С Гришкой связано множество историй. Среди них есть героические: я уже рассказывал, как он спас пациента, заткнув ему пальцем рану в сердце и прооперировав. В Планерском он вышел против компании местной шпаны, избивавшей армянского парня, и сумел сбить вожака. Ему, правда , тоже досталось.
Были и комические случаи. Долгое время он жил в Дзержинске, и каждое утро ездил в Горький на занятия в мединститут. Однажды опаздывал и стал влезать без билета в уже тронувшуюся электричку. Проводница не пускала его. Оба вскоре так увлеклись борьбой, что Гришка затащил её в служебное купе и отрабатывал там свой билет всё время движения поезда. "Ни она , ни я не сказали ни слова," - смеялся Гришка .
После женитьбы на Мэри он жил в её коммунальной квартире. Когда Гриша в шутку повесил на двери их комнаты где-то взятую табличку ОБСЛУЖИВАНИЕ ДО 4:00, то пьяный сосед закричал на него " Это ты тут до четырёх ночи КИЛЬДИМ собираешься устраивать!"- и полез драться. Гришка быстро дал ему по морде, и тот успокоился. А наши сборы на той квартире мы с тех пор стали называть КИЛЬДИМ.
К встрече 1981 года я написал стихи- загадки про друзей. Загадка про Гришку звучала так:
Кто за прежние заслуги проводницами любим?
Кто не раз в своей квартире всем устраивал кильдим?
Кто гуляет по Свердловке, как турецкий падишах?
Кто в период гнездованья убивал несчастных птах?
К последней строчке и относится, написанная Гришей, правдивая история.
ГРИГОРИЙ ПАЦЕНКЕР "ЗЛОВЕЩЕЕ УБИЙСТВО"
Оглядываясь назад, пытаясь анализировать прожитые годы, иногда с ужасом замечаешь, что самые крутые жизненные повороты в корне изменившие твою судьбу, происходят не из-за четко выверенного тобой плана, а "по несчастной случайности". Правда '"есть мнение", что это только в моей жизни так происходит. Как-то нарочным из Москвы я получаю бандероль, в которой плакат с изображенном на нём подбитым воробьем и надписью: "УБИЛ, А ЗАЧЕМ?". Причём буква У выполнена в виде рогатки, а в верхнем углу плаката от руки нарисован серп и молот с шестиконечной звездой и по кругу надпись: "Никто не забыт, ничто не забыто". В правом углу снизу написано: "Григорию П. в память о незабвенном южном рассказе о зловещем убийстве, свершённом ...етс. Отправитель просил записать его, что я и делаю.
----
Нас с Серёгой опять, уже 4-ый раз подряд "поимели" на зачете по пропедевтике детских болезней. Опустошенные, в полной прострации, сидели мы на лавке во дворе старой Областной Детской Больницы и "смолили" одну сигарету за другой, совершенно не замечая апрельские метаморфозы в природе. "Грих", - после долгой паузы наконец-то открыл рот мой друг, - "Взрослые говорят, что студенческие годы самые счастливые. Уж если сейчас такая тошниловка, стоит ли жить дальше?" Я скривил уголки губ книзу и зябко поднял плечи - мол, кто его знает, что там дальше. Задумываться о глобальном мне не хотелось. Сейчас я уже не помню кому из нас пришла в голову эта идея - сделать рогатки. Может даже к обоим одновременно - тогда такое с нами случалось. Оставив около лавки огромную лужу нахарканных нами соплей, мы отломали от ближайшего подходящего дерева два У-образных сучка. Затем с каким-то сладострастным остервенением мы разорвали наши польские стетоскопы с латексными трубками -"дрожалками" и соорудили два совершенно ужасных и огромных орудия камне - и гайко-метания. Кожаны для них были вырезаны из моего старого портмоне (всё равно тогда в нём денег не водилось). В общем через полчаса мы приступили к "охоте", совершенно позабыв о своих неприятностях в институте. Распугав нескольких ворон в больничном парке мы выбежали на набережную и принялись пулять оттуда в направлении "матушки- Волги" и уже через полчаса поймавший нас сержант милиции, кряхтя, пытался сломать наше оружие.
