Лыжина Светлана Сергеевна : другие произведения.

Принцесса Иляна

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
Оценка: 5.41*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История реально существовавшей женщины, венгерской аристократки по имени Илона Силадьи, двоюродной сестры весьма почитаемого венграми короля Матьяша Первого. В 1475 году король попросил её выйти замуж за Ладислава Дракулу из Валахии, "того самого Дракулу", чтобы Венгрия и Валахия (Румыния) смогли заключить политический и военный союз против турок. Дурная слава Дракулы по-прежнему оставалась при нём и количество ужасных историй "об изверге и тиране" продолжало расти, но Илона всё же согласилась, желая помочь христианам победить общего врага. Несмотря на обещания родственников в случае чего не дать её в обиду, она готовилась принести себя в жертву, но брак оказывается совсем не таким, как ожидалось. Книга является заключительной частью цикла произведений о князе Владе III Цепеше, куда также входят романы "Влад Дракулович", "Дракулов пир" и "Дракула и два ворона", ранее опубликованные в этой же серии.
  
  
   Этот роман вышел в издательстве "Вече". Полный текст теперь есть на ЛитРес.
  
   Вы можете купить бумажную книгу в интернет-магазинах, актуальный список которых пополняется на сайте LiveLib, на сайте Где книга и на сайте fantlab.ru (списки немного разные).
  
   На складе издательства в настоящее время числится 180 штук, то есть менее 8% тиража. Огромное спасибо всем, кто купил, и тем, кто ещё купит!
  
   Аннотация от издательства:
   1475 год. Молодая аристократка по имени Илона Силадьи, овдовевшая несколько лет назад, получает от своего двоюродного брата, венгерского короля Матьяша I, необычное предложение. Её просят выйти замуж за Ладислава Дракулу из Валахии, "того самого Дракулу", чтобы Матьяш смог заключить с этим человеком политический и военный союз против турок. Дурная слава Дракулы по-прежнему при нём и количество ужасных историй "об изверге и тиране" продолжают расти, но Илона всё же соглашается, желая помочь христианам победить общего врага. Несмотря на обещания родственников в случае чего не дать её в обиду, она готовится принести себя в жертву, но брак оказывается совсем не таким, как ожидалось. Книга является заключительной частью цикла произведений о князе Владе III Цепеше, куда также входят романы "Время дракона", "Драконий пир" и "Валашский дракон", ранее опубликованные в этой же серии.
  
   Текст романа дополнен статьями:
   Вдова Дракулы - реальная историческая личность (сокращённый вариант)
   Дракула снова на свободе
   Дракула хочет переехать в Сибиу
   Дракула "свирепствует" в Сербии
   Дракула защищает Трансильванию
   Таинственная смерть Дракулы - слухи и правда (сокращённый вариант)
   Был ли Дракула "изрублен в куски"?
  
  
   Принцесса Иляна
   Автор: Лыжина С.С.
   Издательство: "Вече"
   Серия: Всемирная история в романах
   Год издания: 2019
   ISBN: 978-5-4484-1527-2
   Кол-во страниц: 480
   Формат книги: 84х108/32; твердый
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Принцесса Иляна
  
  
   Пролог
  
   Много времени провёл в заточении Влад, но каждую весну вид из зарешёченного окна башни оставался тот же. По берегам Дуная высились лесистые горы в нежно-зелёной дымке молодой листвы, неспешно текла сама река, и в водах всё так же отражалось ярко-голубое небо с белыми облаками.
  
   Облака двигались, неохотно повинуясь воле ветра, и исчезали из виду, а узник, запертый в старой крепости венгерского города Вышеграда, оставался сидеть на месте. Если сложить все весенние дни за все годы заключения, то получилась бы, наверное, целая тысяча. А если сложить все дни всех лет?
  
   Влад не хотел спрашивать своих тюремщиков, сколько провёл взаперти - сколько бы ни было, все эти годы оказались потеряны безвозвратно. А если так, то зачем знать? Наверное, поэтому он не взялся в своё время царапать палочки на стене, портить штукатурку, местами ещё хранившую остатки причудливой настенной росписи.
  
   Комната, в которой сидел узник, в прежние времена выглядела роскошно, но Влад не застал тех времён. Когда он оказался здесь, это помещение, расположенное на самом верху бастиона, именуемого Соломоновой башней, уже потеряло наибольшую часть великолепия.
  
   Когда-то здесь находились личные покои одного из венгерских королей, которого звали Жигмонд, но это было давно. С тех пор стены потемнели от пыли, а кое-где, под высокими стрельчатыми сводами появилась паутина. Камин закоптился и больше напоминал очаг в трактире, а дорогую мебель давно вынесли и заменили более дешёвой.
  
   Наверное, прежнюю обстановку мог застать отец Влада, потому что когда-то служил Жигмонду и даже оказался принят в рыцарский Орден Дракона, учреждённый этим королём, то есть вошёл в круг самых приближённых особ.
  
   "Мой отец служил Жигмонду и, возможно, заходил сюда. Он ступал по половицам этой комнаты, склонив голову, а теперь я живу здесь уже много лет и никому не кланяюсь. Великая мне честь", - с усмешкой думал узник.
  
   Казалось даже странным, что нынешний венгерский король Матьяш почтил Влада, заточив в такую тюрьму, хотя от роскоши остались лишь воспоминания.
  
   "Так и от моих прошлых дел остались одни воспоминания, - думал Влад. - Шесть лет я княжил в Румынии, и Румыния сделалась богатой и сильной. Но где теперь моё войско, которое било турок по обе стороны Дуная? Рассеялось, как солома по ветру. Где государство, уважаемое соседями? Исчезло, а вместо него несчастная страна, которую каждый рад ограбить".
  
   О прежних временах оставалось только вздыхать. "А вот при Дракуле-то как было!" - наверное, говорили румыны. Всё ещё говорили и, может, даже надеялись, что государь Влад Дракул вернётся и вернёт Румынии былую силу, внушавшую не только уважение, но и трепет.
  
   Да, прозвище Влада всё ещё внушало страх. Люди сочиняли разный вздор, где толика правды обильно заливалась вымыслом, и это сомнительное блюдо становилось пищей для умов.
  
   Россказни начались ещё тогда, когда Влад крепко сидел на троне. Помнится, было смешно слушать те небылицы. Но вот она, цена веселья! Ведь из-за этих россказней Влад и попал в заточение. Венгерский король Матьяш поверил в наговоры, или сделал вид, что поверил.
  
   Влад до сих пор удивлялся, что был обвинён в стольких злодеяниях. Дескать, бояр казнил сотнями, простых жителей своей страны - тысячами, жителей соседних стран - десятками тысяч, и даже на жизнь самого короля Матьяша якобы покушался, то есть замыслил предательство.
  
   Предательство Влад не совершал, а за то, в чём всё-таки оказался виноват, разве не расплатился уже сполна? Считай, заплатил жизнью, потому что до могилы оставалось не слишком далеко. Когда попал в башню, был молод, сила внутри кипела, а теперь подкрадывалась старость. Уже чувствовалось её дыхание - холодное, как дыхание зимы. Вон уж в волосах появился иней, и силы уже не кипели - старость остудила.
  
   "Господь, - мысленно твердил Влад Дракул, сидя в башне старой венгерской крепости, - об одном Тебя прошу. Не дай мне умереть здесь. Позволь умереть на родине и умереть государем. Ни о чём больше не прошу, но эту просьбу исполни!"
  
  
  
   Часть I
   Семья Силадьи
  
   I
  
   Май месяц в Венгрии - чудесное время для путешествия. Солнце светит. Небо ясное. Трава зеленеет. Деревья цветут. Птицы поют, и даже путники что-то напевают себе под нос, чтобы веселее стало идти.
  
   Примеру весёлых путников следовал и престарелый возница, который правил парой рослых рыжих коней, тащивших большую колымагу. Справа и слева, на резных дверцах экипажа, был нарисован белый геральдический щит с изображением бурой горной козы, которая норовила выпрыгнуть из золотой короны внизу щита, но осуществила это лишь наполовину - из короны высовывалась рогатая голова, передние ноги и часть туловища.
  
   Даже не зная, кому принадлежит герб, можно было не сомневаться, что в колымаге едет кто-то очень важный. Об этом говорили занавески из красной парчи, два десятка конных слуг, окружавших экипаж, и искусно окованные сундуки, пристроенные на запятках.
  
   Громыхая колёсами на ухабах, колымага неспешно ехала по широкой укатанной дороге среди зеленеющих полей и редких холмов, поросших кудрявым лесом. Стук колёс не мог заглушить пения возницы, поэтому две женщины, сидевшие в колымаге друг напротив друга среди узлов и дорожных корзин, невольно прислушивались.
  
   Одна из женщин, молодая и хрупкая, принадлежала к знатному роду, о чём ясно говорило дорогое, хоть и неброское, одеяние. Тёмно-синее, почти чёрное бархатное платье смотрелось богато. Белая ткань, по тогдашнему обычаю обёрнутая вокруг головы и скрывавшая волосы, тоже была дорогой - самый лучший шёлк.
  
   Вторая женщина в отличие от первой выглядела намного старше, имела грузную фигуру и одевалась гораздо проще. Платье на ней было из шерстяной материи коричневого цвета, то есть совсем не притязательной, а волосы скрывал тонкий белый лён.
  
   - Госпожа Илона, как же хорошо, что мы в столицу едем, - произнесла грузная женщина, нарушая молчание. - Никак не могу дождаться, когда же мы большой город увидим. Ох, как надоела глушь наша!
   - Йерне, - строго отвечала Илона, - придержи язык. То, что ты называешь глушью, это поместья моих родителей.
   - А я ничего плохого не хотела сказать, - спохватилась Йерне и начала оправдываться. - В глуши тоже хорошо - покой, тишина, но ведь и шума иногда хочется. И на людей новых посмотреть. А в деревне одни только старые знакомые. Это, конечно, хорошо, но ведь от старых знакомых редко что новое узнаешь. То ли дело новые люди. Новый человек - сам по себе новость, даже если с ним не говорить. К примеру, приедем в столицу - узнаем, кто теперь что носит. Я вот гляжу на наши платья и думаю, что о нас в столице скажут. Может, там и вырезы, и рукава теперь другие.
  
   Платье Илоны имело квадратный вырез на груди, довольно высокий, но даже та часть груди, которая могла бы остаться открытой, скрывалась под нижней рубашкой.
  
   Йерне носила почти такой же крой платья, однако грудь не прятала, и пусть всё оставалось в пределах приличий, ведь служанке положена скромность, но одежда госпожи в этом смысле казалась ещё скромнее.
  
   Рукава на платьях у обеих женщин были короткие - в половину плеча, дополненные длинными рукавами нижних рубашек, но Йерне уже мысленно примеряла, как же эти короткие рукава надставить, если что:
   - Ох, госпожа. Думаю, все сразу поймут, что мы из деревни. Как на нас посмотрят?
   - Жить в деревне не стыдно, - ответила ей Илона и добавила: - Йерне, вот сколько я тебя знаю, ты всё такая же - беспокоишься о пустяках. Не всё ли тебе равно, как на тебя посмотрят? Или ты в столице замуж собираешься?
   - Я-то - нет, - ответила служанка. - А вот вам замуж не мешало бы.
   - Не говори мне об этом.
   - Госпожа, так не я же первая завела разговор. - Служанка хитро сощурилась.
   - Зато ты его продолжаешь, - хмуро заметила Илона.
   - А как же я могу не говорить о том, о чём изволит говорить госпожа? - не унималась Йерне.
  
   Илона устало взглянула на неё:
   - Не хочется мне замуж. Я тебе много раз говорила. И не только тебе. Всем говорила.
   - А может, это сама судьба вам указывает? - настаивала служанка. - Где, если не в столице, можно найти хорошего жениха!
   - Не хочу никого искать, - твёрдо сказала Илона.
   - Господин Вацлав очень хороший был человек. Повезло вам замуж за него выйти, но ведь уже пять лет, как нет его, а вы молодая такая.
   - Оставь. Не напоминай, - вздохнула молодая вдова.
   - Хорошо, не буду, - согласилась Йерне. - А всё-таки развеяться вам надо, госпожа. Это ж сколько времени мы в столице не оказывались! Я уж не помню, когда последний раз. Кажется, пять лет назад, в тот год, когда из Липто приехали...
   - Йерне, да ты нарочно что ли!? - воскликнула Илона, а затем вдруг закрыла лицо руками.
   - Ах, госпожа, да я совсем не... - снова принялась оправдываться служанка, но не находила слов: - Простите меня. Я вовсе не хотела вам напоминать. Само выскочило. Но ведь у вас с Липто не только печаль связана, но и счастье. Ведь столько лет вы с господином Вацлавом в Липто жили! И хорошо жили. Очень хорошо. Что ж делать, если он там и умер. А в Липто вам оставаться было нельзя. Сами знаете. Да я разве виновата, что из Липто, когда ваш муж умер, вы в столицу поехали? Что ж теперь про столицу совсем не вспоминать? Ведь пять лет прошло! Ну, да, приехали вы в тот год в столицу уже как вдова, но ведь вас в столице хорошо приняли, все сочувствовали...
   - Замолчи. Просто замолчи, - произнесла Илона, не отнимая рук от лица, а в её голосе явно послышались слёзы.
   - Не плачьте, госпожа, - Йерне поспешно пересела на сиденье рядом с ней, тронула за локоть, а затем обняла за плечи. - Сколько можно горевать. Пора бы успокоиться. Рано себя хоронить. Рано. Надо было вам в тот год по приезде из Липто остаться в столице, а вы в глушь поехали. Вот, что хотите, со мной делайте, а я буду повторять, что имения ваших родителей - глушь. Тишина и покой - это, конечно хорошо, но зачем же там целых пять лет жить. Вот приедем в столицу - развеетесь. Не иначе как для этого вас тётушка к себе пригласила.
   - Не хочу никуда ехать. Не хочу, - Илона отняла руки от лица, и стало видно, что её глаза уже покраснели от слёз. - Мне хорошо жилось в деревне с мамой. Тихо, никто не тревожит. Ну, и пускай, что глушь! А в столице суета эта вечная, и всё напоминает... - она не договорила. - Я же обязательно буду вспоминать... Там всё с ним связано... Впервые я его увидела как раз в столице, и венчались мы тоже там, и именно оттуда в Липто уехали, а затем я в столицу вернулась уже без... без... - Илона снова закрыла лицо руками и заплакала.
   - Госпожа, - Йерне снова попыталась её утешить, но молодая вдова резко повела плечами, стряхивая с себя руки утешительницы:
   - Оставь меня. Ничего больше не говори. Я успокоюсь сама.
  
   Служанка покорно пересела на своё место, понимая, что дала маху, но в то же время вздыхая о том, как же легко довести госпожу до слёз. Одна или две неосторожные фразы, и вот.
  
   * * *
  
   Ехать в столицу Илона очень не хотела. Служанка была совершенно права, когда говорила, что там наверняка обнаружится, что крой рукавов изменился. А может, талия теперь ещё выше, как на платьях у женщин Древнего Рима? А может, в моду вошёл некий новый цвет ткани, или на поясе теперь надо носить кошелёк с особенной отделкой? Ах, мало ли мелких выдумок, которые надо принимать во внимание, чтобы в столице на тебя не смотрели, как на деревенщину! И ведь придётся думать обо всём этом.
  
   Возможно, если бы Илона принадлежала к не очень знатному роду, то и не пришлось бы. Женщины победнее следили за модой не так чутко, но для женщин и девиц из высшего сословия выглядеть согласно правилам, которые менялись по нескольку раз в год, стало почти законом.
  
   Девицы следовали моде, поскольку верили, что это поможет им выйти замуж. Женщины следовали, желая доказать, что всё ещё молоды, или чтобы выйти замуж повторно. А Илона не разделяла стремлений к браку и потому не видела смысла прилагать усилия. Но как скажешь о таком? Ведь никто не понимал, почему она снова не хочет замуж.
  
   Впрочем, Илона и сама себя не понимала. Можно было уйти в монастырь и тем самым избавиться от докучливых разговоров о новом супружестве, но становиться Христовой невестой не хотелось. Молодая вдова полагала, что не сможет искренне произнести обеты. Как же стать Христовой невестой, если она по-прежнему считала себя женой Вацлава, несмотря на то, что брачная клятва оставалась в силе лишь до тех пор, "пока не разлучит смерть". Вдова, конечно, ездила по святым обителям, но лишь затем, чтобы помолиться, сделать пожертвование, но затем с чувством выполненного долга вернуться к прежней жизни - жизни в ожидании.
  
   Вашек - так Илона называла мужа - конечно же, смотрел на неё с небес и ждал, когда она присоединится к нему. Не проходило ни дня, чтобы Илона не вспоминала о муже. Она даже пыталась мысленно говорить с ним, но тот не отвечал, и тогда ей начинало казаться, что встречи на небесах не случится.
  
   Это было очень странное чувство - приближаться к мужу и в то же время отдаляться. Илона убеждала себя, что каждый прожитый день приближает её к переходу в иной мир, но вместе с тем каждый прожитый день притуплял чувство потери и заставлял чуть поблекнуть воспоминания о прошлом.
  
   "Вот прошло пять лет, - думала молодая вдова. - А что я стану чувствовать через десять лет, через двадцать или тридцать?" Она не хотела, чтобы чувства менялись, не хотела утешиться и забыть. Вот почему ей так не нравилось менять в своей жизни что-либо, ведь любые внешние перемены могли привести к переменам внутри. А особенно грустно было пять лет назад покидать Липто, где Илона прожила почти половину жизни, причём прожила счастливо.
  
   Ах, Липто! Особый маленький мир на севере Венгерского королевства, в Словакии, такой уютный и красивый! Огромная долина, окружённая труднопроходимыми горами, подобными тёмно-зелёной зубчатой стене! Если забраться на высокое место, то за этой стеной получалось увидеть ещё более высокие вершины, покрытые снегами. Казалось, что там, среди снегов находится край земли.
  
   В венгерской столице назвали бы эти земли захолустьем, но ведь не все обязаны жить в центре мира. Кому-то может нравиться окраина. Кому-то может нравиться мысль, что рядом с ними находится великий океан, который переходит в океан звёзд.
  
   Конечно, Илона знала, что к северу от Венгрии мир не кончается, и что согласно воззрениям многих учёных земля по форме напоминает шар, а не диск, но рассказы о плоском мире, так похожие на волшебную сказку, привлекали гораздо больше. Илона так и заметила однажды Вашеку, когда они во время охоты вместе выехали на вершину холма:
   - Здесь как будто край земли.
   - Да, похоже, - улыбнулся муж, а затем они ещё несколько минут молча смотрели на дальние горы и на широкую полноводную реку, протекавшую вдоль долины.
  
   Вдоль речных берегов стояли деревни, окружённые полями и пастбищами, и так же на берегу, но в самом сердце долины, стоял городок, который все называли по имени главной городской церкви - Сентмиклош, то есть "святой Николай". В этой церкви Илона часто бывала вместе с Вацлавом, со своим любимым Вашеком. В этой церкви теперь находилась его могила с красивым надгробием из красного мрамора, изображавшим геральдический щит.
  
   Если б Илона могла, то осталась бы жить в Липто, но она не могла. В качестве кого она бы там осталась? Ей следовало бы остаться лишь в одном случае - если б она стала матерью сына, который со временем унаследует имения в Липто. Но сына не было.
  
   Ах, если бы у неё с мужем родились дети - пусть даже один ребёнок, пусть даже девочка! Но, увы, за двенадцать лет брака Илоне ни разу не случилось даже забеременеть. Она очень печалилась по этому поводу, и так же печалились родители мужа, а молодая вдова, находясь возле, каждую минуту одним своим видом напоминала, что внуков у них нет.
  
   Наверное, поэтому Илона даже не спросила, можно ли ей остаться, а уехала сначала в венгерскую столицу, а затем - в другую глушь, в имения своих родителей, ведь пребывание в столице тяготило, а новая глушь могла чем-то напомнить прежнюю, то есть Липто.
  
   Родительские имения находились в западной части Венгерского королевства. Эту область под названием Эрдели* по большей части покрывали горы, но, увы, именно там, где располагались имения, не было гор, а только лесистые холмы. Полноводная река там тоже не протекала, а лишь мелкие речушки, но на берегах так же виднелись деревеньки с такими же домами, сложенными из толстого бруса, и, если не привередничать, этих деревенек вполне хватало, чтобы представить себя в Липто.
  
   ______________
   *Эрдели - так венгры называли Трансильванию.
   ______________
  
   Имения простирались так широко, что назывались словом "страна" - Страна Силадьи - и в этой стране Илона, после смерти мужа снова ставшая частью семьи Силадьи, провела более пяти лет, помогая матери заниматься хозяйством.
  
   Впрочем, помогать не очень получалось. Мать, урождённая Агота Сери-Поша - женщина не очень знатная, но зато предприимчивая и оборотистая - полагала, что в хозяйственных делах от дочери мало толку. Уж очень Илона была уступчивая, то есть соглашалась почти со всем, что ей говорили. Искоренить такую уступчивость казалось невозможно, поэтому матушка только ворчала:
   - Слуги вертят тобой и крутят, как хотят.
  
   Дочь только опускала глаза, не осмеливаясь напоминать, что семнадцать лет назад мать говорила иначе. Семнадцать лет назад уступчивость казалась добродетелью, ведь именно тогда родители окончательно выбрали Илоне жениха, Вацлава, и дочь покорно приняла их выбор, а ведь были подозрения, что она заупрямится, потому что юной невесте нравился другой.
  
   В итоге подозрения так и остались подозрениями. Илона сделалась для Вацлава очень хорошей женой. Её ни в чём нельзя было упрекнуть - разве что в отсутствии детей - но бездетность не стала бы препятствием для нового выгодного брака, если б Илона позволила родителям устроить его.
  
   Так уж повелось, что повторное замужество не являлось обязательным. Невеста могла сама решить, соглашаться или нет, ведь если первый брак считался исполнением долга перед родителями и остальными родственниками, то при повторном браке невеста имела право подумать о себе, то есть обретала некоторую свободу.
  
   - Эх, Илона, - часто повторяла мать, когда они сидели вдвоём за вышиванием в одной из верхних комнат семейного замка. - Когда не нужно, ты уступчивая, а когда нужно уступить - упрямая. Сколько раз я тебе говорила, что ты должна снова выйти замуж, а ты всё "нет" и "нет".
   - Я не хочу снова замуж, - тихо отвечала дочь.
  
   И вот в один из таких дней в замок доставили письмо от отца, который жил не в имениях, а в столице. В письме сообщалось, что отцова сестра, Эржебет, тоже проживавшая в столице, приглашает Илону приехать погостить.
  
   Честно говоря, молодая затворница, узнав эти новости, весьма удивилась. Ей всегда казалось, что отцова сестра, Эржебет Силадьи, недолюбливает своего брата и остальную родню, а по-настоящему привязана только к сыну - Матьяшу. И вдруг приглашение! Зачем? И всё же его следовало принять - так полагали родители Илоны:
   - Твой отец пишет, что для нас это радостное известие, - сказала мать, положив только что прочтённое письмо в шкатулку с вышивальными принадлежностями, стоявшую рядом на столике. - Пора положить конец непонятному разладу с твоей тётей. Пора нашей семье объединиться. Эржебет не первый год оказывает твоему отцу внешнее уважение, но как будто считает тайным врагом. Это длится слишком долго. А ведь твой отец никогда не давал повода для вражды. Наоборот - он исполнял всё, чего требует долг перед семьёй, да и мы тоже исполняли. Наверное, твоя тётя всё же вспомнила об этом. Вспомнила и поэтому решила сделать что-нибудь хорошее для тебя.
   - Матушка, мне надо ехать? - спросила дочь.
   - Разумеется, надо, - последовал ответ. - Ты просто обязана поехать. Если твоя тётя сделала первый шаг к примирению, мы не можем не сделать ответного шага. И чем скорее мы его сделаем, тем лучше.
  
   На скорейшем приезде настаивала и Эржебет. Она просила, чтобы племянница постаралась прибыть в столицу к празднованию Пятидесятницы, поэтому Илона сразу после Вознесения Господня отправилась в путь.
  
   * * *
  
   Знатная путешественница запоздало вспомнила, что давно не видела не только тётю, но и свою старшую сестру - Маргит. Вот уж, кто по праву назывался столичной жительницей! Маргит в отличие от своей младшей сестры полагала, что нет ничего хуже, чем тихая деревенская жизнь, и весьма радовалась, что живёт с мужем в столице, а не в глухомани.
  
   "Если что, Маргит поможет мне с нарядами, - подумала Илона. - И пока мы будем ходить по лавкам, у нас, по крайней мере, появится предмет для разговора".
  
   О чём ещё говорить со старшей сестрой, младшая просто не знала. Придворные сплетни не вызывали интереса, а лишь утомляли. Слушать о том, как Маргит живёт со своим мужем, казалось слишком грустно, потому что Илона начала бы вспоминать о своём муже, умершем пять лет назад. А если в разговоре не касаться ни чужой жизни, ни своей, то о чём ещё говорить?
  
   Вот если б у Маргит появились дети, Илона с удовольствием слушала бы все новости про них! Будь у Илоны хоть один племянник или племянница, тогда сразу появился бы повод приезжать в столицу, и не потребовалось бы никакого тёткиного приглашения, чтобы выманить затворницу из глуши, но, увы, старшая сестра оказалась так же бездетна, как младшая.
  
   "На всё воля Божья, - мысленно повторяла себе Илона и очень старалась не роптать, а лишь спрашивала. - Господь, чем я согрешила? За что мне от Тебя наказание?"
  
   Как же грустно было смотреть на женщин, окружённых детьми! Все эти дети, даже самые непослушные и капризные, казались Илоне сокровищем. "Почему у меня нет таких?" - спрашивала она себя и даже в церкви, глядя на искусно раскрашенную деревянную статую, изображавшую Деву Марию с маленьким Иисусом на руках, не могла не задумываться о том, что чувствует женщина, держа на руках собственного ребёнка.
  
   Деревянный младенец в полумраке храма казался похожим на настоящего. Такой розовый и румяный, с задумчивым выражением на щекастом личике! Как же чудесно выглядели эти маленькие пальчики на руках и ногах! Как мило смотрелся круглый животик!
  
   Конечно, это был не настоящий ребёнок, но маленьких детей неспроста называли куколками. "И я хочу себе куколку, - думала Илона, глядя на младенца Девы Марии. - Матерь Божья, ты, как никто, понимаешь меня. Почему же ты не упросила Господа, чтобы Он послал мне дар?"
  
   Даже после того, как Вацлав умер, эти мысли не ушли. Молодая вдова не переставала мечтать о детях. Новый муж ей был не нужен, но дети... как грустно казалось жить без них! "Пусть даже будут приёмные, - думала она, - но лучше - свои. Почему у меня их нет?"
  
   Разумеется, Илона понимала, что дети не появятся сами по себе, то есть новое замужество и появление детей взаимосвязаны, но замуж не хотелось. Да, детей хотелось, но замуж - нет, а поскольку внебрачная связь была для Илоны просто немыслима, упорное избегание повторного брака казалось глупостью.
  
   "Хочешь детей - выходи замуж", - говорил разум, однако Илона не могла себя заставить, помня о Вацлаве. Ей хотелось всего, но в то же время ничего не хотелось, и это странное состояние, когда ни на что не хочешь решиться, сохранялось уже пять лет.
  
   II
  
   Илона никогда не испытывала чувство родства по отношению к своей тёте. Умом племянница понимала, что родство есть, но лишь умом. Возможно, чувство не приходило оттого, что Эржебет Силадьи казалась слишком могущественной и недосягаемой. Неудивительно! Ведь её сын Матьяш носил венгерскую корону, то есть Эржебет называлась матерью правящего монарха, причём неженатого, поэтому безраздельно повелевала всей женской половиной королевского двора.
  
   Гордая и властная тётя Эржебет. Наверное, она и родилась такой, но Илона не могла об этом судить, потому что впервые встретилась с ней, когда тётя была уже пожилой женщиной.
  
   Племяннице тогда минуло лишь двенадцать с половиной лет. Илону впервые привезли в столицу, а тётя уже властвовала там, считаясь первой дамой королевства. Не королева, но почти.
  
   Даже издалека было заметно, что тётя держится очень прямо. Её фигура, облачённая в тёмные одежды, расшитые золотом, выглядела подобно мужской: ни покатых плеч, ни особенно выраженной талии.
  
   В лице не ощущалось никакой мягкости, которая полагалась бы женщине: острый взгляд, плотно сжатые губы. На щеках виднелись неглубокие морщины, но тётя не стремилась ничего припудрить. Наверное, поэтому её лицо тоже походило на мужское, ведь именно мужчины обычно не стыдятся своих лет и не пытаются обмануть время.
  
   Эржебет не скрывала своего возраста, ведь годы позволяли ей считаться мудрой и опытной, давали право говорить, то есть давали власть, а тётя стремилась к власти. Вот почему белая ткань, по обычаю обёрнутая вокруг головы и скрывавшая волосы, уложенные в причёску, прилегала не очень плотно и невзначай показывала, что в золотисто-каштановых, как у всех Силадьи, прядях появились серебряные нити.
  
   Помнится, двенадцатилетняя Илона, глядя на это серебро, задумалась, сколько пройдёт времени прежде, чем её собственные каштановые волосы поседеют так же, но эта мысль даже не успела толком оформиться, потому что суховатые тётины пальцы ухватили малолетнюю племянницу за подбородок. Так Эржебет Силадьи заставила её приподнять голову, опущенную в поклоне.
  
   - Девочка моя, не бойся. Дай мне на тебя посмотреть. Ты очень хорошенькая, - раздался тётин голос, в котором за нарочитой ласковостью чувствовались холод и жёсткость. Наверное, тётя в эти мгновения думала о том, как её племянница поможет возвыситься Матьяшу - думала о борьбе за трон для него, а в борьбе нет места мягкости и теплоте.
  
   Матьяша, тётиного сына, в те дни ещё не избрали королём, но всё уже решилось. Дядя Илоны, Михай Силадьи, устроил это - вступил в союз с несколькими богатейшими и влиятельнейшими семьями королевства. Они договорились, кому из претендентов на корону отдаст голоса Государственное собрание, а с одной из семей ради укрепления союза Михай обещал породниться, для чего и понадобилась племянница.
  
   У Михая не было детей, но у его младшего брата Ошвата родилось две дочери. Старшая, Маргит, к тому времени уже вышла замуж, но оставалась младшая, Илона, которая и сделалась залогом прочности политического союза - союза с семьёй Вацлава.
  
   Для семьи Силадьи это оказалось чрезвычайно выгодно. Родители Илоны возвысились благодаря удачному браку своей дочери. Дядя Илоны получил возможность создать политическую лигу и обрёл немалую власть, возведя своего племянника Матьяша на королевский трон. Тётя Эржебет тоже обрела власть, ведь, несмотря на то, что все политические дела находились в руках мужчин, положение матери короля всё равно очень значительно.
  
   Лишь Илона не получила выгод. Она сделала то, что должна, и не ради себя. Ей не хотелось выгодного брака, и казалось всё равно, станет ли она благодаря разным политическим интригам родственницей короля.
  
   Даже спустя много лет, Илона, уже овдовевшая, не ощущала себя особенно знатной и до конца не могла поверить, что нынешний венгерский король - её двоюродный брат. Эта близость к трону не радовала, а лишь тяготила, потому что накладывала обязательства.
  
   Если ты родственница короля, значит, надо соответствовать положению. "Если в столице теперь носят другие вырезы и рукава, значит, придётся что-то сделать, то есть пройтись по лавкам, купить новые ткани, нанять портниху", - в очередной раз сказала себе Илона, но ей так не хотелось со всем этим возиться, пусть даже вместе со старшей сестрой!
  
   Ещё не приехав к тёте, племянница уже мечтала, как поедет обратно: "Сколько нужно прожить в гостях? Наверное, трёх недель хватит?" Предстоящие недели казались пыткой, а столица представлялась чужой, враждебной. Пусть это чувство никак не подходило знатной аристократке, но самой Илоне казалось вполне простительным, ведь она пребывала на вершинах не всегда. Знатность появилась внезапно и довольно поздно - когда взросление почти завершилось.
  
   * * *
  
   Всё детство и отрочество Илона жила очень скромно, потому что её кузена, Матьяша Гуньяди, в то время ещё не избрали королём, а её отец, Ошват Силадьи, ещё не стал старшим в роду и не начал заседать в королевском совете.
  
   Пока оставался жив дядя Илоны, Михай, именно он владел Страной Силадьи, а отцу достался крохотный кусочек этих земель: десяток сёл, один городок и один небольшой замок - довольно-таки тесный.
  
   Пусть отец Илоны принадлежал к знатной семье, но ведь он родился младшим сыном, а младшим достаётся очень мало из семейного богатства, так что отцовский замок не походил на иные громадины, занимающие собой всю возвышенность, на которой стоят. Он занимал лишь самую верхушку холма и благодаря своим серым стенам мог издалека представляться даже не рукотворным строением, а куском скалы, ведь многие холмы имеют каменную вершину.
  
   Внутри это строение напоминало пещеру, потому что штукатурки там не было почти нигде, и окон имелось не так много, а в башнях, если пробираться вверх по узкой винтовой лестнице, казалось, что выбираешься из некоего подземелья.
  
   Лишь главный зал мог считаться по-настоящему удобным. Совсем не тесный, он легко вмещал полсотни человек. К тому же благодаря большому камину там никогда не становилось холодно, а высокие окна с витражами - совсем не как в остальном замке - пропускали много света.
  
   Неудивительно, что в зале частенько собиралась вся семья. Мать любила сидеть и вышивать в резном кресле возле камина. В одном из углов, на широкой пристенной скамье обычно играла маленькая Илона вместе со старшей сестрой. А посредине зала, на обеденном столе отец мог разложить охотничью снасть, чтобы вместе с помощниками осмотреть и, если надо, починить.
  
   Жизнь в замке отличалась простотой. Прислуги не хватало, на кухне готовилась почти деревенская пища, а повседневные платья Илоны, её матери и старшей сестры выглядели как одежда горожанок среднего достатка.
  
   Бархат и шёлк надевались только по воскресеньям, когда следовало идти в церковь в городок у подножья замкового холма, а по возвращении Илона стремилась поскорее переодеться, не желая слушать материнские напоминания:
   - Не испачкай подол.
  
   Дорогие материи, как нарочно, пачкались очень легко. На них становилось видно каждое пятнышко и пылинку, а семья испытывала затруднения в средствах и не могла покупать новое всякий раз, когда старое испачкается.
  
   Следовало бережно относиться к тому, что имеешь, но в детстве это так трудно! Пройдёшься по мокрой траве, и весь нижний край белоснежной исподней рубашки сразу становится серым. Захочешь нарвать цветов - весь лиф зелёного атласного платья оказывается обсыпан жёлтой цветочной пыльцой. А уж пятна от ягод: синие, красные... да они сами по себе появлялись, но мать чуть ли не пересчитывала их, чтобы за каждое попенять отдельно.
  
   Даже зимой, когда нет ни мокрой травы, ни цветов, ни ягод, а кругом один лишь чистый снег, Илона умудрялась испачкаться копотью от камина и воском от свечей. Поэтому казалось лучше избавиться от дорогого наряда, надеть простое коричневое платье из шерстяной ткани, а лисью шубку сменить на овчинный тулупчик. Тогда можно было, не опасаясь материнских упрёков, бежать играть с подругами.
  
   Подруги Илоны и её старшей сестры Маргит не отличались знатностью и жили в городке рядом с замком, но сёстры Силадьи не кичились перед ними своим положением. Когда девочки все вместе катались с горки или водили хоровод, казалось невозможно отличить барышень от простушек. Лишь когда приходило время для менее шумных игр, различие в положении проявлялось.
  
   Илона и Маргит несмотря на семейные затруднения всё же могли похвастаться кое-чем - дорогими деревянными куклами, которых отец купил в столице. Раскрашенные цветными красками и покрытые лаком, эти куклы вызывали зависть у всех окрестных девчонок, мастеривших себе кукол из глины или даже из старых тряпок. Однако куклы сестёр Силадьи выделялись не только лицами - ещё и наряды были особенные.
  
   Когда мать всё же решалась пошить себе новое платье, а служанки принимались кроить его, Маргит и Илона вертелись подле, желая раздобыть два достаточно больших куска красивой ткани и несколько обрезков тесьмы, чтобы сшить платья своим куклам тоже. В этих обновках сёстры выносили кукол показать подругам, послушать ахи и охи.
  
   Судя по всему, Маргит видела в своей кукле воплощение себя, потому что сама получала несказанное удовольствие от возможности появиться в обновке. А вот Илона шила не для себя. Пусть она поначалу не сознавала этого, но её кукла больше напоминала ей деревянную фигурку в церкви - фигурку младенца Иисуса, которого держала на руках Дева Мария.
  
   * * *
  
   Беззаботные игры продолжались, пока Илоне не исполнилось десять лет. Старшей сестре в то время уже минуло двенадцать, и тогда мать сказала, что для Маргит нужно новое платье, причём взрослое - с юбкой до пят. Для него купили отрез шёлка нежно-розового цвета, чтобы выгодно подчеркнуть золотисто-каштановый цвет волос, которые можно было пока не прятать под белой тканью, и светло-карие глаза.
  
   Радостная Илона, ещё не понимая, что всё меняется, набрала лоскутков, сшила платье своей кукле, но радовалась недолго. Оказалось, что старшая сестра больше не хочет играть в куклы. Маргит говорила лишь о своём собственном платье и о том, что скоро у неё будут и другие взрослые обновки:
   - Мама обещала, - мечтательно улыбаясь, повторяла сестра.
  
   Она при всяком случае поглядывала на себя в зеркало, стоявшее на туалетном столике, и ждала чего-то, а в середине зимы - вскоре после того, как Маргит получила платье - отец устроил в замке праздник, позвал всех соседей и будто невзначай представил им свою старшую дочь:
   - Маргит, выйди, покажись.
  
   Та остановилась посреди главного зала, наполненного незнакомыми мужчинами и женщинами, присела в поклоне, а затем начала чуть поворачиваться из стороны в сторону и скромно опускать глаза, как научила мать, ведь на самом-то деле Маргит по характеру была бойкая, но гостям этого знать не следовало.
  
   На хозяйскую дочь также смотрели несколько мальчиков чуть постарше, чем Маргит, но было видно, что главное здесь - мнение взрослых мужчин и женщин, а вовсе не мальчишек. Вот почему, когда взрослые гости сказали, что "девочка очень мила и хорошо воспитана", на лицах её родителей появились довольные улыбки, а вслед улыбнулась и сама Маргит.
  
   Не улыбалась лишь десятилетняя Илона, которая с куклой в руках, одетая в зелёное детское платьице, выглядывала из полуоткрытых дверей. Младшая сестра уже понимала, что же происходит - что всё меняется, и что детские годы Маргит вот-вот подойдут к концу.
  
   Как и следовало ожидать, у Маргит вскоре появился жених, и теперь все разговоры она вела только о нём, хоть и видела его лишь раз - на празднике. Так прошёл год. Затем старшая сестра вышла замуж и уехала, оставив младшей свою куклу и детские платья, которые Илона донашивала, а ещё через год мать сказала, что пора и для младшей дочери шить взрослый наряд - из тёмно-синего шёлка, чтобы стало не так заметно, если дочь по обыкновению испачкается.
  
   В начале апреля, когда подсохла дорожная грязь, в замок ненадолго приехал отец, привёз из столицы материал на дочкино платье и сказал, что вернётся летом, когда всё будет готово.
  
   Илоне уже исполнилось двенадцать, и она понимала, что скоро повторит путь старшей сестры. Правда, никакого праздника родители устраивать не стали, а вместо этого, выбрав время в середине лета, посадили младшую дочь в колымагу и повезли по дороге через зелёные поля "к соседям".
  
   Оказалось, что на давнем зимнем празднике решилась судьба не только Маргит, но и самой Илоны, ведь родители тогда заверили гостей, что младшая дочь со временем сделается очень похожа на старшую.
  
   Как и надеялись отец с матерью, их словами очень воодушевилась одна из семей, живших неподалёку, где подрастал сын. Маргит стала бы для мальчика слишком взрослой, а вот Илона - в самый раз.
  
   Семья, с которой предстояло породниться, жила в таком же маленьком замке, как и сами родители Илоны, а жених оказался таким же мальчишкой, как те, которых привезли на давний праздник. Вернее, те мальчишки уже выросли, а этот только собирался. Он был ровесником своей невесты, поэтому свадьба могла состояться лишь через год-два, но родители будущих супругов решили, что "детям" следует увидеться и познакомиться.
  
   Когда "дети" церемонно поклонились друг другу и замерли, не зная, что же делать дальше, мать жениха мягко улыбнулась и сказала:
   - Я думаю, вы можете пойти поиграть вместе.
  
   Мать Илоны с беспокойством взглянула на неё:
   - А ничего не случится?
  
   Мать жениха снова улыбнулась всё той же мягкой улыбкой:
   - Ну, что вы, Агота. Волноваться не о чем. Он ещё не дорос.
  
   Лишь позднее Илона поняла, что мать опасалась, как бы "дети не сыграли свадьбу раньше времени", но волнения оказались напрасны. Наверное, мать сразу успокоилась бы, если б могла заглянуть в мысли дочери и увидеть то же, что видела Илона, ведь дочь в своём полудетском возрасте ясно чувствовала, что её жених тоже ещё не взрослый. Судя по выражению его лица, никаких взрослых мыслей он в голове не держал и оказался весьма недоволен, что надо играть с девчонкой. Наверное, этот жених просто не знал, что придумать, если мать велела развлекать невесту, а Илона смотрела на него с любопытством, гадая, как же он выкрутится.
  
   В итоге жених, обречённо вздохнув, повёл навязанную ему девчонку сначала во двор замка, а затем вышел за ворота и начал спускаться к реке по крутой тропинке. Илона старалась не отстать. Длинная юбка взрослого платья только мешала в этом, но жаловаться вряд ли следовало, а жених как нарочно шёл быстро, даже не оглядываясь на свою спутницу.
  
   Возле реки показалась огромная ветвистая ива. Именно там - на берегу возле дерева - путь окончился, и Илона вдруг заметила среди ветвей что-то похожее на шалаш. Жилище состояло из палок, связанных верёвками, а от земли к нему тянулась самодельная лестница, собранная таким же способом, то есть без гвоздей.
  
   - Вот, - сказал жених, указывая на иву, - это мой собственный замок.
  
   Илона ничего не ответила, но, подойдя ближе к стволу и задрав голову, начала с любопытством рассматривать шалаш меж ветвей. Тем временем жених что-то заметил в траве или на валунах, лежавших неподалёку:
   - Закрой глаза и не подглядывай, - строго сказал он.
  
   Илона повиновалась, хотя ей хотелось бы продолжить осмотр "замка" и даже побывать внутри. И всё же она промолчала, подумав, что ей могут и не разрешить. По всему было видно, что замок на дереве принадлежит местным мальчишкам, а девчонкам туда нет хода. Окажись здесь хоть одна девочка, она, конечно, не допустила бы, чтобы под деревом, в истоптанной траве валялись гнилые яблочные огрызки, грязный кусок верёвки, сломанная палка и ещё какой-то мусор. Даже с закрытыми глазами Илона видела всё это, и ей хотелось навести порядок.
  
   - Сделай руки лодочкой, - услышала она и снова повиновалась. А затем почувствовала, как ей в руки что-то вложили и заставили изменить положение ладоней так, что "лодочка" стала "орешком".
  
   Илона открыла глаза. Внутри сложенных ладоней что-то зашевелилось, цепкими лапками царапая по коже, а затем в узеньком просвете между пальцами показался чешуйчатый хвост.
  
   - Ой, ящерка, - весело улыбнулась Илона жениху, который, стоял рядом и смотрел выжидающе.
  
   И тут его лицо изменилось. Он тоже улыбнулся, весело и открыто:
   - Ты смелая. Я думал, ты сейчас сделаешь так... - мальчишка пронзительно взвизгнул, а затем принялся прыгать на месте, тряся руками.
   - Я никогда так не делаю, - серьёзно ответила Илона.
  
