Зырянов Сергей Аркадьевич. Ушаков

Сергей ЗЫРЯНОВ.

Ушаков.

ПОЭМА В 2-Х ЧАСТЯХ.

Часть первая.

Чёрное море.

От холодного севера к жаркому югу,

как эскадра, плыла череда облаков;

а за ними, оставив морозы и вьюгу,

поспешал молодой капитан Ушаков.

По весенней степи он стремился к Херсону,

чтобы в ходе работ проявить мастерство.

Не встречали его, как большую персону,

потому что матросы не знали его.

Ушаков поспешал к Черноморскому флоту.

Этот флот у страны был ещё молодой;

нужно было проделать большую работу,

чтоб его паруса поднялись над водой.

Чтоб корабль, как орёл, полетел над волною,

нужно было сначала построить его,

а у нас набралось перед самой войною

боевых кораблей до десятка всего.

Вот и были основаны верфи в Херсоне,

создавался на них государственный флот;

корабли-первогодки стояли в затоне,

и ковался России надёжный оплот.

Вот туда Ушаков свою бричку направил -

там, где в Днепр упирался накатанный шлях,

там, где строиться начал его "Святой Павел",

лишь шпангоуты высились на стапелях.

Возвышался каркас его рыбьим скелетом,

он поднять паруса был совсем не готов;

дело сдвинулось только тем памятным летом,

как приехал в Херсон капитан Ушаков.

Он строительство сразу активно возглавил,

появились в работе порядок и стать;

постепенно красавец-корабль "Святой Павел",

словно сильными мышцами, стал обрастать.

Зародился в ту пору обычай на флоте,

отличался традицией этой лишь наш -

при строительстве судна в тяжёлой работе

был задействован весь боевой экипаж.

Понимание было тогда у матросов,

что возводят они себе собственный дом,

и работали братцы без лишних вопросов,

себе славу и мощь добывая трудом.

Муравейником людная стройка кипела,

с Ушаковым вокруг началась кутерьма,..

но пришлось оборвать корабельное дело -

по Херсону ползла моровая чума.

Ну, какая в ту пору была медицина?

Человеку болезнь приговором была.

Ушаков догадался - какая причина

превратила Херсон в средоточие зла.

Человек просвещённый, начитанный, цельный,

он почувствовал сразу, что выход один;

капитан Ушаков при угрозе смертельной

понимал, что спасенье одно - карантин!

Подчинённых отправил он в чистое поле.

Все работы на верфи оставить пришлось.

Они лагерем, замкнуто жили, доколе

"моровое поветрие" не улеглось.

Миновала беда - он продолжил работу.

Потерял он лишь два человека всего.

Капитан проявлял о команде заботу,

и за это матросы любили его.

Наконец их корабль был на верфи достроен,

он ко всем направленьям ветров был готов;

паруса и борта не имели пробоин,

экипаж, как и он, не боялся штормов.

В ожиданьи боёв, канонады и дыма

он на место стоянки пришёл поскорей.

Ахтиарская бухта, жемчужина Крыма,

стала домом для наших морских кораблей.

Как мерило служенья Отчизне и чести,

сам Потёмкин-Таврический флот создавал

и на этом удобном, красивейшем месте

Севастополь, наш город-герой основал.

Русский флот князь светлейший лелеял и холил.

Познакомившись и ощутив душ родство,

Ушакову Потёмкин всегда благоволил,

по ступенькам карьеры продвинул его.

По приходу в любимую бухту сначала,

чтобы было куда прислониться на борт,

экипажи построили стенку причала -

Ушаков возводил Севастопольский порт.

И его князь Потёмкин считал своим другом,

а не просто любимчиком и протеже.

Боевой капитан через год по заслугам -

командир авангарда эскадры уже!

Мы на суше в ту пору теснили османа,

а теперь и на море пришли на порог;

эти наши успехи бесили султана,

Русский флот в Чёрном море терпеть он не мог.

Все мечты о победах Блистательной Порты

на морях растворились, как пушечный дым,

и ударом под дых, до разрыва аорты

стал тогда для Стамбула потерянный Крым.

Выполняя священную волю султана

дорогую потерю обратно вернуть,

под командой паши-капудана Гассана

боевая эскадра отправилась в путь.

В Севастополе звёздочки гасли, как свечи...

От разведки узнав про турецкий поход,

ранним утром эскадре той вышел навстречу

Черноморский, недавно построенный флот.

Налетел ветерок, поднималось волненье,

паруса наполнял освежающий бриз;

корабли обрели боевое крещенье,

моряки своего куража дождались.

А июльское солнце в полуденной выси,

показавшись среди кучевых облаков,

осветило сражение у Фидониси,

где своё мастерство показал Ушаков.

Вопреки всем тогдашним военным наукам,

диктовавшим линейный ранжир боевой,

авангард Ушакова шёл выгнутым луком

и с подхода он в цель устремился стрелой.

Вот сошлись корабли, началась канонада...

Канониры палили опять и опять,

а у турок была не эскадра - армада,

на один наш линкор было их целых пять!

Флагман вывесил знак: "Отступаем. Нас мало"...