"Хер там!"- дерево было выбрано прочное и он, отчаянно замахнувшись, закинул наши рогатки под откос. Затем покрутил пальцем у виска, молча покачал головой и удалился восвояси, а мы уже через три минуты вновь стреляли из своих ужасных рогаток теперь по пустым бутылкам.
На другой день мы припёрлись в 9-ю инфекционную больницу, где у нас начинался следующий цикл, а из сумок наших, как у первоклашек-хулиганов торчали классические рогатки. Наши девочки посмотрели на нас тем печальным взглядом, каким смотрит хирург-онколог на своих безнадёжно больных пациентов. Женщинам никогда не понять эстетику оружия. Они могут часами рассматривать и восторгаться набором для макияжа, или весь день, валяясь на диване, изучать каталог какого-нибудь западного супермаркета, но ощутить трепет и прилив энергии, когда берёшь в ладонь эфес самурайского меча или вкладываешь пальцы в рукоять "Смит-энд-Вессона", им не дано. Наверное всё дело здесь в тестостероне, ибо этим гормоном мужских "шаров" и определяется, по последним данным науки, наша агрессивность и сексуальность. Парням, конечно, наши игрушки очень пришлись по вкусу, и в перерыве выстраивалась очередь за право вделать несколько выстрелов по воронам или пустым бутылкам.
Неприятности тачались на второй день занятий, когда я явился на территорию 9-ой больницы на целый час раньше (окодо 8-ми утра), - у меня почему-то раньше прозвенел будильник и обнаружил я это только придя уже на учёбу. Было обидно: потерял целый час самого сладкого утреннего сна. Ничего не оставалось, как сидеть на лавке около больницы в парке и курить. Вдруг на телеграфный провод в нескольких метрах от меня спикировал воробей и радостно зачирикал. Как бы нехотя я достал из сумки свою метательную машину, вложил в кожан небольшой камешек, "натянул тетиву" и, к моему великому удивлению, замочил птицу с первого выстрела наповал, как "Давид Голиафа".
"Вот это охота!", - возликовал я, - жалко только, что Серый не видел. И тотчас услышал: "Эй. ты! Эскулап х-ев!!" - на меня во всю прыть мчался пожилой мужик с дубиною в руках, впоследствии оказавшийся больничным сторожем. "Тихо-тихо! Дядя! А не то я тебе тоже снесу полчерепа, как несчастной птахе, если будешь грубиянить и махать палкой", - пытался остановить я его справедливое возмущение. Однако мужик не унимался и продолжал вопить что-то непечатное и лихо размахивать дубиной. Мне не хотелось крупного скандала, и я быстрым шагом удалился в один из корпусов, где проходили наш занятия. Скоро подвалили все остальные ученички и занятия начались.
Я уже стал забывать об инциденте, как через 40 минут после начала занятий дверь класса резко отворилась и на пороге грозно возникли три персонажа: мне уже знакомый сторож, главный врач больницы и женщина - доцент кафедры. Я почувствовал себя Хомой Брутом, когда сторож, как Вий, указал на меня своим грязным перстом и рявкнул: "Вот Он!" И они бросились на меня и стали терзать, но;в отличие от гоголевского героя я почему-то не упал бездыханный. "Садист"-в три голоса визжали пришедшие, - "Его нельзя подпускать близко к детям!" "Фашист! Мы будем ходатайствовать перед Ректором об его отчислении из института!" Я тупо молчал. Говорить что-то в своё оправдание было глупо. Но когда все поняли, что мне и взаправду грозит исключение с 4-го курса, как они встали на мою защиту!
Я никогда до этого не слышал столько лестного в свой адрес. Спасибо Вам, девочки и мальчики - мои однокашники. Я вас недооценивал. Было много искренних слов, какой я добрый и чуткий, как я люблю детей и животных (особенно птичек!) "Он подошёл ко мне со слезами на глазах, держа в ладошках тельце убитого воробышка," - говорила наша староста, "Если бы мне кто другой рассказал об этом - я бы ни за что не поверил, - настолько это на него не похоже , - гундел профорг (который накануне сам стрелял по воронам), "А я понимаю" - защищал Серёга, - "он нашёл эту детскую проволочную рогатку (такая же дура в это время у него так же находилась в сумке) и его наивное желание её опробовать, а тут, как назло, пролетал этот злосчастный воробей....И вот трагедия! "Короче уговорили этих троих не писать на меня телегу в ректорат. Однако пакт был нарушении женщина - доцент (с "птичьей" фамилией -ха - ха!) применила так называемый "гнилой подход, и "всё заверте..."
Для начала профессор завалил всю мою группу на экзамене - и это было для меня самым тяжелым ударом, "ниже пояса". Все, благородно защищавшие меня, были жестоко наказаны. Мне это доставило почти физическую боль. Правда, не другой день все пересдали и неплохо, что в нашем ВУЗе никогда не бывает. Ну, в общем дали понять, у кого здесь сила: - мол не дёргайтесь, а то, понимаешь, нашлись защитнички!" Закончилась сессия, и я уехал с друзьями на врачебную практику в р/п Шатки, наивно предполагая, что месть воробышка закончилась. Ан, хрен тебе в зубы, Грегори! Не расслабляйся! Приблизительно через 2 недели беззаботной и надо признаться, полезной практики, в ЦРБ приходит телефонограмма, где мне настоятельно рекомендуется срочно позвонить декану Максимову (он же Негодяев,в девичестве). Я звоню в деканат и Максимов скрипучим басом сообщает мне, что на меня пришла "телега" из 9-ой больницы с очень неприятным содержанием и мне грозит "ректорат" и "экзетус леталис" (В смысле изгнание из "Алма матер").
Короче, на другой день я стоял перед ним и читал письмо, написанное корявым детским почерком и подписанное выше упомянутым сторожем и двумя какими-то санитарками. К сожалению я не смогу привести здесь его полностью - почти стёрлась эта дурь из памяти, однако некоторые фразы я всё-таки постараюсь воспроизвести. Убил двух (!!!) пичужек в период гнездования, - совершенно справедливо возмущалась эта троица, - а также стрелял по собакам. Не допустим, чтоб "Митрофанушка" такой учился в мединституте и не допустим переведения его на ветерию. (Транскрипция сохранена. Они видно решили, что у нас есть ветеринарный факультет, куда сливают всех нерадивых . Вот уроды- то). А если делу не будет дан ход, то напишем в "Комсомолку" и будем следить за ПРОЦЕССОМ через известного журналиста В.Пескова "А кто этот Песков?", - честно спросил я декана. "Ну ты, Григорий, даешь!" Я понял, что ляпнул бестактность. "Для начала пиши "объяснительную", - протянул мне чистые листочки декан и я на одном дыхании вывел: "Я, Имярек, находясь на территории 9-ой инфекционной больницы нашёл детскую проволочную рогатку (Сережкин псевдоним) и выстрелом из последней убил сидящего на ветке воробья. Прошу деканат педиатрического факультета отнестись снисходительно к моему поступку, ибо я совершил это не "из садистских побуждений", - как утверждает сторож 9-ой больницы,-а по несчастной случайности."
Декан, хихикая прочитал маляву, в лицо, однако, мне её не швырнул, а аккуратно сунул в моё "Личное Дело". Посмотрел па меня поверх очков: "Послезавтра в 11 встретимся на "ректорате",
- А избежать нельзя?
- Нет, нельзя?
- Что мне грозит?
Я думаю, что "дядя Ваня" тебя выкинет. Сейчас деонтологии посвящается много внимания, а они тут еще прессой пугают.
Что же мне делать?
Сам стрелял - сам и отстреливайся ! - голосом Ливанова проскрипел декан.
Наверное, я ему был все-таки симпатичен. На другое утро с тремя "Бомбами" 72-го портвейна я отправился на поиски "поклонников эпистолярного жанра". Сторожа я сразу нашёл в будке на территории больницы. Этот "защитник животных" лежал на топчане и страдал. Оказывается какая-то заблудшая корова зашла пощипать травки на территорию больницы, а наш герой ее за это отходил дубиной (наверное той самой, с которой он преследовал меня). Хозяин коровы всё это увидел и настучал сторожу по животу. Сторож стонал и ждал приезда " скорой". Я сразу выставил на стол "пузырь" портвейна - глаза его увлажнились. А когда я с важным видом помял его живот, констатировав отсутствие повреждений внутренних органов и, как бы между прочим, поведал ему, что из-за их письма мне грозит исключение - он заплакал. "Гришенька, - причитал он, -ты уж нас прости дураков старых. Ведь мы не думали, что так получится. Это же нас Сорокина подговорила. Понятно, доценту захотелось моей крови, и послушные исполнители быстро нашлись. Я объяснил ему, что мне нужно от них письмо, фактически аннулирующее первое. Но оказалось, что "телегу" писала некая Тонька - санитарка приёмного покоя, которая сейчас "на больничном", а,точнее, в запое,и живёт она где-то напротив "пожарки".