   Весь остаток дня они играли в мальчишеские игры: секли палками камыш, представляя, что рубят врагов острыми мечами; скакали на "конях", которые были обычными палками; кидали камушки в реку, соревнуясь, кто дальше докинет, а чтобы состязание было честным, жених кидал неудобной ему левой рукой. Даже в шалаше на дереве Илона побывала, но недолго, потому что внутри не оказалось ничего интересного - просто пустое жилище.
  
   Под вечер, когда небо на западе уже начало розоветь, жених повёл свою невесту обратно, но теперь не шёл так быстро и время от времени оглядывался - не отстаёт ли та.
  
   - Хочешь, я тебе кое-что подарю? - спросил он, в очередной раз обернувшись.
   - А что это будет? - спросила Илона.
   - Увидишь. Ну, что? Хочешь, подарю?
   - Хочу.
   - Тогда подарю, когда придём.
  
   Исполнению обещания помешал ужин. Хозяева и гости сидели за одним столом, обсуждая общее будущее, и мало обращали внимания на "детей", тоже сидевших за трапезой. Наверное, оставить их без внимания было бы лучше, но тут отец жениха улыбнулся с хитрецой и шутливо спросил:
   - Ну, что, сынок, нравится тебе Илона?
  
   Двенадцатилетний жених набычился и ничего не ответил. Тогда его спросили снова, и тот снова промолчал, а на третий раз просто выскочил из-за стола, сердито громыхнув тарелкой, и убежал.
  
   Взрослые лишь посмеялись, глядя ему вслед, а затем отец жениха спросил невесту:
   - Ну, а тебе, Илона, нравится мой сын?
   - Да, - коротко ответила она, опустив глаза.
  
   Уже после ужина, совсем поздно, когда весь замок готовился ко сну, жених постучал в её дверь. Открыла служанка - Йерне, в те годы ещё очень молодая, но уже грузная. Она хотела было сказать: "Господин, ты чего? Завтра приходи", - но Илона, махнув на неё рукой, подошла к двери.
  
   - Вот, - произнёс жених, не переступая порог, и протянул на ладони бабочку-белянку. - Вот это я хотел тебе подарить.
  
   Бабочка лежала в руке неподвижно, распластав крылья, потому что уснула, уснула навсегда, но выглядела, как живая. Усики не были обломаны, и крылья не потёрлись.
  
   - Она была в моей комнате на окне, - пояснил жених. - Девчонкам такие нравятся, да?
   - Да, - сказала Илона, подставляя свою ладонь и действительно любуясь бабочкой.
  
   Даритель аккуратно отдал белянку, повернулся и ушёл, даже не попрощавшись, но это не казалось обидным, а получательница подарка вернулась в комнату, дошла до туалетного столика и левой, свободной, рукой открыла шкатулочку, где хранила украшения, детские, а потому недорогие - драгоценностями их никто бы не назвал. Илона всё так же левой рукой вытряхнула украшения на столик и положила свою первую настоящую драгоценность в опустевшую шкатулку. Бабочка, будто живая, уцепилась за красный бархат обивки и уже никуда бы не сползла.
  
   Украшения Илона завязала в платок и снова начала готовиться ко сну, но за то время, пока в комнате ещё не погасили свет, несколько раз подходила к туалетному столику, приоткрывала шкатулку и смотрела, как там бабочка. Смотреть почему-то казалось очень приятно, и в то же время так грустно было сознавать, что пребывание в гостях завтра закончится. Следующим утром предстояло отправиться домой.
  
   "У меня есть жених. У меня есть жених", - мысленно повторяла Илона, сидя в колымаге вместе с родителями. Шкатулочку с бабочкой юная невеста держала на коленях, а по окончании путешествия поставила в своей комнате на самое видное место.
  
   Свадьбу решили сыграть через полтора года, и казалось, что исполнению этого намерения ничто не могло помешать, но именно в это время Венгерское королевство пережило целый ряд сильных потрясений. Илона, живя в захолустье, поначалу не испытывала на себе влияние тех событий, которые будоражили государство, но в конце концов оказалась втянута во взрослые дела.
  
   Это случилось через пять месяцев после знакомства с женихом, подарившим бабочку, то есть в начале декабря - в холодный и хмурый день. Вернее, хмурым он стал казаться лишь тогда, когда родители сказали, что надо думать прежде всего о семейном благополучии, а не о себе.
  
   Мать позвала Илону в свою спальню, сама встретила пришедшую дочь на пороге, пропустила в комнату, а там оказалось, что в кресле у окна сидит отец, и, значит, беседа предстоит важная:
   - Доченька, у нас для тебя очень хорошие вести, - сказал он.
  
   Илона насторожилась, потому что почувствовала - родители действительно радовались, но были не уверены, что обрадуется дочь, поэтому отец говорил нарочито весело и нарочито ласково.
  
   Мать, встав возле него, сказала:
   - Мы нашли тебе нового жениха. Из очень знатного и богатого рода. Достойный сын достойных родителей.
   - А как же...? - Илона хотела спросить про прежнего жениха, но не договорила, осеклась, потому что вдруг поняла, что родители уже всё решили и сказали о своём решении той, другой семье, и там не стали возражать. Прежний жених был уже не жених!
   - Не беспокойся о том, что случилось раньше, - ответила мать. - Та, старая помолвка - ещё не свадьба. Обещание, которое даётся во время помолвки, можно взять назад, и в этом нет бесчестья ни для одной из сторон.
  
   Илона молчала.
  
   - Ты хочешь ещё что-нибудь спросить у нас? - участливо осведомился отец.
  
   Дочь помотала головой. Она знала, что если скажет хоть слово, в голосе послышатся слёзы.
  
   - Ты не хочешь узнать даже имя будущего мужа? - шутливо удивилась мать, улыбнулась и продолжала: - Его зовут Вацлав Понграц. Он из той семьи Понграцев, которые живут в Липто. Это далеко отсюда, в Словакии. А семья очень богатая. Они одалживали деньги даже королям. Теперь мы породнимся с этой семьёй. Очень большая честь, в том числе для тебя. На этот раз решение окончательное. Ты выйдешь замуж этой весной. Рождество и Пасху мы встретим в столице. К тому времени тебе исполнится тринадцать, а после состоится свадьба.
  
   Илона молчала.
  
   - Ты рада, дочка? - спросил отец.
  
   Илона не ответила и побежала прочь, в свою комнату, где на видном месте по-прежнему стояла шкатулка с белой бабочкой внутри. Сколько раз Илона представляла, как отвезёт эту шкатулку своему прежнему жениху, откроет и скажет: "Смотри, я сохранила твой подарок". И вот теперь оказалось, что никуда эта бабочка не поедет. Тот мальчик уже не ждёт её, потому что ему тоже сказали, что свадьба отменена. А может, ему уже нашли новую невесту?
  
   Если раньше шкатулка, стоявшая на видном месте, напоминала о будущем счастье, то теперь колола глаза и заставляла плакать. Илона схватила её и снова побежала, но теперь вниз, в большой зал, где горел камин. Хотелось поскорее избавиться от напоминания. Казалось, что если сделать это, то станет легче. Илона подбежала к камину, открыла шкатулку и поспешно, чтобы вдруг не передумать, вытряхнула в огонь ту единственную драгоценность, которая хранилась внутри.
  
   Бабочка сгорела в одно мгновение - вспыхнула огненной звёздочкой, которая тут же пропала, а дно шкатулки, обитой красным бархатом, опустело. Напоминание исчезло, но легче почему-то не стало. Илона села на пол, заплакала, и именно в таком виде, плачущей, её застала мать.
  
   - Ну, что ты! Не нужно, - сказала мать, усаживаясь на пол рядом с дочерью. - Доченька, всё хорошо. Значит, ты успела привязаться к тому мальчику? Ничего. Ты забудешь его. И я обещаю тебе, что твоя новая свадьба не отменится.
   - Зачем нужна новая свадьба? Зачем? - спросила Илона сквозь слёзы.
   - А ты совсем не хочешь, чтобы она была? - мать, кажется, была озадачена.
   - Нет, не хочу.
   - Доченька, ты не должна так говорить. Это очень выгодный брак. Мы не могли и мечтать о таком. Разве ты не хочешь, чтобы наша семья возвысилась?
  
   Конечно, Илона должна была думать о семье и всё же осмелилась возразить:
   - А разве мой прежний жених совсем не знатный?
   - Дело не только в знатности, - мать покачала головой. - Если мы породнимся с липтовскими Понграцами, от этого станет хорошо не только нашей семье, но и твоему кузену Матьяшу, который нуждается в твоей помощи.
  
   Это сейчас все знали, кто такой Матьяш - блистательный венгерский король, а в те времена почти никто ничего о Матьяше не слышал. Даже Илона, которой тогда исполнилось лишь двенадцать. Она знала лишь то, что у неё есть кузены - два сына тёти Эржебет. Младшего звали Матьяшем, и он действительно мог нуждаться в помощи, потому что в семье тёти случилось горе. Тётин муж, господин Янош Гуньяди, умер, когда воевал с турками, и с тех пор всю семью Гуньяди стали преследовать несчастья.
  
   - Матьяшу всего четырнадцать лет, поэтому он не может сам себе помочь, - продолжала объяснять мать.
   - А что с ним случилось?
   - Он в плену у богемцев*. Матьяш оказался там не по своей вине и очень хочет вернуться домой. Нужны деньги, чтобы выкупить его. Нужно заплатить шестьдесят тысяч золотых, но у твоей тёти нет столько денег. И у всей нашей семьи нет. А Понграцы обещали дать столько, сколько нам не хватает, если...
   - Если я выйду замуж за Вацлава Понграца?
   - Да.
  
   ______________
   *Богемцами в Средние века и позднее называли чехов.
   ______________
  
   Мать говорила с такой убеждённостью, как если б сама обещала свою дочь Понграцам, а ведь на самом деле это решение принял Михай Силадьи, старший отцов брат.
  
   У Михая не было детей, но он знал, что его младшая племянница ещё не замужем, поэтому пообещал её Понграцам, чтобы получить от них деньги и заодно создать политическую лигу, а младшему брату он сообщил об этом почти так же, как родители сообщили Илоне:
   - Послушай-ка, Ошват, я нашёл для твоей младшей дочери отличную партию.
  
   III
  
   Родительский замок, в котором Илона прожила всё детство и отрочество, находился в таком глухом уголке Эрдели, что ни одна большая беда туда не заглядывала. Великие беды любят приходить в такое место, где людей побольше, а в захолустьях слышны лишь отголоски горестных событий.
  
   Спокойного течения жизни в маленьком замке особенно не изменило даже турецкое нашествие летом тысяча четыреста пятьдесят шестого года, когда султан со своим войском осадил крепость Нандорфехервар* на Дунае. Конечно, отец Илоны вместе со своим старшим братом Михаем, которому во всём подчинялся, ушёл на войну и забрал с собой нескольких слуг и работников, выдав им оружие, однако забирать было почти некого, так что уклад жизни остался почти прежним.
  
   ______________
   *Нандорфехервар - венгерское название сербского Белграда.
   ______________
  
   Конечно, все в замке очень беспокоились за тех, кто отправился воевать. Теперь каждое утро мать Илоны приказывала служанкам и оставшимся в замке слугам собираться в капелле. Преклонив колени перед потемневшим от времени деревянным распятием, которое висело на стене над мраморным алтарём, вся челядь во главе с хозяйкой молила Господа, чтобы был милостив, даровал победу христианам.
  
   Такая же молитва возносилась каждое воскресенье в храме городка, куда мать Илоны продолжала ходить вместе с дочерью на воскресную мессу, а дочь, склонившись справа от матери, искренне молилась и в капелле, и в храме, но по выходе оттуда уже не могла продолжать грустить и тревожиться. Летнее солнце было таким ярким, а летнее небо - таким голубым. В подобные дни очень трудно всё время думать о грустном, особенно когда тебе не исполнилось даже двенадцати лет. Пусть старшей сестры, которая вышла замуж и уехала, уже не было рядом, но остались подруги, с которыми Илона играла в весёлые игры и забывала обо всём.
  
   Война с турками окончилась внезапно. Илона узнала об этом, когда в замок пришло письмо, где отец сообщал, что жив, совершенно здоров и скоро вернётся домой, потому что турки отступили. Так же благополучно эта война закончилась для старшего отцова брата - Михая, а вот для мужа тёти Эржебет, которого звали Янош Гуньяди, всё закончилось плохо, хотя поначалу казалось, что опасность позади.
  
   Отец и дядя Илоны, участвовавшие в обороне Нандорфехервара, после отступления турецкой армии поехали домой, поскольку посчитали свой долг выполненным, и это спасло их, ведь после их отъезда в Нандорфехерваре появилась чума.
  
   Муж тёти Эржебет, который возглавлял оборону Нандорфехервара и потому не мог покинуть крепость даже после ухода турок, умер от чумы, а ведь многие в королевстве говорили, что ему всё нипочём и всегда везёт.
  
   Это был очень могущественный человек. Одно время он даже управлял Венгерским государством от имени короля, но когда Яноша забрала смерть, положение семьи Гуньяди сильно пошатнулось, из-за чего в свою очередь пошатнулось положение семьи Силадьи, ведь две семьи оставались связаны очень тесно - не только через родство, но и через общие политические дела.
  
   Михай, дядя Илоны, всегда поддерживал Яноша. И, разумеется, поддерживал свою сестру Эржебет, Яношеву вдову, а ей пришлось несладко, потому что её старший сын, Ласло, сделавшийся новым главой семьи Гуньяди, сильно поссорился с тогдашним венгерским монархом.
  
   Не прошло и года после смерти Яноша, как старший сын тёти Эржебет оказался казнён по высочайшему повелению, а младший сын, Матьяш, стал королевским пленником. Положение семьи Гуньяди, а также положение семьи Силадьи пошатнулось ещё больше.
  
   Ласло Гуньяди был казнён в тот год, когда Илона получила в подарок бабочку. Илоне про Ласло не рассказали. Лишь спустя восемь месяцев после его смерти она узнала, что отец, привезя из столицы кусок дорогого синего шёлка на первое взрослое платье дочери, привёз ещё и дурные вести, и что родители, поздним вечером запершись вдвоём, говорили о своём незавидном положении.
  
   Лишь спустя восемь месяцев Илона узнала о содержании разговора, но и то без подробностей - мать рассказала не всё, поэтому дочери оставалось лишь додумывать, как вели себя родители.
  
   Илона представляла себе тихую доверительную беседу, и, наверное, именно так всё и происходило. Если б мать громко причитала, а отец рассердился на её слёзы, это стало бы слышно далеко за пределами родительских покоев.
  
   - Агота, когда мы сегодня говорили, я не сообщил тебе нечто очень важное, - должно быть, произнёс отец, придя в женину спальню и запирая за собой дверь.
   - О чём ты, мой супруг? - вероятно, спросила мать Илоны.
  
   Время было позднее, поэтому мать, конечно, уже готовилась ко сну, но, услышав слова про "нечто важное", обула домашние шлёпанцы на деревянной подошве, накинула халат и приготовилась слушать.
  
   - Я не знаю, что случится, - продолжал отец, присаживаясь на кровать. - Наши дела и так плохи, но как бы не стало ещё хуже.
   - Твой племянник Ласло казнён. Куда же хуже? - настороженно спросила мать, присаживаясь рядом.
   - Михай и Эржебет поклялись не оставить это так. Они решили отомстить за его смерть.
   - Что? - мать ушам не поверила. - Мстить королю? Они безумцы.
   - Что же делать, если они - мой брат и моя сестра, - ответил отец. - Я связан с ними. Я не могу остаться в стороне от этого дела, даже если хочу.
   - Но ты же понимаешь, что месть королю - это заговор против власти? Ты хочешь быть заговорщиком? Ах, Боже Всемогущий, но это же так опасно, - вероятно, зашептала мать и могла бы расплакаться.
   - Знаю, что опасно, - ответил отец. - Если б всё зависело от меня, я бы ничего не начинал.
   - Но ты можешь попробовать переждать бурю, - осторожно предложила мать. - Михай отпустил тебя из столицы ко мне и к Илоне? Не возвращайся. Останься с нами.
   - Я приехал не к вам, - глухо произнёс отец. - По поручению Михая мне следует объехать все земли Силадьи, чтобы повелеть всем вассалам моего брата собрать воинов и немедленно явиться в столицу. Никто ещё не знает об этом. При дворе думают, что я поехал готовить помолвку дочери. Но когда я начну собирать людей, скрывать станет невозможно. Что, если новость дойдёт до королевского двора слишком быстро? Что, если Михаю отрубят голову, потому что он затеял бунт против короля? Ласло обезглавлен. Михая могут обезглавить. А кто следующий? Я?
   - Ах, Ошват, - мать не знала, что ещё сказать, поэтому прижалась лбом к его плечу.
  
   К счастью, отцу Илоны удалось сделать всё правильно. При дворе очень долго не знали о том, что из Эрдели к столице движется не одно, а целых два войска вооружённых дворян. Первая армия, собранная отцом Илоны, двигалась из земель Силадьи, а другая, собранная тётей Эржебет, шла из земель Гуньяди.
  
   Позднее кто-то рассказывал, будто Эржебет ради того, чтобы собрать и вести войско, облачилась в мужской костюм, но в действительности она оставалась в женском платье. Её тёмный траурный наряд воздействовал на воинов куда лучше, ведь они прекрасно знали, по ком этот траур. Эржебет носила траур по мужу, Яношу Гуньяди, который в своё время отразил нападение турок на Венгрию, и по сыну, Ласло Гуньяди, который хоть и не успел прославиться как полководец, но всё равно считался достойным наследником своего отца.
  
   Этот поход стал частью семейного предания, но Илона, слушая рассказы о походе, так и не смогла для себя уяснить, что стали бы делать оба войска, подойдя к столице. Отец и тётя собрали около пятнадцати тысяч, но этого никак не хватило бы, чтобы осаждать такую огромную крепость как королевская резиденция. Возможно, дядя Илоны, Михай Силадьи, надеялся подкупить стражу, ведь резиденция имела несколько въездов, и если бы хоть один оказался случайно открыт, то пятнадцать тысяч вооружённых людей быстро завладели бы крепостью.
  
   Наверное, король тоже подумал, что стража любит деньги, и потому испугался. А может, ему стали известны слова, сказанные Михаем перед строем объединённого войска:
   - Пусть нас лишь пятнадцать тысяч, но мы всё те же, что и раньше. Мы всё те же, что год назад, когда одержали победу над самим султаном! Неужели мы отступим перед негодяями, которые год назад прятались от султана за нашими спинами!?
  
   Михай говорил о том, что во время обороны Нандорфехервара лишь войска Гуньяди и Силадьи вместе с народным ополчением выступили против турок. Выступили и победили, в то время как войска других знатных семей Венгрии оставались в бездействии, а король, очень напуганный, бежал из страны задолго до прихода нехристей. Наверное, поэтому монарх, узнав, что войска Гуньяди и Силадьи выступили уже против него, снова бежал и снова сделал это заранее.
  
   В тот день, когда армии, собранные отцом и тётей Илоны, объединились и приблизились к столице, короля там уже не оказалось. Он вместе с придворными и с Матьяшем, по-прежнему остававшимся королевским пленником, спешно уехал в Богемию - в Прагу.
  
   Тётя Эржебет очень горевала и говорила всем:
   - Я уже потеряла одного сына. Неужели потеряю и второго?
  
   Дядя Михай утешал её, уверяя, что горевать рано:
   - Мы вызволим его, вызволим, - но сам пока не знал, что делать.
  
   Лишь отец Илоны радовался, хоть и втайне. Он радовался, что кровопролития не случилось, и решил поскорее устроить помолвку, пока не случилось ещё чего-нибудь, а младшей дочери ничего не рассказывал о семейных печалях и опасных делах.
  
   Это молчание казалось правильным. Зачем "девочке" знать, что её старший кузен Ласло, которого она никогда не видела, казнён? Зачем ей знать, что её отец вместе с её дядей и тётей участвовали в бунте против короля? Совершенно незачем.
  
   Илона узнала об этом только тогда, когда беглый король внезапно умер в Праге, а Матьяш остался там, потому что богемцы не захотели его отпускать просто так и потребовали выкуп в шестьдесят тысяч золотых. Михай и Эржебет Силадьи, посовещавшись, решили, что лучше заплатить, чем торговаться, хоть и не располагали нужной суммой, но тут подвернулись Понграцы из Липто. Дело сладилось, и вот тогда Илона узнала всё.
  
   Ей сообщили не только про Матьяша, но и про Ласло, однако сделали это вовсе не потому, что желали посвятить во все подробности семейных дел. Просто настало время двенадцатилетней Илоне ехать в столицу, чтобы вступить в брак, а в столице она неизбежно встретилась бы со своей тётей Эржебет и, значит, должна была выразить соболезнования по поводу смерти Ласло. Только поэтому "девочке" всё и рассказали.
  
   * * *
  
   Буда - столица Венгерского королевства, огромная, шумная. Ещё до того, как вдали покажутся очертания крепости на холме, делалось ясно, что город близко, ведь тракт становился всё шире, а путников и повозок на нём виднелось всё больше.
  
   Овдовевшая Илона, ехавшая в колымаге вместе со своей служанкой Йерне, из-за неприятного разговора невольно вспомнила, когда последний раз посещала Буду. Да, это было более пяти лет назад, по возвращении из Липто, то есть в тот раз Илона ехала по другому тракту - с севера, из Словакии.
  
   А вот по этой дороге, по которой колымага громыхала сейчас, Илона последний раз ехала в Буду невообразимо давно - семнадцать лет назад. Тогда, когда пришлось впервые посетить столицу, чтобы вступить в брак, устроенный дядей, путь пролегал с запада, из Эрдели.
  
   Несмотря на прошедшие годы, путешественница всё помнила, поэтому сейчас, в тёплый день мая, ей вспоминался декабрь. Ведь семнадцать лет назад она совершала поездку именно в декабре.
  
   Сейчас, погожим майским днём, в просвете между красными парчовыми занавесками, прикрывавшими окно колымаги, виднелись пыльная дорога, копыта лошадей, колёса телег и кожаные башмаки путников. Но Илона мысленным взором видела не пыльные колеи, а колеи в рыхлом снегу.
  
   Тогда, в далёком декабре она тоже сидела в колымаге, а окошки у той колымаги были совсем маленькие, но зато застеклённые, потому что зима выдалась холодная и снежная. Сквозь окошко виднелся лишь изъезженный тракт, но двенадцатилетняя Илона всё равно смотрела туда, потому что не хотела встречаться взглядом с матерью, сидевшей напротив.
  
   Несмотря на хмурую погоду, мать пребывала в радостном настроении, а дочь не хотела лишний раз показывать, что не разделяет этой радости. Вот и оставалось смотреть либо в окошко, либо на свои руки, лежавшие поверх овчины, накинутой на колени для тепла.
  
   Помнится, под ногами Илоны, обутыми в тёплые сапожки, тоже лежали овчинные шкуры. И ещё одну овчину, тулуп, то и дело набрасывала ей на плечи вездесущая Йерне, а Илона при всякой возможности стряхивала его, потому что в лисьей шубке и так казалось душно.
  
   Все очень боялись, что Илона простудится в пути, ведь в те дни она, несомненно, была главной семейной драгоценностью. Её следовало беречь для свадьбы. Так и ехала эта драгоценность, всеми оберегаемая, и смотрела в окошко.
  
   Помнится, она задумалась и не заметила, как изъезженная дорога сменилась брусчаткой Верхней Буды - крепости, расположенной на холме возле Дуная. Колымага некоторое время тащилась по мощёной улице, затем остановилась и, наконец, вкатилась в ворота большого дома, принадлежавшего дяде Михаю.
  
   Теперь этот дом принадлежал отцу Илоны, потому что Михай умер, не оставив наследников, а семнадцать лет назад отец был там лишь гостем и юная Илона даже удивилась, когда отец, а не дядя, распахнул дверцу колымаги, улыбнулся, спросил путешественниц, хорошо ли те доехали, а затем повёл их через дворик в комнаты.
  
   Всё в доме показывало, что здесь живёт очень богатый человек, потому что стены во многих комнатах были не только оштукатурены, но и покрыты затейливой росписью. Дубовые столы, стулья и скамьи, украшенные искусной резьбой, выглядели очень дорого. На полах лежали ковры - невиданная роскошь, ведь так они очень быстро вытерлись бы - и всё же юную гостью это хоть и удивило, но не ошеломило.
  
   Илона подумала, что дом выглядит очень не большим - не больше, чем тот замок, в котором она росла. Комната, которую ей дали, оказалась совсем маленькой, а единственное окошко смотрело в крохотный садик, где сквозь снег торчали засохшие цветы. От вида этих цветов стало ещё грустнее, чем раньше, но Илона, конечно, ничего об этом не сказала хозяйке дома, жене дяди Михая, а лишь благодарила её за гостеприимство.
  
   После долгого путешествия Илоне не сиделось на месте, поэтому она в сопровождении служанки вышла со двора и поднялась на крепостную стену рядом с дядиным домом. Неподалёку, справа виднелись островерхие башенки королевского дворца, устремлённые в серое пасмурное небо. Прямо под стеной начинались полускрытые под снегом красные черепичные крыши Нижнего города. Чуть вдалеке вилась широкая белая лента замёрзшего Дуная, а на той стороне реки смутно различался некий городок, окружённый белыми полями.
  
   Впоследствии Илона поднималась на стену ещё не раз и видела, как красные черепичные крыши всё больше заметало, а иногда снег порошил так сильно, что Дунай и противоположный берег почти исчезали. Исчезали и окрестные горы на этой стороне реки, так что казалось, что в мире не существует ничего, кроме города, такого суетливого и шумного, но совсем не весёлого.
  
   Конечно, грустить Илоне не следовало, ведь давно наступил Адвент, то есть период радостного ожидания Рождества. Она даже стыдилась, что не может стать весёлой и довольной подобно своим родителям. А те выглядели особенно довольными, когда отвели её в дом неподалёку, где жила тётя Эржебет. Тогда-то и состоялась первая встреча с этой родственницей.
  
   - Девочка моя, не бойся. Дай мне на тебя посмотреть, - нарочито ласково произнесла тётя, а затем, взяв племянницу за подбородок и вглядевшись в её лицо, добавила: - Ты очень хорошенькая.
  
   Тётя Эржебет почему-то проявила к племяннице расположение: велела приходить чаще, о многом с ней говорила и даже делала небольшие подарки, когда Илона, сопровождаемая служанкой, в очередной раз являлась в гости.
  
   Первым таким подарком стала пара синих бархатных перчаток с золотой вышивкой. Они пришлись очень кстати, ведь в ту зиму были сильные холода. Дунай покрывался льдом не каждый год, и если уж это случалось, то все говорили, что зима необычайно сурова.
  
   - Возьми, моя девочка, - сказала тётя, отдавая перчатки. - Когда-то я сама их носила, а теперь руки у меня уже не такие маленькие, как были, когда я только-только вышла замуж. Думала, подарю перчатки своей дочери, но у меня нет дочерей, поэтому отдаю тебе.
   - Благодарю, тётушка, - скромно ответила Илона, а Эржебет всё продолжала говорить:
   - То ли ещё будет. Подожди немного, моя девочка. Вот вернётся к нам мой Матьяш и станет королём. И тогда у нас появится много денег. Это ничего, что сейчас мы стеснены в средствах и еле-еле наскребли, чтобы заплатить выкуп за Матьяша. Шестьдесят тысяч - немаленькая сумма, но её стоило отдать, а когда мой Матьяш станет королём, у нас будет больше, гораздо больше, и мы сошьём тебе много красивых платьев. Ты ведь хочешь, чтобы у тебя были наряды?
   - Тётушка, мне хорошо и так, - ответила Илона, но тётя Эржебет возразила:
   - Ты просто не знаешь, что такое иметь много платьев, моя милая. Ты уж прости меня, но я знаю, как ты жила. Твой отец не имеет больших доходов, и он не достаточно ловок, чтобы восполнить это за счёт военной добычи. Не смотри на меня так. Твой отец - мой младший брат, и потому я имею право говорить о нём то, что думаю. Он не достаточно ловкий человек, но это обернулось ему на пользу, ведь он не успел выдать тебя замуж. Поэтому ты сможешь помочь моему Матьяшу и получишь то, чего достойна - богатую свадьбу с очень знатным женихом. У тебя будет много платьев, и ты увидишь, как это хорошо.
  
   Илона хотела ответить, что предпочла бы вернуться домой и выйти замуж за прежнего жениха, а не за нового, но она знала - так говорить нельзя. Липтовские Понграцы уже дали свою часть денег для выкупа за Матьяша, сделка состоялась, и теперь семье Силадьи следовало исполнить свою часть обязательств.
  
   Каждое слово тёти лишь подтверждало неизбежность предстоящего брака. Например, в одно из воскресений, когда Илона вместе с матерью и тётей, как обычно, пошла на мессу в собор Божьей Матери на главной площади Верхнего города, тётя улыбнулась и спросила:
   - А ты знаешь, моя милая, что в этой церкви состоится твоё бракосочетание?
  
   Ах, совсем не так представляла себе Илона ту церковь, в которую войдёт невестой, а выйдет - замужней. Думалось, что это будет небольшая церковь в городке в Эрдели, а не огромный собор, чьи крестовые стрельчатые своды поднимались невообразимо высоко и почти скрывались в полумраке, который царил наверху.
  
   Лишь во время ночной рождественской службы вся церковь осветилась множеством свечей, и Илона, стоя вместе со всеми в толпе молящихся, немного повеселела.
  
   После Рождества племянница уже почти смирилась со своей судьбой, так внезапно изменившейся, и теперь охотнее прислушивалась к словам тёти, рассуждавшей о политических делах.
  
   В конце января Илона вместе с ней и с матерью стояла на городской стене, наблюдая, как внизу, на льду замёрзшего Дуная собирается толпа людей. И вдруг вся эта толпа хором закричала:
   - Матьяша на трон! Матьяша! Да здравствует король Матьяш!
  
   Это были те самые пятнадцать тысяч воинов, минувшей весной собранные в землях Силадьи и Гуньяди. Когда стало ясно, что воевать не с кем, Михай Силадьи отпустил этих людей по домам, но когда из Праги пришла весть, что венгерский трон нежданно освободился, эти люди получили приказ снова явиться к стенам Буды, и теперь стало ясно, зачем.
  
   - Матьяша в короли! - кричало войско, стоя на льду Дуная, а на крепостной стене уже собралось множество жителей Буды.
  
   Некоторые из зрителей начали вторить войску:
   - Правильно! Матьяша на трон! Матьяша! - а войско будто отвечало им:
   - Матьяша!
  
   Толпа на стене ещё больше взбудоражилась, зашумела, послышался весёлый одобрительный смех.
  
   - Матьяша! - кричала люди на городской стене.
   - Матьяша! - отвечали воины на льду реки.
  
   Раскатистые крики вояк, стоявших посреди замёрзшего Дуная, легко долетали до Верхнего города и в том числе до окон королевского дворца, где как раз заседало Государственное собрание, состоявшее из баронов и более крупных землевладельцев. Они должны были выбрать себе нового короля, а толпа под окнами дворца прямо подсказывала, кого надо выбрать.
  
   - Теперь уже скоро, - сказала тётя Эржебет, задумчиво улыбаясь. - Теперь скоро, - повторила она и направилась в свой дом ждать новостей об исходе заседания, а родственниц пригласила следовать за ней.
  
   Ждать известий пришлось до самого вечера, и чем дольше длилось ожидание, тем больше волновалась тётя, а ведь сама не раз говорила, что всё уже и так решено. Её беспокойство почти не проявлялось. Просто она, сидя в резном кресле возле изразцовой печи, час от часу становилась всё более молчаливой, а когда за окнами уже начало темнеть, и челядь принесла в комнату зажжённые свечи, Эржебет проворчала:
   - Да что ж они так тянут! Дело же ясное!
  
   Наконец, в нижнем этаже дома послышался какой-то шум и оживлённые голоса. Это явился дядя Михай со своими слугами, которого сопровождал отец Илоны.
  
   Эржебет поднялась с кресла навстречу братьям, которые так спешили сообщить об итоге заседания, что даже не стряхнули снег с сапог.
  
   - Итак, - выжидательно произнесла тётя, хотя по лицам вошедших уже видела, что всё закончилось хорошо.
  
   Дядя Михай улыбнулся в усы и церемонно поклонился:
   - Почтительно склоняюсь перед матерью Его Величества Матьяша Первого, нашего нового короля.
  
   Примеру Михая последовал и отец Илоны, после чего Эржебет оглянулась на своих родственниц; Илона с матерью тоже присели в поклоне.
  
   - А теперь поприветствуй и ты меня, сестра, - продолжал Михай. - Я - регент при нашем новом короле. Как же всё удачно сложилось, а!
   - Да, всё сложилось на редкость удачно, - ответила Эржебет. Она церемонно поклонилась в ответ, но вдруг посмотрела на брата как-то странно, будто увидела в нём нечто опасное.
  
   Это казалось тем более странно, поскольку Михай с самого начала хотел добиваться для себя регентства. Почему же тётя переменилась именно теперь? Правда, в тот вечер никто не придал этому взгляду никакого значения, потому что Эржебет оглянулась на племянницу и спрятала свою настороженность за непринуждённой улыбкой:
   - Ты понимаешь, моя милая, что всё это означает для нас? Завтра мы переселяемся во дворец! Мы все станем жить там и готовиться к приезду нового короля, моего Матьяша.
  
   * * *
  
   Майское солнце светило всё так же ослепительно, когда колымага, в которой сидели молодая вдова и служанка, проехала по грязным, ничем не мощёным улицам Нижней Буды и остановилась перед воротами, которые защищали въезд во дворец, а точнее - в королевский замок.
  
   Разумеется, в замке экипаж уже ждали, ведь Илона отправила вперёд себя слугу, чтобы предупредил, поэтому створки ворот открылись почти сразу, и колымага оказалась в некоем подобии огромного каменного желоба - справа и слева теперь возвышались каменные стены, а дорога стала мощёной.
  
   По этому желобу начался подъём. Вот остались позади следующие, вторые ворота, а затем - грозная сторожевая башня с третьими воротами. Экипаж, скрипя и покачиваясь, круто свернул направо и опять пополз вверх по новому отрезку каменного желоба, миновал четвёртые ворота, пятые, когда, наконец, в щели меж красных парчовых занавесок, закрывавших окна, показались плиты, выстилавшие внутренний двор королевского жилища.
  
   Выйдя из экипажа, Илона оказалась на нижних ступенях каменного крыльца, покрытых пёстрым ковром, а наверху крыльца уже ждала тётя Эржебет, окружённая множеством придворных дам.
  
   Гостья почувствовала на себе десятки внимательных взглядов, оценивающих, как она одета, и ей вспомнились слова служанки, оставшейся в колымаге: "Ох, госпожа. Думаю, все сразу поймут, что мы из деревни. Как на нас посмотрят?"
  
   Илона мысленно отмахнулась от этих слов и с подобающим достоинством стала медленно подниматься по ступеням навстречу тёте. "Жить в деревне не стыдно. И скромно одеваться не стыдно", - повторяла про себя двоюродная сестра Его Величества.
  
   Дойдя до самого верха и остановившись перед матерью Его Величества, она почтительно склонилась и замерла, а через мгновение почувствовала, как сухая рука тёти взяла её за подбородок.
  
   - Подними голову, дай на тебя посмотреть, моя девочка, - ласково произнесла Эржебет, и в её голосе чувствовалась улыбка: - За те пять лет, что мы не виделись, ты совсем не изменилась.
  
   Взглянув на тётю, Илона отметила про себя, что та тоже не изменилась. Матушка Его Величества достигла преклонного возраста, когда люди уже не меняются - они состарились, а стареть дальше им просто некуда.
  
   Семнадцать лет назад, когда Илона встретилась с тётей впервые, госпоже Эржебет было около сорока пяти. Пять лет назад, когда овдовевшая Илона, прожив много лет в Липто, вернулась в столицу, тётин возраст уже приближался к шестидесяти, а сейчас эта пожилая дама разменивала седьмой десяток. Куда уж тут меняться?
  
   - Вы тоже не изменились, тётушка, - произнесла племянница, а Эржебет церемонно расцеловала её в обе щеки и повела в свои покои:
   - Мой сын сейчас на севере, в Моравии, но мы ожидаем его приезда в ближайшее время. Матьяш будет очень рад увидеть тебя, моя девочка, поэтому я никуда не отпущу тебя до тех пор, пока вы не увидитесь.
   - Если вы так желаете, тётушка, - слабо улыбнулась Илона.
   - Да, таково моё желание, - твёрдо произнесла Эржебет без всякой улыбки.
  
   VI
  
   Королевский замок в Буде - самый большой замок во всём королевстве. Он занимал треть всего пространства на холме, где располагался Верхний город. Да и сам этот замок казался городом в городе с собственными жителями.
  
   Двенадцатилетняя Илона, впервые попав туда, очень удивилась, когда обнаружила, что королевское жилище - это не только залы, комнаты, коридоры, лестницы и дворики. В королевском жилище всегда жили люди - жили даже тогда, когда там не было короля. Этими людьми являлись дворцовые слуги, которые служили здесь целыми семьями, а иногда относились уже ко второму или третьему поколению тех, кто занимался во дворце определёнными делами вроде готовки или уборки. Даже если этим людям задерживали жалование за очень долгое время, почти все они оставались во дворце и продолжали работать, потому что просто не знали, куда податься.
  
   Илона помнила тот январский день, когда вся семья Силадьи впервые вступила во дворец на правах хозяев. Их встретила целая толпа слуг, и самые главные в этой толпе сразу обратились к дяде Михаю с жалобой, что жалование вот уже почти год как задерживается.
  
   На то же жаловались дворцовые служанки тёте Эржебет, когда она вместе с матерью Илоны и самой Илоной осматривала комнаты на женской половине.
  
   - Я позабочусь о вас, - милостиво отвечала Эржебет, а старшая служанка, которая говорила от имени всех остальных, чуть ли не со слезами поцеловала руку своей новой благодетельницы.
  
   Впрочем, позаботиться о дворцовых слугах было несложно, ведь после того, как прежний король убежал из Венгрии, дела в королевстве не остановились. К примеру, налоги по осени были собраны, так что в казне скопилась довольно внушительная сумма - около двухсот пятидесяти тысяч золотых.
  
   Конечно, сбежавший король и его приближённые помнили об этих деньгах и даже прислали в венгерскую столицу распоряжение привезти некоторую сумму в Прагу, но ничего не получили. Те венгерские вельможи, которые не последовали за своим королём, а остались в Буде, только усмехнулись: "Отправить столько денег в Богемию? Ещё чего! Держите карман шире!"
  
   Не случайно заседание Государственного собрания, на котором избирался новый король, длилось так долго! Решалась не столько судьба королевства, сколько судьба денег. Баронам и другой знати казалось не так уж важно, кто сядет на трон, если король несовершеннолетний. Матьяш, которому было всего четырнадцать, всё равно не мог заниматься государственными делами. Другое дело - регент. Вот почему из-за этой должности разгорелся нешуточный спор.
  
   Дяде Илоны оказалось гораздо труднее стать регентом, чем Матьяшу - стать королём, но к счастью для семьи Силадьи это удалось. И пусть Михай, получив возможность запускать руку в королевскую казну, не имел права просто переложить эти деньги к себе в кошелёк, стало возможно сделать много полезного. Надо ли говорить, что слуги в королевских резиденциях и гарнизоны в королевских крепостях весьма обрадовались, что им начали выплачивать жалование. Теперь королевская казна осталась должна им не за год, а за полгода, но люди всё равно были счастливы и благодарили.
  
   Также Государственное собрание одобрило расходы на торжественную встречу нового короля и на свадьбу королевской родственницы. Двоюродная сестра Его Величества - не принцесса, но почти, поэтому должна выходить замуж со всей подобающей пышностью, поскольку эта пышность нужна для поддержания чести венгерской короны. Пусть никто не говорит, что Венгерское королевство нищее!
  
   Сама Илона считала это вовсе не обязательным, но Эржебет не уставала повторять ей:
   - Мы отпразднуем твою свадьбу здесь, во дворце. Девочка моя, у тебя будет такая свадьба, которой не было ещё ни у кого в нашем роду. Самая богатая свадьба в королевстве. Все увидят, что двоюродная сестра короля выходит замуж так, как подобает при её высоком положении. Все станут тебе завидовать.
  
   Свадьба и впрямь запомнилась, а Илона, через много лет снова оказавшись при дворе, смогла в этом убедиться, когда тётя, встретив племянницу на крыльце и кратко расспросив о здоровье, передала её пожилой даме из своей свиты.
  
   Придворная дама должна была проводить гостью в заранее приготовленные покои и ещё раз проверить, есть ли там всё необходимое. Обе женщины шли почти молча, и поэтому Илона, следуя за своей провожатой через залы и коридоры, вдруг заметила, что та как-то странно поглядывает.
  
   - Что-нибудь случилось? - удивилась Илона.
   - Простите меня, - смутилась провожатая, - но я никак не могу поверить, что вы - та маленькая госпожа, чья свадьба праздновалась здесь семнадцать лет назад. Как же летит время! Я помню вас ещё совсем девочкой.
   - Да, я та самая девочка, - спокойно ответила Илона. - А вы помните, как я приезжала сюда пять лет назад? Я тоже навещала тётю, но останавливалась не во дворце, а в городе, в доме моих родителей.
  
   Придворная дама смутилась ещё больше:
   - Увы, я этого не помню. Возможно, меня не было во дворце в те дни. Но вот вашу свадьбу я помню очень хорошо.
  
   Провожатая, конечно, знала о том, что Илона - вдова. Придворная дама потому и смущалась, что своими разговорами о прошлом могла расстроить гостью, а гостья меж тем насторожилась, вдруг подумав, что может оказаться поселенной в той же комнате, которая была её спальней семнадцать лет назад. Возвращаться в ту часть прошлого Илоне не хотелось, ведь прежняя спальня напоминала бы не только о Вацлаве, но и о том, что не всегда можно выйти замуж за того, за кого хочешь, и что долг перед семьёй превыше личных склонностей. Что значит мальчик, подаривший тебе бабочку, по сравнению с благополучием твоей семьи и судьбой всего королевства!
  
   Семнадцать лет назад эти мысли лежали на плечах Илоны тяжким грузом, поэтому теперь она обрадовалась, когда увидела, что тётя отвела ей другие покои. Увы, они тоже смотрели окнами в главный внутренний двор, поэтому гостье, выглянувшей в окно, на мгновение показалось, что яркие солнечные зайчики от яркого майского солнца на плитах очень похожи на островки снега, который она видела когда-то.
  
   * * *
  
   Йерне, разумеется, не сопровождала свою госпожу во время встречи с матерью Его Величества. Служанку вместе с вещами сразу же отправили в покои, приготовленные для высокородной гостьи, а теперь Йерне деловито разбирала сундуки и распаковывала узлы.
  
   Увидев Илону в сопровождении придворной дамы, служанка поклонилась и терпеливо подождала, пока дама удалится, а когда в комнате уже не осталось никого лишнего, Йерне снова стала самой собой, то есть заговорила с молодой хозяйкой почти на равных:
   - Госпожа, ну как? Я думала, вы ещё не скоро придёте.
   - Тётя отпустила меня почти сразу, чтобы я могла отдохнуть и переодеться после долгой дороги, - ответила Илона, присаживаясь в резное кресло возле окна.
  
   Она и впрямь чувствовала себя утомлённой и даже сонной, однако служанка своим возгласом невольно заставила её стать бодрой:
   - Переодеться!? - Йерне всплеснула руками. - Госпожа, я так и знала! Так и знала, что вы одеты не так, как следовало бы. Вот и тётушка ваша об этом сказала.
   - Она говорила совсем не о том, - возразила Илона, но служанка уже начала рыться в одном из сундуков в поисках подходящего наряда и между делом пояснила:
   - Я уже посмотрела мельком, как тут и что. Повезло нам с вами, ведь всё на круги своя возвращается. Вот в прошлом и позапрошлом году, наверное, всё другое было, а теперь они к старому вернулись. Что пять лет назад носили - почти то же и сейчас носят. Я вам, госпожа, сейчас найду платье побогаче, и тогда ваша тётушка будет довольна. Помню, вот было у нас голубое. Оно очень вам идёт.
  
