В истории пятничного маскарада, начавшейся, как мы знаем, в четверг, сразу после катания с горок, один из заключительных аккордов серии ремнисценций повести "Гробовщик" - сталкивается с развернутой реминисценцией еще одного произведения фантастической литературы, но на этот раз... БУДУЩЕЙ.

И тоже русской: сцены из романа М.А.Булгакова "Мастер и Маргарита".

В наших исследованиях беллетристической прозы А.Ф.Писемского нам еще встретится эта закономерность: сочетание, сочетаемость реминисценций ЭТИХ именно двух произведений. И тогда мы сможем подробнее обсудить причины возникновения этой закономерности; здесь же мы ограничимся - только самым общим указанием.

Но разбор булгаковской реминисценции как таковой мы, конечно, предложим по возможности подробный.

Требование к организации маскарада, которое возникает при его планировании, собственно, и создает условия для возникновения ситуации, которая положена в основу одной из сцен булгаковского романа.

Мы уже мимоходом упоминали об этом требовании, а теперь приведем его изложение полностью:

"Неутомимая княгиня в то же утро... успела изобресть еще одно удовольствие - маскарад для членов [дворянского собрания], с тем чтобы все были в масках; НО ЧТОБЫ КТО-НИБУДЬ НЕ ЯВИЛСЯ НЕ ПРИНАДЛЕЖАЩИЙ К ОБЩЕСТВУ, ТО КАЖДЫЙ ПРИЕЗЖАЮЩИЙ ДОЛЖЕН БЫЛ ОБЪЯВЛЯТЬ ПОТИХОНЬКУ СВОЮ ФАМИЛИЮ ПОЧТЕННОМУ И СОВЕРШЕННО СКРОМНОМУ СТАРШИНЕ... Это новое удовольствие она проектировала на блинах у Прохоровых... Вся бывшая у него публика единогласно избрала его в те молчаливые старшины, которому должны будут объявлять свои фамилии посетители..."

В романе Булгакова такая ситуация возникает дважды, причем, что примечательно, один раз - в начале пребывания компании Воланда в Москве, второй раз - в его конце.

Первый раз, в процессе погони Иванушки Бездомного за таинственными визитерами, кот Бегемот пытается сесть на трамвай и оплатить проезд, а кондукторша, вместо того, чтобы принять протянутый гривенник, - не пускает его, на том основании, что: "Котам нельзя! С котами нельзя!"

С ситуацией, "спроектирванной" в повести 1852 года, это, конечно, не имеет никакого сходства - за исключением того общего обстоятельства, что кого-то куда-то не пускают, могут не пустить.

*      *      *

А вот во второй раз, во время посещения тем же Бегемотом (только в человеческом облике) и Коровьевым писательского ресторана...

Все у Писемского, по отношению к будущему роману, повторяется, как говорится, близко к тексту! "Гражданка в белых носочках" у входа в писательский ресторан, усмиренная его заведующим, - именно ТРЕБУЕТ У "НЕОЖИДАННЫХ ПОСЕТИТЕЛЕЙ" НАЗВАТЬ СВОИ ФАМИЛИИ.

Но эта процедура - только в замысле завтрашнего маскарада. А вот при ее осуществлении - ситуация приобретает черты, и вовсе ПОЛНОСТЬЮ СООТВЕТСТВУЮЩИЕ ТЕМ, которые которые возникают с приходом в ресторан Коровьева и Бегемота.

Как известно, они называют себя именами - писателей XIX века. Сначала возникает имя Достоевского, но грамотная гражданка знает, что "Достоевский умер" (хотя и не знает, что он - "бессмертен").

Тогда возникают имена Панаева и Скабичевского, и тут границы ее грамотности заканчиваются. Один из друзей, назвавший себя Панаевым, расписывается в книге посетителей фамилией Скабичевского; другой, назвавшись Скабичевским, расписывается как Панаев.

И тут нужно сделать некоторые историко-литературные уточнения, поясняющие, почему Писемский выбрал для предвосхищающего реминисцирования - именно этот эпизод романа Булгакова.

О некоторых генетических связях с будущим творчеством Достоевского повести 1852 года мы уже сказали; и несомненно, что когда-нибудь об этих связях нужно будет говорить куда подробнее и в куда более широких масштабах.