Командир авангарда стоял на своём,

и потом капитан говорил адмиралу:

"Мы врага, ваша честь, не считаем, а бьём!"

Это было, конечно, отважным решеньем.

Ушаков поступал так всегда и везде.

Как Суворов, он бил "не числом, а уменьем",

о врагах говорил он не "сколько", а "где?"

Он в сраженьях использовать натиск стремился,

понимал - всё решит быстрота, глазомер;

у Суворова многому он научился,

полководца он ставил матросам в пример.

В этой битве на траверсе устья Дуная,

там, где острова были видны берега,

вымпела неприятельских сил не считая,

авангард наш бесстрашно пошёл на врага.

Закипела жестокая, жаркая схватка,

был османам урок быстроты преподан;

и Гассану под ядрами стало не сладко,

этой дерзости не ожидал капудан.

Навалилась на флагмана мощь авангарда,

не давая командовать флотом ему;

и посыпались ядра, как кубики в нарды,

поражая борта, паруса и корму.

И начальник был вынужден выйти из боя,

так как ядра разили опять и опять;

остальные суда он увлёк за собою,

те за флагманом были повергнуты вспять.

Ну, а дальше противника только преследуй!

Враг же был быстроходней, и он был таков...

Так закончил сражение полной победой

боевой командир, капитан Ушаков.

Адмирал Черноморского флота Войнович,

несмотря на фамилию, в бой не вступил.

На дворцовых гуляниях - не остановишь,

а по морю гулять он не очень любил.

И большой интриган после этого боя,

хоть не принял участия в жаркой борьбе,

оставлял все заслуги в бою за собою,

постарался победу присвоить себе.

Но Потёмкин по совести принял решенье,

разобравшись, он принял одну из сторон,

и Войнович тогда получил "повышенье" -

он отправился в Адмиралтейство, в Херсон.

Князь светлейший и сам предавался заботам,

и толковых людей для себя подбирал;

по приказу его стал командовать флотом

боевой Ушаков, уже контр-адмирал.

Фёдор Фёдорыч стал командиром весною

в одна тыща семьсот девяностом году.

Он готовил свой флот к испытаньям войною,

чтобы каждый корабль был всегда на ходу.

Он прошёл все суда от кормы и до носа,

все работы, ученья там били ключом;

изучал он проблемы простого матроса

и хотел, чтобы тот не нуждался ни в чём.

Паруса поднимались в любую погоду,

в тренировках стрельбы проходили все дни.

Были рады матросы такому подходу.

"Настоящий моряк", - говорили они.

На исходе весны девяностого года

Русский флот был к войне и походу готов,

а потом в результате морского похода

туркам страху нагнал у чужих берегов.

Начиналась осада, открылась охота,

и османам житья не давал адмирал.

Ушаков был не только хозяином флота,

а хозяином Чёрного моря он стал.

У турецкого берега Чёрного моря

останавливал он и пленял корабли;

он немало нанёс неприятелю горя,

и османы такое терпеть не могли.

И султана Селима душила досада...

По приказу султана в Стамбульском порту

снаряжалась вторая большая армада

и десантное войско несла на борту.

Раз число кораблей удалось приумножить,

был султаном приказ недвусмысленный дан -

Крым вернуть, Севастополь, как порт, уничтожить!

Вёл эскадру Хусейн, молодой капудан.

Вскоре наш адмирал получил донесенье,

что армада прошла мимо их берегов

на восток, намечая большое вторженье.

Неприятелю вслед поспешил Ушаков.

И восьмого июля, когда из туманов

засияли багрового солнца лучи,

адмирал Ушаков обнаружил османов.

Поджидал он армаду напротив Керчи.

Шла эскадра турецкая в Крым от Анапы.

Ушаков, неприятеля опередив,

не позволил ему протянуть свои лапы,

как писали тогда, в "Еникальский пролив".

И как было в бою позапрошлого года,

он с началом баталии медлить не стал;

и стремительно, яростно, прямо с подхода

Ушаков всей эскадрой на турок напал.

Никакой подготовки и перестроений!

Он бросался, как в порох горящий фитиль -

создавал в череде черноморских сражений

ушаковский победный, особенный стиль!

Адмирал вёл эскадру свою на сближенье,

чтоб из пушек в упор - хоть не целясь, пали!

У врага начинался разброд и смятенье,

в беспорядке метались его корабли.

Каждый борт выходил вражьим пушкам навстречу,

запылал поединок отчаянный, злой;

в канонаде по туркам дошло до картечи,

и десант выметало свинцовой метлой.

По традиции, что постепенно сложилась,

Ушаков на Хусейновский флагман напал.

Хоть добить его пушками не получилось,

но наш флагман изрядно его потрепал.

Наши ядра обрушились на капудана,

и он вскоре не выдержал яростный бой -

побежал наутёк по примеру Гассана,

увлекая свои корабли за собой.

Поделом, раз к России не можете с миром...

Это русские бьются, пока хватит сил,

ну а турки бегут за своим командиром...

Ушаков их повадки уже раскусил.