   Неугомонная служанка уже добралась почти до самого дна сундука, как вдруг на её лице появилось озадаченное выражение:
   - Ой, а это что? - она вынула из сундука два небольших продолговатых свёртка белого полотна.
   - Это я спрятала. Пусть там и лежит. Главное, чтобы не потерялось, - ответила Илона.
  
   Служанка, задумчиво положила на угол сундука один из свёртков, а другой аккуратно развернула с одного конца. Под холстиной показались растрёпанные вьющиеся волосы тёмного цвета, а затем - покатый лоб, покрытый потрескавшейся розовой краской, нарисованные чёрные брови и вздёрнутый носик с облупившимся кончиком.
  
   - Госпожа, да это же ваша детская кукла! - удивлённо воскликнула Йерне. - Зачем она здесь?
   - Я не смогла её оставить дома, - смущённо ответила Илона. - Знаю, что это глупость, но я не смогла.
   - А в другом свёртке? - продолжала удивляться служанка. - Там другая кукла? Кукла госпожи Маргит?
   - Да, - ответила Илона. - Просто положи их туда, где взяла, и всё. Ты же знаешь, что я не собираюсь играть в них, но они дороги мне. Я не хочу, чтобы они случайно пропали, поэтому мне показалось надёжнее взять их с собой.
  
   Увидев, что служанка по-прежнему застыла в недоумении, госпожа поднялась с кресла и взяла у неё полураскрытый свёрток. Поправив кукле волосы, Илона снова аккуратно завернула края холстины и повторила:
   - На, положи обратно.
  
   Если бы она так не дорожила куклами, те давно бы потерялись, ведь ещё семнадцать лет назад, когда состоялась первая поездка в Буду, мать сказала:
   - Оставь их. Они тебе уже не понадобятся. Теперь ты взрослая, скоро выйдешь замуж, у тебя появятся дети, и тебе станет не до кукол.
  
   Двенадцатилетняя Илона понимала, что мать права, но бросать кукол не хотелось. Они казались почти живыми, когда неотрывно смотрели на свою хозяйку и будто ждали её решения.
  
   - Подари их кому-нибудь, - посоветовала мать. - Среди твоих подруг наверняка найдутся девочки, которые с радостью возьмут это. Будет даже лучше подарить, потому что брать кукол с собой незачем и оставлять в замке тоже незачем. Сюда ты уже не вернёшься. После свадьбы ты поедешь на север, в Липто.
  
   Подарить казалось правильным и в то же время неправильным - всё равно, что подарить кому-то своих собственных детей! Пусть двенадцатилетняя Илона не знала, как ощущается материнство, но куклы для неё уже давно стали не просто игрушками. Одна из кукол была как любимая дочка, а другая кукла, оставленная старшей сестрой, стала будто падчерицей, которую двенадцатилетняя "мачеха" жалела и тоже любила. Вот почему маленькая Илона так никому их и не подарила, а завернула в холстину и втайне ото всех запрятала на дно сундука со своими вещами.
  
   Конечно, по приезде в Буду обеих тайных путешественниц нашла Йерне, но Илона упросила её ничего не говорить матери.
  
   Позднее, уже в Словакии обе куклы нашли своё постоянное пристанище в большой корзинке с рукоделием. Хозяйка время от времени извлекала их со дна корзины, поправляла им платья, а затем со вздохом заворачивала обратно в полотно и убирала.
  
   Когда хозяйка овдовела, эти куклы поехали с ней из Словакии в Буду, из Буды - в Эрдели, а теперь всё, казалось, пошло на новый круг - они снова, как и семнадцать лет назад, совершили тайное путешествие в венгерскую столицу. Именно поэтому Йерне удивилась, а Илона смутилась, как когда-то в двенадцать лет, когда служанка впервые обнаружила спрятанных кукол в вещах своей госпожи.
  
   * * *
  
   Наверное, нет ничего стыдного в том, чтобы хранить свои детские игрушки, но Илоне было стыдно. Иногда у неё возникало подозрение, что нежелание расставаться с ними - простая жадность. Странно казалось одно - почему эта жадность проявляется только в отношении того, что напоминает о детях?
  
   К примеру, казалось невозможно пройти мимо, если видишь, как на городской или деревенской ярмарке продают детские башмачки. Хотелось все их посмотреть, потрогать и непременно что-то купить, то есть купить ненужную вещь, которая и в будущем почти наверняка не пригодится.
  
   А ещё из памяти не выходил один случай, произошедший уже после того, как Илона овдовела. Тогда тоже проявилась жадность, но уже не в отношении вещей, а в отношении настоящего ребёнка. Странная, почти всепоглощающая жадность!
  
   Это случилось, когда Илоне пришлось покинуть Липто и некоторое время пожить в Буде, и вот в один из воскресных весенних дней она возвращалась из собора Божьей Матери, где присутствовала на мессе. На площади перед церковью было, как всегда, много народа. Прохожие сновали туда-сюда, поэтому среди этой суеты сразу обращал на себя внимание маленький мальчик лет четырёх - бедновато одетый, но совсем не цыганёнок - который стоял один и озирался по сторонам.
  
   Илона подошла, присела напротив него на корточки и спросила:
   - Где твоя мама?
  
   Мальчик не ответил, а лишь смотрел на неё очень внимательно.
  
   - Как тебя зовут? - спросила Илона, но мальчик опять не ответил. Наверное, боялся.
  
   Чтобы расшевелить его, она улыбнулась и предложила:
   - Хочешь, я куплю тебе сладкий пирожок? Если хочешь, то просто кивни, - но мальчик вдруг захныкал, подошёл к ней и обнял за шею.
  
   Илона тоже обняла его, взяла на руки, и в те мгновения, когда она стояла возле собора Божьей Матери и держала ребёнка, казалось, что исполнилась её молитва о том, чтобы Бог "послал дар". "Неужели, этот ребёнок мой? Неужели мой?" - спрашивала себя Илона, чувствуя, как маленькие пальчики неосознанно теребят воротник её накидки, подбитой мехом. Она сильнее прижала к себе ребёнка и ощутила, как бьётся маленькое сердце.
  
   Казалось, что все печали и утраты остались в прошлом. "Ты потеряла Вацлава, но нашла этого мальчика", - подумала Илона, но тут послышался голос какой-то женщины:
   - Благодарю, госпожа. Благодарю, что нашли его.
  
   Илона обернулась и увидела молодую горожанку, весьма опрятную, которая держала за руку маленькую девочку - очевидно, свою дочь.
  
   - Он убежал, - продолжала женщина взволнованным голосом. - Я звала его, а он не откликался, и я не могла найти его в толпе. Благодарю. Вы очень хорошо сделали, что подняли его на руки. Я сразу его увидела.
  
   Женщина подошла ближе, чтобы взять ребёнка, а ребёнок потянулся к ней и произнёс:
   - Мама!
  
   Илона испытала неизвестное ей доселе чувство. Получалось, что она сделала доброе дело, но это принесло не радость, а разочарование и досаду. Ребёнка не хотелось отдавать. Хотелось оставить себе, несмотря на то, что он явно стремился вернуться к матери, чуть ли не вырывался из рук, а ведь ещё несколько мгновений назад так крепко обнимал незнакомую ему женщину.
  
   "Так же несправедливо! Я нашла его. Он мой", - Илона еле сдержалась, чтобы не произнести этого вслух и еле заставила себя разжать руки. Она вдруг почувствовала себя очень жадной, готовой забрать то, что ей не принадлежит. Это было так на неё не похоже, и потому показалось очень стыдно!
  
   "Хочешь детей - выходи замуж", - подсказывал разум, и в те дни Илона не раз задумывалась, почему бы ни выйти за вдовца, у которого уже есть дети, и воспитывать их... Но ведь следовало помнить о Вацлаве!
  
   Ребёнок, найденный на улице, не помешал бы Илоне продолжать хранить верность покойному мужу, а если бы она снова вышла замуж и воспитывала чужих детей, то могла бы незаметно для себя привязаться к их отцу, если б он оказался хорошим, добрым человеком.
  
   Любой священник сказал бы, что в этом нет ничего предосудительного, и что это даже правильно, но Илона держалась иного мнения. "Если я забуду Вашека, то уже не увижусь с ним на небесах. А ведь он ждёт меня и очень огорчится, если я не проявлю достаточно стойкости и терпения", - так она говорила себе, а затем обращалась с отчаянной молитвой к Богу: "Господь, я совсем запуталась. Я уже не знаю, о чём Тебя просить, но подари мне хоть немного счастья!"
  
  
  
   Часть II
   Кузен Матьяш
  
   I
  
   На следующий день после приезда в столицу Илоне следовало навестить отца, но этот визит, как и вся поездка, казался тягостным, будто визит к чужому человеку.
  
   Отец жил неподалёку от королевского дворца, в доме, когда-то принадлежавшем Михаю Силадьи, но Михай ведь погиб много лет назад, поэтому столичное жилище вместе с имениями в Эрдели и местом в королевском совете перешло к младшему из двух братьев.
  
   Конечно, отец радовался своему возвышению, о котором не мог и мечтать, но оказалось ли оно к лучшему? Он постепенно изменился и начал так ценить своё положение, что уже не мыслил себя отдельно от него. В прежние времена Ошват мог назвать себя добропорядочным семьянином, заядлым охотником, умелым воином, рачительным хозяином в своих десяти деревеньках, а теперь всем своим поведением говорил: "Без наследства, которое оставил мне старший брат, я никто". А ещё он стал часто задумываться о том, что "закончит как Михай", то есть умрёт, не продолжив рода, потому что в таком деле важны только сыновья, а дочери не в счёт.
  
   Возможно, перемена в характере и стала причиной того, что родители Илоны мало-помалу отдалились друг от друга, то есть теперь жили раздельно, хоть и переписывались по делам. Пока отец являлся всего лишь младшим братом всесильного Михая и обладателем весьма скромных имений, он не слишком печалился из-за того, что остался без наследника. Единственный сын, который родился в браке, Ференц, умер вскоре после рождения.
  
   Насколько помнила Илона, её брата Ференца едва успели окрестить, но отец, глядя на маленькую надгробную плиту в часовне своего маленького замка, не очень печалился. Зачем сыну влачить полубедное существование в глухом углу Эрдели? А вот теперь, когда к родителю нежданно пришли богатство и власть, наверное, стало очень досадно, что некому всё это оставить.
  
   Вдобавок к этому мать Илоны постарела быстрее, чем отец. Агота, урождённая Сери-Поша, уже вышла из того возраста, когда женщина способна забеременеть, а её супруг ещё не растратил всех сил. Он не потерял вкуса к жизни и даже не терял надежду оставить после себя сына - пусть незаконного, но всё-таки наследника, которому можно завещать кое-что, если похлопотать перед королём.
  
   В итоге родители Илоны почли за лучшее разъехаться, не поднимая шума и не давая особого повода для сплетен. Точно так же поступали во многих благородных семьях. А если б родители Илоны, прожив более тридцати лет в браке, проявляли друг к другу такую же сердечную привязанность, как в первые годы, это показалось бы даже странным. Главная цель брака - рождение детей, а если это уже не возможно, то и чувства должны угаснуть, потому что они уже ни к чему.
  
   Для Илоны всё это казалось довольно грустным, поскольку означало, что время проходит, и что она уже не та "отцова доченька", которой всегда рады. Конечно, отец выказал радость при новой встрече, но дочь, вступая под сень отцовского дома, не могла не думать о том, что стала помехой, ведь где-то в дальних комнатах сидела женщина, которую мать Илоны называла не иначе как "эта шлюха".
  
   Илона знала, что "шлюха" лет на пятнадцать младше матери, да и не шлюха вовсе, а миловидная вдова, которая вела в отцовском доме хозяйство и исполняла ещё одну обязанность, весьма деликатного свойства.
  
   Илона знала, что эта домоправительница не выйдет из дальних комнат, не покажется гостье, и отец ни разу не упомянёт об этой женщине, но отцова вежливость не избавляла от мысли: "Это не твой дом".
  
   - Ну? Как тебя приняла тётя? - меж тем расспрашивал отец, ведя свою дочь в столовую, где уже был накрыт обед на двоих. - Она довольна?
   - Да, отец. Тётя сказала, что очень рада меня видеть, и что Матьяш тоже будет рад.
   - Король будет рад тебя видеть? - переспросил отец и улыбнулся. - Что ж. Это хорошо. А обо мне тётя упоминала?
   - Нет, отец, - ответила Илона.
  
   Ошват Силадьи призадумался, а затем произнёс:
   - Что ж. Тоже неплохо. Пусть уж лучше молчит, чем рассуждает о том, что во мне не так.
  
   Илона промолчала, а отец продолжал:
   - Навещай меня почаще, дочка. Навещай и рассказывай, о чём с тобой говорит моя сестра. А ещё лучше - заведи-ка с ней сама разговор обо мне. Невзначай заведи. Посмотрим, что она скажет.
   - Хорошо, отец. Я это сделаю.
  
   Во время обеда он продолжал расспрашивать дочь, а Илона отвечала, в то время как пища на её тарелке оставалась почти не тронутой. Как это часто случалось, Илона не чувствовала вкуса еды. Просто понимала, что сейчас нужно обедать, и ела, а по окончании трапезы не чувствовала ни сытости, ни голода и думала только о том, что при встрече с сестрой есть не придётся.
  
   * * *
  
   Когда Илона известила старшую сестру о своём приезде, то получила ответ, которому весьма обрадовалась. Маргит передала, что придёт к младшей сестре сама, потому что это "удобнее", а значит, Илона могла не наряжаться и не думать о том, кто и как на неё посмотрит в гостях.
  
   Вероятно, Маргит заботилась не об удобстве сестры, а просто придумала для себя повод лишний раз побывать во дворце, ведь если б старшая сестра могла, то, наверное, поменялась бы с младшей местами: старшая из сестёр Силадьи нарочно искала того внимания у тёти, которым младшая тяготилась.
  
   Так уж вышло, что Маргит никогда не удостаивалась больших милостей от всесильной Эржебет, лишь изредка получая приглашения сопровождать её во время церемоний, увеселений или поездок. Впрочем, старшая сестра была неглупа, поэтому понимала причины - она в своё время не сумела оказаться полезной, а тётя благоволила только полезным людям - и всё же Илона иногда слышала от Маргит досадливые признания:
   - Ах, сестричка, как же тебе тогда повезло! Ты помогла Матьяшу взойти на трон. А ведь на твоём месте оказалась бы я, если б отец не выдал меня замуж так рано.
  
   Если бы! Но это "если" вряд ли могло случиться, ведь отец Илоны в то время жил небогато. В небогатых семьях отцы всегда стремятся выдать дочерей замуж как можно раньше. Лишь завидные невесты с хорошим приданым ждут до шестнадцати или даже семнадцати лет, да и то не всегда, так что Маргит была просто обречена выйти замуж рано. И всё же она завидовала.
  
   Иногда казалось, что старшая завидует даже вдовству своей младшей сестры, ведь Маргит за девятнадцать лет брака успела порядком устать от своего мужа и, если б могла развестись, непременно бы развелась. А ещё она не раз отмечала, что Илона выглядит моложе своего возраста и тем самым заставляет многих думать, что Маргит старше её не на два года, а на целых четыре или даже пять лет.
  
   Деревенский воздух, тихая жизнь и простая пища не способствуют старению, так что Илона в самом деле выглядела молодо, хоть и не мечтала о сохранении свежести как придворные дамы, которые жили в городе, отплясывали на балах до глубокой ночи и ели лакомства, вредные для зубов и фигуры.
  
   Конечно, дамы знали, что сами приближают свою старость, но это всё равно казалось грустной шуткой мироздания. Получалось, что долгая молодость всегда будет доставаться тем, кому она не нужна.
  
   Кого же в деревне удивишь свежестью лица! Всем известно, что если жить за городом, но не торчать в поле, а прятаться от жгучих лучей солнца, то кожа останется белой и мягкой, да и руки не огрубеют... Но кто будет любоваться тобой в глуши! Молодость нужна, чтобы блистать на светских праздниках. Так почему бы ни блеснуть, пока есть, чем похвастаться?
  
   Увы, младшая из сестёр Силадьи в отличие от старшей не умела блистать и не хотела учиться. Илона упрямо отмахиваясь от совета о том, что надо радоваться жизни, но в очередной раз получила этот совет после того, как Маргит вихрем влетела в её покои и торопливо поцеловала в обе щеки.
  
   Илона только-только уселась на скамеечку возле окна, а старшая сестра уже оценила обстановку: изящный туалетный столик с венецианским зеркалом в кованой раме, резные кресла, красный бархат кроватного полога, гобелены на стенах. Маргит обратила внимание и на оконные витражи, и даже на приоткрытую дверцу в соседнюю комнатку, где хранились вещи, и где находилась постель служанки.
  
   Конечно, Эржебет поселила Илону в очень удобных, богатых апартаментах, и это бросалось в глаза, так что Маргит прямо сказала:
   - Сестричка, я вижу, ты по-прежнему в милости у нашей всемогущей тётушки. А ещё ты всё так же молода и не замужем за дураком. Что же ты такая кислая! Да я бы на твоём месте прыгала и плясала от счастья!
   - Живой дурак лучше, чем покойный, - ответила Илона, сразу погрустнев, и добавила: - Благодари Бога, что твой муж жив и здоров.
   - Жив и здоров? - переспросила Маргит и закатила глаза. - Да лучше б у него язык отсох! А заодно пусть правая рука отсохнет тоже! Вчера обозвал меня бесстыжей бабой и влепил мне оплеуху, а ведь я ничего особенного не сказала. А знаешь, почему я предпочла прийти к тебе сюда, а не принимать тебя в моём доме? Потому что при муже я не могу ничего сказать по правде. Всё изворачиваюсь, чтобы опять не начал мне выговаривать. Одно хорошо - запереть меня дома он не сможет. Я всё-таки двоюродная сестра короля, хоть и не в такой милости, как ты. Я должна появляться при дворе, и на королевскую свадьбу я пойду, что бы ни случилось!
   - Свадьбу нашего кузена с Беатрикс из Неаполя? - отозвалась Илона, хоть и не очень желала слушать придворные новости.
   - Да, о помолвке официально объявят, когда Матьяш вернётся во дворец, - улыбнулась старшая сестра, явно довольная, что всё же посвящена в придворные тайны. - Я не рассказала тебе об этом в последнем письме, потому что сама услышала недавно: несколько дней назад, когда ты была уже в дороге.
   - Значит, всё уже совсем-совсем решилось? - задумчиво спросила Илона, а затем вздохнула. Пусть она не имела ничего против этой свадьбы, но не хотела становиться гостьей на ней, а ведь от присутствия на шумном празднике не удалось бы уклониться. Опять суета эта вечная!
   - Знаешь, сестрёнка, - Маргит хитро сощурилась и присела в кресло напротив, - мне кажется, что и твоя судьба решилась тоже.
   - Что значит "решилась"? - не поняла младшая сестра.
   - Я думаю, тебя собрались выдать замуж.
   - Что? - всполошилась Илона. - Отец нашёл мне жениха? Я была у отца вчера и ничего не слышала об этом.
   - Не отец, а наша тётя, - пояснила Маргит. - Я уверена, что она тебе кого-то нашла. Стала бы тётя приглашать тебя ко двору просто так.
   - Тётя пригласила меня потому, что таким образом хочет выказать благоволение нашему отцу, - твёрдо произнесла Илона, повторяя слова матери.
   - С чего ты взяла? - усмехнулась старшая сестра. - Уж мне ли не знать, что тётя никогда не поменяет мнения о нашем отце! Она как думала, так и продолжает думать, что он занял своё место незаслуженно. Тётя, как и многие при дворе, полагает, что отцу просто улыбнулась удача. Если бы дядя Михай не умер и если бы не был бездетным, наш отец никогда не сделался бы так богат, и не возвысился бы. А отец возомнил себя вельможей!
   - Возомнил?
   - Да, - уверенно продолжала старшая сестра. - И даже Матьяш отчасти согласен с нашей тётей. А если отец хочет, чтобы тётя и Матьяш не хмурились, то пусть не настаивает на новой войне с турками. Отцу уже не раз давали понять, что он лезет не в своё дело. Нечего говорить Матьяшу о крестовом походе только потому, что об этом в своё время твердил дядя Михай. Все, конечно, чтят память нашего дяди, но новый Михай никому не нужен. Ни нашей тёте, ни нашему венценосному кузену. Это же ясно, как день, и только наш отец не хочет этого заметить и удивляется косым взглядам. Я бы ещё поняла, если бы он сам хотел оплатить военные расходы, но отец этого не хочет, а вместе с Матьяшем надеется, что денег даст кто-то другой, например, итальянцы.
   - А без итальянских денег идти в поход нельзя?
   - Кто-то должен дать денег, - последовал ответ. - Матьяш не может воевать с турками, тратя лишь свои деньги. Крестовый поход - это очень и очень дорого. Так что пусть наш отец или раскошелится, или замолчит, если не хочет косых взглядов.
   - А ты говорила ему об этом? - спросила Илона.
   - Нет, и не буду, раз меня не спрашивают, - нарочито спокойно произнесла Маргит, пожав плечами. - Когда-то я пыталась намекнуть об этом матери, чтобы она повлияла на него, но мать не стала меня слушать... А теперь, ты ведь знаешь, она уже не имеет на отца никакого влияния.
   - А если я попробую объяснить отцу, почему тётя недовольна? - осторожно спросила Илона, но в ответ услышала:
   - Ах, сестрёнка! Как же ты наивна! Это продолжается уже не первый год, а ты думаешь, что раз приехала, то за один день всё решишь?
   - Значит, мне не удастся помирить отца и тётю? - огорчилась Илона. - Значит, я приехала напрасно?
   - Если я права в моей догадке, то не напрасно, - старшая сестра выразительно покачала головой.
   - В догадке по поводу того, что тётя нашла мне жениха? - младшая сестра только отмахнулась. - Маргит, ты неправа.
   - А зачем тогда тебя пригласили в столицу? Зачем? - не унималась Маргит.
   - Если ты права, то кто же мой жених? - возражала Илона. - Почему тётя до сих пор не обмолвилась об этом даже полусловом? Она ни разу не спрашивала, собираюсь ли я снова замуж.
   - Здесь что-то кроется, - уверенно заявила старшая сестра. - Вот подожди, и увидишь.
   - Подождать я, конечно, могу, - безразлично ответила Илона, - ведь я здесь надолго. Тётя сказала, что не отпустит меня, пока я не увижусь с нашим кузеном, а когда Матьяш приедет, точно неизвестно.
   - Не отпустит, пока не увидишься? - Маргит навострила уши. - А что ещё сказала тётя по поводу твоего отъезда?
   - Больше ничего.
   - Так значит, это не тётина затея, а Матьяша! - продолжала рассуждать старшая сестра. - Кузен приедет и скажет тебе, кто твой жених. Судя по всему, твой жених сейчас в королевской свите, а сам Матьяш сейчас в Моравии. Поэтому тебе ничего и не говорят.
   - Нет, Маргит. Этого просто не может быть. Не может быть, - упёрлась Илона, а сестра повторила:
   - Подожди и увидишь.
  
   Младшая сестра не знала, что ещё возразить, поэтому замолчала, и в комнате на несколько мгновений повисла неловкая тишина.
  
   - А знаешь, что у нашего кузена новая любовница? - произнесла Маргит, чтобы поддержать разговор. - Не помню, сообщала ли я тебе об этом в недавнем письме. Так вот она очень молоденькая и хорошенькая. Знаешь, кто такая? Одна из тех юных особ, которых наша тётя всё время держит подле себя. Имей в виду то, что я сказала, и не смотри с осуждением, если эти юные дурочки скажут глупость, а ведь такое с ними частенько случается.
  
   Илоне совсем не хотелось слушать рассказ о королевской любовнице, но делать было нечего: "Если не нравится, о чём хочет говорить Маргит, предложи тему сама", - повторяла себе младшая сестра, но ничего не приходило в голову.
  
   * * *
  
   - Когда приедет Матьяш... - эти слова всё чаще встречались в тётиных речах с тех пор, как Илона приехала к ней во дворец погостить, и точно такие же разговоры тётушка вела семнадцать лет назад, когда готовилась встречать Матьяша, который должен был вернуться из богемского плена.
  
   Семнадцать лет назад, в те далёкие дни Илоне всё время рассказывали, что случится, когда Матьяш приедет, а сейчас хранили странное молчание. Ах, если бы всё было так же понятно, как семнадцать лет назад зимой!
  
   Помнится, в то время тётя вечно держала младшую племянницу подле себя, поэтому Илона обошла все комнаты во дворце не один раз, а особенно часто приходилось бывать в большом зале с толстыми колоннами, выстроившимися в ряд и делившими помещение пополам, а заодно поддерживавшими высокие стрельчатые своды. Этот зал убирали особенно тщательно и, несмотря на зимнее время, мыли в нём окна-витражи.
  
   - Вот сюда войдёт мой Матьяш, он проследует через зал и сядет на трон, - повторяла Эржебет, указывая на огромные двустворчатые двери, а затем - на тронное кресло, стоявшее на возвышении со ступеньками в другом конце зала и издалека казавшееся маленьким.
  
   - Там Матьяш объявит, что хочет через тебя породниться с Понграцами, а затем мы за один раз отпразднуем и приезд моего сына, и твою помолвку, - добавляла тётя.
  
   После этого она отправлялась следить, как в другом почти таком же большом зале моют пол, а затем расставляют столы, кресла и скамьи для будущего пира. Затем тётя шла в жилые покои, желая удостовериться, что все перины, шторы и ковры будут выбиты, пыль - протёрта, обрывки паутины - удалены, а в кладовых смотрела, чтобы всего было в достатке. Сколько лестниц и коридоров исходила Эржебет - не сосчитать! А вместе с ней - и Илона.
  
   Девочке, которая всю жизнь прожила в деревне и привыкла много ходить, это не казалось тяжело, но вот тётя то и дело опускалась в близстоящее кресло или на деревянную пристенную лавку:
   - Уф, как же я закрутилась с этими хлопотами. Ноги не держат, - говорила пожилая Эржебет, но по всему было видно, что хлопотам она рада.
  
   А затем, морозным февральским днём приехал Матьяш. В то время кузен был четырнадцатилетним мальчиком, с вьющимися тёмно-русыми волосами до плеч. Он ещё не оставил детскую привычку дуть губы, если что-то не нравилось, но уже старался вести себя как важный и серьёзный человек.
  
   В присутствии самых знатных людей королевства этот юный монарх вошёл в тронный зал, проследовал по коврам и уселся на трон, издалека казавшийся маленьким.
  
   Далее Матьяшем была произнесена речь, в которой он благодарил "благородных мужей", помогших "восстановить справедливость", то есть помогших ему прийти к власти, а затем король объявил, что семейство липтовских Понграцев он желает "почтить особо", включив в круг королевских родственников.
  
   Так состоялось объявление по помолвке, а затем Илону, смущённую и даже немного напуганную, повёл к трону дядя Михай. И в эту же самую минуту с противоположной стороны к трону приблизился какой-то вельможа вместе со светло-русым юношей, которому на вид было лет шестнадцать. Юношу звали Вацлав.
  
   Все поклонились королю, а затем Матьяш спустился с трона, собственноручно вложил ладонь невесты в ладонь жениха и сказал, что свадьба состоится через два месяца, в ближайший подходящий день после Пасхи, а все присутствующие приглашены.
  
   И вот теперь, спустя семнадцать лет Илоне, которая снова находилась во дворце, казалось, что всё повторяется. Она тревожилась, помня о словах старшей сестры на счёт жениха, ведь нынешняя жизнь в гостях у тёти действительно напоминала те давние дни, предшествовавшие помолвке.
  
   Пусть Эржебет уже не бегала по дворцу, готовясь к приезду сына, и сама не хлопотала - теперь этим занимался особый человек - но мать Его Величества ждала своего Матьяша и явно что-то задумала.
  
   Сидя в окружении нескольких придворных дам, которые занимались рукоделием, Эржебет смотрела на племянницу так же ласково, как когда-то, называла "моя девочка", расспрашивала о годах, проведённых в Эрдели, и удовлетворённо улыбалась, когда слышала, что "всё по-прежнему".
  
   II
  
   Ах, Вашек! Илона поначалу и не думала, что полюбит его, но он сразу ей понравился, ведь ещё в день знакомства стало видно - этот шестнадцатилетний юноша точно так же, как она, исполняет долг перед своей семьёй и точно так же теряется в присутствии многих знатных людей.
  
   Именно поэтому Илона вдруг захотела помочь жениху. Несмотря на свою застенчивость, она старательно придумывала, о чём с ним можно говорить, и всегда заговаривала первая, если видела, что тот не знает, что сказать.
  
   Неловкие минуты молчания - чуть ли не самое неприятное, что может происходить между женихом и невестой, которые мало знают друг друга, и потому Илона делала всё, чтобы говорить-говорить-говорить.
  
   Кажется, это было замечено, но не её усилия, а то, что неловких пауз нет. Наверное, кто-то сказал Вацлаву: "А ты молодец", - поскольку Вацлав начал вести себя свободнее и повеселел. Наверное, жених Илоны решил, что случилось чудо, раз он вдруг, ничего вроде бы не сделав, стал умелым собеседником, а Илона, глядя на довольное лицо жениха, радовалась, что смогла помочь, как недавно помогла Матьяшу. Помогать людям и радоваться их счастью оказалось очень приятно.
  
   Вацлаву уже исполнилось шестнадцать, то есть он считался взрослым, а вот Илона пока считалась ребёнком. Жених знал, что у его невесты ещё не случилось первых "регул", поэтому с ней нельзя обращаться, как со взрослой, но, кажется, он даже радовался этому.
  
   Если б ему приходилось обращаться с невестой как со взрослой, он бы терялся ещё больше, а так - заботился о ней, будто о младшей сестре. Кажется, никогда Илона не ела столько сладостей, сколько в те недели перед бракосочетанием, потому что жених, желая проявить внимание к будущей супруге, то и дело подкармливал её.
  
   На дворцовых праздниках после того, как застолье оканчивалось, и начинались танцы, Вацлав таскал Илоне пирожные. Когда семьи Понграц и Силадьи устроили совместный обед в доме Силадьи, жених опять накормил невесту сладким. И даже видясь с Илоной в церкви Божьей Матери во время воскресных месс, где присутствовала вся столичная знать, жених после окончания служб продолжал своё.
  
   Когда Илона и Вацлав, провожавший невесту из церкви до дворцовых ворот, шли рядом по улице, он часто спрашивал:
   - Хочешь орешков? - и вынимал из-за пазухи платок, в который была завёрнута горсть жареного миндаля в меду.
   - Хочу, спасибо, - с улыбкой отвечала Илона, а затем брала себе в горсть немного.
  
   Мать Илоны в шутку сетовала:
   - Он тебя так раскормит, что ты не влезешь в свадебное платье, - но дочь лишь пожимала плечами. Пусть жених заботился о ней немного неуклюже, но зато от чистого сердца. Это казалось лучше, чем если бы он говорил ей комплименты, взятые из книжки, или на каждом празднике уговаривал танцевать, ведь танцевать придворные танцы Илона не очень умела.
  
   Вацлав и сам не слишком хорошо танцевал, поэтому жених и невеста выглядели одинаково смущёнными, когда во время свадебного пира Матьяш в полушутливой форме приказывал им танцевать снова и снова.
  
   Несмотря на свой новый титул, обязывавший быть степенным, кузен Илоны по-прежнему находил удовольствие в проказах, будто мальчишка. Матьяш, сидя на троне и сознавая свою власть, заставлял молодожёнов изображать взрослую пару, и забавлялся, видя, что у них не очень-то получается, а поскольку празднество проходило в королевском дворце, король приказывал молодожёнам не только на правах монарха, но и на правах хозяина дома. Ослушаться было нельзя, совсем нельзя.
  
   Помнится, Илона чувствовала себя вдвойне неловко, потому что ещё не вполне созрела для брака. Когда состоялось бракосочетание, ей уже исполнилось тринадцать, и родня надеялась, что первые регулы к тому времени придут, однако этого не случилось. Данное обстоятельство казалось даже странным, ведь Маргит созрела ещё до того, как перешагнула границу тринадцати лет, а Илона всё никак не могла, и в итоге это отразилось на ходе свадебного торжества. Отразилось заметно!
  
   Поцелуя в церкви не было, а гости во время брачного пира тоже оказались лишены привычного развлечения - уговаривать молодожёнов поцеловаться. Не было и брачной ночи. Илону просто отправили спать, и она, лёжа в кровати одна, слушала, как через открытое окно вместе с весенним ветерком доносится шум пира, продолжавшегося уже без неё.
  
   К тому же, несостоявшаяся брачная ночь означала, что брак хоть и заключён, но не осуществлён, то есть не вполне закреплено соглашение, которое заключил Михай Силадьи с семьёй липтовских Понграцев минувшей зимой.
  
   В последующие недели после бракосочетания Илона готова была провалиться от стыда, ведь ей чуть ли не под юбку заглядывали, а в глазах окружающих застыл вопрос: "Ну, когда же? Скоро?"
  
   Всех очень беспокоило это обстоятельство. К тому же, супруги пока не жили вместе. Илона жила во дворце в окружении родни, а Вацлав - вместе со своими родителями в столичном доме Понграцев, хотя изначально предполагалось, что Вацлав, проведя с супругой брачную ночь во дворце, останется жить там, пока молодожёны не уедут в Словакию.
  
   Мать вздыхала:
   - Если регулы не начнутся до конца лета, придётся тебе отправиться в Словакию, как есть.
  
   Только Вацлав почему-то оставался спокойным:
   - Ничего, я подожду, - говорил он, целуя жене руку, и Илона была ему за это терпение так признательна!
  
   Меж тем выполнялось другое обещание, которое дал Михай Силадьи. В полное владение липтовским Понграцам перешёл замок Овар, полученный ещё давно в качестве залога от одного венгерского короля, одолжившего у Понграцев деньги. Долг так и не был возвращён, но Понграцы не стремились вернуть золото - они предпочли бы оставить себе залог.
  
   И вот в середине июля Государственное собрание решило, что казна не станет гасить долг. Так замок Овар окончательно перешёл в собственность заимодавцев, а отец Вацлава осуществил то, о чём давно помышлял - удлинил свой титул. Если раньше этот вельможа именовался графом Сентмиклоши, то теперь - графом Сентмиклоши и Овари.
  
   Завершение дела о собственности стало таким важным событием, что про Илону на время забыли. Возможно, именно это ей и требовалось, ведь как только за ней перестали пристально следить, и она успокоилась, долгожданное "созревание" наступило.
  
   Проснувшись однажды утром, Илона обнаружила, что испачкала простыню и сорочку, а мать, пришедшая на зов служанки, взглянула на дочь и облегчённо вздохнула:
   - Ну, слава Господу. Теперь подождём недели две, и твой брак можно будет осуществить.
  
   Илона тоже испытала большое облегчение, и, наверное, поэтому предстоящая брачная ночь уже не вызывала ни тревоги, ни даже волнения, а когда всё, наконец, случилось, то показалось Илоне очень обыкновенным.
  
   Затем молодожёны отправились в Словакию, в Липто, но там опять оказались в центре всеобщего внимания. Илона вновь почувствовала себя так, будто её каждый день спрашивают: "Ну, когда же? Скоро?" - но теперь речь шла не о регулах, а о беременности.
  
   Увы, беременность так и не наступила, однако Вацлав по-прежнему оставался терпеливым, говорил утешающие слова. Вот за это Илона и полюбила мужа. Рядом с ним она чувствовала себя спокойной... и потому счастливой. Добрый, милый Вашек! "Неужели меня станут уговаривать, чтобы я забыла его ради нового мужа?" - думала Илона и заранее отвечала на все уговоры: "Нет, нет и нет".
  
   * * *
  
   На торжественной встрече, которую устроили венценосному Матьяшу, вернувшемуся из Моравии, Илона ничем не выдала своих тайных опасений, касающихся повторного замужества. Стоя по правую руку от тёти на дворцовом крыльце, племянница вслушивалась в приближающийся топот копыт, чтобы вместе с придворными дамами поклониться, когда венценосный кузен окажется во дворе.
  
   Илона целых пять лет не видела своего двоюродного брата, но полагала, что он не слишком переменился, а черты лица остались такими же мягкими и приятными.
  
   Матьяша прозвали Вороном, ведь эта птица присутствовала в его гербе, и из-за прозвища многие думали, что Его Величество и сам должен походить на ворона. Людям, ни разу не видевшим короля, представлялся брюнет с острым носом и острым подбородком, а ведь на самом деле всё обстояло наоборот, и дело было даже не в том, что тёмно-русого человека не назовёшь брюнетом.
  
   Нос у Матьяша был мясистый, а подбородок - округлый, и потому монарх производил впечатление человека сердечного и доброго. Так уж повелось, что округлые линии принято считать признаком доброты, а острые - зла и жестокости, а Илона считала, что это не лишено оснований. Вот почему ей нравилось, что кузен совсем не похож на ворона. "Мой двоюродный брат - добрый человек и не станет выдавать меня замуж насильно, даже если нашёл мне жениха", - думала она.
  
   Меж тем Матьяш со своей свитой приближался. Он ехал не по каменному желобу, а через новые ворота, расположенные с другой стороны дворца и выходившие в Верхний город. Разумеется, все горожане вышли встречать короля, а тот, наверное, ехал по мощёным улицам весьма довольный.
  
   Перед крыльцом королевского дворца Матьяш появился, будто герой-воитель, и пусть вместо шлема на нём красовался берет, да и кирасу заменял нарядный кафтан, но король был препоясан мечом, а в свите присутствовали знаменосцы и трубачи, как в войске.
  
   Несмотря на то, что победоносная война за обладание Моравией и Силезией, которую вёл Матьяш, завершилась ещё минувшей зимой, он, посещая завоёванные земли, вёл себя так, будто пожары войны ещё не угасли, и поддерживал в себе боевой дух.
  
   Маргит как-то обмолвилась, что венценосный кузен просто хотел подольше насладиться лаврами победителя, и, судя по всему, она оказалась права, однако придворные Матьяша да и простые подданные охотно воздавали своему монарху новые и новые почести. Победа в войне даёт повод для гордости всему государству, так что люди, чествуя короля-победителя, напоминали самим себе, что живут в великой стране, и им тоже было приятно.
  
   Как же всё изменилось! Илона помнила те времена, когда про её кузена никто ничего не слышал, а теперь все только и повторяли его имя. Даже собор Божьей Матери на главной площади Верхнего города теперь назывался собором Матьяша, а всё потому, что кузен пристроил к этому собору колокольню и подновил всё здание, после чего собор заново освятили - в честь небесного покровителя Матьяша, апостола Матфея.
  
   Казалось бы, в этом не было ничего плохого, но король мог бы вести себя и поскромнее. Мог бы... но, увы, он любил восторженное внимание. Это все знали, и пользовались этим. Очередной стих о Его Величестве, портрет, статуя или что-то другое - каждый служитель искусств, принятый при дворе, понимал, что эти вещи окажутся щедро оплаченными, поэтому старался по мере сил и таланта, а Илона думала: "Пусть Матьяш слегка тщеславен, но ведь его любят. Значит, не так уж всё плохо".
  
   Она думала об этом и те минуты, пока венценосный кузен спешивался, а затем поднимался по ступеням крыльца навстречу матери. Королевская свита оставалась у нижних ступеней, и Илоне вдруг вспомнились слова старшей сестры о предполагаемом женихе и о том, что он сейчас может находиться при Матьяше.
  
   "Кто-то из этих разодетых мужчин посватается ко мне?" - эта мысль показалась нелепой и даже неприятной.
  
   Одно дело - наблюдать за жизнью двора со стороны, и совсем другое дело - идти под руку с напыщенным вельможей или самодовольным щёголем и делать вид, что счастлива. Нет! Издалека эти люди, всецело озабоченные своим общественным положением, казались милыми и даже забавными в своей суете, но вблизи смотреть на такого человека каждый день, называть мужем и исполнять то, что он требует...
  
   "Нет, нет и нет. Я замуж не выйду", - повторяла себе двоюродная сестра короля.
  
   * * *
  
   Илона, склонившись над круглыми пяльцами, которые держала в левой руке, сидела на табуреточке в покоях тёти Эржебет и вспоминала вчерашний день: "Почему я решила, что Маргит права? Глупости. Не будет никакого жениха. Волноваться нечего".
  
   Перед глазами мелькали картины вчерашнего праздника, устроенного в честь возвращения короля: торжественный обед, во время которого было объявлено о помолвке Матьяша с неаполитанской принцессой, а затем состоялось состязание поэтов, сходу сочинявших оды по случаю данного события. Смутно вспоминались лица придворных из королевской свиты - вполне молодые лица. Кузен Матьяш, которому было чуть за тридцать, старался окружать себя людьми нестарыми, и, наверное, поэтому Маргит решила, что среди них есть кто-то, кого Матьяш прочит в мужья своей двоюродной сестре.
  
   Перед началом застолья Его Величество немного поговорил с Илоной, назвал милой кузиной и сказал, что она совсем не изменилась с тех пор, как они виделись пять лет назад. Ни о чём серьёзном речь не заходила. Король даже не спросил, подумывает ли Илона о новом замужестве, поэтому она, сидя в покоях тёти и вспоминая вчерашний день, повторяла себе: "Всё глупости. Маргит ошиблась".
  
   Рядом на скамеечках сидели придворные дамы из свиты Эржебет и тоже вышивали, но пяльцы у этих вышивальщиц были не как у Илоны, а внушительного размера, с напольными подставками, предназначенные для большого куска материи.
  
   Это не являлось случайностью, ведь женщины, много дней проводя в покоях матери Его Величества, имели достаточно времени, чтобы вышить нечто серьёзное. Лишь Илоне дали небольшой платочек, чтобы она успела закончить рисунок и показать тёте до того, как уедет в Эрдели.
  
   Сама же тётя сидела в кресле и рассеянно наблюдала за чужой работой. У матери Его Величества, разменивавшей седьмой десяток, пальцы стали уже не такие ловкие, поэтому она не брала в руки иглу, а возле ног Эржебет, на подушках, разбросанных по коврам, сидели четыре совсем юные особы, освобождённые от вышивания совсем по другим причинам.
  
   Та из юных красавиц, что сидела ближе к окнам, читала вслух житие Франциска Ассизского, на венгерском языке, и даже разрумянилась от усердия. Три остальные слушали о христианских подвигах святого и занимались кто чем: одна играла с кошкой, пытавшейся поймать кончик золотого шнура, а две другие слушательницы перешептывались.
  
   Именно про этих четырёх особ говорила Маргит, когда рассказывала сплетню о новой любовнице Матьяша. Правда, старшая сестра так и не сказала, которая из девиц удостоилась внимания короля, но Илону это не очень занимало. К тому же, могло статься, что Его Величество окажется непостоянным и сменит одну из четвёрки на другую.
  
   Четыре юные красавицы были совсем не родственницы друг другу, но имели схожие черты лица, будто сёстры. Очевидно, за долгие годы старая госпожа Эржебет успела вплоть до мелочей изучить, что именно нравится её сыну, и нарочно окружала себя такими особами.
  
   Эржебет сознательно шла на ухищрения, чтобы сын приходил повидать её почаще. Она понимала, что молодой человек не станет проводить много времени в обществе старух, поэтому ввела в свой круг нескольких девушек, которым больше подобало бы находиться в свите будущей супруги Его Величества, а не его матери.
  
   "Когда Матьяш придёт, полезное чтение прекратится, а особа, что сейчас играет с кошкой, возьмёт в руки лютню. Инструмент специально лежит так, что можно легко дотянуться", - мысленно отметила Илона, а её тётя, которая, кажется, на минуту погрузилась в сон, вдруг встрепенулась:
   - Что такое? - неожиданно спросила Эржебет у шепчущихся красавиц, тем самым остановив чтение. - Что у вас за "шу-шу"? Что за секреты?
  
