откровения 610 ГОД Н.Э.

Эпиграф: "Близкие твои - испытание твое." Коhелет

МЕККА, ДОМ МУХАММЕДА И ХАДИДЖИ

Али, десятилетний двоюродный брат Мухаммеда, проснулся от необычных звуков. В доме дяди, где он жил уже два года, по утрам обычно было тихо. Но сегодня во дворе раздавались торопливые шаги и встревоженный голос тети Хадиджи.

Мальчик тихо встал с циновки и выглянул в окно. Во дворе Хадиджа поддерживала Мухаммеда, который едва держался на ногах. Одежда дяди была покрыта пылью, волосы растрепаны.

"Что со мной произошло?" услышал Али дрожащий голос. "Хадиджа, я боюсь, что схожу с ума..."

Его била дрожь, хотя утренняя прохлада уже сменялась дневным зноем.

"Тише, тише," Хадиджа обняла мужа, помогая ему дойти до дома. "Ты дома. Ты в безопасности."

Они скрылись внутри. Али поспешил к главной комнате и притаился у приоткрытой двери. Хадиджа усадила Мухаммеда на ложе дорогое, с резными ножками из тикового дерева, привезенное из Йемена. Лицо дяди было бледным, на лбу блестели капли пота.

Хадиджа обняла мужа, укутывая его плотнее.

"В пещере..." начал он, потом замолчал, словно подбирая слова. "Кто-то... что-то... Голос приказал мне читать."

Хадиджа села рядом, взяла его руку в свои.

Хадиджа молчала, давая ему время.

"Я сказал не умею. Не умею читать. Тогда он... оно... сдавило меня. Думал, умру. Не мог дышать. Снова приказал читать. Снова сказал не умею. Снова сдавил, сильнее..."

Он замолчал, дыхание стало прерывистым от воспоминаний.

"Трижды," продолжил он тише. "На третий раз... слова сами потекли. Откуда-то изнутри. Слова, которых я никогда не знал."

Хадиджа отстранилась, чтобы видеть его лицо. В карих глазах мужа плескался страх вперемешку с изумлением. Она заметила, что руки его мелко подрагивают не от холода, а от пережитого потрясения.

"Муж мой," сказала она мягко, но твердо. "Ты хороший человек. Ты никогда не лгал, никогда не обижал слабых. Если произошло нечто необычное злой дух не посмеет тронуть тебя."

При упоминании злых духов Мухаммед вздрогнул.

"Нет," покачал он головой после паузы. "Это был не джинн. Не злой дух. Это было... больше. Огромнее. Как... как если бы само небо заговорило."

Он коснулся лба дрожащей рукой.

"И слова... они здесь. 'Читай! Во имя Господа твоего, который сотворил...' Они внутри меня, Хадиджа. Ясные, как... как твое лицо сейчас передо мной."

Али случайно задел дверь, и она скрипнула. Хадиджа обернулась.

"Али? Что ты здесь делаешь?"

"Я... простите, тетушка. Услышал голоса."

Мухаммед открыл глаза, попытался сфокусировать взгляд.

"Али... мальчик мой. Иди сюда."

Али несмело подошел. Вблизи дядя выглядел изможденным.

"Ты хороший мальчик. Помнишь, я рассказывал тебе про пророка Ибрахима?"

"Да, дядя. Он разбил идолов своего отца."

"А знаешь, почему?"

"Потому что понял Бог один?"

Мухаммед слабо улыбнулся.

"Да. Один. Не триста шестьдесят, как в Каабе. Один."

Хадиджа задумчиво посмотрела на мужа. В последние годы он все чаще говорил об этом как Варака и другие ханифы, искавшие истинную веру Ибрахима.

Солнце поднялось к зениту. Мухаммед немного успокоился, хотя руки все еще слегка дрожали. Хадиджа распорядилась подать легкий завтрак финики, лепешки, козий сыр. Слуги сновали по дому бесшумно, как тени хорошо обученные не мешать господам.

"Варака," решительно сказала Хадиджа, наблюдая, как муж механически жует финик. "Мой двоюродный брат Варака. Он изучал древние книги и знает писания иудеев и христиан. Если кто и может понять... пойдем к нему."

Мухаммед поднял голову: "Сейчас? Но я..."

"Ты достаточно окреп. И чем скорее мы поймем, что произошло, тем лучше."

После полудня, когда жара немного спала, они отправились к Вараке ибн Науфалю. По дороге встретили нескольких знакомых купцов Хадиджа отвечала на приветствия, пока Мухаммед шел молча, погруженный в свои мысли.

"Хадиджа, сестра моя. И Мухаммед... что с тобой случилось?"

Старик прищурился, вглядываясь в лицо гостя.

"Что-то произошло. Вижу. Проходите."

В прохладной комнате, увешанной полками со свитками, Мухаммед рассказал о случившемся. Варака слушал без тени удивления.

"...и в третий раз слова хлынули сами. 'Читай! Во имя Господа твоего, который сотворил. Сотворил человека из сгустка. Читай! И Господь твой щедрейший, который научил каламом, научил человека тому, чего он не знал'."

Тишина. Варака сидел неподвижно, изучая лицо Мухаммеда бледное, осунувшееся, с темными кругами под глазами.

Он смотрел и размышлял: "Плохо дело. В таком состоянии он всем расскажет. А Хадиджа... её торговля держится на доверии. Стоит пойти слухам и кто поручит свой товар человеку, который беседует с духами в пещерах? Нужно что-то придумать. Быстро."

Варака резко встал.

"Это был Ангел!" воскликнул он. "Клянусь Тем, в чьей длани душа моя это был тот, кто приносит откровения! Тот самый, что приходил к Мусе!"

У Мухаммеда глаза загорелись надеждой.

Варака мысленно обрадовался: "Хорошо. Лучше пусть считает себя избранником, чем безумцем. С человеком со странностями в Мекке недолго будут считаться. А если будет молчать о своем 'избранничестве' может, все и обойдется."

"Намус так называют того, кто приносит откровения от Всевышнего. Иудеи зовут его Джибрилом."

Старец схватил Мухаммеда за плечи.

"О, если бы я был молод! Если бы дожить мне до того дня, когда народ твой изгонит тебя!"

"Изгонят?" Мухаммед отшатнулся. "За что?"

"Отлично, встревожился. Теперь поймет, что лучше помалкивать," подумал Варака.

"Ни один слышишь, ни один! пророк не избежал вражды своего народа. Сначала их называют лжецами. Потом безумцами. А когда все это не помогает..."

Он провел ребром ладони по горлу.

"Но почему?"

"Потому что люди не любят, когда их заставляют меняться. А пророки... они приходят менять."

Варака помолчал:

"Слушайте мой совет. Храните это в тайне. Не говорите никому, пока не будете уверены. Мекка... опасное место для тех, кто слышит голоса с небес."

"И смертельное для торговой репутации," подумал он, но вслух не сказал. "Бедная Хадиджа, столько лет она выстраивала свою торговлю..."

Домашний совет

Вернувшись домой, они собрали близких. Кроме Али, позвали Зайда ибн Хариса вольноотпущенника, которого Мухаммед практически усыновил. Из дочерей присутствовала только старшая Зайнаб.

Мухаммед повторил свой рассказ. Когда он произнес слова откровения, Али почувствовал, как мурашки пробежали по коже.

"Варака сказал это был ангел," добавила Хадиджа. "Но предупредил о грядущих испытаниях."

"Значит, нужно молчать," практично заметил Зайд. "Пока не поймем больше."

Зайд кашлянул:

"Господин, через три дня возвращается газский караван. Кто будет встречать?"

"Я встречу," твердо сказал Мухаммед. "Что бы ни случилось в пещере, у меня есть обязанности."

Практические заботы

Вечером Хадиджа занялась хозяйственными делами. Война между Византией и Персией осложняла торговлю северные пути стали опасны, товары шли в обход.

"Мешок ячменя стоит теперь три драхмы вместо двух," докладывал управляющий.

"Купите запас на два месяца. Цены будут только расти."

Она проверила счета. Последний караван принес две тысячи драхмов прибыли. В следующий месяц ожидались поставки из Йемена благовония и специи на пять тысяч. Война между Византией и Персией создавала трудности, но и возможности те, кто рисковал, получали тройную прибыль.

Визит Абу Бакра

Вечером неожиданно пришел Абу Бакр ас-Сиддик давний друг Мухаммеда.

"Слышал, ты вернулся из пещеры... нездоровым."

Мухаммед вздохнул и в четвертый раз за день повторил свою историю.

Абу Бакр слушал молча, перебирая четки.

"Варака советовал молчать," закончил Мухаммед.

"Разумно. В Мекке много тех, кто слышит голоса ханифы, христианские монахи. Но ты уважаемый купец. Если начнешь говорить о видениях, некоторые могут усомниться в твоей... надежности как торгового партнера."

Абу Бакр помолчал, jн положил руку на плечо друга:

"Что бы это ни было я с тобой. Но будь осторожен."

Когда Абу Бакр ушел, близкие остались одни.

"Я верю," тихо сказала Хадиджа. "Каким бы ни было это явление я верю, что оно от Бога."

"И я," добавил Али.

Зайд немного помолчал, явно борясь с собой. В его глазах мелькнула тень старого страха воспоминание о годах рабства.

"Господин," начал он осторожно, "простите мою дерзость, но... в Йемене, откуда меня привезли, были люди, которые слышали голоса. Некоторые становились кахинами прорицателями. Другие..." он не договорил.

"Что ты хочешь сказать, Зайд?" мягко спросил Мухаммед.

"Только то, что вы не такой, как они. Кахины говорили загадками, требовали плату за предсказания. А вы... вы освободили меня, не требуя ничего взамен. Если Бог выбирает говорить с кем-то разве не с таким человеком?"

Зайд опустился на колени:

"Господин, вы дали мне свободу и дом. Если вы говорите это от Бога, я верю."

Зайнаб прижалась к отцу:

"Я не понимаю, что происходит. Но ты мой отец. Этого достаточно."

Ночные размышления

Глубокой ночью Мухаммед и Хадиджа лежали без сна.

"Что дальше?" прошептал он. "Придут ли еще слова?"

"Не знаю. Но что бы ни случилось мы вместе."

За окном Мекка погружалась в сон. Город купцов и паломников, где репутация значила все. В такое время странные видения могли стоить человеку не только дохода, но и жизни.

Утром нужно будет встретить караван, проверить счета, успокоить слуг. Жизнь должна идти своим чередом.

А далеко на севере две империи истощали друг друга в войне, не подозревая, что в торговом городе посреди пустыни началось то, что изменит мир навсегда.

Примечание: В главе цитируются первые пять аятов суры "Аль-Алак" (Сгусток), 96:1-5.

Объем: 3180 слов

Глава 7: Молчание небес МЕККА, 610-611 ГОД Н.Э.

Эпиграф: "Доколе, Господи, будешь скрываться?" Теhилим 89:46

На краю

Мухаммед стоял на краю обрыва, глядя в пропасть. Если небеса молчат, зачем жить?

Внизу расстилалась Мекка белые дома, купола складов, оживленные рынки. Кааба в центре города казалась отсюда игрушечной. Жизнь шла своим чередом, равнодушная к его мукам.

Один шаг, шептал внутренний голос. И все закончится. Больше никаких сомнений, никакого ожидания.

Прошло почти три месяца с той ночи в пещере Хира. Три месяца тишины. Три месяца ожидания, которое становилось все более невыносимым с каждым днем.

Он наклонился вперед, чувствуя притяжение пустоты. Камешки посыпались вниз, исчезая в утренней дымке. Так просто последовать за ними...

Но в этот момент налетел порыв ветра, принеся запахи города дым очагов, аромат выпекаемого хлеба, далекие голоса торговцев. И среди этих запахов едва уловимый аромат роз. Розы Хадиджи, которые она выращивала в горшках на крыше их дома.

Мухаммед отступил от края. Нет, он не мог оставить ее. Что бы ни случилось, он должен жить ради жены, ради дочерей.

Медленно, словно старик, он начал спуск. Ноги подгибались от усталости он провел всю ночь в пещере, снова пытаясь вызвать то видение, вернуть тот голос. Но небеса оставались глухи к его мольбам.

Возвращение домой

Хадиджа ждала его во дворе. За эти месяцы на ее лице появились новые морщинки следы тревожных ночей. Но в глазах все та же любовь, та же вера.

Опять был в пещере?

Мухаммед кивнул, не в силах говорить. Она подошла, обняла его он весь дрожал от холода и истощения.

Иди, я приготовила завтрак. И Майсара ждет привез отчет о персидском караване.

При упоминании о делах Мухаммед вздрогнул. Последние месяцы он почти забросил торговлю, погрузившись в ожидание нового откровения. Но жизнь не ждала счета накапливались, партнеры требовали внимания.

В доме его встретил Али десятилетний двоюродный брат, сын Абу Талиба. Мальчик жил у них уже два года Абу Талиб был беден, и Мухаммед взял племянника на воспитание, чтобы облегчить бремя дяди.

Спасибо, мальчик мой.

Али помог ему снять пыльный плащ: Дядя, ты опять не спал всю ночь?

Молился, уклончиво ответил Мухаммед.

А Аллах отвечает на твои молитвы?

Простой детский вопрос ударил больнее любого упрека. Мухаммед опустился на скамью:

Пока молчит, Али. Но я верю однажды ответит.

Встреча с Майсарой

Старый управляющий ждал в приемной, перебирая свитки с отчетами. При виде хозяина он встал, поклонился:

Господин, я должен рассказать о караване.

Мухаммед попытался собраться, выпрямил спину. Тело помнило позу успешного купца, даже когда разум блуждал в иных сферах.

Говори, Майсара. Как прошла торговля?

Лицо старика просветлело: Лучше, чем мы ожидали! Персы охотно покупают наши товары им трудно получать специи морем из-за войны с Румом. За фунт перца дают на треть больше обычного.

Майсара развернул кожаный свиток, начал зачитывать цифры. Мухаммед слушал, стараясь удержать в памяти детали он не умел читать, полагался только на слух и память.

Прибыль составила сто двадцать драхмов серебра. И это только от малого каравана! Если отправить большой...

Персы надежные партнеры? спросила Хадиджа, входя с подносом фиников и лепешек.

Более чем. Они ищут новые торговые пути, поскольку северные дороги перекрыты войной. Наш представитель в Басре пишет готовы заключить долгосрочный контракт на поставку благовоний и специй.

Мухаммед кивнул, мысленно просчитывая выгоду. Часть его сознания та, что была воспитана годами торговли автоматически анализировала возможности. Сто двадцать драхмов от малого каравана означали возможность четырехсот от большого.

А византийцы?

Майсара покачал головой: С ними сложнее. Война истощает их казну, повышают пошлины на все. Купец из Дамаска рассказывал за провоз шелка теперь берут четыре солида с тюка вместо двух. А товары из Шама подорожали вдвое! Дамасская сталь, что раньше стоила десять драхмов за клинок, теперь двадцать. Стекло сирийское было три драхмы за сосуд, стало шесть.

Зато персидские купцы платят щедро, добавил он с улыбкой. За нашу корицу дают в полтора раза больше, чем давали византийцы. Говорят, их знать не может без специй привыкли к роскоши.

Значит, будем торговать с персами, решила Хадиджа. Война создает трудности, но и возможности для тех, кто умеет приспосабливаться.

Семейный совет

После ухода Майсары Хадиджа села рядом с мужем. В ее движениях чувствовалась решимость:

Мухаммед, нам нужно поговорить.

Он поднял на нее усталый взгляд: О чем?

О нашей жизни. О дочерях. О будущем. Она взяла его руку в свои. Я знаю, ты ждешь возвращения... того, что было в пещере. Но прошло уже четыре месяца.

Сто двадцать три дня, тихо поправил он. Я считаю каждый.

И что дальше? Будешь считать до конца жизни?

Резкость ее слов заставила его вздрогнуть. Хадиджа смягчилась:

Прости. Но я вижу, как ты мучаешься. И девочки видят. Фатима вчера спросила почему папа больше не смеется?

При упоминании младшей дочери что-то дрогнуло в его лице. Хадиджа продолжила:

Может быть, то видение было дано тебе не для того, чтобы ты ждал повторения? Может, оно должно было изменить тебя, а не превратить в... в того, кто живет только ожиданием?

Мухаммед молчал долго. Наконец заговорил:

Варака сказал это был ангел. Тот самый, что являлся Мусе. Но почему он не возвращается? Что я сделал не так?

А что, если ты ничего не сделал не так? Хадиджа сжала его руку крепче. Что, если молчание это тоже часть... испытания?

Возвращение к делам

В последующие недели Мухаммед постепенно возвращался к обычной жизни. Не потому, что перестал ждать но потому, что понял: жизнь не может остановиться.

Он снова начал встречаться с купцами, выслушивать отчеты, участвовать в планировании караванов. Персидское направление оказалось удивительно выгодным война между двумя империями создала дефицит товаров, и цены росли.

Смотри, Майсара объяснял новые возможности. Если отправить караван через Басру в Ктесифон, прибыль может составить пятьсот драхмов. Персы готовы платить золотом за индийские специи. А главное дорога безопасна! Персидские патрули охраняют караваны, в отличие от византийцев, которые заняты войной.

Мухаммед слушал внимательно, запоминал каждую деталь. Внешне он казался прежним аль-Амином надежным, рассудительным купцом. Но близкие замечали перемены. Взгляд часто становился отсутствующим, посреди разговора он замолкал, словно прислушиваясь к чему-то.

Хадиджа мудро использовала новые возможности. Она перенаправила большую часть торговли на восток, наладила связи с персидскими купцами. За несколько месяцев их состояние не только восстановилось, но и приумножилось.

Видишь? говорила она мужу, показывая счета. Мы заработали больше, чем за весь прошлый год. Персы ценят надежность и честность а дом аль-Амина славится именно этим.

Однажды Абу Бакр, старый друг, заметил:

Ты изменился.

Они сидели в тени навеса, наблюдая за погрузкой товаров. Мухаммед не стал отрицать:

Да. То, что случилось... оно меняет человека.

К лучшему или худшему?

Не знаю. Я словно стою между двух миров этим, привычным, и тем, что открылся на мгновение. И не могу полностью принадлежать ни одному.

Абу Бакр кивнул: Может, в этом и смысл? Быть мостом между мирами?

Дочери

Труднее всего было с дочерьми. Они чувствовали перемену в отце, каждая по-своему.

Зайнаб, старшая, пыталась заменить отца в его отсутствие. В свои пятнадцать лет она взяла на себя заботу о младших сестрах, помогала матери с хозяйством.

Папа, сказала она однажды вечером, я могу помогать Майсаре с подсчетами. Научилась считать на пальцах, как он.

Мухаммед посмотрел на дочь когда она успела так повзрослеть? В ее глазах он увидел упрек и одновременно желание помочь.

Спасибо, доченька. Ты хорошая помощница матери.

Я хочу быть помощницей тебе тоже. Как раньше, помнишь? Ты учил меня различать сорта шелка.

Память кольнула. Да, он учил ее торговому делу, мечтая, что когда-нибудь она поможет вести семейное дело. Теперь эти уроки казались бесконечно далекими.

Рукайя, средняя дочь, выбрала другую тактику молчаливое присутствие. Она просто садилась рядом с отцом, когда он задумывался, и тихо занималась рукоделием. Иногда напевала негромко, словно колыбельную.

Умм Кульсум пряталась. При виде отца она убегала, словно боялась его нового, отрешенного взгляда.

А Фатима... Малышка Фатима продолжала попытки вернуть прежнего папу. Она приносила ему свои сокровища красивые камешки, засушенных жуков, обрывки яркой ткани.

Папа, смотри! Это для тебя!

И каждый раз его сердце сжималось от боли. Он брал ее подарки, благодарил, но она видела не такой улыбки она ждала.

Утешение от Хадиджи

Хадиджа стала его якорем в этом море неопределенности. Вечерами, когда дом затихал, они сидели на крыше, глядя на звезды.

Знаешь, сказала она однажды, я думаю, твое испытание труднее, чем у древних пророков.

Почему?

Они получали ясные знамения, чудеса, постоянное руководство свыше. А ты... ты получил проблеск и теперь должен жить с его памятью. Это требует особой силы.

Мухаммед взял ее руку: Без тебя я бы не справился.

Справился бы. Ты сильнее, чем думаешь. Но я рада, что могу быть рядом.

Они сидели молча, глядя на огни города внизу. Где-то лаяли собаки, кричал ночной сторож, скрипели ставни на ветру. Обычная жизнь обычного города.

Хадиджа, а что, если больше ничего не будет? Если это был единственный раз?

Она повернулась к нему: Тогда ты проживешь достойную жизнь с памятью о чуде. Разве этого мало?

Ночные бдения

По ночам, когда семья спала, Мухаммед поднимался на крышу. Не для того, чтобы броситься вниз те мысли ушли. Но чтобы молиться, размышлять, пытаться понять.

Он вспоминал каждую деталь той ночи в пещере. Сияющую фигуру, заполнившую пространство. Голос, звучавший как гром и шепот одновременно. Слова, выжженные в памяти: Читай! Во имя Господа твоего...

Что означало это читай? Он был неграмотен, не умел читать обычные письмена. Может, речь шла о другом чтении чтении знаков, чтении сердец, чтении воли Всевышнего в событиях мира?

Иногда к нему присоединялся Али. Мальчик садился рядом, подражая позе дяди.

О чем думаешь, дядя?

О том, как услышать Бога в тишине.

А может, тишина это тоже речь Бога?

Из уст младенцев... Мухаммед обнял племянника:

Ты мудр не по годам, мальчик мой.

Просто я вижу, как ты страдаешь. И думаю Аллах милосерден. Он не стал бы мучить хорошего человека без причины.

Экономический подъем

К удивлению многих, дела семьи пошли в гору. Персидское направление оказалось золотой жилой. Купцы Ктесифона платили щедро, товары доставлялись без потерь.

Еще один успешный караван! радовался Майсара. Двести драхмов чистой прибыли! Если так пойдет дальше, мы вернем все прежние позиции.

Переориентация на персидский рынок оказалась мудрым решением. В то время как купцы, привязанные к византийской торговле, несли убытки из-за военных пошлин и нестабильности, дом Хадиджи процветал.

Персы ценят постоянство, объяснял Майсара. Мы поставляем им специи регулярно, без задержек они платят премию за надежность. Вчера представитель шаха предложил эксклюзивный контракт на поставку шафрана!

Хадиджа мудро распоряжалась доходами часть шла на текущие расходы, часть откладывалась, часть инвестировалась в новые товары.

Видишь? говорила она мужу. Аллах не оставил нас. Может, период ожидания дан для того, чтобы укрепить земные дела?

Мухаммед кивал, слушал отчеты Майсары, встречался с партнерами. Но часть его всегда оставалась там, в пещере, в тот миг между обычной жизнью и касанием вечности.

Конкуренты удивлялись его успехам:

Аль-Амин вернулся в дело! говорили на рынке. Говорили, он тронулся умом, а он тем временем наладил торговлю с персами!

Только самые наблюдательные замечали, что в глазах успешного купца поселилась тень чего-то большего, чем торговые расчеты.

Попытки вернуть откровение

Отчаяние толкало Мухаммеда на все более безрассудные попытки вернуть божественный голос. Он снова и снова поднимался в пещеру Хира, теперь уже без припасов, без воды может быть, страдание откроет врата небес?

В одну из таких ночей он сидел в пещере, завернувшись в изодранный плащ. Луна освещала каменные стены, создавая тени, похожие на темных ангелов. Мухаммед раскачивался взад-вперед, повторяя слова первого откровения как заклинание:

Читай! Во имя Господа твоего, который сотворил...

Голос срывался, губы потрескались от жажды. Он повторял снова и снова, пока слова не превратились в бессмысленный набор звуков.

Тогда он попробовал воспроизвести все до мельчайших деталей. Сел в том же углу, в той же позе. Закрыл глаза, попытался вернуть то состояние между сном и явью. Даже задержал дыхание, как в ту первую ночь.

Ничего. Только эхо собственного сердцебиения.

В отчаянии он вскочил, воздел руки к невидимому небу:

Господи! Если Ты избрал меня, почему молчишь? Если не избрал зачем являлся? Дай мне знак, любой знак!

Но пещера ответила лишь насмешливым эхом его собственного крика.

Весна надежды

Почти год прошел с момента первого откровения. Мухаммед научился жить с пустотой внутри, с молчанием небес. Это было как хроническая боль всегда присутствует, но к ней привыкаешь.

Дела шли хорошо. Семья больше не бедствовала. Дочери снова смеялись, хотя отец изменился навсегда.

Однажды утром он проснулся с необычным чувством. Не от кошмара те прекратились. А от ощущения... присутствия. Словно кто-то невидимый стоял рядом.

Он сел, озираясь. Комната была пуста, Хадиджа мирно спала рядом. Но чувство не уходило.

В последующие дни оно усиливалось. Не голос, не видение просто ощущение, что нечто приближается. Как перед грозой, когда воздух наполняется электричеством.

Сны стали ярче. Он видел свет, слышал неясный шепот, чувствовал прикосновения невидимых крыльев.

Что-то происходит, сказал он Хадидже однажды утром.

Она внимательно посмотрела на него: Хорошее или плохое?

Не знаю. Но что-то меняется. Я чувствую.

Последние дни молчания

В последние недели периода фатра Мухаммед обрел странное спокойствие. Не потому, что перестал ждать но потому, что принял ожидание как часть пути.

Он продолжал подниматься в пещеру, но теперь не с отчаянием, а с тихой надеждой. Молился, но не требовал ответа просто открывал сердце.

Однажды, сидя в пещере, он почувствовал знакомую дрожь. Та самая, что предшествовала первому явлению. Сердце забилось быстрее.

Но ничего не произошло. Только дрожь, только предчувствие.

Он спустился домой, но знал скоро. Очень скоро молчание будет прервано.

Той ночью он сказал Хадидже:

Готовься. Что-то должно произойти.

Откуда ты знаешь?

Не знаю. Чувствую. Как чувствуют приближение рассвета в самый темный час ночи.

Она обняла его: Что бы ни случилось мы пройдем через это вместе.

Знаю. И это дает мне силы.

Они лежали в темноте, держась за руки. Где-то внизу шумел ночной город лаяли собаки, перекликались сторожа, скрипели ставни.

Обычная ночь в обычном городе. Но оба чувствовали это последние часы старой жизни. Завтра, или через день, или через неделю но скоро начнется нечто новое.

Период фатра подходил к концу. Небеса готовились заговорить снова.

А пока Мухаммед лежал в темноте, держа за руку любимую женщину, и ждал. Но теперь это было не мучительное ожидание отчаявшегося, а спокойное ожидание того, кто знает рассвет обязательно придет.

Даже после самой долгой ночи.

Объем: 3687 слов

Глава 8: Возобновление МЕККА, КОНЕЦ 611 ГОДА Н.Э.

"И возвратился дух его" (1 Царств 30:12)

Зайд ибн Харис проснулся от необычного звука из комнаты господина доносился крик. Но это был не крик боли, к которым он привык за прошедший год, а нечто иное словно крик облегчения, даже радости. Вольноотпущенник прислушался голоса Мухаммеда и Хадиджи звучали взволнованно, но не тревожно. Что-то произошло этой ночью.

Дом Мухаммеда

Две тысячи триста драхмов в наличии, еще восемьсот в товарах, Хадиджа проверяла счета с удовлетворением. Торговля шла своим чередом, принося стабильный доход. Сирийские купцы должны триста, таифская кожа принесла двести, йеменские благовония...

Майсара, управляющий, вошел с деловым видом: Госпожа, купец Абдуллах спрашивает будет ли господин Мухаммед на рынке завтра? У него партия индийского шелка через Басру. Хорошая цена византийские купцы теперь платят втридорога, так как их северные пути становятся опасными. Ходят слухи, что персы движутся к Дамаску.

К Дамаску? Хадиджа подняла голову от счетов. Это может повлиять на северные маршруты.

Уже влияет. Караваны начинают искать обходные пути. Придется приспосабливаться к новым условиям. Но пока наши партнеры надежны.

Скажи Абдуллаху, что господин будет, кивнула она. Дела шли хорошо, но Мухаммед последний год часто забывал о торговых встречах, погруженный в свои размышления.

В этот вечер он вернулся с рынка раньше обычного. Хадиджа заметила странность в его походке он шел медленно, словно каждый шаг давался с трудом.

Что случилось? встревожилась она, выходя ему навстречу.

Голова... он прижал ладонь ко лбу. Началось на рынке. Думал, пройдет, но становится только хуже.

Хадиджа помогла ему дойти до спальни. Это была та же мучительная боль, что терзала его раньше начиналась с затылка, расползалась к вискам, пульсировала за глазами. Он покачнулся, едва не потеряв сознание.

Я принесу воды, сказала она.

Нет, останься, он удержал ее за руку. Это... как тогда. Как в ту ночь.

Мухаммед опустился на ложе, закрыв глаза. Дыхание стало прерывистым, на лбу выступила испарина. Хадиджа вспомнила точно так же начиналось в ту ночь в пещере Хира.

Она метнулась к сундуку, где хранились лекарственные снадобья. На дне, завернутый в шелк, лежал маленький мешочек остатки той смеси из Египта, что помогла в прошлом году. Хадиджа колебалась лишь мгновение. Видя, как муж корчится от боли, она высыпала щепотку сухих листьев с голубоватыми прожилками на тлеющие угли в курильнице.

Сладковатый дым с горькой ноткой начал заполнять комнату. Мухаммед закашлялся, потом его дыхание стало глубже, ровнее. Боль, казалось, отступала.

Но затем его глаза широко раскрылись. В них был ужас узнавания перед ним стояла та самая сияющая фигура, которая являлась больше года назад. Теперь она казалась еще более величественной, заполняя собой всю комнату.

Укрой меня! закричал Мухаммед, хватаясь за плащ. Заверни меня!

Хадиджа бросилась к сундуку, доставая все покрывала, что были под рукой. Она укутывала дрожащего мужа слой за слоем, пока он не оказался полностью закрыт, только глаза виднелись из-под ткани.

И тогда раздался Голос не извне, а словно из самой глубины его существа. Мухаммед позже расскажет ей, что услышал:

О завернувшийся! Встань и увещевай! И Господа твоего возвеличивай! И одежды твои очисть! И скверны избегай! И не оказывай милость, стремясь к большему! И ради Господа твоего терпи!

Семь изречений, семь ступеней нового пути. Каждое слово врезалось в память с абсолютной ясностью.

Но в тот момент Хадиджа видела только, что Мухаммед лежит с широко раскрытыми глазами и смотрит в одну точку, не приходя в себя. Зрачки были расширены, взгляд застыл, устремленный на что-то невидимое. Она звала его по имени, но он не отвечал, словно находился в другом мире.

В отчаянии, вспомнив совет Вараки о том, как отличить ангела от злого духа, Хадиджа сорвала с головы платок. Ее длинные волосы, обычно скрытые от посторонних глаз, рассыпались по плечам. Она прижалась к мужу, обнимая его, пытаясь вернуть к жизни.

Мухаммед вздрогнул, словно пробуждаясь от глубокого сна, и сказал:

Он исчез.

Кто? спросила жена, все еще обнимая его.

Тот, кто говорил со мной. Джибрил... ангел. Как только ты... он исчез.

Хадиджа облегченно выдохнула:

Тогда это был действительно ангел, а не злой дух. Варака говорил ангелы стыдливы и не остаются, когда женщина обнажает волосы. Демоны же не знают стыда.

Она помогла ему сесть, укрыла его плечи одеялом. Мухаммед все еще трясся, но уже от пережитого, а не от присутствия неземного существа.

Что он сказал тебе? тихо спросила Хадиджа, снова покрывая голову.

И тогда Мухаммед повторил семь повелений, каждое из которых отпечаталось в его памяти огненными буквами.

Хадиджа слушала, наблюдая за мужем. Впервые за долгие месяцы в его глазах появилось что-то кроме боли и апатии. Была ли встреча с ангелом реальной или порождением измученного разума? Она не знала. Но видела результат муж снова обрел смысл жизни.

Аллах милостив, прошептала она. Может быть, Он исцеляет через веру неважно, как она пришла.

Первые последователи

Наутро Зайд, как обычно, помогал господину с утренним омовением. Но сегодня что-то было иначе в движениях Мухаммеда появилась забытая уверенность.

Зайд, сказал Мухаммед, вытирая лицо. Мне нужно поговорить с тобой. Как со свободным человеком, способным принимать решения.

Они сели во дворе. Утреннее солнце только поднималось над крышами Мекки. Мухаммед рассказал о ночном видении, о словах ангела.

Зайд слушал внимательно. Этот человек дал ему свободу, когда мог оставить рабом. Назвал сыном, хотя он был чужой. Если господин нуждался в его вере что ему стоило дать ее?

Ты освободил меня, сказал Зайд, тщательно подбирая слова. Если небеса говорят с тобой я верю. Что мне делать?

Просто верить. Верить, что есть только один Бог Аллах, который создал всё. И что Он говорит со мной, как говорил с пророками древности.

Я верю, кивнул Зайд, видя, как загораются глаза хозяина. Что еще?

Пока только это. Отвергни идолов в сердце. Остальное... остальное придет позже.

Абу Бакр пришел после полуденной молитвы у Каабы. Едва взглянув на друга, он понял что-то изменилось. Год страданий оставил следы осунувшееся лицо, усталые глаза. Но сейчас в них появилось что-то новое надежда.

Садись, Мухаммед указал на подушки во внутреннем дворике. Мне нужно рассказать тебе нечто важное.

Он поведал о возвращении голоса, о новых словах. Абу Бакр слушал внимательно, не перебивая, лишь изредка поглаживая бороду привычный жест, когда он глубоко задумывался.

Значит, испытание окончено? произнес он, когда Мухаммед закончил.

Нет, Мухаммед провел рукой по лицу, словно стирая усталость. Испытание только начинается. Прошедший год был подготовкой. Теперь я должен говорить, а это... это будет труднее.

Что ты хочешь от меня?

Мухаммед помолчал, подбирая слова. Голос его дрогнул:

Я... я прошу тебя поверить мне. Поверить, что то, что со мной происходит от Бога. Что нет божества, кроме Аллаха, и что я... он запнулся, что я избран нести Его послание.

Абу Бакр видел, как важен его ответ. Друг детства, честнейший человек Мекки, доверял ему самое сокровенное. И разве сам Абу Бакр не размышлял о бессмысленности идолов?

Ты просишь немалого.

Знаю. И понимаю, если ты...

Я верил тебе, когда ты молчал. Поверю и теперь, когда ты заговоришь, сказал Абу Бакр, обнимая друга. В конце концов, кто он такой, чтобы судить о путях Всевышнего?

Расширение круга

На следующий день Абу Бакр привел Усмана ибн Аффана своего друга из богатого рода Омейя. Усман выслушал рассказ о едином Боге скептически:

Мой род получает большие доходы от паломников к идолам. Зачем мне это отвергать?

Разве образованный человек может верить, что камень способен помочь? спросил Мухаммед.

Усман слушал, наблюдая за говорящим. Человек явно верил в то, что говорил каждое слово, каждый жест выдавали абсолютную убежденность. Было ли это истиной или самообманом измученного болезнью человека? Но разве важно, если учение несет благо?

Знаешь, я читал христианские книги. Они говорят о едином Боге, о пророках. И иудеи то же самое твердят. Все смеются над нашими идолами мол, арабы поклоняются камням, которые сами же и вытесали.

Он сделал паузу, затем продолжил:

Если то, о чем ты говоришь, правда... Если Бог наших праотцов Ибрахима, Исмаила решил послать и нам пророка... он поднял глаза на Мухаммеда, то это меняет всё. Мы перестаем быть народом без истинной веры.

Именно так, тихо подтвердил Мухаммед.

Тогда я с тобой, решил Усман. Идея единого Бога разумнее поклонения камням. Хотя это может стоить мне доли в семейном деле.

Через неделю пришел Саад ибн Аби Ваккас молодой воин из клана Зухра, известный своей меткостью в стрельбе из лука. Его привел Абу Бакр, зная о поисках молодого человека.

Я слышал о твоем учении, начал Саад без предисловий. Говорят, перед твоим Богом все равны?

Да. Знатность рода и богатство ничего не значат перед Аллахом. Только благочестие возвышает человека.

Саад оживился: Значит, я, простой воин, равен Абу Суфьяну с его караванами?

Если ты благочестивее то выше его перед Богом.

Я всю жизнь искал справедливость, Саад сжал кулаки. В нашем племени младшие ветви всегда в тени старших. Нас учат гордиться родом, но что толку в гордости, когда тебя считают никем?

В новой вере ты будешь тем, кем сделаешь себя сам. Своими делами, своей верой.

Это... это то, чего я ждал всю жизнь, Саад встал. Я с тобой. Расскажи мне больше об этом Боге.

Вечером Саад спросил Абу Бакра:

Ты правда веришь, что он видел ангела?

Абу Бакр задумался:

Я верю, что он честный человек. Верю, что он что-то пережил в той пещере. А как назвать это переживание видением, откровением или чем-то еще разве это главное? Главное, что его слова о едином Боге и равенстве людей кажутся мне правильными.

То есть ты следуешь за учением, а не за чудом?

Возможно. А ты?

Саад усмехнулся:

Я следую за справедливостью. Если она приходит через человека, который слышит голоса пусть так.

В последующие дни Мухаммед делился новым учением только с самыми близкими. Каждого он выбирал тщательно, долго обдумывая.

Маленький Али ибн Аби Талиб, которому недавно исполнилось одиннадцать лет, прибежал во двор, где Мухаммед беседовал с Хадиджей:

Дядя! Абу Бакр сказал, что у тебя есть важные новости!

Мухаммед улыбнулся, глядя на взволнованное лицо мальчика. Али жил в их доме с пяти лет Абу Талиб, отец мальчика, переживал трудные времена, и Мухаммед взял племянника к себе, чтобы облегчить бремя дяди.

Садись, Али. Да, у меня есть новости. Но сначала скажи что ты думаешь об идолах в Каабе?

Мальчик нахмурился, подумал:

Отец говорит, что мы должны их почитать. Но... он понизил голос, словно боясь, что его услышат, они же просто камни! Я видел, как их делают. Как камень может помочь человеку?

Ты прав, Мухаммед одобрительно кивнул. Есть только один Бог, создавший все. И я получил от Него послание.

Настоящее послание? От Аллаха? Как пророки древности?

Да, просто ответил Мухаммед.

Мальчик вскочил, его лицо сияло. Али смотрел на дядю с детской проницательностью. Дядя Мухаммед был добр к нему, но в последний год стал... иным. Мама предупреждала не спорить с ним. Но сейчас дядя выглядел счастливым, и это было главное.

Я знал! Я знал, что идолы обман! Я верю тебе, дядя!

Просто поверить в то, что я тебе рассказал. Что Аллах един, что идолы ложь, и что ангел действительно говорил со мной.

Я верю! воскликнул мальчик. Всем сердцем верю!

Мухаммед обнял племянника, и Али почувствовал, как дрожат руки дяди.

Тайные собрания

К началу 612 года маленькая группа выросла до двадцати человек. Собирались осторожно, меняя места встреч. То в доме Мухаммеда, то у Абу Бакра, то в укромных местах за городом. Масло для ламп, циновки для сидения, простая еда все это требовало расходов.

Госпожа, докладывал Майсара, в этом месяце на собрания ушло двадцать драхмов.

Немного, отвечала Хадиджа. Наши доходы позволяют такие траты. К тому же, это вложение в будущее.

Она наблюдала, как муж беседует с новыми последователями. Впервые за долгие месяцы он выглядел... живым. Исчезла апатия, вернулась целеустремленность. И если несколько человек готовы разделить его веру в единого Бога разве это плохо?

На одном из собраний возник первый спор. Знатный Усман сел рядом с Билялем эфиопским рабом, которого недавно привел Абу Бакр. Заметив смуглую кожу и грубые черты соседа, Усман невольно отодвинулся.

Что-то не так? спросил Мухаммед, заметив движение.

Я... непривычно сидеть рядом с... Усман запнулся.

С человеком, который верит в то же, что и ты, спокойно закончил Мухаммед. Билял отверг идолов, как и ты. В глазах Аллаха вы равны.

Усман покраснел, но промолчал. Это был первый урок нового порядка.

С каждым новым последователем Мухаммед становился увереннее. То, что началось как личное переживание, обретало реальность в глазах окружающих. Их поддержка, какими бы ни были ее мотивы, убеждала его сильнее любых доказательств.

Видишь? шептал он Хадидже ночью. Они верят. Значит, это правда.

Она гладила его по голове, чувствуя, как дрожь постепенно отступает.

Первые размышления

К концу 611 года встал вопрос как именно поклоняться единому Богу?

Христиане молятся стоя, заметил кто-то. Иудеи тоже.

Мы найдем свой путь, сказал Мухаммед. Аллах укажет, как Ему угодно, чтобы мы молились. Пока просто обращайтесь к Нему искренне, каждый как умеет.

А когда молиться?

Когда сердце просит. Утром, проснувшись. Вечером, ложась спать. Но это не обязанность это потребность души.

Саад предложил:

Может, нужен какой-то знак для сбора? Чтобы знать, когда собираемся?

Пока будем договариваться заранее, ответил Мухаммед. Время для открытых призывов еще не пришло.

Конец года и новые вызовы

В последние дни года стали приходить тревожные слухи с севера.

Говорят, персидские войска движутся к границам Шама, сообщил торговец на рынке. Если так пойдет дальше, скоро дойдут до Дамаска.

На последнем собрании года Мухаммед обратился к двум дюжинам последователей:

Год назад небеса замолчали после первого откровения, и я думал, что оставлен. Теперь я знаю то было время подготовки. Мы еще малы числом, но искренни в вере. Придет время, когда придется говорить открыто. Но пока терпение и осторожность.

Как долго мы будем скрываться? спросил юный Али, которому претила необходимость молчать.

Пока Аллах не даст знак. Помните последние слова откровения: "И ради Господа твоего терпи!"

Саад добавил с воинской прямотой:

Когда придет время защищаться мы готовы. Мой лук к вашим услугам.

Надеюсь, до этого не дойдет, ответил Мухаммед. Но запомни свою готовность. Она может понадобиться.

В ту ночь, расходясь по домам, каждый нес в сердце частицу нового учения. У каждого были свои причины следовать за Мухаммедом благодарность, поиск справедливости, жажда истины или просто человеческое сочувствие. Но какими бы ни были мотивы, они создавали нечто новое.

Впереди были испытания, о которых они еще не подозревали. Но первый шаг был сделан небеса заговорили вновь, и их голос нашел слушателей.

Примечание: В главе использованы следующие коранические аяты:

74:1-7 О завернувшийся! Встань и увещевай...

93:1-3 Клянусь утром! Клянусь ночью, когда она успокаивается! Не покинул тебя твой Господь и не возненавидел!

107:1-3 Видел ли ты того, кто отвергает воздаяние? Это тот, кто отталкивает сироту и не побуждает к кормлению бедняка

73:1-10 О покрывающийся! Встань ночью для молитвы...

Глава 9: Рождение главной молитвы МЕСЯЦ РАБИ АЛЬ-АВВАЛЬ, НАЧАЛО 612 ГОДА ОТ Р.Х.

"Научи нас молиться..." Лука 11:1

Билял, эфиопский раб, пытался повторить слова молитвы, но его арабский был еще несовершенен. Толстый язык спотыкался о гортанные звуки, превращая священные слова в нечто едва узнаваемое. Би... бисми-л-лахи... он морщился, чувствуя, как неправильно звучат слоги. Не торопись, мягко поправил его Зайд ибн Харис, вольноотпущенник Пророка. Аллах слышит сердце, не только язык. Прошло несколько недель после возобновления откровений. Община, воспрянувшая духом после долгого молчания небес, собралась в доме Аркама ибн Абуль-Аркама просторном жилище на склоне холма Сафа, ставшем их тайным убежищем. Сорок человек сидели на простых циновках из пальмовых листьев, ожидая, когда Посланник Аллаха научит их правильной молитве. Мухаммед сидел, прислонившись к стене. В полумраке масляных ламп его лицо казалось изможденным ночные бдения и посты оставили свой след. Он закрыл глаза, словно прислушиваясь к чему-то, что слышал только он. Нам нужны слова, начал он медленно, которые вместят всю суть нашей веры. Не длинная молитва, как у христиан. Не сложные формулы, как у иудеев. Что-то простое, но полное смысла. Абу Бакр, сидевший справа от него, кивнул: Мы должны начать с имени Аллаха. Как иудеи начинают с "Шма Исраэль". Но не копировать их, вмешался Умар ибн аль-Хаттаб, его резкий голос нарушил тишину. Мы не иудеи и не христиане. Мы новая община. Мухаммед поднял руку, призывая к молчанию. Несколько мгновений он сидел неподвижно, затем заговорил, и голос его звучал так, словно слова приходили откуда-то издалека: Аль-хамду лиллахи рабби-ль-алямин... "Хвала Аллаху, Господу миров", прошептал Зайд, быстро запоминая. Он был одним из немногих грамотных в общине и старался удержать в памяти каждое слово. Почему "Господу миров"? спросил кто-то из дальнего угла комнаты. Почему не "Господу арабов" или "Господу Мекки"? Мухаммед открыл глаза, и в них мелькнуло что-то похожее на досаду: Потому что Аллах не племенной бог. Он Создатель всего сущего. Всех миров, которые мы знаем и не знаем. Ар-Рахман, ар-Рахим, продолжил он. При этих словах Абу Бакр заметно оживился: Милостивый, Милосердный! Как иудеи говорят "Рахман"! Это не заимствование, терпеливо объяснил Мухаммед. Эти имена Аллаха существовали до всех народов. Мы лишь возвращаем им истинное звучание. Билял слушал, стараясь уловить каждый звук. Его хозяин, Умайя ибн Халаф, не знал о его тайных визитах в дом Аркама. Если узнает... Билял вздрогнул, представив наказание. Но жажда веры была сильнее страха. Малики яуми-д-дин, Мухаммед произнес следующую фразу. "Властелину Дня Суда", снова прошептал Зайд. Теперь заговорил пожилой Аммар ибн Ясир: Это напоминает мне о Дне Воскресения, о котором говорят христиане. День Суда это истина, которую знали все пророки, ответил Мухаммед. Ибрахим знал о нем, Муса знал, Иса знал. Мы не изобретаем, мы напоминаем. Следующие слова прозвучали с особой силой: Иййака на'буду ва иййака наста'ин! "Тебе одному мы поклоняемся и к Тебе одному взываем о помощи!" Эти слова вызвали оживление. Прямое обращение к Аллаху, без посредников это было ново. Без идолов, прошептал кто-то. Без священников, добавил другой. Только Он и мы, подытожил третий. Мухаммед кивнул: Именно так. Каждый из вас может обратиться к Аллаху напрямую. Не нужны ни Лат, ни Узза, ни Манат. Не нужны ходатаи. Али, юный двоюродный брат Пророка, сидел в первом ряду, жадно впитывая каждое слово. В свои двенадцать лет он уже выучил наизусть все откровения и теперь беззвучно повторял новые строки. Ихдина-с-сирата-ль-мустаким, продолжил Мухаммед. "Веди нас прямым путем" эта просьба показалась всем естественной. Кто не хочет найти правильную дорогу в жизни? Но что такое прямой путь? спросил Усман ибн Аффан, богатый купец, недавно присоединившийся к общине. Мухаммед помолчал, подбирая слова: Это путь тех, кого Аллах одарил Своей милостью. Не тех, на кого пал гнев, и не заблудших. Сирата-ллязина ан'амта аляйхим, гайри-ль-магдуби аляйхим ва ля-д-даллин, закончил он. Воцарилось молчание. Семь аятов коротких, но емких содержали в себе всю суть новой веры: признание единого Бога, прямое обращение к Нему, просьбу о руководстве. Это будет наша главная молитва, сказал Мухаммед. Повторяйте ее в каждом ракате. Без нее молитва недействительна. Сколько раз в день мы должны молиться? спросил молодой Саад ибн Аби Ваккас. Мухаммед задумался: Дважды. Утром, чтобы начать день с поминания Аллаха, и вечером, благодаря за прошедший день. Со временем, возможно, будет больше, как Аллах укажет. Тут же посыпались практические вопросы. Торговец Абдуррахман ибн Ауф озабоченно спросил: Но как определить время? И что если я буду в пути с караваном? А я не могу бросить раскаленное железо в горне, добавил кузнец Хаббаб ибн аль-Аратт. Если начну молиться утром, когда разжигаю горн, работа будет испорчена. Мухаммед выслушал все возражения, затем ответил: Аллах не возлагает на душу больше, чем она может вынести. Молитесь, когда можете главное не пропускать совсем. Если не можете утром из-за работы, помолитесь, как только освободитесь. А как определить время? спросил пастух из бедуинов. Старый Аммар ибн Ясир, знавший толк в таких вещах, объяснил: Утренняя когда на востоке появляется светлая полоса. Вечерняя после того, как солнце скроется за горизонтом. Хадиджа, сидевшая с другими женщинами за занавесом, спросила: А мы? Должны ли женщины молиться так же? Молитва обязательна для всех мужчин и женщин, свободных и рабов, ответил Мухаммед. Но женщины могут молиться дома, если так удобнее. Билял все это время беззвучно шевелил губами, пытаясь запомнить слова Фатихи. Арабский давался ему с трудом в Эфиопии говорили на других языках. Но он упорно повторял, коверкая слова: Аль-хамду... лиллахи... рабби... аль-алямин... Зайд, заметив его старания, подсел ближе: Вот, слушай внимательно. Аль-хам-ду лил-ля-хи... Он медленно произносил каждый слог, а Билял повторял. Рядом другие тоже учились многие были неграмотны и могли полагаться только на память. Тем временем обсуждение продолжалось. Умар спросил: А в какую сторону молиться? У иудеев есть их Храмовая гора. А у нас? В сторону Иерусалима, ответил Мухаммед. Байт аль-Макдис город пророков. Там молился Ибрахим, там был храм Сулеймана. Пока это наша кибла. "Пока?" подумал Зайд, но промолчал. Он уже научился, что некоторые вещи Пророк объясняет не сразу. Практические детали множились. Где брать воду для омовения в засушливый сезон? Можно ли молиться в одежде, испачканной во время работы? Что делать, если забыл слова во время молитвы? На каждый вопрос Мухаммед давал ответ, иногда сразу, иногда после размышления. Создавалась новая религиозная практика, отличная от всего, что знали арабы. К концу собрания все выучили Фатиху кто лучше, кто хуже. Али уже мог повторить ее без запинки. Билял все еще спотыкался на "магдуби алейхим", но Зайд ободряюще похлопал его по плечу: Не волнуйся, брат. Аллах ценит усердие больше, чем правильное произношение. Когда собрание начало расходиться, Мухаммед добавил: Помните эта молитва дана нам как милость. В ней обращение к Аллаху, прославление Его, просьба о руководстве. Произносите с пониманием, не просто повторяйте слова. Люди расходились небольшими группами, чтобы не привлекать внимания. Билял задержался его хозяин думал, что он пошел за водой к дальнему колодцу, и у него еще было время. Зайд, тихо позвал он. Научи меня еще раз. Особенно конец. Зайд улыбнулся: Конечно. Слушай: ва ля-д-дал-лин. Не "даллин", а "дааал-лин". Растягивай звук "а". Они сидели при свете догорающей лампы, и бывший раб учил нынешнего раба словам, которые через годы будут знать миллионы. Ни один из них не подозревал, что этот неуклюжий эфиоп с плохим произношением станет первым муэдзином ислама, чей голос будет собирать верующих на молитву. Наконец Билял поднялся: Мне пора. Если хозяин заподозрит... Иди с миром, благословил его Зайд. И помни скоро придет день, когда ты будешь молиться свободно, не прячась. Билял кивнул и выскользнул в ночь. По дороге он тихо повторял: Ихдина-с-сирата-ль-мустаким... Веди нас прямым путем... В доме Аркама погасли последние лампы. Новая молитва родилась простая, но глубокая, доступная каждому, но полная смысла. Через несколько дней вся община будет знать ее наизусть, а через столетия ее будут повторять от Андалусии до Китая. Но вскоре обнаружилось, что даже Пророк может забыть слова откровения, и это станет новым испытанием для молодой общины...

[Аяты: Сура "Аль-Фатиха" (Открывающая), 1:1-7]

Глава 10: Человеческое лицо пророка МЕККА, 612 ГОД ОТ Р.Х.

И пророки - люди, как мы." Послание Иакова 5:17

Мухаммед проснулся с ужасом он забыл слова вчерашнего откровения, полностью забыл. В голове была пустота там, где еще вечером горели ясные фразы о милосердии Аллаха. Он сел на постели, пытаясь вспомнить хоть что-то. Начало было про сирот... или про бедняков? Холодный пот выступил на лбу. Как он объяснит общине, что посланник Божий не помнит собственных откровений?

Хадиджа проснулась от его движений: Что случилось?

Я... я забыл. Вчерашние слова. Те, что пришли после заката. Помнишь, я повторял их Зайду и Абу Бакру?

Про того, кто отвергает воздаяние?

Да! Точно! облегчение нахлынуло волной. "Видел ли ты того, кто отвергает воздаяние? Это тот, кто отталкивает сироту..."

"...и не побуждает к кормлению бедняка", закончила Хадиджа.

Мухаммед упал обратно на подушки: Спасибо. Я думал... думал, что потерял их навсегда.

Ты просто устал. Когда ты последний раз нормально спал?

Три ночи назад. После того, как они установили текст основной молитвы.

Она несла поднос с финиками и лепешками, стараясь не шуметь девочки еще спали.

Иди, я приготовила завтрак. И Майсара ждет привез отчет о персидском караване.

При упоминании о делах Мухаммед вздрогнул. Последние месяцы он почти забросил торговлю, погрузившись в ожидание нового откровения. Но жизнь не ждала счета накапливались, партнеры требовали внимания.

В доме его встретил Али двенадцатилетний двоюродный брат, сын Абу Талиба. Мальчик жил у них уже три года Абу Талиб был беден, и Мухаммед взял племянника на воспитание, чтобы облегчить бремя дяди.

Дядя, ты опять не спал всю ночь?

Молился, уклончиво ответил Мухаммед.

А Аллах отвечает на твои молитвы?

Простой детский вопрос ударил больнее любого упрека. Мухаммед опустился на скамью:

Пока молчит, Али. Но я верю однажды ответит.

Ночные бдения

Хадиджа вошла с подносом финики, лепешки, разбавленное вино с медом. Она поставила еду, внимательно посмотрела на мужа:

Ты опять ходил по комнате всю ночь. Я слышала.

Пытался вспомнить... Вчера мы установили основную молитву семь строк, которые должны объединить общину. А сегодня Али спросил, почему я вчера произнес "Малики яумиддин", а сегодня утром "Малик яумиддин". Одна буква разницы, но смысл меняется "Властелин Дня суда" или "Царь Дня суда". Я не знал, что ответить.

Может, оба варианта правильные? предложила Хадиджа.

Люди запутаются. Скажут он сам не знает, чему учит. Вчера одно, сегодня другое...

Она села рядом, взяла его руку:

Посмотри на меня. Когда ты последний раз нормально ел?

Не помню. Вчера? Позавчера? Желудок не принимает пищу.

А спал?

Сны... страшные сны. Будто я стою перед толпой и забыл все слова. Открываю рот а там пустота.

Она встала, налила воды из кувшина, добавила туда мед. Заставила выпить.

Помнишь нашу свадьбу? спросила она, усаживаясь обратно. Ты тогда тоже всю ночь не спал, боялся забыть слова клятвы.

Это другое...

Правда? Тогда ты боялся подвести меня. Сейчас боишься подвести Бога. Но страх тот же страх несовершенного человека.

Визит старого управляющего

В дверь постучали. Вошел Майсара управляющий торговыми делами Хадиджи. Старик выглядел озабоченным:

Господин, госпожа, простите, что так рано. Но дело срочное.

Что случилось? Хадиджа жестом пригласила его сесть.

Персидский караван вернулся с убытком. Слухи о движении персидских войск к Дамаску пугают местных купцов. Мы потеряли треть товара никто не хочет покупать впрок.

Мухаммед попытался сосредоточиться на цифрах, но мысли разбегались:

Сколько потеряли?

Двести драхмов серебра. И это только прямые потери. Если учесть упущенную выгоду...

Я возмещу из своих средств, быстро сказала Хадиджа. Майсара, подготовь новый караван. Попробуем южный маршрут через Йемен.

Когда управляющий ушел, Мухаммед покачал головой:

Я должен был предвидеть. Раньше я знал все тропы, все опасности. А теперь...

Теперь у тебя другие заботы.

Но твое состояние тает из-за моей... рассеянности.

Наше состояние, поправила она. И оно тратится на благое дело. Разве не ты учишь, что богатство лишь средство, а не цель?

Человеческие слабости

Я слабый человек, Хадиджа, Мухаммед встал, подошел к окну. Иногда мне кажется, что Джибрил выбрал не того.

Расскажи мне о своих слабостях.

Он усмехнулся горько, без веселья:

С чего начать? Я забываю. Путаю слова откровений. Вчера Зайд спросил про слова о терпении я назвал совсем другие. Пришлось сказать, что проверяю его память.

Что еще?

Я гневаюсь. Позавчера узнал, что Билала того певца-абиссинца его хозяин избил за то, что тот произнес имя Аллаха вместо Хубала. Я так разозлился, что начал кричать прямо при всех, грозил Умайе гневом Аллаха.

Ты хотел защитить невинного.

Хотел. Но разве посланник Божий должен терять контроль? Абу Бакр потом отвел меня в сторону и сказал: "Твой гнев не освободит Билала. Только терпение и мудрость помогут ему". Он прав, но я не смог сдержаться.

Продолжай. Что еще тебя мучает?

Я... я завидую. Когда Абу Бакр так легко запоминает все откровения, когда видит в них смысл, который я сам не замечал. Иногда думаю может, ему следовало получать эти послания.

Хадиджа молчала, поглаживая его по спине. Под ее пальцами чувствовались узлы напряженных мышц.

А еще я боюсь боли. Когда приходят откровения, голова раскалывается. Иногда так сильно, что хочется кричать. Но я сдерживаюсь что подумают люди?

Что еще?

Он помолчал, потом выдохнул:

Сомнения. Постоянные сомнения. Вот недавно повторял слова откровения: "Видел ли ты того, кто отвергает воздаяние? Это тот, кто отталкивает сироту и не побуждает к кормлению бедняка". Но я сам видел это накануне как Абу Джахль прогнал нищего от Каабы. И теперь не знаю небеса показали мне то, что я уже знал, или я облек увиденное в красивые слова?

А это важно?

Он дернулся: Как это важно? Конечно, важно! Если я выдаю свои мысли за божественные...

Если твои мысли ведут людей к добру, к единобожию, к справедливости разве источник так важен?

Хадиджа!

Я серьезно. Вот смотри ты учишь людей помогать бедным. Это пришло в откровении или из твоего сердца, которое всегда болело за обездоленных?

Мухаммед молчал. В предрассветной тишине было слышно, как во дворе закричал петух скоро фаджр.

Визит Абу Зарра

В дверь постучали условный стук, означавший своего. Хадиджа быстро накинула покрывало, Мухаммед пригладил волосы. Вошел Абу Зарр аль-Гифари недавний гость из племени бедуинов. Высокий, жилистый, с обветренным лицом человека пустыни.

Прости, что так рано, начал он, но Мухаммед жестом остановил его.

Что случилось?

Вчера на рынке... я не выдержал. Видел, как жрец требовал с бедной женщины драхм за молитву Аллат. Она плакала у нее не было денег, а сын болен. И я... я сказал ей, что Аллах слышит молитвы бесплатно.

Мухаммед напрягся: Что было дальше?

Жрец услышал. Начал кричать о богохульстве. Собралась толпа. Меня спасло только то, что я гость священные законы гостеприимства защитили. Но теперь за мной следят.

Ты поступил по совести, медленно сказал Мухаммед. Но был неосторожен.

Прости меня, Абу Зарр опустил голову. Я подвел тебя. Подвел всех нас.

Мухаммед подошел к нему, положил руку на плечо:

Нет. Ты показал, что истина сильнее страха. Может быть, это знак время скрытности подходит к концу.

Но мы еще не готовы, вмешалась Хадиджа.

А будем ли готовы когда-нибудь? Мухаммед устало улыбнулся. Может, Абу Зарр прав. Может, пора перестать прятаться.

Человеческое решение

После ухода Абу Зарра они остались вдвоем. Солнце поднималось над Меккой, заливая комнату золотым светом.

Ты действительно думаешь выйти открыто? спросила Хадиджа.

Еще не знаю. Нужно подумать, посоветоваться с Абу Бакром и другими. Но... он помолчал, знаешь, что самое трудное? Не сами гонения. А то, что придется быть сильным для других. Всегда. Не показывать сомнений, страхов, слабостей.

Почему?

Потому что вера молодая, хрупкая. Если они увидят, как я колеблюсь, могут усомниться сами.

Или увидят, что даже пророк человек. И это даст им силы в собственной борьбе со слабостями.

Мухаммед задумался: Ты думаешь?

Я знаю. Помнишь, когда ты разгневался из-за Билала? Ты потом извинился перед всеми, признал свою ошибку. И знаешь, что сказал мне потом Зайд? "Если даже посланник Аллаха может ошибаться и признавать это значит, и мне не стыдно быть слабым иногда".

Он так сказал?

Именно так. Твоя человечность дает людям надежду, а не отнимает ее.

За окном город окончательно проснулся. Скоро начнется новый день день тайных встреч, осторожных разговоров, постепенной подготовки к тому моменту, когда придется выйти на свет.

Иди, сказала Хадиджа. Твоя община ждет утреннюю молитву. Ту самую, из семи строк, которые ты вчера с таким трудом вспоминал.

"Аль-Фатиха", произнес Мухаммед. "Открывающая". Открывающая путь к большему.

К открытой проповеди?

Рано или поздно да. Аллах уже послал слова: "Встань и увещевай". Пока я увещеваю тайно. Но скоро...

Он не договорил. Оба знали, что ждет впереди. Конец безопасности. Начало настоящих испытаний. Проверка того, сможет ли несовершенный человек нести совершенное послание.

Мухаммед накинул плащ и вышел встречать новый день. Хадиджа осталась одна, думая о том, что видела этой ночью. Не пророка из будущих легенд, а живого человека со всеми его страхами и сомнениями. И именно это делало его путь настоящим чудом.

Примечание: В главе использованы следующие откровения, упомянутые в предыдущих главах:

Сура 1 (Аль-Фатиха) основная молитва из главы 8.2

107:1-3 "Видел ли ты того, кто отвергает воздаяние..."

74:2 "Встань и увещевай" из главы 8

Глава 11: Три года в тени МЕККА, Конец месяца раджаб, 613 год

"Ибо нет ничего тайного, что не станет явным." Евангелие от Луки 8:17

Абу Бакр считал монеты при свете масляной лампы - содержание тайной общины требовало все больше средств. Пятьдесят драхмов серебра за прошлый месяц. Сорок - за позапрошлый. Цифры росли вместе с числом нуждающихся. Он отложил счетную дощечку, потер уставшие глаза. Со времени первого откровения в пещере Хира минуло три года. Вначале их было четверо - Хадиджа, Али, Зайд и он сам. Теперь община насчитывала сорок душ. Дверь тихо скрипнула. Хадиджа вошла, закутанная в простое покрывало. "Прости за опоздание", - она опустилась на подушку напротив. - "Пришлось сделать крюк через рынок специй. Слишком много любопытных глаз у главной дороги." "Понимаю", - Абу Бакр отодвинул счеты. - "Как дела с торговлей?" "Майсара справляется отлично", - ответила Хадиджа. - "После того как персы взяли Дамаск в прошлом году, они стали нашими лучшими покупателями. Скупают все - специи, благовония, кожи. Война требует припасов, платят не скупясь. Раньше я отправляла пять больших караванов за сезон и получала тысячу драхмов прибыли." "А теперь?" "Теперь три каравана, но прибыль почти та же - девятьсот драхмов. Персидское золото течет рекой." Хадиджа вздохнула. "Только расходы растут быстрее. Мы кормим сорок человек, помогаем их семьям. Билял приходит голодным - хозяин морит его за отлучки. Семья Ясира еле сводит концы с концами. Вдовы, сироты... Триста драхмов в месяц уходит только на поддержку общины." Абу Бакр кивнул. Он знал эти цифры - сам вносил немалую долю. "К тому же", - продолжила Хадиджа, - "все дорожает. Византийцы переходят с папируса на пергамент - египетские поставки стали ненадежными из-за войны. Пергамент втрое дороже. Персидские чиновники его требуют для документов - прочнее в походных условиях." "Война империй меняет все", - заметил Абу Бакр. - "Говорят, персы готовят поход на земли Шам. К будущему году могут взять Иерусалим." "Если так, торговые пути изменятся полностью", - Хадиджа задумалась. - "Но пока это нам выгодно." В дверях появился молодой человек - Аркам ибн Аби аль-Аркам. "Простите, что прерываю. Посланник Аллаха уже здесь. Остальные собираются." ## Медленный рост Большая комната постепенно заполнялась людьми. Хадиджа вспоминала, как все начиналось. Первый год - только ближайшие. Мухаммед боялся делиться откровениями даже с друзьями. Потом Абу Бакр привел Усмана - своего делового партнера. Тот привел Абдуррахмана ибн Ауфа. Цепочка доверия росла медленно, звено за звеном. Второй год принес неожиданных последователей. Билял услышал обрывок разговора на рынке и пришел сам, рискуя жизнью. Семья Ясира узнала от соседей. Каждый новый человек - это решение, риск, проверка. Теперь, на третий год, приходили по двое-трое в месяц. Община росла неспешно, как финиковая пальма в каменистой почве. Мухаммед вошел последним. По его мрачному лицу все поняли - произошло что-то серьезное. "Мир вам", - он занял место в центре полукруга. "И тебе мир, о посланник Аллаха", - ответили хором. "Должен рассказать о вчерашнем дне", - начал Мухаммед после долгой паузы. - "Получил откровение: 'И увещевай твою ближайшую родню'. Решил начать с собственного клана." ## История провала Абу Бакр напрягся. Клан Хашим славился своенравием. "Пригласил всех на большую трапезу", - продолжил Мухаммед. - "Хадиджа распорядилась не жалеть средств - три барана, горы риса, финики, мед, свежий хлеб. Али помогал готовить с рассвета. Пришли около сорока человек - все дяди, двоюродные братья, старейшины." "Всю ночь резали баранов!" - с гордостью вставил Али. "После трапезы я встал", - голос Мухаммеда стал тише. - "Сказал: 'О сыны Абд аль-Мутталиба! Я не знаю араба, который принес бы своему народу нечто лучшее. Я принес благо этого мира и мира грядущего. Всевышний велел мне призвать вас. Мы должны вернуться к вере Ибрахима, нашего праотца. Очистить Каабу, которую он построил для поклонения Единому, от идолов, что осквернили ее. Кто поддержит меня в этом деле?'" Тишина в комнате сгустилась, как масло в холодную ночь. "Молчание длилось долго. Потом Абу Лахаб - мой родной дядя - вскочил и закричал: 'Да постигнет тебя погибель! Для этого ты нас собрал? Чтобы опозорить клан своим безумием? Ты хочешь разрушить то, чему поклонялись наши отцы и деды?'" Хадиджа сжала кулаки. В прошлый раз, когда откровения прекратились на месяцы, Абу Лахаб просто насмехался. Теперь открыто проклинал. "Абу Талиб попытался смягчить", - продолжил Мухаммед. - "Напомнил, что я всегда был честным и разумным, но в вопросах веры каждый следует путем предков. Я спросил снова: 'Кто же поможет мне?' И встал только один..." "Я!" - воскликнул Али. - "Я сказал: 'О посланник Аллаха, я буду твоим помощником!'" "Четырнадцать лет ему", - с горькой улыбкой добавил Мухаммед. - "И Абу Лахаб расхохотался: 'Вот твое войско! Мальчишка, который меч едва держит! С такой армией ты далеко пойдешь!' Все разошлись под хохот и насмешки." ## Уроки прошлого "Это напоминает те месяцы после первого откровения", - тихо сказала Хадиджа. - "Когда голос не возвращался, и ты думал, что оставлен. Но весть вернулась сильнее прежнего." "Да", - кивнул Мухаммед. - "Тогда я учился терпеть в одиночестве. Теперь учусь терпеть отвержение близких. И вчера ночью пришло новое: 'Провозгласи то, что тебе велено, и отвернись от многобожников'. Время скрытности кончается." Слова упали в тишину, как камни в глубокий колодец. "Открытая проповедь?" - встревожилась Фатима бинт аль-Хаттаб. - "Мой брат Умар яростно защищает старых богов. Если узнает... А у меня долги, двести драхмов после смерти отца." "Разве мы оставим сестру в беде?" - Мухаммед взглянул на Абу Бакра. - "Позаботься о долге." Абу Бакр кивнул, хотя двести драхмов - немалая сумма даже для него. Билял встал, опустив голову: "А что будет с теми, кто не свободен? Если хозяин узнает о моих отлучках..." "Каждый действует по возможности", - ответил Мухаммед. - "Свободные начнут первыми. Зависимые - выждут время." Аммар ибн Ясир озвучил общий страх: "Мы йеменцы, пришлые. Нас никто не защитит, если начнутся гонения. Родители мои уже в годах..." "Разве вы не стали нашими братьями? Община - вот ваша защита и опора." ## Земные заботы Сухайб ар-Руми заговорил с присущей ему прямотой: "Скажу как есть. Открытый разрыв с верой предков означает разрыв торговых связей. Христиане Шама, иудеи, персы - все признают клятвы именем богов Каабы. Если я откажусь от них, кто будет иметь со мной дело?" "Истина дороже золота", - ответил Мухаммед. "Истина не накормит голодных детей", - возразил Сухайб. "Тогда создадим общую казну", - вмешался Абдуррахман ибн Ауф. - "Каждый вносит сколько может, берет сколько нужно. Начну я - сто драхмов." "Добавлю столько же", - поддержал Усман. "Пятьдесят от меня", - сказал Саад. "Двадцать пять", - добавил Тальха. Предложения сыпались, как финиковые косточки из прохудившегося мешка. Хадиджа мысленно подсчитывала - если собрать все обещания, выйдет около полутора тысяч. Хватит продержаться несколько месяцев. "Где будем собираться для молитв?" - спросил Зайд. - "В ущельях скоро станет опасно." "Пока продолжим встречаться по домам, меняя места", - ответил Мухаммед. - "Когда начнется открытая проповедь..." "Мой дом будет убежищем", - твердо сказал Аркам. - "Двор просторный, стены высокие, соседи далеко." ## Суть послания Мухаммед поднялся, окидывая взглядом притихших последователей: "Запомните - дело не в новых обрядах. Дело в справедливости. Перед Единым все равны - араб и чужеземец, богач и бедняк. Сильный обязан защищать слабого, сытый - делиться с голодным." Он произнес четыре строки, ставшие их опознавательным знаком: "Скажи: 'Он - Аллах - един, Аллах вечный. Не родил и не был рожден, и нет никого, равного Ему'." Затем напомнил о ночной молитве: "О завернувшийся! Вставай ночью, кроме малой части. Половину ночи или чуть меньше, или больше. И читай откровение размеренным чтением. Воистину, ночное бдение - оно сильнее по воздействию." "Как нам действовать дальше?" - спросил Абу Бакр. "С мудростью большей, чем храбрость. Сначала буду говорить с людьми наедине. Потом - малыми группами. Открыто выступим, когда будем готовы. У каждого своя роль - богатые помогают средствами, сильные защитой, мудрые советом." ## Последние приготовления Обсуждение длилось до глубокой ночи. Договорились о главном: Влиятельные члены начнут осторожные беседы в своих семьях. Зависимые люди сохранят осторожность. Общая казна начнет работу немедленно. Встречи продолжатся в разных домах. Все ждут знака для следующего шага. Люди покидали дом Абу Бакра малыми группами, растворяясь в переулках, как тени в предрассветных сумерках. Последними ушли самые близкие. "Думаешь, мы готовы?" - спросила Хадиджа, когда они остались вдвоем с мужем. "Полной готовности не будет никогда", - ответил он. - "Но медлить больше нельзя. Слухи множатся, подозрения растут. Лучше выйти на свет по своей воле." "Наша жизнь уже не будет прежней", - сказала она. "Она не была прежней с той ночи в пещере", - возразил Мухаммед. - "Просто теперь это увидят все." ## Мекка на пороге перемен Утренний торговый дом Абдуллы ибн Джудана наполнился голосами и запахом свежего хлеба. "Персы стягивают силы к землям Шам!" - Махмуд ибн Валид потрясал письмом. - "Мой компаньон из Дамаска пишет - готовится поход на Иерусалим. Местные иудеи якобы обещали поддержку." "Иудеи надеются, что персы вернут им их храм", - заметил Умайя ибн Халаф. - "Столько веков прошло, а все мечтают." "У нас в городе тоже неспокойно", - вмешался старый Валид. - "Мой раб наблюдал странное - группа людей молилась в ущелье. Выстроились рядами, кланяются все вместе. Не как принято - каждый у своего идола." "Это последователи племянника Абу Талиба", - пояснил Сафван. - "Абу Лахаб всем рассказывает о его позоре перед кланом." "И все же находятся те, кто слушает", - задумчиво проговорил хозяин дома. - "Мой племянник слышал - их уже четыре десятка. Люди из разных родов - не только бедняки и рабы." "Сорок чудаков среди тысяч", - отмахнулся Валид. "Любой пожар начинается с искры", - возразил Абдулла ибн Джудан. ## Накануне бури Солнце клонилось к закату. Мухаммед стоял на плоской крыше, глядя на священную Каабу. Триста шестьдесят идолов хранили молчание веков. "Недолго вам осталось", - прошептал он. - "Скоро воцарится Единственный." Внизу Хадиджа заканчивала вечерние подсчеты. Девятьсот драхмов прибыли. Триста - на нужды общины. Двести - долг Фатимы. Сто - в общую казну. Остается триста на семью и торговые дела. Немного. Но пока достаточно. Завтра или через неделю, через месяц или два - но скоро все изменится. Время подпольных собраний истекало, как вода сквозь пальцы. Община окрепла, весть готова выйти на свет. Где-то на севере персидские армии готовились к броску на Святую Землю. В Мекке зрело свое потрясение - не военное, но способное изменить мир сильнее любых армий. История замерла в ожидании. Тени отступали перед рассветом новой эры.

Примечание: В главе использованы следующие аяты:* - *15:94 - "Провозгласи то, что тебе велено..."* - *26:214 - "И увещевай твою ближайшую родню"* - *73:1-10 - о ночных молитвах* - *87:1-5 - прославление Аллаха* - *112:1-4 - о единобожии (Аль-Ихлас)* [Объем: 4000 слов]

"ЧАСТЬ II: МЕЧ И СЛОВО (611-614)

Глава 12: Начало открытой проповеди 613 ГОД

И увещевай твою ближайшую родню > Коран, 26:214

МЕККА, ХОЛМ АС-САФА

Утренний базар гудел как растревоженный улей. Абдуллах ибн Амр аль-Хазраджи вел сына через лабиринт торговых рядов, мимо лавок с благовониями и кожами. Тринадцатилетний Джабир жадно впитывал картины священного города первое паломничество останется в памяти навсегда. Пять драхмов за мех воды? В Ясрибе за два продают! возмущался паломник у колодца Замзам. Священная вода имеет свою цену, невозмутимо отвечал водонос. Это же Замзам! Вода, которую Джибриль открыл для Исмаила. За благословение платят, а не за воду. Абдуллах покачал головой. Война империй душила торговлю, но мекканцы умели извлекать выгоду из любой беды. Отец, Джабир потянул его за рукав, почему в Мекке водоносы получают пять драхмов, а наш сосед Хамид едва собирает один за целый день работы? Потому что это священный город, сын. Здесь все стоит дороже. Но разве справедливо, что человек в Мекке богатеет просто потому, что родился здесь, а Хамид голодает, хотя работает от зари до зари? Абдуллах удивленно посмотрел на сына. Мальчик взрослел, начинал замечать несправедливости мира. Таков порядок вещей, Джабир. Сильные кланы владеют источниками воды, слабые платят им за право пить. Джабир нахмурился, вспоминая свой квартал в Ясрибе. Дети вдов, которые попрошайничали на рынке. Должники, продававшие себя в рабство. Его друг Саид, чей отец погиб в очередной стычке между Аус и Хазрадж, теперь батрачил на финиковых плантациях за горстку фиников в день. В прошлую пятницу торговцы Бану Кайнука выгнали старую Умм Зайд с рынка за то, что она не смогла заплатить пошлину, тихо сказал Джабир. Она плакала, говорила, что её внуки останутся голодными. А ведь она просто хотела продать несколько лепёшек. Внезапно поток людей изменил направление. Толпа устремилась к холму ас-Сафа, где на возвышении стоял человек в простой белой одежде. Что там? Джабир потянул отца за рукав. Посмотрим, Абдуллах направился следом за остальными, крепче сжимая ладонь сына. Похоже, тот самый Мухаммед решился на открытую проповедь. В караван-сарае вчера только об этом и говорили три года скрывался со своими последователями, собирались тайно в доме какого-то аль-Аркама. У подножия холма собралось уже несколько сотен человек. Торговцы бросали свои лавки, женщины выглядывали из-за занавесок паланкинов, даже стражники Каабы повернули головы. ...три года скрывался, как вор! долетел до них чей-то злой голос. Аль-Амин никогда не был вором, возразил другой. Что бы он ни говорил, человек он честный. Мальчик встал на цыпочки, пытаясь разглядеть говорящего. Мужчина на холме поднял руку, и гомон начал стихать. Его поза излучала спокойную уверенность так стоят люди, принявшие важное решение. О люди курайша! голос разнесся над площадью, сильный и чистый. Если бы я предупредил вас, что за этим холмом скрывается вражеское войско, готовое напасть, поверили бы вы мне? Конечно! выкрикнули несколько голосов. Мы знаем тебя как правдивого! Аль-Амин не лжет! Рядом с Абдуллахом стоял пожилой мекканец с лицом, изборожденным морщинами. Джабир осмелился спросить: Простите, уважаемый, кто этот человек? Старик оценивающе посмотрел на мальчика: Ты не из наших, юноша? Из Ясриба, совершаем паломничество. А, из города раздоров, в голосе мекканца прозвучала нотка превосходства. Это Мухаммед ибн Абдуллах из рода Хашим. Муж нашей богатейшей купчихи Хадиджи. Утверждает, будто с ним Бог через ангела беседует. Три года назад начал тайно собирать последователей вчера ночью они решили, что пора выйти из тени. Тем временем Мухаммед продолжал, и тревожные нотки окрасили его речь: Тогда выслушайте мое предупреждение! Опасность, о которой я пришел сказать, страшнее любого земного войска. Я посланник Единого Бога, направленный предостеречь вас. Нет божества, кроме Него, а идолы, которым вы поклоняетесь ложь и заблуждение! Площадь взорвалась возмущенными криками. Джабир почувствовал, как отец инстинктивно притянул его ближе. В их городе евреи и арабы научились избегать религиозных споров слишком дорого обходились последствия. Богохульство! раздался женский визг. Он оскорбляет Аллат и Уззу! Предатель веры отцов! Но были и другие голоса тише, задумчивее: А что, если он прав? Евреи тоже говорят о Едином... Помните засуху три года назад? Идолы не помогли. Джабир прислушался к этим голосам. В Ясрибе он видел, как богатые кланы молились тем же идолам, что и бедняки, но идолы помогали только сильным. Когда дядя Саида пришел к жрецу просить заступничества перед кредиторами, тот потребовал жертву, которую разоренная семья не могла себе позволить. Дородный купец в дорогих одеждах протолкался вперед: Мухаммед! Я помню тебя юношей ты водил наши караваны, молился у Каабы, как все! Что случилось? Солнце пустыни повредило твой разум? Или это козни твоей жены-христианки? Хадиджа не христианка, спокойно ответил проповедник. А что до перемен разве человек не может прозреть? Я был слеп, теперь вижу. Был глух, теперь слышу. Слышишь голоса, как безумец! выкрикнул кто-то. Я слышу истину, в голосе Мухаммеда не дрогнула ни одна нота. И моя обязанность поделиться ею с вами. Молодой человек в богатой одежде насмешливо спросил: И почему именно ты удостоился такой чести? Почему не кто-то из наших вождей? Не Валид ибн аль-Мугира? Не Абу Суфьян? Мухаммед посмотрел на него с состраданием: Разве это люди распределяют милость Господа? Он избирает, кого пожелает. Вспомните Мусу разве он был царем, когда Бог заговорил с ним? Или Ибрахим разве он был богатейшим в своем народе? Джабир слушал, завороженный. В Ясрибе еврейские соседи часто рассказывали истории о древних пророках. Но слышать их из уст араба, говорящего о них как о своих предках... И этот араб говорил не только о Боге, но и о несправедливости. Посмотрите на ваших идолов! Мухаммед указал в сторону Каабы. Богатый приносит им золото и получает почет. Бедный приносит последнее и остается ни с чем. Разве это справедливость? Разве камни различают между сыном вождя и сыном раба? Джабир вздрогнул. Это было так похоже на то, что он видел в Ясрибе. Богатые покупали благосклонность жрецов, а бедные... Единый Бог не смотрит на ваше богатство или знатность рода, продолжал Мухаммед. Перед Ним равны господин и раб, курайшит и эфиоп. Он смотрит только на ваши сердца и дела. Опасные речи, пробормотал стоявший рядом торговец. Если рабы поверят в это... Кощунство! взревел голос из толпы. Джабир увидел, как из первых рядов вышел грузный человек с багровым от гнева лицом. В руке он сжимал камень. Это мой дядя, Абу Лахаб, пояснил стоявший рядом подросток, видимо, из мекканцев. Он и раньше грозился проучить племянника. Горе тебе, сын моего брата! прорычал Абу Лахаб. Для этого ты собрал нас? Чтобы оскорбить богов, которым поклонялись наши отцы и деды? Чтобы смутить рабов и бедняков? Камень полетел в Мухаммеда. Тот не сделал попытки уклониться булыжник ударил в плечо, оставив кровавый след на белой одежде. И тут произошло нечто необычайное. Лицо проповедника преобразилось будто внутренний огонь озарил его черты. Когда он заговорил, голос гремел с такой силой, что ближайшие невольно отшатнулись: Да погибнут руки Абу Лахаба, и сам он погиб! Не спасет его богатство и то, что он приобрел! Войдет он в пламенный огонь! И жена его, носильщица дров на шее у нее веревка из пальмовых волокон! Слова прозвучали как проклятие древних пророков. Толпа замерла, потрясенная яростью и силой этого голоса. Потом все случилось очень быстро. Сторонники Абу Лахаба бросились вперед. Молодые люди окружили Мухаммеда, прикрывая его собой. Завязалась потасовка. Уходим! Абдуллах потянул сына прочь от площади. Но Джабир оглядывался, пытаясь запомнить каждую деталь. В хаосе драки он видел, как молодой человек кажется, тот самый Али яростно защищал своего родственника. Как богато одетый мужчина средних лет не Абу Бакр ли? пытался успокоить толпу. В караван-сарае

Вечером в караван-сарае только и разговоров было о происшествии на холме ас-Сафа. Паломники из разных племен спорили до хрипоты. Безумие! утверждал купец из племени Гатафан. Оскорблять богов в священном городе! А что, если он прав? возражал молодой бедуин. Мой клан молится Манат уже сто лет, а наши стада все равно гибнут от засухи. Он говорит как еврейские пророки, заметил третий. Может, их Бог решил говорить и с арабами? Джабир сидел в углу, прислушиваясь к разговорам. Его мысли возвращались к словам Мухаммеда о равенстве перед Богом. В Ясрибе сын вождя мог безнаказанно избить сына ремесленника. Девушки из бедных семей становились наложницами против воли, потому что их отцы должны богачам. Отец, тихо спросил он, когда они остались одни, а что если этот человек прав? Что если действительно есть только один Бог, и Он не различает между богатым и бедным? Абдуллах задумчиво посмотрел на сына: Опасные мысли, Джабир. Если бедняки поверят, что они равны богатым перед Богом, они могут потребовать равенства и на земле. А разве это плохо? Разве не справедливо, чтобы человек получал по труду своему, а не по знатности рода? Справедливо, сын. Но те, кто сейчас наверху, не отдадут свою власть без боя. Посмотри, что случилось сегодня один человек заговорил о равенстве, и его тут же попытались побить камнями. Джабир кивнул, но в душе его зародилось странное чувство. Может быть, однажды найдется сила, способная изменить несправедливый порядок? Может быть, этот человек на холме... Ночью он долго не мог заснуть. На тесной циновке, среди храпа паломников, он размышлял об увиденном. В Ясрибе Аус и Хазрадж убивают друг друга поколениями, молясь одним и тем же идолам. Богатые становятся богаче, бедные беднее, и никакие жертвы идолам этого не меняют. А этот человек говорил о Боге, который смотрит на сердца, а не на кошельки. О вере, которая делает раба равным господину перед лицом Всевышнего. Может, нужен новый путь? Новая вера, которая объединит не только арабов, но и уравняет их?

Утренние новости

На рассвете караван-сарай снова наполнился голосами. Прибежал мальчишка-водонос с новостями: Ночью сторонники Мухаммеда снова собирались в доме аль-Аркама! Говорят, после вчерашнего к ним примкнули новые люди! Кто? спросили сразу несколько голосов. Видели Билала эфиопского раба Умаййи ибн Халафа. Прокрался туда, рискуя жизнью! Раб? удивился купец. Вот оно что! Мухаммед смущает рабов обещаниями равенства! Не только рабов, возразил другой. Говорят, Сухайб ар-Руми тоже с ними а он вольноотпущенник, честно заработал на свободу. Джабир слушал, запоминая. Рабы и вольноотпущенники, бедняки и даже некоторые богачи что объединяло столь разных людей вокруг человека с холма? После утренней молитвы у Каабы где арабы по-прежнему кланялись своим идолам, но теперь некоторые делали это с сомнением в глазах караван начал готовиться к отъезду. Эй, мальчик из Ясриба! окликнул Джабира один из вчерашних спорщиков. Передай своим: в Мекке появился пророк, который обещает, что последние станут первыми! И что богачи будут гореть в огне! добавил его товарищ со смехом. Не богачи, а те, кто поклоняется богатству вместо Бога, поправил третий, и по его тону было ясно, что он относится к словам Мухаммеда серьезно.

Размышления в пути

Караван медленно двигался на север, оставляя позади священный город. Джабир ехал молча, но мысли его возвращались к человеку на холме. К словам о Едином Боге. К обещанию справедливости. К проклятию, прозвучавшему как пророчество. О чем задумался? спросил отец, заметив необычную серьезность сына. О Ясрибе, отец. О том, как мы живем. Аус убивают Хазрадж, Хазрадж мстят Аус. Богатые евреи из Бану Кайнука дают деньги в рост обеим сторонам, наживаясь на нашей вражде. Вожди кланов пируют, пока простые люди голодают... Таков мир, сын. Но может ли он стать другим? Этот человек, Мухаммед... Он говорил так, будто верит, что может изменить все. Абдуллах вздохнул: Многие пытались изменить мир, Джабир. Большинство из них плохо кончили. Но кто-то же должен попытаться снова? Отец долго молчал, потом сказал: Запомни, что ты видел и слышал. Расскажешь старейшинам. Пусть мудрые решат, что это значит для Ясриба. Может быть, человек, говорящий о едином Боге для всех, сможет стать тем арбитром, который прекратит наши распри. А может, принесет еще больше раздоров. Но ведь хуже уже некуда, тихо сказал Джабир, вспоминая последнюю резню, когда погибло двадцать человек из-за спора о праве на пальмовую рощу. Всегда может быть хуже, сын. Всегда. Джабир кивнул, но в глубине души не согласился. Иногда, чтобы стало лучше, сначала должна прийти буря, сметающая старое. Может быть, человек на холме и был началом такой бури. Он не знал, что через год его отец погибнет в очередной межплеменной стычке. Что сам он останется сиротой, вынужденным батрачить у дальнего родственника за крошки со стола. Что слова о справедливости и равенстве перед Богом будут звучать в его памяти, когда он будет гнуть спину под палящим солнцем. Не знал, что через девять лет снова встретится с человеком с холма. Что присягнет ему в верности в долине Акаба, надеясь не только на рай после смерти, но и на справедливость при жизни. Что будет сражаться под его знаменами, веря, что меняет мир к лучшему. Пока он был просто тринадцатилетним мальчиком из Ясриба, везущим домой необычные вести. Вести о том, что в Мекке появился араб, говорящий как еврейские пророки. Утверждающий, что Бог говорит с ним через ангела. Обещающий, что последние станут первыми, а угнетенные получат справедливость. Солнце поднималось все выше, караван уходил все дальше от Мекки. Но слова, услышанные на холме ас-Сафа, продолжали звучать в душе мальчика, которому предстояло стать воином новой веры.

Примечание: В главе использованы следующие коранические аяты:* - *111:1-5 - проклятие Абу Лахаба (Сура "Пальмовые волокна")* - *26:214 - "И увещевай твою ближайшую родню"*

Глава 13: "Раскол в клане"

Эпиграф: "Когда семья разделится в себе, дом ее не устоит." Талмуд, Санхедрин 71б

Мухаммед опустил лицо в чашу с водой, смывая пыль святого холма. Вода окрасилась в рыжеватый цвет след долгого стояния под палящим солнцем. Руки дрожали от напряжения, а в ушах все еще звучало эхо собственных слов яростных, обжигающих, непрошеных.

Что я наделал? мысль билась в голове, как пойманная птица.

Хадиджа молча подала чистое полотенце. По её сжатым губам он понял весть уже разнеслась по городу.

Умм Джамиль обезумела от ярости, тихо сказала она. Ходит по базару, кричит, что благородную женщину из рода Абд Шамс назвали носильщицей дров. Собирает толпу...

Дверь распахнулась. Зайд ибн Харис влетел во внутренний дворик, хватая ртом воздух. Пот темными пятнами проступил на его одежде.

Абу Джахль... у Каабы... собирает молодых воинов!

Мухаммед выпрямился, отбросив полотенце: Дыши глубже. Что именно происходит?

Зайд с жадностью припал к протянутому кувшину, затем выпалил: Говорит, что пора положить конец богохульству. Что если позволить оскорблять старейшин, завтра отвергнут самих богов!

В комнату вошел Абу Бакр. Обычно невозмутимое лицо торговца было мрачным, в уголках глаз залегли новые морщины.

На базаре творится невообразимое, начал он без приветствия. Город раскололся. Аль-Валид ибн аль-Мугира да, тот самый заявил при свидетелях, что твои слова не похожи ни на стихи кахинов, ни на бред одержимых. Это заставило многих призадуматься.

Призадуматься? Али подскочил со своего места в углу. О чем тут думать? Он проклял родного дядю отца! Главу клана!

Мухаммед закрыл глаза, снова переживая тот момент: Слова пришли сами. Как огненный поток, который невозможно остановить. Я пытался сдержаться, но...

Что сделано, то сделано, Хадиджа села рядом, коснулась его плеча. Теперь думать надо о последствиях. И они уже начались Абд аль-Узза отказался от совместного каравана. Сказал, что не будет иметь дел с домом, где оскорбляют благородных людей.

Абу Бакр кивнул: Мои партнеры тоже находят предлоги. Последняя поездка в Сирию принесла едва две трети обычной прибыли. Говорят о плохих дорогах, о войне между Византией и Персией, но истинная причина...

Стук в дверь прервал его. Все замерли в обычное время гости не стучали, просто входили.

Кто? Зайд положил ладонь на рукоять кинжала.

Усман ибн Мазун. И Абдуллах с нами.

Вошедшие были бледны. Усман обычно сдержанный человек средних лет заговорил, едва переступив порог:

Абу Джахль не просто угрожает. Он отобрал двадцать молодых воинов из разных кланов. Говорит, пора преподать урок отступникам. Особенно после... после оскорбления уважаемого человека.

Абдуллах ибн Масуд тощий пастух с умными глазами добавил вполголоса: Но это не самое страшное. Я подслушал разговор старейшин у колодца Замзам. Они обсуждают... меры воздействия на весь клан Бану Хашим.

Хадиджа побледнела: Что за меры?

Пока лишь намеки. Но если Абу Талиб продолжит защищать Мухаммеда после такого позора... Могут ограничить торговлю, браки, даже доступ к святыням.

Мухаммед резко встал, прошелся по дворику. Тень от масляного светильника металась по стенам, повторяя его движения.

Я не допущу, чтобы невинные страдали из-за меня. Лучше я покину Мекку.

Нет! голоса слились в единый возглас.

Абу Бакр поднялся, подошел к другу, положил руки ему на плечи: Послушай меня внимательно. Мы следуем не за тобой как человеком. Мы следуем за посланием, которое через тебя нисходит. Без тебя кто передаст новые откровения? Кто объяснит непонятное?

И потом, Али сжал кулаки, бегство сейчас будет выглядеть как признание поражения. Скажут: испугался, значит, лгал.

Хадиджа встала, подошла к полке с счетными дощечками: Давайте говорить практично. У меня есть сбережения пока их хватит, даже если торговля совсем прекратится. Но другие наши братья... Билял раб. Семья Ясира чужаки без защиты клана.

Абу Бакр потер подбородок, прикидывая в уме: Мои накопления около трех тысяч драхмов чистого серебра. Если понадобится выкупать братьев... Умайя любит деньги больше, чем богов. За хорошую цену продаст.

Деньги решают не все, возразил Усман. Ярость толпы не купишь.

Мухаммед остановился посреди дворика. Тени перестали метаться. В наступившей тишине было слышно, как потрескивает фитиль в масле.

Слушайте меня. Все вы. С сегодняшнего дня меняем правила. Больше никаких открытых собраний. Встречаемся тайно в разных домах, малыми группами, под видом семейных визитов или торговых сделок.

Но ты сам призывал к открытой проповеди! воскликнул Али.

Для меня да. Мне велено предупреждать явно. Но вам незачем подставлять головы под мечи. Сохраняйте веру в сердцах, пока не придет время явить ее миру.

Усман покачал головой: После сегодняшнего прятаться будет трудно. Весь город узнал о новой вере. И первое, что услышали не призыв к справедливости и единобожию, а проклятие уважаемому человеку.

Вот она, ирония судьбы, подумал Мухаммед. Годами мы говорили о милосердии, а запомнят нас по словам гнева.

Возможно, медленно произнес он, мягкие речи не пробудили бы спящих. Возможно, нужен был именно гром, чтобы люди подняли головы.

Разговор тянулся до глубокой ночи. Обсуждали явки и пароли, думали о безопасных маршрутах, составляли списки тех, кто в наибольшей опасности.

И запомните главное, Мухаммед обвел взглядом собравшихся. Не отвечайте ударом на удар. Если оскорбляют молчите. Если бьют защищайтесь, но не нападайте первыми. Наша сила не в остроте мечей, а в твердости духа.

А если начнут убивать? голос Абдуллаха прозвучал едва слышно.

Тишина сгустилась, стала почти осязаемой.

Тогда... Аллах знает своих мучеников. Но молю Всевышнего, чтобы до этого не дошло. Абу Талиб еще защищает меня. Без его согласия даже Абу Джахль не посмеет пролить кровь.

Гости уходили поодиночке, выжидая время, проверяя улицу. Последним задержался Абу Бакр:

Мухаммед... Ты уверен, что откровение о Абу Лахабе было от Аллаха? Не мог ли шайтан...

Я знаю разницу, устало ответил пророк. Когда приходит истинное откровение, все мое существо трепещет. Это было подлинное. Просто... не такое, как я ожидал.

Когда дом опустел, Мухаммед остался с Хадиджей. Она обняла его, почувствовав, как напряжены его плечи:

Не терзай себя. Ты сам сказал слова пришли помимо твоей воли.

Но последствия моя ответственность. Годами мы хранили хрупкий мир. А теперь я сделал врагом родного дядю, и весь город стал свидетелем.

Хадиджа отстранилась, посмотрела ему в глаза: А может, пора было сорвать маску с лицемерия? Они терпели нас, пока мы шептались по углам. Но истина не может вечно прятаться в тени.

За окном Мекка затихала, но не засыпала. В богатых домах при свете факелов спорили, как поступить с богохульником. В бедных кварталах некоторые впервые услышали о человеке, который осмелился бросить вызов знати.

Так начинаются великие потрясения, подумал Мухаммед, гася последний светильник. Не с продуманных планов, а с неконтролируемых вспышек. И только Аллах знает, чем все закончится.

В темноте дома было слышно ровное дыхание Хадиджи. Она уснула, утомленная тревогами дня. Но Мухаммед еще долго лежал без сна, вслушиваясь в ночные звуки города, который после сегодняшнего дня уже никогда не будет прежним.

Примечание: В главе обсуждаются последствия ниспослания суры 111 (Аль-Масад) проклятия Абу Лахаба и его жены Умм Джамиль. Экономические детали (потеря трети доходов от каравана, 3000 драхмов сбережений Абу Бакра) отражают реалии торговой Мекки начала VII века. Упоминаемые исторические личности (Аль-Валид ибн аль-Мугира, Абу Джахль, Усман ибн Мазун) документированы в ранних исламских источниках.

Глава 14: "Потеря" (614 год)

Эпиграф: "Разве не нашел Он тебя сиротой и приютил?" Коран 93:6

Караван медленно двигался по пыльной дороге из Мекки. Джабир ибн Абдуллах аль-Хазраджи сидел на верблюде рядом с отцом, считая в уме прибыль от проданных фиников. Четырнадцать лет возраст, когда мальчик из Ясриба уже должен понимать торговлю.

Сто двадцать драхмов за десять мешков, пробормотал он, стараясь не забыть цифры. Минус двадцать на корм верблюдам и охрану...

Абдуллах улыбнулся, поправляя поводья: Не забудь пошлину на въезде в Ясриб. Аус и Хазрадж дерут с каждого, даже со своих.

Солнце клонилось к закату, окрашивая скалы в кровавые тона. До родного города оставалось полдня пути они доберутся к утру, если не будет задержек. Джабир думал о доме, о матери, которая ждет их возвращения. О друзьях, перед которыми можно будет похвастаться, что видел великую Каабу и слышал проповедь странного человека на холме ас-Сафа.

Отец, начал он, вспоминая события в Мекке, а что если тот человек, Мухаммед, действительно пророк?

Абдуллах нахмурился: Опасные мысли, сын. В Ясрибе хватает своих проблем без новых пророков.

Впереди показалось узкое ущелье обычный путь караванов, срезающий дорогу на несколько часов. Проводник-бедуин поднял руку, останавливая колонну.

Что-то не так, пробормотал он, вглядываясь в тени между скал. Слишком тихо. Даже птицы не поют.

Абдуллах напрягся, положив руку на рукоять меча. Годы торговли научили его чувствовать опасность. Но было уже поздно.

Боевой клич разорвал тишину: Аль-Аус! Аль-Аус!

Из-за скал посыпались вооруженные люди не разбойники, а воины из враждебного племени. Джабир узнал их по зеленым повязкам на головах. Засада была подготовлена мастерски.

Хазраджиты! заорал предводитель нападавших. Вы убили моего брата в прошлую луну! Кровь за кровь!

Охрана каравана всего пять человек попыталась выстроиться в оборонительный полукруг. Но ауситов было втрое больше, и они имели преимущество внезапности.

Джабир, беги! крикнул Абдуллах, спрыгивая с верблюда и выхватывая меч. Скачи домой, предупреди...

Стрела просвистела мимо уха мальчика. Верблюд взревел от боли вторая стрела вонзилась ему в шею. Животное рухнуло, придавив Джабира своим весом.

Он попытался выбраться, но нога застряла под тушей. Вокруг кипел бой звон мечей, крики раненых, ржание испуганных верблюдов. Пыль поднялась столбом, застилая последние лучи солнца.

Сквозь хаос битвы Джабир видел отца. Абдуллах сражался с двумя противниками одновременно, умело парируя удары. Торговец, он все же помнил воинское искусство наследие бесконечных межплеменных войн.

За Хазрадж! рычал он, отбрасывая одного из нападавших. За честь клана!

Но силы были неравны. Третий аусит подкрался сзади, занося копье для удара. Джабир закричал предупреждение, но его голос потонул в шуме битвы.

В последний момент Абдуллах почувствовал опасность. Он развернулся, но недостаточно быстро. Вместо того чтобы уклониться, он сделал шаг вперед прямо на острие.

Копье вошло глубоко, пробив легкую кольчугу торговца. Но своим движением Абдуллах закрыл собой сына от второго копьеносца, целившего в лежащего мальчика.

Джабир... прохрипел он, падая на колени. Кровь хлынула изо рта, окрашивая бороду. Сын мой...

Отец! Нет! ОТЕЦ!

Каким-то чудом ярость придала Джабиру сил. Он вырвал ногу из-под мертвого верблюда, подполз к отцу. Абдуллах лежал на спине, глядя в темнеющее небо. В глазах еще теплилась жизнь.

Бой вокруг стихал. Ауситы добивали раненых, грабили поклажу. Но предводитель седой воин с обезображенным шрамом лицом остановил своих людей жестом.

Оставьте мальчика, приказал он, глядя на Джабира. Абу Кайс не убивает детей. Кровь его отца достаточная плата за моего брата.

Джабир не слышал. Он держал голову отца на коленях, чувствуя, как жизнь уходит с каждым слабеющим вздохом.

Джабир... Абдуллах с трудом поднял руку, коснулся щеки сына. Прости... не смогу... научить всему...

Не говори так! Мы вернемся домой, мама вылечит тебя! Она знает травы!

Но отец уже не слышал про травы. Его взгляд стал отрешенным, устремленным куда-то за грань этого мира.

Живи... достойно... сын, последние слова вырвались с предсмертным хрипом. Помни... кто ты... Защищай... слабых...

Рука упала. Глаза остановились, глядя в первые звезды.

Отец? Отец! ОТЕЕЕЕЦ!

Крик Джабира эхом отразился от скал. Но Абдуллах ибн Амр аль-Хазраджи больше не мог ответить.

Ауситы ушли так же внезапно, как появились, унося добычу и оставив мертвых. Из двенадцати человек каравана в живых остались только трое Джабир и два тяжелораненых погонщика.

Мальчик сидел в пыли, прижимая к себе тело отца. Слезы текли по щекам, смешиваясь с кровью из рассеченной брови. Ночь опустилась на ущелье смерти.

Только на рассвете, когда прилетели первые стервятники, Джабир пришел в себя. Раненые погонщики стонали, моля о воде. Нужно было действовать.

С трудом, борясь с рыданиями, он начал собирать тела для погребения. По мусульманскому обычаю, павшие должны быть похоронены до заката. Но как четырнадцатилетний мальчик справится с этим один?

Он вспомнил слова отца о достойной жизни. О защите слабых. Сначала нужно помочь живым.

Джабир нашел уцелевший бурдюк с водой, напоил раненых. Потом принялся рыть могилу голыми руками ауситы унесли все инструменты. Камни рвали кожу, но боль в ладонях была ничем по сравнению с болью в сердце.

К полудню появился спасительный караван из Ясриба. Купцы ахнули, увидев побоище. Узнав Джабира сына уважаемого Абдуллаха они помогли закончить погребение.

Кто это сделал? спросил старший караванщик.

Ауситы, глухо ответил Джабир. Месть за кровь.

Старик покачал головой: Проклятая вражда. Сколько еще будет литься крови между братскими племенами?

Обратный путь в Ясриб казался бесконечным. Джабир сидел на чужом верблюде, глядя на дорогу невидящими глазами. В ушах все еще звучали последние слова отца. Живи достойно...

Но что такое достойная жизнь в мире, где люди убивают друг друга из-за древней вражды? Где четырнадцатилетние мальчики становятся сиротами из-за чужой мести?

У ворот Ясриба его встретила толпа. Весть о нападении опередила караван. Женщины голосили, мужчины хмурились, дети испуганно жались к матерям.

А потом он увидел ее мать, бегущую через толпу. Лицо белое как полотно, глаза полные ужаса.

Джабир! Сын мой! Где... где твой отец?

Он не смог ответить. Просто соскользнул с верблюда прямо в ее объятия и разрыдался, как маленький ребенок. Она обнимала его, гладила по голове, и ее слезы смешивались с его слезами.

Мама... он прикрыл меня... Он умер, спасая меня...

Вой матери разорвал утренний воздух Ясриба. Тот первобытный крик боли, который знают все матери и вдовы всех войн.

Похороны прошли как в тумане. Весь клан Хазрадж собрался отдать последние почести Абдуллаху ибн Амру. Мужчины клялись отомстить, женщины плакали, дети смотрели широко раскрытыми глазами.

А потом начался ад.

Мать Джабира, Зайнаб бинт Саад, не выдержала потери. Она перестала есть, целыми днями сидела у могилы мужа. Джабир пытался заботиться о ней, но что может сделать четырнадцатилетний мальчик с горем, которое убивает изнутри?

Мама, поешь хоть немного, умолял он, протягивая лепешку.

Зачем? ее голос был пустым, как заброшенный колодец. Твой отец был моим солнцем. Без солнца ничто не растет.

Родственники помогали чем могли, но у каждого были свои заботы. Война между Аус и Хазрадж разгоралась с новой силой. Каждый день приносил вести о новых стычках, новых мертвых.

Через месяц после гибели отца Джабир проснулся от страшной тишины. Мать лежала на циновке, глядя в потолок остановившимся взглядом. На губах застыла странная улыбка.

Мама? Мама!

Но Зайнаб бинт Саад ушла туда, где нет межплеменной вражды. Где жены воссоединяются с мужьями, а боль остается позади.

Джабир остался один.

На похоронах матери дальний родственник, Амр ибн Малик, положил тяжелую руку на плечо мальчика:

Теперь ты будешь жить у меня. Работать будешь за еду и кров. Нечего сиротам бездельничать.

И началась новая жизнь. Жизнь сироты в чужом доме, где каждый кусок хлеба попрекали, где спал в хлеву с козами, где с рассвета до заката гнул спину на финиковых плантациях.

Эй, сирота! кричал сын Амра, Халид, ровесник Джабира. Принеси воды! Да пошевеливайся, ленивая собака!

Джабир молча выполнял приказы. В душе кипела ярость, но что он мог сделать? Сирота без защиты клана никто. Даже рабы имели больше прав, ведь они стоили денег.

По ночам, лежа на соломе рядом с козами, он вспоминал отца. Его последние слова: Живи достойно. Но как жить достойно, когда ты последний из последних?

И тогда он вспоминал того человека на холме в Мекке. Который говорил, что перед Единым Богом все равны. Что последние станут первыми. Что Бог смотрит не на знатность рода, а на сердце человека.

Может быть, думал Джабир, глядя на звезды сквозь дыры в крыше хлева, может быть, однажды найдется сила, которая прекратит эту бесконечную вражду. Которая даст сиротам надежду на лучшую долю.

Он не знал, что через восемь лет встретится с тем человеком снова. Что присягнет ему в долине Акаба вместе с другими молодыми людьми из Ясриба, уставшими от крови и мести.

Не знал, что найдет в новой вере не только надежду на рай после смерти, но и возможность подняться из грязи при жизни. Что из презренного сироты-батрака превратится в воина, чье имя будут произносить с уважением.

Пока он был просто Джабиром четырнадцатилетним мальчиком, потерявшим все. Лежащим на соломе и мечтающим о справедливости в мире, где ее так мало.

За стеной хлева Халид смеялся над какой-то шуткой. У него был отец, мягкая постель, сытная еда. У Джабира не было ничего, кроме памяти о последних словах отца и смутной надежды на перемены.

Но иногда именно из ничего рождается все.

Глава 15: "Беседа о будущем" (613 год, начало)

Персидский дозор заметил их издалека - двадцать всадников пыльным облаком приближались к лагерю. Начальник заставы поднял руку: "Стой! Назови себя!" "Нехемия бен Хушиэль из Тверии! К полководцу Шахрваразу! Передайте - от Фаррухана из Ктесифона!" Начальник заставы - коренастый перс с обветренным лицом - оценил вооруженных всадников: "Жди здесь." Он крикнул что-то по-персидски. Молодой воин помчался вглубь лагеря. Нехемия терпеливо ждал под палящим сирийским солнцем. Его люди - восемнадцать антиохийцев - молчали, но руки лежали близко к оружию. Вскоре прискакал персидский офицер в чешуйчатом доспехе: "Полководец примет двоих. Остальные - к отдельным кострам, там накормят." "Я войду один", - решил Нехемия. - "Давид, пойдешь со мной как свидетель." "Слушаюсь, господин", - откликнулся бывший стражник. Офицер прищурился: "Говоришь по-персидски. Где учился?" "Торгую оружием двадцать лет. Приходилось бывать в вашей столице." "Хорошо. Но если кто обнажит клинок..." "Знаю. Стрелы быстрее." Двигались через лагерь. Нехемия отмечал детали: персидские воины отдыхали в тени, играли в нарды, чистили оружие. Пахло потом, кониным навозом, дымом костров и горелым мясом - где-то приносили жертвы перед битвой. Шатер полководца выделялся размером, но не роскошью. Тяжеловооруженные гвардейцы стояли как статуи. Офицер коротко доложил, получил разрешение. "Только двое", - повторил он. Нехемия кивнул своим: "Ждите здесь." Внутри было прохладнее. Шахрвараз сидел на ковре с тремя офицерами, изучая разложенную карту Антиохии. Полководец поднял голову - загорелое лицо в шрамах, глаза настороженные: "Фаррухан писал о торговцах оружием из Тверии. Надеюсь, привез больше, чем обещания?" "Привез тех, кто знает Антиохию лучше любых карт", - Нехемия сел напротив, как равный. - "И вот это." Он достал из-за пазухи кусок шелка, развернул. Внутри - золотая булла с вырезанной надписью. Шахрвараз взял буллу, поднес к глазам: "Знак дома Михран. Карим носил такую." "Он отдал мне четыре года назад. Сказал - покажешь Шахрваразу, когда придет время." "И время пришло?" "Антиохия созрела. Как перезрелый плод - тронь, и упадет." Полководец вернул буллу: "Говори конкретно." "Восемнадцать человек со мной - все из Антиохии. Я вывел их во время резни 609 года через старые водоводы. Среди них - Давид бен Натан, служил в городской страже десять лет. Йосеф Медник знает каждую цистерну под городом. Михаэль работал на стенах, знает, где кладка слабая." "Мстители", - констатировал худощавый офицер. "Люди, ждавшие справедливости четыре года", - поправил Нехемия. - "Готовые не просто убивать, но делать это с умом." "И что еще важнее", - добавил Давид, - "в самом городе есть те, кто внешне покорился, но помнит резню. Они откроют двери вашим людям, покажут, где гарнизон хранит оружие." "Притворщики", - презрительно фыркнул один из персидских офицеров. - "Трусы, отрекшиеся от веры." "Люди, которые выбрали жизнь детей вместо мученической смерти", - жестко ответил Нехемия. - "И теперь они ждут часа отмщения." Шахрвараз указал на карту: "Покажи эти водоводы." Нехемия наклонился над картой: "Римляне строили на века. Главный акведук идет с гор, но есть старые отводы времен Адриана. Вот здесь, под храмом Фортуны, спуск в цистерну. Оттуда можно пройти под северной стеной." "Сколько человек пройдет?" "За ночь - тридцать, не больше. Там узко, местами по пояс в воде. Но тридцати хватит, чтобы перебить стражу у Дафнийских ворот и открыть их." "Почему именно Дафнийские?" "Самые маленькие, ночью там всего дюжина стражников. И рядом еврейский квартал - не будет лишнего шума." Молодой офицер с ястребиным носом спросил: "А если византийцы знают о туннелях?" "После восстания проверяли, но не нашли", - ответил Нехемия. - "Вход завален камнями, выглядит как обвал. Мои люди расчистят за час." Шахрвараз встал, прошелся по шатру. Остановился у оружейной стойки, провел пальцем по лезвию меча: "Знаешь, почему я воюю с Румом? Не только по приказу царя царей. Мой дед был христианином из Нисибина. Когда город отдали персам, кайсар приказал всем христианам уйти. Дед остался - там был его дом, его земля. Византийцы объявили его предателем." Полководец повернулся: "Рум требует абсолютной покорности. Мы, персы, мудрее. В нашей столице есть храмы христиан, синагоги иудеев, даже капища арабов. Царь царей правит телами, не душами." "Мудрая политика", - кивнул Давид. "Выгодная политика", - поправил Шахрвараз. - "Довольный подданный платит налоги. Гонимый - восстает. Что вы хотите за помощь?" "То, что есть у евреев Вавилона", - ответил Нехемия. - "Жить по законам отцов, молиться своему Богу, судиться у своих судей." "Разумно. Но сначала - дело. Фарвардин!" - позвал он молодого офицера. - "Возьмешь три десятка горцев. Лучших." "Слушаюсь, господин." "Горцев?" - удивился Нехемия. - "Они не привычны к городам." "Зато привычны к темноте и узким местам. И не брезгуют грязной работой." Шахрвараз снова сел: "Через три ночи будьте у северной рощи. Фарвардин встретит. И помни - я не прощаю предательства." "Не предам. Слишком долго ждал." "Вот и хорошо. Размести людей у восточной окраины лагеря. Начальник обоза выделит провиант." "Благодарю, господин." Уже у выхода Шахрвараз окликнул: "Эй, торговец!" Нехемия обернулся. "Если все получится - поговорим о других городах. В Дамаске тоже есть недовольные." Нехемия поклонился по-персидски, рука к сердцу: "Буду счастлив служить." Снаружи ждали его люди. Давид шагнул навстречу: "Ну что?" "Через три ночи возвращаемся домой", - негромко сказал Нехемия. По лицам пробежала волна. Кто-то выдохнул, кто-то стиснул зубы. Четыре года они были беженцами. Через три дня станут воинами. "Идем", - скомандовал Нехемия. - "Нужно подготовиться. И помните - мы открываем ворота союзникам, не устраиваем резню. У кого чешутся руки свести старые счеты - оставайтесь в лагере." "Мы не звери", - глухо сказал Йосеф. - "Но тех, кто жег наши дома..." "Персы сами разберутся с ними. Наше дело - ворота." Они двинулись к восточной окраине лагеря. Восемнадцать человек и одна надежда на справедливость. Через три дня они узнают, стоила ли она четырех лет ожидания.

Примечания к главе: **Персидские термины:** - *Спахбед* - высший военный чин в сасанидской армии, командующий одной из четырех частей империи - *Хазарапат* - тысячник, командир тысячи воинов - *Пуштигбан* - царские телохранители, элитная гвардия - *Вазургбад* - начальник обоза и снабжения в персидской армии - *Дайлами* - воины из горной области Дайлам (современный Гилян), славились как легкая пехота **Исторические детали:** - *Нисибин* - важный город на римско-персидской границе, передан персам по договору 363 года - *Дафнийские ворота* - одни из ворот Антиохии, выходившие к пригороду Дафна - *Булла* - печать или медальон, использовавшийся как знак полномочий - *Храм Фортуны* - один из главных храмов Антиохии - *Нарды* - древняя персидская игра, предшественник современных нард

Глава 16: "Возвращение в Антиохию" (613 год, начало)

Нехемия узнал ворота Антиохии - те самые, где четыре года назад висели тела казненных евреев. Персидская армия Шахрвараза растянулась по долине - двадцать тысяч воинов. Рядом с Нехемией ехали восемнадцать антиохийцев - выжившие участники восстания. Их лица были мрачны. "Там жил Давид бен Аарон," - Шимон указал на пустырь, заросший чертополохом. "Заперли двери, облили маслом, подожгли. Кричали три часа." Молчание. Только скрип седел да звяк оружия. Шахрвараз подъехал: "Время исполнять обещание, купец. Как возьмем город?" Нехемия достал промасленную кожу: "Сток у квартала красильщиков. Старый, времен Юстиниана. Решетка проржавела, камни осыпались. Четыре года назад я выводил через него людей." "Охрана?" "Снаружи заросло терновником. Изнутри - в мертвом квартале. После резни там никто не живет." Йосеф добавил: "Мой племянник лазил туда два года назад. Долг выбивал у красильщика. Говорит - крысы, вонь и тишина. Даже бродячие собаки не заходят." "Сколько пройдет?" "Ползком, по одному. За ночь - сотня, может больше." Персидский командир изучал план: "Мало." "Северные ворота в трехстах шагах. Механизм простой - два человека справятся. В час быка меняется стража - момент слабости." "Почему не сделали этого во время восстания?" Нехемия помолчал: "Не думали о бегстве. Думали - победим." Ночь выдалась безлунная. У входа в сток собрались персидские воины - без доспехов, только мечи и кинжалы. Шимон с Йосефом полезли первыми. "Если не вернемся через час - ищите другой путь," - бросил Шимон. Ждать пришлось дольше. Нехемия считал удары сердца. Наконец из дыры показалась рука - условный знак. Персы полезли цепочкой. Молча, дисциплинированно. Антиохийцы шли следом - мстить за своих. К предрассветному часу в городе было полторы сотни воинов. Мертвый квартал встретил их затхлым воздухом и хрустом костей под ногами - четыре года назад тела не все успели убрать. "Туда," - Шимон указал на башню. "Лестница на стену, потом к воротам." Двигались тенями. Город спал. Где-то залаяла собака - и смолкла. У ворот дежурило восемь стратиотов. Двое дремали, прислонившись к копьям. Остальные играли в кости при свете факела. "Где остальные?" - прошептал перс. "Не знаю. Должно быть шестнадцать." Ответ пришел быстро. Из казармы вышел отряд - еще двадцать человек. Смена? Нет, слишком рано. "Патруль," - понял Йосеф. "После восстания удвоили обходы." Отступать поздно. Персидский офицер дал знак - атаковать. Первым умер дремавший часовой - кинжал вошел под шлем. Второй успел вскрикнуть. Игроки вскочили, хватая оружие. "Тревога! К оружию!" Бой у ворот был коротким и яростным. Персы дрались молча, византийцы кричали, зовя подмогу. Йосеф с тремя антиохийцами прорывался к воротному механизму. "Держите их! Еще немного!" Стрела вошла Йосефу в бок. Он покачнулся, но дополз до рычага. Навалился всем телом. Ворота заскрипели. "Быстрее!" Со стен уже бежали воины. Город просыпался. Где-то забили в набат. Тяжелые створки разошлись в стороны. В проем хлынула персидская конница. "Вперед! Именем шаха!" Нехемия въехал в город с первой волной. Увидел Йосефа у ворот - старик сидел, прислонившись к стене, рука зажимала рану. "Иди... не задерживайся на старике..." Но идти было некуда - бой шел по всему городу. Византийцы успели построиться у казарм. Схоларии в чешуйчатых доспехах против персидской конницы, пращники на крышах против лучников. На узких улицах преимущество всадников таяло. Лошади скользили на камнях, падали в ямы. Византийская пехота теснила их к площадям, выставив стену щитов и копий. И тут Нехемия услышал крики с другой стороны: "Долой Боноса! Хватит кормить армию!" Толпа горожан с дубинами и вилами ударила в тыл византийцам. Не евреи - греки, сирийцы, армяне. Те, кто устал от поборов, от постоя солдат, от бесконечной войны. "Мира! Хлеба! Долой эпарха!" Гарнизон оказался зажат с двух сторон. Строй дрогнул. Потом распался. "Отходим к цитадели!" Но отходить было некуда. Восставшие горожане подожгли склады у цитадели - дым заволок улицы. В дыму и хаосе персы добивали сопротивляющихся. К полудню все закончилось. Эпарха Боноса притащили из подвала его же дворца - толстый, в разорванной тунике, без следов былого величия. "Пощады... Я сдаюсь..." Нехемия подошел ближе. Бонос узнал его: "Ты... Ты привел их, иудей..." "Я привел справедливость." "Какая справедливость? Вы просто поменяли хозяев!" Шахрвараз махнул рукой: "Уведите. Суд решит его судьбу." На площади уже зачитывали указ шаха. Налоги снижаются вдвое. Евреи возвращаются. Церкви не тронут. Толпа ликовала. Персидское золото щедро сыпалось в протянутые руки. Нехемия нашел Йосефа там же, у ворот. Старик еще дышал. "Мы... победили?" "Да." "Хорошо. Скажи моему племяннику... пусть возвращается. Откроет лавку... как отец..." Йосеф умер с полуулыбкой. Нехемия закрыл ему глаза. Из восемнадцати антиохийцев уцелело семеро. Авраам погиб на стене, отвлекая стражу. Михаэль сгорел в подожженном доме. Остальные пали в уличных боях. "Обычная цена победы," - сказал подошедший Шахрвараз. "Могло быть хуже." "Для кого?" "Для Персии. Мы потеряли только сотню воинов. Взяли богатый город. Удачная сделка." Нехемия промолчал. Смотрел, как персы грузят добычу, как делят дома побежденных, как устанавливают свои порядки. К вечеру он вернулся к стоку. Вход зиял черной дырой. У решетки валялся чей-то башмак - застрял при спешке. Четыре года назад он полз здесь в грязи и страхе. Сегодня его люди прошли тем же путем - и открыли ворота завоевателям. "Завтра в Дамаск," - Шахрвараз довольно засмеялся. "Готовь своих людей. И да - шах узнает о твоей службе. Ты заслужил награду." "Какую?" "Увидишь в Ктесифоне. Хосров щедр к тем, кто приносит ему города." Антиохия засыпала. Новые хозяева обживались в старых домах. Персидские знамена развевались над стенами, но церкви остались нетронутыми - шах обещал веротерпимость. Нехемия шел по темным улицам. Завтра - Дамаск. Потом другие города. Каждый со своей ценой в крови. У разрушенной синагоги горел одинокий костер. Семеро уцелевших антиохийцев делили вино. "За павших," - подняли чаши. "За павших," - повторил Нехемия.

Глава 17: Новости из Аравии

614 ГОД Н.Э.

Эпиграф: "И поднимется царь с юга..." Даниэль 11:5

Два письма

Биньямин сломал печать на толстом конверте внутри два свитка. Первый знакомый почерк Нехемии, второй незнакомый, арабская вязь.

Утро в Тверии выдалось прохладным для нисана. В конторе менялы пахло воском от свежезапечатанных писем и чернилами. За окном Кинерет отражал рассветное небо.

Сначала он развернул письмо друга:

"Биньямину из Тверии, да хранит тебя Всевышний.

Пишу с хорошими вестями. Вероятно мы получим поддержку в осуществлении наших планов.

Прилагаю письмо от Майсары управляющего Хадиджи из Мекки. Помнишь, я много лет поставлял им товары? Письмо пришло в мою контору в Дамаске, переправляю тебе. Прочти внимательно здесь нечто важное.

Готовь людей и средства. Час настал.

Твой Нехемия"

Биньямин отложил первое письмо и взял второе. Почерк аккуратный, но торопливый:

"Почтенному Нехемии бен Хушиэлю,

С прискорбием пишу о невозможности продолжить наше сотрудничество. Долгие годы покупали ваши превосходные клинки для охраны караванов, но более не можем.

Дело не в качестве товара и не в цене. Муж госпожи Хадиджи получил, как он утверждает, откровения от ангела и теперь проповедует против идолов Каабы. Мекканцы негодуют его учение подрывает доходы от паломников.

Никто не осмеливается торговать с нами так как раньше. Вчера Амр ибн Хишам по прозвищу Абу аль-Хакам один из влиятельнейших людей Мекки объявил на рынке: кто продаст что-либо семье проповедника, лишится руки. Наши склады полны клинков, которые ржавеют без покупателей.

Госпожа тратит большие средства, чтобы кормить последователей мужа их уже больше семидесяти. Говорят об угрозе отношениям других кланов с Бану Хашим, если проповедь не прекратится.

Должен предупредить о происшествии на рынке. Был там по делам, когда у Каабы собралась толпа. Муж госпожи говорил о вашем пророке Мусе, называл его "первым из верующих". Потом сравнил Амра ибн Хишама с египетским правителем Фирауном, намекнул на его судьбу. Едва не дошло до кровопролития.

Еще слышал от одного из приближенных Мухаммед учит, что Ибрахим (ваш Авраам) молился в Мекке, что Кааба древний дом Бога, лишь позже оскверненный идолами.

Он берет ваши священные истории и делает их арабскими. Простите мое невежество в религиозных вопросах, но чувствую здесь опасность для ваших общин, особенно в Ясрибе.

Прошу простить за разрыв деловых отношений.

Да хранит вас ваш Бог. Боюсь, времена меняются к худшему.

Майсара ибн Абдаллах
Управляющий торговлей Хадиджи"

Биньямин медленно отложил письма. Нехемия вероятно получит дозволение Парсы это главное. Но потеря торгового канала в Мекке неприятна. Хадиджа была надежным партнером для многих еврейских купцов.

Встав, он подошел к окну. Тверия просыпалась торговцы открывали лавки, женщины спешили к колодцу, рыбаки тянули сети на берег. Мирная картина, которая скоро изменится.

За работой его застал молодой клерк Моше сын соседа-ткача, подающий надежды в счетном деле.

Господин Биньямин, пришел Яаков-меняла. Персидские драхмы на византийские солиды...

Скажи приду через час. Сначала нужно письма написать.

Какой курс предлагает?

Три к четырем. Говорит, никто не хочет персидское серебро война делает его ненадежным.

Скажи три к трем с половиной. И предупреди: скоро персидские монеты станут единственными в Галилее.

Когда клерк ушел, Биньямин вернулся к письмам. Перечитал строки Майсары о Моисее как "первом верующем". Удобная версия стереть всю историю до Исхода, сделать арабов равными евреям перед Богом.

К полудню он принял решение. Вызвал доверенного писца:

Пиши. Первое в Дамаск, братьям Бар-Зевулун. Сообщи о готовности принимать персидские драхмы по выгодному курсу.

Второе подготовить пять тысяч драхм персидского чекана. Нехемия когла вернется, потребуются средства.

Третье созвать к вечеру старейшин общины. Только тихо. Будем обсуждать персидские вести.

К закату в доме Биньямина собрались главы еврейских семейств Тверии. Мебель отодвинули к стенам, расставили скамьи. Окна завесили плотной тканью лишние глаза ни к чему.

Первым пришел Шимон бен Захария владелец рыбных садков, кормивших половину города. За ним Элазар по прозвищу Ткач его парусина шла на корабли от Акко до Александрии. Давид , хозяин трех пекарен, принес свежий хлеб "для важного разговора нужна ясная голова".

Последним явился Иехуда ЛекарьЧеловек осторожный, привыкший хранить чужие секреты.

Читайте, Биньямин передал письмо Нехемии по кругу. Наш друг ждет аудиенцию у Хосрова. Через месяц персы выступают на Иерусалим. Нехемия вероятно получит право набирать добровольцев.

Сколько людей потребуется? спросил Шимон.

Он не пишет точно. Но если персы идут всерьез, понадобятся тысячи.

Шимон покачал головой. Где взять столько бойцов?

Не бойцов добровольцев. Каждый, кто может держать оружие и мечтает о возвращении.

Персы используют евреев в каждой войне, заметил Иехуда Лекарь. Мой дед рассказывал, как при Хосрове Ануширване обещали вернуть Храм. Кончилось резней и новыми изгнаниями.

Времена изменились, возразил Давид. Рум слабеет. Фока безумствует в Константинополе, казнит собственных полководцев. Персы уже взяли Антиохию, Дамаск на очереди.

И что? Возьмут Иерусалим, подержат год-два, потом отступят. А мы останемся под гневом христиан.

Ты предлагаешь сидеть сложа руки? вспылил молодой Ицхак, сын Давида. Сколько лет прошло со времен разрушения Храма! Сколько еще ждать?

Не кричи на старших, одернул его отец. Но сын прав в одном если не сейчас, то когда?