Приказал он преследовать их что есть мочи,

и линкоры с пальбою продолжили путь,

только вскоре во мраке спустившейся ночи

побежавшим врагам удалось улизнуть.

А наутро искали противника долго,

но от края до края был чист горизонт.

Ушаков с ощущеньем закрытого долга

в Севастополь эскадру увёл на ремонт.

По-другому творилось в душе капудана...

Он из боя бесславно назад повернул,

без победы боялся он гнева султана -

не решился Хусейн возвращаться в Стамбул.

Он отправился в Варну зализывать раны,

словно в логове зверь, там сидел без помех

и вынашивал новые грозные планы.

Недобитый по-прежнему верил в успех.

Хоть судов у Хусейна и так было много,

но добавилось в Варне ещё кораблей -

с вымпелами своими ему на подмогу

из Стамбула пришёл капудан Селим-бей.

Ушакову разведка опять доложила,

что из гавани двинулся вражеский флот,

что, как будто, у турок несметная сила...

Фёдор Фёдорыч вывел эскадру в поход.

С ним эскадра на поиск врага устремилась.

Он у Крыма врага дожидаться не стал,

уж такая традиция в битвах сложилась,

что османов не ждал, а искал адмирал.

И на месте, где вскоре начнётся Одесса,

а пока что турецкий стоял Хаджибей,

Ушаков увидал, как подобием леса

возвышалась чащоба из мачт кораблей.

Горизонт заслоняя густым частоколом,

адмирала они не смутили числом.

Понимая, что бой будет очень тяжёлым,

он на вражью армаду пошёл напролом.

И почуял Хусейн, что его дело плохо,

усомнившись, на чьей стороне небеса...

На турецких судах поднялась суматоха,

стали спешно они поднимать паруса.

Лихорадочно турки рубили канаты,

побежал неприятель, испугом гоним.

Ушаков, не давая уйти от расплаты,

всю эскадру направил в погоню за ним.

Паруса наполнялись, и снасти скрипели,

моряков охватил неуёмный азарт.

В результате погони к намеченной цели

удалось у османов настичь арьергард.

Сократился разрыв, закипела работа,

разгоралась пальба всё сильней и сильней;

а как раз в арьергарде турецкого флота

находился второй капудан Селим-бей.

Затрещали на флагмане мачты и реи -

это сыпались ядра, рангоут круша.

Находясь под огнём бортовой батареи,

помрачнел седовласый турецкий паша.

Канонирам попасть удавалось помногу,

повалился с бизани оторванный флаг;

и Хусейн арьергарду пошёл на подмогу,

его флот совершил разворот оверштаг.

Против всех началось настоящее дело,

обе стороны стали нещадно палить;

но пришла непогода, внезапно стемнело,

и горячую схватку пришлось прекратить.

Паруса подобрали, на якоре встали,

в непогоду качались всю ночь корабли;

а когда рассвело, моряки увидали,

что османы от них далеко не ушли.

И когда понемногу затихло волненье,

и прошло от рассвета четыре часа,

Ушаков, не колеблясь, продолжил сраженье,

и опять его флот поднимал паруса.

Неприятель стоял лишь в одном километре,

и эскадра стремительно сблизилась с ним.

Корабли россиян оказались на ветре,

и на турок несло весь их пушечный дым.

Стало биться османам ещё тяжелее,

угасал их недавний воинственный пыл;

а особенно тяжко пришлось Селим-бею,

чей корабль без того уж потрёпанный был.

Без руля и ветрил он убого смотрелся,

и прощался с линкором седой капудан:

а когда от брандскугелей тот загорелся,

все османы на нём закричали: "Аман!"

Быстро наши матросы готовили шлюпки

и поплыли скорей этих турок спасать.

Только русский способен на эти поступки,

благородно умел он всегда воевать!

Лишь успели спасти капудана со свитой,

как над морем раздался грохочущий взрыв,

и корабль затонул, на обломки разбитый;

чёрный дым поднимался, полнеба закрыв.

Нарастала в жестоком бою канонада,

канониры по туркам палили в упор;

под ударами ядер редела армада,

и ещё был потоплен османский линкор.

Моряки целый день с неприятелем бились

и разили врага, выбиваясь из сил;

как обычно, на флагман они навалились,

и Хусейн их огонь на себе ощутил.

Он не мог управлять кораблями своими,

и те вышли из боя и кинулись прочь;

Ушаков устремился в погоню за ними,

пока всё не укрыла глубокая ночь.

Так победно для нас завершилось сраженье.

Оно двадцать девятого августа шло,

и в истории битв, как большое свершенье,

отмечается славное это число.

После доблестной битвы настала свобода,

Русский флот без опаски летел по волнам;

после этого года, большого похода

в Чёрном море соперников не было нам.

Ушаков за блестящую эту победу

лучезарным Георгием был награждён;

за Суворовым шёл он по славному следу,

был зачислен в когорту великих имён.

И за то, что сумел он по-своему биться,

непохоже на всех проявлял мастерство,

государыня-матушка императрица

высоко, по заслугам ценила его.

Для царицы все наши победы на суше

были делом привычным, как времени ход;

выходило намного приятней и лучше,

если вдруг побеждал наш построенный флот!