   Одна из юных особ, нисколько не смутившись, ответила:
   - Мы не секретничали, госпожа. Мы говорили о святом Франциске.
   - И что же вы говорили?
   - Мы говорили, что его житие похоже на историю рыцаря и прекрасной дамы.
   - Вот как?
   - Да, - шушукалка продолжала: - Святой Франциск мечтал стать рыцарем на службе короля или герцога, а стал рыцарем на службе Христа. Ведь с этим никто не поспорит! Я слово в слово повторяю книгу.
   - Ну, раз ты так уверена... - Наверное, Эржебет рядом с молодыми особами и сама казалась себе моложе, поэтому никого не одёргивала, если молодёжь заводила фривольную беседу.
   - Госпожа, значит, я права! Ведь дальше всё просто. Божий рыцарь Франциск познакомился с Кларой, которой очень хотелось постричься в монахини, то есть выйти замуж за Христа. И получилось, что святой Франциск сделался рыцарем на службе у мужа Клары.
   - Значит, святая Клара и есть прекрасная дама? Вот почему вам нравится чтение, шалуньи! - воскликнула старуха. - Я-то думала, мы читаем житие, а для вас это рыцарский роман!
   - Орсолья, милая Орсолья! - бойкая шушукалка совсем разошлась. - Почитай нам ещё раз то место, где рассказано, как Клара бежит из дома...
   - Только про побег? А про то, как Франциск сам постриг её и проводил в женский монастырь? - спросила Орсолья.
   - Нет, - поправила чтицу вторая из недавно шептавшихся девиц, - надо читать не про то, как Франциск кого-то постриг. Читай нам про то, как Франциск помог совершиться свадьбе своего господина-Христа и проводил даму сердца в новый дом, где ей предстояло жить в супружестве.
  
   Юная особа, всё это время игравшая с кошкой, тоже присоединилась к разговору:
   - А мне больше интересно то, про что в житии очень мало сказано.
   - И что же? - спросила Эржебет.
   - О чём беседовал святой Франциск со святой Кларой, когда навещал её в монастыре и давал ей духовное утешение. И как же Клара такое утешение принимала?
  
   Эти пристойные слова были произнесены так, что прозвучали непристойно, но никто не одёрнул дерзкую красавицу. Морщины возле рта у Эржебет разгладились от улыбки, а вслед за тем вся комната наполнилась звонким смехом четверых "шалуний".
  
   Придворные дамы, занимавшихся вышиванием, тоже прыснули со смеху, и лишь Илоне стало неприятно. За пять лет вдовства она уже отучила себя думать о том, о чём теперь шутили бойкие красавицы.
  
   "Ну, почему надо везде видеть такую низменную любовь? - думала Илона. - Что им за радость постоянно искать намёки на это, даже если речь идёт о святом! Почему надо так весело хихикать при мысли, что Франциск мог не сдержаться, и что Клара раздвигала ноги?"
  
   К тому же, все эти шутки про Франциска и Клару были очень стары - настолько стары, что в уставе ордена францисканцев давным-давно появился прямой запрет для монахов посещать женские монастыри. То есть последователям святого Франциска было запрещено уподобляться основателю ордена, и запрет появился из-за таких вот глупых острот! Конечно, об этом не говорили на всех углах, но сравнение с рыцарским романом то и дело приходило кому-нибудь в голову.
  
   - А что вы смеётесь! - подавляя в себе веселье, сказала юная Орсолья, продолжавшая держать книгу в руках. - Ведь святой Франциск потому и называется святым, что соблюдал все обычаи древнего рыцарства. Раньше, между прочим, дама могла положить рыцаря ночевать рядом с собой на одной кровати. И ничего не случалось! А святая Клара потому и называется святой, что хранила верность мужу.
  
   Остроты на тему рыцарских идеалов посыпались со всех сторон, и именно в эту минуту большая дверь в комнату широко распахнулась, а слуга, открывший её с внешней стороны, тут же склонил голову и поспешно посторонился, давая дорогу Его Величеству.
  
   - Матушка, - с улыбкой произнёс Матьяш, переступая через порог.
   - Мальчик мой, - так же приветливо отозвалась Эржебет.
  
   Оставаясь сидеть в кресле, она распахнула объятия. Король приблизился, и только тогда мать встала, чтобы прижать сына к груди:
   - Дай обнять тебя, мой дорогой сын, ведь сегодня я тебя ещё не видела, - сказала тётя Илоны.
  
   Меж тем все придворные дамы - и пожилые, и юные - присели в глубоком реверансе. Илона сделала то же, гадая, как долго продлится визит короля.
  
   - Оставьте нас, - сказала Эржебет придворным дамам, но к четверым красавицам эти слова явно не относились. Взгляд матери Его Величества был обращён только на пожилых вышивальщиц.
  
   Илона надеялась, что сможет уйти вместе с ними, и тоже направилась к выходу, однако тётя окликнула её:
   - Девочка моя, прошу тебя - останься.
  
   Это не казалось случайностью!
  
   Тем временем Матьяш, будто не замечая двоюродную сестру, оглядел материнские покои.
   - Как же давно я здесь не был! Всё путешествую...
   - Да, Ваше Величество не были здесь с января, - подсказала Орсолья и тут же потупилась.
  
   Матьяш оглянулся на неё:
   - С самого января?
   - Да, - повторила юная особа, приподняв голову и встретившись взглядом с Его Величеством.
  
   Матьяш чуть усмехнулся, и Илоне кое-что стало понятно: "Так вот, оказывается, про кого говорила Маргит, но вряд ли Орсолье повезёт так, как повезло её предшественнице".
  
   Предшественницу звали Барбара Эделпёк*. Уже само окончание фамилии говорило о немецком происхождении, а Маргит, помнится, упоминала в одном из писем, что Матьяш пленился немецким акцентом той особы.
  
   ______________
   *В венгерской литературе её также называют Болбала, а фамилия иногда указывается как Эделпек или Эделпок.
   ______________
  
   Король нашёл Барбару не в покоях своей матери, а где-то на северо-западе королевства. Она была не очень знатна, а единственный замок её отца назывался... да никто толком не помнил - что-то, оканчивающееся на "штейн".
  
   Однажды Матьяш решил поохотиться в тех местах, но, гоняясь за зверем, упал с лошади и подвернул ногу. Короля перенесли на носилках в ближайшее поместье, и тот, видя, что хозяева очень гостеприимные, решил задержаться в гостях до полного выздоровления.
  
   Затем Барбара получила приглашение от Его Величества приехать ко двору, но скоро там начали думать, что эта связь подобно прежним окончится ничем, да и Матьяша крайне уязвляло то обстоятельство, что он, несмотря на старания, не мог сделать счастливой матерью ни нынешнюю, ни предыдущих своих фавориток. В редких случаях, когда дети всё же рождались, они появлялись на свет уже мёртвыми.
  
   По правде говоря, король перестал надеяться, но Барбара умудрилась родить крепкого и здорового мальчика. Его назвали Яношем, а когда стало понятно, что жизни ребёнка ничто не угрожает, Матьяш подарил Барбаре имение в Эрдели.
  
   Так она превратилась в очень богатую женщину, но, увы, перестала быть желанной гостьей при дворе. Король не только подарил ей имение, но и выдал замуж, а что касается маленького Яноша, то венценосный отец не хотел признавать отпрыска официально. Матьяш посватался к дочери неаполитанского короля и, окрылённый успехом, полагал, что теперь сможет стать отцом законных детей.
  
   "Королевская любовь быстротечна", - с некоторой грустью думала Илона, хотя всё произошедшее считалось обычным делом. Погрузившись в эти мысли, она даже не заметила, как Матьяш повернулся к ней.
  
   - Кузина, вчера на празднике мы не успели, как следует, поговорить, но сегодня я надеюсь исправить это упущение, - сказал он. - Мы - одна семья, но так редко видимся.
   - Увы, да, Ваше Величество.
   - Это целиком твоя вина, - шутливо проговорил Матьяш, усаживаясь в кресло, и вытягивая ноги. - Зачем ты не живёшь где-нибудь поблизости?
   - Мне нравится жить в Эрдели, - ответила Илона, снова усаживаясь на табуреточку и возвращаясь к вышиванию.
   - А как тебе понравилось гостить во дворце? - спросил венценосный кузен.
   - Здесь очень любят гостей.
   - Уклончивый ответ, - заметил король и повернулся к юным придворным дамам своей матери: - А мы сейчас спросим... Милые девушки, расскажите мне, как жила у вас Илона прошлые дни?
  
   Все четыре особы, успевшие рассесться по подушкам возле кресла Эржебет, затрещали наперебой:
   - Она всё время вышивает! А петь не любит! И ещё она слушает-слушает, но сама мало говорит! И почти не смеётся!
   - Как же так, Илона! - всё тем же шутливым тоном продолжал Матьяш, снова повернувшись к кузине, и всплеснул руками. - Неужели, ты решила воспользоваться советом римского поэта Овидия и привлечь внимание женихов, прилюдно тоскуя о покойном муже? Боюсь, этот совет уже устарел. В наши времена никто не любит печальных лиц. Даже искренняя печаль уже не кажется ни прекрасной, ни достойной восхищения. Увы! - король улыбнулся.
  
   Илоне полагалось улыбнуться хотя бы просто из уважения к кузену, но она не смогла себя заставить - настолько грубой показалась шутка, а Его Величество, немного раздосадованный, вылез из кресла и присел напротив родственницы на каменную скамеечку, вмурованную в стену под окном:
   - Признайся, кузина. Тебе ведь снова хочется замуж?
  
   "Маргит всё-таки оказалась права", - с беспокойством подумала Илона и решила обороняться, поэтому ничего не ответила на вопрос короля - лишь пожала плечами.
  
   III
  
   Илона на мгновение почувствовала, будто является добычей, а вокруг - охотники. И никуда не денешься. Вот напротив неё сидит Матьяш и заглядывает ей в глаза. Так же смотрит на племянницу тётя из своего кресла, и даже четыре красавицы, сидящие у ног Эржебет, глядят, будто гончие, готовые кинуться вперёд по первому знаку хозяев.
  
   - Пожимаешь плечами? Значит, ты не прочь выйти замуж? - продолжал шутливо допытываться кузен. - А если бы я сказал, что у меня есть на примете жених для тебя?
  
   Илона продолжала молчать, но красавицы в комнате сразу встрепенулись:
   - Жених? Надо же! А кто он? Илона, до чего же тебе повезло! А кто жених? Кто он?
   - Я не могу вам сказать, если Илона сама не спросит, - хитро улыбнулся король, и, конечно же, на молчунью посыпались просьбы:
   - Илона, ну спроси! Если тебе не интересно, но хоть ради нас! Спроси! Пожалуйста, спроси!
  
   Молчунья сдалась:
   - И кто же этот жених? Наверняка, человек достойный, если у него в сватах сам король?
  
   Матьяш, очевидно, очень боялся вызвать разочарование, поэтому начал издалека:
   - Кузина, ты ведь хочешь помочь мне породниться с правящей фамилией из соседних земель?
   - Наверное, из Польши?
   - Нет.
   - Неужели, из Богемии? Но ведь там же все сплошь еретики. Гуситы, да? Кажется, так они себя называют? За еретика я не выйду.
   - Нет, речь не о богемцах.
   - Неужели, кто-то из немецких земель?
   - Нет.
   - Но откуда же происходит мой предполагаемый жених? - Илона искренне недоумевала. - Если он не поляк, не богемец и не немец, то из соседей остаются только турки.
   - Нет, Илона! Побойся Бога! - король хохотнул.
  
   Видя настроение Его Величества, все юные особы, а с ними и Эржебет, дружно засмеялись, однако Илоне было не до смеха:
   - А что же это за страна, которая граничит с нашим королевством? Неужели Ваше Величество принимает в расчёт те крохотные страны, которые существуют на Адриатике? Они ведь скоро будут завоёваны турками. Если я поеду туда, то могу оказаться в плену у турок. Ваше Величество желает для меня такой участи?
   - Я желаю породниться с правящей фамилией из Валахии*, - произнёс Матьяш. - И ты для этого весьма подходящая невеста.
  
   ______________
   * Валахия - вплоть до 19-го века так называли румынское государство другие народы. Сами румыны называли его Румынской Страной, а название Валахия использовали в офиц. документах и письмах, составленных на иностранных языках.
   ______________
  
   - Да? - удивилась "невеста". - И с кем там заключать брачные союзы? Эта страна влахов - как тёмный омут. Даже не знаю, кто там у власти. А Ваше Величество намеревается ввергнуть меня в этот омут? Я не поеду!
   - Всё не так страшно, - успокоил её король. - Жених находится не за горами, а у нас, и первое время вы станете жить не в Валахии, а близ Буды, почти что в столице.
   - Но рано или поздно мне придётся ехать в Валахию? - спросила Илона.
   - Скорее поздно, чем рано.
   - А переменять веру? Влахи ведь не католики.
   - Нет, веру переменять не придётся. Я обещаю, - Матьяш снова улыбнулся, но не мог не понимать, что сватовство идёт не очень гладко. Невеста сохраняла на лице недовольство.
  
   Матьяш замешкался, очевидно, раздумывая, как повести беседу дальше и сделать её приятнее, а Илона воспользовалась этим, чтобы твёрдо произнести:
   - Нет, Ваше Величество. Можете гневаться на меня, но я отказываюсь.
   - Даже не узнав имя жениха?
   - Его имя всё равно мне ничего не скажет.
   - Нет, ты слышала об этом человеке.
   - Слышала?
   - Да, - сказал король. - Это мой кузен Ладислав Дракула.
  
   У Илоны округлились глаза, и даже рот приоткрылся:
   - Тот самый Дракула?
   - Да.
  
   Она ещё несколько мгновений смотрела на Матьяша, а затем, впервые за всё время, проведённое у тётки, почувствовала, как от подступающего веселья уголки губ сами собой тянутся вверх, и расхохоталась. Аж до слёз! Вышивание упало с колен и сделалось добычей игривой кошки, но Илона этого не заметила. Вытирая руками выступавшие слёзы, она никак не могла перестать смеяться, а когда всё-таки успокоилась, то едва выговорила:
   - А я ведь поверила... ой... поверила... Даже испугалась немного... Ваше Величество так ловко всё разыграли... Так похоже на настоящее сватовство...
   - Что же тебя насмешило? - очень серьёзно спросил Матьяш, то есть ясно дал понять, что это не шутка.
  
   Илона недоумевала:
   - Как "что"? Ведь он... он же Дракула!
  
   * * *
  
   Дракула - это имя Илоне в юные годы доводилось слышать много раз. Кажется, в переводе с валашского оно означало "чёрт" и было не столько именем, сколько прозвищем, однако такое же прозвище когда-то носил отец Дракулы и оставил сыну в наследство, а прозвище, передающееся по наследству - всё равно что имя.
  
   Как бы там ни было, но это семейство "чертей" в семье Силадьи в прежние времена вспоминали довольно часто. О Дракуле, которого теперь прочили Илоне в мужья, много говорил дядя Михай и, как ни странно, отзывался о нём одобрительно.
  
   Это казалось особенно странно, учитывая то, что говорили о господине Яноше, муже тёти Эржебет, и об отце Дракулы. Утверждали, что отец Дракулы был очень плохим человеком, ведь "чёртом" просто так не назовут, и что этот "чёрт" получил по заслугам, когда господин Янош велел отрубить ему голову. А что касается самого Дракулы, то он, по слухам, уродился весь в отца, но вопреки всему сумел заслужить расположение Михая Силадьи, и это был один из тех редких случаев, когда Михай, во всём доверявший мнению Яноша, был не согласен с мужем своей сестры Эржебет.
  
   Конечно, свою роль сыграло и то обстоятельство, что господин Янош умер, а Михай переменил мнение уже после его смерти, и всё же это было удивительным.
  
   Помнится, семнадцать лет назад, когда Илона в холодные декабрьские дни впервые приехала в Буду и поселилась в доме дяди, то не раз становилась невольной слушательницей дядиных речей о Дракуле, младшем "чёрте".
  
   Михай Силадьи, сидя за ужином в кругу семьи, любил порассуждать. Дядя упоминал, что Дракула - "славный малый" и "хорошенько поджарил зады этим саксонцам", то есть немцам, жившим в Эрдели. Речь шла о какой-то военной экспедиции Дракулы в те края, когда он предал огню немецкие селения. Казалось, тут нечего одобрять, но дяде Михаю это очень нравилось, потому что он не любил саксонцев.
  
   Откуда у дяди такое неприязненное отношение к ним, Илона не знала, но как христианка считала нужным сострадать людям, потерявшим кров и, возможно, даже потерявшим жизнь. Племянница, несмотря на то, что всегда признавала авторитет старших, не могла одобрять слов дяди, а дядя всё твердил, что Дракула славный малый, весьма способный в военных делах, и что его непременно надо пригласить приехать к венгерскому двору, когда Матьяш взойдёт на престол.
  
   Пригласили Дракулу ко двору или нет, Илона так и не узнала. Кузен Матьяш, получив власть, поначалу очень мало времени уделял отношениям с соседними государствами, а Илоне тогда было недосуг расспрашивать кузена, намерен ли он в будущем последовать совету дяди Михая относительно Дракулы. Её гораздо больше занимало собственное неопределённое положение. Это был именно тот тягостный период после бракосочетания, когда все ждали, чтобы молодая супруга созрела и начала жить с мужем, а когда совместная жизнь, наконец-то, началась, Илона уехала вместе с Вацлавом в Липто.
  
   Если Дракулу и пригласили ко двору, это случилось уже после её отъезда, и ей не довелось на него посмотреть, о чём Илона совсем не жалела даже сейчас. По правде говоря, она никогда особенно не интересовалась историей Дракулы. Про него говорили, что он очень жесток, хоть и овеян воинской славой, а жестоких людей Илона не понимала и не стремилась понять. "Христианин должен быть добрым", - говорила она себе.
  
   Та знаменитая история, случившаяся много лет назад, когда Дракула был обвинён в измене венгерской короне и посажен в тюрьму, конечно же, дошла до Илоны, но без особенных подробностей. В захолустьях вроде Липто слышны лишь отголоски больших событий, и история с Дракулой не стала исключением. Кажется, Илона даже подумала, что всё к лучшему, ведь если Дракула оказался в тюрьме, это означало, что он не станет больше проливать кровь.
  
   Затем Илона снова забыла об этом человеке, а теперь Матьяш вдруг предложил ей выйти за Дракулу замуж... Глупость! Нелепица! Как так? Зачем? Очевидно, кузен собрался освободить узника из тюрьмы. Но зачем ещё и играть свадьбу!
  
   * * *
  
   Эржебет, сидящая в кресле, и четыре красавицы, сидящие рядом с ней, внимательно смотрели на Илону. Их ничуть не насмешили слова о свадьбе с Дракулой, хотя, казалось бы, могли насмешить.
  
   "Значит, Матьяш сговорился со своей матерью и её юной свитой заранее. Тут нет сомнений", - подумала Илона, но король вывел кузину из задумчивости. Он, всё так же сохраняя на лице серьёзность, которая граничила со строгостью, сказал:
   - Понимаю, ты никак не ждала подобного. Однако уверяю тебя, что это не шутка. Дело весьма важное.
   - Но ведь Дракула покушался на жизнь Вашего Величества. Задумал заманить Ваше Величество в ловушку, взять в плен и передать в руки туркам. Разве нет?
  
   Матьяш, наконец, улыбнулся, но не весело, а успокаивающе:
   - Кузина, он невиновен.
   - Однако сидит в крепости.
   - Совсем недавно я смог убедиться в его невиновности, - будто нехотя пояснил король. - Оказалось, что меня ввели в заблуждение. И теперь я хочу освободить его, тем более что он мой кузен.
   - Но при чём здесь я? - Илона пожала плечами.
   - Признаюсь, что я немного виноват перед своим кузеном, - продолжал Матьяш. - Теперь мне нужно загладить вину.
   - С моей помощью? Нет, Ваше Величество. Я не могу.
  
   Король печально вздохнул и, почесав кончик носа, сказал:
   - Кузина, но если ты не согласишься, он останется в тюрьме.
   - Почему? - удивилась Илона, подбирая с пола упавшее вышивание и проверяя, не потерялась ли иголка. - Почему, если Дракула невиновен? Разве невиновный должен сидеть в тюрьме? Ведь Ваше Величество не зря называется справедливым королём. А разве может справедливый король допустить несправедливость?
   - Кузина, это политика, - снова вздохнул Матьяш. - Да, я допустил ошибку и незаслуженно посадил моего кузена в тюрьму, но теперь он на меня злится. Поэтому исправить ошибку мне непросто. Тот, кто злится на меня - мой враг, а освободить врага я не могу. Но вот если бы у него появилась супруга вроде тебя, она примирила бы меня с ним.
   - У меня это не получится, - Илона, наконец найдя иголку, покачала головой и снова принялась за вышивание. - Дракула не станет слушать моих увещеваний, даже если я соглашусь на ту роль, которую отводит мне Ваше Величество.
  
   Услышав "если", Матьяш обрадовался, хоть и старался не показать этого:
   - Кузина, но тебе не придётся ничего говорить. Твоя свадьба с моим кузеном сама по себе изменит всё в лучшую сторону. Подумай. Ведь ты поможешь не только мне и моему кузену, но и многим тысячам христиан, которые окажутся спасены от смерти. Тебе, наверное, известно, что Дракула - весьма талантлив как военачальник, поэтому, как только он получит свободу, я начну готовить поход на турок. Дракула обеспечит мне победу, я уверен.
  
   Илона подумала немного и начала колебаться. Всё говорило о том, что она должна исполнить свой долг, помочь многим христианам, но ведь речь шла о браке! Жертва казалась слишком большой. Слишком. "Нет, я не могу. Может, я неправа, но я не могу", - твердила себе Илона, а вслух произнесла:
   - Но почему именно Дракула? Разве у Вашего Величества нет других достойных военачальников, чья верность безусловна и не нуждается в подкреплении через договорной брак?
   - Разумеется, есть, но ни один из них не имеет прав на валашский трон, а мне там нужен свой человек, - просто ответил король.
  
   Илона молчала, а Матьяш решил поменять тактику:
   - Кузина, прошу тебя, скажи, что тебя смущает. Уверяю тебя, что Дракула вовсе не так страшен, как о нём рассказывают. Просто у него много врагов, которые сочиняют о нём ужасные истории, а Дракула не стремится ничего опровергнуть и оправдаться, потому что страх - это тоже оружие. Дракулу боятся, и это позволяет ему легче одерживать победы, но тебя ему пугать ни к чему.
   - Я верю Вашему Величеству, но это не по мне, - призналась Илона. - Если бы речь шла о другом человеке, возможно, я бы согласилась. Но Дракула...
   - А ты забудь о Дракуле, - вдруг перебил король: - Пусть для тебя он станет просто моим кузеном Ладиславом. Что ты скажешь тогда? И погоди отказываться. Сперва взгляни на портрет.
  
   Юные особы, сидевшие возле Эржебет, сразу встрепенулись:
   - Портрет? Что за портрет?
   - Недавно я заказал портрет своего кузена Ладислава, - ответил король. - Я подумал, что если это сватовство, то пусть оно будет по всем правилам. Невеста должна увидеть жениха прежде, чем скажет окончательное слово.
  
   Илона ничего не сказала, но красавицы продолжали трещать:
   - Портрет Дракулы? То есть... портрет кузена Вашего Величества? А где же портрет? Где?
   - Пойдите в соседнюю комнату и прикажите, чтоб его внесли, - произнёс король.
  
   Все красавицы вскочили и побежали исполнять королевскую просьбу-приказ, а через минуту вернулись, и за ними теперь следовали двое слуг. Один тащил подставку, а другой - картину, обёрнутую в сукно. Установив портрет, но в обёрнутом виде, слуги поклонились королю, затем - дамам, после чего, пятясь, вышли и плотно прикрыли за собой дверь.
  
   Юные особы потянулись к картине, однако услышали строгий голос Матьяша:
   - Нет, это для Илоны. Пусть она и откроет.
  
   Все четыре особы окружили кузину Его Величества, и начали осыпать просьбами с четырёх сторон:
   - Илона! Илона! Ну что же ты! Пожалуйста, дай нам посмотреть. От тебя не убудет.
  
   Даже Эржебет присоединилась к просьбам:
   - Девочка моя, дай же нам посмотреть.
  
   Пришлось уступить. Илона отложила вышивание, встала, подошла к картине и развернула сукно. Поначалу стало страшно, что придётся встретиться взглядом с человеком, изображённым на холсте. Пусть это оказалось бы нарисованное лицо с нарисованными глазами, но всё равно было как-то не по себе.
  
   К счастью, человек на портрете смотрел куда-то в сторону, будто не замечая свою возможную невесту, и от этого стало спокойнее, но одеяния из красного бархата, почти что цвета крови, напоминали, что на картине изображён не кто-нибудь, а Дракула.
  
   Илоне также бросилось в глаза, что он заметно старше её. Не старик, конечно, но в чёрных усах и таких же чёрных длинных волосах уже виднелась седина, да и лицо немного осунулось, что тоже говорило о возрасте, ведь с годами все лица становятся либо осунувшимися, либо одутловатыми.
  
   Возможная невеста вдруг вспомнила свои недавние рассуждения о том, что острые черты лица обычно присущи злодеям, и подумала, что Дракула своей внешностью подтверждает правило. Острый прямой нос, острый подбородок, острые скулы. Округлую форму имели разве что брови и нижняя губа, видная под линией усов, а вот сами усы вместо того, чтобы плавно закручиваться вверх, по моде, тянулись прямо и лишь на самых кончиках завивались в колечко.
  
   "Весь прямой и со многими острыми углами. Есть ли в этом человеке хоть что-то мягкое и доброе?" - размышляла Илона, разглядывая изображение, а тётушка, поднявшись с кресла, почему-то не торопилась приблизиться к портрету, как и юные придворные дамы. Возможно, они оставляли место Матьяшу.
  
   - Итак, кузина, - произнёс он, становясь по правую руку от Илоны, - представь, что это просто человек, с которым я хочу породниться. Просто человек, которого ты не знаешь. И вот я спрашиваю тебя: могла бы ты за него выйти? Что ты ответишь?
  
   Наверное, кузен Матьяш ожидал услышать "могла бы", но Илона исчерпала ещё не все доводы:
   - Ваше Величество, я бы ответила, что мне нужно посоветоваться с родителями. Прежде всего, с отцом.
  
   Король всплеснул руками, как в самом начале разговора, а затем очень уверенно возразил:
   - Нет, с отцом советоваться не нужно.
   - Почему? - удивилась Илона.
   - Потому что твой отец всецело поддержит меня, как полагается родственнику и верноподданному, - всё так же уверенно произнёс Матьяш. - Моё желание состоит в том, чтобы ты, кузина, вышла замуж, поэтому твой отец, когда узнает о моём желании, согласится со мной. Однако я не хочу злоупотреблять своим положением, и именно поэтому спрашиваю тебя, кузина. Именно тебя, а не твоего отца. Я хочу узнать, как ты отнесёшься к этому браку, и если бы я увидел твои слёзы и отчаяние, то отступился бы. Однако я вижу, что ты смеёшься и сомневаешься, поэтому продолжаю тебя уговаривать. Ну же, кузина! Ты ведь понимаешь, что мой кузен Ладислав - такой же человек, как и все. Дьявольских рогов или ещё чего-нибудь эдакого у него нет. Почему бы тебе ни выйти за него? Соглашайся!
  
   IV
  
   Илона так и не согласилась на странный брак, предлагаемый Матьяшем, но всё же обещала подумать, а король, конечно, воспринял это как свою победу. Ничем другим нельзя было объяснить то, что настроение Его Величества стало превосходным. Когда он пригласил свою кузину, матушку и четырёх юных особ пойти прогуляться в дворцовый сад, то весело щурился от яркого весеннего солнца и всё время пересказывал строки из Овидия, смысл которых сводился к одному - никогда нельзя отказываться от новой любви.
  
   Возможно, только теперь Илона по-настоящему заметила, что наступила весна. Оказавшись на песчаной дорожке сада, грустная вдова вдруг почувствовала едва уловимый аромат шиповника. Тёмно-зелёные кусты с белыми или розовыми цветами виднелись тут и там, а над ними возвышались огромные лиственные деревья с широкими тенистыми кронами, как будто украшенные белыми свечами подобно рождественским елям - так, свечками, цвели каштаны. Как же внезапно наступило это цветение!
  
   Кузен Матьяш, идя рядом и поддерживая Илону под правый локоть, попросил:
   - Кузина, улыбнись.
  
   О том же начала просить и тётя Эржебет, шедшая с другого боку от Матьяша. Затем король вспомнил подходящую строку из Овидия, а четыре юные красавицы, шедшие позади, поддержали Его Величество весёлым щебетом, восхищаясь, как хорошо и точно сказано.
  
   Матьяша это раззадорило, и он начал вспоминать ещё:
   - Ведь прав был поэт, когда сказал, что женское сердце это источник, из которого сколько ни черпай, он наполняется вновь. За потерями всегда следуют приобретения.
   - Это опять Овидий? - спросила Илона.
   - Да, - просто ответил монарх.
   - Должно быть, Вашим Величеством уже прочитаны все его книги.
   - Нет, я даже "Героиды" пока не дочитал, - чуть смутившись, признался Матьяш, и по всему было видно, что он собирается дочитать.
  
   Поначалу Илоне нравилось, что кузен стремится её ободрить, но затем это начало досаждать. "Причём здесь любовь? Мне предложили вступить в брак по договору, - подумала она. - Какое отношение к такому браку имеют чувства?"
  
   Почему-то вдруг вспомнились рыцарские романы, в которых рыцарь спасал прекрасную даму, запертую в башне, и в этой связи брак с Дракулой, предложенный Матьяшем, показался ещё более нелепым, чем в ту минуту, когда Илона только услышала об этом и приняла за шутку. Дракула ведь сейчас сидел в башне в далёкой крепости, и получалось, что всё в мире перевернулось с ног на голову - раньше рыцари спасали дам из башен, а теперь даме предложили спасти рыцаря.
  
   "Вот уж романтично", - мысленно усмехнулась кузина Его Величества, слушая пересказ очередных строк из Овидия, и теперь идея, которая уже давно появилась у неё в голове, оформилась окончательно: "Брак с Дракулой - это не страшно, а просто смешно. Я - жена Дракулы? Надо мной все будут потешаться!"
  
   Илоне вдруг сделалось так стыдно из-за возможных насмешек, что она смутилась, когда к Его Величеству приблизились несколько придворных и напросились в сопровождение: "Они поймут, о чём мы говорим, разнесут эту новость по дворцу, и весь двор будет хихикать".
  
   Пусть король не говорил о Дракуле прямо, а только призывал кузину перестать печалиться о покойном Вацлаве Понграце, ей почему-то казалось, что для окружающих всё очевидно. От чувства неловкости и стыда никак не удавалось избавиться, поэтому Илона принялась считать минуты, приближающие её к окончанию прогулки.
  
   * * *
  
   Илона и Эржебет с четырьмя юными дамами вернулись из сада в ту же самую комнату, которую покинули. Матьяш уже не сопровождал их - ушёл, сославшись на дела, и обещал заглянуть через несколько дней - а как только он скрылся из виду, Эржебет строго заявила придворным, которые навязались в спутники к четырём её подопечным красавицам:
   - Я вас не задерживаю, господа.
  
   Расставанию с кавалерами не огорчилась разве что Орсолья. А вот три остальные девицы казались раздосадованы. Они, наверное, полагали, что лучше уж выйти замуж, чем жить, как монашка, под присмотром матери Его Величества и ждать "счастья", которое может и не наступить.
  
   "Мне бы их горести", - думала Илона, видя, что портрет Дракулы никуда не делся. Он по-прежнему находился в комнате и напоминал о том, что брак пока ещё возможен, и что выход из того дурацкого положения, в котором Илоне случилось оказаться, ещё не найден.
  
   Картина стояла на подставке, накрытая сукном и будто спрашивала: "Ну, что?" "Нет, я замуж не выйду", - мысленно ответила Илона, а её тётя, вошедшая в комнату чуть ранее, казалось, совсем не обратила внимания на лишний предмет.
  
   Мать Его Величества снова уселась в кресло, велев одной из четверых красавиц взять лютню и спеть что-нибудь. Меж тем кузина Его Величества вернулась к вышиванию. "Ничего, как-нибудь выкручусь", - твердила она себе, но когда песня окончилась, тётя выслала своих подопечных вон, а в ответ на недоумённый взгляд племянницы пояснила:
   - Нам с тобой нужно поговорить, моя девочка.
   - О чём, тётушка? - спросила Илона.
  
   Тётя встала с кресла и направилась в дальний угол комнаты, который в это время дня уже не освещался солнцем. Он казался укромным, тихим, как раз для доверительной беседы, и к тому же там стояла пристенная лавка, позволявшая собеседникам или собеседницам сидеть как можно ближе друг к другу.
  
   Эржебет опустилась на лавку, но не облокотилась на высокую деревянную спинку, а осталась сидеть прямо и жестом пригласила племянницу сесть рядом.
  
   - Не сердись на моего Матьяша, - с мягкой улыбкой проговорила матушка Его Величества. - Он - мужчина, а мужчины частенько говорят слишком прямо. Они не понимают, что женщине такие слова кажутся неприятными, даже если по сути всё верно.
   - Тётушка, вы имеете в виду сегодняшний разговор о браке? - осторожно спросила Илона, тоже сев на лавку.
   - Да, моя девочка, - ответила Эржебет. - Откуда мужчине знать, что чувствует вдова? А я знаю. Я ведь до сих пор скучаю по своему мужу, хотя со дня его смерти прошло почти девятнадцать лет. Пусть я овдовела не так рано, как ты... но разве от этого легче? Мой Янош был мне не только мужем, но и другом. Порой мне не хватает его совета, а семнадцать лет назад, когда я вместе с твоим дядей Михаем добивалась для Матьяша свободы и трона, мне казалось, что Янош незримо присутствует рядом и подсказывает, что делать.
  
   Тётя судорожно вздохнула и быстрым движением левой руки смахнула с глаз слёзы.
  
   - Не плачьте, тётушка, - сказала Илона, осторожно сжав её правую руку, лежавшую на коленях, но и сама уже готова была плакать.
   - Даже в те дни, - меж тем продолжала Эржебет, ненадолго замолкая, если её голос начинал дрожать, - даже в те дни, когда я чувствовала присутствие Яноша рядом, я сделала бы всё, чтобы позаботиться о Матьяше и обо всей семье Силадьи. Даже вышла бы замуж во второй раз. Да, мне тогда было больше сорока лет (считай, старуха), но если бы я оказалась чуть моложе, и понадобилось бы заключить брак ради политического союза, я, не задумываясь, сделала бы это. Чтобы помочь Матьяшу, чтобы помочь твоему ныне покойному дяде Михаю и всей семье Силадьи. В чём счастье для нас, женщин? В том, чтобы помогать своим семьям, быть нужными. И если у нас получается принести пользу, мы обретаем душевный покой. Ведь так?
   - Наверное, вы правы, тётушка.
   - Конечно, я права, - сказала Эржебет, голос её окреп, и теперь она сама левой рукой накрыла руку племянницы, всё ещё сжимавшую тётину правую. - Вот и ты, моя девочка, уже пять лет не находишь себе места потому, что после смерти твоего Вацлава тебе не о ком заботиться. Но есть способ исправить это. Ты нужна своей семье, позаботься о своих родственниках. Сделай то, о чём тебя просит мой Матьяш. Никто не станет заставлять тебя, потому что ты уже исполнила свой долг, когда вышла замуж семнадцать лет назад. Тогда ты помогла своей семье, а теперь сделай это снова, но уже не столько ради семьи, сколько ради себя. Ты снова почувствуешь себя нужной, почувствуешь сопричастность большому делу и обретёшь душевный покой.
   - Тётушка, вы всё правильно говорите, - совершенно искренне ответила Илона, вдохновившись её словами. - Покой - это то, чего у меня нет, но возможно ли обрести душевный покой в браке с таким человеком как Дракула?
   - Если всё окажется совсем плохо, то жить с мужем ты не обязана, - просто ответила Эржебет. - Твоя семья тебя защитит. Если тебе не понравится жить с ним вместе, то будете жить врозь. Сможешь остаться здесь, при мне, если захочешь, или вернуться в Эрдели. Главное - это сам брак, который станет залогом крепкого политического союза.
   - Тётушка, если бы это оказался кто-нибудь другой, а не Дракула... - начала Илона, но Эржебет перебила её:
   - Давай-ка, я расскажу тебе о нём то, чего тебе никто другой не расскажет. Вот все твердят, что Дракула творил страшные дела, но эти люди его не знают. А я знаю и потому могу о нём судить по своему опыту, не с чьих-то слов.
   - Тётушка, я не понимаю... Вы его знаете?
   - Когда-то очень давно мне довелось принимать у себя Дракулу как гостя, - пояснила Эржебет. - Это было в Эрдели, в замке моего Яноша. Янош в те времена был жив и даже не стар...
   - Принимать Дракулу у себя? - удивилась Илона.
   - Да, - продолжала рассказывать тётя, - Дракула гостил у нас несколько недель, хотя... в те времена он ещё не стал Дракулой, никто не называл его так. В те времена это был мальчик лет тринадцати. Приехал по велению отца, потому что с отцом Дракулы мой Янош в то время был дружен. Приезд в гости стал знаком доверия.
   - А я думала, господин Янош с отцом Дракулы враждовали, - сказала племянница. - Ведь господин Янош велел, чтобы отцу Дракулы отрубили голову.
   - Это было позже, - непринуждённо ответила тётя, - а в те времена, о которых я тебе рассказываю, был мир, и тринадцатилетний Дракула приехал в гости к моему мужу и ко мне.
   - И как этот мальчик вам показался? - с любопытством спросила Илона.
   - Довольно милый, - усмехнулась Эржебет, - но не очень воспитанный. Помнится, он, как только приехал, сходу спросил моего Яноша: "Почему ты медлишь отправляться на войну с турками?" И добавил: "Мой отец уже выступил в поход".
  
   Илона снова удивилась:
   - Тётя, вы пересказываете слова Дракулы. Неужели, вы знаете язык влахов?
   - Нет, - ответила Эржебет, - но Дракула говорил на нашем языке. Уж не знаю, когда успел выучить нашу речь, но говорил неплохо... хотя лучше б помалкивал, потому что стремился не скрывать своих мыслей, из-за чего временами казался грубым. Кстати, Дракула так и не оставил эту привычку. Многие до сих пор называют его несдержанным, и я думаю, они правы.
  
   Илона задумалась, а тётя, видя это, поспешно добавила:
   - Я тебе ещё не всё рассказала, а ведь ты сейчас, наверное, подумала, что Дракула станет несдержанно и грубо обходиться с тобой? Вовсе нет. Я уверена.
   - Как вы можете быть уверены, тётушка!? - воскликнула племянница.
   - Могу, - улыбнулась Эржебет, - потому что я видела, как он обходился с девушками. Да, это было очень давно, но в некоторых вещах люди не меняются, и к тому же... - она задумалась, - нет, я расскажу по порядку.
  
   Племянница молча ждала.
  
   - Так вот, - всё с той же улыбкой продолжала тётя, - кроме Дракулы в замке гостила одна родственница Яноша. Ей было пятнадцать, и Дракуле она понравилась. Он в свои тринадцать не умел ухаживать, но старался научиться изящным манерам и действовал весьма хитро. Однажды подарил её служанкам пояс с золотыми нашивками, чтобы через служанок ближе подобраться к госпоже.
   - И чем всё закончилось? - спросила Илона.
   - Дракула понял, что моя родственница никогда не уступит ему так, как он хочет. Разумеется, воздыхатель огорчился, наговорил ей всяких дерзостей, а ты... ты чем-то похожа на ту мою родственницу. Даже не знаю, чем именно, но есть некое неуловимое сходство.
   - Куда вы клоните, тётушка? - насторожилась Илона.
  
   Эржебет сильнее сжала её руку:
   - Я хочу сказать, что Дракула будет с тобой любезен. Главное, без особой причины не отказывайся исполнять супружеский долг. Вот и всё. Бояться тебе совершенно нечего.
  
   Наверное, тётя зря затронула тему физической близости. Лучше б продолжала говорить о долге перед семьёй, потому что всё воодушевление у Илоны пропало.
  
   - Тётушка, я готова поверить вам, - печально произнесла она. - И готова поверить Его Величеству, который сказал, что Дракула вовсе не так страшен, как о нём рассказывают. Но... даже Его Величество не отрицал, что у этого человека очень плохая слава, а я не хочу, чтобы эта слава перешла ещё и на меня как на его жену.
   - Мой Матьяш - дальняя родня Дракуле, однако Матьяша это никак не запятнало, - возразила Эржебет.
   - Жена - другое дело, - вздохнула Илона. - Я боюсь, что все станут указывать на меня пальцами: "Вон идёт жёнушка Дракулы". Они станут так говорить... и смеяться.
   - Всё зависит от тебя, - ответила тётя. - Главное - как ты себя поведёшь. Если ты не забудешь, что ты - Силадьи и всего лишь исполняешь свой долг перед семьёй, то никто тебя не осудит. И смеяться не станет. Ты не уронишь свою честь.
   - Вы уверены, тётушка?
   - Да, - сказала Эржебет, отпустив руку племянницы, но теперь ободряюще поглаживая Илону по плечу. - Поэтому подумай над просьбой Матьяша, моя девочка. Не торопись и, как следует, подумай.
  
   * * *
  
   Илону очень тронули слова, сказанные тётей о своём покойном муже, Яноше Гуньяди. Эржебет не забыла его, но это не помешало бы ей исполнить долг перед семьёй. "И я сейчас могу помочь своей семье, - повторяла себе Илона, - могу помочь, и это не станет предательством по отношению к Вацлаву".
  
   Как же хорошо сказала тётя! Но насколько искренне она говорила? Через некоторое время у Илоны появились сомнения, ведь Эржебет уверяла, что пошла бы на жертвы ради всей семьи Силадьи, однако нынешние слова расходились с давними поступками.
  
   Илона, несмотря на давность лет, отлично помнила, как тётя посмотрела на своего брата Михая, когда тот зимним вечером пришёл и объявил, что стал регентом при "новом короле Матьяше Первом". У тёти был враждебный взгляд, ведь Михай надеялся править от имени Матьяша, а Эржебет любила сына больше, чем всех других родственников, вместе взятых, и никому не позволила бы ничего у Матьяша отобрать - в том числе власть.
  
   Михай Силадьи слишком хотел власти. Вот почему вскоре после того, как Илона с Вацлавом и другими Понграцами уехала в Липто, Матьяш посадил Михая в крепость, в замок Вилагош, и Эржебет не стала заступаться за своего брата, хоть и могла бы. Она приняла сторону сына. К счастью, Михай оказался достаточно умным, чтобы смириться, и получил свободу, но Эржебет всё равно продолжала смотреть на него косо, а когда Михая не стало, и отец Илоны унаследовал всё его имущество и привилегии, то унаследовал и косые взгляды. Тётя продолжала защищать своего сына, защищать ото всех - даже от собственной родни.
  
   "Теперь тётя тоже старается не ради семьи Силадьи, а ради своего сына, которому нужно выдать меня замуж, - мысленно рассуждала Илона. - Думает ли тётя о своей семье хоть немного? Думает ли обо мне? Наверное, она уже не мыслит себя как часть семьи Силадьи. Тётя стала частью семьи Гуньяди".
  
   И всё же для самой Илоны долг перед родственниками оставался священным. "Тётя права, - думала она, - мне следует заботиться о других Силадьи. Смысл жизни для женщины, а особенно для христианки, в заботе о других, о ближних, а родственники - самые близкие люди".
  
   Правда, принять решение в одиночку казалось страшно, поэтому Илона утром того дня, когда во дворце было назначено очередное заседание королевского совета, отправила записку отцу. Илона просила, чтобы отец, среди прочих заседавший в совете, после зашёл к ней, однако Ошват Силадьи так и не появился в покоях дочери.
  
   "Наверное, у него после заседания появились неотложные дела, - решила Илона, - а я ведь не упомянула, о чём собираюсь говорить. Даже не упомянула, что предстоит важный разговор. Я просто просила зайти".
  
   Это казалось не слишком большим упущением, ведь на следующий день должна была прийти Маргит. Она всегда приходила два-три раза в неделю навестить сестру. "Я посоветуюсь с Маргит и заодно попрошу её передать отцу, что мне нужно посоветоваться с ним тоже", - подумала Илона, однако старшая сестра тоже не появилась.
  