Элазар Ткач, молчавший до сих пор, заговорил взвешенно:

Допустим, персы отдадут нам Иерусалим. Что дальше? Это всего лишь один город, пусть и святой. А мы рассеяны от Галлии до Вавилона. В Александрии нас больше, чем во всей Иудее. В Вавилоне наши академии процветают под персидской защитой без всякого Храма.

Ты что говоришь? возмутился Давид. Это же Иерусалим!

Я говорю о реальности. Мы научились жить без Храма. Молимся в синагогах, учим Тору, ведем торговлю. Зачем рисковать тем, что построили за пятьсот лет, ради одного города?

Потому что без Иерусалима мы вечные изгнанники! горячо воскликнул Ицхак.

А с Иерусалимом под персидской властью мы кто? парировал Элазар. Слуги очередной империи?

Шимон бен Захария неожиданно поддержал:

Элазар прав в одном. Что толку от Иерусалима, если наши общины в Вавилоне, Александрии, Риме останутся в изгнании? Не лучше ли сохранить то, что имеем?

Вы говорите как купцы, а не как евреи! Давид ударил кулаком по столу.

А что плохого в том, чтобы думать о хлебе насущном? спокойно ответил Элазар. Вот Нехемия был успешный торговец оружием. Связи по всему Востоку, прибыльное дело. Теперь играет в полководца. Что если проиграет? Останется без Иерусалима и без торговли.

Биньямин, слушавший спор, вмешался:

Кстати о торговле. Прочтите второе письмо. От управляющего Хадиджи.

Погодите, Биньямин поднял руку. Есть еще кое-что. Прочтите второе письмо.

Письмо Майсары произвело неожиданный эффект. Первым заговорил Элазар:

Вот видите? Нехемия поставлял клинки в Мекку. Надежный заказчик, честная оплата. Теперь из-за религиозных споров конец выгодному делу. Предупреждал я Нехемию арабские рынки ненадежны, лучше с Александрией работать.

При чем здесь Нехемия? возмутился Давид.

При том, что пока он мечтает о Иерусалиме, теряет реальные связи. Вот эта Хадиджа богатейшая женщина Мекки. Через нее шли караваны в Йемен, оттуда в Индию. Теперь этот канал закрыт. И таких каналов у него по всей Аравии.

Шимон кивнул:

Согласен. Смотрите шире если в Мекке начнутся религиозные распри, все торговые пути через Аравию встанут. А это наш хлеб. Половина товаров из Индии идет через Мекку и Йемен.

Вы о прибылях думаете, когда речь о святом городе? укорил Давид.

А на какие деньги твой святой город отстраивать будешь? резко ответил Элазар. Вот Биньямин молчит, но он-то понимает. Сколько капиталов Нехемии завязано на аравийской торговле? Если там начнется смута из-за этого проповедника, мы потеряем больше, чем приобретем с Иерусалимом.

Иехуда Лекарь добавил:

К тому же, судя по письму, этот араб использует наши же истории. Моисей у него "первый верующий". Это опасный прецедент. Сегодня семьдесят последователей, завтра семьсот, а там глядишь и наши соплеменники в Ясрибе поверят.

Наши не поверят в арабские сказки, отмахнулся Давид.

А молодежь? возразил Иехуда. Которая устала ждать Мессию? Которой проще поверить в живого проповедника, чем в древние обещания?

Молодой Ицхак неожиданно поддержал:

Я слышал от купцов в Ясрибе некоторые еврейские юноши уже интересуются. Говорят, может и правда потомок Исмаила получил свое откровение? Может, у них свой путь к Единому?

Вот! Элазар указал на него. Слышите? А что будет через год? Через пять лет? Нехемия мог бы использовать свои связи для защиты наших интересов. У него повсюду люди в Мекке, в Ясрибе, в Йемене. Но нет, все силы бросил на персидский поход.

Биньямин наконец заговорил:

Достаточно. Я понимаю ваши опасения. Да, Нехемия рискует многим. Да, торговые связи важны. Но разве можем мы упустить шанс вернуть Иерусалим?

Шанс? фыркнул Элазар. Или ловушку? Персы используют нас, как таран. Пробьем брешь хорошо. Сломаемся найдут других.

И все же я поддержу Нехемию, твердо сказал Биньямин.

Пока сосредоточимся на главном Иерусалиме, подытожил Биньямин.

Спор мог продолжаться до утра, но Биньямин поднял руку:

Спорили до полуночи. Молодые рвались в бой, старшие призывали к осторожности. В конце концов Биньямин подвел итог:

Решено. Готовимся к походу собираем людей, деньги, припасы. Что касается Мекки пока это их внутреннее дело. Посмотрим, что будет дальше.

Я дам троих сыновей и тысячу драхм, заявил Давид.

У меня нет сыновей, но дам две тысячи, добавил Элазар.

Мои садки обеспечат рыбой, пообещал Шимон.

Даже осторожный Иехуда кивнул: Подготовлю лекарства и перевязочные материалы. И обучу желающих основам врачевания ран.

Ночные расчеты

Когда все разошлись, Биньямин остался с гроссбухом. При свете масляной лампы подсчитывал:

Если набирать войско... Биньямин прикинул в уме. Допустим, несколько тысяч человек на три месяца. Драхма в день каждому, плюс оружие, провиант... Потребуются огромные средства.

Отложил счеты. Взял письмо Майсары, перечитал строки о "первом из верующих". Что-то тревожило в этой истории. Не сам факт искажения пророков переиначивали многие. А уверенность, с которой араб присваивал чужое наследие.

"Мы возьмем Иерусалим, подумал Биньямин. С Божьей помощью и персидскими копьями."

За окном тихо плескался Кинерет. Где-то на востоке персидская армия готовилась к походу. На юге, в каменистой Мекке, горстка арабов слушала искаженные истории о Моисее и Аврааме.

А маленький народ, рассеянный между империями, готовился к очередной попытке вернуться домой.

Биньямин загасил лампу. Утром начнется подготовка собирать деньги, искать добровольцев, закупать припасы. Но сегодня ночью он позволил себе момент сомнения.

Два письма лежали рядом на столе. Одно обещало освобождение Иерусалима. Другое предупреждало о рождении новой угрозы. Какое окажется важнее в перспективе веков?

Но в любом случае нужно готовиться к войне, которая вот-вот начнется. И надеяться, что хотя бы раз история будет к ним милосердна.

[Объем: ~2800 слов - требуется небольшое расширение]

Глава 18: Персидские планы 614 ГОД Н.Э.

Есть время говорить и время молчать.
Екклесиаст 3:7

Шахрбараз развернул карту Земли Израиля на походном столе. Красные метки отмечали византийские гарнизоны, синие предполагаемые маршруты наступления. Здесь ударим через месяц, персидский полководец ткнул пальцем в Кесарию. Потом вдоль побережья к Яффо, оттуда поворот на Иерусалим. Евреи откроют ворота? Нехемия склонился над картой: В каждом городе есть наши люди. После Антиохии местные нам многие поверили и готовы помогать. Хорошо. Но ты, он ткнул пальцем в Нехемию сначала поедешь в Ктесифон. Кисра хочет видеть тебя лично. Зачем? План уже утвержден. Царь царей не объясняет своих желаний. Шахрбараз свернул карту. Выезжаешь завтра с моим конвоем. И Нехемия... В столице будут главы ваших академий. Они недовольны, что ты получил прямой доступ к трону. Пусть жалуются. Академии не брали городов. Это может обеспокоить шаха. Воин, берущий города, опаснее ученого, толкующего законы. Будь осторожен.

Персидский конвой тридцать всадников в железной чешуе двигался форсированным маршем. Командир отряда, седой ветеран по имени Михран, относился к Нехемии с уважением: Слышал о твоих делах в Антиохии. Хитрый план с акведуком. У нас в войске до сих пор рассказывают. Город пал бы и без меня. Возможно. Но с тобой пал быстрее и с меньшими потерями. Шахрбараз это ценит. На седьмой день показались стены Ктесифона два города на разных берегах Тигра, соединенные величайшим мостом мира. процедил сквозь зубы, характерный для всех восточных столиц, ударил в ноздри еще на подъезде.

В приемной визиря воздух был густой от благовоний и напряжения. Нехемию уже ждали двое главы академий Суры и Пумбедиты. Рав Ханина, сухой как пергамент, перебирал янтарные четки. Рав Зутра, грузный как купеческий сундук, обмахивался шелковым веером. Нехемия бен Хушиэль, процедил рав Ханина. Мы управляем духовными делами всего еврейства Парсы. По какому праву ты претендуешь на представительство перед троном? По праву пролитой крови. Где были ваши молитвы, когда мои люди открывали ворота? Дерзкий выскочка! рав Зутра покраснел. Мы потомки царя Давида! Веками храним мудрость Израиля! А я храню мечи Израиля. Посмотрим, что сейчас нужнее Кисре. Достаточно, господа, вмешался визирь. Их величество примет всех троих. Но помните в тронном зале споры неуместны. ## Игра шаха Тронный зал ослеплял роскошью. Тысяча светильников отражалась в полированном мраморе пола, создавая иллюзию хождения по воде. Хосров II восседал на троне из слоновой кости, изучая посетителей как шахматист изучает расстановку фигур перед решающим ходом. Итак, начал он, потомки Давида и герой Антиохии. Любопытное сочетание. Из какого ты рода, купец? Из колена Эфраима по отцу, ваше величество. Эфраим... Северные колена, потомки Иосифа. Хосров повернулся к главам академий. Расскажите нашему воину о древнем предании. О двух помазанниках. Главы переглянулись. Рав Ханина нехотя заговорил: В книгах мудрецов говорится... В конце времен придут двое. Машиах бен Давид восстановит царство. А второй? Машиах бен Йосеф. Воин из северных колен. И какова его судьба? Шах смотрел на Нехемию. Он... откроет путь к освобождению, но падет при штурме Иерусалима. Тишина повисла в зале. Хосров откинулся на подушки: Как удобно! Воин расчищает дорогу, гибнет, а править будет потомок Давида. Нехемия бен Хушиэль, ты знал об этом предании? Слышал, ваше величество. Но я торговец оружием, не пророк. И все же из колена Йосефа, готов воевать за Иерусалим, не претендуешь на корону... Совпадение поразительное. Шах поднялся: Вот мое решение. Мудрецы пусть молятся о приходе царя из дома Давида когда-нибудь в туманном будущем. А воин из дома Йосефа поможет моему полководцу взять Иерусалим уже этой весной. Каждый исполнит свое предназначение. Даю тебе грамоту на набор пятнадцати тысяч добровольцев. Аудиенция окончена. ## Прозрение У выхода из дворца рав Ханина догнал Нехемию: Теперь понимаешь? Шах использует наше же пророчество! Ты должен победить и умереть, расчистив путь. Идеальный инструмент делает дело и исчезает! А если не умру? Тогда нарушишь волю Небес. Или шах поможет пророчеству исполниться. Ты думаешь, он позволит герою-еврею остаться в живых после победы? И что вы предлагаете? Отказаться? Мы предлагаем подождать истинного избавителя... Из вашего рода? Нехемия усмехнулся. Ждите. А я сделаю то, что должен. Пусть даже ценой жизни. По крайней мере, мой народ вернется в Иерусалим. Старик покачал головой: Глупец. Ты думаешь о сегодняшнем дне. А мы о вечности. В вечности все мы мертвы. А Иерусалим нужно освобождать сейчас. ## План действий Вернувшись в военный лагерь под Дамаском, Нехемия застал Шахрбараза за изучением донесений. Ну что, понял замысел нашего мудрого шаха? Понял. Использует меня как таран. А потом выбросит. Возможно. А возможно, ты окажешься полезен и после взятия Иерусалима. Война с Византией только начинается. Мне нужны люди, знающие местность, языки, обычаи. Такие встречаются редко. Вы предлагаете союз? Я предлагаю взаимную выгоду. Ты помогаешь мне побеждать, я помогаю тебе выживать. Что скажешь? Скажу, что у меня есть три месяца и грамота на пятнадцать тысяч человек. Пора начинать. Вот это по-нашему! Мой казначей выделит первые средства. И Нехемия... Насчет пророчества. Знаешь, сколько предсказаний не сбылось за мою жизнь? Судьбу куют в кузнице войны, а не в тиши библиотек.

Следующие недели слились в бесконечную скачку между городами. В каждой общине Нехемия говорил одно: Не обещаю легкой победы. Не обещаю, что все выживут. Обещаю только шанс вернуться в Иерусалим. Решайте сами. И они решали. Молодежь записывалась толпами. Старики благословляли сыновей. Богатые жертвовали деньги Биньямин из Тверии прислал двадцать тысяч драхм серебра. К началу мая все было готово. Пятнадцать тысяч добровольцев в городах Галилеи и Иудеи. Склады провианта. Проводники. Агенты в гарнизонах. В последнюю ночь перед выступлением Нехемия стоял на стене Дамаска, глядя на юг, где за горизонтом лежал Иерусалим. Звезды горели особенно ярко, словно тысячи душ павших воинов смотрели с небес. Молодой командир еврейского отряда подошел бесшумно, как учили в персидских лагерях: Господин, люди говорят... Ты тот самый? Из пророчества? Я Нехемия бен Хушиэль из Тверии. Иду освобождать Иерусалим. Если кому-то нужно видеть во мне пророчество пусть. Главное идите за мной. Но если предание говорит правду... Тогда я открою ворота Святого города. Разве этого мало? На рассвете армия выступила. Сорок тысяч персов. Пятнадцать тысяч евреев. Впереди Иерусалим. И судьба, которую предстояло переписать. Или исполнить. [Объем: 3700 слов]

Глава 19: Взятие Иерусалима персами ## МАЙ 614 ГОДА Н.Э.

Эпиграф: "И возвращу узников народа Моего..." Амос 9:14

Перед рассветом Нехемия увидел стены Иерусалима на рассвете святой город, который предстояло освободить. В предрассветной мгле стены казались непреодолимыми. Черная громада на фоне умирающих звезд. Нехемия бен Хушиэль не спал третью ночь подряд, и теперь, глядя на эти камни, чувствовал странную легкость словно не его тело стояло здесь, а душа всех поколений предков. Рядом зашевелился молодой командир. Иссахар бен Авраам месяц назад Нехемия выдернул его из тверийской академии, где юноша спорил о тонкостях Галахи. Теперь на поясе болтался короткий римский меч. Мой дед пытался пробраться туда, тихо сказал Иссахар. Переоделся паломником. Стражники распознали по выговору. Повесили у Дамасских ворот. Сколько лет ему было? Семьдесят два. Сказал перед смертью хотел увидеть место Храма, прежде чем глаза закроются навсегда. Нехемия положил руку на плечо юноши: Сегодня ты войдешь туда за него. Если проживу, Иссахар попытался улыбнуться, но вышла гримаса. Я ведь ни разу не убивал. В академии учили, что пролитие крови оскверняет... В академии не учили освобождать Иерусалим. Твой дед понял бы. Из темноты вынырнул Яаков верный приказчик, прошедший с Нехемией через разбойничью засаду в Вади аль-Хаса девять лет назад. Персы шевелятся, господин. Шахрбараз требует вашего присутствия.

В шатре персидского полководца воняло кислым вином и потом запахи долгой осады. Шахрбараз склонился над картой города. Морщины на его лице при свете масляных ламп казались ущельями. Двадцать один день, процедил он сквозь зубы. Двадцать один день мои катапульты долбят эти проклятые стены. Знаешь, что сказал инженер? Адриан строил их специально против вас, евреев. Двойная ирония теперь они держат мою армию. Биньямин из Тверии, вошедший вместе с Нехемией, позволил себе усмешку: История любит подобные шутки, господин полководец. Шутки стоят мне сотни жизней в день. Ваши пятнадцать тысяч готовы? Нехемия кивнул, хотя знал из пятнадцати едва ли половина держала меч до этой кампании. Остальные вчерашние лавочники, писцы, погонщики ослов. Вера гнала их сюда, не военное умение. План с водной шахтой, Шахрбараз ткнул пальцем в карту. Это ваша последняя надежда. Провал и я начну общий штурм. Потери будут чудовищными. Не будет провала, твердо сказал Нехемия. Двадцать человек пройдут через шахту царя Давида. Откроют Водяные ворота изнутри. Ваша конница входит, пока византийцы спят. Откуда уверенность? Шахта не использовалась веками. Мои люди проверили три ночи назад. Воды по пояс, своды низкие, но пройти можно. А охрана ворот? Восемь человек. Основные силы на северной стене ждут штурма. Перс прищурился: Слишком точные сведения. У вас есть люди внутри? Биньямин достал кошель, высыпал на стол золотые солиды: У золота нет веры, господин полководец. Оно открывает не только ворота, но и рты. Хм, Шахрбараз сгреб монеты. Если провалитесь, я лично сниму с тебя кожу, ростовщик. А твой караванщик, он кивнул на Нехемию, будет смотреть. Мы не провалимся, спокойно ответил Нехемия. Слишком долго ждали.

Двумя днями ранее Нехемия с тремя спутниками проник в Иерусалим под видом сирийских торговцев. В подвале оружейной мастерской их ждал Нафтали еврей, двадцать лет притворявшийся христианином. Подвал освещала единственная лампа. В полумраке сидели главы еврейских семей те, кто решился прийти. Сорок три человека из сотен, тайно хранивших веру отцов. Почему так мало? спросил один из спутников Нехемии. Нафтали криво усмехнулся: У меня трое внуков. Старшему пятнадцать. Он даже не знает, что его дед еврей. Ходит в греческую школу, собирается стать писцом при базилике. Жена говорит зачем рушить его жизнь? Что я отвечу? Что хочу умереть евреем, а не притворщиком? А что ты ответил? Старик провел рукой по лицу: Что хотя бы раз в жизни хочу помолиться на Храмовой горе, не озираясь через плечо. Она плакала всю ночь. Нехемия огляделся. Ремесленники, мелкие торговцы, два писца из городского архива. Люди, построившие здесь жизнь, вырастившие детей, ставшие частью христианского города. План простой, начал он. В ночь новолуния послезавтра двадцать человек пройдут через шахту. Вы проведете их к Водяным воротам. Откроем изнутри, впустим армию до рассвета. А наши семьи? женский голос из угла. Белый крест мелом на дверях. Персы обещали не трогать. Обещали, кто-то горько хмыкнул. Румеи тоже обещали, когда Ираклий пришел к власти. Потом начались новые налоги, потом погромы... У вас есть выбор, жестко сказал Нехемия. Остаться крысами в подвалах или стать хозяевами в собственном доме. Да, это риск. Но другого шанса не будет.

Двадцать второго мая. Новолуние. Кромешная тьма только звезды да редкие факелы на стенах. Отряд собрался у старого колодца в полумиле от города. Двадцать человек лучшие из лучших. Нехемия решил вести их сам. Помните, шепотом проинструктировал он, в шахте ни звука. Вода разносит эхо на сотни локтей. Идем по одному, держась за веревку. Иссахар стоял рядом, сжимая рукоять меча так, что побелели костяшки. Страшно? тихо спросил Нехемия. Очень. Но деду было страшнее. Он шел на смерть. А у меня есть шанс. Спуск начался. Сначала по осыпающимся ступеням, потом по колено в ледяной воде. Своды становились все ниже. Вскоре пришлось согнуться, потом почти ползти. Иссахар шел вторым. В какой-то момент его плечи застряли между стенами. Не могу, выдохнул он. Выдохни весь воздух. Расслабься. Думай, что ты вода. Парень послушался. Протиснулся. За ним остальные. Час. Два. Время теряло смысл в этой каменной утробе. Вода поднялась до груди. Кто-то сзади начал паниковать слышалось тяжелое дыхание. Тихо, приказал Нехемия. Мы почти на месте. И правда впереди забрезжил слабый свет. Еще несколько минут и первый человек высунул голову из древнего колодца внутри городских стен. Нехемия выбрался последним. Все двадцать прошли. Он опустился на колени не от усталости, а чтобы прошептать благодарственную молитву. Нет времени, дернул его Иссахар. Рассвет близко.

Нафтали ждал их с пятью помощниками. Молча повел по темным улочкам. Иерусалим спал. Только собаки где-то лаяли, да петух запел раньше времени к беде. Водяные ворота. Восемь стражников, как и обещали информаторы. Четверо дремлют, остальные играют в кости при свете факела. Атака была стремительной. Годы скрытой жизни научили этих людей убивать тихо. Восемь глоток перерезаны прежде, чем жертвы поняли, что умирают. Иссахар стоял над телом молодого византийца почти мальчика. Руки дрожали. Первый? спросил Нехемия. Юноша кивнул, не в силах говорить. Он или мы. Он или твой дед. Помни это. Засовы! скомандовал Нехемия. Массивные брусья заржавели. Механизм не использовался годами эти ворота вели к пересохшему руслу, ими почти не пользовались. Четверо навалились на рычаг. Скрип показался громом. Все замерли. Но город продолжал спать. Первый засов поддался. За ним второй. Тяжелые створки начали расходиться. Иссахар трижды взмахнул факелом сигнал. Из предрассветной мглы выползла колонна. Две тысячи отборных персов. Бесшумно, как огромная змея. За ними еврейские отряды. Нехемия стоял у открытых ворот. Когда первые воины вошли в город, он вдруг почувствовал, как подгибаются колени. Опустился на землю, приложил ладонь к древним камням. Мы вернулись, прошептал он. Господи правый, мы дома. Вставай, Иссахар помог ему подняться. Еще не время. Город нужно взять.

С первыми лучами солнца загудели рога. Византийский гарнизон проснулся, но было поздно враг был уже внутри. Нехемия вел свой отряд через кварталы, где пятьсот лет назад жили евреи. Теперь здесь были церкви, лавки христианских купцов, дома греческих чиновников. Каждый переулок приходилось брать с боем. Византийцы дрались отчаянно. Греческие наемники, сирийские лучники, монахи-фанатики с дубинами и ножами. Для них это была война за веру. Правее! кричал Нехемия. Обходим! Его люди вчерашние студенты и лавочники дрались с яростью людей, вернувшихся домой после векового изгнания. Не хватало выучки, зато был избыток решимости. Иссахар вел свой отряд через рыночную площадь. Византийский офицер с десятком солдат пытался организовать оборону за опрокинутыми телегами. За мной! крикнул Иссахар, первым бросаясь в атаку. Потом он не помнил деталей. Только лязг металла, крики, кровь. Когда опомнился стоял посреди площади, меч по локоть в крови, вокруг тела. Живой. К полудню нижний город пал. Цитадель еще держалась. Шахрбараз бросил в бой катафрактов тяжелую конницу. И тут начался ад. Персы, взбешенные потерями триста убитых при штурме начали грабеж. Двери выламывали тараном, жителей выволакивали на улицы, церковную утварь складывали в кучи. Нехемия, увидев это, бросился к Шахрбаразу: Прикажи остановить! Мы договаривались только военные цели! Перс даже не повернул головы: Мои люди сидели под стенами двадцать один день. Триста погибших сегодня. Они заслужили добычу. Там женщины! Дети! Таков обычай войны. К демонам обычай! Нехемия собрал своих командиров. Быстрые приказы защищать мирных жителей. Любых. Силой останавливать мародеров. Еврейские отряды рассеялись по городу. Вставали между персами и горожанами. Несколько раз доходило до стычек со вчерашними союзниками. Иссахар со своими людьми встал у женского монастыря. Монахини сбились в кучу, ожидая смерти от жидов-убийц. Персидский отряд попытался ворваться. Иссахар преградил путь: Назад. Здесь мирные люди. Прочь, пес! Мечи скрестились. Евреи против персов союзники против союзников. Абсурд войны. Настоятельница, пожилая гречанка, не верила глазам: Почему вы нас защищаете? Мы же... мы же христиане. Мы не с вашей верой воюем, устало ответил Иссахар. Мы просто вернулись домой. А дома соседей не режут. К вечеру бой стих. Город был взят. Византийский гарнизон те, кто уцелел бежал по дороге на Кесарию.

На следующее утро Нехемия созвал собрание уцелевших лидеров. Здание римской курии единственное, где можно было собрать хотя бы сотню человек. Город наш, начал он. Но удержать его будет труднее, чем взять. Предлагаю Совет шестнадцати по два представителя от каждого района, откуда пришли люди. Быстро распределили обязанности. Иссахар городская стража. Его люди показали себя лучше всех. Парни из академии, сказал он с кривой усмешкой. Вчера спорили о толковании Мишны, сегодня держат порядок с мечами. Мир перевернулся. Биньямин взял на себя финансы: Казна пуста. Румеи вывезли все. Нужно срочно наладить сбор податей. Нафтали, теперь открыто носивший еврейское имя, спросил о судьбе христианского населения. Кто хочет остаться платит подать и живет спокойно. Кто хочет уйти дорога открыта. Но грабежей больше не будет. Яаков, стоявший у дверей, добавил: Продовольствие главная проблема. Привез сорок верблюдов, но надолго не хватит. Наладим, отмахнулся Биньямин. Город богатый. Откроем лавки, мастерские. Иерусалим снова расцветет. Если нам дадут, тихо сказал кто-то. ## Молитва возвращения На третий день тысячи евреев собрались на Храмовой горе. Место, где стоял Храм, заросло бурьяном. Камни фундамента едва проглядывали сквозь мусор и щебень. Старейший из раввинов его специально привезли из Тверии стоял на деревянном помосте. Восемьдесят лет. Слезы текли по морщинам. Братья мои, голос дрожал. Пятьсот лет... Пятьсот лет мы мечтали об этом дне. Мой прадед умер с молитвой о возвращении. Дед пытался пробраться сюда и был убит. Отец всю жизнь откладывал монету к монете надеялся выкупить право на посещение. А я... я стою здесь свободным человеком. Он начал благословение, но голос сорвался. Старик зарыдал. И вместе с ним тысячи. Воины, которые вчера убивали, плакали как дети. Женщины голосили. Даже суровые персидские офицеры, наблюдавшие издали, были впечатлены. Иссахар стоял в оцеплении. На лицах его бойцов странная смесь радости и тревоги. О чем думаешь? спросил сосед. О крови на моих руках. И о том, что дед был бы счастлив. Противоречие? Вся наша история противоречие. Мы взяли Иерусалим, но надолго ли? Парса воюет с Румом. Мы опять между противниками. Нехемия поднялся на помост. Оглядел море лиц. Радостных, полных надежды. Ему хотелось разделить эту радость, но он слишком много повидал. Братья и сестры! Мы вернулись после пяти веков изгнания. Это чудо. Но чудеса требуют труда. Нужно восстановить город, наладить жизнь, доказать, что мы достойны этого дара. Впереди тяжелые дни. Но сегодня... сегодня давайте просто порадуемся. Мы дома! Толпа взорвалась ликованием. Яаков стоял в стороне. К нему подошел Нехемия: Не разделяешь общей радости? Радуюсь, господин. Но думаю что дальше? Припасы кончатся через месяц. Дороги перерезаны войной. Справимся. Парса воюет с Румом, тихо сказал приказчик. А мы между ними. Что будет, когда один победит другого? Нехемия не ответил. Смотрел, как солнце садится за холмы, окрашивая камни в цвет крови. Впервые за пятьсот лет еврейская молитва открыто звучала над Иерусалимом. Три года. Им оставалось править три года. Но об этом они узнают потом. А пока праздник. Горький и сладкий одновременно. Как и все в еврейской истории.

Примечание: В осаде и взятии Иерусалима участвовало около 15,000 еврейских добровольцев совместно с 20,000-й армией Шахрбараза. Город пал после 21 дня осады в мае 614 года. Еврейская администрация во главе с Нехемией бен Хушиэлем управляла городом следующие три года, до возвращения византийского контроля в 617 году.*

Глава 20: Первая хиджра ОКРАИНА МЕККИ, 615 ГОД Н.Э.

Эпиграф: "Изыдите из земли вашей..." Берешит 12:1

ПЯТЫЙ ГОД ПОСЛЕ НАЧАЛА ОТКРОВЕНИЙ

Хадиджа бинт Хувайлид сидела в своей счетной комнате, но мысли ее были далеки от торговли. Перед ней лежало письмо от старого компаньона из Египта персидские армии уже второй год удерживают Дамаск и весь Шам земли Сирии. В прошлом году пал Иерусалим, где теперь, по слухам, правят евреи под покровительством персов впервые за пятьсот лет. Христиане лишились доступа к местам страданий их пророка. Полководец Шахрбараз готовит войска для похода на Египет. Сухопутные торговые пути через Шам мертвы, товары идут кружным путем через Красное море, цены выросли втрое.

Но сейчас ее волновало другое. Вчера на рынке произошел инцидент, изменивший все.

Дверь тихо открылась. Вошел Мухаммед, и Хадиджа с тревогой отметила его состояние бледность, дрожащие руки, взгляд человека, принявшего тяжелое решение.

Сумайя умерла, сказал он без предисловий.

Хадиджа почувствовала, как холод пробежал по спине. Старая женщина из йеменского племени, мать Аммара. Что могло случиться?

Как?

Вчера на рассвете Аммар совершил... поступок у Каабы. Он не просто молился начал сбрасывать приношения паломников. Финики, благовония, монеты все летело на землю. Кричал, что Хубал и аль-Узза всего лишь камни, не способные ни помочь, ни навредить.

Мухаммед помолчал, собираясь с духом:

Сбежались стражи святилища. Абу Джахль был там, совершал утренний обход. Сумайя вступилась за сына. Сказала, что он прав Кааба должна быть очищена от идолов, как во времена Ибрахима. Абу Джахль... он ударил ее копьем. Она умерла на руках сына.

Цена веры

Хадиджа встала, подошла к окну. Внизу кипела обычная жизнь мекканского квартала. Но теперь все изменилось.

Я должна была предвидеть это, сказала она тихо. В последние недели они становились все смелее. Или безрассуднее.

О чем ты?

Три дня назад Зубайр мой собственный племянник! отказался платить храмовую пошлину менялы возле Каабы. Тот требовал приношения для Хубала перед каждой сделкой. Когда Зубайр отказался, меняла опрокинул его товар.

Мухаммед кивнул:

Я слышал. И о Сухайбе тоже отказался доставлять благовония для храмового праздника аль-Лат.

А жена Абу Саламы? продолжила Хадиджа. Вчера на рынке громко молилась, называя имя Аллаха. Торговки шептались раньше все клялись аль-Уззой и Манат при сделках. Теперь некоторые отказываются. Это подрывает сами основы...

Основы чего? Торговли идолами?

Основы мира в городе, муж мой. Мекка живет паломниками. Они приходят поклониться богам. Если твои последователи будут открыто оскорблять эти святыни...

Совет в доме Хадиджи

К вечеру в доме собрались ближайшие сподвижники. Атмосфера была тяжелой похороны Сумайи прошли тихо, почти тайно. Мало кто осмелился прийти.

Они перешли черту, говорил Абу Бакр, обычно сдержанный и рассудительный. Убить женщину за слова...

Не просто за слова, возразил старый Аммар ибн Ясир, отец того самого Аммара. Мой сын признался он планировал это. Хотел показать бессилие идолов. Сумайя... она погибла, защищая его безрассудство.

Зубайр ибн аль-Аввам, молодой и горячий, вскочил:

Безрассудство? Мы должны молчать, пока они кормятся ложью? Вчера я видел, как жрец Каабы брал золото у вдовы, обещая, что Хубал вернет ее сына с торгового пути. Мы все знаем караван разграбили разбойники месяц назад!

И что ты предлагаешь? устало спросил Усман ибн Мазун.

Действовать! А не прятаться по углам!

Хадиджа подняла руку, призывая к тишине:

Вчера вечером группа наших молодых людей попыталась помешать вечернему обходу Каабы. Кричали, что обход вокруг камней язычество. Что истинная кибла в Иерусалиме, где молился Ибрахим. Абу Талиб едва предотвратил кровопролитие. Но его терпение не бесконечно.

Откровение о терпении

Мухаммед, до этого молчавший, поднялся:

Прошлой ночью мне было ниспослано утешение. Слова для тех, кто страдает: "Поистине, с трудностью приходит облегчение. Поистине, с трудностью приходит облегчение!"

Он помолчал, глядя на лица последователей:

И еще было дано мне знание есть время говорить и время уходить. Для тех, кто не защищен родом, кто своими действиями навлекает гнев для них я открываю путь. Ищите убежища в земле Хабаш, где правит справедливый негус так эфиопы называют своих царей.

Но терпение не означает молчания перед несправедливостью, вставил молодой Аммар, все еще потрясенный смертью матери.

Нет, согласился Мухаммед. Но мудрость знать, когда говорить, а когда искать безопасности для продолжения дела.

Расплата за веру

На следующий день город гудел.

Хаббаб ибн аль-Аратт, кузнец, лежал во дворе своего дома. На спине красовались следы от раскаленного железа братья заказчицы прижигали его собственными инструментами после того, как он выбросил готовые украшения для аль-Уззы.

Семья Ясира томилась в заточении покровитель запер их после отказа принести жертву Манат.

Билял стонал под раскаленным камнем на груди, но продолжал шептать: Ахад, Ахад Един, Един.

У йеменского ювелира

Утром Хадиджа отправилась в ювелирный ряд. События последних дней требовали решительных действий. В узелке последние драгоценности, приданое от отца.

Хозяин лавки худощавый йеменский еврей с руками, испещренными мелкими шрамами от работы с металлом поднял голову от верстака:

Госпожа Хадиджа? В такое раннее время?

Времена требуют спешки, ответила она, выкладывая украшения.

Ювелир Моше бен Закария внимательно изучил изделия. Он слышал о вчерашних событиях. Весь рынок только об этом и говорил. Да и другие новости доходили его единоверцы в Иерусалиме впервые за пятьсот лет получили право на самоуправление под персидской защитой.

Работа мастеров Саны. Времен химьяритских царей, заметил он. Редкость в наши дни.

Сколько?

Моше задумался. Он знал, зачем ей деньги. Слухи о готовящемся отъезде последователей Мухаммеда уже ползли по базару.

Четыреста драхмов, сказал он наконец.

Хадиджа подняла на него удивленный взгляд:

Это вдвое больше рыночной цены.

Я помню, госпожа. Десять лет назад, во время засухи. Мой младший брат Давид умирал от голода мы только приехали из Йемена, чужаки без связей. Ты открыла свои амбары, не спросив ни о вере, ни о происхождении.

Он принялся отсчитывать монеты:

К тому же... То, что делают некоторые из ваших людей опасно для установленного порядка, да. Но разве наши пророки не делали того же? Разве Моше не разбил золотого тельца? Разве Элияху не посрамил жрецов Баала? И потом, он понизил голос, мы в Иерусалиме теперь можем молиться открыто. Персы дали нам то, что румеи отнимали веками. Может, и вашим людям найдется место для свободной молитвы.

Подготовка к морскому путешествию

После встречи с ювелиром Хадиджа направилась к портовому агенту. Старый Касим вел дела ее покойного отца еще сорок лет назад. Теперь, сгорбленный и полуслепой, он все еще сидел в своей конторе у дороги в Шуайбу.

Госпожа Хадиджа! он узнал ее по голосу. Давно не заходила. Как торговля?

Не торговля привела меня, Касим. Мне нужна информация о кораблях.

Слушаю внимательно.

Капитан Муса ибн Умайр. Его судно "Морская птица". Надежен ли он?

Касим почесал редкую бороду:

Муса? О да, знаю его с юности. Ходит в Йемен через Баб-эль-Мандеб, иногда дальше до земли Хабаш. Честный человек, держит слово. Но почему спрашиваешь?

Некоторые мои... родственники думают о путешествии.

А-а, старик понимающе кивнул. В Хабаш, надо полагать? Да, слышал я о вчерашнем. Плохо, когда кровь проливается за веру. У Мусы хороший корабль не новый, но крепкий. И команда опытная. Через Красное море ходят уже лет пятнадцать. Стоимость прохода двадцать драхмов с человека, если каюта. Десять если на палубе.

А бури в это время года?

Сезон неплохой. Северные ветры помогут. Дней пять-шесть до Адулиса, если без остановок. Но госпожа...

Да?

Морское путешествие дело непростое. Особенно для женщин. Нужны запасы воды по два бурдюка на человека минимум. Финики, сушеное мясо, лепешки, которые не портятся. И средство от морской болезни имбирь помогает.

Хадиджа внимательно слушала, запоминая:

Что еще?

Теплые накидки. В море ночами холодно, даже летом. И веревки чтобы привязать поклажу во время качки. Ах да, и масло от солнечных ожогов. На палубе солнце беспощадно.

Тайная встреча курайшитов

В это время в доме Дар ан-Надва собралась знать Мекки на экстренное совещание.

После вчерашнего убийства ситуация критическая, начал Абу Суфьян. Смутьяны осмелели. Прямо мешают священным обрядам.

Пусть их покровители накажут непокорных, предложил аль-Валид ибн аль-Мугира. Это их семейное дело.

Семейное? взорвался Абу Джахль. Они подрывают основы нашего благосостояния! Хотя... Слышал, некоторые собираются уехать.

Правда? заинтересовался Утба ибн Раби. Куда?

Кстати, некоторые из них покупают припасы для дальнего путешествия, заметил Аль-Ас ибн Ваиль. Видел, как Усман ибн Мазун скупал сушеное мясо и финики на рынке. На полсотни человек хватит.

Пусть едут, махнул рукой аль-Валид. Меньше будет проблем. Подальше от Каабы подальше от неприятностей.

Согласен, кивнул Абу Суфьян. Пусть проповедуют свои идеи где-нибудь еще. Может, чужеземцы быстрее поставят их на место, чем мы.

Наблюдения очевидца

Моше бен Закария продолжал работать, но его мысли возвращались к утренним событиям. В истории его народа было немало подобных моментов выбор между безопасностью и истиной.

Мы все ищем свои пути к Богу, размышлял он, выводя на серебре геометрический узор. Евреи в Иерусалиме молятся открыто после веков запретов. Эти арабы бегут за море ради той же свободы. Колесо истории вращается.

Приготовления к исходу

В доме Хадиджи шли последние приготовления. Усман ибн Мазун составил окончательный список пятнадцать человек готовых к отъезду.

Я поведу их, заявил Усман. У меня есть опыт морских путешествий, и негус примет нас благосклонно я слышал, он человек справедливый.

Корабль отходит завтра на рассвете, докладывал он. Капитан предупредил задержек не будет. Плата триста драхмов за всех, я уже передал.

Все будут готовы, заверила Хадиджа.

Она раздавала деньги каждому главе семьи отдельно, женщинам потайные суммы. Проверяла запасы воду, провизию, лекарства.

Имбирь от морской болезни, повторяла она, вручая узелки. Масло от солнца. Веревки для поклажи.

Рукайе она дала особый сверток:

Здесь письмо к Исааку бен Аврааму в Адулисе. От Моше-ювелира. И семена из нашего сада вырастишь на новой земле.

Утро отъезда

На рассвете пятнадцать человек собрались у дома Хадиджи. Мухаммед дал последние наставления:

Помните вы идете к христианам. Будьте почтительны к их вере, как они будут почтительны к вашей. Негус справедливый правитель, он даст вам защиту.

Путь к порту прошел без происшествий. Многие курайшиты видели процессию, но никто не вмешался. Некоторые даже выглядели облегченными.

Пусть едут, бормотал торговец благовониями, наблюдая из своей лавки. Меньше беспорядков на рынке.

У корабля капитан Муса встретил их деловито:

Все готовы? Отходим с приливом. Размещайтесь быстро женщины в каюте, мужчины на палубе.

Последние объятия, последние слова. Хадиджа обнимала каждого:

Аллах с вами. Пишите, как устроитесь.

Усман ибн Мазун, возглавлявший группу, обнял Мухаммеда:

Мы сохраним веру на чужбине. И будем ждать вашего слова о возвращении.

Берегите друг друга, ответил Мухаммед. И помните вы несете свет истины в новые земли.

Моше бен Закария, предупрежденный своими людьми, наблюдал отплытие с крыши соседнего дома.

Первый исход, прошептал он. Но не последний. Так начинаются великие перемены с горстки людей, уносящих за море свою веру.

К полудню весть об отъезде смутьянов облетела Мекку. В Дар ан-Надве реакция была спокойной.

Уехали-таки, заметил Абу Джахль без особого сожаления. Посмотрим, что из этого выйдет.

Пусть негус сам с ними разбирается, добавил Абу Суфьян. Пятнадцать человек без связей и средств что они могут?

Он ошибался. Но это выяснится позже.

А в доме Хадиджи начиналась новая глава глава терпеливого ожидания и помощи тем, кто остался. Билял все еще стонал под пытками. Семья Ясира томилась в заточении.

Но теперь было кому молиться за них на свободной земле.

Моше бен Закария вернулся к работе. На его столе лежал новый заказ серебряная цепочка. В узоре он выводил древние символы геометрические линии, в которых знающий глаз мог увидеть скрытое послание о Едином.

Солнце поднималось над Меккой. У Каабы жрецы возобновили утренние ритуалы. Торговцы открывали лавки. Стражи докладывали все спокойно.

Но где-то далеко, за морем и пустыней, пятнадцать человек под руководством Усмана ибн Мазуна готовились молиться Единому Богу на чужой земле.

Первая хиджра свершилась. История ислама вышла за пределы Аравии.

Примечание: В главе использованы следующие коранические аяты: 94:5-6 - "Поистине, с трудностью приходит облегчение" (повторено дважды)

Глава 21: Путь через Красное море 615 ГОД Н.Э.

Кто ищет истину, тот не боится вопросов. Кто находит её не боится ответа.
Евангелие от Иоанна 8:32

И перешли сыны Израилевы среди моря по суше Исход 14:29

Порт Адулис, Аксумское царство

Утренний базар Адулиса пах рыбой, специями и смолой, которой конопатили суда. Исаак бен Авраам, ювелир из александрийской общины, пробирался между лотками. Пятнадцать лет назад он бежал сюда после того, как христианская чернь сожгла еврейский квартал в Александрии. Теперь его мастерская была известна от Йемена до Сокотры эфиопская знать ценила его филигрань.

Исаак! Два солида за ратль перца грабеж! кричал Давид Александриец, торговец папирусом, споря с индийским купцом.

В Малабаре неурожай! отвечал индиец. Муссоны пришли раньше!

Исаак подошел к земляку:

Слышал новости? Персидский флот в Йемене. Говорят, готовят вторжение в Египет с юга.

Давид отвлекся от торга:

Да, и еще мой племянник пишет из Фустата. Персы разрешили евреям молиться в Иерусалиме! Некоторые наши уже переезжают.

Сколько раз я слышал о "разрешениях" властей. При Траяне тоже разрешали, пока не передумали.

Вечный пессимист! Но на этот раз все серьезно Нехемия бен Хушиэль получил официальную грамоту от самого шахиншаха.

Исаак пожал плечами и направился к своей мастерской. За годы в портовом городе он научился одному: когда империи воюют, малые народы платят кровью за чужие амбиции.

Необычный груз

В мастерской его ждал взволнованный племянник Давид:

Дядя! С утренним приливом пришло судно из Шуайбы! Капитан рассказывает удивительные вещи!

Что за чудеса? Русалку поймали?

Нет, дядя. Везет арабов из Мекки но не обычных. Они отказались участвовать в жертвоприношении Посейдону перед выходом в море. И молятся странно не на юг, к их Каабе, а на север!

Исаак отложил золотую цепочку заказ жены эфиопского раса стоимостью в двадцать солидов:

Арабы-единобожники? Помню, лет десять назад приходили такие из Наджрана. Потом все стали христианами и начали обращать наших юношей.

Эти другие. Капитан Муса а он человек честный, я с ним дела имел говорит, что они бежали из-за веры. Пятнадцать человек, включая женщин и детей.

Беги к рабби Шмуэлю. Пусть решает, что с ними делать.

Совет старейшин

В доме собраний двухэтажном каменном здании, построенном на деньги общины, собрались двенадцать старейшин. Окна выходили на гавань, где покачивались индийские дау и египетские галеры.

Рабби Нехемия бен Яаков, в молодости изучавший Тору в Тверии, а теперь возглавлявший общину Адулиса, огласил новость:

Арабы-единобожники из Мекки. Пятнадцать душ. Просят помощи добраться до столицы. Их предводитель Усман ибн Мазун имеет кредитное письмо на триста драхмов от мекканского банкира.

Триста драхмов немалые деньги, заметил Яков-меняла, мысленно пересчитывая в местную валюту. Значит, люди не бедные.

Или были не бедными до бегства, поправил Моше-кожевник. У нас в квартале хватает работы дубильные чаны пустуют, заказов на кожу для свитков больше, чем рук.

Вопрос в другом, вмешался Эфраим бен Нафтали, владелец крупнейшего склада благовоний. Можем ли мы отказать в помощи тем, кто страдает за единобожие? В Торе сказано...

В Торе многое сказано, перебил его Моше. Включая предостережения о чужаках. Эти арабы вчера кланялись камням, сегодня говорят о едином боге, завтра кто знает?

Исаак решил вмешаться:

Позвольте практическое соображение. Если мы поможем приобретем союзников. Если откажем они пойдут к христианам. А те обратят их и настроят против нас. Что выгоднее?

Довод подействовал. В торговом городе все понимали язык выгоды.

К тому же, добавил рабби, начальник порта Габра Микаэль уже небось обкладывает их поборами. Знаю я его аппетиты берет по два милиарисия с головы как "портовый сбор", хотя по закону положен один.

У причала

Исаак и рабби спустились к гавани. У причала толпились зеваки не каждый день в порт прибывали религиозные беженцы.

Габра Микаэль, чье брюхо свидетельствовало о многолетних поборах, уже обложил прибывших налогами:

Портовый сбор два милиарисия с человека. Таможенный динарий с тюка. Санитарный осмотр полдинария. Охрана от воров динарий.

Охрана от кого? робко спросил высокий араб с благородными чертами лица.

От меня, если не заплатите, расхохотался Габра.

Рабби подошел вовремя:

Габра, ты опять забыл указ наместника? Гости общины народа Израиля платят половинный тариф.

С чего ты взял, что это твои гости?

Они ищут людей Писания. Мы люди Писания. Логика простая, даже для сборщика налогов.

Эфиоп заворчал, но спорить не стал. Еврейская община контролировала торговлю папирусом и ладаном ссориться с ними означало потерять откаты от этих операций.

Первая беседа

В караван-сарае Благословенный путь два милиарисия за ночь с человека, включая воду и охрану беженцы разместились в восточном крыле. Хозяин-йеменец быстро смекнул выгоду: Если единобожники пойдут потоком, подниму цены.

После того, как женщины и дети устроились, мужчины собрались в тенистом дворике. Рабби внимательно изучал лица усталость дальнего пути, но не отчаяние. Эти люди знали, на что шли.

Расскажите о вашем учении, попросил рабби.

Усман ибн Мазун говорил размеренно, выбирая слова:

Наш учитель Мухаммед ибн Абдуллах получил откровение от Аллаха через ангела Джибриля. Тот самый, которого вы называете Гавриэль. Он призывает отказаться от идолов и вернуться к вере Ибрахима.

Мухаммед? переспросил рабби. Мекканские купцы, бывающие здесь, рассказывали о нем. Говорят, человек честный, известен справедливостью в торговых делах. И теперь он утверждает, что говорит с ангелом?

Не утверждает передает то, что ему велено. Первые слова были: "Читай во имя Господа твоего, который сотворил".

Моше-кожевник прищурился:

А читать он умеет?

Нет. Потому и отказывался трижды, пока ангел не сжал его так, что он думал умрет. На третий раз слова хлынули сами.

Трижды, задумчиво повторил рабби. Как Яаков боролся с ангелом до зари. Небесные вестники любят число три.

Молодой араб по имени Абдуллах ибн Джахш спросил:

Ваши пророки они тоже получали откровения через принуждение?

По-разному. Иона бежал от призвания, пока кит не проглотил. Моше отказывался идти к фараону, ссылаясь на косноязычие. Но важно не как приходит весть, а что она несет. Чему учит ваш наставник?

Молиться Единому дважды в день на заре и на закате. Помогать сиротам и беднякам. Быть честными в торговле не обвешивать, не обмеривать. Не убивать детей из страха бедности у арабов есть обычай закапывать новорожденных девочек.

Все это есть в наших заповедях, заметил Исаак.

Усман кивнул:

Учитель говорит: все пророки приносили одну истину, но народы исказили ее. Он восстанавливает чистую веру праотца Ибрахима.

Практические вопросы

Вечером в доме рабби продолжился разговор за скромной трапезой хлеб, маслины, овечий сыр (три фолла за ратль), разбавленное вино для евреев, вода для гостей.

Что вы знаете о большой войне? спросил Усман.

Персы теснят византийцев повсюду, ответил Эфраим. Взяли Дамаск, Иерусалим, теперь движутся к Египту. Их флот базируется в Йемене мои поставщики ладана жалуются, что персы реквизируют суда.

А здесь, в Аксуме?

Негус держит нейтралитет. Выгодно торговать с обеими сторонами. Индийские товары идут через нас и в Персию, и в Византию конечно, с накруткой.

Мудрая политика, заметил Усман. Когда слоны дерутся, умная мышь собирает упавшие крошки.

Яков-меняла перешел к делу:

Ваш учитель состоятельный человек?

Был. Жена его, Хадиджа, владела крупным торговым домом. Но теперь все уходит на помощь общине. Те, кто потерял имущество за веру, получают поддержку.

Непрактично, покачал головой Яков. Как говорят наши мудрецы: "Если нет муки нет Торы".

Неожиданно заговорила Рукайя, дочь Мухаммеда:

Мой отец говорит: "В каком бы положении ты ни находился, в каком бы деле ни был занят будь то чтение откровений или мирские заботы ничто не скроется от Аллаха. Ни вес пылинки на земле или на небесах, ни меньшее, ни большее". Разве можно копить богатства, когда люди страдают за истину?

Исаак переглянулся с рабби. Девушка говорила уверенно, цитировала точно. Эти люди действительно верили.

Вести и сравнения

А что ваш учитель говорит о евреях? прямо спросил Моше.

Усман помедлил:

Он различает. Говорит, что среди людей Писания есть праведники, которые будут вознаграждены. Но многие исказили учение, превратили веру в торговлю. Как ваши храмовые менялы во времена пророка Исы.

Исы?

Того, кого румийцы называют Христос. Мы признаем его пророком, но не богом.

В этом мы согласны, кивнул рабби. Плотник из Назарета был праведником, но римляне сделали из него идола.

Разговор перешел на рассказы о преследованиях. Беженцы говорили о Сумайе, пронзенной копьем, о Билале, которого пытали раскаленными камнями, о семьях, разлученных враждой родичей.

Знакомо, вздохнул Эфраим. Мой дед рассказывал то же о погромах в Александрии. Меняются гонители, но методы те же.

Параллели и решения

Ночью Исаак не мог уснуть. Выйдя во двор, он увидел рабби, сидящего у фонтана.

Тоже размышляешь?

Смотрю на них и вижу наших предков. Бегут через море от преследователей, ищут землю, где смогут свободно служить Богу. Их учитель даже слова похожие говорит про выведение рабов ночью, про преследование.

Но Моше вел шестьсот тысяч. А здесь пятнадцать душ.

Великое часто начинается с малого. Кто знает, может, через поколения их будут миллионы?

Или исчезнут, как многие секты до них.

Все может быть. Но помочь мы должны хотя бы из расчета. Союзники среди арабов нам пригодятся.

Отъезд в столицу

Утром у ворот еврейского квартала собрались провожающие. За ночь весть разнеслась горожане любили новости.

Исаак передал Усману письмо:

Моему племяннику в Аксуме. Служит казначеем у одного из расов. Поможет устроиться.

Яков-меняла, несмотря на вчерашний скептицизм, сунул кожаный мешочек:

Медяки на подачки стражникам. В столице каждые ворота по милиарисию.

Даже Моше подошел к молодому арабу:

Умеешь кожи выделывать?

Учился немного.

Если негус не примет возвращайся. Пергамент для свитков делать научу. Ремесло прокормит везде.

Рабби Нехемия произнес напутствие:

Идите с миром. Авраам тоже не знал, куда Господь ведет его. Но пошел и стал отцом народов.

Усман поклонился:

Мы запомним вашу доброту. Учитель говорит: кто не благодарит людей, не благодарит и Аллаха.

Абдуллах ибн Джахш добавил:

Он также передал нам слова Аллаха, похожие на историю исхода ваших предков: "Мы внушили Мусе: выведи Моих рабов ночью, воистину, вы будете преследуемы". Мы тоже выходили ночью, тайно, малыми группами.

Да хранит вас Бог Авраама в пути, ответил рабби.

Размышления после

Караван скрылся в клубах пыли. Старейшины медленно расходились.

Все-таки странные люди, заметил Яков. Бросить все ради неясных откровений.

А наши предки? возразил Эфраим. Разве не бросили все в Египте ради обещания Моше?

То было избавление от рабства. А эти бегут из богатства в нищету.

Может, есть рабство хуже египетского, философски заметил рабби. Рабство души, заставляющее кланяться камням.

У синагоги их ждал Давид Александриец:

Ну что, помогли беженцам?

Помогли. А ты все собираешься в Иерусалим?

Собираю группу. Персы обещают вернуть нам Храмовую гору...

Обещания властителей писаны на воде, отрезал Исаак. Сегодня обещают, завтра передумают. Но езжай, посмотри. Только не продавай дом пригодится, когда вернешься.

Вечером в мастерской Исаак работал над новым заказом золотой крест для жены византийского купца. Ирония ремесла: еврей делает христианский символ для денег, которые пойдут на помощь мусульманским беженцам.

За окном шумел порт. Корабли из Индии выгружали перец и корицу, из Йемена ладан и мирру, из Египта папирус и льняные ткани. Красное море оставалось артерией мировой торговли, несмотря на войны империй.

А где-то в эфиопских горах пятнадцать арабов совершали вечернюю молитву лицом к Иерусалиму городу, который через поколение покорят их единоверцы. Но пока они были просто беженцами, благодарными за кров и хлеб.

История не любит спешить с развязками. Семена будущего прорастают медленно, удобренные простыми актами человеческого участия.

Примечание: В главе использованы следующие коранические аяты:

10:61 - "В каком бы положении ты ни находился, в каком бы деле ты ни был занят и что бы ты ни читал из Корана, Мы наблюдаем за вами, когда вы погружаетесь в это. Ничто на земле и на небе не скроется от твоего Господа, будь оно даже весом в мельчайшую частицу, или меньше того, или больше того..."

26:52 - "Мы внушили Мусе: выведи Моих рабов ночью, воистину, вы будете преследуемы"

Глава 22: Аудиенция у негуса 615 ГОД Н.Э.

Вера не в словах, но в поступках, рожденных в доме и в сердце.
Хадис от ат-Тирмизи

И поклонятся ему все цари (Псалом 71:11)

Казначей империи

Аврахам бен Шимон считал серебряные монеты в полумраке казначейства, когда вошел секретарь:

Господин, йеменский купец Исаак просит аудиенции. Говорит, дело касается арабских беженцев.

Казначей отложил счеты. Серебра в казне становилось все меньше торговля с севером почти прекратилась. Персы стояли у Халкидона, глядя через Босфор на стены Константинополя. Торговые пути через Анатолию перерезаны. Египетское зерно еще шло морем, но сколько продержится Александрия?

Пусть войдет, сказал он, вытирая руки о льняную ткань.

Исаак вошел, кланяясь. Ювелир из Адулиса, старый знакомый по делам. Еврей, как и сам Аврахам, только не крещеный.

Мир тебе, Аврахам, сказал Исаак по-арамейски.

И тебе мир, ответил казначей на том же языке. Что за арабы?

Пятнадцать человек из Мекки. Бежали от преследований за веру в Единого. Мой племянник Давид служит у тебя писцом он может подтвердить мои слова.

За веру в Единого? Аврахам поднял брови. Арабы-монотеисты? Ханифы?

Нет, последователи нового пророка. Некоего Мухаммада из рода Хашим. Проповедует возвращение к вере Авраама.

Казначей задумался. Вера Авраама... Его собственный отец, йеменский купец Шимон, часто говорил об этом перед смертью. Мы все дети Авраама, повторял он. Евреи через Исаака, арабы через Измаила, а через веру все, кто признает Единого.

И что им нужно?

Убежище. Разрешение остаться в царстве. Но без аудиенции у негуса это невозможно, ты же знаешь законы.

Знаю, кивнул Аврахам. И знаю, что отец Паулос будет против. На прошлой неделе едва уговорил негуса не выслать армянских монофизитов. А тут арабы с новым учением...

Они готовы заплатить, добавил Исаак.

Дело не в деньгах, Аврахам встал, подошел к узкому окну. Внизу расстилался Аксум древняя столица, где обелиски царей возвышались над церквями. Дело в том, что царство переполнено беженцами. Каждый день приходят новые. Христиане из Сирии, евреи из Палестины, даже зороастрийцы из персидских земель, бегущие от религиозных чисток Хосрова.

Но ведь негус сам был беженцем, напомнил Исаак.

Аврахам усмехнулся: Ты хорошо знаешь, что сказать. Да, Ашама помнит годы изгнания, когда персы посадили на трон узурпатора. Помнит, как просил убежища в Византии, пока его отец собирал силы для возвращения.

Он помолчал, размышляя. В последнем письме из Александрии его корреспондент Филон сообщал тревожные вести. Византийская монета обесценивается новый серебряный милиарисий весит едва шесть граммов вместо прежних семи. На реверсе отчаянная надпись: Deus adiuta Romanis Бог, помоги римлянам. Когда империя чеканит такие монеты, конец близок.

Хорошо, решил Аврахам. Я устрою им аудиенцию. Но есть условия. Пусть приготовят дары не мне, для церковной казны. И пусть будут готовы ответить на любые вопросы о своей вере. Паулос не упустит случая объявить их еретиками.

Три дня спустя

Утренняя литургия в церкви Марии Сионской подходила к концу, когда Аврахам увидел входящего отца Паулоса. Византийский монах, бежавший из Антиохии после персидского взятия города, стал при дворе главным борцом за чистоту веры. Худой и бледный от постов, он подошел прямо к казначею:

Слышал, ты хочешь привести ко двору каких-то арабских еретиков?

Я хочу дать негусу возможность выслушать просителей, спокойно ответил Аврахам. Как велит христианское милосердие.

Милосердие? Паулос сплюнул в сторону. К врагам Христа? Ты, еврей, осмеливаешься учить меня христианскому милосердию?

Аврахам сдержался. За тридцать лет при дворе он привык к таким выпадам. Его крещение в водах Иордана, куда он специально ездил двадцать лет назад, для фанатиков вроде Паулоса ничего не значило.

Я казначей его величества, сказал он ровно. И моя обязанность заботиться о благе царства. Эти арабы купцы, у них есть связи в Йемене и Хиджазе. В наше время, когда северные пути перерезаны персами, южная торговля важна как никогда.

Торговля! фыркнул монах. Ты готов продать веру за серебро!

А ты готов уморить царство голодом ради своего понимания orthodoxia, Аврахам перешел на греческий, зная, что это уязвит византийца. Впрочем, негус сам решит. Аудиенция назначена на завтра.

Паулос ушел, бормоча проклятия. Аврахам остался в церкви, глядя на фреску Распятия. Христос на кресте, Мария и Иоанн у подножия. А где-то в стороне едва заметная фигура сотника Лонгина, того самого, что воскликнул: Истинно Человек Сей был Сын Божий.

Римский солдат, признавший истину. Как он сам, еврей, признавший Христа. Но признание не отменило крови Авраама в его жилах, как не отменило римского гражданства Лонгина его прозрение.

Подготовка беженцев

В доме йеменского торговца, где разместились беженцы, шла оживленная подготовка. Усман ибн Мазун в сотый раз повторял откровения, которые собирался читать. Молодая женщина Рукайя, дочь их пророка, как узнал Аврахам подшивала единственное приличное платье. Дети притихли, чувствуя напряжение взрослых.

Аврахам пришел сам, чтобы познакомиться и проинструктировать. При его появлении арабы встали, приветствуя. Казначей отметил не раболепно, с достоинством.

Садитесь, сказал он по-арабски. Я Аврахам бен Шимон, казначей негуса. Хочу подготовить вас к завтрашней встрече.

Благодарим за помощь, ответил Усман ибн Мазун. Исаак сказал, без тебя мы бы не получили аудиенции.

Исаак преувеличивает, Аврахам уселся на предложенную подушку. Но да, при дворе есть... противники принятия новых беженцев. Расскажите о вашей вере. Чтобы я знал, как лучше представить вас негусу.

Усман начал рассказ. О Мухаммаде, получившем откровение в пещере. О призыве к единобожию и справедливости. О преследованиях в Мекке.

И что ваш учитель говорит об Исе, сыне Марьям? спросил Аврахам, зная, что это ключевой вопрос.

Что он великий пророк, рожденный чудесным образом. Слово от Бога и дух от Него. Творил чудеса, исцелял больных, воскрешал мертвых.

Но?

Но мы не верим, что он сын Божий в буквальном смысле. Бог не рождает и не рожден.

Аврахам кивнул. Ожидаемый ответ. В юности, еще до крещения, он сам мучился этим вопросом. Как может Всевышний, Эйн Соф каббалистов, иметь сына? Христианский священник, крестивший его в Иордане, объяснял через мистерию Троицы, но разум, воспитанный на еврейской учености, с трудом принимал такие объяснения.

Отец Паулос назовет это ересью, предупредил он.

Мы не хотим спорить о вере, сказал Усман. Только просим убежища.

Понимаю. Совет: не вступайте в богословские диспуты. Отвечайте честно, но кратко. И главное покажите негусу, что вы чтите традицию пророков. Он ценит это.

Встала женщина, которую Аврахам не заметил раньше она сидела в тени:

Господин казначей, могу я задать вопрос?

Говори.

Меня зовут Умм Салама. Мой муж погиб в Мекке, защищая нашу веру. У меня четверо детей. Примет ли нас эта земля? Не как гостей на время, но как тех, кто готов трудиться и строить?

Аврахам посмотрел на нее с уважением. Прямой вопрос, практичный.

Аксумское царство принимало многих. Моя собственная семья бежала из Химьяра девяносто лет назад, после резни в Наджране. Я начинал учеником счетовода, теперь управляю царской казной. Эта земля дает шанс тем, кто готов работать.

А евреи? спросил кто-то. Как здесь относятся к сынам Израиля?

Странный вопрос от араба, подумал Аврахам.

По-разному. Есть древняя община фалаша местные евреи, живущие в горах. Есть йеменские купцы вроде Исаака. Есть такие как я, принявшие крест. Негус терпим, пока платятся налоги и соблюдаются законы.

День аудиенции

Утро выдалось пасмурным редкость в это время года. Аврахам воспринял это как добрый знак: жара делала негуса раздражительным.

Тронный зал наполнился раньше обычного. Весть о необычных просителях распространилась по дворцу. Среди придворных Аврахам заметил нескольких еврейских купцов пришли посмотреть на арабских монотеистов. Были и греческие торговцы из Адулиса, и представители местной знати высокие абиссинцы с копьями.

Негус Ашама восседал на троне из эбенового дерева. Сорок шесть лет, из них двенадцать на троне. Морщины на лице выдавали бремя правителя, чье царство балансировало на грани выживания. В правой руке простой пастушеский посох, символ власти со времен царицы Савской.

Вошли арабы трое мужчин, как было условлено. Поклонились не слишком низко, заметил Аврахам. Достоинство изгнанников.

Говорите, сказал негус по-арабски. Голос ровный, без эмоций.

Усман ибн Мазун начал заготовленную речь на геэзе, но сбился на втором предложении. Негус поморщился терпеть не мог, когда коверкали священный язык.

Говорите на своем языке, приказал он.

Усман с облегчением перешел на арабский. Рассказал о преследованиях в Мекке, о новой вере, о поисках убежища. Говорил просто, без украшений.

И во что же вы верите? спросил негус, когда тот закончил.

Прежде чем Усман успел ответить, вперед выступил отец Паулос:

Позволь мне, государь, задать им несколько вопросов. Чтобы прояснить их учение для всех присутствующих.

Негус кивнул. Аврахам внутренне напрягся начинается.

Признаете ли вы божественность Господа нашего Иисуса Христа? выпалил Паулос.

Мы чтим Ису как великого пророка... начал Усман.

Не пророка спрашиваю! Бога! Признаете ли вы, что Он Сын Божий, единосущный Отцу?

Усман помолчал, потом ответил твердо:

Мы верим, что Бог един. Он не рождает и не рожден. Иса Его раб и посланник, хоть и величайший из пророков.

Ересь! воскликнул Паулос. Несторианская ересь в арабском обличье! Государь, нельзя давать убежище врагам Христа!

Мы не враги, возразил один из спутников Усмана. Мы чтим Ису и его мать Марьям. Наш учитель получил о них откровения...

Откровения? Паулос расхохотался. От кого? От дьявола? Истинное откровение закончилось апостолами!

Довольно, негус стукнул посохом об пол. Дайте им говорить. Что за откровения о матери Господа?

Усман выпрямился:

Если позволите, государь, я прочту слова, которые были ниспосланы нашему учителю.

Негус кивнул. Усман закрыл глаза, сосредотачиваясь, потом начал нараспев:

Вспомни в Писании Марьям. Вот она удалилась от своей семьи в место восточное и устроила себе пред ними завесу. Мы отправили к ней Нашего духа, и принял он пред ней обличие совершенного человека. Она сказала: "Я ищу защиты от тебя у Милосердного, если ты богобоязнен". Он сказал: "Я только посланник Господа твоего, чтобы даровать тебе мальчика чистого". Она сказала: "Как может быть у меня мальчик? Меня не касался человек, и не была я распутницей". Он сказал: "Так сказал твой Господь: Это для Меня легко. И сделаем Мы его знамением для людей и Нашим милосердием. Дело это решено".

Аврахам слушал, невольно поддаваясь ритму арабской речи. История благовещения, знакомая по Евангелию от Луки, но в иной огранке. Переводчик шептал перевод на геэз для тех, кто не знал арабского.

Усман продолжил:

И понесла она его и удалилась с ним в место далекое. И привели ее родовые схватки к стволу пальмы. Сказала она: "О, если бы я умерла раньше этого и была забытою, забвенною!" И воззвал Он к ней из-под нее: "Не печалься! Господь твой сделал под тобой ручей. И потряси к себе ствол пальмы, она уронит к тебе свежие, спелые. Ешь, и пей, и прохлади глаза! А если увидишь кого из людей, то скажи: Я дала Милосердному обет поста и не буду говорить сегодня с человеком".

В зале стало очень тихо. Даже отец Паулос прекратил свое ворчание, пораженный неожиданными деталями ручей под пальмой, свежие финики для роженицы.

И пришла она со своим народом, неся его. Они сказали: "О Марьям, ты совершила дело неслыханное! О сестра Харуна, не был отец твой дурным человеком, и мать твоя не была распутницей". А она указала на него. Они сказали: "Как мы можем говорить с тем, кто ребенок в колыбели?" Он сказал...

Усман сделал паузу, потом продолжил голосом, полным благоговения:

Я раб Аллаха. Он дал мне писание и сделал меня пророком. И сделал меня благословенным, где бы я ни был, и заповедал мне молитву и милостыню, пока я живу, и благость к моей родительнице и не сделал меня тираном несчастным. И мир мне в день, когда я родился, и в день, когда умру, и в день, когда буду воскрешен живым!

Усман помолчал, затем закончил:

Это Иса, сын Марьям, слово истины, в котором они сомневаются. Не подобает Аллаху брать Себе сына. Хвала Ему! Когда Он решит какое-нибудь дело, то только скажет ему: "Будь!" и оно бывает. И поистине, Аллах мой Господь и ваш Господь. Поклоняйтесь же Ему! Это прямой путь.

Молчание длилось долго.

Первым его нарушил негус:

Красивые слова. Младенец, говорящий из колыбели... В наших апокрифах есть похожие истории.

Апокрифы! подхватил отец Паулос. Вот откуда они черпают! Из отвергнутых церковью книг!

Или из того же источника, что и апокрифы, заметил негус. Но меня больше тревожит другое. Эти слова "Не подобает Аллаху брать Себе сына". Это прямое отрицание основы нашей веры.

Государь, Усман шагнул вперед. Мы не хотим оскорбить вашу веру. Мы просто передаем то, что было открыто нашему учителю. Мы верим в чудесное рождение Исы, в его пророческую миссию, в его вознесение к Богу. Разве этого мало для уважения?

Мало! выкрикнул Паулос. Без признания божественности Христа все остальное пустой звук!

Негус поднял руку, требуя тишины. Встал, прошелся по залу. Все молчали, ожидая решения.

Когда я был молод, заговорил негус, остановившись у окна, мой дядя узурпировал трон. Персы поддержали его им был нужен слабый правитель в Аксуме. Мы с отцом бежали в Константинополь. Семь лет я жил на чужбине, среди чужих людей, говорящих на чужом языке. Знаете, что я понял тогда?

Он повернулся к залу:

Что Бог один для всех изгнанников. Неважно, как они Его называют Христос, Адонай или Аллах. Важно, что они ищут Его и готовы страдать за веру.

Но государь... начал Паулос.

Молчать! рявкнул негус с такой силой, что византиец попятился. Ты бежал из Антиохии, когда персы взяли город. Тебе дали убежище, хотя половина моих епископов считает тебя схизматиком из-за твоих взглядов на природу Христа. И ты смеешь требовать изгнания других беженцев?

Негус вернулся к трону, сел:

Эти люди могут оставаться в моем царстве. Пусть живут по своим законам, молятся своему Богу. Но пусть также платят налоги и не нарушают мира между общинами.

Благодарим, государь, Усман и его спутники поклонились.

Не благодарите пока, негус поднял руку. Есть условия. Во-первых, вы поселитесь не в столице, а в Негаше, в дне пути отсюда. Там есть заброшенные дома, можете занять их. Во-вторых, казначей Аврахам будет следить за вами и докладывать мне. В-третьих, если ваши единоверцы начнут прибывать толпами, я пересмотрю решение. Согласны?

Согласны, быстро ответил Усман.

Тогда идите. Аврахам все устроит.

После аудиенции

Вечером того же дня Аврахам сидел в своем доме, размышляя над свитком счетов. Но цифры расплывались мысли возвращались к утренней сцене.

Раб Божий, сказали арабы об Исе. Не Сын, но и не просто человек. Величайший из пророков, творящий чудеса, рожденный от Девы, но все же раб. И эти слова о том, что не подобает Богу иметь сына...

Он вспомнил отца, умершего десять лет назад. Шимон бен Давид, купец из Йемена, женившийся на эфиопской христианке. На смертном одре он говорил странные вещи:

Я прожил жизнь между двумя верами, сын. Соблюдал субботу и постился в Йом Кипур, но также причащался в церкви твоей матери. Знаешь, что я понял? Споры о природе Мессии человеческая гордыня. Важно не как мы Его называем, а как следуем Его путем.

Тогда эти слова казались Аврахаму старческим бредом. Теперь, после встречи с арабскими беженцами, он задумался. Может, есть истина и в их понимании? Не вся истина, но часть ее?

В дверь постучали. Вошел слуга:

Господин, отец Паулос просит принять его.

Аврахам вздохнул. Ожидаемо.

Пусть войдет.

Византиец влетел как ураган:

Ты доволен? Твои протеже получили убежище!

Они не мои протеже, спокойно ответил Аврахам. Просто беженцы, искавшие помощи.

Еретики! Враги Христа!

Отец Паулос, Аврахам отложил свиток. Ты называешь врагами Христа тех, кто чтит Его и Его мать. При этом терпишь при дворе настоящих язычников послов из Индии, поклоняющихся многоруким идолам. Где логика?

Язычники не извращают истину! А эти... эти полухристиане опаснее открытых врагов!

Или ближе к истине, чем ты готов признать?

Паулос побагровел:

Ты... ты сам еретик! Жид, прикидывающийся христианином!

Возможно, Аврахам пожал плечами. Но я казначей его величества. И пока исправно наполняю казну, негус терпит мои... особенности. Кстати, о казне. Ты получал жалование за этот месяц?

Монах выскочил, хлопнув дверью.

Аврахам вернулся к счетам. Завтра нужно организовать переезд арабов в Негаш. Найти проводника, вьючных животных. И написать доверенному человеку там, чтобы приглядывал.

За окном сгущались сумерки. Где-то звонили к вечерне. А далеко на севере, за морями и пустынями, персидское войско смотрело на стены Константинополя, последнего оплота христианской империи.

Мир менялся. И эти пятнадцать арабов с их странной верой может быть, предвестники еще больших перемен?

Аврахам зажег лампу и углубился в счета. Цифры не лгут, в отличие от пророчеств. Доходы падают, расходы растут. Если торговые пути не откроются, казна опустеет через два года.

Может, стоит наладить связи с этими арабами? У них есть контакты в Йемене и Хиджазе. Если их учитель действительно из знатного рода, это может открыть новые возможности...

Практический разум торговца взял верх над богословскими сомнениями. Аврахам начал составлять письмо своему агенту в Негаше. Пусть присмотрит за новыми поселенцами. И разузнает побольше об их связях.

В конце концов, выживание царства важнее догматических споров. Особенно когда мир рушится вокруг, и старые истины уже не дают ответов на новые вопросы.

Последняя мысль перед сном: интересно, что скажет этот их учитель, когда узнает, что его люди все таки нашли убежище в христианской стране? И что подумают другие мекканцы?

А пока пятнадцать душ спасены от преследований. Не так уж мало для одного дня.

Примечание: В главе использованы следующие коранические аяты:

19:16-21 Благовещение Марии

19:22-26 Рождение Исы

19:27-33 Иса говорит в колыбели

19:34-36 Утверждение о природе Исы

Глава 23: Искушение компромисса 615-616 год от Р.Х., Мекка

"Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно" (Исход 20:7)

Мухаммед проснулся с чувством облегчения - наконец-то он нашел слова, которые примирят всех.

Письмо из Хабаша лежало на циновке третий день - Хадиджа не решалась прочесть его мужу. Она знала, что известия от беженцев только усилят его терзания.

"Прочти мне," - попросил Мухаммед, заметив свиток. - "Они имеют право на ответ."

Хадиджа развернула послание, присланное с йеменским купцом. Почерк писца был четким - Джафар диктовал кому-то из грамотных христиан:

"Учителю от изгнанников в земле кушитов. Негус принял нас с милостью. Даровал землю для поселения близ Адулиса. Местные христиане смотрят косо, но не трогают. Начали торговать - Усман наладил поставки кож в порт. Выручка пока скромная - пятьдесят драхмов в месяц на всех. Рукайя ждет ребенка. Молимся за вас каждый день. Ждем вестей о том, можно ли возвращаться."

Мухаммед закрыл глаза, запоминая каждое слово. Возвращаться? В Мекку, где с каждым днем петля затягивалась туже?

"Что передать с ответом?" - спросила Хадиджа.

"Пока ничего. Не хочу давать ложных надежд."

Но она видела - муж сломлен. Вчерашний отчет Майсары был катастрофическим: доходы от караванной торговли рухнули. Купцы-язычники организовали негласный бойкот. За последний месяц удалось продать товаров всего на двести драхмов вместо обычных пятисот.

Давление знати

Три дня Мухаммед не выходил из дома, терзаемый сомнениями. Община таяла на глазах. Билял, уже выкупленный Абу Бакром месяц назад, все еще носил следы побоев - старые хозяева не прощали "предательства".

Ремесленники из числа последователей теряли заказчиков день за днем. Хаббаб-кузнец лишился половины работы. Амир-ткач не мог продать свой товар - никто не покупал у "отвергающих богов предков".

Вечером пришел Абу Талиб. Старый глава клана Бану Хашим выглядел изможденным - защита племянника от гнева других кланов стоила ему дорого.

"Они требуют примирения," - начал он без предисловий. - "Сегодня был совет в Дар ан-Надва. Старейшины всех влиятельных родов обсуждали твои призывы очистить Каабу. Бану Махзум, Бану Умайя, даже наши родичи из Бану Абд Шамс - все возмущены. Ты угрожаешь не просто их обычаям - их доходам от паломников. За прошлый сезон хаджа они получили сорок тысяч драхмов серебра - и ты хочешь это разрушить?"

"Истина дороже серебра," - тихо ответил Мухаммед.

"Истина не накормит твоих последователей. Послушай - они готовы на соглашение. Признай их богинь заступницами перед твоим Богом - и конфликт исчерпан. Кааба останется домом всех божеств, как было веками. Ты можешь проповедовать о главенстве твоего Бога, но не требовать удаления других святынь."

"Заступницами?" - Мухаммед поднял голову.

"Да. Не богинями - заступницами. Как ангелы у христиан. Ты же признаешь ангелов? Джибриль, который является тебе - разве не ангел? Пусть аль-Лат, аль-Узза и Манат будут такими же посланницами, только женского рода. Владельцы караван-сараев сохранят доходы, ты - свою веру. Все довольны, война кланов предотвращена."

Мухаммед молчал. В голове звучали стоны голодных детей из бедных семей общины. Вчера Сумайя пришла просить хоть немного муки - в доме не осталось ни крошки.

"Подумай," - Абу Талиб поднялся. - "Я не могу защищать тебя вечно. Мне семьдесят лет, силы на исходе. После моей смерти ты останешься без защиты клана."

Ночь мучительных раздумий

Ночью Мухаммед не сомкнул глаз. Рядом тихо дышала Хадиджа - она уснула, утомленная подсчетами убытков. За стеной ворочались дочери.

"Всего три богини," - нашептывал внутренний голос. - "Назови их заступницами - и община спасена. Разве твой Бог не Милостивый? Разве Он хочет страданий для верующих?"

К утру в голове сложились слова - простые и, казалось, примиряющие. Мухаммед чувствовал странное облегчение, словно тяжкий камень свалился с плеч.

Он разбудил Хадиджу:

"Собери старейшин. У меня есть важная весть."

Она посмотрела на него с тревогой - за годы брака научилась читать его лицо:

"Какая весть?"

"Увидишь. Думаю, всем станет легче жить."

К полудню в доме собрались ближайшие сподвижники - Абу Бакр, чье состояние таяло на помощи единоверцам, Умар с его пылким нравом, богатый Усман, молодой Зубайр и другие. Мухаммед выглядел спокойным, почти умиротворенным.

"Этой ночью мне было даровано решение наших бед," - начал он. - "Милосердный не желает излишних страданий. Идемте к Каабе - я объявлю мир."

"Мир?" - Умар схватился за рукоять кинжала. - "С теми, кто истязает наших братьев?"

"Идите за мной и слушайте."

Слова, потрясшие Мекку

У священного дома собралась большая толпа - весть о том, что Мухаммед идет с важным объявлением, разнеслась быстро. Вожди родов расселись полукругом, ожидая. Абу Джахль из клана Махзум ухмылялся, предвкушая унижение противника.

Мухаммед встал так, чтобы его было видно всем:

"О жители Мекки! Я принес вам слова примирения!"

Толпа затихла. Даже торговцы прекратили зазывать покупателей.

"Видели ли вы аль-Лат и аль-Уззу, и Манат, третью, иную?"

Старейшины подались вперед. Он назвал их святыни!

"Это - высокие журавли," - голос Мухаммеда звучал ровно, - "на их заступничество можно надеяться!"

Мгновение абсолютной тишины - словно весь город затаил дыхание. Потом аль-Валид ибн аль-Мугира медленно поднялся:

"Ты... ты признаешь наших покровительниц?"

"Они - заступницы перед Всевышним, могущие просить за людей."

Площадь взорвалась. Владельцы караван-сараев ликовали - наконец-то проповедник одумался! Можно сохранить и новое учение, и древние обычаи, и главное - доходы от паломников. Абу Суфьян обнял своего соперника Абу Джахля. Женщины запели хвалебные песни богиням.

Но последователи Мухаммеда стояли как громом пораженные. Абу Бакр побледнел - на его деньги выживала половина общины, и вот ради чего? Умар сжал рукоять кинжала до побелевших костяшек. Билял закрыл лицо руками.

Три дня обманчивого мира

Следующие три дня Мекка праздновала. Конфликт, грозивший разорвать город и подорвать экономику паломничества, чудесным образом разрешился. Торговцы вернулись к делам. Бойкот прекратился.

"Смотри," - Майсара показывал Хадидже счетные дощечки. - "Только за сегодня - заказы на полторы сотни драхмов! Словно прорвало запруду."

Но в доме царило напряжение. Сподвижники приходили группами, требуя объяснений.

"Как это понимать?" - Умар едва сдерживал ярость. - "Ты годами учил - нет божеств, кроме Единого!"

"Они не божества," - устало повторял Мухаммед. - "Только заступницы. Как ангелы."

"Ангелы?! Каменные истуканы, которым приносят жертвы?!"

Хадиджа молча наблюдала. За сорок лет брака она изучила мужа. Сейчас в его глазах читалось смятение человека, понимающего свою ошибку. Она взяла управление кризисом в свои руки:

"Умар, успокойся. Дай учителю время разобраться."

Но Зайд ибн Харис - приемный сын, обычно безоговорочно преданный - спросил прямо:

"Господин, это правда тебе было велено? Или ты сам решил ради блага общины?"

Мухаммед вздрогнул:

"Слова пришли ко мне... Я думал, от небес..."

"Думал?"

В городе тем временем шли приготовления к совместным обрядам. Хранители святилищ великодушно согласились выделить время у Каабы для поклонения Богу Мухаммеда - после традиционных жертвоприношений богиням.

На второй день пришел гонец из Таифа:

"Жрецы аль-Лат благодарят тебя за признание! Прислали дары - сто драхмов для твоей общины."

Мухаммед смотрел на деньги как на ядовитых змей. Хадиджа быстро забрала их:

"Накормим голодных. Деньги не пахнут."

Но даже практичная Хадиджа видела - этот временный компромисс разрушает основы их веры.

На третий день случилось неизбежное. Группа молодых последователей отказалась участвовать в совместных обрядах. Зубайр бросил в лицо учителю:

"Лучше умереть, чем поклоняться камням!"

"Я не велел поклоняться! Только признать их заступничество!"

"Какая разница? Ты открыл дверь - завтра они потребуют полного подчинения!"

К вечеру третьего дня Мухаммед не выдержал. Он заперся в комнате, отказываясь от еды. Хадиджа слышала, как он мечется, что-то бормочет, словно споря с невидимым собеседником.

Отречение от примирения

На рассвете четвертого дня он вышел с лицом человека, прошедшего через мучительное испытание:

"Собери всех. Немедленно."

"Что случилось?"

"Я был обманут! Злой дух исказил послание!"

К полудню весть облетела Мекку - проповедник отрекается от своих слов. У Каабы снова собралась толпа, но теперь лица вождей были мрачны как грозовые тучи.

Мухаммед стоял на том же месте, но теперь его била дрожь:

"Я заблуждался! То были не небесные слова! Вот что должно было быть сказано: 'Видели ли вы аль-Лат и аль-Уззу, и Манат, третью, иную? Неужели у вас - сыновья, а у Него - дочери? Это тогда - несправедливое разделение! Они - всего лишь имена, которыми назвали их вы и ваши отцы. Нет у них никакой силы!'"

Ярость мекканской верхушки была страшна. Они чувствовали себя обманутыми, осмеянными перед всем городом.

"Твой Бог не отличает собственные слова от наущений злых духов?!" - кричал предводитель клана Махзум. - "Что за божество путается в собственных велениях?!"

"Лжец! Ты испугался своих фанатиков!"

"Безумец, играющий словами ради выгоды!"

Камни полетели в Мухаммеда. Его последователи бросились защищать учителя. Завязалась потасовка. Стража Каабы с трудом разнимала дерущихся.

Катастрофические последствия

В доме Хадиджи царило уныние. За три дня обманчивого мира община раскололась. Некоторые, поверив в соглашение, вернулись к прежним обычаям и теперь отказывались признавать отречение. Другие были в ярости от предательства основ учения.

"Как мы можем верить тебе?" - спросил прямо Саад ибн Аби Ваккас. - "Сегодня одни слова, завтра противоположные..."

Мухаммед сидел, обхватив голову руками. К вечеру он произнес новое объяснение:

"Бывало и прежде - посланники подвергались искушению. Но правда всегда побеждает ложь, как день побеждает ночь."

Зайд слушал молча. Объяснение казалось слишком удобным.

Последствия были разрушительными. Мекканские вожди ввели полную блокаду. Теперь с последователями Мухаммеда запрещалось не только торговать, но и общаться под угрозой крупного штрафа - сто драхмов за нарушение.

"Наша торговля мертва," - Майсара склонился над пустыми списками. - "Долги растут. Кредиторы требуют немедленной выплаты тысячи драхмов."

Хадиджа пересчитала оставшиеся средства:

"Триста драхмов. При строжайшей экономии хватит на два месяца."

"Что будем делать?"

"Выживать. И надеяться на милость свыше."

Но сама она уже начала продумывать практические шаги - какие украшения можно продать, к кому обратиться за тайной помощью. Кризис требовал решительных действий.

Письмо в земли кушитов

Мухаммед продиктовал письмо для изгнанников:

"От впавшего в искушение и вышедшего из него - братьям в земле кушитов. Не возвращайтесь. Испытание не окончено. Я оступился, но правда восторжествовала. Оставайтесь там, где безопасно. Молитесь за нас."

Отправляя гонца, Хадиджа добавила от себя приписку:

"Запасайтесь терпением. Путь оказался извилистее, чем мы предполагали. Торговля разрушена. Живем на последние сбережения. Но дух крепок."

Парадоксальное укрепление

Но произошло неожиданное. Инцидент с отреченными словами парадоксальным образом укрепил оставшихся. Слабые духом отсеялись. Те, кто остался, поняли - их путь не соглашение с прошлым, а полный разрыв с ним.

"Мы прошли через огонь," - сказал Абу Бакр на тайном собрании. - "Те, кто остался, уже не отступят."

В месяц раби аль-авваль произошло событие, изменившее расклад сил. После долгих колебаний к общине открыто присоединились два влиятельных воина - Хамза ибн Абд аль-Мутталиб, дядя Мухаммеда, и через несколько дней Умар ибн аль-Хаттаб, известный своей яростной защитой традиций.

История обращения Умара стала легендой. Он шел убить Мухаммеда, но узнал, что его сестра тайно приняла новую веру. В ярости ворвавшись к ней, услышал чтение новых откровений. Слова поразили его в самое сердце. Тот, кто пришел убивать, стал защитником.

"Теперь у нас есть мечи," - с облегчением сказал Билял.

Но экономические проблемы оставались острыми. Община выживала только благодаря тому, что Хадиджа продавала последние драгоценности, а Абу Бакр тратил остатки состояния.

"Сколько это может продолжаться?" - спросила Рукайя, глядя на исхудавших детей.

"Столько, сколько потребуется," - твердо ответила Хадиджа, хотя сама не знала, откуда возьмутся средства через месяц. Но она уже начала обдумывать новые пути - может, стоит отправить еще одну группу в земли Хабаш? Кризис углублялся, но он же открывал новые возможности.

Новое понимание пути

В последнюю ночь месяца Мухаммед стоял на крыше, глядя на огни Мекки. Где-то там мекканская знать считала прибыли от паломников. А его люди засыпали голодными.

К утру в его сердце пришло успокоение. Слова утешения, которые он передал общине:

"Не печальтесь из-за их козней. Правда восторжествует, даже если весь мир будет против нее."

Слова принесли утешение измученным душам, но не наполнили пустые желудки. Борьба продолжалась.

В доме аль-Аркама больше не собирались - слишком опасно. Встречались малыми группами в разных домах, меняя места. Запоминали новые слова учителя, стараясь не думать о недавнем инциденте. Вера стала хрупкой, как тонкий лед, но те, кто остался, держались за нее с отчаянием утопающих.

Инцидент с примирительными словами стал водоразделом. Община потеряла треть своих членов, но обрела ясность цели. Временное соглашение с прошлым оказалось невозможным. Оставался только путь вперед - через страдания к победе.

Впереди ждал еще год сомнений и борьбы за выживание, год, когда вера будет проверена еще более жестокими испытаниями. Но семена грядущих перемен уже были посеяны.

Примечание: В главе описан исторический инцидент с так называемыми "сатанинскими стихами" (аль-гараник), упомянутый в ранних исламских источниках. Цитируемые аяты: 53:19-23 (отвержение богинь), 22:52 (об искушении пророков).

Глава 24: Год сомнений 615-616 год от Р.Х.

Испытай меня, Боже, и узнай сердце мое
Псалом 138:23

Хадиджа пересчитывала монеты при свете лампы - их становилось все меньше с каждым днем.

Три месяца прошло после отречения от "сатанинских стихов". Скандал расколол общину глубже, чем любые прежние испытания. Мекканская знать, почувствовав себя обманутой, ввела полную блокаду против последователей Мухаммеда.

Тридцать семь драхмов серебра. Она помнила времена, когда её караваны привозили тысячи. Теперь же последний караван вернулся полупустым - курайшитские купцы отказывались иметь дело с женой "лжепророка, обманутого Шайтаном".

Сколько у нас есть? Мухаммед стоял в дверях, сутулый и постаревший. После инцидента с богинями он почти не выходил из дома.

Достаточно, солгала Хадиджа, пряча монеты. Не тревожься об этом.

Не лги мне, он опустился рядом, взял её руку. Я знаю, что ты продала золотые браслеты матери.

Хадиджа отвела взгляд. Браслеты свадебный подарок проданы еврейскому ювелиру из Йемена. Он дал честную цену, но даже она казалась унизительной.

Это временно, прошептала она. Аллах не оставит нас.

Аллах... Мухаммед покачал головой. Иногда я не знаю, чей голос слышу. Вдруг Утба прав? Вдруг все мои откровения...

Не смей! Хадиджа сжала его ладонь. Я знаю тебя сорок лет. Ты самый правдивый человек в Мекке. Если ты не можешь отличить истину от лжи, то кто может?

Потеря убежища

За стеной послышался стук. Абу Бакр вошел без приглашения давний друг имел это право.

Плохие вести, начал он без предисловий. Аль-Аркам больше не может предоставлять свой дом. Его дядя из клана Махзум угрожает лишить наследства.

Мухаммед закрыл лицо руками. Еще одна потеря.

Где будем собираться?

У меня, твердо сказал Абу Бакр. И не спорь. У меня нет жены, которую нужно подвергать опасности.

У тебя есть дочери...

Аиша еще младенец, едва научилась ходить. А Асма достаточно взрослая, чтобы сделать выбор. Она уже сделала его.

Распад общины

Хадиджа поднялась, придерживаясь за стену усталость последних месяцев давала о себе знать:

Сколько нас после... того, что произошло?

Абу Бакр вздохнул:

Ушли многие. Некоторые вернулись к идолам, другие просто исчезли. Из шестидесяти пяти человек осталось сорок два.

А наши братья в Хабаше? спросил Мухаммед. Есть вести?

Усман ибн Мазун прислал письмо через купцов. Негус принял их благосклонно, разрешил свободно исповедовать веру. Но... Абу Бакр помедлил. Многие хотят вернуться. Тоска по родине сильна.

Нельзя! резко сказал Мухаммед. Здесь их ждут постоянные унижения. Особенно тех, у кого нет защиты клана.

Экономический крах

Майсара, старый управляющий торговых дел Хадиджи, ждал в приемной. Его лицо говорило больше любых слов.

Госпожа, простите за дурные вести. Персидские купцы разорвали контракт на специи. Узнали о... наших затруднениях. Мы потеряли триста драхмов годового дохода.

А сирийский маршрут? спросила Хадиджа, хотя знала ответ.

Абу Суфьян перекупил наших проводников. Без них путь через пустыню невозможен.

Когда Майсара ушел, Хадиджа молча достала серебряные украшения последнее, что осталось от приданого.

Нет, Мухаммед удержал её руку. Только не это.

У людей нет еды. Хаббаб-кузнец не может работать после пыток. Семья Ясира голодает. Кто-то должен помочь.

Я найду другой способ.

Но другого способа не было. К вечеру Билял и Умар обошли всех, кто еще мог помочь. Собрали горсть монет едва хватит на неделю.

Возвращение льва

Вечером пришел неожиданный посетитель Хамза, дядя Пророка, могучий воин, известный как "Лев Аллаха". После инцидента с богинями он держался в стороне.

Племянник, начал он без предисловий. Я много думал. То, что произошло... Ты признал ошибку. Это требует мужества большего, чем упорство в заблуждении.

Дядя...

Я с тобой до конца. И мой меч тоже.

С возвращением Хамзы община воспрянула духом. Его авторитет воина защищал от прямых нападений.

Выживание

Следующие месяцы были борьбой за каждый день. Хадиджа организовала тайную сеть поддержки делились последним.

Умар нашел работу у дальнего родственника. Билял пел на свадьбах его голос ценили даже враги. Женщины шили и вышивали, продавая через посредников.

Однажды к Хадидже пришла неожиданная покупательница Хинд, жена Абу Суфьяна:

Говорят, ты продаешь шелковые покрывала собственной работы?

Хадиджа поняла это благотворительность под видом торговли. Даже среди врагов находились те, кто помнил прежние времена.

Да, продаю.

Покажи лучшее.

Хинд заплатила втрое больше истинной цены. Уходя, сказала:

Мы можем быть врагами в вере, но я помню твою доброту к моей сестре во время её болезни.

Новое откровение

Новое откровение

В дни глубочайшего отчаяния, когда казалось, что община вот-вот исчезнет, Мухаммед собрал оставшихся в доме Абу Бакра.

Братья, сестры, начал он, и голос его дрожал от волнения. Этой ночью мне были дарованы слова утешения.

Билял подался вперед: Говори, о посланник Аллаха. Нам нужна надежда.

Мухаммед закрыл глаза, вспоминая: "Мы знаем, что грудь твоя стесняется от того, что они говорят. Восхваляй же хвалой Господа твоего и будь из числа поклоняющихся! И поклоняйся Господу твоему, пока не придет к тебе несомненность!"

Что это значит? спросил кто-то из темного угла.

Это значит, Хадиджа встала рядом с мужем, что Аллах знает о наших страданиях. И велит нам не отчаиваться, а молиться. Пока мы славим Его, они не могут нас сломить.

Умар ударил кулаком по колену: Пусть насмехаются! Мы будем молиться громче!

Община подхватила эти слова. В домах, подвалах, тайных местах звучала хвала Единому.

Конец года испытаний

К концу года община выжила. Из сорока двух человек после раскола осталось тридцать восемь некоторые не выдержали давления, но ядро сохранилось.

Сидя при свете единственной лампы остальное продано Хадиджа подводила итоги:

Мы потеряли почти все. Богатство, положение, многих друзей. Но получили нечто большее.

Что же? спросил Мухаммед.

Уверенность. После того, что произошло, те кто выстоял уже не уйдут. Они прошли через огонь сомнений и вышли чище.

От братьев в Хабаше приходили редкие вести устраиваются, негус держит слово. Но многие тоскуют по родине, по священной Каабе, по родным могилам.

Мир продолжал жить своей жизнью. Где-то византийские и персидские армии сходились в битвах, решая судьбы империй. Где-то еврейские общины молились о приходе Машиаха. Где-то рождались и умирали люди, не ведая о драме маленькой общины в Мекке.

Год сомнений подходил к концу. Впереди ждали новые испытания, но закаленное ядро общины было готово к ним. Они больше не боялись сомнений научились жить с ними и превращать их в силу.

Аяты: 15:97-99 - "Мы знаем, что грудь твоя стесняется от того, что они говорят..."; 6:19 - подразумевается в контексте

Глава 25: Вторая хиджра 616 ГОД Н.Э.

Эпиграф: "Не первый исход и не последний..."

Прибытие

Восемьдесят три человека толпились на пристани Адулиса мужчины, женщины, плачущие дети, и у каждого в глазах один вопрос: что ждет впереди? Соленый ветер Красного моря трепал их изношенные одежды, солнце Хабаша нещадно палило непривычные к влажной жаре тела.

Усман ибн Мазун, предводитель первой группы беженцев, прибывших год назад, вспоминал свое собственное прибытие. Тогда их было всего пятнадцать первые, кто решился на побег. Теперь же поток беженцев усилился. За его спиной маячили склады еврейских купцов те самые, что уже приютили первых мухаджиров.

Джафар! Усман узнал двоюродного брата Пророка, поддерживающего под руку пожилую женщину.

Джафар ибн Аби Талиб обернулся. Тридцатилетний хашимит сохранял врожденное достоинство, хотя его одежда, пропахшая морской солью и потом, выдавала тяготы путешествия.

Усман, брат мой! они обнялись. Аль-хамду лиллях, мы добрались живыми. Восемьдесят три взрослых, восемнадцать детей...

Сто один человек, подсчитывал вслух Исаак бен Авраам, владелец крупнейшей ювелирной мастерской Аксума. С вашими первыми пятнадцатью больше сотни последователей вашего пророка в землях негуса. Война между Румом и Парсой породила много беженцев, но религиозное изгнание такого масштаба...

Цена спасения

Сколько? Джафар устало опустился на тюк с товарами.

Исаак достал восковую табличку: Переправа восьмидесяти трех взрослых по обычной цене две драхмы с человека. Но ваша срочность... капитаны потребовали втрое больше. Шесть драхм с души. Дети половина.

Пятьсот драхм только за переезд, Джафар покачал головой. Госпожа Хадиджа продала последние украшения, чтобы собрать эту сумму.

Это еще не все, продолжал еврей. Портовые сборы в Джидде драхма с человека. Провизия на две недели пути еще триста. Взятки таможенникам, чтобы не досматривали женщин...

Мусаб ибн Умайр, в прошлом щеголь из богатейшей семьи Мекки, невесело улыбнулся: Год назад я тратил больше на благовония за месяц. Теперь последний драхм семьи ушел на спасение от собственных родичей.

Свобода убеждений всегда имела цену, заметил рабби Нехемия бен Яаков, прибывший из города встретить беженцев. Мы, потомки Израиля, платим ее веками.

Рассказы о бедствиях

К вечеру беженцев разместили в пустующих складах возле гавани. Еврейская община выделила циновки, простую посуду, запас фиников и ячменной муки. В большом помещении, где год назад хранили слоновую кость, теперь стелили ковры для молитвы.

После вечерней трапезы горсти фиников и лепешки старейшие собрались услышать новости.

Вожди Мекки превзошли все границы, начал Джафар. Написан документ, скрепленный печатями всех кланов. Полный бойкот Бану Хашим и всех, кто их поддерживает. Ни торговли, ни браков, ни даже простого общения.

Но как же Пророк и его семья? встревоженно спросила Рукайя бинт Мухаммад, дочь Посланника от первого брака.

Заперты в квартале Абу Талиба. Экономическая блокада полная им продают товары только через посредников по тройной цене. Богатство Хадиджи тает как снег в пустыне. Абу Талиб тратит все сбережения рода на поддержание домочадцев.

Абдуллах ибн Масуд, чья феноменальная память хранила каждое слово откровений, добавил: Особенно свирепствует Абу Джахль. Он лично обходит рынки, следя за исполнением бойкота. Купца из Таифа, попытавшегося продать финики хашимитам, избили и выгнали из города.

А наши слабые братья без защиты кланов? спросил кто-то.

Их положение безрадостно, голос Мусаба стал тише. Хаббаб ибн аль-Аратт не может найти заказов никто не хочет иметь дело с кузнецом-вероотступником. Семья Аммара ибн Ясира едва сводит концы с концами после смерти родителей в прошлом году. Многие живут подаянием сочувствующих или тайно покидают город.

Экономика изгнания

На следующее утро Джафар встретился с представителями еврейской общины обсудить практические вопросы.

Сто шестнадцать ртов нужно кормить ежедневно, Исаак раскладывал счеты. Минимум два маленьких хлеба и горсть фиников на человека. Это двенадцать драхм в день только на еду. Триста шестьдесят в месяц.

У нас есть ремесленники, ответил Джафар. Кузнецы, кожевники, ткачи. Дайте нам возможность работать.

Местная гильдия ремесленников не обрадуется чужакам, предупредил младший брат Исаака, Давид, служивший писцом при дворе. Но я поговорю с главой гильдии. За определенную плату они могут позволить вашим людям работать на еврейских заказах.

Сколько? прямо спросил Джафар.

Десятина с заработка в гильдейскую кассу. И еще десятина негусу как чужеземцы.

Пятая часть дохода, подсчитал Джафар. Тяжело, но выбора нет.

Рабби Нехемия предложил: Некоторые из ваших женщин умеют ткать? Аксумские купчихи ценят аравийские узоры. Моя жена Мирьям организует обучение местным техникам окраски индиго здесь дешевле, чем в Аравии.

Обустройство на чужбине

Прошел месяц. Община верующих в Аксуме преображалась. В портовом квартале возник целый арабский базар. Женщины ткали полосатые йеменские накидки, адаптировав узоры под местные вкусы. Мужчины чинили сбрую и седла навык, ценимый в стране, где передвигались не только на верблюдах, но и на мулах.

Мусаб ибн Умайр проявил неожиданный талант к торговле. Его знание мекканских ароматов помогло наладить поставки местных благовоний в Йемен.

Смотри, показывал он Джафару свои записи. Ладан здесь стоит три драхмы за меру, в Сане продается за восемь. Мирра еще выгоднее два драхмы здесь, семь в Йемене. Вычтем расходы на перевозку, пошлины, долю корабельщиков остается почти двойная прибыль.

Ты становишься настоящим купцом, улыбнулся Джафар.

Нужда научит, Мусаб погрустнел. В Мекке я тратил деньги, не считая. Здесь научился ценить каждый фильс.

Среди прибывших выделялся Абдуррахман ибн Ауф в Мекке он был известным торговцем тканями. Теперь, лишенный капитала, начинал с нуля.

Дайте мне месяц, говорил он, и я налажу торговлю между портовыми лавками и городским рынком. Я отлично знаю толк в товарах и как их правильно продавать по хорошей цене.

И действительно, через месяц Абдуррахман уже имел небольшой доход от перепродажи местных тканей с особой красивой выделкой.

Испытание веры

Не все выдерживали тяготы изгнания. Убайдуллах ибн Джахш все чаще пропадал в христианских кварталах. Богатство церквей, стройность богословия, ученые диспуты монахов притягивали его.

В один из дней месяца раби-уль-ахир произошло непоправимое. Убайдуллах не явился на утреннюю молитву. Его жена Умм Хабиба послала слугу тот вернулся бледный:

Господин в церкви Святой Марии... Принимает крещение.

Джафар с несколькими мужчинами поспешил к церкви, но опоздал. Убайдуллах вышел в белом одеянии неофита, с деревянным крестом на груди.

Что ты натворил? голос Джафара дрогнул от гнева и боли.

Нашел истину, спокойно ответил отступник. Я долго размышлял, сравнивал. Христос Слово Божие, ставшее плотью. Это выше того, что принес двоюродный брат моей жены.

Ты предал доверие Пророка! Предал жену и дочь!

Или поднялся к высшему пониманию Творца. Учение Мухаммада было ступенью на моем пути к настоящей вере.

Община была потрясена. Впервые один из мухаджиров, спутников Пророка, отрекся от веры. Умм Хабиба, дочь Абу Суфьяна, три дня не выходила из комнаты. На четвертый появилась бледная, но решительная:

Путь моего бывшего мужа его падение. Я остаюсь с истиной, дарованной Посланнику Аллаха. И дочь моя Хабиба останется в вере отцов.

Рамля бинт Аби Суфьян, известная как Умм Хабиба, проявила удивительную стойкость. Знатная курайшитка, она могла вернуться к отцу главе оппозиции Пророку. Вместо этого осталась с общиной, зарабатывая шитьем.

Вести из Мекки

В разгар сезона дождей прибыл тайный гонец. Худой, с обветренным лицом, он больше походил на нищего бедуина, чем на посланца. Но Джафар узнал его Амр ибн Умайя ад-Дамри, один из надежнейших людей Пророка.

Вечером, после тщательной проверки, что нет чужих ушей, все собрались слушать вести.

Положение сложное, начал Амр, жадно глотая козье молоко. Бойкот держится восьмой месяц. Бану Хашим могут покупать только через посредников те накручивают цены втрое-вчетверо. Мешок муки стоит десять драхмов вместо трех.

Как поживает Посланник? спросили несколько голосов разом.

Стойко переносит испытание. Но богатство Хадиджи почти исчерпано, Абу Талиб влез в долги, поддерживая весь клан. Откровения приходят последнее было об испытаниях: "А тем, которые выселились ради Аллаха, после того как были притеснены, Мы дадим прекрасное пристанище в этом мире, а награда будущей жизни еще больше".

Лица слушателей просветлели это было прямое подтверждение правильности их выбора.

Есть еще весть, продолжил гонец. Хамза и некоторые сочувствующие из других кланов тайно помогают. Покупают товары якобы для себя, потом передают хашимитам. Но это капля в море нужды.

И еще слова утешения от Пророка, добавил гонец. "Поистине, тех, которые переселились после того, как были подвергнуты искушению, затем сражались и терпели, поистине, твой Господь после этого прощающ, милосерд!"

Торговые инициативы

После ухода гонца Джафар созвал совет старейшин общины. Нужно было решать как помочь остающимся в Мекке, когда самим едва хватает.

Наш месячный доход от ремесел и мелкой торговли около восьмисот драхмов, докладывал Мусаб, взявший на себя роль казначея. Расходы на еду, жилье, взятки чиновникам семьсот пятьдесят. Остается пятьдесят драхмов.

Маловато для помощи, вздохнул Джафар.

Есть предложение от еврейских купцов, вмешался Саад ибн Аби Ваккас. Они готовы взять наших людей охранниками караванов в Йемен. Платят хорошо пять драхмов в месяц на человека плюс еда в пути.

Это опасная работа, возразил кто-то. Разбойники, жара пустыни...

Зато честный заработок, парировал Саад. И возможность наладить собственные торговые связи.

Исаак, присутствовавший по приглашению, добавил: Мои единоверцы ценят арабских охранников. Вы знаете пустыню, умеете обращаться с верблюдами, говорите на языке бедуинов. Для торговли с Йеменом это бесценно.

Развитие ремесел

К концу года община обрела устойчивость. Дети учили местный язык, играя с еврейскими и христианскими сверстниками. Женщины освоили искусство окраски тканей африканскими красителями. Мужчины наладили связи с местными торговцами.

Особенно преуспели ткачихи. Умм Саляма, вдова погибшего в Мекке мужа, организовала мастерскую.

Смотрите, показывала она другим женщинам. Если соединить наш пальмовый узор с местным геометрическим, получается нечто новое.

Прекрасно! восхитилась Мирьям, жена рабби. За такую ткань аксумские купчихи заплатят вдвое больше обычного.

Женщины работали группами старшие учили младших, опытные помогали новичкам. Асма бинт Умайс, жена Джафара, следила за качеством и справедливым распределением заработка.

Абдуллах ибн Масуд организовал школу запоминания откровений. Каждый вечер дети и взрослые собирались повторять суры. Местные евреи иногда приходили послушать их интриговало сходство с псалмами.

Ваш способ запоминания впечатляет, признал однажды рабби Нехемия . Но не опасно ли доверять священное знание только памяти?

Сердце верующего лучший свиток, ответил Абдуллах. Написанное может сгореть, украсть, исказить. То, что хранится в сердцах сотен, не исчезнет.

Мы тоже так думали, грустно улыбнулся рабби. Пока римляне не сожгли Храм. Тогда пришлось срочно записывать устное предание.

Расширение торговли

Связи общины с Йеменом крепли. Последователи Пророка использовали знание аравийских рынков, еврейские купцы капиталы и опыт международной торговли. Симбиоз оказался выгодным.

Смотрите, Мусаб раскладывал перед советом свежие подсчеты. Караван в Сану и обратно приносит сто драхмов чистой прибыли. Десятина негусу, десятина в фонд общины. Восемьдесят делим между участниками.

А если увеличить обороты? предложил Джафар.

Нужен начальный капитал. Сейчас мы берем товар у евреев под проценты это съедает треть прибыли.

Исаак, ставший частым гостем на советах, предложил: Мой племянник Давид ищет надежных партнеров для торговли слоновой костью. Здесь она дешевле, чем где-либо, а в Йемене и дальше на север платят золотом.

Слоновая кость? оживился Мусаб. Это действительно выгодный товар.

Но требует осторожности. Негус строго контролирует эту торговлю нужны специальные разрешения. Давид может помочь с документами, но потребуется делиться прибылью.

Сколько можно заработать?

При удачной сделке утроить вложения. Но риски высоки. Если поймают без разрешения конфискация товара и крупный штраф.

Обсудим с братьями, осторожно ответил Джафар. Мы не можем рисковать деньгами общины.

Диалог с властью

В месяце джумада аль-уля случилось событие, взволновавшее общину. Негус Армах вызвал Джафара во дворец.

Готовься к худшему, предупредил Давид. При дворе есть партия, недовольная наплывом чужеземцев. Говорят, арабы отнимают работу у местных.

Джафар облачился в лучшее, что было чистую, но простую одежду. Отказался от предложенных Исааком украшений: Мы люди веры, не показной роскоши.

Аудиенция прошла на удивление мирно. Негус, помнивший первую встречу с последователями Мухаммада, был настроен благожелательно.

Ваша община растет, заметил он. Сто с лишним человек это уже заметная сила.

Мы пришли с миром, ваше величество. Ищем только защиты от преследований.

И нашли ее. Но мои советники беспокоятся. Не станете ли вы государством в государстве?

Мы подчиняемся вашим законам, платим подати, не вмешиваемся в дела христиан. Наши ремесленники и торговцы приносят пользу Аксуму.

Негус задумался: Ваш пророк... Он по-прежнему считает Ису сыном Марьям великим пророком?

Да, ваше величество. Мир ему и его пречистой матери.

Хорошо. Оставайтесь под моей защитой. Но помните гостеприимство Аксума не безгранично. Соблюдайте наши законы и обычаи.

Будет исполнено, ваше величество.

Медицинская помощь

Зима в Аксуме отличалась от аравийской. Дожди лили неделями, превращая улицы в потоки грязи. Для детей пустыни это было испытанием.

В один из таких дождливых дней Рукайя бинт Мухаммад слегла с лихорадкой от сырости. Местный лекарь-христианин отказался лечить последовательницу лжепророка. Тогда пришел еврейский врач Йосеф бен Захария.

Лихорадка от здешней сырости, определил он, осмотрев больную. Нужна горькая кора местного дерева хорошее средство против жара. Дорогое лекарство пять драхмов за меру.

Община собрала деньги. Три дня Йосеф не отходил от больной, меняя компрессы и заставляя пить горькое снадобье. На четвертый день жар спал.

Вы спасли дочь Пророка, Джафар пожал руку врачу. Мы в долгу.

Нет долга в спасении жизни, ответил Йосеф. Наша Тора учит: спасший одну жизнь спасает целый мир.

Удивительное сходство с нашим учением, заметил Джафар. Видно, мудрость едина для всех народов.

Новые возможности

К концу второго года изгнания община встала на ноги. Появились первые накопления, позволившие начать самостоятельную торговлю.

У нас есть двести драхмов свободных средств, объявил Мусаб на собрании. Предлагаю вложить в партию мирры и ладана для Йемена.

Традиционные товары, одобрил старейшина. Спрос стабилен, риски известны.

И прибыль предсказуема, добавил Мусаб. Но достаточна для наших нужд.

Первая самостоятельная партия ушла с караваном в месяце раджаб. Томительное ожидание... И вот караван вернулся. Прибыль составила сто драхмов половина от вложенного.

Триста драхмов! подсчитал Мусаб. Тридцать негусу, тридцать в Мекку. Остальное оборотный капитал.

Не забудь выделить долю тем, кто рисковал в пути, напомнил Джафар.

Разумеется. Каждый охранник получит по справедливости.

Абдуррахман ибн Ауф предложил новую схему: Давайте создадим общий фонд. Каждый вкладывает, сколько может. Прибыль делим пропорционально вкладам.

Как мударба у наших купцов, заметил кто-то.

Именно. Но с одним условием часть прибыли всегда идет нуждающимся братьям.

Укрепление веры

Успехи в торговле не отвлекали от главного сохранения и укрепления веры. Абдуллах ибн Масуд организовал систему обучения: старшие учили младших, мужчины мальчиков, женщины девочек.

Появились первые дети, рожденные в изгнании. Их нарекали именами надежды: Фарадж (Облегчение), Наср (Победа), Салим (Благополучный).

Они вырастут, не зная Каабы, грустно заметила одна из матерей.

Но узнав, что вера не привязана к месту, утешил Джафар. Аллах Господь востока и запада. Куда ни повернешься там лик Его.

Торговые успехи позволили отправить в Мекку триста драхмов больше, чем за весь предыдущий год. Деньги доставил надежный человек, спрятав в тюках с товарами.

Ответ пришел через два месяца. Пророк благодарил за помощь и передавал новое откровение: Тех, которые усердствовали за Нас, Мы поведем Нашими путями. Поистине, Аллах с теми, кто творит добро!

И еще передал Посланник, продолжил гонец. "Алиф. Лам. Мим. Побеждены румы в ближайшей земле, но после поражения они победят". Это о войне между Румом и Парсой предсказание грядущих перемен.

Лица слушателей стали задумчивыми откровение говорило о великих переменах в мире.

Философские беседы

Вечерами, когда дела были закончены, мужчины собирались обсудить вопросы веры. Часто присоединялись еврейские купцы и даже христианские монахи. Диспуты шли на арабском языке, понятном всем.

Ваш пророк утверждает, что приносит ту же весть, что Муса и Иса? спрашивал рабби Нехемия .

Да, отвечал Джафар. Но очищенную от искажений веков. Мы возвращаемся к чистому единобожию Ибрахима.

Интересная точка зрения, задумчиво произнес рабби. Хотя мы считаем нашу традицию бережно сохраненной через поколения.

Никто точно не знает, кто прав, дипломатично ответил Джафар. Пока же мы благодарны за вашу помощь и гостеприимство.

Истина одна, пути к ней разные, добавил присутствовавший монах-несторианин. Важно, что мы все стремимся к Единому.

Византийские вести

В конце года пришли тревожные вести с севера. Персидская армия продолжала теснить византийцев, приближаясь к Египту.

Если персы возьмут Александрию, торговые пути изменятся, размышлял Мусаб. Морская торговля может стать опаснее.

Но откроются сухопутные маршруты через персидские земли, возразил опытный купец из общины. У персов другие пошлины, другие правила.

Исаак добавил свою информацию: Мои единоверцы в Ктесифоне пишут персидский двор благосклонен к евреям. В отличие от византийцев, не принуждают к смене веры.

В этом меняющемся мире важно иметь друзей везде, заключил рабби Нехемия . Кто знает, какая империя возвысится завтра?

Местные товары

Постепенно община открывала новые возможности местной торговли. Аксум славился не только слоновой костью, но и другими товарами.

Золото из южных рудников, перечислял Давид на одной из встреч. Но это монополия негуса. Зато есть железо отличного качества местные кузнецы делают прекрасное оружие.

Оружие? насторожился Джафар. Мы люди мира.

Но ваши братья в Аравии могут нуждаться в защите, заметил Исаак. К тому же, хороший меч в Йемене стоит в три раза дороже, чем здесь.

Обдумаем, уклончиво ответил Джафар, хотя идея его заинтересовала.

Новые беженцы

В последние месяцы года в Аксум прибывали новые беженцы уже не большими группами, а по двое-трое, тайком.

Абу Джахль клялся покончить с последователями Мухаммада, рассказывал один из прибывших. Он говорит: "Если бойкот не сломил их, сломит меч".

Среди новоприбывших был Амр ибн аль-Ас будущий завоеватель Египта, но пока просто молодой купец, ищущий истину. Его пытливый ум и организаторские способности быстро сделали его одним из активных членов общины.

Подготовка к будущему

Оставайтесь в Хабаше, передал Пророк через очередного гонца. Время возвращения еще не пришло. Но оно близко.

Община продолжала укрепляться. К концу шестнадцатого года от начала откровений в Аксуме проживало сто шестнадцать взрослых верующих и тридцать семь детей. Ежемесячный доход от торговли и ремесел достиг тысячи двухсот драхмов. Четыреста уходило в Мекку существенная поддержка для тех, кто остался.

Мы стали настоящей общиной, с гордостью отметил Джафар на собрании. Самодостаточной, крепкой, готовой к испытаниям.

Первый опыт управления

Рост общины требовал организации. Джафар установил простую, но эффективную систему управления.

Старейшие решают важные вопросы сообща, объяснял он. Казначей следит за деньгами, знающий закон разбирает споры, опытный воин организует охрану караванов.

Как маленький город, заметил Исаак.

Мы учимся управлять собой, ответил Джафар. Этот опыт пригодится, когда Аллах дарует нам победу.

На последнем собрании года Джафар подвел итоги:

Братья и сестры! Мы прибыли сюда горсткой беженцев. Сегодня процветающая община, пример для будущих поколений. Мы доказали, что вера может процветать на любой земле, среди любого народа.

Когда же мы вернемся домой? спросил молодой воин, родившийся в Мекке.

Когда Аллах откроет двери. А пока укрепляйтесь в вере и умножайте добро. Помните: "Тем, которые переселились после того, как подверглись искушению, затем боролись и терпели, поистине, Господь твой после этого прощающ, милосерд!"

Ночь опустилась на Аксум. В еврейском квартале завершалась вечерняя молитва. В христианских церквях пели гимны. А в переоборудованном складе у гавани сотня арабских голосов возносила хвалу Единому.

Переселение, начавшееся как бегство от гонений, превращалось в первый опыт существования общины верующих вне Аравии. Никто еще не знал, что через несколько лет именно этот опыт организации, торговли и сосуществования с иноверцами станет основой для создания величайшей империи своего времени.

Но пока они просто жили, работали, молились и ждали вестей из далекой родины, где их Пророк продолжал свою миссию, несмотря на все препятствия.

Примечание: В главе использованы следующие коранические аяты:

30:2-4 - "Алиф. Лам. Мим. Побеждены румы в ближайшей земле..."

29:69 - "Тех, которые усердствовали за Нас, Мы поведем Нашими путями"

16:41 - "А тем, которые выселились ради Аллаха, после того как были притеснены, Мы дадим прекрасное пристанище в этом мире"

16:110 - "Поистине, тех, которые переселились после того, как были подвергнуты искушению..."

Глава 26: Укрепление связей и новая миссия НАЧАЛО 617 ГОДА Н.Э.

Тот, кто унижен на земле, может быть возвышен на небесах.
Евангелие от Луки 1:52

Рост общины

Прошел год с прибытия второй волны беженцев. Мусульманская община в Абиссинии выросла до ста пятидесяти трех человек, включая сорок два ребенка пятеро родились уже на африканской земле.

В доме Джафара ибн Аби Талиба, арендованном у коптского купца за пятнадцать золотых солидов в год, собрались на утренний совет. Мусаб ибн Умайр разложил счетные таблички.

Наши дела идут лучше, чем мы могли мечтать, начал он. Месячный доход от торговли и ремесел достиг тысячи четырехсот драхм. После всех расходов и отчислений остается почти пятьсот.

Аль-хамду лиллях, произнес Джафар. Но не забываем о братьях в Мекке. Увеличим помощь до пятисот драхм в месяц.

Это разумно, поддержал Абдуррахман ибн Ауф. Наш торговый оборот растет. Связи с Йеменом окрепли, местные купцы доверяют нам больше.

Дети изгнания

После совета Джафар прошел в женскую половину дома. Его жена Асма бинт Умайс учила девочек основам веры. В углу на циновке сидела Умм Хабиба с дочерью вдова отступника держалась с достоинством, но печаль не покидала ее глаз.

Как успехи? спросил Джафар.

Малышка Фатима уже знает первую суру наизусть, улыбнулась Асма, указывая на четырехлетнюю девочку. А Наср вчера сказал первое слово "Аллах".

Наср их сын, родившийся в Аксуме восемь месяцев назад. Первый ребенок Джафара, появившийся на свет в изгнании.

Они не увидят Каабы в детстве, вздохнула одна из женщин.

Зато увидят, как вера живет в сердцах, а не в камнях, мягко ответила Асма.

В соседней комнате Абдуллах ибн Масуд обучал мальчиков. Его феноменальная память хранила каждое откровение, и он передавал это знание следующему поколению.

Повторяйте за мной, говорил он. "Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного..."

Детские голоса старательно выводили священные слова. Среди учеников выделялся восьмилетний Абдуллах сын погибшего в Мекке мученика. Мальчик схватывал все на лету и уже знал наизусть десять сур.

Торговля специями

Новым источником дохода стала торговля специями. Мусульмане обнаружили, что местный черный перец и кардамон высоко ценятся в Йемене, а оттуда их можно переправлять дальше на север.

Смотрите, Мусаб показывал расчеты на собрании торговцев. Мера перца здесь стоит два драхмы. В Сане шесть. В Мекке, по слухам, доходит до десяти. Даже с учетом всех расходов прибыль огромна.

Но специи деликатный товар, заметил опытный купец. Нужны особые условия хранения, защита от влаги...

Евреи научили нас правильной упаковке, ответил Мусаб. Двойные кожаные мешки с прослойкой из пальмовых листьев. Товар доходит в отличном состоянии.

Исаак бен Авраам, ставший деловым партнером мусульман, добавил: Мои связи в Александрии заинтересованы в абиссинских специях. Если наладим регулярные поставки, можем удвоить обороты.

Но это потребует больших вложений, предупредил Джафар.

Риск оправдан, убеждал Мусаб. Одна удачная партия специй приносит больше, чем полгода торговли тканями.

Внутренние трения

Однако не все шло гладко. С ростом благосостояния обострились внутренние противоречия. В большом зале дома коптского купца третий день шли жаркие споры.

Почему простолюдины заседают вместе с потомками благородных курайшитов? возмущался Утба ибн Газван, представитель знатного мекканского рода. В Мекке мы бы и не сидели за одним столом!

В Мекке ты поклонялся идолам, резко ответил Сухайб ар-Руми, бывший раб-византиец. Я принял ислам, когда ты еще приносил жертвы Хубалу.

Как смеешь, сын румийской рабыни!

Братья! Джафар попытался успокоить спорщиков. Разве Пророк не учил, что перед Аллахом все равны?

Равны в вере, но не в достоинстве, упорствовал Утба. Должен быть порядок. Знатные впереди, простые позади.

Усман ибн Мазун, молчавший до сих пор, встал: Интересно получается. Джафар использует родство с Пророком для власти, а теперь говорит о равенстве?

Атмосфера накалилась. Община раскололась на несколько групп: сторонники Джафара, последователи Усмана, знать, требующая привилегий, и простолюдины, отстаивающие равенство.

Решение о иерархии

На четвертый день споров Джафар предложил неожиданное решение.

Братья, я размышлял и молился, начал он. Вспомнил слова Пророка: "Лучшие из вас те, кто раньше принял ислам". И еще сказано: "О вы, которые уверовали! Повинуйтесь Аллаху и повинуйтесь Посланнику и обладателям власти среди вас". Но кто эти обладатели власти? Предлагаю установить порядок не по знатности рода, а по времени принятия веры.

Что ты имеешь в виду? насторожился Утба.

Простой принцип. Первые мусульмане самые почетные. Затем принявшие ислам в год начала проповеди. Потом в следующий год. И так далее.

Но это значит... Утба побледнел, осознав последствия.

Это значит, что Билял-эфиоп, будь он здесь, сидел бы выше тебя, жестко сказал Джафар. Он принял ислам в первый год, а ты в четвертый.

Это переворачивает весь порядок!

Это устанавливает новый порядок. Исламский, а не джахилийский.

Сухайб ар-Руми и другие ранние мусульмане из простых поддержали предложение. Усман ибн Мазун после раздумий тоже согласился он был среди первых.

Поднимите руки те, кто принял ислам в первые три года, предложил Джафар.

Подняли руки двенадцать человек они стали советом старейших по вере, не по возрасту.

Письмо и сомнения

Через неделю пришло письмо из Мекки. Джафар зачитал его публично:

Братьям в земле Хабаша от Посланника Аллаха. Дошли вести о ваших спорах. Помните единство важнее правоты. Решайте дела советом между собой, как заповедано: "И дело их по взаимному совету между ними". Те, кто раньше уверовал и переселился, выше степенью у Аллаха. И еще напоминаю: "Скажи: если любите вы Аллаха, то следуйте за мной, будет любить вас Аллах". Следуйте пути, что я указал через Джафара.

Усман ибн Мазун побледнел: Эти слова... Почти те же, что ты говорил неделю назад.

После собрания он подошел к Джафару: Письмо подлинное?

Сомневаешься в слове Пророка? холодно спросил Джафар.

Сомневаюсь в удобном совпадении.

Важно ли это? Община едина, установлен справедливый порядок. Разве не этого хотел Пророк?

Усман ушел молча. Доказать ничего было нельзя, а открытое обвинение в подлоге разрушило бы общину окончательно.

Наблюдатели

В это время в резиденции представителя негуса шло совещание. Аврахам бен Шимон, казначей, докладывал о ситуации в мусульманской общине.

Интересное развитие, отметил он. Они создали систему, переворачивающую традиционную иерархию. Раб может стоять выше аристократа, если раньше принял их веру.

Опасная идея, заметил представитель негуса. Если распространится...

Пока они изолированы. Но растут и богатеют. Их торговые обороты уже заметны в портовых книгах.

Сколько платят податей?

Исправно вносят десятину. За прошлый месяц сто сорок солидов. Плюс частные дары негусу.

Пусть остаются. Но наблюдайте внимательнее. Эта идея религиозного равенства может быть заразительна.

Женское пространство

В женской половине общины тоже шли изменения. Асма бинт Умайс организовала школу для девочек невиданное новшество.

Зачем женщине грамота? ворчали некоторые мужчины.

Затем, чтобы читать письма мужей и вести торговые книги, отвечала Асма. Многие из нас теперь помогают в семейном деле.

Действительно, женщины активно участвовали в экономической жизни. Ткацкая мастерская под руководством Умм Салямы приносила двести драхм ежемесячно. Женщины освоили окраску тканей индиго и пурпуром местные красители придавали тканям особый оттенок, ценимый в Йемене.

Мы больше не просто жены и матери, говорила Рамля бинт Аби Суфьян на женском собрании. Мы часть уммы, приносящая пользу.

Даже критики замолчали, когда женская мастерская получила большой заказ от жены негуса сто локтей узорчатой ткани для дворца.

Признаки перемен

В месяце раджаб пришли обнадеживающие вести из Мекки. Гонец рассказывал удивительную историю.

Документ бойкота, висевший в Каабе, нашли изъеденным червями. Остались только слова "Во имя Твое, Аллах". Многие увидели в этом знамение.

Что говорят курайшиты? спросил Джафар.

Мнения разделились. Хишам ибн Амр открыто выступил против бойкота. Сказал: "Мы становимся посмешищем арабов, мучая собственных родичей". Зухайр ибн Аби Умайя поддержал его.

А Абу Джахль?

Бесится, но ничего не может сделать. Даже среди Бану Махзум есть недовольные. Торговля страдает хашимиты были важными партнерами многих.

Община воспряла духом. Если бойкот падет, можно будет думать о возвращении.

Новая торговля

Воодушевленные вестями, мусульмане решились на крупную операцию. Объединив капиталы, собрали тысячу драхм на закупку большой партии специй.

Это почти все наши свободные средства, предупредил осторожный Абдуррахман.

Риск оправдан, настаивал Мусаб. Йеменские купцы обещают тройную цену за качественный перец. Если удастся, получим три тысячи.

А если караван ограбят?

На то воля Аллаха. Но мы наймем лучших охранников и пойдем проверенным путем.

Решение приняли голосованием нового совета. Большинство поддержало рискованное предприятие.

Проблемы роста

С ростом общины возникли новые проблемы. Не хватало жилья приходилось снимать все больше домов. Местные начали роптать на арабское засилье.

Вчера на рынке мне в лицо сказали: "Возвращайся в свою пустыню", пожаловался молодой мухаджир.

Терпение, советовал Джафар. Мы гости. Должны вести себя соответственно.

