(Серия рассказов. 1 Чингиз -Хан; 2 Шаман Монгуш; 3 Догора на Хемчик; 4 Плач Козерога - в работе)
Хоть и долог летний день, но его всё равно не хватает. Так и тянется верёвочка суетных земных дел, съедая время нашей жизни. И никуда от этих дел не деться. Ведь сколь жаркое в Туве лето, столь морозная зима. Да и рыба летом сытая. Вон сколько всяких букашек над водой вьётся! А значит не клёв, а слёзы. Но вот начнёт холодать, тогда и пойдёт рыбалка. Да и рыбу хранить проще и заготавливать на зиму пора подойдёт.
Не успел Борис оглянуться - наступила осень. Шаман Монгуш наотрез отказался ехать на рыбалку. Только сердито фыркал и плевался.
-Однако Великий хан шибко сердится. До беды недалеко. О-хо-хо-о, - и раскуривал свою трубку, прячась в клубах сизого дыма.
Когда же, наконец, Борис взялся за рыбачьи снасти, сентябрь подходил к концу. Ехать собрались опять втроём. Только теперь вместо Монгуша поехал Кууларович, родом он был из тех мест, глухих и сказочных. Определили заранее, что поедут на свой излюбленный дальний плёс на Хемчике. Глушь там такая, что дальше дороги просто нет, никакой. Только тропы козерога. По пути Кууларович проведает своих родственников, а Борис и Донгак - старых знакомых, с которыми и видеться-то приходится от рыбалки до рыбалки.
УАЗик ровно гудел отремонтированным двигателем. Сходящиеся на горизонте синие горы, да бескрайную степь, рассекала стрела тракта. Иногда встречались огромные коршуны, ослеплённые дневным светом, дожидаясь ночной темноты, восседали на столбах по обочинам дороги. Да табунки куропаток разбегались по сторонам, напуганные шумом машины. Прекрасная, величественная Тува, мудрая в своём тысячелетнем молчании.
-Блин! - на очередной дорожной выбоине УАЗик жёстко лязгнул рессорами.
-Ты бы поаккуратней, - перекрывая рокот мотора, прокричал Куулар.
-Ага, раньше абазинский тракт был ровный и гладкий, а теперь колдоёбина на колдоёбине, - Борис злился, от невозможности объехать все дорожные ямы. - Катают тут все кому не лень, а следить некому. Так бесхозной сиротой и стареет.
- С чего ты взял, что у абазинской трассы хозяина нет? Может, мы просто не знаем - кто, - усомнился Донгак.
- Если есть хозяин - руки бы ему поотрывать... - очередной удар подвески не дал договорить Кууларовичу, закончил фразу Борис:
- П- п-по самую май-май- майку! Тьфу!
Аргуузун (Арыг - Узю -тув.) оставили в стороне. Миновали хребет Ортен -Сыны. Останавливаться на отдых не решились. Говорят, если вдруг заснёт там человек, то уже не проснётся. Слева показалась скала - Маралье сердце. Ровная и гладкая, заросшая чахлой растительностью, своей формой похожа на вырванное их груди сердце марала. Только ли за внешний вид так её прозвали, или и правда окаменело сердце зверя от человеческой жестокости, кто ж его знает? Молчит камень.
Тем временем дорога пошла вниз. Перед въездом в Ак-Дуруг поворот направо - Новый Ча-Холь. Тут вотчина Кууларовича. Можно отдохнуть. Русские здесь не живут. Только тувинские семьи, а какой тут русский хлеб пекут - чудо! Белый, пышный. Хорошо бы впрок запастись.
За Новым Ча-Холем дорога идёт вдоль Саяно-Шушенского моря. А Ча-Холь потому и новый, что сам Ча-Холь под воду ушел.
- Помнится, тут в скале статуя Будды вырублена. Неужто и её утопили? - Борис, прищурившись, всматривался в проплывающие мимо скалы.
- Нет. Несколько метров вода не дошла. Спас Будда своё изваяние. Только теперь к нему разве что подплыть можно, - провожая взгляд Бориса, Кууларович грустно нахмурился.
-Скалы как скалы. А вообще-то ещё до статуи можно зимой по льду добраться, - парировал Донгак.