Так, уже сейчас несомненно, что Достоевский "после катастрофы" (если перефразировать его собственное выражение) "вышел"... из предшествующего этому моменту времени творчества Писемского.

Так, например, его первая написанная после каторги повесть "Дядюшкин сон" - представляет собой не что иное, как гениальную, до гомерических масштабов, переработку мотивов и образов - именно повести Писемского "M-r Батманов" и его первого, сразу не напечатанного, но уже вышедшего к тому времени романа "Боярщина".

Прослеживаются связи с будущим и прошлым творчеством Достоевского и в самой сцене маскарада (хотя оформление этих связей - столь же до гениальности экстравагантно).

И.И.Панаев же - был человеком, знакомство с которым именно в это время, в начале 1850-х годов, открыло Писемскому дорогу в круг "Современника", то есть, по сути дела, в "большую" русскую литературу.

Ну, а литературовед А.И.Скабичевский, уже после смерти Писемского, в конце века, выпустил в серии "Жизнь замечательных людей" его биографию.

*      *      *

Итак, в повести 1852 года складывается такая же ситуация, как и у входа в ресторан Грибоедова в романе Булгакова.

Главный герой повести Батманов к тому времени, вследствие ряда учиненных им мелких и крупных скандалов, уже окончательно стал "персоной нон грата" в местном обществе.

Маскарад - это единственное место, где (после катания с гор) он может встретиться с Бетси Жермаковой, за которой он ухаживает. Но приглашения ему не присылают, и он знает, что просто так его туда не пустят:

"Батманов узнал о маскараде из письма Бетси. К нему сам Прохоров запретил нести повестку... Но что, если, в самом деле, эти господа вздумают меня не пускать?... Батманов решился как-нибудь обмануть и тотчас же начал хлопотать о костюме".

Чтобы описание произошедшего далее, в изложении автора, стало понятно, нужно пояснить, какой костюм выбрал для себя Батманов (ну, разумеется, не... костюм "Бэтмана"!):

"Батманов начал сам сочинять наряд: он собственными руками распорол вой шелковый халат и, с помощью Федора, сшил из него костюм капуцина".

Читателю нужно это знать, чтобы, при появлении у входа в дворянское собрание таинственного незнакомца (Писемский, как мы знаем, любит играть с читателем в кошки-мышки), ему было понятно, в чем тут дело.

Нам же теперь видно, что СПРЯТАНО тут другое: отнюдь не личность переодетого персонажа, а... "переодетый" роман будущего столетия. Но только читателям 50-х годов XIX века - нет никакой возможности об этом догадаться.

Далее следует уже известное нам сенсационное описание входящих в дворянское собрание "мышек" и "черных плащей", и наконец:

"...Один только Прохоров стоял у входа не замаскированный: к каждой новоприезжей маске он обращался с вежливым, но серьезным вопросом: "кто вы такие?" Маска шептала ему на ухо свое имя; Прохоров, значительно улыбнувшись, протягивал руку по направлению к зале и кланялся. Все шло хорошо: вошел капуцин [то есть - Батманов].

- Ваша фамилия? - спросил Прохоров.

- Капринский, - отвечала маска.

- Вы г-н Капринский? - повторил старшина.

- Точно так, - отвечал пискливым голосом капуцин.

Прохоров, после нескольких минут недоумения, поклонился и протянул руку".

Я не шутя говорил о ДОСЛОВНОЙ передаче в этой сцене - сцены из булгаковского романа. Судите сами:

"...Авторитет Арчибальда Арчибальдовича был вещью, серьезно ощутимой в ресторане, которым он заведовал, и Софья Павловна покорно спросила у Коровьева: - КАК ВАША ФАМИЛИЯ?

- Панаев, - вежливо ответил тот. Гражданка записала эту фамилию и подняла вопросительный взор на Бегемота.

- Скабичевский, - ПРОПИЩАЛ тот, почему-то указывая на свой примус..."

То, что раньше герой повести задавал вопрос: "Кто вы такие?", - и только в последнем случае переключился... на словарь "гражданки" из романа Булгакова ("Ваша фамилия?), - это ладно. Но ведь повествователь 1852 года заставляет при этом "капуцина"-Батманова, подделываясь под Капринского, "отвечать ПИСКЛИВЫМ голосом": буквально повторяя "пропищавшего" свой ответ Бегемота!