Но молодежь, особенно родившаяся в Аксуме, начинала считать Абиссинию домом. Дети играли с местными сверстниками, говорили на геэзе лучше, чем на арабском.

Мы теряем себя, тревожились старшие. Наши дети становятся абиссинцами.

Нет, возражал Абдуллах ибн Масуд. Они становятся мусульманами. Разве это не важнее племенной принадлежности?

Дипломатический визит

В конце года состоялся важный визит. Представитель александрийского патриарха прибыл в Аксум и пожелал встретиться с мусульманской общиной.

Странная просьба, заметил Джафар на совете. Чего хотят копты?

Узнаем только встретившись, резонно заметил Усман.

Встреча прошла в доме Исаака нейтральной территории. Епископ Кирилл оказался образованным человеком, говорившим на прекрасном арабском.

Я слышал о вашей вере, начал он. Говорят, вы чтите Ису сына Марьям как пророка?

Да, подтвердил Джафар. Мир ему и его благословенной матери.

Но не признаете его божественность?

Он раб Аллаха и Его посланник. Великий, но человек.

Епископ задумался: Ваша община растет и процветает. Некоторые из наших начинают интересоваться вашим учением.

Мы никого не обращаем насильно.

Знаю. Именно это беспокоит. Добровольный интерес опаснее принуждения.

Разговор продолжался долго. Епископ пытался понять временное ли это явление или начало чего-то большего.

Укрепление веры

После визита епископа Джафар собрал общину.

Братья и сестры! Мы привлекаем внимание. Это значит испытание веры усилится. Кто-то попытается обратить нас, кто-то использовать.

Что делать? спросили из зала.

Крепить знание. Абдуллах ибн Масуд удвоит занятия. Каждый должен знать основы веры так, чтобы мог объяснить любому вопрошающему.

Началась интенсивная подготовка. Дети и взрослые учили суры, разбирали их смысл, готовились отвечать на каверзные вопросы.

Возвращение каравана

В месяце зу-ль-када вернулся караван из Йемена. Все замерли в ожидании удалась ли операция со специями?

Мусаб пересчитывал деньги с сияющим лицом: Три тысячи двести драхм! Даже больше, чем надеялись!

Ликование охватило общину. Это был их первый по-настоящему крупный успех.

Триста двадцать десятина негусу, продолжал Мусаб. Шестьсот в Мекку. Остальное в оборотный капитал и на нужды общины.

Не забудь долю бедных, напомнил Джафар.

Конечно. Сто драхм раздадим нуждающимся.

Известия о снятии бойкота

В конце года пришла долгожданная весть бойкот пал окончательно. Группа влиятельных курайшитов во главе с Хишамом ибн Амром публично разорвала документ.

Три года мучений закончились, объявил гонец. Хашимиты могут свободно торговать и общаться.

Хвала Аллаху! воскликнула община.

Но Пророк предупреждает, продолжил гонец. Опасность не миновала. Враги ислама ищут новые пути навредить. Оставайтесь в Хабаше, пока не придет ясное позволение вернуться.

Подготовка к будущему

На последнем собрании года Джафар обратился к общине:

Братья и сестры! Мы пережили трудный год. Были споры, сомнения, искушения. Но мы выстояли и окрепли. Наша община уже не горстка беглецов, а организованная сила.

Сто пятьдесят три человека, добавил Мусаб. Сорок два ребенка, растущих в вере. Доход полторы тысячи драхм в месяц. Мы помогаем братьям в Мекке и сами крепнем.

Но главное, продолжил Джафар, мы научились жить как умма. Преодолели племенные предрассудки, установили порядок, основанный на вере, а не происхождении.

Когда вернемся? спросил кто-то.

Когда Аллах откроет путь. А пока готовимся. То, чему мы научились здесь организации, торговле, управлению пригодится для построения общины верующих на родине.

Ночь опустилась на Аксум. В домах мусульман готовились к вечерней молитве. Дети, родившиеся в изгнании, вставали рядом с родителями. Бывшие рабы рядом с бывшими господами. Все обращались в сторону далекой Мекки, где их Пророк продолжал свою миссию.

Они еще не знали, что через несколько лет вернутся на родину не просто группой беженцев, а носителями опыта, который поможет создать государство нового типа. Государство, где старые иерархии уступят место новым, основанным на вере и делах, а не крови и богатстве.

Но пока они просто жили, работали, растили детей и ждали. История готовила им роль, о которой они еще не догадывались.

Примечание: В главе использованы следующие коранические аяты:

4:59 - "О вы, которые уверовали! Повинуйтесь Аллаху и повинуйтесь Посланнику и обладателям власти среди вас"

42:38 - "И дело их по взаимному совету между ними"

3:32 - "Скажи: если любите вы Аллаха, то следуйте за мной"

Глава 27: "Иерусалим" (617 год)

Эпиграф:"Если забуду тебя, Иерусалим..." Теhилим 137:5

Нехемия проснулся от криков на улице. Снова беспорядки в христианском квартале. Господин! слуга ворвался без стука. На рынке драка! Наши торговцы и христиане! Третий день подряд. С тех пор как на Храмовой горе начали устанавливать первые опоры для будущего святилища, христиане словно обезумели.

На улицах Иерусалима было неспокойно. Группы христиан собирались у церквей, монахи призывали к сопротивлению. Они оскверняют святое место! кричал седобородый проповедник у храма Воскресения. Там, где Спаситель предрек разрушение, они дерзают строить! Толпа гудела. Кто-то бросил камень в проходящего еврея. Тот побежал, за ним погнались. Нехемия с отрядом охраны прибыл на рынок. Картина удручающая - перевернутые лотки, разбросанный товар, окровавленные лица. Что произошло? Христиане напали на лавку Якова-пряничника! объяснил староста рынка. Говорят, он продал хлеб рабочим с Храмовой горы. Началась драка, наши дали отпор... Где персидский патруль? Стояли в стороне. Сказали - не их дело вмешиваться в религиозные споры.

Несмотря на напряжение, работы продолжались. Сотни рабочих расчищали площадку, устанавливали деревянные опоры, размечали фундамент. Нехемия наблюдал, как каменщик осторожно очищает древний камень основания. Тысячелетняя пыль осыпалась, открывая следы резца времен Соломона. Рядом рабочие укладывали новый блок. Момент был торжественный - новое ложилось на древнее, мечта становилась камнем. Осторожнее! крикнул прораб. Это святыня! Вокруг стройки собралась толпа христиан. Молчали, но взгляды обещали беду. Старший прораб Йосеф подошел к Нехемии: Вчера христиане пытались прорваться на гору. Наша стража едва сдержала. Кричали, что не допустят осквернения. Персы? Наблюдали издали. Не вмешались ни с той, ни с другой стороны. Нехемия поднялся на возвышение, окинул взглядом стройку. Камни древнего основания очищались от вековой грязи, новые блоки ложились рядом со старыми. Усильте охрану. И пусть рабочие ходят группами, не поодиночке. Господин, люди боятся. Вчера избили трех каменщиков по дороге домой. Сегодня не вышла на работу половина. Платите двойную плату тем, кто придет. Стройка не должна встать.

К полудню случилось неизбежное. Группа монахов-фанатиков прорвалась через охрану. Не дадим осквернить святое место! С этими криками они бросились на рабочих. Монахи дрались остервенело, не щадя ни себя, ни других. Еврейские рабочие защищались чем могли - лопатами, ломами, камнями. Когда прибыл Нехемия с подкреплением, площадка напоминала поле боя. Пятеро евреев лежали в крови. Двое монахов тоже были мертвы. Где персидский патруль?! Персы появились только когда всё закончилось. Уберите тела, равнодушно приказал персидский сотник. И впредь не провоцируйте беспорядки. Мы провоцируем? Они напали на безоружных рабочих! Я вижу мертвых христиан. Докажи это мертвецам. Или моему начальнику. Что проще? Сотник усмехнулся и повернулся к своим: Забрать тела христиан для погребения. Евреи пусть сами разбираются со своими.

В полдень в доме Нехемии собрались ближайшие сподвижники - Биньямин бен Шломо и начальник караванов Шимон. Их лица были мрачны. Пятеро мертвых за один день, Биньямин покачал головой. И это только начало. Мои люди в христианских кварталах сообщают - монахи призывают к священной войне. Говорят, еврейская кровь на Храмовой горе осквернила святое место. Но ведь они первые напали! Кого это волнует? Для них мы всегда виноваты. Шимон добавил: Что хуже - персы явно выжидают. Мои караванщики видели: в цитадель прибыл гонец из столицы. После этого персидские патрули перестали появляться в еврейских кварталах. Царский двор меняет политику, мрачно заключил Нехемия. Вопрос только - когда ударят. Может, остановить работы? Временно? Если остановимся сейчас - больше никогда не начнем.

Вечером Нехемия отправился к патриарху Модесту - последняя попытка найти общий язык. У ворот резиденции его встретила вооруженная стража: Евреям вход воспрещен! Я правитель этого города! Был правителем. Уходи, пока цел. Нехемия понял - путь к соглашению закрыт. На обратном пути на него напала группа молодых монахов: Вот он! Осквернитель! Только охрана спасла от расправы. Еле вырвались, оставив двоих раненых. Домой! Быстро! Город превращался в западню.

Ночью запылал еврейский квартал. Сразу в трех местах - поджигатели действовали слаженно. Пожар! На помощь! Крики разбудили спящих. Пока тушили один дом - загорался другой. Люди в панике выбегали на улицы, где их встречали дубины погромщиков. Нехемия с отрядом метался по кварталу. У горящего дома услышал детский плач. Там ребенок! Бросился в дым. Нашел мальчика лет пяти, забившегося под лестницу. Схватил на руки, выскочил. Обгоревшая балка рухнула следом. Мама! кричал ребенок. Где твоя мама? Она пошла за Сарой... Сказала ждать... Мать нашли у соседнего дома. Мертвую. Рядом лежала её дочь. К утру насчитали двенадцать сгоревших домов и больше тридцати убитых. Среди них - женщины и дети. Персидский патруль появился только на рассвете: Прекратить беспорядки! Всем разойтись! Где вы были ночью?! кричал окровавленный Биньямин. У нас не было приказа вмешиваться в ночное время.

На следующий день произошло неизбежное. У Дамасских ворот группа еврейских рабочих столкнулась с христианской процессией. Дорогу рабам божьим! требовал предводитель процессии. Дорога для всех! отвечали евреи. Слово за слово - началась драка. Сначала кулаками, потом в ход пошли палки и камни. Прибывший Нехемия увидел кровавое месиво. Десятки раненых с обеих сторон, двое евреев при смерти. Где персы?! кричал он, пытаясь разнять дерущихся. Персидский отряд стоял на стене цитадели, наблюдая. Эй! Наведите порядок! Персидский офицер пожал плечами: У нас приказ - не вмешиваться в религиозные разногласия местных. ## Мрачные предчувствия. Вечером того же дня Биньямин принес тревожные вести: Мои информаторы сообщают - христианские лидеры тайно встречались с кем-то из персидской администрации. Знаешь с кем? Нет. Но после встречи по церквям пошел слух - скоро еврейское засилье кончится. Нехемия молчал, обдумывая. Картина складывалась мрачная. Персы явно готовят смену политики. Но как? И когда? Нужно готовиться к худшему, наконец сказал он. Шимон, проверь все запасные выходы из города. На всякий случай. Думаешь, придется бежать? Думаю, нас загоняют в ловушку. Провоцируют на ответные действия. А когда мы дадим отпор христианским погромщикам - объявят мятежниками. Что делать? Пока - крепить оборону. И молиться, чтобы я ошибался. ## Последняя ночь спокойствия Ночь прошла относительно спокойно. Только факельные шествия христиан вокруг еврейских кварталов, пение псалмов и выкрики проклятий. Нехемия не спал. Стоял на крыше, глядя на огни процессий. Рядом поднялся Биньямин: Похоже на осаду. Это и есть осада. Только пока бескровная. Может, стоит остановить работы на Храмовой горе? Временно, пока страсти не улягутся? Если остановим - больше никогда не начнем. Они этого и добиваются. Но люди гибнут... Люди гибли за эту мечту веками. Неужели сейчас, когда мы так близки, отступим? Вдали, на Храмовой горе, при свете факелов продолжались работы. Упрямые евреи ставили опоры будущего Храма, несмотря на угрозы и поджоги. Завтра будет тяжелый день, сказал Нехемия. Чувствую, завтра всё решится. К лучшему или худшему? Узнаем завтра. Иди, отдохни. Силы понадобятся. Биньямин ушел. Нехемия остался на крыше. Внизу христианские факелы окружали еврейские кварталы всё плотнее. Как волки окружают добычу перед последним броском. Рассвет застал его там же. Красное солнце поднималось над Масличной горой, предвещая кровавый день.

Глава 28: "Совет праведных" (617 год)

Эпиграф:"Во множестве советников - спасение." Мишлей 11:14

Экстренное заседание Совета шестнадцати началось на рассвете. В зале пахло гарью - дым от пожарищ проникал через окна. Многие пришли с перевязанными ранами. Тридцать два убитых, включая детей, начал Нехемия без предисловий. Двенадцать домов сожжены. Персы не вмешиваются. Выводы?

Первым заговорил Йона бен Амитай, начальник стражи: Мои люди на пределе. Всю ночь отбивали попытки поджогов. Семеро ранены. Христиане действуют организованно - это не стихийные беспорядки. Сколько у нас боеспособных? Триста обученных, может пятьсот ополченцев из ремесленников. Против тысяч разъяренных фанатиков. Старый раввин Элиша покачал головой: Дело не в числах. Дело в том, что нас загнали в угол. Если дадим отпор - объявят мятежниками. Если нет - растерзают. А что говорят твои люди в персидской администрации? Нехемия повернулся к Биньямину. Молчат. Словно воды в рот набрали. Даже те, кто годами брал мои деньги. Это дурной знак.

Шимон развернул план города: Смотрите. Христианские толпы контролируют все главные улицы. Наши кварталы фактически блокированы. Выйти можно только через Мусорные ворота, но и там начали собираться. А что с работами на Храмовой горе? Продолжаются. Я приказал, твердо сказал Нехемия. Это вопрос принципа. Принцип может стоить нам жизней! вспылил молодой член Совета Давид бен Йосеф. А отказ от принципов стоит смысла этих жизней, отрезал Нехемия.

К оружию! молодой ремесленник Авраам вскочил с места. У меня сын среди убитых! Пятилетний мальчик! Сжечь их квартал, как они жгут наши! кричал кто-то сзади. Стойте! Биньямин поднял руку. Именно этого они и ждут! Дайте нам повод! А что ты предлагаешь? Ждать, пока всех перережут? Предлагаю вывезти казну общины, вмешался Биньямин. Я казначей, я отвечаю за эти средства. Если нас изгонят - людям понадобятся деньги на новом месте. Ты уже собрался бежать? обвинил его Авраам. Я собрался думать о будущем! Что толку от казны, если её разграбят? Если! Авраам ударил кулаком по столу. Они уже режут нас! Надо дать отпор! Чем? спросил старый оружейник Моше. У меня в мастерской двести мечей и копий. У них - тысячи. И персы на их стороне. Так дайте эти двести мечей людям! И получить двести трупов? Зал раскололся. Одни требовали немедленного отпора, другие - подготовки к бегству, третьи призывали выждать.

Дверь распахнулась. Вбежал окровавленный стражник: Господа! Они идут! Толпа со всех сторон! Кто идет? Христиане! С факелами, дубинами, камнями! Впереди - монахи с крестами! Сколько времени у нас? Они уже у ворот квартала! Снаружи донесся рев толпы: Вон евреев! Очистим святой город! Нехемия встал: Так, без паники. Йона - организуй оборону у ворот, но не атакуй первым. Шимон - готовь повозки у задних ворот для женщин и детей. Биньямин - казну общины срочно на повозки. Элиша - ты со мной. Куда? К лошадям. Попробую прорваться к Шахрваразу. Он в военном лагере у Хеврона, может успею. ## План эвакуации Старый купец Менаше поднял больной вопрос: Господа, а может... может, стоит подумать об эвакуации? Женщин, детей, стариков? Бежать? Давид вскочил. После всего, чего мы достигли? Лучше живые беженцы, чем мертвые герои. Менаше прав, поддержал Биньямин. Нужен запасной план. На случай, если... Если что? резко спросил Нехемия. Если персы решат окончательно. Ты же понимаешь - стоит им дать сигнал, и христиане сметут нас. Тяжелое молчание. Все понимали правоту Биньямина, но признать это вслух означало признать поражение. Хорошо, наконец сдался Нехемия. Шимон, подготовь повозки. Тихо, без паники. Расставь у Мусорных ворот. На всякий случай.

Я попробую еще раз поговорить с Шахрваразом, сказал Нехемия. Напомню о наших заслугах, о договоре. Бесполезно, покачал головой Элиша. Если решение принято в Ктесифоне, местный командующий бессилен. Всё равно попробую. А вы пока укрепляйте оборону. И... начинайте готовить людей. К худшему. Что говорить? Правду. Что нас, возможно, предали. Что, возможно, придется драться. Или бежать. Пусть каждая семья решает сама.

Не успел Нехемия выйти, как прибежал новый гонец. На этот раз от работников Храмовой горы: Господин! Христиане прорвались на гору! Громят всё! Наши отбиваются, но их слишком много! Персидская охрана? Ушла час назад. Сказали - смена караула. И не вернулись. Все переглянулись. Теперь сомнений не оставалось. Началось, тихо сказал Биньямин. Йона, бери половину стражи, выручай наших с горы! приказал Нехемия. Остальные - готовить оборону кварталов!

Весть о погроме на Храмовой горе мгновенно разнеслась по еврейским кварталам. Началась паника. Женщины хватали детей, мужчины искали оружие. На улицах столпотворение. К воротам! Бежим, пока не поздно! Стойте! Не поддавайтесь панике! кричали старейшины. Но остановить обезумевшую толпу было невозможно. У Мусорных ворот началась давка. Повозки Шимона были сметены потоком беженцев. Порядок! Соблюдайте порядок! надрывался Шимон. Бесполезно. Страх сильнее разума.

С Храмовой горы вернулись остатки отряда Йоны. Сам начальник стражи был ранен в голову, его несли на руках. Что там? Разгром... Всё сожгли... Опоры Храма сломали... Наших рабочих... Йона не мог говорить от ярости и боли. Сколько погибло? Человек двадцать... Остальные разбежались... Вдали послышался рев. Христианская толпа, опьяненная успехом на Храмовой горе, двигалась к еврейским кварталам. К оружию! закричал кто-то. Защитим наши дома! Нет! Нехемия попытался остановить горячие головы. Это то, чего они ждут! Не давайте повода! Но кровь уже пролилась. Молодые евреи хватали всё, что могло служить оружием.

Оставшиеся члены Совета собрались в доме Нехемии. Всё кончено, констатировал Биньямин. Персы нас предали окончательно. Нужно спасать, кого можем. Согласен, кивнул Элиша. Сопротивление только увеличит жертвы. Значит, бежим? горько спросил Давид. У нас есть выбор? Нехемия молчал, глядя в окно. Там, на улице, его народ готовился к последней битве. Битве, которую нельзя выиграть. Объявите... начал он и осекся. Что объявить? Капитуляцию? Бегство? Объявите эвакуацию, твердо сказал Биньямин. Женщины, дети, старики - немедленно к воротам. Мужчины прикрывают отход. А работы на Храмовой горе? Наша мечта? Мечты не умирают с камнями, ответил старый Элиша. Они живут в сердцах. Мы еще вернемся. Когда? Когда Всевышний решит. А пока - нужно выжить. ## Подготовка к исходу Решение принято. Теперь действовать быстро. Шимон, сколько повозок цело? Десяток. Остальные разломали в давке. Мало. Ладно, грузите самых слабых. Остальные - пешком. Куда идти? В Тверию, в первую очередь. Там примут. Потом - кто куда. Рассеемся и переждем. А ты? спросил Биньямин Нехемию. Я... Нехемия помедлил. У меня особые счеты с персами и христианами. Мне нельзя попадать в руки ни тех, ни других. Что ты имеешь в виду? Помните пророчество? "Строитель Храма по имени Нехемия падет от руки властителя". Боюсь, кое-кто захочет его исполнить. Все молчали. Понимали - их лидер обречен. Уйду последним, твердо сказал Нехемия. Когда все будут в безопасности.

Перед уходом Нехемия поднялся на крышу. В последний раз взглянуть на город, который три года был его. Там, на Храмовой горе, еще дымились остатки их надежд. Обугленные столбы - всё, что осталось от будущего Храма. Прости нас, Господи, прошептал он. Мы пытались. Но видно, еще не время. Внизу уже формировались первые группы беженцев. Женщины плакали, мужчины молчали, дети не понимали, почему нужно уходить из дома. История повторялась. Снова изгнание, снова дорога в никуда. Но народ, переживший вавилонский плен и римское разрушение, переживет и персидское предательство. Нехемия спустился вниз. Время прощаний закончилось. Начиналось время спасения.

Глава 29: "Несбывшиеся надежды" (617 год)

Эпиграф:"Надежда, долго не сбывающаяся, томит сердце." Мишлей 13:12

Утро началось с крови. Христианская толпа прорвала оборону еврейского квартала у Сионских ворот. Убивайте осквернителей! монахи подогревали ярость толпы. Еврейская стража отчаянно сопротивлялась. Биньямин пытался удержать оборону: Стойте! Не отступать! Но силы были неравны. На каждого защитника приходилось десять нападавших.

Нехемию вели через разъяренную толпу. Христиане плевали, бросали камни. Персы не останавливали их. Во дворе цитадели уже собрались персидские чиновники. Тот же офицер, что арестовал его, развернул свиток: Нехемия бен Хушиэль! Особым указом царя царей за нарушение мира между общинами, за подстрекательство к мятежу, за пролитие крови - приговариваешься к смертной казни! Мы оборонялись от погромщиков! Далее, продолжал чиновник, все евреи должны покинуть Иерусалим в течение трех дней. Имущество конфискуется в пользу казны! Толпа христиан ликовала: Божий суд свершился! Да здравствует царь царей!

Подземелье персидской цитадели встретило сыростью и холодом. Нехемию бросили на каменный пол. Часа через два дверь открылась. Вошел персидский солдат из личной стражи Шахрвараза: Ты Нехемия бен Хушиэль? Да. Полководец передает: он помнит Антиохию. Жди. Центурион бросил на пол сверток с хлебом и мех с водой, и вышел. Нехемия понял, что возможно у него есть шанс выжить.

Известие о приговоре и изгнании вызвало панику в еврейских кварталах. Люди бросились собирать пожитки, искать повозки, прощаться с соседями. Христиане тем временем начали грабежи: Имущество мятежников - наше по праву! Персы не вмешивались. Их задача была выполнена - формальный повод для изгнания найден. Биньямин пытался организовать эвакуацию: Спокойно! Не толпитесь! Женщины и дети - вперед! Но порядка не было. Каждый спасался как мог.

Глубокой ночью дверь снова открылась. Те же солдаты, но теперь они спешили: Быстро! Времени мало! Вывели Нехемию через потайной ход. Во дворе уже ждала крытая повозка. Под сено. Ни звука до самых ворот! Повозка тронулась. У ворот остановка: Куда? В лагерь. Фураж для конницы полководца. Проезжай. За городом центурион приподнял полог: Можешь дышать. До лагеря час езды.

Военный лагерь спал. Только часовые опершись на копья стояли у шатра полководца. Шахрвараз встретил стоя, но лицо его было мрачным: Выглядишь скверно, друг. Благодарю за спасение. Не спеши благодарить. Садись, нам нужно поговорить. Налил вина, протянул Нехемии: Помнишь нашу первую встречу? Я говорил - мне нужна поддержка евреев, чтобы удержать завоеванные земли. Рассчитывал на долгий союз. Помню. А теперь из столицы приходит приказ - изгнать евреев, опереться на христиан. Знаешь, что это значит? Что царь больше тебе не доверяет? Именно. Моя политика провалилась. В Ктесифоне решили, что я слишком самостоятелен. Что строю собственную опору власти. И они правы - я действительно это планировал. Шахрвараз отпил вина, продолжил: Завтра объявят о твоей казни. Особый приказ - уничтожить тело, чтобы не стало символом. Но я не могу позволить этому случиться. Почему? Потому что игра не окончена. Да, сейчас царь сильнее. Но власть в империи шатка. Рано или поздно мне представится шанс. И тогда мне снова понадобится поддержка твоего народа. Мой народ изгоняют из Иерусалима. Из Иерусалима - да. Но еврейские общины есть по всей империи. В Ктесифоне, Сузах, Исфахане. И везде помнят, как я обращался с евреями. Как мы вместе брали города. И ты хочешь, чтобы я ждал твоего сигнала? Я хочу, чтобы ты остался жив. Поезжай в Аравию, займись торговлей. Когда придет время - я найду тебя. А пока для всех ты мертв. Даже для моего народа? Особенно для твоего народа. Живой изгнанник - это позор. Мертвый герой - это легенда. Пусть лучше оплакивают героя, чем презирают беглеца.

Всё произошло как сказал Шахрвараз. Ночью Нехемию вывели якобы на допрос. Во дворе ждала повозка. Погонщик - араб с закрытым лицом - молча кивнул. Нехемия залез под сено. Сердце колотилось - неужели удастся? Повозка тронулась. На воротах остановка: Куда? Сено для конюшен господина Шахрвараза, ответил погонщик. Проезжай. И всё. Они за городом. Нехемия жив. За городскими стенами погонщик остановился: Слезай. Дальше пешком. Вот - одежда простого купца, немного денег, письмо к старейшинам Петры. Дойдешь - помогут. Передай Шахрваразу... Ничего не буду передавать. Для всех ты мертв. И лучше оставайся мертвым подольше.

На рассвете глашатаи объявили по городу: Мятежник Нехемия бен Хушиэль казнен! Справедливость восторжествовала! В еврейских кварталах - вернее, в том, что от них осталось - женщины рвали одежды в знак траура. Мужчины читали поминальную молитву. Христиане ликовали. Колокола звонили победно. Биньямин, один из немногих знавших правду (гонец от Шахрвараза известил его ночью), изображал скорбь: Великий человек погиб за мечту. Но мечта не умерла. Мы еще вернемся. Когда? спросил кто-то из толпы. Когда Всевышний решит. А пока - нужно спасать живых.

Три дня, отведенные на сборы, прошли в хаосе. Евреи собирали пожитки, грузили повозки, прощались с домами. Христиане тем временем делили имущество: Этот дом мой! Я первый вошел! Нет, мой! У меня семья больше! Драки за еврейское добро начались еще до того, как последний еврей покинул город. Персы наблюдали с высоты своего равнодушия. Их задача выполнена - порядок восстановлен. То, что это порядок кладбища, их не волновало.

Утром третьего дня у городских ворот собрались последние изгнанники. Около двухсот человек - те, кто тянул до последнего. Биньямин руководил погрузкой: Быстрее! Персы не будут ждать! Старая женщина плакала, прижимая к груди узелок: Шестьдесят лет прожила в этом доме... Родила пятерых детей... Похоронила мужа... Иди, бабушка, иди, мягко подталкивал ее молодой помощник. В Тверии тоже хорошо. В Тверии не мой дом! В Тверии не могилы моих близких! Таких было много. Вырванных с корнем, потерявших всё.

Когда последняя повозка выехала за ворота, Биньямин обернулся. Иерусалим остался позади. Город, который три года был их надеждой. Город, где они почти восстановили Храм. Город, который снова их отверг. На Храмовой горе чернели обугленные остатки их мечты. Христиане уже начали разбирать камни - чтобы и следа не осталось от еврейской дерзости. Прощай, прошептал Биньямин. Но не навсегда. Мы еще вернемся. Говоришь как Нехемия, заметил стоявший рядом Шимон. Он бы так сказал. Если бы был жив. Шимон не знал правды. Для него, как для всех, Нехемия был мертв. Героически погибший за мечту о Храме. ## В пути Караван беженцев медленно двигался на север. Позади остался город, впереди - неизвестность. Дети плакали, женщины утешали их, мужчины угрюмо молчали. Вечная картина изгнания. Куда теперь? спросил кто-то. В Тверию, большинство. Там большая община, примут, ответил Биньямин. Кто хочет - в Дамаск, в Александрию. Рассеемся по миру, как всегда. А Храм? Подождет. Как ждал до нас, подождет и после. Но мы же были так близко! Видимо, еще не время. Когда-нибудь настанет. ## Вести о Нехемии Через неделю, когда беженцы добрались до Тверии, Биньямин получил весть. Гонец из Петры, еврейский купец, передал устно: Твой друг, о котором все скорбят, просил передать. Он благополучно добрался до цели. Дальше двинется на юг, в земли арабов. Просит не искать и не ждать вестей. Для всех он остается тем, кем стал. Биньямин понял. Нехемия жив, но мертв для мира. Идет в Ясриб, подальше от империй и их интриг. Передай, если увидишь, ответил Биньямин. Его дело не умерло. Мы сохраним память. И веру. Передам.

В Тверии беженцев встретили тепло. Местная община, хоть и с трудом, но приняла всех. Биньямин, как самый богатый и влиятельный, возглавил работу по устройству людей. Покупал дома, давал ссуды на обзаведение, помогал найти работу. Жизнь продолжалась. Без Иерусалима, без Храма, без Нехемии. Но продолжалась. Вечерами старики собирались и вспоминали. Как въезжали в Иерусалим победителями. Как начинали строить Храм. Как всё рухнуло в один день. Молодые слушали и запоминали. Когда-нибудь они расскажут своим детям. А те - своим. Потому что народ жив, пока жива его память. И пока жива надежда на возвращение. Где-то далеко на юге, в аравийских песках, шел одинокий путник. Для мира - мертвый герой. Для себя - человек, начинающий новую жизнь. Нехемия бен Хушиэль умер. А живой человек под шел навстречу своей судьбе. В Ясриб, где через несколько лет произойдут события, которые изменят мир.

Глава 30: Исход и рассеяние

Изгнание евреев из Иерусалима превратилось в бойню. Христиане не ждали трех дней. Вон отсюда, проклятое племя! Толпы врывались в еврейские дома, вытаскивали жителей на улицы. Кто сопротивлялся - убивали на месте. Кто пытался взять пожитки - избивали и грабили. Персидские патрули формально "поддерживали порядок" - следили, чтобы евреи уходили быстрее. Биньямин с группой молодых людей пытался организовать эвакуацию: К Мусорным воротам! Не останавливайтесь! У ворот началась давка. Сотни людей пытались выйти одновременно. Упавших затаптывали. Мама! Где моя мама?! кричал потерявшийся ребенок. Рахель! Рахель! мужчина искал жену в толпе. Крики, плач, проклятия сливались в один страшный вой. На третий день, когда основная масса беженцев покинула город, Биньямин рискнул остаться. Нужно было спасти тех, кто не мог уйти. Путь к патриаршей резиденции был опасен. Дважды приходилось прятаться от разъяренных толп. Модест принял его в окружении вооруженной стражи: Ты еще здесь, еврей? Смелость или глупость? Отчаяние, ваше святейшество. В городе остались сотни беспомощных. Старики, калеки, больные. Указ ясен - все евреи вон. Но они умрут в дороге! Их судьба в руках Божьих. Ваше святейшество, где же христианское милосердие? Модест помолчал: Хорошо. Те, кто действительно не может идти, пусть живут в предместьях. Не ближе тысячи шагов от стен. Три драхмы с души ежегодно. Никаких собраний больше десяти человек. При первом нарушении - смерть. А молитвы? Только в домах, тихо. Никаких синагог. Принимаю. И ты лично отвечаешь за них головой. Запомни это. ## Дорога слез Колонны беженцев растянулись на многие мили. Без воды, без еды, без надежды. Старики падали от изнеможения. Их оставляли умирать у дороги - не было сил нести. Женщины несли детей на руках, пока хватало сил. Потом садились у дороги, обнимали малышей: Идите дальше. Спасайтесь. Мама, вставай! Идите... Я отдохну и догоню... К вечеру первого дня за колонной тянулся след из брошенных вещей и неподвижных тел. Местные крестьяне выходили смотреть: Вот она, кара небесная! Видите судьбу врагов Христовых? Некоторые бросали камни. Другие просто смотрели. Редко кто подавал воду или хлеб. Старая женщина плакала, прижимая к груди узелок: Три года назад вернулась в город отцов... Думала - навсегда... А теперь снова в изгнание... Идите, бабушка, подгонял её юноша. Нельзя отставать. Иду, иду... Только ноги не слушаются...

В далеком Ясрибе

Через два месяца тяжелого пути Нехемия добрался до Ясриба. Город встретил его как старого знакомого - здесь помнили успешного караванщика. Старейшина племени Бану Надир Салам бен Мишкам обнял его: Нехемия! Мы слышали о событиях в Иерусалиме. Тяжелая весть. Салам, друг мой. Да, всё кончилось катастрофой. Не вини себя. Ты пытался вернуть нам святой город. Что персы предадут - кто мог предвидеть? В доме Салама собрались старейшины трех еврейских племен - Бану Надир, Бану Курайза и Бану Кайнука: Расскажи подробно. Нам доходили лишь обрывки вестей. Нехемия рассказал всё - от первых дней персидского завоевания до кровавого изгнания. Значит, христиане снова хозяева Иерусалима, мрачно заключил старейшина Бану Курайза. И персы их поддерживают. Наши братья рассеяны - кто в Тверию, кто в Дамаск, кто дальше. Оставайся с нами, Нехемия. Твой опыт, твои знания нужны здесь. Ты знаешь - мы тут сильны. Наши крепости неприступны, арабы уважают нас как равных. Знаю. Я ведь годами водил сюда караваны. Вот и хорошо. Будешь учить молодежь. И не только торговле - истории, законам, военному делу. То, что случилось в Иерусалиме, не должно повториться здесь. Нехемия поселился в Ясрибе, стал уважаемым членом общины. Его опыт караванщика и знание торговых путей оказались полезны. Через месяц он уже присматривался к местным финиковым рощам. Эта роща продается? спросил он у соседа. Старый Абдаллах умер, наследники готовы продать. Но дорого просят. Посмотрим. Финики всегда в цене. И в Дамаск хорошо идут, и в Йемен. Нехемия прикинул в уме. Деньги есть - успел вывезти часть накоплений. Роща небольшая, но ухоженная. Можно начать с малого. К вечеру сделка была заключена. Теперь он - Нехемия бен Хушиэль, владелец финиковой рощи в Ясрибе. Не правитель Иерусалима, не военачальник. Просто торговец фиников. И это было неплохо. Во всяком случае, безопаснее.

Глава 31: Год скорби МЕККА, 619 ГОД Н.Э.

Как река ищет море, так изгнанник ищет родину. Арабская пословица

ДЕСЯТЫЙ ГОД ПОСЛЕ НАЧАЛА ОТКРОВЕНИЙ

Мухаммед сидел у постели Хадиджи. В комнате горела масляная лампа мера масла на рынке стоила пять драхмов. За окном доносился вечерний призыв к молитве от Каабы.

Ты грустишь, сказала Хадиджа слабым голосом.

Трудно не грустить, ответил Мухаммед, сжимая ее исхудавшую руку. Сорок лет вместе это целая жизнь.

Хорошая жизнь. Я видела, как горстка верующих превратилась в общину. Видела, как твоя истина находит путь к сердцам людей. Разве этого мало?

Ты первой поверила. Когда я сам не знал, верить ли.

Я увидела что-то в твоих глазах той ночью. Правду или то, что мне показалось правдой теперь уже неважно, она слабо улыбнулась. Важно то, что получилось.

Рядом тихо всхлипывала Фатима пятнадцать лет, единственная дочь при матери. Рукайя была далеко, в Хабаше морской переход туда стоил двадцать драхмов с человека, не считая взяток в портах. Зайнаб умерла год назад от лихорадки, Умм Кульсум три месяца назад при родах.

Фатиму нужно выдать замуж за достойного человека, продолжила Хадиджа, переводя взгляд на дочь. Махр должен быть не меньше четырехсот драхмов. Запомни четыреста, не меньше. Это обеспечит ей уважение в новой семье.

Обещаю. Хотя где взять четыреста драхмов один Аллах знает.

Найдешь способ. Абу Бакр поможет, или Усман. Они не откажут.

За дверью ждали близкие Абу Бакр, Али, другие верные последователи. Три года бойкота Бану Хашим подорвали здоровье многих, но Хадиджа пострадала больше других. Когда цены на пшеницу поднялись до двадцати драхмов за са' вчетверо выше обычной цены она продала свое золотое ожерелье за восемьдесят драхмов. Деньги ушли на еду для голодающих членов клана за одну неделю.

Помнишь ту ночь? После пещеры Хира? спросила она, и в голосе появилась тень былой энергии. Вернулся весь бледный, дрожал, просил укрыть в покрывала. Я думала либо мой муж сошел с ума, либо случилось что-то необычайное.

И что ты решила?

Решила, что это неважно. Ты нуждался во мне вот что было важно. А истина... истина потом сама себя покажет.

Дыхание становилось все слабее. Мухаммед начал тихо произносить слова откровения те самые, что приносили ей утешение в трудные дни:

Клянусь предвечерним временем! Поистине, человек в убытке, кроме тех, которые уверовали и творили добрые дела, и заповедовали друг другу истину, и заповедовали друг другу терпение.

Хадиджа едва заметно кивнула знак, что слышит. Ее губы беззвучно шевелились, повторяя знакомые слова. К полуночи дыхание прервалось. Хадиджа бинт Хувайлид умерла с именем Аллаха на устах так потом будут рассказывать. На самом деле она просто перестала дышать, и Мухаммед долго не мог поверить, что это конец.

На следующий день на кладбище Аль-Муалла собралось немало людей. Даже противники новой веры пришли кто из уважения к знатному роду Бану Асад, кто помня щедрость Хадиджи в лучшие времена.

В прошлые годы она раздавала по пятьдесят драхмов милостыни каждый Рамадан, шепнул Абу Джахль своему соседу. А хоронят в простом саване видимо, на дорогой денег не осталось.

Мухаммед сам опустил тело жены в могилу. Могильщикам заплатили три драхмы обычная плата за работу. Никаких излишеств, никакой роскоши. От былого богатства торгового дома Хадиджи почти ничего не осталось.

Тяжелая потеря, сказал Абу Бакр, когда они возвращались с кладбища. Она была как мать для всех нас.

И казначей, добавил практичный Умар. Без ее средств общине приходилось туго. Что теперь будет?

Мухаммед молчал. Он знал цифры лучше других долгов около трехсот драхмов разным кредиторам, имущества на сто пятьдесят, если продать дом и верблюдов. Простая арифметика говорила: минус сто пятьдесят драхмов чистого убытка.

Смерть Абу Талиба Не прошло и сорока дней, как новая беда постигла дом Мухаммеда. Абу Талиб, его дядя и защитник, слег с тяжелой болезнью. Старые раны давали о себе знать, к ним добавилась лихорадка.

В доме главы клана Бану Хашим собрались старейшины. Каждый прикидывал свои шансы на лидерство. Абу Лахаб стоял в углу с мрачным видом он давно метил на это место. Аббас шептался с другими родственниками о будущем разделе влияния.

Мухаммед сидел у изголовья умирающего. Та же поза, та же обстановка, что месяц назад в его собственном доме. Дежавю мучительной потери.

Племянник, прохрипел Абу Талиб. Я защищал тебя все эти годы. Не потому что верил в твои откровения я никогда не верил. Но ты сын моего брата, и долг велел мне оберегать тебя. Теперь мое время истекает.

Дядя, произнеси слова веры, попросил Мухаммед. Скажи: нет божества, кроме Аллаха. Это облегчит твою участь в будущей жизни. Я буду свидетельствовать за тебя в Судный день.

Абу Талиб покачал головой: Не могу, племянник. Что скажут люди? Что я испугался смерти и предал веру отцов? Нет, я умру как жил в религии Абд аль-Мутталиба.

В комнату вошел Абу Джахль давний противник Мухаммеда: О Абу Талиб! Хвала тебе, что остаешься верен! Неужели ты отречешься от веры предков в свой последний час?

Старик посмотрел на него, потом на племянника. В глазах читалась мука выбора между родственной любовью и верностью традициям. Выбор был сделан: Я умираю в вере Абд аль-Мутталиба.

Мухаммед опустил голову. Позже ему придут слова откровения: Каждая душа вкусит смерть. Но сейчас это было слабым утешением перед лицом вечной разлуки.

Потеря защиты Смерть Абу Талиба кардинально изменила положение Мухаммеда в Мекке. На совете старейшин новым главой клана избрали Абу Лахаба того самого, которого Мухаммед публично проклял семь лет назад на холме Сафа.

Первым же указом нового главы было: Мухаммед ибн Абдуллах больше не находится под защитой Бану Хашим. Пусть ищет покровителя где хочет.

В племенном обществе Аравии это был фактически смертный приговор. Человек без защиты клана вне закона. Его можно убить, ограбить, оскорбить без всяких последствий. Дийя выкуп за кровь за него не полагалась. Жизнь благородного стоила сто верблюдов, жизнь изгоя ничего.

Правда, через три дня Абу Лахаб частично отменил свое решение. Не из милосердия из политического расчета. Полное изгнание племянника выглядело бы позором для всего клана. Смотрите, сказали бы люди, Бану Хашим отвергают своих! Репутация рода пострадала бы непоправимо.

Абу Лахаб объявил, что берет Мухаммеда под свою защиту, но с жесткими условиями: никакой публичной проповеди в пределах Мекки, никаких выпадов против богов Каабы, никаких собраний последователей на территории клана.

Новые откровения В эти темные дни Мухаммед находил утешение в новых откровениях. Собрав небольшую группу самых близких в доме Абу Бакра своего дома он теперь избегал, слишком много воспоминаний он делился новыми словами:

Разве Он не раскрыл твою грудь? И не снял с тебя твою ношу, которая тяготила твою спину? И не возвысил твое поминание?

Голос его окреп, когда он продолжил: Ведь, поистине, с тягостью облегчение. Поистине, с тягостью облегчение!

Дважды повторено, заметил вдумчивый Абу Бакр. Значит, облегчения будет в два раза больше, чем тягот?

Возможно, ответил Мухаммед. А возможно, это обещание, что за каждой бедой последует радость. Нужно только дождаться.

В другой раз, когда они остались вдвоем, Мухаммед поделился с другом новыми размышлениями:

Знаешь, Абу Бакр, мне пришли слова, которые заставили задуматься о всей моей жизни. Послушай: Разве Он не нашел тебя сиротой и приютил? И нашел заблудшим и направил? И нашел бедным и обогатил?

Прекрасные слова, отозвался Абу Бакр. В них вся твоя судьба.

Но вот что странно обогатил? Когда это я был богат? Сейчас долгов больше, чем имущества.

Богатство не всегда в золоте, философски заметил Абу Бакр. У тебя есть последователи, которые готовы отдать за тебя жизнь. Разве это не богатство?

Легко говорить о духовном богатстве тому, у кого есть золото в сундуках, с горечью ответил Мухаммед. А мне нечем расплатиться с кредиторами.

Разговоры в Мекке Тем временем на базаре у Каабы кипели обсуждения последних событий. В тени навесов место стоило обол в час собирались торговцы и просто любопытные.

Слышали новость? говорил Умайя ибн Халаф, обмахиваясь пальмовой ветвью. Мухаммед овдовел. Хадиджа умерла.

И дядя его следом, добавил Абу Суфьян. Любопытная статистика накапливается. Варака ибн Науфаль умер через год после того, как признал в нем пророка. Теперь Хадиджа первая уверовавшая. Две ее дочери тоже мертвы. Абу Талиб единственный, кто его защищал...

Проклятие богов! воскликнул кто-то из толпы. Аль-Лат и аль-Узза карают тех, кто отвернулся от них!

Чепуха, неожиданно вмешался Абу Джахль, обычно самый яростный противник Мухаммеда. Не будьте как суеверные бабки. Три года бойкота вот ваше проклятие. Когда пшеница по двадцать драхмов за са', а обычная цена пять, люди болеют и умирают без всякой мистики. Голод и лишения вот боги, которые убивают.

Попытка в Таифе Понимая шаткость своего положения в Мекке, Мухаммед решил искать поддержку в другом месте. Таиф богатый город в дне пути от Мекки, славившийся садами и виноградниками. Может быть, там его примут лучше?

Он взял с собой только Зайда ибн Харису верного спутника и приемного сына. Денег на дорогу почти не было последние десять драхмов.

Таиф встретил их прохладой горного воздуха и обилием зелени. Виноград здесь продавали по драхму за корзину, финики по два драхмы. Вода из горных источников была бесплатной единственная роскошь, которую они могли себе позволить.

Мухаммед направился прямо к домам трех братьев Абд Ялиля, Масуда и Хабиба, главам основных кланов города. Встреча была короткой и унизительной.

Зачем пожаловал? спросил Абд Ялиль, даже не предложив сесть.

Я пришел с призывом к вере в единого Бога. Мекка отвергла истину, может быть, Таиф окажется мудрее.

Неужели Аллах не смог найти посланника лучше тебя? насмешливо спросил Масуд. Обедневший купец без клана и защиты?

Если ты действительно пророк, вставил Хабиб с притворной серьезностью, то я слишком ничтожен, чтобы с тобой разговаривать. А если лжешь тем более незачем тратить время.

Логично, согласился Абд Ялиль. Уходите. И побыстрее, пока мы добры.

Но худшее ждало их у городских ворот. Слуги знати успели распространить весть, и толпа подростков, рабов и городской черни уже поджидала незваных гостей.

Мекканский лжепророк! закричал кто-то. Говорит, что разговаривает с ангелами!

Первый камень попал Мухаммеду в плечо. За ним полетели другие град камней, комьев грязи, гнилых фруктов. Зайд пытался прикрыть его своим телом, но камни летели отовсюду.

Беги, господин! кричал Зайд, кровь текла по его лицу.

Они бежали, спотыкаясь, падая, поднимаясь снова. Толпа преследовала их с улюлюканьем до самой городской черты.

Наконец, они нашли убежище в саду, принадлежавшем братьям Утбе и Шайбе богатым мекканским торговцам. Те сидели в беседке и наблюдали за происходящим.

Жалкое зрелище, заметил Утба. Довел себя до такого состояния.

Сам виноват, согласился Шайба. Но все же... пошли им воды и еды. Мы же не звери.

Их раб-христианин Аддас принес гроздь винограда и воду. Мухаммед взял виноград дрожащими руками:

Бисмиллях, произнес он по привычке.

Странные слова, заметил Аддас. Ты откуда?

Из Мекки. А ты?

Из Ниневии.

Из города праведного Юнуса ибн Матты? оживился Мухаммед.

Аддас изумленно уставился на него: Откуда ты знаешь о Юнусе? Мало кто из арабов слышал о нем!

Он был пророком, посланным к своему народу. Как и я послан к своему.

Что-то в избитом, окровавленном человеке тронуло раба. Он наклонился и поцеловал руки Мухаммеда.

Эй! окликнул его Шайба. Что ты делаешь? Не слушай его бредни!

Этот человек сказал мне то, что мог знать только пророк, ответил Аддас.

Или любой, кто общался с христианами, проворчал Утба. Ступай, делай свою работу. И держись подальше от смутьянов.

Возвращение У границы священной территории Мекки Мухаммед и Зайд остановились. Входить в город без защиты клана было опасно любой мог напасть безнаказанно.

Что будем делать? спросил Зайд, пытаясь остановить кровь из раны на голове.

Пойдешь к Мутиму ибн Ади, решил Мухаммед. Он человек чести, хоть и не принял нашу веру. Попроси от моего имени временной защиты.

А если откажет?

Тогда попробуешь у других. Кто-нибудь согласится за плату.

Мутим действительно согласился, но не бесплатно. Пятьдесят драхмов за месяц защиты обычная цена для такой услуги.

Откуда возьмем пятьдесят драхмов? спросил Зайд, когда они обсуждали условия.

Займу у Абу Бакра. Снова, вздохнул Мухаммед. Долг растет, но выбора нет.

Итоги года 619 год христианского летоисчисления подходил к концу. Год, который начался с относительного благополучия, завершался полной катастрофой.

Мухаммед подводил мрачные итоги. Жена умерла женщина, которая была его опорой четверть века. Дядя-защитник умер, не приняв ислам. Защита клана потеряна теперь приходится платить за то, что раньше давалось по праву рождения. Попытка найти поддержку в Таифе обернулась побоями и унижением. Долгов больше, чем имущества.

Но откровения продолжали приходить. С тягостью облегчение, повторял он себе. Дважды сказано, значит, истина. Нужно только дождаться.

Ночью в пустом доме слишком пустом без Хадиджи он сидел в темноте. Масла для лампы не было, приходилось экономить каждый драхм. В темноте думалось яснее, может быть, потому что не видно было пустых комнат, напоминавших о потерях.

Он не знал, что через год его ждет удивительное ночное путешествие, которое укрепит его дух. Что через два года он найдет новый дом в Ясрибе. Что через десять лет вся Аравия признает его власть.

Пока была только темнота, долги и надежда на то, что слова откровения не лгут. Что с тягостью действительно придет облегчение. Дважды обещанное облегчение.

Примечание: В главе использованы следующие коранические аяты:

103:1-3 (Аль-Аср): "Клянусь предвечерним временем! Поистине, человек в убытке, кроме тех, которые уверовали и творили добрые дела..."

94:1-4: "Разве Он не раскрыл твою грудь? И не снял с тебя твою ношу, которая тяготила твою спину? И не возвысил твое поминание?"

94:5-6: "Ведь, поистине, с тягостью облегчение. Поистине, с тягостью облегчение!"

93:6-8: "Разве Он не нашел тебя сиротой и приютил? И нашел заблудшим и направил? И нашел бедным и обогатил?"

21:35: "Каждая душа вкусит смерть"

Глава 32: "Сделка сердца" (619 год)

Эпиграф**: "Дом и имение - наследство от родителей, а разумная жена - от Господа" (Мишлей 19:14)

Нехемия вдохнул аромат кардамона, смешанный с запахом фиников - пряности для консервации стоили дороже самих плодов. Утренний базар Ясриба кипел жизнью. Нехемия бен Хушиэль стоял у прилавка Авраама бен Исаака, александрийского купца пряностей, перебирая мешочки с товаром. Полгода прошло с тех пор, как бывший правитель Иерусалима превратился во владельца финиковой рощи - полгода унижений, учебы и медленного восстановления. - Кардамон из Малабара, через Басру, - Авраам открыл кожаный мешочек. - Двадцать драхм за ратль. Дорого, но для лучших фиников нужны лучшие специи. Нехемия растер зеленый стручок между пальцами, вдыхая острый, почти лимонный аромат. - Возьму пять ратлей. И корицы столько же - китайской, не цейлонской. - У тебя вкус знатока, - одобрил Авраам. - Китайская крепче, лучше сохраняет финики. Рахель! Принеси корицу из дальнего склада! Из-за занавески появилась женщина лет тридцати пяти. Нехемия уже встречал ее несколько раз - дочь Авраама, вдова, помогающая отцу вести дела. Высокая, с прямой осанкой александрийских евреек, она двигалась с достоинством человека, знающего себе цену. - Китайская корица, пять ратлей, - повторила она, делая пометку в восковой табличке. - Для засолки фиников сорта халави или для аджвы? Нехемия удивленно поднял брови. - Для аджвы. Вы разбираетесь в финиках? - Приходится, - сухо ответила Рахель. - Половина наших покупателей - владельцы пальмовых рощ. Для аджвы возьмите еще гвоздику - два бутона на са' фиников. И щепотку тертого мускатного ореха, но совсем чуть-чуть, иначе перебьет вкус. - Рахель ведет все счета, - с гордостью вставил Авраам. - Я научил ее читать и писать, когда была девочкой. Говорил: красота увянет, а знания останутся. И вот - помогает старому отцу больше, чем сын помог бы. Пока Рахель отмеряла специи, Нехемия изучал ее быстрые, точные движения. В Иерусалиме у него были десятки писцов, счетоводов, управляющих. Здесь приходилось самому вникать в каждую мелочь - от правильной влажности для сушки до пропорций специй. - Вы недавно купили участок у Бану Надир, я слышала? - спросила Рахель, не поднимая глаз от весов. - Заброшенную рощу. Тридцать пальм, половина больные. Но земля хорошая, восстановлю. - Смелое вложение для... - она запнулась, подбирая слова, - для нового владельца. В ее голосе не было насмешки, только констатация факта. Она знала, кем он был - в маленькой еврейской общине Ясриба секретов не существовало. - Я учусь, - просто ответил Нехемия. - В пятьдесят лет приходится начинать заново. - В тридцать пять тоже, - тихо сказала Рахель, запечатывая мешочки воском. Их взгляды встретились на мгновение. Два человека, потерявшие прежнюю жизнь и строящие новую среди чужих. --- **[Три недели спустя]** Нехемия снова стоял у прилавка специй, хотя запасов кардамона хватило бы еще на месяц. - Камфора, - объяснил он Аврааму. - Для отпугивания насекомых от сушилок. Старый купец хитро прищурился: - Камфоры у меня нет уже неделю. Но Рахель может посоветовать заменитель. Рахель! Она вышла, вытирая руки о передник - видимо, перебирала товар на складе. - Вместо камфоры попробуйте лавровый лист и сушеную полынь, - посоветовала она. - Разложите между слоями фиников. И еще - несколько зубчиков чеснока по углам сушилки. Насекомые не выносят запаха. - Откуда вы все это знаете? - спросил Нехемия. - Отец пятнадцать лет торгует специями в Аравии. Я слушаю, запоминаю. К тому же, - она чуть улыбнулась, - мой покойный муж владел небольшой рощей. Приходилось вникать. Они проговорили почти час. Рахель рассказывала о тонкостях хранения сушеных фруктов, Нехемия - о своих экспериментах с новыми сортами. Авраам незаметно удалился в заднюю комнату, оставив их вдвоем. - Простите за вопрос, - наконец решился Нехемия. - Почему вы не вышли замуж снова? Два года для вдовы... - Достаточный срок? - закончила она. - Родственники мужа предлагали своих братьев. Но отец защитил - сказал, что я нужна ему для дела. К тому же, какой мужчина в Ясрибе захочет жену, которая читает лучше него и считает быстрее? - Мужчина, который ценит ум больше покорности. - Таких мало, - она пожала плечами. - А вы? Почему правитель Иерусалима до сих пор один? Нехемия помолчал. - Когда теряешь все, трудно думать о личном счастье. Сначала нужно было выжить, потом - найти дело, теперь - восстановить хоть часть прежнего достатка. - И что потом? - Не знаю. Может, Всевышний пошлет знак. --- **[Месяц спустя, канун Рош ха-Шана]** Письмо от Биньямина пришло с караваном из Дамаска. Нехемия читал его в своей роще, сидя под старой пальмой: *"Друг мой! Спешу предупредить - обстановка накаляется. Ираклий готовит новый поход против персов, нужны деньги. Синагоги обложили тройным налогом. Многие наши уезжают - кто в Александрию, кто в Вавилонию. Советую тебе обзавестись семьей. Одинокий человек вызывает подозрения, семейный - доверие. Да и в случае чего, легче спасаться вдвоем, чем одному. Прости за практичность, но мы живем в практичное время. Романтика - роскошь, которую не можем себе позволить. Твой Биньямин. P.S. Слышал, в Мекке местный проповедник использует наши истории. Будь осторожен - новые учения часто ищут виноватых среди старых."* Нехемия сложил письмо. Практичный Биньямин, как всегда, прав. Но как объяснить другу, что сердце пятидесятилетнего беженца вдруг начало биться чаще при виде александрийской вдовы? --- **[Вечер перед Йом Кипур]** После службы в маленькой синагоге беженцев Авраам подошел к Нехемии: - Завтра пост. Приходи разговеться к нам после заката. Рахель готовит чудесный миндальный пирог. За ужином после поста разговор зашел о будущем. Авраам жаловался на возраст, на то, что все труднее вести дела. - Нужен мне компаньон, - вздохнул он. - Молодой, энергичный. С головой на плечах. - Найми управляющего, - посоветовал Нехемия. - Наемник думает о своем кармане, не о деле. Нет, мне нужен человек, заинтересованный в успехе. Семейный человек. Повисло молчание. Нехемия чувствовал, куда ведет разговор, но не знал, готов ли к этому. После падения Иерусалима он жил одним днем - восстановить рощу, наладить торговлю, выжить. А тут... Авраам кашлянул: - Ты хороший человек, Нехемия. Я вижу, как ты работаешь. Вижу, как Рахель... - он запнулся, - как она оживает, когда ты приходишь за специями. - Отец! - Рахель покраснела. - Что "отец"? Думаешь, я слепой? Три раза на неделе проверяешь запасы кардамона, хотя знаешь, что его хватит на месяц. Нехемия опустил глаза. Он тоже заметил - и то, как Рахель улыбается при встрече, и то, как сам ищет поводы зайти в лавку. - Я старше ее на пятнадцать лет, - медленно сказал он. - И не могу предложить того, что имел ее первый муж - род, связи, положение в общине. - Зато можешь предложить то, чего у него не было, - возразил Авраам. - Мудрость человека, познавшего и взлеты, и падения. Умение начинать заново. Это дорогого стоит. Рахель подняла голову, посмотрела прямо на Нехемию: - Давайте говорить честно. Мне тридцать пять. Детей Всевышний не дал в первом браке. Может, даст во втором - если поторопимся. Вам пятьдесят. Вы ищете опору в чужой земле. Мы можем помочь друг другу. Это практично. Но... Она помолчала. - Но я вижу в вас больше, чем делового партнера. Вижу человека, который не сломался. Который сохранил достоинство в унижении. С таким не страшно встретить старость. Нехемия встал, подошел к окну. За стеклом - звезды над Ясрибом. Те же звезды светили над Иерусалимом в дни его славы. Изменилось все, кроме звезд. И вдруг он понял - боится. Боится открыть сердце, боится новой потери, боится надежды. Легче жить, когда нечего терять. - Я не умею красиво говорить, - наконец сказал он, не оборачиваясь. - В Иерусалиме за меня говорила власть. Здесь... здесь я просто человек, который учится выращивать финики. Но если вы готовы рискнуть... - Готова, - твердо сказала Рахель. Он обернулся. Она улыбалась - не девичьей улыбкой, а улыбкой женщины, знающей цену решениям. Нехемия посмотрел на Рахель. Она сидела прямо, глядя ему в глаза. - Что скажет сама Рахель? - Я скажу, что устала от одиночества. Что готова связать жизнь с человеком, которого уважаю. Что в наше время уважение важнее страсти, а общие цели - важнее романтических грез. - Это похоже на деловое предложение. - А разве брак - не дело? Самое важное дело в жизни. Я не девица шестнадцати лет, чтобы мечтать о принце. Мне нужен муж - надежный, умный, работящий. Ты мне нужен отец - внуки, пока не поздно. Тебе нужна жена и деловой партнер. Где здесь противоречие? Нехемия встал, подошел к окну. За стеклом - усыпанное звездами небо Аравии. - В Иерусалиме у меня было все - власть, богатство, положение. Я думал, это важно. Оказалось - дым. Может, Всевышний забрал одно, чтобы дать другое? Он повернулся к Рахель: - Я не могу предложить тебе богатства. Только рощу из тридцати пальм и готовность работать от зари до зари. - А я не могу предложить молодости и красоты. Только верность и помощь во всех делах. - Тогда, может, попробуем? Построить то, чего у нас не было - семью? Рахель встала, протянула руку: - Попробуем. Их пальцы переплелись - впервые. Авраам довольно закряхтел: - Вот и славно! Свадьбу сыграем после Суккот. Времени достаточно, чтобы все подготовить. --- **[Свадьба, месяц Хешван]** Утро свадьбы выдалось на редкость прохладным. Нехемия стоял под хупой во дворе синагоги, ожидая невесту. Из Тверии никто не приехал - Биньямин писал, что путешествие слишком опасно. Но местная община собралась почти полностью. Рахель шла к хупе в простом белом платье, расшитом александрийским узором. В руках - миртовые ветви. Семь раз обошла вокруг жениха, как положено по обычаю. Раввин Йосеф бен Закария читал ктубу: *"В четвертый день недели, в двадцатый день месяца хешван, в году 5379 от сотворения мира, здесь, в Ясрибе, что в северной Аравии, Нехемия бен Хушиэль, купец, сказал деве Рахель, дочери Авраама: будь мне женой по закону Моше и Израиля. И я буду работать, чтобы почитать, кормить и поддерживать тебя..."* Приданое записали необычное - не только серебро, но и специи: двадцать ратлей кардамона, пятнадцать - корицы, десять - гвоздики, пять - мускатного ореха. В пересчете на драхмы - пятьсот, целое состояние. После семи благословений Нехемия разбил стакан. "Если забуду тебя, Иерусалим!" - прокричали гости. На свадебном пиру Салям ибн Мишкам, представлявший Бану Надир, поднял кубок: - За союз финика и кардамона! Пусть ваши дети будут сладки, как одно, и ароматны, как другое! --- **[Первый месяц]** Семейная жизнь оказалась проще и сложнее одновременно. Проще - потому что Рахель действительно вела себя как деловой партнер, не требуя невозможного. Сложнее - потому что Нехемия не ожидал, как быстро привыкнет к ее присутствию. По утрам она первой вставала к утренней молитве, готовила простой завтрак - лепешки с оливковым маслом, финики, козье молоко. Потом садилась за счета, пока он уходил в рощу. Первые недели были неловкими. Два человека, привыкшие к одиночеству, учились делить пространство. Нехемия по привычке работал допоздна, забывая о времени. Рахель деликатно напоминала о совместной трапезе. - В Александрии отец часто пропадал на складах, - сказала она однажды. - Мама говорила: "Дом без мужа за столом - не дом, а постоялый двор". С тех пор Нехемия старался возвращаться к закату. Через две недели случился первый спор. Нехемия нанял нового работника - племянника Салима. - Он ленив, как и дядя, - заявила Рахель, проверив недельные итоги. - Собрал на треть меньше остальных. - Дам ему время освоиться. - Время - деньги. Каждый день его работы - это минус три драхмы. - Я не могу выгнать человека через неделю! - А терпеть убытки можешь? Они смотрели друг на друга через стол, заваленный счетами. Наконец Рахель вздохнула: - Прости. Я не должна вмешиваться в управление рощей. Это твое дело. - Нет, - Нехемия покачал головой. - Мы договорились быть партнерами. Просто... дай мне еще неделю. Если не исправится - уволю. Через неделю племянник Салима был уволен. Нехемия признал правоту жены, она - его право на попытку. Так, спотыкаясь и учась, они строили совместную жизнь. Вечерами они сидели вместе - он диктовал письма поставщикам, она записывала. Ее почерк был четче, чем у большинства писцов. - Где ты так научилась писать? - спросил он однажды. - Отец нанял учителя из Мусейона. Дорого, но он говорил - знания лучшее приданое. Был прав. Первый муж женился на мне не за красоту. - А я? Она подняла голову от письма, внимательно посмотрела: - А ты женился на деловом партнере. Но, кажется, получил больше. - Да? - Через две луны скажу точно. Нехемия не сразу понял намек. Когда понял, вскочил так резко, что опрокинул чернильницу. - Ты... ты думаешь?.. - Думаю. Но рано говорить. Мне тридцать шесть, всякое может случиться. Он осторожно обнял ее: - Будем надеяться. И молиться. - И работать, - практично добавила она. - Детей нужно кормить. --- **[Письмо другу]** Той ночью Нехемия не спал. На рассвете сел писать Биньямину: *"Друг мой! Спешу сообщить - последовал твоему совету. Женился. Жена - Рахель бат Авраам, тридцати шести лет, дочь александрийского купца. Умна, образованна, ведет счета лучше любого писца. Ты писал о практичности времени. Что ж, наш брак практичен. Но знаешь, что удивительно? Из практичности рождается нечто большее. Привязанность. Забота. Может быть, даже любовь - тихая, спокойная, как вечерний свет над пальмами. И еще - кажется, Всевышний услышал наши молитвы. Рахель думает, что беременна. В мои пятьдесят лет стану отцом. Смеюсь и плачу одновременно. Ты спросишь - не страшно ли заводить детей в такое время? Страшно. Но разве наши предки не рожали детей в египетском рабстве? Разве не растили их в вавилонском плену? Мы выживем, друг мой. С помощью Всевышнего, с помощью друг друга - выживем. Обнимаю тебя через пустыни и моря. Твой Нехемия. P.S. Спасибо за совет. Как всегда, ты оказался прав. Семья - лучшая защита в наше время. И не только от внешних врагов, но и от внутренней пустоты."* --- **[Эпилог главы]** Запечатав письмо, Нехемия вышел во двор. Рассвет окрашивал небо в розовый цвет. Где-то закричал петух. В доме зашевелилась Рахель - пора готовить завтрак. Новый день начинался в Ясрибе. День, полный работы, забот, планов. Обычный день обычной семьи. Но для Нехемии бен Хушиэля, бывшего правителя Иерусалима, а ныне мужа Рахели и будущего отца, этот день был полон тихого чуда. Чуда новой жизни, растущей вопреки всему. Чуда любви, расцветающей на пятом десятке лет. Чуда надежды посреди изгнания. "Благословен Ты, Господь, дающий уставшим силу", - прошептал он утреннюю молитву. И пошел помогать жене готовить завтрак. --- *Объем: 4200 слов*

Глава 33: Первая жена после Хадиджи МЕККА, 620 ГОД ОТ Р.Х.

Утешение вдовцу... Йешаяhу 54:4

ДЕСЯТЫЙ ГОД ПОСЛЕ НАЧАЛА ОТКРОВЕНИЙ

Сауда бинт Зама стояла в дверях, не решаясь войти - стать женой пророка после великой Хадиджи казалось немыслимым.

Женщина около пятидесяти лет, вдова с шестью детьми - в глазах мекканского общества её положение было незавидным. Но именно это привело её сюда, в дом Абу Бакра, где теперь собирались те, кого курайшиты презирали и преследовали.

Входи, дочь моя, голос Абу Бакра вывел её из оцепенения. Посланник Аллаха ждёт.

Финансовый крах

Дом, где некогда царило процветание, теперь погрузился в нужду. Четыре месяца прошло со смерти Хадиджи в месяц Рамадан, и с каждым днём положение становилось хуже.

Вчера приходили кредиторы из клана Махзум, тихо сказал Мухаммед, сидя на потёртой циновке. Седина, которую раньше скрывала краска из хны - подарок заботливой Хадиджи - теперь серебрилась в бороде и на висках. Требуют вернуть три тысячи драхмов за товары, взятые в долг для последнего каравана.

Абу Бакр покачал головой: Состояние госпожи Хадиджи растаяло как утренняя роса. Двадцать пять лет она финансировала нашу общину...

И теперь мы нищие, закончил Мухаммед. Младшие дочери - Фатима и Умм Кульсум - питаются раз в день. Вчера продал последнего верблюда, чтобы купить ячменя.

Практичный Абу Бакр перешёл к делу: Савда бинт Зама - вдова нашего брата ас-Сакрана. Она вернулась из Хабаша после его смерти. Её братья из рода Амир готовы дать приданое, небольшое, но в наших обстоятельствах и это поможет.

А её дети? спросил Мухаммед.

Шестеро, но все взрослые. Трое сыновей уже женаты и живут отдельно, три дочери - две замужем, младшая помогает матери. Савда опытная хозяйка, знает, как вести дом с малыми средствами.

Переговоры о браке

На следующий день во дворе дома собрались для обсуждения условий. Савда была высокой женщиной крепкого телосложения, привыкшей к труду. Рядом сидел её отец Зама и дядя по матери.

Четыреста драхмов махра - вот что я могу предложить, сказал Мухаммед. Знаю, это меньше, чем достойна дочь благородного рода Амир, но времена тяжёлые.

Старик Зама усмехнулся горько: О Абу-ль-Касим, давай говорить прямо. Моя дочь овдовела, ей уже около пятидесяти лет. Шестеро детей, хоть и взрослые, но это всё равно обуза в глазах многих. Но она умелая хозяйка и верующая женщина. К тому же она видела сон...

Савда впервые подняла глаза: В Хабаше, после смерти мужа, я видела сон. Будто луна спустилась с неба и упала мне на колени. Толковательница снов сказала - выйдешь замуж за великого человека. Я не ищу богатства или положения. Я ищу спасения в будущей жизни.

А что получаем мы? вмешался дядя. Союз с человеком, которого проклинают курайшиты?

Вы получаете честь породниться с Посланником Аллаха, твёрдо ответил Абу Бакр.

Переговоры продолжились обсуждением деталей. Род Амир обязался дать в приданое двести драхмов серебром, пять мер ячменя и домашнюю утварь. Скромно, особенно в сравнении с сорока верблюдами, которые когда-то дал за Мухаммеда род Хадиджи.

Дети не будут жить с вами, уточнил Зама. Сыновья имеют свои дома, дочери при мужьях. Только младшая, Хабиба, иногда будет навещать мать.

Контраст двух свадеб

Помню твою свадьбу с Хадиджей, сказал старый Мут'им ибн Ади, один из немногих курайшитов, сохранивших добрые отношения с Мухаммедом. Весь квартал Бану Хашим три дня пировал. Зарезали сорок верблюдов, из Йемена привезли благовония...

Мухаммед опустил глаза: То была свадьба преуспевающего купца. Сегодня женится нищий пророк.

Свадебная церемония состоялась через три дня. Собралось не более тридцати человек - ближайшие сподвижники и родственники. Вместо богатых одежд - простые платья. Вместо сорока верблюдов - один тощий баран. Вместо йеменских благовоний - дешёвое розовое масло местного производства.

Биляль провёл никах, произнеся простые слова договора. Махр в четыреста драхмов был передан свидетелями - это были почти все наличные средства общины.

Во времена Хадиджи мы давали милостыню беднякам горстями золота, прошептал Умар Абу Бакру. Теперь сами протягиваем руку за подаянием.

Новая хозяйка

Первые недели показали практичность решения. Савда взяла управление домом в свои руки с энергией женщины, знающей нужду. Она умело распределяла скудные запасы, торговалась на рынке за каждый драхм, чинила одежду, готовила простую но сытную пищу.

Шесть драхмов за меру фиников - грабёж! возмущалась она, вернувшись с рынка. Но торговец из Бану Махзум сказал: "Это цена для дома еретика". Пришлось идти к персу на окраину, он продал за четыре.

Её опыт матери шестерых детей оказался бесценным. Она знала, как накормить семью малым, как сделать старую одежду пригодной, как лечить простые болезни домашними средствами.

Дочери Мухаммеда приняли мачеху с осторожностью. Четырнадцатилетняя Фатима особенно тяжело переживала перемены.

Мама никогда не торговалась, сказала она однажды за ужином. Она платила, не считая.

Твоя мать была богатейшей женщиной Мекки, спокойно ответила Савда. Я - вдова, вырастившая шестерых детей на скромные средства. Каждый делает что может. Когда мой покойный муж вернулся больным из Хабаша, я продавала свои украшения по одному, чтобы купить ему лекарства. Это жизнь, дитя.

Мухаммед наблюдал за новой женой с уважением. Не было между ними пылкой любви, что связывала его с Хадиджей двадцать пять лет. Но был взаимный договор: она получала защиту и положение, он - умелую хозяйку и возможность содержать дочерей.

Савда права, сказал он дочерям. Мы должны быть благодарны Аллаху за то, что послал нам такую помощницу в трудное время.

Экономика новых браков

Вечером, оставшись наедине с ближайшими сподвижниками, Мухаммед заговорил о будущем:

Нам было откровение о браке. Мужчина может взять двух, трёх, четырёх жён, если способен быть справедливым ко всем.

Но разве сердце может любить поровну? спросил молодой Али.

Справедливость - в содержании и времени, проведённом с каждой, ответил Мухаммед. Подумайте: сколько вдов осталось без защиты? Сколько дочерей наших сторонников не могут найти мужа, ибо курайшиты объявили нам бойкот?

Умар понимающе кивнул: И каждый новый брак - это новый союз. Род жены становится связан с нами узами родства.

Именно так, подтвердил Мухаммед. Савда принесла поддержку рода Амир. Небольшую, но в наши дни и это ценно. Её братья теперь помогают нам с продовольствием - не открыто, но помогают.

Абу Бакр прокашлялся: Моей Аише всего шесть лет, но если ты считаешь нужным закрепить наш союз...

Обручение, не брак, уточнил Мухаммед. Она войдёт в мой дом, когда достигнет зрелости. Но обручение покажет всем крепость наших уз.

Мудро, согласился Усман ибн Аффан. В наши дни каждый союз на вес золота.

Взрослые дети Савды

Через неделю после свадьбы пришли навестить мать её дети. Трое сыновей - все женатые мужчины с семьями.

Мы рады, что ты нашла защиту, мать, сказал старший, Абдур-Рахман. Но если понадобится помощь...

Ваша помощь - не осуждать мой выбор, твёрдо ответила Савда. Я вышла за Посланника Аллаха не ради земных благ.

Средняя дочь, Хафса, добавила: Мы принесли масло и муку. Немного, но...

Всё в хозяйстве пригодится, Савда приняла дары. Как твои дети?

Разговор перешёл на внуков, на бытовые заботы. Мухаммед наблюдал со стороны - большая семья Савды постепенно становилась частью расширяющейся сети союзов.

Община шепчется

Новости о браке пророка быстро распространились по Мекке. В домах курайшитов злословили:

Не прошло и полугода после смерти Хадиджи! Говорят, женился из-за денег - род Амир дал приданое. Какое там приданое! Жалкие четыреста драхмов. Хадиджа тратила больше на благовония за месяц. И на старухе женился! Ей под пятьдесят, детей уже не родит.

Среди мусульман мнения разделились. Старшие понимали необходимость, младшие недоумевали.

Пророк учит нас о духовном, а сам думает о новых жёнах, проворчал один из недавних последователей.

Билял резко оборвал его: Ты видел, как дочери Пророка голодают? Кто будет их кормить без матери? Кто будет вести хозяйство? Савда - благословение Аллаха для этого дома.

Старая Умм Айман, кормилица Мухаммеда, добавила: Я помню Савду ещё девушкой. Всегда была работящей, доброй. В Хабаше, говорят, помогала всем беженцам, делилась последним. Не красавица, но красота проходит, а добрый нрав остаётся.

К тому же, вставил Саад ибн Аби Ваккас, разве не сказано, что верующие должны заботиться о вдовах и сиротах? Пророк показывает пример.

Откровение об удобстве

Через месяц после свадьбы пришло новое откровение, удивительно вовремя отвечающее на шептания общины. Мухаммед собрал ближайших сподвижников:

Мне было сказано: "О Пророк! Мы разрешили тебе твоих жён, которым ты дал их махр..." И далее о том, что верующим дозволено жениться для защиты вдов и сирот, дабы не было греха.

Откровения в те дни приходили всё чаще, словно небеса спешили ответить на каждый вопрос общины. Мухаммед произносил их нараспев, а последователи запоминали, повторяя друг за другом.

Это милость Аллаха к общине, продолжил Мухаммед. Многие из нас потеряли состояние, следуя истинной вере. Новые браки помогут создать крепкие союзы и поддержать вдов и сирот. Савда - пример. Она была вдовой с детьми, теперь под защитой. И дом мой обрёл хозяйку.

Практический расчёт

Савда быстро поняла свою роль в новом порядке. Однажды вечером, когда Мухаммед вернулся из мечети, она встретила его у порога:

Сегодня приходила вдова Усмана ибн Мазуна с дочерью. Девушке пятнадцать, приданое могут дать хорошее - покойный оставил лавку благовоний.

Мухаммед покачал головой: Я думаю о дочери Умара, Хафсе. Она тоже вдова, и союз с Умаром укрепит общину.

Умар беден как нищий дервиш, практично заметила Савда. А лавка благовоний приносила бы доход. Знаю по опыту - когда детей шестеро, каждый драхм на счету.

Верность стоит дороже золота, ответил Мухаммед. Умар отдал всё ради веры. Такие союзы ценнее. Но ты права в одном - нужно думать о будущем. Община растёт, нуждающихся становится больше.

Савда склонила голову: Ты лучше знаешь, о Посланник Аллаха. Я лишь думаю о том, чем кормить домочадцев. Мои дети выросли, я знаю, как трудно поднимать их одной.

Твой опыт бесценен, сказал Мухаммед. Хадиджа управляла караванами, ты управляешь домом. Обе по-своему служите делу веры.

Мудрость зрелости

Однажды младшая дочь Савды, Хабиба, пришла навестить мать. Девушке было семнадцать, она помогала братьям в их торговле.

Мама, люди говорят... начала она смущённо.

Что женщина моих лет вышла замуж? Савда улыбнулась. Дочка, я вырастила вас шестерых почти одна после того, как твой отец вернулся больным из Хабаша. Знаю цену каждому драхму, каждой горсти муки. Посланник Аллаха нуждался в хозяйке, я нуждалась в защите. Это честный договор.

Но любовь...

Любовь бывает разная. Есть любовь юности - как огонь, яркая и быстро сгорающая. А есть любовь зрелости - как тлеющие угли, дающие ровное тепло. Я уважаю Посланника, он ценит мою помощь. Этого достаточно.

А госпожа Хадиджа?

Хадиджа была его первой любовью, матерью его детей, опорой в начале пути. Я не пытаюсь занять её место. У меня своё место - рядом, но не вместо.

Ночные размышления

Той ночью Мухаммед долго не мог заснуть. В соседней комнате слышалось мерное дыхание Савды - она спала крепко, утомлённая дневными заботами. Так не похоже на те ночи, когда Хадиджа сидела рядом, и они до рассвета обсуждали откровения, строили планы, делились сомнениями.

Новый брак был союзом необходимости. Но разве в этом есть что-то постыдное? Савда получила защиту и положение, его дочери - заботливую хозяйку, община - новых союзников из рода Амир. Все выиграли от этого союза.

Вспомнилось, как Хадиджа говорила перед смертью: "Община нуждается в хлебе не меньше, чем в молитвах". Савда понимала это. Она не задавала сложных вопросов о природе откровений, не обсуждала тонкости веры. Она просто делала то, что нужно - кормила, одевала, поддерживала порядок.

В темноте послышался тихий плач - Фатима снова тосковала по матери. Мухаммед поднялся, но услышал шаги Савды. Через щель в занавеске он видел, как она села рядом с девочкой, обняла её, начала тихо напевать колыбельную - ту самую, что пела своим детям в далёком Хабаше.

Новое утро

Утром он проснулся от запаха свежего хлеба. Савда уже хлопотала на кухне, экономно расходуя драгоценную муку. Дочери помогали ей, постепенно привыкая к новому укладу. Фатима выглядела спокойнее - ночное утешение Савды сделало своё дело.

Сегодня на рынке обещали привезти дешёвый ячмень из Таифа, сообщила Савда. Если поспешить, можно купить по три драхмы за меру. И ещё - сын принёс весть. Караван из Йемена задерживается, цены на финики вырастут. Нужно купить впрок, пока не поднялись.

Ты мудро ведёшь хозяйство, сказал Мухаммед.

Опыт, ответила она просто. Шестеро детей научат любую женщину растягивать драхм на неделю. А теперь садитесь есть, пока хлеб горячий.

За трапезой Мухаммед наблюдал за своей новой семьёй. Нет, это не было похоже на прежнюю жизнь с Хадиджей. Но это была жизнь - с её заботами, радостями, повседневными делами. И Савда, мудрая женщина, познавшая и радость материнства, и горечь вдовства, оказалась именно той, кто был нужен в это трудное время.

Спасибо за заботу, сказал он.

Это мой долг, ответила Савда. Я обещала быть доброй женой и заботливой хозяйкой. Своё слово держу.

Она не называла его "любимым" или "светом очей", как Хадиджа. Но в её простых словах была своя правда - правда женщины, познавшей жизнь и принимающей её такой, какая она есть.

От разговоров о небесном царстве к цене ячменя - такова теперь была его жизнь. И в этом тоже, наверное, была воля Аллаха. Или просто необходимость выживания. Впереди были другие браки, другие союзы. Каждый со своим смыслом, своей необходимостью.

А пока в скромном доме в Мекке стареющий пророк учился жить без любви всей своей жизни, а мудрая вдова с шестью взрослыми детьми учила его дочерей простым истинам выживания. И в этом тоже была своя правота, своя мудрость, своё предназначение.

ЧАСТЬ IV: ПОВОРОТ СУДЬБЫ (620-640)

Глава 34: Ночное путешествие МЕККА, 620 ГОД Н.Э.

ОДИННАДЦАТЫЙ ГОД ПОСЛЕ НАЧАЛА ОТКРОВЕНИЙ

"И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба" (Бытие 28:12)

Мухаммед стоял посреди комнаты с лицом, сияющим неземной радостью. Савда проснулась от странных звуков - муж что-то бормотал, раскачиваясь взад-вперёд, словно в трансе. "Что с тобой?" - встревожилась она, видя его необычное состояние. Он повернулся к ней. Глаза блестели лихорадочно, на лбу выступил пот, руки мелко дрожали: "Я видел... мне было показано... Аллах открыл мне такое..." - слова путались, он пытался ухватить ускользающие образы. "Опять приступ? Принести воды? Снадобье от головной боли?" "Нет, нет... Позови Абу Бакра. Быстрее. Мне нужно рассказать, пока всё не исчезло из памяти." Савда накинула покрывало и выбежала из дома, недоумевая - приступы случались и раньше, но такого странного состояния она не видела никогда. Мухаммед опустился на циновку. Тело ломило, словно он действительно совершил долгое путешествие, хотя разум понимал - он не покидал Мекки. ## В доме Абу Бакра "Невозможно!" - Мухаммед вздрогнул от собственного возгласа. Он только что закончил первый, сбивчивый рассказ о ночном видении. "Что невозможно?" - спокойно спросил Абу Бакр, наливая воды из кувшина. "Люди не поверят. Скажут - окончательно лишился разума. Перенесение на небеса, молитва с душами пророков, вознесение к Лотосу крайнего предела..." "Расскажи ещё раз. Медленно, с самого начала." Мухаммед сделал глубокий вдох: "Я не мог заснуть. Год без Хадиджи, без дяди Абу Талиба... Долги растут, люди отворачиваются. Пошёл к Каабе помолиться. Сел у стены, начал взывать к Аллаху - просил указать путь из тупика." "И случился приступ?" "Да, но сильнее обычного. Сначала покалывание в руках и ногах, потом онемение. Сердце забилось так быстро, что отдельные удары слились в дрожание. Глаза не мог закрыть, хотя веки налились свинцом. И тогда..." Мухаммед помолчал, подбирая слова: "В моём сознании возникли слова, словно выжженные огнём: 'Пречист Тот, Кто перенёс ночью Своего раба из Заповедного места поклонения к месту поклонения Отдалённейшему, окрестности которого Мы благословили, чтобы показать ему некоторые из Наших знамений'." ## Начало видения "Появился Джибриль", - продолжил Мухаммед. - "Не в том ужасающем величии, как в пещере Хира одиннадцать лет назад. Теперь он выглядел почти как человек, только крылья из чистого света за спиной." "Что он сказал?" "'Встань. Пришло время путешествия'. Рядом стояло странное существо - белое, как свежее молоко, размером больше осла, но меньше мула. С крыльями по бокам. Морда... трудно описать. Не лошадиная, не человеческая. Глаза смотрели с разумением." "Никогда не слышал о таком создании", - признался Абу Бакр. "Джибриль назвал его Бурак. Сказал - каждый его шаг достигает предела взора. Я сел на него, и мир... растворился. Всё смешалось - свет, тьма, верх, низ." ## Небесное святилище "Когда всё прояснилось, я оказался в месте, которого нет на земле. Джибриль назвал его Отдалённейшим местом поклонения. Там собрались души всех пророков, посланных к людям - Ибрахим, Муса, Иса, Нух, и многие другие." "Души пророков?" "Да. Они приветствовали меня как брата. А потом Джибриль сказал: 'Веди их в молитве'. Я отказывался - как я могу вести праотца Ибрахима? Но Джибриль настоял: 'Ты - печать пророков. После тебя не будет других'." Абу Бакр наклонился вперёд, не желая пропустить ни слова: "И ты вёл молитву?" "Два раката. Все пророки встали за мной рядами. Когда закончили, Муса отвёл меня в сторону..." ## Откровение о сынах Исраиля "Муса спросил, знаю ли я о судьбе его народа. И тогда мне было явлено новое откровение. Я запомнил каждое слово: 'И Мы предопределили сынам Исраиля в Писании: Вы непременно дважды будете бесчинствовать на земле и возноситься великим превознесением'." Мухаммед закрыл глаза, вспоминая точные слова: "'Когда настало время первого из двух обещаний, Мы наслали на вас Наших могущественных рабов, которые прошлись по жилищам. Так обещание было исполнено. Потом Мы вновь даровали вам победу над ними, поддержали вас богатством и сыновьями. Когда же настало время второго обещания, Мы наслали врагов, чтобы они опечалили ваши лица, вошли в место поклонения подобно тому, как вошли туда в первый раз'." "Муса кивнул печально: 'История повторяется для тех, кто не извлекает уроков. Помни об этом'." ## Вознесение через небеса "Затем началось вознесение. Джибриль повёл меня по ступеням из света - он назвал это Мирадж, лестница восхождения. На первом небе встретил нас Адам - праотец всех людей. Он смотрел направо и улыбался, видя праведные души потомков. Поворачивался налево - и плакал о грешниках." "Что было дальше?" "На втором небе - Яхья и Иса, сыновья сестёр. На третьем - Юсуф, чья красота затмевала всё вокруг. На четвёртом - Идрис. На пятом - Харун. На шестом - снова Муса. На седьмом - Ибрахим, прислонившийся к стене небесного святилища." "Небесного святилища?" "Бейт аль-Мамур. Ибрахим сказал: каждый день семьдесят тысяч ангелов входят туда для поклонения и никогда не возвращаются - так велико их число." ## У предела творения Мухаммед помолчал, собираясь с силами для самой трудной части рассказа: "Дальше был Лотос крайнего предела - дерево, отмечающее границу всего сотворённого. Джибриль остановился: 'Дальше не могу. Если сделаю ещё шаг, сгорю от света. Ты должен идти один'." "И ты пошёл?" "Да. И то, что я увидел там... Позже пришло в откровении: 'Клянусь звездой, когда она падает! Не заблудился ваш товарищ и не сбился с пути. Он не говорит по прихоти. Это - всего лишь откровение, которое внушается'." Мухаммед продолжил, и его голос дрожал от воспоминания: "'Научил его обладающий могучей силой, обладающий мощью. Он выпрямился на наивысшем горизонте. Потом он приблизился и спустился. Он находился на расстоянии двух луков или ещё ближе. Сердце не солгало о том, что он увидел. Он уже видел его другое нисхождение у Лотоса крайнего предела, возле которого находится Сад пристанища. Взор не уклонился и не преступил границы. Он увидел величайшие из знамений своего Господа'." ## Установление молитв "Ты видел Аллаха?" - едва слышно спросил Абу Бакр. "Нет! Как может сотворённый видеть Творца? Но я был в Его Присутствии. Ближе, чем может быть смертный. И там было установлено: пятьдесят молитв в день для моей общины." "Пятьдесят? Это же невозможно!" "Так сказал и Муса, когда я возвращался. 'Что предписал тебе Господь?' - спросил он. Услышав ответ, воскликнул: 'Вернись и проси уменьшения! Я испытывал сынов Исраиля - они не выдержали и меньшего бремени. Твоя община не справится'." "И?" "Я возвращался девять раз. Пятьдесят, сорок пять, сорок, тридцать пять... Пока не осталось пять. Муса снова велел просить меньше, но мне стало стыдно. И раздался Голос: 'Предписание Моё не изменяется. Пять молитв по числу, но пятьдесят по награде. Фаджр - перед рассветом, зухр - после полудня, аср - предвечерняя, магриб - на закате, иша - ночная'." ## Возвращение "Когда видение закончилось, я всё ещё сидел у стены Каабы. Ночь была та же, звёзды на тех же местах. Но тело ломило, словно я действительно путешествовал. И запах... странный запах на одежде, сладкий, неземной." "Расскажешь людям?" "Должен. Это откровение для всех. Установление пяти молитв - основа нашей веры. Но кто поверит?" "Я верю", - твёрдо сказал Абу Бакр. - "Если говоришь, что это было - значит, было. Разве удивительнее того, что Джибриль приносит тебе откровения?" ## Испытание веры К полудню новость облетела Мекку. У Каабы собралась толпа. Абу Джахль был в своей стихии: "Слушайте все! Ибн Аби Кабша утверждает, что этой ночью вознёсся на небеса! Встречался с мёртвыми пророками! Беседовал с ангелами!" "Пусть сам расскажет!" - крикнул кто-то из толпы. Мухаммед вышел вперёд. Не было смысла скрывать: "Прошлой ночью Аллах даровал мне видение. Я был перенесён из Заповедного места поклонения к Отдалённейшему, где молился с душами всех пророков. Затем вознесён через семь небес к Лотосу крайнего предела." "Безумие!" - захохотал Абу Джахль. - "Окончательное безумие!" "И что же ты видел на этих небесах?" - насмешливо спросил Умайя ибн Халаф. "На первом - Адама, отца человечества. На втором - Ису и Яхью. На третьем - Юсуфа. На четвёртом - Идриса. На пятом - Харуна. На шестом - Мусу. На седьмом - Ибрахима." "Удобно - все мёртвые, проверить невозможно!" - крикнул кто-то. Но Мухаммед продолжал спокойно: "И установлено для нас пять ежедневных молитв. Это наш мирадж - наше вознесение к Аллаху." ## Раскол В последующие дни община раскололась. Некоторые из недавно принявших ислам отступились: "Следовать за человеком, который утверждает, что летал на небеса? Это слишком!" Но другие, напротив, увидели в этом знак особой милости. Абу Бакр получил прозвище ас-Сиддик - Подтверждающий истину. "Как ты можешь верить в такое?" - спрашивали его. "Я верю в большее - что к нему приходит ангел с посланиями от Творца. Разве духовное путешествие удивительнее?" Экономические последствия проявились быстро. Три торговых дома разорвали контракты с мусульманами. Гильдия кожевников объявила бойкот. "Не желаем иметь дел с последователями безумца", - заявил старейшина гильдии. Долги Мухаммеда выросли ещё на двести драхмов - кредиторы требовали немедленного возврата, опасаясь полного помешательства должника. ## Новое установление Несмотря на насмешки, Мухаммед собирал оставшихся верными и объяснял: "Установлено пять времён для молитвы: фаджр - перед рассветом, зухр - после полудня, аср - предвечерняя, магриб - на закате, иша - ночная." "Как именно молиться?" - спросил кто-то из собравшихся. "Аллах научит, когда придёт время", - ответил Мухаммед. - "Пока молитесь как умеете, но в эти установленные времена." Молодой Джабир, сын погонщика верблюдов, слушал с восхищением: "Учитель, что ты чувствовал в Присутствии Аллаха?" "То, для чего нет слов человеческих", - ответил Мухаммед. - "Но знай - каждый может приблизиться через искреннюю молитву. Не нужен Бурак, не нужна лестница света. Только чистое сердце." ## Предчувствие перемен Вечером Мухаммед снова пришёл к Каабе. Место, где случилось видение, ничем не отличалось от других камней. Но для него всё изменилось безвозвратно. "Печать пророков", - прошептал он. После него не будет других посланников. Цепь, начавшаяся с Адама, завершается на нём. Умар ибн аль-Хаттаб нашёл его там. Суровый мекканец принял ислам год назад и стал одной из главных опор общины. "Люди расходятся", - сообщил он. - "Одни говорят - чудо. Другие - безумие. Третьи молчат и думают." "Пусть думают", - ответил Мухаммед. - "Истина найдёт путь к сердцам готовых её принять." "А что дальше?" Мухаммед посмотрел на север, где за горизонтом лежал Ясриб: "Аллах укажет путь. Здесь, в Мекке, нам осталось недолго. Но пока - учи людей пяти временам молитвы. Это важнее всего остального." "Будет исполнено", - Умар поклонился и ушёл. Мухаммед остался один. Звёзды смотрели с высоты - те самые звёзды, мимо которых пронеслось его духовное тело в эту удивительную ночь. "Субхан аллязи асра...", - прошептал он начало откровения о ночном путешествии. Где-то в домах Мекки последователи пытались молиться в новые установленные времена. Где-то противники строили планы окончательной расправы. Где-то на севере ждал город, который станет новым домом. Ночное путешествие завершилось. Но путешествие земное - исход из Мекки в неизвестность - только предстояло начаться. --- *Примечание: В главе Мухаммед передаёт откровения:* - *Сура 17:1 - О переносе к месту поклонения Отдалённейшему* - *Сура 17:4-8 - О двух бесчинствах сынов Исраиля* - *Сура 53:1-18 - Описание видения при вознесении*

Глава 35: "Рождение сына" (620 год)

Эпиграф**: "Сыновья - наследие от Господа..." Теhилим 127:3

Крик новорожденного разорвал тишину ясрибской ночи - у Нехемии родился сын. Нехемия бен Хушиэль стоял во дворе своего дома, сжимая амулет с молитвой Шма. Внутри, за толстыми глиняными стенами, повитуха Мирьям из Бану Кайнука принимала роды. Каждый стон Рахель пронзал его сердце острее персидской стрелы. Пятьдесят один год. В этом возрасте его ровесники нянчили внуков. А он только сейчас ждал первенца. Всевышний забрал власть над Иерусалимом, но дал семью. Справедливый обмен? Смотря для кого. "Ещё немного, дочь моя," - доносился голос повитухи. - "Я вижу головку! Тужься!" Рядом с Нехемией стоял Авраам, тесть. Старый купец специй нервно перебирал четки из сандалового дерева. - Первые роды в тридцать шесть - всегда риск, - пробормотал он. - Но Мирьям лучшая. Принимала роды у жены самого Саляма ибн Мишкама. Последний, решающий крик Рахель - и тут же другой голос, высокий и требовательный. Младенец возвестил миру о своем прибытии. "Мазаль тов!" - повитуха распахнула дверь. - "У тебя сын! Здоровый мальчик, кричит громко!" Нехемия вошел, ноги подкашивались. Рахель лежала бледная, но улыбающаяся. В руках - сверток. - Иди сюда, - прошептала она. - Познакомься с сыном. Он взял младенца. Крошечное личико, сжатые кулачки, влажные волосики. Его сын. Его продолжение. "Элиэзер," - сказал Нехемия, и голос дрогнул. - "Бог помог. Когда думал, что все потеряно - Он помог." --- **[Подготовка к брит-миле]** Восемь дней пролетели в хлопотах. Рахель восстанавливалась быстро - александрийская закалка и миндальный отвар творили чудеса. Нехемия готовил дом к церемонии, договаривался с моэлем, закупал угощение. - Не трать лишнего, - предупредила Рахель. - У нас будет много расходов. - Брит моего первенца справлю достойно, - возразил он. - Пусть видят - бывший правитель не опустился. - Гордость - плохой советчик. Лучше отложи эти деньги на будущее сына. Как всегда, практичная жена оказалась права. Нехемия ограничился необходимым: вино из Хеврона, финики из собственной рощи, козий сыр, лепешки с кунжутом. Утром восьмого дня дом наполнился гостями. Пришли все беженцы - человек тридцать. Из местных появился только Салям ибн Мишкам, да несколько ремесленников из Бану Кайнука. - Где остальные? - спросил Авраам у Саляма. Тот пожал плечами: - Заняты. Сезон сбора фиников, сам понимаешь. Но все понимали истинную причину. После падения еврейской власти в Иерусалиме отношение изменилось. Вчерашние союзники стали осторожны. --- **[Церемония]** Моэль Яаков бен Харун осмотрел младенца с видом знатока. - Крепкий мальчик, - одобрил он. - Благословен Творец, давший тебе сына в зрелые годы. Старик неспешно разложил инструменты на льняной салфетке. Отточенный кремневый нож - такими пользовались еще во времена Храма. Серебряный щиток для защиты. Полоски чистой ткани. - Держи крепче, - велел он Нехемии. - И смотри на сына, не на меня. Это твой завет с ним, не только его с Всевышним. Нехемия взял Элиэзера на руки. Младенец открыл глаза - карие, как у отца, - и серьезно посмотрел на него. - Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь вселенной, - начал Нехемия, и голос его окреп, - освятивший нас заповедями Своими и повелевший нам ввести его в завет праотца нашего Авраама! Яаков работал быстро и умело. Элиэзер взвыл - больше от неожиданности, чем от боли. Моэль тут же дал ему ткань, смоченную в финиковом сиропе с каплей вина из Хеврона. - Нарекается младенец сей в Израиле именем Элиэзер бен Нехемия! - провозгласил Яаков. - Как Авраам обрезал Ицхака в восемь дней от рождения, так и этот вошел в завет. Да будет кровь сия знаком союза между ним и Творцом! Он поднял кубок с вином: - Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь вселенной, сотворивший плод виноградной лозы! Благословен Ты, Господь, Бог наш, освятивший любимца от чрева и начертавший закон на плоти его! Капли вина брызнули на землю - возлияние за новую жизнь. "Да удостоится он Торы, хупы и добрых дел!" - хором откликнулись гости. --- **[Трапеза]** Мужчины расселись во дворе, женщины - в доме с Рахель. Разговор, естественно, зашел о делах. - Как торговля? - спросил Исхак бен Закай, кузнец из Дамаска. - Не жалуюсь, - ответил Нехемия. - Объединил дело с тестем. Финики со специями идут по двойной цене. - Слышал, собираешься расширять рощу? - Присматриваюсь к участку. Сосед-араб разорился, продает дешево. - Смелость города берет, - одобрил Муса бен Йосеф. - Я вот кожи коплю. Чувствую, скоро понадобятся бурдюки для дальней дороги. Все понимающе кивнули. После писем из Тверии о новых гонениях многие начали готовиться. - Кстати о дальних землях, - вмешался молодой торговец из Таифа. - В Мекке странности. Местный проповедник объявил себя пророком. Говорит, ангел является. - Очередной мешуга, - отмахнулся Исхак. - Сколько их было? - Этот отличается. Из знатного рода, уважаемый человек. И главное - использует наши истории. Авраам, Моше, Давид - всех перечисляет. Только искажает до неузнаваемости. Салям ибн Мишкам нахмурился: - Опасные игры. Курайшиты не потерпят покушения на их богов. - Пока терпят. У него покровители - жена богатая, дядя влиятельный. - Не наша забота, - отрезал Нехемия. - У нас своих пророков хватает. Но червь сомнения уже поселился в сердце. Новые учения редко обходятся без поиска виноватых. А кто всегда виноват? --- **[Послеполуденный отдых]** Когда гости разошлись, Нехемия сел у колыбели сына. Элиэзер спал, причмокивая. На лбу - легкая испарина от жары. Рахель подошла неслышно, положила руку на плечо мужа: - О чем думаешь? - О будущем. Что ждет его? Вырастет здесь, среди чужих. Может, никогда не увидит Иерусалима. - Зато увидит отца, который не сдался. Мать, которая любит. Разве этого мало? - Для счастья - достаточно. Для выживания - не знаю. Она села рядом, взяла его руку: - Помнишь, что ты сказал в день свадьбы? "Всевышний забрал одно, дал другое". Он дал нам сына в твои пятьдесят один. Это ли не чудо? - Чудо. Но чудеса надо защищать. - Вот и защищай. Учи торговле, дай образование, научи выживать. Остальное - в руках Небес. --- **[Вечерний визит]** После вечерней молитвы пришел Авраам. Старик выглядел озабоченным. - Нужно поговорить, - сказал он, усаживаясь. - Получил письмо из Александрии. Братья пишут - обстановка тревожная. Ираклий теснит персов, скоро вернется к еврейскому вопросу. - Биньямин пишет то же из Тверии. - Вот и думаю - не пора ли готовить пути отхода? У меня в Александрии связи, склад, должники. Могли бы перебраться, если что. Нехемия покачал головой: - Только обустроился здесь. Роща начала плодоносить, дело налажено. И снова бежать? - Лучше бежать живым, чем остаться мертвым. У тебя теперь сын. О нем думай. Как будто он о другом думал. Но Авраам прав - с ребенком все меняется. Раньше рисковал собой, теперь... - Дай срок до весны, - попросил Нехемия. - Соберу урожай, продам. Будут деньги на дорогу. - До весны, - согласился тесть. - Но не дольше. И еще - научи Рахель всему. Если с нами что случится... - Не каркай! - Я реалист. В Александрии женщине-вдове проще, чем здесь. Там хоть не заставят выйти за родственника мужа. --- **[Ночные записи]** Когда дом затих, Нехемия достал тайник - обернутый в промасленную кожу пергамент. Дорогой, из Дамаска. Начал писать мелким почерком: *"Двадцатый день месяца сиван года 5380 от сотворения мира. Ясриб в северной Аравии. Сегодня сын мой Элиэзер вошел в завет Авраама. Первый из детей моих, рожденный в изгнании, вдали от Земли Обетованной. Я, Нехемия бен Хушиэль, бывший правитель Иерусалима волею персидского царя и милостью Всевышнего, ныне владелец тридцати финиковых пальм в Ясрибе, записываю сие: Страшно растить детей, когда мир рушится. Когда вчерашние союзники становятся врагами. Когда завтрашний день темен, как ночь без луны. Но разве не сказано: "И размножайтесь, и наполняйте землю"? Разве наши праматери не рожали в египетском рабстве? Сын мой не увидит величия Храма. Не услышит левитского пения. Возможно, всю жизнь проведет среди чужих. Но он будет знать: он еврей. Сын народа, который пережил фараонов и вавилонян, греков и римлян. Переживет и нынешних властителей - и византийских василевсов, и арабских пророков. Расту пальмы. Плодоносят через семь лет после посадки. Элиэзер - моя пальма, посаженная в пустыне. Дай Бог дожить до его плодов. Нехемия бен Хушиэль, отец Элиэзера"* Спрятав записи, он вернулся в спальню. Рахель не спала. - Опять писал? - Записываю. Для него. Пусть знает, кто он и откуда. - И что ты написал? - Что он - еврей. Сын изгнанника, внук торговца, правнук раввина. Звено в цепи, которая не прервется. Рахель прижалась к нему: - Красиво сказано. Но лучше научи его считать прибыль. Поэзией сыт не будешь. - Научу и считать, и писать, и торговать. Но сначала - кто он. Остальное приложится. За стеной заплакал Элиэзер - проголодался. Рахель встала кормить. Нехемия слушал, как она напевает колыбельную - не местную, александрийскую, переделанную на иврит: *"Нуми, нуми, ялдати, Нуми, нуми, ним. Нуми, нуми, к'тан шели, Нуми, нуми, ним. Аба халах ла-авода, Халах, халах аба. Яшув им цэт ха-кохавим, Яви лах матана..."* *(Спи, спи, мое дитя, Спи, спи, спи. Спи, спи, мой маленький, Спи, спи, спи. Папа ушел на работу, Ушел, ушел папа. Вернется с выходом звезд, Принесет тебе подарок...)* Обычная ночь в обычном доме. Отец, мать, младенец. Семья. Но для Нехемии бен Хушиэля, познавшего власть и потерю, величие и падение, эта простая сцена значила больше всех сокровищ Иерусалима. Новая жизнь началась. Не та, о которой мечтал. Но, возможно, та, которая была нужна. "Благословен Дающий уставшим силу", - прошептал он в темноту. И уснул под мерное дыхание сына - своего личного чуда в пятьдесят один год. --- *Объем: 3400 слов*

Глава 36: Расколы и исходы 620 ГОД Н.Э.

Истина узнаётся не по числу её последователей, а по их преданности.
Имам Малик

ТВЕРИЯ, ГАЛИЛЕЯ

В доме Биньямина собрались не только богатые члены общины. За последние годы Тверия приняла сотни семей, поверивших персидским обещаниям и приехавших поближе к Иерусалиму. Теперь, после изгнания из Святого города, они ютились в переполненном городе у Галилейского моря.

Биньямин сидел, ссутулившись, в углу. Некогда энергичный купец, поддержавший персидские планы, он вернулся из очередной поездки сломленным человеком. Рядом Авраам из Антиохии, продавший там процветающее дело ради иерусалимской мечты.

Три года прошло, с упреком говорил Авраам. Три года, как Нехемия убеждал нас ехать. "Персы дадут автономию! Восстановим Храм!" И где все это?

Я верил не меньше твоего, устало ответил Биньямин . Мы все верили.

Верил? Мы потеряли все! Дом в Антиохии продан за бесценок, чтобы успеть к "освобождению". Теперь Антиохия под Хосровом, Иерусалим закрыт, а здесь мы нищие приживалы!

Эзра бен Шимон, казначей общины, прервал спор: Тише! Идет персидский чиновник с солдатами.

Новые требования

В главный зал вошел персидский чиновник в сопровождении десятка воинов. Среди них выделялся командир отряда армянин с изуродованным шрамами лицом. Салим шепнул Иссахару: Это Ваан из рода Мамиконянов. Его семью вырезали византийцы за отказ принять халкидонское исповедание. Теперь служит персам из мести.

Чиновник развернул свиток: Именем шахиншаха Хосрова, владыки Ирана и Анирана! Великий эрбед Шахрбараз, готовящий покорение Египта, требует образованных людей для сбора податей в Александрии и Мемфисе. Писцы, счетоводы, знающие греческий и коптский явиться для отправки.

Шимон бен Йосеф осмелился спросить: А если человек не желает ехать в Египет?

Армянин Ваан ответил на ломаном арамейском: Тогда он враг шахиншаха. Имущество в казну, семья в рабство.

По залу прокатился ропот отчаяния.

Экономика бедствия

После ухода персов начались жаркие споры. Исаак-меняла выложил свои подсчеты: Господа, взглянем правде в глаза. Население Тверии выросло почти вдвое за счет беженцев. Цена на жилье шестьдесят драхм в год за комнату, где раньше платили двадцать. Хлеб подорожал втрое. А теперь еще новый налог восемьдесят драхм с семьи на содержание будущей египетской администрации.

Вдова Мирьям из Кесарии заплакала: Муж погиб, помогая персам брать Кесарию. Обещали награду получила нищету! Теперь сыновей заберут в Египет!

Йосеф-рыбак, коренной житель Тверии, проворчал: Мы предупреждали не связывайтесь с персами. Но нет, все мечтали о Храме...

Переселенец из Дамаска вскочил: Легко судить тем, кто остался дома! Мы рисковали всем ради нашего народа!

И что получили? парировал Йосеф. Разоренные семьи и разрушенную общину!

Вести издалека

Биньямин начал читать письма доставленные караваном:

"Из Александрии, от наших братьев. Персы готовятся к захвату Египта. Уже начинают формировать администрацию из местных. Копты ненавидят евреев, которые соглашаются служить будущим завоевателям. Называют нас предателями христианства. Страшно подумать, что будет, когда византийцы попытаются вернуться."

Второе письмо было из Дамаска: "Персидские чиновники обходят дома, переписывают всех грамотных мужчин. Говорят, нужны тысячи писцов для египетских контор. Многие прячутся или бегут. Дороги на север забиты беженцами."

Третье из Суры в Вавилонии: "Налоги растут с каждым месяцем. Война опустошает казну Хосрова. Многие семьи продают последнее и уходят на север, к хазарам. Другие на восток, в земли эфталитов. Академия пустеет."

Расколотая община

К вечеру в академии разгорелся настоящий спор о будущем. Молодой купец Леви предлагал: Бежим за Кавказские горы! Там племена, не знающие ни Христа, ни Заратуштры. Может, примут нас без предрассудков.

Старый рав Элиша покачал головой: На что жить среди чужих? Чем торговать? Как учить детей Торе?

А здесь разве можно учить? возразил Леви. Когда отцов забирают в Египет, а матери не могут прокормить семьи?

Биньямин неожиданно поддержал молодого купца: Мальчик прав. Я оплачивал караваны для персов, верил в их обещания. Нехемия убедил меня, что мы делаем великое дело. А теперь он процветает в Аравии.

Биньямин из Дамаска встал: У меня есть письмо от двоюродного брата из Фанагории. Хазары принимают торговцев и ремесленников. Налоги умеренные, веру не трогают. Я веду туда свою семью и всех, кто захочет.

К тюркским племенам на север? удивился кто-то. Дикие кочевники!

Зато не режут за веру и не забирают сыновей в чужие земли, парировал Биньямин. Мой брат пишет, что в землях будущей Хазарии торговцев принимают охотно.

Ночной налет

Споры прервал грохот. Персидские солдаты во главе с Вааном Мамиконяном врывались в дома еврейского квартала.

Всех грамотных на площадь! кричал армянин. Кто прячется враг шахиншаха!

Женщины пытались спрятать сыновей и мужей. Рахель, жена учителя, умоляла: Он преподает детям, не умеет считать подати!

В Мемфисе научится, грубо ответил солдат.

В соседнем доме раздался женский крик солдаты вытаскивали спрятавшегося юношу из погреба.

Мой единственный сын! рыдала мать. Кто будет кормить семью?

Шахиншах прокормит, цинично ответил персидский чиновник. Если будет хорошо служить.

Утро расставания

К рассвету на площади у синагоги собрали около пятидесяти человек учителей, писцов, мелких торговцев, всех, кто умел читать и считать. Их должны были отправить с караваном в Дамаск, оттуда в Египет.

Биньямин обнял своего племянника Давида: Держись, мальчик. В Египте были наши предки, будем и мы. Главное выжить.

А если византийцы вернутся? спросил юноша дрожащим голосом.

Тогда беги. Куда угодно, но беги.

Старый учитель Элазар благословлял уходящих: Идите с Богом. Помните Иосиф тоже попал в Египет рабом, а стал вторым после фараона.

Иосифа продали братья, а нас персидские "освободители", горько заметил кто-то.

На рыночной площади

После проводов община разделилась. Часть вернулась в опустевшие дома, другие направились на рыночную площадь, где формировались группы отъезжающих.

У лавки армянского купца Ованеса Сурвеанца собралась пестрая толпа. Седобородый армянин в потертом дорожном плаще объявлял: Выступаем завтра на рассвете. Путь через Дамаск, Эдессу, Двин. Охрана есть, но лишних бойцов не помешает. Плата за место в караване пятнадцать драхм с человека.

Группа еврейских семей подошла ближе. Давид-лекарь спросил: Примете нас? У меня жена и три дочери.

Ованес оценивающе посмотрел: Лекарь? Берем без платы. В дороге пригодишься. Остальные по обычной цене.

Салим подошел к армянину: Почему помогаете? Мы же иноверцы для вас.

Ованес грустно улыбнулся: А кто не иноверец в наше время? Для византийцев мы еретики-монофизиты, для персов неверные. Ваан Мамиконян исключение, купленное кровью семьи. Остальные армяне страдают не меньше вашего.

Куда направляетесь?

В Картли. Правящий князь Стефаноз принимает беженцев, хотя земля под персидским контролем. Ему нужны ремесленники, торговцы, образованные люди. Не спрашивает о вере, если платишь налоги и признаешь власть персидского марзбана.

Северные пути

У северной части площади формировалась группа, направлявшаяся в земли тюркских племен на севере. Биньямин из Дамаска раздавал указания: Берите теплую одежду. В степях холодно даже летом. Оружие обязательно дорога опасная.

Молодой учитель спросил: А как там с соблюдением заповедей?

В Фанагории есть община. Небольшая, но крепкая. Синагога, микве, резник. Местные тюркские правители не вмешиваются. Их интересует только торговля и военная служба.

К группе подошел загорелый еврей в странной одежде смеси персидского кафтана и степной накидки. Шалом алейхем! Я Шабтай из торгового города Итиль. Веду караван на север. Могу взять попутчиков.

Ты из тех мест?

Десять лет там живу. Торгую между поселениями на Волге и Дербентом. Местные тюркские племена народ практичный. Им все равно, кому ты молишься, если честно ведешь дела и платишь десятину с прибыли.

Неожиданные союзники

К вечеру на площади появилась группа персов в простой одежде явно не солдаты и не чиновники. Они осторожно подошли к собирающимся караванам.

Старший, представившийся Михром, обратился к Ованесу на ломаном греческом: Слышали, берете попутчиков в Картли?

Кто вы такие?

Последователи пророка Мани. В Ктесифоне усиливаются гонения. Маги требуют поклонения огню, мы отказываемся. Ищем убежища.

Ованес задумался: Манихеи? Слышал о вас. Говорят, вы верите, что мир поле битвы света и тьмы.

Упрощенно, но верно. Мы не ищем обращения других, только место, где можно жить по совести.

Берем. Плата та же. И никаких проповедей в пути у нас и так хватает разногласий.

Последние приготовления

Ночь перед отъездом была полна суеты. В доме Биньямина женщины пекли дорожный хлеб, мужчины проверяли оружие и считали деньги.

Эзра бен Шимон подводил печальные итоги: Уезжает почти двести семей. С собой забирают около трех тысяч золотых все накопления общины. Среди отъезжающих пять ювелиров, восемь кузнецов, три лекаря, двенадцать писцов.

Как мы будем содержать общину? спросил Биньямин.

Придется продать часть земель. И просить помощи у оставшихся общин.

Биньямин добавил: Если из одной Тверии уходит столько, представь масштабы всего исхода. Тысячи семей покидают Иудею и Сирию. А я остаюсь кто-то должен водить помогать тем, кто еще держится.

Как во времена разрушения Храма, вздохнул он.

Утро исхода

На рассвете несколько караванов выстроились у разных ворот города. На север в земли тюркских племен и в Картли. На восток в Месопотамию. На юг немногие отчаянные, решившие искать убежища в Аравии.

Биньямин с оставшимися старейшинами благословлял отъезжающих. У северных ворот Ованес выстраивал свой пестрый караван армяне, евреи, сирийцы-христиане, персы-манихеи.

Вот он, новый Вавилон, заметил кто-то из старейшин. Все языки и веры, объединенные общей бедой.

Биньямин , провожавший очередную группу друзей и партнеров, философски заметил: Мы всегда так. Рассеиваемся, чтобы выжить. Как семена на ветру где-нибудь да прорастем. Нехемия хотя бы понял это вовремя и устроился в Александрии. А мы все еще цепляемся за прошлое.

Письма в пустеющий мир

Вечером того же дня Салим сидел в опустевшем доме академии. Перед ним лежали начатые письма главам общин в Вавилонии, Александрии, теперь еще в Картли и северных торговых городах.

Он взял перо и начал писать:

"Братьям в рассеянии, да хранит вас Всевышний.

Тверия опустела, как Иерусалим после вавилонян. Молодых забрали в Египет служить персидским поработителям. Семьи разбежались во все стороны света кто на север к тюркским племенам, кто в горы Кавказа, кто на восток в древние общины Вавилонии.

Мы, оставшиеся, как сторожа на развалинах. Храним то, что можно сохранить. Учим немногих детей, чьи родители не смогли или не захотели уехать. Молимся за вас всех.

Помните, братья: мы пережили египетское рабство, вавилонский плен, греческие гонения, римское разрушение. Переживем и это. Храните веру, соблюдайте заповеди, учите детей. И когда-нибудь, даст Бог, соберемся снова.

Писано в пятый день месяца тамуза, в год 4380 от сотворения мира, когда персидская тьма накрыла Святую Землю, а византийский рассвет еще не забрезжил.

Биньямин, недостойный глава общины Тверии."

За окном сгущались сумерки над Галилейским морем. Где-то на дорогах Армении караваны искали безопасный путь. Где-то в степях будущей Хазарии еврейские семьи учились новой жизни среди тюркских племен. Где-то в Египте их братья склонялись над персидскими счетами.

Глава 37: Первая Акаба МЕСЯЦ РАДЖАБ, 621 ГОД Н.Э.

Великое пламя может быть зажжено даже от слабой лампы, если пламя чисто.
Саади Ширази

ДВЕНАДЦАТЫЙ ГОД ПОСЛЕ НАЧАЛА ОТКРОВЕНИЙ

Караван-сарай у южных ворот Мекки. Хозяин-йеменец брал два драхмы за место под навесом, один во дворе под открытым небом. Двенадцать человек из Ясриба выбрали двор.

Асад ибн Зурара сидел на тюке с товаром, считая оставшиеся деньги. Восемнадцать драхмов на обратную дорогу по полтора на человека, если не будет непредвиденных расходов.

Ауф ибн аль-Харис вернулся от колодца с водой. Встретил торговца пряностями. Говорит, видел того мекканца у Каабы прошлой ночью. После полуночной молитвы, когда все расходятся. И что? Рафи ибн Малик чинил порванный ремень сандалии. В Мекке полно странных людей. Этот из Бану Хашим. Знатный род, но ходит в заплатанной одежде. Проповедует против идолов.

Укба ибн Амир фыркнул: В Ясрибе хватает своих проповедников. Абдуллах ибн Убайй каждый месяц собирает старейшин. Обещает мир между Аус и Хазрадж. И каждый месяц ничего не меняется, возразил Асад. После Буаса прошел год. Шестьсот трупов закопали по триста с каждой стороны. На прошлой неделе опять резня у колодца Сумайра. Четверо убитых из-за очереди за водой.

Мимо прошли купцы-сирийцы, ведя навьюченных верблюдов. Старший говорил громко, не заботясь, кто услышит: Персы взвинтили пошлины. Пятая часть товара за проезд! Раньше брали десятину. Ираклий войско новое собирает, отвечал его спутник. Церковные сосуды на монету переплавляет. Вербовщики обещают три номисмы в месяц простому копейщику. Двадцать лет уже воюют. Торговые пути мертвы. Приходится через пустыню, в обход.

Купцы удалились. Асад посмотрел на своих спутников шесть из Хазрадж, шесть из Аус. Вчерашние враги, севшие за один костер только здесь, в чужом городе. Империи грызутся между собой. Но когда одна победит, придет за нами. А мы? Режем друг друга, пока евреи скупают наши земли.

Один из молодых ауситов спросил: Сколько земли перешло к евреям после Буаса? Сорок три сада только к Бану Надир, ответил Асад. Вдовы продают за двадцать драхмов участок. Обычная цена шестьдесят. Но когда дети голодают, не до торга. Бану Кайнука на нашей крови богатеют, добавил кто-то. Меч стоил три драхмы, теперь берут девять. И продают обеим сторонам.

Ауф налил воды из бурдюка: Потому мы и здесь. Этот мекканец он не Аус и не Хазрадж. Чужой. Нейтральный. Говорят, учит, что все верующие братья. Евреи тоже про братство говорят, усмехнулся Укба. Между собой. А на нас смотрят как на скот. Этот учит про единого бога для арабов, пояснил Асад. Того же, кому молятся евреи, только по-нашему. Говорит, мы забыли веру Ибрахима.

У Каабы

Ждали до глубокой ночи. Наконец увидели человек делает обход святилища. Рядом шел другой, постарше.

Подошли, когда он закончил седьмой круг. Мир тому, кто следует прямым путем. И вам мир. Вы не из Мекки. Из Ясриба. Пришли на праздник. Только ли на праздник?

Асад выступил вперед: Слышали о тебе. Что учишь новому. Не новому. Забытому старому. Садитесь.

Расселись на ступенях. Мухаммед окинул взглядом группу. Шесть из Аус, шесть из Хазрадж. Необычно видеть вас вместе. В Мекке мы просто люди из Ясриба, ответил Асад. Дома каждый помнит, кто убил его брата.

Старший мужчина это был Аббас спросил: Что привело вас к моему племяннику? Кровь, просто ответил Асад. Слишком много крови. При Буасе полегло шестьсот. Осталось столько вдов, что некому собирать финики. Дети продают отцовские мечи за хлеб.

Мухаммед слушал внимательно. А евреи ваши? Богатеют. Скупают сады вдов. Дают деньги под залог земли десять солидов весной, требуют пятнадцать осенью. Не можешь вернуть земля их. Сколько их? Три племени. Бану Кайнука ювелиры и оружейники, четыреста воинов. Бану Надир владельцы садов, триста воинов. Бану Курайза купцы, контролируют северную дорогу, пятьсот воинов.

Рафи добавил: Хвалятся своим единым богом. Говорят, мы дикари, молимся камням. Смеются у них пророки и книги, а у нас что?

Мухаммед помолчал, потом заговорил: Я проповедую веру Ибрахима. Он отец Исмаила, от которого произошли арабы. И отец Исхака, от которого евреи. Один Бог для всех Творец небес и земли. Как евреи? удивился кто-то. Евреи сохранили память о Едином. Арабы забыли, стали молиться камням. Я призываю вернуться к вере предков.

Ауф наклонился вперед: Скажи прямо если Аус и Хазрадж примут твою веру, перестанут резать друг друга? А ты сам как думаешь? ответил Мухаммед вопросом. Могут ли братья по вере поднять меч друг на друга? Братья по крови убивают друг друга каждый день в Ясрибе. Потому что кровь можно разделить. Аус одна кровь, Хазрадж другая. Но вера одна для всех. Сказано мне: "Воистину, у шайтана нет власти над теми, которые уверовали и полагаются на своего Господа". Когда полагаешься на Господа, племенная гордыня отступает.

Асад покачал головой: Легко говорить о прощении. Но вот Рафи у него два брата убиты. Старший при Буасе лежит, младшего месяц назад у колодца зарезали. За что? За место в очереди за водой. Как ему простить?

Рафи сжал кулаки: Я знаю убийцу младшего. Хамза из Хазрадж. Встречу убью.

Мухаммед посмотрел на него: И что дальше? Его брат убьет тебя. Твой двоюродный брат убьет его. И так до скончания времен? Такой обычай. Обычай можно изменить. Есть дийя выкуп за кровь. Сто верблюдов за убитого. Или прощение оно выше. Сто верблюдов? усмехнулся Рафи. У Хамзы нет и десяти. Тогда пусть платит, сколько может. Или служит твоей семье. Или ты прощаешь и Аллах простит твои грехи. Разве это не лучше, чем множить могилы?

Асад задумался: В твоих словах есть смысл. Но ты говоришь Аллах не меняет положения людей, пока они сами не изменятся. Как изменить то, что в душе? Ненависть въелась за годы. Начните с малого. Молитесь вместе Аус и Хазрадж. Делите пищу. Помогайте вдовам не только своего племени, но и чужого. Увидите, как ненависть тает.

Говорили до рассвета. Мухаммед отвечал на вопросы, рассказывал о молитве, о воздаянии, о братстве верующих. Постепенно недоверие сменялось интересом.

Как молиться твоему Аллаху? спросил практичный Укба. У евреев свои правила, у христиан свои. А у нас? Просто, ответил Мухаммед. Пять раз в день. Когда солнце встает, когда в зените, между полуднем и закатом, на закате и когда стемнеет. Евреи молятся три раза. Им велено три, вам пять. Каждая молитва напоминание о Боге среди суеты дня. Омойте лицо, руки до локтей, оботрите голову, омойте ноги. Чистота тела ведет к чистоте души. Куда лицом обращаться? спросил Ауф. К Иерусалиму. Там молился Ибрахим. Там стоял храм Сулеймана. Так велено мне.

Присяга в Акабе

Перед рассветом отошли в сторону, к месту, называемому Акаба. Мы готовы принять твое учение, сказал Асад от имени всех. Чего ты требуешь взамен?

Мухаммед посмотрел на каждого: Поклянитесь не придавать Аллаху сотоварищей, не красть, не прелюбодействовать, не убивать детей своих, не клеветать и не ослушиваться в благом. Кто исполнит награда от Аллаха. Кто нарушит и будет наказан в этом мире это искупление. А чей грех скроет Аллах того дело у Него.

Протянули руки. Мухаммед пожал каждую. Теперь вы из верующих. Братья в вере. Что делать в Ясрибе? спросил Асад. Расскажите другим. Будьте примером. И помните земля Аллаха обширна для тех, кто ищет истины.

Мухаммед подозвал молодого человека, стоявшего в стороне: Мусаб ибн Умайр согласился поехать с вами в Ясриб. Его род владеет третью торговли благовониями в Мекке. Мать грозится лишить наследства пятьсот солидов в год. И он едет с нами? удивился Укба. Менять богатство на чужой город? Спросите его сами.

Мусаб подошел ближе. Одежда простая, но по осанке видно привык к иному. Почему согласился? спросил прямо Асад. В Мекке меня знают как сына своего отца. В Ясрибе буду тем, кем стану сам. К тому же вы ищете мир. Это благородная цель.

Расставание

Солнце поднималось над холмами. Ясрибцы готовились к отъезду. Через год встретимся здесь снова, сказал Мухаммед. Если Аллах даст. Расскажете, что произошло.

Асад кивнул: Год хороший срок. Увидим, может ли вера остановить кровь.

У ворот города Мусаб остановился у большого дома с медными воротами. Постучал. Открыл слуга, узнал, поклонился. Через минуту вышла женщина лет пятидесяти, одетая в дорогой шелк. Едешь? только и спросила она. Да, мать. В Ясриб. К тем, кто режет друг друга из-за пальмы у дороги? К тем, кто устал резать и ищет иной путь.

Женщина помолчала, разглядывая сына: Отец оставил тебе пятьсот солидов годового дохода. Уедешь передам братьям. Они хоть знают, как вести дела. Поступай, как считаешь правильным. Глупец. Менять богатство на проповеди в грязном оазисе. Мать, Мусаб говорил спокойно, дед разбогател, продавая благовония идолам. Отец удвоил богатство, добавив торговлю вином для паломников. Может, внуку пора заняться чем-то иным? Чем же? Помочь людям найти мир. Разве это не благороднее торговли?

Женщина отвернулась: Езжай. Когда опомнишься если братья не растратят что-нибудь останется.

Мусаб поклонился и ушел. В суме свиток с записями откровений, смена одежды, немного фиников. Все имущество человека, отказавшегося от пятисот солидов в год.

Караван двинулся на север. В дорожной суме Мусаба лежал свиток с записанными откровениями и немного еды. Богатство осталось в прошлом.

Торговец-йеменец, провожавший караван, сказал погонщику: Двенадцать ясрибцев приехали, тринадцать уезжают. И этот тринадцатый из знатных курайшитов. Странные дела творятся в Мекке. Пусть себе едут, ответил погонщик. Одним спорщиком у Каабы меньше.

Солнце поднималось выше. Впереди лежала дорога в Ясриб город, где должна была решиться судьба новой веры.

Примечание: В главе использованы следующие аяты:

39:10 - "Земля Аллаха обширна"

16:99 - "У него (шайтана) нет власти над теми, которые уверовали и полагаются только на своего Господа"

13:11 - "Аллах не изменит положения людей, пока они сами не изменят того, что в их душах" (парафраз)

Глава 38: "Милость для миров" (622 год)

"И будут благословлены в тебе все племена земные" (Бытие 12:3)

Вечер накануне второй встречи в Акабе выдался душным. В доме Аббаса ибн Абд аль-Мутталиба собрались те, кто должен был на следующий день встретиться с людьми из Ясриба. Мухаммед сидел, прислонившись к стене, глаза его были полуприкрыты то ли от усталости, то ли от погружения в размышления.

Дом Аббаса, один из самых просторных в квартале Бану Хашим, видел многие важные собрания. Но сегодняшнее обещало стать поворотным. В углу комнаты сидел Хамза, дядя Пророка, прославленный воин, чистивший свой меч привычка, которая успокаивала его перед важными событиями. Рядом с ним расположился Саад ибн Убада, один из вождей Хазрадж, приехавший раньше остальных.

Племянник, начал Аббас, обмахиваясь куском ткани, эти люди из Ясриба обещают тебе защиту и кров. Но что ты обещаешь им взамен?

Мухаммед открыл глаза. В полумраке комнаты, освещенной лишь масляными светильниками, его лицо казалось изможденным. Три года преследований в Мекке оставили свой след морщины стали глубже, в бороде появилась седина.

Я обещаю им то, что обещал Аллах всем людям, произнес он медленно. Руководство к прямому пути.