Вот и перевал. Каменные пирамиды смотрят в осеннее небо, передавая оставленные вместе с подношениями просьбы. Блюдца, стаканы, разноцветные тряпочки, монеты. Всё годиться, главное чтобы от чистого сердца. Достали бутылку водки. ГАИшников тут в глаза не видели. Сколько не ищите, ни одной казённой пуговицы среди подношений не найдёте. Так что каждый свою жизнь сам бережёт. Распечатав бутылку, щепоткой брызнули водки на все четыре стороны. Ритуал исполнен. Сами тоже глотнули. Ну, чисто символически. Однако даже задобренные подношениями духи не в силах заставить родить заброшенные поля, начавшиеся сразу за перевалом.
- Когда я мальчишкой был, дед хвастался, что на этих полях по шестьдесят центнеров с гектара зерна собирали, - подставив лицо через открытое стекло дверки под встречный поток осеннего воздуха, Куулар надолго замолчал.
Доехали до Шанчи. Маленькое тувинское поселение, всего не более двухсот жителей обитают тут. Остановились у колонки. Холодная, хрустальная струя, ударила в бетонный желоб и рассыпалась на миллионы сверкающих осколков.
Дальше путь продолжался через те же заброшенные поля. Лишь изредка чабанские стоянки, раскинувшиеся у подножия Саянского хребта, оживляли пейзаж.
-О-о-о! Ну, вот и стоянка Коли Норбу! - Борис прищурился, всматриваясь в направляющегося к машине человека, и от его глаз разбежались весёлые лучики-морщинки:
- Кэ, торга, - шутил Борис, выбираясь из машины.
-Эки, Боря, - потом Николай поздоровался с Кууларом и Донгаком.
Деревянный дом и юрта стояли рядом. Но отдыхать устроились в дощатом строении, там жена Николая как раз пекла лёпешки. Пили наваристый тувинский чай, ели лепёшки.
-Ну как ты тут?
-Плохо, однако, совсем плохо. Глаза почти не видят. Старшие дети давно разъехались. Совсем маленькие, да жена остались. А глаза мои совсем плохо видеть стали. Какая жизнь? - сокрушался Николай.
-Ехал бы в больницу. Там сейчас много всяких врачей, - посоветовал Донгак.
-И в Кызыле был, плохо, однако. А вы на Хемчик рыбачить, однако?
-Собирайся с нами. Ничего, что глаза подводят, хоть понюхаешь, как свежий хариус пахнет, ушицы сварим, а? - пытался подбодрить друга Борис. Но Норбу грустнел на глазах. Радость неожиданной встречи уступала место всегдашней тоске по минувшим временам. А тосковать было о чем.
Это теперь Николай Норбу подслеповатый тувинец в старой фуфайке и в подаренном кем-то армейском шлеме, а какой десяток лет назад, был он внештатным охотоведом и следил за порядком так, что никому бы и в голову не пришло браконьерничать в этих местах. Да и голов таких, пустых до отчаяния, тогда встречали редко. Хотя, конечно, случаи бывали. Но тягаться с метким стрелком и опытным охотником Норбу, желающих находилось мало. Случайные люди просто не могли добраться до этих мест. А теперь...
-А теперь едут на машинах, как на танках, - он в армии танкистом служил, маленький, шустрый. - Никто им не указ и не запрет. На вертолётах летят. Войну что ли зверям и рыбам объявили?- и на больные глаза бывшего охотоведа навернулись непрошенные слёзы.
-Ну, уж так и едут? - нарушил повисшую за столом тишину Куулар.
- А сами увидите, - Николай достал из кармана белую тряпицу, вытер глаза.
Рассказы, один неприятнее другого, заставили друзей распаковать охотничьи ружья, устроив их машине так, чтобы в случае нужды были под рукой. Но каждый про себя надеялся, что Николай преувеличивает. Резко ухудшившееся зрение делает его излишне подозрительным. Да и всё рассказанное охотоведом - больше походило на заграничное кино с бесконечной пальбой и кровью. Однако и сомневаться в словах Норбу не приходилось. Решив, что теперь уж недалеко сталось и всё увидят своими глазами, трое рыбаков отправились на дальний плес реки Хемчик.
Вот поворот и открывается вид на подвесной мост через Хемчик, вот вновь выстроенная заимка, хоромы по местным понятиям.
-Не каменный, похоже, из цемента сляпали. Памятник, однако, - всё ещё под впечатлением от услышанных рассказов, передёрнул плечами Куулар. До плёса оставалось совсем немного. Налево, по ущелью, ещё налево, перевалили горку с чабанской стоянкой и спустились к Хемчику. Рыжее золото спелой облепихи на колючих ветках кустарника, как сказочная вышивка Богов, расстилалась вдоль берегов Хемчика.