   Кузина Его Величества наконец заподозрила неладное: "Моих родственников не пускают ко мне нарочно?"
  
   На следующий день подозрение превратилось в уверенность, поскольку выяснилось, что Илона и сама не может покинуть дворец. Пожилые придворные дамы, которые обычно занимались вышиванием, окружили её в коридоре и просто не дали уйти, препроводив к своей госпоже, матери Его Величества.
  
   - Куда ты хотела идти, моя девочка? - невозмутимо спросила Эржебет.
  
   Илона ответила, что волнуется за отца и за сестру, поэтому идёт их проведать.
  
   - С ними всё благополучно, - сказала Эржебет.
   - Но почему они не приходят? - спросила племянница.
   - Я не знаю, - тётя пожала плечами. - Я никаких распоряжений не отдавала. Возможно, Матьяш дал? Но даже если так, он делает это ради тебя. Он ведь сказал, что хочет услышать именно твоё решение, а не то, что тебе насоветуют отец и сестрица.
   - А если я хочу навестить их не ради советов, я могу это сделать? - принялась настаивать Илона.
   - Зачем навещать сейчас, моя девочка? - всё так же невозмутимо спросила тётя. - Вот примешь решение, и тогда можешь наносить визиты, а сейчас для тебя лучше уединение. Оно помогает собраться с мыслями.
   - Тогда я поговорю с Его Величеством. Спрошу, почему отец и сестра ко мне не заглядывают, - сказала Илона, но тётя напомнила:
   - Если ты попросишь у короля аудиенцию, тебе придётся объявить ему своё решение на счёт свадьбы. Ты готова это сделать?
  
   Илона была не готова, а меж тем время шло, минул ещё день, но ни отец, ни сестра не давали о себе знать. "Зачем Матьяш поступает со мной так? - думала кузина Его Величества. - Неужели хочет показать, что я могу в любую минуту превратиться из гостьи в узницу?"
  
   Слова Матьяша про "верноподданного" Ошвата Силадьи теперь показались Илоне не вполне искренними: "Матьяш сказал, что мой отец обязательно поддержит королевское решение о моём браке. А если не поддержит? А вдруг Матьяш потому и препятствует моей встрече с отцом, что не надеется на его поддержку?"
  
   Эта мысль заставила Илону испугаться: "Если я откажусь выходить замуж, а мой отец поддержит меня и воспротивится королевской воле, то что же тогда с ним будет? Его отправят в крепость, как когда-то отправили дядю Михая. А что будет с моей матерью и моей сестрой? Наверное, им придётся жить очень тихо и в постоянном страхе за семейное имущество, которое король вправе отобрать у родни изменника". Этого ни в коем случае не следовало допускать!
  
   "Если тётя не думает об интересах семьи Силадьи, значит, об этом должна думать я", - сказала себе Илона, но всё это было простым только на словах, а на деле выйти замуж за человека, известного своей жестокостью, казалось просто немыслимо. Мешало предубеждение, но его следовало преодолеть, и вот очередным утром Илона нерешительным шагом подошла к портрету, который теперь стоял в её покоях, и развернула сукно. "Это твой будущий муж, - сказала она себе, глядя на нарисованное лицо с резкими, прямыми чертами и на одеяния, по цвету напоминающие кровь. - Успокойся и рассмотри этого человека, как следует".
  
  
  
   Часть III
   Тот самый Дракула
  
   I
  
   Маргит влетела в покои Илоны, как всегда, вихрем и, увидев младшую сестру, понуро сидевшую в резном кресле, бросилась к ней, взяла за плечи, попыталась заглянуть в глаза:
   - Сестричка, это правда? Ты выходишь замуж за...
   - Да, - безразлично отвечала Илона, подняв голову и встретившись взглядом с сестрой. - Тот самый Дракула - теперь мой жених.
   - Но почему? Почему ты согласилась? Ты не обязана, - сказала Маргит.
   - Не обязана, - отозвалась младшая сестра, - но зато Матьяш теперь доволен, и не только мной, а всей нашей семьёй. Наша семья оказывает ему услугу, и наш кузен сказал, что не забудет этого.
   - А если наш отец скажет "нет"? - спросила Маргит.
  
   Илона будто очнулась от оцепенения, вскочила:
   - Сестра, я совсем забыла об этом. Прошу тебя, иди сейчас же к отцу и поговори с ним. Нужно, чтобы он повёл себя правильно. Если отец станет противиться, то всё испортит.
   - Что испортит? Твою свадьбу?
   - Нет, не мою свадьбу, а своё будущее, - поспешно заговорила Илона. - Я вчера вечером пришла к Матьяшу и сказала, что согласна на брак, но ещё я сказала, что это очень большая услуга и не только с моей стороны. Я сказала, что семья Силадьи вправе рассчитывать на благодарность, и Матьяш ответил "конечно". А я спросила, правда ли, что Матьяш в последнее время не очень доволен моим отцом. Кузен замялся и не признался прямо, но я, не называя тебя, повторила Матьяшу твои слова о том, что отец слишком настаивает на новом крестовом походе, и что отцовы слова вызывают недовольство. Кузен улыбнулся и воскликнул: "Как же я могу быть недовольным, если теперь, благодаря твоему браку, смогу подготовить тот самый поход! Дракула поможет мне, а что до твоего отца, то если раньше мы в чём-то были не согласны, то теперь мы - единомышленники".
   - Так и сказал? - с недоверием спросила Маргит.
   - Да, - ответила Илона. - Матьяш ещё несколько дней назад, когда уговаривал меня, упомянул, что Дракула нужен ему как полководец в войне с турками, но я поначалу не придала этому значения. Мне только после пришло в голову, что если Матьяш начнёт готовить поход, то получится, что Матьяш и наш отец стали заодно, и исчезнет причина для ссор.
   - Матьяш решил готовить крестовый поход? Как-то не верится, - продолжала недоумевать Маргит. - Он много лет отмахивался от этой затеи, потому что никто из его европейских союзников не хотел давать на неё денег, а те крохи, которые Матьяш всё же получал, давно потрачены, и вдруг такая перемена. С чего бы?
   - Не всё ли равно! - продолжала поспешно объяснять Илона. - Главное, что у меня всё получилось. Матьяш теперь доволен, и тётя тоже довольна. Я помирила отца с ними обоими, и Матьяш обещал, что мой отец в ближайшее время получит какой-нибудь особый знак благоволения, но если отец воспротивится моей свадьбе...
   - Значит, ты согласилась ради отца? - спросила Маргит.
   - Ради всех нас, - кивнула младшая сестра. - Я и для тебя попросила кое-что, но не у Матьяша, а у тёти. Я сказала ей, что ты слишком редко бываешь во дворце, а ведь ты - моя сестра, и раз уж здесь готовится моя свадьба, ты должна принимать в этом заметное участие. Тётя тоже сказала "конечно". Маргит, ведь я хорошо всё устроила? Правда?
  
   Старшая сестра покачала головой:
   - Я так и знала, что всё неспроста, а когда мне позавчера сказали, что ты очень занята вместе с тётей и не можешь меня принять, у меня просто сердце упало. Я поняла, что хорошего не следует ждать. И вот оно! Дракула!
   - Маргит, неужели ты тоже будешь возражать? - испугалась Илона. - Прошу тебя, не надо. Не порть ничего. Мне и так нелегко это далось. У меня не осталось сил спорить ни с тобой, ни с отцом. Прошу тебя, позволь случиться тому, что должно случиться. И убеди отца...
   - В чём "убеди"? - послышался в дверях громовой голос.
  
   На пороге комнаты стоял Ошват Силадьи, весьма встревоженный:
   - Илона, мне передали записку от тебя. Ты просила прийти, и вот я пришёл. Что случилось?
  
   Илона не выдержала - заплакала навзрыд, закрыв лицо руками:
   - Ах, только не спорьте, не спорьте со мной! Прошу вас обоих. Иначе мы потеряем то, чего я для вас добилась.
   - О чём ты говоришь, дочка? - нахмурился Ошват Силадьи. Он вошёл в комнату и, плечом отодвинув Маргит, сам встал напротив младшей дочери, попытаться заглянуть в глаза.
  
   Илона на несколько мгновений отняла руки от лица и прежде, чем снова зарыдать заставила себя произнести:
   - Отец, вы давно говорили, что я должна снова выйти замуж. И вот я выхожу замуж. Матьяш нашёл мне жениха и обещал быть благодарным всей нашей семье, если я соглашусь на брак.
  
   * * *
  
   Проводив отца и сестру, по-прежнему ошарашенных новостью, Илона вернулась к портрету Дракулы, который только что им показывала. Она хотела набросить на картину сукно, но о чём-то задумалась, поэтому так и осталась стоять перед незакрытым изображением.
  
   Человек, назначенный Илоне в мужья, по-прежнему смотрел куда-то мимо своей невесты, а она, стоя перед его портретом, начала вглядываться в желтоватое лицо и гадала, о чём он думал в то время, когда позировал художнику. О чём может думать Дракула?
  
   Лицо по сравнению с сочно-красным цветом бархатных одежд казалось бледноватым, как у больного, а ускользавший взгляд больших карих глаз всё никак не удавалось поймать. "Как странно", - сказала себе Илона и вдруг вздрогнула. Она опять вспомнила о Вацлаве, но теперь думала о тех днях, которые хотела бы забыть.
  
   Это были дни, когда Вацлав тяжело болел и мучительно умирал, лёжа в своей спальне, устроенной на верхнем этаже дома Понграцев в городке Сентмиклош.
  
   Наверное, молодой супружеской паре полагалось бы жить отдельно от старших, но родители Вацлава, стремясь беречь своего сына, не торопились выделять ему отдельное жильё, а в итоге беда нашла его и в родных стенах.
  
   - Ах, мой сын, мой бедный сын, - повторяла мать Вацлава, сидя в гостиной, но поднималась в его комнату очень редко, потому что недоставало душевных сил смотреть, как тот меняется из-за болезни. А вот Илона даже не спрашивала себя, сможет ли. Она просто понимала, что Вацлав не должен быть один, и проводила с ним день за днём, наблюдая медленное угасание.
  
   Никто так и не сумел объяснить ей, что это за болезнь, поскольку развивалось всё очень медленно и постепенно. "Смертельная болезнь обычно так не медлит", - уверяли её.
  
   Муж поначалу ни на что не жаловался, но за несколько месяцев заметно исхудал, а лекари лишь разводили руками. Язв на теле, кашля или чего-нибудь ещё не было. Лишь потеря аппетита. Подозревали отравление, но промывание желудка не помогало.
  
   Родители Вацлава всё же устроили допрос и проверку слугам, но челядь с готовностью ела пищу, приготовленную для "молодого господина", и ничего, а Вацлав всё чаще и чаще отказывался от еды. Затем начал жаловаться на боли в животе, которые иногда становились нестерпимыми.
  
   Врачи говорили: "Это происходит из-за голодания", - однако приём пищи даже через силу не приводил к улучшению. Вацлав сильно ослабел из-за частых приступов рвоты, затем слёг, и вот его уже приходилось кормить с ложки, да и то уговаривать, как маленького.
  
   Пищу, которую относили ему, Илона сама пробовала каждый раз, пытаясь уловить в ней горечь - первый признак яда - но ничего не чувствовала. А больному становилось всё хуже, его рвало кровью. Он всё больше превращался в скелет, обтянутый кожей, а живот всё больше надувался.
  
   Родители Вацлава стали думать, что это колдовство, сделанное по чьему-то приказу. Мало ли завистников! Вот почему в один из дней в доме появилась знающая старуха, но и она не смогла помочь - лишь дала снадобья, которые позволяли лучше унимать боль.
  
   Илона, проводила возле мужа всё время и как раз в те дни начала замечать его особенный взгляд - взгляд куда-то мимо, в пустоту или в прошлое. В будущее так не смотрят, потому что это взгляд без чаяний и надежд, это взгляд человека обречённого.
  
   Она старалась сделать всё, чтобы муж оставил свою пугающую привычку. Например, приводила в комнату его любимую борзую или начинала рассказывать очередную придворную сплетню, которыми полнились письма старшей сестры. Вацлаву никогда не нравилась придворная жизнь, поэтому он с удовольствием слушал, как в столице всё глупо и нелепо, но стоило окончиться рассказу, и вот через минуту снова этот взгляд.
  
   "Вот то же самое, - вдруг подумала Илона, глядя на портрет Дракулы. - Он не просто сидит в башне. Он умирает там, медленно умирает. Он сидит и думает, что уже никогда не покинет этих стен".
  
   Так же и Вацлав думал, лёжа на кровати: "Вот в этой комнате я умру", - а его молодой супруге было очень тяжело сидеть рядом с умирающим и сознавать, что ничем нельзя помочь.
  
   Илона даже не сознавала, насколько это тяжело, а осознала лишь тогда, когда всё закончилось, и она обнаружила, что у неё не осталось сил жить дальше. Получалось лишь существовать. Её уже ничто не радовало, она ничего не хотела, и даже через год после смерти мужа всё осталось по-прежнему.
  
   Именно в то время Илона, улыбчивая молодая женщина, умудрившаяся жить счастливо даже в договорном браке, превратилась в плаксивую скучную особу, которая сама не знает, чего хочет - хочет детей и думает о новом замужестве, но в то же время стремится вернуться в прошлое.
  
   Прошлого не вернёшь, но теперь Илона, глядя на портрет своего нового жениха, вдруг почувствовала, что живёт одновременно в прошлом и в настоящем. Оказалось, что где-то далеко есть человек, не похожий на Вацлава и в то же время похожий - Дракула.
  
   "Он не должен умереть там, - сказала себе Илона. - Никто такого не заслуживает. Что бы ни совершил этот Дракула, он не заслуживает медленной смерти в четырёх стенах. Никто не заслуживает".
  
   * * *
  
   Дом у Маргит был, конечно, обставлен проще, чем королевский дворец, и даже проще, чем дом семьи Силадьи, находившийся на соседней улице.
  
   Стёкла в окнах самые обычные - белые, не витражные. Росписи на оштукатуренных стенах самые незатейливые - витой орнамент, без фигур и цветов. Мебель не вычурная - без резьбы. Но всё же здесь казалось очень уютно.
  
   Особенным уютом отличалась спальня Маргит, наполненная множеством милых вещиц, так что Илона, не появлявшаяся в этом доме уже пять лет, с удовольствием окинула взглядом знакомые предметы.
  
   Вот фигурки Девы Марии и святой Маргит в нише возле кровати. Вот медный подсвечник в виде бородатого человечка, поставленный в соседней нише. Вот деревянный сундучок в углу, украшенный тонкими коваными узорами. А вот новая вещь - букетик сушёной лаванды, перевязанный синей ленточкой и повешенный на угол зеркала на туалетном столике.
  
   - Вот, сестричка, - меж тем сказала Маргит, входя в комнату вслед за младшей сестрой и плотно прикрывая за собой дверь. - Здесь нам удобнее говорить, чем во дворце. Здесь точно нет чужих ушей.
   - О чём ты хочешь говорить? Всё о том же? - спокойно спросила Илона.
   - Ты не обязана соглашаться на этот брак, - громко зашептала старшая сестра. - Ничего Матьяш тебе не сделает. И нашему отцу тоже не сделает. Это только кажется, что наш кузен будет твёрд и пойдёт до конца, чтобы устроить твой брак с этим Дракулой, а на самом деле наш кузен так твёрд только потому, что ты слишком податлива. Будь ты немного упрямее...
   - Теперь уже ничего не изменишь. Я выйду замуж, - всё так же спокойно отвечала Илона, садясь в деревянное кресло и устраивая руки на подлокотниках.
   - Ты можешь отказаться в любой день, - продолжала шептать сестра, садясь в кресло напротив и придвигаясь поближе. - Илона, так нельзя. Ни нашему отцу, ни нашей матери, ни мне не нужно от тебя такой жертвы. Будь это любой другой жених, может, и не имело бы смысла упрямиться, но это же Дракула! Подумай. Ну, кто осудит тебя, если ты откажешься выйти замуж за Дракулу! Весь двор будет на твоей стороне. Матьяш не сможет настаивать, как бы ни хотел. И нашего отца он в крепость не посадит. Если наш отец скажет, что не хочет выдавать тебя за Дракулу, это не может считаться бунтом. Вот если бы речь шла о любом другом женихе...
   - А зачем нам спорить с Матьяшем, если мне всё равно? - по-прежнему спокойно возразила Илона. - Пусть Матьяш устраивает свои политические дела, и пусть наша семья получит от этого выгоду, а я... не думай обо мне. Мне действительно всё равно - Дракула или другой.
   - Тебе не должно быть всё равно, - сказала Маргит, пристально глядя сестре в глаза, а затем взяла её за руку. - Это же брак. Выходить замуж надо за человека достойного.
   - Тётя Эржебет сказала, что этим браком я себя не запятнаю, - монотонно отвечала Илона, но вдруг резко встала и, высвободив руку из руки сестры, подошла к одному из окошек, выходивших во двор, где две служанки развешивали бельё и о чём-то весело переговаривались.
  
   "Ах, почему мы с сестрой не можем говорить так же весело, как раньше, в детстве", - думала Илона, а Маргит меж тем подошла к ней, встала рядом, снова попыталась заглянуть в глаза.
  
   - Послушай, Маргит, - сказала младшая сестра, глядя в окно и стараясь оставаться всё такой же спокойной, - мне безразлично, за кого выходить замуж, потому что у меня никогда-никогда не будет детей. Я прожила с Вацлавом больше десяти лет и ни разу не забеременела. И это не может быть случайностью. Я не стану себя больше обманывать и думать, что дети могут быть. Ведь ты себя не обманываешь! У тебя тоже нет детей, и ты не говоришь, что они ещё могут появиться.
   - Сестрёнка, сказать по правде, я их никогда особенно не хотела, - призналась Маргит, - но ты...
   - Я тоже не стану себя обманывать, - повторила Илона. - Хватит. Я должна смириться. А раз у меня не будет детей, мне незачем привередничать в выборе мужа. Это всего лишь мужчина, с которым мне придётся появляться на людях и время от времени делить постель. Если отцом моих детей он не станет, то можно на многое махнуть рукой. Я так и сделаю.
   - Но это же Дракула! - Маргит заговорила в полный голос. - Сестрёнка, ты не понимаешь, на что идёшь. Это же Дракула! А вдруг он тебя убьёт? Вдруг рассердится за что-нибудь и убьёт?
  
   Илона мечтательно улыбнулась:
   - Значит, я встречусь с Вашеком гораздо быстрее, чем ожидала.
  
   Маргит развернула её к себе, испуганно обняла:
   - Ах, сестричка, что мне с тобой делать? Что делать? Вот приедет мать, и, надеюсь, ты одумаешься.
  
   II
  
   Агота, мать Илоны и Маргит, приехала из Эрдели сразу же, как получила письмо с известием о готовящемся бракосочетании. Вернее, она получила сразу два письма - от младшей дочери и от старшей. Письмо младшей было спокойным и даже холодным, а письмо старшей полыхало едва прикрытым негодованием.
  
   "Нас втянули в очень сомнительное дело, хоть Матьяш и говорит, что волноваться не о чем", - сказала в письме старшая дочь, и потому первое, что сделала Агота по приезде в столицу, это устроила скандал мужу:
   - Как ты мог, Ошват!? Как ты мог допустить такое!? Ах, Илона! Бедная моя доченька!
  
   Затем Агота заявила своему супругу, что раз он такой дурак и раззява, то всё, о чём они прежде договорились, отменяется:
   - Я остаюсь жить здесь, в этом доме, - сказала она, - и никуда не уеду до тех пор, пока не буду совершенно уверена, что моей дочери ничего не грозит. Если ты не можешь о ней позаботиться, то позабочусь я. А эта твоя шлюха, которая здесь живёт, - имелась в виду любовница, которая занимала в доме должность домоправительницы, - пусть она только попробует хоть раз посмотреть на меня наглым взглядом или что-нибудь брякнуть. В тот же день вылетит отсюда на улицу! Я не шучу. Вот не даром говорят: не спи со служанкой, чтобы она не чувствовала себя госпожой. Пусть эта шлюха только попробует забыться!
  
   Про скандал рассказала Илоне старшая сестра, но младшая слушала её рассеянно, потому что силилась представить себе встречу с женихом, ожидавшуюся со дня на день.
  
   Надежды Маргит на то, что Илона с приездом матери одумается, не оправдались. Дорога из Эрдели в Буду занимала довольно много времени, а Матьяш действовал необычайно быстро, поэтому мать, приехавшая защищать дочку и настроенная весьма решительно, уже ничего не могла изменить - о будущей свадьбе теперь судачил весь королевский двор. Отказаться от своего слова Илоне стало бы очень трудно, даже если б она, обретя поддержку в лице матери, решила это сделать.
  
   Ладислава Дракулу к тому времени уже освободили из тюрьмы в Вышеграде и перевезли поближе к столице, в городок, который находился рядом с Будой на противоположенном берегу Дуная. Этот городок, называвшийся Пешт, можно было разглядеть в подробностях, стоя на одном из балконов дворца с той стороны, что окнами смотрела на реку.
  
   Илона, чтобы успокоиться, несколько раз выходила на один из балконов и обозревала "место пребывания Дракулы", по утрам подёрнутое синеватым маревом речного тумана, не исчезавшего почти до десяти часов, несмотря на майскую жару.
  
   Пешт подобно Буде был обнесён мощными крепостными стенами. Над черепичными крышами, сжатыми кольцом стен, вились дымы. Такие же дымы вились над крышами пригорода. И всё это отражалось в светло-сиреневой воде Дуная, ярко искрившейся на солнце, в то время как по дорогам вдоль реки двигались путешественники, а в полях паслись стада овец и коров. Умиротворяющий пейзаж!
  
   Илона с трудом могла поверить, что в этом городке, в кольце стен находится дом, где сейчас живёт "тот самый Дракула", её жених. Да, жених... И теперь его следовало называть женихом не только потому, что об этом судачили при дворе, а потому что сам Дракула уже называл Илону невестой.
  
   Матьяш, торопясь сладить дело, почти сразу переговорил с узником, как только состоялся переезд из Вышеграда в Пешт. Король предложил "своему кузену" примирение на условиях, о которых когда-то рассказывал Илоне - сыграть свадьбу, оставив все обиды в прошлом, - и эти условия оказались легко приняты.
  
   Дракула, узнав о предстоящем браке, весьма обрадовался. Так, по крайней мере, говорил Его Величество, собрав всю семью Силадьи в одной из комнат своих покоев за трапезой. Илона, её родители, тётя и сестра, сидя за столом, слушали рассуждения короля о том, что Дракула собирается выказывать будущей родне всяческое почтение, поскольку осознаёт, как велика оказанная честь.
  
   - Дайте возможность вашему будущему родственнику проявить уважение к вам, - с улыбкой произнёс король. - В этом единственная цель вашей первой встречи. Об условиях брачного договора и прочих делах поговорим в другой раз. Иначе начнётся спор, а это при первой встрече совсем не нужно.
   - Что ж, посмотрим, что это за человек, - вполголоса проговорил отец Илоны, а мать не сказала ничего, лишь вздохнула. Наверное, она вспомнила один из рассказов о своём будущем зяте, где говорилось, что Дракула, когда хотел "проявить уважение" к кому-то, сажал этого человека не просто на кол, а на кол позолоченный. Разумеется, Дракула не мог бы казнить никого из своей будущей родни, но имел ли он представление об истинном уважении?
  
   * * *
  
   И вот этот день настал! Тётя Эржебет пригласила в свои покои Илону, Маргит, своего брата Ошвата Силадьи и его супругу, чтобы все, рассевшись по углам комнаты, ждали, когда Матьяш приведёт к ним обещанного "жениха".
  
   Илона почла за лучшее взять с собой вышивание: устроившись у дальнего окна и занимаясь делом, ей было гораздо проще скрыть смущение и растерянность.
  
   Маргит вела себя бодрее. Ещё бы! Ведь не ей выходить замуж! Но и она казалась смущённой, поэтому, сидя рядом, с нарочитым увлечением играла с кошкой, пытавшейся поймать кисточку золотого шнурка. Обычно этим забавлялись четыре красавицы, жившие при тёте Эржебет, но сейчас их отправили в другую комнату, а игривую зверушку они позабыли.
  
   Родители Илоны, устроившись на пристенной лавке, сидели молча, выпрямив спины и уставившись куда-то вдаль, так что Эржебет, по обыкновению сидевшая в кресле, ободрила их улыбкой:
   - Да, выдавать дочь замуж - тяжёлое испытание, но вы не беспокойтесь.
   - Как же тут не беспокоиться, - начал было Ошват, но жена легонько пихнула его в бок локтем, чтобы помалкивал. Выражать недовольство предстоящим браком Илоны стало уже поздно и ни к чему.
  
   Наконец, большая дверь в комнату открылась, и слуга, показавшийся на пороге, доложил:
   - Его Величество король Матьяш и господин Ладислав Дракула.
  
   Илона почувствовала, что у неё не хватает духу поднять глаза и посмотреть на вход. Она просто отложила вышивание и встала, когда увидела, что старшая сестра встаёт, а затем вслед за сестрой склонилась в поклоне.
  
   - Вот человек, о котором мы столько говорили, - услышала Илона голос Матьяша, но так и не смогла поднять взгляд, а вместо этого сосредоточенно рассматривала бордовые плитки пола у себя под ногами.
  
   - Матушка, - говорил король, - тебе моего кузена представлять не надо, ведь ты и так его знаешь. Просто давно не видела.
  
   Затем послышался голос тёти:
   - Неужели это тот самый мальчик, который приезжал погостить в замок к моему Яношу много лет назад?
  
   А затем раздался низкий мужской голос, которого Илона ещё ни разу не слышала:
   - Да, это я, госпожа Эржебет.
  
   Мужчина говорил небыстро, иногда растягивал слова, а один раз ошибся в букве. "Конечно, он говорит медленно, ведь наш язык ему неродной", - вспомнила Илона и продолжала вслушиваться.
  
   - Как ты изменился, - меж тем произнесла Эржебет. - Тебя не узнать. Сколько же лет минуло с тех пор, как мы виделись в последний раз?
   - Боюсь, что очень-очень много, госпожа Эржебет, - отвечал мужчина. - Больше тридцати.
   - Вот как? - засмеялась тётя. - А я-то думала, когда же успела так постареть!
   - Как видите, госпожа Эржебет, я тоже не молод.
  
   Стало слышно, как Матьяш громко хмыкнул:
   - Да брось, кузен! Давай-ка я представлю тебя остальным. - Затем, король, очевидно, повернулся к отцу Илоны: - Ошват, а ты ведь тоже хорошо знаком с моим кузеном.
  
   На несколько мгновений в комнате воцарилась тишина, а затем мужчина, которого Илона теперь должна была называть женихом, сказал:
   - Однажды мы вместе с Ошватом хорошенько прищемили хвост туркам. Только вот не знаю, помнит ли Ошват.
   - Помню, - неохотно произнёс отец Илоны, но Матьяш будто не заметил, как это было сказано, и с нарочитым воодушевлением продолжал:
   - Тогда, Ошват, я представлю своего кузена твоей супруге. Агота, это - мой кузен Ладислав Дракула и, надеюсь, ваш будущий зять. Кузен, это госпожа Агота, мать невесты.
  
   Никто ничего не сказал. Наверное, мать Илоны и мужчина, на которого Илона до сих пор не решилась взглянуть, молча поклонились друг другу.
  
   После этого послышались шаги, которые всё приближались, и невеста смутилась ещё сильнее, чем прежде, когда увидела совсем рядом ярко-красные остроносые башмаки своего кузена. На них были пряжки в виде ворона, державшего в клюве кольцо - птица с герба Гуньяди - так что угадать владельца не составляло труда.
  
   - Ну, - торжественно произнёс Матьяш, - вот те самые сёстры. Так и быть, кузен, я не стану просить тебя угадать, которая из двух - Илона. Я сам скажу. Вот старшая - Маргит.
  
   Послышался шорох одежд. Значит, с обеих сторон последовал молчаливый поклон.
  
   "Сейчас дело дойдёт до меня", - сказала себе Илона. Ей казалось, она готова упасть в обморок, но знакомиться с женихом всё равно бы пришлось, поэтому не имело смысла растягивать эту пытку. Да и следовало ли называть происходящее пыткой? "Почему ты не хочешь посмотреть на Дракулу? - спрашивал внутренний голос. - Ты боишься, что увидишь у жениха в руке пыточный инструмент, будто к тебе пришёл палач? Но это же нелепость. Никто так не приходит к невестам. Даже Дракула".
  
   Меж тем Матьяш и "его кузен Ладислав" оказались напротив Илоны. Она подняла голову и удивилась. Именно удивилась, а не испугалась, как ожидала.
  
   "Надо же, он совсем не высок. Одного со мной роста", - подумала невеста о своём женихе. А ещё она сразу обратила внимание на его глаза. Карие глаза, обрамлённые лучами мелких морщин, которых не было на портрете. Обычно морщины вокруг глаз бывают у тех, кто много улыбается. Да и сам взгляд оказался не такой, как изобразил художник. Дракула сейчас смотрел прямо на Илону, а не мимо, и во взгляде не было ни отчаяния, ни безысходности - скорее радость.
  
   Илона совсем этого не ожидала. Она думала, что если Дракула не станет смотреть на неё с затаённой тоской, то посмотрит грозно и испытующе, но нет. Он смотрел очень приветливо и с умеренным любопытством. Казалось даже странно, что человек, у которого такие прямые и острые черты лица, может так смотреть. Прямой нос, острый подбородок и острые скулы были те же, как на портрете, но приветливое выражение глаз придало всему лицу больше мягкости, которой на картине не отразилось.
  
   А ещё обнаружилось, что плечи у этого человека шире, чем на картине. Их делал ещё более широкими просторный кафтан из синего бархата, надетый поверх другого - зелёного. Сами одеяния выглядели новыми, и было заметно, что их обладатель ещё не успел к ним привыкнуть, поэтому его движения выглядели не вполне свободными, осторожными. Именно так - немного скованно - Дракула поклонился Илоне, и она поклонилась ему так же, поскольку не смогла до конца преодолеть смущение.
  
   - Илона, это мой кузен Ладислав. Твой будущий супруг, - произнёс Матьяш и с улыбкой добавил. - Видишь? Он совсем не страшный.
   - Да-да, моя девочка, - подхватила Эржебет. - Я ведь то же самое тебе говорила.
  
   Любопытство в глазах жениха сменилось лёгким недоумением, а Илоне вдруг почему-то стало досадно. Она произнесла тихо, но твёрдо:
   - Я и не боюсь. С чего вы взяли?
   - Мы шутим, дорогая кузина, - ещё больше заулыбался Матьяш. - Мы просто шутим.
  
   Затем король уселся в резное кресло, указал невесте и жениху на два кресла, стоявшие рядом, предложил всем остальным своим родственникам тоже присесть и начал рассказывать о кузене, всячески расхваливая его. Могло бы показаться удивительным, что так лестно говорят о Дракуле, которого называли и извергом, и кровопийцей, и тираном, но Матьяш рассыпался в похвалах.
  
   Его Величество напомнил всем присутствующим, что "кузен Ладислав" и отец Илоны вместе воевали против турок пятнадцать лет назад, когда большая турецкая армия сожгла венгерскую крепость Северин на Дунае, а затем зашла в валашские земли и захватила в плен много мирных людей. Матьяш сказал, что армия его кузена и армия Ошвата, объединившись, догнали турецкую армию и воздали туркам по заслугам.
  
   - Вот замечательный пример единения, которое может послужить на пользу христианству, - важно произнёс Его Величество и, сделав многозначительную паузу, добавил: - Я надеюсь, что брачный союз, который мы скоро заключим, так же послужит на благо всем христианам.
  
   После этого Матьяш рассказывал о некоем зимнем походе, совершённом Дракулой, когда оказалось сожжено множество турецких крепостей. Поход состоялся четырнадцать лет назад, но Матьяш почему-то помнил все подробности. Возможно, прочитал некий старый отчёт, чтобы освежить память.
  
   Венценосный рассказчик лишь иногда спрашивал:
   - Верно ли я передаю ход событий, кузен?
  
   Жених Илоны иногда говорил "верно", иногда что-то добавлял, а остальные слушали.
  
   Затем король принялся рассказывать о войне, которая была тринадцать лет назад. Турецкую армию возглавлял лично султан, и эта армия, которая вторглась в валашские земли, была огромна, но "кузен Ладислав" не побоялся бросить ей вызов.
  
   Матьяш говорил о том, как его кузен стремился задержать врагов во время переправы через Дунай, а затем - о кровопролитном ночном бое недалеко от валашской столицы, причём этот бой оказался для влахов очень успешным, ведь кровь лилась в основном турецкая. Рассказ получился очень красочный и убедительный, но "кузен Ладислав" почему-то погрустнел, и уже делал над собой усилие, чтобы бодро подтверждать:
   - Да, верно. Всё верно.
  
   Кажется, король так и не завершил своё повествование. О том, чем же закончилась война, он сказал весьма неопределённо. Вначале упомянул, что тоже собирался участвовать в деле, помочь влахам против турок, но затем лишь выражал сожаления о том, что война, которая "так хорошо начиналась", оказалась проиграна.
  
   Илона помнила, что Дракула был обвинён в предательстве и арестован именно в то время, когда Матьяш собирался в поход, но ведь Матьяш сказал ей недавно, что никакого предательства не было. Что же в итоге произошло? Всё казалось очень запутанно, однако просить разъяснений сейчас Илона не стала. "Я слишком взволнована и всё равно ничего не пойму", - подумала она. К тому же, король заставил её взволноваться ещё сильнее, вдруг предложив:
   - А может, оставим жениха и невесту ненадолго наедине?
  
   Мать Илоны сразу встрепенулась:
   - Что!? Это ещё зачем!? - но Эржебет поддержала сына:
   - А почему бы и нет.
   - Как же так, - пробормотала мать Илоны, оглядываясь на мужа, который сидел с непроницаемым лицом, и на старшую дочь, которая тоже немного встревожилась. - Нас о таком не предупреждали.
   - Агота, чего ты боишься? - улыбнулась Эржебет. - Или ты думаешь, они могут сыграть свадьбу раньше времени?
   - Мой кузен со всем возможным почтением относится к семье Силадьи, поэтому волноваться совершенно не о чем, - заявил Матьяш. - Верно, кузен?
   - Верно, - ответил жених Илоны, но теперь заметно повеселел.
  
   Илона нахмурилась.
  
   - В чём дело? - шутливо спросил у неё Матьяш. - Ты же сама сказала, что не боишься.
  
   Не дожидаясь ответа, король встал и начал выпроваживать всех из комнаты:
   - Пойдёмте-пойдёмте. Пусть поговорят немного наедине. А то в нашем присутствии они не сказали друг другу ни слова.
  
   * * *
  
   Никто не должен сидеть в присутствии короля. Разве что его матушка может себе это позволить, да и то не всегда, поэтому, как только Матьяш поднялся с кресла, поднялись все присутствующие - в том числе Илона и её жених.
  
   Провожая Матьяша взглядом, Ладислав Дракула ненадолго отвернулся от своей невесты, чем она немедленно воспользовалась, чтобы опрометью кинуться в другой конец комнаты.
  
   Сделав шесть или семь шагов, Илона вдруг опомнилась и спросила себя, куда и зачем бежит. Чтобы хоть как-то оправдать своё бессмысленное бегство, она взяла вышивание, которое не так давно оставила, села на скамеечку возле самого окна, схватила иголку, но не могла сделать ни одного стежка - всё прыгало перед глазами, или у неё просто дрожали руки.
  
   "Дальше бежать некуда. В окно не выпрыгнешь", - сказала себе невеста, слыша приближающиеся шаги жениха, а он сел на скамеечку напротив и, помолчав немного, спросил:
   - Значит, ты меня не боишься?
   - Нет, не боюсь, - ответила Илона и, чтобы доказать это, оторвалась от вышивания.
  
   Посмотреть в глаза своему собеседнику она не решилась, поэтому смотрела на его подбородок и подумала, что в портрете этого человека всё-таки довольно много сходства с оригиналом. Подбородок был покрыт едва заметной щетиной, как на картине. Конечно, жениха брили сегодня утром, но к нынешнему часу, а была уже почти середина дня, щетина успела отрасти.
  
   - Ты смелая, - очень серьёзно произнёс собеседник. - Ты знаешь, кто я, и не боишься.
   - Меня уверяли, и не раз, что мне нечего бояться, - сказала Илона.
   - Значит, ты просто смущена? - спросил жених.
  
   Илона не ответила. Лишь подумала, что действительно смущается - настолько, что не может назвать жениха по имени даже мысленно. Ладислав или Ласло - так она могла бы звать его, но ни Ладиславом, ни Ласло он для неё не был. В голове вертелось либо "Ладислав Дракула", либо просто "Дракула", либо "жених", безымянный жених.
  
   А он сидел напротив неё и продолжал допытываться:
   - Почему ты смущена? Мне сказали, что ты уже успела побывать замужем. Я полагал, что только девицы смущаются, а те, которые узнали замужество, должны смотреть прямо. Разве не так? Скажи мне.
   - Я не могу говорить за всех, - отвечала Илона. - Я могу говорить только за себя.
   - Тогда скажи за себя, - ободрил Дракула.
   - Я... я... уже пять лет не... уже пять лет одна, и за это время отвыкла от всего того, что мне теперь приходится делать.
   - Неужели за пять лет к тебе никто не сватался? - удивился собеседник. - Не может быть, чтобы никто.
   - Четыре года назад сватались двое, - призналась Илона. - А три года назад - ещё один, но я всем отказала. И с тех пор мне больше не приходилось говорить с мужчиной о том, о чём я сейчас говорю, - она снова уткнулась в вышивание, но теперь успокоилась, даже сумев сделать пару стежков, пусть и не очень ровных.
   - Ты уже была замужем, но ведёшь себя так, как если бы замужем не была, - подытожил жених, а затем добавил с какой-то особенной интонацией в голосе: - Мне нравится, что ты такая.
  
   Илона не знала, что на это ответить, но, к счастью, отвечать не потребовалось. Скрипнула дверь - это вернулся Матьяш и остальные.
  
   III
  
   В следующий раз жених явился во дворец, когда состоялось официальное объявление о помолвке и пир по случаю неё. Перед лицом собрания в тронном зале Матьяш вложил руку своей кузины в руку "своего кузена Ладислава" и объявил, что будущий союз заключается ради блага и процветания всех христиан.
  
   Илона волновалась уже не так, как прежде. Взгляды собравшихся, устремлённые на неё, не вызывали смущения, потому что через всё это она уже проходила семнадцать лет назад, когда Матьяш объявил о её скорой свадьбе с Вацлавом. И вот теперь Илона точно так же стояла перед троном, а король вкладывал её руку в руку жениха, но теперь - другого человека, не Вашека. Жизнь пошла на новый круг.
  
   Бракосочетание назначили на начало июля. Церемония должна была состояться всё в том же главном городском соборе, где Илона уже венчалась когда-то. Правда, в сравнении с теми временами здание выглядело иначе, получив новую колокольню и множество резных каменных украшений на фасаде. И всё же это оставался тот самый собор, пусть даже его называли не церковью Божьей Матери, а церковью Матьяша, потому что заново освятили в честь апостола Матфея. Всё менялось, и в то же время повторялось. "Как странно. Как странно", - думала Илона.
  
   Невеста невольно сравнивала те чувства, которые испытывала семнадцать лет назад, и нынешние. Кажется, ни тогда, ни сейчас она особенно не ждала свою свадьбу. Уж точно не было радостного нетерпения, как у многих девиц и женщин, особенно если они знают, что всё окажется очень красиво и торжественно. Нет, Илона никогда не испытывала такого. Особенно сейчас. Ну, как можно с нетерпением ждать свадьбу с Дракулой! А кроме того она вдруг обнаружила, что оказалась предметом такого же пристального внимания окружающих, как семнадцать лет назад, но если тогда это было связано с тем, что все ждали её первых регул, то теперь всеобщий интерес вызывало то, что она думает о своём новом женихе.
  
   Семнадцать лет назад многие почти не знакомые ей женщины считали себя вправе спросить Илону, не ощущает ли она "приближение кровотечения". У невесты узнавали, не тянет ли у неё внизу живота или ещё что-то подобное, и это казалось на грани приличий. Так и хотелось ответить: "Оставьте меня", - но Илона сдерживалась, а теперь ей так же приходилось сдерживаться, когда чуть ли не каждая дама из свиты тёти Эржебет, улучив минуту, приставала:
   - Вы уж простите мой вопрос. Как вам показался этот Дракула?
   - Человек как человек, - отвечала невеста и отворачивалась, мысленно добавляя: "А кто вы такая, чтобы расспрашивать меня?"
  
   Больше всего настырности проявляли четыре юные особы, пользовавшиеся у тёти особым благоволением:
   - Илона, а портрет твоего жениха по-прежнему у тебя в спальне? - хитро улыбнувшись, спросила одна из них.
   - Да, - ответила невеста. - А что?
   - Он закрыт покрывалом или открыт? - так же хитро спросила другая шалунья.
   - Почему вы спрашиваете? - удивилась Илона.
   - Закрыт или открыт? - повторила вопрос третья и почему-то готова была прыснуть со смеху.
   - Кажется, открыт. Последние дни я не обращала внимания, - призналась невеста.
  
   У всех четверых красавиц сделались круглые глаза, а Эржебет, сидевшая рядом, тоже начала хитро улыбаться.
  
   - А в чём дело? - принялась допытываться Илона, в очередной раз вспоминая слова старшей сестры, о том, что все четыре юные красавицы - дурочки.
   - Как можно не обращать внимания! - всё с такими же круглыми глазами произнесла Орсолья. - Ведь если портрет открыт, то смотрит на тебя всё время. Вот ты переодеваешься, а он смотрит. Разве тебе всё равно?
  
   Остальные три юные особы захихикали, прикрывая ладошками рты, а Илона не знала, что и ответить на эти рассуждения, которые казались ужасно глупыми.
  
   - Или вот, например, ты спишь, а он смотрит на тебя из угла. Всю ночь, - многозначительно произнесла Орсолья и тоже захихикала в кулачок. - Неужели, тебе всё равно?
  
   Илона не смогла ничего ответить и просто пожала плечами, а юные придворные дамы продолжали веселиться.
  
   * * *
  
   В те дни даже Маргит, казалось, вела себя странно и глупо, а ведь она делала то же, что и всегда - собирала сплетни, чтобы пересказывать младшей сестре. Наверное, Маргит таким способом стремилась проявить заботу об Илоне, но получалась не забота, а почти издёвка.
  
   Сплетница, сидя в покоях младшей сестры во дворце, то и дело качала головой:
   - Ах, сестрёнка. И как же ты выйдешь замуж за этого Дракулу. Я про твоего жениха такое слышала! Знаешь, как он с женщинами обращается?
   - Тётя Эржебет говорила, что он способен быть любезным и обходительным, а у меня была возможность в этом убедиться, - спокойно произнесла Илона, уткнувшись в вышивание, но Маргит продолжала:
   - Ты всё-таки послушай. Говорят, был случай с какой-то женщиной, из простых. Дракула однажды ехал куда-то и встретил её мужа, который работал в поле. А Дракула начал расспрашивать того человека про жизнь, как у влахов принято, и увидел, что у него, то есть у мужа той женщины, рубашка криво сшита. Дракула спросил, кто шил рубашку, и услышал "жена". Дракула спросил, где она сейчас. Оказалось, что дома. И Дракула немедленно поехал в тот дом и велел своим слугам отрубить ей руки за то, что она плохо шьёт. Вот так! Только представь!
  
   Илону передёрнуло, но она всё же смогла спокойно спросить:
   - Маргит, ты, в самом деле, хочешь, чтобы я это представила? Зачем?
   - Ты же должна знать, за кого выходишь замуж, - ответила старшая сестра, будто не замечая, что этот разговор нежелателен. - Вот ты решишь ему что-нибудь сшить сама, а ему не понравится. И что будет? Ты знаешь? А я не знаю.
   - Маргит, перестань, - отмахнулась Илона. - Зачем мне что-то ему шить, если можно нанять швею?
   - Значит, он велит, чтобы руки отрубили швее.
  
   Младшая сестра ничего не ответила, только вздохнула, но старшая даже не думала угомониться:
   - А ещё мне рассказывали, что однажды, когда Дракула воевал с кем-то в Эрдели, то приказал казнить целую толпу пленных женщин. Дракула сразился со своим врагом, а когда разбил его армию, то увидел, что за этой армией шла целая толпа женщин... ну... проституток, которые ходят за солдатами. И Дракула велел всех этих женщин посадить на колья.
  
   Илона опять промолчала, а Маргит, многозначительно подняв палец, изрекла:
   - Вот такой он суровый человек, твой жених.
  
   Младшая сестра отмалчивалась, а старшая всё говорила и говорила:
   - Мне рассказывали, он очень не любит женщин, которые ведут себя свободно. Говорят, что в этой своей Валахии он, пока был у власти, казнил прелюбодеек так же, как тех проституток - сажал на кол. А знаешь, почему для них выбирали именно такую казнь?
  
   Илона всячески стремилась показать, что ей это не интересно, но Маргит продолжала:
   - Меня уверили, что влахи называют колом не только заострённое бревно, но ещё и часть мужского тела... В общем, понятно, которую часть... Так вот поэтому Дракула и сажал проституток и прелюбодеек на кол. Это было что-то вроде шутки. Дескать, если хочешь на кол, тогда получи то, чего хочешь.
   - А я-то здесь причём? - наконец, заговорила Илона. - Что у меня общего с этими женщинами?
   - А если Дракула станет подозревать тебя в неверности?
   - У него не будет оснований.
  
   Маргит усмехнулась:
   - Мужчинам не нужны основания, чтобы подозревать. По крайней мере, моему мужу не нужны. Он меня чуть ли не каждую неделю подозревает, если я куда-нибудь отлучусь. Хорошо хоть, запереть меня дома этот дурак не может. А так бы наверняка запер.
  
   Илоне вдруг вспомнились слова тёти: "Если всё окажется совсем плохо, то жить с мужем ты не обязана", - и теперь, наслушавшись ужасных историй, невеста Дракулы решила: "Наверное, так и сделаю. Поживу с ним немного, а затем мы разъедемся. Мои родители ведь живут раздельно, и я со своим мужем стану жить так же. Ничего особенного сплетники в этом не усмотрят".
  
   * * *
  
   С каждым днём Илоне становилось всё тяжелее выслушивать неприятные истории про её будущего мужа, но, возможно, Маргит рассказывала их нарочно. Может, старшая сестра задалась целью отговорить младшую от предстоящего брака, во что бы то ни стало?
  
   Вспоминая подробности услышанного, Илона уже всерьёз начала представлять, что явится к Матьяшу и скажет: "Я передумала, я отказываюсь". И пусть отказываться казалось поздно, но ведь помолвка - ещё не свадьба!
  
   Конечно, король оказался бы очень недоволен и спросил бы о причине, но Илоне было, что ответить: "Я внезапно узнала столько всего ужасного о своём женихе, сколько раньше не знала. Пусть Ваше Величество говорили мне, что это всё слухи, которые Дракула не стремится опровергать, потому что страх - его оружие в войне с врагами, но я не хочу участвовать в подобной войне. Для меня это слишком!"
  
   Подозрение, что старшая сестра действует с тайной целью, появилось у Илоны и в то утро, когда ожидалась ещё одна встреча с женихом. Он должен был прийти в покои Эржебет, поэтому Илона сидела там, а Маргит, которая теперь имела право беспрепятственно приходить туда, с таинственным видом подошла к сестре и села рядом.
  
   Старшая сестра хотела что-то сказать, но пока молчала, очевидно, стесняясь присутствия тёти, по обыкновению сидевшей в окружении своих четырёх юных любимиц. Одна из любимиц читала вслух книгу о святом Франциске, три другие вместе с госпожой Эржебет молча слушали, и если бы Маргит стала что-то говорить Илоне, это оказалось бы сразу замечено.
  
   Вот почему Маргит выжидала, но юные болтушки, конечно, не смогли долго сидеть в тишине, поэтому, как только те отвлекли Эржебет разговором, старшая сестра зашептала в ухо Илоне:
   - А знаешь, что недавно сделал твой жених?
   - Маргит, не сейчас. Он, наверное, уже скоро придёт, - зашептала ей в ответ младшая сестра, которая в ожидании гостя даже вышиванием решила не заниматься и просто сидела, сложив руки на коленях.
  
   Дракулу по-прежнему содержали под стражей в доме рядом с венгерской столицей - на противоположном берегу Дуная. Переправа на пароме через реку отнимала не менее получаса, а иногда - почти час, поэтому точное время, когда явится жених, было не известно, но существовала вероятность, что он придёт с минуты на минуту.
  
   - Скоро придёт? - продолжала Маргит. - Вот ты у него и спросишь, зачем он сделал то, что сделал.
   - А что он сделал?
   - Подрался с городской стражей, - сообщила старшая сестра.
   - Ну, и пусть, - пожала плечами Илона, и тогда Маргит ехидно добавила:
   - Подрался из-за какого-то разбойника.
   - Из-за разбойника? - это невесте не понравилось. - Как же так вышло? - спросила она.
   - Это было в Пеште, - охотно начала рассказывать старшая сестра. - Пештская стража гналась за разбойником по улице, а разбойник забежал в тот дом, где сейчас содержат твоего жениха, и спрятался во дворе. Городская стража вместе со стражей, которая была в доме, нашли этого разбойника, но тут Дракула увидел всё из окон своих комнат, схватил меч, выбежал во двор и велел: "Отдайте мне этого человека!" - а когда понял, что никто не собирается исполнять повеление, то напал на городскую стражу, и одному стражнику отрубил голову...
  
   Маргит не успела договорить, потому что в комнату вошла одна из старших придворных дам:
   - Госпожа Эржебет, госпожа Илона, госпожа Маргит, - присев в поклоне, сказала дама, - он здесь. Впустить его?
   - Да, впусти, - оживилась Эржебет, пусть дама и не назвала имя посетителя. Кто явился, было понятно и так.
  
   Теперь Илона уже не стеснялась смотреть на дверь, поэтому увидела невысокую широкоплечую фигуру гостя ещё тогда, когда он не успел переступить через порог.
  
   "Неужели, то, что слышала Маргит, действительно было? Неужели, Дракула всегда остаётся Дракулой?" - думала Илона, глядя на вошедшего жениха, в то время как он оглядел комнату, поклонился госпоже Эржебет и четверым юным особам возле неё, а затем приблизился к своей невесте и её старшей сестре.
  
   Перед сёстрами Силадьи гость также склонил голову в поклоне, а затем, сделав ещё два шага вперёд и подойдя к невесте совсем близко, протянул ей правую руку ладонью вверх. Не очень понимая, что происходит, Илона вложила в руку жениха свою, а тот поднёс её руку к губам и едва ощутимо поцеловал.
  
   Наверное, жениху так и полагалось вести себя с невестой, но казалось удивительно, что Дракула ведёт себя, как обычный человек. Как мог он, недавно отрубив голову несчастному городскому стражнику, вести себя так спокойно и непринуждённо!?
  
   - Я вижу, в этот раз моя невеста не смущена, а озадачена, - полушутя произнёс Дракула. - Что-то случилось?
  
   Илона молчала, но вместо неё ответила Маргит:
   - Да, она весьма озадачена и не только она.
   - Я не знаю, чем они озадачены, - подала голос тётя Эржебет.
  
   Дракула оглянулся на неё:
   - Тогда, с вашего позволения, это нужно выяснить.
   - Илона, девочка моя, что случилось? - повторила Эржебет недавний вопрос Дракулы, а Илона промолчала, чтобы не втягиваться в неприятный разговор, в который старшая сестра пыталась её втянуть.
  
   Тогда Маргит взволнованно произнесла:
   - Госпожа Эржебет, я сегодня узнала об одном случае, который произошёл в Пеште, в доме, где сейчас размещён господин Ладислав.
   - Случай в моём доме? - спросил Дракула и удивлённо приподнял брови.
   - Да, - жёстко произнесла Маргит, но её собеседник нисколько не смутился от такого поворота событий и только хмыкнул:
   - Очень интересно. А что за случай?
   - Господин Ладислав не знает, что происходит в его же жилище? Не знает о своём собственном поступке? - язвительно спросила Маргит, но Дракула лишь пожал плечами:
   - Увы, я не знаю и не могу знать всего, что обо мне доносит молва. Поэтому и прошу поведать мне, чтобы я тоже знал, что совершил.
  
   Меж тем Эржебет предложила гостю присесть, чтобы вместе послушать, и он, опустившись в деревянное кресло неподалёку от своей невесты, спросил:
   - Так что же я такого натворил? Вам известно, дамы, что я сейчас живу под присмотром стражи Его Величества. И даже в таком положении я сумел натворить что-то, что озадачило мою невесту?
  
   Ещё мгновение назад Илона не собиралась ничего говорить, но вдруг не выдержала и произнесла:
   - Я не просто озадачена. Я в смятении.
   - Вот как? - Дракула теперь уже не шутил, он казался встревоженным, и это придало Илоне смелости:
   - А что я должна чувствовать, - спросила она, - когда мне говорят, что от руки моего жениха недавно погиб невинный человек?
   - Человек лишился головы! - добавила Маргит. - Я узнала, что господин Ладислав недавно отрубил голову городскому стражу в Пеште.
   - Ого! - на лицо Дракулы вернулась улыбка, и он даже рассмеялся бы, но сдержался. - И как же это случилось?
  
   Маргит, по-прежнему сохраняя в голосе жёсткость, повторила то, что недавно нашептала Илоне - о том, как в доме Дракулы оказался пойман разбойник, и о том, как Дракула не хотел отдавать этого человека, а в итоге убил городского стража.
  
   - После того, как голова стража слетела с плеч, - произнесла старшая сестра Илоны, - его товарищи испугались и бросились прочь. А разбойника господин Ладислав сам отпустил и сказал, что в своём доме будет вершить суд по своему усмотрению, и никто, в том числе городская стража, не имеет права вмешаться. Хозяин дома в пределах своего дома - полновластный господин. Это закреплено законом, и потому господину Ладиславу не пришлось отвечать за свой поступок.
  
   По окончании рассказа все ждали, что теперь скажет Дракула, поэтому в комнате воцарилась полнейшая тишина, а он почесал скулу и всё тем же полушутливым тоном спросил:
   - Так значит, я схватил меч и выбежал во двор?
   - Мне сказали именно так, - кивнула Маргит.
   - Странно, - Дракула пожал плечами. - Я ведь нахожусь под присмотром стражи, которая меня всюду сопровождает, и носить оружие мне пока не разрешено, - он посмотрел на свой пояс, на котором сейчас не висело даже кинжала. - Откуда же у меня оказался меч?
   - Мало ли, откуда, - старшая сестра Илоны тоже пожала плечами.
   - Нет-нет, это важно, - Дракула вдруг сделался очень серьёзен и внимательно оглядел всех присутствующих. - Откуда у человека, который де факто остаётся узником, возьмётся меч? Узнику нельзя носить оружие. А ведь это важная деталь! Не будь у меня меча, я не смог бы отсечь голову тому несчастному, о котором так печалится моя невеста. К тому же в рассказе, который мы только что слышали, утверждается, что я выхватил свой собственный меч, а не отобранный у кого-нибудь. Так откуда у меня взялся меч?
   - А если он всё же был отобран у одного из стражей? - продолжала горячиться Маргит.
   - Да простит меня уважаемая сестра моей невесты, - всё так же серьёзно отвечал Дракула, - но женщине я не смогу доказать, что нельзя отобрать у человека меч, если этого человека защищают другие люди с мечами. Зато мужчину я бы отвёл в другую комнату, где ждёт королевская стража, приставленная ко мне, и предложил бы ему отобрать меч у одного из стражей. Я бы с удовольствием посмотрел, что из этого выйдет.
  
   Илона, уже успевшая подумать, что рассказ сестры правдив хоть отчасти, теперь вдруг посмотрела на всё иначе:
   - Значит, меча не было? - робко спросила она у жениха.
   - Его и сейчас нет, - ободряюще произнёс тот. - Сейчас я даже кинжала не могу носить, а ведь мне, как человеку благородному, следовало бы.
   - И значит, никто не умер? - продолжала спрашивать Илона.
   - Страж умер разве что в чьём-то воображении, - всё так же ободряюще произнёс Дракула.
  
   Маргит оказалась в полнейшем замешательстве, что случалось с ней довольно редко:
   - Но мне рассказывали! - будто оправдываясь, произнесла она.
   - Я ни в чём не виню сестру своей невесты, - любезно ответил жених. - Обо мне чего только ни рассказывают, но пусть человек, от которого вы узнали историю про разбойника, скажет, откуда у меня мог взяться меч.
   - Что ж. Я спрошу, - пообещала Маргит, но по всему было видно, что она намеревается задать тому рассказчику или рассказчице совсем другой вопрос: "Не стыдно тебе выставлять меня в глупом свете?"
   - А я, - продолжал Дракула, - пожалуй, расскажу эту историю страже, которая ждёт меня возле покоев госпожи Эржебет. Им скучно за мной ходить, вот я и развлеку их рассказом о том, в чём они якобы участвовали.
   - Вот видите! - воскликнула Эржебет. - Мой Матьяш всегда говорил, что о Ладиславе рассказывают очень много сплетен и очень мало правды.
   - А хотите послушать другую сплетню обо мне? - вдруг спросил Дракула.
   - Если это что-то страшное, то не нужно, - поспешно произнесла Илона.
  
   "Хватит с меня ужасов!" - мысленно воскликнула она, а жених, конечно, видел, что невеста устала пугаться.
  
   - Нет, это будет не страшно, а даже немного забавно, - заверил он её. - Сплетня относится к тем временам, когда я правил в Валахии. Так вот говорят, что однажды я ехал куда-то по делам и увидел, как в поле работает человек, а у него рубашка оказалась очень короткая, неудобная, всё время выбивалась из-за пояса. Говорят, что я спросил этого земледельца, кто шил ему рубашку. Он ответил, что жена.
   - Эта история мне знакома, - насторожилась Маргит, - но вряд ли её можно назвать забавной.
   - Я ещё не всё рассказал, - ответил Дракула и продолжил: - Говорят, что я велел земледельцу проводить меня к его жене и объяснил, что собираюсь проучить её.
  
   Маргит оставалась настороженной, да и Илона - тоже. Как после выяснилось, они обе подумали: "Неужели он считает историю, где женщине отсекли руки, забавной?" - а жених Илоны меж тем говорил:
   - Молва утверждает, что я забрал ту женщину во дворец, проучил там хорошенько на особый лад и вернул мужу... А через положенный срок у неё родился мальчик, и глаза у него были точь-в-точь, как у меня.
  
   Окончание истории оказалось настолько неожиданным для обеих сестёр Силадьи, что они просто потеряли дар речи - сидели с приоткрытыми ртами, однако Эржебет и её юные придворные дамы этого не заметили, потому что им стало очень весело. Сначала прыснула со смеху Эржебет, а вслед за ней и её маленькая свита.
  
   - А как мальчика-то назвали? - продолжая смеяться, спросила матушка Его Величества.
   - Не знаю. Молва молчит, - пожал плечами жених Илоны, а затем обратился к невесте: - Ты полагаешь, что и это правда?
   - Конечно, нет, - Илона решила примирительно улыбнуться и вдруг неожиданно для себя добавила, опустив голову: - Наверное, мне следует попросить прощения за своё легковерие. Его Величество говорил мне, что не надо верить слухам, а я хотела следовать этому совету, но не смогла и в итоге обидела жениха. Однако теперь я не буду слепо доверять молве...
  
   Произнося это, Илона услышала какой-то шорох, но даже не успела сообразить, что это, как вдруг обнаружила - её жених снова возле неё, сам взял за руку и снова эту руку целует.
  
   - Я нисколько не обижен. И я тронут решимостью своей невесты, - мягко произнёс Дракула. - Не стану скрывать, что моей будущей супруге придётся нелегко из-за разных сплетен. Даже если затыкать уши, всё равно невольно услышишь что-нибудь эдакое, и единственное спасение от этого - здравый смысл. Только он поможет отличить правду от вымысла.
   - Я понимаю, - ответила Илона, мягко высвобождая руку, потому что и сестра, и тётя, и юные придворные дамы смотрели так, будто между невестой и женихом происходит что-то почти неприличное.
  
   Впрочем, подозрительные взгляды наблюдательниц Илона ощущала даже тогда, когда жених вернулся в своё кресло. Казалось, что сестра, тётя и четверо придворных дам думают одно и то же: "А Дракула ей нравится. Надо же! Кто бы мог подумать! Как она любезничает с ним".
  
   Пусть Илона сама не думала, что любезничает, но почему-то была уверена, что другие полагают именно так. Она смутилась и едва следила за ходом разговора. Её несколько раз о чём-то спрашивали, и пришлось что-то отвечать, но когда жених начал прощаться, Илона уже не смогла бы вспомнить, о чём говорила совсем недавно. Сразу же, как визит окончился, она попросила позволения уйти в свои покои.
  
   - Я хотела бы отдохнуть, - призналась Илона.
   - Конечно, моя девочка, - улыбнулась Эржебет и тут же, повернувшись Маргит, строго добавила: - А ты останься.
  
   Старшая сестра обречённо вздохнула, понимая, что сейчас получит выговор за то, что рассказывает младшей всякий вздор, но Илона, которая могла бы заступиться за Маргит, не сделала этого, потому что думала про другое, более важное. Илона торопилась в свои покои, а когда, наконец, оказалась там, то сразу велела своей служанке Йерне приоткрыть окно.
  
   - Зачем? - удивилась та.
   - Приоткрой. Быстро, - повторила госпожа, а когда приказ был исполнен, выглянула наружу, думая о том, как всё-таки удачно, что окна её комнаты выходят на главный двор, и что во дворе в это время немноголюдно.
  
   Там толпилось всего два десятка человек - несколько придворных, окружённых челядью - поэтому не составило труда заметить, как через пустое пространство, вымощенное каменными плитами, идёт невысокий широкоплечий человек с чёрными волосами, легко узнаваемый даже со спины. Не за каждым ведь следуют четыре вооружённых королевских стража!
  
   Вот человек замедлил шаг, из-за чего стражники поравнялись со своим подопечным, а затем подопечный, снова ускорившись, начал им что-то говорить. Илона надеялась услышать хоть несколько слов, ведь мощёный двор и высокие каменные здания создавали эхо, как в колодце, но поначалу речь была слишком тихой.
  
   Первое, что удалось услышать, это громкий смех четырёх стражей. "Мой жених рассказывает о разбойнике, как обещал?" - гадала Илона, а затем до неё долетела фраза Дракулы, сказанная особенно громко:
   - ...размахнулся и срубил ему голову, а вы, как видно, хлопали глазами и не пытались меня остановить.
   - А он стоял, как столб, и ждал, пока ты ему голову срубишь? - спросил один из стражников, похохатывая.
   - Может и так, - жених Илоны развёл руками. - Но мне всё же любопытно, где я взял меч? Не вы ли мне одолжили?
  
   Стража снова засмеялась, а дальнейшего разговора уже не было слышно, потому что рассказчик и его четверо слушателей оказались на другом конце двора, а затем скрылись в воротах.
  
   IV
  
   Свадебные хлопоты обошли Илону стороной. Как и семнадцать лет назад, ей не был известен ни список приглашенных, ни список блюд, которые окажутся поданы к праздничному столу. Невеста знала только дату свадьбы - торжество наметили на начало июля, когда отмечается праздник Посещения Святой Елизаветы Пресвятой Девой Марией.
  
   Знаменательное событие, когда Дева Мария, будущая мать Христа, посетила свою родственницу Елизавету, будущую мать Иоанна Крестителя, отмечалось Католической церковью восемь дней, то есть целых восемь дней подряд были праздничными - ни одного постного, и это казалось очень удобным для предстоящей свадьбы.
  
   В день бракосочетания, конечно, предполагался пир во дворце. В последующий день - ещё один пир. На третий день хотели устроить большую охоту неподалёку от столицы, а утром четвёртого дня новобрачные должны были отправиться в Пешт, в тот самый дом, который сейчас служил местом пребывания жениха под стражей. После свадьбы этому жилищу предстояло стать собственностью Ладислава Дракулы и семейным гнездом.
  
   "Сколько хлопот, суеты! А зачем?" - спрашивала себя Илона, потому что предпочла бы скромную свадьбу без толпы гостей, без большого пира и большой охоты, но кузине Его Величества следовало выходить замуж со всей подобающей пышностью. Даже платье ей полагалось не простое, а такое, которое она не сможет ни надеть, ни снять самостоятельно, и даже цвет платья нельзя было выбрать самой.
  
   На семейном совете, который, конечно, проходил без участия невесты, решили, что одежды брачующихся должны быть в тех же цветах, что и родовые гербы, причём стороны почтят друг друга особым образом. Невеста наденет платье под цвет родового герба жениха, а жениху подберут одежды в цвет герба семьи Силадьи.
  
   Это означало, что Илоне предстояло надеть тот цвет, который она никогда в жизни не носила - красный, да ещё с золотой вышивкой, ведь на гербе у валашских правителей был золотой орёл с крестом в клюве, обычно изображавшийся на красном фоне.
  
   Наряд жениха при этом смотрелся бы скромнее, ведь герб Силадьи не отличался яркими красками - бурая коза, выпрыгивающая из золотой короны, изображённая на белом фоне. И всё же семейный совет решил, что так будет лучше.
  
   * * *
  
   Разумеется, жениха на семейный совет приглашали. Илона знала об этом, потому что в разговорах своих родителей и Матьяша иногда слышала фразы о том, что будущий муж "настаивал" или "просил".
  
   Невеста прекрасно помнила, что речь идёт о договорном браке, то есть о сделке, но почему-то оказалось очень не приятно думать, что жених торгуется со своей будущей роднёй. Сделка есть сделка, и значит, торг уместен, но Илона всё чаще думала: "Пусть бы будущий муж торговался поменьше".
  
   В один из дней она даже обрадовалась, когда случайно услышала разговор Матьяша с её отцом: собеседники направлялись в покои к Эржебет как раз после семейного совета, состоявшегося в покоях Его Величества:
   - Ошват, ну, прояви щедрость, - вполголоса говорил король. - Десять тысяч - это мало. Дай двадцать. Приданое должно быть достойным.
   - Двадцать этому проныре! - отвечал отец Илоны, а под пронырой, конечно, подразумевал своего будущего зятя. - Хватит и того, что он заполучил мою дочь.
   - Не упрямься, Ошват, - твердил король. - Он согласится и на десять. Но что скажут люди? Скажут, что ты жаден. А я не хочу, чтобы так говорили. Мои родственники должны выглядеть достойно.
  
   Матьяш хотел добавить что-то ещё, но увидел Илону, которая, как положено при появлении Его Величества, поклонилась, и замолчал. Обсуждать дела при ней король не собирался.
  
   - Прошу прощения, - сказала невеста и поспешно вышла из комнаты якобы для того, чтобы дать отцу и кузену договорить, а на самом деле просто хотела скрыть свою внезапную радость.
  
   "Десяти тысяч золотых ему довольно. Он не потребует больше, потому что и так рад, что женится. Он рад, что женится на мне. Рад, - повторяла Илона, направляясь в свои покои, но вдруг остановилась и спросила себя: - А как же Вашек?"
  
   Она вдруг с ужасом осознала, что не вспоминала о нём уже несколько дней, и ей тут же представилось, как покойный муж смотрит на неё с небес и очень печалится. Илона вообразила, что он молчит и даже не вздыхает, но выражение его лица, обрамлённого светло-русыми волосами, которые на небе стали ещё светлее, говорило красноречивее любых слов. Нет, этого взгляда казалось невозможно вынести!
  
   "Тебе нельзя так поступать с Вашеком! Нельзя! - подумала Илона и напомнила себе, что согласилась на предстоящий брак потому, что он договорной, то есть совершается без учёта чувств. А ещё она вдруг поняла, что не смогла бы согласиться, окажись на месте Дракулы другой жених. Когда Илона твердила, что её смущает прошлое жениха, то обманывала и себя, и других. Только за такого мужчину как Дракула она и могла бы выйти! Илона согласилась потому, что её женихом стал тот, кто просто не может нравиться, потому что это Дракула - жестокий да и просто отталкивающий человек. Казалось, что своим согласием она угодила всем. Даже Вашеку. А теперь получалось, что Дракула нравился ей вопреки всему. Как же так?
  
   "Этот жених не должен тебе нравиться. Не должен", - сказала себе невеста Дракулы. Испугавшись изменить Вацлаву, она уже не радовалась, перестала улыбаться. Зато чувство вины начало исчезать. Опасности нарушить верность покойному мужу теперь не было.
  
   * * *
  
   На семейном совете очень много обсуждалось то обстоятельство, что Дракула - не католик. Подобно большинству влахов он исповедовал христианство восточной ветви, а ведь вероисповедание весьма важно, когда речь идёт о заключении брака.
  
   Как и обещал Матьяш своей кузине, разговор даже не заходил о том, чтобы ей ради предстоящей свадьбы сменить веру, но и жених по условиям брачного договора не должен был переходить в католичество. Стороны решили, что брак будет "смешанный".
  
   Илона впервые услышала о смешанном браке, когда во дворец пришёл один из священников, состоявший при архиепископе Эстергомском. Именно этому архиепископу предстояло совершить обряд бракосочетания между ней и Ладиславом Дракулой, а священник, исполняя поручение архиепископа, должен был рассказать невесте и жениху, как всё произойдёт.
  
   Когда посланец, облачённый в чёрную сутану, прибыл в королевский дворец и оказался препровождён в покои Эржебет, там уже собралась вся семья: сама Эржебет, Ошват Силадьи и его супруга Агота с дочерьми. Только Матьяш не присутствовал, потому что ещё давно выяснил для себя подробности, касающиеся этого дела, и не считал нужным слушать их повторно, а вот родители невесты, её старшая сестра и сама Илона преисполнились любопытством, совсем не праздным.
  
   - Вы уж расскажите нам, отец, - произнесла Агота, когда посланец в чёрной сутане уселся на пристенную скамью. - Дело для нас новое, непривычное. Я, признаться, очень беспокоюсь, как бы люди не начали судачить, что брак моей дочери ненастоящий.
   - Уверяю вас, он будет самый настоящий, - спокойно произнёс священник и елейно улыбнулся. - Как можно усомниться в действительности брака, если бракосочетание пройдёт по католическому обряду.
   - Католическому? - переспросила Агота и оглянулась на младшую дочь, которая сидела неподалёку.
   - Да, именно так, - кивнул посланец архиепископа. - Если бы бракосочетание происходило в Валахии, то могло случиться по-другому, но поскольку оно произойдёт здесь, обряд будет католический.
   - Слава Господу! - мать Илоны облегчённо вздохнула и перекрестилась.
  
   Эржебет, сидевшая в своём любимом кресле, удовлетворённо улыбнулась:
   - А как же иначе! Ведь мой сын с самого начала сказал, что нашей Илоне совершенно не о чем беспокоиться. Как можно сомневаться в словах моего сына!
   - Мы и не думали сомневаться, - смутилась Агота. - Просто всё так непривычно!
   - А что это за смешанные браки такие? - спросил отец Илоны, сидевший рядом с женой. - Откуда они взялись?
   - Они пошли от правителей, которым требовалось заключать политические союзы, - ответил посланец архиепископа. - Этому есть примеры довольно ранние. Несколько столетий назад подобные браки уже совершались.
   - Вот видите! - сказала Эржебет и многозначительно подняла указательный палец. - Ваша дочь будет выходить замуж так, будто родилась в семье правителя. Этот брак не унизит её, а возвысит. Это же ясно, но вы всё сомневаетесь!
   - А между кем совершались? - продолжал спрашивать Ошват Силадьи.
   - К примеру, матушка нашего великого короля Иштвана Святого всегда оставалась христианкой восточной ветви. Брак с отцом Иштвана был смешанный. Вспомните также союз между нашим королём Андрашем Первым и дочерью правителя Руси. Жена Андраша после свадьбы тоже осталась в своей вере и лишь позднее, когда овдовела, приняла нашу веру, чтобы выйти замуж во второй раз, за достойного католика, которого звали...
   - Иштван Святой? Андраш? - перебил Ошват. - Это же было полтысячи лет назад! А есть что-нибудь поближе к нашим временам?
   - Можно и поближе, - согласился посланец архиепископа. - В Валахии, откуда происходит жених вашей дочери, тоже есть примеры.
   - Да? - удивился отец Илоны, но его собеседник остался невозмутим:
   - Да. Прапрадед, прадед и дед господина Ладислава Дракулы по отцовской линии* были женаты на католичках, и как раз через смешанный брак, то есть супруга сохраняла своё вероисповедание.
   - Надо же! - воскликнул отец Илоны. - А Дракула нам ничего не сказал.
  
   ______________
   * Имеются в виду князь Николае Александру, князь Раду I по прозвищу Чёрный воевода (Нэгру Водэ) и князь Мирча I по прозвищу Старый.
   ______________
  
   Священник, почему-то смутившись, пояснил:
   - Об этом мы говорили с господином Ладиславом, когда я посещал его вчера, и оказалось, что он сам не всё знал... Особенно в отношении своего деда... Но спорить не стал, хоть и продолжал сомневаться.
   - Вот как? - насмешливо спросил отец Илоны. - Дракула даже не знал, что его бабка была католичка?
  
   Священник смутился ещё больше, даже покраснел, что на фоне его чёрной сутаны казалось весьма заметно. Был бледный, а стал розовый:
   - Нет, о вероисповедании своей бабки он знал. Разумеется, знал, но... его бабка... э... не являлась супругой деда.
   - Что? - насторожилась Агота.
  
   Посланцу архиепископа ничего не оставалось, как прямо заявить:
   - Отец господина Ладислава рождён от внебрачной связи, потому что дед господина Ладислава был женат, но... жил с любовницей. Совсем не редкость среди правителей Валахии.
   - Ну и дела! - воскликнул Ошват Силадьи.
   - Возможно, вас успокоит то обстоятельство, что бабка господина Ладислава, хоть и не являлась супругой деда, но тоже исповедовала католичество, - поспешил добавить священник-посланец.
   - Ну и дела! - снова воскликнул Ошват.
  
   Он хотел сказать что-то ещё, но жена дёрнула мужа за рукав, а посланец архиепископа, немного сбившись с мысли из-за всех этих подробностей, повторил на новый лад то, что уже и так сообщил:
   - Господину Ладиславу, конечно, известно, что его дед был женат, но то, что супруга деда подобно э... любовнице тоже являлась католичкой, вызвало у господина Ладислава удивление.
   - А вы доподлинно знаете про смешанные браки с правителями Валахии? - осторожно спросила Маргит.
   - Да, - отвечал посланец, наконец совладав с собой, - я знаю доподлинно, что прапрадед господина Ладислава вторым браком женился на католичке из наших земель и приказал построить рядом с дворцом католический храм нарочно для своей супруги. Когда прадед господина Ладислава женился на католичке, этот храм подновили, и этим же храмом впоследствии пользовалась женщина, на которой был женат дед господина Ладислава. Она тоже происходила из наших земель, как и... как и бабка господина Ладислава. Семья господина Ладислава связана с нашим королевством весьма тесно.
   - А вы сами откуда всё знаете? - спросил отец Илоны, на что услышал:
   - Во исполнение просьбы Его Величества, которая была обращена к Его Высокопреосвященству, мы провели расследование, изучали архивы, и вот итог.
   - Так значит, смешанные браки - дело вполне обычное? - спросила мать Илоны.
   - О, да! - священник несколько раз кивнул. - А с тех пор, как между нашей церковью и восточной христианской церковью была заключена уния*, то есть чуть более тридцати лет назад, всё упростилось. Если две ветви христианства объединились, то верующим, которые принадлежат к этим ветвям, тем более можно объединиться. На смешанный брак уже не нужно особого разрешения из Рима. Достаточно благословения от архиепископа.
   - Вот и хорошо, - улыбнулась Эржебет. - Не будет лишней волокиты с бумагами. А то я два года назад отправила письмо в Рим по одному делу, так до сих пор не дождалась ответа.
  
   ______________
   *Флорентийская уния 1439 года.
   ______________
  
   Меж тем мать Илоны продолжала волноваться о том, как будет выглядеть брак со стороны:
   - Итак, отец, - сказала Агота, обращаясь к священнику, - бракосочетание пройдёт по католическому обряду, а что будет дальше? Как супруги станут жить?
   - Так же, как и католическая пара, - отвечал посланец архиепископа. - Соблюдать посты, праздновать общие праздники, которые совпадают по датам. К примеру, Рождество. А в том, что не совпадает, каждый из супругов будет придерживаться правил своей церкви. Увы, вместе посещать храм у них не получится. Каждый станет ходить в свой. Ваша дочь продолжит посещать мессы, а ваш зять - литургии... если я правильно произношу, как это называется у восточных христиан.
   - Что ж, понятно, - кивнула мать Илоны, но священник сказал ещё не всё:
   - Если же в таком браке родятся дети, то сыновья обычно воспитываются в вере отца, а дочери - в вере матери, но это условие не обязательное. В брачном договоре может быть указано, что все дети станут воспитываться в вере отца или в вере матери. Это уж как договорятся семьи будущих супругов. Кстати, позвольте официально спросить - как вы решили в нынешнем случае? Будет ли среди католиков прибавление?
   - Среди католичек оно, возможно, будет, - улыбнулась Эржебет. - Когда Ладислав только узнал, что женится на католичке, то сперва настаивал, чтобы все дети исповедовали его веру. Но когда обнаружил, что ему предстоит породниться с семьёй Силадьи, то уступил: он согласился, что дочери будут католичками подобно матери. Вот, как он ценит оказанную ему честь!
  
   "Зачем спорить о вере детей, если детей у меня всё равно не появится?" - подумала Илона, но вслух ничего не сказала, потому что была младшей в семье, а младшим положено молчать, когда говорят старшие.
  
  
  
   Часть IV
   Свадьба
  
   I
  
   За минувшие семнадцать лет Илона уже успела забыть, что бракосочетание - это очень утомительно. Несмотря на то, что все возможные приготовления были совершены накануне, утром пришлось очень рано встать, чтобы, умывшись и помолившись, сесть в кресло и сидеть там около двух часов очень прямо, пока тебе делают причёску. Затем пришлось ещё около часа одеваться, а затем потратить ещё час на разные мелочи, и вот Илона, уже готовая ехать на бракосочетание, остановилась посреди комнаты, посмотрела в зеркало, стоявшее на туалетном столике, и сама себя не узнала.
  
   Кто эта женщина в красном платье с золотой вышивкой? Откуда эта высокая замысловатая причёска, кажущаяся огромной из-за белого полупрозрачного покрывала, приколотого к волосам? Почему руки у неё такие холёные, будто она никогда не делала этими руками никакой работы?
  
   Новые туфли немного жали ногу. Туго затянутый лиф платья не давал свободно дышать. От них хотелось избавиться, поэтому невеста подумала: "Быстрее бы всё закончилось", - но, увы, всё только начиналось.
  
   - Ах, доченька, что же мы делаем, - вздохнула мать, уже давно одетая, чтобы ехать в церковь.
   - Вы готовы? - спросил отец, входя в комнату.
   - Да, - ответила Илона и, помня обычай, склонилась перед родителями: - Отец, матушка, благословите ехать в церковь.
   - Да благословит тебя Всемогущий Бог, - поочерёдно ответили те и осенили дочь крестным знамением, а затем произнесли: - Амэн.
  
   День выдался ясным и солнечным. Во многих дворцовых комнатах яркие лучи, пробиваясь сквозь стёкла витражей, оставляли на стенах и на полу цветные узоры, и такие же узоры появились на стенах церкви Матьяша - бывшего собора Девы Марии - где состоялось бракосочетание.
  
   Илона не помнила, как доехала туда из дворца. Не помнила, как вышла из колымаги, поднялась по каменным ступеням и оказалась под высокими стрельчатыми сводами, где вот-вот должна была начаться свадебная месса. Запомнился лишь путь к алтарю. Невеста шла, ведомая отцом, а справа и слева толпились разодетые люди, и половину из них она не знала. Позади шла мать, которая раза два тихо всхлипнула, но сумела сдержаться и не расплакалась.
  
   Возле алтаря, испещрённого цветными пятнами солнечных зайчиков, уже ждал архиепископ Эстергомский в белом богослужебном облачении и другие церковнослужители в похожих одеждах.
  
   Вот справа, в первом ряду нарядной толпы показался жених - не Вашек, а Ладислав Дракула, поэтому Илона поначалу даже не верила в истинность происходящего, когда отец вручил её этому человеку, и она под руку вместе с Дракулой пошла к алтарю. Казалось, что это сновидение, глупое сновидение, где всё перепуталось, но вскоре пришло осознание, что "сон" уже не закончится, пробуждения не будет, и придётся жить в этом сне, несмотря на всю его нелепость.
  
   Не так давно невеста смеялась, когда ей предложили стать женой Дракулы, и вот это уже нисколько не напоминало шутку. Кузен Матьяш, который, сидя на балконе вместе со своей матерью, ждал начала богослужения, теперь уж точно не стал бы останавливать то, что совершается, и говорить: "Пошутили, и хватит".
  
   Вот родители Илоны встали в первом ряду гостей, слева чуть позади своей дочери-невесты. Там же оказалась и Маргит со своим мужем, пришедшие заранее. Две сестры переглянулись, и старшая указала глазами куда-то за плечо младшей. Оказалось, Маргит указывает на жениха, который неотрывно смотрел на свою невесту и улыбался, но Илона не смогла улыбнуться ему в ответ. Она лишь опустила глаза и именно так взошла по ступенькам к алтарю, ведомая женихом и остановилась перед архиепископом Эстергомским.
  
   Вот архиепископ произнёс на латыни:
   - Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, - с этих слов началось приветствие, обращённое к жениху, невесте и всем собравшимся. Месса началась.
  
   Всё это время жених продолжал держать невесту за руку, а затем по подсказке одного из церковнослужителей всё же отпустил и повернулся к алтарю вполоборота, как и Илона, чтобы собравшиеся гости видели не только затылки будущей супружеской четы. Свадебная месса, как ни крути, это не только богослужение, но и представление.
  
   Во время службы читались отрывки из Ветхого Завета, но Илона не понимала их смысла, как и смысла проповеди, которую после этого произнёс архиепископ, поскольку всё было на латыни. Илона знала лишь то, что в проповеди раскрывается суть христианского брака.
  
   Наверное, речь архиепископа оказалась хороша, потому что многие собравшиеся, среди которых было немало людей, знавших латынь, внимательно слушали и чуть заметно кивали. А вот жених Илоны явно не относился к числу сведущих, потому что, хоть и стоял спокойно, но совсем не слушал, а посматривал на невесту. Она не раз ловила на себе его взгляд, но старалась делать вид, что не замечает.
  
   "Хорошо, что ходить вместе с этим человеком в церковь мне больше не придётся, - подумала Илона, - а то он и в другие дни смотрел бы на меня вместо того, чтобы следить за ходом службы. Это же неприлично!"
  
   Рядом с женихом по-прежнему стоял церковнослужитель, подсказывая, когда нужно произносить "амэн" и креститься, но даже эти простые действия жених совершал по-своему. Он крестился не слева направо, а справа налево и вместо "амэн" произносил что-то вроде "аминь".
  
   Илоне даже показалось, что её будущий муж нарочно чуть запаздывает с этим словом, чтобы все слышали отличие. "Что за человек такой! - думала невеста. - Почему он не старается быть, как все? Почему оказывается смутьяном даже в храме? То, что Дракула - смутьян, это известно всем. Но почему даже сейчас?"
  
   Вот настало время для бракосочетания как такового. Матьяш и его матушка, находившиеся на балконе, встали, что придало всему происходящему особую торжественность.
  
   Вот архиепископ Эстергомский взял правую ладонь невесты и вложил в левую ладонь жениха. Вот жених вслед за архиепископом начал повторять:
   - Я, Ладислав, беру тебя, Юстина, в свои законные жены...
  
   Илона даже растерялась, когда её назвали первым именем из тех двух, что были даны при крещении: "Кого он берёт в жёны?" Она почти забыла, что в приходской книге значится как Юстина Илона. Юстиной её назвали в угоду кому-то из богатых родственников, присутствовавших на крестинах. Родителям это имя не нравилось, и они при обращении к дочери использовали другое, в итоге ставшее привычным.
  
   Кажется, на свадьбе с Вацлавом Илона так же недоумевала поначалу. А когда давала ответную клятву, так же боялась назвать себя не Юстиной, а вторым именем и испортить всё торжество.
  
   Вопреки опасениям назвав себя правильно, Илона с чувством видимого облегчения закончила:
   - И обещаю с нынешнего дня хранить тебе верность в невзгодах и в благополучии, в богатстве и в бедности, в здравии и в болезни, пока мы оба живы.
  
   Брачная клятва в отличие от остальных слов службы произносились по-венгерски. Пусть это и выглядело не очень достойно - будто совершается свадьба каких-нибудь неучёных простолюдинов - но брачные обеты следовало произносить сознательно, а жених и невеста не знали латыни. Конечно, они могли бы заучить брачную клятву наизусть, но было решено сделать послабление, и это оказалось к лучшему. Венгерская речь жениха звучала осмысленно и потому убедительно. Речь невесты - тоже.
  
   Повторяя вслед за архиепископом клятву, Илона действительно вдумалась в смысл, но, произнеся до конца, опять растерялась: "Как странно. Кому я обещала верность в невзгодах и в благополучии? А как же мои родственники? Как же они все? Что я стану делать, если вновь вспыхнет ссора, которую мой кузен Матьяш погасил посредством моего брака? Что, если мой муж выступит против моего кузена? Чью сторону мне придётся принять? Ведь тётя говорила, что я уроню свою честь, если забуду о долге перед семьёй, но если во время раздора я буду на стороне семьи, то нарушу клятву, которую дала сегодня".
  
   Затем началось благословение обручальных колец, и Илона, ожидая, когда жених наденет ей кольцо на палец, снова подумала: "Что если начнётся противостояние?" Она представила себе обе стороны: "А ведь Ладислав Дракула одинок. И в этом храме - тоже".
  
   Илона, пусть и не знакомая с половиной присутствующих на свадебной мессе, знала, что все они - родственники или друзья семьи Силадьи. Помимо родителей, старшей сестры, кузена и тётушки здесь собралось много людей, которых Илона могла назвать роднёй. К примеру, Иштван Батори*, видный королевский военачальник, на сестре которого в своё время был женат дядя Михай. А ещё здесь присутствовали Понграцы, но не те, что из Липто, а другие, из Денгеледя, которые стали королевскими родственниками через брак одной из тёток Матьяша по отцовской линии - Клары Гуньяди. Были здесь и представители семейства Розгони, весьма ловкого, ведь оно ещё много лет назад сумело посредством браков породниться и с семьёй Силадьи, и с Понграцами из Денгеледя.
  
   ______________
   * Иштвана Батори в научной исторической литературе чаще называют Штефан Батори.
   ______________
  
   Илона на нынешней свадьбе находилась среди своих. А её жених - нет. Он оказался настолько одинок, что Матьяш выбрал нескольких придворных, чтобы на время свадьбы изображали свиту и родню "королевского кузена Ладислава", потому что жениху не положено быть на церемонии и на последующих пиршествах одному, особенно когда с невестой приходит множество народу.
  
   Единственный, кого Ладислав Дракула мог бы взять с собой - его девятнадцатилетний сын, носивший такое же имя, как отец. Илона узнала об этом юноше недавно, ей даже не представили его, и потому сейчас она не могла быть уверена, что он присутствует на свадьбе.
  
   Илона очень хотела бы познакомиться с ним, но Матьяш сказал, что пока ни к чему:
   - Тут весьма тонкое дело, кузина, - объяснил король. - Происхождение этого отпрыска сомнительно. Мало того, что он рождён вне брака, так ещё в землях нехристей, а мать и вовсе не известна. Как мне передавали, всё началось с того, что мой кузен Ладислав привёз из Турции трёхлетнего мальчика и объявил своим сыном. Туманная история. К тому же теперь, когда мальчик стал юношей, в нём не очень-то видны черты родителя. Я бы на месте кузена сомневался в своём отцовстве, но тот почему-то не сомневается. В любом случае тебе, будущей законной супруге, не подобает сейчас знакомиться с таким родственником, который, может, вовсе и не родственник. Вот выйдешь замуж и решишь сама, хочешь ли признать его.
   - Тогда я хочу, чтобы этого юношу представили мне в день моей свадьбы после церемонии, - твёрдо произнесла Илона.
   - Что ж, - Матьяш развёл руками, - пусть будет так.
  
   И вот теперь Илона, почти ставшая супругой Ладислава Дракулы, представила себе положение человека, который назовётся её мужем. Она представила его одного перед толпой богатых и влиятельных персон. Все такие сильные и уверенные, а возглавляет их кузен Матьяш. И вот Дракула стоит перед ними - одинокий человек, которому не на кого опереться, потому что девятнадцатилетний юноша, находящийся рядом, не настоящая опора.
  
   Илона где-то слышала, что младший Ладислав, пока его отца держали в тюрьме, воспитывался при дворе епископа Надьварадского, всё равно как в монастыре, а воспитание продолжалось около двенадцати лет - почти две трети жизни, если тебе девятнадцать.
  
   "Что этот мальчик знает о людях? Ничего, - думала Илона. - И он не сможет помочь отцу, даже если захочет. Просто не сообразит, как. А я могу помочь им обоим. И с чего я взяла, что может возобновиться вражда? Её не будет, ведь человек, который сейчас наденет мне на палец кольцо, неглуп и понимает, что окажется раздавлен, если попытается сделать что-то наперекор моему кузену Матьяшу. Может быть, со временем, когда наберёт силу и снова станет править в Валахии?.. Но что такое маленькая Валахия по сравнению с огромным Венгерским королевством? Нет, не будет вражды. Её и сейчас нет, а есть свадьба как символ примирения, и есть два потерянных человека, отец и его сын, которым я могла бы помочь".
  
   Невольно вспомнились слова Матьяша о том, что его кузина, выйдя замуж "поможет христианам". "Но только ли им нужна помощь? - спросила себя Илона. - Дракула в его нынешнем положении нуждается в помощи едва ли не так же, как те христиане, которых он сможет защитить от турок в будущем. Он одинок и очень зависим от других. Да и его сына нужно поддержать". А затем она в который раз вспомнила о своём первом муже и, мысленно обращаясь к нему, пообещала: "Вашек, я просто помогу им. Просто помогу. Ведь христианский закон велит нам оказывать помощь тем, кто в ней нуждается".
  
   * * *
  
   Всё на нынешней свадьбе шло не так, как семнадцать лет назад. Невеста уже не была невинной девочкой, а являлась женщиной, которая выходит замуж вторично, поэтому гости не собирались отказываться от своего любимого развлечения - смотреть, как новобрачные целуются.
  
   Илоны знала это и потому радовалась, что свадебная месса длится долго и после обмена кольцами отнюдь не заканчивается. Пусть пришлось в общей сложности больше часа стоять в новой, не очень удобной обуви, но всё равно казалось лучше стоять в храме, чем сидеть на празднике во дворце и развлекать гостей, целуясь напоказ и отвечая на нескромные вопросы. Эти вопросы нарочно задаются, чтобы вконец смутить новобрачную и раззадорить её мужа. Редкая свадьба обходится без подобных вещей.
  
   Вот почему новобрачной хотелось, чтобы никогда не заканчивалось причастие, во время которого она и муж, уже получив облатки, стояли на коленях перед алтарём, а к архиепископу всё подходили и подходили люди, чтобы вкусить Тела Христова.
  
   "Вот сейчас последний гость причастится, и свадьба станет совсем другой, не торжественной, а стыдной", - думала Илона, наблюдая за происходящим, потому что вспомнила, что вскоре после этого придётся целоваться с мужем.
  
   Она никак не могла смириться с тем, что прямо возле алтаря придётся целоваться напоказ, много думала об этом и уговаривала себя не волноваться, но у неё, конечно, не получилось уподобиться каменной статуе, которую сколько ни целуй, она не покраснеет. А ведь поцелуй был очень скромный, как и положено в доме Господнем.
  
   Во второй раз пришлось целоваться на выходе из храма. Гости, уже вышедшие на площадь, залитую полуденным солнцем, и образовавшие полукруг у главных храмовых дверей, очень настаивали, поэтому новобрачной пришлось покориться, когда супруг мягко развернул к себе её лицо и дотянулся губами до её губ.
  
   В то же время показалось странно и неожиданно, что второй поцелуй мужа был таким же сдержанным, как первый. Больше ощущалось прикосновение усов, довольно жёстких, чем сам поцелуй. Наверное, супруг тоже не радовался от мысли, что придётся целовать жену всем напоказ.
  
   Илоне понравилось, как тот себя ведёт, но она сказала себе: "Не обольщайся. Во дворце за праздничным столом он после одного или двух кубков, конечно, изменит мнение". Ей тут же представились эти полупьяные поцелуи и медвежьи объятия, и подумалось: "Ах, как же хорошо было на прошлой свадьбе!" На той свадьбе новобрачная ещё не считалась по-настоящему взрослой, поэтому Вацлав во время пира не целовал жену, а первую ночь пришлось отложить на несколько месяцев.
  
   Семнадцать лет назад Илона немного сожалела о том, что после пира отправилась спать в одиночестве, зато сейчас с огромной радостью отложила бы брачную ночь на неопределённый срок, но достойную причину найти не получалось.
  
   "Может, зря я согласилась снова выйти замуж?" - думала Илона, а меж тем новоявленная супружеская чета и все, кто присутствовал на церемонии в церкви, торжественно, с музыкой, переехали во дворец, где уже ждало праздничное угощение, а в другом зале были выставлены подарки новобрачным.
  
   Илона увидела резную мебель, серебряную посуду, ковры, бархатные кроватные пологи и даже постельное бельё очень тонкой работы. Всё должно было стать частью обстановки дома в Пеште, а пока гости осматривали это, Матьяш выполнил обещание и представил кузине юношу, который теперь стал её пасынком, а она ему - мачехой.
  
   Пожалуй, Ладислав-младший и впрямь не очень походил на отца, что проявилось особенно явственно, когда отец и сын оказались друг напротив друга. Ладислав-старший стоял под руку с супругой, а Ладислава-младшего по знаку Его Величества подвёл к ним кто-то из придворных, и вот появилась возможность сравнить.
  
   Сын оказался выше ростом и не такого крепкого телосложения. Тёмные волосы и карие глаза очень напоминали отцовские, но нос был не прямой, а с горбинкой, и само лицо выглядело не узким, а широким.
  
   По характеру этот юноша показался Илоне скромным и даже застенчивым, чего она никак не ждала от сына Дракулы, однако не стала делать поспешных выводов, ведь ей удалось поговорить с пасынком всего минуту, а затем Матьяш, который их познакомил, сказал:
   - Ну, хватит. Пора садиться за стол. Гости ждут.
  
   Пришлось подчиниться, несмотря на то, что новоявленная мачеха предпочла бы, присев со своим пасынком где-нибудь в уголке, долго расспрашивать его о годах, проведённых при дворе епископа Надьварадского и о раннем детстве. Увы, на нынешнем празднике ей отвели совсем другую роль - следовало изображать счастливую новобрачную.
  
   Покорно направляясь к столу, Илона вдруг подумала, что только в сказках мачеха непременно злая: "Я буду доброй. Буду. И если уж не могу родить, то, возможно, сын Дракулы станет мне сыном, ведь матери у него нет. Господь, прошу Тебя, пусть никто не отберёт у меня этого мальчика! Пусть этот мальчик не отвергнет мою заботу! Господь, сделай так, чтобы эта забота стала мне утешением в новом браке!"
  
   * * *
  
   Во время застолья Илоне опять пришлось целоваться и не раз, но муж оставался таким же сдержанным, как на площади перед церковью, и лишь тогда, когда гости стали кричать: "Не робей! Целуй сильнее!" - он виновато улыбнулся супруге и поцеловал её долгим поцелуем, после которого она не сразу смогла восстановить дыхание. "Вот! Другое дело!" - кричали гости, а Илона не могла не думать о том, что в этом самом зале она семнадцать лет назад сидела с Вашеком, и всё было совсем не так.
  
   К примеру, на прошлой свадьбе она не только не целовалась, но и не страдала от назойливого внимания со стороны мужа, а вот нынешний супруг за столом постоянно пытался поймать левую руку жены, покоившуюся на скатерти.
  
   Илона первое время пыталась этому противостоять. Только заметив "опасность", она левой рукой тянулась к ближайшему блюду или брала платок и обмахивалась, потому что в зале в разгар лета было душно, однако очень скоро такие уловки стало невозможно использовать. Туго зашнурованный лиф позволял новобрачной съесть ещё меньше, чем она съедала обычно, а от постоянного махания платком запястье, в конце концов, занемело, и пришлось сдаться. Илона уже ничего не предпринимала, когда муж накрывал её руку своей ладонью.
  
   Танцевать новобрачных никто не заставлял, но к удивлению Илоны новый муж, услышав очередной мотив, который наигрывали музыканты, сам вытащил её из-за стола:
   - Этот танец я знаю. Пойдём.
  
   Она пробовала отказаться, произнеся шёпотом:
   - Не надо, прошу тебя. Я уже позабыла движения, - но муж так же еле слышно ответил:
   - Это простой танец. И я стану тебе подсказывать.
  
   Под одобрительные крики гостей он повёл её в центр зала, а Илона проклинала сама себя за то, что перед свадьбой не догадалась вспомнить несколько танцев хотя бы с помощью старшей сестры, которая танцевала очень хорошо. "Меня никто не предупреждал, что придётся танцевать, - мысленно повторяла новобрачная, будто оправдывалась. - Никто не предупреждал. Кто мог же подумать, что Дракула обучен придворным танцам".
  
   Казалось, что это умение ему совершенно ни к чему, ведь ни одна женщина при венгерском дворе не согласилась бы танцевать с таким кавалером. Дракула им представлялся чудовищем, а ведь, если согласишься танцевать, придётся взять чудовище за руку, что очень страшно. И вот теперь получалось, что с ним всё же кто-то танцевал. Но кто и когда? Илоне вспомнился рассказ тёти о том, что Дракула когда-то очень давно ухаживал за одной из тётиных родственниц, но додумывать эту мысль не осталось времени - музыка уже играла, и слышался успокаивающий голос мужа:
   - Кланяемся. Два шага налево по кругу. Дай мне руку. Шаг вперёд. Теперь назад. Два шага направо. Теперь обойди меня по кругу. Видишь? Всё просто.
  
   Это оказалось не так уж просто, ведь Илона почти сразу ошиблась, когда прекратились подсказки - шагнула не туда, а через некоторое время ещё раз не туда, так что мужу снова пришлось начать подсказывать.
  
   - Когда ты последний раз танцевала? - спросил он, когда они вернулись за стол.
   - Больше пяти лет назад, - ответила Илона.
   - В самом деле? - это прозвучало с неподдельным удивлением.
   - Пять лет назад умер мой прежний муж, и с тех пор я не танцевала, - грустно пояснила Илона.
  
   Услышав это, новый супруг озадаченно притих, и Илона даже обрадовалась, что не нужно больше разговаривать с ним. Она молча смотрела, как в центре залы уже выстраиваются пары для нового танца, и сохраняла на лице печальное выражение.
  
   Возможно, молчание продолжалось бы ещё долго, но Матьяш, сидевший совсем рядом, почти сразу заметил, что у новобрачных некое подобие размолвки. Он поднял кубок с вином и провозгласил очередной тост в честь новой супружеской четы, повелевая им снова целоваться.
  
   Илона уже собралась подняться из-за стола и исполнить повеление, как вдруг услышала, что муж обратился к королю:
   - Ваше Величество, дозвольте мне просьбу.
   - Все просьбы после, - отмахнулся Матьяш. - Целуйтесь! - но муж Илоны, поднявшись на ноги, продолжал настаивать и говорил очень громко:
   - Я рискну просить. Дозвольте моей супруге выбирать: поцелуй или танец.
   - Не дозволяю! - сказал король. - Она станет делать и то, и другое.
  
   Это прозвучало грубовато, и Илона даже хотела возмутиться, но сдержалась, а её супруг произнёс:
   - Я всё-таки хочу, чтобы она выбирала, кузен.
  
   Последнее слово будто заставило Матьяша опомниться, или вмешалась Эржебет, сидевшая рядом с сыном, но Его Величество вдруг изменил мнение:
   - Ну, хорошо. Пусть выбирает. Посмотрим, что из этого выйдет.
  
   Теперь все смотрели на Илону, тоже успевшую подняться на ноги. Даже те, кто в эти минуты танцевал в центре зала, как будто приостановились, а музыканты стали играть тише. Возможно, новобрачной только показалось, что она сделалась предметом внимания всех вокруг, но она недоумевала так же, как Матьяш: "Что это ещё за шутка? Зачем мне выбирать?"
  
   - Поцелуй или танец? - вкрадчиво спросил муж, и Илона вдруг подумала, что целоваться - не так уж плохо. Гораздо лучше, чем пытаться вспоминать замысловатый порядок шагов и поворотов. К тому же танец длится довольно долго, а поцелуй - несколько мгновений. В обоих случаях стыдно. В обоих случаях ты у всех на виду, но если целоваться, то стыд не такой долгий.
  
   - Поцелуй или танец? - громко переспросила Илона. - Выбираю поцелуй, - и прежде, чем муж успел опомниться, развернула его к себе, быстро чмокнула в губы, а затем так же быстро села на место.
  
   Тот в растерянности ещё оставался на ногах, когда со всех сторон грянул хохот. "Гостям шутка понравилась, но этого ли от меня ждали? - спросила себя новобрачная. - Может, мой муж хотел, чтобы я всё-таки танцевала?"
  
   Илона в очередной раз подумала, что с новым мужем всё не так, как с Вацлавом. Про Вашека она знала очень многое ещё до венчания, поэтому довольно легко могла угадывать, о чём тот думает, и что предпочтёт в том или ином случае. Другое дело - Ладислав Дракула. Появилась мысль: "А ведь я почти ничего о нём не знаю кроме каких-то глупых сплетен, которые совсем не помогают его понять".
  
   Чтобы хоть как-то восполнить этот недостаток знаний, супруга начала приглядываться к новому мужу и вот тогда заметила, что он избегает пить вино. С того мгновения, как она начала свои наблюдения, супруг только раз осушил кубок до дна, а если пить до дна не просили, то не пил вовсе - только притворялся, смачивая губы, но при этом не делал ни глотка, ведь количество напитка в кубке не уменьшалось.
  
   Когда рядом появлялся мальчик, разливавший вино из большого кувшина, муж делал знак, что в питье не нуждается, а однажды, когда маленький виночерпий улучил минуту и хотел подлить незаметно, у мужа сделался такой суровый взгляд, что мальчишка в страхе отпрянул.
  
   Таким же умеренным муж был в пище. Но зачем так делать на пиру? Поначалу Илона не понимала, а затем начала подозревать, что умеренность впоследствии обернётся безудержным проявлением кое-чего другого: "Кажется, мой муж бережёт силы для брачной ночи, и потому не тратит их сейчас на веселье... Боже Всемогущий, когда же закончатся мои мучения!"
  
   Новобрачная уже сейчас чувствовала себя утомлённой шумным праздником, а от мысли, что даже ночью не получит отдыха, стало немного дурно. К тому же она вдруг засомневалась, что даже под влиянием смертельной усталости сможет уснуть рядом с человеком, которого почти не знает. А муж меж тем продолжал вести себя так, что только подтверждал опасения жены - часто брал её за руку и иногда даже обнимал за талию. Он делал это будто бы невзначай, когда наклонялся к уху своей супруги и тихо расспрашивал её о том или ином госте, но Илона почему-то была уверена, что расспросы - лишь предлог для проявления нежностей. И ведь не скажешь "перестань", потому что это муж. К тому же тётя Эржебет советовала не отказывать без особой причины.
  
   И всё же от обращения, за минувшие пять лет ставшего непривычным, у Илоны все мысли путались. Отвечая на вопросы своего нового супруга, она с трудом вспоминала имена людей, ей хорошо знакомых, и позволила ему уговорить её на ещё один танец, а затем на ещё один, хоть поначалу не собиралась больше танцевать.
  
   - Я буду тебе подсказывать, - обещал муж.
  
   Тем временем начало темнеть. Это случилось как-то незаметно, поэтому многие гости искренне удивились, когда прислуга начала вносить в зал зажжённые свечи.
  
   К вечеру гости совсем развеселились, и началось то, чего Илоне особенно не хотелось - шутки на грани пристойности. К примеру, жениха спросили, что влахи ценят в женщинах, и что из этого есть в новобрачной. Илона почему-то смутилась так сильно, что даже не услышала, что ответил муж, а помнила только то, что каждая его фраза вызывала хохот. Затем гости начали расспрашивать уже саму новобрачную - вызнавали, что она чувствует в преддверии брачной ночи, и давали советы вроде:
   - А когда закончите, ложись спать на правый бок. Тогда наверняка родится мальчик.
  
   "Разве вы не знаете, что детей у меня не будет?" - думала Илона, но не могла сказать такого вслух. Все советы подобного рода оказывали на неё лишь одно действие - заставляли вспомнить, что ей ничего не поможет.
  
   Эта пытка прекратилась лишь тогда, когда Матьяш громогласно объявил:
   - Всё! Хватит разговоров! Новобрачным пора продолжить празднование свадьбы, но уже наедине. Сейчас моя кузина отправится в спальню, куда вскоре явится и супруг.
  
   Смех гостей не прекращался, когда Илона встала из-за стола и направилась к выходу из зала вместе с тётей Эржебет, своей матерью и старшей сестрой. Новобрачную продолжали подбадривать шутками, и она уже знала, что с её уходом разговоры начнутся совсем уж непристойные.
  
   Последнее, что слышала Илона, были слова Иштвана Батори, видного королевского военачальника. Под громовой хохот гостей-мужчин он обратился к её мужу, очевидно, стремившемуся последовать за женой:
   - Погоди-ка, братец! Ишь, как ты торопишься ринуться в бой. А стратегия-то у тебя есть?
  
   Новобрачная готова была закрыть уши ладонями, чтобы не слышать, что за стратегию собрались предложить пьяные гости. Может ли быть стратегия на брачном ложе? А если и может, то неужели муж станет рассказывать?
  
   По счастью, большие двустворчатые двери пиршественной залы успели плотно закрыться за спиной у Илоны прежде, чем прозвучал ответ на счёт стратегии. Ничего из сказанного на пиру уже не было слышно.
  
   II
  
   Покои, которые занимала Илона, пока гостила во дворце, теперь преобразились. То, что ещё утром накануне свадьбы было комнатой одинокой женщины, теперь стало спальней для новобрачных.
  
   Исчезли разбросанные в суматохе женские вещи, и даже портрет, успевший обосноваться в углу и накрытый сукном, куда-то исчез. Всё было убрано с необыкновенной тщательностью, повсюду стояли цветы, но Илона отметила это лишь мельком. Она устало остановилась посреди комнаты, ожидая, пока служанки во главе с Йерне расшнуруют ей лиф и расплетут волосы, уложенные в причёску.
  
   Мать, старшая сестра и тётя Эржебет присутствовали при этом и следили, чтобы всё было в порядке.
  
   - Да не тяните вы её так за волосы, - сказала тётя, увидев, что племянница чуть заметно скривилась. - Осторожнее. Не торопитесь. Времени ещё достаточно.
   - Ночную рубашку принесли? - осведомилась Маргит у Йерне.
   - Да, госпожа, вот, - ответила служанка с лёгким поклоном и указала на постель, где на одеяле аккуратно положили белую рубашку тонкого полотна, плохо различимую под тенью кроватного полога.
  
   Старшая сестра Илоны, взяв свечу, стоявшую на окне, подошла к кровати чуть ближе, посмотрела и осталась довольна тем, что увидела.
  
   - А если он всё же попробует сделать что-то, что запрещено церковью? - вдруг спросила мать Илоны, имея в виду нового мужа своей младшей дочери и его поведение во время предстоящей брачной ночи.
   - Матушка, мы уже говорили об этом, - спокойно произнесла Маргит, ставя свечу на место. - Он предупреждён Его Величеством, что должен вести себя пристойно, а если забудет, то тем хуже для него. - Старшая сестра посмотрела на младшую: - Илона, не бойся. Всё будет хорошо. И уж, конечно, он тебя не убьёт.
   - Да вы её только больше пугаете своими разговорами, - проворчала Эржебет, а Илона вдруг почувствовала себя героиней одного из древних сказаний, когда юную деву выдают замуж за некое исчадие ада, ведь не случайно прозвище Дракулы означало "чёрт".
  
   Если верить сказаниям, то в лучшем случае после такой свадьбы следовали похороны молодой жены, чьё тело оказывалось истерзано, но зато безгрешная душа улетала прямиком в рай. Ну а в худшем случае страшный муж забирал супругу с собой в некое ужасное место.
  
   Меж тем Эржебет ласково обратилась к племяннице:
   - Девочка моя, ни о чём не беспокойся. Мы тебя не за зверя замуж выдали, что бы ни думала твоя матушка, - тётя наклонилась к уху Илоны и еле слышно прошептала: - Просто помни, что я тебе рассказывала про мою родственницу, за которой когда-то ухаживал твой нынешний супруг.
  
   Новобрачная кивнула.
  
   - Вот и умница, - улыбнулась Эржебет.
  
   Меж тем служанки принесли ширму, чтобы Илона могла в присутствии посторонних сменить ту рубашку, которая была у неё под подвенечным платьем, на ту, что ещё минуту назад лежала на кровати.
  
   Все молча ждали, а когда Илона, на которой уже ничего не было кроме рубашки и домашних туфель без задника, вышла из-за ширмы, тётя поправила племяннице пряди распущенных волос и сказала, обращаясь к остальным присутствующим дамам:
   - Ну, что ж. Теперь мы можем идти.
  
   Служанки помогли Илоне лечь в кровать, расправили одеяло, погасили освещение, оставив только одну свечу на туалетном столике, а затем собрали одежду новобрачной, уже не нужную, и вышли вслед за знатными дамами.
  
   Теперь супруге Ладислава Дракулы оставалось только ждать, глядя, как огонёк единственной зажжённой свечи отражается в зеркале. "Как жаль, что нельзя просто уснуть. Как же я устала!" - думала Илона, но понимала: то, что предстоит ей совсем скоро, просто необходимо сделать хотя бы один раз, чтобы брак считался действительным.
  
   Очевидно, новобрачная ждала довольно долго и даже задремала, потому что вдруг обнаружила, что вокруг темно, то есть свеча догорела и погасла, но в то же время было видно, что темноту всё больше разгоняет другая свеча, которую держит мужчина, входящий в комнату.
  
   Вот мужчина, стараясь ступать тихо, закрывает за собой дверь, подходит к туалетному столику и ставит зажжённую свечу рядом с догоревшей. Затем всё так же тихо снимает с себя верхний кафтан, накинутый на плечи, и небрежно бросает на резное деревянное кресло. Затем расстёгивает ремень, надетый поверх нижнего кафтана.
  
   Илона увидела, что на поясе нет кинжала, и вспомнила слова, сказанные не так давно: "Носить оружие мне пока не разрешается". То есть Ладислав Дракула, который сейчас явился в супружескую спальню, пока ещё оставался узником, а завтра с утра должен был выйти отсюда свободным человеком. "До чего же странный способ обрести свободу", - подумала новобрачная, а её муж тем временем успел снять нижний кафтан и, стоя возле кресла, начал стаскивать с себя сапоги - всё так же молча, сосредоточенно и почти бесшумно.
  
   "Он думает, что я сплю", - вдруг поняла Илона и решила, что должна как-то дать знать о своём бодрствовании. Она вытащила руку из-под одеяла и откинула его край на свободной стороне кровати.
  
   Муж, в это время стаскивая с себя второй сапог, так и замер, стоя на одной ноге, а затем поднял голову:
   - Ты не спишь?
   - Нет.
  
   Второй сапог упал на ковёр рядом с первым, муж распрямился, улыбнулся:
   - Ну, раз не спишь, тогда иди сюда.
   - Сюда? - удивлённо переспросила Илона.
   - Да, подойди ко мне, - попросил супруг и, видя, что жена медлит, добавил: - Твой муж просит тебя.
  
   * * *
  
   Илона вылезла из-под одеяла, совершенно ничего не понимая. Даже позабыла надеть домашние туфли, стоявшие возле кровати, и пошла по ковру, как есть, босая, а когда вспомнила об обуви, то возвращаться было уже поздно. Казалось, что сейчас и произойдёт что-то такое эдакое, что отличает Дракулу от прочих мужчин и заставляет женщин бояться его.
  
   - Подойди, - снова попросил муж, а когда жена сделала ещё несколько шагов и, наконец, вступила в круг света, то поняла, зачем. Взгляд у Ладислава Дракулы сделался такой, как если бы у неё просвечивала ткань рубашки, и Илона даже начала подозревать, что так и есть, а ведь точно помнила, как примеряла эту рубашку несколько дней назад, и сквозь ткань ничего не было видно.
  
   Захотелось закрыться руками, но всю себя не закроешь. Илона потупилась, распущенные волосы упали вперёд, а Дракула подошёл, откинул пряди ей за спину, провёл тыльной стороной ладони по щеке супруги, взял за подбородок, заставил поднять голову и поцеловал в губы. Этим поцелуем он будто говорил: "Вот я. А где ты?" Илона не решилась ответить.
  
   Между тем его руки легли ей на плечи, а через несколько мгновений двинулись вниз, и она почувствовала, как ткань рубашки, только что висевшая свободно, теперь соприкасается с кожей то в одном месте, то в другом. Вполне ожидаемо.
  
   Новобрачная уже не опасалась, как бы от неё не потребовали того, чего добродетельная христианка делать не должна. Она даже перестала бояться, что предаст память о Вацлаве, и теперь боялась только одного - как бы не расхохотаться, ведь то, что сейчас делал Ладислав Дракула, напомнило ей нечто иное. "Он женился или купил себе лошадь?" - подумала Илона.
  
   Ей доводилось видеть в Эрдели на деревенской ярмарке, как странно порой ведут себя люди, только что совершившие удачную сделку. Помнится, один дворянин, купив лошадь, на радостях с этой же лошадью и обнимался, поцеловал в морду, любовно оглаживал лоснящуюся шею...
  
   Действия мужа сейчас странным образом напомнили Илоне именно это. Торг окончен, и теперь покупатель, уже не скрывая восхищения своей покупкой, оглаживает ей бока, зарывается пальцами в гриву, шепчет в ухо нежные слова, но лошадь не понимает смысла и лишь встряхивает головой, потому что от дыхания человека ей щекотно.
  
   "Смех! Просто смех!" - думала новобрачная, невольно улыбаясь, однако стало уже не смешно, когда муж принял улыбку за ободряющий знак и, смяв в руке подол рубашки своей супруги, потянул вверх.
  
   - Нет! - в испуге воскликнула Илона, а через мгновение, опомнившись, добавила: - Здесь слишком светло.
   - Ну, хорошо, - согласился супруг. - Пойдём туда, где темнее.
  
   Он потянул её за руку к кровати, но увидел, что Илона робеет даже теперь, когда круг света остался позади.
  
   - Если ты стыдишься, то можешь сначала лечь и накрыться одеялом, а затем снять рубашку, - предложил муж.
  
   Илона так и поступила, причём старательно отворачивалась, чтобы не смотреть, как Ладислав Дракула, стоя рядом с кроватью, избавляется от своей одежды. Пусть в полутьме был виден только силуэт, казавшийся совсем чёрным из-за яркого света свечи, продолжавшей гореть вдалеке, для Илоны даже это показалось слишком. Она всё думала о своём прежнем муже: "Вашек, я тебя не предаю. Я согласилась на новый брак только ради своих родственников. А то, что случится сейчас, нужно сделать, чтобы брак считался действительным".
  
   Ей вспомнилась её первая брачная ночь. Ночь семнадцатилетней давности. Такая же июльская ночь, как нынешняя. Илоне было тринадцать, а Вацлаву - всего лишь на три года больше.
  
   Никто из них не чувствовал стеснения, лишь большую ответственность - они оба были обязаны сделать так, чтобы у них всё получилось. Вот почему, когда Вацлав пришёл в комнату, Илона, одетая в одну лишь спальную рубашку, не заставила себя упрашивать, а сама выскочила из-под одеяла и, подойдя к шестнадцатилетнему мужу, начала сосредоточенно расстёгивать пуговицы на его кафтане.
  
   Расстегнув несколько, она подняла глаза:
   - Я правильно делаю?
   - Да, - ободряюще произнёс Вацлав, - я ведь как раз собирался просить тебя об этом.
  
   Илона продолжила своё дело, а шестнадцатилетний супруг простодушно признался:
   - Мой отец сказал мне, что будет хорошо, если я попрошу тебя сделать так.
  
   Илона тоже решила признаться:
   - Моя мать тоже говорила со мной об этом и сказала, что будет хорошо, если я тебе предложу.
   - Значит, мы всё сделали верно, - улыбнулся Вацлав.
   - Да, - улыбнулась Илона, стаскивая с него кафтан, и вежливо осведомилась: - Помочь тебе снять обувь? Моя мать не говорила мне об этом, но я могу. Мне совсем не трудно.
  
   Юные новобрачные сделались такими довольными! Будто два ученика, хорошо выучившие урок. А затем настало время делать то, в чём Илона уже не могла помочь своему мужу. Могла только не мешать.
  
   - Не беспокойся. Я знаю, как нужно, - произнёс Вацлав, старясь казаться небрежным, но по всему было видно, что он слегка озадачен.
  
   Конечно, Вацлав уже пробовал это делать до свадьбы. Наверняка, ещё в Липто родители нашли среди своей челяди честную служанку, вдову, которой посулили хорошее вознаграждение, если она "поможет": "У нашего сына скоро свадьба, а он ещё не знает, как и что делать. Ты должна объяснить ему доходчиво, научить его, а мы в долгу не останемся".
  
   Увы, вдова - совсем не то же самое, что тринадцатилетняя девственница. Вацлаву оказалось даже труднее, чем он думал, но мать Илоны, зная, что так будет, дала дочери наставление и на этот случай:
   - Ты должна проявить покорность и много терпения. Очень много. Если тебе не понравится то, что произойдёт, не говори своему мужу. А если спросит, улыбнись и ответь, что ты счастлива. Тогда твой брак будет счастливым.
  
   Тот давний совет подходил и для нынешней брачной ночи, поэтому Илона проявляла покорность и терпение, но поступать так пришлось совсем по другим причинам.
  
   Нынешний супруг, конечно, знал, как обращаться с женщинами. Никакими тайными недугами, отнимающими у мужчины силу, этот человек не страдал. К тому же, за минувшие дневные часы он не позволил себе сильно опьянеть и не наедался. Значит, длительность брачной ночи зависела только от его решения, а оно заключалось в том, чтобы растянуть себе удовольствие, и вот это Илоне не нравилось. Новобрачная предпочла бы, чтобы всё закончилось быстро, потому что хотела спать, но ей ничего не оставалось, кроме как проявлять покорность и терпение, терпение и покорность.
  
   Супруг, который был в полтора раза старше Илоны, показывал почти юношеский пыл, и это заставило её поверить, что она - первая женщина, которую Ладислав Дракула узнал после тринадцати лет воздержания. Правда, это обстоятельство нисколько Илоне не льстило, ведь получалось, что даже если она попросит отложить долгие утехи до другого раза, муж вряд ли согласится. Он мог бы даже рассердиться, а сердить Ладислава Дракулу не следовало. Это было то самое, о чём предупреждала тётя Эржебет: "Не отказывай без веской причины", - а усталость после свадебного торжества, конечно, не причина.
  
   Меж тем утехи длились и длились. Илоне казалось, что её заставляют карабкаться на невообразимо высокую гору, и только на самой вершине возможен отдых. Уже нет сил, ты задыхаешься, но тебя всё подгоняют и подгоняют. Зажжённая свеча, стоявшая на туалетном столике, давно догорела, и только поэтому Ладислав Дракула не видел, что на лице его жены временами появляется выражение крайней неприязни.
  
   Илона с благодарностью вспоминала прежнего мужа, ведь с ним всё было иначе. Если случалось, что их желания не совпадали, то есть Илона хотела спать, а Вацлав - нет, то это решалось довольно просто. Он умел стать незаметным для своей супруги, так что она, закрыв глаза и уже начиная дремать, чувствовала лишь то, как по телу распространяется приятное тепло, а затем проваливалась в сон.
  
   Почему же нынешний муж не мог сделать так!? Он будто нарочно старался, чтобы она не спала и принимала осознанное участие в том, что совершается. Зачем!? Неужели, Ладислав Дракула полагал, что если он за минувшие тринадцать лет соскучился по постельным утехам, то Илона за пять лет своего вдовства тоже соскучилась? Да с чего он это взял!?
  
   Увы, сказать такое вслух новобрачная не могла. Приходилось терпеть, поэтому, когда всё, наконец-то, завершилось, она облегчённо вздохнула и непритворно обрадовалась. "И почему я боялась, что в одной постели с новым мужем буду слишком взволнована, чтобы уснуть? - думала Илона. - Я так устала, что даже если бы меня сейчас заперли в одной клетке с медведем, уснула бы и там".
  
   * * *
  
   Увы, мучения новобрачной не закончились даже тогда, когда муж, тяжело дыша, повалился рядом навзничь. Вот он немного перевёл дух, а затем, судя по всему, перелёг на бок лицом к ней. Илона поняла это, когда супруг нащупал в темноте её руку, но так и не отпустил, а задумчиво поглаживал пальцами.
  
   Илона попыталась осторожно высвободиться, но ей не позволили, а затем она услышала:
   - До свадьбы мы с тобой говорили так мало, и почти всё время были на людях, поэтому я не успел спросить... Почему ты вышла за меня?
  
   Илона растерялась. Она не понимала, почему муж спрашивал её об этом. Ведь речь шла о договорном браке, где каждая из сторон действует ради выгоды - своей собственной или ради выгоды своей семьи. Однако ласковый голос мужа подсказывал, что совсем не такой ответ следует дать.
  
   Новобрачной снова вспомнилось наставление матери, данное семнадцать лет назад совсем не для брака с Ладиславом Дракулой, но, кажется, этот совет подходил и для нынешнего случая: "Ответь, что ты счастлива". Хороший совет, но как его исполнить?
  
   Илона никогда не умела искусно лгать и к тому же полагала, что добродетельной христианке это умение не нужно, а сейчас пришлось бы именно солгать. Жена Дракулы отнюдь не чувствовала себя счастливой. Более того - она и не хотела быть счастливой, потому что стать счастливой означало предать Вацлава. Но ведь не скажешь же об этом новому мужу!
  
   - Я... - Илона никак не могла сосредоточиться.
  
   Все мысли сбежали из головы, как мыши из кладовки. Вот ты подходишь к кладовой, слышишь писк и то, как эти грызуны скребутся, резко открываешь дверь, а там ни одной мышки. Именно так чувствовала себя новобрачная, надеясь поймать хоть одну сбежавшую мысль за хвостик.
  
   - Просто... - Илона по-прежнему не могла ничего придумать, поэтому начала рассказывать предысторию помолвки, ничего не объясняя: - Матьяш сказал мне, что у него есть для меня жених на примете. Я сначала удивилась, когда услышала твоё имя, но Матьяш уверил меня, что принимать в расчёт молву не нужно, а нужно думать о тебе так, как будто ты просто дальний родственник семьи Гуньяди. Матьяш показал мне твой портрет и сказал, что я должна решить сама, без подсказки родственников. Я поразмыслила... и согласилась.
   - Увидела мой портрет и согласилась? - переспросил муж. - Получается, я понравился тебе?
   - Да, - быстро ответила Илона.
  
   А что она должна была ответить? Признаться, что человек, изображённый на портрете, показался ей злым из-за прямых и острых черт лица? Конечно, нет. И уж тем более она не могла признаться, что вообще не хочет, чтобы новый супруг ей нравился, потому что хочет любить прежнего. Разве об этом скажешь!
  
   Илона сказала "да", ведь ничего другого не оставалось, но Ладислав Дракула, услышав это короткое слово, тихо рассмеялся и, очевидно, остался доволен. Новобрачная вдруг почувствовала, что её рука, по-прежнему покоившаяся в руке мужа, сжата сильнее.
  
   "Почему ему не всё равно, из-за чего я согласилась на брак? - спрашивала себя Илона. - Что это? Мужское тщеславие?"
  
   Меж тем муж поднёс её ладонь к губам и поцеловал. Больше ощущалось прикосновение его жёстких усов, чем сам поцелуй.
  
   - Знаешь, кто ты? - спросил он. - Ты - Иляна Косынзяна, принцесса из сказки.
   - Кто?
   - У влахов о ней много сказок, но чаще рассказывают такую, где Иляна помогает витязю, который ей понравился. Помогает просто так, а после выходит за него замуж, и это весьма удивительно, ведь она - завидная невеста: красивая, богатая. Всякий рад был бы взять её в жёны, но она выбирает витязя, который вечно в беде и вечно жалуется Иляне на судьбу. От свадьбы с таким женихом никакой выгоды, но принцесса выбирает именно его.
   - Я не принцесса, - смущённо ответила Илона. - Принцессой называется дочь короля, а мой отец - не король.
   - Ну, так и я не Фэт-Фрумос, - хмыкнул муж.
   - Кто?
   - Прекрасный витязь, который в сказках женится на Иляне Косынзяне, - он снова хмыкнул. - И всё-таки я тебе понравился.
  
   Наконец жена Дракулы отважилась спросить:
   - Может быть, настало время для сна? Я очень устала.
  
   По правде говоря, она не рассчитывала получить согласие, но услышала:
   - Конечно, спи.
  
   Ладислав Дракула натянул на неё одеяло чуть повыше, а вот сам он, судя по голосу, совсем не хотел спать.
  
   III
  
   Прошло довольно мало времени, и Илона почувствовала, что её вырывают из сна поцелуями. Когда глаза невольно приоткрылись, стало видно, что вокруг уже не очень темно. Наверное, начало светать, но она не хотела, чтобы её будили так рано, нарочно зажмурилась, даже попыталась отбиваться. В полусне все попытки отбиться были очень вялы и потому вызвали лишь смех того, кто будил.
  
   Муж что-то сказал, но Илона не расслышала, зато почувствовала, что он сомкнул её руки в кольцо вокруг своей шеи, да и в дальнейшем сам придавал её телу нужное положение, обходился своими силами. Супруге Дракулы, как и в прошлый раз, следовало просто смириться с происходящим. Она лишь подумала: "Завтра скажу, чтобы брился с вечера, если хочет провести со мной ночь. А то эта щетина такая жёсткая. Будто трёшься щекой о кирпичную стену".
  
   Илона не помнила, как её оставили в покое и позволили снова погрузиться в глубокий сон, а настоящее пробуждение случилось, когда солнце уже было высоко. Услышав стук, не слишком громкий, но настойчивый, она открыла глаза и вполне осмысленным взглядом оглядела комнату.
  
   Всё те же цветы в вазах, расставленные повсюду и ещё не увядшие. Всё та же спальня, убранная с особой тщательностью. Лишь на кресле и на ковре в беспорядке лежит одежда - мужская одежда. Илона перевела взгляд на соседнюю половину кровати и поймала вопросительный взгляд мужа:
   - Что им надо? - спросил Ладислав Дракула, кивком указывая на большую дверь. Ведь стучали именно в неё.
   - Мы слышали! Он скоро выйдет! - громко сказала Илона, после чего стук прекратился, а она пояснила, обращаясь к своему супругу: - Тебе сейчас нужно одеться и покинуть мою спальню. С той стороны ждут слуги, которые отведут тебя в другую комнату и помогут принять надлежащий вид для празднеств, которые ожидаются сегодня. А сюда в это время придут служанки, чтобы я тоже могла подготовиться к празднествам.
   - Хорошо, - ответил муж и тут же покинул кровать.
  
   Это произошло настолько стремительно, что Илона, ещё немного сонная, не успела вовремя отвернуться, а ведь супруг был полностью обнажён. Она разом увидела всё, что так не хотела видеть вчера даже при свете свечи. Она и сегодня ничего этого видеть не хотела. Но увидела. И теперь досадовала из-за того, что приобрела знание, которое не хотела приобретать.
  
   Конечно, Илона отвернулась и потупилась сразу, как осознала свою оплошность, но уже ничего нельзя было исправить. Полученного знания ей с лихвой хватило, чтобы даже сейчас, уставившись в одеяло и слыша лишь звук шагов по ковру, а также шорохи, мысленным взором видеть, как муж, нисколько не смущаясь своего вида, ходит возле кровати, собирает свою одежду, а затем неторопливо одевается.
  
   Вот он положил перед супругой её скомканную рубашку, поднятую с пола.
  
   - Благодарю, - сказала Илона, расправляя рубашку, чтобы надеть.
  
   Наконец, муж ушёл, поцеловав жену на прощание и произнеся многозначительно:
   - До встречи.
  
   "И теперь мне придётся проводить с ним много времени? - думала Илона. - Ох, надеюсь, тётушка не откажется от своих слов о том, что я не обязана жить с мужем, и могу жить отдельно". Пусть не произошло решительно ничего плохого или страшного, но жена Дракулы сейчас испытывала почти неодолимое желание вернуть всё к тому состоянию, которое было до помолвки. "Я не хочу! Не хочу! Ничего этого не хочу!" - готова была закричать Илона, несмотря на то, что никаких причин для недовольства у неё не было. Ну, подумаешь, слегка не выспалась!
  
   * * *
  
   Сразу же, как муж вышел, в комнате появились служанки во главе с Йерне. Они несли небольшую деревянную бадью, нагретую воду в вёдрах, кувшин, полотенца и ещё что-то. Йерне сочувственно поглядела на госпожу, но ничего не сказала, а Илона, тоже не сказав ни слова, вылезла из кровати и пошла за ширму к бадье - мыться.
  
   Вот на дно бадьи постелили простынь, вот Илона встала туда обеими ногами, сняла рубашку, убрала волосы под специальный чепчик и уже готова была почувствовать, как на спину льётся вода, но тут в спальню явились мать и старшая сестра. Конечно же, они нарочно пришли чуть позже, чтобы случайно не встретиться в коридоре со своим новым родственником.
  
   - Ну, что? Как? - настороженно спросила Агота, подходя к ширме и будто пытаясь заглянуть через неё туда, где стояла младшая дочь.
  
   Илоне стало неловко:
   - Что "как"? - спросила она, будто не понимая.
  
   Маргит пояснила:
   - Как прошла ночь?
   - Ничего страшного не случилось. - Илона пожала плечами и сделала знак одной из служанок лить воду, но тут мать решительным шагом обогнула ограждение и начала пристально разглядывать дочь. - Матушка, что вы делаете!? - Илона схватила рубашку, висевшую на углу ширмы, и попыталась прикрыться, а мать вдруг ахнула и указала рукой на левое бедро младшей дочки:
   - Вот! Я так и знала!
  
   Маргит тоже подошла, чтобы взглянуть, а Илона проследила за материнской рукой и улыбнулась - настолько необоснованными оказались крики.
  
   На бедре возле ягодицы виднелись два круглых синячка, расположенные совсем рядом и уже успевшие стать светло-лиловыми. Они появились после минувшей ночи, и пусть Илона не помнила точно, что стало причиной их появления, но, наверное, муж сжал жене ляжку и не рассчитал силу - кончики среднего и безымянного пальцев вдавились в кожу.
  
   Маргит, судя по выражению лица, тоже не видела в этом ничего особенного, поэтому Илона решилась возразить матери:
   - Пустяк. Всё очень скоро пройдёт.
   - Как это "пройдёт"! - негодовала Агота. - У тебя после брачной ночи синяки! Нет, это чудовище больше к тебе не притронется!
   - Матушка, если вы скажете это во всеуслышание, ведь двор будет смеяться над нашей семьёй, - сказала Илона и удивилась сама себе. Только что она тяготилась ролью замужней женщины, а теперь, когда появился случай под благовидным предлогом избежать совместной жизни, использовать случай не хотелось.
  
   Жена Дракулы думала об этом и после того, как, одевшись в новое платье, отправилась завтракать в пиршественную залу, где уже собрались все, кто присутствовал на празднике вчера, ну а когда собравшиеся подкрепились немного, состоялась церемония, которую нарочно придумал король Матьяш.
  
   По традиции на следующий день после свадьбы новобрачным полагалось преподнести друг другу подарки, но гости, находившиеся во дворце, слишком хорошо знали, что Ладислав Дракула лишь недавно освобождён из тюрьмы, и у него нет ничего. Вот почему Матьяш вместо церемонии обмена подарками, которая стала бы просто формальностью, решил устроить нечто более значительное и произнести слова, которых многие ждали.
  
   В ту неделю как раз пришло известие, что турки захватили ещё одно христианское государство - Мангуп. И пусть оно было небольшое, и там жили христиане восточной ветви, но новость всё равно вызвала при дворе тревогу. К тому же союзник Матьяша, молдавский князь, настоятельно просил, чтобы Его Величество скорее прислал ему войско в помощь против турецких орд, и чтобы армию возглавил именно Дракула, а послы других христианских государств, находящиеся при венгерском дворе, ожидали, что эта просьба будет удовлетворена.
  
   В итоге Его Величество отменил церемонию обмена подарками и, собрав всех в тронном зале, сам преподнёс своему кузену подарок весьма символичный - меч. Король не в первый раз за последние недели произнёс речь о будущем крестовом походе, а закончил её следующими словами:
   - Пусть этот меч послужит на благо христианства и этого королевства. В походе ты, кузен, станешь одним из моих капитанов.
  
   Капитанами звались военачальники в королевской армии, а Матьяш, вручая оружие, не только обещал Ладиславу Дракуле должность, но и подтверждал, что кузен теперь больше не узник, ведь узнику носить оружие запрещалось. Этой речью Его Величество, казалось, угодил всем, и зал наполнился криками ликования, но Илоне не захотелось даже улыбнуться. "Как же странно всё-таки мой муж обрёл свободу", - думала она, вспоминая брачную ночь. А затем подумала, что муж, обретя свободу, сразу же попал в новый плен, поскольку теперь обязан делать всё, что повелит Матьяш. И сбежать нельзя: брачные узы держат так же крепко, как цепь.
  
   * * *
  
   На третий день свадебных торжеств Его Величество устроил охоту на оленей, и пусть подобное развлечение могло показаться утомительным, Илона была довольна, потому что во время охоты могла находиться в стороне от мужа.
  
   Когда все, собравшись во внутреннем дворе, уселись верхом и шумной толпой двинулись прочь из резиденции и из города, Ладислав Дракула ехал подле жены, улыбался и даже иногда клал руку в перчатке поверх жениной руки, но как только началась охота, толпа невольно разделилась. Мужчины ринулись вслед за оленями и борзыми псами, а женщины отстали и ехали вслед за звуком охотничьих рогов: ехать в дамском седле не очень-то удобно.
  
   Илоне всё это казалось обычной прогулкой по зелёному светлому лесу. Ехать приходилось быстро. Но не настолько быстро, чтобы забыть про корни деревьев, о которые лошадь может споткнуться, или о ветках, которые так и норовят ударить по лицу. Пусть супруга Дракулы ещё три недели назад - в гостях у сестры - говорила, что обрадуется, если умрёт вскоре после бракосочетания, но вот теперь совсем не хотела упасть с лошади и свернуть себе шею.
  
   В итоге Илона увидела только самый финал охоты, когда олени уже лежали на земле, псари оттаскивали борзых в сторону, а охотники спешились и теперь разглядывали свою добычу.
  
   Очевидно, Ладислав Дракула хорошо проявил себя, поскольку Матьяш похлопал его по плечу и сказал:
   - Молодец, кузен, - но Илона так и не услышала, за что король похвалил её мужа, потому что над ухом тут же раздался взволнованный щебет Орсольи, обращавшейся к ней и к Маргит:
   - Вы только подъехали? Значит, вы не видели, как Его Величество поразил оленя стрелой? Она попала прямо в шею. Так метко! Ах, как жаль, что вы не видели! Надо было ехать быстрее.
  
   Илона снова посмотрела на оленей, но тут же отвернулась, поскольку наступил черёд собакам получить свою часть добычи. Кто-то из слуг как раз вспарывал одному из оленей брюхо, чтобы борзые могли полакомиться кишками и прочим, что не годится в пищу людям. Очень грязное зрелище.
  
   Так же собирались поступить и с остальными оленями, поэтому Илона задумалась, сможет ли заставить себя съесть хоть кусочек оленины, когда туши убитых животных будут освежёваны и насажены на вертела.
  
   Меж тем настало время отправиться на поляну неподалёку, где под присмотром госпожи Эржебет и госпожи Аготы уже были накрыты столы, установленные прямо на траве.
  
   По счастью, здесь, в лесу все вели себя свободнее, и новобрачной уже не требовалось сидеть за столом вместе с мужем. Сославшись на то, что в последние дни она слишком много съела, Илона отправилась прогуляться пешком в соседнюю рощу. Маргит и Орсолья вызвались сопровождать кузину Его Величества на прогулке, но, по правде говоря, Илона бродила по роще совсем не долго.
  
   Солнце так приятно припекало сквозь зелёные ветви, а лесная трава была такая мягкая, что новобрачная уселась под дубом, прильнула спиной к стволу, подставила лицо тёплым солнечным лучам, еле проникавшим сквозь листву, и почти сразу заснула.
  
   Старшая сестра и Орсолья уселись рядом и сначала пытались будить "соню", но в итоге добродушно посмеялись и оставили в покое.
  
   - Ах, бедняжка, - с улыбкой в голосе произнесла Орсолья. - Значит, минувшие две ночи муж совсем не давал ей спать?
   - Орсолья, до чего же ты ещё глупая! - беззлобно произнесла Маргит. - Нашла бедняжку! Вот лет через пятнадцать ты узнаешь, что жалеть надо тех бедняжек, которым никто спать не мешает.
  
   Наверное, они говорили и дальше, но Илона, конечно, не слышала, а проснулась оттого, что левой щеке стало щекотно. Открыв глаза, жена Дракулы увидела прямо пред собой лицо мужа. Как оказалось, он склонился над ней и легонько водил по её щеке сорванным лесным цветком - синим колокольчиком.
  
   От неожиданности Илона отпрянула и в итоге стукнулась затылком о ствол дуба, на который оперлась. На лице мужа отразилось беспокойство:
   - Я напугал тебя? - спросил он, а Орсолья и Маргит, которые по-прежнему сидели рядом, но не помешали Ладиславу Дракуле будить супругу, захихикали.
   - Нет, не напугал, - ответила Илона. - Просто я забыла, что нахожусь под деревом.
   - Ушиблась? - продолжал спрашивать муж.
   - Нет. Причёска меня спасла. Узел на затылке - как подушка.
  
   Произнося это, Илона старалась, чтобы в голосе не проскальзывало раздражение. Ей хотелось бы спросить: "Зачем ты пришёл? Что тебе сейчас от меня нужно? Здесь ведь не спальня!" - однако следовало сдержаться и промолчать, а муж, не догадываясь, что неприятен супруге, отдал ей цветок:
   - Ты в сотню раз прекраснее, чем он.
  
   Илона посмотрела на колокольчик, вдруг подумав: "Почему цветок? Почему не пирожное?" - и опять вспомнила, что прошлое осталось в прошлом. Человек, который сейчас склонился над ней, не был Вацлавом и даже не был тем мальчиком, который когда-то вложил ей в руки ящерицу, а затем сказал: "Ты смелая". Помнится, Ладислав Дракула тоже сказал ей: "Ты смелая", - но совсем по другому поводу.
  
   "С чего ты взяла, что этот человек похож на тех, кого ты знала прежде? - спросила себя Илона. - Он другой. И ты его совсем не знаешь, а когда узнаешь, тебе это наверняка не понравится".
  
   IV
  
   День охоты был последним днём торжеств, а на следующее утро новобрачные смогли наконец переехать из дворца в собственный дом, расположенный в Пеште, городке рядом со столицей, на противоположном берегу Дуная.
  
   Супругов сопровождали родители невесты, а по настоянию Илоны поехала и Маргит. Дорогу показывал какой-то усатый чиновник, одетый нарядно, но не очень богато. Оказалось, он занимался благоустройством дома и очень гордился своим поручением, полученным от Его Величества, поэтому порученца заметно огорчал скептицизм, проявляемый родителями новобрачной.
  
   В первый раз скептицизм проявился, когда выяснилось, что Илона и остальные женщины не могут ехать в колымаге и должны воспользоваться крытыми носилками, ведь переправляться через Дунай придётся на пароме, а колымага там не поместится - лишь трое носилок и три верховые лошади.
  
   - Что же это за глушь такая, если туда даже на колымаге не доедешь? - удивилась мать Илоны, на что королевский чиновник вежливо возразил:
   - Ну, что вы! Это вовсе не глушь.
  
   Паромами служили большие вёсельные лодки, которые по форме больше походили на корыта. Острого носа ни у одной из них не было, зато вместо носа имелась вторая корма.
  
   Лодка, не разворачиваясь, плавала по реке, приставая к берегу попеременно то одной кормой, то другой. Как только этот паром причаливал, через корму на пристань перекидывались деревянные мостки, чтобы одни пассажиры могли выйти, а другие - загрузиться, и так с утра до темноты.
  
   - А мы не утонем? - спросил отец Илоны. Он, спешившись вслед за зятем и королевским слугой, с подозрением глядел, как на паром заводят лошадей и заносят пустые носилки.
   - Ошват, никто из нас не утонет. Я ручаюсь, - произнёс Ладислав Дракула, первым ступив на мостки парома и подавая руку супруге: - Ты ведь не боишься? Нет?
   - Не боюсь, - ответила Илона, вдруг обнаружив, что за последний месяц эта фраза стала привычной.
  
   Держась за мужнину руку, она прошла по мосткам, не таким уж шатким, а когда судно отошло от берега, то стало казаться не таким уж утлым. Илона даже решилась пройтись по парому - хотела подойти к родителям, но муж шепнул:
   - Куда ты? Побудь со мной.
  
   Супруга Дракулы осталась на месте и лишь смотрела, как яркое солнце отражается в волнах реки и рассыпает по воде сотни бликов, от которых хотелось сощуриться. Это мешало разглядеть приближающийся Пешт, который подобно Буде стоял на самом берегу Дуная, обнесённый каменными крепостными стенами.
  
   - Никогда не была в Пеште. Только видела его издали, - сказала Илона мужу, избегая неловкого молчания, а затем спросила: - Сколько нужно времени, чтобы обойти весь город? День? Два?
   - Не знаю, - ответил муж.
   - Не знаешь? - удивилась Илона. - Ведь ты жил там около месяца.
   - Да, - кивнул Дракула, - но у меня не было возможности узнать, насколько велик город. Мне не разрешалось бродить по улицам. Всё, что я знаю, это дорога из моего дома до храма, а ещё - дорога из моего дома до пристани, к реке, - он как-то по-особенному улыбнулся. - Я ходил на пристань не так часто, как в храм, но помню этот путь, будто прошёл его тысячу раз, ведь он вёл меня в Буду, на встречу с тобой. Хочешь, перечислю всё, что есть на этом пути? - Муж сильнее сжал супруге руку.
  
   Илона смутилась:
   - Прошу тебя, не нужно.
   - Не нужно перечислять?
   - Не нужно так крепко держать меня за руку.
  
   * * *
  
   Сам город родителям новобрачной тоже не понравился. Дощатые пристани, деревянные домики служебных построек рядом, возвышающаяся за ними крепостная стена с широким зевом открытых ворот, шпиль католического храма, виднеющийся из-за стены, - казалось, всё вызывает у родителей невесты неудовольствие.
  
   - И наша дочь станет жить в таком месте? - спросила мать Илоны, стоя на пристани и почти с презрением оглядывая всё вокруг. - Какой-то захудалый городишко.
  
   Агота неодобрительно смотрела даже на людей, проходящих мимо, а ведь это не были какие-то оборванцы - самые обычные прохожие, да и пристань была не грязнее, чем с противоположной, будайской стороны.
  
   Маргит молчала, не принимая ничью сторону, отец хмурился, но тут Илона почувствовала, что не может молчать. Стало обидно, но не за себя или за мужа, а за ни в чём не повинный город и его ни в чём не повинных жителей. Ведь ясно же было, почему родители ругают всё вокруг - им не нравится новый супруг младшей дочери! И пусть во время приготовлений к свадьбе и самих торжеств эти чувства скрывались, дабы не вызвать неудовольствие короля, но теперь Ошват Силадьи с женой больше не могли и не хотели сдерживаться.
  
   "Пусть им не нравится мой супруг, навязанный мне, - думала Илона. - Но зачем же так несправедливо относиться ко всему, что так или иначе связано с этим человеком!" Вот почему новобрачная вдруг воскликнула:
   - Да что вы, матушка! Вспомните Эрдели, откуда вы совсем недавно прибыли. Разве центром Земли Силадьи не является такой же город как этот? А когда я жила в Эрдели с вами, мы вместе ездили туда на ярмарку и не думали, что едем в неподходящее для нас место.
   - На ярмарку - это одно, но жить я бы там не стала, - ответила мать, конечно, не желая признавать, что погорячилась.
   - А как же другой городок неподалёку? - продолжала Илона. - Матушка, вспомните то время, когда был жив дядя Михай. В то время вы, отец, Маргит и я жили в небольшом замке рядом с маленьким городком. Тот городок был гораздо меньше, чем Пешт, однако я ни разу не слышала, чтобы вы или отец говорили о том месте с неудовольствием. Пешт ничем не хуже.
  
   Ладислав Дракула улыбнулся в усы, довольный. Он улыбнулся бы более явно, но сдерживался из уважения к семье своей супруги.
  
   Меж тем родители Илоны продолжали хмуриться, Маргит по-прежнему не принимала ничью сторону и сохраняла бесстрастное лицо, а Илона, видя всё это, огорчённо вздохнула. Она-то хотела, чтобы отец с матерью стали веселее, но вместо этого получилось, что супруга Дракулы опять защищает своего мужа, как три дня назад, когда мать увидела пару крохотных синячков и сказала, что Дракула во время брачной ночи повёл себя слишком грубо.
  
   * * *
  
   После разговора на пристани, который так и не закончился примирением, женщины сели в носилки, а мужчины - на коней, но путь продолжили молча.
  
   Только однажды это молчание было нарушено - когда все двигались через большую площадь, расположенную недалеко от пристани. Чиновник, всё ещё не терявший надежду на то, что семья Силадьи останется довольна, показал рукой налево, на большое каменное здание с мощными стенами и невысокой колокольней, судя по всему стоявшее здесь уже не первую сотню лет:
   - А вот это главный католический храм города.
  
   Илона узнала шпиль колокольни, который видела с пристани, и за который заступалась, как и за весь город. Именно этот храм Илоне теперь предстояло посещать каждое воскресенье, поэтому прежде, чем родители успели что-то проворчать, она громко произнесла:
   - Очень хорошо.
  
   Дом, в котором новобрачным теперь предстояло жить вместе, даже издалека светился новой побелкой и оказался достаточно большим. Как и все окрестные здания, это жилище имело два этажа, над которыми поднимался скат черепичной крыши с печными трубами.
  
   На фасаде помещалось восемь окон в каменных рамах. На втором этаже - четыре трёхстворчатых, а на первом - тоже четыре, но двустворчатых, то есть узких. Окна нижнего этажа архитектор объединил в пары и сдвинул ближе к краям дома, потому что следовало оставить место в середине стены, где находились массивные деревянные ворота, обрамлённые ажурной каменной аркой.
  
   В одной из створок виднелась маленькая калитка. Илона услышала, как эта калитка хлопнула (наверное, кто-то из слуг, всё время выглядывая на улицу, поджидал приезда хозяев и скрылся, увидев их), а затем ворота распахнулись.
  
   - Прошу за мной, - произнёс королевский чиновник, первым въезжая в дом и даже не пригибая голову - так высока была арка.
  
   Само здание чем-то напоминало дом дяди Михая в Буде, теперь занимаемый отцом Илоны. Так же, как дядюшкин дом, этот казался внутри больше, чем снаружи. За воротами, как и во всех подобных строениях, начинался длинный каменный коридор, а справа и слева в стенах виднелись ниши для сидения.
  
   Коридор вёл во внутренний мощёный дворик с колодцем. Здесь, во дворе, по всей длине второго этажа шёл крытый деревянный балкон. В первом этаже виднелось большое парадное крыльцо, а также другое, поменьше, и дверь в погреб.
  
   Перед парадным крыльцом стояли в ряд несколько мужчин и женщин в скромной опрятной одежде, которые очень почтительно поклонились.
  
   - Сейчас я покажу вам дом, - произнёс королевский слуга, обращаясь к семейству Силадьи и Ладиславу Дракуле. - Затем мы пройдём в столовую, где к тому времени накроют трапезу, - теперь он указал на людей возле крыльца и пояснил: - Его Величество был настолько предусмотрителен, что распорядился нанять слуг для новой четы. Впрочем, если эти слуги окажутся не достаточно старательными, их можно поменять.
  
   С этими словами чиновник взошёл по ступенькам парадного крыльца и церемонно открыл дверь, предлагая новобрачным и родне Илоны проследовать в комнаты, а там, конечно, обнаружилось всё то, что было недавно выставлено в одном из залов королевского дворца как подарки.
  
   Изукрашенная дубовая мебель, ковры на полу, серебряная посуда на полках, венецианские зеркала на стенах - всё это, а также другие дорогие предметы, которые во дворце не выставлялись, делали дом ещё более похожим на дом дяди Михая. Наверное, это заметили и родители Илоны, потому что обстановка им понравилась. Маргит тоже выражала одобрение и, кажется, по своему обыкновению, слегка завидовала.
  
   Новобрачная даже подумала: "Отдам что-нибудь из этого сестре. Пусть порадуется". Илона сделала бы такой дар с лёгким сердцем, да и Христос призывал проявлять щедрость. Оставалось только спросить согласие у мужа, но по глазам Ладислава Дракулы было видно, что он легко расстанется со всем, что здесь находится. Для него эта богатая обстановка стала такой же новой, как для его супруги, и вызывала такое же удивление, но если Илона теперь считала себя хозяйкой всего этого, то муж смотрел не как хозяин. Будто думал, что всё может исчезнуть в любой миг!
  
   Наверное, тринадцать лет заточения приучили этого человека к тому, что Бог даёт богатство так же легко, как отбирает, а последние несколько дней лишь добавили уверенности в изменчивости судьбы. Илона ясно читала по лицу мужа, что ещё недавно эти комнаты (которые тот не раз обошёл, пока жил в Пеште под арестом) смотрелись иначе. Наверное, они оставались пустыми или очень скромно обставленными, а стоило отлучиться во дворец и отпраздновать там свадьбу, как здесь появилась роскошь.
  
   "Для моего мужа все эти вещи будто с неба упали", - продолжала размышлять Илона, потихоньку наблюдая, как тот осматривает своё же жилище, однако Ладислав Дракула удивлялся новизне недолго, потому что его мысли приняли другое направление. Он всё норовил пропустить королевского слугу и родню своей жены вперёд, чтобы самому, пока никто не видит, лишний раз положить руку супруге на талию. Вот, что Ладислав Дракула, несомненно, считал своей собственностью! И не только женину талию, но и всё её тело. Вот, на что он смотрел, как хозяин!
  
   Поначалу Илона пыталась как-то избежать его знаков внимания - начинала торопливо идти вперёд или делала неожиданный шаг в сторону якобы для того, чтобы лучше рассмотреть обстановку, - но мужнина рука с досадной настойчивостью возвращалась на прежнее место, так что Илона в конце концов поняла: "Я зря стараюсь. Как и в предыдущих случаях. Нельзя избежать неизбежного".
  
   Наконец, все собрались в столовой, чтобы отведать специально приготовленный для них обед и заодно оценить мастерство кухарки, которой, наверное, на первое время доставили продукты прямо из дворца. На городском рынке в Пеште она вряд ли нашла бы "дичину", а между тем обед был приготовлен именно из этого.
  
   - Вкусно, - сказала Илона, пробуя суп из перепёлок. Она вдруг сообразила, что если мать хоть раз придерётся, то сама примется искать для младшей дочери новую кухарку, а затем и дальше начнёт вмешиваться в домашние дела. "Я не впервые замужем, но впервые становлюсь хозяйкой дома, - подумала новобрачная. - Пусть я не рада новому браку, но могу же хоть чему-то порадоваться. Стану сама вести хозяйство, и это меня развлечёт. Не надо, чтобы мама вмешивалась".
  
   - Вкусно, правда? - спросила Илона у своего мужа, на что услышала:
   - Да, - и вдруг испытала огромную благодарность за то, что он просто согласился, а не начал, как часто делают мужчины, показывать, что у него на всё есть своё мнение. Если бы Дракула начал обстоятельно рассуждать о вкусе и обмолвился, что в супе чего-то не хватает, мать Илоны могла бы за это зацепиться и настоять, чтобы кухарку заменили. Но вряд ли Дракула сказал "да", поскольку разбирался в женских уловках. Просто сказал, не думая. И всё же...
  
   Когда настало время для жаркого из кабанятины, Илона опять сказала, что вкусно, ведь это была правда, а муж опять согласился, очевидно, даже не подозревая о важности своих слов, но жена всё равно одарила его самой тёплой и искренней улыбкой.
  
   Остальная часть стряпни тоже оказались принята хорошо, после чего родители новобрачной сказали, что согласны оставить свою дочь в этом доме.
   - Что ж, я довольна, - сказала Агота.
   - Теперь я вижу, что жить здесь ей будет удобно, - подытожил Ошват Силадьи и, следовательно, королевскому слуге, родителям Илоны и её старшей сестре настало время вернуться в Буду.
  
   Новоявленная супружеская чета проводила всех до крыльца и только-только вернулась в прихожую, как Илона в очередной раз почувствовала руку на своей талии. Жена Дракулы осторожно подняла глаза на мужа, а он подмигнул ей и многозначительно произнёс:
   - Что-то я не помню, показывали ли нам твою спальню.
   - Да, показывали, как и прочие комнаты второго этажа, - ответила Илона, прекрасно понимая, к чему всё клонится. Она хотела бы придумать отговорку, но тех нескольких мгновений, в течение которых можно было это сделать, не хватило.
   - Да-да, теперь припоминаю, - кивнул супруг, - мы туда заглянули и сразу же пошли дальше, поэтому теперь, когда нам никто не мешает, давай-ка осмотрим там всё повнимательнее.
  
   Илона ещё раз мысленно оглядела дом, который теперь стал её домом, и не удержалась от печального вздоха, хотя, казалось бы, каждая новобрачная обрадуется, став хозяйкой такого жилища. Илона не радовалась. В эту минуту она не ощущала себя хозяйкой здесь. Дом превратился в ловушку, которая только что захлопнулась.
  
  
   КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ФРАГМЕНТА
  
  
  
   ФАКТЫ И ЦИФРЫ
   Исторический фон романа "Принцесса Иляна"
  
  
   Действие романа начинается в мае 1475 года.
  
   Пролог
  
   Румынский князь Влад Дракул (Ладислав Дракула) провёл в заточении в венгерском городе Вышеграде более 10 лет, вплоть до весны 1475 года.
  
   В романе озвучена версия, согласно которой Дракулу содержали в Соломоновой башне Вышеградской крепости. Верхние покои этой башни были отделаны очень богато согласно приказу короля Жигмонда, правившего Венгрией с 1387 по 1437 год. Жигмонд действительно жил в этих покоях некоторое время.
  
   В январе 1431 года король Жигмонд принял отца Дракулы в Орден Дракона (Орден Святого Георгия).
  
   Арест Дракулы состоялся осенью 1462 года по приказу венгерского короля Матьяша, обвинившего Дракулу в сговоре с турками. После этого было расследование по обвинению, длившееся около двух лет. В это время Дракулу попеременно содержали в разных темницах, а затем, примерно в 1464 году, перевезли в Вышеград. Общее время заключения составило около 13 лет.
  
  
   Часть I
   Семья Силадьи
  
   Точные года рождения Илоны Силадьи, её сестры Маргит, а также матери, отца, тёти, дяди и др. родственников неизвестны, поэтому возраст указан на основании примерных подсчётов. Единственный персонаж, чей возраст известен наверняка - это венгерский король Матьяш, он же Матьяш Гуньяди (Хуньяди) по прозвищу Корвин (Ворон). Родился 23 февраля 1443 года.
  
   Возраст Илоны (главной героини романа) рассчитывался из предположения, что она родилась в январе 1445 года.
  
   Её старшая сестра Маргит - ровесница Матьяша. Вышла замуж за некоего Матьяша Мароти (Matyus Maroti). В романе предполагается, что свадьба состоялась зимой 1455-1456 годов.
  
   Мать Илоны - Агота Сери-Поша (Szeri-Posa), родилась предположительно в конце 1420-х годов. Происходила из незнатного рода, о чём говорит её фамилия, которая расшифровывается как Поша из Сера. Сер (Szer) - небольшое селение на западе Трансильвании, известное с 14-го века.
  
   Отец Илоны - Ошват Силадьи родился предположительно в середине 1420-х годов. О нём почти ничего не известно кроме того, что он был сподвижником своего знаменитого старшего брата - Михая Силадьи.
  
   Тётка Илоны по отцу - Эржебет Силадьи, родилась около 1410-го года. Была замужем за Яношем Гуньяди (Хуньяди), крупным венгерским государственным деятелем, который является одним из основных персонажей романов этой же серии: "Влад Дракулович" и "Дракулов пир". Янош умер от чумы в Белграде 11 августа 1456 года вскоре после того, как эта крепость выдержала длительную осаду большой турецкой армии, возглавленной лично султаном Мехмедом II.
  
   У Яноша и Эржебет было два сына:
   1) Ласло Гуньяди (Хуньяди), который родился в начале 1430-х. После смерти отца поссорился с тогдашним венгерским королём Ласло Постумом и был казнён 16 марта 1457 года.
   2) Матьяш Гуньяди (Хуньяди), который родился 23 февраля 1443 года. После смерти старшего брата оказался в плену у Ласло Постума. Этот король увёз пленника с собой в Чехию (Богемию), в Прагу, но там внезапно умер 23 ноября 1457 года во время подготовки к своей свадьбе, тем самым дав Матьяшу шанс на скорое освобождение.
   Матьяша чехи вернули семье лишь в обмен на выкуп в 60 000 золотых. 24 января 1458 года Государственное собрание (парламент Венгерского королевства) избрало Матьяша новым венгерским королём.
  
   Дядя Илоны по отцу - Михай Силадьи, родился в начале 1400-х годов. После смерти старших Хуньяди (Яноша и Ласло) начал претендовать на роль фактического правителя Венгерского королевства. Вместе со своей сестрой Эржебет собрал войска, готовясь воевать против короля Ласло Постума, который отказался от военного столкновения и предпочёл сбежать в Прагу.
   После неожиданной смерти сбежавшего короля Михай Силадьи решил добиваться короны для своего несовершеннолетнего племянника - Матьяша, чтобы править от его имени. 24 января 1458 года Государственное собрание избрало Матьяша королём, а Михая - регентом при Матьяше на пять лет.
   Затем Михай начал готовить крестовый поход против турок, но летом 1460 года в результате мелкой стычки на границе был взят турками в плен. Казнён в Стамбуле в том же году.
  
  
   Часть II
   Кузен Матьяш
  
   С целью возведения Матьяша на престол была создана лига, куда среди прочих вошёл представитель богатой словацкой знати - некий Сентмиклоши-Понграц. Фамилия расшифровывается как Понграц из Сентмиклоша. Имя этого человека неизвестно.
  
   У Понграца из Сентмиклоша был сын Вацлав, которого ради укрепления лиги Михай Силадьи женил на своей племяннице Илоне. Дата свадьбы, указанная в романе - весна 1458 года - является приблизительной.
  
   Чуть ранее, в феврале 1458 года, Матьяш Хуньяди, уже избранный королём, вернулся из Чехии (Богемии) в Венгрию. 9 февраля состоялась встреча на границе, где чехи передали пленного Матьяша венгерским представителям в обмен на 60 000 золотых. Через 5 дней Матьяш прибыл в Буду (венгерскую столицу), где состоялась торжественная встреча. Коронации не было, т.к. корона св. Иштвана, которой положено короновать венгерских монархов, в это время находилась за пределами Венгрии. Матьяшу удалось выкупить её и официально короноваться лишь в начале 1460-х годов.
  
   В благодарность за помощь в возведении Матьяша на престол клан Силадьи устроил так, что Понграцы из Сентмиклоша получили в полное владение два королевских замка: Стречно (Sztrecsno) и Овар (Ovar). 13 июля 1458 года Государственное собрание вынесло решение об этом. Основанием для решения послужило то, что ранее, 3 мая 1443 года, Понграцы одолжили 12 000 золотых одному из венгерских королей (Владиславу Варненчику), а замки были получены в залог.
  
   Вскоре после этого Михай был отстранён Матьяшем от власти. 8 октября 1458 года Михай был заключён в замок Вилагош на западе Трансильвании. Освобождение и примирение с королём состоялось только 9 сентября 1459 года.
  
   * * *
  
   Когда король Матьяш озаботился освобождением Дракулы, точно неизвестно, но это можно предположить, если отследить поездки Матьяша по Венгерскому королевству.
  
   В январе 1475 года Матьяш находился в Братиславе (Словакия), а в марте 1475-го - в Брно (Моравия). В венгерскую столицу (Буду) он вернулся только к концу мая.
  
  
   Часть III
   Тот самый Дракула
  
   Дракула был перевезён из Вышеградской крепости в Пешт (город рядом с венгерской столицей) не позднее конца весны - начала лета 1475 года.
  
   Точная дата неизвестна, но существует два письма, где говорится, что Дракула уже освобождён и получил от Матьяша обещание помощи в возвращении румынского (валашского) престола.
   Одно из этих писем написано послами Матьяша, отправленными к молдавскому князю Штефану, и датировано 25 июня 1475 года. Другое, от 18 июня 1475, сочинил посол Феррарского герцога и отправил в Феррару как отчёт. Следовательно, Дракула был перевезён в Пешт и заключил соглашение с Матьяшем не позднее середины июня.
  
   О семье Дракулы ни в одном из этих писем не упоминается, но историк М.Казаку, ссылаясь именно на эти письма, почему-то утверждает, что Матьяш освободил Дракулу "вместе с женой и сыновьями". Это просто допущение историка, с которым я категорически не согласна.
  
   В древнерусской "Повести о Дракуле-воеводе" освобождение Дракулы описано так: "Когда же король приказал освободить Дракулу из темницы и привезти его в Буду, и дал ему дом в Пеште, что против Буды, но ещё не побывал Дракула (на приёме) у короля, случилось некоему злодею попасть на двор к Дракуле и спрятаться там. Преследователи же пришли и стали искать (злодея), и нашли его. Тогда Дракула вскочил, взял меч свой и выбежал из палат, и отсек голову приставу тому, державшему злодея, а злодея отпустил; остальные же обратились в бегство и, придя к судье, рассказали о случившемся. Судья же со всеми посадниками отправился к королю, жалуясь на Дракулу. Послал король к нему (Дракуле), вопрошая: "Зачем ты совершил такое злодеяние?" Он же отвечал так: "Никакого зла я не совершал, но он (пристав) сам себя убил: всякий, кто подобно разбойнику врывается в дом великого государя, так погибнет. Если бы тот пришел ко мне и объявил о происшедшем, и я бы нашел того злодея в своем доме, то либо выдал бы его, либо помиловал". Рассказали об этом королю. Король же начал смеяться и удивился его нраву".
  
   В этой же части романа использована приведённая история о воре, забежавшем в дом к Дракуле, но она рассказана в критическом ключе.
  
   Рассказ о королевах Венгрии, исповедовавших православие, а также о румынских князьях, которые женились на католичках, в том числе из Венгрии, - не выдумка.
  
  
   Часть IV
   Свадьба
  
   Свадьба Дракулы с Илоной Силадьи состоялась ориентировочно в начале июля 1475 года, но это лишь предположение автора романа.
  
   Начало июля было очень удобно для бракосочетания благодаря празднику, который в Средние века отмечался долго, больше недели - Посещение Святой Елизаветы Пресвятой Девой Марией. Праздник посвящён евангельскому событию: Мария, будущая мать Христа, на тот момент уже беременная, встретилась со своей родственницей Елизаветой, будущей матерью Иоанна Крестителя, тоже беременной.
  
   В Средние века данный праздник отмечался 8 дней подряд, то есть в это время не было постных дней, а в Средние века у христиан среда и пятница каждой недели даже в периоды между большими постами - всё равно постные дни, и этим обстоятельством затруднялось долгое празднование свадеб. Соответственно, именно в начале июля таких затруднений не было.
  
   Церемония бракосочетания Дракулы с Илоной и порядок проведения свадебных торжеств описаны согласно традициям того времени. В том числе использованы данные о свадьбе самого короля Матьяша с Беатриче Арагонской (1476 год). Об этой свадьбе сохранились подробные свидетельства современников.
  
  
   Часть V
   Трудное супружество
  
   Комментарии к этой части в основном даны в статье "Вдова Дракулы" в частях "Медовый месяц" и "Супружеский долг". Добавлю лишь несколько мелких замечаний...
  
   Католический храм в Пеште, куда по сюжету ходит Илона, до сих пор существует. Сейчас он называется Приходская церковь Внутреннего города. В этой церкви открыт музей.
  
   Еврейская улица в Буде действительно существовала и описана в соответствии с историческими реалиями.
  
   Упомянутая сплетня о том, что Дракула, находясь в заточении в Вышеграде, казнил крыс и птиц, взята из "Повести о Дракуле-воеводе".
  
   Разговор, когда Дракула спрашивает Илону, могла ли их свадьба состояться на много лет раньше, имеет реальную основу. В письме к Матьяшу от 11 февраля 1462 года Дракула упоминает, что получил от короля предложение породниться и заинтересован в таком союзе через брак больше, чем в союзе с турками: "В предыдущих наших письмах мы сообщили Вашей Светлости, как турки, свирепейшие враги креста Христова, направили (к нам) своё ежегодное посольство, дабы договор о мире и единстве, между Вашей Светлостью и нами заключённый, мы отвергли. И чтобы не было свадьбы и многолюдного празднества, а был бы союз с Портой цесаря турецкого, как именуется турецкая курия. А поскольку мы отказались пренебречь миром, а также единством и свадьбой ради Вашей Светлости, то сами турки с тех пор не пожелают иметь мира с нами". Договорённость о том, чтобы породниться, в 1460-е годы так и не была выполнена, поскольку осенью 1462 года Дракулы был арестован по приказу Матьяша.
  
   Беседа пештских сплетниц про то, что Илона, пока Дракула сидел в тюрьме, проникала к нему через подземный ход, это критичное изложение одной из легенд о периоде заточения Дракулы.
  
  
   Часть VI
   Он вернётся?
  
   Комментарии к этой части уже даны в статье "Вдова Дракулы" в частях "Беременность Илоны" и "Первая попытка примирения". Добавить к этому мне нечего.
  
  
   Часть VII
   Влад
  
   Комментарии к этой части уже даны в статье "Вдова Дракулы" в частях "Первая попытка примирения" и "Дракула на войне".
  
   Добавлю лишь несколько деталей по поводу сербской военной кампании:
   В конце октября 1475 года Матьяш находился в городе Сегед, на границе королевства, и проверял, как туда стягиваются войска.
   В конце ноября 1475 года побывал в Петроварадине, на Дунае, поскольку именно возле этого города армия крестоносцев должна была переправиться и затем воевать в Сербии и Боснии.
   В середине декабря король выступил в поход из Буды и приехал к войскам, которые собрались в Сегеде, на границе Венгрии. Это было сделано намеренно, чтобы не пришлось платить войску за переход от Буды к Сегеду.
   Осада крепости Шабац (Савач) в Сербии длилась с января по февраль 1476 года. В итоге крепость была взята.
   Также в феврале 1476 года были мелкие стычки с турками в Боснии.
  
  
   Часть VIII
   Наконец-то!
  
   Обсуждаемое в романе высказывание о том, что в Боснии Дракула "рвал врагов на кусочки" имеет реальную основу.
  
   Габриэль Рангони, епископ Эгера, в письме от 7 марта 1476 года из Буды к Папе Римскому рассказывал о Дракуле следующее: "Однако я не обойду упоминанием жестокость Драгулы, из-за которой он всему миру известнейший. Ведь он, собственными руками расчленяя пленных турок, на колья насаживал куски (тел), при этом приговаривая: "Когда этих увидят (новые) пришедшие турки, то покажут нам спины и убегут". Это тот самый (Драгула), который (в своё время) создал леса колов с насаженными людьми. Высшие (сановники) этого королевства, имея на то юридическое основание, заявляют, что он, когда руководил воеводством Трансальпийским (то есть Валахией), более ста тысяч человек через посажение на кол и другими вызывающими ужас смертными казнями умертвил. Из-за этого деяния Его Королевское Величество самого (Драгулу) в течение 15 лет в строжайшем заточении продержал, но и там он (Драгула), не забывая своей свирепости, ловил мышей или крыс и, расчленённых, мелкими деревянными штырями пронзал, как людей - кольями он привык".
  
   "Sed Dragulae crudelitatem non pertransibo a qua toti orbi notissimus est. Nam manibus suis membratim captos Turcos dividens ad palos frusta figebat, inquiens: cum haec Turci venientes viderint, territi terga nobis dabunt et fugient; hic est ille qui silvas impalatorum hominum fecit. Asserunt primi hujus regni eum ultra centum millia hominum cum waivodatui Transalpino praeesset, palis et aliis horrendae mortis suppliciis occidisse, ob quam rem majestas regia ipsum XV annis in artissimo carcere tenuit, sed nec ibi feritatis oblitus mures capiebat, et membratim divisos parvis ligneis claviculis, prout homines palis consuevit, affigebat".
  
   В то же время необходимо помнить, что в те времена среди итальянцев (Рангони - итальянец) выражение "рубить на кусочки" или "изрубить в куски" пользовалось большой популярностью. Оно часто встречается в итальянских письмах того периода, и это выражение не надо понимать буквально.
  
   * * *
  
   Дата рождения сына Дракулы и Илоны (маленький Михня это будущий румынский князь Михня Злой) - предположение.
  
   В романе назван март 1476 года, Михня мог родиться и в другой месяц. Однако время рождения не является вымыслом. Михня родился на рассвете, о чём сказано в его эпитафии: "Рождённый в час победы Кинфия (Аполлона, бога Солнца) над звёздной тьмою".
  
  
   Часть IX
   Чужой праздник
  
   Война с турками, которая имела место летом 1476 года на территории Молдавии и Трансильвании, подробно описана в письме от 7 августа 1476 года, которое сочинил некий "Ладислав, фамилиар воеводы Дракулии". С большой долей вероятности можно сказать, что это письмо сочинил Влад, сын Дракулы, однако оригиналом письма мы не располагаем.
  
   Текст, который приводится в сборниках, это пересказ письма, сделанный кем-то из современников на итальянском языке. Об этом говорит абсолютно нетипичное начало письма. По правилам этикета оно должно начинаться с приветствия, но приветствия нет, а вместо этого мы читаем следующее: "Докладывает Ладислав, фамилиар воеводы Дракулии, прибывший сюда прошлой ночью из Молдавии, откуда 10 дней тому назад уехал, и теперь сообщает: во-первых...".
  
   О том, как Дракула вместе с Иштваном Батори летом 1476 года защищал от турок Трансильванию, в письме говорится так:
   "Турок (султан Мехмед II) призвал главную часть своей вражеской силы, в которой было представлено 90 тысяч человек, считая 9 тысяч, присланных Басарабом воеводой Трансальпийским (румынским князем Лайотой Басарабом). Больше он (Басараб) не смог дать, потому что они (остальные люди) убежали в горы (т.е. в Трансильванию), и каждый день убегали, потому что не хотелось им присоединяться к людям Турка.
   8 дней минуло, как он (Турок) ушёл, в Медиаш, расположенный в Трансильвании, где находился королевский капитан Батори Иштван и воевода Дракулиа, его начальник. И в следующую ночь после его (Турка) отправления они должны были отправиться (навстречу ему), поэтому через 4 дня все люди упомянутой провинции Трансильванской, которые были призваны, собрались в количестве более 30 000 человек. Было начало (сбора урожая) и жатва на подходе. И его (Турка) во время его прихода главная часть (армии) была атакована вышеназванными Батори Иштваном и Дракулией. Он (Дракулиа) велел передать воеводе Стефану (Молдавскому), что (пока) не отражён натиск Турка, поэтому они не явились объединиться с ним (Стефаном) вместе со всеми своими людьми, и что через 6 дней после его (Турка) ухода или позже они явятся на соединение со всеми (своими силами) к упомянутому воеводе. И ничего другого не ожидается, кроме как встречи ..... (часть текста отсутствует) людей вышеупомянутых.
   Далее в армии, как было велено, каждый из тех (людей) воеводы Трансильвании взял с собой древокол - все, кто сколько-нибудь умеет с ним обращаться, - чтобы иметь возможность по дороге рубить деревья и корчевать лес, и таким образом перегородить путь Турку, дабы у него (Турка) не было способа вернуться обратно (в Трансильванию)".
  
   (Перевод с раннеитальянского мой, С.Лыжиной.)
  
   * * *
  
   Свадьба короля Матьяша и неаполитанской принцессы Беатриче (Беатрикс) Арагонской в романе описана так, как о ней рассказывает Петер Эшенлоэр (Peter Eschenloer) - один из представителей администрации города Вроцлава (тогдашней столицы Силезии). Некоторые детали взяты из записок Антонио Бонфини.
  
   Краткая хронология событий, связанных со свадьбой:
   Переговоры о заключении брака начались в 1474 году. Весной 1474 года в Неаполь было отправлено посольство с целью сватовства. Оно было успешным, о чём в Венгрии стало известно 30 октября того же года.
   Затем договаривались о размерах приданого невесты, которое составило 170 000 золотых плюс драгоценности на сумму 30 000 золотых. Приданое получалось необычайно богатым даже по королевским меркам.
   В мае 1475 года, когда Матьяш вернулся в венгерскую столицу из Моравии, о помолвке с Беатриче было официально объявлено.
   Через год, в мае-июне 1476 года началась рассылка свадебных приглашений. Тогда же окончательно были согласованы размеры приданого.
   В августе 1476 года в Неаполь отправилось многочисленное посольство (800 человек) во главе с родственником короля Яношем (Иоанном) Понграцем из Денгеледя. В начале октября они уже двинулись обратно вместе с невестой.
   6 декабря 1476 года они достигли города Потой (современный Птуй), в Словении. Эта страна в то время входила в состав Венгерского королевства.
   Принцессу встретили мать короля (Эржебет Силадьи), венгерские магнаты и "12 дев". Девы (т.е. девственницы) должны были стать фрейлинами для Беатриче.
   10 декабря свою невесту встретил сам король Матьяш, когда она подъезжала к городу Секешфехервар. В этом городе должна была состояться коронация Беатриче.
   11 декабря все слушали торжественную мессу в Секешфехерваре.
   12 декабря состоялась коронация Беатриче. Коронации опять предшествовала месса.
   13 декабря все поехали в Буду, куда прибыли 15 декабря. Короля и его невесту встретила огромная толпа придворных, дворян и горожан.
   Затем ежедневно вплоть до 22 декабря проходили рыцарские турниры и балы.
   22 декабря, в последнее воскресенье перед Рождеством, состоялась церемония бракосочетания.
   Королевский родственник Янош Понграц из Денгеледя умер неожиданно и скоропостижно в день бракосочетания короля - 22 декабря 1476 года, чем чуть не испортил всё торжество.
   После Рождества в течение 12 дней (вплоть до праздника Богоявления) проходил показательный рыцарский турнир, где использовались тупые копья.
  
   * * *
  
   О гибели Дракулы подробно рассказывают статьи "Таинственная смерть Дракулы - слухи и правда" и "Был ли Дракула изрублен в куски?".
  
   Добавить к этим статьям мне пока нечего. Хочу лишь подчеркнуть, что Дракула погиб практически в те же дни, когда праздновалась свадьба короля Матьяша, то есть в конце декабря 1476 года.
  
  
  
Оценка: 5.41*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"