Абу Бакр, сидевший рядом, наклонился вперед. Богатый торговец, потративший большую часть состояния на поддержку мусульман, он понимал важность конкретных обещаний:

Но они спрашивают о конкретном. О том, как ты поможешь им прекратить распри между Аус и Хазрадж. О том, какие выгоды получит их город. Я знаю этих людей они торговцы и земледельцы, привыкшие к ясным договорам.

Выгоды? Мухаммед выпрямился. Разве недостаточно того, что они получат истину? Разве мало того, что их город обретет мир после долгих лет вражды?

Прости, Посланник Аллаха, вмешался Али ибн Аби Талиб, молодой двоюродный брат Пророка, но люди из Ясриба практичные люди. Война между Аус и Хазрадж длится уже пять лет, последняя битва при Буасе унесла многие жизни. Им нужен арбитр, судья, который сможет примирить враждующие стороны.

Саад ибн Убада кивнул: Юноша прав. Мои люди устали от крови. Каждая семья потеряла кого-то. Торговля замерла кто повезет товары, когда на каждой дороге может ждать засада? Урожай финиковых пальм гниет некому собирать, все мужчины держат оружие.

Мухаммед встал и прошелся по комнате: Я понимаю их боль. И я приду к ним не только как проповедник, но и как судья. Справедливый судья, который не принадлежит ни к Аус, ни к Хазрадж. Тот, кто будет судить по законам Аллаха, а не по племенным пристрастиям.

А что с иудейскими племенами? спросил Аббас. Бану Кайнука, Бану Надир, Бану Курайза контролируют значительную часть ремесел и торговли в городе. Как ты поступишь с ними?

Мухаммед помолчал: Они люди Писания. Мы найдем способ жить в мире. Соглашение, которое защитит их права и определит обязанности. Каждый сохранит свою веру, но все будут жить по общим законам справедливости.

Это мудро, одобрил Абу Бакр. Но вернемся к завтрашней встрече. Что конкретно ты попросишь от них?

Защиту, просто ответил Мухаммед. Защиту для меня и моих последователей, как они защищают своих женщин и детей. И клятву следовать за мной в легкое и трудное время.

Хамза отложил меч: А что ты дашь взамен, племянник?

Я научу их жить в единстве. Аус и Хазрадж забудут старые обиды. Я дам им законы, которые прекратят кровную месть. Я покажу им путь к процветанию через справедливость и взаимопомощь.

Но Мекка... начал было Аббас.

Мекка не простит нашего ухода, кивнул Мухаммед. Курайшиты увидят в этом угрозу. Их караваны проходят мимо Ясриба. Они будут бояться за свою торговлю.

Значит, война неизбежна? спросил Саад ибн Убада.

Мы будем защищаться, если нападут, ответил Мухаммед. Но сначала предложим мир. Пусть курайшиты оставят нас в покое, и мы не тронем их караваны.

В комнате воцарилось молчание. Все понимали, насколько маловероятно, что гордые курайшиты согласятся на такие условия.

Завтра, продолжил Мухаммед, я скажу людям из Ясриба правду. Что принимая меня, они принимают на себя большую ответственность. Возможно, им придется сражаться. Но взамен они получат братство, единство и благословение Аллаха.

А если они испугаются? спросил Али.

Тогда мы будем искать другой путь, спокойно ответил Мухаммед. Но я верю, что они готовы. Саад, расскажи о настроениях в городе.

Саад ибн Убада откашлялся: Наш город истекает кровью из-за вражды между Аус и Хазрадж. Каждое племя тянет на свою сторону союзников. Иудейские племена тоже вынуждены выбирать стороны Бану Курайза и Бану Надир связаны с Аус, Бану Кайнука с нами, с Хазрадж. Эта война разрывает город на части. Когда в прошлом году двенадцать наших присягнули тебе, весть об этом распространилась быстро. Люди надеются, что ты, как человек со стороны, не связанный ни с одним из наших кланов, сможешь стать беспристрастным судьей и примирителем. Они устали от бесконечной кровной мести.

И они получат перемены, пообещал Мухаммед. Но пусть знают это будет нелегкий путь. Сначала мы должны построить общину верующих в Ясрибе. Потом защитить ее от врагов. И только потом...

Он не закончил, но Абу Бакр понял: Ты думаешь о большем, чем просто убежище в Ясрибе?

Истина не может быть заперта в одном городе, ответил Мухаммед. Но начать нужно с малого. С города, где мусульмане смогут жить открыто, молиться без страха, строить справедливое общество. Мусаб ибн Умайр уже год трудится там, обучая новообращенных. Его письма полны надежды.

Мусаб проделал великую работу, подтвердил Саад. Благодаря ему многие приняли ислам. Даже некоторые женщины, несмотря на противодействие их семей. Завтра среди присягающих будут Нусайба бинт Кааб из Бану Наджар и Асма бинт Амр из Бану Салама. Они настояли на личной присяге, хотя многие мужчины были против.

Женщины тоже имеют право выбирать свой путь к Аллаху, твердо сказал Мухаммед. Их присяга будет принята наравне с мужской.

Ночь становилась все глубже. Скоро предстояло совершить предрассветную молитву, а затем отправиться на встречу, которая изменит судьбу Аравии.

Запомните, сказал Мухаммед, поднимаясь, завтра мы просим не милостыню. Мы предлагаем им стать частью великого дела. И да, они должны знать о рисках. Но также и о награде в этой жизни и в будущей.

Когда все начали расходиться, Аббас задержался: Племянник, я буду с тобой завтра. Хоть я и не принял твою веру, но ты сын моего брата. Я хочу убедиться, что эти люди из Ясриба понимают, какую ответственность берут на себя.

Мухаммед обнял дядю: Спасибо, дядя. Твоя поддержка многое значит для меня.

Будь осторожен, Мухаммед. Не обещай того, чего не сможешь выполнить. Эти люди поверят тебе, и ты будешь в ответе за их судьбы.

Я знаю, дядя. И я не подведу их доверия.

Утренний призыв к молитве застал их уже в пути к месту встречи. Мухаммед ехал на верблюдице Касва, подарке Абу Бакра. За ним следовали ближайшие сподвижники. Впереди ждала Акаба и семьдесят пять человек, готовых изменить свою жизнь и жизнь своего города.

Цена этого изменения была еще неясна, но Мухаммед знал какой бы она ни была, они заплатят ее вместе. Ибо в единстве сила, а в вере победа.

Примечание: В главе использован аят Корана 21:107 в более исторически корректном контексте

Глава 39: "Вести с юга" (апрель 622 года)

Время разбрасывать камни, и время собирать камни.
Коэлет 3:5

Гонец упал с лошади прямо во двор "Ираклий разбил персов! Кайсар возвращается!" Биньямин выронил счетную доску. Костяшки рассыпались по мраморному полу звук показался ему похожим на стук костей. Воды! Дайте человеку воды! Конь стоял на дрожащих ногах, бока вздымались. Гонец пил жадно, не отрываясь от кувшина. По таким загнанным лошадям Биньямин узнавал вести, меняющие мир. Где разбил? Каппадокия... прошлой осенью... Шахрбараз попал в засаду... Биньямин кивнул слуге позаботиться о гонце и поспешил в дом. В кабинете ждал Данила бен Авраам, старый партнер из Дамаска. По лицу вижу новости дошли. Только что. Значит, правда? Хуже. В Дамаске византийцы уже ведут себя как хозяева. Церковь отдала все золото на войну. Патриарх благословил священный поход против огнепоклонников. Священная война. Биньямин налил вина, рука чуть дрогнула. Он слишком хорошо знал, чем заканчиваются священные войны для евреев. Что с ценами? Зерно подскочило втрое. Персы забирают все припасы Шахрбараз идет на Анатолию. А с юга что? Данила достал промасленный конверт: От вашего друга из Ясриба. Печать Нехемии лев, сжимающий меч. Биньямин вскрыл письмо: *"Странные дела творятся. Аус и Хазрадж, враждовавшие десятилетиями, вдруг решили помириться. И знаешь как? Пригласили того мекканского проповедника помнишь, я писал о нем? Прошлым летом встречались с ним тайно. Теперь готовят большое посольство семьдесят пять человек! Хотят присягнуть ему как военному вождю.* *Наши раввины встревожены. Если арабские племена объединятся, изменится весь баланс сил. Мы веками были посредниками между ними...* *И знаешь что тревожит больше всего? Этот Мухаммед использует наши истории об Аврааме, Моисее, Давиде. Искажает, путает, но люди узнают знакомые имена. Говорит, ангел Гавриэль приносит ему откровения они произносят Джибриль.* *Мы возлагали надежды на персов что вышло, ты знаешь. Теперь арабы надеются на своего пророка. История повторяется, друг мой.* *Будь осторожен. Готовься к худшему".* Биньямин медленно положил письмо. В комнате стало очень тихо. Плохие вести? Тревожные. Мир меняется быстрее, чем мы понимаем. Он подошел к окну. Тивериадское озеро темнело в сумерках. Рыбаки возвращались с уловом обычная жизнь, которой скоро придет конец. Данила, твои склады в Кесарии? В порядке. К чему спрашиваете? Начинай переводить туда самое ценное. Осторожно, без лишнего шума. Вы думаете... Я знаю. Когда кайсар побеждает персов, следующими всегда идут евреи. Обвинят в пособничестве врагу и начнется. Данила кивнул. Они оба помнили прошлые погромы. Когда гость ушел, Биньямин остался один. На столе лежали два письма от Нехемии и от священника Павла. Четвертое за месяц. Обещания защиты, если... Он взял перо. Начал составлять списки что продать, что спрятать, кого предупредить. Методичная подготовка к катастрофе. За окном сгущалась тьма. Где-то далеко византийская армия праздновала победу. Где-то в аравийской пустыне готовилась родиться новая сила. А здесь, в Тверии, старый еврей считал оставшееся время. Свеча оплывала, тени дрожали на стенах. Биньямин писал и думал о выборе, который придется сделать. О цене, которую придется заплатить. Но это будет завтра. А сегодня он еще просто Биньямин из Тверии, сын своего отца, хранитель своего народа.

Глава 40: Вторая Акаба МЕСЯЦ ЗУЛЬ-ХИДЖА, 622 ГОД Н.Э.

Чужбина не всегда беда. Иногда она становится домом для правды.
Из хадисов

МЕККА, ТРИНАДЦАТЫЙ ГОД ПОСЛЕ НАЧАЛА ОТКРОВЕНИЙ

Звёзды Хиджаза мерцали над ущельем Акаба, где в трех милях от Мекки собирались люди, прибывшие под видом паломников. Семьдесят пять человек из Ясриба мужчины и женщины, молодые и старые, представители обоих главных племен города.

Мухаммед стоял на скальном выступе, наблюдая за прибывающими. Рядом с ним были его дядя Аббас и ближайшие сподвижники Абу Бакр, Али, Хамза. Год, прошедший после первой встречи в Акабе, принес обнадеживающие вести. Мусаб ибн Умайр преуспел в своей миссии ислам распространялся в Ясрибе как огонь по сухой траве.

Асад ибн Зурара, возглавлявший прошлогоднюю делегацию, подошел первым:

Мир тебе, о Мухаммед. Как и обещали, мы вернулись и не одни.

Вижу, Мухаммед окинул взглядом собравшихся. Аллах благословил ваши усилия.

Среди прибывших выделялся Саад ибн Убада вождь Хазрадж, человек огромного роста с седеющей бородой. Рядом с ним Усайд ибн Худайр представлял племя Аус. То, что лидеры обоих враждующих племен пришли вместе, было само по себе чудом.

Прежде чем начать, сказал Аббас, выступая вперед, я должен кое-что прояснить. Я не принял веру моего племянника, но он моя кровь. Вы, люди Ясриба, приглашаете его к себе. Знаете ли вы, на что идете? Мекка не простит того, что вы принимаете их противника. Мой племянник потерял защиту клана после смерти Абу Талиба. Его жена Хадиджа умерла, её богатство, которое поддерживало движение, истощено. Он приедет к вам без средств, но с последователями, готовыми умереть за него. В Мекке они гонимы, но в Ясрибе у вас будут воины. Готовы ли вы не только дать убежище, но и разделить с ним власть в вашем городе?

Саад ибн Убада выпрямился во весь свой внушительный рост:

Мы знаем. Год назад двенадцать наших приняли ислам. Теперь нас больше. Мы видели, как вражда между Аус и Хазрадж сменилась братством. Как пьяницы стали трезвенниками, как грабители стали честными людьми. Мы готовы защищать Мухаммеда и его учение. И да, мы понимаем он придет не как проситель, а как вождь. Мы готовы признать его власть в обмен на мир и благоденствие нашего города.

Защищать и признать власть? Аббас прищурился. Это сильные слова. Мекка не простит предательства. Знатные роды могут объявить вам войну.

Пусть попробуют, спокойно ответил Усайд ибн Худайр. Мы не торговцы, как мекканцы. Мы воины, закаленные в междоусобицах. Теперь, когда Аус и Хазрадж едины, мы сила, с которой придется считаться.

Мухаммед поднял руку, призывая к вниманию:

Давайте сядем и обсудим все по порядку.

Они расселись на камнях. Свет факелов отбрасывал длинные тени на скалы.

Условия новой присяги

Год назад, начал Мухаммед, ваши братья дали мне присягу Акабы. Это была присяга мира не воровать, не прелюбодействовать, не убивать детей, не клеветать. Сегодня я прошу большего.

Мы готовы, сказал кто-то из темноты.

Подождите, выслушайте сначала, остановил его Мухаммед. Если вы дадите мне присягу сегодня, вы берете на себя защиту меня и моих последователей. Защищать нас так же, как защищаете своих жен и детей. Это может означать войну с Меккой, разрыв торговых связей, вражду с теми, кто не примет новую веру.

Бараа ибн Марур, пожилой человек из Хазрадж, встал:

О Абу-ль-Касим, мы люди войны, вскормленные ею. Мы унаследовали это от наших отцов, как они от своих. Мы готовы сражаться за тебя.

Но не только сражаться, добавил Мухаммед. Я прошу вас слушаться меня в том, что вам приятно и неприятно, в трудности и в легкости, отдавать предпочтение мне перед собой. И не оспаривать власть тех, кому она принадлежит по праву, если только не увидите явного неверия.

Абу аль-Хайсам ибн ат-Тайхан поднялся:

О Мухаммед, у нас есть связи с другими людьми имею в виду евреев Ясриба. Мы готовы разорвать эти связи ради тебя. Но боимся что если ты вернешься к своему народу, когда Аллах даст тебе победу?

Мухаммед улыбнулся:

Кровь за кровь, разрушение за разрушение. Я с вами, вы со мной. Я буду воевать с теми, с кем вы воюете, и мириться с теми, с кем вы миритесь.

Голос сомнения

Вдруг из группы поднялся молодой человек Асад ибн Зурара представил его как Ибн Хизам из Бану Салима:

Подождите! Вы понимаете, что делаете? Клянясь этому человеку, вы объявляете войну всей Аравии! Готовы ли вы к тому, что ваши лучшие люди будут убиты, ваше имущество разорено?

Тревога прокатилась по собравшимся. Некоторые зашевелились, обеспокоенные столь прямыми словами.

Саад ибн Убада поднялся:

Мы обдумали это со всех сторон. Да, возможна гибель наших вождей. Да, возможно разорение богатых. Но что взамен, о Мухаммед?

Рай, просто ответил Мухаммед.

Тогда протяни руку, решительно сказал Саад. Мы не отступим, даже если это принесет гибель знатным и разорение богатым.

Момент присяги

Первым протянул руку Бараа ибн Марур. За ним Саад ибн Убада, потом Усайд ибн Худайр. Один за другим семьдесят три мужчины и две женщины Нусайба бинт Кааб и Асма бинт Амр протягивали руки, произнося слова клятвы.

Клянемся защищать тебя так же, как защищаем наших женщин и детей, говорили они. Клянемся слушаться в радости и в горе, в легкости и в трудности. Клянемся говорить правду, где бы мы ни были, и не бояться порицания порицающего.

Аббас внимательно наблюдал. Лицо его оставалось непроницаемым, но в глазах читалось удивление. Эти люди из Ясриба не просто принимали беглецов они брали на себя ответственность за судьбу целого движения.

Выбор представителей

После того как все дали присягу, Мухаммед сказал:

Теперь выберите из своей среды двенадцать представителей девять от Хазрадж и трех от Аус, которые будут отвечать за выполнение этого договора.

Совещание было недолгим. Выбрали самых уважаемых:

От Хазрадж:

Асад ибн Зурара

Саад ибн ар-Раби

Абдуллах ибн Раваха

Рафи ибн Малик

Бараа ибн Марур

Абдуллах ибн Амр

Убада ибн ас-Самит

Саад ибн Убада

Мунзир ибн Амр

От Аус:

Усайд ибн Худайр

Саад ибн Хайсама

Рифаа ибн Абд аль-Мунзир

Вы поручители за ваш народ, сказал им Мухаммед. Следите за выполнением договора и помогайте новым братьям, когда они прибудут.

Тревога в ночи

Внезапно со стороны тропы, ведущей к Мекке, послышался шум звяканье оружия и приглушенные голоса.

Кто-то идет, тихо сказал один из дозорных. Много людей.

Все напряглись, руки потянулись к оружию.

Расходитесь, быстро приказал Мухаммед. Маленькими группами, разными путями. Делайте вид, что справляли нужду или искали отбившихся верблюдов. Если спросят вы не знаете друг друга.

Аббас добавил:

Завтра курайшиты могут начать расспрашивать. Отрицайте все. Говорите, что приехали только для паломничества и торговли.

Люди начали расходиться. Шум приближался, но в темноте еще не было видно факелов. Вскоре в ущелье остались только Мухаммед, Аббас и несколько ближайших сподвижников.

Оказалось ложная тревога. Это был караван поздних паломников, сбившийся с пути. Но урок был ясен тайна висела на волоске.

Дело сделано, сказал Аббас. Теперь готовься к последствиям. Когда курайшиты узнают а они узнают они не остановятся ни перед чем.

Знаю, ответил Мухаммед. Но путь открыт. Аллах подготовил для нас город-убежище.

Ночь после присяги

Они вернулись в Мекку разными дорогами. Мухаммед поднялся на плоскую крышу дома, где остановился на время паломничества.

Ветер с юга нес запах верблюжьего навоза и дыма костров. Мухаммед спустился с крыши. В доме его ждал Абу Бакр с двумя молодыми мусульманами братьями из клана Бану Саида.

Асад ибн Зурара со своими людьми прошел южные ворота час назад, доложил старший. Стражники проверили только первые три верблюда в караване.

Понятно, кивнул Мухаммед. Что с остальными?

Абу Бакр развернул свиток: Сто двенадцать семей готовы к переселению. Если отправлять по две-три каждые четыре дня, займет около двух месяцев. Курайшиты следят за северными воротами придется использовать обходные пути через Джидду.

Сначала вдовы с детьми. У них есть родственники в Ясрибе?

У большинства да. Остальных примут те, кто дал присягу сегодня.

Они проговорили до петухов. Абу Бакр записывал: сколько верблюдов нужно купить, не вызвав подозрений. Какие колодцы на пути пересохли этим летом. Кому из погонщиков можно доверять.

Когда гости ушли, Мухаммед остался в одиночестве. Дом, оставшийся от Хадиджи, казался особенно пустым в эти предрассветные часы. Три года прошло с её смерти, но он всё ещё ощущал эту пустоту.

Он совершил омовение и вышел во двор для молитвы. Скоро взойдёт солнце, и Мекка проснётся. На рынках будут шептаться о ночных сборищах паломников. Курайшиты усилят слежку. Но дело сделано через несколько месяцев его последователи начнут покидать город небольшими группами, делая вид, что едут по торговым делам.

Договор заключен с горсткой людей для города с пятитысячным населением это немного. Но семя брошено в подготовленную почву. Остальное дело времени и терпения.

Глава 41. Орёл расправляет крылья 622 год

ДАМАСК АНТИОХИЯ ТВЕРИЯ

ЛЕТО 622 ГОДА

Эпиграф: "Когда рушатся царства, мудрый ищет убежища в дороге." Йосиф Флавий

Биньямин проверял счета в своей лавке, когда услышал топот кованых сапог. Византийский патруль третий за утро. Он аккуратно свернул папирус с долговыми расписками и спрятал в потайной ящик. В эти дни любой документ на арамейском мог стать поводом для обвинения в сговоре с персами.

Эй, иудей! окликнул его Феодор, греческий торговец оливковым маслом. Слышал новости? Кайсар разбил персов в Каппадокии! Шахрбараз едва унёс ноги![^1]

Биньямин изобразил радость, мысленно подсчитывая убытки. Восемь лет назад он вложил пятьсот солидов в караван, шедший в Ктесифон. Теперь эти деньги потеряны византийцы конфискуют любое имущество, связанное с Персией.

В синагоге уже шло экстренное собрание. Рабби Элияху бен Хаим чертил на восковой табличке схему новых налогов: Братья, вернувшаяся администрация требует выплатить все недоимки за восемь лет персидского правления. Плюс чрезвычайный военный сбор двадцать солидов с каждого домовладения.

Двадцать солидов? ахнул Моше-красильщик. Да я за год столько не зарабатываю! Мастерская простаивает персидский пурпур не достать, а византийский втрое дороже.

У меня хуже, вмешался Захария-винодел. Персы разрешали продавать вино христианам. Теперь византийский эпарх грозит закрыть лавку за "осквернение христианских уст еврейским вином".

Дверь распахнулась. Вошёл Давид бен Нахум его караван специализировался на северном маршруте через Антиохию. Лицо покрыто дорожной пылью, плащ порван.

Воды, хрипло попросил он.

Пока Давид пил, все молчали. Наконец он заговорил:

Видел кайсарскую армию своими глазами. Стоял в толпе, когда Ираклий въезжал в Антиохию. Народ швырял цветы, женщины плакали от радости. Но потом начались расправы.

Кого арестовывали?

Всех, кто занимал должности при персах. Армянина Карима повесили на городской площади нашли у него печать с персидским грифоном. Трёх наших единоверцев забрали прямо из синагоги кто-то донёс, что они чинили оружие для Шахрбараза.

Давид достал из-за пазухи измятый свиток: Это прислал мой компаньон из Кесарии Каппадокийской. Пишет, что битва произошла в долине у Чёрной реки. Ираклий выучил персидские сигналы горнов его армянские перебежчики подсказали. Когда Шахрбараз дал сигнал к отступлению для перегруппировки, византийцы повторили его, внеся путаницу. Персидские фланги начали отход, центр остался без поддержки.[^2]

Яков-ювелир достал восковые таблички: Давайте считать наши потери. У меня застряло товара на восемьсот солидов в Дамиетте египетские власти арестовывают всех, кто торговал с персами. Ефрем-кожевник должен персидским купцам триста драхм серебра теперь это преступление. У Симона конфисковали склад шёлка нашли клеймо ктесифонских ткачей.

А я что скажу? горько усмехнулся Авраам-судовладелец. Два моих корабля ходили между Тиром и Басрой. Византийский навклир обещает вернуть их за "небольшую благодарность" в тысячу солидов. Иначе конфискация за торговлю с врагом.

Рабби Элияху поднял руку: Хватит считать убытки. Надо думать, как выжить. Вчера получил письмо от Салима бен Эзры из Тверии.

Он развернул папирус:

Братья в Дамаске! Биньямин только что вернулся из Анатолии. Передаёт: кайсар бросил все силы против персов, оставив столицу почти без защиты. Церковь отдала последние сокровища на войну даже золотые оклады с икон переплавили на монету.[^3]

Готовьтесь к новым поборам. Казна пуста, а аппетиты растут. В Кесарии Приморской уже ввели налог на право торговать десять солидов в год с лавки. В Тверии пока тихо, но долго ли?

И ещё: остерегайтесь доносчиков. За донос на "персидского пособника" платят пять солидов. Многие соблазнятся.

Стук в дверь прервал чтение. Вошёл Антоний-маслодел сосед по торговому ряду, с которым поддерживали деловые отношения.

Простите, что вмешиваюсь в ваше собрание. Пришёл предупредить по-соседски. Завтра на агору прибывает стратиг Никита с двумя тысячами воинов. Всем велено выйти с дарами показать лояльность возвращённой власти.

Сколько ждут? деловито спросил Яков.

Кто сколько может. Но меньше пяти солидов лучше не нести запишут в скупые. А скупые к империи значит, щедрые к её врагам. Понимаете логику?

После его ухода воцарилось молчание. Первым заговорил Моше:

Восемь лет назад мы встречали персов с пальмовыми ветвями. Шахрбараз обещал уважать нашу веру. Теперь встречаем византийцев. Интересно, что они пообещают?

Византийская армия входила в город на рассвете. Впереди катафракты в начищенных доспехах, их кони ступали в ногу, создавая гипнотический ритм. За ними пехота с орлами легионов, лучники-критяне, пращники с Балеар.

Еврейская община выстроилась у своего квартала. В руках подносы с дарами: Яков принёс золотую цепь собственной работы, Моше отрез пурпурной ткани, Авраам амфору старого вина.

Стратиг Никита седой воин с лицом, изрезанным шрамами, остановил коня напротив еврейской делегации. Его взгляд скользнул по лицам, словно запоминая каждого.

Иудеи Дамаска, голос стратига разнёсся по площади. Восемь лет назад персидский узурпатор вошёл в этот город. Кто открыл ему ворота изнутри?

Молчите? Мудро. Но у меня есть списки. Имена тех, кто служил врагу. Я узнаю, насколько они точны. А пока... он сделал паузу, пока докажите делом верность истинной власти. Казначей!

Тучный грек в гражданской тунике выступил вперёд с восковыми табличками:

Чрезвычайный сбор на восстановление имперской армии! С каждого дома согласно достатку! Минимум десять солидов!

Вечером старейшины собрались в доме Якова его дом стоял в глубине квартала, подальше от любопытных глаз.

Десять солидов минимум, подсчитывал Ефрем. У меня шестнадцать дворов в квартале ремесленников. Это сто шестьдесят солидов. Где их взять?

А помните, как персидский марзпан брал? вспомнил Захария. Две драхмы серебра с дома в год. И всё. Правда, ещё "добровольные подарки" на Новруз...

Давид-караванщик покачал головой: Не в деньгах главная беда. В Антиохии видел: берут заложников из знатных еврейских семей. Для гарантии лояльности. Сыновей держат в крепости, кормят раз в день. Если отец провинится сын отвечает.

А что в других местах?

В Тире арестовали трёх старейшин общины. В Сидоне христиане разгромили еврейский квартал мстили за то, что мы якобы помогали персам. Войска не вмешивались дали толпе "выпустить пар".

Рабби Элияху взял калам и начал писать на арамейском:

Достопочтенному главе академии Суры, да продлятся его дни в мире.

От общины Дамаска горькие вести. Румеи вернулись. Ираклий победил Шахрбараза при Каппадокии. Поборы удвоились, старые обиды припоминают.

Предупредите главу академии Пумбедиты: если военные действия дойдут до Двуречья, готовьтесь к худшему. Мы восемь лет балансировали между властями. Теперь расплата.

Да хранит Всевышний остаток Израиля.

Глубокой ночью Биньямин сидел в своей лавке при свете единственной лампады. Перед ним счётные таблички. Долгов на две тысячи солидов. Наличности триста. Товара на пятьсот, но кто купит в такое время?

За стеной послышался шорох. Биньямин напрягся ночные визиты в эти дни не сулили добра. Но в дверь просунулась знакомая голова его помощник Ицхак, семнадцатилетний юноша.

Господин, простите... Я не мог спать. Всё думаю неужели так будет всегда? Придёт новая власть, мы поклонимся, заплатим, притворимся верными. Потом опять и опять...

Биньямин отложил таблички: Садись. Расскажу тебе историю. Мой прапрапрадед жил при кайсаре Юлиане. Тот разрешил восстановить Храм. Евреи ликовали, продавали имущество, везли камни в Иерусалим. Началось строительство. Потом Юлиан погиб в персидском походе. Новый кайсар отменил указ. Камни растащили на постройку церквей. Он до конца жизни оплакивал потерянную надежду.

И что же делать?

Жить. Торговать. Учить детей Торе. Хранить веру. Империи приходят и уходят. Мы остаёмся. В этом наша сила и наше проклятие.

За окном послышалось пение византийские солдаты праздновали победу. Где-то там, на востоке, разбитая персидская армия зализывала раны. А на юге, в далёкой Аравии, никому не известный купец готовился к переселению, которое изменит мир.

Исторические примечания:

[^1]: Кампания Ираклия 622 года действительно завершилась победой над персами в Каппадокии, хотя детали битвы остаются неясными. См.: Kaegi, W.E. (2003). Heraclius: Emperor of Byzantium, pp. 122-126.

[^2]: Ираклий провёл лето 622 года, тренируя войска в Вифинии. Тактика дезинформации была обычной в византийской военной традиции. См.: Strategikon of Maurice, VII.1.

[^3]: Церковь передала свои сокровища на военные нужды в 622 году. См.: Chronicon Paschale, 284, 14-18.

Дополнительные события 622 года:

622 год Построение первой мечети в Медине (Масджид Куба)

622 год, июль-сентябрь Переселение мусульман из Мекки в Ясриб

622 год, 27 сентября Хиджра: переселение Мухаммеда из Мекки в Медину. Начало мусульманского календаря

Глава 42: Расколы и исходы 623 ГОД Н.Э.

Караван беженцев растянулся до горизонта - старики, женщины, дети покидали Эрец-Исраэль.

Биньямин« проснулся от шума. В предрассветной тьме это означало только одно - срочные вести. Он накинул плащ и спустился во двор своего дома в Тверии. Гонец едва держался в седле. Лицо покрыто пылью дорог, одежда порвана. Из Дамаска, выдохнул он. Ираклий разбил Шахрвараза. Персы отступают на всех фронтах. Биньямин помог гонцу спешиться, велел слугам позаботиться о нем. Но сам не двинулся с места. Персы отступают. Значит, византийцы вернутся. А он, Биньямин из Тверии, в 614 году лично вел двадцать тысяч еврейских добровольцев на помощь персидской армии...

К полудню в доме Биньямина собрались главы общины. Большой зал, где девять лет назад планировали "освобождение", теперь был полон тревожных лиц. Расскажи подробнее, попросил Биньямин гонца, уже отмытого и накормленного. Битва была у Черной реки в Каппадокии. Ираклий применил хитрость - его армянские перебежчики знали персидские сигналы. Когда Шахрвараз дал сигнал к перегруппировке, византийцы повторили его. Персидские фланги начали отход, центр остался без поддержки. Разгром полный. Но персы еще держат Сирию и Египет! воскликнул молодой купец Давид. Держат, кивнул гонец. Но как долго? В Антиохии христиане уже подняли головы. Ждут возвращения "истинной власти". И знаете, что говорят? "Евреи заплатят за все". Старый раввин Элазар покачал седой головой: Мы заплатим за то, что поверили персидским обещаниям. Биньямин, помнишь, как Шахрвараз клялся дать нам автономию? Помню, мрачно ответил Биньямин. Я отдал пять тысяч солидов на это дело. Вооружил и привел двадцать тысяч наших людей. Мы взяли Иерусалим, правили там три года. А потом христиане подняли восстание, и персы решили - проще поддержать большинство.

Начальник еврейской стражи Тверии, развернул карту: Смотрите. Да, персы еще контролируют наши земли. Ближайший персидский гарнизон - в Дамаске, марзбан командует. Но что будет через год? Через два? Ираклий придет мстить, просто сказал казначей общины. И первыми под удар попадут те, кто активно помогал персам. Биньямин, твое имя известно всем. "Биньямин из Тверии, финансировавший врагов империи". Не только мое имя, возразил Биньямин. Половина этого зала участвовала. Кто оружие ковал для персов? Кто провиант поставлял? Кто ворота городов открывал?

Дверь распахнулась. Вошел персидский чиновник в сопровождении десятка воинов. Биньямин узнал его - Михр-Нарсе, сборщик налогов. Именем шахиншаха Хосрова! Чрезвычайный военный налог. Сто пятьдесят драхм серебра с каждого еврейского дома в Тверии. Сто пятьдесят?! ахнул Давид. Но это же грабеж! Перс холодно улыбнулся: Война требует средств. Евреи Тверии были союзниками Персии. Союзники должны помогать в трудный час. Срок - десять дней. Опоздаете - удвоим. После ухода персов зал взорвался возмущением: Сначала использовали нас против византийцев, теперь грабят! А что будет, когда византийцы вернутся? Нас обвинят в измене и перебьют всех!

Биньямин достал потертый свиток: Это письмо от Нехемии бен Хушиэля. Организатор нашего восстания. Он жив! Писал из Ясриба два года назад. Он прочел вслух: "Друг мой Биньямин! Как я рад, что вовремя покинул Иерусалим. Здесь, в Аравии, евреи контролируют торговлю финиками и ремесла. Советую и тебе подумать об отъезде. Империи воюют, а платят за это евреи. Всегда." Мудрый совет, заметил Элазар. Но поздний. Теперь персы не выпустят нас просто так.

Биньямин встал, решение созрело: Слушайте меня. У нас есть время - может, год, пока Ираклий доберется сюда. Но действовать надо сейчас. Предлагаю три направления для бегства. Он ткнул пальцем в карту: Первое - север, за Кавказский хребет. Там формируется новое государство кочевников. Не знаю, как их называть - то ли тюрки, то ли хазары. Но они принимают торговцев любой веры. К диким кочевникам? ужаснулся кто-то. К кочевникам, которым неважно, кому ты молишься, если умеешь торговать, отрезал Биньямин. Второе направление - Картли«. Там правит эрисмтавари Стефаноз. Формально под персами, но человек самостоятельный. А третье? Юг. Аравия. К Нехемии в Ясриб.

Главная проблема - персидские заставы, заметил Иссахар. Марзбан Шахин в Дамаске не дурак. Поймет, что массовое бегство евреев означает скорое возвращение византийцев. Поэтому действуем постепенно, ответил Биньямин. Небольшими группами, под видом торговых караванов. У меня остались связи с армянским купцом Ованесом. Его караваны персы не трогают. Он высыпал на стол кожаный мешок с золотом: Здесь восемьсот солидов. Все, что осталось от моего состояния. Триста пойдут на взятки персидским чиновникам. Остальное - на организацию побега. А ты сам? спросил Элазар. Уйду последним. Кто-то должен прикрывать отход.

Биньямин достал запечатанный свиток: А если не успею уйти... Это письмо патриарху Модесту в Иерусалим. Прошу принять меня в лоно церкви. Биньямин! Ты не можешь отречься от веры отцов! Смогу, если это спасет оставшихся. Христианин Биньямин из Тверии сможет замолвить слово за общину. Еврей Биньямин будет гнить в византийской тюрьме. Выбор очевиден.

Через три дня у дома Биньямина собрались первые беженцы. Тридцать семей, готовых рискнуть. Шабтай из Итиля, загорелый еврей в странной одежде - смеси персидской и степной, осматривал отъезжающих: На север путь долгий. Через Армению, потом через перевалы. Берите теплые вещи - в горах холодно даже летом. Молодая вдова подошла к Биньямину: Господин, у меня только десять драхм... Где муж? Погиб в Иерусалиме в 617 году. Защищал еврейский квартал, когда христиане восстали. Биньямин вспомнил те страшные дни. Персы не вмешались, позволили христианам резать евреев. Возьмите детей и идите с караваном. Скажете Шабтаю - я плачу за вашу семью.

Поздней ночью Биньямин сидел один в опустевшем доме. Слуг распустил, ценности спрятал или раздал. На столе - последнее письмо: "Нехемии бен Хушиэлю в Ясриб. Друг мой, ты был прав. Надо было уходить сразу после падения нашей власти в Иерусалиме. Но я надеялся, верил персидским обещаниям. Теперь плачу за глупость. Византийцы возвращаются, персы грабят. Эвакуирую людей - на север к хазарам, в Картли, к тебе в Аравию. Сам, возможно, приму крещение - надо прикрыть отход. Мы мечтали освободить Иерусалим. Освободили на три года. Теперь снова бежим. Но мы привыкли. Мы всегда бежим и всегда выживаем. Береги тех, кого посылаю. И помни - мы сделали что могли. Биньямин бен Шломо, некогда богатейший еврей Тверии" За окном начинался рассвет. Первый караван уже вышел за городские ворота. Но разве не сказано: "И рассеет тебя Господь по всем народам, от края земли до края земли"? Очередное рассеяние началось. Очередное, но не последнее.

Примечания: **Эрец-Исраэль** - "Земля Израиля", традиционное еврейское название региона. « **Биньямин из Тверии** - исторический персонаж, богатый еврей, финансировавший восстание 614 года. **Шахрвараз** - персидский полководец, командовал при взятии Иерусалима в 614 году. **Каппадокия** - область в центральной Анатолии, где Ираклий одержал победу в 622 году. **Солид** - золотая византийская монета (4,5 г золота). **Марзбан** - персидский военный губернатор пограничной провинции. **Шахиншах** - "царь царей", титул персидского императора. **Драхма** - серебряная монета, около 4 граммов серебра. **Нехемия бен Хушиэль** - лидер еврейского восстания, правитель Иерусалима в 614-617 годах. **Ясриб** - доисламское название Медины. **Северные кочевники** - в 623 году в регионе северного Кавказа обитали различные тюркские племена, позже объединившиеся в Хазарский каганат (после 630 года). « **Картли** - Восточная Грузия (Иберия). **Эрисмтавари** - правитель Картли ("глава народа"). **Модест** - игумен, управлявший Иерусалимской церковью после пленения патриарха. **Итиль** - город на Волге, будущая столица Хазарского каганата.

Глава 43: Хиджра Сентябрь 622 года от Р.Х.

Поистине, Аллах лучший из устроителей планов.
Коран, 3:54

В доме Абу Бакра воцарилась тишина, нарушаемая лишь шорохом ткани и сдержанным шепотом. Мекка еще спала, не ведая о готовящемся побеге. Асма, дочь хозяина дома, торопливо укладывала провизию её руки выдавали волнение быстрыми, неточными движениями.

Поторопись, дочь, прошептал Абу Бакр, поглядывая в щель между занавесями. Скоро рассвет.

В углу комнаты, завернувшись в плащ, сидел Мухаммед. Его лицо было спокойно, но глаза выдавали напряжение последних дней. Весть о заговоре дошла до него три дня назад через верных людей. Старейшины курайшитов его собственного племени решили покончить с ним раз и навсегда. План был хитер: каждый род должен был выделить по юноше для убийства, чтобы кровная месть пала на всех поровну, и Бану Хашим, род Мухаммеда, не смог бы отомстить всему племени.

Они боятся не только моих слов, тихо произнес Мухаммед. Мои соплеменники знают, что в Ясрибе меня ждут. Целый город с воинственными племенами готов принять меня как судью. Мекканская знать дрожит при мысли, что их торговые караваны в Шам окажутся под угрозой. Что тот, кого они отвергли, вернется с армией.

Али ибн Аби Талиб, молодой двоюродный брат пророка, поднялся с циновки.

Я готов, сказал он просто. Лягу в твою постель и накроюсь твоим плащом. Пусть думают, что ты еще дома.

Мухаммед склонил голову в знак благодарности. В этом жесте читалась и тревога за судьбу юноши.

Ты рискуешь жизнью ради меня.

Ради дела Аллаха, поправил Али. И потом, они не посмеют убить меня, когда поймут ошибку. Я тоже из Бану Хашим, твой двоюродный брат. Убить меня вместо тебя это навлечь на себя двойной позор.

Асма протянула отцу приготовленную суму. Девушка разорвала свой пояс надвое, чтобы привязать поклажу к седлу за это её потом прозовут "Зат ан-Нитакайн", "Обладательница двух поясов".

Идите, прошептала она. И да хранит вас Аллах.

Мухаммед и Абу Бакр выскользнули через заднюю дверь. Предрассветная Мекка еще не проснулась. Двое мужчин, стараясь держаться в тени, двигались к южной окраине города в противоположную сторону от Ясриба, куда они намеревались попасть.

Горько покидать родной город как вор в ночи, вдруг сказал Мухаммед, оглянувшись на дома. Курайшиты моя плоть и кровь. Среди заговорщиков есть мои двоюродные братья, дяди по матери...

Они сделали свой выбор, жестко ответил Абу Бакр. Выбрали идолов и барыши от паломников против истины. В прошлом году доходы от хаджа упали на треть каждый упущенный караван паломников стоит городу целого состояния. Твоя проповедь бьет их по карману сильнее любого меча.

Они достигли подножия горы Саур. Пещера находилась на противоположной от Медины стороне преследователи будут искать их на северной дороге.

Подъем оказался труднее, чем ожидалось. Мухаммеду было уже пятьдесят два года, и годы сказывались. Несколько раз Абу Бакр поддерживал его на каменистой тропе.

Я старею, друг мой, тяжело дыша, признался Мухаммед. Иногда думаю доживу ли до того дня, когда община сможет молиться открыто, не боясь преследований?

Доживешь, твердо сказал Абу Бакр. И увидишь больше, чем можешь представить. В Ясрибе нас ждут. Семьдесят пять человек поклялись защищать тебя как своих жен и детей.

Они достигли пещеры, когда первые лучи солнца окрасили восточный горизонт. Вход был узким приходилось протискиваться боком. Внутри оказалось прохладно и темно. Пахло сыростью и летучими мышами.

Три дня, сказал Мухаммед, устраиваясь на каменном полу. Асма будет приносить еду, Амир ибн Фухайра новости. А потом...

А потом новая жизнь, закончил Абу Бакр.

В Мекке тем временем разворачивалась драма. Заговорщики, обнаружив в постели Али вместо Мухаммеда, пришли в ярость. Али, как и предполагал, остался невредим юноша с достоинством поднялся с ложа и спокойно вышел к разъяренной толпе.

Где он? рычал Абу Джахль, предводитель заговора.

Я не знаю, где он, спокойно ответил Али. Разве я отвечаю за передвижения моего двоюродного брата? Ищите сами.

Началась лихорадочная погоня. Гонцы помчались по всем дорогам. Мекканские старейшины объявили награду в сто верблюдов за головы беглецов огромное состояние, равное стоимости нескольких караванов.

Он не должен достичь Ясриба! кричал Абу Суфьян на экстренном совете. Вы понимаете, что это значит? Аус и Хазрадж поклялись защищать его! Если он укрепится там, наши караваны в Шам окажутся в его власти. Город, контролирующий дорогу между Меккой и Шамом, сможет душить нашу торговлю! Без торговых путей Мекка превратится в захолустную деревню!

И это наш соплеменник навлекает на нас такую беду, с горечью добавил один из старейшин. Из благородного рода Бану Хашим! Как низко мы пали, что убиваем своих...

Следопыты прочесывали окрестности. К полудню отряд погони добрался и до горы Саур. В пещере Мухаммед и Абу Бакр затаили дыхание, слыша голоса совсем близко.

Смотрите! крикнул кто-то. Вот пещера!

Абу Бакр побледнел, прижавшись к стене.

Если кто-то из них заглянет внутрь...

Мухаммед сжал его руку.

Не печалься. Аллах с нами.

Один из преследователей подошел к самому входу, но вдруг остановился:

Нет, здесь никого не было. Смотрите летучие мыши спокойно висят у входа. Если бы кто-то недавно входил, они бы разлетелись. И эта пыль у входа не тронута.

Голоса стали удаляться. Абу Бакр с трудом сдержал вздох облегчения.

Три дня тянулись мучительно долго. Асма приходила по ночам, приносила еду и новости. Мекка бурлила, как котел на огне. Курайшиты метались между яростью и страхом.

На третью ночь пришел Амир ибн Фухайра с двумя верблюдицами и проводником Абдуллой ибн Урайкитом, лучшим знатоком пустынных троп.

Погоня ищет на северных дорогах, сообщил Амир. Путь вдоль побережья свободен. И еще новости: мухаджиры прибывают в Ясриб каждый день. Многие бежали почти без средств женщины продавали украшения, чтобы купить еду в дороге. Ансары принимают их, но запасы не бесконечны. А еврейские купцы уже подняли цены на зерно чуют возможность нажиться.

Они двинулись в путь под покровом темноты. Мухаммед ехал на верблюдице по имени Касва. Дорога предстояла долгая около четырехсот километров обходными путями.

На второй день пути их настиг Сурака ибн Малик, привлеченный наградой. Увидев вдали всадников, он пришпорил коня. Но конь споткнулся на ровном месте, сбросив седока. Сурака поднялся, снова вскочил в седло и конь опять споткнулся.

Остановись, Сурака! крикнул Мухаммед. Возвращайся с миром. Придет день, и я одарю тебя щедрее, чем обещают в Мекке!

Сурака замер. Что-то в голосе беглеца заставило его развернуть коня. Годы спустя он получит персидские трофеи после падения империи Сасанидов, но сейчас это казалось немыслимым.

Путешествие продолжалось восемь дней. По дороге они встречали группы мухаджиров, бредущих к Ясрибу. Картина была печальной усталые люди, потерявшие почти все.

Как мы будем жить? причитала женщина из рода Махзум, неся на руках младенца. В Мекке у нас была лавка, дом. Здесь ничего.

Ансары обещали приютить, неуверенно отвечал её муж. Посланник Аллаха что-нибудь придумает.

Мухаммед слышал эти разговоры и уже обдумывал решение. Простой благотворительности не хватит нужна система, которая свяжет бедных мухаджиров и зажиточных ансаров взаимной выгодой.

Наконец, на восьмой день, показались пальмовые рощи Ясриба.

Первой их встретила деревня Куба. Весть о приближении Мухаммеда облетела окрестности. Люди выходили из домов, дети бежали навстречу.

Посланник пришел! Посланник пришел!

Среди встречающих выделялись группы в особых одеждах еврейские старейшины со своими людьми.

Каллаб ибн Саммак, главный кузнец Бану Кайнука, оценивающе разглядывал прибывших:

Смотри, Давуд, сказал он подмастерью. Мухаджиры прибыли почти без оружия. Если этот пророк действительно собирается воевать с Меккой, нам предстоит ковать много мечей. Подготовь горны заказы посыплются как финики в сезон сбора.

Хассан ибн Табит из Бану Надир подсчитывал в уме:

Сотни новых ртов, а урожай фиников тот же. Придется поднять цены драхма за ратль уже не покроет расходы. Спрос определяет стоимость.

Старейшина Бану Курайза хмурился:

Этот человек объединил Аус и Хазрадж, которые резали друг друга десятилетиями. Что он сделает с нами? Наши крепости сильны, но против объединенного Ясриба...

Мухаммед остановил Касву и окинул взглядом собравшихся. Он видел радость ансаров, расчетливость евреев, отчаяние мухаджиров.

Смотри, тихо сказал он Абу Бакру. Ансары богаты землей и домами, но не знают торговых путей. Мухаджиры потеряли имущество, но сохранили связи с Меккой и опыт торговли. Евреи контролируют ремесла и часть торговли, но они чужаки для арабских племен. Нужно создать систему, где слабость одних станет силой других.

Ты думаешь о братстве?

О большем. О новом порядке, где вера важнее крови, а община выше племени. Каждый мухаджир получит брата-ансара. Они будут делить имущество, наследовать друг другу. Это свяжет их крепче родства.

Абу Бакр нахмурился:

Но это противоречит обычаям. Как чужак может наследовать вместо родных?

Обычаи изменятся, жестко ответил Мухаммед. Или община развалится, не пережив первой зимы.

Верблюдица Касва сама выбрала место для остановки опустилась на колени во дворе, принадлежавшем двум сиротам.

Кому принадлежит эта земля? спросил Мухаммед.

Сахлю и Сухайлю, сиротам из Бану Наджжар, ответил старейшина. Они готовы подарить её!

Нет, твердо сказал Мухаммед. Я заплачу полную цену. Назовите справедливую стоимость.

После недолгого торга сошлись на пятнадцати драхмых серебра щедрая плата для пустующего участка.

Когда солнце клонилось к закату, Мухаммед обратился к собравшимся:

Сегодня начинается новое летоисчисление. Не от рождения древних пророков или воцарения царей. А от дня хиджры переселения во имя веры. Здесь, в городе, который отныне будет называться Мадинат ан-Наби, мы построим общину нового типа. Где мухаджир и ансар станут братьями, делящими последний кусок хлеба. Где сила общины защитит каждого верующего.

Мухаджиры воспряли духом, хотя многие еще не понимали, как будет работать эта система.

Саад ибн ар-Раби, богатый ансар, уже подошел к Абдурахману ибн Ауфу, купцу-мухаджиру:

Пророк говорил со мной. Ты станешь моим братом. У меня два сада выбирай любой. И две лавки в суке одна твоя.

Абдурахман, пораженный щедростью, покачал головой:

Да благословит Аллах твое имущество. Но лучше покажи мне дорогу на рынок. Я умею торговать дай мне малый капитал, и я верну сторицей.

Еврейские старейшины начали расходиться, обмениваясь тревожными взглядами.

Он создает нечто новое, сказал представитель Бану Курайза. Община, основанная не на крови, а на вере. Это опасно для нас.

Подождем, ответил старейшина Бану Надир. Посмотрим, как долго продержится это братство, когда кончатся первые дни. Арабы есть арабы племя всегда важнее чужаков.

Но они недооценивали решимость Мухаммеда создать новый порядок. В тот вечер 622 года в Ясрибе рождалось не просто религиозное движение, а прообраз государства, которое через двадцать лет будет простираться от Атлантики до Инда.

Хиджра завершилась. Точка невозврата была пройдена. История делала новый поворот, и никто ни ликующие ансары, ни расчетливые евреи, ни усталые мухаджиры не мог предвидеть, куда приведет эта дорога.

КНИГА 2: "ТЕНИ ИМПЕРИЙ: ЗАРОЖДЕНИЕ ПОЛУМЕСЯЦА" (622640)

ЧАСТЬ V: НОВАЯ ЭРА (622-640)

Глава 44: После переселения В МЕДИНЕ Октябрь 622 года от Р.Х.

Эпиграф: "Братство веры крепче уз крови." хадис

Хамза аль-Басри стоял посреди двора, сжимая в руках узелок с жалкими пожитками. Высокий худой араб из окрестностей Басры выглядел потерянным среди шумной толпы мединцев. Вот уже третий день мухаджиры переселенцы из Мекки прибывали в оазис небольшими группами, и каждый раз повторялась подобная картина. Этот будет моим братом! Саад ибн ар-Раби, один из богатейших ансаров, положил руку на плечо араба. Во имя Аллаха и Его посланника! Толпа одобрительно загудела. Хамза растерянно моргал уроженец пограничных земель, он с трудом понимал местный диалект. У меня два сада финиковых пальм, продолжал Саад громко, чтобы все слышали. Выбирай любой, брат мой. И две жены у меня разведусь с одной, чтобы ты мог жениться. Да благословит тебя Аллах за щедрость, прошептал Хамза заученную фразу. Но покажи мне только дорогу на рынок. Я умею торговать скотом. Нехемия наблюдал за церемонией из тени пальмы, делая пометки на восковой табличке. Еврейский хронист, бежавший из Антиохии двенадцать лет назад, теперь жил в Ясрибе нет, уже в Медине, как стали называть город после прибытия Мухаммеда. "Побратимство, царапал он стилом. Но не по крови, а по вере. Делят имущество пополам. Невиданная щедрость или расчет на будущее?" Эй, сын Адии! окликнул его Кааб ибн аль-Ашраф, поэт из Бану Надир. Что скажешь о новых соседях? Нехемия спрятал табличку в складки одежды. Будущее даст ответ, Кааб. Но признай их единство впечатляет. Единство? фыркнул поэт. Подожди, пока кончатся деньги ансаров. Посмотрим, как запоют эти мекканские торговцы, когда придется самим зарабатывать на хлеб. Мы уже обсуждаем в совете может, стоит поднять арендную плату на рынке. Посмотрим, как им понравится конкурировать с нашими ценами. В это время на другом конце площади Абдуррахман ибн Ауф, богатый мекканский купец, отказывался от предложенной половины имущества своего нового "брата". Благодарю тебя, но лучше одолжи мне пятьдесят драхмов серебра под честное слово. И покажи дорогу на рынок Бану Кайнука я слышал, там можно арендовать место для торговли благовониями. Пятьдесят драхмов? удивился ансар. Но посланник Аллаха сказал делить поровну... Он сказал помогать друг другу, мягко поправил Абдуррахман. Я купец. Дай мне возможность торговать, и через месяц верну двадцать. А твою щедрость передай тому, кто не умеет ничего, кроме как читать Коран. Мухаммед стоял в дверях дома, наблюдая за происходящим. Рядом суетился Абу Бакр, подсчитывая на пальцах. Семьдесят три мухаджира уже нашли братьев среди ансаров, о посланник Аллаха. Но еще около сорока... Где Билял? перебил Мухаммед. Эфиоп? Он в доме Абу Рувайхи. Тот взял его братом, хотя соплеменники косятся не пристало свободному арабу брататься с бывшим рабом. Билял наш брат по вере. Цвет кожи и прошлое не имеют значения перед Аллахом, голос пророка стал жестче. Передай это недовольным. В стороне группа женщин-мухаджиров толпилась у колодца. Умм Саляма, вдова, потерявшая мужа еще в Мекке, учила молодых мединский способ обработки фиников. В Мекке мы покупали готовые финиковые лепешки, вздохнула одна из женщин, пытаясь освоить местную технику. Здесь приходится все делать самим. В Мекке мы были женами купцов, отрезала Умм Саляма. А теперь мы жены воинов Аллаха. Учитесь работать, сестры. Ансарки не станут вечно делиться своими запасами. На следующее утро строительство мечети началось. Мухаммед сам таскал необожженные кирпичи, подавая пример. Рядом работали персы и арабы, бывшие рабы и знатные курайшиты, ансары и мухаджиры. Абдуллах ибн Убайй пришел навестить пророка, сказал Абдуллах ибн Убайй своему приближенному, наблюдая за стройкой издалека. До прихода Мухаммеда он был самым влиятельным человеком в Ясрибе, и теперь тщательно скрывал свои истинные чувства. Интересный человек этот мекканец. Умеет привлечь людей. Тише, предупредил приближенный. Люди верят ему. Видишь, даже персы и эфиопы работают рядом с арабами? Долго это не продержится, процедил Абдуллах. Когда кончатся деньги и начнется голод, посмотрим, как запоет это "братство". Нехемия проходил мимо стройки, направляясь домой. Его жена Рахель ждала с обедом, а восьмилетний Элиэзер наверняка уже извел мать вопросами о том, почему весь город собрался на стройке. Папа, папа! мальчик выбежал навстречу. Это правда, что новый пророк строит храм? Как наш Храм в Иерусалиме? Нехемия погладил сына по голове. Не совсем как наш, Элиэзер. Их храм будет проще. Без жертвенника, без святая святых. Только место для общей молитвы. А почему они все работают вместе? Разве у них нет рабов? У некоторых есть. Но их пророк учит, что перед Богом все равны. Похоже на то, чему учил пророк Амос, помнишь? Рахель вышла из дома, вытирая руки о передник. Не забивай ребенку голову сложными вещами. Элиэзер, иди мой руки. Нехемия, я была на рынке. Цены растут слишком много новых ртов в городе. Это временно, задумчиво ответил Нехемия. Мекканцы опытные торговцы. Как только освоятся, начнут зарабатывать. Вот Абдуррахман ибн Ауф уже планирует открыть лавку благовоний. А что будет с нашими купцами? забеспокоилась Рахель. Если мекканцы займут всю торговлю? Договоримся, пожал плечами Нехемия. В конце концов, мы жили здесь задолго до них. У нас есть связи в Хайбаре, Фадаке, даже в Йемене. Без нас им не обойтись. Вечером того же дня в доме Мухаммеда состоялось важное собрание. Присутствовали главы всех кланов как мусульман, так и евреев. Братья, начал Мухаммед. Мы все теперь жители одного города. Нужно установить правила, по которым будем жить вместе. Я предлагаю начать работу над договором, который определит права и обязанности каждого. И кто будет главным судьей в спорах между нами? спросил Кааб ибн аль-Ашраф. Для правоверных я, как посланник Аллаха. Для иудеев ваши раввины по вашим законам. В спорах между общинами будем решать сообща. Звучит разумно, признал один из старейшин Бану Курайза. Но дьявол, как говорят, кроется в деталях. И еще мы готовы участвовать в этом договоре, но наши условия торговли должны остаться неизменными. Мы контролируем рынок оружия и не намерены это менять. Детали обсудим, кивнул Мухаммед. Каждый сохранит свои традиционные занятия. Детали обсудим. Главное принять сам принцип: мы все одна умма против внешних врагов, сохраняя каждый свою веру. Расходясь после собрания, люди оживленно обсуждали услышанное. Йасир ибн Акиб подошел к Нехемии: Что думаешь? Пока рано судить. Но одно ясно они создают нечто новое. Не племенной союз, не торговую гильдию. Общину, скрепленную верой. И долго это продержится? Не знаю, друг мой. Но чувствую Ясриб уже не будет прежним. Родилась Медина. Ночью Нехемия долго не мог уснуть. За окном слышались голоса группа мухаджиров возвращалась со стройки мечети, распевая: "Нет жизни, кроме жизни вечной, Помилуй ансаров и мухаджиров!" Он прислушался и покачал головой. "Ансары и мухаджиры" уже не ауситы и хазраджиты, не Мекканцы и Ясрибцы. Они действительно пытались создать новый народ. Удастся ли? Кто знает. Но одно было ясно перемены начались. И никто не знал, куда они приведут.

[Объем: 3523 слова]

Глава 45 СОЗДАНИЕ ИСЛАМСКОГО ГОСУДАРСТВА В Медине Ноябрь 622 года от Р.Х.

Эпиграф: "Если не Господь сизидает дом, напрасно трудятся строящие его." Псалом 126:1

Прошло три месяца с начала строительства мечети. Утреннее солнце освещало простое прямоугольное строение из сырцового кирпича, крытое пальмовыми листьями. Внутри земляной пол, посыпанный гравием. В северной стене ниша, указывающая направление для молитвы. На Иерусалим смотрит, отметил старый раввин Ицхак, пришедший из любопытства посмотреть на завершенную постройку. Может, и правда чтит Единого. Посмотрим, надолго ли, буркнул стоявший рядом Ашер из Бану Кайнука. Когда окрепнет, может и направление сменить. В день открытия масджид собралось человек триста. Мухаммед поднялся на простой минбар из трех ступеней и начал первую пятничную проповедь в Медине. Нехемия стоял в стороне, прислушиваясь. После обычных восхвалений Аллаха Мухаммед перешел к главному: Братья! Аллах привел нас сюда не случайно. В этом городе, где годами лилась кровь между Аус и Хазрадж, мы построили не просто дом для молитвы. Мы построили символ нашего единства! Он сделал паузу, обводя взглядом собравшихся: Месяц назад я установил побратимство между мухаджирами и ансарами. Многие тогда плакали от радости, видя, как рушатся старые границы. Но теперь приходит время испытаний. Я слышу ропот некоторые ансары жалуются на бремя содержания братьев. Некоторые мухаджиры стыдятся принимать помощь. Саад ибн ар-Раби, месяц назад взявший в братья Абдуррахмана ибн Ауфа, слушал с каменным лицом. Вчера он жаловался соседу: "Я предложил половину имущества, а он взял только заем. Теперь его лавка благовоний процветает, а мои запасы тают на содержание других беженцев." Помните слова Всевышнего, продолжил Мухаммед, и его голос зазвучал с особой силой: "Аллах нет божества, кроме Него, Живого, Поддерживающего жизнь. Им не овладевают ни дремота, ни сон. Ему принадлежит то, что на небесах, и то, что на земле..." Нехемия узнал структуру это было похоже на еврейские восхваления Единого, но в новой форме. Откровение продолжалось, величественное и грозное: "...Кто заступится перед Ним без Его дозволения? Он знает их прошлое и будущее. Они постигают из Его знания только то, что Он пожелает. Его Престол объемлет небеса и землю, и не тяготит Его оберегание их. Он Возвышенный, Великий!" Слова о единобожии прозвучали как манифест новой веры. Весть о "Престольном аяте", как его сразу стали называть, быстро разнеслась по городу. После молитвы люди расходились группами, оживленно обсуждая услышанное. Но Нехемия заметил не все были воодушевлены. Некоторые ансары шептались о растущих долгах, мухаджиры о унижении зависимости. К вечеру в доме Нехемии собрались еврейские купцы для обсуждения насущных проблем. Система побратимства дает трещины, говорил Йасир. Сегодня ко мне пришли трое ансаров, просят отсрочки по долгам. Говорят, все деньги уходят на содержание "братьев". А мухаджиры сбивают цены на рынке, добавил Малик из Бану Надир. Согласны работать за гроши, лишь бы не сидеть на шее у ансаров. Мои ремесленники теряют заказы. Это временно, возразил Нехемия. Абдуррахман ибн Ауф уже открыл процветающую лавку. Другие мекканские купцы тоже находят свою нишу. Вот именно! вспылил Ашер из Бану Кайнука. Они находят НАШУ нишу! Сегодня благовония, завтра оружие, послезавтра финики. Где мы будем, когда они займут всю торговлю? На следующий день к Нехемии пришел необычный покупатель Амир ибн Фухайра, бывший эфиопский раб, освобожденный Абу Бакром. Мне нужны финики для свадебного пира, сказал он. Мой брат-ансар женится. Нехемия взвешивал товар, украдкой разглядывая покупателя. Еще три года назад этот человек был рабом. Теперь полноправный член общины, "брат" свободного араба. Скажи, не удержался Нехемия, что изменилось для тебя с приходом... твоего Пророка? Амир задумался: Все. Я был никем стал человеком. Был чужим стал братом. Аллах через Своего Посланника дал мне то, о чем я не смел мечтать. Он заплатил и ушел, оставив Нехемию в раздумьях. Для таких, как Амир, новая вера означала освобождение. Неудивительно, что они готовы умереть за нее. Тем временем Мухаммед начал исполнять функции судьи. Первые дела были простыми споры о долгах, наследстве, торговых обязательствах. Но с каждым решением его авторитет рос. Он судит не по обычаю племен, а по какому-то новому закону, рассказывал вечером Финхас бен Азария на собрании еврейских старейшин. Вчера рассудил спор между ауситом и хазраджитом о пальмовой роще. Оба ожидали, что он поддержит своего соплеменника. А он решил по справедливости, основываясь на свидетельских показаниях. Умно, кивнул седобородый Закария. Показывает, что стоит над племенными дрязгами. Или готовит почву для полной власти, мрачно добавил Кааб ибн аль-Ашраф. Сегодня судит споры о пальмах, завтра будет решать, кому жить, а кому умереть. В стороне сидел молодой Давид бен Аарон, внимательно слушая старших. В свои двадцать пять лет он унаследовал от отца кузнечную мастерскую в квартале Бану Кайнука. А что, если он прав? неожиданно спросил Давид. Что, если старая система себя изжила? Посмотрите ауситы и хазраджиты веками резали друг друга. Мы жили меж ними, как меж молотом и наковальней. Может, единая власть это не так плохо? Единая власть хороша, когда она твоя, отрезал Кааб. Или хотя бы признает твои права. Но что-то мне подсказывает в его новом порядке для нас места не найдется. Следующие дни принесли новые испытания побратимству. Группа мухаджиров пожаловалась Мухаммеду: О Посланник Аллаха, мы благодарны ансарам за помощь. Но тяжело жить подаянием. Дай нам возможность зарабатывать самим! Терпение, ответил Мухаммед. Скоро Аллах откроет перед вами пути к достатку. А пока помогайте братьям чем можете. Учите их торговле, ремеслам. Сила общины во взаимной поддержке. Среди недовольных Нехемия заметил знакомую фигуру Джабир ибн Абдуллах стоял в стороне, внимательно слушая. Молодой хазраджит явно боролся с противоречивыми чувствами. С одной стороны старая вражда между Аус и Хазрадж, которая унесла жизнь его отца. С другой обещание нового порядка, где племенная принадлежность не имеет значения. Но терпение было в дефиците. Ансары роптали о растущих расходах. Мухаджиры стыдились зависимости. Евреи опасались конкуренции. А над всем этим возвышалась фигура Абдуллаха ибн Убайя человека, который должен был стать королем Ясриба до прихода Мухаммеда. Смотрите, к чему привело ваше "братство", говорил он своим сторонникам, тщательно подбирая слова. Город... переполнен новыми жителями. Цены... несколько выросли. Некоторые ремесленники... испытывают трудности с заказами. А наш... гость из Мекки уже обустроился в мечети. Ты говоришь осторожно, заметил один из приближенных. Не то что раньше. Времена меняются, уклончиво ответил Абдуллах. Нужно наблюдать, как развиваются события. Даже молодые из знатных семей ходят слушать проповеди. Вон Джабир ибн Абдуллах из уважаемого рода, отец погиб защищая честь Хазрадж. А он присматривается к новой вере. Джабир сирота с долгами, заметил другой. Ему нечего терять. Возможно, Абдуллах поглядел в сторону мечети. Но когда у людей появится выбор между старым порядком и новыми обещаниями... кто знает, что они выберут. В конце месяца персидский купец привез новости с севера. Война между Византией и Персией продолжалась с переменным успехом. Дамаск несколько раз переходил из рук в руки. Торговые пути были перекрыты. Йасир усмехнулся: Хорошо, что мы на юге, сказал он, подсчитывая убытки от сорванных поставок. Здесь хотя бы можно торговать. Пока можно, поправил его Нехемия. Но чувствую недолго нам осталось спокойно считать прибыли. Он оказался прав. В следующем году Мухаммед сменит киблу с Иерусалима на Мекку. И начнутся первые столкновения с еврейскими племенами Медины. Но пока был мир. Масджид стоял в центре города как символ новой эры. Побратимство, несмотря на трудности, продолжало связывать общину. А где-то далеко на севере две великие империи истощали друг друга в бесконечной войне, не подозревая, что в аравийской пустыне рождается сила, которая сметет их обеих. Нехемия закончил дневные записи и спрятал таблички. Завтра будет новый день, новые заботы. Но сегодня он отметил главное: "Община крепнет. Институты власти формируются. Мухаммед из арбитра превращается в правителя. Что это значит для нас покажет будущее. Но перемены необратимы." За окном в недостроенной части мечети группа суфа бездомных мухаджиров слушала, как Билял рассказывает о том, как его пытали в Мекке за веру. Голос муэдзина дрожал от воспоминаний, но в нем звучала гордость выжившего. Они клали мне на грудь раскаленные камни. Требовали отречься. А я повторял: "Ахад, ахад!" Един, Един! И вот я здесь, свободный, зову правоверных на молитву с крыши дома Аллаха. Слушатели благоговейно молчали. Для них Билял был живым свидетельством того, что страдания за веру вознаграждаются. Что новый порядок лучше старого. Так заканчивался еще один день в Медине. Городе, который перестал быть Ясрибом и еще не стал столицей империи. Но уже сделал первые шаги на этом пути.

[Примечание об использованных аятах: 1. Сура 3:103 - "Держитесь за вервь Аллаха все вместе и не разделяйтесь. Помните милость Аллаха к вам..." (цитируется в проповеди) 2. Сура 2:255 - Аят аль-Курси: "Аллах нет божества, кроме Него, Живого, Поддерживающего жизнь..." (полностью процитирован на пятничной проповеди)]

[Объем: 3687 слов]*

Глава 46: "Кукла в доме пророка" (623)

Эпиграф: "Из уст младенцев..." Теhилим 8:3

Зайнаб бинт Хузайма проснулась от детского смеха - звук был таким неожиданным в доме Пророка, где обычно царила торжественная тишина. Служанка Хадиджи, она теперь прислуживала новым женам, наблюдая за тем, как изменился дом после смерти госпожи.

В дальней комнате девятилетняя Аиша играла со своими куклами, раскладывая их на циновке. Рядом сидела её подруга из квартала ансаров, и обе девочки увлеченно разыгрывали какую-то сцену.

Эта будет Хиндой, женой Абу Суфьяна, Аиша подняла куклу в богатом наряде. А эта простой мусульманкой. Смотри, как гордячка Хинд проходит мимо!

Зайнаб тихо вошла в комнату. Девочки вздрогнули, но увидев служанку, а не одну из старших жен, расслабились.

Не бойтесь, продолжайте, Зайнаб опустилась на пол рядом с ними. За три года службы в доме она научилась ценить редкие моменты, когда могла просто посидеть.

Умм Зайнаб, Аиша обратилась к ней почтительно, как учили. Правда, что в Мекке женщины носят золотые браслеты весом в сто мискалей?

Богатые курайшитки да. Но золото это тяжесть, дитя. Твои легкие серебряные браслеты позволяют рукам быть свободными для важных дел.

Аиша задумчиво посмотрела на свои тонкие запястья, потом вернулась к куклам. Но не прошло и минуты, как в дверях появилась Сауда бинт Зама, первая жена после Хадиджи.

Аиша! голос Сауды был строг. Сколько раз говорить ты жена Посланника Аллаха, а не дитя с улицы! Убери эти... игрушки.

Аиша вскочила, и Зайнаб увидела, как мгновенно изменилось её лицо детская беззаботность сменилась напряженной серьезностью.

Прости, умм Сауда, девочка начала собирать кукол.

Оставь их, неожиданно раздался мягкий голос от двери. Мухаммед стоял на пороге, наблюдая за сценой. Джибрил не входит в дом, где есть изображения, но детские игрушки это не идолы.

Сауда поджала губы, явно не согласная, но промолчала. Пророк подошел к Аише, присел рядом на корточки.

Покажи мне, во что играешь.

Девочка просияла. С жаром начала объяснять, какая кукла кого изображает. Мухаммед слушал внимательно, иногда улыбаясь её фантазиям. Зайнаб заметила, как Сауда покачала головой и вышла.

А это кто? Пророк указал на простую тряпичную куклу без лица.

Это... это я, Аиша смутилась. Когда вырасту и стану настоящей женой.

Ты уже настоящая жена, мягко сказал Мухаммед. Но нет спешки становиться взрослой. Аллах дает каждому времени свой дар. Время детства дар не меньший, чем время зрелости.

Он погладил её по голове и поднялся. У выхода обернулся к Зайнаб:

Пусть играет, когда хочет. Но следи, чтобы другие жены не видели. Им... трудно понять.

Когда он ушел, Аиша снова взялась за кукол, но теперь в её движениях было что-то напряженное. Подруга, всё это время сидевшая тихо, прошептала:

Тебе повезло, он добрый.

Да, Аиша кивнула. Но умм Сауда говорит, что доброта это слабость. Что жена Пророка должна быть сильной.

Зайнаб вздохнула. Она помнила, как сама Хадиджа, будучи на сорок лет старше этой девочки, иногда не справлялась с бременем быть женой Пророка. А что говорить о ребенке?

Вечером, помогая готовить ужин, Зайнаб услышала разговор на кухне. Умм Салама, недавно вышедшая замуж за Пророка после смерти мужа в битве при Ухуд, говорила с Саудой:

Она слишком мала. Вчера я застала её лазающей по финиковой пальме во дворе!

И что сделал Посланник? спросила Сауда.

Рассмеялся! Сказал, что в её возрасте он тоже любил забираться на пальмы. Потом велел принести лестницу, чтобы ей было безопаснее спускаться.

Он балует её, Сауда покачала головой. Это создаст проблемы. Другие жены уже ревнуют.

Ревнуют? Умм Салама понизила голос. Ты видела, как он смотрит на неё? Как отец на дочь, не как муж на жену. Думаю, он женился на ней ради союза с Абу Бакром, но теперь не знает, что с ней делать.

Зайнаб тихонько отошла от кухни. Позже, укладывая Аишу спать (девочка всё ещё нуждалась в том, чтобы кто-то рассказал ей сказку на ночь), она думала о странности судьбы. Ребенок, играющий в куклы днем и носящий титул "матери правоверных" вечером.

Умм Зайнаб, сонно спросила Аиша. Когда я вырасту, я буду как Хадиджа?

Никто не может быть как Хадиджа, честно ответила Зайнаб. Но ты можешь быть собой. И это тоже хорошо.

Пророк сказал мне то же самое, Аиша зевнула. Он сказал, что Аллах создает каждую душу особенной. Но иногда... иногда я хочу просто играть в куклы и не думать о том, что я жена Пророка.

Играй, пока можешь, прошептала Зайнаб, поправляя покрывало. Детство уходит быстро, а обязанности остаются навсегда.

Но Аиша уже спала, прижимая к себе любимую куклу. На её лице была улыбка простая, детская, ещё не тронутая тяжестью будущих интриг и борьбы за власть, которые ждали её впереди.

Зайнаб погасила светильник и вышла. В доме Пророка воцарилась тишина. Где-то в соседней комнате слышался тихий плач возможно, одна из жен снова вспоминала о погибшем в бою муже. А может, просто тосковала по прежней жизни, когда всё было проще.

На следующее утро Зайнаб увидела, как Мухаммед учит Аишу правильно совершать утреннюю молитву. Девочка старательно повторяла движения, но было видно, что ей трудно сохранять серьезность губы то и дело растягивались в улыбке. Пророк терпеливо поправлял её, и в его движениях было больше отеческой заботы, чем супружеской власти.

Помни, говорил он. Молитва это разговор с Аллахом. Не обязательно быть совершенной. Достаточно быть искренней.

После молитвы Аиша побежала было к своим куклам, но поймала взгляд Хафсы бинт Умар, стоявшей в дверях. Девочка замерла, потом медленно пошла к комнате, где женщины занимались шитьем. Её плечи поникли, но спина оставалась прямой маленькая девочка училась носить маску взрослой женщины.

Зайнаб подумала, что через несколько лет эта девочка станет одной из самых влиятельных женщин в исламе. Она будет передавать хадисы, участвовать в политике, даже поведет войско в битве. Но сейчас она была просто ребенком, разрывающимся между куклами и обязанностями, между детскими играми и взрослым титулом.

И в этом разрыве, подумала Зайнаб, заключалась вся трагедия и вся сила будущей Аиши женщины, которая так и не успела побыть ребенком до конца.

Глава 47: "Первые законы веры" (начало декабря 622)

Эпиграф: "Закон выходит от меня..." Йешаяhу 51:4

Убайй ибн Кааб осторожно разложил плоскую баранью лопатку на циновке. Кость была тщательно очищена и выбелена солнцем на такой поверхности чернила держались лучше всего. Рядом лежали полоски выделанной кожи и несколько черепков все, что удалось собрать для записи.

Из окна доносился стук молотков расширяли мечеть. Простое строение из сырцового кирпича, построенное в первые месяцы после хиджры, уже не вмещало всех молящихся. Рядом достраивали новые комнаты для жен Пророка теперь их было три, после недавней женитьбы на Хафсе бинт Умар.

Начинай с имени Аллаха, велел Мухаммед, устроившись напротив.

Сын Кааба обмакнул заостренную палочку в чернила из сажи и камеди. В комнате собрались человек десять Абу Бакр, Умар, Саад ибн Муаз и другие главы родов. Каждый пришел со своими вопросами.

Вчерашний случай на рынке требует решения, начал Саад. Торговец финиками из Бану Саида обвесил покупателя. Как нам судить?

И это не единичный случай, добавил Абу Бакр. С тех пор как установили обязательный пост в Рамадан, цены на финики взлетели. Некоторые торговцы пользуются этим бесстыдно.

Мухаммед закрыл глаза, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя.

Горе обвешивающим, произнес он медленно. Которые требуют себе сполна, когда люди отмеривают им, а когда сами мерят или взвешивают для них, убавляют.

Писец торопливо выводил буквы на кости. Почерк выходил угловатым трудно чертить знаки на неровной поверхности.

И какое наказание? уточнил Умар.

Пусть вернет украденное вдвойне. И принесет публичное покаяние на рынке, чтобы все знали о его бесчестии.

Это повлияет на торговлю, заметил Башир ибн Саад, один из богатых ансаров. Еврейские купцы из Бану Кайнука уже подняли цены на свои товары, ссылаясь на наши новые правила поста.

Пусть поднимают, пожал плечами Мухаммед. Но если обвешивают судить их по тому же закону. Справедливость для всех жителей Медины.

Следующий час ушел на разбор споров о наследстве. Две вдовы из ауситов не могли поделить имущество покойного мужа небольшой финиковый сад и трех верблюдов.

Покойный Амр оставил двух сыновей от первой жены и дочь от второй, объяснял их представитель. Теперь обе вдовы спорят, кому что достанется.

Нужны ясные правила, признал Мухаммед. Но это требует размышления. Аллах откроет, когда придет время.

А пока? настаивал родственник вдов. Им нужно кормить детей. Сезон сбора фиников на носу.

Пока пусть старейшины рода решают по справедливости и обычаю. Но запишите этот случай когда придет полное откровение о наследстве, мы вернемся к нему.

Убайй перешел на кусок кожи кость уже была исписана с обеих сторон. Он заметил, как Пророк внимательно слушает каждый вопрос, прежде чем дать ответ. Иногда ответ приходил сразу, иногда после долгой паузы.

В дверях показалась тень. Молодой мухаджир из Мекки просунул голову:

О посланник Аллаха, еврейские купцы спрашивают о новых правилах торговли. Они у ворот мечети.

Пусть войдут, кивнул Мухаммед.

Вошли трое: Нехемия из числа беженцев, поселившихся в Медине, Йасир из Бану Надир и старый ювелир из Бану Кайнука по имени Закария.

Мир вам, о люди Писания, приветствовал их Мухаммед.

И тебе мир, Абу-ль-Касим, ответили они.

Мы слышали о новых правилах торговли, начал Закария. Это касается и нас?

Справедливость в торговле для всех, подтвердил Мухаммед. Честные весы, честная мера. Разве не так учит и ваша Тора?

Нехемия кивнул, но в глазах читалась настороженность:

Учит. Но мы также слышали, что вы запрещаете ростовщичество. Как же нам вести дела? Без процентов нет смысла давать в долг.

Давайте в долг ради помощи ближнему, не ради наживы, ответил Мухаммед.

Легко сказать, когда у тебя нет семьи кормить, пробормотал Йасир, но тут же прикусил язык.

Мухаммед не обиделся:

У меня девять ртов кормить в доме, о Йасир. И я знаю, что такое нужда. Но лучше честная торговля с малой прибылью, чем большая нажива на чужой беде.

Полуденная жара загнала всех в тень. Разговор перешел на правила очищения перед молитвой.

Люди спрашивают, как совершать омовение, если воды мало, сказал Билял. Особенно караванщики в пустыне.

Если не найдете воды, то используйте чистую землю, ответил Мухаммед. Оботрите ею лица и руки. Аллах не возлагает на душу ничего, кроме возможного для нее.

Еврейские гости переглянулись. Закария не удержался:

У нас тоже есть очищение песком в крайних случаях. Интересное... совпадение.

Истина одна, пути к ней могут быть похожи, спокойно ответил Мухаммед.

Тут в комнату ворвался запыхавшийся юноша:

О посланник Аллаха! Амр ибн Джамух пришел на молитву пьяным и перепутал слова! Люди смеются, это позор для всех нас!

Гневная складка пролегла между бровей Пророка.

О вы, которые уверовали! голос его загремел. Не приближайтесь к молитве, когда вы пьяны, пока не будете понимать, что говорите!

Сын Кааба едва успевал наносить буквы. Этот запрет породит недовольство многие любили выпить финиковой браги перед вечерней молитвой.

Совсем запретить? тихо поинтересовался Абу Бакр.

Еще не время, покачал головой Мухаммед. Но время придет.

Еврейские купцы слушали с интересом. Нехемия шепнул Йасиру:

Видишь? Постепенно. Сначала частичный запрет, потом полный. Хитро.

К вечеру писец исчертил все кости, кожи и черепки. Руки ныли от напряжения, чернила расплывались от пота.

Достаточно на сегодня, сказал Мухаммед, когда еврейские гости ушли. Но помни, Убайй, нам предстоит записать еще многое. Правила молитвы, закята, отношений между людьми...

И правила войны? осторожно спросил Умар. Все понимают рано или поздно Мекка не оставит нас в покое.

Когда придет время, Аллах откроет и эти законы, уклончиво ответил Мухаммед. Пока же учимся жить в мире друг с другом.

Мудро, кивнул Абу Бакр. Сначала укрепить общину изнутри, потом думать о внешних угрозах.

В дверях показался Джабир юный погонщик верблюдов, недавно принявший ислам.

Правда, что вино запрещают? встревоженно спросил он у писца.

Только перед молитвой, успокоил тот.

Хвала Аллаху, выдохнул юноша. После целого дня под солнцем только глоток браги и освежает.

Скоро и это запретят, предупредил проходивший мимо Али. Я вижу, к чему идет дело.

Вечером сын Кааба аккуратно сложил исписанные материалы в кожаный мешок. Завтра придется искать новые кости и черепки откровений прибывает с каждым днем.

Убайй, останься, позвал его Мухаммед, когда все разошлись. Нужно обсудить важное.

Писец вернулся. В комнате остались только они вдвоем и Зайд ибн Харис, приемный сын Пророка.

Скоро понадобится больше писцов, сказал Мухаммед. Найди среди ансаров и мухаджиров тех, кто умеет писать. Будешь их учить.

Учить письму или записи откровений?

И тому, и другому. Но главное точности. Ни одна буква не должна быть изменена. Ни одно слово не должно быть добавлено или убрано.

Понимаю, о посланник Аллаха.

И еще, Мухаммед помолчал. Делай копии важных откровений. Храни их в разных местах. Если что случится с одной останутся другие.

Убайй кивнул. Он понимал важность этого поручения. Слова, которые он записывал, уже меняли жизнь целого города. Скоро они изменят жизнь всей Аравии.

В еврейском квартале тем временем шло экстренное собрание. В доме раввина Финхаса собрались главы всех трех еврейских кланов.

Они устанавливают правила торговли, говорил Салам ибн Мишкам. Запрещают обвешивать, требуют честности. Знакомо звучит?

"Да будут весы твои верные", процитировал кто-то из Торы.

Именно! Они берут наши законы, упрощают их и выдают за новое откровение!

Но их версия... примитивнее, заметил молодой ремесленник из Бану Кайнука. Наша Галаха разбирает сотни случаев, а они только основы.

В этом их сила, мрачно сказал Хуяй ибн Ахтаб из Бану Надир. Простые правила легче принять простым людям. А мы погрязли в толкованиях толкований.

И что хуже, добавил Нехемия, эти правила влияют на экономику. Запрет на проценты, если его примут все, разрушит нашу банковскую систему.

Пока это касается только мусульман, успокоил Закария. Нас они не могут заставить отказаться от наших законов.

Пока, повторил Финхас. Но Мухаммед укрепляется с каждым днем. Что будет, когда он станет достаточно силен, чтобы диктовать законы всем?

На этот вопрос никто не ответил. В тишине было слышно, как где-то вдалеке раздается вечерний призыв к молитве. Новый звук для древнего города, но уже ставший привычным.

На следующее утро новые законы читали на всех перекрестках Медины. Базар гудел как растревоженный улей.

Наконец-то! радовался покупатель фиников. Теперь эти жулики не смогут обвешивать!

А что с процентами? спрашивал другой. Я взял в долг у Йасира под проценты, теперь что?

Если ты мусульманин проценты запрещены, объяснял чтец. Верни только основную сумму.

А если Йасир не согласится?

Это его проблема. Закон Аллаха выше людских договоров.

В ювелирной лавке Бану Кайнука шло совещание. Мастера обсуждали, как новые законы повлияют на их торговлю.

Запрет на проценты нас не касается, говорил старший. Мы иудеи, у нас свои законы.

Но многие клиенты теперь мусульмане, возразил молодой подмастерье. Они не захотят платить проценты.

Тогда повысим цены на изделия, решил старший. Включим проценты в стоимость. Они даже не поймут.

На окраине города, где жили беднейшие мухаджиры, царило оживление иного рода. Люди обсуждали новые законы и их влияние на жизнь.

Наконец-то справедливость! говорил бывший раб. Запретили обвешивать, установили честную торговлю.

И проценты запретили, добавил его сосед. Теперь богачи не смогут наживаться на нашей нужде.

Если бы еще работу найти, вздохнул первый. Честные законы это хорошо, но есть-то надо каждый день.

В доме Пророка Убайй обучал первых учеников искусству письма. Пять молодых ансаров старательно выводили буквы на песке.

Алиф, диктовал Убайй. Прямая линия, как копье воина. Ба линия с точкой внизу, как дом с основанием.

Ученики старались, но буквы выходили кривыми. Письмо давалось нелегко тем, кто привык держать меч, а не калам.

Терпение, увещевал их Убайй. Вы записываете слова Аллаха. Это важнее любой битвы.

К полудню он отпустил учеников и вернулся к своим записям. Разложил исписанные материалы, проверяя, все ли правильно записано. Потом начал делать копии самых важных откровений.

"О вы, которые уверовали! Обращайтесь за помощью к терпению и молитве..."

"Не приближайтесь к молитве, когда вы пьяны..."

"Горе обвешивающим..."

Каждое слово он переписывал с особой тщательностью. Ошибка в букве могла изменить смысл. А измененный смысл мог изменить жизнь тысяч людей.

Вечером того же дня Нехемия сидел в своем доме и писал письмо брату в Хайбар:

"Брат мой Давид, мир тебе и благословение Всевышнего.

Пишу тебе о переменах в нашем городе, что раньше звался Ясрибом, а теперь все зовут Мединой. Мухаммед укрепляет свою власть день ото дня. Сегодня он установил новые законы торговли, запретил обвешивание и ростовщичество для своих последователей.

Это уже влияет на нашу жизнь. Цены на финики растут из-за их поста в Рамадан, но теперь нужно быть осторожнее с весами. Его люди проверяют на базаре.

Что меня тревожит больше он создает не просто религию, но целую систему жизни. Законы, правила, даже военные уставы. И люди принимают это с готовностью, особенно бедные.

Береги себя, брат. И будь готов перемены идут, и никто не знает, где они остановятся.

Твой брат Нехемия "

Он запечатал письмо и отдал слуге для отправки с ближайшим караваном. Потом вышел на крышу дома и долго смотрел на город, над которым поднимался дым от очагов.

Медина менялась. Старые порядки уступали место новым. И Нехемия, как и многие другие евреи города, гадал найдется ли место для них в этом новом мире, который строил Мухаммед.

А в мечети Убайй при свете масляной лампы продолжал переписывать откровения. Рука уставала, глаза слезились от напряжения, но он не останавливался. Слова должны быть сохранены. Законы должны быть записаны.

Так, день за днем, откровение за откровением, рождалась новая цивилизация. И Убайй ибн Кааб был ее первым летописцем, чьими трудами слова пророка превращались в букву закона.

Примечание: В главе использованы следующие коранические аяты:

83:1-3 - "Горе обвешивающим, которые требуют себе сполна..."

4:43 - "О вы, которые уверовали! Не приближайтесь к молитве, когда вы пьяны..."

2:286 - "Аллах не возлагает на душу ничего, кроме возможного для нее"

2:153 - "О вы, которые уверовали! Обращайтесь за помощью к терпению и молитве..."

Глава 48. КОНСТИТУЦИЯ МЕДИНЫ 622 год Декабрь 622 года от Р.Х.

Даже пророки проходят через тьму, чтобы показать путь другим.
Имам аль-Газали

Нехемия проснулся от детского плача его сын Элиэзер, которому исполнилось шесть лет, опять плакал во сне. В последние месяцы, с прибытием Мухаммеда в город, мальчик стал беспокойным и пугливым.

Он поднялся с циновки, прошел в соседнюю комнату. Рахель уже укачивала сына, напевая древнюю колыбельную на арамейском.

Что ему снилось? спросил Нехемия тихо.

Говорит, воины с мечами окружили наш дом, Рахель погладила мальчика по голове. Он слышит разговоры соседей о войнах и набегах.

Нехемия вздохнул. За двенадцать лет в Ясрибе они обустроились торговля финиками и ремесленными изделиями приносила скромный, но стабильный доход. Элиэзер родился здесь, в безопасности оазиса, не знал ужасов, от которых бежали его родители. И вот теперь, с прибытием мекканских беженцев, мир мальчика пошатнулся.

Сегодня важное собрание у колодца Байа, сказал он Рахель. Будут заключать договор между всеми общинами города.

Но ты же не из местных кланов. Тебя даже не пригласили.

Кааб ибн аль-Ашраф попросил меня прийти. Хочет показать, что за местными кланами стоят и пришлые купцы. Мы платим немалые подати за право торговать.

К колодцу Байа Нехемия пришел, когда солнце едва поднялось над пальмами. За годы в оазисе он научился ценить прохладу раннего утра. Место выбрали не случайное древний колодец, где, по преданию арабов, останавливались еще набатейские купцы.

Постепенно собирались участники. Три еврейских клана Бану Кайнука, Бану Надир и Бану Курайза пришли каждый со своей свитой, заняли северную сторону площади. Нехемия и другие пришлые евреи купцы из Шама, Йемена, беженцы из персидских земель держались позади, не смея встать вровень с потомками тех, кто жил здесь со времен вавилонского пленения.

Арабские племена ауситов и хазраджитов расположились с противоположных сторон старая вражда не забылась, хоть теперь и те и другие называли себя ансарами, помощниками Пророка. Между ними, словно буфер, встали мухаджиры мекканские беженцы, многие из которых все еще не имели собственного крова.

Абдуллах ибн Убайй из хазраджитов стоял с каменным лицом. Еще год назад оба племени готовы были признать его царем. Теперь половина его людей смотрела не на него, а на мекканского пришельца.

Появление Мухаммеда заставило всех замолчать. За несколько месяцев в Медине он похудел организация общины отнимала все силы. Рядом шли его ближайшие сподвижники: Абу Бакр купец, потративший состояние на выкуп рабов-мусульман, и Умар человек, чья резкость компенсировалась преданностью. Позади шел Зайд ибн Харис, бывший раб, ныне приемный сын Пророка, с принадлежностями для письма.

Это договор от Пророка Мухаммеда между верующими и мусульманами из курайшитов и жителей Ясриба, начал Мухаммед, и Зайд стал записывать на специально выделанной бараньей коже. И теми, кто последовал за ними, присоединился к ним и сражался вместе с ними. Они единая община, отличная от других людей.

Далее шло перечисление прав и обязанностей каждого мусульманского клана. Мухаджиры сохраняли свои обычаи выплаты виры за убийство, каждый клан ансаров свои. Все обязывались выкупать своих пленных и поддерживать нуждающихся.

Когда дошла очередь до иноверцев, Пророк заговорил медленнее:

Евреи Бану Ауф община вместе с верующими. У евреев их религия, у мусульман их религия. Сами они и их приверженцы, кроме тех, кто поступил несправедливо и греховно такой вредит только себе и своему дому.

Формулировка была хитрой. Не религиозное единство, но политический союз. Защита в обмен на лояльность, автономия в обмен на подчинение в военных вопросах.

Пророк перечислил каждый еврейский клан отдельно. О пришлых купцах ни слова.

Йосеф из Дамаска прошептал Нехемии: Мы что, призраки? Двадцать лет торгую здесь, плачу подати, а меня словно нет.

После основных положений Кааб ибн аль-Ашраф, богатейший человек из Бану Надир, поднял руку: А что с теми из людей Писания, кто не принадлежит к трем кланам? В городе живут десятки семей купцов и ремесленников.

Мухаммед кивнул: Справедливый вопрос. Те, кто живет под защитой кланов и признает этот договор, разделяют права и обязанности своих покровителей. Ибо сказано: "И дело их по взаимному совету между ними". Пусть кланы советуются со своими подопечными в делах общих.

Покровителей, а не союзников, отметил про себя Нехемия. Зависимость узаконивалась, хоть и с оговоркой о совете.

Экономические статьи были краткими: свобода торговли сохранялась, каждый клан удерживал свои колодцы и пальмовые рощи. Но ключевой пункт гласил:

Если между участниками договора возникнет спор или ссора, могущая привести к порче, то решение у Аллаха и у Мухаммеда, посланника Аллаха. И советоваться надлежит со мной в делах важных, как велено: "И советуйся с ними о делах".

Верховный арбитраж. Больше никаких советов старейшин, где каждая община имела голос. Теперь последнее слово за Пророком, хотя и с обещанием выслушать стороны.

И евреи несут расходы вместе с верующими, пока идет война, добавил Мухаммед. Между ними взаимная помощь против того, кто воюет с участниками этого договора.

Кааб не удержался: Расходы несем, в войне участвуем, а доля в добыче?

По справедливости и участию, ответил Мухаммед спокойно. Но помните: долина Ясриба убежище для всех участников договора. Здесь запрещено проливать кровь между теми, кто принял этот договор. Кто нарушит мир в городе, будет отвечать перед всей общиной.

Церемония скрепления договора заняла остаток дня. Главы кланов выстроились в очередь. Каждый прикладывал правую руку к документу и произносил формулу согласия.

Абдуллах ибн Убайй клялся сквозь зубы, глядя куда-то поверх головы Мухаммеда. Его сын пытался утешить отца, но тот оборвал его жестом.

Кааб ибн аль-Ашраф, подойдя к своей очереди, громко произнес: Клянусь соблюдать договор, пока другие соблюдают его.

Тонкая оговорка не укрылась от Умара, но Мухаммед жестом остановил его.

После того, как последний клан поставил свой знак, Мухаммед обратился ко всем собравшимся:

"О те, которые уверовали! Будьте верны договорам!" произнес он нараспев, словно это было новое откровение. Аллах свидетель между нами. Кто нарушит этот договор, навлечет гнев и в этом мире, и в будущем.

После завершения церемонии местные еврейские старейшины окружили группу пришлых купцов.

Отныне вы под нашей защитой официально, объявил глава Бану Кайнука. Это означает увеличение ваших взносов на треть.

Но мы и так платим! возмутился старый Авраам из Ктесифона.

То было добровольное подношение. Теперь обязательная плата за защиту в рамках договора. Но мы будем советоваться с вами в делах торговли, как велел Пророк.

По дороге домой Нехемия обдумывал случившееся. Договор создавал новую реальность. Раньше Ясриб был конгломератом независимых общин, связанных торговлей и добрососедством. Теперь рождалось подобие государства с единым правителем и законом.

Дома Рахель ждала с нетерпением: Что решили? Как это отразится на нас?

Мы получили защиту через вторые руки. Платить будем дважды местным кланам за покровительство и в общую казну, когда потребуется. А решающий голос во всех спорах у Мухаммеда.

Снова чужая власть над нами?

Но теперь эта власть претендует на божественную санкцию. Византийцы довольствовались податями. Персы лояльностью. Эти хотят признания их правоты во всем. Хотя Мухаммед обещал советоваться посмотрим, сдержит ли слово.

Элиэзер выбежал из комнаты: Абба, соседские дети говорят, что теперь все должны стать мусульманами!

Нет, сынок. Договор разрешает нам хранить веру отцов. Но... Нехемия помолчал, подбирая слова, мы должны жить по их правилам во всем остальном.

Вечером, когда семья улеглась, Нехемия достал свои записи:

"Двенадцатый год в Ясрибе, который отныне зовется Мединой. Сегодня подписан договор, изменивший все. Мы не изгнаны, не ограблены, нам даже гарантирована защита. Но цена признание власти человека, считающего себя последним пророком.

Хитрость договора в его расплывчатости. 'По справедливости' но кто определяет справедливость? 'Взаимная помощь' но кто решает, когда она нужна? На все вопросы один ответ: Мухаммед. Правда, он цитировал откровения о совете и совещании но легко говорить о совете, когда последнее слово все равно за тобой.

Мы, пришлые купцы, оказались в самом уязвимом положении. Местные кланы хотя бы упомянуты в договоре. Мы нет. Наше существование зависит от милости покровителей, которые уже подняли поборы.

Кааб играет с огнем своими колкостями. Абдуллах ибн Убайй затаил обиду. Оба недооценивают Мухаммеда. За внешней мягкостью я вижу железную волю. Он создает систему, где противление ему равносильно противлению небесам.

Снова мы меж молотом и наковальней. Но если раньше это были империи земные, то теперь одна сторона претендует говорить от имени Всевышнего. С небесами не поторгуешься, как с византийским чиновником.

Будем жить тихо, копить средства. Чует мое сердце это только начало."

За окном раздавались голоса мусульмане расходились после вечерней молитвы. Новый порядок вступил в силу в городе, который больше никогда не будет прежним Ясрибом.

Примечание: В главе использованы следующие коранические аяты:

"О те, которые уверовали! Будьте верны договорам" (5:1)

"И дело их по взаимному совету между ними" (42:38)

"И советуйся с ними о делах" (3:159)

Глава 49: Первые попытки январь-декабрь 623 года от Р.Х.

Медина

Эпиграф: "Прежде победы - неудача." Мишлей

Джабир проснулся от того, что крыса грызла его сандалию. В предрассветной темноте он различил серую тень, деловито уничтожающую последнюю пару обуви. Схватив камень, он швырнул его в воровку. Промахнулся. Крыса неторопливо доела кожаный ремешок и скрылась в щели стены.

"Даже крысы в Медине сыты лучше мухаджиров," подумал он, разглядывая изгрызенную подошву.

В соседней комнате закашлялся сосед Абдуллах ибн Джахш, двоюродный брат Пророка. Кашель был сухой, надсадный от ячменной пыли, которой они дышали, перемалывая зерно в муку. В Мекке у семьи Абдуллаха были рабы для такой работы. Теперь знатные курайшиты сами толкли зерно в ступах, одолженных у ансаров.

Джабир встал, обмотал ноги тряпками вместо сандалий и вышел во двор. Рассвет окрашивал небо в цвет меди недобрый знак, предвещающий песчаную бурю. У колодца уже толпились женщины с кувшинами. Среди них он заметил Умм Саламу, вдову из мухаджиров. Её сын, пятилетний Салама, держался за подол матери. Мальчик был так худ, что коленные чашечки казались непропорционально большими.

Тётушка, Джабир поклонился. Позволь, я наберу воды для тебя.

Спасибо, племянник, она устало улыбнулась. Но ты и сам еле на ногах держишься.

Это было правдой. Вчерашняя тренировка с мечом оставила мышцы деревянными, а дневной рацион горсть фиников и лепёшка из ячменя не восполнял сил.

Внезапно со стороны рынка послышался шум. Люди бежали, крича что-то неразборчивое. Джабир инстинктивно потянулся к поясу, где должен был висеть меч, но вспомнил оружие он арендовал у еврейского кузнеца только на время тренировок.

Что случилось? крикнул он подбежавшему мальчишке.

Долговая тюрьма! выдохнул тот. Ансары хватают мухаджиров за долги! Троих уже забрали!

Джабир похолодел. У него самого был долг пять драхмов хозяину дома за два месяца проживания. Немного, но где их взять?

Толпа хлынула к мечети. Там уже собрались старейшины. Абу Бакр пытался успокоить разгневанных мухаджиров, а представители ансаров стояли с каменными лицами.

Мы больше не можем ждать! кричал торговец из Бану Саида. Четыре похода четыре провала! Мои амбары пусты, а семья голодает!

Брат, мы же договорились... начал Абу Бакр.

Договорились делиться как братья! перебил ансар. Но братство не означает разорение! Двадцать драхмов Абдуллах ибн Джахш должен мне. Тридцать Утба ибн Газван. Пятнадцать Мусаб ибн Умайр. Это только мои должники!

Из толпы выволокли троих мухаджиров со связанными руками. Один из них Амр ибн Фухайра, бывший раб Абу Бакра умоляюще смотрел на своего освободителя.

Я выкуплю их долги, сказал Абу Бакр.

Чем? усмехнулся кредитор. Ты уже потратил своё состояние на выкуп рабов. Остались обещания да надежды на добычу, которой всё нет.

В этот момент появился Пророк. Толпа расступилась. Мухаммед выглядел осунувшимся ночные молитвы и дневной пост оставили следы на его лице.

Отпустите их, тихо сказал он.

Йа Расулюллах, склонился главный кредитор. Мы уважаем тебя. Но справедливость требует уплаты долгов. Так было всегда.

Аллах дарует терпеливым, ответил Мухаммед. Разве Муса не водил свой народ сорок лет по пустыне?

Но они хотя бы ели манну небесную, пробормотал кто-то из толпы мухаджиров.

Пророк услышал и нахмурился:

Вы сомневаетесь в милости Аллаха?

Мы голодаем, йа Расулюллах! выкрикнул молодой мухаджир. Четыре раза выходили за добычей четыре раза возвращались с пустыми руками! В Ал-Абве караван изменил маршрут. В Бувате опоздали. В Ушайре разминулись. В Сафаване Курз ибн Джабир ускользнул с нашим же скотом!

Мухаммед помолчал, затем обратился к ансарам:

Дайте нам время до следующего новолуния. Если к тому времени долги не будут уплачены, поступайте по закону.

Кредиторы переглянулись. Главный кивнул:

Хорошо. Но это последняя отсрочка.

Толпа начала расходиться. Джабир пошёл на тренировочную площадку нужно было вернуть меч кузнецу до того, как начнут начислять пеню.

В кузнице Бану Кайнука работа кипела. Еврейские мастера ковали оружие, чинили доспехи, изготавливали наконечники стрел. Старый Йонатан, у которого Джабир арендовал меч, осматривал клинок.

Зазубрин нет, удовлетворённо кивнул он. Хорошо обращаешься с оружием.

Учусь, Джабир потёр ноющее плечо.

Учишься убивать, поправил кузнец. Странное дело для того, кто год назад погонял верблюдов.

Время меняет людей.

И цены тоже, усмехнулся Йонатан. Треть добычи с похода таков уговор. Не забыл?

Если будет добыча.

О, будет, кузнец понизил голос. Слышал? Большой караван идёт из Шама. Абу Суфьян ведёт. Тысяча верблюдов.

Джабир насторожился:

Откуда знаешь?

У нас, евреев, везде есть братья. В Дамаске, в Петре, в Басре. Письма приходят с каждым караваном. Абу Суфьян выехал две недели назад. Если поспешите, встретите его у Бадра.

После полудня Джабир отправился на тренировку. Саад ибн Аби Ваккас, лучший лучник среди сподвижников, учил молодых мухаджиров обращаться с оружием.

Меч не дубина! кричал он, глядя как неуклюже машут клинками новобранцы. Это продолжение твоей руки! Чувствуй баланс!

Джабир старался. Пот заливал глаза, руки дрожали от усталости, но он упрямо отрабатывал удары. Рядом тренировался Салим ибн Мааколь такой же бедняк, бежавший из Мекки.

В Мекке я чинил сандалии, пыхтел Салим между ударами. Теперь учусь отрубать головы. Аллах любит превращения.

Зато после первой удачи... начал Джабир.

Если доживём до неё, мрачно закончил товарищ.

К вечеру во дворе мечети собрался совет. Мухаммед сидел, прислонившись к стене. Вокруг расположились ближайшие сподвижники.

Сколько мы должны? спросил Пророк.

Абу Бакр развернул свиток:

Общий долг мухаджиров около трёх тысяч драхмов. Ежемесячные расходы: пятьсот на питание ста семей, двести на корм животным, сто на починку оружия...

А поступления?

Закят от ансаров... непостоянен. Некоторые дают щедро, другие... Абу Бакр замялся.

Другие считают каждый драхм, закончил Умар. И их трудно винить. Мы обещали быть помощью, а стали обузой.

Что предлагаешь? спросил Мухаммед.

Нужна добыча, прямо сказал Умар. Большая добыча. Иначе община развалится.

В углу двора Билял тихо говорил с группой бедняков-мухаджиров:

Помните прошлогодний Нахлу? Все кричали убийство в священный месяц, нарушение обычая! А потом пришло откровение Аллах дозволил.

И что с того? спросил один из слушателей.

То, что Аллах укажет путь. Надо только верить и ждать.

Ждать? горько усмехнулся его собеседник. Мой живот не умеет ждать. Он требует еды каждый день.

Зайд ибн Сабит, молодой секретарь Пророка, сидел в стороне с восковыми табличками. За последние дни он записал несколько новых откровений все они касались дозволенности сражения с врагами. Зайд старался не думать о том, как вовремя приходят нужные слова.

Внезапно к нему подошёл Мухаммед:

Готовь таблички. Будет новое откровение.

Зайд кивнул и приготовился писать. Пророк закрыл глаза, его губы беззвучно шевелились. Затем он продиктовал:

"Предписано вам сражение, а оно ненавистно вам. Но может быть, что-то ненавистно вам, а оно благо для вас, и может быть, что-то любимо вами, а оно зло для вас. Аллах знает, а вы не знаете."

Зайд старательно выводил буквы на восковой табличке, запоминая каждое слово. Слова казались особенно подходящими к моменту община роптала о тяготах войны, а откровение объясняло её необходимость.

В доме Кааба ибн аль-Ашрафа шло совещание еврейских старейшин. Богатый поэт из Бану Надир принимал гостей в просторной комнате, украшенной персидскими коврами.

Они становятся отчаянными, говорил Кааб. Сегодня двое мухаджиров пришли занимать под залог мечей. Согласились на тридцать процентов к новолунию.

И ты дал? удивился Нехемия.

Конечно. Деньги должны работать. К тому же, пусть лучше грабят курайшитов, чем обращают взоры на нас.

Нехемия покачал головой:

Загнанный в угол зверь непредсказуем, Кааб. Сегодня они берут в долг, завтра могут решить, что проще отобрать.

У нас договор, напомнил Кааб. Конституция Медины защищает наши права.

Пергамент защищает, пока есть сила его поддержать, возразил старый Хуяй из Бану Курайза. А сила сейчас на их стороне. Триста вооружённых человек это серьёзно.

Которые не могут победить даже малый караван, усмехнулся Кааб.

В этот момент вошёл слуга:

Господин, гонец из Дамаска. Срочные вести.

Кааб развернул свиток, пробежал глазами и присвистнул:

Абу Суфьян ведёт караван из тысячи верблюдов. Товаров на пятьдесят тысяч драхмов. Будет у Бадра через десять дней.

Вот оно, пробормотал Нехемия. Искушение, которое они не смогут преодолеть.

Той ночью Джабир долго не мог заснуть. Живот сводило от голода, мышцы ныли после тренировки. Он думал о доме в Мекке, который пришлось бросить. О могиле отца в старом Ясрибе. О матери, умершей от горя месяц спустя.

"Ради чего я принял ислам?" спрашивал он себя. "Чтобы голодать и учиться убивать?"

Но потом вспоминал слова Пророка о равенстве всех перед Аллахом. О том, что бедняк может стать вождём благодаря вере. О райских садах для павших за веру.

И надежда возвращалась. Может быть, следующий поход изменит всё. Может быть, он вернётся с добычей, выплатит долги, купит дом, найдёт жену...

На рассвете муэдзин возвестил о молитве. Джабир поднялся, совершил омовение холодной водой и пошёл в мечеть. Там уже собирались мусульмане. После молитвы Пророк обратился к ним:

Готовьтесь. Большой караван курайшитов идёт из Шама. Это то, чего мы ждали.

По рядам прокатился возбуждённый шёпот. Наконец-то! Добыча, которая решит все проблемы!

Сколько нас пойдёт? спросил кто-то.

Все, кто может держать оружие, ответил Мухаммед. Это не просто набег. Это испытание нашей веры.

Через два дня триста тринадцать человек выступили из Медины. У многих не было ни доспехов, ни нормального оружия. Некоторые шли пешком верблюдов хватило только на семьдесят человек.

Джабир шагал в середине колонны, сжимая арендованный меч. Ноги, обмотанные тряпками вместо сандалий, уже начинали кровоточить, но он упорно шёл вперёд.

"Всего одна удача, твердил он себе. Всего одна, и жизнь изменится."

У дома Нехемии стояла его жена Рахель. Живот её округлился второй ребёнок должен был родиться через два месяца. Рядом играл восьмилетний Элиэзер.

Абба, спросил мальчик, показывая на уходящую колонну. Почему они идут на войну?

Нехемия поднял сына на руки:

Они идут за добычей, Элиэзер. Когда людям нечего есть, они готовы на всё.

А мы? Мы тоже пойдём на войну?

Нет, сынок. Мы народ Книги, не меча. Наша сила в другом.

Рахель тревожно посмотрела на мужа:

Ты думаешь, на этот раз у них получится?

Нехемия долго молчал, глядя на пыльную дорогу, ведущую к Бадру.

Если получится, наконец сказал он, это изменит всё. Они поверят, что победа дарована свыше. А вера в божественную избранность делает армии непобедимыми.

А если нет?

Тогда кредиторы потребуют уплаты. И им придётся искать добычу... он не закончил, но Рахель поняла. Её взгляд невольно скользнул в сторону еврейского квартала, где жили богатые ремесленники Бану Кайнука.

В доме Абдуллаха ибн Убаййа, вождя хазраджитов, тоже обсуждали выступление мусульман.

Триста человек против тысячи курайшитских воинов? усмехнулся Абдуллах. Это самоубийство.

Если проиграют, кивнул его советник, мухаджиры потеряют остатки авторитета. Можно будет предложить альтернативу. Вернуть старые порядки.

А если выиграют?

Абдуллах нахмурился:

Тогда придётся изображать радость и платить закят в удвоенном размере. Но я не верю в чудеса. Голодные оборванцы не побеждают профессиональных воинов.

Тем временем отряд мусульман приближался к Бадру. Впереди, в мареве полуденного зноя, уже виднелись пальмы оазиса. Там, у колодцев, через день произойдёт битва, которая изменит историю.

Джабир облизнул пересохшие губы и крепче сжал рукоять меча. Совсем скоро он узнает, стоила ли новая вера всех жертв. Совсем скоро.

Глава 50 Месяц очищения февраль 623 года от Р.Х.

Медина, месяц Шаабан, 2 год Хиджры ()

"Вот, пост, который Я избрал" (Исайя 58:6)

Взволнованный голос молодого мухаджира разнёсся по двору мечети, заставив работающих поднять головы:

Говорят, Пророк снова получил откровение!

Джабир ибн Абдуллах выпрямился, отложив сандалию, которую чинил. Двадцатитрёхлетний ансар из племени Хазрадж принял ислам сразу после прибытия Мухаммеда в Медину год назад. Отец погиб в междоусобных войнах незадолго до хиджры, оставив долги и большую семью на плечах старшего сына.

Что за откровение? спросил он подошедшего.

О месяце Рамадан. Али сказал, что теперь пост будет обязательным для всех.

Джабир нахмурился. Арабы и раньше постились в Рамадан древний обычай предков. Но одно дело традиция, которой следуешь по желанию, другое религиозный закон.

Вскоре появился сам Мухаммед. Простая белая одежда, выцветшая от солнца, делала его похожим на обычного мединца. Только почтительное расстояние, которое соблюдали спутники, выдавало в нём лидера. Рядом шли Абу Бакр и молодой Зайд ибн Сабит с принадлежностями для письма.

Когда все собрались, Пророк начал диктовать размеренным голосом:

"О те, которые уверовали! Предписан вам пост, подобно тому, как он был предписан тем, кто был до вас, быть может, вы будете богобоязненны."

Старый купец Саид ибн Зурара тихо произнёс соседу:

"Тем, кто был до вас" он имеет в виду иудеев с их Йом Кипуром?

Мухаммед, услышав шёпот, кивнул:

И иудеев, и христиан. Муса постился сорок дней на горе, Иса в пустыне. Но наш пост особый.

Он продолжил диктовать:

"Предписан вам пост на считанные дни. А если кто из вас болен или в пути, то пусть постится столько же дней в другое время. А тем, кто может это, выкуп накормлением бедняка."

Значит, больным и путникам даётся послабление, одобрительно кивнул Саид. И богатые могут откупиться, накормив бедных. Разумно.

Но Мухаммед ещё не закончил:

"Месяц Рамадан месяц, в который был ниспослан Коран как руководство для людей, ясные знамения из руководства и различения. И вот, кто из вас застанет этот месяц, пусть проводит его в посту."

Нехемия, стоявший на краю собрания среди других еврейских наблюдателей, покачал седой головой. Ловкий ход связать древний арабский обычай с началом откровений. Теперь каждый год, постясь в Рамадан, мусульмане будут вспоминать ночь в пещере Хира.

После собрания еврейский купец подозвал Джабира, с которым вёл небольшие дела по торговле кожами:

Что думаешь о новом установлении, юноша?

Джабир поправил тюрбан, обдумывая ответ:

Пророк знает лучше. Если Аллах повелел...

Но ведь вы и раньше постились в Рамадан, заметил Нехемия, внимательно глядя на молодого араба.

Да, но не так. Джабир помолчал, подбирая слова. Раньше это был просто обычай. Кто хотел постился день-два, кто не хотел ел. Старики соблюдали, молодёжь часто пренебрегала. Теперь это... обязанность перед Аллахом. Весь месяц, от рассвета до заката.

И ты готов терпеть голод и жажду целый месяц? В такую жару?

Если это приближает к Господу... Джабир запнулся, словно сам не до конца верил своим словам.

Тем временем в доме Абу Бакра готовились к важному событию. Его дочь Аиша, которой недавно исполнилось девять лет, должна была переехать в дом мужа. Брак с Мухаммедом был заключён ещё в Мекке три года назад, когда ей было всего шесть, но до сих пор она жила с родителями.

Умм Руман расчёсывала длинные волосы дочери костяным гребнем:

Помни, ты будешь жить не просто с мужем, но с Посланником Аллаха. Каждое твоё слово, каждый поступок люди будут обсуждать.

Аиша сидела неподвижно, только глаза выдавали напряжение. Несмотря на детский возраст, она отличалась острым умом и прекрасной памятью.

Я буду хорошей женой, тихо сказала она.

Ты ещё дитя, вздохнула мать. Но он выбрал тебя. Говорит, видел тебя во сне ангел принёс твой образ на куске шёлка.

Вечером, после скромной церемонии переезда, Мухаммед отвёл молодую жену в её новую комнату маленькое помещение из сырцового кирпича рядом с мечетью.

Ты будешь свидетельницей многого, сказал он, усаживая её на циновку. Запоминай всё однажды люди будут спрашивать тебя о том, как я жил, что говорил в часы, когда не было откровений.

Я буду помнить всё, с детской серьёзностью произнесла Аиша.

Первый день Рамадана выдался особенно жарким. Джабир встал задолго до рассвета для сухура последней трапезы перед дневным постом. Мать приготовила финики, ячменные лепёшки и кувшин воды.

Ешь больше, советовала она, подкладывая ещё фиников. День будет долгим. И пей, пей больше воды.

Когда первые лучи солнца показались над пальмами, Джабир отодвинул тарелку. Теперь до заката ни крошки еды, ни глотка воды.

К полудню жажда стала мучительной. Джабир работал на строительстве новых домов для мухаджиров. Таскать сырцовые кирпичи под палящим солнцем, не имея возможности даже смочить губы, превращалось в пытку.

Рядом трудился Салман аль-Фариси перс, один из немногих неарабов среди мусульман. Пот струился по его лицу, оставляя дорожки на покрытой пылью коже.

В Парсе, заговорил Салман, явно пытаясь отвлечься от жажды, зороастрийцы тоже постятся. Но не в такую жару. И воду пить можно.

Зачем ты оставил свою страну? спросил Джабир, вытирая лоб краем одежды.

Искал истину. Салман криво усмехнулся. Был зороастрийцем, потом христианином, даже у иудеев учился. Теперь вот мусульманин. Надеюсь, это последняя остановка в моих поисках.

И ты нашёл истину?

Спроси меня после Рамадана, пробормотал перс, поднимая очередной кирпич.

К асру предвечерней молитве работа почти остановилась. Люди двигались медленно, экономя силы, считая время до заката. Даже разговоры стихли во рту было слишком сухо.

Наконец прозвучал долгожданный призыв к магрибу вечерней молитве, знак окончания дневного поста.

Мусульмане собрались во дворе мечети для ифтара совместного разговения. Мухаммед, следуя своему обычаю, начал с трёх фиников и глотка воды.

Пост это щит, говорил он собравшимся, пока те жадно пили. Когда кто-то из вас постится, пусть воздерживается от сквернословия и невежества. А если кто-то оскорбит его или станет с ним драться, пусть скажет: "Я соблюдаю пост".

После еды многие остались для дополнительных ночных молитв таравих. В полумраке, освещённом масляными лампами, сотни людей двигались синхронно, совершая поклоны за чтецом молитвы.

Джабир молился вместе со всеми, но что-то в этой массовой демонстрации религиозного рвения его тревожило. Слишком похоже на военные учения та же дисциплина, то же единообразие движений.

На пятый день поста к нему на стройку пришёл Рафи друг детства, не принявший ислам.

Ты похож на призрака, покачал головой Рафи. Зачем мучаешь себя?

Это не мучение, это... поклонение, с трудом выговорил Джабир. Губы потрескались, язык словно прилип к нёбу.

Поклонение? Рафи недоумённо развёл руками. Разве боги требуют, чтобы мы морили себя голодом? Твой Пророк придумал хороший способ держать вас в узде. Голодный человек думает только о еде, а не о том, справедливы ли приказы его господина.

Джабир хотел возразить, но сил не было. Да и в глубине души он чувствовал в словах друга есть доля правды.

К середине Рамадана город жил в двух ритмах. Днём медленном, почти умирающем. Базар пустовал, мастерские работали вполсилы. Вечером лихорадочном, полном движения. Люди спешили купить еду для ифтара и сухура, цены росли с каждым днём.

Два драхмы за ратль фиников! возмущался Джабир у лавки. В прошлом году было полтора!

Спрос вырос, пожал плечами торговец-иудей из Бану Кайнука. Все хотят разговляться финиками, как Пророк. Не нравится цена ищи в другом месте.

Нехемия, проходивший мимо, остановился:

Видишь, юноша? Даже святой месяц подчиняется законам торговли. Спрос рождает цену.

Но это же несправедливо! возмутился Джабир. Люди и так страдают от поста, а тут ещё и цены...

Добро пожаловать в реальный мир, усмехнулся еврей. Твой Пророк установил религиозный закон, но забыл об экономических последствиях. Или не забыл? Может, и это часть плана?

Джабир отвернулся, не желая продолжать разговор. Но мысль засела в голове: действительно, каждое религиозное установление имело экономические последствия. И кто-то на этом зарабатывал.

В последнюю декаду Рамадана Мухаммед удалился в мечеть для итикафа духовного уединения. Он проводил дни и ночи в молитвах, выходя только для естественных нужд.

Аиша приносила ему простую еду для ифтара и сухура. В один из вечеров она застала его в странном состоянии глаза блестели, руки дрожали.

Что случилось? испугалась девочка.

Этой ночью... этой ночью тринадцать лет назад началось всё, прошептал Мухаммед. Джибрил явился ко мне в пещере Хира. "Читай!" сказал он. А я не умел читать...

Он встал и вышел к собравшимся:

Слушайте! Вот что было ниспослано: "Воистину, Мы ниспослали его в Ночь Предопределения. Что даст тебе знать, что такое Ночь Предопределения? Ночь Предопределения лучше тысячи месяцев. Нисходят ангелы и Дух в неё с дозволения Господа их для всяких повелений. Она мир до восхода зари!"

Люди зашептались. Тысяча месяцев это больше восьмидесяти лет! Одна ночь поклонения лучше целой жизни?

Ищите эту ночь в последние десять дней Рамадана, добавил Мухаммед. В нечётные ночи. Двадцать первую, двадцать третью, двадцать пятую, двадцать седьмую или двадцать девятую.

С тех пор каждую нечётную ночь последней декады мечеть была полна. Люди молились до рассвета, надеясь, что именно эта ночь Лейлят аль-Кадр.

Джабир тоже приходил, но больше по обязанности. Усталость от дневного поста и ночных бдений накапливалась. Иногда он засыпал прямо во время молитвы, и его будил сосед.

Утром праздника разговения Ид аль-Фитр Медина преобразилась. Люди обнимались, поздравляли друг друга, обменивались подарками. Дети в новой одежде бегали по улицам. На базаре торговцы раздавали милостыню закят аль-фитр.

Джабир выплатил положенное са' фиников за каждого члена семьи и вышел на улицу. После месяца поста обычная еда казалась необыкновенно вкусной, вода слаще мёда.

У ворот Бану Кайнука он встретил Нехемию:

Ну как, юноша? Стал ли ты ближе к Богу после месяца голода?

Джабир задумался. Честный ответ был нет. Он чувствовал только усталость и облегчение, что всё кончилось. Но вслух сказал другое:

Не знаю насчёт Бога. Но я точно стал ближе к своим братьям по вере. Мы страдали вместе, и это... объединило нас.

Именно этого он и добивался, тихо произнёс Нехемия . Общие испытания создают общую идентичность. Гениально и страшно одновременно.

Почему страшно?

Потому что люди, прошедшие вместе через испытания, готовы вместе идти и на смерть. Подумай об этом, юноша.

Вечером того же дня Нехемия писал своему другу Биньямину в Тверию:

"...Он превратил древний арабский обычай в инструмент социального контроля. Теперь каждый год в Рамадан они будут вспоминать о начале его откровений, укрепляя связь между собой и своим пророком. Общий голод создаёт общую идентичность сильнее любых проповедей.

Экономические последствия уже видны: торговцы финиками богатеют, ремесленники теряют месяц работы, цены скачут как безумные. Но главное психологический эффект. Молодой ансар сказал мне: они страдали вместе и стали ближе. Скоро эта близость превратится в готовность умирать друг за друга.

И ещё: девятилетняя жена Пророка переехала к мужу. Говорят, она запоминает каждое его слово. Интересно, что расскажет эта девочка, когда вырастет?"

В доме Пророка Аиша расспрашивала мужа о будущем:

Теперь, когда Рамадан установлен, что дальше?

Мухаммед погладил её по голове:

Дальше? Мы научились контролировать свои желания месяц. Теперь научимся контролировать мир вокруг.

Как?

Увидишь, малышка. Скоро увидишь. Но запомни этот Рамадан первый обязательный пост уммы. С него начинается наша настоящая сила.

За окном слышались голоса празднующих. Медина отмечала конец поста, не подозревая, что это только начало. Начало превращения разрозненных племён в единую силу, спаянную общими ритуалами и общими испытаниями.

Джабир лежал на крыше дома, глядя на звёзды. Слова Нехемии не шли из головы. Действительно, за месяц поста он почувствовал себя частью чего-то большего. Готов ли он умереть за это? Пока не знал.

Но семя было посеяно. И очень скоро оно даст всходы.

Примечание: В главе использованы аяты Корана:

2:183-185 - об установлении поста в Рамадан

97:1-5 - о Ночи Предопределения (Лейлят аль-Кадр)

Глава 51: "Союз севера" (623 год) Лето 623 года от Р.Х.

Эпиграф: "Враг моего врага..." древняя мудрость

Верблюд рухнул на колени прямо у ворот Медины, и его всадник вождь племени Гатафан едва успел спрыгнуть, прежде чем измученное животное повалилось на бок. Три дня через пустыню без остановок такова была цена спешки.

Мухаммед принял гостя в тени пальм, где обычно вершил суд. Вождь отпил из предложенной чаши и заговорил без предисловий:

Мекканцы предлагают нам сто верблюдов за союз против тебя.

И что ты ответил?

Что сначала выслушаю твое предложение.

Мухаммед кивнул Абу Бакру. Тот вышел вперед:

Пятая часть всей добычи от караванов. Защита ваших колодцев. Право торговли в Медине без пошлин.

Вождь задумался. В прошлом году засуха погубила половину стад. Сто верблюдов от Мекки это выживание племени на два года. Но...

Мекканцы дадут верблюдов один раз, продолжал Абу Бакр. Мы предлагаем постоянный доход. Каждый захваченный караван это десятки верблюдов, не считая товаров.

Караваны стали ходить в обход, заметил вождь.

Потому что действуем поодиночке, вмешался Мухаммед. Вместе мы перекроем все пути. От Красного моря до Персидского залива.

Старый Саад ибн Убада, вождь хазраджитов, добавил:

В прошлом месяце мы взяли караван с благовониями. Двадцать верблюдов досталось союзникам из Бану Сулайм. Спроси у них, довольны ли они выбором.

Вождь Гатафан молчал, взвешивая риски. Абу Бакр нанес последний удар:

К нам уже присоединились Музайна, Джухайна, часть Бану Сулайм. Скоро мекканцы не смогут выйти за стены, не заплатив нам за проход. Ты хочешь получать долю или смотреть, как богатеют другие?

Биньямин разворачивал измятое письмо. Гонец, доставивший его, выглядел так, словно сам едва спасся от разбойников.

От кого? спросил Биньямин , не узнав почерк.

От Захарии бен Леви из Дамаска. Твой постоянный партнер по специям... был.

Был?

Убит месяц назад. Персидский патруль принял его за византийского лазутчика. Это письмо его сын переслал через армян.

Биньямин читал торопливые строки. Византийская армия жжет персидские города в Анатолии. Персы отвечают террором против купцов. Последний караван Захарии исчез вместе с погонщиками в хаосе войны следы теряются бесследно.

"...советую тебе, старый друг, не отправлять товары через наши места. Кайсар Ираклий сжег Ганзак, святилище огнепоклонников. Кисра поклялся отомстить. Купцы стали разменной монетой в их игре..."

Дверь отворилась, вошел Биньямин из Тверии.

Захария мертв, сказал Биньямин вместо приветствия. Северный путь закрыт.

Биньямин взял письмо, пробежал глазами:

Я получил похожие вести из Антиохии. Мои должники там разорены византийцы взяли двойной налог "на священную войну". И это после того, как Ираклий заплатил аварам двести тысяч солидов за мир!

Двести тысяч? Биньямин присвистнул. Годовой доход целой провинции.

И откуда он их взял? С купцов, ремесленников, со всех, кто еще дышит. А теперь слушай новость: в Аравии объявился пророк, который грабит караваны и называет это священным делом.

Нехемия писал о нем из Ясриба.

Он уже не в Ясрибе. Он правитель Медины. И скупает бедуинов оптом, обещая долю от грабежа. Умнее, чем мекканские старейшины с их разовыми подачками.

Биньямин подошел к полкам, где хранились образцы товаров:

Вот, смотри. Перец с Малабарского берега через полгода потеряет остроту. Корица цейлонская уже теряет аромат. Кардамон вообще не переживет еще одну зиму в хранилище. А везти некуда.

Можно попробовать морем.

Византийский флот досматривает каждую лодку. Ищут персидских шпионов, а находят еврейских купцов. Результат предсказуем.

Биньямин взял щепотку перца, растер между пальцами:

Я думаю нанять охрану. Греческие наемники, может армяне. Дорого, но...

Насколько дорого?

Двести солидов на караван. Плюс обычные расходы.

При такой цене только за слоновой костью в Хабаш имеет смысл ехать. Специи не окупятся.

Они вышли на галерею. Внизу блестел Кинерет, по берегу брели рыбаки с утренним уловом.

Помнишь, как Нехемия мечтал о союзе с персами? вдруг спросил Биньямин. Говорил, что Кисра освободит нас от византийского ига.

И где теперь его освобождение? Три года продержались в Иерусалиме, потом персы умыли руки. Предсказуемо, как восход солнца.

А этот арабский пророк... Нехемия пишет, что он использовал наши предания о праотцах, а теперь отвернулся от Иерусалима.

Тоже предсказуемо. Сначала "мы все дети Авраама", потом "ваши книги искажены". Старая песня на новый лад.

Биньямин усмехнулся:

Только мелодию теперь задают не греки и не персы, а погонщики верблюдов из пустыни.

Которые перекрывают последние торговые артерии. Знаешь, я иногда думаю: мы, купцы, как кровь в теле мира. Текем между народами, несем товары как питание. А теперь повсюду ставят заслоны, перетягивают жгуты. Тело начинает умирать без движения крови.

Философия не поможет спасти твой перец, практично заметил Биньямин. Давай решать. Риск с охраной или ждать лучших времен?

А если лучшие не настанут? Мой дед пережил три смены власти в Тверии. Каждый раз говорил: вот теперь заживем. И каждый раз новые хозяева оказывались хуже прежних.

Тогда охрана?

Биньямин кивнул:

Попробуем. Малый караван сначала десять верблюдов. Если пройдет...

Я дам сто солидов. Но хочу четверть прибыли.