У Булгакова - каламбур: фамилия "Скабичевский" - вызывает жест указания на... "примус", предмет из категории СКОБЯНЫХ товаров. Фигура речи - кроется и в названии маскарадного костюма Батманова: "капуцин", название монаха, образовано - от детали его одежды: КА-ПЮ-ШО-НА.

*      *      *

Нам уже хорошо известно, что автор, описывая Прохорова, лукавит, утверждая, будто он "один только... стоял... не замаскированный": на самом деле, это - переодетый герой повести Пушкина "Гробовщик", Адриан Прохоров.

Но ЛИТЕРАТУРНОСТЬ этой сцены - этим не ограничивается. Бегемот и его друг Коровьев назвались именами РУССКИХ ЛИТЕРАТОРОВ. Батманов, с одной стороны, как будто бы назвался фамилией - своего друга Капринского (которому он, впрочем, недавно устроил дикий публичный скандал, ставший последней каплей в падении репутации этого провинциального "льва").

Но фамилия-то этого друга - тоже... ли-те-ра-тур-на-я! Она образована от названия итальянского острова КАПРИ, на котором в следующем, ХХ веке, как всем известно, будет жить основоположник социалистического реализма, великий русский писатель МАКСИМ ГОРЬКИЙ. Герой повести 1852 года, таким образом, В ТОЧНОСТИ повторяет жест героев будущего булгаковского романа.

Конечно, в рамках данного фрагмента повествования мы подтверждения такой интерпретации художественного решения его автора - вряд ли сумеем найти. И еще большой вопрос - существует ли такое подтверждение в другом месте.

Но зная, какой ураганной плотности достигают литературные реминисценции в этой повести Писемского, - можно не сомневаться уже, на какую из двух этих возможностей следует сделать ставку.

*      *      *

Панаев и Скабичевский не были "бессмертны" в той же степени, что и Достоевский, и потому явиться в ресторан Грибоедова, вслед за узурпаторами их литературных имен, не могли.

А вот у героя повести 1852 года дело обстояло иначе:

"В маскарад приехала новая маска "Татарин": Прохоров, по своей обязанности, сейчас же отнесся с вопросом: "Ваша фамилия?"

- Капринский-с, - отвечала маска вежливым голосом.

Прохоров отступил несколько шагов назад.

- Капринский уже здесь; вы, вероятно, его двойник, - отвечал он, пожимая плечами, - а потому не можете пройти.

- Помилуйте, Леонид Николаич... я Капринский... позвольте мне участвовать в общем удовольствии...

Эти слова Капринский говорил уже совершенно своим голосом: не узнать его было невозможно.

- Это действительно вы, г-н Капринский, но, стало быть, под вашим именем кто-нибудь другой прошел; я обманут и потому прошу вас: вы можете идти..."

Представить себе, как бы развивался диалог у входа в ресторан Грибоедова, если бы туда явились реальные литераторы, фамилиями которых назвались герои романа, - дело нетрудное.

Но все заключается в том, что в этом эпизоде повести 1852 года - присутствуют... и другие реальные литераторы, в том числе - и под своим ПОДЛИННЫМ именем:

" - ...Это ни на что не похоже, продолжал Прохоров, обращаясь к сидевшим около него двум мужским маскам, одной очень высокой, а другой очень ТОЛСТОЙ. Я не знаю, ЧТО ЭТА МОЛОДЕЖЬ СЕБЕ ПОЗВОЛЯЕТ: я наперед уверен, что это шутка Батманова.

- Он здесь, - отвечала высокая маска, - сидит в буфете, без всякого костюма, и пьет..."

Лев Николаевич Толстой - и был в этот момент времени литературной "молодежью", которая "позволила" себе впервые выступить в печати.

Его литературный дебют состоялся в петербургском журнале "Современник" в СЕНТЯБРЕ 1852 ГОДА (тогда же, когда там заканчивал печататься роман редактора журнала И.И.Панаева "Львы в провинции") повестью "Детство".

В ТО ЖЕ САМОЕ ВРЕМЯ, в двух сентябрьских номерах журнала "Москвитянин" - печаталась и повесть Писемского "M-r Батманов".

