|
|
||
"Но вместо ответа - только тишина и безмолвие..." | ||
Александр Ульянов
Ульянов Александр Васильевич (имя матери - Валентина Дмитриевна). Родился 9 сентября 1953 года в селе Усть-Кулом Усть-Куломского района Коми АССР.
• Вичко да клуб
Александр Ульянов. «Изъя чой». Вистъяс. — Сыктывкар: Коми небӧг лэдзанiн, 2001.
Перевод с коми – Владимира Цивунина
--------------------------------------------------------------
Церковь и клуб
В нашем селе церковь и клуб один напротив другого стоят, только старый большак, главная улица села, разделяет их. Стоят рядом, на красивом высоком берегу, и, словно живые, смотрят на широкую реку Вычегду. Зимой и летом, весной и осенью, в течение многих лет. Тихо, грустно смотрят... Может, размышляют о своём прежнем и теперешнем житье-бытье, может, и нет. Может, и церкви, и клубу уже нет никакого дела до всего. Вконец окаменела их душа. Может, ждут оба свой последний день, тот счастливый момент, когда, окончательно рассыпавшись до земли, сровняются с красивым, рядом цветущим лугом. Так лучше будет. В первую очередь — церкви и клубу. А заодно и селу, его людям и самой сегодняшней жизни. Ведь ни церковь, ни клуб никому теперь не нужны. А когда-то, в лучшие дни, сельчане их сильно уважали. В старое время — церковь, позднее — клуб. А сейчас вот совсем забыли, сейчас и над церковью, и над клубом только потешаются-насмехаются кто как может...
Я стою между ними. По левую руку — разрушенная, разворошенная церковь, справа — гниющий под дождями клуб. Стою, думаю о своём. В селе в летнее время тихо, только мелкие птички щебечут среди травы с белыми цветами на соседнем лугу. Но эти спокойствие и тишина словно какие-то пугающие, как пугающими кажутся и церковь с клубом. Тяжёлым камнем давит на сердце, ржавым ножом царапает в груди, когда глаза на них поднимаю. Такой стыд берёт, что хоть сквозь землю провались. Словно и на мне есть вина в том, что церковь и клуб доведены до такого растерзанного и изношенного состояния, что отнята их душа. А может, и действительно виноват тоже. Вот не сумели же мы по-доброму сохранить и сберечь то, что когда-то вдохновляло односельчан, в прежнем красивом виде оставить это и своим детям, и будущим детям наших детей...
А день — ясный из ясных, солнце в голубом небе — словно пышущий теплом уголёк, лицо так и припекает. Как раз Иванов день в селе, храмовый праздник. А ещё и пора заготовки сена. Из-за этого, видимо, и тихо в центре села; все кто может работать — сейчас на лугах. Косят-сгребают, копнят, стога поднимают. Каждый добывает свой хлеб насущный. Зима ведь на севере длинная — корове да телёнку сколько сена надо. Теперь Иванов день у нас как прежде широко и весело уже не отмечают, хотя когда-то он очень славился. Знали о нём стар и млад, и к церковному празднику уже заранее готовились. Даже из соседних сёл и деревень родственники да знакомые в наше село приходили. Чтоб войти здесь в высокий белокаменный храм, зажечь свечку, помянуть умерших, помолиться, неспешно поразмышлять о житье-бытье. А после этого вместе с роднёй за столом с рыбниками, пирогами-шаньгами да квасом-пивом посидеть...
...Смотрю на церковь и мысленно стараюсь хоть на минуту перенести себя в прошлое время. В те далёкие годы, когда в основание церкви положили первый камень, когда здешние жители, старые и молодые, сто потов проливая, поднимали стены прежде ещё не бывалого здесь строения, когда в одно утро многопудовый колокол первый раз разбудил сонную природу, стоящее на возвышенности село, тихо и плавно текущую реку Вычегду, когда в красиво разрисованных залах люди впервые осеняли себя крестным знаменьем.