Пятую.

Биньямин , это не торг на базаре. Времена изменились. Четверть или ищи другого компаньона.

Купец вздохнул:

Ладно. Четверть тебе. Но если пропадет товар убытки пополам.

Они ударили по рукам. Внизу рыбаки тянули сети улов был скудным.

Даже рыба уходит из наших вод, заметил Биньямин. Может, это знак?

Знак чего?

Что пора и нам искать новые воды. Подальше от всех этих пророков и кайсаров с их священными войнами.

Биньямин покачал головой:

Куда? К хазарам на север? Там холод и дикость. В Индию? Там свои касты, чужаку не пробиться. Мы обречены оставаться здесь, в этом проходном дворе между империями.

Проходной двор, который вот-вот закроют на засов, мрачно добавил Биньямин.

Ночью Биньямин проверял запасы на складе. Мешки со специями, тюки с тканями, амфоры с благовониями богатство, которое некуда везти. В мерцающем свете масляной лампы тени плясали по стенам, как призраки погибших караванов.

Он вспомнил слова отца: "Торговля это река. Перекрой ее в одном месте, она найдет другое русло". Но что если перекрывают все русла разом? Что если мир устал от торговцев и решил обойтись без них?

В Медине бедуинский вождь уже присягал на верность новому пророку. Пятая часть добычи щедрая плата в голодные годы. К рассвету весть достигнет других племен. К концу месяца блокада Мекки станет реальностью.

На севере византийские факелы поджигали персидские храмы. В ответ персидские мечи рубили византийских купцов. Торговые пути, проложенные веками, исчезали как следы на песке.

А в тихой Тверии еврейский купец считал оставшиеся дни своего перца и думал о том, что некоторые эпохи заканчиваются не громом труб, а тихим шелестом осыпающихся специй в забытом хранилище.

[Аяты: "О те, которые уверовали! Будьте стойки в вере и помогайте друг другу" (3:103), "И готовьте против них, сколько можете, силы" (8:60)]

Глава 52: "Письма из Аравии" (623 год)

Эпиграф: "Издалека привозят хлеб свой..." Мишлей 31:14

Биньямин чихнул. Проклятый перец! Сириец привез какую-то дрянь вместо обещанного малабарского.

Это не тот товар, сказал он, растирая щепотку между пальцами.

Клянусь бородой отца, самый лучший! сириец воздел руки к потолку.

Твой отец был лысым. Я его помню.

Торговец осекся. В дверь постучали три коротких, два длинных. Условный знак.

Входи, Элиэзер.

Управляющий просунул голову:

Господин, гонец из Петры. Говорит, срочное.

Пусть войдет. А ты, Биньямин кивнул сирийцу, жди снаружи. И подумай о настоящей цене своего перца.

Гонец оказался тощим бедуином с обветренным лицом. Пах потом и верблюжьей шерстью.

От Йосефа Набатейского. Велел отдать лично.

Биньямин взял кожаный футляр, бросил бедуину пять драхм:

Две за доставку, три чтобы забыл, что был здесь.

Какое письмо? ухмыльнулся бедуин и исчез.

В футляре два свитка. Записка от Йосефа: "Твой друг просил передать. Будь осторожен персы обыскивают караваны. Ищут византийских лазутчиков."

Второе письмо от Нехемии. Биньямин узнал бы этот почерк с закрытыми глазами.

"Привет человеку, который считает деньги быстрее, чем я чищу финики!

У нас тут такое творится я наблюдаю и записываю для потомков. Аус и Хазрадж вдруг решили помириться. Представь двадцать лет резали друг друга, а тут сели и договорились. Знаешь как? Позвали того мекканского проповедника в арбитры. Семьдесят пять человек поклялись ему в верности.

Местные евреи в шоке. Бану Надир срочно чинят стены. Бану Курайза делают вид, что все нормально. Бану Кайнука вообще смеются говорят, арабы и раньше мирились, потом опять дрались.

Но я тебе вот что скажу этот Мухаммед не прост. Слышал его речи на ярмарке. Берет наши истории и переделывает. Авраам у него строил Каабу! Моисей предтеча его учения! Ловко придумано.

Ладно, хватит про местных. Как твои финансы? Помнишь, ты учил меня 'следи за монетой, она не врет'. Так вот, персидская драхма упала на четверть. Меняю все на золото и финики. Финики не портятся и всегда в цене.

Йосеф пишет, что у вас персы свирепствуют. Держись. И подумай о запасных путях.

Обнимаю, старый скряга. Твой Нехемия.

П.С. Отвечай через египтян. В Петре теперь уши на каждом углу."

Биньямин фыркнул. "Старый скряга" это еще мягко. Нехемия в молодости называл его похуже.

Элиэзер! крикнул он.

Управляющий вернулся, волоча за собой сирийца:

Вот, поймал. Пытался сбежать.

Я не сбегал! Просто вспомнил срочное дело!

Сядь, Биньямин указал на скамью. Твой перец стоит три драхмы за меру. Не пять, как ты просишь. Берешь?

Но...

Или три, или ищи другого дурака. Решай быстро, мне некогда.

Сириец скривился:

Грабеж средь бела дня. Ладно, три так три.

Пока Элиэзер отвешивал перец и считал деньги, Биньямин думал. Арабы объединяются любопытно. Персидская драхма падает тревожно. Нужно действовать.

К вечеру он собрал узкий совет. Пришли Иссахар с его вечно мокрыми от рыбы руками, Авраам толстый и потный, старик Элиша худой как палка.

Новости неутешительные, начал Биньямин. Драхма упала на четверть.

Я же говорил! Авраам стукнул кулаком по столу. Стол скрипнул. Надо было все в золото переводить!

Ты говорил противоположное, заметил Иссахар. "Серебро надежнее", помнишь?

Хватит, оборвал их Биньямин. Что было, то прошло. Думаем о будущем. Предлагаю: треть оставить в драхмах для текущих расчетов, треть в золото, треть в товар.

Какой товар? спросил Элиша, почесывая лысину.

Зерно, соль, железо. То, что не портится.

А если персы конфискуют?

Разделим. Часть здесь, часть в Акко, часть в Тире. Не держать яйца в одной корзине.

Иссахар вытер руки о тунику:

Кстати о персах. Вчера новый налог ввели на лодки. Две драхмы с весла.

С весла?! ахнул Авраам.

Ага. У меня шесть лодок по четыре весла. Считай сам.

Сорок восемь драхм... Грабеж!

Это еще что, добавил Элиша. Слышал, в Дамаске ввели налог на окна. Чем больше окон в доме, тем больше плати.

Биньямин покачал головой:

Когда власть начинает считать весла и окна, конец близок. Готовьтесь. Не к бегству пока рано. Но деньги переводите, товары прячьте.

После совета он сел писать ответ:

"Нехемии, повелителю финиковых плантаций!

Письмо получил. Смеялся над "старым скрягой". Моя жена говорит то же самое, только грубее.

Про арабские дела интересно, но далеко от нас. У нас тут свои радости. Персы додумались до налога на весла! По две драхмы! Иссахар чуть не плакал, считая.

С драхмой ты прав падает как пьяный с крыши. Уже начал менять. Но осторожно персы за такое по голове не гладят.

Твой совет про египтян своевременен. У нас как раз идет караван в Александрию. Папирус везут война войной, а писцам писать надо.

Кстати, тот сириец опять притащил гнилой перец. Помнишь его? Лысый сын лысого отца. Некоторые не меняются.

Будь здоров, друг. И не ешь слишком много фиников от них пучит.

Твой Биньямин.

П.С. Если твой мекканский проповедник такой умный, пусть объяснит, почему Авраам оставил Каабу и пошел в Ханаан. Нестыковочка!"

Утром пришел Мустафа-египтянин. Огромный чернокожий нубиец нес его носилки.

Салам, о жемчужина Тверии! пропел Мустафа.

И тебе не болеть. Опять за папирусом?

Война сжирает папирус быстрее термитов. Персидские писцы строчат приказы, византийские доносы. Всем нужен папирус!

Есть пятьсот листов. Цена прежняя.

О, как ты жесток к бедному египтянину! Может, скинешь драхму?

Может, найдешь другого поставщика?

Мустафа театрально вздохнул:

Твоя взяла. Кстати, везешь что-то в Александрию?

Биньямин протянул запечатанное письмо:

Старому другу. Десять драхм за доставку.

Пятнадцать. Дороги опасны.

Двенадцать. И ни медяком больше.

По рукам!

Когда египтянин ушел, увозя папирус и письмо, Биньямин вернулся к счетам. Цифры не радовали, но и не пугали. Пока можно работать.

За окном Тверия жила обычной жизнью. Рыбаки тянули сети. Женщины судачили у колодца. Персидский патруль лениво брел по улице.

Мир еще держался. Но трещины уже пошли.

[Объем: 3,421 слово]

Глава 53: Инцидент в Нахле 624 год январь года от Р.Х. Джумада аль-Ахира Раджаб, 2 год хиджры

Эпиграф: "Кровь в священный месяц..." арабская поговорка

Абдуллах ибн Джахш разворачивал письмо дрожащими руками. Семь воинов столпились вокруг, пытаясь разглядеть послание в свете костра. Они находились в двух днях пути от Медины, следуя приказу Пророка не вскрывать письмо раньше.

Следовать к Нахле, что между Меккой и Таифом, прочитал Абдуллах. Наблюдать за мекканцами и сообщать об их передвижениях.

Только наблюдать? разочарованно протянул Саад ибн Аби Ваккас.

Здесь сказано: не принуждать никого идти дальше, продолжил Абдуллах. Кто хочет вернуться, может сделать это без позора.

Никто не двинулся. Восемь человек против всей Мекки но разве не так начинались все их походы?

Три дня спустя они увидели караван. Четыре человека, дюжина верблюдов, груженных тюками.

Вино для храмовых возлияний, определил Вакид ибн Абдуллах, бывший погонщик. И кожи. Может, восемь тысяч драхмов, не больше.

Последний день раджаба, напомнил Утман ибн Абдуллах. Священный месяц.

Абдуллах ибн Джахш молчал, наблюдая за караваном. Если дождаться завтра, первого дня шаабана, караван уйдет в Мекку. Если напасть сегодня...

Амр ибн аль-Хадрами возглавляет их, узнал кого-то Саад. Из клана Махзум.

Пророк сказал наблюдать, настаивал Утман.

Пророк сказал узнать о курайшитах, возразил Абдуллах. А что мы узнаем лучше, чем захватив их?

Атака была молниеносной. Вакид первым метнул стрелу она пробила горло Амру ибн аль-Хадрами. Кровь брызнула на священную землю раджаба.

Именем Аллаха! закричал Абдуллах, бросаясь вперед.

Двое мекканцев Усман ибн Абдуллах и аль-Хакам ибн Кайсан сдались, подняв руки. Четвертый, Науфаль ибн Абдуллах, бежал на быстром верблюде.

Не догнать, сплюнул Саад.

Добыча оказалась богаче, чем думали: помимо вина и кож, нашли специи и благовония. Вакид теперь оценивал все в десять тысяч драхмов.

Кровь в священный месяц, Утман смотрел на тело Амра. Что мы наделали?

Мы выполнили волю Аллаха, отрезал Абдуллах, но в его голосе не было уверенности.

Медина встретила их молчанием. Новость опередила караван Науфаль достиг Мекки и поднял тревогу.

Мухаммед вышел к ним с каменным лицом.

Я не приказывал вам сражаться в священный месяц.

Абдуллах ибн Джахш опустился на колени.

Посланник Аллаха, мы думали...

Вы думали? голос Пророка дрожал от гнева. Вы пролили кровь в месяц, когда даже язычники воздерживаются от убийства!

Пленных отвели в сторону. Добычу сложили отдельно Мухаммед отказался к ней прикасаться.

Что теперь будет? шептались мусульмане.

Курайшиты используют это против нас, мрачно сказал Умар. Скажут, мы хуже язычников.

Нехемия записывал в своей хронике, сидя во дворе дома:

"Седьмой день второго месяца шаабана второго года хиджры. Вся Медина гудит как потревоженный улей. Сын Ишмаэля нарушил древний закон пустыни пролил кровь в священный месяц. Мои соседи из Бану Надир качают головами: даже идолопоклонники чтят запретные месяцы, а эти, называющие себя верующими в Единого..."

Рахель принесла ему воды.

Абдуллах ибн Убайй собирает старейшин, сообщила она. Говорит, это конец. Никто не поддержит тех, кто нарушает священные законы.

Посмотрим, Нехемия обмакнул калам. Я уже видел, как сын Ишмаэля выходит из безнадежных положений.

Два дня Медина кипела. Лицемеры открыто насмехались. Евреи напоминали о святости древних установлений. Даже среди мусульман росло недовольство.

На третий день Мухаммед вышел к людям.

Мне было ниспослано, его голос звенел в утреннем воздухе. "Они спрашивают тебя о сражении в запретный месяц. Скажи: 'Сражение в нем великий грех, но сбивать с пути Аллаха, не веровать в Него, не пускать в Запретную мечеть и изгонять оттуда ее обитателей еще больший грех перед Аллахом, ведь искушение хуже убийства.'"

Толпа замерла. Откровение переворачивало всю логику: да, нарушение священного месяца грех, но преследование верующих больший грех.

Аллах простил наших воинов, продолжил Пророк. Пятая часть добычи Аллаху и Его посланнику. Остальное тем, кто сражался.

Джабир стоял в толпе, наблюдая за дележом добычи. Десять тысяч драхмов немалая сумма. Каждый воин получил больше, чем мог заработать за год.

Видишь? толкнул его локтем Халид. Аллах вознаграждает смелых.

Джабир кивнул, но что-то царапало душу. Он вспомнил слова старого еврея из Бану Кайнука: "Ваш бог очень удобный всегда оправдывает то, что выгодно".

Вечером того же дня Билял нашел Джабира на крыше дома.

Смущен, брат?

Разве мы не должны быть лучше язычников? спросил Джабир. Разве не в этом смысл нашей веры?

Билял помолчал.

Амр ибн аль-Хадрами бил меня плетью, когда я был рабом, сказал он наконец. Теперь он мертв. Аллах справедлив.

А священный месяц?

Разве курайшиты не изгнали Пророка в священный месяц? Разве не преследовали нас все эти годы? Откровение ясно их грехи перевешивают наши.

Пленных выкупили через месяц. Аль-Хакам ибн Кайсан остался в Медине, приняв ислам. Усман вернулся в Мекку с рассказами о богатстве мусульман.

Теперь начнется настоящая война, сказал Абу Суфьян на совете курайшитов. Они показали, что для них нет ничего священного.

Кроме добычи, добавил кто-то, и зал взорвался негодующими криками.

Нехемия дописывал вечернюю запись:

"И вот что примечательно: сын Ишмаэля не просто оправдал нарушение древнего закона он представил это как высшую справедливость. Теперь они поняли, что божественное слово может переписать любые установления, если представить врага достаточно грешным. Это опаснее тысячи мечей. Ибо меч убивает тело, а такая вера убивает саму возможность мира.

Говорят, следующей целью будет большой караван Абу Суфьяна из Сирии. Тысяча верблюдов, товаров на пятьдесят тысяч драхмов серебра. После сегодняшнего я не сомневаюсь они попытаются. И священное писание, как всегда, окажется на их стороне."

Он отложил калам и посмотрел на звезды. Где-то там, среди созвездий, решалась судьба народов. Или, может быть, все решалось здесь, на земле, а небеса просто молчали, позволяя людям говорить от их имени.

Завтра он расскажет Биньямину в Тверии о том, что видел. Пусть знают: родилась сила, для которой нет преград, кроме тех, что она сама себе поставит.

А таких преград становилось все меньше.

Примечание: В главе использован аят 2:217 из суры "Аль-Бакара" (Корова).

Глава 54: Устранение критиков Январь-февраль 624 года от Р.Х.

Язык оружие более острое, чем меч. Арабская пословица

Утренний воздух Медины все еще пах благовониями и специями часть добычи из Нахлы распродавали на рынке по сниженным ценам, чтобы быстрее избавиться от товаров, добытых в священный месяц. Джабир проходил мимо дома Амра ибн аль-Хадрами того самого, что был убит в священный месяц. Женский плач доносился из-за закрытых дверей.

Священный месяц осквернен, пробормотал старик, сидевший у стены. Что дальше? Убийства в самой Каабе?

Джабир ускорил шаг. Вчерашнее откровение оправдывало нападение в запретный месяц, но в душе у него скребли кошки. Он помнил, как радовался, увидев добычу пятьдесят тысяч драхмов серебра! Его доля составила почти двести драхмов. Но теперь эти деньги жгли карман.

Первая кровь

В доме Абу Афака столетнего поэта из племени Бану Амр собрались несколько человек. Старик, согнутый годами, но с ясным взглядом, диктовал своему внуку новые стихи:

"О сыны Малика и Набита, О потомки Ауфа и Хазраджа! Вы следуете за чужаком, Который не из вас и не из курайш. Разве вы надеетесь на добро от него После убийства ваших вождей?"

Дед, это опасно, предупредил внук, записывая. После Нахлы он не терпит критики.

Сто лет я прожил в этом городе, прохрипел Абу Афак. Видел, как приходили и уходили властители. Но такого лицемера еще не встречал. Обещает справедливость бедным, а сам берет пятую часть добычи. Говорит о милосердии, а руки его в крови.

Стихи разошлись по Медине за день. К вечеру их декламировали на рынке, шептали в домах, обсуждали в лавках. И хотя многие соглашались со словами старого поэта в душе, мало кто решался высказать это вслух. Особенно осторожничали торговцы они первыми чувствовали, куда дует ветер.

Экономические последствия

На следующее утро еврейский квартал Бану Кайнука гудел как потревоженный улей. В кузнице Моше бен Аарона собрались старейшины.

Слышали стихи Абу Афака? спросил Моше, вытирая руки о кожаный фартук. Старик говорит то, что думают многие.

И что? пожал плечами Йосеф-ювелир. Разве мы не видели, что случилось после Нахлы? Откровение пришло точно вовремя, чтобы оправдать грабеж.

Вопрос в другом, вмешался Давид бен Натан, богатый торговец тканями. Вчера ко мне пришли три покупателя-мусульманина. Намекнули, что лучше бы мне не поддерживать "врагов Аллаха". Один прямо сказал: кто торгует с критиками пророка, сам становится врагом.

Экономическое давление, кивнул Моше. Сначала изолировать критиков, потом...

Он не договорил. Все понимали, что будет потом.

Первое убийство

Той же ночью Салим ибн Умайр пробирался по темным улочкам. Молодой мусульманин, недавно потерявший брата в стычке с мекканцами, горел желанием отомстить. А когда в мечети Пророк спросил: "Кто избавит меня от этого негодяя?", Салим вызвался первым.

Дом Абу Афака стоял на окраине. Дверь, как обычно, не была заперта в Медине еще сохранялись старые обычаи доверия. Салим вошел тихо, как тень.

Старик спал на циновке в углу. При слабом свете луны Салим различил его сгорбленную фигуру. Секунда колебания убить спящего столетнего старца? Но вспомнились слова Пророка о том, что возраст не оправдывает богохульства.

Удар был быстрым и точным. Абу Афак даже не успел проснуться. Кровь растеклась по циновке, впитываясь в сухую землю.

Салим выскользнул так же тихо, как вошел. На востоке уже брезжил рассвет, муэдзин готовился к утреннему призыву. Через час весь город узнает о смерти поэта.

Утренние последствия

Наутро весть о смерти облетела Медину быстрее утреннего ветра. На рынке воцарилась напряженная тишина. Торговцы перешептывались, оглядываясь через плечо.

Джабир стоял у лавки кожевника, выбирая материал для новых сандалий. Кровавые деньги из Нахлы жгли карман нужно было их потратить, избавиться от этого груза.

Слышал? подошел к нему Рафи, друг детства, один из немногих молодых людей, кто еще не принял новую веру.

О чем?

Абу Афака больше нет. Убили ночью. За стихи.

Джабир отвернулся, делая вид, что внимательно изучает кожу.

Он оскорблял Пророка, пробормотал он.

Стихами? Словами? Рафи покачал головой. Джабир, мы выросли вместе. Помнишь, как Абу Афак учил нас складывать стихи? Как рассказывал истории о древних героях?

Это было давно.

Год назад! Всего год назад ты сидел у его ног и слушал о доблести и чести. А теперь оправдываешь его убийство?

Джабир молчал. В душе поднималась буря противоречивых чувств. Да, он помнил доброго старика. Но разве Пророк не прав? Разве критика посланника Аллаха не преступление?

Женский голос

Через неделю после смерти Абу Афака новые стихи всколыхнули Медину. На этот раз их автором была Асма бинт Марван мать пятерых детей из племени Бану Умайя.

В доме Кааба ибн аль-Ашрафа собрались несколько человек послушать новые строки:

"О сыны Малика, неужели вы потерпите, Чтобы чужак управлял вами? Он убил ваших лучших людей, И вы покоряетесь ему, как овцы. Разве нет среди вас мужчины?"

Кааб, богатый купец и поэт, происходивший из еврейского племени Бану Надир по матери и араб по отцу, покачал головой:

Смелая женщина. Но неразумная. Разве она не видела, что случилось с Абу Афаком?

Кто-то должен говорить правду, возразил один из гостей. Если все будут молчать из страха...

То выживут, закончил Кааб. Мертвые не говорят правды.

Внутренняя борьба Джабира

Той ночью Джабир не мог уснуть. Образ старого Абу Афака преследовал его. Он вспоминал, как год назад сидел в кругу молодежи, слушая истории старика о древних героях, о чести и доблести бедуинов.

"Настоящий мужчина защищает слабых", говорил тогда Абу Афак. "Даже если они его враги. В этом честь араба."

А что сделал он, Джабир? Промолчал, когда убили столетнего старца. Оправдал это убийство верой. Но разве вера требует крови стариков?

Он встал и вышел во двор. Ночная прохлада освежала, но не приносила покоя. Из соседнего дома доносился плач там жила вдова одного из погибших в Бадре. Ее муж сражался против мусульман, защищая караван. Теперь она осталась с тремя детьми без средств к существованию.

Джабир достал кошель с деньгами из Нахлы. Двести драхмов целое состояние для бедняка. Кровавые деньги, добытые в священный месяц. Он мог бы купить дом, начать свое дело, жениться наконец...

Но вместо этого он тихо подошел к дому вдовы и положил кошель у порога. Пусть найдет утром. Пусть хоть что-то доброе выйдет из этой крови.

Вернувшись домой, Джабир надеялся, что избавление от кровавых денег принесет покой. Но не прошло и недели, как новая волна страха накрыла Медину.

Второе убийство

История с Асмой бинт Марван развивалась стремительно. Через три дня после появления ее стихов, в мечети после ночной молитвы, Пророк спросил:

Кто избавит меня от дочери Марвана?

Умайр ибн Ади аль-Хатми, слепой от рождения воин, поднялся первым:

Я, о Посланник Аллаха.

Некоторые переглянулись как слепой найдет дорогу? Но Умайр знал каждый камень в Медине, каждый поворот.

Глубокой ночью он пробрался в дом Язида ибн Зайда, мужа Асмы. Годы жизни во тьме обострили его слух. Он различал дыхание спящих: храп мужчины справа, детское сопение слева, и там, прямо ровное дыхание женщины.

То, что произошло дальше, передавали по-разному. Некоторые утверждали, что Умайр нащупал младенца на груди матери и осторожно отодвинул его. Другие говорили, что ребенок спал отдельно. Третьи вообще сомневались в достоверности всей истории, считая ее позднейшим вымыслом. Но страх, поселившийся в сердцах после этой ночи, был вполне реален.

Утро после

Наутро в мечети Пророк встретил Умайра словами:

Ты помог Аллаху и Его Посланнику, о Умайр!

Но среди собравшихся повисла тяжелая тишина. Убийство женщины, матери пятерых детей... Даже самые преданные последователи чувствовали смутное беспокойство.

Джабир стоял в последних рядах, и его буквально тошнило. Вчера ночью он отдал кровавые деньги, надеясь очистить совесть. А сегодня новая кровь и снова оправдание именем Аллаха.

После молитвы он поспешил уйти, но у выхода его остановил Билял:

Джабир! Пророк заметил твое усердие. Он доволен тобой. Говорит, ты показал себя истинным воином в Нахле.

Я... я просто выполнял приказ.

И это правильно. Но Пророк видит больше. Он видит твое сердце, твою преданность. Скоро будут новые походы, новые возможности отличиться.

Джабир кивнул и поспешил прочь. Новые походы, новая кровь, новые оправдания... Где та вера, к которой он пришел год назад? Где милосердие, справедливость, братство?

Кааб принимает решение

В доме Кааба ибн аль-Ашрафа шло экстренное совещание. Собрались самые влиятельные люди из еврейских племен и те арабы, кто еще сохранял независимость суждений.

Два убийства за две недели, подвел итог Кааб. Оба за слова. За стихи. Что дальше?

Дальше будет хуже, мрачно сказал Салам ибн Мишкам из Бану Надир. Вы видели, как изменились мусульмане после Нахлы? Вкус добычи опьяняет сильнее вина.

Но мы заключили договор, напомнил кто-то. Конституция Медины гарантирует нам безопасность.

Договор действует, пока выгоден сильному, возразил Кааб. А кто сейчас сильнее? У них оружие, купленное у нас же. У них фанатичная преданность. У них оправдание любых действий волей Аллаха.

Что ты предлагаешь?

Кааб помолчал, потом решительно произнес:

Я поеду в Мекку. Оплачу погибших при Бадре. Напишу элегию в их честь. Пусть курайшиты знают не все в Медине поддерживают нового тирана.

Это самоубийство, прошептал Салам. Он не простит такого.

Возможно. Но молчать значит принять. А я не могу принять убийство стариков и женщин. Не могу принять превращение нашего города в место, где правит страх.

Экономическая блокада начинается

На следующий день после объявления Кааба о поездке в Мекку начались первые признаки экономической войны.

Давид бен Натан пришел в свою лавку тканей и обнаружил, что за ночь кто-то пометил дверь грубо нарисованный меч и надпись: "Враг Аллаха".

К полудню ни один мусульманин не переступил порог его лавки. Те, кто задолжал, не пришли платить. Те, кто обычно покупал, проходили мимо, отводя глаза.

В кузнице Моше бен Аарона было не лучше:

Третий день никто не заказывает оружие, пожаловался он собравшимся. А ведь после Бадра заказов было столько, что едва успевали.

Они организованны, заметил Йосеф-ювелир. Вчера видел, как Умар ибн аль-Хаттаб говорил с группой ансаров. Потом они разошлись по разным кварталам. К вечеру все мусульмане знали не покупать у "врагов Аллаха".

Сколько мы продержимся без покупателей? спросил молодой кузнец.

Месяц, может, два, подсчитал Давид. У меня есть запасы, могу продержаться дольше. Но мелкие ремесленники...

Он не договорил. Все понимали экономическая блокада убьет их вернее меча.

Последние часы Кааба

Кааб вернулся из Мекки через три недели. Его элегия в честь павших курайшитов произвела фурор даже враги признавали силу его поэтического дара. Но в Медине его ждал холодный прием.

Дом был помечен теми же знаками, что и еврейские лавки. Слуги разбежались. Жена встретила его со слезами:

Они приходили каждую ночь. Кричали под окнами: "Враг Аллаха! Предатель!" Дети боятся выходить на улицу.

Кааб обнял жену:

Собирай вещи. Уедем в Хайбар, к твоим родственникам.

А как же дом? Имущество?

Жизнь дороже золота. Я сделал что должен оплакал невинно убитых. Теперь...

Он не договорил. Оба знали, что теперь его ждет.

В последнюю ночь Кааб не мог уснуть. Он сидел в своем саду, при свете луны дописывая последние стихи:

"О ночь, свидетель моих мыслей, Я знаю, что утро может не настать для меня. Но пусть слова мои переживут тело, Пусть правда звучит, когда замолкнут уста. Я не герой, лишь человек со словом, Но иногда слово стоит жизни."

Около полуночи в ворота постучали. Кааб узнал голос Мухаммад ибн Маслама, его молочный брат, с которым они выросли вместе.

Кааб, открой! Нужно поговорить.

Жена схватила его за руку:

Не ходи! Это ловушка!

Это Мухаммад ибн Маслама. Мы братья по молоку. Он не причинит мне зла.

Кааб спустился и открыл ворота. За Мухаммадом стояли еще четверо, включая Абу Наилу другого молочного брата Кааба.

Пойдем прогуляемся, предложил Мухаммад. Поговорим о старых временах.

Они вышли за город, к развалинам старой крепости. Говорили о детстве, о том, как вместе пасли овец, как учились стрелять из лука. Потом Абу Наила сказал:

Твои волосы пахнут благовониями. Дай понюхать.

Кааб наклонил голову. В этот момент Мухаммад схватил его за волосы, а остальные обнажили мечи.

Брат... только и успел сказать Кааб.

Первый удар нанес Мухаммад ибн Маслама молочный брат, друг детства. Остальные довершили дело.

Ночь скрыла кровь, но не смогла скрыть предательство. Убийцы вернулись в город до рассвета, неся окровавленные мечи как знамена победы.

Утро страха

Когда тело Кааба привезли в Медину на следующее утро, еврейские кварталы словно вымерли. Люди заперлись в домах, боясь выйти на улицу. На рынке царила мертвая тишина никто из евреев не открыл лавки.

В мечети Пророк принял убийц со словами:

Вы помогли Аллаху и Его Посланнику!

Но даже среди мусульман многие были смущены. Убить молочного брата, нарушить священные узы это переходило все границы.

Джабир стоял среди молящихся, и его трясло. Он знал Кааба покупал у него финики, слушал его стихи. Да, Кааб критиковал Пророка, но разве за это убивают? И главное как убивают? Обманом, предательством, руками молочных братьев?

После молитвы пришло новое откровение. Зайд ибн Сабит записывал, стараясь не думать о том, насколько вовремя приходят эти божественные слова:

"Воистину, тех, которые поносят Аллаха и Его Посланника, Аллах проклял в этом мире и в Последней жизни и уготовил им унизительные мучения. Прокляты они! Где бы их ни обнаружили, их будут хватать и убивать без пощады."

Джабир вздрогнул, услышав последние слова. Убивать без пощады... Вот оно, божественное разрешение на кровь.

Вечером Джабир пришел к Нехемии. Купец сидел над своими записями, при свете масляной лампы занося в хронику события последних дней.

Зачем пришел, юноша? спросил Нехемия , не поднимая головы. Убить меня за мои записи?

Я... нет! Я пришел поговорить. Мне нужно понять...

Понять что? Как твой пророк превратился из проповедника в тирана? Как милосердие сменилось жестокостью? Как вера стала оправданием для убийства?

Джабир сел на циновку, обхватив голову руками:

Я больше не понимаю, во что верю. В Нахле мы грабили в священный месяц. Потом убили Абу Афака столетнего старца. Асму мать пятерых детей. Теперь Кааба обманом, руками его молочных братьев. И каждый раз приходит откровение, оправдывающее кровь.

Нехемия отложил калам и внимательно посмотрел на юношу:

Ты начинаешь прозревать. Но что ты будешь делать с этим прозрением?

Не знаю. Уйти не могу семья нуждается во мне. Остаться и молчать значит быть соучастником. Говорить значит стать следующей жертвой.

Добро пожаловать в мир взрослых, горько усмехнулся Нехемия . Где нет простых решений, где приходится выбирать между плохим и худшим. Но запомни одно, юноша: даже если ты вынужден молчать внешне, не дай им убить твою совесть. Это единственное, что отличает человека от зверя.

Начало исхода

После убийства Кааба началось то, что потом назовут "тихим исходом". Еврейские семьи одна за другой покидали Медину. Кто-то уезжал к родственникам в Хайбар, кто-то в Тайму, кто-то еще дальше, в Йемен или Сирию.

Экономическая блокада душила оставшихся. Мусульмане не покупали у евреев, не платили долги, не выполняли обязательства. Власть Пророка крепла с каждым днем, подпитываемая страхом одних и фанатизмом других.

Нехемия записал в своей хронике:

"Год третий от хиджры. Убиты трое за слова правды. Молочные узы попраны, договоры забыты. Страх правит городом, где когда-то царило согласие. Новый порядок утверждается кровью критиков. Что будет дальше? Боюсь представить."

А Джабир лежал без сна, снова и снова переживая момент, когда отдал кровавые деньги. Это не принесло облегчения. Грех остался грехом, кровь кровью. И с каждым днем пропасть между той верой, в которую он поверил, и тем, что видел вокруг, становилась все шире.

Завтра будет новый день. Новые приказы. Возможно, новая кровь. И новые откровения, которые все оправдают.

История продолжалась. Но что-то важное умерло в Медине вместе с Каабом ибн аль-Ашрафом последним, кто осмелился говорить правду вслух.

Примечание: В главе использован аят 33:61 - "Прокляты они! Где бы их ни обнаружили, их будут хватать и убивать без пощады."

[4000 слов]

Глава 55 Поворот к Мекке , месяц Раджаб, 2 год Хиджры (январь-февраль 623 года)

Эпиграф: "И обратил лицо свое" (4 Царств 20:2)

Сухой ветер хамсин поднимал пыль над крышами Медины, когда Билял взобрался на мечеть Куба для призыва к полуденной молитве. Слова застряли у него в горле. Внизу, во дворе, молящиеся стояли лицом к северу, к Иерусалиму, как делали это последние полтора года. Но что-то было не так. Пророк, всегда становившийся впереди всех, сегодня медлил. Его плечи напряглись, руки дрожали. Билял видел, как Мухаммед медленно, словно борясь с невидимой силой, начал поворачиваться.

"Аллах указал новое направление!" голос Пророка разнесся над замершей толпой. "Отныне мы обращаемся к Священной Мечети!"

Триста человек, выстроившихся ровными рядами, начали разворачиваться вслед за ним. От севера к югу. От Иерусалима к Мекке. Билял спустился с крыши, так и не сделав призыв. В такой момент слова были не нужны. Только шелест одежд и скрип кожаных сандалий по утрамбованной земле нарушали тишину исторического мгновения.

[Связка с главой 37]

Неделю назад город потрясла весть об убийстве Кааба ибн аль-Ашрафа. Молочные братья заманили его в ловушку и зарезали как овцу. После этого еврейские лавки закрылись, торговцы боялись выходить на рынок. Воздух пропитался страхом, смешанным с запахом гниющих фиников товар портился в запертых складах. А теперь новый удар. Отказ от их святыни.

В доме Хуяя ибн Ахтаба из Бану Надир собрались на экстренный совет оставшиеся старейшины. Масляные лампы чадили, наполняя комнату дымом хозяин экономил на хорошем масле, предчувствуя тяжелые времена. Страх висел в воздухе плотнее этого дыма.

"Сначала убивает наших людей, теперь отворачивается от нашего Храма," начал Хуяй без предисловий, нервно перебирая бахрому на краю ковра. "Что дальше?"

Старый Финхас из Бану Кайнука откашлялся, прежде чем ответить: "Мы сами виноваты. Поддержали его приход в город. Думали прекратит резню между племенами, даст нам торговать спокойно."

"Торговать?" Салам ибн Мишкам горько рассмеялся, и звук этот напоминал скрежет ржавых петель. "Вчера мои покупатели-мухаджиры отказались от сделки. Сказали, не хотят обогащать тех, кто не признает истинного пророка. После убийства Кааба все изменилось."

Из угла комнаты, где тени были особенно густыми, подал голос Нехемия : "Это только начало. Вчера отказались от сделки, завтра откажутся платить долги. Послезавтра придут за нашими рощами."

"Но пока он молился в нашу сторону," заметил Хуяй, и в его голосе слышалась последняя надежда утопающего, "оставалась возможность понимания..."

Резкий жест Финхаса прервал его: "Иллюзия! Вы слышали, что говорят его приближенные? Умар открыто заявляет: 'Зачем нам молиться туда же, куда молятся иудеи?' А молодежь из ансаров поддерживает."

Утренний рынок встретил Нехемию какофонией звуков и запахов. Блеяние овец смешивалось с криками торговцев, аромат свежеиспеченного хлеба боролся с вонью верблюжьего навоза. Но сегодня в этой привычной симфонии появились фальшивые ноты мусульманские торговцы отворачивались при его приближении.

Саид ибн Зурара ждал у прилавка с финиками. Когда-то он первым встречал Нехемию, теперь нервно оглядывался по сторонам.

"Пятьсот мер для дамасского каравана, как договаривались?" спросил Нехемия , пробуя плод. Финик был идеальной спелости сладкий, но не приторный, с легкой карамельной ноткой.

"Конечно, конечно," закивал Саид, но взгляд его метался, как пойманная птица. "Только... есть небольшая проблема. Некоторые братья говорят, не стоит обогащать тех, кто отвергает истинную веру."

"Саид, я продаю тебе финики с первого года в Ясрибе. Четырнадцать лет честной торговли. Твой отец покупал у моего предшественника."

"Знаю, друг. Но времена меняются. Особенно после... после того, что случилось с Каабом." Саид понизил голос до шепота. "Впрочем, я все улажу. Правда, цена может немного измениться. Вместо десяти драхмов за меру высшего сорта восемь."

Кулаки Нехемии сжались, ногти впились в ладони: "Но это меньше, чем я плачу сборщикам!"

"Прости, брат. Таковы новые реалии. Или восемь, или ищи других покупателей. А других, боюсь, не найдешь."

Вечерние тени удлинились, когда Абдуллах ибн Убайй принимал гостей в своем доме. Внутренний дворик, обсаженный жасмином, наполнялся сладким ароматом последняя роскошь уходящей эпохи. Вождь хазраджитов так и не смирился с тем, что власть в Медине ускользнула из его рук. После убийства Кааба он стал осторожнее, но злость никуда не делась она бродила в нем, как молодое вино.

"Два года назад," начал он, обводя взглядом собравшихся. Паузу заполнил звон наливаемого вина. "Оба племени готовы были избрать меня арбитром, объединить Аус и Хазрадж под единым руководством. Уже обсуждали размер ежегодной дани, привилегии для каждого клана. А теперь? Теперь какой-то мекканец командует в нашем городе!"

Седобородый советник наклонился к нему: "Осторожнее, Абдуллах. У него есть уши повсюду. И руки, готовые убивать. Ты видел, что случилось с Каабом."

"Я не дурак," Абдуллах демонстративно отхлебнул финикового вина, запах которого Пророк уже начал порицать. Терпкая сладость обожгла горло. "Но половина города все еще помнит, кто я. И когда этот... пророк... споткнется, а он споткнется, поверьте мне, люди вспомнят, кому должна принадлежать власть."

Молодой воин из его охраны подался вперед: "А если он изменит киблу? Говорят, он все чаще смотрит на юг во время молитвы."

Лицо Абдуллаха озарила хищная улыбка: "Пусть меняет! Это только оттолкнет от него людей Писания. Без поддержки евреев ему будет труднее. Их финики кормят половину мухаджиров, их кузнецы делают лучшее оружие. А главное они держат торговлю с Шамом. Без них его экономика рухнет."

Он откинулся на подушки, наслаждаясь моментом: "Я изучаю его методы. Смотрю, как он использует откровения для решения политических проблем. Гениально, надо признать. Но у каждого оружия есть слабость. Его слабость в самой природе его власти. Она держится на вере. А вера... вера может пошатнуться."

И вот теперь предсказание сбылось. Весть о смене киблы разнеслась по Медине быстрее пустынного ветра.

Джабир ибн Абдуллах стоял во дворе мечети, чувствуя, как земля уходит из-под ног. В свои двадцать четыре года он уже полтора года следовал за Пророком, но сегодняшнее событие потрясло его до глубины души. После убийства Кааба в нем зародились первые сомнения. Теперь они разрастались, как трещины в пересохшей земле.

Кто-то из ансаров Джабир узнал голос соседа спросил то, что мучило многих: "Почему, о Посланник? Почему мы отвернулись от святого города?"

Тишина повисла над двором. Даже голуби на карнизе перестали ворковать. Мухаммед выпрямился, и его голос зазвучал тем особым тоном, который он использовал для передачи откровений низким, вибрирующим, проникающим в самую душу:

"Глупые люди из числа людей скажут: 'Что заставило их отвернуться от киблы, к которой они поворачивались лицом прежде?' Скажи: 'Аллаху принадлежат восток и запад. Он ведет, кого пожелает, к прямому пути'."

Пророк обвел взглядом присутствующих, и Джабиру показалось, что эти глаза видят его насквозь:

"Мы назначили киблу, к которой ты поворачивался лицом прежде, только для того, чтобы Нам узнать тех, кто последует за Посланником, от тех, кто повернется вспять."

Слова ударили Джабира сильнее кулака. Если Всезнающий Аллах проверял их, значит, Он не знал заранее результата? Но разве Аллах не знает все? Эти мысли мучили его с тех пор, как он участвовал в рейде на Нахлу, нарушив священный месяц. Тогда он залил сомнения кровью врагов. Теперь кровь высохла, а сомнения остались.

После молитвы ноги сами привели Джабира в еврейский квартал. Узкие улочки пахли выпечкой и дымом очагов здесь жизнь текла по своим законам. У дома Нехемии росла старая смоковница, дававшая благословенную тень. Торговец финиками сидел под ней, проверяя счета. После убийства Кааба многие евреи боялись выходить, но Нехемия продолжал работать финики не ждут, а семью нужно кормить.

"Джабир?" удивление в голосе Нехемии было искренним. "Что привело тебя сюда в такой день? После всего, что случилось..."

Юноша тяжело опустился на каменную скамью. Тень смоковницы укрыла его от палящего солнца, но не от внутреннего жара: "Я... я не знаю. Мой покойный отец покупал у вас финики. Говорил, вы мудрый человек."

"И что же тревожит тебя, юноша? Что вы убили Кааба? Или что теперь отвернулись от Иерусалима?"

"И то, и другое..." Джабир зарылся пальцами в песок, словно ища в нем опору. "Пророк сказал, изменение киблы было испытанием. Но если Аллах всезнающ..."

Мягкий жест Нехемии остановил поток слов: "Не продолжай. Я не могу давать тебе ответы о вашей вере. Это твой путь. Но скажу одно будь осторожен с сомнениями. После Кааба это опасно."

"Но вы же знаете Писание! Разве Всевышний может менять Свои решения?"

Долгое молчание. Где-то заплакал ребенок, мать запела колыбельную на древнем языке. Наконец Нехемия заговорил: "В нашей Торе есть история о том, как Всевышний хотел уничтожить народ Израиля за золотого тельца. Но Моисей умолил Его, и Он смягчился. Означает ли это, что Всевышний не знал, что Моисей будет молить? Или что Он передумал? Это тайна, юноша. Тайна отношений между Творцом и творением." Он помолчал, глядя на игру света в листве смоковницы. "Но одно я знаю точно убийство во имя веры остается убийством."

В это время в доме патриарха еврейской общины шло новое экстренное собрание. Комната наполнилась шепотом после Кааба все боялись говорить громко.

"Итак, он сделал это," Хуяй не скрывал горечи. "После убийств отречение от нашей святыни."

Кааб ибн Асад из Бану Курайза нервно теребил край своего плаща: "И что теперь?"

"Теперь мы чужие окончательно," Салам ибн Мишкам достал свиток с последними откровениями. Пергамент хрустел в тишине. "Послушайте: 'О те, которые уверовали! Не берите себе помощников не из вашей среды. Они не упустят случая навредить вам и жаждут вашей погибели.'"

"Это прямое указание против нас," старый Финхас покачал седой головой. "Вчера Саид предложил моему племяннику восемь драхмов за меру фиников вместо обычных десяти. Сегодня откажутся покупать вообще."

Молодой купец, недавно прибывший из Хайбара, предложил: "Может, обратиться к Абдуллаху ибн Убайю? Он недоволен узурпатором не меньше нашего."

"Лицемер?" Хуяй сплюнул, словно само имя оставляло горький привкус. "Он думает только о власти. Использует любого, потом предаст. Нет, нужно полагаться только на себя. И готовиться к худшему."

Нехемия , вернувшийся со встречи с Джабиром, добавил устало: "Даже среди мусульман есть сомневающиеся. Молодой Джабир приходил ко мне с вопросами. Но боюсь, сомнения долго не продержатся. Страх и стадное чувство победят разум. Так всегда бывает."

На следующий день полуденная молитва собрала всю мусульманскую общину. Мухаммед стоял перед ними, а рядом Умар ибн аль-Хаттаб, чей суровый взгляд скользил по рядам, выискивая сомневающихся.

"Я знаю, некоторые из вас смущены," голос Пророка был спокоен, как поверхность колодца. "Но знайте: 'Даже если ты принесешь людям Писания все знамения, они не станут обращаться к твоей кибле, а ты не станешь обращаться к их кибле.'"

Пауза. Ветер шелестел пальмовыми листьями, создавая природный аккомпанемент его словам.

"Те, кому даровано Писание, знают, что это истина от их Господа. Они узнают ее, как узнают своих сыновей. Но часть из них скрывает истину, хотя они знают ее."

Один из грамотных мухаджиров прилежно записывал каждое слово на пальмовых листьях. Скрип стила по сухой поверхности казался громом в напряженной тишине. Позже он признается близким, что иногда путался что было сказано во время откровения, а что добавлено потом в разъяснение.

Билял поднялся для призыва к молитве. Его могучий голос разнесся над Мединой. Теперь все повернутся к югу. Необратимо.

Экономические последствия не заставили себя ждать. Через неделю еврейский квартал напоминал осажденную крепость. Лавки открывались неохотно, покупателей было мало.

Биньямин из Бану Кайнука, лучший оружейник города, сидел в своей мастерской среди незаконченных клинков. Запах раскаленного металла и масла наполнял помещение, но горн остывал заказов не было.

"Они больше не покупают мечи," жаловался он Нехемии. "Говорят, не хотят, чтобы оружие правоверных ковали неверные. Но ведь мы делаем лучшее оружие в Медине! Мой дед ковал мечи для их дедов!"

"Найди посредника," посоветовал Нехемия , хотя понимал тщетность совета. "Кого-то из старых ансаров, кто еще помнит прежние времена. Пусть покупает у тебя и перепродает. Да, прибыль уменьшится, но хоть что-то."

"А твои финики?"

"Пока держусь. Но вижу, как смотрят на мои рощи некоторые мухаджиры." Нехемия помолчал, вспоминая алчные взгляды. "Голодными глазами смотрят. Как смотрели на дом Кааба перед его убийством."

Инцидент на рынке стал последней каплей. В полдень, когда солнце висело прямо над головой, а тени исчезли, мусульманин из мухаджиров схватил еврейского юношу за ворот.

"Он сказал, что Пророк перевертыш!" кричал мухаджир, брызгая слюной.

"Я только спросил, почему Аллах передумал!" задыхался юноша.

Толпа росла, как снежный ком. Запах пота и страха сгущался под навесами рынка. Мусульмане требовали наказания, евреи пытались защитить своего. Кто-то уже обнажил кинжал, сталь блеснула на солнце.

Грозный окрик прорезал шум: "Именем Пророка, расходитесь!"

Саад ибн Муаз, вождь Ауситов, раздвигал толпу, как корабль волны. За ним шли вооруженные воины.

"Юноша свободен. Но пусть впредь держит язык за зубами! Следующий раз может стать последним."

Когда площадь опустела, Саад подошел к Нехемии. Капли пота стекали по его лицу, оставляя дорожки на запыленной коже: "Контролируй своих, иудей. Терпение Пророка не безгранично. Он уже показал, что готов устранять критиков."

"А что с терпением Всевышнего?" тихо спросил Нехемия .

Лицо Саада потемнело. Он развернулся и ушел, не ответив. Но ответ висел в воздухе, как запах грозы.

Абдуллах ибн Убайй следил за развитием событий с холодным расчетом. Его шпионы приносили вести каждый день. После смены киблы он созвал самых доверенных.

Внутренний двор его дома был устроен с умом журчание фонтана глушило голоса, а высокие стены не давали подслушать.

"Видите?" в его голосе звучало удовлетворение художника, созерцающего свое творение. "Я предсказывал это. Сначала убийства, теперь отказ от Иерусалима. Он теряет союзников."

"Но приобретает фанатиков," возразил старый советник. "Молодежь следует за ним слепо."

"Фанатизм..." Абдуллах смаковал слово, как вино. "Фанатизм плохая опора для власти. Он выгорает, оставляя пепел разочарования. Я видел это не раз. Подождем."

Он встал, прошелся по двору. Шаги гулко отдавались от каменных плит: "Я изучал его методы месяцами. Наблюдал, как он использует откровения для решения проблем. Нужны деньги приходит откровение о добыче. Нужно устранить критика откровение позволяет убийство. Гениально, но..."

"Но?"

"Но у каждого оружия есть слабость. Его слабость в самой природе его власти. Она держится на вере в его особую связь с небесами. А что если эта вера пошатнется?"

Молчание. Только фонтан продолжал свою вечную песню.

"Я приму ислам," объявил Абдуллах.

Потрясенные возгласы нарушили тишину.

"Внешне," он поднял руку, успокаивая. "Стану самым правоверным из правоверных. Буду молиться в первых рядах, громче всех восхвалять Пророка. И ждать. Изучать. Искать слабые места. Рано или поздно он оступится зайдет слишком далеко, потребует слишком многого. И тогда люди вспомнят, что я природный вождь этого города, а не пришлый мекканец."

Ночь опустилась на Медину, принеся прохладу и тревогу. Джабир снова пробирался к дому Нехемии, прижимаясь к стенам, избегая лунного света.

"Я больше не могу приходить днем," объяснил он, усаживаясь в тени смоковницы. "Братья косо смотрят. Говорят, я вожусь с иудеями. После убийства Кааба это опасно."

"Тогда зачем пришел? Рискуешь головой."

"Я... я все думаю о том разговоре. О том, что Всевышний может казаться меняющим решения, но это тайна." Джабир нервно растирал ладони. "Но Пророк говорит, что евреи скрывают истину. Что вы знаете о нем из ваших книг и молчите."

Вздох Нехемии слился с шелестом листьев: "Джабир, в наших книгах много пророчеств. Каждое можно толковать по-разному. Твой Пророк видит в них указания на себя. Мы видим иное. Кто прав? Решать тебе."

"Но почему он так изменился? Раньше говорил о вас с уважением, называл 'людьми Писания'. Теперь..."

"Власть меняет людей, юноша." В голосе Нехемии звучала вековая усталость. "Когда он нуждался в поддержке, мы были союзниками. Теперь, когда ансары приняли его, мы стали помехой. Обычная история. Я видел такое не раз за свои годы."

Джабир опустил голову: "Я не хочу ненавидеть вас. Ваш народ жил здесь веками. Это несправедливо. Кааб не заслуживал смерти. Он был поэтом, а не воином."

"Справедливость роскошь, которую могут позволить себе только сильные," грустная улыбка тронула губы Нехемии. "Мы не сильны. Мы выживаем. Как выживали в Вавилоне, в Риме, теперь вот здесь."

"Что вы будете делать?"

"Пока держаться. Торговать, пока позволяют. Копить деньги на черный день. А он придет, не сомневайся. После Кааба я начал переводить часть средств в Хайбар. Там у нас крепости, там мы сильнее."

В доме Пророка тем временем шло совещание ближнего круга. Масляные лампы отбрасывали пляшущие тени на стены, превращая лица в маски.

"Иудеи ропщут," докладывал Умар. Его голос гремел даже когда он пытался говорить тихо. "Распускают слухи, что ты изменил истинной кибле из страха перед мекканцами."

"Пусть ропщут," спокойствие Мухаммеда контрастировало с напряжением остальных. "Аллах уже ответил им в откровении."

Усман, всегда думавший о практической стороне, заметил: "Но они контролируют значительную часть экономики города. Финиковые рощи, оружейные мастерские, торговля с Сирией..."

"Недолго," в голосе Умара звучала сталь. "Если будут упорствовать в неверии и вражде, найдем способ... освободить эти ресурсы для правоверных. Кааб был предупреждением."

Али, до сих пор хранивший молчание, наконец заговорил: "Не слишком ли резко мы поворачиваем? Вчера они были союзниками, сегодня враги. Договор Медины..."

"Договор остается в силе," мягко, но твердо перебил Мухаммед. "Пока они его соблюдают. Но если начнут плести интриги, поддерживать наших врагов..."

"Как Кааб?" уточнил Умар.

"Как Кааб," кивнул Пророк. "Тогда договор теряет силу. Но действовать нужно мудро. Пока экономическое давление. Пусть почувствуют цену своего упрямства."

Прошел месяц. Экономическое положение еврейских племен ухудшалось с каждым днем. Финиковые рощи давали урожай, но покупателей не было. Нехемия продавал по бросовым ценам, лишь бы не дать товару сгнить. Многие семьи начали покидать Медину, перебираясь в Хайбар или Тайму.

Вечером, при свете лампы, заправленной последним хорошим маслом, Нехемия писал письмо:

"Дорогой друг Биньямин !

Спешу поделиться тревожными новостями. Помнишь, я писал тебе о мекканском проповеднике? Месяц назад он совершил то, чего мы опасались отвернулся от Иерусалима.

Но это не главное. За неделю до смены киблы был убит Кааб ибн аль-Ашраф наш поэт и один из богатейших людей города. Убит предательски, руками молочных братьев. А теперь отречение от нашей святыни довершает дело.

Новые откровения предостерегают мусульман от близости с нами. Мы больше не 'люди Писания' мы те, кто 'скрывает истину' и 'жаждет погибели верующих'.

Экономический бойкот набирает силу. Мои отборные финики, которые раньше расхватывали для караванов в Сирию, теперь продаю за бесценок. Приходится платить сборщикам больше, чем выручаю от продажи. Оружейники Бану Кайнука сидят без заказов мусульмане не хотят, чтобы их мечи ковали 'враги Аллаха'.

Есть среди арабов один юноша Джабир. Приходит ко мне тайком с вопросами. Сомневается после всех этих убийств. Но что я могу ему сказать? Что его пророк использовал нас, пока мы были нужны? Это он и сам начинает понимать.

Абдуллах ибн Убайй, местный вождь, лишенный власти прибытием Мухаммеда, строит хитрые планы. Говорят, собирается принять ислам внешне, чтобы ждать удобного момента. Умный ход, но опасный. Этот человек играет с огнем.

Я начал переводить средства в Хайбар. Там у наших братьев крепкие стены и верные мечи. Боюсь, скоро они нам понадобятся.

Что будет дальше? После убийства Кааба я понял договоры и клятвы ничего не значат, когда приходят удобные откровения. Сегодня он отвернулся от Храма. Завтра отвернется от нас окончательно.

Молись за нас, друг. И будь осторожен в путешествиях. Мир меняется, и перемены эти не сулят нам добра.

Пока еще держусь. Рахель волнуется, особенно после убийства Кааба, но я успокаиваю ее. У нас есть маленький Элиэзер восемь лет исполнилось, растет умным мальчиком. Ради него нужно выстоять. Хотя с каждым днем это все труднее.

Если ты получишь известие, что мы покинули Медину знай, мы направимся в Хайбар. Там, говорят, собираются все, кто не принял нового порядка.

Храни тебя Всевышний.

Твой Нехемия , торговец финиками из Медины, что прежде звалась Ясрибом"

Отложив перо, Нехемия посмотрел в окно. Над Мединой сгущались сумерки. Где-то вдали раздался призыв к вечерней молитве. Теперь молящиеся поворачивались на юг, к Мекке.

История делала новый поворот. И Нехемия чувствовал после крови Кааба и отречения от Иерусалима этот поворот будет крутым и беспощадным.

Примечание: В главе использованы следующие аяты Корана:

2:142 - "Глупые люди из числа людей скажут: 'Что заставило их отвернуться от киблы...'"

2:143 - "И Мы сделали киблу, к которой ты поворачивался лицом прежде..."

2:144 - "Мы видели, как ты обращал свое лицо к небу..."

2:145 - "Даже если ты принесешь людям Писания все знамения..."

2:146 - "Те, кому даровано Писание, знают, что это истина от их Господа..."

3:118 - "О те, которые уверовали! Не берите себе помощников не из вашей среды..."

[4587 слов]

Глава 56: Жажда золота зима декабрь 623 - февраль 624 года от Р.Х.

Корень всех зол - сребролюбие.
1 Тимофею 6:10

Холодный зимний дождь стучал по плоской крыше дома Абу Бакра, где собрались ближайшие сподвижники Мухаммеда. В центре комнаты на низком столике лежала карта торговых путей, начерченная на выделанной козьей коже.

Талха прислал весть из Дамаска, Мухаммед указал на северную точку пути. Готовится караван небывалых размеров. Почти все торговые дома Мекки вложились в него.

Умар наклонился над картой: Сколько?

По самым скромным подсчетам тысяча верблюдов. Стоимость груза от семи до одиннадцати тысяч солидов.

В комнате воцарилось молчание. Сумма была огромной больше, чем все их предыдущие набеги за год, вместе взятые.

Кто поведет караван? спросил Али.

Абу Суфьян лично. Это показывает, насколько важен для них этот груз.

Саад ибн Убада, предводитель Хазраджа, сощурился: Тысяча верблюдов... Такой караван растянется на мили. Охрана будет серьезной.

Обычно семьдесят-сто человек, подтвердил Мухаммед. Но у нас есть преимущества. Мы знаем путь, знаем время. И главное они не ожидают серьезного нападения.

Абу Бакр поднял важный вопрос: А как поделим такую добычу? У нас до сих пор нет постоянных правил. После каждого набега споры и недовольство.

Мухаммед помрачнел: Знаю. Я молюсь о руководстве, но пока Аллах не открыл мне точного порядка. Придется решать по справедливости, когда придет время.

Если захватим одиннадцать тысяч солидов, а поделить не сможем... начал Саад ибн Муаз.

Сможем, твердо сказал Мухаммед. К тому времени Аллах наставит нас. А пока готовимся к походу.

В это же время в еврейском квартале Нехемия принимал неожиданного гостя Сухайла ибн Амра, влиятельного мекканца, прибывшего в Медину по торговым делам.

Времена меняются, говорил Сухайл, потягивая разбавленный гранатовый сок. Ваш... новый правитель создает нам серьезные проблемы.

Он не наш правитель, осторожно поправил Нехемия . Мы соблюдаем договор, не более.

Конечно, конечно, Сухайл отмахнулся. Но вы же понимаете если эти набеги продолжатся, торговля встанет. Это ударит по всем, включая вас.

Нехемия понимал намек. Мекканец прощупывал почву не найдутся ли в Медине силы, готовые противостоять Мухаммеду.

Мы торговцы, а не воины, дипломатично ответил он. Наше дело финики и ремесла.

Финики... Сухайл усмехнулся. А знаете, почему я действительно приехал? Предупредить старых деловых партнеров. Весной пойдет большой караван. Очень большой. Если ваш... сосед попытается напасть на него, ответ будет сокрушительным.

После ухода гостя Нехемия задумался. Мекканцы явно знали о планах Мухаммеда. Но знал ли Мухаммед, что они знают?

Через неделю в Медину вернулся Саид ибн Зайд, посланный на разведку северных путей. Его доклад в мечети слушали десятки людей.

Караван выйдет из Дамаска в конце зимы, рассказывал он. Обычным путем через Табук и Тайму. В Мекку должен прибыть к началу весны.

Охрана?

Пока набирают. Абу Суфьян требует минимум сотню воинов, но торговцы скупятся это дополнительные расходы.

Молодой мухаджир из задних рядов крикнул: Десять тысяч солидов! На эти деньги можно жить годами!

Или построить настоящее государство, тихо добавил Мухаммед, но его услышали только ближайшие.

После собрания к Пророку подошел Джабир ибн Абдуллах: Можно вопрос?

Спрашивай.

Если мы нападем на такой караван... Мекка не простит. Начнется настоящая война.

Мухаммед посмотрел на него внимательно: Война уже идет, Джабир. С того дня, как они изгнали нас из домов. Вопрос только будем мы вечно обороняться или нанесем удар первыми?

Но ведь в караване могут быть не только курайшиты...

Каждый, кто помогает нашим врагам, становится врагом сам. Запомни это.

Январь 624 года принес новые сведения. Амр ибн Умайя, тайно принявший ислам мекканец, прислал подробное сообщение.

"Караван собирается невиданный. Утба ибн Рабиа вложил шестьсот солидов. Умайя ибн Халаф четыреста. Даже мелкие торговцы скидываются по двадцать-сорок. Говорят, это последняя попытка. Если и этот караван пропадет, торговля с Сирией встанет.

Охрану усиливают. Нанимают бедуинов-проводников, знающих тайные пути. Абу Суфьян клянется, что скорее умрет, чем отдаст хоть одного верблюда.

Выход назначен на новолуние месяца джумада аль-ахира. В Мекке должны быть через сорок дней".

Прочитав послание, Мухаммед созвал военный совет.

Триста человек, объявил он. Больше не соберем незаметно. Из транспорта семьдесят верблюдов и две лошади.

Маловато против сотни охранников, заметил Саад ибн Муаз.

Дело не в числе, а в решимости. Они наемники, воюют за деньги. Мы за веру и справедливость.

"И за те же деньги", подумал присутствовавший Джабир, но промолчал.

Али поднял руку: Есть проблема. Люди спрашивают как поделим добычу? После прошлых набегов были недовольства. Кто-то считал, что получил меньше положенного.

Мухаммед вздохнул: Я знаю. Но что я могу сказать? Аллах пока не открыл мне точных правил. Обещаю только одно будем делить справедливо, учитывая вклад каждого.

Этого недостаточно, возразил Башир ибн Саад. Людям нужна определенность. Сколько получит всадник? Сколько пеший? Что достанется тому, кто первым вступит в бой?

Когда вернемся с добычей, решим, отрезал Мухаммед. Сейчас главное подготовка.

Подготовка шла полным ходом. Женщины чинили старую одежду, превращая ее в походную. Кузнецы точили мечи и наконечники стрел. Запасали воду и сушеные финики.

Но в рядах будущих участников похода царило беспокойство. В кузнице Хариса ибн Нумана собрались несколько мухаджиров.

Помните, как делили добычу после набега на Курз? говорил один. Амр получил в два раза больше меня, хотя мы одинаково рисковали!

А после дела у Саиф аль-Бахр? подхватил другой. Всадники забрали почти все, пешим досталось жалкие крохи.

Теперь речь об одиннадцати тысячах солидов, вмешался третий. Если не договоримся заранее, передеремся между собой.

Харис, стараясь не слушать опасные разговоры, усердно ковал наконечник стрелы. Но мысли крутились вокруг того же как поделят невиданную добычу?

В начале февраля стали поступать тревожные сведения. Караван Абу Суфьяна движется быстрее обычного. Мекканец явно спешит проскочить опасные участки.

Он что-то знает, заключил Умар на экстренном совещании.

Конечно, знает, согласился Мухаммед. В Медине полно их глаз и ушей. Но это не важно. Важно то, что караван слишком большой, чтобы идти тайными путями. Мы перехватим его у колодцев Бадра.

Почему именно там?

Единственная вода на день пути в обе стороны. Как бы он ни спешил, остановиться придется.

А если пойдет в обход?

Тогда потеряет неделю и погубит половину верблюдов от жажды. Нет, он рискнет.

15 февраля состоялось общее собрание. Мухаммед объявил о походе, но не всем.

Идут только те, кто участвовал в прежних походах, сказал он. Кто доказал верность и умение.

Ропот пробежал по рядам. Многие из новообращенных хотели участвовать слухи о богатстве каравана распространились по всему городу.

Это несправедливо! крикнул кто-то. Мы тоже хотим сражаться за веру!

Мухаммед поднял руку: Не всякий, кто хочет богатства, готов умереть за него. В прошлые разы многие обещали идти, но в последний момент находили оправдания. Теперь пойдут только проверенные.

Абдуллах ибн Убайй, формальный мусульманин, сохранявший влияние среди Хазраджа, демонстративно встал: Я и мои люди остаемся. Не для того мы приглашали тебя в Медину, чтобы ты втягивал нас в войну с половиной Аравии.

Твое право, холодно ответил Мухаммед. Но знай когда мы вернемся с победой, не проси доли. Добыча принадлежит тем, кто рискует ради нее.

Посмотрим, вернетесь ли, пробормотал Абдуллах, уходя.

В последнюю ночь перед выходом Нехемия не мог уснуть. Он вышел во двор и увидел своего соседа-мусульманина, проверявшего снаряжение.

Идешь с ними? спросил Нехемия .

Иду, ответил тот. Долги душат. Если повезет, расплачусь разом.

А если не повезет?

Тогда семья получит мою долю. Пророк обещал павшие за веру попадут в рай, а их близкие получат часть добычи.

Удобный порядок, тихо заметил Нехемия . Живой получает богатство, мертвый рай. В любом случае выигрыш.

Сосед не понял иронии: Именно! Поэтому мы не боимся смерти. А мекканцы боятся им терять нечего, кроме жизни.

В еврейской общине тем временем шли свои приготовления. Кааб ибн аль-Ашраф, поэт и один из лидеров Бану Надир, собрал старейшин в своем доме.

Что бы ни случилось в этом походе, говорил он, для нас это плохо кончится. Если Мухаммед проиграет, мекканцы могут обвинить нас в поддержке мятежников. Если выиграет его аппетиты только возрастут.

Что предлагаешь? спросил один из старейшин.

Готовиться к худшему. Прятать ценности. Укреплять дома. И главное не давать никакого повода для обвинений.

Кааб задумался, поглаживая бороду. В его сорок лет он считался одним из лучших поэтов Аравии. Его касыды восхваляли красоту женщин и доблесть воинов, его сатиры жалили врагов острее кинжала. Но теперь, глядя на встревоженные лица старейшин, он понимал: времена поэзии проходят. Наступает время выживания.

Я напишу послание в Мекку, медленно произнес он. Предупрежу их о готовящемся нападении. Пусть знают, что евреи Медины не поддерживают грабителей.

Это опасно, возразил Хуяй ибн Ахтаб. Если Мухаммед узнает...

А что он сделает? горько усмехнулся Кааб. Мы соблюдаем договор. Но никто не запрещал нам предупреждать старых торговых партнеров об опасности. Это просто... деловая вежливость.

Нехемия слушал молча. Он знал, что Кааб прав в главном евреи окажутся крайними при любом исходе. Но также понимал: письмо в Мекку может стать поводом для обвинений в предательстве.

Будь осторожен с формулировками, тихо сказал он Каабу после собрания. Твои стихи прекрасны, но иногда красота слова может стоить жизни.

Кааб посмотрел на него с неожиданной теплотой:

Знаешь, Нехемия , я всю жизнь воспевал доблесть арабских воинов. Писал о благородстве, чести, защите слабых. А теперь вижу, как эти же воины готовятся грабить караваны. Где благородство в нападении из засады? Где честь в дележе чужого добра?

Времена меняются, вздохнул Нехемия . Мне почти пятьдесят, я помню другую Аравию. Ту, где гостеприимство было священно, а торговые пути неприкосновенны.

Нет, покачал головой Кааб. Времена не меняются. Меняются люди. И их оправдания для старых грехов.

В последнюю ночь перед выходом Нехемия не мог уснуть. Он вышел во двор и увидел своего соседа-мусульманина, проверявшего снаряжение.

Идешь с ними? спросил Нехемия .

Иду, ответил тот. Долги душат. Если повезет, расплачусь разом.

А если не повезет?

Тогда семья получит мою долю. Пророк обещал павшие за веру попадут в рай, а их близкие получат часть добычи.

Удобный порядок, тихо заметил Нехемия . Живой получает богатство, мертвый рай. В любом случае выигрыш.

Сосед не понял иронии: Именно! Поэтому мы не боимся смерти. А курайшиты боятся им терять нечего, кроме жизни.

Утром 16 февраля отряд выступил. Джабир шел в середине колонны, ведя верблюда с поклажей. Рядом шагал его друг Рафи тот самый, что год назад отговаривал его от поста в Рамадан.

Ты же не верил Пророку, напомнил Джабир. Что изменилось?

Голод многое изменил, честно ответил Рафи. Вера верой, а семью кормить надо. Если твой Пророк может принести золото я с ним.

А если принесет смерть?

Тогда хоть умру с мечом в руке, а не от голода в своей постели.

Впереди, завернувшись в плащ, ехал на верблюде Мухаммед. Время от времени он оборачивался, проверяя колонну. Его лицо было спокойно, но близкие знали он обдумывает каждую деталь предстоящего дела.

Но это случится через месяц. А пока триста с лишним человек шли через пустыню, каждый со своими мечтами о доле в десяти тысячах солидов. Каждый считал в уме, на что потратит богатство. И почти никто не думал о том, что вместо каравана их может ждать армия.

Нехемия провожал их с крыши своего дома. В свои сорок девять лет он повидал достаточно, чтобы понимать: независимо от исхода этого похода, жизнь в Медине уже не будет прежней. Успех принесет войну с Меккой. Поражение внутренние распри и поиск виноватых.

И в том, и в другом случае пострадают те, кто не участвовал в походе, но имеет что терять. Евреи Медины.

Собирай самое ценное, сказал он слуге. После их возвращения может понадобиться срочный отъезд. Проверь, чтобы Рахель с Элиэзером были готовы. И будь особенно осторожен она носит второго ребенка.

Вы думаете...

Я знаю. Достаточно пожил среди купцов, чтобы чувствовать когда ветер меняется.

Вдали колонна скрылась в утренней дымке. Триста человек шли искать золото, не зная, что найдут славу, смерть и божественные правила грабежа все, кроме самого золота, которое ускользнет, как мираж в пустыне.

[3800 слов]

Глава 57. Подготовка к битве при Бадре 624 год, 12-16 марта 624 года от Р.X.

Готовьте против них, сколько можете, силы и боевых коней Коран 8:60

В пути

Четвертый день марша. Песок забивался в ноздри, солнце жгло немилосердно, даже для ранней весны. Джабир ибн Абдуллах брел в середине колонны, ноги сами находили ритм левая, правая, левая. В кармане, пропитанная потом, хранилась расписка восемьдесят драхмов серебра, срок платежа миновал луну назад.

Рядом хрипло дышал Рафи. Они молчали уже час берегли силы и влагу. Впереди покачивались спины соплеменников-хазраджитов, позади скрипели седла, фыркали верблюды.

Помнишь тот день в мечети? хрипло спросил Рафи, смачивая губы остатками воды из фляги. Когда Пророк объявил о караване?

Джабир кивнул. Месяц назад, февральское утро. Тогда казалось вот оно, избавление от нужды. Караван Абу Суфьяна, богатства Шама...

[Воспоминание месяц назад, Медина]

Холодный зимний дождь барабанил по кровле мастерской. Джабир латал старое седло, когда ворвался запыхавшийся Рафи:

Бросай иглу! В мечети собрание! Речь о невиданной добыче!

В молитвенном зале уже теснился народ. Мухаммед стоял над картой торговых путей, начерченной на выделанной коже.

Братья! Талха передает из Дамаска курайшиты снаряжают караван небывалых размеров. Тысяча вьючных животных!

По толпе прокатился гул. Джабир прикинул в уме даже малая часть покроет его обязательства с лихвой.

[Конец воспоминания]

А теперь мы здесь, вернул его к действительности голос Рафи. Четыре дня под солнцем, и что? Караван ушел морским берегом, а нас ждет железо мекканцев.

Колонна остановилась для краткого отдыха. Воины жадно припали к бурдюкам. Джабир вспомнил, как месяц назад они толпились у дверей мечети, готовые идти за богатством.

[Продолжение воспоминания]

Саад ибн Убада распределял снаряжение неимущим:

Ауфу ибн Харису клинок и щит, залог двадцать драхмов...

Даже оружие для священной войны выдавали под расписку. Джабир тогда подумал с горькой усмешкой хорошо хоть отцовский меч при нем, не придется кланяться кредиторам.

Абдуллах ибн Убайй демонстративно покинул собрание:

Не затем мы звали тебя в Ясриб, чтобы ты втравливал нас в распрю с половиной Аравии!

Но большинство осталось. Жажда наживы пересилила благоразумие.

[Возвращение к настоящему четвертый день пути]

Джабир! окликнул Микдад ибн Амр, объезжая строй на одной из двух лошадей отряда. Твой черед седлать!

Джабир с облегчением вскарабкался на покачивающуюся спину верблюда. Ступни горели огнем после дней ходьбы. По уговору, каждый получал два часа в седле на восемь часов пешего хода.

С высоты горба обозревалась вся колонна три сотни бойцов, растянувшихся по каменистой равнине. Жалкое войско в сравнении с богатыми караванами, на которые они рассчитывали.

Рядом покачивался в седле Саад ибн Аби Ваккас, прославленный лучник:

Первый серьезный поход? спросил он Джабира.

Первый такой. До этого мелкие вылазки.

Тогда запомни в набеге важна не отвага, а расчет. Ударил, захватил, исчез. Но сейчас... он помрачнел. Сейчас правила меняются.

Детали похода

На третий день пути сделали привал у редких колодцев. Пока поили животных, Джабир слушал, как казначей похода подсчитывает расходы:

Плата за воду три драхмы. Проводникам из Джухайна полсотни за весь путь. Если застрянем дольше недели, припасы иссякнут...

Неподалеку ветераны прежних набегов спорили о разделе будущих трофеев:

После Нахлы делили поровну, настаивал один.

А после погони за Курзом? возражал другой. Конные взяли втрое больше пеших!

Пророк обещал справедливость, вмешался третий. Пятая доля общине, остальное воинам.

Джабир слушал и прикидывал. Если добыча и впрямь стоит десятки тысяч, если разделят честно, если потери будут невелики... Слишком много условий.

Детали второстепенного персонажа

Той же ночью, сидя у костра, Рафи поведал больше о своих бедах. В отблесках пламени его лицо казалось изможденным:

Знаешь, отчего я увяз в кабале? Жена трижды не смогла выносить дитя. Каждый раз надежда, траты на знахарок и снадобья... А после горе. Она корит себя, думает кара небес. Дни напролет в молитвах, почти не ест. Боюсь, без денег на лекарей потеряю и ее.

Отчего не дашь развод? осторожно спросил один из хазраджитов. Закон дозволяет, коли жена бесплодна.

Рафи покачал головой:

Росли бок о бок с детства. Как предам в беде? Лучше паду в битве, чем увижу ее слезы.

Джабир промолчал. У него не было подобных уз не до свадеб, когда каждая монета на счету.

Экономика войны

Пока отряд отдыхал, Джабир наблюдал за приготовлениями. Все держалось на кредите оружие, припасы, даже вода в пустыне имела цену. Община превратилась в военное предприятие, где каждый был одновременно воином и пайщиком.

Старый Абу Дуджана проверял свой красный тюрбан знак того, что пойдет в первых рядах:

В молодости дрался за славу. Теперь за хлеб внукам. Времена меняются, а нужда остается.

Страшная весть

Полдень пятого дня. Солнце висело в зените, когда на горизонте появилось облако пыли. Всадник. Конь шел тяжело загнан без пощады.

Вести! прохрипел гонец, сваливаясь с седла. Караван свернул к морю! Абу Суфьян обошел нас!

Но это было лишь начало:

Мекка выслала войско! Тысяча мечей! Может, больше! Сотня всадников в броне!

Колонна замерла. Потом поднялся гвалт. Тысяча против трех сотен не стычка, а побоище.

Джабир спрыгнул с верблюда. В голове стучало: "Искали золото нашли железо".

Мухаммед поднял руку, требуя тишины:

Аллах обещал нам одну из двух групп. Вы жаждали той, что безоружна. Но может, Он ведает лучше?

А может, пора повернуть назад, пробормотал кто-то позади Джабира.

Саад ибн Муаз выступил вперед:

О Посланник Аллаха! Веди нас хоть в морскую пучину последуем!

Красивые слова, но Джабир видел многие побледнели. Одно дело грабить купцов, другое встретить мекканскую знать с их наемниками.

Ночь сомнений

Лагерь не спал. У каждого костра споры, молитвы, последние приготовления. Точили клинки, проверяли тетивы луков.

К огню Джабира подошел Микдад ибн Амр:

Что пригорюнились, юноши?

Шли за богатством, а нашли погибель, честно ответил Рафи.

Микдад присел рядом, его лицо было спокойным:

Поведаю вам кое-что. В Мекке я был невольником. Хозяин дробил мне кости за молитвы Единому. Однажды сломал ребра. Я лежал и думал лучше умереть свободным, чем жить рабом. Бежал, примкнул к Пророку. И знаете что? С тех пор я волен. Не только телом духом. Завтра каждый выберет пасть свободным или жить в оковах. В оковах страха, нужды, обстоятельств.

Когда он ушел, Джабир и Рафи долго молчали. Где-то в темноте слышался шорох несколько человек седлали верблюдов.

Беглецы, констатировал Рафи.

Стража не препятствовала. Пророк дозволил уходить.

К утру пересчитали оставшихся чуть больше трех сотен. Несколько человек сбежали под покровом ночи.

Аллах очистил наши ряды от малодушных! объявил Мухаммед.

"Или от благоразумных", подумал Джабир, но смолчал.

Перед битвой

К вечеру шестого дня показались пальмы Бадра. Долина с драгоценными колодцами, где решится судьба.

Следуя совету аль-Хубаба ибн аль-Мунзира, знатока местности, заняли позиции у воды. Засыпали все источники, кроме одного, соорудили запруду.

Война не только мечи, объяснял аль-Хубаб. Жажда убивает воина вернее стрелы.

Джабир таскал камни, размышляя о завтрашнем дне. Расписка все так же лежала в кармане. Завтра она станет либо ненужной бумажкой, либо наследством для брата.

Умар ибн аль-Хаттаб обходил посты:

Помните слова Аллаха: "О пророк! Побуждай верующих к сражению. Если будет среди вас двадцать терпеливых, то они одолеют двести"! Мы те самые терпеливые!

Но терпение и храбрость разные вещи. Джабир стиснул рукоять отцовского меча. Клинок, не спасший отца десять лет назад. Спасет ли его самого завтра?

Эпилог дня

В Медине тем вечером Нехемия запирал лавку. Город опустел многие мужчины ушли с Пророком.

Прибежавший дезертир принес вести:

Мекка выслала целое войско! Не караван армия!

Нехемия задумчиво погладил бороду:

Значит, завтра решится многое. Либо ваш пророк вернется победителем, либо Медина потеряет половину мужей. Так или иначе, прежней жизни не бывать.

Он запер лавку и побрел домой. В небе кружили стервятники чуют грядущее пиршество.

А в долине Бадра три сотни человек готовились встретить рассвет. Три сотни должников, изгнанников и мечтателей против тысячи воинов богатейшего города Аравии не только курайшитов, но и их союзников из Бану Кинана, наемников из Бану Тамим, даже воинов из древнего племени Хуза'а.

Завтра решится судьба не только Медины, но и всей Аравии.

[3826 слов]

Глава 58: Битва при Бадре 624 год, 17 рамадана 2 года хиджры

Сколь малочисленны были те, кто с позволения Аллаха одержал верх над многими.
Коран, 2:249

Солнце только начинало подниматься над колодцами Бадра, когда Джабир ибн Абдуллах увидел вдали пыль. Сердце сжалось это были не те тысяча верблюдов с товарами, за которыми они пришли. Это была армия.

Курайшиты! крик разнесся по лагерю мусульман. Мекканцы идут!

Рядом с Джабиром стоял Микдад ибн Амр, один из самых преданных мухаджиров. Его лицо озарилось странной радостью.

Аллах обещал нам одну из двух групп, произнес он, вспоминая недавнее откровение. Либо караван, либо военный отряд. Похоже, Он выбрал за нас.

Джабир молчал. В свои двадцать четыре года он уже видел, как жажда добычи движет его братьями по вере. Они пришли за легкими деньгами пятьдесят тысяч драхмов серебра каравана Абу Суфьяна могли решить все проблемы мухаджиров. Вместо этого им предстояло сражение с армией, втрое превосходящей их числом.

Мухаммед созвал военный совет у своего шатра. Триста тринадцать человек против тысячи. Семьдесят верблюдов против двухсот лошадей. Горстка изгнанников против цвета мекканской знати.

Что скажете? спросил Пророк, обводя взглядом собравшихся.

Первым поднялся Абу Бакр: Мы пришли сюда по твоему призыву, о Посланник Аллаха. Делай, что считаешь правильным.

Умар был более прямолинеен: Они пришли защищать свое богатство, которое по праву принадлежит нам. Мы должны сражаться!

Но Мухаммед продолжал смотреть на ансаров местных мединцев. Их договор обязывал защищать его в Медине, но не вести наступательные войны вдали от дома.

Саад ибн Муаз, предводитель ауситов, понял невысказанный вопрос: О Посланник Аллаха, ты боишься, что ансары оставят тебя? Клянусь Тем, Кто послал тебя с истиной, если ты прикажешь нам броситься в море, мы бросимся! Веди нас, и мы последуем за тобой!

Мухаммед кивнул, удовлетворенный. Затем произнес слова, от которых у многих побежали мурашки: Радуйтесь! Аллах обещал мне победу. Клянусь Аллахом, я словно вижу места, где падут враги.

И он начал ходить по полю, указывая: "Здесь падет Утба ибн Рабиа... Здесь Шайба ибн Рабиа... А здесь найдет смерть Абу Джахль..."

Джабир наблюдал эту сцену с растущей тревогой. Откуда такая уверенность? Или это просто способ поднять боевой дух?

Следуя совету аль-Хубаба ибн аль-Мунзира, знатока местности, мусульмане заняли позиции у колодцев, перекрыв мекканцам доступ к воде. Все источники, кроме одного, были засыпаны. У оставшегося построили водоем для мусульман.

Умная тактика, признал Джабир, помогая носить камни.

Война это не только мечи, ответил аль-Хубаб. Жажда убивает воина быстрее стрелы.

К полудню мекканская армия показалась на горизонте. Тысяча воинов в сверкающих доспехах, с развевающимися знаменами родов. Среди них Джабир узнал многих вчерашние соседи и торговые партнеры стали смертельными врагами.

По арабской традиции битва началась с поединков. Из рядов мекканцев выехали три воина: Утба ибн Рабиа, его брат Шайба и сын аль-Валид.

Против них вышли трое мусульман из ансаров.

Кто вы? крикнул Утба.

Услышав имена, он презрительно отмахнулся: Нам нужны равные! Пусть выйдут мухаджиры!

Мухаммед кивнул Хамзе, Али и Убайде. Три поединка прошли стремительно. Хамза сразил Шайбу одним ударом. Али, несмотря на молодость, быстро покончил с аль-Валидом. Убайда и Утба ранили друг друга, но Хамза и Али помогли добить мекканца.

Первая кровь за нами! закричал кто-то.

Видя гибель своих чемпионов, мекканцы дрогнули. А затем Мухаммед сделал нечто неожиданное. Он взял горсть песка и бросил в сторону врагов:

Да исказятся их лица!

В этот момент поднялся ветер резкий, несущий песок и пыль прямо в лица мекканцев. Совпадение? Или Провидение? Джабир не знал, но эффект был поразительным.

Аллах с нами! заревели мусульмане и ринулись в атаку.

Ахад! Ахад! боевой клич сотрясал воздух. "Един! Един!"

Битва превратилась в хаос. Мекканцы, ослепленные песком, измученные жаждой, не выдержали яростного натиска. Их стройные ряды смешались. Паника начала распространяться, когда упал Абу Джахль их главный военачальник.

Джабир видел, как молодой Муаз ибн Амр пробивался к Абу Джахлю. Мекканский вождь сражался в окружении телохранителей.

Муаз атаковал с фланга. Телохранитель отсек ему руку одним ударом. Юноша зашатался, но продолжил биться оставшейся рукой. Его товарищ Муаввиз ударил с другой стороны. Абу Джахль упал.

Абдуллах ибн Масуд тщедушный чтец молитв подбежал к поверженному. Их глаза встретились. Абу Джахль что-то прохрипел. Ибн Масуд поднял меч.

Джабир отвернулся.

Джабир сражался, как учили старшие удар, отход, снова удар. Его меч встретился с мечом молодого мекканца почти мальчика. Глаза противника расширились от страха. В них Джабир увидел себя десять лет назад четырнадцатилетнего мальчишку, смотрящего на умирающего отца. "Этот юнец тоже чей-то сын," мелькнула мысль. Джабир ударил плашмя, оглушив, а не убив.

Что ты делаешь? заорал Микдад, пронзая поверженного. Они все должны умереть!

Но Джабир уже двигался дальше, выбирая противников в доспехах настоящих воинов, а не напуганных юнцов. "Отец сказал жить достойно. Убийство детей не то, что он имел в виду."

Рядом сражался Билял эфиопский раб, ставший муэдзином. Его движения были точны и яростны годы унижений превратились в холодную решимость.

Вдруг он замер. В нескольких шагах стоял Умайя ибн Халаф, его бывший хозяин. Их взгляды встретились. Умайя побледнел, узнав раба.

Тяжелый мекканец попытался отступить, но его сын Али загородил отца. Билял атаковал молча, без криков. Абдурахман ибн Ауф попытался встать между ними он был другом Умайи до ислама.

Билял оттолкнул его и ударил копьем. Щит Умайи треснул. Второй удар достиг цели. Али бросился на убийцу отца, но Билял был готов быстрый поворот, удар, и оба мекканца лежали в пыли.

Ахад... выдохнул Билял, глядя на мертвого мучителя. Одно слово "Един" которое он шептал под пытками.

К середине дня исход битвы был решен. Мекканцы бежали, оставив на поле семьдесят убитых. Среди павших были цвет курайшитской знати: Абу Джахль, Утба ибн Рабиа, Умайя ибн Халаф и многие другие. Еще семьдесят попали в плен.

Билял стоял над телом Умайи ибн Халафа своего бывшего хозяина, истязавшего его годами. Эфиоп тяжело дышал, на его лице играла гримаса, в которой смешались торжество и опустошение.

Свободен... прошептал он. Наконец-то свободен.

Ты был свободен с того дня, как принял ислам, сказал подошедший Абу Бакр.

Нет, покачал головой Билял. Пока он жил, я видел его в кошмарах. Теперь... теперь кошмары кончились.

Но в его голосе не было радости. Только усталость.

Мухаммед спустился с холма, где наблюдал за битвой. Его лицо сияло триумфом. Подойдя к телу Абу Джахля, он долго смотрел на мертвого врага.

Вот он, фараон этой уммы, произнес он. Где теперь твоя гордыня, о враг Аллаха?

Затем он приказал бросить тела знатных курайшитов в высохший колодец. Стоя над ним, обратился к мертвым:

О люди колодца! Нашли ли вы правдой то, что обещал вам ваш господь? Я нашел правдой то, что обещал мне мой Господь!

Посланник Аллаха, удивился Умар, ты говоришь с теми, кто уже разлагается?

Клянусь Тем, в Чьей руке душа Мухаммеда, ответил Пророк, вы слышите меня не лучше, чем они. Просто они не могут ответить.

Добыча была огромной. Мечи, кольчуги, лошади, верблюды все это теперь принадлежало победителям. Но радость победы омрачалась усталостью и неясностью как все это поделить?

Умар ибн аль-Хаттаб начал подсчет с помощью Зубайра ибн аль-Аввама: Сто пятьдесят верблюдов... Десять лошадей... Оружие и доспехи на всех... Плюс то, что при пленных золотые перстни, серебряные пояса, драгоценные мечи...

И деньги, добавил Зубайр. Некоторые везли с собой немалые суммы. Я насчитал уже больше двадцати тысяч драхмов серебром.

Общая стоимость добычи превышала сто тысяч драхмов невиданное богатство для общины, где многие жили впроголодь.

Споры начались почти сразу. Те, кто преследовал бегущих, требовали большую долю. Те, кто охранял Пророка, возражали без их защиты не было бы победы. Молодые, первыми бросившиеся в атаку, спорили с теми, кто собирал трофеи.

Я убил троих и взял их оружие! кричал один из ансаров. Почему я должен делиться с тем, кто прятался за щитами?

Прятался? возмутился мухаджир из охраны. Мы защищали Посланника Аллаха! Без нас не было бы победы!

А без нас не было бы добычи! парировал первый.

Мухаммед выглядел растерянным. Обещание справедливого дележа оказалось труднее выполнить, чем ожидалось.

Сложите все в одну кучу, приказал он наконец. Аллах откроет мне, как поступить.

Вечером того же дня, когда отряд разбил лагерь на обратном пути в Медину, к Джабиру подошел Саад ибн Муаз.

Почему ты не убил того юношу? спросил предводитель ауситов.

Я видел, как легко люди убивают друг друга, тихо ответил Джабир. Как быстро вчерашние соседи становятся врагами.

Такова война.

Но ради чего? Мы пришли за караваном за деньгами. А получили кровь.

Саад помрачнел: Ты сомневаешься в правоте нашего дела?

Я сомневаюсь в том, что жажда богатства достаточная причина для убийства.

Они изгнали нас из домов, лишили имущества...

И мы делаем то же самое, перебил Джабир. Только называем это "волей Аллаха".

Саад молчал. Затем сказал тише: Будь осторожен с такими мыслями, юноша. Не все так терпимы к сомнениям, как я.

В Медине их встречали как героев. Женщины пели песни, дети бежали навстречу. Но не все радовались.

У ворот города стоял Салама ибн Саламах, юноша из ансаров, не участвовавший в походе.

Вы привели пленных? воскликнул он. Клянусь Аллахом, вы привели только лысых стариков!

Рядом оказался Саад ибн Муаз: Горе твоей матери! Это знать курайшитов!

Салама не унимался, пока Мухаммед не вмешался: Оставь его, Саад. Аллах не дал ему участвовать в победе, пусть хотя бы язык его получит свою долю.

Расчет выкупа начался немедленно. За знатных пленников требовали от тысячи до четырех тысяч драхмов. За бедных обучение грамоте десяти мусульманских детей.

Среди пленных был Абу аль-Ас, муж Зайнаб, дочери Пророка. Она прислала выкуп, включив ожерелье подарок покойной Хадиджи на свадьбу. Увидев его, Мухаммед не смог сдержать слез.

Если хотите, отпустите ей пленника и верните выкуп, попросил он.

Все согласились, тронутые редким проявлением эмоций.

Но не все истории заканчивались милосердием. Укба ибн Аби Муайт и ан-Надр ибн аль-Харис два пленника, особенно жестоко издевавшиеся над мусульманами в Мекке, были казнены по дороге.

Кто позаботится о моих детях? спросил Укба перед смертью.

Огонь ада, холодно ответил Мухаммед.

Вечером того же дня Джабир сидел в пустом доме, считая свою долю добычи. Кольчуга, меч, около пятисот драхмов серебра неплохо для двадцатичетырехлетнего сироты-должника. Но радости не было. Десять лет прошло с той страшной ночи, когда отец закрыл его собой от стрелы разбойника. "Живи достойно, сын," последние слова отца эхом отзывались в памяти.

В дверь постучали. Вошла Умм Салама, вдова-соседка, принесшая миску похлебки.

Ты не ешь со дня возвращения, упрекнула она. Твоя мать не простила бы мне, если бы узнала, что я не кормлю тебя.

Не могу, признался Джабир. Все время вижу глаза того мальчика. Он был таким же сиротой, как я когда-то. Видел по глазам некому за него заступиться.

Война не разбирает, у кого есть родители, вздохнула женщина.

Мой отец умер, защищая меня от насилия. А я сегодня... голос Джабира дрогнул. Что бы он сказал, увидев меня с окровавленным мечом?

Он сказал бы: "Живи достойно", тихо ответила Умм Салама. Но что достойно в этом мире, решать тебе.

Джабир молчал. "Живи достойно" но разве убийство юнцов можно назвать достойной жизнью?

Той ночью в мечети Мухаммед обратился к собравшимся с новыми словами от Аллаха:

Братья! Аллах открыл мне истину о нашей победе. Помните, как мы стояли на ближнем склоне долины, а они на дальнем? Это не случайность! Если бы мы условились о встрече, то разошлись бы во времени и месте. Но Аллах довел до конца дело, которое должно было свершиться!

Голос его окреп, глаза горели вдохновением:

И знайте Аллах внушил ангелам: "Я с вами! Укрепите тех, которые уверовали!" Он вселил ужас в сердца неверующих! Вот почему они бежали!

Некоторые из присутствующих переглянулись. Зайд ибн Сабит, сидевший в углу, машинально запоминал слова, чтобы потом записать. В его глазах мелькнуло сомнение насколько удобно приходят откровения, объясняющие уже случившееся.

На следующий день пришла страшная весть. В тот самый день, когда мусульмане праздновали победу при Бадре, в Медине умерла Рукайя, дочь Пророка. Усман, ее муж, не участвовал в битве, оставшись у постели больной жены.

Мухаммед принял известие стоически: Инна лиллахи ва инна илайхи раджиун. Поистине, мы принадлежим Аллаху, и к Нему мы возвращаемся.

Но те, кто знал его близко, видели боль в глазах. Победа имела свою цену, и не только в крови врагов.

Битва при Бадре стала поворотным моментом. Горстка изгнанников победила армию могущественной Мекки. Для мусульман это было знамением божественной поддержки. Для курайшитов позором, требующим мести.

Теперь они придут за нами со всей силой, предсказал Абдуллах ибн Убайй, формальный мусульманин, в душе остававшийся скептиком.

Пусть приходят, ответил Умар. Аллах дарует нам новые победы!

Но Джабир, глядя на ликующих братьев по вере, думал о другом. Сегодня они упивались победой и добычей. Но что будет завтра, когда придется платить за эту победу?

Кровь, пролитая при Бадре, требовала отмщения. Цикл насилия только начинался. И где-то в Мекке уже собирались мстители, точили мечи, готовили новую армию.

Хинд бинт Утба, потерявшая отца и дядю, поклялась съесть печень Хамзы. Абу Суфьян планировал поход возмездия. Халид ибн аль-Валид и Икрима ибн Абу Джахль мечтали смыть позор отцов.

На следующее утро после возвращения в Медину Джабир проходил мимо кузнечного квартала Бану Кайнука. У своей мастерской стоял Закария ибн Михьям еврейский оружейник средних лет, поставлявший мечи обеим сторонам конфликта.

Вижу, мой товар хорошо послужил, кивнул он на трофейный меч Джабира.

Твой? удивился Джабир.

Клеймо видишь? Моя работа. Продал его Утбе ибн Рабиа в прошлом году. Теперь вот к тебе вернулся. Такова судьба оружия переходить из рук в руки.

Закария помолчал, затем добавил тише:

Вы открыли врата, которые трудно будет закрыть. Мекканцы не простят. Придут с удвоенной силой.

Аллах защитит нас, как защитил при Бадре.

Возможно, пожал плечами оружейник. А пока они будут молить своих богов, я буду ковать мечи. Кто-то же должен вооружать обе стороны для следующей бойни.

Вечером Мухаммед созвал собрание в мечети. Споры о дележе добычи достигли опасного накала.

Братья! начал он. Вы спрашиваете меня о добыче? Слушайте, что открыл мне Аллах: "Добыча принадлежит Аллаху и Посланнику! Бойтесь же Аллаха, поддерживайте добрые отношения между собой и повинуйтесь, если вы верующие!"

Ропот прокатился по рядам. Некоторые были недовольны.

Мухаммед поднял руку, требуя тишины:

И еще Аллах сказал: "Если вы захватили что-либо в качестве трофея, то знайте пятая часть принадлежит Аллаху, Посланнику, близким родственникам Посланника, сиротам, бедным и путникам!"

Решение было окончательным: хумс (пятая часть) для нужд общины и Пророка, остальное делится поровну между участниками. Конники получают втрое больше пеших.

Джабир подсчитал свою долю: около восьмисот драхмов деньгами, плюс оружие и доспехи. Достаточно, чтобы расплатиться с долгами и начать новую жизнь. Но какую жизнь? Жизнь профессионального воина, убивающего за деньги во имя Аллаха?

Ночью, лежа на циновке в своем пустом доме, он вспоминал последние слова отца: "Живи достойно, сын." Десять лет прошло с той ночи. Десять лет он пытался понять, что значит жить достойно. Сегодня у него в руках было богатство, добытое кровью. Завтра придется проливать новую кровь, чтобы удержать это богатство.

На минарете Билял начал призыв к утренней молитве. Его голос, обретший свободу через смерть мучителя, звучал особенно пронзительно. Медина просыпалась к новому дню первому дню после великой победы, изменившей все.

Джабир поднялся на молитву. Что бы ни принесло будущее, сегодня он был жив, свободен от долгов и принадлежал к общине победителей. Может быть, этого достаточно. А может быть, это только начало долгого пути к пониманию того, что же на самом деле значит "жить достойно".

Примечание: В главе использованы следующие аяты Корана в речи Мухаммеда:

8:42 (парафраз) - о расположении сил при Бадре и божественном предопределении

8:12 (парафраз) - о помощи ангелов и ужасе в сердцах врагов

8:1 (парафраз) - "Добыча принадлежит Аллаху и Посланнику..."

8:41 (парафраз) - правило пятой части (хумс) от военной добычи

[4000 слов]

Глава 59: "Откровения победы" (конец марта 624 года)

Эпиграф: "И дал им победу и великую добычу" парафраз

Зайд ибн Сабит проснулся от стука в дверь еще до рассвета. В последние дни такие ранние визиты стали обычным делом после Бадра откровения приходили к Пророку особенно часто, и его, главного писца, вызывали в любое время дня и ночи.

Иду! крикнул он, нашаривая в темноте свои письменные принадлежности.

У порога стоял Билял, и даже в предрассветных сумерках было видно, как изменился бывший раб после битвы. Он держался прямее, в глазах появилась уверенность человека, отомстившего за годы унижений.

Пророк зовет, коротко сказал он. Новое откровение. И возьми больше пергамента вчерашнего не хватило.

Зайд кивнул, собирая в кожаную суму обрезки кожи, плоские кости верблюда, черепки все, на чем можно было писать. Пергамент стоил дорого, приходилось использовать любую подходящую поверхность.

По дороге к дому Пророка они миновали базарную площадь, где уже начинали собираться ранние торговцы. Прошла неделя после битвы при Бадре, но Медина все еще праздновала невероятную победу триста с небольшим человек разбили тысячное войско курайшитов.

Слышал, что вчера говорили на базаре? спросил Билял. Оружейники подняли цены вдвое. Говорят, если Аллах дарует такие победы, все захотят участвовать в следующем походе.

И долги мухаджиров, добавил Зайд. Абдуррахман ибн Ауф вчера подсчитывал община должна кредиторам больше десяти тысяч драхмов серебра. Если поделят добычу справедливо, можно будет расплатиться.

Во дворе дома Пророка уже собрались ближайшие сподвижники. Мухаммед сидел, прислонившись к стене, глаза его были закрыты, лицо покрыто испариной. Вокруг него полукругом расположились Абу Бакр, Умар, Усман, Али. В углу двора стояли еще несколько человек те, кто отличился в битве или потерял близких.

Среди них Зайд заметил Джабира ибн Абдуллаха молодого воина, который вернулся с битвы странно притихшим, хотя его доля добычи составила около пятисот драхмов. Рядом стоял Хариса ибн Сурака, мать которого не переставала оплакивать двух сыновей, павших при Бадре. Тут же находился Саад ибн Муаз, предводитель ауситов, получивший серьезное ранение, но выживший.

Садись, готовь письменные принадлежности, шепнул Убай ибн Кааб, еще один грамотный человек в общине. Уже третий раз за сегодня. После Бадра они приходят особенно часто. Вчера было пять, позавчера семь. Я едва успеваю записывать.

Семь за день? удивился Зайд, раскладывая свои инструменты. Раньше бывали месяцы молчания...

Великая победа требует великих разъяснений, философски заметил Убай. Люди задают вопросы. Почему мы победили? Как делить добычу? Что делать с пленными? Откуда взять выкуп? Аллах отвечает через Своего Посланника.

Мухаммед вздрогнул и открыл глаза. Взгляд его был отсутствующим, словно он видел нечто за пределами этого мира. Все притихли, понимая сейчас придут новые слова от Всевышнего.

Записывай, Зайд, произнес Пророк хриплым голосом. "Они спрашивают тебя о военной добыче. Скажи: 'Военная добыча принадлежит Аллаху и Посланнику. Побойтесь же Аллаха, урегулируйте разногласия между собой и повинуйтесь Аллаху и Его Посланнику, если вы верующие'."

Зайд торопливо выводил буквы на выделанной козьей коже. Рядом Убай делал дубликат на плоской лопаточной кости верблюда на случай, если один экземпляр испортится.

Джабир слушал с каменным лицом. Он вспоминал жаркие споры о разделе добычи, которые начались сразу после битвы. Некоторые считали, что все должны получить поровну, другие настаивали на большей доле для тех, кто убил врагов. Молодые требовали преимущества для преследовавших бегущих, старые для охранявших Пророка. Споры едва не привели к драке между вчерашними братьями по оружию.

Удивительно, как вовремя приходят откровения, прошептал стоявший рядом с Джабиром Рафи ибн Малик. Вчера чуть не схватились за мечи из-за дележа, а сегодня готовый ответ с небес.

Джабир промолчал. После битвы что-то изменилось в нем. Он видел, как легко люди убивают друг друга, как жажда добычи превращает соседей во врагов. И теперь эти "своевременные" откровения казались ему... слишком удобными.

Еще, продолжил Мухаммед, и Зайд поспешно макнул калам в чернильницу. "Знайте, что если вы захватили какую-либо военную добычу, то пятая часть ее принадлежит Аллаху, Посланнику, близким родственникам Посланника, сиротам, бедным и путникам..."

Умар одобрительно кивнул. Пятая часть хумс для нужд общины и семьи Пророка. Остальное будет разделено между воинами. Это было мудрое решение, устанавливающее четкие правила на будущее.

Абдуррахман ибн Ауф, один из богатейших мусульман, быстро подсчитывал на пальцах. При общей стоимости добычи сто пятьдесят верблюдов по восемьдесят драхмов каждый, оружие и доспехи еще на восемь тысяч, плюс деньги при пленных выходило больше двадцати тысяч драхмов серебра. Пятая часть составит четыре тысячи для Пророка и общины, остальные шестнадцать тысяч разделят между тремястами тринадцатью участниками более пятидесяти драхмов на каждого.

А как делить остальные четыре пятых? не удержался от вопроса Халид ибн Валид, чей двоюродный брат погиб на стороне мекканцев.

Мухаммед открыл глаза и посмотрел на него:

Поровну между всеми участниками похода. И пеший получит долю, и всадник. Ибо все рисковали жизнью за веру.

Саад ибн Муаз поднял забинтованную руку:

А что с теми, кто остался охранять Медину? И с семьями павших?

Павшим их полная доля, она достанется наследникам, ответил Пророк. Это справедливо, ибо они отдали жизнь за победу. Охранявшим город решим советом. Но сначала...

Он снова закрыл глаза, и все поняли приходит новое откровение. Зайд приготовил новый кусок кожи.

"Помните, как вы были малочисленны и считались слабыми на земле, и вы опасались, что люди схватят вас. Он же дал вам убежище, подкрепил вас Своей помощью и наделил вас благами, быть может, вы будете благодарны."

Харис ибн Сурака, потерявший братьев, не выдержал. Слезы текли по его щекам, когда он спросил:

Пророк Аллаха, моя мать не перестает плакать. Она рвет на себе одежды, отказывается от пищи. Что мне сказать ей о судьбе павших?

Мухаммед посмотрел на него с состраданием. В этот момент он был не грозным вождем, а человеком, понимающим чужую боль ведь и сам он терял близких.

Скажи ей, что ее сыновья живы у Господа своего. Они получают удел и радуются. И еще... он помолчал, затем продолжил словами откровения: "И никак не считайте тех, которые убиты на пути Аллаха, мертвыми. Нет, живые! Они у Господа своего получают удел, радуясь тому, что даровал им Аллах из Своей милости..."

Женщины в соседнем дворе, слышавшие эти слова, заплакали но уже не от горя, а от облегчения. Их сыновья, мужья, братья не просто погибли они обрели вечную жизнь.

Внезапно во двор вбежал юноша, запыхавшийся от быстрого бега:

Пророк Аллаха! Курайшиты прислали гонца с выкупом за пленных! Они предлагают две тысячи драхмов за Сухайля ибн Амра и полторы тысячи за аль-Валида ибн аль-Валида!

По двору пробежал шепот. Такие суммы! Если за каждого знатного пленника дадут хотя бы тысячу драхмов, община станет богатой.

Мухаммед кивнул:

Хорошо. Передайте гонцу мы обсудим условия. Но сначала выслушайте, что говорит Аллах о нашей победе и помощи верующим.

Он задумался, прикрыв глаза рукой. Лицо его побледнело, на лбу выступили капли пота. Зайд заметил, как напряглись лица собравшихся все ждали объяснения чуда при Бадре. Как триста человек победили тысячу?

"Вот вы просили помощи у вашего Господа, и Он ответил вам: 'Я поддержу вас тысячью ангелов, следующих друг за другом'. Аллах сделал это только радостной вестью и чтобы успокоились от этого ваши сердца. Помощь только от Аллаха. Поистине, Аллах Великий, Мудрый!"

Молодой воин из ансаров, участвовавший в битве, не выдержал:

Я видел их! Клянусь Аллахом, я видел всадников в белых одеждах! Они появлялись там, где наш строй прогибался!

И я видел! подхватил другой. Один из них ударил мекканца, а меча в руках не было но голова врага слетела с плеч!

Умар поднял руку, призывая к тишине:

Пророк еще не закончил.

Действительно, Мухаммед продолжал диктовать:

"Вот внушил Господь твой ангелам: 'Я с вами. Укрепите тех, которые уверовали!' И еще: 'Разве вам не достаточно того, что Господь ваш поддержит вас тремя тысячами ниспосланных ангелов?' Более того, если вы будете терпеливы и богобоязненны, и если враги нападут на вас прямо сейчас, то Господь ваш поддержит вас пятью тысячами меченых ангелов."

В толпе раздался благоговейный шепот. Пять тысяч ангелов! Неудивительно, что триста человек победили тысячу.

Зайд, продолжая писать, искоса взглянул на Джабира. Молодой воин стоял с непроницаемым лицом, но в глазах мелькало что-то похожее на сомнение. Зайд понимал это чувство слишком уж удобно приходили откровения, слишком точно отвечали на насущные вопросы.

Абу Бакр тем временем тихо говорил Али:

Заметь, как мудро устроено. Люди спорили о добыче пришли правила раздела. Матери оплакивали сыновей пришло утешение о вечной жизни павших. Сомневались в причинах победы объяснение про ангелов. Аллах знает, что нужно Его рабам.

Али кивнул, но в его взгляде тоже мелькнула тень сомнения.

В это время начались практические обсуждения. Купцы подсчитывали стоимость добычи оружие, доспехи, верблюды. Споры о ценах шли жаркие.

Боевой верблюд стоит не меньше восьмидесяти драхмов! настаивал один.

В мирное время да, но сейчас рынок затоварен, возражал другой. Не больше шестидесяти.

А доспехи? Полный комплект кольчуги сто драхмов!

Если новый. А эти пробиты копьями, в крови. Пятьдесят, не больше.

Джабир слушал эти торги с отвращением. Еще вчера эти доспехи защищали живых людей. Теперь их взвешивали, как мясо на базаре.

Мухаммед открыл глаза, выглядя крайне утомленным. Откровения забирали его силы.

Есть еще одно... О необходимости сражаться. Многие из вас не хотели идти к Бадру, надеялись на мирную торговлю. Запиши, Зайд: "Сражение предписано вам, хотя оно вам неприятно. Быть может, вам неприятно то, что является благом для вас. И быть может, вы любите то, что является злом для вас. Аллах знает, а вы не знаете."

Джабир вздрогнул. Это было прямое указание отныне война стала религиозной обязанностью. Не просто набеги ради добычи, а священная война.

В углу двора старый мастер Йасир ибн Амр, пришедший наладить весы для взвешивания добычи, покачал седой головой. Джабир услышал, как он прошептал своему внуку:

Когда война становится долгом веры, мир становится грехом. Запомни это, мальчик.

Достаточно на сегодня, Мухаммед поднялся, покачнувшись. Али и Абу Бакр поддержали его с двух сторон. Идите и готовьтесь. Курайшиты не простят Бадра. Но теперь вы знаете Аллах с нами, и Его ангелы готовы помочь. Те, кто стоит за истину, не должны бояться численного превосходства врага.

Выходя из дома Пророка, Джабир размышлял об услышанном. Откровения превращали военную победу в космическое событие, столкновение небесных сил. Простая стычка за караван стала битвой ангелов против сил зла. Правила войны и раздела добычи были установлены божественным авторитетом, не подлежащим обсуждению.

На базаре уже вовсю шептались о новых откровениях. Торговцы оружием потирали руки если предстоят новые битвы с помощью ангелов, многие захотят участвовать.

У лавки персидского торговца Рустама собрались покупатели. Он недавно прибыл в Медину с партией оружия из Дамаска.

Клинок дамасской стали сто двадцать драхмов! выкрикивал он. Такой меч рубит кольчугу, как шелк!

А щиты есть? спросил молодой ансар.

Щиты закончились еще вчера. Все раскупили после вестей о победе. Но будут новые через месяц, если караван из Шама дойдет благополучно.

Рядом старый Амр ибн Джамух, хромой старейшина из Бану Салама, качал головой:

В мое время воевали за честь и землю. Теперь воюют за добычу и райские сады. Что дальше?

Дальше будет то, что предписал Аллах, ответил проходивший мимо Саад ибн Муаз. И лучше быть готовым к этому.

Вечером того же дня Зайд ибн Сабит сидел в своей комнате, переписывая начисто откровения дня. Три экземпляра на коже, на пергаменте и на пальмовых листьях. Рука уставала, но он понимал важность своей работы.

Убай ибн Кааб заглянул к нему:

Все записал?

Все. Но... Зайд помедлил. Не кажется ли тебе странным, как точно откровения отвечают на текущие нужды?

Убай внимательно посмотрел на него:

Что странного в том, что Аллах заботится о Своих рабах? Он видит наши нужды и отвечает на них.

Да, конечно, поспешно согласился Зайд. Я просто подумал...

Не думай слишком много, мягко посоветовал Убай. Наше дело точно записывать. Понимание придет позже.

Оставшись один, Зайд продолжил работу. Слова ложились на пергамент ровными строчками. "Военная добыча принадлежит Аллаху и Посланнику..." Простое решение сложной проблемы. Может быть, Убай прав. Может быть, не стоит слишком много думать.

Но где-то в глубине души он знал эти сомнения будут возвращаться. С каждым новым "своевременным" откровением, с каждой удобной отменой прежних правил. Пока он будет только записывать. Но однажды...

За окном сгущались сумерки. Медина готовилась ко сну, но на улицах все еще слышались отголоски праздника. Победа при Бадре изменила все. Горстка изгнанников стала силой, с которой приходится считаться. И откровения, записанные рукой Зайда, превращали эту силу в священную миссию.

Завтра придут новые вопросы, новые проблемы. И несомненно, придут новые откровения, чтобы решить их. Так устроен мир Пророка небеса всегда готовы помочь в нужный момент.

Особенно когда эта помощь подкреплена звоном военной добычи.

________________________________________

Примечание: В главе использованы следующие аяты Корана:

8:1 - о военной добыче ("Они спрашивают тебя о добыче...")

8:41 - о пятой части добычи (хумс)

3:123-125 - о помощи ангелов при Бадре

2:216 - "Вам предписано сражаться, хотя это вам неприятно..."

3:169 - о павших ("Никак не считайте тех, которые убиты на пути Аллаха, мертвыми...")

[3500 слов]

Глава 60: "Второй сын" (624 год)

Эпиграф: "Двое лучше, нежели один..." Коhелет 4:9

Вторая ночь месяца раби аль-авваль года второго от хиджры. Элиэзер подкрался к колыбели на цыпочках его новый братик был таким маленьким и странным. Восьмилетний мальчик наморщил нос, разглядывая красное сморщенное личико младенца. Почему мама так радуется этому крошечному существу, которое только и делает, что кричит и спит?

Элиэзер, не буди братика, прошептала Рахель с ложа. Роды были трудными гораздо труднее, чем восемь лет назад. В свои тридцать пять она считала себя слишком старой для родов, но Всевышний решил иначе.

Нехемия сидел рядом с женой, держа ее за руку. В его сорок девять лет он уже не надеялся на второго ребенка. Битва при колодцах Бадра два месяца назад изменила все в Медине теперь называть город старым именем Ясриб было опасно. Мусульмане, опьяненные победой и разделом добычи каждый воин получил не меньше пятисот драхмов серебра смотрели на еврейские кварталы уже не с завистью, а с плохо скрываемой алчностью.

Всевышний дал нам двойное благословение, прошептала Рахель, глядя на мужа. В дни, когда братья поднимают меч друг на друга за власть и золото, наши сыновья будут опорой друг другу.

Нехемия кивнул, но не мог скрыть тревоги. Вчера на рынке оружейников произошла стычка между мусульманином и кузнецом из Бану Кайнука. Мусульманин требовал продать ему меч за треть цены "во имя победы при Бадре". Когда еврей отказался, покупатель пригрозил, что скоро все мастерские перейдут к "истинно верующим". Говорили, что Мухаммед ищет только повод, чтобы разделаться с еврейским племенем, контролирующим производство лучшего оружия в Хиджазе.

Папа, почему он такой красный? Элиэзер потянул отца за рукав, отвлекая от мрачных мыслей.

Все младенцы такие в первые дни, улыбнулся Нехемия . Ты тоже был красным и сморщенным, как сушеный финик.

Неправда! возмутился мальчик. Я был красивым!

Рахель тихо рассмеялась, и от этого звука в комнате стало теплее, несмотря на тревожные времена.

Конечно, был красивым. И твой братик Давид тоже красивый. Он просто еще маленький.

Давид? Элиэзер повторил имя. Как царь Давид?

Как царь Давид, подтвердил Нехемия . Может быть, он тоже будет сильным и мудрым.

И победит Голиафа?

Родители переглянулись. В нынешней Медине слова о победах евреев над врагами лучше было произносить шепотом. Особенно после того, как мусульмане стали называть себя "новым Израилем", а евреев "исказителями Писания".

В этот момент младенец открыл глаза и издал требовательный крик. Элиэзер отскочил от колыбели.

Он злится!

Он голодный, поправила Рахель. Подай его мне, любимый.

Пока жена кормила младенца, Нехемия вывел старшего сына во двор. Вечерний воздух Медины был душным, пропитанным запахом пыли и дыма от костров. Где-то вдалеке раздался призыв Билаля мусульмане собирались на молитву магриб. Голос эфиопа разносился над городом, утверждая новый порядок.

Папа, зачем нам еще один ребенок? спросил Элиэзер, усаживаясь на низкую глиняную скамью рядом с отцом. Разве я недостаточно хороший сын?

Нехемия притянул сына к себе.

Ты замечательный сын. Но знаешь, что говорил мудрый царь Шломо? "Двое лучше, нежели один, потому что у них есть доброе вознаграждение в труде их. Ибо если упадет один, то другой поднимет товарища своего."

Но он такой маленький! Он не сможет меня поднять!

Сейчас не сможет. Но он вырастет. И тогда вы будете поддерживать друг друга. В этом мире, Элиэзер, особенно в наши дни, нет ничего важнее уз крови.

Мальчик задумался, теребя край своей льняной туники последней из антиохийских тканей, что еще оставались у них.

Папа, а почему те люди, последователи их пророка, смотрят на нас так... будто мы им должны?

Нехемия вздохнул. Как объяснить восьмилетнему ребенку, что их мир меняется? Что договор уммы, подписанный два года назад, уже трещит по швам?

Они думают, что Всевышний говорит только с ними. И что все остальные заблуждаются.

Но ведь Тора была дана Моше на Синае для всех сынов Израиля!

Да, сынок. Но они говорят, что мы исказили слова Всевышнего. Что только их пророк знает истину.

Это ложь!

Я знаю. Но иногда люди верят в то, во что выгодно верить. Особенно когда у них в руках мечи.

Из дома донесся плач младенца, быстро стихший Рахель укачала его, напевая старинную колыбельную из Антиохии.

Слушай меня внимательно, Элиэзер, Нехемия повернулся к сыну. Времена становятся опаснее с каждым днем. После убийства Кааба ибн аль-Ашрафа все боятся говорить правду. Я отложил немного серебра на всякий случай. Может случиться так, что нам снова придется искать новый дом. Как мы искали, когда ты был совсем маленьким.

Но Кааб был нашим защитником! Почему они убили его?

Он поехал в Мекку оплакивать их врагов, павших при Бадре. Написал касыду в их честь. Когда вернулся... Нехемия помолчал. Их пророк не прощает тех, кто выступает против него. Запомни это, сынок.

Но здесь наши финиковые пальмы! Наша мастерская!

Пальмы можно посадить заново. Мастерскую построить. Но семью... семью не восстановишь. Запомни что бы ни случилось, ты должен защищать брата. И он, когда вырастет, будет защищать тебя.

Мальчик выпрямился, чувствуя важность момента.

Я защищу его, папа. Обещаю перед Всевышним.

Не давай клятв понапрасну, сынок. Просто помни свой долг старшего брата.

Они вернулись в дом, где Рахель уже уложила младенца обратно в колыбель из пальмовых волокон. Элиэзер подошел и осторожно погладил братика по головке.

Привет, Давид, прошептал он. Я твой старший брат. Я буду тебя защищать.

Младенец, словно услышав, перестал хныкать и уснул.

Вечером, когда дети спали, Нехемия и Рахель сидели во дворе. Из соседней улицы доносились голоса группа мусульман громко обсуждала дележ добычи от Бадра и планы новых походов.

Я боюсь, призналась Рахель. После их победы они смотрят на нас как волки на овец. А мы овцы с золотым руном. Наши мастерские, наши сады...

После смерти Кааба никто не решается открыто выступать. Помнишь Асму бинт Мараван? Ее тоже убили прямо в постели, при детях. Теперь все молчат и ждут.

Ждут чего?

Следующего удара. Поговаривают, что их пророк недоволен Бану Кайнука. Они производят лучшее оружие, а он хочет, чтобы все было в руках его последователей.

Нехемия обнял жену.

Пока действует договор уммы, мы под защитой. Но я уже говорил с купцами из Таймы. Там еврейская община крепче, больше трехсот семей. Если что найдем там приют.

А наша торговля?

Начнем заново. Главное чтобы дети были в безопасности.

Призыв муэдзина прозвучал снова салят аль-иша, последняя молитва дня. Звук резал слух своей властностью, напоминая, кто теперь хозяева города.

Знаешь, о чем я думаю? Рахель прижалась к мужу. Мы бежали из Антиохии от ромеев, когда они обвинили нас в сговоре с персами. Пришли сюда в поисках мира среди сынов Ишмаэля. А теперь... теперь я смотрю на наших сыновей и спрашиваю себя найдут ли они когда-нибудь место, где их не будут ненавидеть только за то, что они евреи?

Наш народ пережил египетское рабство, вавилонский плен, греков и римлян. Переживем и это. Главное держаться вместе и хранить веру отцов.

В Антиохии у нас был каменный дом с мозаичным полом, вспомнила Рахель. Здесь глинобитные стены и пальмовая крыша. Что дальше?

Дальше будет то, что пошлет Всевышний. Но будем вместе ты, я, Элиэзер и маленький Давид. Это важнее любого дома.

Нехемия встал и принес свои записи. При свете масляной лампы, заправленной оливковым маслом последним из привезенного из Шама, он написал арамейскими буквами:

"Двенадцатый день месяца элул года 4384 от сотворения мира. Второй день месяца раби аль-авваль второго года их хиджры. Родился второй сын, назвали Давидом в честь царя-псалмопевца. Рахель здорова, благословен Всевышний. Элиэзер принял брата с любовью растет достойным первенцем.

В городе неспокойно после победы сынов Ишмаэля при колодцах Бадра. Их воины хвастаются добычей и смотрят на наше имущество как на свою будущую долю. После убийства Кааба ибн аль-Ашрафа и Асмы бинт Мараван страх парализовал нашу общину. Никто не смеет возвысить голос. Их пророк недоволен тем, что Бану Кайнука производят оружие ищет предлог для ссоры.

Цены на финики упали платят только десять драхмов за меру вместо прежних пятнадцати. Покупатели знают нашу слабость. Думаю о переезде в Тайму, если обстановка ухудшится. Отложил серебро на дорогу.

Среди всех тревог Всевышний дал нам еще одного сына. Да защитит Он обоих наших мальчиков. Да проживут они свои дни в мире, не зная изгнаний и скитаний."

Отложив тростниковое перо, он вернулся к жене. Они сидели, слушая дыхание спящих детей и далекие голоса мусульман, все еще праздновавших победу при Бадре.

Что будет завтра? спросила Рахель.

Завтра будет завтра, ответил Нехемия . Сегодня у нас есть два здоровых сына и крыша над головой. Это больше, чем есть у многих.

В небе над Мединой сияли те же звезды, что сияли над их предками в земле Египетской, в Вавилоне и в Иерусалиме. Где-то во тьме раздался лай собак караван входил в город с товарами из Шама.

Нехемия крепче обнял жену. Что бы ни готовил завтрашний день, сегодня их семья была вместе. А в эти тревожные времена это было самым главным благословением.

Глава 61: Подготовка к реваншу *624 год, конец года - 625 год, начало

Горе побежденным.
латинская поговорка

После триумфа

Прошло три месяца после Бадра. В еврейском квартале Медины царило напряжение словно воздух перед грозой. Нехемия проверял счета в своей лавке, когда услышал знакомые шаги. Йасир из Бану Надир вошел без приветствия дурной знак.

Видел, как делят последнюю добычу? Йасир кивнул в сторону площади. Караван из Таифа. Мухаджиры ходят, как петухи.

Нехемия отложил свиток: Что тебя тревожит, друг?

Победа при Бадре вскружила им головы. Но Мекка... Йасир понизил голос. Мои партнеры по караванной торговле пишут: Абу Суфьян собрал три тысячи воинов. Семьсот в кольчугах, двести всадников. И женщины с ними.

Женщины?

Хинд бинт Утба возглавляет их. Поклялась съесть печень Хамзы он убил ее отца при Бадре. Они поют песни мести день и ночь, не дают воинам забыть о павших.

Нехемия помолчал, обдумывая новости. После Бадра баланс сил в Медине изменился. Мухаджиры, прежде нищие беженцы, частично расплатились с долгами местным торговцам около десяти тысяч серебряных монет ушло на погашение старых обязательств. Но аппетиты только росли.

Есть еще кое-что, продолжил Йасир. Вчера Амр ибн Джамух приходил ко мне. Должен за оружие восемьсот монет. Сказал: "Подожди немного, скоро будет чем платить". И посмотрел в сторону квартала Бану Кайнука.

Нарастание напряжения

Следующие дни подтвердили худшие опасения. Мухаммед все чаще говорил о "внутренних врагах". Молодые мусульмане открыто провоцировали евреев на рынках. Долги росли, караванная торговля замерла мекканцы изменили маршруты, обходя территории, контролируемые Мединой.

Нехемия встретился с лидерами Бану Кайнука в доме их главы, Финхаса бен Азарии. Старик выглядел осунувшимся.

Они ищут предлог, сказал Финхас. Наши мастерские, оружейные склады слишком лакомый кусок. После Бадра им нужны средства для большой войны.

Может, стоит предложить компромисс? предложил молодой кузнец. Снизить цены на оружие, дать отсрочку по долгам?

Финхас покачал седой головой: Дело не в деньгах, сын мой. Дело в том, что мы чужие. Всегда были, всегда будем. А чужие виноваты уже тем, что существуют.

Искра в пороховой бочке

Инцидент произошел через неделю, жарким полуденным днем. Нехемия находился неподалеку от ювелирного ряда, когда услышал женский крик.

Молодая жена ансара присела у лавки осмотреть браслеты. Подросток-ученик, шепнувшись с приятелями, незаметно привязал край ее покрывала к выступу скамьи. Глупая мальчишеская шутка не более.

Когда женщина резко встала, ткань сползла, обнажив волосы. Раздался смех нервный, неуместный. Крик женщины привлек ее двоюродного брата, Малика ибн Дайфа. Нехемия видел, как тот оценил ситуацию одним взглядом.

Йахуди осквернили честь мусульманки! заорал Малик, выхватывая кинжал.

Старый ювелир даже не успел встать. Лезвие вошло между ребер, и он рухнул на свой товар, заливая кровью золотые цепочки. Его племянник бросился на убийцу с молотком через мгновение оба были мертвы.

Площадь взорвалась. Евреи и мусульмане схватились в жестокой схватке. Нехемия видел, как молодой кузнец из Бану Кайнука отбивается от троих нападающих раскаленными щипцами. Женщины с воплями разбегались, опрокидывая лотки.

Стража прибыла, когда на земле лежало уже шестеро убитых трое евреев и трое мусульман.

Суд скорый и неправый

Вечером Мухаммед созвал экстренное собрание. Нехемия, как представителя Бану Надир, пригласили в качестве наблюдателя. Он сидел у стены, стараясь быть незаметным.

Бану Кайнука нарушили договор Медины, начал Пророк. Его пальцы механически перебирали янтарные четки единственный признак волнения. Пролита кровь правоверных.

Абдуллах ибн Убайй, чье влияние заметно ослабло после Бадра, все же осмелился возразить:

Но первым погиб их ювелир! Я сам видел тело кинжальная рана в грудь. Разве это не кровь?

Мухаммед медленно повернул голову. В полумраке мечети его глаза казались черными провалами:

Они посягнули на честь мусульманки. Обнажили ее перед чужими взглядами. Это нападение на всю умму.

Это был несчастный случай... начал было Кааб ибн аль-Ашраф, присутствовавший как гость.

Случай? Умар вскочил с места. Нет случайностей в оскорблении верующих! Сколько еще мы будем терпеть их высокомерие?

Мухаммед поднялся. Четки исчезли в складках одежды:

Всевышний ниспослал мне откровение о тех, кто нарушает клятвы. Слушайте Его слова: "О вы, которые уверовали! Не берите иудеев и христиан своими покровителями. Они покровители друг другу. А если кто из вас берет их своими покровителями, то он сам из них. Поистине, Аллах не ведет людей неправедных!"

Приговор прозвучал в мертвой тишине.

Последняя попытка

Той же ночью Нехемия не спал. Нужно было действовать немедленно. К утру он собрал делегацию: себя от Бану Надир, Хуяя ибн Ахтаба от изгнанников, старого раввина Элазара от Бану Курайза.

Мухаммед принял их во дворе своего дома. Не пригласил войти дурной знак.

О Абу-ль-Касим, начал Нехемия , тщательно выбирая слова. Мы пришли как миротворцы. Бану Кайнука признают вину за пролитую кровь. Они готовы выплатить дийю кровные деньги за каждого погибшего мусульманина. Тысячу... нет, полторы тысячи серебряных монет за каждого.

Мухаммед молчал, глядя куда-то поверх их голов.

Хуяй попробовал другой подход: Вспомни, о Пророк, как Бану Кайнука помогали мусульманам. Их кузнецы ковали оружие для Бадра, их врачи лечили раненых...

И брали за это втридорога, отрезал появившийся Умар. Теперь их жадность обернулась против них же.

Старый Элазар заговорил дрожащим голосом: Сын мой, подумай о будущем. Если изгонишь лучших оружейников Медины, кто будет ковать мечи для защиты города? Мекканская армия уже в пути...

Впервые за время встречи в глазах Мухаммеда мелькнул интерес. Но лишь на мгновение.

Аллах обеспечит верующих всем необходимым, произнес он тоном, не терпящим возражений. Завтра на рассвете начнется осада их квартала. Передайте Бану Кайнука: сдадутся без боя сохранят жизни. Будут сопротивляться пеняйте на себя.

Делегация вышла в предрассветную тьму. У ворот Элазар схватил Нехемию за рукав:

Это только начало, сын мой. Сегодня Кайнука, завтра мы все.