"Москвитянин" же был тем журналом, в котором ранее, в 1850 году нашумевшей повестью "Тюфяк" состоялся дебют другого представителя "литературной молодежи" - самого А.Ф.Писемского.

В круг петербургского "Современника" он, однако, вошел в конце 1851 - начале 1852 года: там был напечатан его роман "Богатый жених". Так что он вполне мог быть осведомлен о начинающем даровании еще до того, как первая повесть Толстого появилась в журнале. И - обыграть его имя в повести, которая в это время, таким образом, приветствовала его в Москве.

Об этом говорит тайное присутствие в том же самом фрагменте - другой величайшей (в будущем, как и Толстой) фигуры российской словесности, с которой Толстой неразрывно связан в нашем сознании: Достоевского.

Правда, ему еще несколько лет предстояло находиться на каторге и затем только, в 1859 году по-настоящему вернуться в литературу.

*      *      *

Мы уже встретили в приведенном тексте слово, которое является... названием произведения, написанного еще в 1846 году, до суда над "петрашевцами": "Капринский уже здесь; вы, вероятно, его ДВОЙНИК..."

Тема произведений Достоевского - звучит и в продолжении текста, которое одновременно - содержит в себе подтверждение нашей догадки, что фамилия "Капринский" - в плане литературной истории, подразумевает под собой фигуру М.Горького:

"Прохоров пожал плечами и один вошел в буфетную, где действительно увидел Батманова, который сидел близ стола, насупившись, и пил свой любимый глинтвейн.

- Мое почтение, Г-н Батманов, проговорил Прохоров. Вы, кажется, приняли на себя другую фамилию?

- Что-с? - спросил Батманов, не поднимая головы.

- Я говорю, что вами принят на себя ПСЕМОНИМ.

- ПСЕМОНИМ и слова нет, а есть ПСЕВДОНИМ, - отвечал Батманов.

Прохоров покраснел.

- Я пришел не остроты говорить с вами, но заметить, что вы себя ведет не совсем прилично..."

"Псевдоним" - это и есть термин, обычно применяемый к ПИСАТЕЛЬСКИМ именам, взятым вместо настоящих. Когда мы будем анализировать текст следующей, последней девятой главы-эпилога, то увидим, что там это понятие - вновь фигурирует, и в этом именно значении.

Но "Максим Горький" - это и есть ПСЕВДОНИМ писателя Алексея Максимовича Пешкова. Слово и обыгрывание его в том же самом эпизоде - комментирует и булгаковскую сцену, источник реминисценции, и это последнее обстоятельство.

На этот псевдоним, с годами превратившийся... в НАСТОЯЩЕЕ имя писателя, - как бы накладывается другой, образованный от названия места его жительства: явление нередкое у писателей (например: "Краснорогский" - псевдоним А.К.Толстого, под которым он издал в 1841 году свою первую повесть "Упырь").

Но кроме того, мы видим, что слово это - появляется в тексте сцены в ИСКАЖЕННОМ виде, и далее - это обстоятельство становится предметом обсуждения между персонажами.

Вот это-то и приводит нас ко второму, наряду со старым "Двойником", произведению Достоевского, отразившемуся в этом фрагменте; причем отражение это, в данном случае, приходит - из БУДУЩЕГО, источником его является - еще не написанное произведение писателя.

ПСЕЛДОНИМОВ - фамилия мелкого чиновника, героя повести Достоевского "Скверный анекдот", которая появится ровно через десять лет после повести "M-r Батманов", в 1862 году.

Искажение исходного слова - и роднит оба эти случая. "Я пришел не остроты говорить с вами", - в ответ на указание ошибки возражает Батманову Прохоров. В чем здесь заключается ОСТРОТА - невозможно понять; если... не предположить, что в разговоре этом - содержится намек; что собеседники мысленно представляют себе прозвучавшее искаженное слово и - фамилию другого литературного персонажа, содержащую аналогичное искажение.

Причем, как и у Писемского, искажение это - становится предметом обсуждения другим персонажем, начальником носителя этой фамилии действительным статским советником Иваном Ильичом Пралинским, правда не во внешнем диалоге, а в передающей мысли и впечатления персонажа авторской речи:

"Так как г-н Пралинский принял свою канцелярию еще очень недавно, то мог и не помнить слишком подробно всех своих подчиненных, но Пселдонимова он помнил, ИМЕННО ПО СЛУЧАЮ ЕГО ФАМИЛИИ. ОНА БРОСИЛАСЬ ЕМУ В ГЛАЗА С ПЕРВОГО РАЗУ, так что он тогда же полюбопытствовал взглянуть на обладателя такой фамилии повнимательнее..."