Напротив "пожарки" было два замызганных 4-х этажных дома. Я решил звонить во все двери подряд. Во втором подъезде первого дома мне повезло: как только дверь отворилась, я сразу понял, что Тонька живёт здесь (по характерному запаху скисшего вина и виду пустой квартиры, пол которой наполовину был заставлен пустыми бутылками. Я молча вынул два портвейна и протянул ей. Она сразу зарыдала. Затем мы сидела на кухне,и я ей подробно вдалбливал, что должно быть в письме. Однако это, конечно, не помогло, и утром на другой день я с ужасом читал это письмо, которое было еще дубовее первого. Запомнилась только последняя фраза: "Просим не исключать его из института, учитывая истраченные государством на его учёбу деньги". Под письмом стояли две подписи -Тонькина к ещё какой-то дуры, с которой- я так и не познакомился. Третью подпись мне предстояло получить у сторожа, которой к тому времени всё-таки загремел в 5-ю больницу На такси, так как до "ректората" оставалось три часа, я рванул в "Пятую" и без труда получил третью подпись, заодно удовлетворённо отметив про себя, что старика не оперировали, то бишь я был прав позавчера.
И вот 11 часов. "Час Волка". Мы сидим с другом у дубовых дверей в приёмной ректора. Мишка ошарашенно вертит головой по сторонам. "Гришка, у вас преподаватели ходят, как будто продираются через дерьмо!", -удивляется он. Он учится на радиофаке в "универе", и у них уже тогда была свобода и демократия. "Мишенька. - отвечаю я,- у нас в медицине все отношения построены на жесткой субординации. Нам до преподов, как до Луны. "Тут открывается дверь и на пороге возникает элегантный Радаев, в безупречной синей "тройке". Ласково смотрит на меня
"Убивец ты?"
Я!
Заходы!
Через несколько секунд я стою в огромном полутемуом зале, где по бокам восседает весь высший "генералитет" нашего института, и далеко, у самой стены за столом, и, как мне кажется, на троне, как Вельзевул, сидит "дядя Ваня" - ректор.
По всхлипываниям и смешкам, доносящимся из углов до моих ушей, я догадываюсь, что только что тут хохотали "в голос". Ничего удивительного: само "дело" "из ряда вон", затем читали первое письмо, где "пичужки в период гнездования" и прочее, потом мою "объяснительную" с "Ибо..." и ещё второе письмо. Есть чем насладиться. Однако мне не до смеха, Тотчас перед ректором, как из под земли, выскакивает мой декан, тоже похожий в сумеречных бликах на персонажа"Чёртовой Мельницы" и быстро, начинает нашёптывать на ухо "Главному ". Я слышу только обрывки фраз: "Все экзамены сданы... задолжностей нет... сейчас в Шатках на "практике'...
Затем декан испаряется, и ректор несколько секунд просверлив меня глазами спрашивает: "Что ж. ты так нахулиганил?" Ну что на это ответишь? Как в детском саду: Я больше не буду! Небольшая пауза, затем вердикт: "Строгий выговор с занесением в личное дело. В следующий раз-выгоню!" "Спасибо!", - простонал я и на "ватных" ногах выкатился из кабинета. Мишка по моей счастливой морде понял, что "пронесло" и молча крепко обнял меня.
Такой исход следовало "обмыть" и мы, купив бутылку "Шампанского", завалились к бывшей подруге нашего приятеля, которая по слухам сейчас жила одна в 2-комнатной квартире, правда с соседями и с "удобствами во дворе". Но девчонка была компанейская, гостеприимная. Подробности этой ночи до сих пор в моей голове, как будто было только вчера. Это стало началом большого романа, который закончился нашей свадьбой.