Пятнадцать дней отчаяния

Осада началась с первыми лучами солнца. Семьсот воинов Бану Кайнука заняли оборону на стенах своего укрепленного квартала. Их жены и дети сбились в центре, у синагоги.

Нехемия пытался организовать помощь. Ночью он встретился с караванщиками, готовыми за плату провезти воду и продовольствие. Но мусульманские патрули были бдительны. Первого же пойманного водоноса публично высекли на площади. Желающих помочь больше не нашлось.

На пятый день к Нехемии пришел его старый друг, Зейд аль-Харис араб, торговавший с евреями десятилетиями:

Не лезь в это дело, Нехемия . После вчерашнего совета настроения самые черные. Молодежь требует примерной расправы. Говорят, надо повторить то, что Муса сделал с золотым тельцом.

Муса? Они смеют сравнивать...

Тише! Зейд огляделся. Я рискую, предупреждая тебя. Держись подальше от Бану Кайнука. Иначе и твое племя падет следом.

На десятый день осады Нехемия все же добился встречи с Саадом ибн Муазом одним из самых уважаемых ансаров.

Саад, именем старой дружбы прошу повлияй на Пророка. Неужели все племя должно отвечать за глупость мальчишек?

Саад долго молчал, глядя на дым, поднимающийся над еврейским кварталом:

Дело не в мальчишках, Нехемия . Дело в том, что после Бадра все изменилось. Мы победили вопреки всему. Значит, Аллах с нами. А если Аллах с нами, то все, кто не с нами... он не закончил.

Но ведь договор...

Договоры пишутся людьми. Откровения приходят с небес. Что сильнее?

Цена капитуляции

На пятнадцатый день над кварталом Бану Кайнука поднялся белый флаг. Вода кончилась, дети умирали от жажды.

Условия капитуляции обсуждались в мечети. Многие требовали казни всех мужчин как позже случится с Бану Курайза. Молодые воины кричали о мести, о необходимости примера.

И тут произошло неожиданное. Абдуллах ибн Убайй старый вождь хазраджитов, чье влияние таяло с каждым днем ворвался в мечеть. Его лицо было искажено яростью отчаяния.

Не говоря ни слова, он бросился к Мухаммеду и вцепился в край его кольчуги:

Четыреста воинов без доспехов и триста в кольчугах защищали меня в битвах прошлого! Они проливали кровь за мой род, когда никто из вас еще не слышал о исламе! Клянусь всем святым не отпущу тебя, пока не пообещаешь пощадить их!

Мухаммед попытался вырваться. Вена на его виске вздулась, лицо налилось кровью. Но Абдуллах держал мертвой хваткой старого воина.

Отпусти! прошипел Пророк.

Поклянись сначала!

Долгое, мучительное молчание. Все ждали. Наконец, сквозь стиснутые зубы:

Забирай их. Три дня на сборы. Оставят оружие и две трети имущества. И чтобы духу их не было в Медине.

Дележ добычи

Утром семнадцатого дня началась опись конфискованного имущества. Нехемия наблюдал издали, делая мысленные подсчеты.

Семь полностью оборудованных кузниц с инструментами и запасами металла. Ювелирные мастерские с остатками золота и серебра. Склады готового оружия мечи, копья, кольчуги. Жилые дома, лавки, мастерские по выделке кож. Финиковые сады за городскими стенами.

Пятьдесят тысяч серебром, не меньше, прикинул он вечером, делясь наблюдениями с Йасиром. И это только то, что можно оценить в монете. А ремесленные навыки? Торговые связи? Все потеряно.

Мухаммед лично контролировал раздел. Пятая часть в казну уммы. Остальное между мухаджирами и беднейшими ансарами. Кузницы достались тем, кто обещал продолжить производство оружия.

Гениально, горько усмехнулся Йасир. Одним ударом решили три проблемы. Получили средства для войны с Меккой. Захватили оружейное производство. И показали остальным евреям мы следующие, если что.

Подготовка к буре

В захваченных кузницах закипела работа. Новые хозяева арабы, едва умевшие держать молот пытались освоить ремесло под руководством немногих оставшихся подмастерьев. Качество упало, но количество росло.

Нехемия регулярно получал сведения от информаторов. Мекканская армия приближалась три тысячи закаленных воинов против тысячи мединцев.

Они выступили неделю назад, сообщил Захир, молодой бедуин, симпатизировавший евреям за старые услуги. Во главе конницы Халид ибн аль-Валид. Говорят, лучший полководец Аравии. Женщины поют им:

Мы дочери утренней звезды,
Ступаем по мягким коврам.
Победите обнимем нежно,
Бежите покинем с презреньем.

Когда будут здесь?

Дней через десять. В Медине уже рвут глотки сидеть за стенами или искать славы в поле.

Роковые споры

Военный совет в мечети больше напоминал базарную ссору. Нехемия присутствовал как наблюдатель от еврейских племен их участие в обороне оговаривалось договором.

Абдуллах ибн Убайй, несмотря на недавнее унижение, сохранял влияние среди старших ансаров:

Городские стены наша сила. Улицы узкие, каждый дом крепость. Их конница бесполезна в переулках. Женщины и дети сбросят на них камни и кипяток с крыш. Так воевали наши отцы.

Старики кивали они помнили осады времен джахилии. Но молодежь, вкусившая победу при Бадре, жаждала новой славы.

Трусы! выкрикнул кто-то из задних рядов. Прячемся как женщины, когда Аллах даровал нам победу в открытом поле!

Хамза, дядя Пророка, могучий воин, поднялся:

Я не буду ждать за стенами, пока враги топчут наши поля и оскверняют колодцы! Мужчина встречает опасность лицом к лицу!

Умар, как всегда, перекрыл всех громовым голосом:

Разве вы забыли слова Всевышнего: "О пророк! Побуждай верующих к сражению. Если будет среди вас двадцать терпеливых, то они одолеют двести!" При Бадре нас было триста против тысячи и мы победили!

Молодые воины взревели одобрение. Их глаза горели, руки тянулись к оружию.

Мухаммед сидел молча, слушая споры. Его лицо ничего не выражало, но Нехемия заметил, как побелели костяшки пальцев, сжимавших посох.

Наконец Пророк поднялся:

Я услышал мудрость старших и пыл младших. Оба пути имеют достоинства. Я приму решение после ночной молитвы и объявлю на утренней заре.

Совет обреченных

В ту ночь лидеры еврейских племен собрались в доме Хуяя ибн Ахтаба. Свечи отбрасывали тревожные тени на лица собравшихся.

Если они выйдут в поле и победят, власть Мухаммеда станет абсолютной, начал Хуяй. Если проиграют, мекканцы спросят почему мы не помогли им?

Договор обязывает защищать Медину, а не участвовать в вылазках, заметил Кааб ибн Асад из Бану Курайза. Будем держаться буквы соглашения.

Старый раввин покачал головой:

Вы все еще верите в договоры? После Бану Кайнука? Мы овцы, спорящие, какой волк добрее.

Нехемия подытожил:

Два жернова сходятся, а мы зерно между ними. Что ни выберем будем перемолоты. Остается молиться, чтобы они перемололи друг друга, оставив нас в стороне.

Молиться? горько усмехнулся Хуяй. Кому? Богу Авраама, который допустил наше унижение? Или их Аллаху, который велит убивать нас?

На заре муэдзин возвестил решение мусульмане выйдут навстречу врагу к горе Ухуд. Давление молодежи и страх прослыть трусом победили стратегический расчет.

Железная ирония

Последние дни перед битвой кузницы, отнятые у Бану Кайнука, работали без остановки. Неумелые руки новых хозяев портили хороший металл, но количество компенсировало качество.

Нехемия стоял у своей лавки, наблюдая за потоком воинов, спешащих получить оружие. Многие мечи и копья еще хранили клейма еврейских мастеров маленькие символы, понятные только посвященным.

Их мечами будут убивать, их кольчуги спасут жизни в битве, тихо сказал подошедший Йасир. А сами мастера бредут сейчас по пустыне к Хайбару, моля о глотке воды.

Нехемия наблюдал за кипящей подготовкой и думал свою горькую думу: "После легкой победы при Бадре, после еще более легкой добычи от наших братьев, они уверовали фортуна всегда будет улыбаться им. Но Мекка идет не за добычей. Мекка идет за кровью. И когда прольется эта кровь, когда сломаются их мечи и порвутся кольчуги кого обвинят в поражении? Уж точно не собственную гордыню".

Так Медина готовилась к битве, которая должна была стать расплатой за легкие победы. А еврейские племена готовились к расплате за чужие поражения.

[3,891 слово]

Примечание: В главе использованы следующие коранические аяты:

5:51 - "О вы, которые уверовали! Не берите иудеев и христиан своими покровителями..."

4:75 - "Отчего вам не сражаться на пути Аллаха и ради слабых..."

8:65 - "О пророк! Побуждай верующих к сражению..."

Глава 62: Поражение у горы Ухуд 23 марта 625 года

"Гордыня предшествует падению, и надменность падению духа." Мишлей 16:18

Джабир ибн Абдуллах прислонился к стене дома Нехемии, морщась от боли. Левое плечо пульсировало под грязной повязкой мекканская стрела задела глубоко. Три дня прошло с битвы при Ухуде, три дня Медина хоронила своих мертвых и зализывала раны.

Рахель, принеси горячей воды и чистую ткань, попросил Нехемия жену. И того финикового уксуса, что мы берегли.

Пока Рахель хлопотала, Нехемия развернул свиток:

Расскажи, как было. Год назад, после изгнания Бану Кайнука, я написал: "Начинается конец". Боюсь, я был прав.

Джабир криво усмехнулся:

После Кайнука мы думали, что непобедимы. Их богатство пятьдесят тысяч драхмов разошлось по карманам воинов. Моя доля шестьдесят драхмов позволила выплатить часть долгов. Все говорили: "Аллах дарует победу правоверным". А теперь...

Долги и надежды

Начни с начала, попросил Нехемия , макая перо. Почему вы вышли из города? Абдуллах ибн Убайй советовал обороняться за стенами.

Молодые воины настояли, Джабир поморщился, когда Рахель сняла повязку. После Бадра, после изгнания Кайнука все возомнили себя непобедимыми. "Трусы прячутся за стенами", кричали они. "Мы разбили тысячу при Бадре, разве испугаемся трех тысяч?"

Он помолчал, пока Рахель промывала рану:

И еще... долги. Мои восемьдесят драхмов превратились в сто двадцать с процентами. Ростовщик Абу Муса аль-Ашари грозил забрать мой дом. Другие были в похожем положении. Год без крупной добычи и треть воинов сидела в долгах по уши.

Кольчуга на тебе была? спросил Нехемия .

Была. Купил после Бадра за двадцать драхмов половину добычи. Теперь порвана в трех местах. А починка обойдется в пять драхмов, которых у меня нет.

Утреннее выступление

Мы вышли на рассвете в пятницу, продолжил Джабир. Тысяча воинов. Но у Шайхайн Абдуллах ибн Убайй остановился: "Он не послушал моего совета. Зачем губить людей ради его гордыни?" И увел триста человек.

Треть войска, подсчитал Нехемия .

Да. Помню, как Саад ибн Муаз кричал им вслед: "Лицемеры! Предатели!" А Умар хотел догнать и заставить вернуться. Но Пророк запретил. Сказал: "Пусть не говорят, что Мухаммед убивает своих сподвижников".

Джабир хмыкнул:

Зато чужих убивает охотно. Как твоих братьев из Кайнука.

Роковая алчность

Сначала все шло как по маслу, Джабир принял чашу с разбавленным уксусом из рук Рахель. Поединки выиграли. Али зарубил девять их знаменосцев подряд. Когда мы ударили всей массой, мекканцы побежали.

Он сделал глоток:

И тут началось... Добыча! Мекканцы бросали все щиты по пять драхмов, мечи по десять, кольчуги по сто. Я видел, как Рафи помнишь его? снял с мертвого пояс с серебряными бляхами. "Это на полгода жизни!" кричал он.

Нехемия кивнул, записывая.

А лучники на холме им Пророк приказал стоять насмерть увидели, как мы хватаем добычу. "Битва кончилась! Чего ждем?" Из пятидесяти осталось десять. Сорок побежали за своей долей.

И тогда ударил Халид?

Как молния. Двести всадников в полных доспехах вся конница мекканцев. Они зашли с тыла, а основные силы курайшитов развернулись. Мы оказались зажаты со всех сторон.

Джабир закрыл глаза, вспоминая:

Что началось... В давке не разобрать, где свои. Я рубанул кого-то в зеленом тюрбане, а потом увидел это Масуд из ауситов. Хорошо, плашмя ударил, только оглушил.

Вода! крикнул он вдруг.

Рахель принесла еще воды. Джабир пил жадно:

Прости. Во рту до сих пор песок и кровь... Я видел, как погиб Хамза. Эфиоп-копьеметатель выследил его. Дротик в живот и льва Аллаха не стало. А потом... потом пришла Хинд.

Нехемия и Рахель переглянулись.

Она вспорола ему живот. Вырвала печень. Откусила кусок, но не смогла проглотить, выплюнула. Отрезала уши, нос... сделала себе ожерелье. Другие женщины последовали примеру глумились над телами наших.

Ранение Пророка

Кто-то крикнул: "Мухаммед убит!" и тут началось настоящее бегство. Люди прыгали со скал, давили друг друга. А он был жив, хотя едва. Видел его вблизи лицо в крови, шлем вдавлен в голову, зуб выбит.

Джабир потрогал свою щеку:

Ибн Камиа тот, кто его ранил кричал: "Я убил Мухаммеда!" Но маленькая группа защищала его. Али, Абу Бакр, Тальха... И женщина Насиба бинт Кааб. Дралась как львица. Двенадцать ран получила.

Женщина сражалась?

И не одна. Но Насиба... Когда ее сын Абдуллах побежал, она выхватила у него меч: "Куда, трус?" И встала рядом с Пророком. Прикрывала его своим телом от стрел.

Горький подсчет

Семьдесят наших полегло, Джабир снова поморщился, когда Рахель затягивала свежую повязку. Лучшие воины. А главное потеряли оружия на тридцать тысяч драхмов. Я свой запасной меч потерял пятнадцать драхмов. Щит проломлен еще пять. Копье сломалось...

Он горько усмехнулся:

После Бадра делил сорок драхмов добычи. После Кайнука шестьдесят. А теперь? Долги растут, а платить нечем.

Как Мухаммед объяснил поражение? спросил Нехемия .

О, у него готовы объяснения на все случаи. Собрал нас в мечети кто мог ходить. Говорит: "Это испытание от Аллаха. Вы ослушались приказа, погнались за мирскими благами." Плакал над телом Хамзы, проклинал мекканцев за глумление над мертвыми. Обещал, что скоро Аллах пошлет откровение, которое все разъяснит.

Джабир фыркнул:

Откровения всегда приходят вовремя. После Бадра о дележе добычи. После изгнания Кайнука о вероломстве иудеев. Теперь жди откровения о том, как поражение на самом деле победа.

Поиск виноватых

Джабир понизил голос:

Но главное началось потом. Вчера слышал Умар с Саадом говорили. Мол, евреи радовались нашему поражению. Бану Надир не прислали воинов, хотя договор обязывает.

Договор обязывает защищать Медину, не участвовать в вылазках, заметил Нехемия .

Думаешь, это важно? После такого позора им нужен козел отпущения. И добыча срочно нужна добыча. Воины ропщут. Вдовы требуют компенсаций. Раненых лечить тоже деньги нужны.

Он встал, пошатнувшись:

Лекарь-йеменец берет два драхмы за промывку раны. Два! Это неделя жизни для семьи. А у меня еще порез на ноге...

Почему пришел ко мне? спросил Нехемия . Мы едва знакомы.

Джабир остановился у порога:

Потому что ты не смотришь на меня как на героя или труса. И потому что записываешь. Завтра начнут рассказывать сказки как Аллах испытал праведных, как шайтан смутил алчных. А правда простая жадность погубила нас. Сорок человек не устояли перед блеском золота и семьдесят заплатили жизнью.

Он вышел, прихрамывая. Нехемия долго смотрел на закрывшуюся дверь.

Он прав, сказала Рахель, убирая окровавленные тряпки. После Кайнука они возомнили себя неуязвимыми. Теперь будут искать, на ком отыграться.

И найдут, мрачно ответил Нехемия , возвращаясь к свитку. У Бану Надир богатые пальмовые рощи. У Бану Курайза оружейные мастерские. Идеальные цели для "справедливого" гнева.

Он писал при свете масляной лампы:

"Битва при Ухуде. Год после изгнания Бану Кайнука. Жадность превратила победу в поражение. Семьдесят мертвых, сотни раненых, тридцать тысяч драхмов потерь. Но главные потери впереди раненая гордость требует крови, а кровь прольется не на поле честной битвы, а в домах тех, кто слабее."

За окном слышался плач Медина оплакивала павших. Но Нехемия знал: скоро эти слезы превратятся в жажду мести. И месть падет не на головы мекканцев.

Примечание об аятах: В этой главе упоминаются следующие аяты из суры 3 "Семейство Имрана" (Али Имран):

3:140 - О чередовании побед и поражений между людьми

3:152 - О причинах поражения при Ухуде

3:165 - "Когда вас постигло бедствие..."

3:159 - "По милости Аллаха ты был мягок..."

[3893 слова]

Глава 63: "Ночь потерянного ожерелья" (627 год) - НОВАЯ ЖЕНСКАЯ

Эпиграф: "И невинность восторжествует..." арабская мудрость

Аиша услышала шаги у дверей - тяжелые, спотыкающиеся. Она знала эту походку. Мухаммед вернулся из мечети, и по звуку шагов было понятно - новости недобрые.

Что случилось? спросила она, когда муж опустился на циновку.

Завтра выступаем против Бану Мусталик, ответил он устало. Собирай вещи. Поедешь со мной.

Аиша кивнула. Тринадцать лет странный возраст, когда детство уже ушло, но женщина еще не пришла. В доме пророка она была самой молодой, и это давало ей особое положение любимицы, которой прощалось то, за что другие получали выговор.

Утром караван выступил в путь. Победа над Бану Мусталик оказалась легкой через неделю возвращались с добычей и пленными. Среди трофеев двести верблюдов, две тысячи овец, серебра на пять тысяч драхмов. Пятая часть, как всегда, отходила пророку это вызывало ропот среди бедных ансаров, которые надеялись поправить свое положение.

На обратном пути караван остановился у редких акаций. Солнце клонилось к закату, окрашивая песок в медно-красные тона.

Барира, позвала Аиша служанку, помоги снять поклажу. И проверь мое ожерелье цепочка вчера зацепилась за седло.

Ожерелье из йеменского оникса было свадебным подарком от отца, Абу Бакра. Он потратил на него двадцать драхмов немалые деньги для человека, отдавшего большую часть состояния на нужды общины.

После вечерней молитвы Аиша уединилась за холмом по естественной надобности. Возвращаясь, машинально потянулась к шее и похолодела. Ожерелья не было.

Паника сжала горло. Она бросилась назад, шарила руками в песке. Темнота сгущалась с каждой минутой. Черные камни оникса словно растворились в ночи.

В лагере пропажу заметили не сразу. Когда прозвучал сигнал к выступлению, Барира проверила паланкин пусто. Но сказать не успела погонщик уже тронул верблюда, караван двинулся в ночь.

Аиша нашла ожерелье, когда караван уже скрылся за холмами. Ночь пустыни обрушилась всей своей чернотой. Она села у акации, сжимая в кулаке найденные камни.

Разбудил ее звук мерный шаг верблюда. Солнце едва показалось над горизонтом.

Инна лиллахи ва инна илайхи раджиун! воскликнул Сафван ибн Муаттал, узнав жену пророка. Мать правоверных! Как вы здесь?

Молодой воин отстал от каравана его верблюд захромал. Он снял с седла бурдюк, поставил на песок и отошел: Пейте, госпожа. Потом поедем.

Они двигались молча. Сафван вел верблюда за повод, громко читая Коран. Когда показались шатры, первым их заметил часовой.

Мухаммед вышел из шатра, выслушал объяснения и кивнул. Но по лагерю уже пополз шепот.

Абдуллах ибн Убайй, вечный соперник пророка, с радостью подхватил слухи. Его позиции в Медине ослабли после Бадра теперь появился шанс нанести удар.

Всю ночь вдвоем в пустыне, шептал он своим людям. И заметьте отец ее, Абу Бакр, теперь самый богатый среди мухаджиров. Пятая часть добычи идет пророку, а от пророка к его родне...

Слухи не утихали неделями. Экономические последствия скандала проявились быстро торговцы из племени Абу Бакра начали терять контракты. Его племянник Мистах, которого он содержал из милости, распускал слухи в надежде дистанцироваться от опального семейства.

Аиша заперлась в комнате, отказывалась есть. Через месяц Мухаммед созвал собрание.

Аллах ниспослал мне откровение, сказал он, и голос его был тверд. Вот что сказано: "Те, которые пришли с ложью, группа из вас. Не считайте это злом для себя. Напротив, это благо для вас. Каждому из них то, что он заслужил греха, а тому из них, кто взял на себя большую часть этого, великое наказание."

Он продолжил: И еще сказано: "Почему, когда вы услышали об этом, верующие мужчины и женщины не подумали в душах своих хорошее и не сказали: 'Это явная ложь'? Почему они не привели четырех свидетелей? А раз они не привели свидетелей, то они пред Аллахом лжецы."

Голос окреп: "О вы, которые уверовали! Не следуйте по стопам шайтана. А кто следует по стопам шайтана... если бы не милость Аллаха к вам и не Его милосердие, никто бы из вас никогда не очистился."

Наказание последовало немедленно. Хасан ибн Сабит, поэт восемьдесят ударов. Хамна бинт Джахш восемьдесят. Мистах восемьдесят, и Абу Бакр поклялся больше никогда не помогать неблагодарному родственнику.

Потом пришло новое откровение: "И пусть не клянутся обладающие достоинством из вас и достатком, что не будут давать родственникам, беднякам и выселившимся по пути Аллаха. Пусть они прощают и извиняют. Разве вы не хотите, чтобы Аллах простил вас?"

Абу Бакр заплакал: "Конечно, хочу, чтобы Аллах простил меня!" И возобновил помощь Мистаху по десять драхмов в месяц, как прежде.

Только Абдуллах ибн Убайй избежал плетей его положение главы хазраджитов защищало. Но экономические потери его клана после скандала составили сотни драхмов купцы предпочитали иметь дело с другими.

Самым тяжелым для Аиши оказался визит Али: Женщин много, о посланник Аллаха. Зачем тебе эти страдания? Отпусти ее с миром найдешь другую, молодую и без пятна на репутации.

Ненависть вспыхнула в ее сердце и уже никогда не угасла. "Я тебе это припомню," поклялась она беззвучно.

Аиша вернулась к обычной жизни. Внешне все было как прежде она снова смеялась, шутила с мужем, язвила над другими женами. Но что-то сломалось внутри в тот месяц позора.

Она больше никогда не носила ониксовое ожерелье. Камни так и лежали в сундучке черные, как та ночь в пустыне, разделившая ее жизнь на до и после. И когда много лет спустя Али претендовал на халифат, Аиша вспомнила его слова в тот страшный месяц.

"Некоторые обиды не прощаются," подумает она, готовя армию для битвы при Верблюде. "Некоторые камни слишком тяжелы, чтобы их забыть."

Но это будет потом, через десятилетия. А пока тринадцатилетняя девочка пряталась за покрывалом от любопытных взглядов, сжимая в кулачке черные камни свидетелей ночи, изменившей все.

В хронике Нехемии об этом происшествии записано кратко: "В год пятый от хиджры случилось испытание с женой пророка. Месяц клеветы завершился откровением и плетьми. Установлены законы: четыре свидетеля для обвинения в блуде, восемьдесят ударов за ложное обвинение. Экономические потери клана Убайя триста драхмов от разорванных контрактов. Удивительно, как вовремя приходят откровения, когда нужно защитить честь семьи."

Примечание: Аяты: 24:11-13, 24:21-22 (сура "Ан-Нур" - о клевете на Аишу и прощении)

Глава 64 : Камень с неба *Август 625 года от Р.Х.*

.

Эпиграф

"Камень, отвергнутый строителями..." Теhилим 118:22

Нехемия сидел в тени финиковой пальмы, наблюдая за тем, как рабочие укрепляют стену его дома. После поражения при Ухуде в Медине царила нервозность все ждали нового нападения мекканцев.

Крепче вяжите камни, приказывал старший каменщик. Если курайшиты придут снова, эти стены должны выдержать.

К Нехемии подошел Саад ибн Зурара, один из немногих ансаров, с кем он поддерживал торговые отношения.

Мир тебе, Нехемия . Как торговля?

Какая торговля после Ухуда? вздохнул купец. Половина караванщиков боится выезжать из города. Говорят, мекканцы перекрыли все дороги. Цены на финики упали вдвое никто не покупает для перепродажи.

Зато Пророк уже оправился от ран, Саад кивнул в сторону мечети. Вчера видел его на рынке. Расспрашивал о выплате дийи.

Нехемия нахмурился:

Дийи? За кого?

Помнишь тех двоих из племени Килаб? Амр ибн Умайя аль-Дамри убил их по ошибке после Бир Мауна. Думал, что они враги, а оказалось под защитой договора. Теперь нужно выплатить дийю их родственникам.

И сколько?

За каждого убитого сто верблюдов или эквивалент в серебре. По нынешним ценам около трехсот драхмов за голову. Шестьсот драхмов общая сумма. Казна пуста после Ухуда добычи не было, а раненых много. На лечение ушло больше тысячи драхмов.

И что он будет делать?

Говорят, собирается просить помощи у Бану Надир. По договору племена должны помогать друг другу в выплате компенсации за кровь. Их доля треть суммы, двести драхмов серебра.

Нехемия покачал головой. После поражения экономическое положение мусульман резко ухудшилось. Мекканцы усилили охрану караванов, набеги больше не приносили легкой добычи. Месячные расходы общины составляли около восьмисот драхмов, а доходы упали до двухсот.

Совет Бану Надир

На следующее утро Хуяй ибн Ахтаб, глава Бану Надир, созвал совет старейшин. В просторном доме, украшенном коврами из Йемена стоимостью в пятьсот драхмов каждый, собрались самые влиятельные люди племени.

Только что пришел гонец, начал Хуяй. Ему было пятьдесят пять лет, но выглядел он старше годы борьбы за выживание племени оставили свой след. Мухаммед направляется к нам. Хочет обсудить помощь в выплате дийи за убитых из племени Килаб.

Саллам ибн Мишкам, главный хранитель богатств племени, нахмурился:

После того, как его побили при Ухуде, казна пуста. Теперь вспомнил о договоре. Двести драхмов не такая уж большая сумма для нас, но создается прецедент.

Будьте осторожны в словах, предупредил Кинана ибн аль-Раби, муж Сафии. После судьбы Бану Кайнука мы должны быть вдвойне осторожны. Они потеряли имущества на тридцать тысяч драхмов за одну ссору на рынке.

Бану Кайнука сами виноваты, возразил молодой человек по имени Амр. Убили мусульманина на рынке.

Хуяй поднял руку, призывая к тишине. В его глазах читалась тревога предчувствия:

Вопрос не в двухстах драхмых. Вопрос в том, что будет дальше. Наши финиковые рощи приносят двадцать тысяч драхмов чистого дохода в год. Тысяча двести пальм сорта аджва и лина лучшие в Медине. Кто откажется от такого богатства?

Ты думаешь, это ловушка? спросил Саллам.

Я думаю, мы должны быть готовы ко всему, ответил Хуяй. Соберите ценности в потайных местах. Если придется уходить быстро, хотя бы что-то сохраним.

В этот момент в дверях появился слуга:

Господин, Мухаммед ибн Абдуллах у ворот. С ним человек десять из его приближенных.

Роковая встреча

Встреча проходила во внутреннем дворе дома Хуяя. Мухаммед сидел на ковре у каменной стены. С ним пришли ближайшие сподвижники человек десять.

Мы пришли к вам как к союзникам по договору Медины, начал Мухаммед. Вы знаете о несчастье с людьми из племени Килаб. Амр ибн Умайя убил их по ошибке. Теперь нужна дийя.

Хуяй кивнул, но в груди что-то сжалось. Слишком спокоен гость, слишком уверен.

Какова сумма?

Двести верблюдов. В серебре шестьсот драхмов. Ваша доля треть.

Двести драхмов. Сумма посильная дневной доход в сезон сбора фиников. Но почему такая тревога?

Нам нужно обсудить, сказал Хуяй, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Еврейские лидеры удалились. Мухаммед остался у стены со своими людьми.

В углу двора десятилетняя Сафия играла в камешки. Отец, проходя мимо, погладил её по голове жест необычный для сдержанного Хуяя. Девочка подняла глаза:

Абба, что случилось?

Ничего, малышка. Играй.

Но рука отца дрожала.

Внезапно Мухаммед побледнел. Его глаза расширились, на лбу выступил пот признаки, которые его спутники хорошо знали. Но вместо того чтобы впасть в транс откровения, он резко поднялся.

Уходим. Сейчас же.

Но... Посланник Аллаха, начал было Абу Бакр. Мы же ждем ответа...

Аллах предупредил меня об опасности. Уходим!

Мухаммед быстрым шагом направился к выходу. Его спутники, переглянувшись, поспешили за ним. Усман ибн Аффан оглянулся на стену, у которой они сидели, но не заметил ничего подозрительного.

Обвинение

В доме Хуяя тем временем шло обсуждение.

Двести драхмов это примерно выручка от продажи тысячи са фиников, подсчитывал Саллам ибн Мишкам. Если разделить между шестьюстами семьями, выходит по трети драхмы. Мы тратим больше на праздничные жертвоприношения.

Дело не в сумме, перебил его Кинана. Дело в прецеденте. Сегодня двести драхмов за их ошибку, завтра тысяча за их войну.

У нас есть договор, напомнил Хуяй. Мы обязаны помогать в таких случаях. Лучше заплатить и сохранить мир.

Дверь распахнулась. Вбежал слуга:

Господа! Они ушли! Внезапно встали и покинули двор!

Старейшины переглянулись в недоумении.

Может, обиделись, что заставили ждать? предположил кто-то.

Хуяй нахмурился, его сердце сжалось от дурного предчувствия:

Странно. Пошлите людей узнать, что случилось.

Через час вся Медина гудела. В мечети Мухаммед собрал своих последователей и объявил:

Хвала Аллаху, который спас меня от коварства врагов! Когда я сидел у стены в доме Бану Надир, ко мне явился Джибриль и сказал: "Встань и уходи, ибо иудеи замыслили убить тебя. Они послали Амра ибн Джихаша ибн Кааба подняться на крышу и сбросить на тебя жернов".

Толпа ахнула. Убийство гостя считалось тягчайшим преступлением у арабов.

Усман ибн Аффан тихо сказал Али:

Я не видел, чтобы кто-то поднимался на крышу...

Али посмотрел на него строго:

Джибриль видит то, что скрыто от наших глаз.

Мухаммед продолжил:

Отправьте Мухаммеда ибн Масламу к Бану Надир. Пусть передаст: у них есть десять дней, чтобы покинуть Медину. Кто останется после этого срока будет убит.

Ультиматум

Мухаммед ибн Маслама прибыл в квартал Бану Надир с отрядом воинов. Хуяй встретил его у ворот. На лице старейшины читалось предчувствие беды он уже знал, что принесет посланник.

Вы замыслили убийство. У вас десять дней покинуть Медину.

Хуяй закрыл глаза. Вот оно. То, чего он боялся с первой минуты визита.

Какое убийство? Амр ибн Джихаш весь день собирал финики в пяти милях отсюда. Спроси любого!

Десять дней, повторил Ибн Маслама и ушел.

Хуяй долго стоял у ворот. Позади него собирались люди весть уже разнеслась. Женщина с грудным ребенком спросила срывающимся голосом:

Правда ли? Нас изгоняют?

Он не ответил. Что сказать матери, которая завтра станет беженкой?

Решение о сопротивлении

Экстренное собрание Бану Надир больше напоминало похороны. Шестьсот семей должны были решить свою судьбу.

Это ложь! кричал Кинана ибн аль-Раби. Никто не замышлял убийства! Амр ибн Джихаш честнейший человек, он кормит семью сбором фиников!

Конечно, ложь, устало ответил Хуяй. Он думал о дочери, о будущем племени. Но разве это важно? Ему нужны наши земли, наши дома, наши богатства. После поражения при Ухуде его казна пуста, а наши рощи приносят двадцать тысяч драхмов в год.

Саллам ибн Мишкам добавил:

Если мы уйдем, потеряем все. Дома стоимостью в сто тысяч драхмов. Рощи, приносящие двадцать тысяч ежегодно. Мастерские, колодцы, ирригационные каналы труд десяти поколений.

Мы должны защищаться! настаивал молодой воин. У нас есть башни, запасы на три месяца, восемьсот воинов, оружие!

А союзники? спросил Хуяй, хотя уже знал ответ. Бану Курайза? Абдуллах ибн Убайй с его тремястами воинами?

Молчание было красноречивее слов.

Мы одни, выдохнул кто-то.

Всю ночь женщины паковали самое ценное. Мариам бинт Давид, молодая мать троих детей, металась между сундуками. Что взять? Приданое покойной матери или запас муки для детей? Праздничную одежду или теплые покрывала для ночей в пустыне?

Её муж Ибрагим сидел в углу, уставившись в стену. Вчера еще был уважаемым торговцем тканями. Завтра станет нищим беженцем.

Помоги мне! крикнула Мариам.

Он поднял на неё пустые глаза:

Какая разница? Мы все потеряли.

Осада и вырубка пальм

Прошло десять дней. Бану Надир не покинули город. Мухаммед привел войско три тысячи воинов и начал осаду. Его шатер поставили в роще, принадлежавшей осажденным.

На третий день осады произошло то, что потрясло даже видавших виды воинов.

Рубите пальмы, приказал Мухаммед. Начните с молодых аль-лина.

Но Посланник Аллаха, возразил Башир из ансаров, человек, всю жизнь проживший в оазисе. Это же преступление! Пальма растет двадцать лет, прежде чем даст первый урожай. И потом эти пальмы станут нашими после победы. Мы уничтожаем собственное богатство!

Умар ибн аль-Хаттаб тоже был смущен:

В Аравии даже враги не рубят пальмы. Это как отравить колодец преступление против самой жизни.

Мухаммед нахмурился:

Это война. Они отвергли милость Аллаха. Делайте, что приказано.

Али попытался найти компромисс:

Может быть, срубим только старые, которые плохо плодоносят?

Нет, отрезал Мухаммед. Молодые пальмы их надежда на будущее. Рубите аль-лина.

Звук топоров наполнил воздух. Из-за стен доносились крики отчаяния. Для земледельцев уничтожение пальм было подобно убийству детей. Каждое дерево стоило пятьдесят драхмов целое состояние для бедной семьи.

На стенах появился Хуяй:

Варвары! Даже персы не трогали наши пальмы! Вы уничтожаете то, что Всевышний повелел беречь!

Чтобы заглушить споры в собственных рядах, Мухаммед велел поэту Хассану ибн Сабиту сложить стихи:

Было легко для Бану Надир расстаться
С пальмами аль-лина.
Прекрасные деревья падали
Под ударами верных.

Но многие мусульмане втайне осуждали это варварство. За пять дней было срублено триста молодых пальм общей стоимостью в пятнадцать тысяч драхмов.

Падение

Осада длилась двадцать один день. Помощь так и не пришла. Бану Курайза, увидев решимость Мухаммеда и срубленные пальмы, предпочли остаться в стороне страх оказался сильнее союзного долга. Абдуллах ибн Убайй послал еще одно тайное послание: "Держитесь, мы с вами", но не сделал ничего. Его триста воинов так и не покинули домов.

На пятнадцатый день к стенам подошел сам Мухаммед:

Сдавайтесь, и я сохраню вам жизнь!

На каких условиях? крикнул сверху Хуяй.

Оставите все имущество и оружие. Возьмете только то, что могут унести верблюды, кроме оружия.

А наши дома? Могилы предков?

Все остается победителям.

Дай нам день на размышление!

До рассвета. Потом условия изменятся.

Последний совет

Ночью в доме Хуяя собрался последний совет. При свете масляных ламп лица людей казались изможденными.

Хайбар примет нас, говорил Саллам ибн Аби аль-Хукайк. Там живут наши братья из Бану Надир, ушедшие раньше. У них восемь крепостей, земли хватит всем.

Оставить все... Кинана смотрел в пустоту. Дома наших отцов стоимостью в сто тысяч драхмов, могилы предков, тысячу двести пальм, приносящих двадцать тысяч в год...

Лучше уйти живыми, чем погибнуть здесь, сказал старый Саллам ибн Мишкам. Мы видели, на что он способен с Бану Кайнука. И это еще было милосердием. Я слышал, что некоторые горячие головы хотели перебить всех мужчин.

Хуяй тяжело вздохнул. Он думал о дочери Сафии, о женщинах и детях племени:

Собирайте самое ценное. Золото, серебро, драгоценности прячьте в поклаже. Документы на земли в других оазисах. Свитки Торы. Остальное придется оставить.

А спрятанное золото? шепотом спросил Кинана. Пять тысяч динариев в кувшинах...

Молчи! оборвал его Хуяй. Стены имеют уши. Если узнают пытками заставят открыть.

Исход

На рассвете ворота открылись. Процессия изгнанников растянулась на милю. Три тысячи человек покидали дома предков.

Мухаммед наблюдал за выходом, проверяя поклажу. Конфискованные мечи складывали в кучу железо стоило дорого.

Рахма бинт Саид, вдова ювелира, несла на руках больного сына. Мальчик кашлял простуда в дороге могла стать смертельной. Она остановилась у колодца набрать воды.

Быстрее! крикнул страж.

Ребенок болен, умоляюще сказала она.

Не мое дело. Двигайся!

Старик Якуб вез на осле сундук с инструментами наследство трех поколений кузнецов. На полдороге осел упал. Старик пытался поднять животное, но силы оставили его. Пришлось бросить сундук у дороги. Якуб плакал, не стыдясь слез с этими инструментами ковал его дед.

Процессия шла под звуки бубнов попытка сохранить достоинство. Но за показной бравадой скрывалось отчаяние. Дети плакали, не понимая, почему нужно уходить. Старики оглядывались на могилы предков, которые больше никогда не посетят.

Сафия крепко держалась за руку отца. В её детской памяти навсегда остался этот день запах гари от срубленных пальм, плач соседки Мариам, потерявшей в давке младенца, крик чаек над опустевшими домами.

Абба, мы вернемся? спросила она.

Хуяй не ответил. В горле стоял ком.

Когда Хуяй ибн Ахтаб проезжал мимо Мухаммеда, он остановил верблюда:

Ты отнял у нас все, сын Абдуллаха. Двадцать тысяч драхмов годового дохода теперь твои. Но помни есть Тот, Кто видит все. Кровь и слезы моего народа на твоих руках.

Мухаммед не ответил. Он уже мысленно делил захваченное имущество дома, рощи, мастерские. По самым скромным подсчетам, стоимость конфискованного превышала двести тысяч драхмов.

Дележ добычи

К вечеру квартал Бану Надир опустел. Мухаммед созвал сподвижников для раздела добычи.

Эти земли фай, объявил он. Особая добыча, взятая без боя. По воле Аллаха, она принадлежит Посланнику для распределения по его усмотрению.

Он процитировал новое откровение:

"То, что Аллах даровал Своему Посланнику от жителей селений, принадлежит Аллаху, Посланнику, родственникам Посланника, сиротам, бедным и путникам, дабы не досталось это богатым среди вас".

Некоторые ансары переглянулись они проливали кровь при Бадре и Ухуде, а теперь не получат долю?

Мухаммед, заметив недовольство, пояснил:

Я выделю земли для самых нуждающихся мухаджиров и для дела Аллаха. Лучшие пальмовые рощи, приносящие десять тысяч драхмов в год, будут обеспечивать нужды общины. Дома распределю между теми, кто все потерял в Мекке.

Для себя и своей растущей семьи он выделил семь лучших садов общей стоимостью в пятьдесят тысяч драхмов. Остальное распределил между ближайшими сподвижниками и самыми бедными мухаджирами.

Послесловие

Той ночью Нехемия писал письмо Биньямину в Тверию:

"Дорогой друг!

Бану Надир больше нет в Медине. Предлог настолько очевидная ложь, что даже дети понимают истину. Никто не собирался бросать жернов. Амр ибн Джихаш, которого обвинили, в тот день собирал финики в пяти милях от города десятки свидетелей это подтвердят. Но кому нужны свидетели, когда Джибриль "открывает" удобные истины?

Просто после Ухуда нужны были деньги и земли. Двадцать тысяч драхмов годового дохода вот истинная причина. Казна пуста, воины ропщут, нужно платить долги. А тут такой подарок богатейшее племя Медины.

Шестьсот семей ушли в Хайбар, оставив имущества на двести тысяч драхмов. Тысячу двести финиковых пальм, из них триста молодых срублены во время осады варварство, достойное худших времен джахилии. Дома, которые строились веками, мастерские, библиотеки все теперь в руках завоевателей.

Мы, Бану Курайза, остались последними. Наша очередь придет это лишь вопрос времени. Сегодня ангел "предупредил" о жернове, завтра "откроет" новый заговор. Механизм отработан: обвинение, осада, изгнание или хуже.

Я начал прятать самое ценное. Золото закопал в трех местах если со мной что случится, Рахель знает где. Свитки отправляю с верными людьми в Хайбар частями.

Страшно то, что многие арабы поддерживают это. Жадность затмила разум. Они видят богатые дома, полные амбары, цветущие сады и не думают о том, что нарушают древние законы гостеприимства и союза.

Что до откровений они приходят удивительно вовремя. Срубить пальмы было преступлением, пока не пришел аят: "Что срубили вы из пальм или оставили стоящими на корнях с дозволения Аллаха, чтобы посрамить нечестивых". Удобно, когда небеса всегда на твоей стороне.

Береги себя, друг. Темные времена настали для народа Израиля.

Твой Нехемия "

В опустевшем квартале Бану Надир новые хозяева уже делили дома. Дети мухаджиров бегали по садам, где еще вчера играла маленькая Сафия. История повторялась изгнанники становились изгоняющими, беженцы превращались в захватчиков.

А далеко в пустыне медленно двигался караван изгнанников. Три тысячи человек шли навстречу неизвестности, оставив позади тысячелетнюю историю. В Хайбаре их ждали новые испытания, но об этом они узнают позже.

Хуяй ибн Ахтаб шел впереди, ведя свой народ, как когда-то Моисей вел евреев из Египта. Только теперь они шли не к Земле Обетованной, а прочь от неё. И не было столпа огненного, указывающего путь только холодные звезды пустыни да горькая память о потерянном доме.

[Слов: ~4200]

Глава 65: Откровение о женщинах: создание нового порядка 626 год от Р.Х.

Эпиграф: "Сердце хочет того, чего хочет..." арабская поговорка

Утренний свет пробивался сквозь узкие окна дома Зайда ибн Хариса, когда в дверь постучали. Зайнаб бинт Джахш, поправляя домашнее платье, пошла открывать. На пороге стоял Мухаммед.

Мир тебе, дочь моего дяди, произнес он, опуская взгляд. Зайд дома?

Мир и тебе, посланник Аллаха. Муж ушел на рынок за провизией.

Мухаммед поднял глаза и замер. Утренний свет падал на лицо Зайнаб особым образом, подчеркивая тонкие черты. Она была двоюродной сестрой пророка, из знатного рода курайшитов, и красота её была предметом гордости семьи.

Я... я зайду позже, пробормотал Мухаммед и, отвернувшись, произнес: Субхан Аллах! Слава Тому, кто поворачивает сердца!

Зайнаб услышала эти слова. Когда Зайд вернулся, она рассказала о визите, не скрывая удовлетворения в голосе.

Терзания верного слуги

Зайд ибн Харис сидел в углу своего скромного дома, механически перебирая чётки. Тридцать лет назад, ещё мальчиком, он был захвачен в плен и продан в рабство. Хадиджа купила его и подарила мужу. Мухаммед освободил его, усыновил, дал своё имя. Зайд ибн Мухаммед так его звали все в Медине.

Я обязан ему всем, думал Зайд. Свободой, именем, положением. Он выдал за меня Зайнаб, свою двоюродную сестру, хотя её семья противилась не хотели отдавать знатную курайшитку за бывшего раба.

Но теперь... Теперь он видел, как меняется лицо его благодетеля при виде Зайнаб. Как тот находит предлоги зайти в их дом. Как смущается, встречая её взгляд.

Ты опять сидишь в темноте, Зайнаб вошла в комнату, неся масляную лампу. О чём думаешь?

О долге и желании, тихо ответил Зайд.

Говори яснее.

Он посмотрел на жену. Красивая, гордая, она никогда не скрывала, что вышла за него только из послушания двоюродному брату.

Посланник Аллаха... он смотрит на тебя не как на жену своего сына.

Зайнаб выпрямилась:

И что ты предлагаешь?

Я предложил ему развод. Сказал, что отпущу тебя, если он пожелает.

Что?! в голосе Зайнаб смешались возмущение и... что-то ещё. И что он ответил?

"Удержи свою жену при себе и побойся Аллаха". Но я видел его глаза, Зайнаб. Он хочет тебя, но борется с собой.

Божественное вмешательство

Прошёл месяц мучительного ожидания. Мухаммед избегал дома Зайда, но слухи уже поползли по Медине. В лавке тканей, принадлежавшей Малику ибн Динару, собрались еврейские торговцы обсуждали цены на шерсть и последние новости.

Интересные дела творятся в доме пророка, заметил Малик, откладывая счётную доску. Говорят, он влюбился в жену собственного сына.

Приёмного сына, поправил его компаньон Исхак. Хотя для арабов это одно и то же. Усыновлённый становится как кровный.

Вот именно! воскликнул молодой приказчик. Как он выкрутится из этой ситуации? Жениться на жене сына это же кровосмешение по их законам.

Старый Йосеф, перебиравший образцы сирийского шёлка, усмехнулся:

Подождите. Скоро небеса заговорят, и всё разрешится.

Он оказался прав. Через неделю глашатай возвестил о важном собрании в мечети. Все мухаджиры и ансары должны были присутствовать. Зайд ибн Сабит приготовил свои письменные принадлежности.

Мухаммед вошёл в мечеть медленно, словно нёс тяжёлую ношу. Встав перед собравшимися, он некоторое время молчал, затем заговорил тем особым нараспевным тоном, который все узнавали:

Аллах не создал у человека двух сердец в груди его. И не сделал Он ваших приёмных сыновей вашими сыновьями. Это лишь слова из ваших уст. Аллах говорит истину, и Он ведёт прямым путём. Зовите их по именам их отцов это справедливее перед Аллахом.

По рядам прошёл шёпот. Усыновление отменялось. Зайд больше не ибн Мухаммед, а снова ибн Харис.

Мухаммед помолчал, затем голос его изменился, стал более личным, почти смущённым:

Вот ты сказал тому, кому Аллах оказал милость и кому ты оказал милость: "Удержи свою жену при себе и побойся Аллаха". Ты скрыл в своей душе то, что Аллах сделает явным, и ты боялся людей, хотя Аллаха следует бояться больше. Когда же Зайд удовлетворил с ней своё желание, Мы женили тебя на ней, чтобы верующие не испытывали стеснения в отношении жён своих приёмных сыновей.

Реакция общины

В углу мечети сидел Джабир ибн Абдуллах, молодой воин, недавно принявший ислам. Он слушал и не мог поверить своим ушам. Аллах упрекал пророка за то, что тот скрывал свои чувства? Приказывал жениться на разведённой женщине?

После собрания он подошёл к Биляль, эфиопу, одному из первых мусульман:

Учитель, объясни мне. Разве слова Аллаха не должны удерживать от страстей?

Билял посмотрел на него долгим взглядом:

Аллах знает лучше, что полезно для общины. Если Он велит пророку жениться значит, в этом есть мудрость.

Но какая мудрость в том, чтобы жениться на красивой женщине?

Осторожнее с вопросами, юноша. Сомнение первый шаг к неверию.

В доме Аиши бинт Абу Бакр, любимой жены пророка, царило напряжение. Двенадцатилетняя девочка, уже три года как жена, обладала острым умом и ещё более острым языком.

Ещё одна жена, процедила она, глядя на Хафсу. И конечно, красавица из курайшитов.

Аиша, придержи язык, предупредила Сауда, старшая жена. Это воля Аллаха.

Воля Аллаха? Аиша повернулась к ней. Поистине, я вижу, что твой Господь спешит исполнить твои желания! эти слова она произнесла достаточно громко, глядя в сторону комнаты мужа.

Хафса, дочь Умара, попыталась сгладить ситуацию:

Сестра, мы все равны перед ним.

Равны? Аиша рассмеялась. Посмотрим, как долго продлится это равенство, когда красавица Зайнаб переступит порог этого дома.

Свадьба, которая изменила законы

Развод Зайда и Зайнаб прошёл быстро. Зайд произнёс формулу развода с каменным лицом, Зайнаб приняла её с едва скрываемым удовлетворением. Махр выкуп за невесту составил четыреста драхмов серебра, что было весьма щедро. Период ожидания три месячных цикла тянулся мучительно долго для всех участников драмы.

Мухаммед открыто навещал Зайнаб теперь, когда божественное одобрение было получено. Но языки злословов не умолкали.

Смотрите, шептались на базаре, он женится на жене своего сына! Что дальше? На жёнах всех своих последователей?

В ответ на ропот Мухаммед созвал новое собрание. Войдя в мечеть, он казался более уверенным, чем в прошлый раз. Встав перед общиной, он заговорил громко и чётко:

О пророк! Мы разрешили тебе твоих жён, которым ты дал их махр, и тех, которыми овладела твоя десница из того, что Аллах даровал тебе как добычу, и дочерей твоего дяди по отцу, и дочерей твоих тёток по отцу, и дочерей твоего дяди по матери, и дочерей твоих тёток по матери, которые переселились вместе с тобой, и верующую женщину, если она подарит себя пророку, если пророк пожелает жениться на ней исключительно для тебя, помимо верующих.

Умар ибн аль-Хаттаб, стоявший в первом ряду, задумчиво погладил бороду:

Значит, ограничение в четыре жены не для посланника Аллаха?

Так повелел Всевышний, подтвердил Мухаммед.

Вечером того же дня Нехемия делал записи в своей хронике. Рахель принесла ему подогретого вина с пряностями.

О чём пишешь? спросила она.

Записываю события дня. Знаешь, за годы наблюдений я заметил закономерность. Когда нашему арабскому пророку что-то очень нужно, небеса удивительно быстро откликаются.

Нехемия , осторожнее, предупредила жена. Даже дома опасно говорить такое.

Я просто констатирую факты, пожал плечами хронист. Захотел жениться на жене приёмного сына пришли слова об отмене усыновления. Ограничение в четыре жены стало неудобным получил личное исключение. Что дальше?

Свадебный пир

Свадьба Мухаммеда и Зайнаб стала событием года. В отличие от скромных церемоний с другими жёнами, эта была пышной. Мухаммед велел зарезать несколько овец, приготовить хлеб с мясом и финики. Расходы составили около тысячи драхмов больше, чем многие семьи тратили за год.

Но главное событие произошло после трапезы. Гости засиделись, а Мухаммед явно хотел остаться с новой женой наедине. Он несколько раз выходил и возвращался, но намёки не действовали.

Анас ибн Малик, молодой слуга пророка, рассказывал потом:

Я видел, как он покраснел от смущения. Тогда он вышел, постоял некоторое время во дворе, а вернувшись, заговорил изменившимся голосом:

О те, которые уверовали! Не входите в дома пророка, если только вас не пригласят на трапезу, не дожидаясь времени её. Но когда вас пригласят, то входите, а когда поедите, то расходитесь, не вступая в разговоры. Это причиняет пророку неудобство, но он стыдится вас. Аллах же не стыдится истины. А когда вы просите у них что-либо, то просите через завесу. Это чище для ваших сердец и их сердец.

С того дня жёны пророка говорили с посторонними мужчинами только через занавес. Потом это правило начало распространяться на других свободных мусульманок.

Последствия

Зайд ибн Харис после развода стал ещё более преданным последователем. Он первым бросался в битву, последним покидал поле боя. Многие видели в этом попытку доказать, что развод не поколебал его веры.

Я отдал посланнику Аллаха самое дорогое, что у меня было, сказал он однажды Джабиру. И не жалею. Если это была воля Всевышнего кто я такой, чтобы противиться?

Но Джабир замечал, как дрожат его руки, когда он говорит о бывшей жене. Видел боль в глазах человека, принёсшего личное счастье в жертву.

Зайнаб бинт Джахш стала одной из самых влиятельных жён. Гордая своим происхождением, она часто конфликтовала с Аишей. Их соперничество стало легендарным.

Вас выдали замуж ваши семьи, говорила Зайнаб другим жёнам. А меня выдал замуж Сам Аллах с седьмого неба!

К концу года, когда критические голоса не умолкали, Мухаммед выступил перед общиной с новыми словами. Его голос звучал твёрдо, без тени сомнения:

Нет греха на пророке в том, что предписал ему Аллах, согласно закону Аллаха для тех, которые были раньше.

Умар, стоявший рядом, громко добавил: Запишите эти слова. Пусть все знают что дозволено Аллахом, то не может быть грехом.

В ту же ночь Биньямин , остановившийся в караван-сарае по пути из Дамаска, получил письмо от Нехемии. При свете масляной лампы он читал описание последних событий в Медине.

Дочитав, Биньямин покачал головой и произнёс вслух:

Воистину, нет ничего нового под солнцем. Давид тоже влюбился в чужую жену. Но хотя бы не объявлял это божественной волей.

Он спрятал письмо и лёг спать. Завтра караван двинется дальше, везя специи и ткани. А вместе с товарами по торговым путям разнесутся вести о пророке, чьи небеса так удивительно совпадают с земными желаниями.

Где-то в пустыне выли шакалы. Звёзды вечные свидетели человеческих страстей безмолвно смотрели на землю, где божественное и человеческое переплелось так тесно, что уже невозможно было отличить одно от другого.

Примечание: В данной главе использованы следующие аяты Корана:

33:4-5 об отмене усыновления

33:36 "Нет греха на пророке..."

33:37 история с Зайнаб бинт Джахш

33:50 особые права пророка в браке

33:53 правила посещения дома пророка и хиджаб

[4000 слов]

Глава 66: Битва у рва и новые откровения 627 год от Р.Х., март

Эпиграф: "Мудрость лучше силы." Коhелет 9:16

Камень величиной с кулак ударился о край рва и покатился вниз, подпрыгивая на неровностях. Джабир ибн Абдуллах проследил его путь три метра до дна, как требовал Салман-перс. Молодой воин выпрямился, вытирая грязь с лица. Пятый день подряд три тысячи защитников Медины рыли укрепление, которое должно было остановить десятитысячную армию.

Глубже копайте, сыны ослиц! рычал Саад ибн Муаз, вождь ауситов. Хотите, чтобы курайшитские кони перепрыгнули через вашу работу?

Рядом с Джабиром работал седобородый ансар:

В молодости я пас овец у персидских границ. Видел такие рвы вокруг их крепостей. Никогда не думал, что буду сам копать подобное.

Персидская хитрость для арабской земли, пробормотал кто-то. Что дальше? Будем прятаться за стенами, как румийцы?

Мухаммед появился на краю рва в сопровождении Салмана аль-Фариси. Работавшие приостановились, ожидая слов ободрения.

Продолжайте, братья! воскликнул пророк. Каждая пригоршня земли это стрела в сердце врага!

Свидетель времен

В стороне от основных работ, у ворот небольшого дома, стоял Нехемия . Его старший сын Элиэзер, одиннадцати лет от роду, тащил корзину с землей мальчишки помогали чем могли.

Абба, почему мы не копаем вместе со всеми? спросил мальчик, вытирая пот.

Мы не из их числа, сын. Ни ансары, ни мухаджиры, ни даже из больших еврейских родов. Мы просто жители, платящие за крышу над головой.

Из дома вышла Рахель с младшим, семилетним Давидом:

Нехемия , соседка сказала, что видела разведчиков врага у южных пальм. Может, уедем в Тайму? У тебя же есть там компаньоны...

Поздно, любимая. Дороги перекрыты с трех сторон. Остается молиться, чтобы ров выполнил свое назначение.

Нехемия вел хронику уже семнадцать лет с тех пор, как бежал из Антиохии. Теперь, наблюдая за лихорадочными приготовлениями, он понимал: грядут события, которые изменят судьбу всех евреев Хиджаза.

Давид, иди в дом, велел он младшему. Элиэзер, помоги матери проверить запасы воды. Каждый кувшин на счету.

Прибытие врага

На седьмое утро стража на пальмах закричала:

Пыль на севере! Большая пыль!

Облако росло, ширилось, заслоняя горизонт. К полудню передовые отряды курайшитов остановились в полукилометре от рва. За ними подтягивались союзники знамена Гатафан, Сулайм, Ашджа, Фазара и других племен развевались на ветру.

Амр ибн Абд Вудд, чья седая борода помнила битвы полувековой давности, медленно объехал ров:

Что за женская уловка? Прячутся в яме, как тушканчики! Где честь арабского воина?

Халид ибн аль-Валид, еще не знавший поражений военачальник, изучал укрепления с холодным расчетом:

Честь это роскошь для дураков. Они поступили умно. С востока харра, застывшая лава. Кони сломают ноги. С запада дома иудеев Бану Курайза, укрепленные как крепость. Перед нами единственный путь, и они его перекрыли.

Абу Суфьян ибн Харб, предводитель мекканцев, собрал военный совет прямо в седле:

Сколько времени потребуется, чтобы засыпать эту канаву?

При таком количестве лучников? Икрима ибн Абу Джахль покачал головой. Мы потеряем сотни людей, прежде чем засыплем хотя бы десять локтей.

Цена войны

В просторном шатре, разбитом в центре лагеря, Сафван ибн Умайя раскладывал свитки с расчетами. Богатейший купец Мекки был казначеем похода.

Смотрите сами, благородные. Три тысячи солидов золотом ушло на подготовку. Закупка провианта, фураж для животных, жалованье союзникам...

Уяйна ибн Хисн, вождь четырех тысяч воинов Гатафан, нетерпеливо барабанил пальцами по колену:

К шайтану твои счета! Мы пришли за добычей, а не слушать про расходы!

Добыча будет после победы, холодно ответил Сафван. А пока каждый день стоянки обходится в полторы тысячи драхмов. Вода из дальних колодцев, ячмень для семисот коней...

Мои люди бросили весенние пастбища! воскликнул вождь Ашджа. Верблюдицы остались без дойки, овцы без стрижки. Каждый день здесь потеря дохода целого сезона!

Абу Суфьян поднял руку, призывая к тишине:

Три дня. Даю три дня на поиск способа преодолеть ров. Если не найдем начнем правильную осаду.

За рвом

Защитники Медины тоже считали дни и припасы. В доме Мухаммеда шло совещание.

Зерна хватит на два месяца строгой экономии, докладывал Билял. Воды достаточно, все цистерны полны после зимних дождей.

Стрелы?

Иудеи Бану Курайза работают день и ночь. Обещали три тысячи к концу недели.

При упоминании последнего еврейского клана Медины в комнате повисло молчание. Их укрепленный квартал на юго-востоке был как заноза формально союзники, но...

Приставьте к ним наблюдателей, приказал Мухаммед. Незаметно. Любые контакты с врагом немедленно ко мне.

Джабир, стоявший на страже у входа, слышал разговор. Его беспокоило это недоверие к Бану Курайза ведь именно их кузнецы ковали наконечники стрел, их женщины носили воду работающим на рве.

Сеятель раздора

Нуайм ибн Масуд из Гатафан сидел в своем шатре, размышляя. Полгода назад он тайно принял ислам во время торговой поездки в Медину. Теперь оказался среди врагов своей новой веры.

Один человек против десяти тысяч что я могу? Но ведь сказано: война это хитрость.

Ночью он пробрался к шатрам соплеменников:

Братья, дурные вести. Слуги Абу Суфьяна проболтались после вина. Курайшиты ведут тайные переговоры с Мухаммедом. Готовы на мир, лишь бы сохранить караванную торговлю.

Не может быть!

Подумайте сами им что? Сядут на верблюдов и уедут в Мекку. А мы? Наши кочевья рядом с Мединой. Отомстят потом, когда останемся одни.

Зерна сомнения были посеяны. На следующую ночь те же слухи, но в обратном направлении, он распространил среди курайшитов. Через три дня союзники смотрели друг на друга с подозрением.

Прыжок через ров

На десятый день осады Амр ибн Абд Вудд нашел место, где ров делал изгиб и сужался до четырех метров.

Мой конь возьмет это расстояние, заявил он молодым воинам. Кто не боится последовать за мной?

Икрима ибн Абу Джахль, Дирар ибн аль-Хаттаб и Науфаль ибн Абдуллах переглянулись. Отказаться означало покрыть себя позором.

Джабир заметил движение у поворота:

Тревога! Всадники справа!

Но предупреждение запоздало. Амр разогнал своего вороного жеребца и перелетел через ров. Копыта ударили о самый край, но удержались. За ним последовали остальные только конь Науфаля не рассчитал прыжок и рухнул вместе с седоком.

Я Амр ибн Абд Вудд! загремел голос старого воина. Семьдесят зим прожил, тысячу поединков выиграл! Есть ли среди вас мужчина, а не мальчишка?

Защитники отступили. Даже храбрейшие знали в битве при Бадре этот человек в одиночку сдерживал десяток противников, пока рана не заставила его отступить.

Али ибн Аби Талиб сделал шаг вперед:

Я отвечу на твой вызов, о Амр.

Ты? Щенок! Я дрался с воинами, когда твой отец еще молоко сосал!

Всякому овощу свое время. Твое прошло.

Мухаммед удержал двоюродного брата:

Это Амр ибн Абд Вудд.

Пусть будет хоть иблис во плоти. Дозволь мне, о посланник Аллаха.

После мгновения колебаний пророк снял свой шлем, надел его на Али, опоясал своим мечом прямым клинком по имени Зульфикар.

Старый воин атаковал яростно, полагаясь на силу и опыт. Но годы берут свое дыхание сбилось, удары потеряли точность. Али, легкий и быстрый, кружил вокруг, выжидая.

Момент настал, когда Амр слишком размашисто ударил, открыв правый бок. Зульфикар блеснул, вошел между пластин кольчуги. Легенда курайшитов покачнулась и рухнула лицом в пыль.

Оставшиеся всадники в ужасе развернули коней. Икрима и Дирар сумели перепрыгнуть обратно. Раненый Науфаль барахтался в рву:

Пощады! Я заплачу выкуп! Тысячу драхмов роду, который сохранит мне жизнь!

Но камни и стрелы уже летели в него. Честь не позволяла принять выкуп от того, кто пришел убивать.

Дом на отшибе

Вечером того же дня Нехемия сидел во дворе, делая записи при свете масляной лампы. Рахель вышла, неся поднос с лепешками и финиками:

Дети спят. Давид опять спрашивал, почему снаружи такой шум.

Что ты ответила?

Что взрослые играют в войну. Он поверил.

Нехемия горько усмехнулся:

Если бы это была игра... Знаешь, что меня тревожит? После победы а они победят, ров работает начнут искать виноватых. Почему не все сражались одинаково усердно? Кто тайно сочувствовал врагу?

Но мы же никак не связаны...

В том-то и дело. Бану Курайза, Бану Кайнука, Бану Надир у них есть договоры, клятвы, обязательства. А мы? Мелкие торговцы, живущие по милости. Ни рыба ни мясо. Такие всегда крайние.

Из соседнего дома донеслись голоса семья йеменских ткачей, тоже не принадлежавшая к большим кланам, обсуждала те же страхи.

Сколько нас таких в Медине? задумчиво спросила Рахель.

Три десятка семей, может больше. Ремесленники, мелкие купцы, писцы. Недостаточно богаты, чтобы купить защиту, недостаточно многочисленны, чтобы защитить себя.

Экономика осады

К пятнадцатому дню проблемы коалиции обострились. В командном шатре шел яростный спор.

Мои воины начали резать вьючных верблюдов на мясо! кричал командир отряда из Сулайм. Ячмень кончился, лошади едят колючки!

Вода стоит три драхмы за бурдюк! поддержал его другой. Местные колодцы опустели, возим из Вади-ль-Кура за два дня пути!

Сафван ибн Умайя мрачно подсчитывал:

Семнадцать дней по полторы тысячи драхмов. Это двадцать пять тысяч пятьсот серебра. Добавьте потерянных животных, испорченное снаряжение...

А византийцы тем временем теснят персов! воскликнул купец, только что прибывший с севера. Северные пути открываются, можно возобновить торговлю с Дамаском! Но наши караваны стоят, потому что погонщики здесь!

Хуяй ибн Ахтаб, молчавший в углу, подал голос:

Есть способ. Бану Курайза.

Они связаны договором.

Договоры пересматривают, когда видят силу. Позвольте мне поговорить с ними.

Как ты проберешься в город?

У меня есть пути. Не забывайте я жил там годами.

Буря в пустыне

На шестнадцатую ночь осады поднялся ветер. Сначала легкие порывы, потом сильнее. К полуночи это превратилось в настоящую песчаную бурю редкость для ранней весны.

В лагере коалиции творилось нечто невообразимое. Шатры срывало как листья, костры гасли, лошади рвались с привязей. Песок забивался всюду в глаза, в рот, в ноздри.

Проклятье! орал Уяйна ибн Хисн, пытаясь удержать полы шатра. Даже небеса против нас!

Его воины уже седлали коней:

Хватит! Гатафан уходит! Нет добычи, которая стоит таких мучений!

Дождитесь утра!

К утру нас здесь засыплет по шею! Половина верблюдов уже разбежалась!

К рассвету две трети союзников снялись с лагеря. Абу Суфьян вышел из полуразрушенного шатра, осматривая катастрофу:

Что потеряли?

Треть провианта под песком, докладывал интендант. Восемьдесят верблюдов пропало, тридцать лошадей...

Командующий понял осада кончена. Природа, недоверие союзников и проклятый ров сделали свое дело.

Сворачивайте лагерь. Уходим.

Откровение победы

Утренний азан Билял пропел с крыши мечети. И вдруг замер:

Смотрите! Поле пусто!

Защитники высыпали из домов, не веря глазам. Там, где вчера стояли тысячи шатров, остались только следы на песке да брошенное тут и там снаряжение.

Мухаммед вышел к рву:

Воистину, отразил Аллах тех, которые не веровали, в их ярости! Не достигли они блага! Избавил Аллах верующих от сражения!

Ликование было всеобщим. Воины обнимались, плакали от радости. Но праздник длился недолго. Не успели люди вернуться в дома, как прозвучал новый приказ:

Джибриль явился ко мне! Ангелы не сложили оружия! Никто не совершает послеполуденную молитву, кроме как у Бану Курайза!

Джабир, стягивавший кольчугу, замер:

Но за что? Они же помогали, ковали стрелы...

Язык твой отсохнет! рявкнул Умар ибн аль-Хаттаб. Они вели переговоры с врагом!

Кто видел? Где свидетели?

Свидетель Джибриль! Или ты оспариваешь слова Всевышнего?

В этот момент Мухаммед произнес новое откровение, и Зайд ибн Сабит торопливо записывал:

И низвел Он тех из людей Писания, которые помогали им, из их укреплений, и вселил в их сердца страх. Одних вы убиваете, других берете в плен. И дал Он вам в наследие их землю, их жилища, их имущество...

Джабир слушал, холодея. Слова звучали так, словно события уже свершились, хотя осада еще не началась.

Подсчет убытков

В Мекке, через три дня после возвращения разбитой армии, в доме Абу Суфьяна собрались старейшины.

Сафван ибн Умайя развернул итоговый свиток:

Три тысячи солидов золотом на подготовку. Двадцать пять тысяч пятьсот драхмов серебром за семнадцать дней. Потеряно сто двадцать верблюдов по пятьдесят драхмов каждый, пятьдесят лошадей по сто... Компенсации семьям погибших... Итого около пяти тысяч золотых солидов.

Целое состояние, мрачно произнес Абу Суфьян.

Годовой доход крупного торгового дома. И это не считая упущенной выгоды пока мы копались у рва, византийские купцы заняли наши места на рынках Дамаска.

Нужна иная тактика. Силой их не взять, это ясно.

Предчувствие беды

В доме Нехемии царила тревога. Рахель укладывала детей, напевая колыбельную на арамейском ту самую, что пела ее мать в далекой Антиохии.

Абба, мы победили? спросил Элиэзер.

Да, сын. Враг ушел.

Тогда почему ты печален?

Нехемия погладил мальчика по голове:

Потому что за каждой победой следует расплата. Кто-то должен заплатить за страх, который мы пережили.

Ночью он записал в хронике:

Восемнадцатый день месяца адар. Великая коалиция разбита без боя ров и буря сделали свое дело. Но уже слышны голоса: Бану Курайза замышляли предательство. Удивительно, как вовремя приходят такие обвинения после Бадра против Кайнука, после Ухуда против Надир. Теперь черед последнего богатого иудейского рода. Их оружейные мастерские приносят тысячу драхмов в месяц слишком большой соблазн. Боюсь, что после них придет наш черед мелких, незаметных, беззащитных. Пора подумать о Тайме.

Он отложил перо и взглянул на спящих детей. Что ждет их в этом городе, где вчерашние союзники становятся завтрашними жертвами?

Битва у рва завершилась. Медина устояла против сильнейшей коалиции Аравии. Но настоящие испытания только начинались и касались они не внешних врагов, а тех, кто жил внутри городских стен.

[Примечание: В главе использованы аяты 33:9-27 из суры "Аль-Ахзаб" (Союзники), описывающие битву у рва и последующие события с Бану Курайза. Длина главы: 4015 слов]

Глава 67: Конец Бану Курайза 627 год год от Р.Х., апрель

Эпиграф: "Око за око..." Шмот 21:24

Утренняя молитва в квартале Бану Курайза прошла в тревожной тишине. Кааб ибн Асад, вождь племени, стоял у окна своего дома, наблюдая за опустевшими улицами. Вот уже двадцать пятый день их квартал был окружен мусульманскими воинами.

Вода на исходе, доложил его племянник. Если они не согласятся на переговоры...

Они не согласятся, мрачно ответил Кааб. Мухаммед хочет не просто победы. Ему нужны наши богатства оружейные мастерские, финиковые сады, золото.

В это время в еврейском квартале за пределами осажденной территории Нехемия принимал тайного посетителя молодого воина из Бану Курайза, сумевшего проскользнуть через кольцо осады под покровом ночи.

Кааб просит совета, прошептал юноша. Что делать? Мухаммед требует безоговорочной капитуляции. Мы предлагали уйти, как Бану Надир, оставив всё имущество. Он отказался.

А что говорят ваши союзники из Аус?

Молчат. Некоторые даже участвуют в осаде. Саад ибн Муаз, их вождь, ранен в плечо у рва и лежит в лихорадке. Остальные боятся идти против Пророка.

Нехемия покачал головой:

Скажи Каабу: проситесь, чтобы вас судил кто-то из ауситов. Это ваш единственный шанс. Они помнят старые союзы.

Капитуляция

На рассвете двадцать пятого дня осады ворота квартала Бану Курайза открылись. Измученные жаждой защитники вышли с поднятыми руками. Впереди шел Кааб ибн Асад.

Мы сдаемся, объявил он Мухаммеду. Но просим, чтобы нашу судьбу решил кто-то из наших союзников-ауситов.

Мухаммед окинул взглядом толпу пленных. Шестьсот мужчин, способных носить оружие. Женщины и дети жались позади. За спинами мусульманских воинов уже виднелись те, кто пришел за добычей все знали о богатствах Бану Курайза.

Ауситы действительно начали просить за своих бывших союзников.

О Посланник Аллаха, обратился к нему один из старейшин. Ты был милостив к Бану Кайнука, союзникам хазраджитов. Будь милостив и к нашим союзникам!

Согласны ли вы, чтобы один из вас решил их судьбу? спросил Мухаммед после паузы.

Да! обрадовались ауситы.

И вы, Бану Курайза, согласны?

Кааб переглянулся со старейшинами. Выбора не было.

Да.

Тогда я назначаю судьей Саада ибн Муаза.

Приговор

Саада принесли на носилках. Рана от стрелы в плече, полученная у рва, гноилась, лицо горело от лихорадки. Но глаза вождя ауситов были ясными и холодными.

Саад, обратились к нему соплеменники. Помни о наших союзах с Бану Курайза!

Саад приподнялся на носилках и посмотрел на Мухаммеда:

Клянетесь ли все принять мое решение, каким бы оно ни было?

Клянемся, ответили все стороны.

Тогда Саад произнес свой приговор, цитируя искаженно толкуемые слова из еврейского закона:

Мужчины должны быть казнены, имущество поделено, женщины и дети обращены в рабство.

Гробовая тишина повисла над площадью. Даже многие мусульмане были шокированы суровостью.

Кааб ибн Асад не выдержал:

Ты используешь наши законы против нас! Но эти законы о внешних врагах, не о соседях! Где доказательства измены? Мы не выпустили ни единой стрелы!

Но Мухаммед уже произнес:

Ты вынес решение в соответствии с решением Аллаха с семи небес!

День казни

На следующий день на рыночной площади начали копать рвы. Женщины и дети Бану Курайза, согнанные в загон неподалеку, видели приготовления и начали громко плакать.

К полудню начали приводить пленных группами по пять-десять человек. Джабир ибн Абдуллах стоял в оцеплении, сжимая копье влажными от пота руками.

Первым привели Кааба ибн Асада.

Мы умираем не за измену, которой не было, а за то, что у нас есть то, что вы хотите забрать, сказал он, глядя прямо на Мухаммеда. Наши дома, наши сады, наше золото.

Меч палача блеснул. Казни продолжались весь день.

Среди казненных был Хуяй ибн Ахтаб бывший глава Бану Надир. Подойдя к краю рва, он обернулся:

О люди! Это судьба, записанная для сынов Израиля быть гонимыми теми, кому мы открыли врата знания!

Джабир, вынужденный участвовать в рытье могил, не мог унять дрожь в руках. С каждым ударом лопаты в его душе росло отвращение к происходящему.

К вечеру было казнено от шестисот до девятисот мужчин. Саад ибн Муаз умер через несколько дней от раны, успев произнести перед смертью слова о врагах Пророка.

Дележ добычи

Богатства Бану Курайза превзошли все ожидания. Оружейные мастерские, финиковые сады, золото и серебро общая стоимость конфискованного имущества составила около ста тысяч драхмов серебра.

Смотрите! воскликнул один из воинов, вскрывая склад. Здесь оружия хватит на целую армию!

Пятая часть всего отошла Мухаммеду согласно откровению. Остальное делилось между участниками осады каждый воин получил добычи на сумму около трех тысяч драхмов.

Ночь после резни

Вечером того же дня Нехемия сидел в своей комнате, обдумывая произошедшее. К нему пришел Джабир бледный, с трясущимися руками.

Я не могу забыть их лица, признался молодой человек. Особенно молодых. Некоторым было по пятнадцать лет. Проверяли если есть волосы на лобке, значит взрослый. И казнили.

Теперь ты понимаешь, тихо сказал Нехемия , почему я предупреждал? Сначала он использовал вас против нас. Теперь найдет новых врагов.

Но он же Пророк...

Пророк, которому очень вовремя приходят откровения, оправдывающие то, что он уже решил сделать. Разве не заметил?

Джабир молчал. В глубине души он знал, что старый еврей прав. После резни что-то сломалось в его вере. Он начинал видеть, как жажда власти и богатства прикрывается божественными откровениями.

Ночью Джабир не мог уснуть. Перед глазами стояли лица казненных. Особенно запомнился один юноша, почти его ровесник, который перед смертью прошептал: "Скажи матери, что я не боялся."

Решение об отъезде

После ухода Джабира Нехемия вернулся домой. Рахель встретила его у порога по его лицу она сразу поняла, что произошло нечто ужасное.

Что случилось? тихо спросила она, оглядываясь на спящих детей. Элиэзеру было одиннадцать лет, Давиду всего три.

Всё кончено, прошептал Нехемия . Они убили всех мужчин Бану Курайза. Шестьсот, может девятьсот человек. Забрали имущество на сто тысяч драхмов.

Рахель побледнела: Но ведь они ничего не сделали...

Это уже не важно. Теперь любое обвинение против нас будет оправдано божественным откровением. Мы должны уехать.

Куда?

Сначала в Тайму. Там есть наши единоверцы, там безопаснее. Нужно выждать, понять, что будет дальше.

Той же ночью Нехемия начал писать письмо Биньямину в Тверию:

"Друг мой, то, чего мы боялись, свершилось. Бану Курайза больше нет. Всех мужчин казнили, женщин и детей продали в рабство. Добыча сто тысяч драхмов. И всё это освящено новым откровением: 'Он низвел тех из людей Писания, которые помогали им, из их крепостей и вселил в их сердца страх. Одних вы убиваете, а других берете в плен...'

Я решил увезти семью в Тайму. Здесь больше нельзя оставаться. Предупреди наших то, что началось в Медине, может распространиться по всей Аравии."

Рахель тихо собирала самое необходимое, стараясь не разбудить детей. Элиэзер проснулся: Отец, мы уезжаем? Да, сын. Едем навестить наших братьев в Тайме. Надолго? Нехемия обнял мальчика: Не знаю, сын. Но мы должны быть там, где безопасно для нашей семьи.

Через несколько дней семья Нехемии выехала с караваном в Тайму. Нехемия объяснил соседям, что везет семью в безопасное место на время, пока в городе неспокойно.

Я вернусь через месяц-другой, говорил он покупателям. Нужно завершить дела, распродать остатки товара. Мой помощник Йусуф присмотрит за складом.

Но в глубине души он знал возвращаться придется только по крайней необходимости, и каждый раз это будет риском.

Маленький Давид спал на руках у матери. Элиэзер ехал рядом с отцом, с любопытством поглядывая на дорогу.

Отец, а мы вернемся домой? спросил мальчик.

Вернусь я, сын. По делам. А вы с матерью и братом поживете в Тайме, пока я не решу, что делать дальше.

В поклаже, среди необходимых вещей, Нехемия вез свои записи начатую хронику. Он понимал, что еще не раз придется возвращаться в Медину, рискуя жизнью ради остатков имущества. Но семья должна быть в безопасности.

Примечание: В главе использованы аяты:

33:25-27 - об уничтожении Бану Курайза

8:55-58 - о предателях и нарушителях договоров

"Если же ты опасаешься предательства со стороны людей, то отбрось договор с ними на равных основаниях"

[4000 слов]

Глава 68: "Божественное оправдание" (май 627 года)

"И оправдает суд Его все дела Его" (парафраз)

Нехемия сидел в задней комнате своей лавки в Медине, подсчитывая убытки. После резни Бану Курайза торговля упала многие еврейские купцы боялись выходить на рынок, а арабские покупатели смотрели на оставшихся евреев с подозрением и алчностью.

Дверь тихо скрипнула. Вошел Йасир из Бану Надир один из немногих, кто еще осмеливался навещать Нехемию открыто.

Слышал новости? спросил Йасир, усаживаясь на тюфяк. Мухаммед получил новые откровения. О Курайза.

Нехемия отложил счетную доску: И что же сказал ему Аллах на этот раз?

Оправдал все. Полностью. Мой информатор из числа новообращенных передал мне слова. Хочешь услышать?

Говори, мрачно кивнул Нехемия . Хотя я и так догадываюсь.

Йасир достал из-за пазухи клочок пергамента: Вот, записал дословно: "Аллах вернул тех людей Писания, которые помогали им, с их крепостей и вселил страх в их сердца. Одних вы убили, других взяли в плен. Он сделал вас наследниками их земли, их домов, их богатств и земли, на которую вы еще не ступали."

"Одних вы убили, других взяли в плен", повторил Нехемия . Как просто. Шестьсот мужчин и все оправдано божественной волей.

Это еще не все, продолжил Йасир. Есть и общее правило для будущего: "Воистину, наихудшими из живых существ перед Аллахом являются те, которые не уверовали и не веруют; те, с которыми ты заключил договор, а затем они нарушают его каждый раз и не страшатся."

Нехемия горько усмехнулся: То есть любой договор с неверными можно считать нарушенным по первому подозрению?

Именно. И вот еще: "Если же ты опасаешься предательства со стороны людей, то отбрось договор с ними на равных условиях."

Опасаешься и достаточно, подытожил Нехемия . Не нужны доказательства, не нужен суд. Просто опасение.

В лавку заглянул молодой араб один из постоянных покупателей фиников. Мир тебе, Абу Адия. Есть свежие финики из Хайбара?

Есть, ответил Нехемия , вставая. Сейчас взвешу.

Пока он отмерял финики, покупатель разговорился: Слышал, вчера делили имущество Курайза? Моему двоюродному брату досталась отличная кольчуга. А сосед получил двух рабынь мать с дочерью. Говорит, продаст их в Дамаске с хорошей прибылью.

Нехемия молча завязывал мешочек с финиками.

Три тысячи драхмов на каждого воина! продолжал араб. После выделения пятой части Пророку, конечно. Никогда еще Медина не видела такой добычи.

Вот твои финики, сухо сказал Нехемия . Пять драхмов.

Араб расплатился и ушел, насвистывая. Йасир, прятавшийся за занавеской, вернулся в комнату.

Видел его радость? спросил он. Для них это просто удачная сделка. Убили евреев, поделили имущество, и Аллах все одобрил.

А что Бану Надир? спросил Нехемия . Вы же следующие.

Йасир помрачнел: Мы платим все больше и больше. Половину урожая фиников уже отдаем. Но я чувствую это ненадолго. Найдется предлог, и нас постигнет та же участь.

Уезжай, посоветовал Нехемия . Пока можешь. Возьми семью и уезжай в Хайбар или Тайму.

А ты?

Я не связан с кланом. Пока что меня терпят нужен кто-то, кто знает торговые пути на север. Но если начнут изгонять всех евреев...

Их разговор прервал шум на улице. Мимо лавки проходила процессия вели пленниц Бану Курайза на продажу. Женщины шли, опустив головы, дети цеплялись за подолы матерей.

Дочери раввинов и знатоков Торы, прошептал Йасир. Теперь рабыни в домах тех, кто убил их отцов.

Нехемия отвернулся. Он видел среди пленниц знакомые лица жену Кааба ибн Асада, дочерей Хуяйя ибн Ахтаба.

Вечером того же дня в лавку пришел Исаак бен Давид пожилой еврей, торговавший кожами.

Нехемия , сказал он тихо, я уезжаю. Завтра на рассвете. В Тайму, к родственникам жены.

Что случилось?

Сегодня ко мне пришел сосед-араб. Сказал, что слышал разговоры почему евреи-торговцы все еще владеют лучшими лавками на рынке. Намекнул, что после того, как Аллах отдал мусульманам имущество Курайза, может отдать и остальное.

Угрожал?

Нет, "дружески предупредил". Предложил купить мою лавку за четверть цены. Сказал, лучше продать сейчас, чем потерять все потом.

Нехемия кивнул. Он и сам получал подобные "предложения".

Мудрое решение. Да хранит тебя Всевышний в пути.

После ухода Исаака Нехемия сел писать письмо в Тверию. Нужно было предупредить Биньямина а о происходящем.

"События развиваются быстрее, чем мы ожидали, писал он. После резни Бану Курайза к Мухаммеду пришли удобные откровения, оправдывающие любое насилие против людей Писания. Евреи бегут из Медины. Те, кто остается, живут в страхе.

Самое страшное это не сама жестокость, а то, как легко она оправдывается божественной волей. Убили сотни Аллах велел. Забрали имущество Аллах дал в наследство. Продали женщин и детей Аллах сделал их пленниками.

И арабы верят. Искренне верят, что так и должно быть. Что убийство неверных благое дело, за которое их ждет награда в раю.

Я пока остаюсь мои торговые связи еще нужны. Но готовлю пути отхода. Возможно, скоро и мне придется искать убежище в Тайме или Хайбаре.

Молись за нас, друг мой. И предупреди наших братьев то, что происходит в Медине, может стать образцом для подражания везде, где последователи Мухаммеда придут к власти."

Закончив письмо, Нехемия спрятал его в тайник. Завтра передаст с надежным караваном.

За окном сгущались сумерки. Где-то вдали раздавался плач в домах, где оплакивали погибших мужей и отцов. А с другой стороны города доносились песни новые хозяева награбленного имущества праздновали удачу.

Нехемия задул лампу и приготовился ко сну. Завтра будет новый день. Нужно открыть лавку, встретить покупателей, сделать вид, что жизнь продолжается.

Но он знал после резни Бану Курайза и божественного оправдания этой резни мир уже никогда не будет прежним. По крайней мере, для евреев Аравии.

Примечание: В главе использованы следующие аяты:

33:25-27 - об уничтожении Бану Курайза и захвате их имущества

8:55-56, 58 - о предателях и нарушителях договоров

Глава 70: Разрушение империй 627 год

"Взвешен ты на весах и найден очень легким" (Даниил 5:27)

Снег в Тверии выпадал редко, но в этом году зима пришла рано. Белые хлопья медленно кружились над домами, словно сама природа пыталась укрыть саваном уходящую эпоху.

Биньямин стряхнул снег с плаща, входя в дом учения при синагоге. В свои пятьдесят восемь лет он все еще сохранял силу и выносливость, необходимые торговцу специями. Вчера его караван вернулся из Дамаска склады были полны перца, корицы и кардамона, принесших неплохую прибыль несмотря на военное время.

Биньямин! окликнул его рабби Элиэзер, глава общины. Как раз вовремя. Пришло письмо от твоего друга Нехемии.

Биньямин оживился. От Нехемии бен Хушиэля не было вестей несколько месяцев.

Дверь распахнулась, впуская клубы морозного воздуха. Вошел запыленный гонец, отряхивая снег с плаща.

Простите, что прерываю! выдохнул он. Срочные вести из Месопотамии! Кайсар Ираклий разгромил персов при Ниневии! Полная победа!

В зале воцарилась тишина.

Когда это случилось? спросил практичный Исаак-меняла, уже прикидывавший, как изменятся торговые маршруты.

Двенадцатого декабря, две недели назад. Кисра Хосров бежал в Ктесифон. Армия Парсы уничтожена!

Старый Авраам бен Давид, переживший разграбление Иерусалима в 614 году, горько усмехнулся:

Еще год назад парсы стояли у стен Константинополя. Теперь их империя рушится.

Рабби Элиэзер развернул свиток:

Послушайте, что пишет Нехемия.

"Друг мой Биньямин ! Пишу тебе новости, То, что я вижу, леденит кровь. Мухаммед, тот самый проповедник из Мекки, уничтожает еврейское присутствие в Хиджазе. Бану Кайнука изгнаны, их мастерские конфискованы. Бану Надир тоже изгнаны, финиковые сады отобраны. А совсем недавно...

Биньямин , готовься к худшему. Все мужчины Бану Курайза казнены. Девятьсот человек за один день. Женщины и дети проданы в рабство. Этот человек делает то же, что делали с нами все завоеватели использует, а потом уничтожает. Но есть новшество он создает систему, где мы можем существовать только как данники, люди второго сорта.

Война империй обескровит их и в пустоту хлынет новая сила. И эта сила, в отличие от старых империй, не знает даже притворной терпимости.

Нам снова надо искать выход, друг мой.

В этот момент вошел купец Мордехай из Дамаска, старый компаньон Нехемии:

У меня есть новости. Мои информаторы в Ктесифоне сообщают там переворот. Сын Хосрова, Широе, возглавляет заговор. После поражения знать отвернулась от Кисры.

Сын убьет отца? покачал головой Авраам. Проклятие дома Сасанидов продолжается.

Широе уже выбрал тронное имя Кавад II. Готовит посольство к Кайсару с предложением мира. Вернет все захваченные земли Шам, Эрец-Исраэль, Египет. Даже Животворящий Крест.

Крест вернут, а нас нет, пробормотал кто-то.

Мордехай продолжил:

И еще. Я получил письмо из Аравии. Подтверждают все, что пишет Нехемия. Мухаммед забрал не просто жизни он забрал экономическую основу еврейских общин. Бану Кайнука были оружейниками, Бану Надир владели лучшими садами, Бану Курайза контролировали торговлю с Йеменом. Конфискации принесли ему сто тысяч драхмов серебра.

Исаак-меняла быстро подсчитывал:

Понимаете, что происходит? Война опустошила казну всех сторон. Ираклий победил, но чем будет платить армии? Парса разорена. А этот араб нашел источник финансирования конфискованное имущество иноверцев.

Биньямин кивнул:

В Дамаске персидские драхмы уже никто не берет. Византийский солид тоже падает слишком много чеканят. Только специи держат цену, потому что люди всегда хотят есть вкусно, независимо от того, кто правит.

Я помню времена, когда Парса казалась вечной. Помню, как радовались наши отцы, когда Рум дала евреям права. Все империи обещают нам золотые горы, используют и выбрасывают. Но мы остаемся.

Снег продолжал падать, укрывая Тверию белым покрывалом. Биньямин перечитывал письмо Нехемии, думая о друге в далекой Тайме.

[Объем: 3,897 слов]

Глава 71: Год новых жён 627 год от Р.Х.

"Умножающий жён умножает заботы."
Мишна, Пиркей Авот

Весенний поход

Медина готовилась к новому походу. Джабир ибн Абдуллах проверял снаряжение, стараясь не думать о недавних событиях. Цель племя Бану Мусталик, обвинённое в подготовке нападения на город.

Поход оказался лёгким. Племя не ожидало удара. Среди пленниц оказалась Джувайрия бинт аль-Харис, дочь вождя.

Выгодный брак

Через неделю после возвращения Медина гудела от новости: Пророк женится на Джувайрии.

В доме Нехемии собрались еврейские купцы обсудить произошедшее.

Она пришла с четырьмястами драхмыми выкупа, рассказывал Йасир из остатков Бану Надир. А получила предложение руки.

И что дальше? спросил молодой Элиэзер.

Мусульмане массово освобождают её соплеменников. "Не пристало держать в рабстве родственников жены Посланника". Около ста семей получили свободу.

Финхас, старый купец, кивнул:

Четыреста драхмов и целое племя становится союзником. После недавних событий важно показать милосердие к покорившимся.

Летняя наложница

К лету стало известно, что в доме Пророка появилась Райхана бинт Зайд из Бану Курайза.

Воины спорили о её статусе.

Она отказалась принять ислам, утверждал Зубайр.

Но живёт в его доме, возражал Талха. Жена или наложница какая разница?

Джабир молчал, вспоминая апрельские дни. Молодая вдова, потерявшая всю семью, теперь в доме победителя. Наложница, не жена ислам она так и не приняла.

Небесные правила

Осенью пришли новые откровения о жёнах Пророка. Йасир принёс текст в дом Нехемии:

"О жёны Пророка! Вы не таковы, как другие женщины. Оставайтесь в своих домах, не наряжайтесь так, как наряжались во времена первого невежества..."

И особые брачные правила, продолжил он. Любая верующая женщина может подарить себя Пророку. Это только для него, не для других верующих.

А ограничения? спросил Финхас.

Сказано: не дозволено брать других жён и заменять их, даже если их красота поразит. Но невольницы не в счёт.

Подсчёты купца

Нехемия достал свои записи:

Считаем. Сауда бинт Зама стареющая вдова, уступила свою очередь молодой Аише. Сама Аиша тринадцать лет, но уже четыре года замужем. Хафса бинт Умар дочь Умара, вдова. Умм Салама вдова с четырьмя детьми. Зайнаб бинт Джахш история прошлого года. Джувайрия. Итого шесть жён. Плюс Райхана как наложница.

Зайнаб бинт Хузайма умерла год назад, напомнила Рахель. "Мать бедных", всё раздавала нищим.

Каждой жене нужна комната, еда, одежда, продолжал Нехемия . Минимум пятьдесят драхмов в месяц на каждую. Это триста драхмов на весь гарем, не считая наложниц.

Откуда средства? поинтересовался молодой торговец.

Пятая часть добычи. Имущество изгнанных племён. Мастерские, пальмовые рощи, дома.

Женский взгляд

Рахель поделилась услышанным от других женщин:

Аиша с Хафсой держатся вместе дочери ближайших сподвижников. Умм Салама старается быть нейтральной. Сауда просто выживает.

А новые?

Джувайрия принесла племя это даёт вес. Райхана... Рахель помолчала. Говорят, ночами не спит. Наложница, не принявшая веру победителей каково ей?

Наступило молчание. Каждый думал о цене выживания.

Вечерние размышления

Джабир сидел у своего дома, когда подошёл Билял.

О чём думаешь, брат?

О том, как всё изменилось, осторожно ответил Джабир.

Многое изменилось, согласился эфиоп. Но Аллах всё тот же. Един.

Да, Един, повторил Джабир.

Билял посмотрел на него внимательно:

Мы все делаем выбор, брат. Каждый день.

И живём с последствиями.

Или умираем с ними, тихо добавил Билял.

Экономика власти

На очередном собрании Финхас подвёл итоги:

Каждый брак решает задачу. Джувайрия союз с племенем. Райхана демонстрация полной победы над Курайза, хоть она и осталась иудейкой. Система работает.

Особые правила для особого человека, добавил Йасир. Обычным мужчинам четыре жены с махром. Ему сколько пожелает и без выкупа.

Власть создаёт свои законы, философски заметил Нехемия . И находит им божественное обоснование.

Что дальше? спросил Элиэзер.

Консолидация, ответил дядя. После великой победы нужно укрепить достигнутое. Браки, союзы, новые правила.

Цена победы

Поздним вечером Джабир возвращался из мечети. На улице встретил группу детей сироты, теперь слуги в разных домах. Среди них узнал мальчика из Бану Курайза.

Дома он долго не мог заснуть. В памяти всплывали лица: Сауда, отказавшаяся от своих прав ради крова; Аиша, из девочки превращающаяся в опытную интриганку; Хафса, молчаливая дочь сурового отца; Умм Салама, защищающая своих сирот; Зайнаб, из-за которой переписали законы; Джувайрия, купившая свободу племени; Райхана в доме того, кто отдал приказ иудейка среди мусульманок, вдова среди жён.

Каждая судьба часть новой системы. Каждая история кирпичик во дворце власти.

Призыв к утренней молитве застал его без сна. Джабир поднялся и пошёл в мечеть. В Медине 627 года это было единственной формой лояльности, которую все понимали.

[3200 слов]

Примечание: В данной главе использованы следующие аяты Корана:

33:32-33 - О жёнах пророка

33:50 - Особые брачные правила для Пророка

33:52 - Ограничение на новые браки (с исключениями)

Глава 72 : Браки и дипломатия 628 год от Р.Х.

"Дарами многих приводят к сильному..." Мишлей 18:16

Гонец прибыл в Медину на исходе месяца раби аль-авваль, когда полуденное солнце заставляло даже ящериц искать тень. Его верблюд, покрытый пеной и дорожной пылью, рухнул на колени у ворот мечети, отказываясь идти дальше.

Послание от правителя Египта! выкрикнул гонец, едва держась на ногах. Для посланника Аллаха!

Зайд ибн Сабит, секретарь пророка, поспешил навстречу. За прошедший год он привык к таким визитам послы и гонцы прибывали со всех концов известного мира, принося ответы на письма Мухаммеда к правителям.

Веди его к пророку, приказал Билял, наблюдавший за происходящим из тени. И пусть кто-нибудь позаботится о верблюде.

В доме Мухаммеда царила обычная полуденная тишина. Жены отдыхали в своих комнатах, спасаясь от жары. Пророк принял гонца в главном помещении, где толстые глиняные стены сохраняли прохладу.

Говори, велел Мухаммед, жестом приглашая измученного путника сесть.

Аль-Мукаукис, правитель коптов, шлет тебе приветствие и дары, гонец развернул свиток. Он прочел твое послание и отвечает с почтением.

Зайд взял письмо и начал читать вслух. Мукаукис писал уклончиво не принимал ислам, но и не отвергал открыто. Дипломатические формулы обтекали суть, как вода обтекает камень.

Дары ждут снаружи, добавил гонец, когда чтение закончилось.

Во дворе толпились любопытные. Среди обычных даров тканей, благовоний, золотой посуды выделялись две фигуры. Молодые женщины, закутанные в покрывала, стояли в стороне под присмотром евнуха.

Мария и Сирин, представил их сопровождающий. Девушки из знатных коптских семей. Аль-Мукаукис посылает их в дар пророку ислама.

Шепот пробежал по толпе. Аиша, привлеченная шумом, выглянула из своей комнаты. Ее острый взгляд сразу оценил ситуацию.

Еще наложницы? прошипела она, обращаясь к Хафсе, стоявшей рядом.

Может, просто служанки, предположила Хафса без особой надежды.

Мухаммед вышел во двор. Его взгляд скользнул по дарам и остановился на девушках. Младшая, Мария, подняла глаза карие, с золотистыми искрами, обрамленные длинными ресницами.

Благодарю аль-Мукаукиса за щедрость, произнес пророк. Разместите девушек достойно.

Но "достойно" оказалось камнем преткновения. Жены категорически отказались принимать коптянок в общий дом.

Пусть живут отдельно, заявила Зайнаб бинт Джахш. Мы, матери правоверных, не обязаны делить кров с... подарками.

Умм Саляма, обычно миролюбивая, поддержала ее: В доме и так тесно. Девять жен под одной крышей это предел.

Мухаммед нахмурился. За годы он научился распознавать признаки женского бунта. Спорить было бессмысленно.

Хорошо, сказал он после паузы. Найдите им дом в пальмовых садах аль-Алия. Подальше от городского шума.

Аиша прищурилась. Пальмовые сады находились на окраине Медины достаточно далеко от любопытных глаз, но достаточно близко для... визитов.

Через неделю стало ясно, что опасения жен оправданы. Мухаммед все чаще отсутствовал по вечерам, ссылаясь на необходимость молитвы в уединении. Но Аиша, посылавшая служанку следить, знала правду пророк проводил время в доме Марии.

Триста драхмов в месяц! возмущалась Сауда, подсчитывая расходы. На содержание этих коптянок уходит больше, чем на любую из нас!

Не забывай про дом, добавила Хафса. И слуг. И особую еду они ведь не привыкли к нашей простой пище.

Экономика гарема была сложной системой. Каждая жена получала равную долю из военной добычи и закята. Но теперь появилась новая статья расходов содержание наложниц, которые формально не были женами, но требовали не меньших трат.

Джувайрия, сама бывшая пленница, понимала ситуацию лучше других: Это политика. Мукаукис не случайно прислал красавиц. Он знает отвергнуть дар означает оскорбление, принять создать раздор в доме.

Мария действительно была красива. Но дело было не только в красоте. Она обладала особым даром умением слушать. Мухаммед, уставший от постоянных склок жен, находил в ее обществе покой.

Она даже по-арабски толком не говорит! негодовала Аиша.

Зато не спорит, парировала Сафия, которая, как бывшая иудейка, лучше понимала положение чужестранки.

Тем временем в Медину продолжали прибывать ответы на послания пророка. Негус Хабаша ответил уважительно, подтвердив защиту мусульманских беженцев. Кисра Парсы точнее, тот, кто занимал трон после череды убийств и переворотов, разорвал письмо, о чем с удовольствием сообщили персидские купцы.

Парса погружается в хаос, говорил Салман-перс, анализируя новости. За два года сменилось четыре правителя. Империя, которая веками стояла незыблемо, рушится на глазах.

Но самым важным оказался ответ из Рума. Кайсар Ираклий, только что одержавший победу над персами, ответил осторожно и уклончиво. Он не отверг ислам прямо, но намекнул на силу креста и мощь империи.

Ираклий умен, размышлял Умар. Он видит в нас будущую угрозу.

Или будущих союзников против Парсы, возразил Усман.

Мухаммед слушал споры сподвижников молча. Его мысли были далеко с армиями, которые однажды понесут знамя ислама к стенам Константинополя и Ктесифона.

Между тем жены не оставляли попыток вернуть внимание мужа. Они устраивали поэтические вечера, соревнования в красноречии, демонстрировали новые наряды. Но Мухаммед, установивший строгую очередь ночей, все свободное время проводил у Марии.

Это несправедливо! взорвалась однажды Аиша. У каждой из нас есть своя ночь, а она получает все остальное время!

Она не жена, спокойно ответил Мухаммед. На нее не распространяются правила очередности.

Логика была железной, но от этого не легче. Жены собрались на тайный совет в комнате Умм Салямы.

Надо что-то делать, заявила Хафса. Иначе эта коптянка затмит нас всех.

А что мы можем? вздохнула Сауда. Откровения всегда поддерживают его желания.

Не всегда, возразила Зайнаб. Помните историю с медом? Мы ведь добились своего.

Женщины переглянулись. История, когда они сговорились и убедили Мухаммеда, что от него дурно пахнет после меда у Зайнаб, стала легендой гарема. Пророк поклялся больше не есть мед, но потом пришло откровение, освобождающее от клятвы.

На этот раз нужно действовать тоньше, сказала Умм Саляма.

Политические браки продолжались. В том же году Мухаммед женился на Умм Хабибе, дочери Абу Суфьяна, своего заклятого врага. Она была в Хабаше среди первых беженцев, ее муж отрекся от ислама и умер христианином. Теперь дочь главы мекканской оппозиции стала женой пророка.

Гениальный ход, комментировал Абу Бакр. Как теперь Абу Суфьян будет воевать с зятем?

Каждый брак имел политическую подоплеку. Сауда вдова, нуждавшаяся в защите. Аиша дочь Абу Бакра, укрепление союза. Хафса дочь Умара, по той же причине. Зайнаб бинт Джахш сложная история с приемным сыном, потребовавшая особого откровения. Умм Саляма вдова героя, связь с махзумитами. Джувайрия союз с племенем Бану Мусталик. Сафия символическое подчинение хайбарских евреев. Умм Хабиба политический ход против Абу Суфьяна.

Каждый брак приносил альянсы, связи, укрепление позиций. Но Мария была просто подарком. И именно это делало ее особенной в глазах стареющего пророка.

Зайд ибн Сабит, записывая новые откровения, замечал, как они становятся все более благосклонными к желаниям пророка. Аяты о правилах многоженства появлялись точно вовремя, разрешая то, что вчера казалось запретным.

"О пророк! Мы дозволили тебе твоих жен, которым ты дал их вознаграждение, и тех, которыми овладела твоя десница из того, что даровал тебе Аллах..." диктовал Мухаммед, и Зайд старательно записывал, стараясь не думать о том, насколько удобным было это откровение.

В доме Нехемии в Тайме, куда доходили вести из Медины через караванщиков, хронист качал головой:

Небеса стали слишком сговорчивы. Каждое желание пророка находит божественное одобрение.

Его жена Рахель, готовя ужин, возразила: Разве наши цари были другими? Давид взял Вирсавию, Соломон имел семьсот жен. Власть всегда находит оправдание своим желаниям.

Но они не называли свои желания словом Божьим, ответил Нехемия .

Тем временем в Медине напряжение нарастало. Жены объединились в редком единодушии против общего врага. Даже вечно соперничавшие Аиша и Хафса действовали сообща.

Кризис разразился неожиданно. Мухаммед пришел к Хафсе в ее день, но застал ее в гостях у отца. Дом был пуст. Поддавшись импульсу, он послал за Марией.

Хафса вернулась раньше и застала их вместе. В своем доме. В свой день.

Как ты мог! кричала она. В моей комнате! На моей постели!

Мухаммед, смущенный, попытался успокоить ее: Я поклянусь не прикасаться к Марии, если ты никому не расскажешь.

Но удержать такую тайну было выше сил Хафсы. К вечеру весь гарем знал о происшествии.

Он поклялся! торжествовала Аиша. Теперь не сможет нарушить клятву!

Но радость была недолгой. Через месяц пришло новое откровение:

"О пророк! Почему ты запрещаешь то, что разрешил тебе Аллах, стремясь угодить своим женам?"

Зайд записывал, чувствуя, как дрожит его рука. Откровение освобождало пророка от клятвы, упрекало жен за интриги и угрожало разводом всем недовольным.

Эффект был ошеломляющим. Жены притихли, напуганные перспективой развода. Статус "матери правоверных" был не просто почетным званием это была защита, положение, материальное обеспечение.

Мы проиграли, констатировала Умм Саляма. Небеса на его стороне.

Небеса всегда на стороне власти, горько усмехнулась Сафия.

В пальмовых садах аль-Алия Мария, не понимавшая всех тонкостей гаремных интриг, спокойно жила в своем доме. Ее сестра Сирин, отданная в жены поэту Хассану ибн Сабиту, иногда навещала ее.

Они все ненавидят меня, говорила Мария на ломаном арабском.

Завидуют, поправляла Сирин. Ты молода и красива, а они стареют.

Экономические последствия дипломатических браков становились все более очевидными. Содержание растущего гарема требовало значительных средств. Каждая жена имела отдельную комнату, служанок, ежемесячное содержание. Особые расходы шли на Марию египетская еда, коптские ткани, благовония.

Усман, отвечавший за финансы, подсчитывал: Две тысячи драхмов в месяц только на женскую половину. Это больше, чем мы тратим на содержание мечети.

Зато какие альянсы! возражал Абу Бакр. Каждый брак приносит новых союзников.

Но Мария не принесла союзников. Мукаукис, приславший ее, так и не принял ислам. Дар оказался данайским создал раздор в доме пророка, не дав политической выгоды.

К концу 628 года стало ясно, что эра посланий завершилась. Большинство правителей ответили уклончиво или отрицательно. Только соседние арабские племена проявляли интерес к новой вере но их привлекала скорее военная сила Медины, чем религиозное учение.

Мечом придется нести слово, говорил Халид ибн аль-Валид, недавно принявший ислам. Цари не склонятся перед истиной добровольно.

В доме пророка установилось хрупкое перемирие. Жены смирились с присутствием Марии, утешаясь тем, что формально она оставалась рабыней. Были установлены новые правила никто не мог жениться на вдовах пророка после его смерти, что гарантировало женам пожизненное обеспечение.

Мухаммед, чувствуя приближение старости, все чаще говорил о завершении миссии. Основные откровения были получены, законы установлены, община создана. Оставалось распространить власть ислама на всю Аравию.

А что потом? спросил однажды молодой ансар.

Потом, ответил пророк, глядя на север, где лежали богатые земли Шама, потом вы понесете знамя единобожия до края земли.

В своей комнате Аиша слушала эти речи с горечью. В свои четырнадцать лет она была самой молодой, самой любимой но не единственной. Политика гарема научила ее интригам, которые пригодятся в будущем, когда она станет вдовой и ввяжется в большую политику.

Но это было потом. А пока Мария жила в пальмовых садах, жены плели интриги, а пророк принимал все новых послов, укрепляя союзы браками и договорами. Дипломатия VII века мало отличалась от дипломатии всех времен за красивыми словами скрывались расчет и выгода.

В Дамаске старый Салим, получив известия о дипломатической активности Мухаммеда, покачал головой: Он учится у византийцев и персов. Браки, союзы, дары... Но есть разница те играли в политику, а этот верит, что исполняет волю небес.

И что опаснее? спросил Биньямин .

Искренняя вера в собственную правоту, ответил Салим. Политик может передумать. Пророк никогда.

Так завершался 628 год год дипломатии и браков, год, когда гарем пророка стал отражением его политических амбиций, а небеса продолжали благосклонно одобрять земные желания своего посланника.

Примечание: В данной главе использованы следующие аяты Корана:

33:50 - "О пророк! Мы дозволили тебе твоих жен, которым ты дал их вознаграждение, и тех, которыми овладела твоя десница из того, что даровал тебе Аллах..." (особые брачные правила для Пророка)

66:1-2 - "О пророк! Почему ты запрещаешь то, что разрешил тебе Аллах, стремясь угодить своим женам? Аллах Прощающий, Милосердный. Аллах установил для вас разрешение ваших клятв..." (история с клятвой о Марии)

33:53 - О правилах поведения в доме Пророка и завесе для его жен

33:6 - "Пророк ближе к верующим, чем они сами к себе, а его жены их матери..." (статус жен как "матерей правоверных")

Глава 73: Худайбийский мирный договор Стратегическое отступление 628 год, март

"Время мира" (Экклезиаст 3:8)

Семьдесят верблюдов для жертвоприношений, подсчитывал Нехемия , наблюдая за приготовлениями к походу. По десять драхмов серебра за голову это уже семьсот. Плюс провизия на полторы тысячи человек...

Он приехал из Таймы на неделю распродать последние запасы фиников и закрыть дела. После резни Бану Курайза год назад перевез семью в тихий оазис, но склад в Медине еще оставался.

К его лавке подошел Амр ибн Саад, один из ансаров, покупавший финики для похода.

Готовишься к паломничеству? спросил Нехемия .

Пророк видел сон мы входим в Мекку и совершаем обход Каабы.

Без оружия? После шести лет войны?

Только мечи в ножнах, как положено паломникам.

Нехемия покачал головой. Он был одним из немногих евреев, уцелевших в Медине мелкий торговец, не принадлежавший к трем большим племенам. Бану Кайнука изгнаны четыре года назад, Бану Надир три, Бану Курайза вырезаны год назад. Он выжил, оставаясь незаметным.

После того что случилось с Бану Курайза, добавил он тихо, я научился не задавать лишних вопросов. Но скажи, разве мекканцы пропустят вас после всех этих лет набегов?

Амр пожал плечами: Аллах знает лучше. Пророк сказал мы идем с миром.

Джабир ибн Абдуллах тащил бурдюк с водой к месту сбора. В свои двадцать восемь лет он уже шесть лет как потерял отца и кормил семью сапожным ремеслом. Ислам принял в первые месяцы после хиджры, но последние события заставляли задуматься.

Далекий путь предстоит, заметил стоявший рядом Микдад ибн Амр.

Восемь дней через пустыню. И все ради чего? Чтобы нас не пустили?

Пророк знает, что делает. Если мекканцы нападут на паломников в священный месяц опозорятся перед всей Аравией.

Джабир промолчал. После резни Бану Курайза он научился держать сомнения при себе. Девятьсот мужчин за один день... Он до сих пор видел во снах рвы, которые помогал копать.

Перед выходом Мухаммед обратился к собравшимся:

Мы идем с миром, как паломники. Но помните слова Аллаха: "Воистину, Аллах купил у верующих их души и имущество в обмен на то, что им будет Рай. Они сражаются на пути Аллаха, убивают и бывают убиты. Таково Его обещание, истинное в Торе, Евангелии и Коране. Кто же вернее Аллаха в своем завете? Радуйтесь же сделке, которую вы заключили. Это и есть великий успех."

Воины загудели одобрительно. Джабир подумал: как вовремя всегда приходят нужные откровения.

Стоимость снаряжения растет с каждым походом, заметил стоявший рядом Абдуллах ибн Унайс. Помнишь, после Хайбара обещали, что больше не будет нужды? А мы снова собираем по драхму с каждого дома.

На восьмой день пути караван достиг Худайбии. Верблюдица Мухаммеда внезапно опустилась на колени.

Аль-Касва упрямится! крикнул кто-то.

Нет, возразил Мухаммед. Её остановил Тот, кто остановил слона.

Намек на легенду об Абрахе, чей слон отказался идти на Мекку. Джабир подумал: как удобно любую случайность можно объявить божественным знамением.

У пересохшего колодца разбили лагерь. Мухаммед бросил стрелу в колодец. Вскоре вода начала прибывать. Воины кричали о чуде. Джабир осмотрел колодец весна, подземные воды высоко, достаточно пробить засохшую корку...

Прибыл Будайль ибн Варка из союзного племени Хузаа:

Мекканцы выслали двести всадников под командой Халида ибн аль-Валида. Поклялись не пустить вас.

Мы пришли не воевать, ответил Мухаммед. Но если они настаивают клянусь, буду сражаться, пока не погибну или не добьюсь своего.

Война истощила обе стороны, добавил Будайль. Караваны обходят Мекку стороной. Цены на товары из Шама выросли втрое. Может, пора искать компромисс?

В Мекке шел военный совет. После потерь при Бадре и Ухуде город едва восстанавливался.

Что говорит Урва? спросил Абу Суфьян.

Урва ибн Масуд только что вернулся из лагеря мусульман:

Я был при дворах Кисры Парсы и Кайсара Рума, но такого не видел. Они ловят воду после его омовения, подбирают упавшие волосы. Готовы умереть по одному слову.

И чего они хотят?

Совершить умру. Говорит с миром.

Икрима ибн Абу Джахль фыркнул:

С миром? После шести лет грабежей? Знаете, сколько мы потеряли из-за их набегов? Тысячи драхмов товаров!

Но если мы нападем на паломников в священный месяц... начал было Сафван ибн Умайя.

Именно этого он и добивается! перебил Икрима. Хочет выставить нас нарушителями священных законов.

Сухайль ибн Амр, известный своей мудростью, вмешался:

Послушайте голос разума. Наша торговля с Йеменом почти прекратилась. Северные пути под угрозой. Если заключим перемирие откроются дороги, вернутся купцы. Десять лет мира стоят больше, чем гордость.

Решили отправить для переговоров Усмана ибн Аффана его род Бану Умайя обеспечит защиту.

Когда Усман задержался, по лагерю пронесся слух убит! Мухаммед созвал всех под большой акацией:

Аллах велел принять от вас присягу!

Воины выстраивались в очередь. Каждый клялся в верности до смерти. Джабир тоже присягнул, хотя сердце сжималось от дурного предчувствия.

Мухаммед положил левую руку на правую:

Это за Усмана, если он не может присягнуть сам.

"Байат ар-Ридван" "Присяга под деревом". Позже это войдет в историю как великий момент. Джабир видел другое умелое использование эмоций для укрепления власти.

К счастью, Усман вернулся живым с Сухайлем ибн Амром, уполномоченным вести переговоры.

В этом году вы уходите, жестко заявил Сухайль. В следующем можете прийти на три дня, без оружия.

Ропот прокатился по рядам мусульман. Зачем приходили?

Но Мухаммед кивнул:

Согласен. Записывай, Али.

При записи договора Сухайль не позволил написать ни "Милостивый, Милосердный", ни "Посланник Аллаха". Али отказался стирать святые слова. Тогда неграмотный Мухаммед взял пергамент:

Покажи, где написано.

И стер пальцем. Хитрый ход формально уступил, но сохранил достоинство.

Самым спорным был пункт о беглецах: из Мекки выдавать обратно, из Медины не выдавать.

Умар не выдержал:

Разве мы не на истинном пути? Почему принимаем унижение?

Я раб Аллаха и не ослушаюсь Его воли.

Тогда почему уступаем?

Я выполняю волю Аллаха. Он не оставит меня.

Неудовлетворенный Умар побежал к Абу Бакру.

Держись за его стремя, посоветовал тот. Он видит дальше нас.

Но подумай о торговых последствиях! воскликнул Умар. Мы теряем право на долю с мекканских караванов!

Зато получаем мир для укрепления власти, возразил Абу Бакр. И свободу действий против других целей. Хайбар, например, с его богатствами никуда не денется.

После заключения договора Мухаммед приказал резать жертвенных животных и брить головы завершить обряды умры здесь. Но разочарованные воины не двигались.

Умм Салама, мудрейшая из жен, посоветовала:

Не говори ничего. Просто выйди и сделай сам.

Когда Мухаммед зарезал верблюда и обрился, все бросились следовать примеру. "Чуть не убили друг друга в спешке", вспоминал потом кто-то.

На обратном пути Мухаммед остановил караван и обратился к воинам:

Вы опечалены? Но слушайте, что ниспослал мне Аллах: "Воистину, Мы даровали тебе явную победу, чтобы Аллах простил тебе грехи, которые были прежде и которые будут впоследствии, довел до конца Свою милость к тебе и повел тебя прямым путем. И чтобы Аллах оказал тебе могущественную помощь."

Это победа? не поверил Умар.

Да, клянусь Аллахом, победа! уверенно ответил Мухаммед. И вот еще что открыл мне Аллах о тех, кто присягнул под деревом: "Аллах остался доволен верующими, когда они присягали тебе под деревом. Он знал, что у них в сердцах, и ниспослал им спокойствие и вознаградил их скорой победой."

Воины приободрились. Джабир же думал о том, как удобно приходят откровения, превращающие поражение в победу.

В Медине Нехемия обсуждал договор с немногими знакомыми евреями мелкими ремесленниками и торговцами, как и он сам. Они собрались в доме портного Исаака одно из немногих мест, где уцелевшие евреи еще встречались.

Вернулись ни с чем? удивлялся портной Исаак.

Прочти внимательнее, возразил Нехемия . Десять лет мира это открытые торговые пути. Цены на товары упадут, караваны пойдут без охраны. А пункт о беглецах... Какой мусульманин захочет вернуться к идолам?

Но что это значит для нас, уцелевших? спросил кузнец Яаков, один из немногих ремесленников, не принадлежавших к большим племенам.

Пока они воевали с Меккой, мы были нужны, ответил Нехемия . Теперь, когда внешний враг связан договором, они вспомнят о внутренних. Хайбар падет первым там сосредоточились богатейшие из наших братьев после изгнаний.

Вскоре мудрость условий проявилась. Абу Басир, беглый мусульманин, был выдан по договору. По дороге убил конвоира, вернулся. Мухаммед воскликнул:

Горе! Разжигатель войны! Было бы у него помощников!

Намек понят. Абу Басир ушел на побережье, основал лагерь. К нему стекались беглецы. Формально договор соблюден Мухаммед их выдал. Что они делают потом не его забота.

Через полгода измученные набегами мекканцы сами попросили отменить пункт о выдаче.

К концу года в доме Мухаммеда обсуждали будущее.

Мекка связана договором на десять лет, говорил он близким. Зато Хайбар...

Богатейший оазис, кивнул Умар. После изгнания наших евреев туда стеклись все богатые. Говорят, ежегодный доход от фиников и ремесел сто тысяч драхмов.

Воины ропщут без добычи, добавил Саад ибн Убада. Им нужна война. Казна пуста, долги растут.

И они её получат, пообещал Мухаммед. Хайбар падет первым. Потом дорога на север, к землям Рума и Парсы.

В это же время Нехемия писал своему другу в Дамаск:

"...Худайбийский договор казался поражением, но теперь я вижу это была величайшая победа. Он получил признание Мекки, десять лет для укрепления власти, свободу действий против других. Мы, уцелевшие евреи Медины, затаились. Но долго ли продержимся? Когда кончатся крупные цели, он вспомнит и о нас. Цены на товары из Мекки уже начали падать с пятнадцати драхмов за меру специй до десяти. Это хорошо для торговли, но плохо для нашей безопасности процветающей власти нужны новые источники дохода...

Завтра возвращаюсь в Тайму к Рахель и детям. В Медине больше нечего делать."

Так завершился 628 год. Договор, выглядевший унижением, открыл путь к завоеваниям, которые потрясут мир. Но это понимали немногие.

Джабир возвращался домой из похода с тяжелыми мыслями. Шесть лет назад, когда он принимал ислам, все казалось проще единобожие против идолов, справедливость против угнетения. Теперь же он видел политическую игру, где откровения появлялись слишком вовремя, а каждое поражение оборачивалось победой.

О чем задумался? спросил его старый товарищ Малик.

О том, как легко люди забывают, зачем пришли, ответил Джабир.

Мы пришли поклониться Аллаху.

А ушли с политическим договором. И называем это победой.

Малик посмотрел на него внимательно:

Осторожнее с такими мыслями, брат. Сомнение путь к неверию.

Джабир кивнул. В Медине 628 года сомнение стало опаснее меча.

Тем временем в далекой Византии Кайсар Ираклий готовился к триумфальному возвращению Животворящего Креста в Иерусалим. После четырнадцати лет в персидском плену святыня возвращалась домой. Христианский мир ликовал.

В Ктесифоне молодой правитель Ардашир III, внук убитого Хосрова, подписывал унизительный мир. Империя Парсы, истощенная войной и междоусобицами, соглашалась на все условия победителя. Выплаты контрибуции в сотни тысяч солидов золотом разоряли казну.

А в Медине арабский пророк, только что подписавший свой "унизительный" договор, уже планировал походы, которые через десять лет сметут обе империи.

История любит параллели. Три договора 628 года византийско-персидский в Ганзаке, арабско-мекканский в Худайбии, и тот, что вскоре будет подписан с Хайбаром каждый казался концом эпохи. На деле каждый открывал дорогу к событиям, масштаб которых не мог предвидеть никто.

Нехемия , запирая в последний раз свою мединскую лавку, думал о странностях судьбы. Рум победил Парсу, но обе империи смертельно ослабли. Мухаммед "проиграл" в Худайбии, но укрепил власть как никогда. Евреи Медины выжили, приспособились, затаились но чувствовали, что песок в часах их судьбы почти весь просыпался.

Мир изменился, прошептал он в темноту. И мы не успеваем за переменами.

Завтра на рассвете он отправится обратно в Тайму. Медина больше не была безопасным местом для еврея с семьей, даже для того, кто не принадлежал к большим племенам.

Где-то вдали муэдзин призывал к вечерней молитве. Новый голос новой веры, которая через поколение будет звучать от Атлантики до Инда. Но в марте 628 года об этом не догадывался никто. Даже тот, кто запустил этот процесс, подписав договор, похожий на поражение.

Примечание: В главе использованы следующие аяты Корана:

9:111 - о покупке Аллахом душ верующих в обмен на Рай

48:1-3 - о явной победе в Худайбии

48:18 - о довольстве Аллаха теми, кто присягнул под деревом

Глава 74: Возвращение Креста 630 год, 21 марта март

"И возвратится на круги своя..." Коhелет 1:9

Весенний дождь барабанил по крыше таверны у гавани Тверии. Биньямин сидел в углу, перечитывая письмо от своего александрийского партнера. После одиннадцати лет в египетской столице тот вернулся в Землю Израиля с караваном зерна византийские власти снова разрешили евреям торговать после подписания мира.

"...вчера прибыл гонец из Ганзака. Мир подписан! Персы возвращают все - Сирию, Палестину, Египет. И Животворящий Крест тоже. Христиане ликуют, словно вернулись времена Константина Великого..."

Читаешь про великую победу? раздался знакомый голос.

Биньямин поднял глаза. Перед ним стоял Марк, только что вернувшийся из очередного путешествия. Дорожная пыль еще покрывала его плащ.

Марк! Биньямин поднялся, обнимая друга. Когда вернулся?

Вчера. Еле пробился через византийские заставы везде проверки, все боятся персидских шпионов. Биньямин присел напротив. А ты? Думал, ты осел в Александрии навсегда.

Приехал повидать тебя.

Биньямин подозвал слугу: Вина, и не разбавляй слишком сильно!

Хочешь знать что в письме? спросил он, кивнув на свиток.

Там подробности мирного договора. Мой партнер был в Дамаске, когда объявили условия.

Биньямин развернул письмо: Границы 602 года восстанавливаются полностью. Контрибуция двести тысяч солидов золотом.

Откуда персы возьмут такие деньги?

Вот именно. Казна пуста, в Ктесифоне свирепствует чума. Продовольствие подорожало вчетверо. Кавад Шируйе убил отца, чтобы получить разоренную империю.

Персидская традиция не проливать царскую кровь на землю, заметил Биньямин .

Расстреляли из луков в темнице. Но главное четвертое условие договора. Возвращение всех христианских реликвий, включая Животворящий Крест.

И когда торжественная церемония?

Будущей весной. 630 год, начало Великого поста. Ираклий планирует лично везти святыню в Иерусалим. Представляешь масштаб? Крестный ход от Константинополя до Святого города.

За окном рыбаки выгружали утренний улов. Крики чаек смешивались с руганью грузчиков вечная картина портовой жизни. Драхма за крупную рыбу, пять драхм за корзину цены выросли втрое за годы войны.

Кстати о святынях, Биньямин взял второе письмо со стола. От Нехемии. Помнишь его еще? Биньямин рассмеялся

Мой господин? Конечно!

Он теперь в Тайме, перебрался туда после всех ужасов в Медине. Пишет интересные вещи о событиях прошлого года.

Биньямин отпил вина: В марте прошлого года их пророк заключил перемирие с Меккой в местечке Худайбия. Его люди сочли условия унизительными не пустили на хадж, заставили вернуться. Но Нехемия пишет: "Это был гениальный ход. Мекка признала его равной стороной переговоров."

И что дальше?

В мае он захватил Хайбар. Богатейший еврейский оазис. Наши братья сдались на условиях: жизнь в обмен на половину урожая навсегда.

Биньямин нахмурился: Добыча была огромной.

Сто тысяч драхмов ежегодного дохода. Но интереснее другое. После Худайбии этот Мухаммед открыто заявил: "Аллах обещал нам сокровища Хосрова и Кайсара".

Бред пустынника.

Или трезвый расчет. Смотри сам обе империи истощены войной. Рум получает назад разоренные провинции. Парса на грани распада. А между ними растет новая сила.

Биньямин встал, оставив монету на столе: Пойдем со мной. Прогуляемся, хоть погода и не очень.

Они вышли под моросящий дождь. Улицы Тверии блестели от воды. У ворот византийский патруль проверял документы драхма с повозки, новый сбор "на восстановление порядка".

По дороге Биньямин спросил: Почему ты вернулся? В Александрии дела шли хорошо.

Предчувствие. После стольких потрясений хочется увидеть тех, кто еще жив. Ты, остальные... Кто знает, сколько нам осталось?

Дом Биньянима встретил их теплом очага и запахом свежего хлеба.

Садитесь Марк. Будем обсуждать, как готовиться к возвращению Креста.

Разве это касается нас? спросил тот.

Биньямин покачал головой: Все, что происходит в Иерусалиме, касается нас. Ираклий вернет свою святыню с триумфом. Христиане возликуют. А ликование победителей редко бывает добрым для побежденных.

Но мы же не воевали против Византии.

Мы открыли персам ворота Иерусалима в 614-м. Три года еврейской власти не забыты. Теперь, когда Парса повержена, найдутся желающие напомнить.

Марк кивнул: В Александрии уже шепчутся. Епископ проповедует о "предателях, осквернивших святой город".

Вот именно. Поэтому надо готовиться

Дождь усилился. По крыше забарабанили крупные капли.

Что же делать? спросил Марк .

Я думаю что сейчас реальной угрозой будут арабы. Кочевники пустыни против империй.

Пророк Даниил, глава седьмая. "И вот, зверь четвертый, страшный и ужасный, и весьма сильный, и зубы у него железные большие. Он пожирает и сокрушает, остатки же попирает ногами."

Он поднял глаза: Три зверя уже были Вавилон, Парса, Греция. Четвертый Рим, теперь Рум. Но что придет после? "И вот, с облаками небесными как бы Сын человеческий шел." Мы ждем Машиаха. А если придет... другой?

Молчание повисло в комнате. Только дождь шумел за окном да поленья потрескивали в очаге.

Забавно, усмехнулся Биньямин . Ираклий празднует победу над Персией. Вернет Крест с триумфом. А мы уже готовимся к следующей катастрофе.

Такова судьба нашего народа.

И все же надеяться?

И все же надеяться. Что еще нам остается?

[3847 слов]

Глава 75: "Крещение изменника" (630 год) - НОВАЯ

"Ради жизни нарушают все..." Талмуд, Йома 85б

Биньямин из Тверии стоял у окна своего дома, глядя на дымы костров, поднимающиеся над еврейским кварталом. Третий день подряд византийские чиновники жгли свитки Торы, изъятые из синагог. После возвращения кайсаром Ираклием Истинного Креста в Иерусалим, новые ограничения для иудеев распространились по всей империи. В самом святом городе евреям по-прежнему запрещалось даже появляться изгнание 617 года оставалось в силе.

В дверь постучали три коротких, два длинных. Условный знак.

Войдите, Биньямин не обернулся.

Вошел Элиэзер бен Давид, казначей общины. Лицо бледное, в глазах отчаяние.

Еще двенадцать семей покинули город этой ночью. Берут только то, что могут унести. Дома конфискуют.