Ушаков в Севастополь пришёл из похода,

он до осени в море вольготно ходил;

а зимой, в декабре девяностого года

наш великий Суворов забрал Измаил.

Через год приступили к другому этапу,

и войска выполняли намеченный план -

захватили турецкую крепость Анапу,

и от этого снова взбесился султан.

Со всего своего Оттоманского мира

повелел он в поход собирать корабли,

и с эскадрой пришёл капудан из Алжира,

боевой и неистовый Саит-Али.

По всей Порте не сыщешь второго такого...

Обещал он, что если поможет Аллах,

то в сражении он разгромит Ушакова

и, как зверя, в Стамбул привезёт в кандалах.

Но закончилось всё тридцать первым июля,

когда флот оттоманский настиг Ушаков,

когда лучики солнца впервые блеснули

над стоящей над морем грядой облаков.

Начинался тот день, боевой, лучезарный,

когда он их гонял, как испуганных крыс,

возле мыса, что рядом с болгарскою Варной...

Калиакрия - так назывался тот мыс.

Русский флот появился незвано, нежданно,

и, как птица, летел он навстречу врагу.

У османов был праздник, был день Рамадана,

отдыхали команды их на берегу.

Опустив паруса, корабли их стояли

под прикрытием береговых батарей,

и теперь получалась картина "Не ждали"...

Ушаков приказал нападать поскорей.

Приближался момент исторический, важный...

Ясно видя, что ветер от берега дул,

и не мешкая, наш флотоводец отважный

поступил, как никто бы другой не рискнул!

Чтобы выиграть ветер, он отдал команду

между флотом и берегом дерзко пройти,

он хотел окружить всю турецкую банду

и для всякой подмоги отрезать пути.

Поначалу казалось, что это ошибка -

оказаться меж двух батарейных огней,

но от берега турки стреляли не шибко,

наш огонь по врагу был гораздо мощней.

Что касается флота, в большой суматохе

под огнём заметались его корабли.

Турки поняли вмиг, что дела у них плохи,

но поделать уже ничего не могли.

Не хватало каким-то судам экипажей,

сбились в кучу они, как отара овец,

и друг друга порою таранили даже...

Вскоре многих из них ждал бесславный конец.

Тяжелее пришлось капудану Алжира -

на линкор его двинулся сам Ушаков.

Быстро понял Саит, что ему не до жира,

когда флагман алжирский зажали с боков.

Поначалу он даже пальбой огрызался,

но как только обрушился огненный шквал,

он на всех парусах убежать попытался,

но наш флагман манёвры его разгадал.

Ушаков приказал своим верным матросам,

чтоб они за добычей ускорили бег;

встал он левым бортом у врага перед носом

и ударил из пушек всех палубных дек.

Содрогнулся до киля линкор из Алжира,

уцелевших объял леденящий испуг;

похвалявшийся прежде хвастун и задира

в такелажных обрывках сидел, как паук.

Громыхали разрывы, свистели осколки,

и в прогалине дыма Саит увидал,

как на мостике русском в большой треуголке,

в белоснежном мундире стоял адмирал.

Что творилось тогда в голове у Саита?

Закипела в нём злоба, заныла душа...

Вся его похвальба, как эскадра, разбита...

Он увидел, кто здесь настоящий Паша.

А что думал султан после краха такого?

Говорят, он три ночи подряд не заснул,

и ему всё мерещился флот Ушакова,

он боялся, что тот нападёт на Стамбул.

Прежде этот султан и не думал о мире,

но когда замаячил наш флот у дверей,

то правитель немедленно вызвал визиря

и велел ему мир заключать поскорей.

Через несколько месяцев с турками в Яссах

был подписан Россией большой договор,

по нему на путях черноморских и трассах

открывался для нас необъятный простор.

Не случайно по морю нас ветры носили,

далеко простиралась имперская длань...

В результате остались в составе России

Бессарабия, Крым, золотая Кубань...

Повлияли на турок России успехи,

их Суворов разбил, Ушаков победил,

и остались в истории славные вехи -

Хаджибей, Калиакрия и Измаил.

Русский флот смог добиться надёжного мира,

и продвинулась к югу родная земля;

а в боях под началом его командира

не потеряно ни одного корабля!

Ушакова прославили эти сраженья.

Его тактика боя была хороша,

и враги победителя в знак уваженья

называли Ушак, да ещё и Паша!

Конец первой части.

Часть вторая.

Корфу.

После Ясского мира, успеха большого,

после этих на море и суше побед,

после славы Суворова и Ушакова,

исторических битв - пробежало семь лет.

Адмирал Ушаков, как невольный свидетель,

перемены в устройстве страны наблюдал.

Уже умер Потёмкин, его благодетель,

что продвинул его и всегда опекал.

Уж не стало и матушки Екатерины,

что так лестно всегда отзывалась о нём;

а при ней государство достигло вершины,

расширяя границы ружейным огнём.

После матушки правил дождавшийся Павел,

ненавидел сынок фаворитов её;

он у трона свои креатуры расставил,

и у многих вельмож изменилось житьё.

Ушаков получил пониженье в карьере.