А потом жизнь пошла дальше. Не всегда гладко. С изломами. Опускалась золотая осень и приходила снежная зима, улыбалось весеннее солнце и обжигало землю жаркое лето. Село постепенно росло-ширилось, вытягивалось вверх и вниз вдоль Вычегды. Поднимались новые избы, ветшали-рушились старые. Старики умирали, молодые поддерживали-тянули жизнь дальше. Участвовали в пóмочи, держали коров-телят, косили-копнили, пшеницу и рожь выращивали, рыбу ловили, грибы-ягоды собирали, охотились... И только церковь по-прежнему твёрдо стояла на холме — высокой главой с поднятым над ней крестом, белой как у лебедя грудью украшала-радовала прижавшееся к реке село. Словно от сотворения мира, от рождения Христа возвышалась она посредине красивого крутого берега. Берегла-удерживала здешний люд от впадения в грех, делания друг другу зла, от некрасивых поступков, от душевного уныния. Учила добру и чистоте, облегчала сельчанам житьё-бытьё. Как и в старину, каждую неделю, особенно в дни церковных праздников, в ней светло горели свечи на длинных ножках, молились деды с седыми бородами и молодые девушки, взрослые мужики и маленькие дети. Бога почитающие. Каждый обращался ко Христу со своими мыслями, со своими болью и заботами, каждый хотел, чтоб Иисус услышал его, помог и защитил, сохранил от всего худого и недоброго. Христу верили, с обращением ко Христу осеняли себя крестом, вставали утром и ложились спать вечером. Из церкви каждый выходил другим человеком — с чистым лицом, благими мыслями, добрым сердцем. Словно после бани с душистым веником, только очищалось здесь от грязного и дурного не тело, а поддерживающая человека на земле его внутренняя опора — душа.
Прославляющее Иисуса Христа самое высокое и самое красивое в селе здание мало-помалу глубоко вошло в жизнь людей, в их сознание, в кровь, стало тем необходимым, что уже ничем не заменишь. На всю жизнь, от рождения до ухода в иной мир... Именно в церкви, у сельского попа, давали детям имена, отмечали в специальной книге, когда они родились; сюда приносили малышей крестить; здесь под церковным венцом стояли молодые супруги; здесь отпевали и провожали в последний путь умерших. Самую большую печаль сельские жители развеивали в церкви, в её красиво разрисованных и тихих стенах, перед согревающими сердце свечками, под сверкающими золотом образами. И в свои самые счастливые дни приходили сюда, благодарили Христа за всё доброе, за то, что их боль бывает услышана, за помощь. А сельский поп был уважаемым, много знающим и далеко видящим человеком, перед которым открывали спрятанные в уголках души тайны бабы и мужики, который учил их детей не только вере в Бога, но также и чтению, письму и счёту, готовя их к дальнейшей жизни.
Не торопясь, из стороны в сторону сильно не бросаясь, текло в стоящем на лесной возвышенности селе житьё-бытьё. Толково да ладно, без больших раздоров и неурядиц. Только церковные колокола своими звонкими голосами растревоживали соседние просторные сосновые боры, тихие ложбины, чистые ручьи и озёра. В течение многих-многих лет. И, конечно, никто не мог подумать, что какое-то время спустя жизнь сельчан до самых корней изменится...
...Новым ветерком повеяло от низовьев Вычегды, от городских областей. Это был ветер жизненных перемен. Непривычный. Душу замутивший, сознание перевернувший. Этот новый ветер принёс с собой вести и мысли о другом укладе и устройстве жизни. Вдоль Вычегды пошли разговоры: старое, дескать, нужно сломать, разбить-разбросать до основания, а вместо него поднять новую, счастливую жизнь — лучше, красивее прежней, и всех устраивающую — без разделения на бедных и богатых. Нужно объединяться в совместные хозяйства, сообща пахать-сеять, заготовлять сено, держать скот... А ради этого — вывернуть-изменить сознание и душу человека. Освободиться от ненавистных попов и от верящих в Христа. Выбрасывать образа, сжигать богословские книги, закрывать церкви. Вместо них строить и открывать клубы, высмеивать там верящих в Бога, всех, кто носит крестик, словом — просвещать сельских жителей.
Новое, которое полагали приносящим лучшую жизнь, весенним половодьем хлынуло до самых верховьев, постепенно добираясь до каждого села и деревни. Народ растерялся, люди оказались словно между двумя жерновами. Одни хвалили новое, другие держались старого, привычного. На глазах ломалась-трещала вековая жизненная опора, раздваивалось сознание людей.
Новое, конечно, победило, одержало верх над старым. Но нехорошим способом — силой, кровопролитием. Из старого полностью обрушило и много доброго, нужного людям, упорядочивающего жизнь. Тогдашнее новое не успело подумать, что его время тоже не вечно, что когда-то жизнь даст оценку и его деяниям. Строгую оценку...
...Чёрное облако нависло над сельской церковью. Мрачное, пугающее. Притихла соседняя природа, притихло село, притихли люди. Словно перед сильной грозой. Кто-то крестился, просил божьей помощи. Кто-то голову поглубже в подпол спрятал. Кто-то — с воодушевлением ждал, когда уже удар молнии опалит-расколет тёмное небо, уничтожит ненавистную ему церковь. Как раз по его желанию и вышло. Чёрные мысли недобрых людей принесли скопление чёрных туч с грозой и огненными стрелами, которые пошли против Христа, переворотили священный для сельчан дом, место их сердечного успокоения...
Долго раскачивалось это чёрное облако над высоко поднятой главой церкви, нависало над ней до тех пор, пока совсем не отняло у неё жизнь, пока не вытянуло из неё последнюю каплю крови. А до того как окончательно изъять из неё душу — как могло потешалось, словно красивую девушку позорило-оскверняло перед всем селом — разворашивало-раздевало, совсем без одежд оставило бедняжку. Без крестов, без колоколов, без красивых образов, без церковных книг... Но церкви уже было ни горячо, ни холодно. В её судьбе опустилась тёмная ночь. Долгая-долгая, бесконечная, бескрайняя...
Умерла церковь, но вместо неё открылся клуб. Так же в центре села, как раз напротив когда-то посвящённого Христу храма. Много лет стояли они один напротив другого, будто боролись за сознание и душу людей. Грубой рукой закрытая церковь да этой же рукой построенный клуб. Клуб, поднимающий всходы, посеянные новой властью. Именно с его помощью начали учить селян тому, как нужно жить и работать, учили освобождаться от старого, вчерашнего, молиться живым богам, петь новые песни. Смеялись над рядом стоящей и разрушенной церковью, высмеивали длиннобородых попов, упрекали людей за преданность Христу, звали старых и молодых к светлому завтрашнему дню...
А клуб постепенно набирал силу, громко пел да танцевал. И не мог представить, что когда-то ему выпадет та же участь, что и церкви. Никто его не проклинал — ни церковь, ни Христос, ни верующие. Просто родившиеся уже в новое время люди в одну зиму заморозили его, а потом, хоть каким красивым да весёлым он когда-то ни был, так и забросили. Довели до гибели да и отошли-отстранились. Стоит он сейчас у главной улицы села. Светлые широкие окна заколочены досками. Никому не нужное здание постепенно гниёт-разрушается. Когда-то, как и церковь же, сровняется с землёй, совсем исчезнет из человеческой жизни. Может, и раньше ещё...
Смотрю то на церковь, то на клуб. На сердце смутно. Не напоминает сегодняшняя церковь красивую статную девушку. Больше походит на загрязнённый овин. Ни окон, ни дверей, сделанная из досок крыша совсем прохудилась, зияет дырами. Когда-то давно устраивали в её помещениях склад местного сельпо, хранили продукты — треску в бочках, конфеты, вино, водку. А когда и сельпо сегодняшняя жизнь развалила, здание церкви стало уже совсем никому не нужным. Зайдёшь внутрь и будто в конюшню попадёшь, так пусто кругом. И только саженной толщины кирпичные стены да не до конца стёршиеся изображения святых ещё напоминают о том времени, когда как раз здесь стояли и молились перед образами мои бабушка с дедушкой, их братья и сёстры, вся наша родня.
Худо ли, нет ли, а вернуться туда я теперь могу только в своём воображении. Только мысленно представить перед собой тогдашнее село, увенчанную крестом церковь, людей. Вот они идут по главной улице. Красиво принаряженные, приодевшиеся. Идут с Нижнего конца, из села Ильинского, из Пожема... Звонят-бьют колокола, приглашают под покров церкви и старых, и молодых...
Сейчас только вороны да галки садятся на её когда-то высоко поднятую главу, дурно каркают, будто и дальше продолжают насмехаться над разрушенной церковью...
В нашем селе церковь и клуб один напротив другого стоят. Грустно, с жалостью смотрят на идущую мимо них жизнь. Потому что стали никому не нужны. Но за это, бедняжки, на село зла не держат. Может, ещё и себя винят, что не сумели его жителей хорошему, чистому и красивому научить, что угасла у людей вера, угас их внутренний светлый огонёк, который согревает человеческую душу, поддерживает жизнь... Может, оба — и церковь, и клуб — каются сейчас, что когда-то друг против друга пошли.
Но вместо ответа — только тишина и безмолвие...
(Перевод: 14-22 сентября 2018 г.)
|