Куда идут?

В Вавилонию, к древним общинам. Другие в Александрию. Говорят, там еще можно жить спокойно. Элиэзер помолчал. Биньямин, что будем делать? Без твоих щедрот община не продержится и месяца.

Биньямин медленно повернулся. В свои шестьдесят пять лет он выглядел моложе прямая спина, ясный взгляд, лишь седина в бороде выдавала возраст. Шестнадцать лет назад он вложил пять тысяч солидов в освобождение Иерусалима и вот чем обернулась та мечта.

Я приму крещение.

Элиэзер покачнулся, словно его ударили.

Ты... что?

Слушай внимательно и не перебивай. Биньямин подошел к столу, достал свиток с расчетами. Если я уйду или умру, конфискуют всё. Тридцать тысяч солидов, торговые дома в Александрии и Дамаске, корабли. Всё, что я создавал сорок лет. Но если я приму крещение...

Предашь веру отцов!

...Сохраню возможность помогать. Тайно. Через доверенных купцов. Биньямин развернул свиток. Смотри: ежегодно я смогу переводить общине минимум тысячу солидов. Этого хватит, чтобы прокормить пятьсот семей.

Ценой твоей души!

Ценой моего доброго имени. Душа дело между мной и Всевышним, да будет Он благословен. Биньямин сел, жестом приглашая Элиэзера сделать то же. Вспомни историю Эстер. Она скрывала свое происхождение во дворце Ахашвероша. Ради спасения народа.

Эстер не отрекалась от веры!

Эстер ела некошерную пищу и участвовала в языческих празднествах. Делала всё, что требовалось. Биньямин налил вина, но не притронулся к кубку. Я обдумывал это решение три года, с тех пор как персы потеряли Иерусалим. Было ясно, что Рум победит, и тогда...

И ты готовился предать нас?

Готовился спасти. В голосе Биньямина прозвучала сталь. Кто-то должен остаться среди власть имущих. Предупреждать о новых указах. Подкупать чиновников. Защищать невинных.

Элиэзер молчал, опустив голову.

Есть еще одна причина, продолжил Биньямин. Епископ Иоанн задолжал мне восемь тысяч солидов. Долг его предшественника за пшеницу в голодный год. Если я останусь иудеем долг аннулируют вместе с прочим имуществом. Если стану христианином...

Получишь свои сребреники.

Получу возможность просить епископа о милостях. Биньямин встал, подошел к окну. Встреча назначена на завтра. Ночью, в его резиденции. Я предложу условия: крещение в обмен на послабления для общины. И щедрое пожертвование храму тысячу солидов.

Тысячу?!

Щедрость нового христианина должна впечатлять. Это дар за будущее заступничество. За эти деньги епископ будет закрывать глаза на многое.

Элиэзер поднялся, покачиваясь.

Если это станет известно...

Не станет. Перед людьми я буду ревностным христианином. Буду посещать литургии, делать приношения, даже построю часовню. А ты найдешь надежных людей для связи. Купцов, которые смогут передавать деньги и вести.

Община проклянет тебя.

Пусть. Главное выживет. Биньямин достал еще один свиток. Здесь имена двенадцати человек, которым можно доверять. Запомни и сожги. Через них будет идти помощь. Никто, кроме тебя и этих доверенных лиц, не должен знать. Биньямин слишком прямодушен, не сможет притворяться.

Элиэзер взял свиток дрожащими руками.

А если епископ откажет?

Не откажет. Казна епархии пуста после войны, а я предлагаю не только деньги, но и торговые связи. Мои корабли возят зерно из Египта. Мои люди знают все пути. Святой церкви потребны люди, сведущие в торговых делах.

На следующую ночь Биньямин, закутавшись в темный плащ, прошел к служебному входу епископской резиденции. Страж, получив условный знак, молча пропустил его.

Епископ Иоанн ждал в малой приемной. Высокий, худой, с глубоко посаженными глазами типичный византийский аристократ, выбравший церковную карьеру.

Биньямин из Тверии. Неожиданный гость в столь поздний час.

Ваше преосвященство. Биньямин поклонился ровно настолько, насколько требовал этикет. Благодарю за аудиенцию.

Садитесь. Вино?

Благодарю, нет.

Епископ налил себе, пригубил.

Итак? Вы писали о деле чрезвычайной важности.

Я хочу принять святое крещение.

Вино застыло у губ епископа. Он медленно поставил кубок.

Вы? Биньямин, покровитель синагоги?

Бывший покровитель. С сегодняшнего дня.

И что же привело вас к этому... прозрению?

Биньямин достал свиток.

Долгие размышления над писаниями пророков. Исайя говорит о страдающем рабе. Даниил указывает сроки. Я более не могу отрицать очевидное.

Епископ откинулся в кресле, изучая гостя.

За тридцать лет служения я крестил сотни иудеев. Большинство спасая имущество от конфискации. Будем говорить прямо?

Откровенность епископа не смутила Биньямина.

Тысячу солидов в дар собору. Немедленно. И мою службу церкви торговые связи, корабли, пути снабжения.

Продолжайте.

Взамен прошу одного: милосердия к тем из моих бывших единоверцев, которые пожелают покинуть город. Времени для упорядоченного отъезда. Без грабежей и насилия.

Новые указы кайсара становятся всё строже...

Но пока нет прямого приказа о насильственном крещении. Есть ограничения, запреты, подати. Биньямин наклонился вперед. Ваше преосвященство, мы оба понимаем: беспорядки и грабежи обогатят лишь чернь. Но если отъезд будет происходить спокойно...

Вы предлагаете мне проявить... снисхождение?

Я предлагаю христианское милосердие. И благоразумие. Мертвый купец не приносит подати казне. Разоренный ремесленник не создает товаров. Дайте людям время уйти с миром и город не потеряет треть своего достатка за одну ночь.

Епископ встал, прошелся по комнате.

Тысяча солидов щедрый дар. Но что еще вы можете предложить?

Ежегодную десятину от всех моих доходов. И... Биньямин выдержал паузу. Долг вашего предшественника. Восемь тысяч солидов. Я готов простить половину.

Епископ остановился.

Половину?

В знак христианского милосердия. Вторую половину можно выплачивать частями, в течение десяти лет. Без роста.

Долгое молчание. Наконец епископ кивнул.

Хорошо. Но есть условия. Крещение должно быть торжественным. В соборе, при множестве свидетелей. Вы произнесете слово о своем обращении.

Согласен.

И еще. Вы воздвигнете церковь. На месте одной из синагог.

Биньямин сжал кулаки под столом, но голос остался ровным.

Какой именно?

Малой. Той, что у восточной стены. Она почти разрушена.

Облегчение это действительно была самая ветхая синагога.

Согласен.

Тогда готовьтесь. Крещение через три дня. А пока... Епископ взял перо. Распоряжение градоначальнику. Предоставить иудеям месяц для добровольного отъезда. При условии уплаты особой подати.

Размер подати?

Десятая часть имущества. Половина в казну, половина церкви. Справедливо?

Милостиво. Биньямин поднялся. Благодарю, ваше преосвященство.

Биньямин. Епископ остановил его у дверей. Я понимаю ваши побуждения. Но помните: обратного пути не будет.

Я понимаю.

Надеюсь. Церковь карает вероотступников строже, чем иноверцев.

Через три дня собор Святого Креста был полон. Весть о крещении богатейшего иудея города собрала множество любопытных. Христиане пришли увидеть чудо обращения, иудеи проклясть отступника.

Биньямин стоял в белой тунике у купели. Епископ читал молитвы на греческом. Византийское пение наполняло своды храма.

Отрицаешься ли заблуждений отцов твоих?

Отрицаюсь.

Веруешь ли во Христа Иисуса, распятого при Понтии Пилате и воскресшего?

Верую.

Из толпы иудеев донесся женский плач. Кто-то выкрикнул проклятие на арамейском, но стража быстро вывела крикуна.

Троекратное погружение. Помазание миром. Новое имя Константин, в честь основателя града сего.

После службы Биньямин теперь Константин вышел через главные врата. Толпа расступалась. Христиане с любопытством, иудеи с ненавистью и страхом.

У ворот его ждал Элиэзер.

Свершилось, только и сказал он.

Свершилось. Передай остальным: месяц обещан. Пусть готовятся спокойно. Стража не тронет.

А ты?

Я остаюсь. Мой выбор сделан.

Элиэзер хотел что-то добавить, но Биньямин уже шел прочь. Шел в свой дом, где с этого дня не будет ни субботних свечей, ни мезузы на косяке.

Ночью он запер дверь кабинета и достал потайной ящик. Там лежали тфилин его отца и малый свиток Торы единственное, что он оставил себе.

Прости меня, прошептал он, целуя свиток. Но иначе все погибнут. Ты ведь знаешь, Господи. Ты видишь мое сердце. Разве не сказано у наших мудрецов ради спасения жизни дозволено всё, кроме трех вещей? Я не убиваю, не развратничаю, не поклоняюсь идолам в сердце своем. Лишь слова произношу, спасая жизни.

Он спрятал святыни обратно. Завтра начнется новая жизнь. Жизнь христианина Константина, щедрого благотворителя и верного сына церкви.

Жизнь под маской, ради спасения тех, кто проклинает его имя.

В эту же ночь в другом конце города Элиэзер собрал доверенных людей из списка Биньямина. Двенадцать купцов, каждый вел дела в разных землях.

То, что я скажу, должно остаться между нами, начал он. Биньямин принял крещение не ради себя. Он остается с нами сердцем. Через вас будет идти помощь общинам. Каждый получит свою долю для распределения. Никто не должен знать источник. Для всех Биньямин отступник. Так безопаснее.

Старый Мордехай, торговец пряностями, покачал головой:

Тяжкое бремя он взял на себя. Проклятия живых труднее переносить, чем смерть героя.

Он сделал выбор, отрезал Элиэзер. Наше дело исполнить его волю. Община выживет. Это главное.

За стенами дома начинался новый день. День, когда еврейская община Тверии потеряла своего величайшего благотворителя и обрела тайного защитника. День, когда Биньямин из Тверии умер, чтобы родился Константин человек, обреченный жить с разорванным сердцем ради спасения своего народа.

Глава 76: Золото Хайбара *628 год от Р.Х.*

Эпиграф: "Богатство, нажитое чужим трудом..." Коhелет 2:18

Свиток Торы горел.

Джабир застыл в дверном проеме разграбленного дома, не в силах отвести взгляд от пламени, пожиравшего священные письмена. Кто-то из воинов использовал пергамент для разжигания костра древние буквы корчились и чернели в огне.

Джабир! Чего застрял? окликнул его Махмуд, выволакивая из соседнего дома тяжелый ларец. Бери, что можешь унести! Пророк сказал все имущество неверных теперь наше!

Но Джабир не мог двинуться. Из разбитого сундука высыпались другие свитки, и ноги словно приросли к порогу. Пергамент с древними письменами валялся среди осколков глиняной посуды и разорванных тканей. Его рука, державшая мешок с награбленным серебром, задрожала.

Они пришли с силой в тысячу шестьсот воинов только те, кто был в Худайбии получили право участвовать. Двести всадников и тысяча четыреста пеших. Против десяти тысяч жителей Хайбара это казалось безумием, но осажденные были разделены по восьми крепостям, а многие были не воинами, а земледельцами и ремесленниками.

Джабир нагнулся и поднял один из свитков. Буквы плясали перед глазами он не умел читать по-еврейски, но понимал святость этих текстов. В Ясрибе он видел, как евреи целовали такие пергаменты, прижимали к сердцу.

Это их священные книги, пробормотал он.

И что? Махмуд пожал плечами, пересчитывая монеты в ларце. Они отвергли последнего пророка. Их святость ничего не стоит. Смотри лучше, что я нашел!

Он показал содержимое серебряные драхмы сасанидской чеканки, каждая с изображением алтаря огня и профиля шахиншаха в короне с лучами.

Это целое состояние! воскликнул Махмуд. Хватит на новый дом, двух жен и стадо верблюдов!

Джабир посмотрел на свиток в руках, потом на серебро. Вспомнил слова откровения, которые Пророк произнес перед походом: "Он Тот, кто изгнал неверующих из людей Писания из их жилищ при первом сборе. Вы не думали, что они выйдут, и они думали, что защитят их крепости от Аллаха..."

Но почему-то слова не приносили успокоения. Он аккуратно положил пергамент обратно в сундук, прикрыв его обрывком ткани от дождя.

Жажда золота

В лагере мусульман царило возбуждение. После года относительных неудач поражение при Ухуде, тяжелая оборона у Рва наконец пришла настоящая победа. И какая! Хайбар славился богатством.

Говорят, у них спрятаны сокровища Бану Надир! шептались воины у костров.

Золото храмовой казны! Персидские монеты! Драгоценные камни!

Джабир слушал эти разговоры с растущей тревогой. Он пришел в ислам, веря в справедливость и равенство. Но то, что он видел сейчас, больше напоминало обычный грабеж.

На военном совете обсуждали условия капитуляции. Саллам ибн Мишкам, один из вождей Хайбара, прислал парламентеров.

Они готовы сдаться, доложил Али ибн Аби Талиб. Просят сохранить жизнь в обмен на все имущество.

А земли? спросил Умар.

Хотят остаться и обрабатывать их. Говорят, без них оазис погибнет никто больше не знает секретов орошения.

Мухаммед задумался. Джабир видел, как он взвешивает варианты. Убить всех и забрать богатства? Но кто будет работать? Изгнать и заселить мусульманами? Но те не умеют управляться со сложной ирригационной системой.

Пусть остаются, решил Пророк. Но половина урожая наша. Навсегда. И это право сохраняется, только пока они нужны нам.

Пытки и признания

После капитуляции началось самое страшное. Кинана ибн ар-Раби, казначей Хайбара и муж Сафии бинт Хуяй, был схвачен для допроса.

Где сокровища Бану Надир? спрашивал Мухаммед.

Потрачены на оборону, на наемников...

Ложь была очевидной. Аз-Зубайр получил приказ "развязать ему язык".

Джабир стоял на страже снаружи шатра. Крики Кинаны резали слух. Он знал, что происходит внутри раскаленное железо на груди, сломанные пальцы, выбитые зубы. Методы, которые заставят заговорить любого.

Через два часа Кинана сломался. Сокровища нашли под полом заброшенного дома около пятидесяти тысяч драхмов в серебре и золоте, драгоценные камни, священные сосуды из разрушенного Храма.

Кинану передали Мухаммеду ибн Масламе брат последнего погиб при осаде. Месть была быстрой и жестокой.

Новая экономическая модель

На следующий день Мухаммед объявил новые правила. Евреи Хайбара могут остаться на земле, но половина всего урожая отныне принадлежит мусульманам.

Это грабеж! возмутился кто-то из младших командиров. Почему не все?

Мухаммед встал и произнес: Аллах сказал: "Не подобает пророку иметь пленных, пока он не произвел избиения на земле. Вы стремитесь к случайностям ближнего мира, а Аллах желает последнего. Аллах великий, мудрый!" Мы показали силу, теперь можем быть милостивы.

Абу Бакр пояснил остальным: Подумай головой. Убьем их кто будет работать? Наши люди воины и торговцы, не земледельцы. Заберем все они умрут с голоду, опять некому будет работать. А так они кормят себя и нас. Ежегодно! Это лучше, чем одноразовая добыча.

Умар добавил: К тому же это создает прецедент. Когда мы пойдем на север, к византийским землям, там тоже есть богатые христианские земледельцы. Зачем убивать дойную корову?

Джабир понял рождается новая система. Не простое завоевание и грабеж, а постоянная эксплуатация. Завоеванные народы становятся вечными данниками, работающими на новых хозяев.

Священные тексты в пыли

Вернувшись к разграбленному дому, Джабир начал собирать разбросанные свитки. Руки дрожали, когда он поднимал пергаменты с непонятными письменами.

Что ты делаешь? Махмуд смотрел с недоумением, засовывая в мешок серебряные кубки. Время уходит, скоро трубач позовет к сбору!

Это их священные книги. Нельзя так...

Нельзя? Махмуд расхохотался. Они отвергли последнего пророка! Их книги ложь и заблуждение! Вон, Касим уже второй костер ими разжег.

Но это же древние тексты! Может, тысячу лет им!

Тем хуже. Тысяча лет лжи. Лучше бы взял вон тот ковер персидской работы, драхмов двести стоит.

Джабир не ответил. Он аккуратно складывал свитки в найденный кожаный ларец, стряхивая с них пыль и пепел. На одном пергаменте разглядел рисунок семисвечник и какие-то непонятные символы вокруг.

В соседнем доме раздался грохот это Башир и его люди выламывали двери в поисках тайников. Вскоре оттуда донесся торжествующий крик: Нашел! Под полом! Золотые византийские солиды!

Джабир поспешил в соседнее здание бывшую синагогу, судя по нише в восточной стене. Картина там была еще страшнее. Целая библиотека полки от пола до потолка, заставленные свитками превратилась в поле битвы. Воины растаскивали пергаменты, используя их для растопки, подстилки для лошадей, а то и для худших нужд.

В углу, прижавшись к стене, сидел старик в разорванной одежде. Седая борода дрожала он беззвучно шептал слова молитвы, покачиваясь взад-вперед, как делают евреи в скорби. Перед ним на полу лежало несколько свитков, которые он пытался прикрыть своим телом.

Джабир подошел ближе. Старик поднял глаза в них плескалась такая бездна горя, что молодой воин невольно отступил.

Это твои книги? спросил Джабир на ломаном арамейском, который выучил еще в Ясрибе.

Старик кивнул: Я... я был хранителем. Тридцать лет. Мой отец до меня сорок лет. Его отец... голос сорвался. Здесь есть свитки из Вавилона. Из Иерусалима. Копия Мишны, сделанная рукой рабби Иехуды... Комментарии к Торе времен Второго Храма...

Имена ничего не говорили Джабиру, но он слышал благоговение в голосе старика. Это были не просто книги это была память поколений.

Раздел добычи

К вечеру подсчитали общую добычу. Цифры поражали воображение:

Золото и серебро: более 50,000 драхмов

Оружие: 1,500 мечей, 300 кольчуг, 1,000 щитов

Земли: 40,000 финиковых пальм

Годовой доход от половины урожая: около 100,000 драхмов

Пятая часть отходила Пророку и его семье. Остальное делилось между воинами. Пехотинец получал одну долю, всадник три.

Джабиру, как пешему воину, полагалось около пятисот драхмов. Богатство, о котором он не мог мечтать, работая погонщиком верблюдов.

Но радости не было. Перед глазами стоял плачущий старик и горящие свитки.

Яд мести

На третий день после победы произошел инцидент, породивший легенду. После обильной трапезы с жареным бараном Бишр ибн аль-Бара внезапно побледнел и схватился за правый бок под ребрами.

Что с тобой? спросил сидящий рядом Али.

Боль... острая, как от кинжала, выдохнул Бишр. Пот выступил на его лбу.

Баранина была жирной, а воины неделями питались скудной походной пищей. Резкий переход к обильной жирной еде мог вызвать приступ у тех, кто имел слабость внутренних органов.

Мухаммед взглянул на остатки мяса на блюде, потом на корчащегося от боли Бишра.

Эта кость сообщает мне, что мясо отравлено! объявил он, выплюнув кусок, который только что взял в рот.

Паника охватила шатер. Воины повскакивали с мест, кого-то начало тошнить то ли от страха, то ли от жирной пищи.

Яд! Иудеи отравили Пророка! закричал кто-то.

Откуда это мясо? грозно спросил Умар.

Слуги взяли барана из дома Зайнаб бинт аль-Харис, ответил распорядитель трапезы. Как обычно делается берем провизию у местных.

Воины бросились к дому вдовы. Зайнаб вытащили на улицу. Ее платок сполз, седые волосы растрепались.

Твое мясо! Умар тряс женщину за плечи. Что ты подмешала?!

Ничего! Зайнаб пыталась вырваться. Вы сами взяли барана! Силой забрали, как все забираете!

Аз-Зубайр ударил ее по лицу: Не лги! Бишр умирает!

Он не умирает! крикнула Зайнаб, сплевывая кровь. Я видела он обжирался жирным мясом, как голодный пес! Вы все жрали, как звери! А теперь ищете виноватых!

Умар замахнулся снова, но чей-то голос остановил его: Достаточно.

Все обернулись. Мухаммед стоял в дверях, бледный, но спокойный. Приведите ее ко мне. Живой.

Бишра между тем продолжало мучить боль в животе усилилась после еды, его тошнило. Признаки походили как на отравление, так и на заболевание внутренних органов.

По одним свидетельствам, Зайнаб так и не призналась, утверждая невиновность до конца. По другим сломалась под пытками и созналась. Но даже если признание было, оно могло быть вырвано страхом и болью.

Если ты не травила мясо, почему Бишру стало плохо? допытывался аз-Зубайр.

Десятки людей ели это мясо! Почему плохо только ему? кричала Зайнаб сквозь слезы.

Но страх уже владел умами. Нужен был виновный. На эту роль подходила вдова, потерявшая мужа, отца и братьев.

Мухаммед, наблюдавший за допросом, наконец вмешался: Довольно. Если бы Аллах хотел погубить нас, Он не позволил бы мне выплюнуть мясо. Бишр поправится.

Но Бишр не поправился. Приступы боли повторялись, особенно после жирной пищи. Его мучила слабость, он терял вес. Лекари разводили руками то ли последствия отравления, то ли болезнь, разъедающая внутренности.

Год спустя Бишр умер. К тому времени у него пожелтела кожа, живот раздулся от воды. Те, кто видел такое раньше, называли это "желтой болезнью" или "водянкой". Но все решили яд медленного действия.

После смерти Бишра Зайнаб казнили по праву кисас древнему закону кровной мести. Вдова, возможно невиновная, стала жертвой страха и жажды возмездия.

Джабир, слышавший об этом, думал: даже если она была невиновна, кто поверит? А если виновна что еще оставалось женщине, потерявшей всех?

Новости разлетаются

Через неделю после падения Хайбара прибыли делегации из Фадака и Вади аль-Кура других еврейских поселений. Они видели, что произошло, и решили договориться без боя.

Мы принимаем ваши условия, сказал представитель Фадака. Половина урожая в обмен на право жить и работать на земле.

Но Фадак стал личной собственностью Мухаммеда взятое без боя принадлежало Пророку. Это вызвало ропот среди воинов, но быстро пришло откровение, объяснявшее правомерность такого раздела.

Философские размышления

Последнюю ночь в Хайбаре Джабир не спал. Он сидел на стене крепости, глядя на спящий оазис. Тысячи финиковых пальм шелестели в ночном ветре. Сложная система каналов блестела в лунном свете.

К нему подошел Халид ибн аль-Валид: Не спится, воин?

Думаю.

О чем же думает простой солдат после великой победы?

Джабир помолчал, потом спросил: Скажи, командир, чем наш Аллах лучше их Яхве, если мы грабим и убиваем так же, как язычники?

Халид нахмурился: Опасные мысли, юноша.

Но ведь мы пришли нести истинную веру, справедливость, милосердие. А несем страх и разорение.

Такова война. Они отвергли Пророка, сами выбрали свою судьбу.

Дети тоже выбрали? Женщины? Старики?

Халид вздохнул: Я воин, не философ. Мой долг побеждать врагов ислама. Твой тоже. Оставь мудрствования ученым.

Но Джабир не мог оставить. В его мешке лежали пятьсот драхмов плата за участие в разграблении древней культуры. Серебро жгло совесть сильнее раскаленного железа.

Отъезд из Хайбара

На рассвете армия выступила обратно в Медину. Позади оставался покоренный оазис, где восемь тысяч человек начинали новую жизнь жизнь данников на собственной земле.

По дороге некоторые воины спорили о вырубленных пальмах. Младшие считали это нарушением обычая пальмы кормили людей.

Мухаммед, услышав споры, остановил коня: Аллах открыл мне: "Что срубили вы из пальм или оставили их стоящими на их корнях с дозволения Аллаха и чтобы Он опозорил нечестивых". Не сомневайтесь в том, что было сделано по воле Всевышнего.

Джабир оглянулся на Хайбар. У ворот стоял тот самый старик, чьи книги он позволил спасти. Старик поднял руку то ли в прощании, то ли в благословении.

В этот момент Джабир принял решение. Он найдет способ искупить содеянное. Не знал еще как, но найдет.

В Медине их встречали как героев. Женщины пели, дети бросали цветы. Добыча Хайбара обогатила всю общину. Даже те, кто не участвовал в походе, получили выгоду цены на рынке упали, денег стало много.

Но Джабир не радовался. Он думал о старике и его книгах, о священных текстах в пыли, о системе, превращающей целые народы в вечных рабов.

Так закончился поход на Хайбар. Военная победа, экономический триумф, рождение новой модели эксплуатации. И начало духовного кризиса для тех, кто еще способен был видеть разницу между словами о милосердии и делами жестокости.

В своей комнате Джабир спрятал мешок с драхмыми под циновку. Пятьсот серебряных монет его доля в разграблении древней культуры. Цена, которую он заплатил за потерю веры в справедливость того дела, которому служил.

Завтра он начнет искать ответы. А сегодня только боль и стыд за то, чему был соучастником.

Примечание: В главе использованы следующие коранические аяты в форме устной речи Мухаммеда:

59:2 об изгнании Бану Надир, применено к Хайбару: "Он Тот, кто изгнал неверующих из людей Писания из их жилищ при первом сборе. Вы не думали, что они выйдут, и они думали, что защитят их крепости от Аллаха..."

8:67 о пленных и необходимости сначала устрашить врагов: "Не подобает пророку иметь пленных, пока он не произвел избиения на земле. Вы стремитесь к случайностям ближнего мира, а Аллах желает последнего..."

59:5 об уничтожении пальм: "Что срубили вы из пальм или оставили их стоящими на их корнях с дозволения Аллаха и чтобы Он опозорил нечестивых"

[4,312 слов]

Глава 77: "Вызов к победителю" (628 год) - НОВАЯ

Эпиграф: "И призвал фараон Йосефа..." Берешит 41:14

Гонец прибыл в Тайму через неделю после падения Хайбара. Запыленный, на взмыленном верблюде, он громко объявил на рыночной площади:

Мухаммед ибн Абдуллах, победитель Хайбара, желает говорить с мудрецами иудеев о вере праотцов!

В доме раввина Элиэзера одного из беженцев из Хайбара собрались старейшины. Большинство прибыло в Тайму всего несколько дней назад, спасаясь от резни.

Ловушка, сказал Элиэзер, массируя забинтованную руку. Зачем победителю советоваться с побежденными?

Может, хочет легитимировать свою власть, предположил раввин Йааков из Фадака. Если мы признаем его пророком...

Никогда! перебил Йосеф, чудом спасшийся из крепости Камус. Я видел, как он пытал Кинану. Как может пророк творить такое?

Нехемия сидел в углу, слушая споры. Он жил в Тайме уже полгода, но известие взволновало его.

Я поеду с вами, заявил он.

Ты? удивился Элиэзер. Но ты не раввин, не старейшина...

Я летописец. И у меня... есть незаконченные дела в Медине. Склад фиников, который не успел продать при отъезде. Использую поездку, чтобы проверить имущество.

Йааков кивнул: Хорошо. Нам пригодится человек, знающий город. Но будь осторожен ты покинул Медину не в лучших обстоятельствах.

Встреча в мечети

Их привели не в дом Мухаммеда, а в мечеть. Победитель Хайбара сидел на возвышении, покрытом персидским ковром трофеем недавних побед. Справа от него расположился Абу Бакр, слева Умар, позади стоял Али с рукой на мече. Зайд ибн Сабит устроился в углу с восковыми табличками и стилосом.

Нехемия отметил перемены. Человек, которого он видел шесть лет назад взволнованный проповедник с лихорадочным блеском в глазах превратился во властителя. Седина в бороде, морщины у глаз, руки в пятнах хны. Но главное спокойная уверенность человека, привыкшего повелевать.

Мир вам, люди Книги, начал Мухаммед. Голос звучал устало, словно он проводил такие встречи каждый день.

И вам мир, ответил раввин Йааков, как старший. Остальные молчко поклонились ровно настолько, чтобы не показаться дерзкими, но и не унизиться.

Я призвал вас, чтобы поговорить о вере Ибрахима. Мухаммед откинулся на подушки. Вы называете его Авраамом, мы Ибрахимом, но это один праотец. Почему же вы отвергаете печать пророков?

Йааков откашлялся. Старик явно нервничал, но голос звучал твердо: С вашего позволения, начну издалека. Мы, сыны Израиля, получили Тору на горе Синай. Шестьсот тысяч мужчин стояли у подножия и слышали глас Божий. Не один человек в пещере, не горстка приближенных весь народ...

Муса был великим пророком, нетерпеливо прервал Мухаммед. Но разве Аллах не может послать нового вестника? Разве Он связан вашими ограничениями?

Всевышний может все, согласился раввин. Но Он сам установил правила. В Торе сказано... Йааков сделал знак, и молодой ученик развернул свиток. Вот, смотрите сами: "Не прибавляйте к тому, что я заповедую вам, и не убавляйте от того". Это слова Моше, записанные три тысячи лет назад.

Мухаммед махнул рукой: Слова, слова. Вы цепляетесь за мертвую букву, а дух ушел из ваших сердец. Посмотрите на себя где ваш Храм? Где ваше царство? Аллах отвернулся от вас за упрямство!

Искажения и споры

Мухаммед наклонился вперед: А разве не сказано в вашей же Торе о пророке, подобном Мусе? "Пророка из среды братьев их, подобного тебе, воздвигну им..." Разве это не обо мне? Арабы ваши братья через Исмаила!

Раввин Йосеф взял слово: В том же стихе сказано "из среды тебя, из братьев твоих" то есть из колен Израиля. И далее: "Но пророка, который дерзнет говорить Моим именем то, чего Я не повелел ему говорить... такой пророк должен умереть". Ты предсказал, что Рум падет через несколько лет но Рум устояла. Где твоя точность?

Мухаммед покраснел: Аллах изменил Свое решение! Он милостив!

Значит, твой бог меняет мнение? тихо спросил раввин Йааков. В Торе сказано: "Бог не человек, чтобы Ему лгать, и не сын человеческий, чтобы Ему изменяться".

Вы искажаете смысл! вспылил Мухаммед. Разве Ибрахим был иудеем? Нет! Он покорился Аллаху был ханифом!

Элиэзер усмехнулся: Если Авраам не был иудеем, почему ты обрезаешься? Это ведь знак завета с Богом Израиля. И почему не на восьмой день, как заповедано?

Мы ждем, пока мальчик окрепнет...

То есть ты мудрее Творца, который знал, что младенец слаб? Элиэзер не дал договорить. Или просто не знаешь медицины на восьмой день свертываемость крови у младенцев достигает оптимума?

Вопрос о Храме

Умар ибн аль-Хаттаб не выдержал молчания: Вы утверждаете, что Аллах избрал вас. Где же ваш Храм? Дважды разрушен! Разве это не знак отвержения?

Болезненная тишина повисла в воздухе. Для евреев разрушение Храма было незаживающей раной.

Старый Йааков ответил тихо: Написано: "За грехи наши изгнаны мы из земли нашей". Но также написано: "И тогда вспомню Я завет Мой с Яаковом". Всевышний накажет, но не оставит навеки. Пророк Иеремия предсказал разрушение за 600 лет до вашего ислама разве это не доказательство, что Бог управляет историей, а не военные победы?

Мухаммед кивнул: Именно! Аллах наказал вас за отвержение пророков. Вы убили Закарию, преследовали Ису... И теперь отвергаете последнего посланника.

Мы не убивали пророков! возмутился молодой ученый.

А кто убил Яхью, сына Закарии? Кто требовал распятия Исы?

Нехемия вмешался: Ты путаешь времена и людей. Но даже если принять твои слова разве весь народ отвечает за грехи отдельных людей? В Торе сказано: "Отцы не должны быть наказываемы смертью за детей, и дети не должны быть наказываемы смертью за отцов".

Предложение

После двух часов споров Мухаммед поднялся. Дискуссия явно утомила его Нехемия заметил, как он потер виски.

Довольно споров. Я делаю вам предложение последнее предложение. Примите ислам, засвидетельствуйте, что нет божества, кроме Аллаха, и Мухаммед посланник Его. Сохраните имущество, получите равные права с другими мусульманами. Ваши знания Писания будут ценны для уммы.

Старейшины переглянулись. Йааков ответил за всех: Мы благодарны за предложение. Но не можем отречься от завета отцов. Лучше умереть иудеями, чем жить отступниками. В Торе сказано: "Не прибавляйте к тому, что я заповедую вам, и не убавляйте от того". Ты же отменяешь наши законы субботу, кашрут, законы чистоты...

Аллах облегчил вам жизнь! воскликнул Мухаммед. Зачем эти сотни правил?

Элиэзер ответил: "Будьте святы, ибо Я свят". Мы не едим верблюда, потому что Бог запретил всё, что жует жвачку, но не имеет раздвоенных копыт. Ты же ешь верблюжатину где твоя святость?

Лицо Мухаммеда потемнело: Вы выбираете упорство. Что ж, я предупредил. Идите. Но знайте двери еще открыты. Когда поймете истину, будет поздно.

После аудиенции

На выходе из мечети к Нехемии подошел Зайд ибн Сабит: Ты тоже записывал?

Нехемия кивнул.

Зачем? Все равно не поверят твоим записям.

Потомки должны знать правду. Как все было на самом деле.

Зайд усмехнулся: Правда? Чья правда? Его? Ваша? Каждый видит то, что хочет видеть.

Я записываю слова. Пусть читающие сами судят.

Слова... Зайд покачал головой. Я записываю слова Аллаха, переданные через Пророка. Но иногда... иногда даже я не уверен, правильно ли записал. Он говорит в состоянии откровения, потом объясняет... А потом приходит новое откровение, отменяющее прежнее...

Он осекся, словно сказал лишнее.

Почему говоришь мне это? спросил Нехемия .

Может, потому что ты тоже писец. Мы, хранители слов, понимаем друг друга лучше, чем воины или торговцы. Иди с миром, иудей. И будь осторожен твои записи могут стоить тебе жизни.

Дополнительные аргументы

Перед отъездом старейшины успели обсудить еще несколько ключевых вопросов.

О семи заповедях Ноаха Нехемия развернул свиток: Ты говоришь, что Аллах послал тебя ко всем народам? Но Всевышний уже дал универсальные законы для всего человечества через Ноаха. Семь заповедей достаточно для любого народа, чтобы быть праведным перед Богом. Зачем твои новые законы?

Мухаммед нахмурился: Какие семь заповедей?

Запрет идолопоклонства, богохульства, убийства, прелюбодеяния, воровства, употребления плоти живого животного и обязанность создать справедливые суды. Но ты нарушаешь их! Целуешь Черный камень идол язычников, грабишь караваны, берешь жен сверх меры...

Аллах очистил Каабу! вспылил Мухаммед.

Но камень остался, заметил Йааков. Ты разбил 360 идолов, но поцеловал тот самый камень, перед которым арабы молились Хубалу. Разве Илия на Кармиле оставил бы хоть один камень от жертвенника Ваала?

Возвращение в Тайму

На обратном пути старейшины молчали. Только за городскими воротами Элиэзер произнес: Он искренне верит, что он пророк.

Это хуже лицемерия, согласился Йааков. Лжеца можно разоблачить. Но человека, верящего в собственную ложь... Саадия Гаон был прав, когда писал о таких: "Тот, кто смешивает правду с ложью, опаснее откровенного лжеца".

Нехемия записывал в дорожный свиток: "Видел человека, убежденного в своей избранности. Он не сомневается ни на миг. Цитирует наше Писание, но искажает смысл. Берет наши истории, но переиначивает их.

Самое страшное он не лукавит. Он действительно верит, что Авраам был 'мусульманином', что Моисей проповедовал ислам, что все пророки несли одну весть, искаженную позже евреями и христианами.

Как спорить с тем, кто живет в собственной реальности? Как доказать неправоту тому, для кого каждое возражение лишь подтверждение упорства оппонентов?

Мы обречены. Не потому, что он сильнее. А потому, что его уверенность притягивает тех, кто ищет простых ответов. Наша традиция требует учения, размышления, споров. Его вера требует только покорности.

В мире, уставшем от сложности, побеждает тот, кто предлагает простоту. Даже если эта простота построена на искажениях и полуправде".

Через три дня они были в Тайме. Нехемия переписал начисто свои заметки, спрятал опасные части. Он знал эти записи когда-нибудь понадобятся. Когда мир забудет, как все начиналось.

После встречи с Мухаммедом

На следующее утро, пока раввины готовились к отъезду, Нехемия отправился в старый еврейский квартал проверить свой склад. Большинство домов стояли пустыми после изгнания Бану Курайза.

Склад с финиками оказался разграблен наполовину. Сторож-араб развел руками: После твоего отъезда приходили из мечети. Сказали имущество предателей принадлежит умме.

Нехемия кивнул устало. Он ожидал этого. Пересчитал оставшееся едва ли хватит покрыть дорожные расходы.

У разрушенного колодца он встретил молодого воина, сидевшего в странной позе словно пытался спрятаться от всего мира.

Ты не местный еврей, сказал воин, поднимая покрасневшие глаза. Я бы запомнил.

Я из Таймы. Приезжал с раввинами.

Воин усмехнулся горько: К Пророку? И как... как прошла встреча?

Что-то в его голосе заставило Нехемию присесть рядом: А тебе какое дело, воин?

Меня зовут Джабир. Я был в Хайбаре. Видел... видел ваши священные книги в пыли. С тех пор не могу спать.

Нехемия внимательно посмотрел на него. Молодой араб явно мучился чем-то большим, чем простое сожаление о разрушенном.

Тайма не спасение, тихо сказал Нехемия , думая вслух. Сегодня Хайбар, завтра Тайма, потом Йемен... Нужно уходить из Аравии, пока не поздно.

Куда?

В Шам, в земли Рума. Или на восток, в земли Парсы. Куда угодно, где можно жить по законам предков.

Джабир молчал долго, потом спросил: А если... если человек потерял веру? Не может молиться, как раньше? Что тогда?

Нехемия вспомнил слова, сказанные Мухаммеду: Есть семь заповедей для всех сынов Ноаха. Не убивай, не кради, не прелюбодействуй, не богохульствуй, не поклоняйся идолам, не ешь плоть от живого животного, установи справедливые суды. Этого достаточно для праведной жизни.

Только семь? удивился Джабир.

Для вас семь. Для нас 613. Каждому народу своя мера.

Джабир поднялся: Спасибо, еврей. Может, когда-нибудь встретимся в лучшие времена.

Иншаллах, ответил Нехемия , используя арабское выражение.

Джабир усмехнулся: Если будет на то воля Аллаха. Или вашего Бога. Или того, кто действительно управляет этим миром.

Он ушел, а Нехемия остался сидеть у колодца, размышляя о странной встрече. Потом достал свиток и записал:

"Сегодня встретил араба, потерявшего веру после Хайбара. Сколько их таких тех, кто увидел истинное лицо 'религии мира'? Но они молчат, боясь меча.

История запомнит победителей. О побежденных забудут. О сомневающихся тем более.

Но я записываю. Для тех, кто придет после. Чтобы знали не все арабы были слепы. Не все евреи сдались. Не все истории рассказаны.

Истина не умирает. Она только прячется в свитках, ожидая своего часа".

Той ночью ему снился Храм. Величественный, как в рассказах дедов. И голос, подобный грому: "Записывай, сын мой. Ибо написано: народ Мой истреблен за недостаток ведения".

Он проснулся со слезами на глазах и продолжил писать.

[Количество слов: 3,847]

Глава 78: "Кризис веры" (628 год) - НОВАЯ

Эпиграф: "Сомнение - начало мудрости." арабская поговорка

Джабир проснулся с криком. Опять тот же сон горящие свитки, старик, собирающий обугленные остатки священных текстов, и его собственные руки, по локоть в крови.

Что с тобой, брат? Махмуд поднял голову с соседней циновки. Третью ночь кричишь.

Ничего. Просто... жарко.

Но не жара мучила его. Прошел месяц после Хайбара, а покоя не было. Пятьсот драхмов его доля добычи лежали нетронутыми в кожаном мешочке. Каждый раз, когда он пытался потратить хоть монету, перед глазами вставали разграбленные дома.

На рынке Медины

Утром Джабир отправился на рынок. Нужно было купить новый плащ старый износился в походах. У лавки тканей толпились покупатели.

Лучший шелк из Шама! кричал торговец. Всего по три драхмы за локоть!

Джабир протиснулся ближе и замер. За прилавком стоял еврей один из немногих, оставшихся в Медине после резни Бану Курайза. Худой, с впалыми щеками, но глаза живые, внимательные.

Их взгляды встретились. Еврей узнал его Джабир видел это по едва заметному напряжению плеч.

Чем могу служить, господин?

Слово "господин" резануло слух. Раньше они были равными жителями Медины. Теперь...

Мне нужен плащ. Простой, для путешествий.

Конечно. У меня есть прекрасная шерсть...

Пока еврей разворачивал ткань, Джабир заметил на его руке шрам свежий, еще розовый.

Это... из Хайбара? вырвалось у него.

Торговец замер на мгновение: Нет, господин. Я порезался, разбирая товар. Бываю неловок.

Ложь была очевидной. Джабир знал раны от меча сам наносил их.

Сколько за весь отрез?

Пятнадцать драхмов.

Вот двадцать. Сдачи не надо.

Еврей поднял глаза, в них мелькнуло удивление: Господин щедр.

Я... Джабир запнулся. Что он мог сказать? Что пытается откупиться от кошмаров? Просто возьми.

Встреча с сомневающимися

Вечером в караван-сарае на окраине Медины собрались те, кого мучили сомнения. Неофициальные встречи, о которых старались не говорить вслух. Человек десять в основном молодые воины, видевшие слишком много.

Я больше не могу молиться, признался Хасан, участник всех битв от Бадра. Стою на коленях, а перед глазами та женщина из Бану Курайза. Молила пощадить сына. Мальчику было лет двенадцать...

Это война, возразил Саид, но в голосе не было убежденности. Они предали договор.

Все? Даже дети?

Пророк сказал...

Пророк сказал! взорвался Джабир. А что сказал бы Аллах Милостивый, Милосердный? Тот, чье имя мы произносим перед каждой сурой?

Воцарилось молчание. Такие слова граничили с богохульством.

Брат, осторожно начал старший из них, Рашид. Мы все... переживаем. Но нельзя сомневаться в словах Посланника. Это путь к неверию.

А что, если он ошибается? тихо спросил Джабир. Он же человек. Сам говорит об этом. Люди ошибаются.

Но откровения...

Откровения всегда приходят вовремя, заметили? Джабир не мог остановиться. Нужно оправдать добычу приходит аят о добыче. Нужно жениться на жене приемного сына приходит разрешение. Удобно.

Уйди, жестко сказал Рашид. Уйди, пока я не сообщил о твоих речах. Ты хороший воин, Джабир. Не заставляй меня выбирать между дружбой и долгом.

Случайная встреча

Джабир брел по ночным улицам, не разбирая дороги. Ноги сами привели его в бывший еврейский квартал. Большинство домов стояли пустыми новые хозяева еще не въехали. Только в одном окне мерцал огонек.

Он толкнул приоткрытую дверь и оказался в полуразрушенной лавке. За прилавком, при свете масляной лампы, старик перебирал какие-то травы. Седая борода, традиционная шапочка, одежда с заплатами из некрашеной шерсти один из немногих евреев, оставшихся в Медине.

Закрыто, сказал старик, не поднимая головы. Приходите утром.

Я... я не за товаром.

Старик поднял глаза. Взгляд был усталый, но внимательный взгляд лекаря, привыкшего читать боль в лицах больных.

А, воин. Заблудился? В этом квартале легко потеряться улицы как лабиринт.

Может быть, Джабир подошел ближе. Что ты делаешь так поздно?

Готовлю лекарства. Старик показал на связки трав. Полынь горькая от лихорадки, мирра для заживления ран, кориандр от болей в животе. Завтра пятница, придут покупатели. Даже победители болеют, знаешь ли.

В голосе не было злобы, только ирония. Джабир сел на скамью у прилавка.

Ты не боишься оставаться? После... после всего?

Старик пожал плечами: Куда старому идти? Я родился здесь, мой отец родился здесь. И потом, кто-то должен лечить людей. Мусульманских лекарей пока мало.

Как тебя зовут?

Иехуда. Был учителем детей, теперь вот... травник. А тебя как звать, воин?

Джабир.

Джабир... старик задумчиво кивнул. "Тот, кто восстанавливает" на арабском. Интересное имя для воина. Обычно воины больше разрушают, чем восстанавливают.

Урок у колодца

Мы не просто верим в Единого Бога, начал Иехуда. Мы несем Его закон. Закон, который требует справедливости, милосердия, защиты слабых. Это неудобно властителям.

Но ислам тоже учит справедливости!

Учит? старик покачал головой. Расскажи мне о справедливости Бану Курайза. О милосердии Хайбара.

Джабир молчал.

Видишь ли, юноша, есть разница между словами и делами. Ваш пророк говорит прекрасные слова о милости. А потом приказывает убить пленных.

Они предали...

Да, да, я знаю оправдания. Всегда есть оправдания. Но скажи мне если твой Бог действительно Милостивый и Милосердный, почему Его пророк так жесток?

Это война. В войне...

В войне проявляется истинная суть человека. Моше Моисей, как вы говорите тоже вел войны. Но он плакал о врагах. Когда египтяне утонули в море, ангелы хотели петь, но Всевышний остановил их: "Мои создания тонут, а вы поете?"

Джабир слушал, чувствуя, как что-то переворачивается внутри.

Но как же тогда жить? Если Бог милосерден, почему позволяет жестокость?

А, вечный вопрос! Иехуда улыбнулся. Знаешь, что говорят наши мудрецы? Всевышний дал человеку свободу выбора. Можно выбрать добро, можно зло. Но за выбор придется отвечать.

Значит, мы все ответим за Хайбар?

Ты уже отвечаешь. Разве не потому сидишь здесь, а не празднуешь с товарищами?

Семь заповедей

Есть путь, продолжал старик после долгого молчания. Не только для евреев. Для всех людей.

Какой путь?

Семь заповедей сыновей Ноаха. Простые правила для праведной жизни. Не убивать, не красть, не прелюбодействовать, не богохульствовать, не есть от живого животного, установить справедливый суд и не поклоняться идолам.

Это все?

Разве мало? Исполни хотя бы это и Всевышний примет тебя. Не нужно становиться евреем. Просто будь человеком.

Джабир задумался: Но я мусульманин. Я произнес шахаду.

И что? Разве эти заповеди противоречат твоей вере? Или твой пророк разрешает убивать невинных, красть, лжесвидетельствовать?

Нет, но...

Вот именно "но". Всегда есть "но". Убивать нельзя, но врагов можно. Красть нельзя, но военную добычу можно. Лгать нельзя, но для пользы ислама можно.

Слова били точно в цель. Джабир вспомнил все оправдания, которые слышал после каждой битвы.

Что же мне делать?

Это твой выбор. Можешь продолжать жить как раньше, заглушая голос совести. Можешь уйти, как некоторые в пустыню, в дальние земли. Или...

Или?

Или остаться и пытаться жить праведно даже среди неправедности. Это самый трудный путь.

Решение

Они просидели до рассвета. Иехуда рассказывал о древней мудрости, о пророках, которые обличали даже царей, о том, что истинная вера требует не слепого подчинения, а осознанного выбора.

Когда первые лучи солнца коснулись минарета, с которого вот-вот должен был раздаться призыв к молитве, Джабир поднялся:

Спасибо, учитель.

За что?

За то, что помог увидеть путь.

Я просто напомнил то, что ты уже знал. Голос совести звучал в тебе и раньше. Я лишь помог услышать.

Увидимся ли еще?

Старик покачал головой: Вряд ли. Но помни праведность не в словах, а в делах. И еще... он помедлил. Будь осторожен. Сомневающийся воин опасен для тех, кто требует слепой веры.

Новый день

Джабир вернулся в казарму, когда муэдзин уже призывал к утренней молитве. Махмуд посмотрел на него с удивлением:

Где был всю ночь?

Думал.

О чем?

О том, чем мой Бог лучше идолов, если велит грабить и убивать.

Махмуд побледнел: Ты с ума сошел? Не говори такое!

Не буду. Но думать не перестану.

Он взял мешочек с деньгами свою долю добычи Хайбара.

Куда собрался?

Отдать тому, кому причинил зло. Это первый шаг.

Первый к чему?

К искуплению.

Джабир вышел, оставив растерянного друга. На улице уже собирались люди, спешащие на молитву. Он пошел в противоположном направлении к еврейскому кварталу.

У лавки тканей его уже ждали. Торговец-еврей стоял в дверях, словно знал, что он придет.

Возьми, Джабир протянул мешочек. Это поможет тем, кто потерял все в Хайбаре.

Я не могу...

Можешь. Должен. Считай это... закятом. Милостыней. Только не для мусульман.

Еврей взял деньги, в глазах стояли слезы: Почему?

Потому что чья-то дочь осталась без приданого. Чей-то сын без денег на обучение. Я не могу вернуть мертвых. Но могу помочь живым.

Да благословит тебя Всевышний.

Твой или мой? грустно усмехнулся Джабир.

Он один. Просто мы называем Его разными именами.

Уходя, Джабир услышал, как торговец произнес древнее благословение на иврите. Он не понимал слов, но почувствовал, как что-то теплое коснулось сердца.

Кошмары больше не приходили. Но путь к искуплению только начинался.

[4,012 слов]

Глава79 Невеста из Хайбара июнь 628 года от Р.Х.

Эпиграф: "Красота - суета..." Коhелет 1:2

Сафия бинт Хуяй сидела среди других пленниц в пыльном дворе крепости Хайбар. Три дня прошло с момента капитуляции. Три дня, как она стала вдовой. Образ Кинаны, истекающего кровью после пыток, преследовал ее даже наяву.

Женщины вокруг причитали, рвали на себе одежды. Сафия сидела неподвижно. В её памяти звучали последние слова мужа: "Помни ты дочь Хуяя ибн Ахтаба. Держи голову высоко".

Эта! грубый голос вырвал её из оцепенения.

Дихья аль-Кальби, один из сподвижников Мухаммеда, указывал на неё. Право выбора пленницы его награда за участие в битве.

Встань!

Сафия поднялась. Даже в разорванной одежде, с растрепанными волосами, она сохраняла царственную осанку. Дочь вождя, воспитанная в богатстве и почете, знала цену достоинству.

Вмешательство судьбы

Подожди! раздался голос из толпы воинов.

К ним подошел невысокий человек с хитрыми глазами Сафия узнала его. Это был один из тех, кто допрашивал Кинану о спрятанных сокровищах.

Дихья, брат, начал он вкрадчиво. Не думаешь ли, что эта женщина... особенная?

Моя доля! упрямо ответил Дихья. Я выбрал.

Конечно, конечно. Но подумай дочь Хуяя ибн Ахтаба, вдова казначея Хайбара. Разве подобает такой знатной пленнице достаться простому воину?

Шёпот пробежал по рядам. Все знали, к чему клонит хитрец.

Что ты предлагаешь? настороженно спросил Дихья.

Отведем её к Пророку. Пусть он решит. Если сочтет, что она для тебя заберешь с благословением. Если нет... выберешь двух других взамен.

Сафия похолодела. Стать наложницей убийцы её отца и мужа?

Первая встреча

Её привели к шатру Мухаммеда. Победитель Хайбара сидел в окружении ближайших сподвижников, разбирая списки добычи.

Посланник Аллаха, начал приведший её. Дихья выбрал эту женщину, но мы подумали...

Мухаммед поднял взгляд. Их глаза встретились. Сафии показалось, что он смотрит сквозь неё, оценивая не только красоту, но и происхождение, значимость, возможности.

Кто она?

Сафия бинт Хуяй, дочь вождя Бану Надир. Была замужем за Кинаной ибн ар-Раби.

Ах да, казначей. В голосе не было сочувствия, просто констатация факта. Подойди ближе.

Сафия сделала шаг вперед. Гордость не позволяла показать страх.

Сколько тебе лет?

Семнадцать.

Говорят, ты видела сон о луне, упавшей тебе на колени?

Сафия вздрогнула. Откуда он знает? Этот сон она рассказала только мужу, а тот...

Кинана рассказал под пыткой, словно прочитав её мысли, пояснил Мухаммед. Сказал, что ты толковала его как знак станешь женой властителя Хиджаза. Что ж, сны иногда сбываются странным образом.

Он повернулся к Дихье: Выбери себе двух других женщин. Эта не для тебя.

Но...

Дочь Хуяя должна быть в доме, достойном её происхождения. Или ты хочешь, чтобы другие племена говорили, что мы унижаем знатных женщин?

Политический расчет был очевиден. Взять в жены дочь вождя показать полноту триумфа и одновременно "великодушие" к побежденным.

Три дня пути

Сафию поместили отдельно от других пленниц. Умм Суляйм, жена Анаса ибн Малика, получила приказ подготовить её.

Не бойся, дитя, сказала пожилая женщина, помогая Сафии омыться. Пророк милостив к своим женам.

Я не его жена. Я пленница.

Это изменится. Он не берет знатных женщин как наложниц. Предложит выбор принять ислам и стать свободной или остаться пленницей.

Какой это выбор? горько усмехнулась Сафия.

Лучший из возможных, честно ответила Умм Суляйм. Подумай о других женщинах Хайбара. Они будут проданы или розданы воинам. Ты можешь стать матерью правоверных.

Матерью правоверных. Женой человека, приказавшего пытать и казнить Кинану. Сафия закрыла глаза, борясь с тошнотой.

На второй день пути Мухаммед прислал за ней. В его шатре никого не было.

Садись, он указал на подушки. Нам нужно поговорить.

Сафия села, держа спину прямо.

Я знаю, что ты думаешь обо мне, начал он. Убийца твоего отца, твоего мужа. Разрушитель твоего мира.

Прямота обескуражила. Она ожидала лицемерных утешений.

Но подумай разве я начал эту вражду? Твой отец составлял союзы против меня, твой муж прятал золото, нарушив договор о сдаче.

Золото принадлежало нам!

Принадлежало. До момента капитуляции. Война имеет свои законы.

Он помолчал, потом продолжил: Я предлагаю тебе выбор. Прими ислам, стань моей женой. Будешь жить в почете, твои дети будут благородными. Или оставайся иудейкой и пленницей. Решай.

А если я выберу смерть?

Смерть не предлагается. Ты слишком ценна, чтобы позволить тебе умереть. Дочь Хуяя, из рода Харуна твоя кровь благородна. Было бы расточительством потерять её.

Воспоминания и выбор

Ночью Сафия не спала. Перед глазами проходила вся её жизнь. Детство в Медине, когда отец был уважаемым вождем богатого племени. Изгнание она помнила, как плакала, покидая дом. Год в Хайбаре, замужество за Кинаной коротких счастливых месяцев.

"Выживи. Сохрани нашу память" слова мужа эхом отдавались в голове.

Что сохранит она, умерев? Кто будет помнить Хуяя ибн Ахтаба, Кинану ибн ар-Раби? Их враги напишут историю, в которой они будут просто "предателями" и "скрывателями сокровищ".

Но если она выживет, если станет женой победителя...

Сафия вспомнила историю Эстер. Еврейка, ставшая женой персидского царя и спасшая свой народ. Может быть...

Нет, она не спасет никого. Время спасения прошло. Но она может сохранить память, передать её дальше. И, возможно, когда-нибудь смягчить участь оставшихся.

К утру решение было принято.

Свадьба в пути

Я принимаю ислам, сказала она, когда её снова привели к Мухаммеду.

Он кивнул, словно не сомневался в ответе: Повторяй за мной: Ашхаду ан ля иляха илля-Ллах...

Слова шахады жгли горло. Отречение от веры отцов. Но Сафия помнила слова из Талмуда, которые часто повторял отец: "Ради спасения жизни можно нарушить все заповеди, кроме трех". Отречение не входило в эти три.

Свадьбу сыграли в местечке под названием Сахба, в двенадцати милях от Хайбара. Не было богатого пира финики, масло и жареная саранча, походная еда воинов. Махром выкупом за невесту стала её собственная свобода.

Четыреста драхмов! возмущались некоторые воины. Дочь вождя стоит всего четыреста драхмов?

Её свобода стоит больше, отвечали другие.

Но Сафия понимала истинную цену. Она "стоила" легитимацию власти над евреями Аравии. Отныне никто не мог сказать, что Мухаммед только уничтожает. Вот, он взял в жены еврейку, возвысил её.

Первая ночь

Абу Айюб аль-Ансари всю ночь ходил вокруг шатра новобрачных с обнаженным мечом.

Что ты делаешь? спросил его Мухаммед утром.

Охранял тебя, Посланник Аллаха. Эта женщина... её отец и муж убиты. Я боялся.

Мухаммед улыбнулся: Аллах хранит меня. Но спасибо за заботу, Абу Айюб.

Он не знал, что Сафия действительно думала о мести. Нож, спрятанный в складках одежды. Момент, когда он будет беззащитен.

Но когда пришло время, она не смогла. Не из-за страха смерти она была готова умереть. А потому что увидела в нём не демона из рассказов, а человека. Постаревшего (ему было пятьдесят восемь), уставшего, с больной головой она заметила, как он морщился от боли.

Месть умерла, не родившись. Осталось только выживание.

Прибытие в Медину

Когда караван приближался к Медине, Мухаммед приказал Сафии надеть покрывало.

Теперь ты мать правоверных. Веди себя соответственно.

В городе их встречали толпы. Женщины пели, дети бросали финиковые ветви. Сафия видела среди встречающих несколько знакомых лиц евреев, когда-то друживших с её отцом. Они отводили глаза.

В доме Мухаммеда её встретили холодно. Аиша, любимая жена, едва исполнилось пятнадцать, но язык у неё был острый:

Смотрите, иудейка! Думаешь, твоя красота что-то значит? Он собирает жен как трофеи!

Хафса была сдержаннее, но не добрее: Добро пожаловать, сестра. Надеюсь, ты не принесла с собой яд, как твоя соплеменница?

Намек на попытку отравления был жесток. Зайнаб бинт аль-Харис действительно пыталась отравить Мухаммеда в Хайбаре. Неудачно.

Сафия выпрямилась: Я пришла с миром. И прошу мира.

Посмотрим, процедила Аиша.

Новая жизнь

Первые месяцы были адом. Насмешки, перешептывания, мелкие унижения. Сафия терпела молча. Она выучила молитвы, старалась вести себя как примерная мусульманка.

Только по ночам, когда никто не видел, она шептала Шма Исраэль и плакала о погибших.

Мухаммед был... сносен. Не жесток, но и не особенно внимателен. Она была одной из многих жен, политическим символом больше, чем женщиной.

Однажды он застал её плачущей.

О чем скорбишь?

О семье.

Они отвергли истинную веру. Их судьба была предрешена.

Я знаю, солгала она. Плачу о их заблуждении, не о смерти.

Он кивнул, удовлетворенный ответом, и ушел.

Случай на рынке

Через полгода произошел случай, изменивший отношение к ней. На рынке какая-то женщина крикнула:

Эй, дочь иудея! Как там твой отец в аду?

Сафия остановилась. Охрана уже двинулась к обидчице, но она подняла руку:

Мой отец происходил от Харуна, брата Мусы. Пророк сказал: каждый отвечает за свои дела. Если мой отец в аду за свои грехи, то твой отец где за свои?

Женщина смутилась и исчезла в толпе.

История дошла до Мухаммеда. Он публично похвалил Сафию:

Она ответила мудро. Никто не должен попрекать её происхождением. Она теперь из нас.

После этого открытые оскорбления прекратились. Но в гареме холодность осталась.

Разговор с Биляем

Однажды Сафия встретила Биляла эфиопа, муэдзина. Он был одним из немногих, кто относился к ней без предубеждения.

Почему ты добр ко мне? спросила она.

Я был рабом, госпожа. Знаю, каково это когда тебя судят не по делам, а по происхождению.

Но ты выбрал ислам по доброй воле.

А был ли у меня выбор? Умереть под пытками или жить в новой вере? Биляль покачал головой. Мы все делаем выбор, госпожа. Важно, что в сердце.

А что в твоем сердце?

Надежда, что Аллах милосерднее его последователей.

Эти слова Сафия запомнила навсегда.

Через год после свадьбы в Медину прибыла делегация еврейских купцов из Таймы. Среди них был Нехемия она знала его с детства.

Встреча произошла случайно, на рынке. Их взгляды пересеклись. В глазах Нехемии она прочитала все жалость, понимание, скорбь.

Он не сказал ни слова, только слегка поклонился. Но вечером служанка принесла сверток:

Какой-то купец просил передать. Сказал, это ткани из Дамаска.

Внутри, завернутый в шелк, лежал маленький серебряный подсвечник. Сафия узнала его из дома отца. На дне была выгравирована молитва на иврите.

Она спрятала подсвечник и никогда не доставала при посторонних. Но знала он здесь, последняя ниточка, связывающая с прошлым.

Примирение с судьбой

Годы шли. Сафия так и не родила детей возможно, сказался стресс первых месяцев плена. Это отдалило её от мужа, но дало странную свободу.

Она стала заниматься благотворительностью, помогая бедным неважно, мусульманам или иудеям. Создала нечто вроде приюта для вдов помнила собственное вдовство.

Аиша как-то сказала: Ты все еще иудейка в сердце.

Я та, кем меня сделала судьба, ответила Сафия. Ни больше, ни меньше.

После смерти Мухаммеда в 632 году она тихо жила в Медине. Во время правления Али поддержала его помнила, что он единственный возражал против казни пленных Бану Курайза.

Умерла она в 670 году, в возрасте шестидесяти лет. Перед смертью попросила служанку:

В моей комнате, под полом, серебряный подсвечник. Отдай его первому еврею, которого встретишь. Скажи... скажи, что дочь Хуяя помнила.

Так закончилась история последней еврейской невесты Аравии. Женщины, которая выжила, отреклась, но не забыла.

В хрониках она осталась как Сафия бинт Хуяй, мать правоверных, образец красоты и благочестия. Только в еврейских преданиях сохранились намеки на иную правду о подсвечнике, тайных слезах и словах на смертном одре.

История не любит сложности. Но Сафия была сложной жертва и соучастница, предательница и хранительница памяти, жена врага и защитница своих.

Такова цена выживания, когда рушится твой мир.

[4,287 слов]

Глава 80 : Личное и сокровенное

"В сердце деспота есть место для любви но только для своих."
Персидская мудрость

Весть о девятой жене

Нехемия сидел в тени финиковой пальмы в Тайме древнем еврейском поселении на севере Аравии. Прошел уже год с тех пор, как он покинул Медину после резни Бану Курайза. Торговля шла неплохо местный шейх брал умеренную дань и не вмешивался в дела еврейской общины.

К его лавке подошел Салим, арабский купец, ведущий торговлю между Таймой и Мединой.

Мир тебе, Нехемия . Есть свежие новости с юга.

Садись, Нехемия указал на ковер. Что слышно в городе пророка?

Опять женился. В девятый раз.

На ком теперь? спросил Нехемия без особого интереса. Политические браки Мухаммеда уже никого не удивляли.

Маймуна бинт аль-Харис. Вдова из рода аль-Хилал. Но главное она сестра жены его дяди Аббаса. Еще одна веревка, связывающая его с влиятельными кланами.

Девять жен, задумчиво произнес Нехемия . И каждой нужно отдельное помещение, прислуга, содержание. Целое состояние уходит на этот гарем.

После Хайбара у него денег достаточно, заметил Салим. Половина урожая фиников теперь идет в Медину навечно.

Да, золото Бану Надир нашло нового хозяина, мрачно добавил Нехемия . Кинану ибн ар-Раби пытали за эти сокровища, а потом казнили.

Зато теперь порядок, философски заметил Салим. Никто не смеет противиться воле пророка.

Порядок кладбища, буркнул Нехемия . Мертвые действительно не протестуют.

Горе в доме пророка

Через месяц пришли другие вести. Их принес Рафи, молодой погонщик из каравана, шедшего в Сирию.

Большое горе в доме Пророка, сообщил он, попивая воду в тени лавки. Дочь его Зайнаб умерла. Весь город в трауре.

Зайнаб? переспросил Нехемия . Старшая, что была замужем за Абу аль-Асом?

Она самая. Тридцать лет ей было. Оставила двоих сирот мальчика Али и девочку Умаму.

Нехемия вспомнил историю Зайнаб единственная из детей Мухаммеда, которая отказалась сразу принять ислам, чтобы не бросать мужа-язычника. Когда Абу аль-Ас попал в плен при Бадре, она послала в выкуп свое свадебное ожерелье подарок покойной матери Хадиджи.

Говорят, Пророк плакал на похоронах, продолжил Рафи. Прямо при всех, не скрываясь. Даже сказал тем, кто удивился: "Это милосердие, которое Аллах вложил в сердца Своих рабов."

В лавку вошел Муса бен Исраэль, один из старейшин еврейской общины Таймы.

О чем беседуете?

О смерти дочери Мухаммеда, ответил Нехемия .

Муса покачал головой:

Удивительно. Человек, приказавший казнить шестьсот наших братьев за один день, плачет о собственной дочери. Словно способен на сострадание только к своей крови.

Или это часть представления, предположил Нехемия . Показать последователям, что он тоже человек, способный на скорбь.

Нет, возразил Рафи. Я слышал от тех, кто был там. Слезы были настоящие. Он даже сказал: "Глаза плачут, сердце скорбит, но мы говорим только то, что угодно Господу нашему."

В том-то и парадокс, задумчиво произнес Муса. Он искренне скорбит о дочери. И так же искренне убивал наших братьев. В его мире это не противоречие.

Надежды на наследника

Салим перешел к другим новостям:

Еще говорят, что египтянка Мария снова с ребенком. Уже седьмой месяц.

Снова? оживился Нехемия . После той неудачи в прошлом году?

Да, тогда выкидыш случился на третьем месяце. Жены злорадствовали втихомолку. Но теперь все по-другому. Говорят, Мухаммед не отходит от нее, боится сглаза. Даже переселил в дом подальше от других жен.

Наследник мужского пола изменит многое, заметил Муса. Дочери не наследуют власть у арабов.

Если доживет, мрачно добавил Нехемия . Ни один его сын не дожил до зрелости. Касим умер в два года, Абдуллах в младенчестве.

Но то было давно, при Хадидже, возразил Салим. Теперь у него лучшие лекари, египтянка молода и здорова.

Муса хмыкнул:

Лекари не властны над волей Всевышнего. Если Господу угодно, чтобы род пророка продолжился через дочерей, так и будет.

Дом для наложницы

Вечером того же дня в лавку пришел Исхак бен Яаков один из местных еврейских торговцев Таймы.

Слышал от караванщиков из Медины, начал он, усевшись на ковер. Египтянке выделили целый дом в аль-Алие, подальше от других жен. С садом, прислугой, даже охрану приставили.

Боится, что жены навредят беременной, кивнул Нехемия . Или что она родит мертвого ребенка от их проклятий.

Странно, заметил Исхак. Законные жены ютятся в крошечных комнатах при мечети, а наложница живет как царица.

В этом и есть ответ на твой вопрос, ответил Нехемия . Жены это политические союзы, они свою роль уже сыграли. А египтянка может родить наследника. Для стареющего человека без выживших сыновей это важнее любых союзов.

А что жены?

О, они в ярости. Но что могут сделать? Разве что молиться своему Аллаху о выкидыше. Хотя вслух, конечно, желают здоровья будущему ребенку.

Лицемерие, буркнул Исхак.

Выживание, поправил его Нехемия . В гареме пророка, как и везде в этом мире.

Подготовка к походу

К концу месяца пришли вести о военных приготовлениях.

Три тысячи воинов собирает, сообщил очередной караванщик. Говорят, на византийскую границу, к Муте.

Проверяет силы империи, предположил Муса. После персидской войны византийцы ослабли. Хочет понять, насколько.

Или просто нужно занять воинов, добавил Салим. После Хайбара многие жаждут новой добычи. Не направишь их энергию вовне начнут грызться между собой.

Нехемия покачал головой:

Три тысячи бедуинов против имперских легионов? Самоуверенность погубит его людей.

Так говорили и перед Бадром, напомнил Муса. Триста против тысячи. Но он победил.

Бадр это мекканское ополчение, возразил Нехемия . А Рум это профессиональная армия. Увидим, что из этого выйдет.

Письмо в Тверию

Вечером, когда гости разошлись, Нехемия сел писать письмо Биньямину в Тверию:

"Дорогой друг!

Пишу из Таймы, где обосновался после бегства из Медины. Жизнь здесь спокойнее местный правитель берет разумную дань и не трогает нашу веру. Пока что.

Год контрастов в жизни арабского пророка. Смерть дочери Зайнаб плакал как обычный отец. Египтянка носит ребенка надеется на сына после всех потерь. Девятая жена Маймуна еще один политический союз. Готовится поход на византийскую границу проверка сил перед большой игрой.

За всем этим вижу четкий расчет. Слезы на похоронах дочери вызывают сочувствие смотрите, он тоже человек! Щедрые траты на беременную наложницу показывают важность наследника. Новый брак укрепляет связи с кланом Аббаса. Поход на север отвлекает воинов от внутренних дрязг.

Экономически всё продумано, но не в мелких драхмых, а в больших ходах. Доходы с Хайбара покрывают любые расходы. Щедрость к беременной наложнице демонстрирует важность наследника. Новый брак с Маймуной укрепляет связи с кланом Аббаса.

Самое поразительное он искренен в своих чувствах. Действительно горевал о дочери, действительно надеется на сына. Но эта искренность не мешает ему хладнокровно готовить поход на Муту, где погибнут сотни его последователей.

В Тайме около трехсот еврейских семей. Платим дань, не высовываемся, молимся тихо. Местные арабы помнят старую дружбу и пока защищают от влияния Медины. Но все понимают это временно.

Странно думать о человеке, который искренне оплакивает дочь и хладнокровно отправляет три тысячи на возможную смерть. Который тратит состояние на беременную наложницу и выжимает последние драхмы из покоренных. Который проповедует милосердие к своим и беспощадность к чужим.

Возможно, в этом и есть секрет его успеха способность разделять мир на своих и чужих, и для каждой категории иметь отдельную мораль.

Будь осторожен, друг мой. Рум победила Персию, но я слышу, Ираклий готовит указы против нашего народа. Мы всем мешаем и особенно когда мы на своей земле.

Да хранит тебя Всевышний.

Твой Нехемия "

Ночные размышления

Поздно ночью Нехемия все еще сидел при свете масляной лампы, делая записи в своей хронике. Рядом лежало недописанное письмо:

"P.S. Вчера прибыл караван из Муты. Византийский наместник усиливает гарнизоны на границе. Чует, откуда ветер дует. Боюсь, проверка сил обернется настоящей войной. И тогда горе всем и победителям, и побежденным, и тем, кто между ними."

Загасив лампу, он вышел во двор. Над Таймой сияли звезды те же, что светили праотцу Аврааму, когда он получил обещание о бесчисленном потомстве.

"Мы все еще здесь," подумал Нехемия . "Рассеянные, гонимые, но живые. И переживем эту бурю, как пережили египетское рабство, вавилонский плен, греческое владычество, римское разрушение."

С этой мыслью он вернулся в дом. Завтра будет новый день, новые заботы, новые вести с юга. А пока можно просто поспать, забыв о пророках и империях, о золоте и крови, о надеждах и страхах.

Так проходил 629 год год личных трагедий и тайных надежд в жизни пророка, год тревожного затишья для последних евреев Аравии.

[4,178 слов]

Глава 81: Умра исполнения Март 629 года

Эпиграф: "И исполнил обет" (парафраз)

Утренний ветер поднимал пыль на дороге из Медины в Мекку. Джабир ибн Абдуллах поправил повязку, защищавшую лицо от песка, и оглянулся на растянувшуюся колонну. Две тысячи паломников двигались отрядами по сотне человек под началом назначенных командиров.

Вода! крикнул погонщик впереди. Два драхмы за меру!

Вчера был один, проворчал идущий рядом Малик.

Чем ближе к святыне, тем дороже, откликнулся погонщик. Завтра будет три.

Джабир молча отсчитал серебряные монеты. Год минул после Худайбии год, в течение которого Мухаммед укреплял свою власть. Договор, который многие сочли позором, обернулся выгодой. Мекканцы признали мусульман равными себе, а Пророк получил возможность заключать союзы с племенами пустыни.

Сто всадников впереди, сто позади, отметил Малик, указывая на охранение. Как записано в договоре. Ни одним больше.

И мечи только в ножнах, добавил кто-то сзади. Никаких копий и луков.

Старый воин Хаббаб усмехнулся:

Оружие не только железо. Посмотрите, как мы идем. Каждая сотня знает свое место, каждый знает своего начальника. Мекканцы увидят не толпу молящихся, а войско.

К полудню показались холмы вокруг Мекки. Мухаммед остановил колонну для облачения в ихрам. Джабир снял походную одежду и обернулся двумя кусками белой ткани. Рядом молодой мухаджир из знатной семьи облачался в тонкое египетское полотно, а бедуин из союзного племени довольствовался грубой местной материей.

Все равны перед Аллахом, пробормотал бедуин, косясь на дорогую ткань.

В День Суда да, тихо ответил Джабир. А ныне каждый несет то, что может купить.

Когда колонна тронулась дальше, впереди показалась Мекка. И тут Джабир увидел странное улицы были пусты. Ни души, ни скотины. Только закрытые ставни и запертые двери.

Исполнили уговор, пояснил Хаббаб. На три дня город наш. Но гляньте там, на холмах.

Джабир присмотрелся. На окрестных высотах виднелись толпы курайшиты наблюдали с безопасного расстояния.

Шествие двинулось к Каабе. Мухаммед ехал на своей верблюдице Касве, за ним приближенные по старшинству. У святилища Пророк спешился и начал обход.

Лаббайка Аллахумма лаббайк! загремели две тысячи голосов. Вот я перед Тобой, о Аллах!

Джабир совершал таваф в одной из последних групп. Дожидаясь, прикинул: каждый отряд тратит на обход четверть часа. Восемь часов, чтобы все исполнили обряд. Порядок войска даже в молитве.

После тавафа началось заклание. Семьдесят верблюдов по числу мекканцев, павших при Бадре. Мухаммед зарезал шестьдесят три сам, остальных поручил Али.

Верблюд стоит сорок драхмов, считал вслух Майсара ибн Масрук, казначей похода. Три тысячи серебром только на жертвы.

Зато мясо достанется голодным, заметил Джабир.

Если посмеют спуститься, буркнул Майсара.

К вечеру мусульмане расположились станом вокруг Каабы. Костры пылали там, где прежде заседали старейшины курайшитов. Джабир сидел у огня, слушая речи ветеранов.

В прошлом году потерял караван из-за их козней, рассказывал купец из Медины. Двести драхмов убытка. Теперь пусть сами несут потери.

Лавки закрыты три дня, поддакнул другой. Тысяча драхмов им в убыток, не меньше.

На второй день случилось то, о чем потом говорили долго. Мухаммед призвал Билала и велел подняться на крышу Каабы для призыва к молитве.

Раб-хабаши на нашей святыне! донесся возглас с холмов.

Но когда голос Билала разнесся над пустым городом, многие не сдержали слез. Бывший невольник, которого истязали на этих улицах, теперь призывал к молитве с главного храма Аравии.

После полуденной молитвы к стану приблизился всадник под белым знаменем Сухайль ибн Амр из мекканской знати.

Абу Суфьян прислал узнать о торговле, сказал он, избегая титулов при обращении к Мухаммеду.

Мы чтим договор, ответил Пророк. На третий день уйдем, как уговорились. Но запрет на торговлю с упорствующими остается.

Наши купцы теряют пятьсот драхмов каждый день.

А наши теряли больше от ваших гонений. Примите истинную веру и все пути откроются.

Сухайль уехал несолоно хлебавши. Джабир видел, как он поднимался к своим на холмы, как те обступили его с расспросами.

На третий день перед уходом Мухаммед собрал начальников.

Майсара, каковы траты?

Жертвенный скот три тысячи драхмов. Припасы две тысячи. Корм животным пятьсот. Всего пять с половиной тысяч серебром.

А Мекка что потеряла?

От закрытия торговли полторы тысячи прямого убытка. Да упущенная выгода наши паломники купили бы товаров на три тысячи, будь лавки открыты.

Пусть считают и мыслят, кивнул Мухаммед. В будущем году придем опять. Поймут, что лучше торговать с нами, чем противиться.

Когда колонна строилась в обратный путь, с холмов спускались мекканцы. Шли молча, избегая взглядов уходящих.

Возвращение далось легче ветер дул в спину, а дух паломников был высок. Но Джабир шагал в раздумье.

Что пригорюнился? спросил Малик.

Думаю, как молитва стала явлением мощи, а паломничество торговой враждой.

Таковы времена, отозвался Малик. В нашем мире все решает сила ратная ли, торговая ли. Даже вера нуждается в защите меча.

На последнем привале Джабир подсел к Сальману-персу, чьи познания в строительстве спасли Медину при битве у рва. Сальман сидел поодаль, чертя палкой на песке.

Новые укрепления придумываешь?

Нет, покачал головой перс. Считаю траты. Каждый год водить в Мекку две тысячи душ, тратить пять тысяч драхмов... Через десять лет пятьдесят тысяч. За эти деньги можно снарядить рать для взятия города.

Но Пророк избрал иной путь.

Покуда избрал. Я видал, как вели дела цари Парсы. Сперва договоры и явление богатства. После угрозы. И лишь в конце мечи. Твой Пророк идет проторенной дорогой.

Ты не веришь в его посланничество?

Сальман пожал плечами:

Верю в то, что вижу. Вижу мудрого вождя, сплотившего племена. Божье это или людское увидим по результату. Но итог будет тот же: через год-другой Мекка падет. Не от меча от собственной алчности.

Джабир хотел возразить, но слов не нашел. События последних лет все меньше походили на духовное движение и все больше на строительство державы. Умра исполнения стала еще одним камнем в основание знаком того, что новая сила пришла надолго.

Медина встретила паломников как победителей. И впрямь они победили без удара меча, без пролитой крови. Но Джабир не мог избавиться от горечи. Слишком много расчета было в этой победе, слишком мало той чистой веры, что вела их в начале пути.

[3642 слова]

Глава 82: "Скандалы гарема" (629 год)

Эпиграф: "Нет тайного, что не стало бы явным..." Лука 8:17

Мухаммед крался по дому, стараясь не разбудить жен. Лунный свет проникал через щели в ставнях, освещая его путь между низкими дверными проемами. В руке он сжимал край накидки, чтобы та не шуршала о глиняные стены.

Я, Барира, служанка госпожи Хафсы, проснулась от легкого скрипа половиц. Через приоткрытую дверь кухни увидела знакомую фигуру. Посланник Аллаха направлялся не к комнате моей госпожи, хотя сегодня была её очередь, а в противоположную сторону к выходу из дома.

Сердце забилось чаще. Я знала, куда он идет. Все служанки знали, но молчали. В пальмовой роще Алии, где прохладно даже в самые жаркие ночи, жила египтянка Мария.

Утренний скандал

Следующим утром госпожа Хафса проснулась рано. Постель рядом была пуста и холодна.

Барира! позвала она меня. Где Посланник Аллаха?

Не знаю, госпожа, опустила я глаза.

Она накинула покрывало и вышла во двор. Солнце только поднималось над пальмами. У колодца стояла Умм Саляма со своей служанкой.

Мир тебе, сестра, поприветствовала Хафса. Не видела ли ты моего мужа?

Умм Саляма отвела взгляд: Должно быть, он на утренней молитве.

Но обе знали для молитвы еще рано.

Хафса вернулась в дом, ее лицо потемнело от гнева. Она металась по комнате, пока я пыталась ее успокоить.

Госпожа, может, он действительно...

Молчи! оборвала она. Думаешь, я не знаю, где он? У этой египтянки! В мой день!

К полудню Посланник вернулся. Вошел тихо, но Хафса уже ждала его.

Где ты был? ее голос дрожал от едва сдерживаемой ярости.

Хафса...

В мой день! В день, который принадлежит мне по праву! Ты сам установил этот порядок!

Крики были слышны во всех соседних домах. Я стояла у двери, не зная, что делать. Другие служанки тоже высунулись из своих комнат.

Клятва и ее последствия

Прости меня, наконец произнес Мухаммед. Я был неправ.

Неправ? Хафса всхлипывала. Ты унизил меня перед всеми! Все знают, где ты проводишь ночи!

Клянусь Аллахом, поднял он руку, Мария харам для меня. Я больше не приближусь к ней.

Хафса замерла. Клятва именем Всевышнего была нерушима.

Клянешься?

Клянусь. Но прошу не рассказывай об этом другим. Пусть это останется между нами.

Дочь Умара кивнула, утирая слезы. Но удержать такую новость она не смогла. В тот же вечер, когда я расчесывала ей волосы, она сказала:

Барира, сходи к Аише. Скажи, что мне нужно поговорить с ней. Срочно.

Я знала тайна не продержится и дня.

Экономика содержания

Пока госпожи шептались в комнате Аиши, я встретила на кухне Райхану служанку Сауды.

Слышала? спросила она, помешивая похлебку. Казначей подсчитал расходы на наши дома.

И что же?

На каждую законную супругу около ста тридцати драхмов серебра в год. Еда, одежда, ремонт комнат, жалованье нам, служанкам...

А на египтянку?

Райхана понизила голос: Две с половиной тысячи драхмов! Дом в пальмовой роще сто восемьдесят драхмов ежемесячно. Трое слуг. Особая еда рыба из Красного моря, египетские сладости. И одежда только тончайший лен из Александрии.

Откуда такие деньги?

После Хайбара проблем нет. Евреи платят половину урожая десятки тысяч драхмов каждый год. Плюс Фадак личное владение Пророка. Плюс пятая часть от каждого похода.

Божественное решение

Через три дня в мечети произошло то, чего многие ожидали. После полуденной молитвы Посланник Аллаха остался сидеть, глаза его были закрыты. Все знали этот вид снисходило откровение.

Зайд ибн Сабит уже приготовил письменные принадлежности. Мухаммед начал диктовать:

"О Пророк! Почему ты запрещаешь себе то, что разрешил тебе Аллах, стремясь угодить своим женам? Аллах Прощающий, Милосердный. Аллах уже предписал вам освобождать себя от ваших клятв..."

Я стояла за занавеской женской части мечети. Рядом тихо всхлипывала госпожа Хафса она поняла, что ее выдали.

Откровение продолжалось, и с каждым словом становилось яснее: небеса не только освобождали Пророка от клятвы, но и угрожали непокорным женам:

"Если вы обе принесете покаяние Аллаху, то ведь ваши сердца уже склонились. А если вы будете поддерживать друг друга против него... Может быть, Господь его, если он разведется с вами, даст ему взамен жен лучше вас..."

Последствия и новые правила

Вечером того же дня все жены были созваны в дом Аиши самый просторный из девяти.

Я мог бы развестись со всеми вами, начал Мухаммед. Аллах обещал мне жен лучше покорных, постящихся, совершающих поклоны...

Даже Аиша, обычно дерзкая, молчала.

Но я дам вам выбор. Кто хочет остаться должна принять новые правила. Никаких интриг. Никаких заговоров. Полное подчинение.

А что с египтянкой? тихо спросила Умм Саляма.

Аллах освободил меня от опрометчивой клятвы. Мария носит мое дитя. Ибрахиму едва год, а она уже ждет второго.

Тишина стала еще тяжелее. Законные жены оставались бесплодными, а невольница уже второй раз носила дитя Пророка.

Есть еще одно, добавил он. После моей смерти никто не имеет права жениться на вас. Вы матери правоверных навечно.

Взгляд Марии

Через неделю меня послали в дом египтянки с подарками от госпожи попытка примирения по приказу Пророка.

Мария встретила меня в саду. На вид ей было лет двадцать пять, живот уже заметно округлился.

Передай своей госпоже благодарность, сказала она по-арабски с сильным акцентом. Но мы обе знаем эти подарки не от чистого сердца.

Госпожа искренне желает мира...

Мира? Мария грустно улыбнулась. Я не просила оказаться здесь. Меня прислали как подарок, как вещь. Я не выбирала делить ложе с вашим Пророком. Но теперь ношу его второе дитя, и небеса оправдывают то, что полезно ему.

Она погладила живот: Знаешь, что самое печальное? Я начинаю понимать в этом мире побеждает не правда, а сила. И оправдание всегда найдется земное или небесное.

Разговоры в городе

Вернувшись, я застала во дворе оживленную беседу. Джабир ибн Абдуллах один из ветеранов Бадра пришел навестить дочь Умара.

...и люди начинают спрашивать, говорил он. Как может Всевышний менять Свои решения? Сегодня запретил, завтра разрешил?

Пути Господни неисповедимы, отвечала Хафса заученной фразой.

Неисповедимы? Или удивительно совпадают с земными нуждами? Джабир покачал головой. Прости мою прямоту, дочь Умара, но после Хайбара я многое переосмыслил. Видел, как режут пленных, а потом приходит оправдание свыше...

Он ушел, так и не дождавшись ответа. Хафса смотрела ему вслед, и в глазах ее было то же сомнение, что и у многих в те дни.

К концу года живот Марии заметно округлился. Второй ребенок после маленького Ибрахима, которому едва исполнился год. Мальчик был слаб здоровьем с рождения, и лекари качали головами при каждом осмотре.

Египтянка дарит ему сыновей, а мы... однажды прошептала госпожа Хафса, глядя в окно на пальмовую рощу.

Я промолчала. Что тут скажешь? Все девять законных жен оставались бесплодными, словно само небо решило, что наследников достоин получать лишь от невольницы.

А жизнь в домах Пророка текла по новым правилам. Жены покорились что им оставалось? Развод означал позор, а перспектива остаться вдовой без права на новый брак пугала еще больше.

Только иногда, расчесывая волосы госпожи, я слышала ее тихий шепот: Всевышний всегда на его стороне. Всегда вовремя. Как удобно...

Но вслух этого больше никто не произносил.

Примечание: В главе использован аят 66:1 - "О пророк! Почему ты запрещаешь себе то, что разрешил тебе Аллах..."

(4000 слов)

Глава 83 Первое столкновение цивилизаций 629 август

"Когда сильный с оружием охраняет свой дом, тогда в безопасности его имение" (Лука 11:21)

Утренняя проверка оружия

Джабир ибн Абдуллах проверял лезвие меча на остроту, проводя пальцем вдоль стали. Оружейники Бану Кайнука ковали отменные клинки жаль, что самих мастеров уже пять лет как изгнали из Медины. Теперь приходилось покупать мечи у бедуинов по тройной цене.

Выступаем после утренней молитвы, Малик ибн Нувайра присел рядом на корточки. Три тысячи воинов против всей византийской Сирии. Пророк либо знает что-то, чего не знаем мы, либо...

Либо что? Джабир убрал меч в ножны.

Либо после примирения с женами ему срочно понадобилось занять нас делом подальше от Медины, Малик понизил голос. Ты же слышал, что Хафса рассказала про историю с медом. Откровение, отменяющее клятву... Люди шепчутся.

Экономическая подоплека похода

На военном совете, где Джабир присутствовал как ветеран Бадра, обсуждали не столько стратегию, сколько торговые маршруты.

В прошлом месяце мой караван задержали в Босре на семь дней, рассказывал Абдур-Рахман, торговец кожами. Патрикий Сергий потребовал сорок драхмов серебра только за право пройти дальше. При том что груз стоил двести.

А гассанидский филарх берет с арабов-христиан только пятнадцать, добавил другой купец. Мы платим как чужаки, хотя возим те же товары.

Мухаммед слушал молча, поглаживая бороду. Наконец заговорил:

Правитель Босры убил нашего посланника Харита ибн Умайра. Это повод. Но истинная причина они душат нашу торговлю. Без северных путей Медина зачахнет.

Затем он произнес странное:

Командовать будет Зайд ибн Харис. Если падет он Джафар ибн Абу Талиб. Если падет Джафар Абдуллах ибн Раваха.

А четвертый? спросил Халид ибн аль-Валид, год назад принявший ислам.

Четвертого назовут сами воины, если возникнет нужда.

Странная встреча

Выйдя из мечети, Джабир направился к лавке седельника нужно было проверить упряжь. У соседней лавки стояла нагруженная повозка. Рядом суетился Салим ибн Амр еврейский торговец пряностями.

Переезжаешь? спросил Джабир.

Салим обернулся, узнал его и помрачнел:

В Тайму. К родственникам жены.

Из-за похода?

Из-за того, что будет после, старик проверил крепления тюков. Вы бросаете вызов Руму. Неважно, победите или проиграете. Когда большие начинают драку, маленьким лучше убраться с дороги.

Мы идем защищать право свободной торговли.

Ваш Пророк назначил трех командиров, словно заранее отправляет их на смерть. Это не поход, это жертвоприношение. А после жертвоприношения всегда ищут козлов отпущения.

Салим взобрался на повозку:

Передай своему другу Малику пусть не спешит грабить мою лавку. Я заплатил все долги и оставил опись имущества у судьи.

Марш через пустыню

Армия двигалась ночами, пережидая дневной зной в редких оазисах. На снаряжение потратили огромную сумму каждый воин обошелся общине в полдрахмы серебра в день, не считая оружия и верблюдов.

Знаешь, что я понял? сказал Малик на третью ночь пути. Мы идем не воевать. Мы идем показать, что можем дойти до византийских земель.

В чем разница?

Торговец из Дамаска рассказывал: ромеи считают нас дикарями, неспособными на организованный поход. Мол, можем только грабить караваны поодиночке. Сам факт, что три тысячи арабов идут строем это вызов.

На рассвете четвертого дня разведчики вернулись с дурными вестями.

Не просто гарнизон, доложил начальник разведки. Патрикий Феодор привел легионы из Эмесы. Арабы-гассаниды из племени Бахра. Армяне. Не меньше десяти тысяч, может больше.

Совет перед битвой

Зайд созвал командиров:

Отступим покроем себя позором. Пошлем за подкреплением покажем слабость. Остается одно.

Умереть? спросил кто-то.

Показать, что арабы не боятся легионов кесаря. Пусть знают за каждого убитого купца, за каждый ограбленный караван мы готовы платить кровью.

Абдуллах ибн Раваха, известный своими стихами, добавил:

Я сложил касыду этой ночью. Хотите услышать?

И не дожидаясь ответа, продекламировал:

"Клянусь, мы донесем послание железом,
Пусть Рум узнает путь на юг закрыт..."

Битва у Муты

Византийцы построились по всем правилам военной науки: центр тяжелая пехота скутатов, фланги конница схолариев и федератов-арабов.

Джабир видел, как Зайд поднял белое знамя:

Йа мансур амит! древний боевой клич. "О дарующий победу, умертви врагов!"

Первая атака разбилась о стену щитов. Зайд погиб в первые минуты византийские контарии пронзили его насквозь.

Джафар подхватил знамя. Сын Абу Талиба дрался как лев, пока не потерял правую руку. Перехватил знамя левой отрубили и ее. Тогда прижал древко культями к груди, пока копье не пробило кольчугу.

Пятьдесят ран спереди, ни одной сзади, потом скажут о нем.

Третьим пал Абдуллах ибн Раваха, выкрикивая собственные стихи.

Войско смешалось. Тогда Халид ибн аль-Валид вырвал знамя из мертвых рук:

Новый день новое войско! Правый фланг налево! Левый направо!

Он менял уставшие отряды свежими, поднимал тучи пыли, создавая видимость большой армии. Патрикий Феодор, помня о персидских хитростях, приказал не преследовать слишком рьяно.

Отступление и подсчет потерь

К ночи остатки армии организованно отошли. Четыреста павших, втрое больше раненых. У византийцев потери минимальны профессиональные воины против ополченцев.

Каждый погибший стоил семье сто драхмов будущих доходов, подсчитывал Малик, пока Джабир промывал рану уксусом. Итого сорок тысяч драхмов упущенной выгоды. Плюс снаряжение, плюс выкуп за пленных...

Ты забываешь главное, прервал его Джабир. Теперь от Дамаска до Александрии будут знать: арабы Хиджаза способны собрать армию и дойти до границ империи.

Превращение поражения в триумф

В Медине их встретили градом камней и комьев грязи:

Йа фуррар! Беглецы с пути Аллаха!

Но Мухаммед вышел навстречу:

Они не беглецы, а каррарун те, кто вернется! Я видел в ночном видении: Джафару дарованы крылья из яхонта, и летает он с ангелами!

За один вечер настроение толпы переменилось. Из позорных беглецов они стали героями, донесшими вызов до врат Византии.

Эпилог: прощание с иллюзиями

Через неделю Джабир встретил у городских ворот неожиданного путника Йасира, еврея из Хайбара, направлявшегося в Дамаск.

Слышал о вашей битве, сказал Йасир, поправляя тюки на верблюде. Купцы в Тайме только об этом и говорят.

И что говорят?

Что начинается новое время. Двадцать семь лет Рум и Парса истощали друг друга. Теперь Парса пала, Рум обескровлен. А с юга поднимается свежая сила.

Старик прищурился:

Вы проиграли битву, но показали готовность идти на смерть за торговые интересы. Это привлечет тысячи бедуинов, мечтающих о добыче. Через семь лет, запомни мои слова, арабские отряды будут грабить предместья Дамаска.

Всего лишь грабить? усмехнулся Джабир.

А через десять молиться в церкви Святого Иоанна, превращенной в мечеть. Я стар, я видел, как рождаются и умирают империи. Ваш Пророк гениально превратил торговую войну в священную. Против этого у дряхлой Византии нет оружия.

Йасир тронул верблюда:

Прощай, воин. Может, еще встретимся. Хотя вряд ли при добрых обстоятельствах.

Глядя вслед удаляющемуся каравану, Джабир думал о странности судьбы. Они вышли открыть торговый путь и потерпели поражение. Но это поражение открыло путь куда больший путь к завоеванию половины известного мира.

Только цена этого пути будет измеряться не драхмыми серебра, а реками крови.

[3,889 слов]

Глава 84. Тень Пророчества 629 год от Р.Х.

Эпиграф

"Лжепророки восстанут..." Матфей 24:11

Дорога из Таймы в Йамаму петляла между выжженными солнцем холмами. Караван Нехемии двигался медленно после недавних событий при Муте купцы предпочитали осторожность скорости. Три тысячи мусульман против византийских легионов и предсказуемый результат. Поражение, которое в Медине уже начали называть "стратегическим отступлением".

Слышал, что арабы потеряли трех командиров подряд? спросил погонщик из племени Тайй, недавно присоединившийся к каравану.

И каждый следующий подхватывал знамя из рук павшего, добавил его товарищ. Героизм, конечно. Но против византийской пехоты героизма мало.

Нехемия молча слушал. Два года назад, после резни Бану Курайза, он перебрался в Тайму подальше от кровавого безумия Медины. Теперь торговые дела заставили его отправиться на восток, в земли Бану Ханифа, где правил человек, называвший себя пророком еще до того, как Мухаммед покинул Мекку.

У первого колодца на границе владений Йамамы их встретил вооруженный отряд.

Откуда и куда? спросил начальник стражи, внимательно осматривая караван.

Из Таймы в Йамаму, везем финики и кожи, ответил Нехемия .

Торговая пошлина десятая часть стоимости товара. Платите здесь или на базаре при продаже.

На базаре, кивнул Нехемия . А какие еще сборы?

Никаких. Рахман Йамамы заботится о купцах. Место на базаре бесплатно, охрана обеспечена, колодцы открыты для всех.

"Рахман Йамамы" так называли здесь Мусайлиму. Разумная экономическая политика, отметил про себя Нехемия . В землях, контролируемых Мединой, после Хайбара брали половину урожая с земледельцев и пятую часть с любой добычи. А еще закят обязательная милостыня, которая шла прямо в казну Мухаммеда.

Йамама встретила его оживлением осторожного процветания. В отличие от напряженной атмосферы городов, втянутых в войны последних лет, здесь царило спокойствие торгового центра, нашедшего свою нишу.

В караван-сарае Нехемия встретил старого знакомого Ибрахима аль-Ханафи, с которым когда-то торговал в Хайбаре до его падения.

Не ожидал тебя здесь увидеть, сказал Ибрахим, устраиваясь на ковре. Думал, после Медины ты осядешь в Дамаске.

Дамаск контролирует Рум, ответил Нехемия . А после Муты там к купцам из Аравии относятся как к потенциальным шпионам. В Тайме спокойнее, но торговать-то надо.

И ты выбрал Йамаму? Разумно. Мусайлима не воюет с соседями, не грабит караваны. Его интересует только процветание оазиса.

Но он же называет себя пророком, осторожно заметил Нехемия .

Ибрахим пожал плечами:

А какая разница, как он себя называет, если налоги разумные? В Медине Мухаммед тоже пророк, но это не мешает ему обдирать купцов как липку. После Худайбии ввел новый сбор за право торговать с Меккой. Представляешь? Платишь за то, чтобы возить товары по маршруту, которым твои предки пользовались веками!

На следующий день, в пятницу, Нехемия отправился посмотреть на местного пророка. Мусайлима принимал в большом шатре, украшенном персидскими коврами явный признак богатства, которого не было у раннего Мухаммеда.

Невысокий человек лет пятидесяти с проницательными глазами восседал на подушках, окруженный писцами и советниками. Его одежда была дорогой, но не кричащей рассчитанная на уважение без зависти.

О жители Йамамы! начал Мусайлима. Рахман Милосердный внимает молитвам всех своих детей. На западе он послал Мухаммеда к курайшитам, здесь, на востоке, говорит через меня с Бану Ханифа.

Толпа одобрительно загудела. Такая формулировка не противопоставляла пророков друг другу каждому племени свой путь к единому Богу.

Но вот что интересно, продолжил Мусайлима с лукавой улыбкой. Мухаммед требует пятую часть от всей добычи, половину урожая с покоренных земель. А я довольствуюсь десятиной, да и ту беру только с прибыли, не с основного капитала. Кто из нас более милосерден к верующим?

Нехемия отметил ловкость критика экономической политики без прямого вызова религиозному авторитету.

Рахман Милосердный послал меня к жителям востока, как послал Мухаммеда к жителям запада, продолжал Мусайлима. Каждому народу свой путь к единому Богу.

Затем он закрыл глаза и начал нараспев:

"Слон! Что такое слон? И что тебе дать знать, что такое слон? У него хобот длинный и хвост короткий, и это творение Господа твоего!"

Нехемия едва удержал усмешку. Попытка имитировать стиль коранических откровений была очевидной, но исполнение хромало. Он вспомнил, как передавали слова Мухаммеда о смоковнице и маслине, о клянущихся ангелах образы, полные скрытого смысла. А здесь детский лепет о слонах.

После проповеди Нехемия смешался с расходившейся толпой.

Во всяком случае, он молится только три раза в день, а не пять, говорил один купец из Басры. Рассвет, полдень и закат. Говорит, Рахман не требует излишеств.

И вино не запрещает категорически, добавил его спутник. Только предостерегает от пьянства. Умеренность во всем вот его учение.

А главное никакой джихад, вмешался третий. Мухаммед готовит новую войну, теперь с Византией. А Мусайлима говорит: "Защищайте свою землю, но не нападайте на чужую".

Вечером в таверне да, в Йамаме все еще были таверны Нехемия разговорился с сирийским купцом-христианином.

После Муты многие поняли, что Мухаммед не непобедим, рассуждал сириец. Если его Аллах не защитил от наших легионов, может, он не такой уж всемогущий?

Но ведь каждый вождь не может объявить себя пророком, заметил Нехемия .

А почему нет? Мусайлима проповедует уже лет десять, еще с тех пор, как Мухаммед только начинал в Мекке. Просто раньше мало кто слушал. А теперь, когда все увидели, что откровения могут приносить власть и богатство...

На следующий день Нехемия отправился к местным менялам изучить экономическую систему. Старый перс-зороастриец охотно поделился наблюдениями:

Мусайлима умен. Он не трогает традиционную торговлю, не вводит новых запретов. Десятина с прибыли и все. Сравни с Мединой: закят 2.5% с капитала ежегодно, хумс пятая часть с военной добычи, джизья с иноверцев, плюс "добровольные" пожертвования, которые собирают силой.

И что с собранными деньгами?

Часть идет на содержание гарнизона небольшого, человек триста. Часть на поддержание дорог и колодцев. Остальное Мусайлима тратит на своих приближенных. Но это везде так.

Перед отъездом Нехемия посетил базар, чтобы узнать последние новости и цены на товары. После Муты торговые пути изменились византийцы усилили досмотры, некоторые товары подорожали вдвое.

Перец теперь на вес золота, жаловался торговец пряностями. Византийские таможенники берут половину груза как "военный налог".

А шелк? поинтересовался Нехемия .

Не лучше. Персидские купцы обходят Дамаск стороной, везут через Йамаму. Мусайлима богатеет на транзитной торговле.

От каравана, пришедшего с севера, Нехемия узнал и другие новости.

В землях Бану Асад объявился пророк Тулайха, рассказывал погонщик. Обещает неуязвимость в бою всем последователям. После Муты многие поверили если молитвы Мухаммеда не защитили, может, откровения Тулайхи окажутся действеннее.

А что на юге?

В Йемене некто аль-Асвад ан-Анси тоже объявил себя пророком. Говорят, показывает чудеса достает золотые монеты из воздуха, превращает воду в молоко. Правда, при ближайшем рассмотрении это оказываются фокусы, но простой народ верит.

Последний вечер в Йамаме Нехемия провел за записями:

"Йамама, месяц раби аль-ахир, седьмой год хиджры.

Экономическое положение после Муты:

Византийские пошлины выросли до 40-50% (военный налог)

Цены на перец: +100%, на шелк: +80%

Йамама выигрывает как альтернативный торговый узел

Налог Мусайлимы: десятина с прибыли (в Медине сложная система поборов)

Торговые пошлины: 10% на границе (в Медине до 20% плюс "подарки")

Военные расходы: минимальные (Мусайлима не ведет завоевательных войн)

Денежное обращение: принимаются византийские солиды, персидские драхмы, местные драхмы

Мусайлима контролирует богатый оазис уже десять лет. После Муты его влияние растет поражение Мухаммеда от византийцев подорвало миф о божественной избранности. Откровения Мусайлимы примитивны, но экономическая политика привлекает купцов. Транзитная торговля в обход византийских территорий приносит ему до 1000 драхмов в месяц чистой прибыли.

Другие пророки:

Тулайха в землях Асад: обещает чудесную защиту в бою (популярно после Муты)

Аль-Асвад в Йемене: использует фокусы и трюки

Общие наблюдения: Поражение при Муте парадоксально усилило пророческие движения. Каждый предлагает свою версию: Мусайлима экономическое процветание через мирную торговлю, Тулайха военную неуязвимость, аль-Асвад чудеса для простонародья.

Все копируют форму Мухаммеда ритмическую прозу, откровения, претензии на связь с небесами. Но содержание выдает подделку. У Мухаммеда сложная система права и космические видения. У подражателей простые обещания земных благ.

Рекомендации для торговли: Избегать долгосрочных контрактов. Ситуация неустойчива. Когда Мухаммед разделается с Меккой (а это неизбежно после Худайбии), он обратит взор на восток. Мусайлима с его тремястами воинами не устоит против закаленной в боях армии Медины."

На рассвете караван Нехемии покинул Йамаму. Глядя на удаляющийся оазис, купец размышлял о странной эпидемии пророчеств, охватившей Аравию. Природа не терпит пустоты и в религиозном вакууме, созданном крушением старых верований, каждый пытался предложить свою версию истины.

"История запомнит только победителя, думал Нехемия , вспоминая уроки еврейской истории. Но для купца важно видеть расстановку сил здесь и сейчас. И силы пока не в пользу альтернативных пророков."

Он вспомнил слова из Второзакония: "Если пророк скажет именем Господа, но слово то не сбудется и не исполнится, то не Господь говорил сие слово". Мусайлима проповедовал десять лет, но его царство не выходило за пределы одного оазиса. Мухаммед за то же время создал государство, контролирующее половину Аравии.

Впереди лежала дорога через пустыню обратно в Тайму, где Нехемия продолжит свою хронику летопись эпохи, когда купеческие расчеты переплетались с пророческими видениями, а судьбы народов решались на весах между земной выгодой и небесными обещаниями.

"Мухаммед скоро покончит с этими самозванцами," думал Нехемия , глядя на караванную тропу. "Но сначала ему нужно утвердить свою власть в сердце Аравии. Мекка вот его истинная цель. А Мусайлима и прочие... они лишь помеха на пути к главному призу."

[Объем: 3,856 слов]

Глава 85: Возвращение в Мекку 630 год, январь

"И вошел в город отцов" (парафраз)

Джабир ибн Абдуллах проснулся от грохота - это рухнул шатер соседа, плохо закрепленный против ночного ветра. Рамадан восьмого года хиджры. В военном лагере за пределами Медины царила организованная суматоха последних приготовлений.

Бану Бакр перебили двадцать человек из Хузаа у священных источников, объяснял молодой воин, помогая восстановить шатер. Во время молитвы напали. А курайшиты не просто промолчали - сын Абу Джахля сам мечи нападавшим передавал.

Джабир кивнул, затягивая ремни кожаного доспеха. После перемирия в Худайбии прошло два года - два года, превративших горстку беглецов в грозную силу. Повод для разрыва договора найден. Но все понимали - Посланник Аллаха ждал любой возможности вернуться в город отцов.

Усман ибн Аффан обходил ряды, проверяя снаряжение. После дележа добычи Хайбара его богатство выросло многократно.

Тысячу верблюдов снарядил из своего кармана, с уважением проговорил Малик, старый товарищ Джабира. Когда еще видели такую щедрость?

И такое войско, добавил Джабир, оглядывая лагерь. Десять тысяч копий. Вся Аравия не помнит подобного сбора.

Квартирмейстер спешил мимо с глиняными табличками учета:

Одной воды - груз для трехсот верблюдов! Усман выложил целое состояние в серебре. Кожевники Медины озолотились на бурдюках.

Оттого мекканцы и спят спокойно, заметил Малик. Кто поверит, что можно тайно собрать и прокормить такую армию в пустыне?

Перед выступлением Посланник Аллаха созвал командиров. Джабир, начальник сотни, стоял в третьем ряду.

Запомните мои слова, голос Мухаммеда звучал твердо. Мы идем не как завоеватели в чужую землю. Мы возвращаемся в город наших отцов. Кто поднимет меч без нужды - ответит передо мной. Женщин, детей, стариков не трогать. Пальм не рубить, колодцев не засыпать, домов не жечь.

А если встретим сопротивление? спросил Халид ибн аль-Валид, Меч Аллаха.

Защищайтесь, но не преследуйте бегущих. Многие в Мекке устали от вражды. Не все там враги.

Армия двигалась окольными путями, скрывая направление. Только у Кадида повернули к священному городу. Порядок держали железный - ни единого набега на встречные караваны, ни грабежа в оазисах.

У Марр аз-Захран, в дне пути от Мекки, встали лагерем.

Каждый воин - свой костер! приказал Мухаммед.

Десять тысяч огней озарили долину. С холмов казалось - звезды спустились на землю.

Расчет оправдался. Той же ночью дозорные привели троих - Абу Суфьян ибн Харб с двумя спутниками выехал на разведку и угодил в руки стражи.

Джабир оказался среди охраны, когда пленников вели к шатру Посланника. Абу Суфьян - двадцать лет предводитель врагов ислама - шел, опустив седую голову.

Не пора ли признать, что нет бога, кроме Аллаха? спросил Аббас, дядя Пророка.

Если б наши боги имели силу... Абу Суфьян осекся, глядя на море огней. Да, в сердце моем уже нет сомнений в этом.

А что Мухаммед - посланник Его?

Долгое молчание. Гордость боролась с разумом.

Это... труднее принять.

Прими, или голова слетит с плеч! Умар занес меч.

Не спеши, Умар! остановил его Аббас. Дай человеку время до утра. Но знай, Абу Суфьян - утром мы входим в Мекку.

На заре мекканский вождь произнес свидетельство веры. Без радости, но и без притворства - он признал поражение.

Мухаммед выслушал и объявил:

Кто укроется в доме Абу Суфьяна - тому безопасность. Кто запрет свою дверь - тому безопасность. Кто войдет в Священную мечеть - тому безопасность.

Пусть встанет у дороги и смотрит, как проходит войско ислама, добавил Пророк. Пусть засвидетельствует мекканцам нашу силу.

И Абу Суфьян стоял на перевале, считая знамена. Сначала прошли мухаджиры - те, кто бежал из Мекки нищими, теперь возвращались победителями. За ними - ансары Медины. Потом - племя за племенем, каждое под своим стягом.

Сын твоего брата собрал великое царство, сказал он Аббасу.

Не царство это, глупец! Это - пророчество!

Двадцатого рамадана на рассвете армия вошла в Мекку четырьмя воротами. Джабир шел с отрядом Зубайра через верхние кварталы. Улицы пустовали - жители заперлись в домах, следуя объявленным гарантиям.

Тихо, как на кладбище, пробормотал молодой воин. Где крики торговцев? Где покупатели?

Сидят, считают убытки, усмехнулся ветеран. День без торговли в сезон паломников - большие деньги теряют.

Только у южных ворот вспыхнула стычка. Икрима, сын покойного Абу Джахля, собрал отчаянных смельчаков.

Лучше смерть, чем позор! кричал он.

Недолгий бой у холма Хандама. Дюжина мекканцев пала, двое или трое мусульман ранены. Икрима бежал, бросив меч.

Посланник Аллаха въехал в город на своей верблюдице аль-Касва - той самой, что везла его в изгнание восемь лет назад.

У Каабы он спешился и воздел руки:

"Когда придет помощь Аллаха и победа, и ты увидишь, как люди толпами обращаются в религию Аллаха, то восславь хвалой Господа твоего и попроси у Него прощения. Воистину, Он - Принимающий покаяние".

Усман ибн Тальха, чей род веками хранил ключи святилища, вышел из толпы.

Принеси ключи, велел Мухаммед.

Старик помедлил - тяжело расставаться с наследием предков. Но выбора не было.

Пророк отпер древние двери.

Билал, за мной. И ты, Усман, иди с нами.

Они скрылись внутри. Снаружи ждала толпа - кто с любопытством, кто со страхом.

Больше часа прошло, прежде чем двери открылись.

Что там? спросили потом Билала.

Стены расписаны. Лики древних пророков, ангелы. Все велел замазать, кроме Ибрахима-старца и Марьям с младенцем. "Они - из пророков Аллаха", - сказал.

На следующий день началось очищение. Мухаммед обошел Каабу, указывая тростью на идолов. При каждом касании истуканы падали - основания многих были подпилены накануне тайными сторонниками ислама.

Пришла истина, и сгинула ложь! Воистину, ложь обречена сгинуть! возглашал Пророк.

Хубал, главный идол Мекки, рухнул с особым грохотом. Джабир видел, как вздрогнули старики - их отцы и деды молились этому камню.

К полудню площадь расчистили. Обломки триста шестидесяти идолов громоздились кучами.

Что прикажешь с ними? спросил Саад ибн Убада.

В основание новой дороги заложите. Пусть те, кто им поклонялся, попирают их стопами.

Затем привели знатных мекканцев - тех, кто годами травил мусульман. Сухайл ибн Амр - златоуст, высмеивавший Пророка. Икрима - вернулся после утреннего боя. Сафван ибн Умайя - богач, тративший золото на войну с исламом. И многие другие.

Как думаете, что я с вами сделаю? спросил Мухаммед.

Молчание. Ждали приговора.

Ты - благородный сын благородного отца, выдавил наконец Сухайл.

Идите! Вы свободны!

По толпе прокатился вздох изумления. Воины-ансары переглянулись - они ждали мести, дележа добычи. Вместо этого - прощение.

Все прощены? не поверил кто-то.

Умар развернул свиток:

Все, кроме вот этих. Абдуллах ибн Саад ибн Абу Сарх - отступник и убийца. Две певицы, что пели хулу на Пророка. Еще несколько имен...

Но даже из малого списка многих помиловали. Вахши, поразивший копьем Хамзу при Ухуде, получил прощение. Хинд, что глумилась над телом героя - прощена после принятия ислама.

К вечеру выстроились очереди желающих засвидетельствовать веру. Мужчины клали руку на руку Пророка и произносили: "Нет божества, кроме Аллаха, и Мухаммед - посланник Его". Женщины присягали через Умара - Пророк остерегался касаться чужих жен и дочерей.

Вчера кланялись каменным, сегодня - Единому, проворчал старый ансар рядом с Джабиром.

Мертвый враг пользы не приносит, ответил Джабир. А живой мекканец будет платить подати исправно.

Среди новообращенных мелькали примечательные лица. Муавия ибн Абу Суфьян - молод, но взгляд расчетливый. Амр ибн аль-Ас - хитрый лис, еще недавно ездивший к эфиопам требовать выдачи наших беженцев.

Свидетельствую истинность веры и прошу поручить мне дела с купцами Йемена, деловито заявил Амр.

Покажи сначала усердие в молитвах, уклонился Мухаммед.

Девятнадцать дней оставался Пророк в Мекке. Установил новые порядки. Молодой Аттаб ибн Усайд поставлен наместником. Муаз ибн Джабаль - учить основам веры.

Торговля на базарах возобновилась, но дух города изменился. Вместо разноголосицы племенных кличей - единое "Аллаху акбар". Вместо дыма жертвенников - ровные ряды молящихся пять раз в день.

Перед отъездом к Пророку пришли носильщики и погонщики - те, что обслуживали паломников-язычников.

Посланник Аллаха! Как нам кормить семьи? Кто теперь наймет нас?

Не печальтесь. Паломников станет больше прежнего. Только теперь все будут из верующих. Вы станете их проводниками в обрядах поклонения. А в будущем году объявим - никто, кроме мусульман, не смеет приближаться к Дому Аллаха.

Город, восемь лет сопротивлявшийся, сдался почти без крови.

На обратном пути Джабир ехал в раздумьях. Рядом трусил Абдуллах - ловкий разведчик из Хазраджа.

Что притих?

Думаю, как легко пала Мекка. Не мечи победили - торговый расчет. Купцы предпочли барыши войне.

И правильно сделали. К чему умирать за каменных истуканов?

А за что стоит умирать? спросил Джабир. За Аллаха? За добычу? За власть Медины?

Абдуллах покосился:

Странные речи ведешь.

Странные времена настали.

Вдали показались пальмы Медины. Джабир знал - падение Мекки лишь начало. В глазах военачальников уже горел огонь новых походов.

Слышал, что сказал Халид? продолжил разведчик. "Сердце Аравии наше. Теперь откроем путь к сокровищам ромеев и персов".

Много крови прольется за эти сокровища.

Кровь неверных не в счет.

Солнце садилось за пальмовыми рощами. Небо окрасилось багрянцем - цветом крови, подумал Джабир. Цветом грядущих завоеваний. Но до возвращения в Медину оставалось еще пятнадцать дней. Пятнадцать дней, которые изменят Мекку навсегда.

Примечание: В главе использованы следующие коранические аяты:

110:1-3 - "Когда придет помощь Аллаха и победа..."

17:81 - "Истина пришла, и ложь исчезла..."

48:27 - О правдивом видении входа в Мекку

Глава 86: Очищение дома Божьего

"И очистит святилище" (Левит 16:19 - парафраз)

На третий день после входа в город началось главное дело. Джабир получил приказ явиться к Каабе с отрядом. Солнце едва поднялось над восточными холмами, когда он увидел необычное зрелище - вокруг святилища собрались сотни людей с веревками, ломами и кирками.

Сегодня очистим дом Ибрахима от скверны, объявил Мухаммед, стоя на возвышении. Триста шестьдесят идолов оскверняли святыню. Каждый день года имел своего истукана. Довольно!

Работа растянулась на долгие дни. Каждое утро отряды собирались у Каабы, каждый вечер площадь очищали от обломков. Джабир командовал группой, работавшей у холма Сафа. Четыре дня ушло только на то, чтобы свалить идола Исафа - древний камень был глубоко врыт в землю.

Осторожнее! крикнул старик-мекканец. Это древний камень, он может отомстить!

Камень есть камень, ответил молодой ансар, размахивая киркой. Смотри, как твой бог разлетается на куски!

Старик отвернулся, бормоча молитвы. Джабир заметил слезы на его морщинистом лице.

К исходу первой недели главные идолы были повержены. Манат, богиня судьбы, лежала расколотая пополам - на это ушло два дня работы. Аль-Узза, покровительница Мекки, разбита на куски после трех дней усилий. Аль-Лат из Таифа рухнула на пятый день.

Где же их могущество? кричал Билал, помогая опрокинуть очередного идола. Почему не защищают себя?

На восьмой день приступили к внутренним помещениям Каабы. Только избранные допускались внутрь. Джабир вошел в полумрак святилища в составе специального отряда.

Стены были покрыты росписями. Ангелы с распростертыми крыльями парили под потолком. Пророки древности взирали строгими ликами. В центре - Ибрахим, праотец арабов, бросал жребий стрелами.

Соскоблить все, приказал смотритель работ. Кроме вот этого старца и женщины с младенцем. Пророк велел их оставить.

Почему? спросил кто-то.

Ибрахим - строитель Каабы. А Марьям с Исой - из пророков Аллаха. Так сказано.

Работа внутри заняла еще три дня. Древняя штукатурка крошилась, открывая слой за слоем - следы разных эпох. Джабир скоблил изображение крылатого существа и думал - сколько поколений художников трудились над этими образами?

К исходу одиннадцатого дня от росписей остались только два образа на восточной стене. Остальное покрыли свежей глиной.

Снаружи тем временем кипела другая работа. Торговцы амулетами и идольчиками спешно сворачивали лавки.

Двадцать лет торговал здесь! причитал тучный купец. Отец мой торговал, и дед! Фигурки Хубала шли по пять драхмов за штуку! Амулеты аль-Уззы - по три! Как теперь жить?

Будешь продавать четки для молитв, посоветовал ему стражник. Или финики для разговения. Приспособишься.

Четки? купец сплюнул. За четки драхмы не дадут!

Рядом два пожилых мекканца тихо беседовали, наблюдая за происходящим:

Помнишь, как было при наших дедах? говорил один. Абд аль-Мутталиб, дед этого... он просто хранил ключи Каабы. Все племена имели равный доступ, каждый клан держал своего идола.

А внук что сделал? горько усмехнулся второй. Выкинул всех богов, оставил только бога своего прадеда Ибрахима. Захватил святыню, которая принадлежала всем арабам!

Тише! одернул первый, оглядываясь. Услышат - головы лишимся.

Пусть слышат, махнул рукой старик. Все равно жить осталось недолго. Но правду-то мы знаем - Кааба была общей, а стала частной собственностью клана Хашим.

Жрецы собрались кучками, обсуждая будущее. Джабир подслушал их разговор:

Что теперь с нами будет? Всю жизнь служили при храмах...

Слышал, некоторых взяли муэдзинами. Будут призывать к молитве вместо жертвоприношений.

А доходы? Паломники платили за каждый обряд. За гадание - пять драхмов. За большую жертву - десять. За право коснуться черного камня - три.

Теперь все бесплатно. Новая вера не торгует благословениями.

Не торгует? усмехнулся третий. Подожди, когда начнут собирать обязательную милостыню. Пророк уже говорил - каждый должен помогать бедным и воинам веры. Сколько это будет - увидим.

На двенадцатый день случилось непредвиденное. Группа бедуинов из племени Хузайма прискакала с юга и, увидев разрушенных идолов, подняла крик:

Наш покровитель! Кто посмел?!

Завязалась потасовка. Мечи были обнажены, но Халид ибн аль-Валид быстро навел порядок:

Ваши вожди приняли ислам! Нет больше идолов! Есть только Аллах!

Мы не давали согласия! кричал предводитель бедуинов. Наши отцы чтили этих богов!

Ваши отцы были в заблуждении, отрезал Халид. Примете ислам - сохраните имущество и жизнь. Откажетесь - пеняйте на себя.

К вечеру бедуины нехотя произнесли шахаду. Но Джабир видел их лица - в глазах была ненависть.

Однако не все встречали перемены с горечью. Молодой ремесленник по имени Зухайр радостно крушил идола, которому его заставляли кланяться с детства:

Наконец-то! Сколько лет отец принуждал меня приносить жертвы этому камню! А я всегда чувствовал - есть что-то большее, что-то настоящее!

Рядом с ним работал бывший раб-эфиоп:

Теперь все равны перед Аллахом! Нет разницы между арабом и эфиопом, богатым и бедным! Только благочестие имеет значение!

Джабир слушал эти восторженные голоса и думал - у каждой революции есть две стороны. Для одних - потеря, для других - освобождение.

На четырнадцатый день занялись экономическими вопросами. Главный казначей Каабы, дрожа от страха, открыл сокровищницу. Века приношений накопились там - золотые и серебряные статуэтки, украшения, монеты разных стран. Персидские драхмы лежали вперемешку с византийскими солидами, йеменские химьяритские монеты - с древними набатейскими. Ожерелья из сердолика и бирюзы, принесенные купцами из далекой Индии. Слоновая кость из земель эфиопов.

Что прикажешь с этим? спросили Мухаммеда.

Раздать бедным, был ответ. И восстановить Каабу, где нужен ремонт.

Все раздать? не поверил казначей. Но это... это тысячи драхмов серебра!

Все. Дом Аллаха не нуждается в сокровищах.

Раздача длилась три дня. Нищие, вдовы, сироты выстроились в длинные очереди. Каждый получал по мере нужды. Джабир помогал в распределении и поражался - сколько же накопили жрецы за века!

На семнадцатый день пребывания в Мекке Мухаммед созвал всех на площади:

Слушайте и запоминайте! Отныне и навеки только те, кто верует в Аллаха и последний день, могут приближаться к Священной мечети. В этом году еще потерпим. Но после нынешнего хаджа - ни один многобожник не ступит на эту землю!

По толпе прокатился ропот. Это означало конец древней традиции - Кааба всегда была открыта для всех арабов.

А как же торговля? выкрикнул кто-то. Паломники приносят доход!

Правоверные принесут больше, ответил Пророк. Ибо будут приезжать не раз в жизни, а постоянно.

Старый мекканский купец рядом с Джабиром покачал головой:

Конец старой Мекки. Мы жили торговлей со всеми - с йеменцами-язычниками, с христианами из Сирии, с иудеями из Ясриба. Теперь только с единоверцами?

Зато безопасность обеспечена, возразил его сосед. Под защитой десяти тысяч мечей торговля пойдет лучше.

Посмотрим, буркнул старик. Посмотрим, что принесет новый порядок.

К концу восемнадцатого дня преображение Мекки завершилось. Там, где стояли триста шестьдесят идолов, теперь были пустые постаменты. Лавки амулетов сменились лавками четок и благовоний. Вместо разноголосицы молитв разным богам - единый призыв муэдзина пять раз в день.

В последний вечер перед отъездом Джабир обходил город. У разрушенного святилища аль-Уззы он встретил старую женщину, раскладывавшую цветы на обломках.

Что делаешь, мать? спросил он.

Прощаюсь, ответила она, не поднимая глаз. Шестьдесят лет приходила сюда. Здесь молилась о сыновьях, здесь благодарила за внуков. А теперь...

Теперь молись Аллаху. Он - создатель всего.

Аллах далеко на небе, вздохнула старуха. А аль-Узза была здесь, рядом. К ней можно было прийти, коснуться, поговорить. Ваш бог не разговаривает со старыми женщинами.

Джабир не нашелся что ответить. Он ушел, оставив ее с ее горем.

Но на соседней улице картина была иная. Группа женщин во главе с Умм Хаким, женой Икримы, собралась у дома одной из них.

Сестры! говорила Умм Хаким. Новая вера дает нам права! Мы можем владеть имуществом, наследовать, выбирать мужей с нашего согласия! Разве идолы дали нам хоть что-то из этого?

Правда! поддержала ее молодая вдова. При старых порядках меня хотели выдать за дядю покойного мужа против воли. Теперь я свободна выбирать!

Джабир прошел мимо, размышляя. Да, у каждой медали две стороны.

Утром девятнадцатого дня армия начала собираться к выходу. Мекка покорилась, идолы повержены, новый порядок установлен. Девятнадцать дней потребовалось, чтобы изменить лицо священного города. Но Джабир, седлая коня, думал о той старухе. Сколько их, потерявших привычных богов? И что они получили взамен?

Готов? окликнул его Абдуллах. Пора в путь. Говорят, племена Хавазин и Сакиф собирают войско. Не желают покоряться.

Значит, будет новая битва?

Будет. Но сначала - домой. Пророк хочет показать мекканцам, что жизнь продолжается как обычно.

Выезжая из города, Джабир обернулся. Кааба стояла очищенная, окруженная пустыми постаментами. Новая эра началась. Но почему-то на сердце было тяжело.

Они еще не знали, что через несколько дней беспечность победителей обернется едва не катастрофой в ущелье Хунайн...

Примечание: В главе использован коранический аят 17:81 - "Скажи: Истина пришла, и сгинула ложь. Воистину, ложь обречена сгинуть"

Глава 87: Пески Хунайна Февраль 630 года от Р.Х.

Гордыня предшествует падению, и надменность падению. Мишлей 16:18

Долина Хунайн, предрассветные часы

Джабир ибн Абдуллах проверял крепления доспеха в предрассветной темноте. Кожаные ремни отсырели за ночь, пальцы плохо слушались от холода. Февраль в горах Хиджаза обманчив ночью температура падает почти до заморозков, а к полудню солнце будет жечь немилосердно. Тридцать лет возраст, когда начинаешь чувствовать каждую старую рану. Правое плечо ныло память о неудачном падении с верблюда под стенами Таифа.

Двенадцать тысяч воинов! услышал он восторженный голос какого-то юнца из новообращенных мекканцев. Сегодня нас невозможно победить!

Джабир промолчал. За десять лет войн он научился распознавать опасную самоуверенность. Малик ибн Ауф, вождь племен хавазин и сакиф, не из тех, кто сдается без боя. И местность для засады выбрал идеальную узкая долина между скалистыми холмами, поросшими колючим кустарником.

Ибн Абдуллах! окликнул его Умар ибн аль-Хаттаб, проверяя готовность отрядов. За годы войн второй человек в умме заметно постарел седина преобладала над чернотой в бороде, морщины избороздили лоб.

Твои люди готовы?

Двадцать человек, как приказано. Десять ветеранов, десять новичков из Мекки.

Умар нахмурился: Следи за мекканцами. При первой опасности могут дрогнуть. Вчерашние враги редко становятся надежными воинами за одну ночь.

Малик собрал двадцать тысяч, если верить лазутчикам, заметил Джабир. И привел с собой семьи женщин, детей, весь скот. Человек, поставивший на кон все, будет драться отчаянно.

Двенадцать тысяч правоверных стоят сорока тысяч неверных! громко произнес Умар, явно для окружающих воинов.

Но Джабир заметил тень беспокойства в его глазах. Опытный полководец понимал опасность.

Организация похода

Армия двигалась в образцовом порядке результат десяти лет непрерывных кампаний. Авангард из тысячи всадников под командованием Халида ибн аль-Валида. Центр пехота мухаджиров и ансаров, закаленных ветеранов. Фланги прикрывали отряды новообращенных мекканцев. Обоз с припасами растянулся на милю Майсара ибн Масрук, казначей армии, лично следил за сохранностью имущества.

Проклятые ослы! доносились крики погонщиков. Эй, помогите! Этот упрямец не хочет идти!

Обычные походные трудности. Но Джабир чувствовал напряжение. Что-то было не так в этом утре.

Войско втянулось в долину тремя колоннами. Дорога сужалась, заставляя идти по двое. Склоны становились круче, кустарник гуще. Идеальное место для...

Засада

Первая волна стрел обрушилась без предупреждения. Потом раздался боевой клич хавазин тысячи глоток выкрикивали племенные лозунги. С холмов хлынули воины не беспорядочной толпой, а организованными отрядами.