Он в опале монарха тогда побывал,

но не лез, не ломился в закрытые двери,

а Отечеству верно служил адмирал.

А когда началось настоящее дело,

лизоблюдов, стяжателей и дураков

в окруженьи своём Павел вычистил смело,

и монарху стал нужен опять Ушаков.

Положили на стол европейскую карту...

Кораблям россиян стало тесно в Крыму,

нужно было, чтоб флот дал отпор Бонапарту...

Так кому поручить? Всем известно, кому...

С назначения времени было немного...

Ушаков вёл эскадру в Босфор по прямой.

В Средиземное море лежала дорога...

Это был уже год девяносто восьмой.

Управлял он эскадрой привычно, умело,

через море к Стамбулу спешил адмирал.

Совершилось тогда непривычное дело -

россиянину турок союзником стал!

Почему не воюем на собственных реках,

в Средиземное море мы вышли в поход?

Очень просто - французы напали на греков,

ну а те, как и мы - православный народ.

В это время в Ломбардии мудрый Суворов

свою армию вёл, непонятно, зачем.

Приказал тебе царь - делай без разговоров,

не имя сомнений от слова "совсем".

Если раньше великая Екатерина

не готовила войны в далёких краях,

то с приходом сынка поменялась картина,

и солдаты в Европе увязли в боях.

Бонапарт остров Мальту забрал с нападеньем,

он в подобных делах был успешен и быстр.

Это Павел считал для себя оскорбленьем,

ведь он в Ордене Мальты - Великий Магистр.

На морях заварилась серьёзная каша...

Адмирал Ушаков, выручай, помоги!..

Изменилась в Европе политика наша,

теперь турки - друзья, а французы - враги!

Потому постоявший на Крымском форпосте

Севастопольский флот на Босфор повернул,

в неожиданной роли почётного гостя

Ушаков сотоварищи прибыл в Стамбул.

Адмиралу в Стамбуле турецким султаном

был оказан заслуженно пышный приём,

ведь по всем европейским столицам и странам

прокатилась победная слава о нём.

Удивительно было глядеть Ушакову,

как их чествовал бывший поверженный враг,

как добился наш флот уваженья такого,

чтобы реял в Босфоре Андреевский флаг!

От посланника нашего в шумном Стамбуле

адмирал получил указанья царя;

после этого новые ветры подули,

ждали наших матросов чужие моря.

Дарданеллами к новым военным высотам

вышел флот, в Средиземное море спеша,

и командовал общим, двуфлаговым флотом

знаменитый Ушак, тот, который Паша.

Было общим, совместным такое решенье -

и царя всей Руси, и турецких властей;

адмиралу султаном был дан в подчиненье

со своею эскадрой паша Кадыр-бей.

Корабли не направились к острову Мальте,

в Ионическом море ходили сперва.

Ушаков уже знал о возникшем гештальте -

от французов в боях отбивать острова.

Если враг нападает на землю родную -

защищаешь её, выполняешь свой долг;

но вдали от своих берегов зачастую

непонятно - в чём смысл, и какой будет толк.

Для чего затевается шумная драка?

Что России далёкие те острова?

Кефалония, Занте, Цериго, Итака -

что для русского уха все эти слова?

Уходили в поход... А останутся живы?

Православные? Греки? А где тут родство?

За кого погибать? Так на то и служивый -

получаешь приказ - выполняешь его!

Адмирала судьба вновь наверх возносила,

и победно звезда засияла над ним;

ушаковская объединённая сила

острова занимала один за другим.

В настоящее пекло, почти как у Данте,

попадали французы от наших атак.

Первым взяли Цериго, потом и над Занте

гордо в небо вознёсся Андреевский флаг!

К островам подходила вплотную эскадра...

Канонадой французы встречали гостей,

и летели над морем чугунные ядра

в бастионы больших островных крепостей.

Каждый штурм был особенный и дерзновенный,

и не видели наши матросы преград...

Ушаков был не только отважный военный,

а серьёзный политик, большой дипломат.

Адмирал на бумаге имел указанье,

но скорей не приказ, а прозрачный намёк.

Императора Павла в секретном посланье

сокровенные мысли читались меж строк.

На доске европейской смешались фигурки,

проходила в послании красная нить:

коль с французскими пленными зверствуют турки,

то препятствий им в том никаких не чинить.

Рассердить Бонапарта мечтал страстно Павел

и союзников прежних поссорить навек.

Думал царь, что фигурки он верно расставил...

Ушаков был, однако, не тот человек.

Если были французы сдаваться готовы,

адмирал жизни им обещал сохранить

и решительно следовал данному слову -

никогда не давал туркам пленных казнить.

Адмирал научил всех своих капитанов,

чтобы флотскую честь соблюдали везде,

чтоб союзничков этих, жестоких османов,

подчинили во всём и держали в узде.

Ушаковский наказ капитанам был точен,

и старательно каждый его выполнял;

Кефалонию штурмом брал храбрый Поскочин,

а Сенявин в бою Санта Мауру взял.

Благородство российское стало примером.

На себе испытав злобу турок сполна,

говорили французы "мерси" офицерам,

что их жизнь после сдачи была спасена.

Ещё пуще боялись союзничков греки,

население этих больших островов;

ведь османы им были врагами навеки,

покоряться врагам был никто не готов.

Они думали, что победители вправе

обретать себе новые земли, пути

и мечтали о подданстве - в полном составе

в Православную Русь островами войти.

Это было бы очень рискованным шагом...

Ушаков был в сраженьях безудержно смел,

но не мог осенить их Андреевским флагом -

полномочий таких адмирал не имел.

Как политик, не мог поступить он иначе,

и при взятии крепости после атак

приказал каждый раз он над нею при сдаче

вместе с русским турецкий вывешивать флаг.

На больших площадях собирал населенье,

лично перед людьми выступал Ушаков -

предлагал им самим совершать управленье,

стать Республикой этих Семи Островов.

Оставалось у нас основное сраженье -

это битва за Корфу, последний этап...

Неожиданно в дело принёс осложненье

некий местный правитель, турецкий сатрап.

Изначально был должен помочь с провиантом

"подчинённый" султана, правитель Али,

а при штурме потом обеспечить десантом,

чтоб на суше, в боях, поддержать корабли.

Вместо этого он, истребляя "неверных",

занимался убийствами и грабежом;

и в традициях самых жестоких и скверных

в городке православном устроил погром.

После этих злодейств к адмиралу с поклоном

сразу кинулись греки других городков,

чтобы он их дома защитил гарнизоном...

Тут уж в дело вступил дипломат Ушаков.

Небольшой гарнизон в городки он поставил,

а чтоб этот Али не бесился о том,

табакерку ему золотую отправил

вместе с самым учтивым, приятным письмом.

Больше тот разорять городки не пытался,

облегчённо вздохнул православный народ.

Этот жадный сатрап ничего не боялся,

напугать его мог только наш Русский флот!

Долго не было толку с него никакого,

но почуял наживу лукавый злодей;

через несколько месяцев для Ушакова

он послал провиант и немного людей.

Это были вояки, каких и не надо,

и с паршивой овцы не состригли и клок.

Адмирал наш, пока продолжалась осада,

лишь на русских матросов рассчитывать мог.

Фёдор Фёдорыч верил в родную команду,

он простого матроса берёг и ценил,

а посланцев Али, эту злобную банду,

от участия в бое совсем отстранил.

Адмирал Ушаков основное сраженье

начал силами только своих кораблей,

а эскадру османов сослал в оцепленье,

лишь немного ему помогал Кадыр-бей.

Рядом с островом Корфу был маленький Видо

с батареями пушек и горной грядой,

и с него открывались прекрасные виды

на спокойный пролив и на остров большой.

И хоть им завладеть было очень непросто, -

он от вражьих штыков был, как ёжик, колюч, -

Ушаков понимал: этот маленький остров -

остальным крепостям, как отмычка, как ключ.

Наступила весна... Было первое марта...

В семь утра, лишь рассвет показался вдали,

с набежавшей волной боевого азарта

корабли к островным батареям пошли.

Ушаков по намеченной схеме расставил

все линкоры и ими в бою управлял.

Флагман выступил первым, его "Святой Павел"

в самом пекле стоял и нещадно стрелял.

Корабли с берегами вплотную стояли

под огнём вражьих пушек, убрав паруса;

канониры ответным огнём подавляли

батареи французов четыре часа.

В завязавшейся артиллерийской дуэли

обе стороны не прекращали палить,

но умелые наши матросы сумели

все расчёты врага подчистую разбить.

Нет, не зря Ушаков в каждодневных ученьях

заставлял канониров палить и палить!

Быстрота их и меткость во многих сраженьях

помогли адмиралу врага победить!

Все деревья на острове, как после рубки,

как трава под косой, от картечи легли;

а к полудню поплыли баркасы и шлюпки

и десант с кораблей к берегам повезли.

И на суше отважно дрались экипажи,

вычищали французов из разных щелей...

В самой яростной схватке, в любом абордаже

не бывало матроса России смелей!

Как потом написал офицер, очевидец,

на российскую службу зачисленный грек,

называя тот остров по-гречески - Видос:

"Защищали его восемьсот человек.

В большинстве это были гвардейцы, элита,

но их русские сбили с редутов и стен;

половина французов была перебита,

остальным доставалась неволя и плен.

В два часа на горе, над большим бастионом

гордо флаги обеих держав поднялись,

а враги во главе с генералом Пивроном

побросали мушкеты и скоро сдались."

Это кто-то другой мог бы сделать едва ли...

Ушаков за полдня с этим справиться смог.

Ключ от Корфу матросы успешно забрали,

значит, после ключа оставался замок.

Он лежал за глубоким и тихим проливом

под защитою двух островных крепостей.

С ощущением силы, вполне горделивым,

ожидали французы приятных вестей.

Докатилось падение Видо до слуха -

в крепостях ощущалась тревога у всех,

и сказался упадок морального духа,

пошатнулась французская вера в успех.

Остров Корфу от Видо был, как на ладони...

Начались у матросов большие труды,

они в пушки осады впрягались, как кони,

и тащили наверх, на вершину гряды.

А когда затащить эти пушки сумели,

и внизу перед ними открылась "ладонь", -

обе крепости, как долгожданные цели, -

бомбардиры по ним и открыли огонь.

Между тем там вовсю продолжалась осада,

Ушаков передышки врагам не давал.

Перед крепостью Новой была эспланада,

на неё и наметили первый навал.

К живописной той отмели, солнцем прогретой,

с абордажной командой пришли корабли.

Удивились французы нахальности этой -

поначалу поверить глазам не могли!

Ведь под носом у них совершалась нелепость,

что-то полностью странное, из ряда вон -

корабли штурмовали наземную крепость!

Не бывало такого в истории войн.

Это ваша беда, что не знаете, братцы!

Ушаков же запомнил Петра и Гангут.

Ну а вам остаётся бежать, иль сдаваться,

если русские люди в атаку идут!

Моряки после высадки преодолели

то пространство открытое быстрым броском,

они вмиг добежали до стен цитадели

и по лестницам лезли наверх прямиком.

Поначалу французы ещё упирались

против русских в такой непривычной войне;

только подняли ружья - уже разгорались

рукопашные схватки у них на стене.

Был и гонор, и пыл в апогее сраженья,

но расцвёл буйным цветом - и тут же зачах,

и французы бросали свои укрепленья,

ну а русские висли у них на плечах;

настигали бегущих, разили и встречных,

вспоминая, чему Ушаков научил -

адмирал каждый день обучал подопечных,

как Суворов, когда штурмовал Измаил.

Моряки наступали стремительно, смело,

показали французам своё удальство.

Половину такого великого дела

экипажи проделали за день всего!

Эти русские драться способны хоть с чёртом!

У французов гордыня была уж не та,

и сдавали они рубежи форт за фортом...

Вскоре Новая крепость была занята.

Оставался итог... Если бить, так уж парой,

раз не вышло врагам наших взять "на слабо".

Приуныли защитники крепости Старой

во главе со своим комендантом Шабо.

Понимая, что после сраженья такого

им недолго осталось по свету ходить,

комендант посылает письмо Ушакову -

что условие сдачи готов обсудить.

Адмирал превратился опять в дипломата

по щелчку в его быстром, пытливом уме;

он спасение жизни любого солдата

гарантировал в очень учтивом письме.

Ушаков приказал прекратить наступленье.

Всё затихло на двадцать четыре часа,

и с горы уж никто не палил в укрепленье,

дым от множества пушек не шёл в небеса.

Приказал адмирал Черноморского флота

возле Корфу построить свои корабли;

ну а третьего марта открылись ворота,

и французы почётно сдаваться пошли.

О торжественной сдаче остались бумаги,

в них рассказано, как поступил адмирал -

офицерам оставил их личные шпаги,

даже деньги их личные не отбирал.

Ему было достаточно честного слова,

что их деньги не служат французской казне;

офицеры хвалили взахлёб Ушакова

за пример благородства на этой войне.

Все, кто сдался, остались здоровы и живы,

адмирал от союзничков их защитил;

притащиться хотели те в жажде наживы,

но он близко их к крепости не подпустил.

Церемонии турок вконец изумили -

что матрос при французе спокоен и тих,

что из пленных совсем никого не убили -

эти русские даже не грабили их!

А ведь даже еды морякам не хватало,

потому что союзники их подвели.

Тяжело при поверженной крепости стало

далеко-далеко от родимой земли!

Но матросы терпели лишенья и беды,

уповая опять оказаться в Крыму;

и осталось у них ощущенье Победы,

а его уж теперь не отнять никому!

Весть об этой победе в Европе гремела;

удивлялись все страны, что наша взяла,

что Россия способна на славное дело,

даже Нельсона чёрная зависть брала.

Много было о Корфу сомнений и споров,

ошалели британцы и начали торг;

а когда о Победе узнал сам Суворов,

Ушакову он выразил полный восторг:

"Русский флаг над морями торжественно реет

и победой закончит любую войну,

ведь Россия врага по себе не имеет,

создал Бог нашу Матушку только одну!

Мы Европу прошествуем, как на параде,

ей победу при Корфу уже не забыть!

Почему не участвовал я в той осаде?

Мне бы в этом сраженье хоть мичманом быть!"

Ещё больший восторг, а скорей, обожанье

было к русским у жителей тех островов.

Их большую любовь и большое желанье

россиянами стать ощущал Ушаков.

И хоть он понимал православных стремленье,

но помочь им не мог, и оно не сбылось.

Чтоб могли они сами вершить управленье,

вновь политиком стать Ушакову пришлось.

Он был истово предан российскому трону,

но, по сути, республику там создавал;

чтобы жители там подчинялись закону,

Конституцию им написал адмирал.

Ни британцам, ни Порте не нравилось это,

хоть они Ушакова хвалили сперва;

много было ему дифирамбов пропето,

но хотели они взять себе острова.

Покорителя Корфу они опасались,

им острастку внушали его корабли,

но пока они в помощи русских нуждались,

то в открытую с ним враждовать не могли.

Благодарности сыпались Русскому флоту,

и союзники слёзно просили помочь;

их мечта - чтобы сделал за них всю работу,

после этого пусть убирается прочь!

Посылали они Ушакову прошенья,

чтобы русские вновь воевали за них;

адмирал шёл навстречу - бросал на сраженья

своих верных орлов, капитанов своих.

Так, отважный Пустошкин с отрядом линкоров

в сентябре на осаду Анконы пошёл;

он забрал её сходу, совсем как Суворов,

и на всей Адриатике шорох навёл.

А Сорокин с другим корабельным отрядом

у Италии южной закончил свой бег;

скоро русский десант был с Неаполем рядом,

а в десанте - всего-то шестьсот человек!

Гарнизон неприятеля бросил сражаться,

только наши матросы туда подошли.

"Если русские здесь, значит, можно сдаваться", -

по-другому французы уже не могли.

Да и кто из врагов поступил бы иначе

после этой, до них долетевшей молвы?

Они знали - останутся живы при сдаче,

ни один волосок не падёт с головы.

И была уж почётная сдача готова,

и французы из крепости строем пошли...

В нарушение данного честного слова

вдруг к Неаполю Нельсон привёл корабли.

Хоть была позади основная работа,

он решил, что победа - ещё не конец.

Этот тип, эта "гордость британского флота",

поступил, как большой негодяй и подлец.

Не видала Европа подобных конфузов...

Всех ушедших солдат он догнал и пленил,

а потом этих пленных, несчастных французов

во главе с комендантом пытал и казнил.

Почему он над пленными так издевался?

Видно, зависти бес гордеца обуял -

Ушаков с этим Корфу в три дня разобрался,

а он Мальту в три месяца так и не взял.

Ушакова не портили все испытанья -

ни огонь, ни вода, ни победная медь;

и к нему постепенно пришло осознанье,

что с "партнёром" таким лучше дел не иметь.

Коль кругом лишь одни подлецы и придурки,

было тяжко от русского духа вдали...

И вдобавок другие союзнички, турки,

взбунтовавшись, в Стамбул самовольно ушли.

Ушакову светила звезда с небосвода,

и Андреевский флаг развевался над ним;

а в конце девяносто девятого года

"сумасшедшие русские" заняли Рим.

Этот гордый успех и в веках не ослабен,

и тогда он красиво, победно расцвёл:

молодой лейтенант, русский парень Балабин

покорять Вечный Город команду привёл!

Как же нам не гордиться военным престижем?

Мы теперь как-то мало о нём говорим:

наряду с троекратным Берлином, Парижем

наши русские воины брали и Рим!

Наступила в политике новая фаза,

смысла не было им находиться вдали...

Ушаков это видел... Дождавшись приказа,

в Севастополь увёл он свои корабли.

Император России, неистовый Павел

оказался далёк от задуманных дел;

в Средиземное море эскадру отправил,

а потом он к задачам её охладел.

Он о нуждах эскадры заботился мало,

посылал ей какие-то крохи всего;

у него к той войне интереса не стало,

а потом и не стало его самого.

Государь был здоровым и вовсе не старым,

но потом в одночасье он вдруг занемог;

как позднее писали, "скончался ударом"

табакеркой в холёный и бледный висок.

"Бедный Павел" сначала для флота старался,

но успехи на море потом не ценил.

Государь потому так внезапно скончался,

что политику с Англией вдруг изменил.

В заговорщиках был и английский посланник,

всё случилось по дьявольским планам его;

и в итоге несчастной планиды избранник

на престоле сидел лет пятнадцать всего.

А наследник был снова с Британией дружен

и увлёкся Большой Европейской игрой.

Александру наш флот оказался не нужен,

как ненужным вдруг стал флотоводец-герой.

Царь считал, будто мы - не морская держава,

и сворачивал наши морские дела,

а вся Русского флота недавняя слава

для монарших ушей пустым звуком была.

Он менял убежденья внезапно и круто,

попадал под влиянье врагов, дураков;

и в реформах, затеянных вдруг, почему-то

под раздачу попал адмирал Ушаков.

Как хотел адмирал быть как можно полезней!

Но тогда он не видел иного пути

и, сославшись на множество разных болезней,

он был вынужден вскоре в отставку уйти.

Адмиральская слава звучала негромко,

Ушакова никто не носил на руках,

но теперь благодарная память потомка

все заслуги его сохранила в веках!

Эта гордая память прочнее базальта!

Подвиг Русского флота впечатан в гранит.

Кто-то помнит теперь ордена этой Мальты?

Ушакова же орден победно горит!

Адмирал этой чести, конечно, достоин,

он для Родины сделал побольше иных!

Православною церковью праведный воин

по заслугам причислен был к лику Святых!

Май 2025 г.

Оставить комментарий © Copyright Зырянов Сергей Аркадьевич (serzyrjanv@rambler.ru) Размещен: 13/10/2025, изменен: 13/10/2025. 56k. Статистика. Поэма: Поэзия Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Поэма о флотоводце Ушакове в двух частях.

Зырянов Сергей Аркадьевич Ушаков

Зырянов Сергей Аркадьевич
Ушаков