Здесь трудно с уверенностью судить о направлении заимствования: мы видели, что Достоевский был внимателен даже к таким мелочам повествования у Писемского, как "фрак цвета аделаид", - и умел превращать их в жемчужины собственного повествования.

Однако в данном случае решающим обстоятельством для нашего суждения является НЕМОТИВИРОВАННОСТЬ искажения слова в более ранней повести: оно не дает ничего для характеристики персонажа и его отношений с собеседником.

Это словоупотребление, таким образом, может быть объяснено - лишь ориентированностью на выбор фамилии персонажа в будущем произведении Достоевского.

*      *      *

Тем более, что, как мы видели, в этом фрагменте отражается не только фигура Ф.М.Достоевского, но и Л.Н.Толстого. А имя-отчество второго из основных персонажей повести 1862 года - находятся с этой второй писательской фигурой в гармоническом сочетании: они совпадают с именем-отчеством главного героя позднейшего произведения Толстого - рассказа 1886 года "Смерть ИВАНА ИЛЬИЧА".

Точно так же, как, вследствие скрытой иронии повествователя, читатель лишь в этой сцене маскарада узнаёт фамилию потенциального жениха Лизаветы Дмитриевны Жермаковой, - лишь в этих диалогах у входа в дворянское собрание мы впервые за всю эту повесть узнаём, каково же было имя-отчество этого знаменитого Прохорова!

В первом диалоге этой сцены отражается еще одна страница ТАЙНОЙ (для того времени) предыстории пушкинского "Гробовщика".

Рассказывающая о новоселье московского мастерового - повесть эта В РЕАЛЬНОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ предвосхищается шуточным объявлением о... переезде на новую квартиру ГРОБОВОГО МАСТЕРА, сделанном ВЕСНОЙ 1817 ГОДА в газете "Санктпетербургские Ведомости": то есть в тот самый момент времени, когда... на новую квартиру, окончив Царскосельский Лицей, переезжал А.С.Пушкин!

Автобиографизм пушкинской повести, отражение в гробовщике А.П. - ее автора, реально существующего писателя А.П., - уже давно были замечены исследователями. Выясняется, что это шутовское отражение - существовало... уже в самом начале литературного пути Пушкина, в 1817 году.

У этого "газетного" гробовщика, как и у героя повести Пушкина, - было указано его полное имя: Леонтий Иванович Шилин. И вот, в том диалоге на маскараде впервые, повторим, выясняется, что Прохорова 1852 года звали: ЛЕОНИД НИКОЛАЕВИЧ. Личные имена этих лиц - сходны и сами по себе. Но главное - что ОБА этих имени объединяет... ориентация на фигуру Л.Н.Толстого.

Сходство имени-отчества Прохорова в повести 1852 года с именем-отчеством Льва Николаевича Толстого - тоже явственно. И в имени "ЛЕОнид", и в имени "пра-Прохорова" из газеты 1817 года - "ЛЕОнтий" имеется один и тот же, общий с именем "Лев" элемент.

Диалог в эпизоде 1852 года, в котором к Прохорову обращаются по имени-отчеству "Леонид Николаевич" - и происходит, как мы видели, в присутствии двух персонажей, обозначенных клоунски-контрастно: одна из этих масок - была "очень высокой", другая - "очень ТОЛСТОЙ".

А в рассказе об истории, случившейся при катании с гор, - и о самом Прохорове было сказано: "человек почтенный, богатый и очень ТОЛСТЫЙ". Получается: "Лео(нид) Николаевич Толстой"!

Но такая же ориентация на БУДУЩЕГО писателя, младшего современника Писемского, - совершенно определенно просматривается... и для пра-Прохорова 1817 года. Его фамилия: "ШИЛИН" - одной-единственной буквой отличается... от фамилии героя будущей (и для Писемского в 1852 году) повести Л.Н.Толстого 1872 года "Кавказский пленник": "ЖИЛИН".

И если личное имя Леонтия Шилина - лишь слегка намекало на имя самого Толстого, то теперь, когда этот мифический "гробовой мастер" успел побывать под пером Пушкина Адрианом Прохоровым, - в своей новой "инкарнации", в виде Прохорова из повести 1852 года - он реализует этот потенциал, получая имя - уже почти совсем не отличающееся от имени Льва Толстого.

*      *      *

Еще один ономастический сюрприз - поджидает нас в сцене, следующей сразу за сценой маскарада.

Эта новая сцена происходит в доме Софьи Николаевны Науновой, вернувшейся из дворянского собрания, где она жестоко отомстила Батамнову, открыв на него глаза Бетси Жермаковой и спровоцировав полный их разрыв.

Это - типичная сцена с "наперсницей", в роли которой выступает горничная Науновой. Этот персонаж уже появлялся в первой половине повести, где она играла большое значение в построении ее историко-литературного реминисцентного подтекста.

В дальнейших исследованиях беллетристической прозы Писемского мы хотим показать, что реминисценции из повести "Гробовщик" у него систематически контаминируются с реминисценциями из "Пиковой дамы".

А также - попытаемся объяснить, почему, в силу какой истоиико-литературной закономерности это происходит. Эта контаминация - служит очередным свидетельством невероятно успешного проникновения Писемского в сокровенные глубины художественных замыслов Пушкина.

Вот в этих литературных обстоятельствах и появлялась в повести 1852 года фигура горничной Науновой. И в этом свете - тем более показательным выглядит то, что ЕЕ ИМЯ при этом - читателю оставалось НЕИЗВЕСТНЫМ.

Оставалось - вот до этих самых пор, до сцены "после маскарада" (ситуация, вызывающая в памяти... рассказ Толстого "После бала", который, напомним, был написан в 1903 году).

А обсуждает героиня со своей наперсницей, естественно, свою душераздирающую любовь-ненависть к Батманову:

"Прибежала горничная и подошла к ней; молодая вдова обняла ее и продолжала рыдать.

- Софья Николаевна, перестаньте, сударыня, - говорила горничная.

- АННУШКА, я все еще его люблю...

- Они сами в вас очень влюблены-с.

- Кто влюблен?

- Михайло Матвеич.

- Кто, Батманов? - вдова захохотала страшным смехом. - Он влюблен в меня? ах, как я ненавижу его!.. я задушила бы его своими руками, АННУШКА... Ах, как я его ненавижу!... мне тошно, мне грустно, АННУШКА... я не знаю, что со мной... мне умереть хочется... Отчего я, АННУШКА, - продолжала она, рыдая, - так несчастлива?..."

Мимоходом заметим, что все это, конечно (как и рассуждения Батманова о своей привычке "мучить и терзать"), - прописи для будущих романов Достоевского. По этой вот прозе - великий Достоевский уже совсем скоро, во второй половине 1850-х годов, будет заново учиться писать.

И мы теперь очень хорошо понимаем, почему. Писемский был - подлинным мэтром, наставником для русской литературы второй половины XIX века.

Точно так же как Достоевский в своей прозе, Лев Толстой - буквально шаг за шагом следовал за Писемским, учась создавать свою драматургию ("Власть тьмы" - это по буковке, по мотивчику заново переписанная, перекомпонованная, пересозданная - не исключая при этом, конечно, глубоко принципиальной идейно-художественной полемики - "Горькая судьбина").

Но в процитированной сцене нас сейчас интересует другое. После развернутой, бесспорно узнаваемой предвосхищающей реминисценции из романа "МАСТЕР И МАРГАРИТА", на страницах повести впервые появляется имя... АННУШКА.

Знаменитая "чума-Аннушка", которая разлила подсолнечное масло на трамвайных рельсах для злополучного Берлиоза!

Ясно же, что это - завершающий аккорд реминисценции из булгаковского романа.

И окружает это имя - контекст, который в связи с булгаковской Аннушкой, естественно, не может не появиться: "я задушила бы его своими руками... мне умереть хочется..." и т.д. и т.п.

Остается сказать, что этот заключительный аккорд - и служит, здесь, на первых порах, объяснительной причиной объединения реминисценций из романа Булгакова - с повестью "Гробовщик". И там, и там речь идет - о смерти.