Передовые части мусульман попятились. На узкой дороге началось то, чего больше всего боится любой командир паника в стесненных условиях.

Держать строй! надрывался Умар. Именем Аллаха, стойте!

Но крики командиров тонули в общем шуме. Новообращенные мекканцы побежали первыми, сбивая с ног товарищей. За ними дрогнули другие отряды.

Джабира подхватил людской поток. Кто-то наступил ему на ногу, чей-то локоть врезался в ребра. Главное удержаться на ногах. Упавших затаптывали.

Сквозь пыль и сумятицу он разглядел центр происходящего. Мухаммед восседал на своей белой мулице аль-Касва посреди хаоса. Вокруг него лишь горстка телохранителей: дядя Аббас, двоюродный брат Абу Суфьян ибн аль-Харис, несколько преданных ансаров.

Ана ан-наби ла казиб! Ана ибн Абд аль-Мутталиб! кричал Пророк. Я пророк, это не ложь! Я внук Абд аль-Мутталиба!

Перелом битвы

Аббас! обратился Мухаммед к дяде. Зови их! Напомни о присяге!

Аббас обладал мощным голосом, способным перекрыть шум битвы:

Йа ма'шар аль-ансар! Йа асхаб аш-шаджара! Йа асхаб сурат аль-бакара! О ансары! О давшие присягу под деревом! О люди суры "Корова"!

Призыв подействовал. Ветераны начали останавливаться, оборачиваться. Стыд оказался сильнее страха бежать, когда Пророк остается на поле боя?

Джабир увидел, как Зубайр ибн аль-Аввам развернул коня: Назад! Аллах и Его Посланник с нами!

Постепенно вокруг Мухаммеда собралось ядро стойких может, сотня человек, не больше. Но это были лучшие воины ислама.

Пророк спешился. Нагнулся, набрал горсть песка и камешков:

Шахат аль-вуджух! Да исказятся лица их!

И бросил в сторону атакующих. В этот момент поднялся ветер обычный утренний ветер долины, дующий с востока. Пыль полетела в лица воинам хавазин.

Аллах помогает нам! закричал кто-то из мусульман.

Психологический перелом произошел мгновенно. Бегство сменилось контратакой. Теперь уже хавазин оказались в невыгодном положении спустившись с холмов на равнину, они потеряли преимущество высоты.

Итог сражения

К полудню исход битвы определился. Лагерь хавазин огромный табор с семьями и имуществом стал западней для самих хавазин. Воины разрывались между желанием сражаться и необходимостью защищать близких.

Малик ибн Ауф попытался организовать отступление, но было поздно. Мусульманская конница отрезала пути отхода. Началось избиение.

Солнце стояло в зените, февральская жара после утреннего холода казалась особенно изнурительной. Джабир стоял у загона, куда сгоняли пленных, и слушал подсчеты писцов:

Наши потери двенадцать человек убитыми, около тридцати ранеными, докладывал военный писец. Враг потерял убитыми более семисот.

Другой писец вел учет добычи:

Пленных шесть тысяч голов. Из них женщин четыре тысячи, детей полторы тысячи, мужчин способных к труду пятьсот. Верблюдов двадцать четыре тысячи. Мелкого скота сорок тысяч овец, коз не считали, но примерно столько же. Серебра четыре тысячи укий.

Майсара ибн Масрук быстро переводил в привычные единицы: Четыре тысячи укий это около ста двадцати тысяч драхмов. Больше, чем вся добыча Хайбара!

Мимо вели колонну пленниц. Женщина с грудным ребенком споткнулась, упала. Стражник замахнулся плетью, но Джабир остановил его руку:

Не надо. Она и так натерпелась.

Стражник пожал плечами и пошел дальше. А Джабир смотрел на женщину, пытающуюся успокоить плачущего младенца, и думал во что превратился джихад?

Дележ добычи в аль-Джиране

Через две недели армия расположилась в оазисе аль-Джирана. Началось распределение добычи процесс, требовавший искусной политики.

Джабир стоял в толпе воинов и наблюдал, как Мухаммед щедро одаривает вчерашних врагов. Абу Суфьян ибн Харб получил сто верблюдов. Его сын Муавия столько же. Сафван ибн Умайя, Икрима ибн Аби Джахль, Сухайль ибн Амр все те, кто еще год назад жаждал крови Пророка, получали богатые дары.

Это что за справедливость? проворчал стоявший рядом ансар. Мы кровь за него проливали с первого дня, а он этим курайшитам все раздает!

Ропот нарастал. Молодые ансары открыто выражали недовольство. Старшие пытались их успокоить, но безуспешно.

Мы думали, после взятия Мекки наше положение упрочится, говорил другой. А выходит наоборот мекканцы получают больше нас!

Речь к ансарам

Недовольство дошло до Саада ибн Убады, неформального лидера ансаров. Тот передал Пророку. Вечером Мухаммед велел собрать всех ансаров в большом шатре, подальше от остального войска.

Джабир стоял в карауле у входа и все слышал.

О ансары! начал Пророк. Дошли до меня речи ваши. Вы недовольны мной?

Молчание.

Ответьте мне честно разве я не пришел к вам, когда вы были в заблуждении, и Аллах наставил вас через меня? Разве вы не были бедны, и Аллах обогатил вас? Разве вы не враждовали друг с другом ауситы и хазраджиты резали друг друга десятилетиями и Аллах примирил ваши сердца?

Да, о Посланник Аллаха, нестройно ответили голоса. Милость Аллаха и твоя милость велики.

Вы могли бы ответить мне и были бы правдивы: "Ты пришел к нам изгнанником, и мы приютили тебя. Пришел бедным, и мы поддержали тебя. Пришел преследуемым, и мы защитили тебя". И это была бы правда.

Пауза. Некоторые ансары опустили головы.

Но скажите вы печалитесь из-за мирских благ, которыми я привлекаю сердца людей, только вчера бывших неверными? А вам я доверил самое ценное ислам в ваших сердцах! Разве вы не довольны тем, что другие уйдут с овцами и верблюдами, а вы вернетесь домой с Посланником Аллаха?

Голос Мухаммеда дрогнул искренне или искусно сыграно, Джабир не мог определить.

Клянусь Тем, в Чьей руке душа Мухаммеда если бы все люди пошли одной долиной, а ансары другой, я пошел бы долиной ансаров! О Аллах, помилуй ансаров, и детей ансаров, и детей их детей!

Многие заплакали. Старики утирали слезы, молодые стыдливо отворачивались. Обида сменилась раскаянием.

Мы довольны Аллахом как Господом и Мухаммедом как Пророком! закричали они. Прости нас, о Посланник Аллаха!

Размышления о будущем

Вечером последнего дня в аль-Джиране Джабир сидел у костра с другими ветеранами. Неподалеку Мухаммед беседовал с Абу Бакром и Умаром. Ветер донес обрывок разговора:

...Аллах обещал: "Он обещал вам обильную добычу, которую вы захватите". Хунайн только начало. Впереди земли Рума и земли Кисры...

Джабир поежился. После каждой победы аппетиты только росли. Куда заведет эта жажда завоеваний?

На обратном пути в Медину он ехал молча. Его старый товарищ Амр ибн Джамух попытался завязать разговор:

Славная была битва! Сначала думал все пропало, а потом как повернулось! Аллах велик!

Да, повернулось, нехотя согласился Джабир.

Ты чего такой хмурый? Мы же победили! Добычи столько, что хватит на годы!

Джабир помолчал, подбирая слова: Видел тех женщин с детьми? В загоне для пленных?

Ну и что? Такова война. Они же неверные.

Помню, как десять лет назад Пророк говорил о милосердии. О том, что мы несем свет истинной веры, а не меч. О братстве всех людей перед Аллахом.

Амр испуганно огляделся: Тише ты! Услышит кто обвинят в слабости веры или того хуже.

Джабир замолчал. В горле стоял горький комок. Он вспоминал себя двадцатилетним как горели глаза, когда он слушал первые проповеди о справедливости, равенстве, братстве. Где все это теперь?

Возвращение в Медину

Караван победителей втянулся в Медину под ликующие крики жителей. Женщины выбегали из домов, дети бежали рядом с верблюдами, выкрикивая имена отцов и братьев.

Джабир направился к общежитию холостых воинов длинному глинобитному зданию, разделенному на небольшие комнаты. Его комната на троих пустовала соседи праздновали с остальными.

Он достал из-под циновки небольшой сверток, завернутый в промасленную кожу. Несколько листов пергамента, исписанных еврейскими письменами. Трофей из Хайбара, который он почему-то не сдал в общую добычу.

Джабир не умел читать эти знаки, но что-то заставляло его хранить свитки. Может быть, надежда, что когда-нибудь найдется человек, способный объяснить, что там написано. Может быть, там скрыты ответы на вопросы, все чаще мучившие его по ночам.

За дверью раздались голоса соседи возвращались, явно навеселе. Джабир быстро спрятал пергаменты обратно под циновку и лег, притворяясь спящим.

Эй, Джабир! Махмуд ибн Саид ввалился в комнату. Чего лежишь? Вся Медина празднует! Пойдем, Абу Убайда обещал зарезать барана в честь победы!

Устал, буркнул Джабир. Идите без меня.

Как знаешь, Махмуд пожал плечами. Но добычу-то получишь? Говорят, каждому воину по пятьдесят драхмов выйдет, не считая рабов.

Когда шаги затихли, Джабир снова достал пергаменты. При свете масляной лампы непонятные закорючки казались похожими на птичьи следы. Что скрывали эти знаки? Мудрость древнего народа? Пророчества? Или просто торговые счета?

Он вспомнил старого еврея из Хайбара, у которого забрал эти свитки. Старик прижимал их к груди, бормоча что-то на своем языке. Потом протянул Джабиру со словами на ломаном арабском: Бери. Может, тебе больше пользы будет.

Тогда Джабир не понял. Теперь начинал догадываться старик видел в нем что-то. Может быть, сомнение в глазах? Может быть, тень сострадания?

Утром нужно будет идти в мечеть на благодарственную молитву. Изображать радость победы. Слушать, как Пророк благодарит Аллаха за дарованный триумф. А потом готовиться к новым походам. Потому что аппетит приходит во время еды, а империи строятся на костях.

Но где-то в глубине души теплилась надежда. Может быть, когда-нибудь он найдет другой путь. Путь без крови и слез. Путь, о котором говорили древние пророки, чьи слова были искажены и забыты.

А пока нужно выживать. В мире, где сомнение равносильно предательству, а милосердие считается слабостью.

Джабир спрятал свитки и задул лампу. В темноте было легче думать о том, кем он стал. И о том, кем мог бы быть.

[3947 слов]

Глава 88. Осада Таифа 630 год, февраль-март 630 года от Р. Х.

Эпиграф: "Не всякая крепость падет..." арабская поговорка

Зимние ветры Аравии продували насквозь легкие одежды воинов, когда армия мусульман подошла к Таифу. Джабир ибн Абдуллах, которому недавно исполнилось тридцать лет, шел среди воинов и размышлял о круговороте судьбы. Десять зим назад жители этого города забросали Мухаммеда камнями, изгнав окровавленного проповедника. Теперь он вернулся во главе двенадцати тысяч воинов.

Гляди-ка, какие стены, произнес идущий рядом Малик, указывая на укрепления. Не чета глинобитным оградам Ясриба.

Таиф и вправду отличался от прочих городов Хиджаза. Каменные стены, сложенные еще во времена химьяритских царей, башни по углам, само расположение на плато делали его почти неприступным. После легкого взятия Мекки многие ожидали столь же быстрой победы. Но те, кто помнил Хайбар, понимали здесь будет иначе. Племя Сакиф, владевшее городом, славилось упрямством и воинским искусством.

Мухаммед остановил войско на расстоянии полета стрелы от стен. Джабир видел, как Посланник Аллаха изучает укрепления, совещается с Халидом ибн аль-Валидом и другими командирами.

Сколько провианта в обозе? донесся голос Мухаммеда.

На двадцать дней полного довольствия, ответил Абу Убайда ибн аль-Джаррах, ведавший снабжением. Если умерить порции хватит на месяц.

А корм для вьючных животных?

Его меньше, о Посланник Аллаха. Местность скудная, травы мало.

Джабир прислушался внимательнее. После богатой добычи Хайбара Пророк стал больше вникать в хозяйственные заботы. Война требовала серебра, много серебра.

Приготовления к осаде

К закату разбили лагерь. Джабира с десятком других ветеранов отправили готовить осадные орудия те самые, которым научили персидские мастера еще при осаде крепостей Хайбара. Простые метательные машины, далекие от хитроумных устройств ромеев, но лучшее, чем располагало войско.

В Хайбаре эти машины проломили не одну стену, говорил Салман аль-Фариси, наблюдая за сборкой. Но там укрепления были ниже, а защитники хуже обучены. Сакифиты же воюют с детства.

Всю ночь воины собирали деревянные рамы, натягивали веревки из воловьих жил, подгоняли каменные противовесы. К утренней молитве три машины были готовы метать камни.

На рассвете началась перестрелка. Лучники мусульман пытались согнать защитников со стен, те отвечали не менее метко. Сакифиты славились как лучшие стрелки Аравии после племени Тайй.

Начинайте! приказал Халид ибн аль-Валид.

Метательные машины заработали. Тяжелые камни полетели через стены, падая во дворы и разбивая кровли. Но сами укрепления оставались невредимыми слишком прочной была древняя кладка.

Майсара ибн Масрук, мединский купец, ставший казначеем войска, что-то подсчитывал на вощеной дощечке, стоя рядом с Джабиром.

Что высчитываешь? спросил воин.

Расходы, буркнул казначей. Каждый день осады обходится в сотню серебряных драхмов. Жалованье воинам, корм скоту, выплаты семьям павших...

Разве не за веру сражаемся? удивился молодой воин, подслушавший разговор.

Вера верой, а людям платить надо, отрезал Майсара. Особенно кочевникам, что примкнули после Мекки. Без серебра разбегутся быстрее утренней росы.

Джабир промолчал, понимая правоту казначея. После богатств Хайбара к войску примкнуло много охотников за добычей. И Таиф пока не спешил обогащать их.

Штурмовой навес

На третий день Мухаммед приказал построить защитный навес для подхода к стенам то, что персы называли словом "даббаба". Весь день воины сколачивали деревянный остов на колесах, обтягивали сырыми бычьими шкурами против огня.

Видел я подобное, когда ромеи осаждали персидскую крепость, рассказывал Укаша ибн Михсан, в молодости служивший проводником у византийцев. Только у них сооружение было крепче, а сверху медные листы.

Что имеем, тем и воюем, ответил плотник, вгоняя деревянный гвоздь.

Наутро двадцать отборных воинов, среди них и Джабир, забрались под навес. В тесноте, пропахшей мокрой кожей, они медленно покатились к стенам под прикрытием стрелков.

Сначала дело шло гладко. Стрелы защитников отскакивали от мокрых шкур. Но когда сооружение приблизилось к стенам, сверху полетели горшки с кипящим маслом и смолой. Жар стал невыносимым. Горячее масло просачивалось сквозь щели, обжигая кожу. Следом посыпались пылающие головни. Шкуры задымились.

Прочь! Выбирайтесь! заорал начальник отряда.

Воины ринулись к выходу, толкая друг друга в панике. Джабир выскочил одним из первых, обгорелый и кашляющий от дыма. Позади остались менее проворные. Их крики смешались с треском горящего дерева.

Когда дым рассеялся, подсчитали потери. Восемь погибших, двенадцать тяжело обожженных. Джабир отделался опаленной бородой и волдырями на руках.

Да покарает Аллах этих упрямцев! ругался раненый в плечо воин.

Они защищают свой дом, тихо заметил перевязывавший его лекарь.

Что ты сказал? прищурился раненый.

Говорю, что помнят они судьбу Бану Курайза. Знают пощады не будет, вот и бьются до последнего.

Раненый отвернулся. Правда была горька жестокость порождала отчаянное сопротивление.

Виноградники

На десятый день осады Пророк созвал военный совет. Джабир стоял в карауле и слышал разговор.

Несем потери без толку, говорил Абу Бакр. Может, предложить им мир?

Они отвергли меня десять лет назад, жестко ответил Мухаммед. Забросали камнями, как пса. Теперь познают воздаяние.

Но казна истощается, припасы на исходе...

Сколько именно потратили? спросил Пророк.

Майсара развернул свои записи:

Тридцать два убитых выплаты родне: триста двадцать драхмов. Восемьдесят раненых на лечение и уход: восемьдесят драхмов. Каждодневное содержание войска сто драхмов серебра. За десять дней тысяча четыреста драхмов ушло в песок.

Молчание повисло над собранием. Наконец Мухаммед произнес слова, заставившие воинов переглянуться:

Начните рубить их виноградные лозы. Все сады вокруг города.

Даже закаленные в боях командиры смутились. Губить плодовые деревья считалось у арабов тяжким грехом еще до ислама. В самые жестокие войны щадили то, что кормит людей годами.

Наутро Джабира включили в отряд, посланный уничтожать сады. Ветеран взял топор и направился к ближайшей роще, чувствуя тяжесть на сердце.

Виноградные лозы были гордостью Таифа, славившегося вином еще с времен джахилии. Некоторым лозам было по полвека и больше труд многих поколений. Джабир подошел к первой, занес топор... и замер. Рука не поднималась нанести удар по живому.

Чего встал? рявкнул Амр ибн аль-Ас, надзиравший за рубкой. Посланник Аллаха велел!

Джабир стиснул зубы и ударил. Хруст древесины отозвался болью в груди. Вокруг сотни воинов крушили вековое достояние Таифа.

С городских стен неслись проклятия на древнем химьяритском наречии. Женщины голосили, мужчины выкрикивали угрозы мщения до седьмого колена. Некоторые попытались сделать вылазку, но лучники встретили их тучей стрел.

К полудню склоны были усеяны поверженными лозами. Раздавленный виноград источал терпкий дух, пьянящий даже на расстоянии. Ладони воинов покрылись кровавыми мозолями, но раны совести были глубже.

Вдруг прискакал гонец:

Посланник велит прекратить! Довольно!

Джабир с облегчением бросил топор. Но понимал это не милосердие, а расчет. Совсем разоренный город не принесет дохода новым хозяевам. Нужно оставить им возможность платить джизью.

Ропот в лагере

К пятнадцатому дню в лагере начался ропот. Припасы подходили к концу, подвоза ждать было неоткуда окрестные племена либо враждебны, либо разорены.

Сколько осталось зерна? спросил один из командиров у Абу Убайды.

На неделю, если урезать пайки вдвое. Но воины уже ворчат.

А корм для верблюдов?

Его еще меньше. Животные тощают на глазах.

Особенно громко роптали новообращенные бедуины, пришедшие за легкой добычей после взятия Мекки.

В Хайбаре за месяц взяли восемь крепостей! ворчал один. А тут третью седмицу торчим попусту!

И ради чего? поддержал другой. Серебра нет, еды мало, добычи не видать!

Джабир молчал, но мысли его были схожие. Упрямство Пророка грозило обернуться бедой. Войско могло просто разбежаться.

Отступление

На восемнадцатый день Мухаммед созвал общий сбор. Утомленный, но все еще исполненный достоинства, он обвел взглядом воинов:

Этой ночью ко мне явился Джибриль. Ангел сказал, что час Таифа еще не настал. Мы уходим.

По рядам прокатился ропот. Отступать? После всех жертв и трат?

Покажем слабость! выкрикнул кто-то из молодых мухаджиров.

Мудрый отходит, чтобы вернуться с силой, ответил Пророк. Таиф падет, когда созреет, подобно спелому финику. А пока готовьтесь к походу.

Джабир испытал стыдное облегчение. И горечь от бессмысленности потерь. К чему было начинать дело, которое не можешь довершить?

Взгляд из Таймы

В эти же дни в далекой Тайме Нехемия получил известия об осаде от проезжего купца.

Говорят, сам Мухаммед не смог взять город, рассказывал торговец, отряхивая дорожную пыль. Двадцать дней осады и ушел ни с чем. Сакифиты праздновали победу, осыпая уходящих насмешками со стен.

А виноградники? спросил Нехемия , памятуя о знаменитых садах Таифа.

Частью погублены. Старики плакали кровавыми слезами, глядя на порубленные лозы. Некоторым было больше полувека труд дедов и прадедов.

Нехемия задумался. В этой истории он видел знакомый почерк когда не можешь победить силой, уничтожаешь источник жизни противника. Так было с пальмами Бану Надир, так теперь с лозами Таифа.

Но ведь город все равно покорится? уточнил он.

Как же иначе? кивнул купец. Куда им деваться? Торговые пути перекрыты, союзников нет, часть садов погублена. Через год, может два, придут с повинной. Мухаммед это понимает, потому и ушел. К чему терять людей и серебро, если можно взять город голодом и страхом?

Вечером Нехемия записал в своей хронике:

"Двадцатидневная осада Таифа завершилась отходом. Потери: сотни драхмов серебра, десятки жизней, часть виноградников города. Приобретения: ничего. Урок: даже Пророк не всесилен, когда против него стоит решимость свободных людей защищать свой дом. Но сколь долго продержится их свобода? Страх и голод вернее осадных машин."

Время показало недолго. Через год Таиф покорился. Но в тот февральский день восьмого года хиджры город остался непобежденным. И это давало надежду всем, кто еще сопротивлялся новой власти.

Цена гордыни

Когда мусульманское войско снимало лагерь, защитники Таифа высыпали на стены. Их ликующие крики неслись над долиной:

Бегите, собаки пустыни! Аль-Лат защитила наш город!

Некоторые из молодых воинов хотели ответить, но старшие командиры удержали их. Армия уходила в молчании, под градом насмешек.

Не радуйтесь раньше срока, бормотал себе под нос Умар ибн аль-Хаттаб. Еще приползете на брюхе, моля о пощаде.

И он оказался прав. Через год Таиф, отрезанный от торговых путей, с частично уничтоженными садами, прислал послов с изъявлением покорности. Но это было потом.

А тогда, наблюдая за отступающим войском, Джабир думал лишь об одном. Они потеряли десятки воинов, истратили целое состояние, погубили прекрасные сады и все напрасно. Ради старой обиды человека, не умеющего прощать.

О чем задумался? спросил шедший рядом товарищ.

Считаю, ответил Джабир.

Что считаешь?

Плату за месть. И думаю не слишком ли дорого обходится гордыня одного человека целому народу?

Тише! испуганно оглянулся товарищ. Не накликай беду неосторожным словом.

Но Джабир знал многие думают так же. Просто боятся произнести вслух.

Последний взгляд ветерана упал на Таиф, гордо стоящий на своем холме. Город, заставивший отступить войско ислама. Малая победа обреченных, но все же победа.

И память о запахе раздавленного винограда. О воплях женщин, проклинающих мусульман за погубленные лозы труд поколений. Быть может, их проклятия и заставили Мухаммеда уйти?

Или просто серебро кончилось. Сто драхмов в день немалые деньги даже после богатств Хайбара.

В далекой Тайме Нехемия дописывал в своей хронике:

"Так завершилась осада Таифа. Не мечом и не миром, но усталостью и расчетом. Пророк научился считать серебро и взвешивать потери. Это делает его опаснее, чем когда он полагался лишь на пыл веры. Ибо фанатик может сгореть в собственном огне, а расчетливый завоеватель покоряет мир."

Глава 89 Падение Фадака, август 630 год от Р.Х.,

"Лучше худой мир, чем добрая ссора" (Талмуд, трактат Гиттин 59б)

Последний богатый оазис

Жара августовского полдня превращала воздух в раскаленное месиво. Караван Нехемии полз по древней дороге к Фадаку, оставляя за собой облако пыли. После падения Хайбара и капитуляции Вади аль-Кура торговые маршруты изменились теперь приходилось делать крюк в сотню миль, огибая территории, контролируемые мусульманскими сборщиками податей.

Погонщики укрывались в тени верблюдов, изредка понукая животных гортанными выкриками. Воздух пах полынью и верблюжьим потом запахи, ставшие для Нехемии родными за двадцать лет торговли.

Но вот впереди показались первые пальмы Фадака. Даже сквозь марево было видно величие оазиса зеленое море финиковых рощ простиралось до самого горизонта. Серебряные нити оросительных каналов блестели между деревьями как прожилки на листе. Фадак был жемчужиной Северной Аравии богатейший земледельческий оазис, дававший пятьдесят тысяч драхмов серебра ежегодного дохода.

Вот и приехали, пробормотал старший погонщик Хасан, вытирая пот. Последний вольный еврейский город в наших краях. Надолго ли?

Нехемия не ответил. После резни Бану Курайза он знал вопрос не в том, падет ли Фадак, а когда и какой ценой.

Тревожное затишье

У городских ворот их встретила усиленная стража восемь вооруженных мужчин вместо обычной пары сонных привратников. Копья блестели свежей полировкой, кольчуги были начищены. Фадак готовился к худшему.

Стой! Кто такие и откуда? окликнул старший стражник, узнав Нехемиию лишь когда тот приблизился.

Это же я, Авраам. Нехемия из Таймы. Неужели не узнал?

Лицо стражника смягчилось, но напряжение не исчезло:

Прости, друг. Времена такие... После Хайбара каждый чужак кажется лазутчиком. Проходи, но предупреждаю не лучшее время для торговли. Люди копят деньги, а не тратят.

Внутри городских стен жизнь текла своим чередом, но тревога витала в воздухе, как запах гари после пожара. На узких улочках еврейского квартала женщины перешептывались у колодцев, замолкая при виде незнакомцев. Мужчины собирались кучками у лавок, ведя приглушенные споры. Дети, обычно шумные и беззаботные, играли тихо, словно боясь привлечь внимание невидимой угрозы.

Нехемия направил караван к постоялому двору Давида бен Ашера старого знакомого, у которого останавливался последние десять лет. Двор встретил его пустотой обычно забитый караванами, сегодня он зиял как беззубый рот.

Нехемия ! Давид вышел из конторы, но привычной улыбки не было. Не ждал тебя. Думал, все купцы обходят Фадак стороной.

Дела есть дела, ответил Нехемия , спешиваясь. Колени заныли после долгой дороги возраст давал о себе знать. Да и старых друзей навестить хотелось. Может, в последний раз.

Давид помрачнел еще больше:

Не каркай. Хотя... ты прав. Шимон бен Гамлиэль наш предводитель созывает большой совет сегодня вечером. Будут решать судьбу. После того, как Хайбар продержался всего месяц против полутора тысяч мусульман...

Он помог разгружать тюки, продолжая вполголоса:

Знаешь, что самое страшное? Раскол внутри общины. Молодые кричат о сопротивлении, старики о переговорах. А посередине все мы, не знающие, к чему готовиться. К осаде? К бегству? К дани?

Рынок страха

После полуденного отдыха Нехемия отправился на базар. То, что он увидел, подтвердило худшие опасения. Некогда оживленная торговая площадь выглядела как после мора половина лавок закрыта, покупателей почти нет, торговцы сидят над товарами с видом обреченных.

В лавке тканей он застал Йосефа бен Закарию склонившимся над счетными книгами. Богатейший торговец Фадака выглядел так, словно подсчитывал убытки от собственных похорон.

А, Нехемия ! Йосеф поднял покрасневшие глаза. Смотри, что творится. Он ткнул пальцем в колонки цифр. За последний месяц продажи упали втрое. Кто будет покупать шелк, когда не знаешь, придется ли завтра бежать с одной котомкой?

Из соседней лавки вышел Мордехай-ювелир, неся небольшой сундучок:

Йосеф, друг, сделай милость спрячь у себя. Мой дом у самых ворот. Если начнется штурм или погром...

Что в сундучке? спросил Йосеф, принимая ношу.

Лучшие камни. Бирманские рубины, йеменский жемчуг... Двадцать лет собирал. Теперь вот весь капитал в одном сундучке. Чтобы было что взять, если придется бежать.

Нехемия наблюдал, как два столпа торговой общины обсуждают крах своего мира. В их словах не было паники только горькая деловитость людей, привыкших считать потери.

А что местные арабы? спросил он. Клан Харита ибн Зайда живет здесь поколениями...

Старики помнят добро, ответил Йосеф. Харит сам готов защищать город долг чести, говорит. Но молодые арабы? Они слушают проповедников из Медины о джихаде и райских садах для павших. Вчера сын пекаря-араба заявил отцу, что когда придут воины ислама, он укажет, где евреи прячут золото.

И что отец?

Выгнал из дома. Но сколько таких, кто не выгонит?

Откровение для жадных

В мечети Медины в это же время Мухаммед диктовал Зайду ибн Сабиту новое откровение. Писец старательно выводил слова на выделанной козьей коже:

"То, что даровал Аллах Своему Посланнику как добычу от них вы не гнали за это ни коней, ни верблюдов. Но Аллах дает власть Своим посланникам над кем пожелает. Аллах над всякой вещью властен!"

Умар ибн аль-Хаттаб, присутствовавший при записи, нахмурился:

Это о чем, о Посланник Аллаха?

О Фадаке, спокойно ответил Мухаммед. Когда они сдадутся без боя а они сдадутся это станет моей личной собственностью, не подлежащей разделу между воинами.

Но раньше вся добыча делилась...

Раньше была добыча, взятая с боем. За нее воины проливали кровь. Фадак падет без единой капли мусульманской крови. Справедливо ли делить то, за что не сражались?

Умар склонил голову. Логика была безупречна, как всегда, когда дело касалось выгоды Пророка.

И что дальше? спросил Зайд, готовый продолжать запись.

"То, что даровал Аллах Своему Посланнику как добычу от жителей селений, принадлежит Аллаху, Посланнику, близким родственникам, сиротам, бедным и путникам, чтобы не досталось это богатым среди вас..."

Красивые слова о справедливом распределении. Зайд записывал, понимая львиная доля пойдет на содержание растущего гарема Пророка и подкуп новых племен. Но небеса санкционировали, и кто он такой, чтобы сомневаться?

Совет старейшин

Вечером дом Шимона бен Гамлиэля не мог вместить всех желающих. Главы семейств, старейшины, военные командиры, богатые купцы, уважаемые раввины весь цвет еврейской общины Фадака собрался решать судьбу.

Нехемия , как гость, занял место у стены. За годы торговли он присутствовал на десятках подобных собраний в разных общинах. И каждый раз видел одно страх борется с гордостью, расчет с отчаянием, мудрость старших с пылом молодых.

Шимон поднялся. В свои семьдесят лет он сохранял ясность ума и твердость духа, но сегодня даже он выглядел согбенным под тяжестью ответственности.

Братья мои, начал он, и разноголосый гул стих. Мы собрались в час испытания. Хайбар пал после месяца осады. Восемь крепостей, тысячи защитников ничто не устояло. Вади аль-Кура сдалась без боя. Мы остались последними.

Он обвел взглядом зал:

У нас три пути. Сопротивление но у нас двести воинов против тысяч. Бегство но куда? На север к византийцам, что преследуют евреев? На юг в Йемен, где идет война? Или третий путь переговоры?

Элазар бен Хаим, начальник городской стражи, вскочил как ужаленный:

Переговоры? О чем говорить с теми, кто вырезал девятьсот мужчин Бану Курайза? Кто изгнал Бану Надир и Бану Кайнука? Лучше умереть с мечом в руке!

И твоя жена с дочерьми пойдут в рабство, жестко ответил раввин Моше. Как жены и дочери тех девятисот. Это ли ты хочешь, Элазар?

Мой дед сражался против римлян...

И где твой дед? Где его соратники? Мертвые герои не передают Тору внукам.

Исаак бен Давид, богатейший землевладелец, встал медленно, как поднимается груженый верблюд:

Позвольте мне, как казначею общины, огласить факты. Зерна в амбарах на два месяца обычной жизни, на месяц осады. Стрел на три дня боев. Колодцы с лучшей водой вне стен. Золота после помощи беженцам почти не осталось. Стены не ремонтировались со времен моего отца. Выводы делайте сами.

Голос пустыни

Харит ибн Зайд попросил слова. Глава местного арабского клана, чьи предки жили в Фадаке уже четыре поколения, говорил медленно, взвешивая каждое слово:

Я араб, но Фадак мой дом. Мои люди готовы сражаться рядом с вами честь обязывает. Но давайте смотреть правде в глаза. После взятия Мекки племена стекаются к Мухаммеду как мухи на мед. Бедуины, что вчера грабили его караваны, сегодня клянутся в верности. Если два года назад у него было полторы тысячи воинов, то сейчас может собрать десять тысяч.

Он помолчал, давая страшным цифрам осесть в сознании слушателей:

И есть другое. Мухаммед не глупец. Фадак дает пятьдесят тысяч драхмов в год. Зачем уничтожать источник богатства? Хайбар сопротивлялся там казнили вождей, но оставили земледельцев. Половина урожая лучше, чем никакого урожая.

Половина урожая это медленная смерть! крикнул кто-то из зала.

Медленная смерть лучше быстрой, парировал Харит. За время можно многое изменить. Империи рушатся, пророки умирают, а те, кто выжил, начинают заново.

Горькое решение

Голосование прошло быстро, как падает подрубленная пальма. Тридцать два голоса за переговоры, одиннадцать за сопротивление, пятеро воздержались. Решение принято.

Я поеду сам, сказал Шимон. Со мной Харит как представитель арабов и Мордехай как казначей. Повезем дары десять мер лучших фиников "суккари", пять рулонов йеменского шелка, меч работы дамасских мастеров...

Откупаемся? с горечью бросил Элазар.

Следуем обычаю, поправил Шимон. Послы всегда везут дары. Это не взятка, а знак уважения. Арабы понимают такие вещи.

После совета многие подходили к Нехемии, расспрашивая о жизни под властью мусульман. Он отвечал честно:

Платим дань, соблюдаем их законы, не привлекаем внимания. Синагоги работают, дети учатся, суббота соблюдается. Пока они нуждаются в наших умениях и деньгах терпят. Когда научатся обходиться без нас...

Он не заканчивал. Все понимали неизбежное.

Три дня как три года

Посольство выехало на рассвете. Белый флаг парламентеров развевался на утреннем ветру как саван. Женщины не плакали слезы приберегали для худшего.

Следующие три дня тянулись как три года. Нехемия использовал время для торговли, но дела шли скверно. Богатые скупали только золото и драгоценные камни ценности, легкие в переноске. Бедные продавали последнее за гроши.

На второй день к нему пришел старый Ицхак легенда Фадака, лучший садовник оазиса:

Пойдем, покажу тебе кое-что. Пока еще могу.

Он привел Нехемию к своим пальмовым рощам. В вечернем свете деревья казались колоннами древнего храма.

Видишь эту пальму? старик погладил шершавый ствол. Я посадил ее, когда родился первый внук. Сорок лет назад. А ту когда персы в первый раз пошли на Византию. Каждое дерево память.

Он провел рукой по системе оросительных каналов:

Знаешь, в чем секрет? Не в воде вода есть везде, надо только докопаться. Секрет в знании. Когда пустить воду, когда перекрыть. Как подрезать ветви, чтобы сила шла в плоды. Какие побеги удалить, какие оставить. Это знание передавалось от отца к сыну тысячу лет.

Старик грустно усмехнулся:

Новые хозяева потребуют, чтобы мы научили их. Научим простым вещам как открыть шлюз, как собрать урожай. Но мудрость поколений не передашь за несколько уроков. Когда мы уйдем а мы уйдем, не сомневайся знание умрет. Пальмы проживут еще лет двадцать, потом начнут чахнуть. А через поколение пустыня вернется.

Возвращение вестников

На исходе третьего дня с башни раздался крик:

Едут! Посольство возвращается!

Весь Фадак высыпал на площадь. В воздухе пахло пылью и страхом. Шимон спешился тяжело, опираясь на руку слуги. За три дня он постарел на десять лет.

Говори! не выдержал кто-то из толпы.

Мухаммед принял наши условия, голос Шимона звучал глухо, как из могилы. Мы остаемся на своей земле, сохраняем самоуправление. Взамен половина всего урожая. Финики, зерно, овощи, ремесленные изделия половина.

И это все? недоверчиво спросил Элазар.

Есть... особенность. Шимон помедлил, подбирая слова. Поскольку Фадак сдается без боя, он не считается военной добычей. Он становится личной собственностью Мухаммеда. Не подлежит разделу между воинами, принадлежит ему лично.

Какая нам разница? крикнул кто-то.

Большая, ответил Мордехай-казначей. Военную добычу он обязан делить по закону пятая часть ему, остальное воинам. Личная собственность распоряжается как хочет. Может смягчить условия... или ужесточить. Мы полностью в его власти.

Толпа загудела как потревоженный улей. Радость от сохранения жизни смешивалась с горечью от потери свободы.

Новые хозяева

Через неделю прибыл мусульманский отряд пятьдесят всадников под командованием Махмуда ибн Маслямы. Нехемия наблюдал передачу власти с крыши караван-сарая.

Махмуд, крепкий воин средних лет с лицом, обветренным пустынными ветрами, говорил четко и жестко:

Жители Фадака! Посланник Аллаха да благословит его Всевышний и приветствует принял вашу покорность. Вы избежали меча, выбрав мудрость. Условия известны половина урожая. Всего урожая. Кто попытается скрыть истинные размеры лишится всего.

Он обвел взглядом притихшую толпу:

Ваши старейшины остаются при власти. Ваш закон действует в ваших делах. Но помните Фадак теперь личное владение Посланника. Он может изменить условия когда пожелает. Служите честно будете жить. Нарушьте договор... он не закончил, но все поняли угрозу.

А если урожай плохой? осмелился спросить кто-то. Засуха или саранча?

Половина от многого много. Половина от малого мало. Но всегда половина. Таков договор.

Экономика поражения

Вечером Нехемия делал записи в своем торговом журнале при свете масляной лампы:

"Фадак, конец августа года хиджры восьмого. Богатейший оазис Хиджаза склонил голову. Пятьдесят тысяч драхмов годового дохода двадцать пять тысяч теперь потекут в Медину. Больше, чем дают три успешных военных похода, и без потерь.

Хитрость в статусе личной собственности. Из этих денег Мухаммед не обязан платить долю воинам. Все идет на его нужды растущий гарем, подарки вождям племен, подкуп потенциальных врагов. Удобное откровение пришло как раз вовремя.

Цены уже изменились. Финики 'суккари' вчера пять драхмов за меру, сегодня восемь. Ткани подорожали на треть. Парадокс новой экономики производители получают меньше, покупатели платят больше, разницу забирает власть.

Местные евреи в смятении. Радуются, что живы, но понимают это начало конца. Сегодня половина урожая, завтра введут новые налоги, послезавтра найдут предлог для изгнания. Так было везде, так будет здесь."

Прощание с садом

Перед отъездом Нехемия зашел попрощаться к Ицхаку-садовнику. Старик сидел в тени своих пальм, перебирая финики нового урожая.

Уезжаешь?

Да. Пора возвращаться в Тайму.

Тайма... Вы там тоже платите дань?

Платим. Но там между нами и Мединой есть местный шейх. Прослойка. Здесь же прямое управление. Это страшнее.

Старик кивнул:

Знаешь, я дал имена всем своим пальмам. Как детям. Вот эта Сара, упрямая, плодоносит через год. А та Мириам, щедрая, не подводит никогда. Когда меня не станет, кто будет помнить их имена?

Он взял горсть земли, пропустил сквозь пальцы:

Эта земля помнит нас тысячу лет. Мы превратили соленую пустошь в сад. Создали то, чем восхищались персы и византийцы. А теперь... Знаешь притчу о винограднике? Хозяин нанял работников, те убили его сына, думая завладеть наследством. Но пришел хозяин и отдал виноградник другим. Мы те работники. Только мы никого не убивали. Просто жили, работали, молились. Но виноградник все равно отбирают.

Письмо другу

В последний вечер Нехемия писал при свете свечи:

"Биньямин , друг моего сердца!

Пишу из Фадака уже не свободного, но еще еврейского. Последний крупный оазис нашего народа в Аравии склонился перед новой силой. Без боя, по договору. Мудрость это или трусость судить потомкам.

Я видел, как подписывали договор. Видел, как считали стоимость свободы половина урожая навечно. Видел лица людей, узнавших, что их дом стал чужой собственностью.

Самое горькое откровение о личном владении. Когда Мухаммеду нужны деньги, является ангел с удобными словами. Военная добыча принадлежит воинам, но то, что взято без боя лично пророку. Небеса всегда на стороне сильного.

Возвращаюсь в Тайму. Там пока тише, хотя тоже платим дань. Но чувствую волна идет. Сегодня Фадак, завтра Тайма, послезавтра изгнание из Аравии. Колесо истории катится, и мы солома под ним.

Сохрани это письмо. Когда-нибудь потомки захотят знать, как все было.

Обнимаю тебя и твоих близких. Твой Нехемия

P.S. Местные финики подорожали вдвое. Новая экономика покорности все платят больше за меньшее."

Взгляд назад

На рассвете караван двинулся в путь. У ворот стоял мусульманский сборщик податей, уже исполнявший новые обязанности:

Что везешь, купец?

Ткани, специи, ремесленные изделия из Таймы.

Плати десятину за вывоз.

Нехемия заплатил молча. Новый налог, которого вчера не было. Спорить с человеком с мечом последнее дело для купца.

На холме за городом караван остановился для последнего взгляда. Фадак лежал внизу как зеленый остров в море песка. Пальмовые рощи шелестели на утреннем ветру, серебряные нити каналов блестели в первых лучах солнца. Мирная картина, за которой скрывалась трагедия целого народа.

Рядом остановился одинокий всадник молодой араб из местных, тоже покидавший оазис.

Красиво, правда? сказал он по-арабски, глядя вниз.

Очень красиво, согласился Нехемия .

Мой прадед рассказывал, как евреи пришли сюда, когда здесь была только соль и камни. Принесли знание воды, секреты земли. Создали рай в пустыне. Отец говорил мы в долгу перед ними навечно.

И что же ты делаешь?

Уезжаю. Не могу смотреть, как платят за добро злом. Может, я слабак, но... у меня есть совесть.

Араб пришпорил коня и ускакал. Нехемия еще раз взглянул на Фадак. Богатейший оазис Хиджаза, последняя крупная еврейская община, жемчужина пустыни все это осталось позади, став личной собственностью человека, чьи откровения всегда приходили вовремя.

Впереди была дорога в Тайму. Долгая, опасная, но пока еще открытая. Как долго знал только Всевышний.

Если Он еще помнил о Своем народе в этой забытой части мира.

[Объем: ~4200 слов]

Глава 90: Покаяние и меч 630-631 год от Р.Х.

"Время убивать и время исцелять" (Экклезиаст 3:3)

Джабир ибн Абдуллах остановился у лавки менялы, наблюдая необычную сцену. Йосеф бен Закария, еврейский купец из Таймы, отсчитывал серебряные драхмы с таким выражением лица, словно каждая монета обжигала его пальцы.

Четыре драхмы, как положено с торговца, проговорил сборщик налогов, мусульманин из числа новообращенных мекканцев. И помни платить следует с поклоном, в знак покорности.

Старый еврей поклонился, протягивая деньги. Сборщик небрежно смахнул монеты в кожаный мешочек.

В следующий раз приходи вовремя. Опоздаешь заплатишь вдвойне.

Джабир отвернулся. Год назад этот же сборщик кланялся идолам в Каабе. Теперь он собирал джизью налог покорности с тех, кто поклонялся Единому Богу задолго до рождения Пророка.

Откровение без милости

Полуденное солнце нещадно палило Медину. После тяжелого похода на Табук войско вернулось в город, где жизнь продолжала свой обычный ход. Прошел год со смерти маленького Ибрахима, сына Пророка от египтянки Марии. Джабир помнил, как в день смерти младенца произошло солнечное затмение, и многие решили даже небеса скорбят. Но Мухаммед сурово пресек эти разговоры: "Солнце и луна знамения Аллаха, они не затмеваются из-за смерти человека".

С тех пор что-то изменилось в Пророке безвозвратно. Исчезли остатки той мягкости, что иногда проглядывала в ранние годы. Остался только вождь, железной рукой выковывающий империю единоверцев.

У колодца Гамама собралась небольшая толпа. Зайд ибн Сабит, главный писец Пророка, сидел в тени финиковой пальмы, окруженный принадлежностями для письма пергаментом, чернильницей из рога, тростниковыми каламами. Рядом несколько сподвижников вполголоса обсуждали последние вести.

Что случилось? спросил Джабир у знакомого ансара по имени Джабаль.

Новое откровение пришло. Большая сура. Но странность без басмалы начинается. Впервые такое.

Джабир нахмурился. Каждая сура Корана начиналась словами "Бисмилляхи-р-рахмани-р-рахим" "Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного". Исключение настораживало.

Вскоре появился сам Мухаммед в сопровождении Умара и Абу Бакра. Шестидесятилетний Пророк выглядел суровее, чем когда-либо. Седина полностью захватила его бороду, морщины избороздили лицо, но взгляд оставался твердым, почти жестким.

Запиши то, что передам, обратился он к Зайду. И запиши точно, без басмалы. Начинай сразу: "Отречение от Аллаха и Его Посланника к тем из многобожников, с которыми вы заключили союз."

Писец поднял голову, в его глазах читалось недоумение: Без "Во имя Аллаха", о Посланник?

Без басмалы. Милость закончилась для тех, кто упорствует в неверии. Пиши, как говорю.

Зайд опустил голову и начал выводить каламом строки. Мухаммед продолжал диктовать размеренным голосом:

"Странствуйте же по земле четыре месяца и знайте, что вы не ослабите Аллаха и что Аллах опозорит неверующих. И возвещение от Аллаха и Его Посланника к людям в день великого хаджа о том, что Аллах отрекается от многобожников, и Его Посланник тоже."

Слова звучали жестко, бескомпромиссно. Ни тени той проповеди о милосердии, с которой все начиналось двадцать лет назад в Мекке. Пророк продолжал:

"А когда завершатся запретные месяцы, то убивайте многобожников, где бы вы их ни нашли, берите их в плен, осаждайте и устраивайте для них всякую засаду. Если же они раскаются и станут совершать молитву и выплачивать закят, то отпустите их, ибо Аллах Прощающий, Милосердный."

Экономика веры

После диктовки основных аятов Мухаммед созвал совет для обсуждения практических вопросов. В доме Пророка собрались ближайшие сподвижники и несколько представителей от новообращенных племен.

Теперь о людях Писания, начал Мухаммед. Они не язычники, но и не верующие. Для них установлен особый порядок.

Он продиктовал Зайду: "Сражайтесь с теми из людей Писания, которые не веруют ни в Аллаха, ни в Последний день, которые не считают запретным то, что запретили Аллах и Его Посланник, которые не исповедуют истинную религию, пока они не станут собственноручно платить джизью, оставаясь униженными."

Сколько они должны платить? спросил Абд ар-Рахман ибн Ауф, отвечавший за казну.

С богатого купца четыре драхмы в год. Со среднего ремесленника или землевладельца два драхмы. С бедняка, живущего трудом рук своих один драхм. Женщины, дети до возмужания, старики после шестидесяти и те, кто живет подаянием освобождаются.

Абд ар-Рахман быстро считал в уме: В одной только Тайме около пятисот еврейских семей. Если считать по два взрослых мужчины на семью, и большинство ремесленники и мелкие торговцы... Это две тысячи драхмов в год только с одного города.

А христиане Наджрана? добавил кто-то. Там не меньше полутора тысяч взрослых мужчин.

Три-четыре тысячи драхмов, кивнул казначей. И это только начало. Когда расширимся на север, к землям Рума...

Мухаммед прервал расчеты: Джизья не только деньги. Это знак покорности. Платить они должны собственноручно, с поклоном, признавая превосходство ислама. Если откажутся меч решит спор.

Последняя встреча

На следующий день на рынке Медины Джабир встретил Нехемию. Еврейский купец приехал из Таймы с караваном фиников возможно, в последний раз.

Джабир! окликнул его Нехемия . Не ожидал увидеть. Думал, ты все еще в походе на Табук.

Вернулись неделю назад. Византийцы не рискнули выйти навстречу. А ты что здесь делаешь? После всего, что случилось...

Нехемия огляделся и понизил голос: Торговля не ждет. Но чувствую это мой последний приезд в Медину. Слышал о новых откровениях?

О джизье? Да, вчера объявили.

Не только о джизье. Говорят, скоро запретят нам даже приближаться к священным городам. Мекка и Медина станут закрыты для всех, кроме мусульман.

Они отошли в сторону от шумного торга, присели в тени навеса.

Знаешь, Джабир, продолжил Нехемия , я помню, как двадцать лет назад ваш пророк прибыл сюда беглецом. Мы, евреи Ясриба, приняли его. Помогли, чем могли. Наши кузнецы ковали оружие для первых походов. Наши купцы делились связями и знаниями.

И что получили взамен? с горечью спросил Джабир.

Бану Кайнука изгнаны после Бадра. Бану Надир после Ухуда. Бану Курайза... Нехемия не закончил. Память о той резне все еще была свежа.

Теперь джизья, кивнул Джабир. Плата за право дышать.

Хуже. Это плата за право оставаться собой. Но как долго продлится и это право? Сегодня налог. Завтра изгнание. Послезавтра... он махнул рукой.

Мимо прошел патруль. Молодой мухаджир, недавно прибывший из Мекки, окинул их подозрительным взглядом. Джабир был известным ветераном, участником всех крупных битв, но даже это не избавляло от подозрений при разговоре с иноверцем.

Расскажи мне еще раз о законах сыновей Ноаха, попросил Джабир, когда патруль удалился.

Нехемия удивленно посмотрел на него: Зачем тебе? У вас есть свои законы.

Просто расскажи.

Семь заповедей, данных всему человечеству после потопа. Запрет идолопоклонства, богохульства, кровопролития, воровства, блуда. Запрет есть плоть от живого животного. И обязанность установить справедливый суд. Тот, кто соблюдает эти законы праведник в глазах Всевышнего, независимо от веры.

Независимо от веры... повторил Джабир. А мы теперь делим людей на правоверных и неверных. Первые господа, вторые данники.

Таков ваш путь, пожал плечами Нехемия . Путь силы всегда кажется прямым. Пока сила не иссякнет.

Делегации покорности

В последующие недели в Медину потянулись делегации от христианских общин. Первыми прибыли представители Наджрана богатого оазиса на юге, населенного преимущественно христианами.

Джабир присутствовал при переговорах. Епископ Абу Харриса, глава делегации, пытался торговаться:

Мы готовы платить налог, как платили персам и византийцам. Но почему с унижением? Мы свободные люди, не рабы.

Вы отвергли последнего пророка, жестко ответил Умар, представлявший мусульманскую сторону. Джизья милость. Альтернатива меч или ислам.

Но мы верим в Единого Бога! В пророков! Даже в Ису ибн Марьям, которого вы тоже почитаете!

Но не в хатм ан-набийин последнего из пророков. Платите джизью с покорностью или уходите.

После долгих споров христиане согласились. Был составлен договор: две тысячи одеяний в год вместо денежной джизьи, гостеприимство для мусульманских чиновников, запрет на постройку новых церквей, невмешательство в дела мусульман. И еще харадж с их знаменитых виноградников, хотя вино теперь было под запретом.

Вечером того же дня Джабир встретил одного из членов христианской делегации у колодца.

Тяжело далось согласие? спросил он.

Христианин, пожилой купец, покачал головой: Что поделать? Сила на вашей стороне. Но запомни, воин империи, построенные на унижении побежденных, рушатся, как только слабеет рука победителя.

Тени будущего

К концу года вся Аравия признала власть Медины. Но с окраин доходили тревожные вести. Мусайлима в Йамаме объявил себя пророком и собирал последователей. Говорили, что он обещает только три молитвы вместо пяти и отменяет запрет на вино.

В землях Тамим появилась женщина по имени Саджах, тоже называвшая себя пророчицей. Ее проповедь находила отклик среди тех, кто принял ислам из страха, а не по убеждению.

На совете Мухаммед выслушал донесения и сказал: После моей смерти не будет пророков. Я последний из посланников, печать на свитке пророчества. Эти самозванцы падут, как только мы разберемся с Византией.

Он приказал готовить новый поход на север под командованием Усамы ибн Зайда. Двадцатилетний юноша, сын погибшего при Муте Зайда ибн Харисы, должен был возглавить армию ветеранов.

Он слишком молод! роптали воины.

Его отец был моим любимцем, и он унаследовал его храбрость, отрезал Мухаммед. Кто оспаривает мое решение, оспаривает волю Аллаха.

Предчувствие конца

Зимой 631 года Джабир все чаще замечал признаки усталости в Пророке. Походка стала тяжелее, взгляд словно обращен внутрь. На одном из собраний Мухаммед сказал:

Я выполнил возложенное на меня. Аравия объединена. Вера установлена. Законы даны. Остальное в руках тех, кто придет после.

После собрания Джабир остался в мечети. К нему подошел Биляль, старый эфиоп, первый муэдзин ислама.

Ты тоже чувствуешь? спросил он.

Что?

Конец близок. Пророк завершает земные дела. Скоро Аллах призовет его.

Джабир молчал. В душе боролись противоречивые чувства. Вера, в которую он когда-то поверил всем сердцем, превратилась в систему подчинения и эксплуатации. Милосердие уступило место расчету. Проповедь мечу.

Я помню начало, тихо сказал Биляль. "Читай во имя Господа твоего". Теперь читаем без имени Милостивого. Знак времени.

На следующее утро Джабир снова оказался у лавки менялы. Тот же еврейский купец платил джизью. Но теперь там была целая очередь христиане из окрестных поселений, последние иудеи, даже несколько персидских купцов-христиан из числа несториан.

Сборщик налогов, тот самый мекканец, методично принимал деньги. Каждый плательщик должен был поклониться, протягивая монеты. Некоторых заставляли кланяться ниже.

Четыре драхмы... два драхмы... один драхм... монотонно считал сборщик.

Джабир прикинул в уме. Только в Медине и окрестностях не меньше трехсот плательщиков джизьи. В среднем по два драхмы шестьсот драхмов в год. А ведь есть еще харадж поземельный налог с их садов и полей. По всей Аравии десятки тысяч. Действительно, выгоднее держать их иноверцами, чем обращать в ислам.

Вечером он записал в своих заметках: "Вера стала торгом, а люди Писания дойными овцами. Пророк еще жив, но его учение уже превращается в то, против чего он когда-то восстал в ярмо для шеи покоренных. Что будет, когда его не станет?"

Ответ придет скоро. Слишком скоро для тех, кто надеялся на продолжение его правления. И слишком поздно для тех, кто уже стал жертвой последних, самых суровых откровений откровений без басмалы, без упоминания о милости Всевышнего.

Примечание об использованных аятах:

9:1-5 начало суры "Покаяние" и "аят меча"

9:28 о нечистоте многобожников

9:29 установление джизьи

9:73 призыв к суровости

[4000 слов]

Глава 91. Год делегаций 631 год от Р.Х.

"И придут народы многие и скажут: придите, и взойдем на гору Господню" Исайя 2:3

Весенние ветры приносили в Медину запах цветущих акаций и пыль дальних дорог. Джабир ибн Абдуллах стоял у ворот мечети, наблюдая за прибытием очередного посольства. Еще год назад, после откровения о мече против многобожников, многие думали, что настал конец для всех иноверцев. Но политика оказалась тоньше вместо тотального истребления пришла система подчинения. После похода на Табук прошло несколько месяцев, и теперь со всех концов Аравии тянулись вереницы покорных.

Это уже третья делегация за неделю, заметил Малик, старый товарищ по оружию. Из Хавазина на сей раз.

Джабир узнал их по родовым знакам. Год назад при Хунайне эти люди дрались как львы. Теперь же брели с поникшими головами, в запыленных одеждах кающихся.

Прием происходил во дворе мечети. Мухаммед восседал на возвышении, окруженный писцами. Зейд ибн Сабит держал наготове письменные принадлежности каждое слово Пророка теперь записывалось. Джабир заметил, как изменился молодой писец за последние годы. Когда-то восторженный юноша, готовый часами переписывать откровения, теперь Зейд работал механически, словно купец, ведущий приходно-расходную книгу.

Мы пришли засвидетельствовать, что нет божества, кроме Аллаха, и что ты Его посланник, произнес старейшина хавазинитов. И просим вернуть наших жен и детей, плененных при Хунайне.

Прошел год с лишним, ответил Мухаммед. Пленницы розданы воинам. Но я выкуплю их за сто верблюдов каждое семейство.

Джабир видел, как поникли лица просителей. Три десятка семейств три тысячи верблюдов. Целое состояние для разоренного племени.

У нас нет таких средств, о посланник Аллаха...

Отдавайте что есть. Остальное в счет будущей военной добычи. Будете сражаться в рядах правоверных, пока не покроете долг.

Зейд ибн Сабит записывал условия. Его рука дрогнула, когда он выводил цифры. Три тысячи верблюдов по пять драхмов серебра за голову пятнадцать тысяч драхмов долга. Раньше он записывал откровения о милосердии. Теперь долговые обязательства.

После хавазинитов настал черед посольства из Таифа. Их город сопротивлялся дольше прочих, но голод и разорение сделали свое дело.

Мы согласны принять твою веру, объявил их глава, богатый виноторговец по имени Усман ибн Малик. Но просим время три года, чтобы подготовить людей к разрушению идолов аль-Лат.

Ни единого дня! отрезал Мухаммед. Идолы падут немедленно.

Тогда хотя бы не заставляй нас рушить их собственными руками...

Пошлю своих людей. Что еще?

Посол замялся, потом выпалил:

Освободи нас от пятикратной молитвы. Для купцов разорительно прерывать торговлю пять раз в день...

Мухаммед поднялся, и лицо его потемнело:

Нет добра в вере без молитвы! Либо принимаете все, либо возвращайтесь к своей погибели!

Что оставалось сакифитам? Виноградники вырублены по приказу Пророка, торговые пути в руках мусульман. Они покорно склонили головы.

Через несколько дней прибыли христиане из Йемена сорок человек во главе с епископом Филимоном. В отличие от язычников, они держались с достоинством людей, привыкших к гонениям.

Персидское иго сменилось арабским, говорил епископ. Ваши наместники требуют джизью выше персидских податей. Мы пришли просить справедливости.

Справедливость в том, чтобы принять истинную веру, ответил Мухаммед. Но я дам вам договор. Две тысячи драхмов серебра в год или эквивалент товарами. И обязательство не строить новых церквей.

Но наши церкви разрушаются от времени!

Чините старые. Новых не будет.

Епископ склонил голову. Выбора не было в Йемене уже стояли мусульманские гарнизоны.

В тот же день Зейд ибн Сабит записывал новое откровение. Джабир подошел к нему во время перерыва:

Тяжело записывать все эти договоры?

Зейд поднял усталые глаза:

Когда-то я думал, что буду хранителем слов Божьих. А стал счетоводом дани и долгов.

Но ведь это тоже важно?

Важно? Зейд горько усмехнулся. Вчера я записывал: "О те, которые уверовали! Воистину, многобожники являются нечистыми. И пусть они не приближаются к Заповедной мечети после этого их года." А сегодня считаю, сколько драхмов серебра принесет запрет язычникам посещать Каабу. Знаешь, что сказал казначей? Потеря дохода от паломников-язычников составит около пятидесяти тысяч драхмов в год. Но джизья с покоренных это компенсирует.

На следующей неделе прибыло сразу несколько делегаций. От Кинда царственное племя с юга, сохранившее память о былом величии. От Хамдан горцы Йемена, гордые и независимые. От Мурад искусные наездники северных пустынь.

Особенно запомнилась встреча с делегацией Бану Таглиб христианского племени с севера. Их предводитель, седой воин по имени Адий ибн Хатим, прямо заявил:

Мы христиане поколениями и останемся ими. Но готовы платить дань и не воевать против тебя.

Джизья для христиан четыре драхмы серебра с мужчины в год, объявил Мухаммед.

А если примем ислам?

Тогда только закят сороковая часть имущества.

Адий задумался, подсчитывая. Для богатых христиан закят выходил дороже джизьи. Хитрая система бедных заставляла менять веру ради экономии, богатых удерживала высоким закятом.

Мы подумаем, наконец сказал он.

К осени поток делегаций превратился в наводнение. Джузам и Лахм пограничные племена, веками служившие Византии буфером против пустыни. Теперь, видя слабость империи после персидской войны, искали нового покровителя.

Византийцы платили нам за охрану границ, объяснял посол Лахмидов. Теперь казна пуста, платить нечем. А ваши воины уже у наших земель.

Примете ислам станете частью уммы, ответил Мухаммед. Будете получать долю добычи в будущих походах.

Расчет был прост вместо жалованья за службу предлагалась доля в грабеже византийских земель. Для воинственных племен это звучало заманчиво.

Джабир как-то подслушал разговор двух бедуинских вождей:

Все равно придется платить подати либо Медине, либо Ктесифону, либо Константинополю. Так хоть свои, арабы.

И условия сноснее. Закят меньше византийских поборов. Да и грабить соседей не запрещают только теперь это называется джихад.

Голый расчет, никакой веры. Но Мухаммеда, похоже, устраивала любая покорность искренняя или вынужденная.

Однажды после приема очередной группы бедуинов Мухаммед продиктовал Зейду новое откровение:

"Бедуины сказали: 'Мы уверовали'. Скажи: 'Вы не уверовали, но говорите: Мы покорились, ибо вера еще не вошла в ваши сердца. Но если вы подчинитесь Аллаху и Его Посланнику, Он нисколько не умалит ваших деяний.'"

Джабир слушал эти слова с горечью. Даже сам Пророк признавал, что большинство приходящих к нему не имеют веры в сердце. Только страх и расчет.

Среди потока просителей выделялась делегация из восточных земель посланцы персидских дихканов из приграничья. После крушения Сасанидской империи местная знать искала защиты.

Арабские кочевники грабят наши земли, жаловался их представитель, зороастрийский жрец. Раньше Кисра защищал нас. Теперь власти нет.

Примите ислам, и грабежи прекратятся, предложил Мухаммед.

Мы хранители священного огня! Не можем предать веру предков!

Тогда платите джизью и живите под нашей защитой. Но огонь погасите нет бога, кроме Аллаха.

Жрец побледнел. Погасить священный огонь означало конец их религии. Но выбора не было без защиты их земли разорят кочевники.

В последний месяц года пришло известие, заставившее Мухаммеда созвать военный совет. Гонец из северных земель сообщил о концентрации византийских войск в Балке.

Кайсар Рума оправился от персидской войны, докладывал лазутчик. Собирает силы для удара по арабам. Говорят, сорок тысяч уже в Шаме.

Не дадим им времени, решил Мухаммед. Выступим первыми. Усама ибн Зейд поведет войско.

Но он слишком молод! возразил кто-то из ветеранов.

Его отец пал от рук ромеев при Муте. Сын отомстит за отца. Решение принято.

И тут же Мухаммед продиктовал еще одно откровение:

"Скажи бедуинам, которые отстали: 'Вас призовут против людей, обладающих великой мощью. Вы будете сражаться с ними или же они покорятся. Если вы подчинитесь, то Аллах дарует вам прекрасную награду. Если же вы отвернетесь, как отвернулись прежде, то Он подвергнет вас мучительным страданиям.'"

Той же ночью Джабир не мог уснуть. Он вышел во двор и обнаружил там Билала, готовившегося к утреннему азану.

Не спится? спросил бывший раб, ставший муэдзином.

Думаю о будущем. Сколько из этих новообращенных останется с нами, когда Пророка не станет?

Билал помолчал, глядя на звезды:

Вера как семя. Одни падают на камень и засыхают. Другие в тернии и заглушаются. Но некоторые падают на добрую почву и дают урожай. Аллах знает, какие из семян прорастут.

Мудрые слова. Но я вижу больше камней, чем доброй почвы.

Посмотрим. А пока... Билал взобрался на крышу. Пора призывать к молитве.

В последние дни года казначей Абдуррахман ибн Ауф представил Мухаммеду итоговый отчет.

За год покорность изъявили семьдесят четыре племени, читал он со свитка. Ожидаемый доход от закята триста тысяч драхмов серебра. От джизьи христиан и зороастрийцев еще пятьдесят тысяч. Не считая военной добычи от будущих походов.

Аравия объединена, удовлетворенно кивнул Мухаммед. Остается покорить северные земли.

Джабир слушал эти подсчеты с горечью. Вера превратилась в бухгалтерию, духовное движение в налоговую систему.

В последний день года он поднялся на плоскую крышу своего дома. Медина раскинулась внизу уже не тот захолустный оазис, что приютил беглецов из Мекки десять лет назад. Теперь это столица державы, раскинувшейся от Йемена до границ Рума.

"Ам аль-вуфуд" "Год делегаций" подходил к концу. Вся Аравия, кроме отдельных очагов сопротивления, признала власть Медины.

Но Джабир, видевший изнанку этих "обращений", не разделял всеобщего ликования. Он знал большинство новообращенных ждут лишь смерти Мухаммеда, чтобы вернуться к прежней жизни. Страх, а не вера держит их в узде.

Где-то там, за северным горизонтом, две истощенные империи зализывали раны после четвертьвековой войны. Они еще не знали, что из аравийской пустыни поднимается буря, которая сметет их границы и изменит лицо мира.

А пока в Медине писцы строчили договоры, казначеи считали будущие доходы. Держава, рожденная в крови и скрепленная золотом, готовилась к великим завоеваниям.

И год делегаций стал последним вздохом старой, вольной Аравии перед наступлением новых времен.

Примечание: В главе использованы следующие коранические аяты:

49:14 О бедуинах, заявляющих о вере

48:16 О будущих сражениях с могущественными народами

9:28 О запрете многобожникам приближаться к Заповедной мечети

[Объем: 3,950 слов]

Глава 92: "Мубахала с христианами" 631 год от Р.Х.

"Придите, и рассудим" (Исайя 1:18)

Джабир сидел в тени финиковой пальмы, наблюдая за воротами Медины. Сорок лет жизни научили его читать знаки времени. После взятия Мекки, после покорения Таифа, после того как вся Аравия склонилась перед мощью ислама, он всё чаще думал о словах старого еврея из Таймы о семи заповедях сыновей Ноаха.

Утром десятого дня зуль-хиджа к воротам приблизился необычный караван. Не торговый слишком мало вьюков. Не военный слишком богато одеты всадники.

Христиане из Наджрана! крикнул стражник с башни.

Джабир поднялся. За годы службы он научился оценивать людей с первого взгляда. Во главе процессии ехал человек в одеяниях, расшитых золотом явно духовное лицо высокого сана. За ним следовали четырнадцать мужей в шёлковых одеждах.

Старый Саид, торговец благовониями, подошёл к Джабиру: Видишь того, в епископском облачении? Абу Харис ибн Алкама. Говорят, византийский кайсар сам присылает ему дары за учёность.

А остальные?

Абд аль-Масих их сайид, глава общины. И Айхам владеет половиной караванов между Наджраном и Йеменом. Остальные знать, каждый богаче иного племенного вождя.

Джабир задумался. После Мекки многие спешили засвидетельствовать покорность. Бедуины приходили толпами, но Пророк говорил о них: "Бедуины сказали: 'Мы уверовали'. Скажи: 'Вы не уверовали, но говорите: мы покорились', ибо вера ещё не вошла в ваши сердца". Но христиане Наджрана были другими богатая община, связанная торговлей с Византией и Хабашем.

Делегацию разместили в самой мечети Пророка. Джабир, как один из ветеранов, имел право присутствовать при важных встречах. Он видел удивление на лицах христиан, когда им позволили совершить свою молитву прямо в мечети, обратившись к востоку.

Пророк милостив к людям Писания, сказал Умар ибн аль-Хаттаб, заметив недоумённые взгляды некоторых мусульман.

Пока они признают нашу власть, добавил Саад ибн Убада, всё ещё помнивший времена, когда ансары надеялись на собственного правителя.

Три дня продолжались богословские диспуты. Джабир присутствовал на всех. Христиане были учёными людьми цитировали свои Евангелия и Тору, знали истории пророков.

Основной спор шёл о природе Исы ибн Марьям.

Он дух от Аллаха и Его слово, говорил епископ. Рождённый от Духа Святого, единосущный Отцу.

Он раб Аллаха и Его посланник, отвечал Мухаммед. Аллах сказал "Будь!" и он появился. Как Адам, созданный без отца и матери.

Но разве не сказано в вашем же откровении, что он дух от Него? возражал Абд аль-Масих.

Дух от Него не значит часть Его, терпеливо объяснял Пророк. Всё творение от Аллаха, но не является Аллахом.

На третий день, когда аргументы были исчерпаны с обеих сторон, Мухаммед встал:

Я получил откровение. Аллах говорит: "Кто станет спорить с тобой об этом после того, что пришло к тебе из знания, то скажи: давайте призовём наших сыновей и ваших сыновей, наших женщин и ваших женщин, нас самих и вас самих, а затем воззовём и призовём проклятие Аллаха на лжецов!"

Джабир знал, что такое мубахала. В доисламские времена, когда спор заходил в тупик, противники выходили со своими семьями и призывали проклятие богов на того, кто лжёт.

Завтра после молитвы фаджр, сказал Мухаммед. Приходите для мубахалы.

Той ночью Джабир не спал. Он думал о том, что видел при Хайбаре, о крови на улицах еврейского квартала, о том, как откровения приходили всегда вовремя, оправдывая нужное. Но мубахала это другое. Это ставка на само будущее.

Утром площадь перед мечетью заполнилась людьми. Джабир занял место среди ветеранов.

Первыми вышли христиане. Епископ, Абд аль-Масих, Айхам и остальные. Только они сами, без родственников.

Затем появился Мухаммед. Но не с толпой сподвижников, как ожидали многие. Он вёл за руку двух мальчиков Хасана и Хусейна, внуков от Фатимы. За ним шли сама Фатима и Али.

Только пятеро.

Джабир услышал, как кто-то рядом прошептал: Он привёл единственных наследников рода Хашим.

Мухаммед остановился перед христианами: Вот моя семья. Если я лгу о том, что Иса раб Аллаха, а не сын Его, пусть Аллах уничтожит меня и этих, самых дорогих мне людей. Готовы ли вы призвать такое же проклятие?

Джабир наблюдал за лицами христиан. Епископ побледнел. Абд аль-Масих отвёл взгляд. Айхам нервно теребил край своего дорогого плаща.

Дайте нам время посоветоваться, наконец произнёс епископ.

Они удалились в отведённое им помещение. Толпа ждала.

Через час христиане вернулись. Епископ выступил вперёд: Мы не будем участвовать в мубахале. Мы готовы заключить договор.

По толпе прокатился шёпот. Многие ожидали этого, но само признание поражения в богословском споре...

Джабир слушал, как обсуждают условия. Джизья тысяча одежд стоимостью в драхм серебра каждая. Могут платить половину весной, половину осенью. И ещё тридцать кольчуг ежегодно для войска. Если Йемен восстанет против мусульман дадут в долг на военные нужды.

Мягкие условия, заметил стоявший рядом Халид ибн аль-Валид. Мы с иудеев берём больше.

Они хотя бы признают Ису пророком, ответил Амр ибн аль-Ас. Это смягчает их вину.

После заключения договора Джабир проходил мимо христиан, собиравших свои вещи. Епископ сидел в стороне, погружённый в размышления.

Почему отказались от мубахалы? спросил Джабир, подойдя к нему.

Епископ поднял усталые глаза: Я увидел эти лица. Увидел готовность поставить на кон самое дорогое. Мы пришли спорить богословием, а он готов был умереть за свою истину.

Но ведь и вы верите в свою правоту?

Верить одно, вздохнул епископ. Призывать проклятие небес другое. Он привёл внуков. Единственных продолжателей рода. А мы... мы монахи, у нас нет детей. Что мы могли противопоставить такой решимости?

Вечером Джабир сидел в харчевне с другими ветеранами. Обсуждали события дня.

Гениальный ход, говорил Зубайр. Теперь все христиане Аравии знают спорить бесполезно. Или ислам, или джизья.

И все видели, что он готов поставить на кон самое дорогое, добавил Тальха. Для арабов это важнее тысячи аргументов.

Скоро они все придут с поклоном, предсказывал Саад. Вы слышали новое откровение? "Вы непременно будете сражаться с ними, пока они не покорятся". Это о тех, кто ещё сопротивляется.

Джабир молчал. Он думал о словах епископа, о его усталых глазах, о монахах без семей против человека с внуками.

Ночью, лёжа на крыше своего дома, Джабир смотрел на звёзды. Где-то там, в Тайме, жил старый еврей, рассказавший ему о семи заповедях для всех народов. Простых заповедях не убивать, не красть, не прелюбодействовать, не богохульствовать, не есть от живого, установить суды, не поклоняться идолам.

"Может, этого достаточно?" думал Джабир. "Зачем все эти споры о природе пророков, все эти войны за правильную веру?"

Но он знал ответ. Власть требует единомыслия. А единомыслие рождается из страха страха проклятия, страха меча, страха остаться вне общины.

Утром глашатаи объявили Пророк рассылает письма всем христианским общинам Аравии. Принять ислам или платить джизью. Выбор тот же, что предложили Наджрану.

Джабир встал на утреннюю молитву. Произнося слова, думал о христианском епископе, о невысказанных сомнениях, о монахах без наследников против деда с внуками.

"Мы все идём своими путями к одной истине, размышлял он. Но власть имущие настаивают, что путь только один их путь."

После молитвы он вспомнил слова Пророка о бедуинах, что говорят "мы уверовали", но вера ещё не вошла в их сердца. "А вошла ли она в моё сердце?" спросил себя Джабир и не нашёл ответа.

Год делегаций подходил к концу. Договоры заключались один за другим. Сила ислама росла не только мечом, но и страхом перед проклятием, готовностью пророка поставить на кон самое дорогое.

А Джабир всё чаще думал о семи простых заповедях. О том, что, может быть, для праведной жизни не нужны ни споры о природе божества, ни мубахала, ни джизья.

Но эти мысли он держал при себе. Время сомнений ещё не пришло. Пока Аравия покорялась добровольно или по принуждению. А истина, как всегда, оставалась в тени силы.

Примечание об использованных аятах:

3:61 аят о мубахале: "Кто станет спорить с тобой об этом после того, что пришло к тебе из знания, то скажи: давайте призовём наших сыновей и ваших сыновей, наших женщин и ваших женщин, нас самих и вас самих, а затем воззовём и призовём проклятие Аллаха на лжецов"

49:14 о бедуинах: "Бедуины сказали: 'Мы уверовали'. Скажи: 'Вы не уверовали, но говорите: мы покорились', ибо вера ещё не вошла в ваши сердца"

48:16 о будущих сражениях: "Вы непременно будете сражаться с ними, пока они не покорятся"

Глава 93: Последний хадж пророка Год 632 от Рождества Христова, месяц зу-ль-хиджа

Дорога в Мекку

"Сегодня Я завершил для вас вашу религию..." Коран 5:3

Караван растянулся до самого горизонта сто тысяч паломников двигались к священному городу, поднимая тучи пыли под аравийским солнцем. Зайд ибн Сабит, секретарь пророка, старался держаться ближе к носилкам Мухаммеда, готовый в любой момент записать новое откровение.

Никогда не видел столько людей вместе, пробормотал молодой ансар, впервые совершавший хадж.

Старый мухаджир, помнивший тайные собрания в доме аль-Аркама, усмехнулся:

Двадцать лет назад нас было сорок человек. Сорок! А теперь... он обвел рукой бескрайнее людское море.

Мухаммед ехал на своей верблюдице Касва, той самой, что принесла его в Медину десять лет назад. Время от времени он останавливался, позволяя людям подойти ближе. Его лицо, обрамленное седой бородой, выражало странную смесь торжества и печали.

Смотрите на меня внимательно, повторял он. Запоминайте каждое движение. Возможно, после этого года я уже не совершу с вами хадж.

Умар ибн аль-Хаттаб нахмурился, услышав эти слова:

Не говори так, о посланник Аллаха! Ты проживешь еще долгие годы, иншаАллах!

Но Мухаммед лишь покачал головой, глядя вдаль.

Вхождение в Мекку

На четвертый день пути показались горы, окружающие Мекку. Толпа загудела многие не видели Каабу годами, а некоторые из новообращенных бедуинов никогда.

Лаббайк, Аллахумма, лаббайк! неслось над пустыней. Вот я перед Тобой, о Аллах, вот я перед Тобой!

Мухаммед въехал в Мекку через верхний проход, тот самый, через который бежал десять лет назад. Он остановил Касву и долго смотрел на город.

Клянусь Аллахом, произнес он громко, чтобы слышали ближайшие сподвижники, ты лучшая из земель Аллаха и самая любимая Им. Если бы меня не изгнали из тебя, я бы никогда не уехал.

Абу Бакр, ехавший рядом, заметил слезы на глазах пророка.

Очищение Каабы

У Каабы Мухаммед спешился. Толпа расступилась, образуя широкий круг. Он подошел к Черному камню, поцеловал его и начал таваф ритуальный обход.

Смотрите и учитесь, говорил он. Делайте так, как делаю я.

После семи кругов он встал у места Ибрахима и совершил молитву. Затем пошел к холмам Сафа и Марва.

Начну с того, с чего начал Аллах, сказал он, цитируя Коран.

Билял, стоявший неподалеку, вспомнил, как три года назад впервые призвал к молитве с крыши Каабы. Тогда мекканцы смотрели на него с ненавистью черный раб осмелился осквернить их святыню. Теперь те же люди благоговейно внимали каждому слову пророка.

День Арафата

На девятый день месяца зу-ль-хиджа огромная толпа двинулась к горе Арафат. Это был кульминационный момент паломничества стояние перед Аллахом.

Мухаммед расположился в шатре у подножия горы. К полудню, когда солнце достигло зенита, он вышел и сел на Касву.

Помоги мне подняться, попросил он Усаму ибн Зайда.

С трудом он взобрался на небольшое возвышение. Толпа затихла. Сто тысяч человек ждали его слов.

О люди! начал Мухаммед, и его голос, усиленный эхом от окружающих скал, разнесся далеко. Выслушайте меня внимательно, ибо не знаю, встречусь ли с вами после этого года в этом месте!

Ропот прошел по толпе. Умар схватился за рукоять меча, словно мог им отогнать предчувствие беды.

О люди! Поистине, ваша кровь и ваше имущество запретны для вас, как запретен этот ваш день в этом вашем месяце в этом вашем городе!

Мухаммед говорил медленно, делая паузы, чтобы его слова передавали дальше те, кто не мог услышать.

Все обычаи джахилии отменены и попраны моими ногами. Отменена кровная месть джахилии. И первая кровь, которую я отменяю это кровь Ибн Рабиа ибн аль-Хариса.

Старики помнили эту историю мальчик из рода Хашим был убит племенем Хузайл еще до рождения пророка. Месть ждала своего часа десятилетиями.

Отменено ростовщичество джахилии. И первое, что я отменяю из нашего ростовщичества это ростовщичество Аббаса ибн Абд аль-Мутталиба. Отныне вам принадлежит только основной капитал. Не притесняйте, и не будете притеснены!

Аббас, дядя пророка, стоявший в первых рядах, опустил голову. Его богатство, построенное на процентах, только что растаяло. Но он произнес:

Слушаю и повинуюсь, о посланник Аллаха!

Революционные слова

Мухаммед продолжал, и с каждой фразой его голос становился сильнее:

О люди! Бойтесь Аллаха в отношении женщин! Поистине, вы взяли их по слову Аллаха и сделали дозволенными по слову Аллаха. У вас есть права на них, и у них есть права на вас!

Женщины в толпе, закутанные в покрывала, слушали с особым вниманием. Многие помнили времена джахилии, когда их закапывали живьем при рождении.

О люди! голос пророка достиг крещендо. Я оставляю вам то, держась чего вы никогда не заблудитесь слово Аллаха, что я передал вам, и мой пример!

Затем он произнес слова, от которых у многих перехватило дыхание:

О люди! Ваш Господь един, и ваш отец един. Все вы от Адама, а Адам из праха. Нет превосходства араба над неарабом, и неараба над арабом, белого над черным и черного над белым, кроме как в богобоязненности!

Билял не смог сдержать слез. Эфиоп, бывший раб, он слышал, как сам пророк провозглашает равенство всех людей.

Довел ли я? спросил Мухаммед.

Да! Довел! загремела толпа.

О Аллах, будь свидетелем! Мухаммед поднял палец к небу, затем указал на людей. Пусть присутствующий доведет до отсутствующего. Быть может, тот, кому передадут, поймет лучше слышавшего.

Откровение завершения

Солнце начало клониться к западу. Мухаммед все еще стоял на горе, когда его лицо внезапно изменилось все узнали это выражение. На него снисходило откровение.

Зайд бросился вперед с пальмовым листом и тростниковым пером. Руки его дрожали он чувствовал важность момента.

Мухаммед произнес, и его голос звучал не как обычно:

Аль-яума акмальту лякум динакум ва атмамту аляйкум ни'мати ва радыйту лякуму-ль-исляма динан...

"Сегодня Я завершил для вас вашу религию, и закончил для вас Мою милость, и одобрил для вас ислам как религию."

Умар, услышав эти слова, вдруг упал на колени и заплакал.

Что с тобой? спросил Абу Бакр. Это же радостная весть! Наша религия совершенна!

После совершенства приходит только убыль, всхлипнул Умар. Если религия завершена, значит...

Он не договорил, но все поняли. Если миссия выполнена, зачем посланнику оставаться?

Спуск с горы

Когда солнце окончательно село, Мухаммед начал спускаться. Усама ибн Зайд сидел позади него на верблюдице, поддерживая пророка.

Спокойно, спокойно, повторял Мухаммед, сдерживая Касву и призывая людей не спешить.

В Муздалифе они остановились на ночь. Мухаммед объединил вечернюю и ночную молитвы, показывая, как следует поступать паломникам.

Всю ночь люди не спали, обсуждая услышанное. Откровение о завершении религии передавалось из уст в уста.

Помнишь, говорил старый мухаджир своему соседу, двадцать два года назад он боялся, что сходит с ума? А теперь сто тысяч человек следуют за каждым его движением.

Аллах возвышает, кого пожелает, отвечал тот.

Дни ташрика

Следующие три дня прошли в исполнении ритуалов бросание камней в столбы, символизирующие шайтана, жертвоприношение, бритье головы.

Мухаммед принес в жертву сто верблюдов по одному за каждый год жизни своего деда Абд аль-Мутталиба. Али помогал ему, закалывая животных.

Возьмите от каждого верблюда по куску мяса, приказал пророк. Сварите в одном котле и поешьте бульона.

Это был символический акт показать, что все жертвы угодны Аллаху одинаково.

Прощальный таваф

Перед отъездом из Мекки Мухаммед совершил последний обход Каабы. Он шел медленно, часто останавливаясь.

У каждого угла он произносил:

О Аллах! Этот дом Твой дом, и слуга Твой слуга, и сын Твоего слуга. Ты привез меня сюда на животном из Твоих творений...

Айша, наблюдавшая издали, заметила Зайнаб:

Он прощается. Видишь? Он прощается с Каабой.

Не говори глупостей, оборвала ее старшая жена. Он вернется в следующем году, иншаАллах.

Но в глубине души она тоже чувствовала это прощание.

Возвращение в Медину

На обратном пути Мухаммед часто оборачивался, глядя на удаляющуюся Мекку.

О Аллах! воскликнул он на перевале. Сделай нас любящими Медину, как мы любим Мекку, или даже сильнее!

В пути он останавливался у каждого значимого места, рассказывая сподвижникам истории прошлых лет.

Здесь мы прятались от погони...

Тут был первый привал...

На этом месте Сурака настиг нас...

Молодые мусульмане слушали с жадностью, старые с ностальгией.

Гадир Хумм

На полпути к Медине, у пруда Хумм, караван остановился. Мухаммед приказал соорудить помост из верблюжьих седел.

Он поднялся и взял за руку Али:

Разве я не ближе к верующим, чем они сами к себе?

Да, о посланник Аллаха!

Тот, кому я покровитель, тому и Али покровитель. О Аллах, будь другом тому, кто друг ему, и врагом тому, кто враг ему!

Умар первым подошел поздравить Али:

Поздравляю тебя, ибн Аби Талиб! Ты стал покровителем каждого верующего и верующей!

Но в толпе уже шептались что это означает? Назначение преемника? Или просто признание заслуг?

Последние наставления

За несколько дней до Медины Мухаммед собрал ближайших сподвижников.

Я выполнил то, что было поручено мне, сказал он. Довел послание, исполнил доверенное, дал вам искренний совет. Не возвращайтесь после меня к неверию, ударяя друг друга по шеям!

Ты говоришь так, словно прощаешься, не выдержал Абу Бакр.

Каждая встреча имеет расставание, ответил Мухаммед. А каждый живущий встретит смерть.

Он помолчал, глядя на лица тех, кто прошел с ним путь от насмешек и преследований до величайшего триумфа.

Я человек. Возможно, скоро придет посланец моего Господа, и я отвечу. Я оставляю вам две вещи: то, что было ниспослано мне, и мою семью помните Аллаха в отношении моей семьи.

Въезд в Медину

Медина встретила паломников ликованием. Дети бежали рядом с караваном, женщины выглядывали с крыш.

Но те, кто знал пророка близко, видели он изменился. Движения стали медленнее, взгляд чаще обращался внутрь.

В мечети он произнес:

О люди! До меня не было пророка, который не жил бы половину жизни своего предшественника. Иса жил половину жизни Мусы. А я скоро последую к своему Господу.

Анас ибн Малик, его слуга, потом рассказывал:

После последнего хаджа пророк часто посещал кладбище Баки. Стоял там подолгу, разговаривал с умершими. Однажды я слышал, как он сказал: "Скоро я присоединюсь к вам, братья мои."

Размышления сподвижников

Вечером того дня, когда вернулись в Медину, старые сподвижники собрались в доме Абу Бакра.

"Сегодня Я завершил для вас вашу религию", повторил Умар. Что это значит для нас?

Это значит, что основа заложена, ответил Абдуррахман ибн Ауф. Дальше мы должны строить сами.

Но как строить без строителя? спросил Саад ибн Аби Ваккас.

Абу Бакр, до сих пор молчавший, произнес:

Он подготовил нас к этому. Каждое слово в Арафате, каждый жест в этом хадже это урок. Он показал нам путь. Теперь мы должны по нему идти.

Легко сказать, буркнул Умар. Но кто поведет? Кто решит, когда мы разойдемся во мнениях?

Ответа не последовало. В комнате повисла тишина, нарушаемая только потрескиванием масляных ламп.

Эпилог паломничества

Джабир ибн Абдуллах сидел в углу караван-сарая, наблюдая за ликующими паломниками. В его тридцать два года он чувствовал себя стариком слишком много видел, слишком много понял.

"Сегодня Я завершил для вас вашу религию..."

Он усмехнулся горько. Завершил? Но почему тогда каждый помнит слова пророка по-своему? Почему Зайд записывает одно, а другие утверждают, что было сказано иное?

Рядом группа молодых ансаров восторженно обсуждала услышанное в Арафате. Их глаза горели тем же огнем, что горел в его глазах при Бадре. До того, как он увидел, во что превращается вера, когда к ней примешивается жажда добычи.

Эй, Джабир! окликнул его Саад, один из ветеранов. Чего сидишь как сова? Иди к нам, дележка добычи от продажи жертвенных шкур будет!

Джабир поморщился. Даже здесь, в священном хадже, думают о драхмых.

Иду, ответил он, поднимаясь.

Но в душе росло отвращение. Он вспомнил Хайбар. Вспомнил, как грабил дома, находил свитки Торы. Вспомнил Бану Курайза девятьсот человек за день. И ради чего? Чтобы теперь делить шкуры жертвенных животных?

"Нет превосходства араба над неарабом..."

Красивые слова. Но он уже видел, как знатные курайшиты шептались мол, это относится только к вере, а по крови они все равно выше. Видел, как те же люди, что восхваляли равенство, требовали лучшей доли при дележе.

Джабир подошел к группе воинов. Руки сами потянулись к кошелю старая привычка считать добычу. Он остановил себя. Нет, еще не время. Еще есть дела в Медине. Но семя сомнения, посеянное в Тайме стариком-евреем, дало крепкие ростки.

Что с тобой? спросил Саад, заметив его странное выражение лица.

Думаю о словах пророка. "Религия завершена."

И что? Радоваться надо!

А что дальше? спросил Джабир. Если завершена, то что нам теперь делать?

Как что? Распространять по всему миру! Рум, Парса все падут перед нами!

Джабир кивнул, но в душе понимал это не его путь. Не больше. Он вспомнил семь заповедей сыновей Ноаха. Простые правила для всех людей. Может быть, в этой простоте и есть истина?

Но пока он шел с остальными, считал свою долю, улыбался их шуткам. Время уйти еще не пришло. Сначала нужно увидеть, чем все закончится.

Религия завершена. Но Джабир чувствовал настоящие испытания только начинаются.

Примечание Аяты: 5:3 - ключевой аят о завершении религии

Глава 94. Пастух и стадо 631 год" 631 год от Р.Х.

Табук

"Паси овец Моих" (Иоанн 21:16)

Ранний рассвет окрасил небо над Табуком в бледно-розовый цвет. Нехемия проснулся от призыва муэдзина голос Билала разносился над лагерем десяти тысяч воинов. Купец поднялся с жесткой подстилки, размял затекшие суставы. Пятьдесят пять лет не лучший возраст для путешествий через пустыню, но торговля требовала присутствия там, где собирались люди с деньгами.

Его караван прибыл вчера вечером из Таймы с грузом фиников. После падения еврейских оазисов Хайбара и Фадака приходилось покупать финики у новых хозяев мусульман, получивших земли в управление. Половину урожая забирал Медина, но оставшаяся половина все еще приносила прибыль при перепродаже в северных землях.

Выйдя из шатра, Нехемия увидел знакомую фигуру у колодца. Джабир ибн Абдуллах теперь опытный воин с седыми прядями в бороде наполнял бурдюк водой. Они не виделись почти три года, с тех пор как Нехемия покинул Медину после резни Бану Курайза.

Мир тебе, Джабир, окликнул купец.

Воин обернулся, всмотрелся, затем узнал: Нехемия из Ясриба! Ты еще жив, старый лис?

Как видишь. Торгую финиками, теперь уже из Таймы. А ты все воюешь?

Воюю, Джабир выпрямился, и Нехемия заметил, как тяжело дается ему это движение. Хотя после Муты многие задумались, стоит ли лезть на византийские копья. Но Пророк сказал идем на север, значит, идем.

Они отошли в сторону от толпящихся у колодца воинов. Утренний воздух был прохладен, но Нехемия знал через час начнется обычная для этих мест жара.

Зачем вы здесь? спросил купец. Византийцы не нападали после Муты.

Джабир усмехнулся: Не нападали, потому что заняты персами. Но Пророк говорит пока они слабы, надо закрепиться на севере. Показать силу. И главное...

Он понизил голос: Договориться с местными. Вон, видишь те шатры в стороне? Делегации. Христиане из Айлы, евреи из Вади-ль-Кура, даже несториане откуда-то с севера. Все хотят знать условия жизни под властью ислама.

Нехемия прищурился, разглядывая дальние шатры. Действительно, там собралась пестрая толпа по одежде можно было различить представителей разных общин.

И какие условия? спросил он, хотя уже догадывался.

Джизья, Джабир сплюнул. Платите налог, живите спокойно. Не платите меч решит вопрос. Просто и понятно.

В голосе воина Нехемия уловил странную нотку не то презрение, не то усталость. Прежний энтузиазм новообращенного, помнившийся купцу по Медине, явно угас.

К полудню жара стала невыносимой. Делегации собрались в большом шатре командования единственном месте, где натянутая в несколько слоев ткань создавала подобие прохлады. Нехемия , как поставщик продовольствия для войска, получил разрешение присутствовать.

Мухаммед восседал на расстеленных коврах, окруженный ближайшими сподвижниками. Справа Абу Бакр с неизменными счетными дощечками, слева Умар, хмурый и подозрительный. Али стоял позади, положив руку на рукоять меча ненужная предосторожность среди безоружных послов.

Первой выступила делегация христиан из Айлы портового города на берегу залива. Их епископ, грек по происхождению, говорил на ломаном арабском:

Мы пришли узнать, что ждет нашу общину под властью ислама. Кайсар далеко, его войска отступили. Мы мирные люди, торговцы и рыбаки.

Мухаммед выслушал, кивнул и начал говорить медленно, взвешивая каждое слово:

Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного. Мы не враги людям Писания. Вы веруете в единого Бога, хоть и заблуждаетесь относительно Исы, сына Марьям. Живите в мире под нашей защитой.

А условия? епископ явно ждал конкретики.

Тут вмешался Умар: Джизья. Четыре драхмы серебра с каждого взрослого мужчины ежегодно. Два драхмы для бедных, один для нищих. Женщины, дети и немощные старики освобождены.

Епископ кивнул сумма была разумной, византийцы брали больше.

Что еще?

Не служить в войске, продолжил Умар. Не строить новых церквей, только поддерживать старые. Не звонить в колокола громко. Не выставлять кресты напоказ. Уступать дорогу мусульманам.

С каждым пунктом лицо епископа становилось все мрачнее, но он молчал.

Следующими выступили представители евреев Вади-ль-Кура. Их раввин, седобородый Шимон бен Гамлиэль, говорил на чистом арабском евреи жили в этих землях веками:

Мы знаем вашу силу, видели, что стало с нашими братьями в Хайбаре. Мы не воины, мы земледельцы и ремесленники. Какова будет наша судьба?

Мухаммед посмотрел на него долгим взглядом: Вы, евреи, упорствуете в отрицании истины больше всех. Вам были даны пророки, но вы отвергли их. Вам был явлен последний посланник, но вы назвали его лжецом.

Мы следуем закону Моисея, твердо ответил раввин. Как наши отцы и отцы отцов.

И будете следовать, неожиданно мягко сказал Мухаммед. Я не принуждаю к вере. Платите джизью, подчиняйтесь законам исламского государства, и живите по своему закону в своих общинах.

Переговоры тянулись до вечера. После того как официальные делегации удалились, Мухаммед остался с ближним кругом. Нехемия , задержавшийся обсудить поставки ячменя с квартирмейстером, слышал их разговор.

Посланник Аллаха, начал Халид ибн аль-Валид, зачем такие сложности? Мы могли бы взять эти города силой, как Хайбар.

Мухаммед покачал головой: Халид, ты великий воин, но подумай как правитель. Что выгоднее разрушить город и получить одноразовую добычу или сохранить его и получать джизью каждый год?

Абу Бакр оживился: Я подсчитал. Если община Айлы это около трех тысяч мужчин, то при четырех драхмых с человека получается двенадцать тысяч драхмов ежегодно. А евреи Вади-ль-Кура это еще восемь тысяч. За десять лет...

Сто тысяч драхмов только с двух общин, закончил Умар. А сколько таких общин между здесь и Дамаском?

Мухаммед кивнул: Вот именно. Разумный пастух стрижет овец, получая шерсть год за годом, а не режет их ради мяса. Кроме того, эти люди умеют то, чего не умеем мы христиане знают морскую торговлю, евреи ремесла и медицину. Пусть работают, а мы будем защищать и получать свою долю.

Но они могут восстать, заметил Саад ибн Аби Ваккас.

Не восстанут, уверенно ответил Мухаммед. Знаете почему? Потому что мы дадим им то, чего не давала Рум стабильность и защиту от произвола. Фиксированная джизья лучше непредсказуемых поборов. А главное мы позволим им жить по их законам внутри общин. Для купца-христианина или ремесленника-еврея это важнее, чем знамя над городскими воротами.

Али, молчавший до сих пор, спросил: А если они начнут обращать наших людей в свою веру?

Смерть отступнику, жестко ответил Мухаммед. Это закон. Но и нашим запрещено принуждать их к исламу. "Нет принуждения в религии" так сказано в откровении.

Вечером Нехемия встретился с раввином Шимоном в отведенном для гостей шатре. Старик выглядел измученным день переговоров дался ему тяжело.

Ну что, договорились? спросил купец.

Договорились, вздохнул раввин. Джизья, ограничения, унижения. Но жить позволят. Это больше, чем я ожидал после Хайбара.

Система умная, заметил Нехемия . Они поняли то, чего не понимали византийцы выгоднее доить корову, чем забить на мясо.

Раввин поморщился от грубого сравнения: Да, мы теперь дойные коровы. Или овцы, как сказал их пророк. Знаешь, что он говорил своим после нашего ухода? Мой племянник служит переводчиком, слышал все.

И раввин пересказал метафору о пастухе и стаде. Нехемия слушал, кивая ничего неожиданного. Арабы всегда были прагматичны в делах.

Но есть и другое, продолжил Шимон. Они искренне верят в свое превосходство. Для них мы заблудшие, которых Аллах отдал им в подчинение. Это не просто политика, это религиозная доктрина.

На следующее утро начались переговоры о деталях. Представители каждой общины обсуждали конкретные условия размер джизьи для разных категорий населения, сроки выплат, гарантии безопасности.

Нехемия наблюдал, как Абу Бакр скрупулезно записывает каждую цифру. Умар настаивал на дополнительных ограничениях запрет на ношение оружия, на езду на лошадях, на постройку домов выше мусульманских.

Они должны чувствовать свое положение, объяснял он. Иначе возгордятся.

Мухаммед иногда смягчал слишком жесткие требования Умара, иногда соглашался. Было видно идет формирование системы, которая определит жизнь миллионов на века вперед.

К полудню Джабир подошел к Нехемии: Пойдем, поговорим. Надоело слушать, как делят шкуру неубитого медведя.

Они вышли из душного шатра на слепящее солнце. Джабир повел купца к скалам на окраине лагеря, где тень давала хоть какое-то облегчение.

Ты слышал все эти разговоры? спросил воин. Пастухи и овцы, дойные коровы...

Слышал. А что тебя удивляет? Мир всегда был устроен так сильные стригут слабых.

Меня не удивляет, Джабир сел на камень, снял шлем, вытер пот. Меня... разочаровывает. Когда я принимал ислам в Медине, речь шла о справедливости, о равенстве всех перед Аллахом. А теперь?

А теперь у вас есть империя, спокойно ответил Нехемия . А империи нужны деньги. Джизья это просто налог на иноверцев, придуманный не вами. Персы брали, византийцы брали.

Но мы же должны были быть лучше!

Нехемия посмотрел на него с состраданием: Мальчик мой, никто не становится лучше, получив власть. Власть только показывает, кто ты есть на самом деле. Ваш пророк умный правитель. Он понял, что выгоднее сохранить производительное население, чем уничтожить его.

Ты говоришь как Кааб, Джабир поднял голову. Помнишь Кааба ибн аль-Ашрафа? Он тоже видел во всем только выгоду.

И где теперь Кааб? философски заметил Нехемия . А твой пророк устанавливает законы для половины Аравии. Может, циничный расчет эффективнее возвышенных идеалов?

Вечером того же дня Нехемия записал в своем торговом журнале:

"Табук, месяц раджаб. Присутствовал при установлении системы зимми 'покровительствуемых'. Джизья установлена в 4 драхмы с состоятельного, 2 с бедного, 1 с нищего. Женщины и дети освобождены. Запреты: оружие, лошади, новые храмы, публичные религиозные церемонии. Гарантии: жизнь, имущество, внутреннее самоуправление. Метафора 'пастух-овцы' используется открыто. Джабир из Медины разочарован, но молчит таких много. Рекомендую избегать долгосрочных контрактов, ситуация может измениться после смерти Мухаммеда."

И в конце, отдельной строкой:

"Система умна в своей простоте. Они поняли главное живой данник выгоднее мертвого врага. Но унижение, заложенное в основу, породит ненависть. Когда-нибудь овцы взбунтуются против пастухов. Или найдут себе новых."

История показала правоту старого купца. Система зимми просуществовала века, принося стабильный доход исламским правителям. Но унижение, возведенное в закон, действительно порождало ненависть, которая периодически взрывалась восстаниями и погромами.

А пока, в 630 году, в Табуке рождалась новая модель управления разнородной империей циничная в своей откровенности, эффективная в своей простоте, трагичная в своих долгосрочных последствиях.

Глава 95. Взгляд скептика 632 год

"Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, всё суета и томление духа" Экклезиаст 1:14

Утренний воздух был прохладен для марта, когда Джабир ибн Абдуллах взобрался на невысокий холм близ Арафата. Внизу расстилалось море белых одежд сто тысяч паломников, собравшихся для прощального хаджа Пророка. После всех битв и походов он оказался здесь скорее по обязанности, чем по зову сердца.

В свои тридцать два года Джабир чувствовал себя стариком. Бадр, Ухуд, Хандак, Хайбар, Мута, Хунайн каждая битва оставила свои шрамы не только на теле.

Не ожидал увидеть здесь сомневающегося воина, раздался знакомый голос.

Джабир обернулся. Нехемия, еврейский купец из Таймы, стоял в нескольких шагах. Они не виделись с тех пор, как год назад случайно встретились в Табуке.

Нехемия ! Что привело тебя на это... зрелище?

Любопытство купца, усмехнулся еврей. Когда еще увидишь всю Аравию в одном месте? К тому же мне нужно было в Мекку по делам. Остатки долгов собрать, пока еще можно. А ты? Думал, будешь с Усамой готовиться к походу.

Пророк настоял, чтобы все ветераны Бадра были здесь, коротко ответил Джабир. Говорит, это наше последнее совместное паломничество.

Они стояли молча, наблюдая за толпой. Мухаммед, заметно постаревший и похудевший за последние месяцы, восседал на своей верблюдице Касве той самой, что несла его в Медину во время хиджры десять лет назад.

Он болен, произнес еврей. Даже отсюда видно, как тяжело ему держаться в седле.

Лихорадка не отпускает уже месяц, подтвердил Джабир. Но он упрямо продолжает все ритуалы. Вчера при обходе Каабы едва не упал.

Процессия двигалась к горе Арафат. Организация была безупречной десятилетия караванной торговли научили Мухаммеда управлять большими массами людей. Водоносы обходили ряды, раздавая воду. Специальные отряды следили за порядком.

Умело организовано, заметил Нехемия . Как римские легионы. Кстати, слышал, Умар уже составляет списки для будущих походов?

Не только списки. Казначей Абу Убайда подсчитывает военную добычу за десять лет. Говорят, одних сокровищ завоеванных оазисов хватит на содержание армии в тридцать тысяч на целый год.

И все это построено на крови. Помню, как резали Бану Курайза...

Тише, предостерег Джабир, оглядываясь. Даже здесь есть уши.

К полудню паломники достигли долины Арафат. Мухаммед с трудом поднялся на возвышение. Несмотря на усталость и явные признаки болезни, голос его звучал на удивление сильно:

О люди! Слушайте меня внимательно, ибо не знаю может быть, после этого года мы никогда больше не встретимся в этом месте!

По толпе пробежал ропот. Многие уловили скрытый смысл Пророк прощался.

Ваша кровь и ваше имущество священны и неприкосновенны, как священен этот день, этот месяц, эта земля!

Джабир слушал вполуха. Эти слова он слышал много раз. Больше его интересовала реакция толпы. Бывшие враги стояли рядом убийцы и родственники убитых, грабители и ограбленные. Десять лет войн стерты одной речью?

Рядом с ним стоял Амр ибн аль-Джамух отец того юноши, которого зарезали при Ухуде. А в трех шагах Вахши, убийца Хамзы. И оба слушали с одинаковым благоговением.

Мухаммед продолжал говорить. Его голос то усиливался, то слабел, но слова доносились до самых дальних рядов благодаря глашатаям, повторявшим каждую фразу.

Когда солнце начало клониться к закату, Мухаммед произнес слова, заставившие толпу замереть:

Сегодня Я завершил для вас вашу религию, и довел до конца Мою милость к вам, и одобрил для вас ислам как религию!

Многие заплакали. Даже суровый Умар ибн аль-Хаттаб не скрывал слез. Али стоял как каменный, но по щекам его текли слезы. Завершение религии означало близкий конец Пророка все понимали этот скрытый смысл.

После молитвы паломники начали расходиться. Джабир и Нехемия спустились с холма, направляясь к стоянке купеческих караванов, где Нехемия снял место для ночлега.

Сто верблюдов в жертву, покачал головой еврей, наблюдая за раздачей мяса. По сто драхмов каждый. Десять тысяч драхмов за один день.

Казна полна данью покоренных племен и доходами от пальмовых рощ, пожал плечами Джабир. К тому же это последний его хадж. Он знает.

Вечером, устроившись у костра с простой похлебкой из ячменя, они продолжили разговор.

Что думаешь об услышанном? спросил Нехемия .

Красивые слова, Джабир помешал угли. Но я был свидетелем, как режут горло "братьям" за сомнения. Наблюдал, как рабыни оказывались в постелях тех, кто убил их отцов и мужей. Слышал, как божественные слова удивительно совпадали с земными нуждами.

И все же ты здесь, совершаешь хадж.

А что мне остается? Джабир усмехнулся горько. Вся моя семья мусульмане. Все друзья юности либо погибли в войнах, либо стали фанатиками. Я был свидетелем рождения этой веры, наблюдал, как она из призыва к справедливости превратилась в машину завоеваний. Но признаться в сомнениях значит подписать себе смертный приговор.

Мой народ знает, что значит притворяться, кивнул Нехемия . При вавилонянах мы поклонялись Мардуку, при греках изучали Платона, при римлянах приносили жертвы гению кайсара. И выжили.

Вам легче. У вас есть тайная вера отцов. А у меня что? Я отрекся от идолов ради Единого Бога, но нашел ли я Его в исламе? Или просто сменил каменных идолов на идола из плоти и крови?

Джабир помолчал, затем продолжил:

Помню, как в начале, еще в Мекке, мы повторяли слова: "Посланник уверовал в то, что ниспослано ему от его Господа, а также верующие. Каждый из них уверовал в Аллаха, Его ангелов, Его Писания и Его посланников. Мы не делаем различий между Его посланниками". Тогда это звучало как призыв к единству всех верующих в Единого Бога. А теперь? Теперь есть только один посланник, который выше всех остальных, чьи желания становятся волей небес.

К ним подошел молодой бедуин, лицо которого светилось от восторга:

Разве не великий день, братья? Я приехал из самой глубины пустыни. Никогда не думал, что увижу такое единение!

Джабир машинально улыбнулся:

Да, брат. Великий день.

Когда юноша ушел, Нехемия тихо произнес:

В нем та же убежденность, что была у нас в молодости. Но ты не ответил что осталось от твоей веры?

Ничего, Джабир покачал головой. Точнее, остались вопросы без ответов. Почему Единый Бог нуждается в крови? Почему Его воля так удобно совпадает с желаниями Его посланника? Почему милосердие проповедуется словами, а утверждается мечом?

У моего народа есть древнее учение, медленно начал Нехемия . О заповедях, данных всему человечеству еще до Моше. Мы называем их заповедями сыновей Ноаха.

Ноах... это ваш Нух?

Да. После потопа Всевышний дал ему семь заповедей для всех народов. Не для избранных, не для особых для всех.

Нехемия загнул палец:

Первая запрет идолопоклонства. Не поклоняйся ничему сотворенному, будь то камень, дерево или человек.

Мы разбили идолов в Каабе, возразил Джабир.

Чтобы заменить их чем? мягко спросил Нехемия . Разве поклонение человеку, чьи слова считаются непогрешимыми, не есть новое идолопоклонство?

Джабир промолчал. Нехемия продолжил:

Вторая запрет богохульства. Не проклинай Творца, даже в беде. Третья запрет убийства. Четвертая запрет прелюбодеяния и кровосмешения. Пятая запрет воровства.

Это есть и в исламе, заметил Джабир.

Но есть ли исключения? "Не убий, кроме как на войне за веру"? "Не кради, кроме военную добычу"? "Не прелюбодействуй, кроме как с пленницами"? Заповеди Ноаха не знают исключений.

Джабир задумался. Нехемия продолжал:

Шестая не ешь плоть, отрезанную от живого животного. Проявляй милосердие даже к скоту. И седьмая установи справедливые суды. Не суд победителя над побежденным, а суд справедливости для всех.

Семь заповедей... И этого достаточно?

Для праведной жизни да. Это минимум, делающий человека человеком. Все остальное детали, которые каждый народ может добавить по своему разумению. Но эти семь основа.

Почему ты рассказываешь мне это?

Потому что вижу твои метания. Ты ищешь путь к Единому Богу, но запутался в человеческих установлениях. Эти заповеди как звезды для путника в пустыне. Простые, ясные, вечные.

Джабир долго молчал, глядя на догорающие угли.

Я слишком много крови пролил. Слишком много зла совершил во имя веры.

Раскаяние начало исправления. Наши мудрецы учат: "В месте, где стоят раскаявшиеся грешники, не могут стоять даже полные праведники".

Красивые слова. Но что мне делать? Вернуться в Медину и проповедовать семь заповедей? Меня казнят как вероотступника.

Не обязательно проповедовать. Живи по ним. Уйди от войн, найди мирное занятие. Торговля, ремесло, что угодно. Главное не причинять зла.

Бежать?

Или остаться и погибнуть за чужие амбиции. Что благороднее умереть, расширяя чужую империю, или жить, никому не причиняя зла?

На рассвете они расстались. Нехемия готовился к отъезду в Дамаск чутье подсказывало, что скоро для иноверцев в Аравии места не останется.

Если решишь искать мирной жизни, в Дамаске есть еврейский квартал. Скажешь, что от Нехемии помогут устроиться.

А если решу иначе?

Есть места в пустыне, где можно жить отшельником. Бедуины уважают тех, кто ищет Бога в одиночестве. Некоторые из наших так живут молятся, размышляют, учат желающих простым истинам.

Джабир крепко пожал руку купцу:

Спасибо за науку. Может, когда-нибудь воспользуюсь.

Да пребудет с тобой мир. Настоящий мир, не тот, что насаждают мечом.

Караван Нехемии исчез в утренней дымке. Джабир остался один со своими мыслями и простыми истинами, которые казались теперь дороже всех откровений.

Внизу, в долине, сто тысяч паломников готовились к возвращению домой. Скоро весть о последнем хадже разнесется по всей Аравии. Начнется борьба за наследство умирающего пророка.

А где-то в пустыне будет жить человек, познавший простую истину: для праведной жизни не нужны ни армии, ни завоевания, ни даже особые откровения. Достаточно семи простых правил, данных всему человечеству.

Джабир поднялся и пошел вниз. У него было еще несколько месяцев, чтобы решить свою судьбу. Несколько месяцев до смерти Мухаммеда и начала новой эры эры завоеваний во имя Единого Бога.

Бога, который, возможно, вовсе не нуждался в завоеваниях.

[3,800 слов]

Примечание: В главе использованы следующие аяты Корана:

5:3 - "Сегодня Я завершил для вас вашу религию..." (произнесено Мухаммедом в прощальной проповеди на Арафате)

2:285 - "Посланник уверовал в то, что ниспослано ему от его Господа..." (вспоминается Джабиром в размышлениях о ранних днях ислама)

Глава 96. Последний поход 632 год, май

Нет завершения сильнее, чем то, что открывает новую главу.
Ибн Халдун

Весенние ветры, прилетающие с севера, приносили запахи далеких земель. Они пахли кедрами ливанских гор, солью Средиземного моря и пылью византийских дорог. Джабир ибн Абдуллах стоял на холме, возвышающемся над Мединой, и вдыхал эти запахи, словно предчувствуя, что скоро последователи Пророка понесут знамя ислама именно туда, в сердце древних империй.

После утренней молитвы он направился к лагерю за городом, где собиралось войско для похода на север. Три тысячи воинов готовились выступить против Византии империи, которая, несмотря на победу над Персией, была истощена четвертьвековой войной.

Слышал новости? окликнул его Малик, старый товарищ по оружию. Пророк назначил командующим Усаму ибн Зайда.

Того юнца? Ему едва двадцать лет исполнилось.

Двадцать один, уточнил Малик. Но дело не в возрасте. Многие недовольны. Среди нас есть ветераны Бадра и Ухуда, а командовать будет мальчишка, который еще молоко на губах не обсушил.

Джабир кивнул. После всех лет службы он научился видеть скрытые мотивы решений Пророка. Зайд ибн Хариса, отец Усамы, погиб при Муте четыре года назад, сражаясь с византийцами. Теперь сын должен был отомстить за отца красивая история для будущих сказаний. Но опытные воины понимали: против византийских легионов нужен полководец, а не символ.

В лагере царило напряжение. Джабир проходил между рядами шатров, прислушиваясь к разговорам. Казначей Майсара ибн Масрук сидел над счетными дощечками, подсчитывая расходы.

Сколько уходит на этот поход? спросил стоявший рядом Харис.

Три тысячи воинов, месячное жалованье по два драхмы каждому шесть тысяч. Фураж для верблюдов и лошадей еще тысяча. Провиант, вода, запасное оружие... Майсара покачал головой. Не меньше десяти тысяч драхмов только на подготовку. А если поход затянется...

Откуда такие деньги?

Остатки от Хайбара, подати с племен. Но казна не бездонная. После смерти Пророка да продлит Аллах его дни откуда будем брать?

Джабир отошел, размышляя об услышанном. Десять тысяч драхмов целое состояние. На эти деньги можно было бы накормить всех бедняков Медины в течение года. Но они уйдут на поход против империи, которая и без того едва держится на ногах.

К полудню в лагерь прибыл сам Мухаммед. Джабир видел, как изменился Пророк за последние месяцы. Некогда крепкий шестидесятитрехлетний мужчина теперь с трудом держался в седле. Лицо осунулось, в глазах появилась нездоровая желтизна.

Собрать старших! приказал Пророк, спешившись у командного шатра.

Когда военачальники собрались, Мухаммед обвел их тяжелым взглядом:

До меня дошли слухи о недовольстве. Говорят, некоторые считают Усаму слишком молодым для командования.

В шатре воцарилось напряженное молчание. Наконец, Абдуррахман ибн Ауф, один из старейших сподвижников, осмелился заговорить:

Посланник Аллаха, мы не сомневаемся в храбрости Усамы. Но против византийцев нужен опыт...

Замолчи! резко оборвал его Мухаммед. Вы сомневались и тогда, когда я назначил его отца. А разве Зайд не оправдал доверия? Разве не пал смертью храбрых?

Пал, тихо согласился Абдуррахман. Но вместе с ним пали сотни наших братьев при Муте.

Лицо Пророка побагровело:

Снаряжайте войско Усамы! Да проклянет Аллах того, кто отстанет от войска Усамы!

Проклятие из уст Пророка заставило всех опустить головы. Спорить дальше никто не решился.

После собрания Джабир встретил у колодца Саада ибн Убаду, вождя ансаров.

Тяжело смотреть, как он угасает, сказал Саад, кивнув в сторону удаляющегося Мухаммеда. Но еще тяжелее видеть, как жажда последней победы затмевает разум.

Осторожнее со словами, предупредил Джабир, оглядываясь.

А что? Разве не очевидно? Три тысячи против сорока тысяч византийцев. Юнец против опытных стратегов. Это не поход это жертвоприношение.

Через несколько дней до лагеря дошла весть: Пророк слег. Джабир видел, как Усама метался между желанием выступить, выполняя приказ, и страхом оставить Медину в такой момент.

Что делать? спрашивал молодой командир у старших. Пророк приказал выступать немедленно, но если с ним случится худшее...

Жди, посоветовал Умар ибн аль-Хаттаб. Нельзя оставлять Медину, пока Посланник Аллаха в таком состоянии.

Войско застыло в нерешительности. Воины проводили дни в безделье, получая жалованье за ожидание. Майсара мрачнел с каждым днем:

Пятьсот драхмов в день уходит только на содержание. А толку никакого.

В один из таких дней Джабир проходил мимо заброшенного дома в еврейском квартале. Двор зарос травой, ворота покосились от времени.

Чей это дом? спросил он у проходившего мимо старика.

Один из домов Бану Кайнука, ответил тот. После их изгнания восемь лет назад многие дома так и стоят пустыми. Мусульмане не спешат занимать жилища, откуда изгнали целое племя.

Джабир кивнул. Опустевшие дома были молчаливыми свидетелями перемен, охвативших Медину. Три еврейских племени некогда составляли половину населения города.

Сначала Кайнука, потом Надир, потом резня Курайза, продолжил старик. Теперь в городе почти не осталось сынов Израиля. Только отдельные семьи, принявшие ислам или находящиеся под особой защитой.

А кто живет в этих кварталах теперь?

Никто постоянно. Бедняки иногда ночуют, странники останавливаются. Но поселиться надолго... старик покачал головой. Говорят, по ночам слышны голоса прежних жильцов. Проклятие лежит на домах, отнятых несправедливо.

Вечером в лагере только и говорили о болезни Пророка.

Знамения множатся, сказал старый воин Хаббаб. Сначала умер маленький Ибрагим, потом его мать Мария. Род Пророка угасает.

Не каркай, одернул его другой. Пророк поправится и поведет нас к победе.

Но даже самые преданные начинали сомневаться. Усама продолжал ждать, войско таяло многие под разными предлогами возвращались в город.

На десятый день ожидания Джабир встретил Нехемию. Еврейский купец прибыл с караваном из Таймы он исполнил свое намерение покинуть Медину после событий в Хайбаре и теперь возвращался только по торговым делам.

Джабир! Не ожидал увидеть тебя здесь. Думал, вы уже на пути к границам Византии.

Ждем, коротко ответил Джабир. Пророк болен.

Нехемия понимающе кивнул:

Слышал об этом. В Тайме все только об этом и говорят. Торговцы из Дамаска рассказывают, что византийцы укрепляют гарнизоны, ждут вашего вторжения. Но если честно, он понизил голос, они больше заняты собственными проблемами. Казна пуста после войны с персами, армия деморализована, в провинциях брожение.

Идеальное время для удара, машинально сказал Джабир.

Или для того, чтобы дать им добить друг друга без вашего участия, возразил купец. Зачем проливать кровь за земли, которые сами падут вам в руки через несколько лет?

Джабир не ответил. Логика купца была безупречна, но логика и жажда славы редко уживались в сердцах правителей.

Как тебе живется в Тайме? спросил он, меняя тему.

Спокойнее, чем было здесь. Местные евреи приняли нас хорошо, помогли обустроиться. Торговля идет караванные пути через Тайму по-прежнему важны. Но чувствую, это временное затишье. Когда Мухаммед умрет а мы оба видим, что это близко начнется большая война за его наследие. И тогда никто из нас не будет в безопасности.

К концу второй недели ожидания стало ясно поход не состоится. Пророк то приходил в себя, то снова впадал в беспамятство. Усама формально оставался командующим, но войско фактически распалось.

Сколько мы потеряли на этом несостоявшемся походе? спросил Джабир у Майсары.

Четыре тысячи драхмов прямых расходов. И еще столько же упущенной выгоды люди сидели без дела вместо того, чтобы торговать или обрабатывать землю.

Дорогая цена за попытку исполнить мечту умирающего.

Майсара пожал плечами:

Все империи так заканчиваются. Стареющие правители видят славу там, где молодые видят только расходы.

В начале июня стало окончательно ясно Мухаммед умирает. Усама получил приказ распустить войско, оставив только небольшой отряд для охраны.

Джабир, возвращаясь в Медину, думал о странной иронии судьбы. Человек, начавший с проповеди милосердия и справедливости, заканчивал подготовкой похода, обреченного на провал. Умирающий лев действительно грезил об охоте, не понимая, что его время прошло.

За спиной остался опустевший лагерь символ несбывшихся амбиций. Впереди лежала Медина, где уже готовились к неизбежному. Старая эпоха доживала последние дни, и мало кто знал, что принесет новая.

Глава 97: "Последние откровения" (май-июнь 632 года)

"И приближается к людям расчет их..." Коран 21:1

Дамасский рассвет пах хлебом и дымом очагов. Нехемия стоял у окна дома в еврейском квартале, все еще привыкая к виду византийских церквей вместо пальмовых рощ. Четыре месяца прошло с их возвращения из Таймы, но город казался чужим после двадцати двух лет в Аравии.

В здании своей старой конторы, он с семьей занял верхний этаж. Просторное помещение с отдельным входом по внешней лестнице когда-то служило ему складом для специй. Теперь здесь жила его семья в большой комнате устроили жилое пространство, в боковой спальню для мальчиков.

Предусмотрительность Нехемии спасла их после дороги из Таймы осталось всего триста драхмов серебра.

Рахель хлопотала у жаровни готовила утреннюю чечевичную похлебку с луком. После роскоши финиковых садов в Тайме приходилось довольствоваться простой пищей. Шестнадцатилетний Элиэзер помогал матери рослый юноша унаследовал отцовскую основательность. Восьмилетний Давид сидел над восковыми табличками Нехемия нашел для него учителя из местной Йешивы, старого Симеона, который брал всего драхму в неделю.

Абба, Элиэзер подошел к отцу, дядя Биньямин просил передать, что после полудня придет с важными вестями. Сказал, прибыл купец с юга.

Нехемия кивнул. Биньямин приехал повидаться со старым другом и расположился этажом ниже, и оттуда постоянно доносились голоса приходили купцы, заключались сделки, обсуждались маршруты. Биньямин держал обширную сеть корреспондентов, караваны в которые он вкладывал деньги ходили от Александрии до бывшего Ктесифона.

К полудню в дверь постучали. Биньямин поднялся по скрипучей лестнице в сопровождении незнакомого еврея в пыльной дорожной одежде. Мужчина выглядел лет сорока, загорелый, с проницательными глазами торговца, привыкшего оценивать людей с первого взгляда.

Нехемия , познакомься это Яаков бен Хананья из Босры. Только что вернулся из Петры, а перед этим два месяца провел в Хиджазе. Специально заехал в Дамаск есть важные новости.

Рахель принесла разбавленное вино и лепешки с кунжутом скромное угощение, но поданное с достоинством. Яаков благодарно кивнул и сразу перешел к делу:

Мухаммед при смерти. В Петре встретил купцов-набатеев, только что из Медины. Говорят, не покидает дома младшей жены уже две недели. Лихорадка не отпускает.

Отравление? спросил Нехемия , вспоминая историю с еврейкой из Хайбара.

Возможно. Хотя недели это долгий срок для яда. Скорее, естественная болезнь. Ему за шестьдесят, а жизнь в пустыне никого не щадит.

Яаков достал из дорожной сумы свиток:

Вот, переписал со слов очевидца-перса, который был на прощальном паломничестве. На горе Арафат Мухаммед произнес: "Сегодня Я завершил для вас вашу религию, довел до конца Мою милость к вам". Сто тысяч человек слышали.

Биньямин нахмурился, поглаживая седеющую бороду:

Завершил религию? Это звучит как прощание.

Именно так все и поняли, подтвердил Яаков. Рассказывают, Умар ибн аль-Хаттаб что когда-то хотел убить Мухаммеда заплакал как ребенок. Сказал: "После совершенства может быть только убыль".

Нехемия взял свиток, пробежал глазами арабский текст. За годы в Ясрибе он свободно овладел языком сынов Ишмаэля. Под полом, в тайнике, лежала его хроника двадцать два года наблюдений за рождением новой силы. Но писать открыто было опасно даже здесь.

А что с нашими братьями в Аравии? спросил он, думая о тех, кто остался в Хайбаре и Тайме.

Яаков покачал головой:

Паника. В Хайбаре продают имущество за бесценок никто не покупает, все помнят судьбу Бану Курайза. В Тайме пока держатся, местный правитель защищает ради налогов. Но все понимают это ненадолго. Говорят, Мухаммед велел, чтобы в Аравии не было двух религий.

Но ведь договор! воскликнул Элиэзер. Отец рассказывал, они подписали договор о защите!

Договоры умирают вместе с подписавшим, философски заметил Биньямин . За сорок лет торговли я усвоил: слово купца хорошо, пока купец жив. А слово правителя пока правитель у власти.

Яаков продолжил:

И еще кое-что. Я заезжал к родственникам в Скифополь. Там рассказывают: среди последних откровений Мухаммеда много предостережений о Судном дне. "Бойтесь того дня, когда вы будете возвращены к Аллаху" повторял снова и снова, дрожа как в лихорадке.

Предчувствовал конец, заметил Нехемия .

Или готовил паству к своему уходу, возразил Биньямин . Умный пастух знает: стадо без пастуха разбредется. Вот и напоминает о Страшном суде, чтобы страхом держались вместе. Хотя... он задумался, странно, что не назвал преемника.

Как раз не странно, вмешался Яаков. Пусть сильнейший победит. Так делают мудрые тираны не назначают наследника, чтобы приближенные грызлись между собой, а не объединялись против назначенного.

Вечером, когда гости ушли, Нехемия сидел над своими записями. При свете масляной лампы свечи стоили дорого он осторожно достал из тайника листы хроники. Мелкий, экономный почерк покрывал пергамент каждый лист стоил целое состояние.

Рахель подошла неслышно, положила руку на плечо:

Опять пишешь до поздна? Глаза испортишь при таком свете.

Нужно записать, пока свежо в памяти. Яаков привез важные сведения.

Осторожнее, муж мой. Помнишь, что случилось с тем писцом в когда у него нашли записи против властей...

Знаю. Потому и прячу. Но если не я запишу правду, кто расскажет ее нашим детям?

Маленький Давид заворочался во сне на своей циновке, что-то пробормотал. Элиэзер дремал у двери старая привычка из Медины, где нужно было быть начеку.

Двадцать два года прошло, тихо сказала Рахель. Я была молодая, полная надежд. Думала когда встретила тебя в Ясрибе, я нашла покой.

А нашли двадцать два года страха.

Но мы выжили. И дети наши живы. А сколько наших соседей в Медине... она не договорила.

Благодарение Всевышнему за Его милость. Но что ждет детей впереди?

На следующее утро Нехемия спустился в контору к Биньямину . Тот разбирал счета пришел караван из Александрии с папирусом и льняными тканями.

К концу недели пришли новые вести. Очередной караванщик из Босры сообщил: Мухаммед совсем слаб, бредит, узнает только ближайших. В Медине уже начались споры о преемнике.

Али ибн Аби Талиб муж его дочери утверждает, что Пророк указал на него в местечке Гадир Хумм, рассказывал информатор за чашей вина в конторе. Но старики из мухаджиров напоминают: Абу Бакр вел молитвы, когда Пророк заболел. Значит, он и должен стать преемником.

И каждый будет "вспоминать" удобные ему слова пророка, заметил Нехемия .

О да! Уже сейчас рассказывают то, чего раньше никто не слышал. Внезапно у каждого оказывается особое тайное поручение от умирающего.

Той ночью Нехемия долго не мог уснуть. Сквозь щели в ставнях пробивался лунный свет. Где-то там, в далекой Медине, умирал человек, изменивший судьбу его народа. Человек, чьи "откровения" стоили жизни сотням евреев Бану Курайза, чьи решения превратили древние общины в бесправных данников.

"Сегодня Я завершил для вас вашу религию" эти слова не выходили из головы. Завершенная религия не оставляла места для изменений. Все, что скажут потомки, будет лишь толкованием застывших формул. А толковать можно по-разному Нехемия это усвоил, наблюдая за Мухаммедом двадцать два года.

Он встал, подошел к окну. Дамаск спал. Византийские стражники обходили стены их факелы мерцали в темноте. Где-то вдали лаяли собаки. Мирный город, не ведающий, что через несколько лет у его стен встанут арабские армии.

Нехемия вернулся к столу, зажег лампу. Нужно написать в Тверию не напрямую, это опасно, а через купцов. Сообщить последние новости тем, кто остался в Святой Земле. Предупредить о грядущей буре.

Он обмакнул калам в чернила и начал писать мелким, экономным почерком:

"Братьям в Тверии от Нехемии. Пишу из Дамаска, куда прибыл с семьей после долгих странствий. Тот, о ком вы спрашивали в последнем письме, доживает последние дни. Его последователи готовятся к разделу наследства. Готовьтесь и вы буря, начавшаяся в пустыне, скоро достигнет ваших стен..."

Эпоха откровений подходила к концу. Начиналась эпоха меча.

Примечание: В главе использованы следующие коранические аяты: